Подруги

 

- Пожалуй, съезжу я к Лопухиным – навещу Наталью. – Миниатюрная, русоволосая женщина средних лет внимательно осматривала свое отражение в зеркале, оправляя кокетливо выглядывающие из под корсета кружева нижнего платья.

Стоявшая лицом к окну молодая девушка повернулась, грациозно прогнувшись в талии. Лучи вечернего солнца, отражаясь от темно бордовых с узорчатой золотой каймой штор, придавали ее светлым волосам розоватый оттенок, отчего юное лицо становилось еще более очаровательным. Губы девицы, однако, недовольно кривились. - И не боитесь Вы, маменька? – Лопухины нынче в большой немилости.

- Полно тебе, Настя, чего бояться? После скандала третья неделя пошла, уж и разговоры утихли. А что не в милости, так в наше время многие не в милости и не в чести. Однако ж, это не повод друзей бросать в тяжкую для них минуту. - Голос матери звучал наставляющее. Но вдруг в ее глазах вспыхнули по молодому озорные огоньки, и, лучезарно улыбаясь, она произнесла, - и кроме того, мне не терпится рассказать ей свои новости! Не скучай без меня, я ненадолго. И, шурша кринолином изумрудно-зеленого платья, она быстро вышла из комнаты.

Настя Ягужинская, слушая, как мать бодрым, жизнерадостным голосом дает указания прислуге, раздраженно подумала, что пора бы маменьке угомониться и вести спокойную тихую жизнь, не в том она возрасте, чтобы женихами бахвалиться.

Но Анна Гавриловна не догадывалась о мыслях своей дочери, и поэтому ничто не омрачало ее радости. Расслабленно откинувшись на спинку удобного сиденья кареты, женщина рассеянным взглядом смотрела в окно. При этом она не останавливала свое внимание на проплывающих мимо многократно виденных ею нарядных строениях Петербурга, а вся была поглощена мыслями о грезившемся, хоть и несколько запоздалом, но от того еще более упоительном, женском счастье. Она то вспоминала во всех подробностях свою последнюю с ним встречу, то представляла, как будет рассказывать об этом своей сердечной подруге.

- Приехали, барыня, - рослый лакей в богатой ливрее распахнул дверцу кареты.

Хозяйка встретила гостью чрезвычайно радушно. Давние подруги обнялись и поцеловались.

- Аннушка, как я рада тебя видеть! Я-то решила было, что и ты теперь мой дом стороной обходишь.

- Что ты, Наташа, разве я могу тебя забыть? Как ты только могла такое подумать, - с явно наигранной обидой сказала Анна, присаживаясь в мягкое кресло с бархатной обшивкой, которое ей предложила Лопухина.

- Не обижайся, в печали какие только мысли не лезут. Но ведь многие так и поступают, - упавшим голосом пожаловалась Наталья Федоровна. – Гостей у нас в последнее время сильно поубавилось.

- Не нужно отчаиваться, милая. Все наладится, и жизнь пойдет своим чередом. А ты знаешь, я ведь приехала к тебе радостью своей поделиться, - и, выдержав паузу, она сокровенно поведала, - Мишенька мне предложение сделал. Знаешь, по-моему, он, в самом деле, влюблен! Вчера говорит мне: «Ты – звезда, озарившая мою жизнь светом!», - такой, право, смешной, - женщина счастливо рассмеялась. Люди, поглощенные своим счастьем, часто могут, не замечая того, быть жестоки и невнимательны к бедам своих близких. Увлеченная собственным рассказом, Анна Гавриловна даже не подумала о том, на какие мысли это может навести ее подругу, до сих пор безутешно оплакивающую своего любимого, сосланного два года назад в далекий Соликамск.

Наталья Федоровна прикрыла глаза. Вдруг вспомнился один из моментов их любви. Один из многих: таких разных и в то же время похожих друг на друга…

Они возвращаются лесом с верховой прогулки в окрестностях одной из подмосковных деревень. Она впереди – грациозная наездница: спина прямая, колено жестко. Ветер обдувает лицо, ласкает разгоряченное молодое тело. Он чуть позади – высокий, элегантный, одетый по последнему слову моды.

Она первая соскакивает с лошади у крыльца загородного дома. Слышит свой смех: «Не догонишь!» - Легко взбегает по лестнице. Рейнгольд догоняет ее у дверей. «Неужели моя красавица хочет сбежать от меня?». Его глаза совсем рядом. Его губы, слегка касаясь ее щеки, шепчут волнующие, бесстыдно-красивые слова. Слова проникают в душу, в глубины подсознания, искрами пробегают по телу, вызывая дрожь в пальцах, в коленях, сжимают мышцы живота, горячими волнами вливаются в кровь. Комната наполняется горячим дыханием, кружится вокруг них. Она теряет опору под ногами, она бы упала, если бы не его сильные руки…

Наталья со вздохом открыла глаза: сейчас у нее есть только воспоминания… и надежда. Заметив на ее ресницах слезы, Анна прервала себя на полуслове.

- Что с тобой, Наташа? – Она сочувственно сжала ладонь Лопухиной.

- Так …, просто вдруг…, - Наталья Федоровна говорила, порывисто вдыхая воздух после каждого слова и переводя взгляд с одного лепного узора на потолке на другой – лишь бы только не расплакаться, - нахлынуло…, - она отерла со щеки сорвавшуюся-таки слезу.

- Бедняжечка, ты снова вспомнила графа Левенвольде. Что же нам делать, Натальюшка? Мне и самой, ты знаешь, есть о ком тужить: братишка мой – на Камчатке мается. Но, слава Богу, ведь они живы – даст Господь, еще и свидимся.

- Может статься… . Да, ты права, нужно надеяться. Хотя при нынешней-то правительнице хорошего трудно ждать. Она всех, кто при прежней власти в милости был, не любит. – В голосе Натальи явно послышались нотки обиды и раздражения. - В почете нынче только всякая мелочь, что и прежде при ней была. Ты, Аннушка, не подумай, я о тебе ничего плохого не хочу сказать, но только, если у вас с Михайлой Бестужевым все сладится, то тебе и можно в будущее с улыбкой смотреть. Бестужевых Ее Величество привечает. Алексея вон вице-канцлером сделала. Глядишь, со временем брата твоего и удастся вернуть. А как нас она ненавидит, так, где уж мечтать о возвращении Рейнгольда, когда самих не знаешь, что ждет. В нашей семье, как Елизавета власть захватила, одни неприятности: сын с полковничьей должности, неизвестно за какие вины, в подполковники определен, о муже моем Степане Васильевиче, когда всем чины раздавали, так позабыли, что до меня, то и вовсе …

- Твоя тревога мне понятна. Однако всегда есть место счастливому случаю. Обстоятельства могут поменяться… . Зачем изводить себя дурными мыслями? Ты сейчас, конечно, думаешь: «Хорошо тебе говорить – была бы ты на моем месте!». Но ведь у меня тоже не все гладко: говоришь, Алексей Бестужев поможет – так, где уж там: он же – первый противник нашей с Мишей женитьбы. Они с того даже разругались на днях. Так, что мне теперь, убиваться? – Как бы ни так! – Анна бодрым голосом, как могла, утешала подругу. Наконец, желая развеять ее хмурые мысли, она решила придать беседе игривый тон. - В конце концов, тебе ли, Наташа, жаловаться на судьбу? Когда я столько лет скучала одна, у тебя был и муж, и любовник! Да и сейчас толпы воздыхателей только и ждут хоть одного мимолетного взгляда, чтобы упасть к твоим ногам!

- Будет тебе – так уж и толпы! – Наташа, едва сдерживая улыбку, искоса посмотрела на собеседницу, а потом, поняв, что подавить смех ей, все равно, не удастся, широко улыбаясь, добавила. - А сама тоже не прибедняйся: одна ты никогда не скучала!

Анна не ошиблась, подбирая слова, чтобы поднять ей настроение – недаром они дружили уже больше двадцати лет.

- Ладно, ты права: может, еще и улыбнется капризная Фортуна. Не будем предаваться унынию, давай лучше кофе пить. Кофе у меня знатный – из заморских Испанских земель привезен, - явно воспрянув духом, предложила хозяйка дома.

Потом они пили кофе с тающими во рту ванильными булочками, болтали о новых веяниях моды, о причудах своих детей и прочих пустяках. Наталья, как будто, освободилась от тесного кокона депрессии и беззаботно смеялась, особенно упиваясь рассказами о новых успехах своего младшенького. Одним словом, Анна Гавриловна покинула гостеприимный дом уже в сумерках, добавив к своему счастью еще и чувство честно выполненного дружеского долга.

Казалось, жизнь благосклонна. Казалось, впереди ждет только радость и солнечный свет. Казалось…