ВОИТЕЛЬ СВЯТОСЛАВ От автора Ох и тяжкие же времена переживаем мы, братие! И до чего же странные люди ныне проживают на местах древнего стояния наших священных печищ и селищ! Куда поддева-лась былая славянская гордость? Гордость разбивавшая вдрызг враждебные царства, раз-гонявшая племенные союзы кочевников, ставившая их себе на службу! Неужто, вся ист-ратилась, истаскалась вдрызг, в погоне за неполновесным и грязным золотым тельцом за-падного, воровского разлива? Где те люди, что создали нашу великую цивилизацию? Ужель все закончились, ист-ратив и растеряв себя во тьме лет? Как же могло так получиться, что их потомки, забыв заветы предков, старательно полируют своими шершавыми языками задницы забугорных, точнее, заокеанских, потаскух? Не шибко мытые, а подчас так и вовсе природно-черные! Для того ль им дан был язык изначально? Может все же для поддержания общения с дос-тойными себя? Или, например, для гордого вызова, как было у предков «Иду на вы!» Помните? Нет, уважаемые господа, не их то мерки. И трудиться не стоит! Им бы: «Подайте бедненьким на шестисотый «Мерседес» сынку малохольному!» на всех папертях мира гордо клянчить! Вот уж в этом они сильны! Как никто иной! Но сослаться на именитого предка, коли выгодно, никак не преминут. А пройдет надобность, таки и сразу на него об-локотятся. Почему? Да потому что выгодно! Шо за вопрос, право? А вот могилку ему по-править, или, скажем, реставрировать, это увольте, хорошо бы кому другому передове-рить. У него, может, и деньжат побольше и силенок осталось вдосталь. Вот пусть и тру-дится, им это полезно! Совсем уже немногие из ныне живущих, уверенно и без натуги выскажутся по пово-ду, кто ж таков, к слову, был князь Святослав, чей гордый вызов-посыл был озвучен вы-ше. А ведь он, пожалуй, будет, из самых ярких наших князей, той еще, домосковской Ру-си. Киевско-новгородской Руси, домосковской и домонгольской, но никак не Украины, заметьте, нет такой землицы, нигде нет. Да и не было нигде и никогда. Смею уверять, и не будет! Украинами тогда, да и много позже тоже, звали земли по левобережью Днепра, не густо заселенные и не сильно обустроенные. А то, так и вовсе пустые. Окраинные, пус-тырные, как правило малонаселенные и самые опасные земли любого княжества. Так же потом звались и земли в Подмосковье, когда московское княжество было еще маленьким и съежившимся на своей жалкой пяди землицы. Поляки же и литовцы, с радостью при-першиеся на земли, ослабевшей и издохшей под молодым ордынским напором, былой Ки-евской Руси, с радостным клекотом заправских падальщиков, подбирали отвалившиеся от монголо-татар объедки некогда мощного тела, спеша тоже поименовать их Украиной. Уже своей. Полько-литовской Подолией. А если еще учесть и нынешнюю привычку исто-риков бывших советских республик, особенно некоторых сугубо демократических, госу-дарств, брехать страстно и напрпалую, так и совсем становится грустно, девушки. Пере-кликается эта брехливая повадка, впрочем, с залихватскими замашками их не менее брех-ливых заокеанских хозяев. Боюсь, это оболванивание наших людей, потомков того же Святослава и его доблестных достославных сподвижников, уже привело к тому, что никто из них не сможет толково рассказать, так кто же он был такой, князь великий киевский Святослав свет Игоревич, внук Рюрика и Вещего Олега. И что он свершил? А еще ж так и промажут его жовто-блакитной своей грязью. Надо же! Сперли у великого князя его сим-вол – атакующего сокола, золотом по небесно-лазоревому, обратив его в пошлый оунов-ский трезубец! Вроде того, какой всучали на римских аренах хозяева своему пошлому ра-бу-ретиарию, приговоренному к смерти. Ибо защититься такой хреновиной и рваной се-тью от вооруженного, скажем, мечом и маленьки щитом гладиатора-мирмиллона, ему почти и не улыбалось. И тщатся доказать, себе, прежде всего, они особые, и на кого более не похожие и ни-кому не родственники, напрямую из обезьян выведенные целенаправленной селекцией! Были, де, такие протоукраинцы, хорошо хоть еще не протохохлы, право, пришедшие на земли нынешней Украины, едва ли еще не до динозавров, и уж во всяком случае, до ма-монтов. А, может, и вовсе до сотворения мира? И только и дожидавшиеся, попивая горил-ку и лопая вареники с вишнями после бурякового борща, а не припрется ли кто оспорить их ревнивую и глубинную древность? Такую глубинную, что она еще в молодости обра-щается в дряхлость! Вот и подумалось мне, подобно древнему и, к сожалению, безвестному до се автору «Слова о полку Игореве», задаться вопросом: «Не лепо ли ны бяшет, братие…» и присту-пить к изложению моего повествования о великом воителе русском, князе-пардусе Свя-тославе Игоревиче. Что бы там сейчас не мяукали некоторые про протукраинцев, хохлов-предтеч всего рода человеческого и прочую небывальщину, хотелось бы вспомнить, как оно там на самом-то деле было? Может и чего покрасивше тех жовто-блакитных грязно-ватых сказок для полоумных, напишется, а? По крайней мере, попробовать, наверное, не помешает. Может, хоть у кого-нибудь проснется, выплывет из коматозного забытья, при-порошенного вечнозеленым дождем, обесценивающихся в ходе пробуждения мира от его летаргической спячки, долларов, благородная память предков. Если она еще не заглушена, конечно, окончательно, дурящим на глазах, до абсолютно овощных кондиций, фимиамом протоукраинской говорильни. А там, может, и те, иные, обвешавшиеся ныне странными флагами, белыми, очень лихо изукрашенными дурацкими красными крестами, что не сразу и не поймешь, то ли горная Швейцария гуляет, то ли ведьмовской шабаш взбесившихся медиков «Красного креста» намечается, а то и, возможно, британцы, окончательно спятив от своей эксцен-тричности, поперлись в горы под боевым королевским флагом, тоже опамятуются и вспомнят, что когда-то тоже ведь были людьми, не попрошайками нищими, заокеанскому щедрому дядюшке в карман и задницу вопрошающе заглядывающими. Пусть и кратко-временно, с момента подписания георгиевского трактата и до развала Союза, но были же! А вдруг да устыдятся, паче чаяния сугубого, своих министров, покупаемых оптом всякими там фондами Сороса, чья фамилия не иначе как произошла от старого и не слиш-ком доброго русского слова – сор. Это бы у Михаила Задорнова спросить, он, может, зна-ет! Опомнившись, могут ведь и захотеть вновь стать людьми, слезть с лихо и натвердо оседланных ими древ и избавиться, наконец, от мгновенно выросших у них обезьянних хвостов! А это, Дарвин писал когда еще, бывает такая трансформация зело полезной и вразумляющей. Может людей напоминать встанут, а? Встретиться нам, братие и сестры, предстоит в книге сей с князем нашим и предком великим Святославом Игоревичем, внуком Рюриковым и сыном великого князя Игоря Рюриковича и княгини великой Ольги. Много позднее названной святой. Справедливо, наверное, названной. Непосредственно описываемый период и займет-то всего одинна-дцать лет с 961 по 972 годы, бурные зело для нарождающегося и укрепляющегося на на-ших просторах государства, основанного легендарным Рюриком в Новгороде Великом и продолженного им самим и Вещим Олегом, после его знаменитого похода из Новгорода в Киев. Ох и суровы же и скоры на дела великие были те времена в истории людей земли нашей. И не только, впрочем, в наших привольных просторах, но вообще по всей земле великой. Впрочем, судите сами: Именно в 961 году, славный король германцев Оттон 1-й совершает свой поход в Италию и венчается, приневолив и всячески изнасиловав, к счастью, не в особо извращен-ной форме, статья за такие делишки уж больно грозная корячится, папу римского Бене-дикта V, торжественно увенчать его голову короной римских августов. Венчая тем самым на власть имперскую, сюзеренную не только для Германии, но и для большей части Ита-лии, Северной, так и по крайней мере. Основывает сей великий государь Священную рим-скую империю германской нации, каковая и просуществует аж до 18-го века! Впрочем не-которые считают, что папой в эти времена был Лев VIII, а Бенедикт V всего лишь антипа-пой , но юмор ситуации в том, что другие-то, как раз и считают папой Бенедикта V, а Льва VIII злобным антипапой и узурпатором. Как их там сейчас Католическая церуковь пози-ционирует, то Бог весть. Не нам, сирым, чета. Так всегда, впрочем, получается, когда идет жесткий спор за власть. Подывытесь вон на ту же Хохляндию хоша бы. А папство и тогда и сейчас, саму эту власть и олицетворяло! И если пап получилось двое, значит, быть кому-то из них папой, а кому, знамо дело – и антапапой. Не беда! Като-лическая церковь по прошествию лет и того и другого признает святыми, примирив их в Бозе. Не впервой ей, чать! Эх ма! И простор же там, однако, для всяческой твари непо-требной! В туманной и надменной Англии, храбрые саксы завершают, наконец, правление норманнского ярла, позже конунга, Эйрика Кровавая Секира, изгоняя его, кровожадного, из стольного тогда Йорка и усаживая там своего короля – Эдгара Тихого. Тихого, это что-бы его совсем неслышно было! Никому и никогда. А предки будущего завователя Англии Вильгельма Норманнского, еще только рассаживаются по Нормандии, примеряя ее под себя и споря с французскими королями за земли сии. Да куда уж тем, вислоухим, с нор-маннами-то и спорить? В далеком и почти мифическом Китае, в 960 году начинает свое правление новая ди-настия Сунн. А уже в 968 году, все тот же император Оттон во время второго своего похода в Ита-лию терпит сокрушительное поражение от византийских войск, обозначая тем самым про-тивостояние двух великих империй, использующих обоюдно в своем названии имя рим-ской. Противостояние се продлится десятилетия, как и их борьба за Италию. И резултата не даст явного, а уж обескровит обе, так и весьма заметно. В соседней с нами Польше, в тогдашнем ее стольном граде Гнезно, правил велико-польский князь Мешко I из рода Пястов, который в 966 году принимает христианство по западному, римскому, обряду. От немец воспринял, ну как же, жил ведь рядышком. В 970 году в замке Хотоуни, что в Чехии, родился первый чешский святой и пустын-ник Прокоп, основатель Сазавской обители. Чешский же князь Болеслав Грозный, убив-ший ради престола, своего родного брата Вацлава Святого удачными военными дейст-виями присоединяет к Чехии родственную им этнически область – Моравию, истерзанную беспрестанными набегами угров, основательно закрепившихся в римской ранее Панно-нии. На севере же, далекой Норвегией правил конунг Харальд II Серая Шкура, сын не удержавшегося в Англии Эрика Кровавой Секиры, правил он именно с 961 по 971 годы. Эк, подгадал, мерзавец, именно в наш промежуток и уложился со всем своим правлением. Франция, управляемая последними Каролингами, жизнерадостно и весело, навер-ное, это в их национальном характере, дробилась на феодальные уделы, готовя своим жи-телем развеселую жизнь в условиях нескончаемой феодальной междуусобицы. То-то по-резвятся британцы, бургундцы, немцы и швейцарцы. А там и столетняя война подоспеет ко времени. Население всей Европы составляло примерно 23 миллиона человек, в то время, как население Константинополя уже тогда превышало 400 тыс. голов. Книга первая. КОНЕЦ ХАЗАРИИ. На нем лежит, как символ посвященья, Арийской чистоты последняя печать. Он – Бог Войны, он – призрак отомщенья, Мы смотрим на него, и… глаз не оторвать. С. Яшин. ДИКАЯ СТЕПЬ, 962 г., самый конец весны. Пронзительно и горестно визжат, заунывно и печально голося на все неизмеримое бескрайство степное от горизонта до горизонта, жалуясь на свою незавидную судьбу, большие дощатые круги-колеса кочевой печенежской кибитки. Давно уже и небрежно слаженные из грубо обработанных дубовых досок, стянутых по кругу заржавевшими еще в те заповедные времена, когда их отковали, железными полосами и ими же, полосами то есть, обитые вкруг, по ободу. На таких колесах езживали здесь некогда скифы и, пресле-дуемые ими, обозы царя Дария. Ползли по бескрайней степи неисчислимые кибитки гун-нов и аланов. На них жили, рождались и умирали, не зная ничего иного, целые поколения людей. Кто и когда изобрел это средство передвижения, транспортировки и одновременно жилища кочевых народностей? Кто был тот неоспоримый великан духа? То теперь, пожа-луй, только Богу единому и ведомо. Молчит история, словно воды в рот набрала! Люби-мое это у нее занятие – помалкивать. Когда из подлости, когда из мудролюбия. Визжит и крутится, на крепко слаженной степным кузнецом, каленой тележной оси, неровное колесо. Истошно жалуется надрывным нервным скрипом на свою отчаянно-скверную побродяжную судьбу. Подпрыгивает, то и дело подбрасывая содержимое ки-битки, встряхивая все внутри до полного сотрясения мозга, если таковой хоть у кого-нибудь здесь, паче чаяния, наличествует. Кто только на этом колесе не езживал? И где оно только не побывало, за свою дол-гую-предолгую кочевую жизнь? Ну, не оно, так иное точно такое же! Вот и сейчас, скри-пит оно пронзительно и жалобно, под синим бескрайним небом придонских степей, неус-танно и вечно крутясь. Подминает под себя сочное степное разнотравье, уже заполонив-шее все вокруг своей раздольной свежайшей зеленью. Колышется, перекатываясь с кочки на кочку, крытая конскими и бычачьими, грубо выделанными, выдубленными солнцем, дождями и всеми степными ветрами, шкурами, крепко слаженная двухосная кибитка. Ко-лыхается, трепеща на освежающем ветру то ли позднего березозола , то ли раннего трав-ня рваный и ветхий кожаный полог, раскачиваются отчаянно, высокие дощатые борта повозки. Гнусаво покрикивает, время от времени, на медлительную парную упряжку во-лов, возница, старик-кочевник с пятнисто-коричневым, от вечного степного загара и воз-растной пигментации, морщинистым лицом, лениво подремывающий на открытом перед-ке кибитки. Радуется он теплу, подставляя свое морщинистое лицо солнцу. Проснется, во-зопит визгливо с протягом: «Цоб-цобе! Цоб-цобе!», словно исполняя неведомый долг, или ритуал. А то еще встряхнется и, взбодрившись донельзя, свистнет длинным кнутом, над ко всему привычными, бычьими бугристыми хребтами и вновь откинется на обтрепанную кожу тента. Дремать покойно. И снова смежит узкие глаза, не сразу и различимые из-под глубоких морщин, словно прорезанных острейшим резцом возраста, на его, клонящейся опять в дрему безразличной ко всему окружающему физиономии. Да и чего ей волноваться-то физиономии той? Мало ли она таких пейзажей зрела за свою долгую степную жизнь? И тут приглядевшись, мож-но было зреть, что одноух тот степняк. Чего ж так? А наказал его как-то бек за нерасто-ропность, лишил собственноручно уха! Быстро это тут у них. А из-под дырявого полога кибитки долетает нежнейшее воркование счастливой мо-лодой женщины, только что родившей первого своего ребенка и сейчас его любовно те-тешкающей. И скрипучее, стойно все той же жалобной и бессмыссленной песне вращаю-щегося колеса, ворчание ее свекрови. Сорокалетней морщинистой старухи, с выдубленым ветрами и яростным степным солнцем, плоским лицом тысячелетней скифской каменной бабы, оседлавших иные из степных курганов. Усиленно корит та молодую мать, де, слиш-ком много внимания родившейся малышке, ровно она не девчонку, а сына, полноценного наследника и будущего воина, родила своему мужу! Сущеглупая молодая дурочка! А той безразлична эта бесконечная ворчливая песня свекрови, равно как и скрипучая песнь колеса. Она не может налюбоваться своим детищем. Ведь это первый ее ребенок. Первый! Понимаете вы? И сразу такой красивый, с такими карими раскосыми глазками, такими сочными губками, маленьким вздернутым носиком! Такими маленькими, почти игрушечными, но и самыми настоящими, в то же время, ручонками. С ноготками, фалан-гами пальцев и маленькими кистями. А как нежны и сладки ее щечки! Какой бархат, ка-кой аксамит с ними сравнится, скажите? А как ласково и в то же время требовательно, сознавая свое полное право, берет она грудь во время кормления, своими беззубыми, пока еще, деснами. Как она сосредоточена в этот момент, и как воистину прекрасна. Целеуст-ремлена и собрана воедино в своем святом стремлении насытиться. Неужели ты этого не видишь, старая? А-а, твое сердце давно уже очерствело, как высохли и стали плоскими твои груди и никому не могут уже дать живительного молока жизни! Но, все равно, ведь ты тоже когда то давала жизнь детям! Вот и мужа моего, того, что ушел с чамбулом к рус-сам, за зипунами, ты ведь родила. Вскормила его и воспитала! Почему тогда не помнишь, каково это? Нешто ты сама была вольна, кого тебе рожать, мальчика или девочку? Не вольна, а-а! А меня пошто коришь, гнилушка старая? Вот вернется твой сын, а мой муж из похода и мы с ним, прогоним тебя из этой ки-битки, бреди пешком, держась за борта, карга старая, уединимся и зачнем, дадут боги, но-вую жизнь! Может это будет мальчик, а, может, и девочка, кого дадут боги степного неба и главная для всех рожениц богиня, Умай ! Лучше бы конечно мальчик! Ей, Айзенги, ко-нечно, тоже очень хотелось бы побыстрее родить мальчика, иначе ее муж, Айрам, решив, что это она не может родить ему наследника, пождет-пождет, а и возьмет себе еще одну жену, младшую. А та, если ей повезет сразу родить сына, первым заходом, немедля и об-ратиться старшей женой, тесня ее прочь с мужнего ложа. По праву родившей наследника! Чей наследник, та и старшая, первая в очереди к благосклонности мужа и повелителя. Есть, конечно способы и эту ситуацию менять, но хлопотно это ужасно. И все равно, надо рожать сына. Только в нем опора матери в старости ее. И к ней в юрту он приведет жену свою. Она ее учить жизни встанет. Все иные опоры перед этой весьма шатки и не надежны. Их достаток не слишком располагал к приводу мужем в кибитку младших жен, и тем не менее. Как знать, что му-жику, не имеющему наследника, в голову втемяшится? Вполне может и взять. В степи полно родов и беднее их, ее родимый к примеру. А оттуда дадут девчонку и в младшие жены, лишь бы сбыть с рук лишний рот. Это право мужчины и никто ему не в силах в сем помешать! Даже и его отец. Остарел он и уже не главенствут над родоим, хотя голос свой и имеет. Да и не станет он в это лезть, поймет сына явственно. Скрипит, раскачивается тележное колесо, бухтит раскачивая атмосферу в кибитке, вековечный бабий спор, донося до слуха окружающих колкости, отвешиваемые свекро-вью своей невестке и наоборот. И не надоест же им, сущеглупым. А престарелый возница все также дремлет, раскачиваясь на передке. Сколько он уже слышал-переслышал таких вот глупых бабьих споров-перебранок? Несчетное число раз. И черт бы их побрал этих баб! Вечная у них тема! Хоть бы стати коней, или, вон, мужиков, обсудили бы, что ли? И то интереснее! Может, чего б интересного узнал бы тогда. А так… Эх, жизнь, тяжело вздохнул старый кочевник. Остарел он совсем, в набег его бек не взял. А он бы еще по-шел! Это весело! Куда интереснее нежели целыми днями трястись на передке, правя ста-рой кибиткой с бычьей упряжкой… Несешься одвуконь по степи, подходя к урусутским лесам. Там уже не до скачек, по-началу. Крадешься-подкрадываешься к их весям и пахотам, стараясь не вспугнуть, не на-сторожить раньше времени сторожких хозяев. Потом, когда все вокруг уже горит и вер-титься в пожаре и сполохе жаркого ночного приступа, спешишь перескочить высокий тын урусутской веси, пока не огреб доброго удара ослопом ли, копьем ли, секирой ли! А то и ковш кипятку за шиворот. Тоже, ой как душевно, случается. А после, если уж тебе повез-ло пережить все эти прелести, хватаешь все подряд. Полотно, так полотно, кухонная ут-варь, так кухонная утварь, зипун, так зипун! А то и наматываешь на руку косу белотелой урусутской красавицы, их мужики-то чаще всего предпочитают гибель в бою, бабам же да девкам, куда деваться? Хотя, вон, Ждан-вятич, мужик, вроде, а бредет полонянником, устало и безразлично ко всему окружающему, держась за борт кибитки. Вятича этого они бы и не взяли, если бы он, лихач, вознамерившись отбить, порабощенную их печенежским загоном, невесту, не догнал бы тот загон, уходивший на махах в степь, напав на него в одиночку из лесу. В дикой боевой ярости, парнище порубил боевым топором двух нукеров, пока иные воины загона не выбили из рук его секиру, сшибив и его самого с той клячи, на какой он сидел, крепко пропертой уже к тому времени чьей-то сулицей . Они и за луки-то взяться не по-спели, привести их в боевое состояние. Но и тогда взбесившийся словно вепрь-единец па-рень, не успокоился. Соскочив со своей коняшки, вырвал из седла немного замешкавше-гося печенежского воина и подмял его, подобно, нарвавшемуся на глупого охотника, мед-ведю-шатуну, под себя. И хотя его уже крутили и избивали едва ли не всем аршаком , рук он так и не разжал, удавив-таки того воина, коего вырвал из седла. Всегда так с ними с урусами! Нет, так-то они люди спокойные, очень работящие и даже немного, казалось бы, медлительные. По-медвежьи как-то. Но вот стоит им распалиться боевым гневом и задо-ром, и уж тогда-то поперек дороги им не становись! Раздавят, порубят или, вот как того воина, удушат голыми руками, не чувствуя своих собственных ран и травм! Вот и тогда, когда этого Ждана, избитого до полусмерти, наконец, оторвали от воина, жилистая шея подмятого им степного мергена, была ужасно изломана и измята жесткими руками креп-кого парня. Ровно и в самом-то деле тот мерген под матерым медведем шатуном побывал. Самого парня уже собирались было добить по-доброму, по-воински себя повел, все же. Но он, одноухий Тугут, не дал. Упросил сотника, возлавлявшего их чамбул, отдать ему парня в рабы. Думалось, пестряди взяли немного, лопоти, так и того меньше, прибыток несерь-езный, весь беку отойдет, а это все ж раб, крепкий и молодой. Выхожу, продам, баранты прикуплю. Лошадей свободных оказалось немало, едва ли не треть чамбула погибла при осаде той веси. Так он и вез его тогда, привязанным к седлу, отпаивая кумысом и травя-ными настоями, какие успевал набрать с седла, не задерживая их загона. Они сумели то-гда уйти, хотя далеко не всем так повезло. Русский князь, медвежонок Святосляб, совсем мальчишка еще, конечно, но и он, и его мать, старая медведица, княгиня Ольга, завели по-ганый обычай, оберегать границы своего княжества конной сторожей. Эти урусутские за-гоны и посекли многие малые чамбулы степняков, вроде их собственного. Но они – на-стоящие войны, мергены достославные! Они сумели уйти, вырвались в степь и сбросили со следа погоню. Конечно, чамбулы, вроде их собственного, урусутского города с княжь-им тиуном и даже боярского городка, коли в нем дружина вятшего нарочитого стоит, по-шарпать не в силах. Не по зубам им это, сирым! Отобьются те, повышибав зубы охочим мергенам. Да и не к каждой веси они пристроятся, брать ее. Пока ту, где жила невеста Ждана, нашли, десятка два воинов уже утратили, нарвавшись на богатую мужиками весь. Те отбились, выстояли, отогнав степных от частокола своего селища. Они, поняв, что если и возьмут – добычу уводить и делить просто некому станет – отошли. И сразу началась спешка, в затылок уже, казалось, дышали отряды пограничной стражи. Если бы ходили одним загоном – все там бы так и остались. Но ходило-то сразу пять загонов, широко, по всей границе, и три чамбула сумело уйти назад в степь, пошарпав подвернувшиеся под руку веси. Два полегли практически целиком при таких-то осадах. Еще один загон настиг-ли в степи приграничные конники и высекли его чисто, в пень. Другой, побольше числом степных, отбился, сильно пошарпав урусутов, правда и сам пришел уполовиненный, рас-теряв добрую часть добычи и весь взятый в урусутских селах полон. В их чамбуле потери были поменьше, но тоже чувствительные. Своего пленника он тогда привез в кочевье, распорядившись бабам выхаживать его. Те и выходили. Правда, только очнувшись и при-дя в себя, тот снова попробовал буянить, но кнут и колодки быстро смиряют. Окоротили и этого! Смирился Ждан. Вот только хазарские купцы, скупавшие у печенегов полон, в тот год, уже отъехали из их кочевий, готовясь зимовать в градах своих. Вот бы такой град пошарпать! Там много чего есть! Не получиться, конечно, а жаль! Так им и пришлось держать пленников у себя, ожидая следующего приезда купцов-скупщиков. Ну, девок-полонянок, кто помоложе, да глянулся кому из воинов чамбула, разобрали по кибиткам, в наложницы. Эти в дело пойдут. Может, еще и женами станут. Вначале младшими, а там, глядишь, и старшими. А мужиков попристраивали к домашней работе, да на выпас бара-нов и быков, но не табунов. Не давать же им коня в самом-то деле – ведь удерут! Лови их потом по всей степи привольной. А без коня, что им в табуне делать? Пешим за конем не угонишься! Да и за стадом побегаешь не шибко. А вот за барантой так и запросто! Какая же еще работа у кочевых, если не стада и табуны пасти, иной-то и нету, а коли и есть, то вся она женская. Кто кузнец там, или шорник, тем тоже дело нашлось. И поковки много, а сбруя она повсюду рвется, не служит веками. Ждан же, ожидая прибытия купцов, пас у него отару. Поняв, что невеста канула навсегда, поначалу словно угас парень. Тугут уже как только не ругался, ярясь, все труды его понапрасну, помрет ведь, дурак такой! Ан нет, ничего, молодость свое взяла, воспрял парнище. Глядишь к продаже и вовсе в силу вой-дет. Потянет полновесную цену, отдаст все протори, на него истраченные, сторицей! Вон, бредет, соломенноголовый! Ждан на самом деле был не так уж и светел волосом, просто русый. Обыденно-русый. Только вот черноволосым, как грачи по весне, кочевникам, белотелый и русоволо-сый молодой парень с голубыми глазами, казался и в самом-то деле излишне белым. Не настоящим, каким-то. Дивились они, когда видели, как Ждан, пользуясь любой встречей с водой, старался помыться с ног до головы, смело залезая в страшную водную холодень, не больно и стесняясь наготы своей срамной. Сами кочевники мылись редко, боясь смыть свою удачу и приговаривали: «Медведь, вон, всю жизнь не моется, а сильный какой!». От них, как от того медведя, на самом деле, за тысячу шагов разило перекисшим застарелым потом, обтертым об одежду с рук за-стывшим бараньим жиром от съеденной ими пищи, и перекисшим, забродившим в турсу-ках , кумысом. Ждан уже давно принюхался к этой вони, привык. Поначалу же вонь та с души воротила, зовя ежечасно поблевать. Сам же он, как мог, старался мыться и содер-жать свои обноски ну хоть как то в порядке! Но это случилось потом. Потом, после того длинного времени, когда душа его словно спала. Он помнил, ему не раз возвращалось во сне, как они, семеро парней из веси соседней с той, где жила его Милава, вышли к ее веси, атакованной кочевниками, на проведку, по-смотреть, что там деется? Их послали старшие, они и пошли. И видели воочию, как взяв несчастную весь и порубив почти всех мужиков, и даже мальчишек, опасались их мести, когда подрастут, степняки не слишком разжились и на баб. Потому как, те тоже отбива-лись, не даваясь понапрасну. Но все же десятка два баб и девчонок злые печенеги налови-ли и нашли спрятавшимися в самом печище. В лес соваться они не собирались, опасаясь хозяев, и кое-кто, наиболее быстрый разумом и ногами, от них убег и там схоронился. А кого и посекли, гады, вдогон стрелами в поле, видя, что и верхом уж не догнать. Когда вышли они, поспешая, из разоренного, полыхающего кострищами на месте былых изб и полуземлянок печища, гнали в центре своей немытой ватаги десятка два лошадей, навью-ченных всякой всячиной, да вели, меж всадниками, те самые десятка два ятых при штурме баб да девчонок, связанных в особую вервь, а в другой верви, влекли в степь, поганые, де-сятка с полтора детишек. Да только, опасаясь сторожи, гнали так быстро, что из тех дети-шек дошел до кочевий, лишь один, приемный братик его нареченной Милавы, Шуга. Он тогда рвался от своих друзей из их присмотровой ватажки. Его старший брат Зван шептал ему на ухо, не рвись, мол, Ждан, ей ты этим не поможешь, а нас выдашь, подставив, воз-можно, и всю нашу весь, под ярость степняцкую. Весь род наш сгубить хочешь? Прижа-тый парнями к земле, придавленный их необоримым весом, он сделал вид, что смирился. Да только стоило тем его мало-мальски отпустить, взмыл с земли, стряхну как мошкару все еще державших его, и бросился к былому печищу, где бродила, порой испуганно пря-дая от бушующего огня, степная лошадь, со слегка съехавшим на бок седлом. Как она ос-талась в разоренном печище, не замеченная степняками? Наверное в лес убегала, потом, напуганная демучим чернолесьем, обильными запахами дикого лесного зверья, вернулась, вышла к бывшему жилью. Пусть и охваченному огнем. Почему далась она Ждану, ведь не даются степные лошади чужим, ведомо то? Ан нет, далась. Ему, правда, все кони дава-лись, такой уж у него дар, что ему лошади и собаки верят сразу. Он быстро поправил сед-ло, срастив в крепкий узел порвавшуюся подпругу. Нога же, запнувшись, выбросила из золы и валявшегося повсюду бросового мусора, окровавленную секиру дядьки Брана. Помнил ее Ждан, учил его тот же дядька Бран ею орудовать. Подхватил он эту секиру, еще не зная зачем, вскочил на лошадь, опасаясь, что подбегут мальцы из ватажки и снова скрутят его, и был таков! Пошел вначале по следам степного чамбула, благо тот быстро бежать не мог, пленники мешали, а следов своих таить и путать степным было некогда, надо было быстрей в степь свою уходить. Наедет коли конная сторожа урусутов, головы им всем не сносить. Так и случится, пошли по шерст – вернулись стрижены! Вот и рва-лись они быстрее в степь. Туда где им все понятно и просто. Чамбул упорно приближался к окончанию лесных участков, бредя уже редкой лесостепью. На самом краю лесостепи, едва не в последнем лесном островке, смешанного березняка и осинника, обогнав печене-гов, он один, без обременительного плолона, мог позволить себе идти много быстрее! – и устроил Ждан им свою засаду. Чего он ждал, чего хотел, скрадывая в одиночку более сот-ни битых степных всадников? Победить их надеялся? Вот уж вряд ли! Скрасть свою ладу из чамбула? Так и еще менее того! Не те люди кочевые мергены, чтобы у них чего скрасть! Сами всю жизнь воровством занимаются. Не помнил Ждан, мозги его, слово выключившись, ничего не думали, только древняя черная ярость мести, подымаясь из глубины его существа, мрачила разум, призывая к от-мщению. И совсем уж запамятовал парень, что месть – блюдо холодное, есть его в спешке и горячке сугубой, никуда не годится. Подавишься, так и не доев! Эх, молодость! Каза-лось бы, более двух лун гнался он за степным чамбулом, перегнав его. Было времени при-дти в чувство, охолонуть! Ан нет! Туманила разум бешенная злоба, неотрывное желание отведать крови степняков. А когда он снова увидел чамбул, шедший все тем же порядком, ведя меж всадниками цепочку вьючных лошадей с рухлядью, награбленной в веси, где жила его нареченная Милава, да две коротенькие цепочки пленников, древняя боевая не-рассуждающая ярость, вновь обуяла его воспаленный жаждой мести, мозг. Сзади чамбула, несколько степняков гнали небольшой табунок лошадей, оставшихся бесхозными, чьих хозяев побили в веси, разозленные, как шмели, в разоренном гнезде, мужики. Шел чамбул сторожко, широко раскинув вокруг себя разъезды из отдельных и пар-ных всадников, оберегавших их от внезапной засады. Ждан смотрел за ними, сжимая сво-ей лошадке морду и ноздри, только бы не заржала, приветствуя собратьев по табуну. Это вот он помнил что делать нать, остальное позабыл за туманящей мозг бешенной яростью. Дождавшись прохода ближней к нему пары бокового охранения, и снова войдя в боевую ярость, вскочил вседло и рванулся Ждан к чамбулу. Молча, пригнувшись, почти обняв коняшку своего за шею, гнал он его во весь опор в предельный карьер. Не берег ее прыти, оставляя на потом. Зачем? Возвращаться, убегая, он не намеревался! Не ждали степняки такой напасти. Кто бы из них бросился в одиночку на целый чам-бул в сто с лишним мергенов . А никто! Да и сам бы Ждан, сейчас бы тоже никак не бро-сился! Тогда же, оглушенный гневом и яростью, обделенного брачными утехами самца, из-под которого грубо вытащили его милую, давно уже сговоренную, ладу, несся он к чамбулу. Карать, карать! Оттуда его начали уже окликать, полагая, что это кто-то из степ-няков других чамбулов, побитых княжеской сторожей, прорвался к ним. И боясь, как бы не привел за собой, на раменах своих, разъяренных погоней русских конников, на их до-брых комонях , овсом вскормленных. Степные скакуны резвее принимают с места и поначалу завсегда оторвутся от пре-следователей, если бросить всю добычу, даже не перерезав пленных. Но, кормленные тра-вой, они, хоть и отгулялись после зимних скудных кормов, на молодой и свежей зелени травня-месяца, а даже относительно долгой скачки наперегонки с сытыми, прикормлен-ными овсом, скакунами сторожи, не вынесут, станут подсаживаться. И те догонят, заста-вив принять бой либо в лесу, что степным никак не любо, либо, что только немногим лучше, в степи. Русы тяжелее и кони их сильнее, а брони лучше. Да и комонники в сторо-же той, только и делают всю жизнь, что воюют конными. Все они умеют и все знают, рав-но как и сами степняки. А вот их прямые обоюдоострые мечи и тяжелее и убоистее степ-ных легких сабель. И даже, если степняков будет вдвое больше, что вряд ли, этого боя им не выдержать. Их ведь атакуют добрые, защищенные броней всадники, исправно бьющие из луков, а в рубке так и вовсе бесподобные. Коль настигнут, надо быть, вырубят под ко-рень, в пень, чтобы и на расплод не осталось. Любят они это дело и делают его старатель-но, вдумчиво, с чувством, толком и расстановкой. Ровно капусту в запас на зиму шинку-ют! Но бешено несущийся к ним всадник не отвечал на их крики-вопросы, только еще бы-стрее гнал коня. И был он, что самое странное! – один. Ждан же помнил как быстро приближались, вырастая в размерах, мергены на своих лошадях. На их пропеченных солнцем мордах, уже читалась тревога, но еще не испуг и не ответная ярость. Свистнула, прочертив гриву коня, стрела сзади. Это один из дозорных рискнул метнуть стрелу. Но более не стрелял, боясь, наверное, угодить по своим. Луки мергенов в чамбуле, он видел, были снаряжены, нападения они ждали ежечасно, но не всадника же одиночки! Им ли в этакой куче, да бояться одиночек шальных? Так и дали ему подскакать вплотную, не посекли торопливыми стрелами, хоть и ви-дели уже что это не мерген соседа-бека. Белая длинная рубаха выдавала в нем славянина, да и секира в руке тоже. Это не степняков оружие, хоша и пользовались они им иногда, но обожали они сабли. Ждали с любопытством даже, чего, мол, ему? Может спросить хочет парнище, не их ли это секира, позабыта у рагромленного ими селища? Один ведь он, чего его бояться? Для боя в одиночку не приходят, а другие бы себя уже оказали. Конно, или пеше, но оказали. Назад уйти ему, уже всяко не дали бы! Только он ведь и не собирался назад! Боевое бешенство влекло его к беку, окруженному лучшими мергенами. А его се-кира уже описывала страшную дугу, захватив в ее свистящий круг и голову мергена, ока-завшегося по воле рока к нему ближайшим. Приподнятый им для защиты круглый щит конника припозднился. Его овчинный малахай промялся секирой мигом, еще бы – такими же секирами сминали русы и добрые кованные шлемы, она снося степняку полчерепа, вы-неслась на свободу, рухнув скакуну того же мергена на позвоночник. Тот, дико вскричав от боли, немедленно пал на колени, роняя то, что еще недавно было мергеном на землю. Ждан успел еще дернуть секиру на себя, как и учил его некогда дядя Бран, не дав той за-стрять в конской туше. Толкнул бешенным шенкелем коня вперед и влево, наехав на дру-гого мергена, который рвал стрелу из тула, бросить ее на тетиву и метнуть стрелку в упор, с трех-то шагов. Но опаздывал, опаздывал, опаздывал! Ударом секиры наотмашь, Ждан, с глухим стуком, ровно по колоде с пчелами гвозданул, пробил тому грудь, защищенную только засаленной овчиной кожуха. Мерген, вышибленный жутким ударом из седла, по-давившись кровью, соплями и воплем, падал в траву, уже почти что степную, сочную и мягкую, не чувствуя ее нисколь. Его, развороченная страшным ударом секиры, грудная клетка, со вмятым в нее изорванным кожухом, не оставляла сомнений в его участи. Ждан повел мутными, плохо видевшими глазами, выбирая следующую жертву. Но оказавшийся по соседству всадник-мерген, на шуйце которого уже висел щит, ударил его этим щитом, вышибая из седла. Ждан слетел со своей лошади, которой уже вогнали в грудь сулицу, оказавшись под пузом скакуна еще одного мергена. Взмыв вверх и чуть левее, он выско-чил со стороны, противоположной той, в какую развернулся этот мерген. Вцепившись в степняка, он бешенным усилием вырвал того из седла и пал на него, не давая тому даже растянуть свой лук. Руки сами нашли ненавистное горло и принялись его комкать и рвать, неумело, но сильно, неуемно и страшно. Здоров был парнище, руки тверже каменных. Ра-ботал ведь на земле не разнибаясь. Они перевернулись со степняком еще раз и он, держа его на вытянутых руках, душил и душил его, сминая ему глотку и позвоночник. Осталь-ные мергены, избивая Ждана, вырвали, наконец из его лап ужасно помятого товарища, поняв что тот уже мертв. Что было там дальше, Ждан просто не помнил. Сознание мило-стиво погасло, спасая сознание своего хозяина от сумасшествия. Как оказалось – не на-прасно! Очнулся он на лошади, посреди степняков. Привязанный, чтоб не упал, или не удрал. Хотя, куда ему было тогда удирать? На ногах не стоял и руками не двигал. Престарелый мерген, с одним ухом, поил его какими то жуткими горькими отварами, ужасно кислым кумысом, мазал многочисленные ссадины и раны какими-то мазями и маслом коровьим. Что-то напевно приговаривал по-своему. Степняцкой молви тогда еще Ждан не ведал нисколь. Очнулся он на каких-то жалких четверть дня, и снова впал в спасительное забы-тье. Уж очень тряско и напугано везли его печенеги, уходя из-под плотного преследова-ния конной пограничной сторожи великой княгини киевской. Потом снова очнулся, все еще качаясь привязанным в седле. Только ехал чамбул уже спокойно, не спеша излиха. Вязки детишек на верви уже не было. Перемерли должно, не сдюжив пути. Один лишь оставшийся в живых мальчонка, на подросте, никак Шуга, а? – был привязан в хвост также сильно поредевшей взрослой верви рабов. Это кто же такой упертый, потянулся распознать и уточнить Ждан? Почти всех мальчишек веси где жила его Милава, он знал, невелика сугубо была весь. Да и самой Милавы в верви он уже не видел, а когда еще нападать намеревался, видел – была! Потянулся и едва вновь не утя-нулся в черное забытье, такой немой и невыносимой болью поприветствовали его, хоро-шенько отбитые мергенами, бока. А это, что б впредь умнее был! Не совался бы, без вели-кой нужды, в одиночку на целую сотню! Да и на десяток не стоит! Это как это, без нуж-ды? – возопила память, снова давая в ощущения теплоту и мягкость рук былой невесты. Милавы не вернуть! – говорил разум. А вот степнякам за нее кто, как не ты отомстит? Ага, отомстишь им с путами на руках! Ну, не всегда ты в путах. Поначалу, после излече-ния сразу, попытался он, было, артачиться. Ободрали степняки кнутом спину, посадили ума набираться в колодки. Вот тогда и спознал он точно, кто оказался тот единственный выживший мальчонка, ощутив на своей спине его ласковые пальчики. Мальчонка-подросток выпросив немножко маслица у доброй женщины, какую давно, как оказалось, заприметил, посреди степняков, смазывал ему посеченную кнутом спину, облегчая стра-дания. Оказался подросток тот действительно Шугой, приметным и ранее пацаном, повсе-гда вертевшимся под ногами старших парней, ладившихся на гулянке пристроиться к той или иной славнице из их веси. Ух, как они их тогда ненавидели, тех малых, а сейчас, как эта малая даже помощь была к месту, напоминая Ждану, что жив он еще. Когда кочевники забили Ждана за строптивость в колодки, принялся работать мозг, какой до сей поры, похоже, почивал, оставив свои функции гормонам. Начав обдумывать все им сотворенное, пришел Ждан к простецкому выводу, что глупостей он понаделал вполне вдосталь. Вполне может быть что и до самой смерти ему уж их хватит. Неплохо было бы хотя бы теперь за ум-то взяться! Ну хоша бы и для разнообразия! Моть еще и не-поздно-то? Его номад оказался отнюдь не зол и все надеялся продать его работорговцам хазарским. А когда сидел Ждан в колодках, до него дошло, ага, продаст. Конечно, про-даст! Лучше ему станет, разве? Вот уж нет! Тут есть надежда убежать домой. Дом роди-мый относительно недалече. Да и иные люди своего языка тоже близко живут. Там же скоро перепродадут на далекую чужбину и помрешь ты Ждан, там, куда и ворон русских косточек не заносил. Нет уже, отсюда удрать проще! Надо только посильнее казать свое смирение, приучать степняков, что ты тихоня, зарабатывать этим послабления к содержа-нию. И уж ни в коем разе не нарываться больше на кнут. Отнимает зело много сил, затра-тен больно и могутности телесной он не в помощь. Надо ласковенько дело вести. Сколь маток ласковое телятко сосит, Ждан добре помнил, не отбили той памяти степняки ярые. И стал он поступать, как решил. Почти каждый день себя приходилось уговаривать и уле-щивать, де, ласковое теляти двух маток сосет. А то так и трех получится! Почти два месяца не было вроде заметных послаблений, только стал Ждан замечать, что связывать его стали едва-едва. А при перекочевке доверили расстилать войлока под юрту и собирать ее стену. Перестали гонять раба, когда он подходил к собакам, принося им костей, остававшихся от трапезы номадов. Перестали турать и от лошадей. И Ждан в охотку ласкал тех, оглаживаяим теплые морды, приучая к своему виду, теплу своих рук и, главное, своему запаху. Ну а оружие у кочевников всегда размещалось перед юртой, на специальной оружейной площадке. И все же спешил Ждан, понимая, что если продадут его хазарским перекупщикам, удрать от них станет куда сложнее. Те и охраняют рабов специально, и отлов их у хазар налажен. А уж коли попустит продать себя с торгов в Ити-ле, или Саркеле, и увезти куда подальше, так и вовсе тогда плакало для него возвращение на родину, ой, как плакало! Нет, бежать следовало сейчас, то боги ему родовые подсказы-вали, отдаляя процесс продажи Ждана с торгов, оставляя его долее и долее у простодуш-ных кочевников. Умеющих полоны брать, но не научившиеся рабов содержать. Да и было то их у них чуть да ничуть! Разве те из своих, степных, из других кочевий, кого не выкупали гости хазарские, да ромейские, за ненадобностью сугубой. На что им степняк? Что он умеет де-лать, кроме как пасти табун, стадо, или баранту? Да и то, того и гляди с выпасов-то и уй-дет, обратав коня! Так и обходили его все гости, как ты его не поворачивай, маскируя оседлыми. Его все равно оставляли, если не уходил к кому нибудь совсем уж задешево, нагрузкой. И что делать с ними было совсем непонятно? А посему, мирясь меж собой, ме-няли их с тем беком, у которого взяли, либо ему же и продавали задешево. Потому и дер-жать их следовало в добром теле, не изводя понапрасну. Таких всегда немного и кочевья они не объедят. А сам ты в его шкуре окааться всегда заможешь и даже очень! Свары меж степняками в шири степной – дело нередкое отнюдь! Там ведь каждый куст и каждый родничток, порой, оспорить надобно! Такое установившееся отношение, к оставленному в кочевье рабу, передавалось из поколения в поколенье, таким оно обернулось и Ждану с Шугой. Отличалось оно относительной свободой передвижения раба внутри кочевья, от-сутсвием постоянной изнуряющей работы и серьезных издевательств. А чего издеваться над рабом, коли хочешь его продать как можно дороже? Его тогда, наоборот, содержать следует как можно лучше. Так было и с ними, когда Ждан, наконец, пришел в себя, но на него степные стали уже посматривать косо, уж больно много он им хлопот доставлял. А их, хлопоты те, отчего-то, никто не любит! И чего бы казалось их-то не любить? Вот толь-ко если он будет продолжать оставаться столь же непонятливым, как и раньше, боги ведь могут от него и отвернуться. Дел то у них во множестве, не все же им своему нерадивому подопечному Ждану способствовать! Стоя над ним, как хозяйка, бывает, стоит над квоч-кой, впервые выводящей своих цыплят на прогулку. Потому-то и торопился Ждан, все выведывая вокруг, учась ориентироваться в степи, жадно вслушиваясь в переговоры кочевников. Молвь их почти за год жизни среди них, освоил он вполне способно. А тут еще и бек их печенежский, скот грязный, свой чамбул стал в набег собирать, норовя увести с собой едва не всех боеспособных мужчин, кроме слишком старых и слишком молодых. Это ему в помощь! Табунок коней Тугута и тот вы-пасали мальчишки, младшие сыновья, по малолетству не попавшие в мергены. Сам Тугут, тоже отставленный из мергенов, но, должно, уже по старости, сидел почти безвылазно на передке своей телеге и тянул бесконечную песню, точно описывая в ней, всех идущих с его кочевьем. Ждан еще не совсем свободно владел молвью печенежской, но тем не менее, с большего, все понял, как понимал уже все их разговоры, хотя сам говаривал и не часто. Таил от степняков свое знание, понятное дело. От солнца восхода и до его заката, весь день и пролетел. Ввечеру этого дня, обычного кочевого дня, на перекочевке, они стали ставить кибитки в круг, сплачивая цепями их меж собой, образуя походный оборонитель-ный курень. Готовились к ночевке. Дневки на следующий день не ожидалось, а потому и юрт не ставили. Незачем им здесь стоять, стойбищем станут намного дальше. Где больше воды и посреди разнотравья молодого. Хозяева переночуют в повозках под тентами из шкур, а рабы перебьются и возле них, на привязи. Ништо им не сдеется и на голой траве, привычные. Двое подростков-волчат из степных, слишком молодых еще в чамбул, угнали коней на выпас, а над при-тихшим лагерем стал собираться дождь. Не обычный, летний, с грозой и прочими прелес-тями, нет, такой, который часто зовут у них сеногноем. Мелкий и долгий, но теплый. Это вот добро, решил Ждан, ощупывая впотьмах цепь, что приковывала его к борту телеги. На ней он, заметив, что ее уже не осматривают специально всякий раз поутру, давно уже ра-зомкнул одно звено. Не до конца, но заметно, чтобы не задержало при случае. Все таки ласковый теленок воистину со́сил двух маток! Не то что буйный, того и от одной-то гна-ли! За год кочевой жизни, они выходили и к сановному Саркелу , но тогда бек услал старого Тугута с барантой всех их родовых кочевий, торговаться с купцом. Опытен, вот и работай! А когда он снова смог приехать в кочевье, Саркел уж был далеко. Да нет, види-мо, порешил Тугут. Не продать мне этого урусута, помимо купцов, приезжих за живым товаром, как и пацана, доставшемуся ему тогда по разделу награбленного, вместе с кое-какой утварью. Бедная попалась весь, а жертв стоила вполне немалых. Имело ли смысл нападать на такую? Об этом не худо спросить бы бека, но как ты его спросишь? Хоть и осталось у него около полутора сотни мергенов от былых двух с половиной сотен, что водил некогда его отец, бек от этого не стал менее жесток с ними. Не так ска-жешь и вытянет нагайкой вдоль хребта! Не так посмотрел – ухо отрубит! Ему уже одно отец нынешнего бека оттяпал! А чуть что и велит своим подручным мергенам сломать хребет черному печенегу, своему же верному мергену. Это помощи от него не дождаться. А вот наказать, это бек враз! А его белые, подручные мергены, что им до Тугута и других таких, ходивших вместе с ними в походы. Им до них дело есть, только когда добычу де-лят. Вот и в тот раз все лучшее полотно и два лучших меча, что взяли у урусутов и почти все меха, они отобрали – беку, мол. Всего то и утаили тогда для себя – какую-то баранью доху. Еще и пригрозили бековы подручные, де, стали вы мергены слишком уж говорливы. А нашему беку разговорчивые ни к чему! Ему покорные нужны! Вот и думай старый мер-ген Тугут, а может, оно и к лучшему, что не взял тебя бек в поход. Старший сын Тугунчи пошел. Взял троих лучших скакунов, саблю, щит, копье, кинжал и лук, с двумя полными тулами стрел. Запас пищи на две недели, сыр, вяленое мясо, просо для лепешек. Малахай из овчины, такой же кожух-зипун, вместо защитного доспеха, ну и всякие мелочи, вроде запасной уздечки, иголки, ниток, шила. Все, что по прадедовскому наказу брать положе-но, чтобы ни от кого не зависеть в пути. Как то обычай велит! Вчера, пройдя на рысях, мимо их кочевья, чамбул ушел ухоронно, направляясь через степь, куда-то к Чернигову. Давненько там не появлялась степная конница, отрастили, должно, урусуты шерсти на боках, пора постричь! Вот и побежали степняки. За добычей и зипунами. Снова пошли за шерстью. Не вернуться бы им стриженными! С тоскою смотрел им вслед вятич Ждан. Когда ж и уйти от них, как не сейчас? В другое время враз настигнут и вновь поработят, а то и просто засекут, озверев. Такое тоже бывает. Где там Шугу сегодня поместили? Ага, на своем обычном месте, то хорошо. Хлопот не встанет искать его потемну. С мальцом он давно уже перемолвился, тот готов, со всей душой, каковой он в полоне отнюдь не утратил! Что его ждет в беспросветном рабстве – малый хорошо разумеет. Да и что тут, скажите на милость, не уразуметь, коль все выводы наверху возлежат. Продадут и, увезут далеко-далёко, и потянется унылая жизнь раба, без надежды на просвет и хотя бы на какое-нибудь будущее. Будешь дожидаться хозяйской милостыни и хоть сколь-нибудь сладкого куска, как собака на цепи. Весело ли!? Нет, по-пускать до такого непотребства, Ждан ни своей судьбе, ни судьбе Шуги, не собирался. Уйти вместе, они сговаривались уже давно. Сказывалась девственность печенегов в со-держании рабов. Не знали они, хватая их из оседлых народов и спешно продавая чаще ха-зарам, реже ромеям, толку в этом деле. Даже до того, что полон из одной области, надо обязательно держать порознь, не давая им вовсе общаться, они еще не доросли. Впрочем, может бек и его мергены уже и постигли сие, у тех полоняники чаще случаются, а этим, черным печенегам, рабы редко доставались, да и те чаще из своих же. Баб и девок плен-ных, печенеги куда чаще себе оставляли, в наложницы, а когда – и в жены. Оттого и слу-чались средь них люди, обличьем своим напоминавшие окрестных славян. Не так часто, конечно, а – случались. Когда Шуга, пользуясь попущеньем степняков, и прямым потака-нием и даже помощью некоторой Тугута, врачевал Ждану, его исполосованную жестким кнутом спину, тот и наказал отроку вести себя по отношению к степнякам предупреди-тельно, не повторять его дуростей. А тогда, пособят боги, и придет их черед, покинуть сей стан. Рекомендовал учиться у степняков ориентироваться в степи, присматриваться где что лежит, где кто спать ложится. Все может оказаться решающим, когда приспеет их час. Отрок старался, оказался он отменно сметливым и сообразительным, легко повел себя по лисьи, добиваясь от кочевников благ и послаблений сугубых. Заучивая впрок их молвь. Алчбы в их рабском положении, они не испытывали, кидали им объедки, конечно, но алкать не заставляли. Боялись наверное – товар перед продажей утратит товарный вид. Работой излиха не томили, не изводили. Да и было той работы не так уж и много. Весь труд кочевой по выпасу стад, мергены полонянникам не доверяли, аще убо опасались отъезда, лови, мол, их потом. Только того, кто со стадами лошадей обходится должным образом, почитали степняки единственно достойными свободной доли! Так что ж им, раба лишаться, что ли, посадив его на коня и погнав за стадом? То разве что при крайней край-ности! Когда стадо то спасать след. А и в юрту свою не пускали, считая и то великим до-верием, что разрешили Ждану раскладывать войлоки мутаки , посмотреть, как кладется основа кочевой юрты, где ставится резной деревянный «тор» , как класть войлоки и му-таки на левой, женской половине юрты и на правой, гостевой. Клались они по-разному, в различном порядке. Потом сыновья хозяина приносили и начинали плести круговой остов юрты, а Ждана прогоняли. Но одно то, что его не побоялись допустить до священного войлока в юрте, говорило о том, что ему стали доверять. Конечно, невестка была на сно-сях, а старая жена Тугута, изветшав от возраста, уже не управлялась. Вот и звали Ждана бабью работу робить. Сами степняки за нее хвататься не спешили, коней устраивать сле-довало. Когда начался дождь, все кочевники попрятались, кроме мальчишек, младших сыно-вей старого Тугута, угнавших табунок в степь неподалеку. На перекочевках лошадей да-леко не гоняли, незачем было. Трава повсюду в степи примерно одинаковая. Когда все во-круг основательно затихло, а из кибиток послышался размеренный, установившийся храп спящих, Ждан, собравшись, начал действовать. Летняя ночь, да и летний дождь равно ко-ротки, хотя, сеногной-то, может, и задержится. А все одно – надо поспешать. Паки-паки темени постоять и забрезжет . Давно припасенной, найденной в степи и пригретой на груди, ржавой железякой, поднатужившись, разогнул окончательно расшатанное звено цепи и обрел свободу передвижения. Лишь на запястье шуйцы, затянутый, остался кусок цепи, этак в локоть – полтора длиной. Тоже ведь оружие. Мягко ступая босыми ногами, отошел от своего места и проскользнул к немедленно проснувшемуся Шуге. Того, по ма-лолетству его, даже и на цепь не садили, считая – насидится еще, аки пес цепной, воя на звезды. Вервием малого привязывали, бычку на подросте стойно. Натянув веревку по-сильнее начал пилить ее, разрывая волокна, заусенцами той же железяки, коей цепь ра-зомкнул. Терпеливо шморгал железкой по вервию, мочаля волокна конского волоса, злясь и обрывая их, наконец, перетер и оборвал. Оставив Шугу на месте, с приказом подобрать съестного из припаса, оставленного хозяйками у угасшего и тихонько шипящего уголька-ми под дождем, кострища, а сам ткнулся к задку кибити, где, давно присмотрел он, хранил Тугут свою воинскую справу. Там обнаружились три зипуна из плохо выделанной овчи-ны, три бараньих же малахая , три невеликих круглых щита степных всадников, саблю Тугута, несколько ножей, аркан и наполовину пустой тул со стрелами. Меньше, чем могло быть, но вполне им достанет. Тут же нашлись старые отопки тугутовых сапог. Прихватил и их, вернувшись к Шуге. Тот раздобыл несколько добрых кусков баранины, изрядный кусман подсушенного овечьего сыру и с пяток лепешек из плохо молотого проса: - Все, Шуга, пока мергены не возбнули ся , уходим! Неча удачу всуе пробовати! - А сторожа как же, Ждан? - Сторожу бить придется, делать то неча боле! Да и всего один конный там ходит в стороже той, видал я вечор. Остальные в набег ушли! Ествы много ли набрал? Шуга, дрожа, сопел тихонько, соглашаясь со старшим. Молча показал завернутое в грязноватый холст съестное, какое ему удалось добыть. Хорошо, что они оба постарались свести знакомство с собаками стойбища, а то тут бы их планам и конец. Подняло бы грай стойбищное собачьё, вскинулись бы остальные мергены и быть парням ятыми внове. Двумя бесплотными тенями выскользнули за границы куреня . Мерген, ездивший, под-ремывая, в стороже, больше полагался на чутье своей лошади, не худшее, чем у волка степного, доверившись ей целиком и полностью. Кого чужого к себе она всяк не подпус-тит. Отбежав от куреня шагов на сто рассмотрели парни его расплывчатый силуэт. Конь их, разумеется, учуял, да вот только запахи парней были ему вполне привычны, не зря они, по слову Ждана, лошадей и собак стойбища, к себе и запаху своему, добрые полгода приучали, и, потому, не насторожили. Конь не встряхнулся, всего лишь слегка приподняв голову. Не тревожа своего наездника, привычно дремлющего в седле, без интереса по-смотрев в сторону парней и снова продолжал тихонько пастись, привычно идя по кругу, очерчивая курень. Первая ли то его сторожа? Нет, конечно, а вот что последняя, вполне возможно! Изготовив лук и наложив стрелу-срезень на тетиву, Ждан тихо крался, прика-зав Шуге и вовсе изникнуть, не давая о себе знать. Чего-чего, а вот скрадывать так, чтобы чуткий зверь на расслышал твоего приближения, он умел. Научили дома, да еще и как! сотни раз отработав все это на деле, тренируясь на диком звере, избегающим давать вто-рую попытку кому бы то ни было, вогнал он умение сие в мышцы и кости. Потом, пере-думав, достал стрелу с бронебойным, трехгранным наконечником и со щербинами. Был риск ею не убить степняка сразу насмерть, но луком Ждан владел добре, а крови такая стрела выпустит меньше, авось да не напугает коня излиха! Боязлива конская натура к за-паху крови, пуглива излиха! Ему удалось без проблем подойти на полтора десятка шагов к спящему в седле мергену, когда тот, все ж услышав чего-то, вскинулся. Да только взгляд его был обращен не на родной курень, чего б ему было там высматривать? Все ж знакомо от самого его рождения! Смотрел он по привычке караульного туда, в степь, откуда и ждал всяких неприятностей. Следующий миг, Ждан слегка откинувшись назад и натянув десницей рывком тетиву из сплетенного конского волоса, до самого уха, шуйцу с кибитью в ней зажатой, бромсив встречь степняку, метнул стрелу. Ох, и не зря же его учили в родном печище, начиная с детских лет. Вначале, часами заставляли держать на вытянутой руке палку. Ох, и тяжелую же, гадину, особенно, когда упражнение шло уже к концу. Потом метать стрелы, постоянно уменьшая и отодвигая дальше и дальше мишень. И гонял отец сына на это упражнение ежеден, что зимой, что в лето. И в дождь и в снег, не жалея свое детище, не позволяя ему залежаться и убежать ученья. Оттого-то и усвоил он ту науку зело борзо. А и не подвела отцова выучка, приго-дилась! Да еще и как! Пригодились и охоты на юркую белку с тупой стрелой и на куницу и на редкого уже в их лесостепно, почитай, редколесье, соболька. И тоже аки зимние, так и летние. Так и полевание за гусями и утями перелетными. Лихая стрела, брошенная мощным луком, понеслась по над ночной степью к голове мергена, едва укрытой малаха-ем. Да с плевого к тому ж расстояния, шагов с семи – восьми. С глухим стуком пробила череп, бросив степняка на шею лошади, мгновенно насторожившейся. Убит, это ясно. Вот только Ждан чутьем своим понял, что резко рвануться к лошади ему нельзя. Вспугнет, на-стороженную непонятным ей поведением мергена, животину и тогда всему помыслу их конец. Но и долго возиться тоже нельзя, дойдет дух вытекающей из пробитой бошки степняка крови, до ноздрей лошади, все едино испугается. Тихонько шепча нечто вроде «Кось-кось. Кось-кось!» и вытягивая к коню руку с отломанным у Шуги кусочком лепеш-ки, он мягкими шагами, нарочито не спеша, приближался. Жратвы себе они потом добу-дут, а вот без коня в степи, они обречены. Хотя бы и одного на двоих. Лошадь, насторо-женная слегка небывалым поведением всадника, все же повернула к Ждану морду. Страшно было ей, не чувствовавшей передаваемой уздой воли хозяина. Но запах лепешки он такой, такой! И лошадь подалась мордой навстречу лепешке и Ждану, духа коего, по-привыкнув к нему в стойбише, она не боялась, почитая его своим. Тот же, сделав послед-нюю серию мелких шажков, схватил ее за узду. Но не жестко. Не дай Перун, вскинется на дыбки, заржет! Из темноты возник Шуга, Ждан, напряженным шепотом, шумнул отроку: - Шуга, лепешку сюда, быстро! И протянул тому левую руку. Схватив лепешку, немедленно дал ее коню. Тот обма-нутый духовитой лепешкой, принялся ею лакомиться, спокойно позволив снять с себя по-гибшего всадника. Того скорым махом раздели, сняв с него все полезное, саблю, щит, нож лук и полный тул. Вооружившись как след и сказав Шуге бежать с ним обок, ошуюю , держась за стремя, Ждан поскакал к выпасу. Где пасут свой табунок сыновья Тугута он распрекрасно знал, не раз наблюдая их повадку при кочевках. Привычка, говорят, нутро застит! Так оно и было. Невеликий табунок пасся в пяти – шести перестрелах на закат солнца от куреня. Когда он подскакал к табунку, парни лежали на войлоке, прикрывшись одной волчьей полостью, матер же был тот волчище! – на двоих. Табун их мирно пасся поодаль. Под той полостью их и дождь не беспокоил. Старший Тугутов сынок приподнял-ся высматривая кто припожаловал. По коню он опознавал одного из старых мергенов со стойбища, рассмотреть самого всадника мешала темень и дождь. Все запахи тоже приби-вал к земле дождь. А Ждан велел Шуге: - Как подбежим близко, я кинусь на старшего, а ты бросайся на младшего. Не убивай его, просто сдержи, пока я не управлюсь со старшим. Свяжем их, убивать-то неохота, глузды еще совсем, неоперенные! Да и не сделали они нам ничего плохого! Шуга молча кивнул на бегу, приберегая дыхание и собираясь перед предстоящим. Хорошо, что убивать не нать! Жану что? Он бывалый! Ему уже довдилось бить людей на-смерть. Хоша бы и вот сейчас, того мергена. А Шуга, стыдно сказать, к своему отрочеству так-таки никого еще и не убил! Они уже приблизились к лежащим на войлоках молодым степнякам вплотную, когда старший, слегка встревожившись, толкнул младшего. Тот сонно всхомянувшись, захлопал гляделками, туго приходя в себя ото сна. Но Ждан с Шу-гой были уже слишком близко, когда старший степняк, окликнул Ждана, спросив: - Дядя Согут, это ты? -Я, кому тут еще быть? Визгливо прогнусавил Ждан, но он не обманул юного степняка и тот, приподнимаясь на локте, встревожено сказал, положив руку на настороженный лук: - Что-то, дядя, у тебя голос не похож! Да только поздно было говорить хотя бы что-нибудь. Делать надо было. Но и коче-вой тот отрок был дюже молод. Как ему было враз стрелить из лука не расспросив ничего? А вдруг, да свой? Мало ли что могло по ночи занадобиться? Хоша и что бы? Но встало уж и вовсе поздно! Ждан уже падал с седла на старшего отрока-печенега, а Шуга, изловчась, прыгнул на младшего, дремашего под полостью, так и не разлепив очей. Ждан был замет-но старше и сильнее, равной борьбы не получилось. Он просто смял несчастного полу-сонного степняка, сильно ударив того по голове рукоятью камчи и снова погрузив в сон. Непродолжительный, но и неприятный. Быстро запихав тому в рот клок войлока и связав его ремнем, Ждан обратил внимание на Шугу, который, взяв внезапностью, пока еще бо-ролся с противником на равных. Приход ему на помощь, заведомо более мощного союз-ника, мгновенно решил дело. Юный степняк немедленно получил в рот свою порцию вой-лока и был старательно спутан сыромятью. Накрыли их все той же волчьей полостью. Все под ней не замерзнут под дождем до утра. А и им они ничего плохого не делали, не лежа-ла душа у Ждана прекращать их жизни, не лежала… Сбеги, не задерживаясь, занялись отловом лошадей. Двое оседланных коней, при-надлежавших обездвиженным молодым кочевникам-подпаскам, бродили на длинной узде, получив возможность спокойно пастись, пока юные пастухи отдыхали. Вопрос решался разом. Шуга подозвал к себе понравившегося ему лошака и вскочил на него. Стрелять из лука и орудовать саблей с коня, отрок еще толком не умел, разве что из охотничьего лука и стоя на твердой земле. Обращаться же с копьем, метать стрелы и орудовать секирой его уже обучали. С земли, не с седла, конечно, но все же. В селах вятичей ребятня рано учи-лась владеть оружием и охотничьими повадками. Говорилось бо: «Мы вятские – парни хватские, семеро на одного – не боимся никого!» Прихватив одну из двух пик, принадле-жавших юным кочевникам, Ждан был вооружен пикой убитого им дяди Сугута, они отъе-хали к табуну лошадей. Замысел был невероятно прост. Тихонько стронули табун с места, отгоняя его на запад. Шагом и только шагом. Чтобы не загремел излиха копытами о луго-вину, будя степных в стойбище. Думалось, отойдя на день – полтора от кочевья, бросить табун, отобрав из него еще одну лошаденку, в качестве заводной Шуге. Очень картело вы-вести табун с собой, из степи. Хороша бы прибыль тогда случилась. Однако, подумав, Ждан осознал, насколько это будет сложным. Они намеревались идти скрытно, балочками и овражками. За лошадьми на переходе нужен уход, один водопой чего стоит. Возиться с лошадьми, имея на плечах возможную погоню, казалось ему лишним. Он совсем упускал из виду, что Тугуту и тем немногим мергенам, что еще оставались в кочевье, преследовать их просто не на чем. А пеший кочевник в степи не воин, не мерген. Раб, только будущий, возможно, еще не осознавший, что он – раб. Но и остаться незамеченными в степи двум всадникам куда легче, особенно днем. Увидев же табунок, любой кочевник поедет выяс-нять, что это и кто это? А кочевые знают всех кочевых в их степи кочующих, тут их не обманешь, только насторожишь! Не любят они соседей, кочевые, ой, не любят! Отбиться и от одного прожженного степного конника в чистом поле, Ждан не сильно рассчитывал, выучка у него не та! А тот ведь может и не один навестить нежелательных попутчиков. А и прихватить кого с собой. Вот и обернется им собственная жадность новым полонением. Впрочем, всю ночь побега, табунок он намеревался гнать, так или инако. Чтобы отогнать тот подале, лишив стойбище Тугута самой возможности сразу снарядить за ними борзую погоню. А, значит, время подумать еще у них было… Вначале они ехали шагом, надеясь, что топот, идущего шагом табуна, не окажется сильным и не разбудит, до времени, оставленный позади опостылевший курень. И только отойдя еще на десяток перестрелов из лука, перешли в легкий галоп. Дождь все моросил и моросил, ночь потихоньку отлетала, но и они уже были в пути! Не на привязи же! Ориен-тироваться в степи Ждан учился весь год, прекрасно понимая, что без этого им отсюда не выбраться. Но звезд видно не было, придется ждать утра, чтобы подправить свой путь по солнцу. По солнцу Ждана учил ходить еще отец, объясняя и показывая, где и как, а, глав-ное, когда? – оно стоит по окоему, как брать его в ориентиры. Ночью по самой яркой по-луночной звезде, ну, а днем, конечно, по солнцу. Это чаще летом. Зимой, в облогу, когда все небо заполонено поганой серой хмурью, не то что звезды, а и солнца не враз сыщешь. Впрочем, кто б той зимы стал тут дожидаться. Но в их лесах, они чаще ходили по лесным знакам, муравейникам, мху на древесных стволах, норовившего расти с одной стороны, ягодникам, направлению течения рек и ручьев, по рельефу места. В лесу дальнего ориен-тира, как в степи, к примеру, не возьмешь, надо иметь чувство направления. И Ждан его имел. Как без него быть лесовику-то вятскому? Да и здесь в степи, степняки ходили явно не по звездам и не по солнцу, скорее всего, по наблюдаемым и хранимым в памяти приме-там, по своим и чужим ранним следам. По состоянию и сочности травы, по многому им токмо и ведомому. Им же придется ожидать дня, надеясь, что дождь прекратиться. А по-началу идти в направлении, избранном еще в момент остановки кочевья и устройства ку-реня. Ориентир был, Ждан приучил себя перед тем как заснуть, отыскивать и запоминать попутный ориентир, вбил в привычку. Но ночью, да еще и в дождь он тоже не виден. Си-деть на месте и сожидать, как забрезжит, они ведь тоже не могли. Проснуться степняки, начнут стрелы метать. Ладно, можно отъехать от них и отогнать табун. Но разозленные мергены пойдут за ними и пеши, рассчитывая выйти как-нибудь менее чем в один пере-стрел и ссадить дерзких из лука. Угнать далеко табун не получится, найдут по свежему проторенному следу и немедленно снарядят погоню с облавой. Драться с мергенами в степи, им не под силу – не то воинское умение и у самого Ждана, не говоря уж о Шуге. На скаку с коня стрелять парней не учили, хотя с земли Ждан из лука стрелы метать умел вельми изрядно, в любую погоду и по движущейся как угодно быстро цели. В их отчей веси, где все мужики сплошь охотники, парнищу считали справным стрелком. Шуга, по малолетству своему, пока еще лишь охотничьим луком по птице водоплавающей, севшей на воду, срезнями промышлял. Вот и весь им доступный выбор: або ждать утра и смерти неминучей на месте, або рискнуть, идя с табунком по ночи. Ждан ранее даже знать не знал, насколько это новые ощущения, скакать вольно и оружно в ночной степи. А для Шуги то! Для него, год назад, даже и скачка по дневной степи, была бы внове. Да еще под дождем, пусть и почти летним и теплым. Овчина печенежских кожухов, размокшая под дождем, погано воняла. Но снимать зипуны Ждан не велел, понимая, что степняки ис-пользуют их как доспехи. От стрелы с каленым наконечником и от доброго удара копьем, мечом, или саблей, направляемых верной рукой, зипун не спасет конечно, а вот скользя-щий удар сабли, или удар, когда рукоять провернулась в неверной руке, он, пожалуй, вполне остановит. Ну прямой мощный удар меча и кольчуге бесследно не остановить, разве что двойной. Секиру же не остановит никакой доспех, как, впрочем и дубину. Сми-нает она, как жестянки жалкие любые шлемы. Тут бы рука была покрепче, да удар полу-чше отвешен! Ждан счел доставшиеся ему в двух тулах стрелы. Один полон, две дюжины. Другой полупустой, всего 11 стрел. Ништо, им хватит. Коли догонят и драться придется, так и этих стрел метнуть не дадут, посекут стрелами издали. А так, по случайным врагам, не их выслеживающим, да по зверью какому, на пропитание, так и вполне достанет тех стрелок-то. Так они и неслись, во тьме по степи, надеясь только на чутье своих скакунов. Оно их, правда, тоже иногда подводило. В табуне упал конь, упал плохо и сразу встать на ноги не пытался. Жалобно ржал, обращаясь с просьбой к людям. Но сделать Ждан мог только од-но – избавить того от лишних страданий. Оно по всему и стоило то сделать. Сломал не-счастный ногу, попав ею в сурчину . Вытащив из ножен саблю поскакал к лошади и, со-скочив с седла, ударил ее по шее. Жалобный крик перешел в хрип, но животное все еще дергалось. Потребовалось нанести еще три удара, уворачиваясь от молотящих в воздухе копыт скакуна, чтобы конь затих. Презирая самого себя за столь очевидное неумение, Ждан отъезжал от убитого коня, догоняя табун. Отрубить у павшего коня заднюю ногу с окороком, к примеру, он не додумался, очень блевать его тянуло с непривычки, в чем поз-же и сильно раскаивался. Да и вообще, вспомнил он, окалечившихся коней степняки кончают ударом пики в ухо. Дешево и сердито! И мучений бедному зверю никаких. А и кровищи-руды не лужи разливанные. Только что вытечет сколько-то, пузырясь, словно вскипая. Дождь закончился, мало помалу расходились тучи. Наконец объявились звезды и Ждан, с облегчением, нашел самую яркую полуночную звезду. Прикинул направление движения, слегка они уклонились, не очень сильно, однако. Подправив направление, Ждан теперь уже с тревогой прянул назад. Рассвет ему, как бы, был уже и не нужен. Ори-ентацию он восстановил по звездам, сможет сейчас продолжить свой бег и без солнца. За-рубленную лошадь, конечно, жаль, но судя по тому, что он увидел, животное угодило ко-пытом в сурчину, сломало ногу. Оставить его так в степи – оставить на муку и верную, но долгую и тяжкую, смерть. От голода, жажды и зубов падальщиков. Этого Ждану допус-кать никак не хотелось. Чужие кони, конечно, и седоков они, противных русичу возят. Только ж кони в том не виноваты! За что ж их мучить? Надо убить животину по делу твоему – убей! А мучить не моги! Так учила Русская Правда, не писанный, но зело твер-дый закон жизни всех славянских племен, проживающих в Восточной Европе. К тому времени, как позади начало светлеть, они перешли на рысь, Ждан намечал повернуть та-бун на полночь , провести его с десяток – другой перестрелов в этом направлении, разо-гнать до предельного аллюра – карьера – и отвернуть самим на заход солнца. А табун пусть бежит. Есть у него свой вожак, проявился, наверное, уже, вот пусть и принимает власть над лошадьми. Заводного коня под себя самого он отбил уже почти два перестрела назад. Отворот всадников приключился без великих проблем. Небольшой табунок, громко топоча на набравшем ходу карьере, уносился на полночь, в степь. А два всадника пошли, постоянно озираясь на уход от гонящегося, казалось бы, за ними, солнца, ведя в поводу заводных коней. На закат! На закат! Но долго продолжать эту бешенную скачку было, по мнению Ждана довольно опасно, хотя и придется. Могли ведь нарваться на какое иное кочевье-стойбище. Пока Перун их от этого берег! К полудню, ушиды все больше и чаще озирались, изыскивая себе какое-нибудь отишие , укрыться там. Лошадей тоже следовало напоить и дать им хоть немного попастись. Позарез нужна была какая ни то балочка, степ-ной ключик, а степь все виделась ровной и однотонной. Внезапно чуть в стороне от их пути более глазастый Шуга узрел потемнение в зелени. Так, он помнил, кочевые опре-деляли места выхода на поверхность сладкой воды. Засоленные воды отмечались желтиз-ной выгоревшей зелени. Выбирать было не из чего, пошли туда неспешным галопом, но не переходя на шаг. Отрок действительно узрел звонкозвучный и светлоструйный буйный ключик, исторгавший из балочки слабенький ручеек, поросший куда более яркой растительностью, и располагавшийся во впадинке, хоронясь за зеленью полуора десятка дерев, от ярого и буйного степного солнца. Соскочив наземь и едва размяв ноги, ходили то они, после длинной и непривычной скачки, враскоряку, с трудом переставляя ноги. Парни переседлали лошадей, поводив их в поводу, выгуливая и охлаждая в шаге, прежде чем подвести к воде. Ключевая вода холодна и разгоряченную лошадь пускать к ней сразу не след, враз погубишь остудой животину. Дав животным поостыть в поводу, выпоили их с перерывами, заставляя порой отрываясь от воды, поднимать морду, снова прогуливаясь. И отпустили пастись на длинной узде, вервии арканном, отмерив ее краями ложбинки. Эту ложбинку боги словно для них и создавали, так она им ко времени пришлась. Внимательно прослушав сакму, как это всегда делали кочевники, перед дневками и ночевками, ребята легли спать на свои промоченные дождем зипуны, надев на левые запястья длинные уздечки своих скакунов, основных и заводных. Конь в степи – жизнь. Ее утрачивать по дури своей, парням не хотелось. Только ведь ушли из полону, перестав быть вязнями. Да и мало чести в том. Время от времени Ждан вскидывался со сна и припадал к земле – слушать сакму . Тихо было… Снова можно было вздремнуть… Три дня и три ночи провели они в таком режиме. Только дважды увидев на пределе своего воспаленного постоянным напряжением и ожиданием угрозы, зрока, чьи-то коче-вья, забеспокоились. Парни сразу же отворачивали, не желая попусту испытывать судьбу, и, ускоряя ход, уходили дальше. Такое поведение среди степняков не было чем-то особен-ным. И никому бы не показалось подозрительным нисколь. Ну, не любит степняк зреть соседей. Любо ему, перешагнув, выходя наружу, порог юрты, не дай боги зайепить оный – позор это и поношение хозяину – окинуть взором пустой окоем, когда все окрест принад-лежит только ему и ему подчиняется. Все травы пред ним метелки своих верхушек кло-нят, не перед кем иным, а именно перед ним. Самый бедный и никчемный степняк чувст-вует тогда себя ханом! И уже чужой всадник на горизонте – угроза смертельная. И готов сразу ставший мергеном, вчерашний чабан, пасть на конь и лететь резаться с чужаками сабельно, донимать друг друга стрелами и всячески изводить. Они так и не узнали, были ли за ними погони? Да и не хрен ли с ней, торопкой, коли не догнала, дак? Они уже втяну-лись в этот режим жизни, привыкли даже, к разбивающей поясницу и тупо мнущей не-привычное, особенно вначале, седалище и копчик, бесконечной скачке. Съели давно уже всю вареную баранину и лепешки, унесенные Шугой от куренного огнища стойбища Ту-гута. Подъели и сыр. Уже на третий день, шли все время на пустой желудок. Но лошадей выкармливали и выпаивали обстоятельно, понимая полной мерой – от них зависит жить им, или нет. Сам можешь и не жрать вовсе, обойдешься как-нибудь, а коня, будь добр, по-корми, да выпои вовремя. Степная лошадь тем хороша, что требует к себе минимум забо-ты, но уже на второй день, прежде чем самим спать в балочке, где они снова нашли ключ, Ждан аставил себя и Шугу, как следует вычистить всех своих коньков. А сам точно также старательно, почистил, отскребая от паразитов и массируя холки, своих. Довольные забо-той степные кони, подергивали упругими мышцами под атласом шкур, подставляясь под такие заботливые и ласковые руки парнищ. Ровно стояли, боясь переступить и удоволенно пофыркивали, нежась к людсклой заботе… …Завершался четвертый день их ушидства , сами мальцы питались чем попало, ло-пухами, аиром, если их удавалось найти, и прочей зеленой снедью. Животы отзывались на нее крутым поносом «выше тына и тоньше соломинки», как его определил Ждан, но пока все еще было терпимо. Не раз видали дроф и Ждан уже брался, было, за лук. Подстрелить этих нерасторопных птиц не было труда, как и сайгаков, нет-нет, а и проносящихся мимо. Да вот жаль, костра разводить они опасались, а оголодали еще не настолько, чтобы есть сырое мясо. Да и рельеф степи становился все более неровным, указуя приближение лесо-степи, а там и до дому уж будет рукой подать. Настоящая дичь начнет попадаться. Там они не пропадут, уж наверное! Уже не по разу выбегали встречь им маленькие рощицы, давая днем тень и отдых, пряча в своих глубинах ключи с удивительно сладкой и вкусной водой. Такой вкусной, что отрываться от нее не было мочи. На их полянках охотно и всласть паслись их кони, пугливо озираясь по сторонам. Страшновато было им, степным аборигенам в лесу, даже и таком маленьком, сплошь ли-ственном, каждое древо нечто таило в своей сени. Но былие в тенистых рощицах было до того сочное и, должно быть, настолько вкусное, что въевшихся в него коняшек потом и за уши было не оттянуть. Четвертый день они начинали, стоя в такой рощице, и здесь, Ждан, наконец, решился развести костер. Приказав Шуге заводить огонь, он сам отправился чего приискать на обед. Парню очень быстро повезло, да и то сказать, весь этот свой ушид они построили на везении и смелости! Выйдя из рощицы, осторожно направляясь в степь, он вскоре набрел на сурочью нору и, в меру повозившись, без воды, чтобы залить ее в норы, добыл, нако-нец, двух зверьков. Посчитав, что на первый раз этого им вполне достанет, парнище от-правился назад в рощицу, когда прямо из под его ног вспорхнула, становясь на крыло, дрофа. Стрела мигом спустила ее с не высоких еще небес, грохнув оземь. А Ждан, поискав глазами, быстро обнаружил гнездо с четырьмя крупными, раза в полтора больше куриных, яйцами. Покрутив их на земле и, убедившись, что птица села на гнездо недавно и болту-нов пока нет, подобрал и яйца и дрофу, направляясь с добычей к себе. Возни было мно-го, но и поели же они. В полное свое удовольствие, компенсируя почти четверо суток, проведенные впроголодь. И дрофу и яйца запекли в глине, нашедшейся тут же, словно ме-сто это их и поджидало все время. Ждан даже обеспокоился, как бы им животы не скрути-ло с голодухи. К вечеру изрядно отяжелевшие от мяса, они вели в поводу своих скакунов, собираясь, на ночь, оставить свое отишие, для продолжения пути. Как всегда в таких слу-чаях, Ждан припал послушать сакму напослед. Сзади, с восхода доносила сакма очень да-лекий пока, но многочисленный перестук лошадиных копыт. Там, пожалуй, гнали лоша-дей малой рысью, или в не слишком быстрый галоп. Таких тонкостей Ждан пока еще раз-бирать не умел, не вслушался пока. Опыта парнище недоставало. Выбравшись из свой рощицы, они с Шугой пошли рысью на заход солнца, благо ориентир был перед глазами. Большой и пышущий джаром солнечный шар. Кто б его катал, там, по небу? Уходя от шедшего позади, возможно, и за ними, чамбула, они словно гнались за уходящим на ноч-лег солнцем, намечая себе очередной ориентир на ночь. Ждан, за время жизни у номадов, научился различать дробязь скачущих лошадей, оценивая их общую массу. Тут звучало как минимум на три сотни скакунов, а поскольку степняки редко ходят в походы об одном скакуне, следовало ожидать чамбула в полторы сотни – сотню всадников, это если те идуть с двумя заводными лошаками. Впрочем, им чтобы пропасть начисто, хватило бы вполне и одного всадника. Если в степи, так и за глаза. В той же рощице, Ждан с ним посостязался бы, с куда большими шансами на успех. Поэтому он и вел свой маленький аршак из двух отроков и четырех лошаков, вдоль окраины рощицы, благо она тянулась почти туда, куда им и надо было, а, главное, появилась дорога, наезженная телегами с явно окованными не дощатыми и гну-тыми колесами, более широкими, чем у кочевых кибиток. Русь близко? Надо быть, так, ежели здешние селяне, пусть и не часто, отваживаются ездить возами в степь. А только к середине ночи, дробь лошадиных некованых – кто ж бы их когда ковал? – копыт позади, все также преследовал их. К утру Ждан обеспокоился уже совсем, все чаще соскакивая с седла, и припадая к сакме. А Шуга тревожно пытал сидя в седле: - Ну, что? И лишь с рассветом, видя уже, как редеет эта роща у края какой они скакали, Ждан, наконец, не услыхал позади догоняющего бега степных скакунов. Сам он, поначалу решив уж привычно сунуться в рощу, внезапно перерешил. Похоже, они на границе Руси. Чего ж им тогда так прятаться, как и прежде таились, пока шли чистой степью? Кочевья здесь встретить у них мало шансов. Наоборот, быстрее бечь следует! Но лошадей то, так или иначе, надо выпоить и покормить, прежде чем скакать далее. Пришлось прервать свой бег, почти на полдня. Но за половину долгого летнего дня, до самого захода солнца, они снова снялись с места дневки, уходя по прежнему на заход солнца. По счастью, пища от вче-рашнего богатого обеда у них осталась. Хотя бы это времени у них не отняло. Роща за-кончилась, пошла лесостепь, с ее выбегающими навстречу островками деревьев и часты-ми уже рощицами. Воздух становился все влажнее, впереди угадывалась река, да и не ма-лая, пожалуй. Пока им до нее доехать, подружившиеся в этом походе молодец и отрок, мирно беседовали. - Скажи Шуга , отчего у тебя такое имя? Или се уличная кличка? - Мои родители утонули под час ледохода, пытаясь перебраться через реку. Меня и сестру взяла к себе семья стрыя , в весь, откуда и твоя Милава была, а меня на улице так и прозвали! - Скажи, а как тебя мамка звала, если не боишься, конечно? Свое настоящее имя, люди называть в те далекие поры не спешили. Ибо считали, не-добрый человек, завладев тайной имени, может накликать на его обладателя беду, или, скажем, сглаз. Только у Шуги, понятное дело, никаких тайн от Ждана не было: - Веселином мать называла! А Шугой, это уж на улице прозвали, да и в стрыев дом тако же пришло! - Веселином, говоришь? Доброе имя! И как мне тебя звать теперь? - А како хочешь, тако и кличь! У нас говорят, что доброму человеку его имя никогда не помеха! - То верно, Шуга! Вот только к Шуге я привык уже, так наверное и пристанет к тебе и дальше. - Была бы только эта беда, так я бы жизнь свою, ой, как весело жил, Ждан! - Отмолви мне, не зрел ли ты, как погибла невеста моя, сестра твоя двуродная Мила-ва? - Зрел, Ждан, как не зреть? Зарубил ее мерген беков, когда упав, она подвернула себе лодыжку! Идти дале не могла девка бо. - Пес смердящий! Ништо, Ждан, добраться бы до наших вятских, северских, или по-лянских печищ. В дружину княжью подамся. Всю свою жизнь буду только мстить степня-кам, изничтожая их род под корень и весь! - Пошто, Ждан? Вспомни, тебя когда привезли в стойбище, живого места на тебе не было, да и ты их трех мергенов, когда напал на них, как есть изнахратил, помнишь? А ста-рый Тугут тебя убить не дал, от смерти выходил. И ему мстить станешь? За все то, что он тебе изделал… - И продать хотел, правда? В рабство. Благодетель-то, благодетель! Что б я без них и деял-то? Сыграл бы свадьбу с Милавой, глядишь, уж и детки у нас появились бы! Где Милава? Да и мы с тобой не их волей сейчас вольно на конях из степи скачем, своей пры-тью! А Тугуту за его заботу, я тем уж долг отдал, что двух его сынов, его отроков, табунок выпасавших, насмерть не исказнил. Там, у куреня, а жить покинул, хотя и мог бы! - Мог! Эхом откликнулся Шуга: - Только и хорошо, что не исказнил. Недобро это ночью, да наполовину сонных, по-имали, а, повязав, исказнили! - Взаправду тако думаешь, или просто так речешь? - Взаправду, Ждан! - Ну, ин ладно. Закончил Ждан и, построжев лицом, спрыгнул с коня, сразу припав к земле, слушать сакму: - Идут впереди пара – тройка комоней, або комонников, Шуга, нать нам схорониться, вон там, в березках! Они быстро метнулись к малюсенькой березовой рощице, оказавшей себя чуть пра-вее их пути и принялись ждать, заслонившись от степи конями и кустами подлеска. Ждан с сомнением глядя на степной прогал, куда должны были выехать степняки, напряженно думал, пытаясь оценить ситуацию. Сразиться с идущими, наверное, от реки, им было явно не избегнуть. Вряд ли эта березовая купинка в три – четыре десятка дерев, да еще при све-те дня, сможет их утаить от проезжающих в полусотне шагах степняков. Наверное развед-ка того чамбула что шел днесь за ними, да стал на дневку. А разведка она всегда насторо-же. И свежие следы их коней на траве в степи кочевники не упустят. Нападая из засады, стоя скрытно в кустах, да прикрывшись лошадью, он свой шанс имел даже и против двух – трех мергенов. Не стоит его упускать. А там вряд ли больше трех. Шуга тоже решительно готовил лук, поняв весь имеющийся расклад и намереваясь оказать посильную помощь своему старшему другу. Их лошади занялись травою, а они сами, кинув срезни на тетивы изготовленных луков, принялись ждать. Долго ожидать им не пришлось. Едва минуло время нужное лошади, чтобы шагом пройти с десяток пере-стрелов, как из хмызняка перед ними, свидетельствовавшего о близости речки, поднима-ясь от заливного луга к матерой степи, выехало два степняка, в привычных уже зипунах и малахаях, при копьях и щитах, с луками за спиной, с полными тулами стрел. Беспокойно и сторожко озираясь вокруг, они пустили коней в легкий галоп, полагая, что сейчас они уже скорее дома, чем в гостях. Может быть именно это и сыграло роковую службу со степны-ми подсылами, поскольку стали они не столь изрядны во внимании. Передний только ус-пел взнять вверх десницу, узрев следы ушидских лошаков впереди себя и еще только на-чиная окидывать сразу ставшим внимательным взором, окрест. Первая стрела Ждана, вы-летевшая по ним из кучки березок впереди, как только они с ней поравнялись, оказалась для них сущей неожиданностью. Стрела ударив первого из них в грудь, прорвала зипун и разворотила всю грудную клетку. Таково уж свойство стрелы-срезня. Имея острие напо-минающее долото она не колет , она рубит и рвет. Сила же у составного степного лука страшенная. Степняк завалился в седле, падая навзничь, но увязив мертвую уже ногу в стремени, с лошади свалился не совсем, и скакать ей вперед мешал изрядно. Отскакав на три – четыре перестрела, лошадь стала. Уж слишком ей мешал тянущийся за стременем мертвяк. Второй степняк успел поднять свою лошадь дыбки, встретив стрелу Шуги ее грудью. Они все же не зря был проведчиками у своего бека и луки у них обоих были уже снаряжены к бою. И выхвачен ихз налучья, как долько прогудела первая стрела вятичей. Где находится враг, он понял сразу, всадив туда свою спешную стрелу. Коняшка Шуги, прикрывавшая парня, получив срезень в шею, рухнул оглушенный на колени передних ног, сам Шуга благополучно отскочил едва не выкатившись из их укрытия, через голову коня. А Ждан, успев изготовиться, выпустил свою вторую стрелу раньше, чем его, испу-ганная гибелью конька Шуги, лошадь, рванулась в сторону. Поспешно брошенный сре-зень, ударил степняка по бедру, заставив громко взвыть от боли. К тому же он тоже вы-прыгивал из седла своей заваливающейся лошади. Ухватить вторую стрелу и бросить ее на тетиву он не успел, а Ждан, хоть и носил такое имя, ждать не стал, метнув третью стре-лу в грудь, едва держащемуся на ногах кочевнику. Срезень сделал свое обычное дело, раз-воротив ему грудную клетку, застряв в ней. Ждан кинулся к Шуге. Убедившись что тот цел, вскочил на коня и поскакал к лошади, в стремени которой застряла его первая в этой стычке жертва. Шуге же он шумнул: - Садись на заводную охлюпкой и дуй за мной! Уже подскакивая к лошади, что, слегка успокоившись, покорно стояла свесив голо-ву, рядом со всадником, он умерил бег коня, переводя его в шаг. Не хотелось пугать чу-жую животину, какая и без того косила на него весьма настороженно. Та лошадь все же дернулась убегать, однако всадник, чья нога застряла в стремени, мешал ей легко и при-вольно пуститься наутёк и Ждан, подъехав, схватил за узду, смиряя животное. Оно отмот-нуло головой, но парнище не оказал слабости, держа узду твердо. Соскочив со своего коня и подвязав его узду себе за пояс сзади, дождался Шугу, уже поспешавшему к ним охлюп-кой . Его седло осталось на уже умирающей лошади, подстреленной другим мергеном. Вместе с ним, Ждан освободил стремя лошади от застрявшей в нем мертвой ноги и погру-зили его на его же коняшку, погнав ту в свой березнячок. Сказав Шуге седлать заводного коня седлом с убитой лошади, Ждан подъехал ко второму степняку, тот уже тоже отошел в мир иной, залив кровью все под собой. Сняв седло с его лошади, Ждан оседлал свою за-водную, и, поднатужившись, погрузил в ее седло мертвого степняка, привязав его для верности. Шуга, переседлав свою заводную выводил обоих коней на дорогу, а Ждан пере-дав ему поводы своей и груженой битым степняком лошадей. Вытащив из ножен саблю, он снова осторожно подошел к жалобно стонавшему коню степняка. Рана его была может и не смертельна, но идти сейчас он не мог, а оставлять его умирать в степи, было оконча-тельно неправильно. Пришлось Ждану снова брать на себя обязанности палача, добивая лошадь. А что делать? Не Шуге же поручать, вон у него губы до сих пор дрожат, а он только снял седло со своего подстреленного тем мергеном коня. Помня прошлый опыт, Ждан вставил острие сабли в ухо подстреленного Шугой коня и сильно на него нажал, на-валившись. Голова лошади взметнулась в последнем рывке, сама насаживаясь на клинок и отбросив Ждана прочь. Но, дернув ногами еще несколько раз, конь окончательно затих. Ждан прошел в березняк чтобы увидеть, что былой конь Шуги уже отошел сам. Добро, коли так, сказал он сам себе и, подойдя к Шуге, окруженному четырьмя лошадьми, разо-брал поводья своих коней, основного и заводного и, вспрыгнув в седло, скомандовал то-му: - Все! Поехали по их следу! Точно баю, выведет к веси, або градцу какому! Они поскакали вниз к уже явственно прослушивающейся реке. След двух лошадей вел примятой травой по заливному лугу, прямо к воде. Туда спускались осторожно, ведя в поводу двух коней, с трупами мергенов-подсылов, притороченных к седлам сыромятью и веревками арканов. Вода в реке едва доставала до пуза лошадей. Понятное дело – большая вода в половодье, давно уже прошла. А постоянное течение реки было таким, каким она себя сейчас являла – по грудь человеку среднего роста. Лошади, осторожно ставя копыта на дно, шли, тем не менее, бойко, быстро миновав стремнину, вынеся всех своих всадни-ков, живых и мертвых на закатный берег реки. Его берег был заметно более крутым, не оставляя там заливного луга, весь он располагался на рассветном берегу. Выбравшись на относительно крутой берег, маленький аршак Ждана поскакал даль-ше, ладя свой путь по следу битых ими подсылов, возвращавшихся назад, остывшими и перемазанными своей, уже запекшейся кровью. Их скачка проходила вдоль не особо гус-того соснового леса по мало пробитой, но все же заметной, степной дороге. Манило войти в него, поискать добычи, как обычно. Есть им хотелось очень и очень. Вот только Ждан считал, что выбранная степняками весь вряд ли дальше чем в четверти дня конного пути и гнал быстрее. Да и голод они слегка сбили лепешками и сыром, добытыми из походных сум битых ими подсылов. Он попросту считал, что те подсылы, битые им, намеревались вернуться к чамбулу еще засветло, а тот, двинувшись в путь до темноты, намеревался прибыть к веси где-то за полночь. Самое то время для их грязных-то дел. Вот только сего-дня им не оборвется. Если весь мала, они дадут знать и те все уйдут в леса. А, если велика, то мужики успеют оборужиться и встретят находников во всеоружии. Запрут ворота, на-греют котлы с водой. Да и угостят тех по полной программе. Кипяточком с крендельками. Деревня выскочила внезапно из-за поворота лесной дороги. Окруженная распахан-ными полями, кое-где огороженными жердевой изгородью, надо быть там проходил на пастбище и назад деревенский тягловый, молочный и мясной скот, она стояла на высоком пригорке, окруженная довольно таки высоким, почерневшим от времени и дождей тыном-частоколом. Весь была не мала, дворов на 75 – 80 и окружена пусть и неглубоким, но рвом. На удивление в нем плескалась вода. Не теряли тут мужики времени даром, готови-лись не прятаться по лесам, а противитьься набегу. Над воротами, ведущими в весь, цари-ла небольшая, рубленная в лапу, башенка с куском голосистой бронзы, подвязанной на веревке – било говорливое. Так, значит собрать своих смогут быстро, подумал Ждан, ска-ча не слишком быстрой рысью к воротам. Когда они уже подъезжали, в распахнутых гос-теприимно воротах, угрожающе засуетились, и путь им заступили трое мужиков, в сте-ганных зипунах-тегиляях , с длинными рогатинами в руках и секирами у пояса. Появи-лись и красные миндалевидные, почти в рост человека щиты. Ого! – подумалось Ждану: - Тут даже постоянный пост на вратах имеется. Крепко мужички берегутся! Это здорово! Когда они подскакивали к воротам, за спинами трех мужиков с копьями и красными щитами возникло двое импровизированных лучников, с длинными крестьянскими луками. Они, если и не сильнее степных, то тем все же не уступят. Ждан осознал что им следует перейти на шаг и оказать себя селищанам, драться со своими было бы глупо, да и кончи-лось бы это для них с Шугой, скорее всего, печально. Подъехав ближе к группе людей, он спрыгнул с коня и подняв обе руки вверх, показывая всем, что безоружен, вышел на сере-дину дороги перед остановившим их отрядом, вопросив: - Почто в копия принимаете, братие? Откликнулись ему басом, но не те в воротах, те угрюмо и выжидающе молчали, уг-рожающе сопя. Голос прозвучал, точнее прогудел басовито, с защитной галереи над вра-тами, метания стрел для, сооруженной: - А ты чей и откуда будешь, братом назвающийся? Бас вопрошавшего прозвучал с некоторой иронией, или, по крайней мере, Ждану так показалось. А разговаривал с ним густобородый и крепкий до невозможности мужчина, выглядывавший из бойницы-окошка надвратной галереи. Борода у него, растя из-под са-мых глаз была густа, руса и окладиста. Пожил уж мужик, опытен и бит, надо быть: - Ушиды со степного полону! Четыре дни тому ушли ночью из полона печенежского, безостановочно бежали одвуконь к вам, чтобы упредить – в четверти дня конного ходу от вас чамбул степняков-печенегов. Думаю, сегодняшней ночью припожалуют к вам… - А те тела, что навьючены на ваших заводных лошадей, чьи? - Двое посылов шли от вас к чамбулу, наверное донести что видели и стать провод-никами для пущей уверенности нападения! - Тех двоих мы тут видели, кажись, стрелили они, гадюки, одного нашего мальца, отходит бедолага. Оттого мы сейчас и бдим тут сейчас! Эти, значит, вам попались? Чем это вы их достали, братие? Уже куда более доверительно и добродушно, после былой настороженности-то, про-гудел все тот же мужик, должно, старшой у местных селищан. - А стрелами же! - Добре, если так. Слезайте с коней и проходите в городьбу пеши, ведя коней в пово-ду. Будем вместях думать, как нам дале быть и что деять! Парни спешились и прошли в ворота, проведя лошадей в поводу. Ждан, усмехаясь в душе осторожности густобородого, все же отдавал ему должное. Степняк без коня не во-ин, а он еще, по видимому, не убедился вовсе, что они не степняки будут. Вот он на вся-кий случай и уменьшал себе возможные будущие хлопоты, случись чего. Они с Шугой доверчиво остановились у коновязи, надеясь размять ходьбой затекшие ноги. Мигом сбе-жались собаки, наверное, со всей веси, подняв небывалый грай, воняло то от них на диво чужеродно, не по местному, как от степных. Мужики, обозлившись, разогнали псов, уг-рожая им ратовищами своих рогатин. Войдя в ворота веси, парни взялись сразу водить коней, намереваясь их выпаивать. Мужики, одобрительно на них поглядывая, снимали те-ла битых печенегов с седел, осматривали их. - Это кто ж из вас так луком-то столь справно орудует, а? Сразу обратился с вопросом один из них, успевший бросить взгляд на обоих бывших наездников. Поскольку Ждан отмалчивался, ответил Шуга: - Ждан это! Его работа! Он их уже человек шесть перебил, а, может, и более того! В голосе отрока сквозило явное уважение к старшему другу и поплечнику. Кто-то из мужиков продолжил опрос: - Ну, а ты что деял, пока твой друг с печенежскими мергенами воевал? - Я? Тоже из лука стрелить пытался! - Ну, и где ж отметки от твоей стрелы, ухарь? - Так это вон тот мерген от моей стрелки конем своим закрылся, и тем под Жданов первый выстрел подставился. А Ждан, не будь балбес, ему по стегну стрелой и полос-нул! Тот свой ответный выстрел и всадил в мою лошадь, она была похуже спрятана чем Жданова, а Ждан уже второй стрелой распахал ему всю грудь. Во, видите, как? - Да видим мы, паря, все видим! Повоевали вы, однако, повоевали! Прогудел спустившийся со своего насеста, над воротами, густобородый старшой, подходя к парням, едва завершавшим прогул лошадей, перед водопоем. Он тронул Ждана за плечо, как бы слегка направляя его движение чуток в сторону, по касательной от обра-зовавшейся толпы: - Давно алкаете? - С прошлого полудня, дядько! А и до этого не слишком жирно ели. - Ладно. Понятно все. Идемте парни, поедим, а заодно обрядим, что да как нам дея-ти-то? Направляя парней к одному из ближних ко въезду в весь дворов. - А за коней ваших не беспокойтесь, мужики их напоят, покормят и выгуляют тоже. Они пришли в добротно обряженный дом, с высоким подклетом и глухим забором вокруг двора, заставленного хозяйственными постройками, тоже поднятыми на немалые подклеты. Так тут, видать, принято было строиться, в отличие от вятских селищ, где избы ставили на камни под углами, а подклеты, порой, и вовсе не деяли. Зато уж полы-то на-кладывали всюду. Зимой без них не прожить в их-то морозах, всяко. Вошли в избу, поздо-ровавшись с хозяевами и жилищем, как водится то у наших людей в весях и по сей день : - День добрый в хату! Им ответила не старая еще женщина, так и не отвернувшись от печи: - И вам, гостейки добрые, по здорову! - А что, Краса, покормишь ле ты нас? Али к кому другому нам идти сажешь? - А что ж в свое печище гостей не ведешь? Али брячина какая у меня быть должна? - Ближе просто до тебя Краса! Моя изба на другом конце веси, то ж еще идти сколь, а нам, вполне возможно, и недосуг станет бегати семо и овамо . И никакой такой брячины! - Ну ин добро! Вот покормлю вас, может и новости какие спознаю? А кто там с то-бою, Воило? - Да двое мальцов из печенежского плена ушидами прибежали. А вблизи от нашей веси двух степняков-подсылов стрелами побили, да тела их сюда привезли. Тех, похоже, что Годославова Всемила вчерась подстрелили. Не слыхала, жив он еще, али уже отошел? - Жив Всемилка, жив! И бабка Вторачиха бает, дале жить станет, оправитсе. Ого-лец-то, живу-учий оказалси! - Ну вот, то добре! Мы их две жизни, знать, взяли, своей взамен ни одной не дав. То славно! Эй, где вы там парни? Ждан с Шугой привычно мылись возле крыльца, не мешая хозяйке поговорить с Во-илой, хотя те голоса не смиряли и парни слышали весь разговор. Одначе, вежесть весин-ская, требовавала от парней не лезть на глаза говорящим старшим, пока не званы есть. Тем временем хозяйка собрала на стол. Щи с хлебом веселили отвыкшие от оброй домаш-ней пищи за время плена и ушидства, желудки парней. Да и каши под маслом они уж дав-но не едали вот так вот, в прихлебку с молоком, да вдыхая прекрасный хлебный дух от краюхи хлеба, положенной хозяйкой на рушник постеливший стол. А уж добрый взвар из лесных и полевых трав, так и вовсе порадовал их души. После обеда мужики вышли на подворье и терпеливо ожидавший своего времени, Воило, приступил к расспросам: - Так сколь мергенов в том чамбуле, парни? - На слух, так не менее полутора сотен, воевода. А на глаз мы их и не видали завсе. - А как далеко оне? - Последний раз мы их слышали за четверть дня конного пути отсюда. - Та-а-ак! Раздумчиво протянул Воило, подзывая знаком одного из мужиков отворот: - Созывай ка-ты братец народ с полей! Может и рано пока, а все одно созывай! А то, как бы поздно не встало-то! Мужик неторопкой побежкой отбежал к воротам, и вскоре оттуда звонко загудело, разнося свой звонкий глас по-над полями, примеченное при подъезде Жданом над воро-тами, било. Подхватив его звон отозвалось било на противоположной стороне веси. - А что, Ждан? Может оказаться степных больше тех полутора сотен, что ты слы-шал? - Вполне может Воило, только слышали мы всего сотни три комоней. Наврядли боле! Сам знаешь, степняк в набеги бегает чаще всего одвуконь, так ему от погони отрываться, случись что, способней! - Если только полторы сотни, нашу Крайню они, надо быть не возьмут, особенно, коли им не случится напасть сходу. Если же больше, да полезут со всех сторон, да огня подпустят, всякое может быть, братие. Надо кому-то ко князю бечь! - Ко князю? Так то ж далеко как, не поспеет он никак! Кочевые, коли за ночь не возь-мут, день под тыном околачиваться не станут, опасутся сторожи, уйдут в степь. Они сюда не головы класть пришли, а вас пошарпать, полону взять! - То все правда, Ждан. Да только князь наш, Святослав, днесь утром мимо нашей ве-си проезжал с дружинкой малой, на полночь правил. С сотню мечей нарочитых было при нем. К нам не заходил, но и не поспешал зело. Коли за ним отправиться в добрый ход, можно поспеть его известить не дале, как за полдня конного пути отсель, а то и раньше! Оправляя свою бумажную шапку отмолвил отроку Воило. - Так я и сбегаю, Воило! А Шугу у вас покину, пристал пацан. Больно долго мы от степняков выбирались. Он же маловат аще! Отбил на конской спине все гузно, но терпел, не создавая мне лишних хлопот. - Добро коли так, Ждан. Своих мне спосыловать так и некого, паря! Иди! Только пе-реодеться тебе нать. Не гоже пред князем в зипуне печенежском предстать, да и не пове-рить вполне могут! А то еще и подстрелят, не разобрав. - А дашь во что? Но тут вмешалась слушавшая разговор мужиков Краса, засуетившись сразу: - Сей момент я тебе Ждан сыновьи рубаху и порты вынесу. Вы с ним ростом и ста-тью одинакие будете, пойдет все в самый раз! И метнулась в избу. Воила же усмехнулся: - Вот сорока, все прослышала. А-а, ладно! Краса, вроде, языком попусту не метет, опаски нету. А то сам понимаешь, мне лишней турботы в веси тоже не нать, так ведь? Словно оправдываясь перед отроком и признавая его равным себе, ухмыльнулся в бороду Воило, укоризненно покачивая головой вслед бабьей бойкости Красы. Она же, выскочив вскорости из избы, подала Ждану добротные, не новые, но сти-ранные, холщовые порты и рубаху. Когда парень переоделся и прихватив в охапку зипун печенежский с малахаем, направился к лошадям, Воила прогудел ему: - Князю обскажешь все, что мне баял и добавишь от меня. Тиун твой княже, Воило, мол, баял, что если там только сотни полторы в том чамбуле, Крайня, надо быть, отобъет-ся с Перуновой заступой, а коли боле – нет. Не сдюжим! Приступят со все сторон, примё-ты к стенам бросят – сломят. Зажгут городьбу во многих местах, растянут мужиков. Он то добре знает сколь у меня тут воев справных. - Добро, Воила-воевода, все как ты сказал, я князю и обскажу! Взяв под узцы лошадь, они, сопровождаемые Шугой, шли к противоположному вы-езду из веси. Воила рассказывал: - Весь наша не мала, но и не велика больно. Семь десятков справных мужиков в ней найдется, да парней на подросте с полсотни. Вот и все мои силенки, Ждан. Но боронить тын народ учен добре, ночь простоять я надеюсь крепко, если не придет степняков уж со-всем тьма-тьмою. А вот боле можем и не выстоять, сам понимаешь, не малек, чай! Степенно говоря, Воило озабоченно мял в левой руке, подобранный на дворе Красы кусок глины. Уже у самых противных тем, куда они недавно въехали, ворот, тоже раскры-тых настежь, он, оттиснув старательно, в размятой глине, свою малую шейную гривну, серебряный знак достоинства княжого тиуна, передал оттиск Ждану: - Бери вон. Может, занадобиться князю доказать, что от меня ты слан, не подсыл ты чей! Хотя, это вряд ли. Князь сам ни к кому подсылов не шлет и к себе их не ждет! Поез-жай вон по этой дороге, она, не сворачивая, ведет в Ровню и Печки. От нее, там дальше, ветвятся еще дороги на иные веси, там уже начинается густо заселенный лесистый край с частыми огнищами, но князь сегодня в Печках ночевать, наверное, собирался. Так, что, мыслю, там ты его и сыщешь. Давай, паря, беги поторапливаясь, на тебя вся наша надежа! Будь нашим слом ко князю и поменьше тебе спон по пути! Путь добер под ноги твоего коня! Беги, давай! Перепоясавшись поясом с саблей, кинув перед седлом щит, влезши в перевязь с поч-ти полным еще тулом, Ждан вскочил на коня, приняв из рук Шуги пику. Вставил ее в гнездо у стремени, разобрал поводья и попросил напоследок Воилу: - Ты уж Воила-тиун присмотри за другом моим, Шугой, не сунулся бы куда не след по малолетству своему! Ну а тебе, друже Шуга, счастливо оставаться. Стренемся еще, ко-ли все добре будет! - Все будет добре, не боись, Ждан, поезжай! Живы останемся, так за дружком твоим присмотрим всяко! Прогудел за обоих Воила, хлопнув оглушительно свой лопатообразной тяжеленной ладонью по крупу коня Ждана. Тот испуганно прижал уши. От такого-то дружеского хлопка и об оземь грянуться, не штука вовсе, прыгнув вперед, сразу взял в легкий галоп, делая его все резвее и резвее, порываясь пойти карьером. Ждан оглянувшись видел еще как, делаясь все меньше и дальше, глядят ему вслед две фигуры. Большая и коренастая, тиуна Воилы и поменьше ростом, да гораздо более субтильная фигурка Шуги. Эх-хе-хе! Он, отстранившись от них, припал мыслями своими к дороге, правя пока по правой обо-чине и разминаясь, по пути с поспешающими к веси пахарями. Завидев его, те вздымали пики, а кто и луки натягивал. Выручала белая рубаха, данная в дорогу Воилой и то, что зипун степняцкий, свернув его жгутом, приторочил Ждан позади задней луки седла. Бес-покойная у них тут жизнь на самой украйне великой степи, как и у них там, у вятичей, ук-райна тоже жила зело сторожко и завсегда при оружии. С луками пахать, да и косить оружны тоже. Ну, эти предупреждены, глядишь, и не дадутся степным дуром, оборонят сами себя. А там, пособит Перун, и они с князем подоспеют. Они с князем, усмехнулся Ждан, переходя уже в крепкий карьер. Высокохонько он взлетает, однако. В былые дни и своего-то Муромского князя не видал ни разу, а тут, гли-тко, «мы с князем», х-хе! А то все ж князь великий, такой прорве народу и землям таким государь! Отдохнувший, напив-шийся и слегка поевший в Крайне, степной его конек, шел ходко и весело. Возбуждаемый быстрым движением ветерок, дерзко посвистывал в ушах. Небольшую речушку, курице по колено, он прошел на всех махах, не задерживаясь и не одерживая разогнавшегося ска-куна. Вздымая светлые брызги чистой воды повыше самое головы. Остужали они, падая, разгоряченное тело парня. Было парню зачем скакать и куда поспешать! Ой, было! КРАЙНЯ, 962 г., начало лета. Воило, или, если уж полным именем, как мамка первый раз его позвала, Воислав, не так уж и давно стал тиуном в Крайне. Прошлым годом, едва вернувшись из Новгорода Великого, где он возрастал, воспитываясь при дружине, подальше от киевских соблазнов, телячьих нежностей мамок и нянек, а также вельможных козней Горы , молодой великий князь Святослав, обходил свои порубежные со степью села, усаживая там тиунов. Давая людям там сущим суд и расправу. Уроки жителям всех весей, урядила еще матушка его, великая княгиня Ольга, распорядилась, установив новый порядок, без утомительного, а подчас и разорительного и для людей и для князя, полюдья. Но князем законным, по всем канонам и обычаям, ставленым, был именно, он, Святослав, внук великих князей Рюрика и Олега, и его слово было здесь крайним, менять его было некому. Мать-княгиня остава-лась лишь соправительницей, действенной и властной только по малолетству сына, или, скажем, во время его отсутствия. Но сын возрос и вступил во власть целиком и полно-стью. Уроки, данные Ольгою, вскоре после усмирения древлян, всем городам и весям, бы-ли данью тому потрясению, какое испытала великая княгиня, когда Святославу минул всего лишь третий годок. Ее муж-князь и отец маленького Славика, как звали долгождан-ного малька-поскребыша, счастливые его появлением на свет, родители, Игорь Рюрико-вич, пойдя на полюдье в Древлянскую землю, под город Искоростень , был там преда-тельски убит. Его малая дружина, разделив, в большой мере его судьбу, вернулась назад в малом числе, везя с собой тело своего князя, разорванное размычкою . Пошли по шерсть, вернулись очень коротко стриженными. Впрочем, Ольга, опросив всех дружинников до едина, хорошо знала, что не столь уж и предательски был убит ее муж. Нет, предательски-то, все-таки предательски, но и не без оснований. Сами они то предательство гнусное и спровоцировали. Уже собрав, было, обычное полюдие и дань, он собирался уйти к себе в Киев. Но польстившись на слухи о ухороне части казны князем-старейштиной Малом, во-ротился князь во древляне. Отослав уже собранное полюдье в Киев, с основной частью дружины, Игорь именно с той, ближней своей дружиной малой, всего-то в две дюжины чади нарочитой, отправился обратно вверх по Уже, намереваясь изыскать и забрать ту ухороненную древлянским князем-старейшиной казну. А тот князь-старейшина, Мал, ста-рый местник Игорев, уловив великого князя в свою ловушку, поимал его со дружина ма-лая и вязал по рукам и ногам. Дружинных, бывших при нем всех побили скорой рукой, князя же великого взялись судить облыжно. Народу же по Уже сущу, собранному смот-реть на поиманного Игоря, Мал объявил, де, собрав полюдье одиножды, явился Игорь к нам вдругорядь, глядите люди и решайте, как нам с ним быть!? Древляне, рядили и суди-ли меж собой так: обадится волк в овчарню ходить, не успокоиться пока всех овец не за-режет. Таков уж их волчий обычай! Распаляясь гневом на том своем сходе, не дав и слова молвить уловленному Малом великому князю, приговорили его всем многолюдством к смерти лютой. Знали бо, князь их Мал твердо рассчитывает поять Ольгу, княгиню вели-кую, замуж за себя и встать над всей Русью великим князем. Простится тогда им грех сей и встанут они не князеубийцами завсе, а ревнителями чести и достоинства земского. И ис-казнили они Игоря, сына Рюрикова, страшной казнью, разорвав его размычкою . Потом старосте крайней от Днепра по Уже веси Мохначу, со односельчане, князь-старейшина Мал велел отвезти тело князя в Киев, лишившееся шуйной ноги, вырванной из сустава страшной упругостью мерзлого древа. Дрожа от страха повезли те древляне тело великого князя в град стольный, боясь глоб несказанных, что на них обрушатся там. Так и их князь-стрейшина рассчитывал, отведет, де, Ольга сердце на малых сих, а там мы ужотко с нею и поладим. Виданное ли дело бабе на Руси оставаться у власти при малолетнем кня-жиче? Пойдет она за него, за, Мала, как миленькая пойдет! Куда ей деваться? А гнев свой пусть вот на селянах тех и на Мохначе, старосте безответном, отведет, успокоится! Ему же главное сесть через нее на стол великокняжеский, а как дальше быть, время и покажет! Но не стала Ольга казнить тех селян и старосту их Мохнача, выдержала характер баба, что и иному мужику не впору. Порасспросив их пристально, отпустила с миром, похоронив великого князя погребальным костром, затеяла по нему траур. Не поверил сему трауру Мал. Сватался он к Ольге, хоть и было ей уже 55, послов засылал, лелеял в сердце своем мечту о великом княжении. Понимая, что спустить этакое древлянам никак не можно, Ольга, принявшая власть в Киеве, по смерти мужа и князя, опекая вокняжившегося совсем-совсем маленьким, трех лет от роду всего, сына Святослава, примерно их покарала. Послов древлянских, звавших ее замуж за своего князя Мала, надеясь тем покрыть свой мятеж, она похоронила живьем. После же пошла к Искоростеню, разорив всю землю вокруг его, сожгла весь город «грече-ским огнем» дотла. Князя же Мала, говаривали утопила, как щенка худого, в ближайшем болоте прилюдно. Только враки все это, сгорепл он в Искоростени, в руки княгине вели-кой не давшись, не ожидая от нее пощады за смерть ее мужа, им причиненную. И потру-дилась распустить об этом своем походе самые свирепые небылицы по всей земле рус-ской. Битву с древлянами начал маленький Святослав. Ему тогда едва исполнилось четы-ре годика, первым бросив свое детское копьецо во врага, Чтобы всем городам и весям, замыслившим роптать противу власти великого князя, откровенно говоря, в те поры мнимой совершенно, мнились птицы с привязанными к их лапкам кусками тлеющего трута, возвращающиеся, глупые, в родные гнезда. И их родной град, сплошь охваченный бушующим полымем. И злые киевские дружинники, просеи-вающие те пожарища и окрестные веси своими мечами, словно частым ситом. Но, опаса-ясь повторения ситуации, приключившейся с Игорем Рюриковичем, принялась раздавать уставы и уроки всем и вся, на подвластной ее стягу земле, обустроив ее таким образом. Стала ставить повсюду погосты для проживания людей княжих, нарочитых и тиунов, ею назначаемых. Одначе, ставить тиунов и воевод – дело все же сугубо и сугубо мужское. Слава всем богам, как дедовским так и новому, христианскому , к коему Ольга всею ду-шою склонялась последним часом, подросший сын и полноправный князь, вернулся, на-конец, из Новгорода, где воспитывался, входя в возраст, с изрядной дружиной и взялся за это дело со всей страстью молодой натуры. Вот он и разъезжал в первую голову, разуме-ется, по украинным землям своим, уряжая, порой, целые волости и отдельные города, а, случалось, так и веси невеликие. Особенно украинные, те что с опаской великой от степи живут. Тоже ведь люди нашей молви и там. И им наряд добрый зело надобен. А кому ж его и давать-то им, как не князю их, природному. Вот как раз по лету прошлого года, в поле зрения великого князя, и попала ненаро-ком невеликая весь Крайня. Побыл Святослав в ней только день, да ночь отночевал. Пого-ворил с мужиками, осмотрелся. И выбрал-выделил меж них Воилу, найдя в нем и смекал-ку и осмотрительность с распорядительностью доброй, назначил его тиуном. Наверное, не в последней мере и потому, что Воило еще с князем Игорем на Каспий ходил, военное де-ло знал, да и не дурак был мужичина, хозяйство свое хозяйствовал справно, дуростей не деял, да и от других их никогда не терпел. Его четверо детей, двое парней и столько же девчонок, уж подросли, скоро девок замуж следовало пристраивать. С парнями проще – сами себе хомут сыщут. Хорошо бы где подальше, дабы близкородственных браков убе-жать! Не дело это, и бдили отцы с матерями за этим свято. Так уж испокон веков пове-лось, так им деды-прадеды заповедали, а тем их отцы и деды всяко тоже. Было у них всего детей, конечно, много больше, да только половина деток не смогли выйти из возраста грудничков. Иные померли, не дожив до отрочества. Были ведь и голодные годы, не все-гда одинаково родит матушка-земля, благодаря земледельца за труд его истовый. Бывали и налеты степняков, после которых, даже и уберегши от полона и умерщвле-ния свою семью, все зажитье приходилось начинать с самого начала. Двор с кола обго-ревшего, избу с камней закопченных, под углы подкатываемых, поля распахивая вновь. Благодаря Перуна лишь за то, что надоумил часть зерна из урожая утаить от всех домаш-них и соседей, схоронив его в яме. Вот и отсеялись не вымерев от голоду, дождали уро-жая, на лесном да подножном кормах. Выжили! Всеми битами битый и на всех колесах жизни ломанный, сорокалетний мужик, нетрусливый и не ставший равнодушным, просто не мог не приглянуться молодому князю. Воило взялся за дело истово, благо в собствен-ном хозяйстве уже могли его подстраховать и подросшие сыновья-радетели. Подставили соколы крепкие свои плечики батюшке, сознавая, что и им честь в род отца пойдет, служ-ба та заботная зело, на тыне не повиснет лишним и досадным грузом. Подправил тиун тын-частокол вокруг веси, укрепив его всемерно заново, обрядил усиление запора ворот, да и сами ворота обновил по зиме. Соорудил три потайных хода из веси в поле. Поставил наблюдательную вышку на углу городьбы, позволявшую озирать окрест с высоты, наблюдая и дальше и лучше, чем в прежние времена. Учредил на вышке наблюдение из глазастых и все видящих подростков, в очередь, назначив над ними стар-шего. Прочистили ров вокруг городьбы печища, углубив его знатно и пустив туда ключе-вую воду. Вырыли с полдюжины дополнительных колодцев, помощь изрядная при туше-нии пожаров. Не то, что воды от старых пяти было Крайне мало. Хватало ее вполне! Что-бы вода завсегда и повсюду под самой рукой была, особливо когда степные пожоги веси творить на осаде зачнут. Повышая всемерно стойкость веси от пожаров, уговорил всех мужиков крыть дерном крышу. Солома, мужики, говаривал, бывало, Воило, не для нас, украйних, солома для тех, кто в глуби наших земель живет, за нашими спинами захребет-никами. Нам сия легота недоступна, братие. Покочевряжившись и поныв в охотку, мужи-ки согласились, каждый ведь понимал – прав Воило. При любой осаде, проклятые номады метали огненные стрелы за тын, стараясь под-жечь постройки. Слов нет, с пожарами воевать доводилось, в таком разе, подросткам и бабам, годных войну воевать мужиков, никто со стен огонь тушить не посылал. Накладно сие, у них в веси не с полтыщи мужиков, чать, а много, много меньше. Однако попробуй ты не оглянись и не подайся тушить пожар, коли, может, дом твой, собранный своими собственными руками, огонь пожирает. Конечно, огненные стрелы и вонзившись в стены домов свое злое дело сделать вполне могли, однако тут уж было проще. Подростков с ка-ждого двора обязали часто-часто обегать дом кругом, интересуясь, не вонзилась ли куда стрелка огненная, не несет ли дому, али, там, сараю, клети, скажем, погибель? Да и заго-раются стены куда как менее охотно, нежели сухая солома на крыше. А вот одернованная крыша, да еще подмоченная недавним дождичком, займется далеко не сразу и весьма вя-ло, если и займется вовсе. Не понимать таких простых вещей из хозяев-мужиков у них в веси не мог никто – дураки чаще всего до бороды и хозяйских седин, труждаясь на земле, не доживали. А потому, за год, все крыши веси оделись в земляной наряд. Пришлось пе-ределывать и сами крыши, поскольку их вес многократно вырос. Сравнится ли вес дерна с весом соломы, а? Иные стропила ставить нать, иную обрешетку по ним припускать. А это дело не малое, маломощным дворам помогали испытанным деревенским средством – то-локой. Постоянно следил Воило, заставлял хозяев держать в порядке все оружие, проверяя его не по разу, даже делая мужикам нежданные смотры. Ворчали мужички, ругмя ругива-лись, бывало, да деваться то некуда, приходилось дело-то делать. Тиун – он на то и по-ставлен, дабы порядок блюсти и строжить их всемерно. Ништо, пообыкнут, и держать оружие в полном порядке, станет частью всей натуры. Еще и детям своим передадут. Всех справных, годных в строй мужиков и парней-бобылей постарше, он учил володеть оружи-ем, привлекая к делу тех, кто при прежних князьях хаживал в походы. Разделил их на дружинки, живущих по соседству, от человек восьми, до целой дюжины. А в зиму прово-дил учения в полях вокруг веси. Зимой же озаботились с мужиками сооружением засек в лесах, вокруг их родного печища. Чтобы вокруг веси бегать степнякам на лошадях непо-вадно встало. Наблюдение с вышки велось самым регулярным образом, для чего привле-кались, чаще всего, подростки обоего пола. Кроме прямой своей функции, такое наблюде-ние, позволяло решать тиуну и возникающие в печище хозяйственные при и раздоры. Ви-доки всему случались у него почти завсегда. Забот же по хозяйству у тиуна было не мень-ше, если не больше, чем по обороне веси. Украйним весям мудрая княгиня положила урок меньший, чем глубинным, снисходя к их необходимости нести затраты по собственной безопасности. И материальные и трудовые, а еще ж и боевые потери тоже. Жить на границе со степью, было всяко не безопасно. То с поля оратая не дождутся, найдя его борону на деляне брошенной, то с косьбы косца. Во всем том безусловно и на полном основании степь винили, зуб от того на степняков имея постоянный и прочный. Но и тихим временем тиуну было не до отдыха. Пришлось сильно постараться, чтобы уч-редить изгородь, позволяющую спокойно гонять скот на выпас и с выпаса. Без потрав, споров кому за них платить и без драк, случающимися по сему поводу, меж селищански-ми. Очень тяжело приходилось с постоянными спорами в общине их веси, по поводу зе-мель, как пахотных, так и луговых, сенокосных. Да и других дрязг в печище было не по-малу. Шутка ли, более двух сотен людей разного возраста соседствуют вместе. Норов-то он разный у всех, чать! Как тут людишкам не разодраться? Что, думаете, повода не най-дут? Эх ма! Были бы причины, а уж повод-то, он завсегда сыщется! И все тиун, разбирай-ся! А что делать? Тебя сам князь поставил! Верит тебе! Шутка ли? Таким не разбрасыва-ются! Вот и разбирался. Крутился, как мог! Ровно уж на сковородке. Были и обиженные, как не быть! Только все больше и больше было и довольных. То, что в печище был порядок, не замедлило сказаться и на его делах. Купцы, хо-дившие через степь, чаще хазарские, останавливаться на ночлег старались в Крайне. Во-ило уже обсуждал с мужиками, как бы им зимой поставить сруб под странноприимный дом, чтобы не расставлять гостей тех по домам селищанским, а дать им возможность жить вместе под защитой частокола веси. Обсуждать свои дела, а, может, и торговлишку ладить на живую руку. Все дело! Заодно, семьи оставшиеся без мужчин получали бы свой шанс на выживание, обслуживая надобности торговых гостей. А их охранные дружинки, при случае, вполне способны были усилить своими рогатинами оборону печища. Вот и сего-дня хазарский гость видя беспокойство в печище, выяснял, что случилось, прикидывая посылать своих охранников на стену, или не посылать. Шесть человек при нем. не так уж много, а не лишними бы встали! Тоже, вопрос изрядный и не зряшный вполне. Думай купчина, голова у тебя одна, небось, а ходить этой дорогой надо. Весь сию, в крайнем случае, можно и обойти, а вот степь не больно-то обойдешь! А ежели деревенские не сдюжат, да степные ворвутся в весь? Он не в степи и степняки в своем праве. Разграбят все, а купца и его спутников, кого убьют, а кого полонят. Сладко ли? Вот и думай голова, шапку подарю! Неправильно решишь – в кустах окажешься, за ненадобностью сугубой. Прошлым днем, Ратислав, справный мужик с их печища с сыном-подростком боро-новали посевы. Дело нужное, земельку под всходы взрыхлить, сорнячки потревожить, чтобы ржицу не забивали. Да вот только пацан его пошел к лесу, присмотреть место под обеденный краткий роздых, как узрел на выезде из лесу двух степняков, снаряженных к бою. Он не будь придурок, кинулся взад к отцу и шумит на ходу: - Тятька, тятька, степняки, гли-ко! Отец сорвал увязанный лук со спины, принялся в спешке его снаряжать, развязывать, срывать бересту с обмотки, заводить тетиву на подзор. Да те степняки, видать подсылы были. Увидев, что на наблюдательной вышке печища дым объявился, а отец пацана, уж и лук согнул, тетиву на подзор заводит, стрелили парню в спину и скрылись в лесу. До отца им далече было, стрелить в него. Ратислав лук уже изготовив, метнул им свою стрелку во след. Не попал, конечно. Не тот опыт у мужика, чтобы конных, да на ходу, к тому ж, за-просто бить. Ну, ништо, их, поганых, парнишка этот, Ждан, побил, а Ратиславов сынишка уже слегка очунял, бабы баяли. Встанет малец и жив будет. Стрелка номадская скользнула по ребрам, не пробив грудину, прободев навылет кожу еще раз. Крови парень утратил не-мало, но это, бабка-знахарка бает, дело наживное. Поболе молока, да ставленого меду, так и быстрее наживет. А ежели еще и с маком? Небось и того чище выйдет! Мак-от у его ба-бы-то был, кажись. Надо поспрошать и послать ее отнести мак подраненному. Нет, точно отойдет, надо быть, парнишка-оголец, выживет. Так что первая стычка, в точности, в на-шу пользу вышла. Нам прибыло, пусть и двумя мальцами-отроками, а у степных двумя мергенами убыло! Тоже дело, всяк тех больше никому бить уже не надо. Побиты и сложе-ны в кучку. Так они тихи и безопасны. Отойдет гроза эта, переживут они ее, захоронят тех мергенов, зароют падаль их где ни то, разбрасываться ею всяк не станут. Не дело это, вол-чишек-падальщиков к своему жилью приманивать. Да еще и летом, зимой-то они и сами к веси всяк прижмутся, бирюки те. Он то вот сразу, со вчерашнего начиная, и навел дополнительной строгости, оторвав с десяток мужиков от полевых работ, учредил посты у обоих ворот и усилил наблюдение из пацанов и подростков во все стороны. Днесь сегодня, с утреца, и проезд мимо их сели-ща княжеский с вышки наблюдали. В их печище князь не заехал, должно поспешал. Но вот то, что его узрели с вышки видел, приветственно подняв руку селищанским. Молод-цы, де, бдите добре, вижу, вижу! И пошел с малой дружиной своей дорогой. А когда прибежали Ждан с Шугой, все стало куда как понятно. Не позже как сей но-чью, степняки опробуют все их старания, самым лучшим способом – делом. Играя тре-вожный набат, Воило имел ввиду, изготовиться еще по свету. Ночью, оно всяк труднее встанет. чего и позабыть в потемках доведет. Глядя, как неспешно, казалось, тянули в пе-чище мужики, Воило, порою, пугался, где, мол, им, сиволапым. Потом, наоборот, обод-рялся. Вспоминая себя и многих других, какими вислоухими кутятами, они шли в тот кас-пийский игорев поход. Расставляя своих людей по местам, Воило объяснял им еще по ра-зу, чего им деять и об чем бдеть. Язык не сломается, он без костей. А вот коли мужики в горячке чего позабудут, всей веси недешево встать может, да еще и как! Показывал сектора обстрела лучникам и напоминал, как следует стрелять, чтобы са-мим меньше маячить над частоколом. Те степные, они, брат совсем не дураки стрелы ме-тать. С детства этому делу добре учены. А на вышку загоняет тиун раз пораз самых глазастых подростков, да по четверо че-ловек враз, заставляя наблюдать каждый свою сторону света. Да приставив к ним быстро-го чертенка, для посылов к нему, або на стены частокольные. Так и вошли в ночь – без сна и в едином-то глазу. До сна ли, когда такая хрень творится на дворе за горожей? Нет уж, тут лучше бдеть, а то, кабы вечным сном им всем не забыться. А и в степном полоне всхомянуться, очи раскрыв, немногим лучше, если лучше вообще! Бди мужик свято и крепче сжимай оружие свое! Чтоб не подвело. Никто о голове твоей, кроме тебя самого, не порадеет должным образом, а вот ограбить тебя, так и всяк горазд! Х-хе! На это дело нехитрое уж всяк охотники найдутся! Короткая летняя ночь наполовину уж отлетела, и многие на частоколе уже начинали расслабляться. Дурит, де, Воило, значимости себе прибавляет, а нам не спи в ночь, мать его за косу! А работать завтра кто за нас станет? Да и сам Воило уже начинал сомневать-ся, а не передумали ли кочевые? Может, увидали, что подсылов их нет, как нет, сделали ручкой и ушли назад в степь, другим днем попробуем, мол. Тем более, что не могли они не зреть места того, где Ждан побил их подсылов стрелами. Оно бы, с воинской точки зре-ния и правильнее было! Поморить нас бессонницей, да безвестностью. Нельзя весь час в напруге жить. Другой ночью крепче спать встанем. В разведку ведь нам высылать-то некого совсем. Да нет! Им, степным, ить тоже некогда. Табуны в степи брошены без при-смотра, а ну соседский бек вздумает проверить, как они там? А что? И запросто! Не раз и не два случалось такое! Нет, черт бы побрал эту степную сволочь! Полезут, гады, сегодня. Еще как полезут! И к бабке-гадалке можно не ходить! Тут к нему и подбежал посыл с вышки и жарко зашептал на ухо, заставив к нему наклониться: - Дядя тиун Воило, дядя тиун Воило! Идут степные от леса, с восхода! Много! Мо-кушка зрел! Мокушка тот, отрок боевитый, был глазаст, да зело сообразителен. Его тиун выделял меж селищанскими подростками, до отрочества тянувшими, присматривался к нему. - Мокушка? Добро, молодец! Беги назад и смотрите в оба, чего нелюди степные из-мышляют? Мокушку поблагодари, скажи, дядя Воило благодарил. Ясен пень, щербатый? - Ясен, дядя тиун! И мальчишка изник во тьме. А Воило пустил весть по стене и посолонь и противосо-лонь, встречь друг другу. Пусть встряхнуться, сам же побежал к своему месту, определен-ному им себе самому заранее на зачин драки, на воротах. Там он сосредоточил с десяток парней на подросте и дюжину мужиков. У всех были луки. Он то понимал что место сие – самое слабое. Особенно при нежданной атаке с поля. В свете луны он уж и сам различал, что приближается группа всадников, с десяток человек. А посредине, четыре коня тянут что-то длинное и тяжелое, подвешенное меж ними. Что за хреновина такая? Таран? Ох чувствует сердце – таран! За первым десятком шла конная масса, в несколько сотен, по-жалуй. Как бы не в две с половиной. В темноте не очень-то и разглядишь! И не сочтешь в точности. Лошади, всхрапывая, приближались к воротам. Воило понимал, что к противо-положным воротам, степные с тараном не полезут. Слишком долго надо было идти на ви-ду кругом веси с тараном, а по лесу ночью, да с таким грузом им и завсе не пройти! Не ходоки они по лесу! Да и две засеки там! Так просто, сходу, их не пройдешь, не пропустят всяко. Найти же на месте таран, да еще в темноте и соорудить его на скору руку, так и во-все немыслимо! Значит, как он и полагал, именно здесь они планируют в первую голову нанести свой главный удар. Когда степняки, скрипя кожей упряжи, звуча частыми всхра-пами груженных лошадей и своим сопеньем, воняя на всю округу сыромятьем зипунов своих пропотевших и упряжи конской, подбежали почти вплотную к воротам, Воило крикнул-рявкнул всласть, всем своим густейшим, бычьим, басом. Понимал лохматый, что этот крик бьет сейчас и по их натянутым степным нервам: - Бей!!! Почти полтора десятка стрел пошли враз искать тела кочевников и коней, тащивших таран. Щиты на руках те имели далеко не все, у многих они оказались за плечами, по-походному. Что их и подвело. Раздались громкие крики раненых и команды. Оба воина, управлявшие лошадьми, везшими таран, как и сами лошади были убиты, последняя, крича от боли, пыталась вставать, но Воило, привстав, метнул в нее сулицу. Успокоил. Понимая, что случится сейчас, приказал всем своим сесть, укрывшись за деревом заборольной стен-ки, излаженной над воротами. И точно! Гороховой дробью пронеслась по стене череда стрел. Все сплошь срезни. Оно и понятно! Откуда у пахарей селищанских кольчуги? Не с воинами же биться степные шли. С селянами, да и не биться даже, а как баранов послуш-ных, их вязать и резать. Стрелы метали пока не подожженные, рассчитывая вначале по-грабить всласть, никуда не торопясь, и только потом уже жечь избы. Туча конных ехав-шая за передними, с тараном, метнулись с криками и подвывом гортанным в поля, охва-тывая городьбу со всех сторон. Ясен пень, чего бы им и дальше держаться тучей? Случай-ных стрел дожидаться? Так ведь и дождутся, как не дождаться? Ворваться наворопом не вышло, надо осаждать и брать приступом, растягивая немногих защитников печища по всей длине городьбы. Две девки постарше, таясь за спинами мужиков и парнищ, разожгли факела и бросили их наружу, на площадку перед воротами, осветив на какое то время че-тырех мертвых коней приваливших большое и толстое дубовое бревно, с заостренным комлем. Так и есть, таран перли, паскуды! Лежало с пяток тел их мергенов, битых из лу-ков. Как ежи иголками утыканы стрелами с белым лебединым оперением. Эти, пожалуй, упокоились уже навечно. Остальные станут весь напрягать, привалившись с разных сто-рон. Но спешить, гады, будут сильно. Им каждый лишний отрезок времени под стенами Крайни – нож вострый в горло! Им и сторожи страшно, тут и князь, они знают, временами хаживает. Знают ли, что и сегодня мимо шел? Кто ж скажет то? Нарваться на его дружи-ну, даже и малую у степных охоты нет. Те воины! Бьются добре всем, что в руки попало, а нет ничего, так тоже бьются и голыми руками! Их и не оружных страшно повстречать! Да и оборужены они преизрядно, князь для такого дела казны не жалеет, глупо это! Будет дружина сильна, добудут и серебра и злата, а ослабнет дружина – и то что было отнимут соседушки алчные! А может и из соседней веси, какая помощь приспеть, хотя вот уж это, знал Воило, совсем вряд ли! Да только кто же им, нелюдям степным, о том скажет? Вон в поле, дальше, чем на перестрел, засветилось что-то и перед воротами и обочь. Жгут очаж-ки на поджог просмоленной пакли к наконечникам стрел привязанной, нелюди! Ясно, сейчас начнется кадриль с огненными стрелами. Крикнул об том своим. Были бы готовы и лупили бы по огням, стрел не жалея. Случиться отбиться, потом подберут, а нет – они нам больше и не потребуются вовсе! Да и сам не утерпел, метнул две стрелы по приближаю-щемуся с поля огню. Кажись, раз попал – кричали. Мужикам, что стреляли получше иных, он заранее наказал за рогатину и секиру хвататься не спешить, действовать луком, издали, больше толку стрелой степняка брать, чем с ним в тесную схватку сходиться спешить. А с ворот ему следовало уйти, тут горячка на какое-то время снялась, пока степные новую ка-верзу не измыслят, надо и в других местах побывать, тем более, что вон, уже огненные стрелы в деревню через городьбу полетели, расстарались, паскудники! Но тут все не его дело. С этим бабы и детишки разберутся. Его прямое дело на стены этих вонючек не пус-тить, а уж за стены – так и подавно! В одном месте степные уже набросали к стене при-мет . Не хватало стрелков. Кликнул двоих с ворот и сам встал тут же, разом, из трех лу-ков, быстренько умерив пыл печенегов. Не любят они отпор получать, ох, как не любят! Оно и понятно, кому ж нравиться по морде отхватывать? Даже если она и степная, раско-сая, испокон веку не мытая! И снова подбегом вдоль стены. На одном участке, позацеп-лявшись арканами и кошками, сразу пятеро лезли через стену. У неопытного мужика тут оказавшегося, как только увидел стригшего ногами, на своем отходе в Вирий , односель-чанина, сразу затряслись руки, что деять? То ли за рогатину спешить хвататься, то ли стрелять в лезущих, а моть и завсе убежать лепее встанет, а? Молча толкнул его к луку и сам встал рядом, натянув тетиву. Вот над городьбой появилась башка одного из мергенов. Послал ему в лобешник точную стрелу. Тот только квакнул что-то от изумления, да нако-нечник стрелы глухо стукнул по кости, мерген, отпустив руки, отвалился. Другой лезет – на и тебе! Тоже доволен. А вон еще. Мужик уже справился сам – прибил гада. Стрелы ме-тать с такой дистанции одно удовольствие. А тот по кому мечут, ведь и отклониться не может, вися на стене, а назад упасть если, свои не поймут, струсил, скажут. Еще и доли в добыче лишат, тогда и вовсе все зря получается! А и тебе – прямой выстрел, ни упрежде-ния на ветер, ни прикидок по какой дуге стрела попрет, ни смещений, ни дистанции. В упор лупи себе и он, упор тот, упадет, куда ж ему и деваться-то? Но те уже к стене тоже примёт мечут, сучья и хворост под городьбу тащат, сопят и пыхтят на бегу. Бабы на тот примет воду из котла льют не давая зажечь, а стрельцы с обоих сторон кладут стрелы, что те, что эти. Прибежал мальчонка с другого конца, там тоже примет соорудили и тоже бо-рются, кто сможет его поджечь? Ну приметы им не остановить совсем. Где-нибудь да по-дожгут. Не бог Перун с молоньей, на хрен, везде и не поспеешь. Но огонь – дело не бы-строе! Пока загорится и пока горит – люди через стену не переберутся. А у них бабы за заборами в баррикаду всякую рухлядь таскают, клети кое-где поближе поразобрав. Падет, прогорев, городьба – там лучники сядут, а мужики соорудят перед этим участком неру-шимую стену из своих щитов. Когда нет городьбы, самим ею стать, придет время! Такое уж дело наше, мужчинское. Бабам – рожать, тужиться, нам – воевать, напрягаясь, не на-легке бегать! Ни тем, ни другим, праздными не хаживать. Понятно, не кажен день мы воюем, так и они ж не кажен день дитенков родят! Перерывы, и там, и там, случаются все же… Так и метался Воило, всю ночь вкруг городьбы, псу цепному стойно, где подбодряя заробевших сельчан, где принимая решение, где сам берясь за лук и секиру, а где и пере-распределяя силы. На восходе уже зримо начало светлеть, когда зажгли-таки, все же, пер-вый примет. Каким то временем позже полыхнул и второй, определяя места сосредоточе-ния всех сил нападающих и обороняющихся. Назначив, у обоих горящих приметов стар-ших из мужиков и распределив лучников, Воило разобъяснил, что им следовало делать. Сам же он, собрав свою персональную дружинку, держал ее последним своим резервом, все объясняя еще и еще раз мужикам. Степняки принялись растаскивать крючьем и баг-рами, прогоревший первым примет с полуденной стены. Деревенские пообыкнув, бойко били их стрелами, не давая тем делать свое дело запросто и беспомешно. Впрочем, опыт у степных был, всяко-разно побольше селищанских. Они по-прежнему бойко лезли отовсю-ду, уже перемахнув кое-где городьбу, там, откуда Воило снял мужиков. Приходилось ему со своей дружинкой разделенной натрое метаться вдоль всей городьбы, стараясь поспеть всюду. Они и поспевали, хорошенько уже пощипав степняков, кончая их, пеших, за го-родьбой. Пеш степняк боец слабый, против русича ему не потянуть. Но вот с полудня пе-ченеги перебрались через прогоревшую стену толпой, какую уже не можно было удер-жать лучным боем. Почти два десятка мужиков, ведомых кряжистым Гораздом, составив стену щитов, ударили по номадам всей силой и разогнавшимся весом пешего строя. Вы-ставив как иглы огромного ежа рогатины, укрыв с первого ряда щитами всю живую стену, рубили из-за них секирами и цепами, оружием страшным, хлеборобским, жалости не ве-дающим. Свирепыми медведями ревели мужики, толкая поршнями и лаптями землю на-зад, от себя, щерясь хищным оскалом. Тыкали рогатинами, со всего маха, вдумчиво и ос-новательно угощали гостей незваных секирами. От всей души и со всего сплеча. И тесни-ли степных, теснили, теснили. Выжимая из селища. Те попытались пробиться, истошно визжа и лихо орудуя саблями, но напора селищан совместного не выдержав, подались об-ратно. Добрый десяток парней-лучников, озверело метали стрелы над головами атакую-щих отцов. Не видели парни, как мигом состарила боевая ярость их молодые и такие го-жие, девкам на гулянках лепые, лица. Или зрели-таки? Да нет, не видали, конечно, неко-гда было. Дело делать следовало! Отцы их и дядья, те рубились, словно всю жизнь только этим и занимались. Еще поднатужились, еще! И подались степные назад, кто успевал, по-кидая городьбу. Отсталых, скорой рукой, кончали здесь же, прямо у пролома. Вои они до-брые, делу конника боевого обучены смальства изрядно, а вот так, на своих двоих,да строем, такого у них нет и в заводе. Оттого и подались степные из веси, не сдюжили на-жима свирепого. Селищане же враз осознали силу свою. Яростные и хриплые, с недавней натуги, крики радости селищан, огласили всю округу, временно перекрывая все иные шу-мы. Но тут прорвались с полуночи. Визг и вой полез через тын. И там повторилось все то же, что и с полдня. Торжествовать же одержанную победу, оказалось совсем неколи, даже и пот отереть не довелось, громко заорали многие голоса от восходних ворот и Воило со своей дружинкой вновь собранной им ко времени, ринулся туда, помня, что там осталось лишь пятеро вьюношей и две девки. Остальных он всех раздергал на городьбу. Бойкие девки, это точно, но всего лишь девки. Их ли это дело – ратиться буйно! Подбегая к воро-там, он увидел что они уже висят одной только створкой и на единой петле, а в селище, пьяной от радости толпой, визжа и улюлюкая, прутся, размахиавая сабелюками, мергены. Однако, видно то как! Никак уж и рассвело совсем! Ночь, как он и обещал, они просто-яли! На бегу, выстроив своих в стену, прикрывшись четырьмя щитами, они силой строя, да с такого-то разгону еще, ударили, врезавшись, в номадов. А сверху тем на голову лете-ло все, что можно было найти округ и лился кипяток. То девки постарались! Они ударили с жуткой силой, со всего разбега, даже сами оглохнув от треска крепчайших скепищ и ра-товищ. Отброшенные силой удара, степные в яростной сече были вышиблены, выперты из ворот и не верящий своему и всей Крайни счастью, Воило, протирая глаза, увидел, как на поле с восхода солнца, почему-то, от степи проклятущей, разворачиваясь в неудержимую и блистающую сталью конских и людских ярыц , конную лаву, гонит пред собой десятка три испуганных, как воробьи, степных, отряд нарочитой русской конницы, примерно в сотню всадников. А над отрядом этим, гордо и весело реет такое знакомое и родное лазо-ревое знаменно-хоругвь князя Святослава, с атакующим золотым соколом на нем. Под ним он еще на Хвалынском море, вслед за великим князем Игорем, отцом Святослава, хо-дил. Во все стороны брызнули от набравшей разгон тяжелой конницы, заводные лошади степняков, оставленные, за ненадобностью при штурме, у леса. От стрел селищанских по-дале. Дошел-таки Ждан, а и князь со своими поспел ко сроку! Жить и далее их веси, жить и своих детишек растить, себе на радость, врагам на погибель кромешную. Утренняя дымка размывала фигуры конников, хотя и виделось, что они построились в купную рать, уставив копья пред собою, перехватив ратовища, для доброго таранного удара всей силой уже верхоконного строя, опираясь на стремена. Пел рог на левом фланге атакующих. Ото всех участков частокола, где они, совсем недавно, так норовили попасть в весь, быстро попадав в седла своих коней, коих и не отгоняли далеко – по ночному часу, что сними станется? – скачут степные, преследуемые стрелами, вновь схватившихся за луки сели-щан. Тем уже и объяснять, а тем более, приказывать не следовало, все понимали сами. Степные спешно собираются под свой бунчук, надеясь встретить удар княжой конницы ударом же, как оно и положено настоящей конной рати. Не может конница встречать удар стоя, только в движении она и сильна! Она даже и защищается-то только атакуя. Инако ей не мочно никак! МАЛАЯ КНЯЖАЯ ДРУЖИНА, 962 г., лето. Великий князь киевский Святослав и этим годом продолжал обустраивать границы своей земли. С малой дружиной, своими ближними нарочитыми мужами, ходил князь по приграничным селениям. Где находил поселение поболе, там, случалось, оставлял своего нарочитого, садил его на кормление . Где весь поменьше, ставил чаще всего местного, из тех, кто ему на месте и приглянулся. Сам князь с младых ногтей вытребованный у матери-княгини новгородцами, они, мол, не привыкли бегать ко князю за пол мира, при себе обыкли князей своих держати, жил там, в торговом вольном Новгороде, при дружине. Там и воспитывался. Отринув прочь мамок и нянек, дружинная нарочитость ростила князя под себя, князя-воина, князя-полководца, князя-побратима нарочитого. С ранних лет осознав-ший ценности боевого побратимства и привыкший к суровому дружинному быту, князь искренне презирал все теремные интрижки и слухи-пересуды. Дела ли ему в них искать! Это в безделье-то сущем? Оттого и вернувшись назад, в Киев, князь все больше интересовался делами военны-ми, да управлением земель ему подвластных, желая сделать его действующим в любых условиях, даже и самых крайних. Разъезжая первым делом по украйне своих владений, поставлял на службу тиунов и воевод-бояр, наказуя крепить повсеместно хозяйство, ис-полнять уроки, данные великой княгиней, ковать оружие и воспитывать воев-ополченцев для грядущих войн. В сию поездку князь уходил из Киева, разругавшись с княгиней-матерью. Пока та ездила в Царьград, подтверждать договора с императором ромейским, юный князь, коему едва исполнилось пятнадцать, сошелся с ключницей ее, Малушей, впервые спознав женскую любовь и женские же интриги. Князя поспшили женить, пока не забаловался совсем на княжне угорской, Преславе. Да любви у молодых не было, зане не для любви жену и брали, для чести, скорее. Мать и боярская Гора, обручили Святосла-ва с Преславой еще едва родившихся, для политических своих расчетов и маневров. Ма-луша же, использовав длительный отъезд княгини-хозяйки, понесла от него и родила ему сына, названного Владимиром, да только мать, воротившись, выбора сына не восхвалила и не приняла, вместе с нарочитым боярством киевским. Те все, как и мать-княгиня, почи-тали за лучшее, породниться с сильным владетелем угорским. Возможный брачный союз их великого князя с безродной девкой, был им полностью не по нраву. Рабыня, де! Кого сможет она родить князю и княжению его великому? Робичича? Хотя Малуша, дочь воль-ного бортника любечанского, изгибшего от рук лесных татей, рабыней никогда не была. Роднясь с уграми и на помощь в трудное время можно было надеяться, да и чести им в этом казалось куда как больше. Противоборствуя с вятшей головкой киевской, князь го-ловы не терял, помня, что набатный колокол киевский, в отличие от новгородского, по-малкивает давно, одначе и разбудить его спящий, совсем несложно. А вот успокоить по-том встанет очень и очень непросто. Не стоили утехи с Малушей тех проблем, какие он себе мог навлечь на голову, сопротивляясь матери и головке киевской боярской. Да еще и по такому ему, в принципе, не слишком и важному вопросу. Воспитание дружинное нау-чило его ценить более всего силу, снаряжение воинское и порядок устроенный в державе своей. Женская же ласка почиталась дружинными делом второстепенным, детям скорее споспешным. Будет сила, власть и богатство – будет и ласка с любовью, не будет их – так и ласка не потребуется! Все одно иным она тогда достанется. Мертвым же ласка ни к че-му! Многим покажется такой подход черствым и лишенным романтики, да только все в человеке определяется воспитанием. А романтики князь Святослав искал, в остервенелом скрежещащем хохоте светлой стали на буйном поле боя, в заполошном ржании дерущихся меж собой боевых коней и в истошных предсмертных криках врагов. Любому смеху предпочитал он смех развеселившейся боевой стали! Искал и находил, беря верх во всех малых стычках, уже имевших место состояться в его короткой, но такой насыщенной боями и битвами, жизни. Живя у новгородцев, стал князь для них своим, отбивая быстры-ми и блестяще продуманными разящими морскими походами у соседей города-купца, ви-кингов, всякое желание с ним ратиться. А этого новгородским толстосумам как раз и на-добно-то было! Великие помыслы молодого князя, никоим образом не распространялись в сторону утех альковных и интриг любовных. Еще чего? Это было чуждо молодому чело-веку уж совершенно точно. Нет, при случае ласкал он девок и тискал молодок и сам у них ласки искал. Но цели жизни в этом не видел нисколь. Чуждо, однообразно и не слишком интересно! То есть, гормоны, конечно, требуют своего, вот и набить оскомину при случае! И вновь к делу! Есть ведь, паки и паки, гораздо более интересные дела. Видел он, глядя вдаль, что мешает его державе развиваться и богатеть степная угроза и, прежде всего, крепкая держава степная – Хазарский каганат. Чем он мешал? Да уже са-мим фактом своего существования! Препятствуя прямой связи купцов русских с изобиль-ным Востоком, отрезая огромное плечо возможной торговли с Руси и через Русь транзи-том. А питать казну могли они обе, причем одинаково хорошо! Живя в Новгороде купече-ском, он прекрасно усвоил, что корень всей жизни его державы в труде крестьянском, а богатство его земли, лежит в труде купецком. Крестьянин не даст державе помереть с го-лоду, то так! Но богатой и сильной ее сделает купец. А купцу, чтобы богатеть самому и богатить державу, нужен воин и защитник, нужен князь, защищающий его интересы, спешащий покарать того, кто купцу мешает гостевать повсюду, дело свое множа и расши-ряя. И сам расширяющий мечом и копьем своим поле приложения его сил и купецкой сметки деловой. Охраняет и купца и селянина труд дружинный, да ратный. Молод был Святослав, ой, молод, даже юн, пожалуй. А уже, в отличие от многих жизнью тертых и перетертых, сивобородых даже, добре разумел то, что разумел и его отец, Игорь, да, жаль, сделать не сумел, может, попросту не успел, изгибоша, обманутый и преданный, под Ис-коростенем. Да и Олег, воспитатель отца и воевода дедов, княживший до Игоря, по его малолет-ству, туда же тянул, когда щит с грохотом прибивал на изузоренные триумфальные врата Царьграда, под разнузданные и веселые улюлюканья и славословья своих дружинных. Не токмо славы ради, но и коммерческой пользы для, заключил князь первый договор с ро-меями, определявший права купцов его подданных в империи, а имперских купцов в под-властных ему землях и городах. Понимал, что договор тот работать станет, только если будет обоюдовыгодным. Инако – не быть ему, та сторона, коей он выгоден, встанет его держаться, а та, коей не выгоден, постарается его разорвать. Не прост был князь великий Олег, дед Святославов по матери, ох, не прост – торговый путь из варяг в греки под свой полный контроль на всем его протяжении ставил, купчин ражих и изворотливых в зажитье выпуская. И имея с охраны того пути постоянный барыш немалый. Он же, Святослав, вся-ко сын своего отца и внук своих дедов и с отцовской стороны и с материнской! Он про-должатель их начинаний и устроитель державы, ими же и приисканной. Ему идти дальше, ему вышибать пробку хазарскую из бутыли русской, ему искать упрочнения своих пози-ций на юге, на границах с империей. Но вначале следует свою землю привести в порядок. Коли свое без порядка, как тогда чужого приискивать? Спасибо матушке, делать это она всерьез начала, почти сразу после смерти отца, да и продолжала и поныне. Князь понимая, насколько важная роль отведена его матери, в делах его государственных, разрыва с ней, да даже и ссоры серьезной допускать никак не хотел. Не в его это было интересах. Потому он и не воспротивился всерьез решению Ольги, отослать Малушу, с чадом ее Владими-ром, на житье в Вышгород, свой любимый городок и замок, выстроенный ею в дне водно-го пути от Киева, бывать в каком и сама Ольга любила весьма и весьма. Подальше от Го-ры киевской, поближе к природе. Сыну Святославову там ни в чем ущерба не станет. По-нимала княгиня великая, кем от князя великого, сына ее, малек ни рожден, а он всяко сын великокняжеский, его кровь и его стать. И удел его не сравним быть должен с уделом иных детей, смердьих ли, купеческих ли, нарочитых ли. Следить за тем и воспитывать малька, отослан Добрыня, нарочитый дружинный, Малушин родной брат, а Владимиру, сыну Святослава, прямой уй . Жаловаться Малуше не на что, хотя, наверное, та уже при-меряла к себе судьбу самой княгини великой, Ольги. Видела себя самое в державном вен-це, какой и Ольга-то, стесняясь, что ли? – никогда не нашивала, распоряжающейся над-менно слугами и боярами, украшающей свои хоромы и пуще всего хранящей со всеми мир. Мир, мир и мир, пусть даже и ценой бесконечных уступок! А от мечтаний тех, распалившись, возненавидела она Ольгу, не давшей ей устроить свое замужество за Святославом. Его самого, и она это чувствовала явственно, она бы, на-верное, уговорила. Любил он ее! Не так безоглядно, как ей хотелось бы, но любил! Выде-ляя среди иных всех. Меньше, к ее сожалению, чем свою дружину и княжескую власть. Но и ей самой он без княжеской власти нужен не больно. Мать князя, Ольга, это мигом разглядев, начав потихоньку устранять Малушу от сына. Тот, полакомившись самыми сладкими, первыми, плодами любви, слегка охладел к ней. А чего было ждать? Она у не-го, конечно, первая, а вот последняя ли? Ой, вряд ли! Малуша, попыталась, разумеется, поведать князю свой кусок правды. Но тот не внял. Своя у него правда уже имелась! До бабских ли ему дрязг мелких? Малуша озлилась, чурая князя от себя днями и сразу узрела, как это напрасно! С кем спать ему сразу на-шлось! А вот ей! И ложе ее враз остыло. Потом она стала нудить, стараясь завести об этом речь всегда, ко времени и не ко времени. Даже не замечая, как всякая такая попытка дела-ет ее великого князя все более глухим и не желающим понять ее чаяний. Нудотная такти-ка хороша, когда выбор у самца мал. А когда он великокняжеский? Тогда от этой тактики только нудота одна и остается. Что ж, планы матери продолжать родниться, не отодвигаясь нисколь, с уграми, со-храняя уровень отношений, найденный некогда великуими князьями Олегом и Арпадом, планам самого Святослава не препятствовали, наоборот способствовали во второй их час-ти, создавая ему и его рати в ромеях надежное фланговое обеспечение. Девы угорская, ка-кую князь не видел вплоть до самой свадьбы, собой была отнюдь не дурна, миловидна с лица и стройна. Жабу какую, или уродину в Киев его нарочитые и не повезли б, знамо де-ло! Они своему князю не враги – слуги верные! Ну, а коль она собой не дурна, так чего ж ему было еще! Да, к тому же, кабы девка еще и не дура оказалась. Тогда уж и вовсе добре. Матушка она ведь не вечна, а одному в державе не все и видать, за всем, что округ тебя деется не уследить без пособы никак. Угорка прибирала в руки домашнее хозяйство во княжом дворе в Киеве, исподволь, без дрязг и воплей, с матерью-княгиней властной, ко власти безраздельной обыкшей, ссор и свар бабьих громких избегая старательно и свято. Видно было, чтьо воспитана девка не в избе курной, а в хоромах великокняжеских, да на примерах добрых. Место свое ведала всяко. Так чего ж ему боле? А Малуше, недалекой умом, с ее большими в замыслами, в Вышгороде самое и место. Только надо намекнуть Добрыне, дабы сына он от мамки уда-лять начинал понемногу, мужскому делу учить начиная. Великого князя растит, а не ме-стника за обиды мелкие мамкины! Вот эти пусть и озаботиться! Пора уж, всяко! С этими мыслями князь, сопровождаемый своею ближней дружиной, примерно в сотню клинков, выезжал из Вышгорода, где навестил сына Владимира с Малушей, на-правляясь на восход ко границе со степью. К самому граничью, он вышел у веси Крайня. Все так и задумывалось именно в ней, да в идущей следом вдоль границы Ровне, в про-шлом году, он поставлял тиунов. В этом начнет сразу с Печищ, большой веси, сотни на три дворов, еще севернее лежащей. К Крайне они выходили поутру, заметив издалека на большой вышке сигнальный дым. Давали крайненские тем дымом знак печищанским, что с поля конница идет. Дым бел и струя его невелика и не густа излиха – знать, отряд кон-ницы невелик. Молодец-таки Воило, правильно он, похоже, для Крайни тиуна выбрал. по-рядок в веси завел нешутейный. Хозяйским глазом князь осмотрел городьбу. Все так, все прорехи, зиявшие в частоколе прошлым годом, аккуратно починены, ров подновлен и, пожалуй, углублен. Интересно, а водицы в ров запустить, они там нашли? С частокола княжеской дружине, приветливо махали рогатиной, Святослав поднял руку в приветствии, одобряя порядок, наблюдающийся в деревне. Еще он видел крыши, крытые дерном по доскам. Ну, уж и вовсе молодец Воило и тут заставил мужиков переделать как надо, а не как им легче встанет. Захотелось завернуть в весь, но времени было жаль, мотаться попус-ту. Он пошлет сюда потом нарочитого, объявит тиуну свое удовольствие и наградит его, оружием, например. Гнать дружинных коней по пахоте на Руси, без особой военной нуж-ды, принято не было. И не потому, что князья наши были мягче и культурнее западно-европейских, или византийских, например, любивших погонять по обработанной-то зем-лице. Это вот вряд ли! Просто при малой плотности населения, еще уменьшать отдачу пахоты за счет дури вятших людей, было глупо и необычайно нерентабельно. Тем более, когда рядом незаня-тых земель, да хоть ты объешься, поедая их с иного торца от того, где рот у добрых людей сущ! Дружина князя прошла, растягиваясь в длинную живую, змею, краем леса и пахоты, огибая селище, вышла на дорогу, направлявшуюся на полночь, к Ровне. Скрипела лоша-диная сбруя, перезванивались изредка не совсем подогнанные доспехи нарочитых, надо не позабыть, взгреть мерзавцев на роздыхе, подогнали бы! – постукивали ножны о седла и бодро били земную мягкую твердь, кованные железом лошадиные копыта. И над всем этим под всхрапывания и мерное дыхании лошадей, витал дух конского пота, сыромяти-ной упряжи и бранного железа. Дружина слегка гудела приглушенными разговорами нарочитых и только князь, со-провождаемый дядькой и воеводой, варягом Асмудом, ехал молча, осматриваясь окрест и над чем-то раздумывая. Подъехав к Ровне, князь встряхнулся. Здесь он задержался на не-сколько часов, поставив давно уже намеченного им тиуна. Его он присматривал еще про-шлым годом, да поговорить не успев, не волил давать ему гривенку, освящавшую власть тиуна, княжьей волей. старостой бысть тот раз приговорил. Сей же раз, переговорив с му-жиком, пришел к выводу, что тот заможет быть и тиуном, не навредит веси и с уроком княжим справится. Но обедать в Ровне, князь не пожелал. Спешил больно. Что-то гнало его дальше в Печища. Там, пообедав и справив дела, можно было и заночевать, уже назав-тра продолжив путь далее. Дружина же своей воли в этом случае не имела, послушная верховной воле князя. Ей по всякому любо встанет, как того князю восхосчется! На то он и князь! До Печищ было дальше и дорога заняла намного больше времени. А ведь там, кроме тиуна, следовало дать людям верховный княжой суд. И уже только завтра, да и то не рано утром, скорее всего, можно будет продолжить свой путь. Когда они приближались уже к Печищам, их, еще за пределами веси, встретили селищане, низко кланяясь хлебом и со-лью. Разговор с будущим тиуном прошел за ядью . Насмотренный дружинными в тиуны мужик князю глянулся. Был он справным хозяином, некогда ходил ратится, еще при Оле-ге. Староват немного, но то не в укор. До доброго возраста ты поди доживи-ка! Без ума и изворотливости оно и вряд ли получится! Сивая же борода не токмо ум, но и опыт жиз-ненный кажет. Пусть вот теперь к веси родной ума своего приложит, да и опыта тож. Авось да получится чего! Уточнили с тиуном урок для Печищ, и князь принялся вершить суд. Обычно княжой суд касался серьезных вопросов, там где селищане тягались со своим тиуном, зане мелкие дрязги, меж самими селищанами, обычно и разбирал тот тиун. Но здесь тиуна долго не было в заводе, его функции исполнял деревенский староста, можно было ожидать, что дел и тяжб поднакопится. Их и в самом деле оказалось немало, разо-брал их князь только частью, поскольку судить после заката солнца, обычай не велел, сле-довало дождаться рассвета. А кому ж и справлять обычаи предков, как не князю-то? Приходилось задерживать-ся. Отложив на завтра последние два дела, какие, по размышлению тверезому, вполне можно было и оставить на суд тиуна, князь, повечеряв, повалился спать. Обычно непри-хотливый, он умел без проблем обходиться лошадиной попоной и седлом под голову. Да и в селищах, он никогда не ложился почивать в условиях лучших, чем легла его дружина, оттого и сегодня князь устроился почивать на прошлогоднем сеновале, не потраченном скотом хозяйским, вповалку со своими дружинниками нарочитыми. Он и одевался-то практически также, как его дружинные. Чисто брил подбородок и начинал уже пестовать усы, растя на бритой голове оселедец – признак его достоинства князя и предводителя дружины. Разве что стирал его джура княжеский наряд намного чаще, чем иные дружинники. Сероглазый, среднего роста, князь был удивительно про-порционально сложен, отменно силен и вынослив. Лицом бел и чист. Из защитного воо-ружения возил с собою двойную кольчугу с металлическим оплечьем и зерцальными яры-цами , островерхий русский шелом со стрелкой, прикрывающей переносицу, ерихонку , поножи, защищавшие голени и круглый щит всадника, среднего размера. Хоробр и отва-жен был князь Святослав, но раны ненужные получать почитвал глупым и пустым заняти-ем. Потому защиту доспешную и себе самому и дружине своей верной приобретал наи-лучшую, тратя на это казны, не сколь есть, а сколь надо! Враги у него были все не те, про-тиву кого бы можно было с голым пузом ратиться выбежать. Враз издали стрелами посе-кут, не утруждая себя тесным боем. Так что приходилось воинству нарочитому и стали ярыц отборных на раменах своих в ассортименте таскать и самим стрелы метать с коня свободно. Повечеряв, князь уже отправился почивать, когда в Печище прискакал Ждан. Вид русского парня на печенежском коне, показался достаточно убедительным доказательст-вом важности его дела. Даже и особо бдительной, по случаю ночевки здесь великого кня-зя, селищанской стороже, и Ждана, без больших препон, пропустили на двор, где остано-вился князь. Ждан спешился на входе во двор, привязав коня к пряслу тына и, сопровож-даемый двумя нарочитыми, проследовал ко князю, уже вставшему со своей попоны и вы-шедшему с сеновала. Но опрятен был князь, сена в его одежде не упуталось. Да и одежды той на нем было порты и рубаха, спать человек собирался, не с бабами и молодками на гулянке тешиться: - С чем прибежал, отрок? И кто ты таков есть? Обратился к нему князь, увидав саблю на поясе, шит, лук и тул у седла его коня и пику у стремени. Мог бы и мергеном обозвать, если бы не зрел русскую рубаху и порты, при вполне славянском обличье молодого вестоноши. А что никто, кроме вестоноши его в такой час не потревожит, было понятно. Собравшись с духом Ждан принялся отвечать, переменив для удобства пущего в ответе, очередность вопросов: - Зовусь я Ждан, из вятичей сущ, неволился у печенегов, да ушел. Уже на подходе к твоим украйним землям, княже, обнаружил чамбул степняков, изготовившийся напасть на весь Крайню. О чем предупредил тиуна той веси Воило, а уже тот слал меня к тебе, князь, предположив, что к ночи ты, всяко-разно будешь здесь. Воило просил передать княже, что ночь они точно простоят, а утром, если никто не поможет, их, надо быть, возьмут на щит. Вот он и знак тебе, княже, подает! И Ждан протянул князю кусок глины с отпечатанной на нем шейной гривной Воилы. Внимательно осмотрев знак, князь бросил глину на землю, наступив на нее ногой в доб-ротном сапоге, кивнул Ждану, мол, ладно, вижу – свой ты: - Как велик тот чамбул? - Мы его не зрели воочию, княже, я его слышал, слушая сакму. Думаю в три сотни комоней, или немногим более. Только, княже, потом к чамбулу могли подойти еще степ-няки, мы о том сведать уже не могли! Ни зреть их, ни слышать нам не довелось, зане… - То понятно, отрок, не мельтеши. Что изречешь воевода? Обратился Святослав к молча стоящему поодаль и внимательно слушающему Асму-ду: - Что тут изречь, княже? Не бирича же к ним посылать, просить уйти назад в степь! Сниматься с ночевки нать, княже, и борзо бежать назад к Крайне, зело норовя поспеть на брань, пока еще степняки бороню веси сломить не справятся. Нешто инако как, мочно тут поступить? - Правда твоя дядька и воевода! Инако, мыслю, и не мочно! И уже двум воинам, ожидавшим приказаний, стоя за спиной Асмуда: - Дружине возбнути ся всем разом, комонно и оружно идти на заводных комонях, имея боевых в поводу! Тиуну печищанскому в кратких словах обскажите, почему уходим. Пусть запрутся от греха, страха за животы свои ради! Хотя, до них уж точно не дойдет сей гиль, а мало ли!? Не один чамбул и рыскать-то по нашим межам может! Все, поспешайте! И все в селище разом пришло в движение. Князь очень быстро и без чьей-либо по-мощи оборужался сам, одев поножи, свою излюбленную двойную кольчугу, вниз тонкой вязки, поверху грубых колец, больших, оплечье, зерцало на грудь и верх живота и боевой пояс, с железными пластинами, прикрывавшими живот и бока. Боевые кожанные перста-тицы, обшитые поверху, по тыльной стороне длани, мелкой кольчугой, князь сунул за по-яс, оправил меч на поясе и приторочил сверток с чем-то тяжелым за седлом стоявшей ря-дом с его могучим боевым конем, белой масти, заводной лошади. Святослав и Асмуд спешно оружались, проверяя на ходу упряжь коней, но тут Святослав заметил жмушегося к стенке избы Ждана. Чтобы не стать помехой грозным сборам настоящих воителей, па-рень в твердую стенку вжаться был бы рад: - А ты пошто не собираешься? Пойдешь вместе с нами! Место на реке, где вы бро-дом шли и где степной чамбул скорее всего пойдет, помнишь, я чай? - Помню, княже! - Ну, вот мне его и покажешь, чтобы нам долго не искать! И Ждан кинулся к своей лошади, вспомнив, что он без заводной. Заметив его сму-щение, князь снова прервав свои сборы, насмешливо обратился к нему: - И чего же ты замер, отрок? Узрел чего? А моть спужалси? - Нет, княже! Просто у меня заводного коня нет! Заводные наши оба в Крайне оста-лись! Усмехнувшись и снова приступив к своему делу, князь продолжил: - Саблей, али мечом сечься зело способен? С коня из лука стрелы мечешь изрядно? Копьем битися добре умеешь? - Нет, княже! Меня батяня в веси только в пешем строю секирой да рогатиной драть-ся учил, щит держать в пешем строю учен, да из лука бити с земли учен не плохо. Благо-даря чему и из степи выбрались целы. Так той премудрости в наших вятских лесах всех отроков учат без изъятий, нельзя нам иначе, княже! Мы ж и охотники все, акромя того, что вои! - Вот то-то же! Как же мне тебя, недоделанного еще воя, в сечу-то вести велишь, а? Путь нам укажешь, а в конную сечу не пойдешь. Среди степняков неумелых конников и в заводе нет! С чего бы я им своих стал бы подставлять под рубку заводную? Дурее их, что ли? Мне там мертвецы ни к чему, мне живые, бой вести способные, надобны! Останешься с моим джурой, табун заводных коней дружинных беречь, понял? Так что не надо тебе заводного! Обойдешся и одним! Готовь вборзе того, на коем к нам прибежал! Так и пой-дешь, об одном лошаке! Ты легкий, без ярыц, он и не пристал, видно! Получив столь четкие указания, что ему делать, Ждан быстро принялся проверять, подновляя, седловку своего степного конька. А когда князь воссев на заводного коня, ведя боевого в поводу, поехал со двора, сопровождаемый Асмудом, Ждан вскочив на своего степного скакуна. Вопросительно поглядывая на старого хмурого дядьку, княжого, при-строился следом за ними. Вернулся легкоконный и легковооруженный княжеский джура Ратмир и, слегка оттеснив Ждана, своим конем, также поскакал вослед за князем, заняв свое законное место. По пути к входным воротам веси, практически вся дружина присое-динилась к ним. Все селище мгновенно заполнилось топотом тяжелых комоней , звоном оружия и скрипом сбруи. Согласовано и в абсолютном порядке, следуя за князем, дружи-на его, по трое в ряд, с боевыми конями в поводу, молча и соредоточившись, миновала ворота и пошла ровной средней рысью по дороге в сторону Ровни и Крайни. Князь, обер-нувшись, поискав глазами, показал Ждану место рядом с собой: - Скажи, Ждан, ты место, где вы с Шугой реку переходили, если мы будем по тече-нию реки бечь, узнаешь? Ждан задумался, вспоминая приметы места, где они, побив стрелами печенежских подсылов, перешли невеликую реку, миновав заливной луг с восходнего, низкого берега, припоминал приметные дерева и изгибы берега реки. Князь не торопил, понимая, что пар-ню следует все вспомнить и восстановить в памяти. Утром шли они, ныне ночь на дворе зачалась: - Вспомню, княже, найду! - Точно баешь, или на может быть надежу лелеешь? Так на «може» нет надежы, от-рок! Допытывался князь, верно, перед тем, как принять окончательное решение. - Точно, княже и никаких «може»! Надо – так вспомню! Обрадованный поощряющим прищуром хитрым великого князя, Ждан продолжал ехать ошую от князя. Одесную же снова выдвигался воевода Асмуд: - Ну, что, княже, как к степнякам пойдем? - Мыслю, Асмуд, пройти по той реке, что отроки перебегали по пути из степи в весь, ее и степным ведь никак не обойти, леса вокруг хоть и невеликие, совсем не вятские, а степячкам все в тяготу встанут великую и малоодолимую. Она нас и выведет в тыл нома-дам. Ждан укажет, где нам надо будет свернуть, чтоб тех не искать, а выпереться им пря-мо в спину. Они, уверен, ничтоже не ждут нас с тех стран, откель сами к веси притекли, а мы – вот они мы! Прямо им на спину и валимся, аки пардус степной на сайгака сторожко-го! И шейные позвонки залозом збройным им крушим! - Дельно, княже, очень дельно! Лучше, я мыслю, нам и не придумать тут ничего… И снова только скачка ночной дорогой в свете луны. Размеренное дыхание двух с лишним сотен бегущих лошадей, приглушенные переговоры сотни людей, тихий перезвон кольчуг и оружия. Встреться бы им по дороге хоть кто-нибудь, умер бы со страху, не ина-че! Или в штаны сходил бы по большому и малому, так и не доспев до кустов на обочине. Шутка ли, сотенный отряд в угрюмом недобром молчании стремиться-течет по неширо-кой лесостепной дороге-тропе, уткнув свои копья, у стремени каждого воя сущие, в чис-тое звездное небо. Призрачно и тихо вокруг. И этакая страсть на пути! Тут заробеешь! Ждану и самому, с непривычки, было страшновато от этой скачки. Он видел, что и джуре князя, Ратмиру, рядом с ним едущему, тоже было не по себе, хотя он то уж, судя по всему, делал это далеко не первый раз. Мог бы, кажется, и попривыкнуть. Один за другим примолкали переговаривающиеся меж собой дружинные, оставляя звучать только шумы от передвижения отряда, да ночную перекличку обступающего шлях леса. Ближе к полуночи отряд подходил к Родне. Святослав и Асмуд озаботились заранее послать к веси трех нарочитых, требуя обеспечить дружине беспрепятственный сквозной проход чрез нее. Те, передав, ведомых в заводе боевых жеребцов, побратимам, сходу пе-рейдя из средней, сберегающей силы коней, рыси, в буйный карьер, оторвались от дружи-ны, поспешая к веси. Привычным к седлу княжим дружинникам ночная скачка была, пожалуй, в удоволь-ствие. Вятскому же парню Ждану, все детство проведшему в дремучих лесах его родины, все больше на своих двоих перемещавшемуся, конской спины не ведая, до самого его по-лона степного, приходилось тяжко. Крепко болела спина, невероятно саднил побившись о седло, за эти четыре дня их с Шугой ушидства, копчик. Ох, и ныл же, зар-раза, ох, и ныл! Утробно, тупо и непрестанно. Но парень терпел, сжав зубы, помня только одно – он дол-жен точно вывести князя с дружиной в спину кочевым, что сильно добавляло ему терпе-ния. Долг, пусть даже и малый, он долг! Строжит и дисциплинирует. Его понимание за-ставляет тепрпеть все без нытья и жалоб. Надо, так что ж ты поделаешь? Должен, значит должен! Тем более, коли сам обещал. А и не пообещать как? Внутренне видя разочаро-ванный в таком разе взгляд великого князя, сразу утрачивающего к нему всякий интерес, Ждан холодел с кончиков пальцев начиная. Нет уж, тогда лепее смерть лютая! А место повернуть он спознает, все ориентиры помнит точно! Обязательно спознает, не упустив! К Родне подошли вскоре. У распахнутых ворот толпились охранники и один из дру-жинников в седле, оставленный старшим из трех посланных князем. По улице селища дружина пронеслась все той же рысью, не снижая хода, сопровождаемая ополоумевшими от распиравшей их злобы и азарта собаками. Те, собравшись со всей веси, перебесились, не разумея, отчего не выбегают хозяева из изб? Им что и опасность не в опасность? Дере-венские шавки подскакивали, заходясь в истошном лае, под самые копыта летевших ули-цей лошадей. А разбуженные и сдернутые поднятым шумом со своих лав и полатей, селя-не, испуганно выглядывали из дверей изб и хат. И только самые смелые из них решались, выйдя к пряслу своих дворовых ворот, рассмотреть проход княжой дружины повнима-тельней. Интересно же, хоть и страшно зело! Сердца людей не успели отстучать и тысячи ударов, как дружина прошла через точно также распахнутые противоположные, полуден-ные ворота, подобрав обоих дружинников, из высланных вперед, и продолжила свой путь по дороге. Вслед ей долго смотрел недавно назначенный тиун и сторожа от ворот. Нако-нец, тиун, поднятый со сна, по требованию, посланных князем дружинников, приказал за-пирать ворота обратно, и пошел к своему дому. Маета, однако! Степняк, грят, под Край-нюю подбирается! По дороге он отдавал приказы мужикам, выходить на площадь в цен-тре веси, снарядившись как на бой. Напали, конечно, не на них, а на близких соседей бе-жать со своими пешими мужиками лесами и чистым полем, подставляясь под атаки кон-ных и оставив совсем без охраны Родню, тиун никак не собирался, тем более, на выручку Крайне пошла княжая дружина, сам князь пошел! Но готовыми к обороне своей городьбы, полагал, быть им следует. Мало ли что!? Превратности набегов известны своей непред-сказуемостью! А ведь никто и не говорил, что лишь единый чамбул пришел со степи. Их там, собак, много! Может и несколько чамбулов прибежать к украинам русским, добычи алкая. Так что, всяко-разно, держа ухи настороже, целее, кубыть, окажешься! Дружина продолжала свой бег, не меняя порядка. Ночь уже давно перевалила за по-ловину, когда они подошли к реке, кою только за сегодняшний день, Ждан уже пересекал дважды. Повернув вдоль нее, пошли все также, на галопе, луговиной, по низкому, обра-щенному к степи, берегу. И когда внятно начало сереть, а на восходе появилась светлая полоска, символизируя близкий восход солнца, Ждан, давно уже собравшийся в единый комок, и выискивавший знакомые ориентиры, уверенно прохрипел, обращаясь ко князю враз севшим от волнения голосом: - Здесь, княже! Точно здесь! Тот бросив коня галопом вперед, скомандовал без раздумий. А чего думать, коли все уж давно обдумано и решено! И дружина бесстрашная все также галопом пошла, взметая брызги прозрачной воды, взбираясь на высокий противоположный берег. Летели комья вырванной копытами земли с дерном, оскальзывались по, мокрой от вечерней росы, траве, кони. Далее им было скакать не долее пятой части дневного перехода, но галопом это рас-стояние, пройдется много быстрее. Они тогда, днем еще, ехали едва не шагом. Дружина на махах выскочила на высокий берег, и пошла краем леса, как и они днесь, с Шугой. Уже совсем скоро они подходили к краю леса и началу деревенских полей. У давешнего пово-рота, из-за которого открылась им днесь, деревня Крайня, князь, видимо уже и сам узна-вая местность, какой ехал только утром, приказал Ждану, его упредить. Здесь они, спе-шившись, быстро сменили лошадей на боевых жеребцов, ох и звери ж! − подумалось Ждану, препоручив стеречь заводных вятичу и княжескому джуре Ратмиру. Будучи по-годком Ждану, тот уже полгода исполнял при князе службу джуры. Ждан с наслаждением покинул седло, ощутив наконец под трясущимися, после долгих скачек, ногами, твердую землю, вместо опостыливших за все время ушидства, стремян. Взял он лук и тул со стре-лами, сабля и так была на поясе, а круглый щит – за спиной, пошел к повороту кромки ле-са, рассчитывая посмотреть на имеющий случиться бой конных дружин. Интересно же, особенно коли впервой! Князь Святослав вынесся с первыми рядами своей малой дружины из-за лесного ро-га. Здесь через истоньшавшийся и редеющий лес, они уже явственно просматривали от-блески нескольких невеликих пока пожаров, скорее всего двух. Но только выскочив из лесу в поле, принявшись строить своих в боевой порядок, он смог пристальнее разгля-деть, что твориться у веси. Откуда несся громкий вой степняков и крики селян, отбивав-шихся пока, должно быть, судя по звукам, с умеренным успехом. Святослав видел, как степняков, поднатужившись, вышибли мужики из пролома в частоколе, от заходней сто-роны. В проеме с восходней те еще рубились с теснящими их селищанами. Его дружина перестроилась, выпустив вперед воинов, лучше других орудовавших копьем и мечом, те же, кто чувствовал себя увереннее с луком, остался в задних рядах. Встав во весь рост в стременах они будут бить над головами своих передних товарищей, меча стрелы по врагу. А и тем куда веселея идти на врага, ведая, что сзади бдит, храня его от неожиданностей, товарищ нарочитый, готовый поддержать его действия злым и частым метанием стрел. Князь, вынув пятку копья из петли у стремени и перехватив свой круглый щит конника из-за спины, на шуйцу, взял копье под мышку, зажав его десницей. Отмахнув головой, предложил Асмуду перебраться назад и взяться за лук. Проверил легко ли выходят из но-жен мечи, основной и седельный, кинжал, последний раз оправил броню. Привстав в стременах, князь вскрикнул, перекрывая голосом еще удаленные пока, шумы осады: - Потягнем, братие и дружина! И послал, яростным шенкелем, своего могучего белого жеребца вперед, ощущая всем телом качнувшуюся следом, не задержав, упаси их Перун не поспеть за своим кня-зем, позор сие несмываемый! – комонную стену своей дружины. Скачком, а только так приучены начинать свой бег боевые кони, его конная лава вышла на быстрый галоп, по-том в карьер и деревня стала быстро приближаться, разрастаясь на глазах. Отринутая ко-пытами боевых жеребрв спешно улетала назад земля. У самого края леса располагалось большое скопище заводных лошадей степного чамбула, охраняемое тремя десятками всадников. Кони заводные, то понятно, а люди? Боевой запас, должно быть. Те, испугав-шись вынесшейся из-за края леса, силы, заворачивали своих коней, устремляясь к веси. Откуда им в самом деле было ожидать такой отряд мощной нарочитой конницы русов? В той же стороне родная степь, родные кочевья с извечным запахом полынь-травы! Сдер-живать же такую жуткую мощь тремя десятками легких всадников? Ну да, конечно! Они их и всем своим чамбулом не больно-то удержат! Они только намеревались атаковать вы-битые наконец ворота, но явно не придется им этого делать! От стен веси, завидев дружи-ну князя и уже слыша всей кожей нарастающий топот атакующей тяжелой конницы, сле-тались под бунчук своего бека срочно повскакивавшие в седла всадники, оставив осаду. Некоторые из тех, кто бился в проломах с селянами, сделать этого не успели, связанные боем с развоевавшимися мужиками. Созываемые частыми свистками своих десятников, ото всех участков частокола отскакивали всадники, провожаемые злыми и не всегда не-прицельными стрелами селищан. Все больше и больше степных наездников собиралось под бунчуком их родового бека, возглавившего этот поход. Он уже осознал, что уйти в степь, не приняв боя, сегодня ему не дадут. Если бы князь, чью лазурную хоругвь с золотым контуром атакующего сокола, он уже мог наблю-дать над атакующим отрядом, пришел с любого другого направления, бек боя бы не при-нял. Что он, дурак, что ли? Не понимает, чем закончится для него удар по его легким всадникам тяжелой конницы урусов? Вон они, бестии, уже взяли копья на перевес и при-бавили ходу, пружиня ногами в стременах, а его конники только еще собрались в кучу под его отчим бунчуком. Русы же еще и клича боевого не подают, только в рог трубят. Дают знать своим в веси, пришли мы, мол, пришли! Держитесь мужественно, братие! Завесили железом головы своих боевых скакунов и их груди стальными защитными наборами. И сами все в железе. Нет, если бы урусутский конязь Святосляб, не перехватил ему дорогу домой, в степь, он бы, ничтоже сумняшеся, туда бы сразу же и направился, не пытая удачи в неверном бою! Какая там удача. Его мергены – добрые воины, особенно коли поселян шарпать нать! Но вот против таких воев, сплошь в железе, ученых драться любым боем, что конно, что пеше, прыть его мергенов стоит немного, разве что у его телохранителей, лучших из лучших. Ушел бы в поле и посмотрел бы, как этот малохольный урусутский князь гонялся бы за ним по всей степи. Вот там-то у него были бы все преимущества! Здесь же его зажали как свинью в плетне. Мало того, что эти проклятые пешие пахари, каких они видели уже своими безропотными и жалкими полоняниками, перебили, защи-щая свою городьбу почти семь десятков его всадников, а вон, еще и из ворот выбросили тех его мергенов, кто туда только что ворвались. Вокруг этой проклятой веси лес, а лес всегда малопроходим для степной конницы и малоприятен для степного жителя. Так что у них нет иного выхода, кроме как атаковать урусутскую конницу, пытаясь прорваться, смяв ее, в степь. А все ведь начиналось совсем неплохо. Когда он принялся собирать чамбул, для на-бега на давно уже присмотренную его подсылами Крайню, к нему прибежали вестоноши от его младшего брата, сообщив, выслуживаясь перед новым беком, что его пять кочевий лишились своего бека. Брат Джамбул-Таган умер от какой-то скоротечной болезни. Ниче-го не понятно, слабенький порез руки, брат даже не вскрикнул, считая такую жалкую ран-ку глупостью, не способной даже сиюминутно отвлечь мужчину. Но он все же стал при-сыпать ранку землей, как учит их обычай. И – внезапно задергался в судорогах, а минут через 5 – 10 и отошел, весь закостенев. Странная смерть, наверное, отравили его. Однако, смерть эта, бека порадовала. Ведь она увеличивала его чамбул на добрых 80 мергенов, что было, откровенно говоря, весьма кстати. Да и народ его тоже вырос на целых шесть коче-вий. Не очень богатых, но все же! Вырос, а не убавился. Бек честно попытался найти от-равителя и даже казнил какого-то чужеземца, по глупости своей, кочевавшего вместе с родом. Нашел чем заняться, придурок! Вот и зарыли его по шею в землю, показывая как ему жалко брата! Мергенов же брата, бек присоединил к своему полуторасотенному чам-булу, отправляясь пошарпать урусутские приграничные веси. Но неудачи начались уже на подходе к цели. Не вернулись двое подсылов, опытных и знающих обстановку на границе с лесами, мергенов. А когда они уже выдвигались к первой веси, они обнаружили трупы их лошадей, уже слегка потраченные степными волками. Убиты лошади были кинжалом или мечом в ухо, а подстрелены перед этим стрелами, скорее всего срезнями. По следам в степи его мергены установили, что побили их двое неизвестных воинов, шедшие с завод-ными лошадями из степи. Но трупы мергенов потом погрузили в седла и увезли в сторону веси. Высылать еще подсылов и откладывать набег? А кто гарантирует, что пока их нет, на их кочевья не наскочит соседний бек и не присоединит их к своему улусу ? Тогда ведь, если у тех не удастся отбить свое и сразу, воины потихоньку оставят его и перейдут к тому самому беку. Ему же останется помирать с голоду в степи в одиночку. Помирать, да еще и с голоду, бек никак не хотел и решил, что весь он атакует прямо сейчас. Добыча его мергенам тоже была страсть как нужна. Они соорудили таран, срубив дуб и заострив его с комля. Это тяжелое бревно подвесили на веревочные тяжи меж четырьмя лошадьми. Так и получился походный таран. Конечно, штурмовать ворота, к примеру, Шаркила , с таким тараном, было бы глупейшим мальчишеством, но и весь эта злосчастная, далеко ведь не Шаркил, правда? Когда они уже полностью изготовились, таясь у реки, за лесом, окончательно стем-нело. Они собрались все купно и поехали к веси. Смиряя горячащихся коней, одерживая их, дабы не производить излишнего шума. Лучше всего подкрасться к урусутам тихо и ударить с наворопу, ворвавшись в весь. А там суета, паника, хаос и они царят со своих се-дел надо всем. Это ли не сладость, а? Поймать за косы какую-нибудь белотелую молодую славянскую деву-урусутку и привязать ее косами же к луке своего седла. И уже потом, в степи, точно оторвавшись от возможной погони, овладеть девой на первой же попоне, об-ращенной кошмой. И, встав с попоны, широким знаком показать своим телохранителям: пользуйтесь, мол, пока я добрый. И ворочать носком сапога добычу, выбирая то, что гля-нется. Остальное пусть делят, он же возьмет самое лучшее. Но для этого надо взять сию весь и вытряхнуть ее, перевернув, увязать вязками полон. Ведь сильничать девок и баб, более всего весело на глазах их мужиков, глядя как те бессильно сжимают кулаки и на-прягают мышцы! Эка! Испугали, бараны волка своим мясом! В темноте, идя от леса, намеченная весь, смотрелась как скопище разномастных чер-ных домов за частоколом. Он, со своими неплохо вооруженными и защищенными мерге-нами-телохранителями, ехал сразу по-за тараном, намереваясь ворваться в селище, когда им только-только выбьют ворота и сделать это в числе первых. Первым – лучшие куски! А как же, кто здесь бек? Так бы оно, наверное и было бы, но как только они подъехали к воротам селища, взвился в воздух из-за них буйный туроподобный крик урусутов, такой что кони аж присели на задние ноги, а на его мергенов дождем пали, прямо с угольно чер-ного ночного неба, каленые стрелы. И все как одна – срезни. Что и спасло бека. Стрела ударила в обтянутый кольчугой выпуклый живот жуира-бека, не чуждого доброй и обильной пище, уважающего тонкие византийские вина, не пробив доброй брони. Будь бы она с бронебойным острым наконечником, тут бы ему и конец! Поглядели бы урусуты, что кушал бек перед набегом. Любил бек, ой любил, жирную молодую баранину, стара-тельно вываренную и нашпигованную степными корешками, чесноком и бараньим салом, благородную конину. Уважал он и кумыс, напиток всех степняков. А вот упражняться во владении саблей, джигитовке, метании стрел и владении копьем, беку было давно уже ле-ниво. Слишком много времени на все на это надо. А ведь он и без того в молодости был, пожалуй, лучшим сабельным рубакой и наездником во всей необозримой печенежской степи. Первейшие призы брал на знаменитейших степных тоях , куда съезжались мерге-ны со всей стойбищ и пастбищ. Животик появился уже потом, когда умер отец и он, старший среди трех братьев, унаследовал большую и лучшую часть их рода, с самым сильным чамбулом мергенов. Вот и сейчас, когда умер средний брат, он не объявил вы-морочным его удел, как того требовала Степная Правда печенегов, он его просто забрал себе, обделяя, тем самым, младшего бека их рода, своего самого младшего брата. Когда срезень, пущенный с надвратной галереи этого пошлого селища урусутов, пребольно щелкнул его, по обтянутому доброй, варяжского дела, кольчугой, животику, ушибив за-ботливо наполненный вечером пряной бараниной желудок, бек разозлился не на шутку. Уж он то покажет этим мерзким урусутам, каково это – ему сопротивляться! Однако дер-жать свой чамбул под дождем стрел, было глупо, и бек громко заорал, все еще согнувшись в седле – больно-то как! – хрипло распоряжаясь. Послушные его велениям, всадники чам-була, бесплотными тенями канули в темноту, разумно и выучено выходя из-под обстрела, а на дорогу перед воротами полетели факелы из-за городьбы, освещая местность. Урусуты жаждали видеть, что происходит. Возмущенный внезапным сопротивлением намеченной жертвы, бек, велел приступать сразу отовсюду, охватывая городьбу кругом. И метать, поджигая, обильный примёт. Им, примётом, они озаботились заранее, еще до приступа к веси. Ему и дела-то не было, что не настолько уж и велик его чамбул, чтобы атаковать ка-ждый кол частокола и найти каждую мало-мальскую щель в нем. Сам бек вальяжно и значимо объезжал всю линию городьбы, снова выпятив внуши-тельный живот и наблюдая за действиями своих мергенов. Пока похвастаться им было не-чем, потери у частокола сей жалкой веси Полянской, понесли они серьезные, а ничего су-щественного, покамест, не достигли. Провозившись и просопев почти всю ночь, наметали приметы из хвороста в двух местах, подожгли стену снаружи. Когда приметы вместе с частоколом прогорели, бросились в брешь. Вначале с полуденной стороны. Навалив кучу тел в бреши, убитых лучным боем, все-таки хлынули туда, отчаянно размахивая саблями и громко визжа. Видя столь явный и важный успех, бек и сам подъехал поближе, по преж-нему прикрытый от стрел с частокола телохранителями, один из которых, несмотря на до-брую кольчугу, уже лежал поперек седла. Его отвезут назад в степь и бросят только там, ободрав поначалу, потому что на его теле много золота и других ценных вещей, та же кольчуга, например. Все это еще пригодится беку! - Вперед храбрые мергены-кангары! Настоятельно требовал бек, припоминая всем, что они не кто иные, как наследники храбрых кангаров , победы которых не померкнут в веках. Его мергены лезли в пролом все более яро, визжа все оглушительнее. Казалось, вот-вот и путь станет свободным! Вот уж тогда они пограбят, полоня и режа, сгоняя скот и вырывая у дев серьги из мочек уш-ных. Повеселятся вволю! Внезапно, из-за частокола, раздался утробный медвежий рык грубых голосов, страшный треск трехаршинных, в человеческую руку толщиной, скепищ, и его мергены, подобно густому каймаку , выдавливаемому из бурдюка, полезли из про-лома назад. Вот они просто стали уже не выбегать, а выпадать и выползать из пролома. В самом проломе, появился тесный строй бородатых и кряжистых оратаев-урусутов, загоро-дившихся его всего своими большими, в полный рост человека, червлеными щитами. Утыканный рогатинами этот строй подобно колючему боевитому ежу выбросил ядовитую змею степняков из норы-веси. На частоколе снова объявились лучники, молодые мергены урусутов, заставляя бека со своими телохранителями отъехать от стен подальше. Хорош их доспех, но если не опасаясь за щитами, стоять открыто под боем стрел, они в конце-то концов, щелочку, или неаккуратное сочленение в нем сыщут. А вслед за ней и дорожку к телу бека и его лучших мергенов. Отъехали к месту иного прогара стены, на другую сто-рону веси. Такой же прорыв в частоколе, прожженный приметом, намечался и в полуноч-ной стене. Препятствие составляла только земная насыпь, присыпанная к частоколу со стороны веси, чтобы защитникам удобно было метать стрелы в осаждающих меж заостре-ниями колов, составлявших частокол. Там все повторилось совершенно зеркально. Внача-ле степняки, торжествующе визжа, полезли, толкаясь, в проем-брешь, избиваемые дождем стрел изнутри. Но снова над всем возобладал низкий звериный рык урусутских медведей и его степняков точно также как и с полуденной стороны, выперли из пролома, набросав еще сколько-то трупов. Бек снова вынужден был отъехать от вновь ставшей опасной сте-ны не солоно хлебавши. Но тут прискакал вестник от мергенов, оставленных под восход-ними воротами селища. Полусотник-батыр пехлеван Амирам, все же сумел сломать та-раном ворота и, теряя людей от урусутских стрел, ворвался, было, в городьбу. Бек тут же поехал туда, рассчитывая сразу за людьми батыра, ворваться в конном строю своих тело-хранителей-батыров в весь и рубить всех попавшихся под руку, полонить и грабить. Но к тому моменту, как он подъехал к воротам, урусуты уже в третий раз ликвидировали про-рыв, выбрасывая степняков наружу все с тем же медвежьим ревом-рыком. Самое же страшное было то, что с восхода солнца, с той стороны, откуда они сюда и пришли, вне-запно громко заревел боевой турий рог. Кто там? Ближайший боярин, князев ближник со дружиной? Или пограничная сторожа? Как они могли там оказаться? Там ведь их родная степь! Кого угодно можно было ждать оттуда, только не руссов-конников. Оглянувшись, бек увидел кошмар из своего самого страшного сна. На него в идеаль-ном порядке собранного и упорядоченного строя конных, уже уставив для страшного та-ранного удара крепкие копья, выдвигалась русская тяжелая конная дружина, над какой полоскалась на утреннем ветерке лазоревая хоругвь, с изображенным на ней, ненавист-ным для всякого степняка знаком – атакующим золотым соколом русского княжого рода. Всадников было пока еще меньше, чем у него мергенов, но это были вои Ряда Полчного, краса и гордость войска урусутов, противопоставить им в поле, у бека было просто неко-му. Сюда бы ал-арсиев хазарского кагана, тем и то пришлось бы весьма и весьма кисло и неуютно. Бек быстро прикидывал, что же ему делать? Прорываться глубже в урусутские лес-ные просторы по дороге из веси на следующую весь, ранее разведанную степняками, он никак не мог решиться. Ведь это был бы прорыв в неизвестность, со страшной княжой дружиной на плечах. А кто ж их знает не перегородили ли проклятые урусуты и там им путь сквозь свои мерзкие для любого степного воина-мергена, леса? Идти же лесами было и вовсе немочно! Растерять всех своих мергенов среди этих пошлых деревьев? Оставалось одно – пройти сквозь дружину князя, смяв ее так, чтобы не было преследования. Ибо от преследования им не убежать, без заводных-то коней! Но и смять в поле урусутскую тя-желую конницу, с оставшимися у него менее чем сто семьюдесятью всадниками-мергенами, мог рассчитывать только сумасшедший. Но бек, еще не сойдя окончательно с ума, уже решился идти на такой прорыв. А что ему еще оставалось? Этот проклятый уру-сут не оставил ему, опытному коннику-беку, иного выбора. Свою ставку он вельми точно определил, ставя на попытку убить самого князя Святослава. Каков он воин, бек в точно-сти не знал, но слышал, что зело добёр… Зато за собой он знал, что является великолеп-ным комонником и поединщиком, мужчиной в расцвете лет, сильно-могучим и познав-шим жизнь во всех ее проявлениях. Обрюзгшим слегка от малоподвижной жизни – это да! Но еще не малоподвижным, нет! А бороться он рассчитывал с еще не разменявшим вто-рой десяток лет князем-подростком, пусть и хорошо обученным, но не обретшим еще должной мужской мощи. Он твердо рассчитывал, с помощью светлого Тенгри , срубить молодого русского князя, внеся, тем самым замятню, в его дружину, обеспечивая прорыв своим мергенам. Вот тогда они и уйдут, не подставляясь под мстительные мечи урусутов. Без добычи – да! Зато живые и со славой! Его личной славой! А это, подчас, добычи стоит вполне. И по знаку бека, бунчужный принялся размахивать над головой бунчуком, соби-рая степняков вокруг своего бека в поле, на выходе из веси. Бек видел, что селяне уже со-брались в строй у него за спиной, и строй этот рушил, направляясь прямиком им в спину. Мерзкие оборванцы! Они ведь тоже ударят, помогая своему сопливому князю. Обязатель-но ударят! А от степной дороги тяжелым галопом, все ускоряя свой бег, постепенно пере-водя его в отчаянный карьер, шла княжеская дружина, грозно уставив страшные свои ко-пья, а через головы передних рядов смотрели вторым ярусом, вставшие в стременах, а кто и на сами седла вспершись ногами, лучники, чудом сохраняя там равновесие. Его чамбул, собравшись воедино, повинуясь знаку бека, раскинулся в неширокий полумесяц, и бросил себя встречь ненавидимой ими лазоревой хоругви. Сошлись две конные массы, примерно посредине поля, оглушив всех страшным треском своих двухаршинных скепищ, звоном железа, лошадиным и человеческим криком и визгом. В пароксизме таранного удара, дру-жинные насаживали на рожны своих копий, степняков, страшно вырывая их из седел, и бросали, застрявшее в чьем-то теле, либо изломанное ударом, ясеневое копье. Его острый наконечник не был иззубрен и тело пробитого врага покидал легко. Но, как же надо было извернуться на скаку, чтобы его достать из тела врага. Всем телом? И это под угрозой другого удара? Весело! Чтобы так не рисковать, копье бросали. С устрашающим звоном выползал из ножен меч, либо снималась привешенная к седлу тяжеленная булава, или секира. Отринутая конскими копытами, земля летит вспять, а рука с мечом совершает ги-бельный полукруг с большого размаха, опускаясь на тощую жилистую шею степняка, от-деляя его голову, с частью плеча, от тела и захватив на самом завершении ударного полу-круга еще и лошадиную голову, сносит бедному коню ухо. Встретившиеся грудь в грудь злые жеребцы, гордые своим достоинством самца, степной и дружинный, встают на дыбы, зверея, рвут друг друга зубами, страшно молотят перед собой копытами. И здесь копыта боевого коня дружинника, кованные тяжелым железом, берут верх над роговыми нарос-тами копыт степного красавца-скакуна. Не зря все нарочитые предпочитали для боя сви-репых и норовистых жеребцов, знающих как вести себя в схватке. Те еще звери! Добре их кормили, специальными шипованными подковами, ковали передние ноги, дружили и бра-тались, случалось, с конем своим, на зависть девам, зрящим, сколь любви и верности на-рочитой, достается свирепому зверю. Что девы? Не понимали, красные , отслужит вер-ный жеребец любую любовь, службой верною. А и дев красных вниманием, пригожий на-рочитый, обойден не останется. Не той – так другой! И не сказать так сразу, чья же ласка и лучше-то? В бою же кто ему нового коня подведет? Дева разве? А с седла побеждающе-го друга-жеребца, его побратим всадник-дружинник рубит и колет с двух рук, разнося своей светлой сталью, все попадающееся на ее пути. В воздухе шуршат многие стрелы, образуя сеть жалящего и рвущего все железа, одетого на почти аршинный, оперенный стержень из любовно высушенного степными и оседлыми мастерами дерева. Бой, конный бой, как страшен ты и скор! Смятая и опрокинутая страшным нажимом княжой конницы, подалась степная вольница назад, осадив словно норовистый конь, но наткнулась на крепкие и вострые рожны рогатин крайненских мужиков, и их пребольно жалящие из-за высоких, в полный рост пешего почти, щитов, стрелы. Отменно хорошие воины и всадники, степняки, дерясь один в один, побили бы почти любого из селищан, кроме, разве что, лучших из них, таких как Воило и еще пара – тройка мужиков, ходив-ших в былые рати с прежними еще князьями. Дружинных – нет, а селищан – да! Но их ломал и изничтожал строй, повсегда обращая против них ужасающий частокол рожнов рогатин и противопоставляя их стрелам, пикам и саблям тесно сбитую стену щитов. А из-за щитов, по-над головами старших мужиков, отчаянно метали в степных свои стрелы, се-лищанские парни-холостяки. Кипела, вировала ожесточенная схватка, подходя к своему апогею. Никому не хотелось оказаться побежденным, все рвались побеждать! Сам бек нашел-таки в этой страшной круговерти князя, наверное, потому, что тот его и сам разыскивал. Тенгри-небо помогай! Не выдавай Ульгень ! Смущало только что именно князь, в отличие от него, шел в атаку под лазоревой хоругвью, да еще на ней са-мой изображен сокол-рарог, родовой тотем княжого рода Рюриковичей и, одновременно, символ все того же Тенгри. Кому ж из них покровительствует сегодня их степной бог-небо? Кому? Тому, кто ему молится, или тому, кто, не молясь ему, его символ носит на своей хоругви? Святослав, упорядочив строй дружины и выдвинув вперед своих самых отменных и опытнейших копейщиков, определив за их спинами лучших лучников, сам занял место в строю, между побратимами Асмудом и Дружинко. Он сам равно хорошо стрелял из лука и играл копьем, но сегодня он решил выйти в передние ряды, став копьеносцем. Поравняв своего коня стремя в стремя с конями иных дружинных, князь повел своих воев в атаку. Без криков и лишних команд жестами, всего лишь своим примером и скупыми движения-ми и подворотами копья, показывая напрочитым, что надо деять. Свой невеликий круглый щит целиком железный, цельнокованый, он бросил, привычным движением, со спины на руку, сразу отодвинув на спину лук и тул со стрелами. Не пригодятся, должно, сегодня. Копье под десницу, хотя князь одинаково хорошо владея обеими руками, был обоеруким. В первые годы его дружинного воспитания, выработке подобного полезного свойства, было посвящено очень много времени. Ведь борьба обоими вооруженными руками требу-ет обычно очень много усилий, но всегда вознаграждается в бою. Конем князь привычно управлял ногами, сжимая его бока своими мощными бедрами. Ох и долго же сему дове-лось учиться тогда же, в юности. Долгими зимними вечерами, сжимая коленями, держал он, терпя и не канюча, тяжелый камень, обернутый конской шкурой. И не приведи Перун было его выпустить! Мышцы бедер и осильнели должным образом, дозволяя править ко-нем. Сильным давлением в ту, или иную сторону, он определял, куда коню идти, а шенке-лями регулировал темп бега. Одновременное сжатие обоих бедер, означало немедленную остановку. Шенкеля с двух ног – немедленный посыл. Ни арапником, ни нагайкой князь никогда не оскорблял своего верного друга – белого жеребца Беляя. Это освобождало ему для боя обе руки, позволяя отлично маневрировать щитом на левой, без оглядки, на заве-денные на переднюю луку седла, поводья. Пусть их висят, в бою они ему без надобности! Заревел рог в руках одного из побратимов, трубящим всем привычный призыв выпеваю-щий, казалось: «В атаку! В атаку! Веселее! Бой! Бой!» Этот трубный зов по замыслу мо-лодого полководца звучал не столько ради своих воев, подстегивая их прыть и боевую ре-тивость, сколько ради врага, заставляя их собраться вместе, подставляясь под свирепый таранный копейный удар всею своею массой, а не рассыпаться малыми группками по всему полю. Да, все срабатывало, как и было задумано. Противник только сильнее спло-тился, становясь особенно уязвимым именно для таранного удара. Сам бы князь на месте бека, наоборот бы, как можно шире раскинул бы по полю мергенов-лучников и стегал бы врага колючей плетью стрел дотоле, пока бы тот не поменял бы тактику, или не был бы побежден. Правда, сделай бек так, князь бы тоже немедленно изменил тактику. Его воины ведь тоже были прекрасно обучены искусству метания стрел на всем скаку. Луки их были не менее мощными, а и люди, и кони их куда более защищенными, чем подавляющее большинство мергенов-степняков. Атакующая дружина легко, одним своим приближени-ем, опрокинула небольшой отряд номадов, десятка в три мергенов, запас, наверное, рас-полагавшихся у запасных коней, погнав и тех и тех навстречу врагу. И лошади и степняки, при них обретавшиеся, торопясь убраться с дороги грозной княжой хоругви, забирали влево и вправо от направления ее движения. Своим встречным движением по бокам их атакующей лавы, они преграждали степнякам, атаковавшим весь, даже саму возможность просочиться с краю. Но печенеги, собравшиеся под бунчуком своего бека, возопив нечто визгливо-устрашающее, ринулись навстречу князю со товарищи. Встречные всадники бы-стро сближались, стремительно вырастая в размерах. Им тоже, небось, страшно видеть, как, быстро вырастая, становятся все больше и страшнее его дружинные в светлых бро-нях. Со стороны степняков ударили луки, есть раненые, ага, вон справа, лошадь упала. Наши ответили. Снова к ним приближается рой стрел. Поднимая щит на уровень глаз, князь брал защиту. Наконечник одной стрелы звякнул по железу его цельнокованого щи-та, и еще одна отзвонила по защите-пластине на груди скакуна. Но и номады уже на рас-стоянии вытянутой руки, считай. Князь собрался, упершись ногами в стремена, привстал и наклонился в сторону близящегося врага. Копьем выцеливая грудь степняка, которого выносило на него самим сближением масс конных воинов, князь ждал своего момента. Когда же он увидел, как полез вверх щит супостата, прикрывая атакованную уже, казалось бы, грудь, Святослав срочно изменил направление удара, целясь уже в лицо номада. Тот, выбирая куда ему самому ударить, увидел такое изменение намерения противника в самый последний момент, когда изме-нять что-нибудь было уже поздно, только удивленно-испуганно взметнулись брови на враз побелевшем лице. И все! С хряском проламывая кости черепа, копье вонзилось в за-горевшее под жарким степным солнцем до коричневого оттенка, словно испеченное в золе яблоко, лицо степняка. Тот мгновенно умерев, уже бесчувственный, утратил стремя, сра-женный страшным ударом. Взлетел на воздух его малахай и разверзся в тонком гортанном последнем уже крике-взвизге рот. Фонтаном брызнули в разные стороны кровь и мозги. Копье же, полностью развалив череп, осталось в боевой позиции, абсолютно готовым к бою. А вокруг раздавался буйный треск скепищ, вопли, стоны и выкрики сражающихся. Кого то из степняков уже вынимали из седла, извивающимся и корчащимся на пробившем его тело копье. Кого-то просто вынесло из седла, словно порывом отчаянно сильного вет-ра. Перед князем оказался еще один номад. Этот был уже окольчужен, щит его изрядно обит железными бляхами, оружие выглядело нарядным. Увидев нацелившееся на него ко-пье, степняк попытался отклониться в иную сторону, выбрасывая щит навстречу копью Святослава. Где-то уже утратив копье, тот проигрывал в дистанции боя. В другой руке мергена взблеснула на взмахе нарядная сабля. Красивым и плавным полукругом князь об-вел острием своего копья щит печенега, нацелив его под низ, ныряя под щит. Острие ко-пья нашло там широченную бляху на ремне и скользнув по ней кверху, с тупым хряском вонзилось в тело, в тощий живот кочевника. Степняка махом вынесло из седла и брякнуло о землю, а дорогая харалужная сабля, далеко отлетев, упала наземь. Еще один гортанный вскрик и еще один гаснущий взгляд. Вынуть из его тела копье, не позволил разгон и раз-мах скачки, и князь, бросив копье, рывком вытащил висящий слева, меч. Правый, что прикреплен ножнами, справа от передней луки седла, доставать пока не стал. Рано. Щитом он принял слегка скользящий удар копья. Привычно скользнул под шелестя-щий хлесткий удар сабли, подавшись ему навстречу всем телом, резким уколом меча, найдя горло размахавшегося во всю дурь мергена. Снова изумленный взгляд и фонтан ру-ды . Ох ты! Как брызнуло, однако! Полнокровен был, ублюдок! Побратимы нарочитые рядом, рыча и выкрикивая его имя, как боевой клич, молотили печенежские выи, избивая тех в пень. Понятно, где им, простым кочевникам, чье дело вообще-то – пасти скот, вы-учиться так рубиться, как это умели делать его дружинные. Стрельба – дело иное, тут уж они – доки! С детства и до самой ветхой старости упражняются в сем деле. Чамбул степ-ных быстро истаивал, а сам князь искал выискивал, в каждый свободный момент, бунчук бека. Ага! Вон он, всерьез приблизился, то славно! И направил стопы своего боевого ска-куна навстречу. Шикарный бек к нему скребется, пузатый да дородный. Немолодой уже пожалуй ему зим за 35 минуло. Пора и честь знать! Жить дольше 35 не всякому воину и надо! Разве что великому! А вот мы сейчас и посмотрим насколько ты, бек, велик! Судя по тому, что дал себя загнать в угол, подобно крысе, так и не очень! И меч князя и сабля бека были испол-нены из великолепной стали, светлого оттенка. Прямой, как правда, обоюдоострый меч Святослава столкнулся в воздухе с искривленной, как степные пути-дорожки, однолез-вийной дамасской саблей бека. Пронзительно скрежетнула, яростно взвизгнув, на первом контакте, честная сталь! Несколько быстрых и хлестких ударов, исполненных обоими бойцами, привставшими в стременах своих, пляшущих и дерущихся меж собой жеребцов, быстро объяснили им обоим, что на сей раз, капризная боевая судьба вынесла каждого из них, на весьма достойного противника. И они отреклись от всего происходящего рядом, полностью, доверяя один своим дружинным побратимам, другой мергенам-телохранителям. Не попустят те вмешаться в их поединок чужим, дадут разобраться честно, грудь в грудь, выделив их бой из общего буйства схватки. Не место она поединкам, но вождям, охраняемым своими побратимами, иногда дозволено. И нарочитая чадь, и телохранители-мергены, тоже яростно рубились друг с другом, сразу разглядев в противостоящих дос-тойных соперников. И все же выучка дружинников князя была повыше, да и защита брон-ная, пусть и немногим, именно сравнивая с телохранителями, но лучше. Князь, как уже говорилось, не имел привычки скупиться на покупку оружия и брони. Да и сами дружин-ные искали их с пристрастием сугубым, в свою очередь, не скупясь. Да и смешно было бы деять инако, коли от качества брони и оружия, сама твоя жизнь зависит, сплошь и рядом. Князь же с беком отчаянно и самозабвенно рубились на танцующих под ними лошадях, испытывая друг на друге весь свой богатый арсенал боевых приемов. Но вот меч князя свистнул по низу, метя беку в ногу. И попал над коленом. Цевкой плеснула кровь, а бек, закричав, утратил сосредоточение, лишь немного отведя щит в сторону. И немедленно по-лучил добрых несколько вершков светлой стали, в приоткрывшуюся грудь. Удар был от-менно силен и клинок легко пробил вполне изрядную, итильского мастера работы, коль-чугу бека, проломил ребра, проникнув примерно в то место, где, по всеобщему поверью и разумению, живет человеческая душа, и ее потревожил. Враз обессилев и обездушив бека. Плетьми повисли руки степного властелина, сабля, выскользнув, покинула десницу, а с шуйцы тихо съехал изукрашенный щит. Сам же бек, отклонившись назад, уже медленно валился из седла. Выдернув меч, отряхнув его от крови, князь оглянулся вокруг, словно очнувшись. Сразу будто утратив волю к сопротивлению, обмякли его телохранители. Ви-дя себя в центре схватки, они не рассчитывали, добравшись до ее края, ускользнуть, по-ложившись на резвость своего боевого коня. Свой долг и клятву верности они не наруши-ли, их бек погиб в честном бою с князем, один на один, никому из нарочитых Святослава, в тот бой они вмешаться не дали. Свой долг охраны бека исполнили сполна и с пристра-стием. А что ждало каждого из них теперь в степи? Жалкие обезлюдившие кочевья, давно ставшие каждому из них чужими. И они там давно уже не свои, всем, кроме матерей, раз-ве что. Да и то, только при той весьма маловероятной удаче, если бы удалось выскольз-нуть из сегодняшней сечи. Ведь эти сильно прореженные кочевья попадут, скорее всего, под власть младшего брата их погибшего бека. И многим из них снова придется доказы-вать свое достоинство и состоятельность, как славных бойцов. Об урусутском же молодом князе в степи говорили, что он принимает под свою хоругвь добрых воинов иноплеменни-ков, не была бы потрачена их честь, и можно было бы верить их клятвам верности. Их честь в сегодняшнем бою не пострадала, дрались они честно, так что вполне могли рас-считывать оказаться в младшей княжеской дружине, тем более, что среди лучников, под-держивавших в сражении витязей Ряда Полчного метанием стрел, они видели немало фи-зиономий, явно степного происхождения. Пробовать стоило, поскольку парить землю они еще всегда успеют, а в рабы услужливые, кочевников берут весьма и весьма неохотно, за-не мало чего умеют. Да и работу они работают весьма неохотно. А и в рабстве все же лучше, казалось им, нежели в могиле, если она еще будет. А то ведь и в животе у степного или лесного волка, как знать, кто из них окажется первым здесь на границе печенежских степей и русских лесов! Простым мергенам из кочевий и такого выбора никто не предоставил. Их судьба – быть избитыми и высеченными, как трава под косой косца на изокском покосе. Своему мертвому беку они уже не нужны. Ему реально никто уже не нужен! Князю Святославу они не нужны и подавно. А селянам так чем их меньше останется на свете белом – тем и лучше! Куда их деть? Только и высечь, что в пень! Нету им другого пути. Для работы в своем хозяйстве в качестве холопов, они всяк непригодны – навыков нет никаких. Про-дать их в рабство много труднее, нежели убить. Никто ж не берет! Избиваемые в лоб дру-жинными нарочитыми князя Святослава, а с тыла истребляемые разозленными селянами, чьи посевы они топтали всю эту ночь, а еще попортили изгородь и ворота, убив сколько то там селян. Нет уж, им предстояло одним за все ответить, по самому большому счету своими жалкими жизнями. И неизвестно кому из них больше повезло? Тому, кому даро-вала путь к Тенгри хану, милостивая сталь дружинников, или тому, кого нанизали на се-лищанский рожон, мужики тиуна Воилы, зверствовавшие от всей широты своих широких славянских душ, на этом смертном для степняков поле. Былой загон таял, словно снег в мае, вынесенный причудой природы из прохладной полутьмы леса, где он был сбережен и охраняем тенистыми чащами, да на открытый солнцепек! Те немногие, кому удалось, бу-дучи с краю побоища, ускользнуть и уклониться от догоняющих стрел, избивая коня, не-слись к недалекому лесу, рассчитывая, продравшись отчаянно сквозь чуждый им, как и строй дружинных, строй деревьев, удрать в степь и добраться до родного кочевья. Без же-ланной добычи, без заводного коня, с попорченным оружием и часто потраченной чужим оружием собственной шкурой, но живыми. Живыми! Иные вопросы для них уже не стоя-ли, только этот. Степных, сумевших прорваться, не преследовали, разве что били в угон стрелами. Где ж ты их догонишь, легкоконных? Они ж в степи – дома! И многие, уже сби-тые срезнями из седел, валялись в утоптанной боевыми лошадьми пашне, вскармливая ее своей теплой кровью. Остальных же просто убивали милостивой рукой. А не ходи степняк на Русь! Довольствуйся тем что сам содеял! Тогда и убивать тебя станет не за что! Плака-ло ли у кого по ним сердце? Вот уж вряд ли! Жалостливым русским бабам было о ком се-годня плакать и выть, из погибших от рук степняков. О тех, кто спас, ценой своих жизней, их и их сопливых детишек, жизни и свободу. Ну а реветь над теми, кто эту жизнь и свобо-ду отнять хотел, не очень то и надо, пусть над ними их бабы ревмя ревут! Равно как и ко-былицы степные! Дайте им светлые боги поболе такой-то работы, а нам помене! Из веси, завидев что бой уже утих, собирались бабы, поспешая к своим раненым и павшим. Было их немного, а все же были, как ни жаль! Деревенская знахарка обходила всех, отысканных в поле, своих и дружинных, не творя меж ними разницы, степняков добивали безжалостно и скоро, крайне обозленные мужики. Вот же нечисть, сами почти все поиздыхали вкруг веси, да еще и пахоту селянам вконец попортили. Сейчас, даже если спешно пробороно-вать вытоптанное поле, а будьте уверены, Воило приглядит, его таки проборонуют, уро-жай с него по осени встанет невелик совсем, так много семян и робких пока еще всходов изгибло, прибитыми тяжелыми копытами боевых коней. Ну а то зерно, что еще жизнеспо-собно и не вышло на поверхность, неизвестно как себя и окажет в утоптанном конскими копытами грунте, да еще и вспоенное человечьей кровью, вместо дождевой воды. Добро, коль сам-четверт, а то и семян не обретешь взад. Битва утихла, лишь изредка отзываясь прощальным звоном-скрежетом столкнувшейся стали. Немногие из переживших избиение степняков, пригнувшись и сжавшись в комочки, в своих седлах, мчались к лесу, надеясь по дневному времени пройти его, выбравшись к вечеру на степную сакму. А там уж Тен-гри всевластен, не даст погибнуть своим верным почитателям-мергенам. Это здесь, на этом проклятом отныне поле властвует страшный урусутский бог воев – Перун, чье имя выкрикивали, гремя раскатистым «р», дружинные: «Пер-рун! Пер-рун!», атакуя степных в сомкнутом конном строю, стремя в стремя, главном боевом построении тяжелой конницы. Его имя и сейчас торжествует над полем, вместе со славословием Святославу, князю-спасителю веси, заступнику и надеже ее, отныне и до веку. Ждан, выйдя на окраину леса, еще до начала боя, с конем, узду коего, уже привычно зацепил сзади за свой пояс, упоенно наблюдал за сражением, видя как славные нарочитые, гордясь своим оружием, бронями и боевым умением, легко побивают степняков. Хотя в самой середине схватки, где совсем рядом оказались княжая хоругвь и бунчук бека, сеча была равная и злая. Но и там сказывалось преимущество в оружии и защите, а также и в умении вести бой вместе. Видел Ждан и схватку князя с беком степняков. Молодое пре-красное зрение, позволило ему наблюдать бой в деталях, оценить умение обоих. Но вот пал бунчук и организованное сопротивление, словно враз надломившись, иссякло. Видно было, как сдаются, протягивая сабли дружинным, телохранители бека и как одиночные всадники, сбиваясь на ходу в малые шайки, улепетывают с места сражения. Кого из них настигала меткая стрела, иные же так и просто уходили, избивая своих лошадей, а кто и кромсая тех ножами, добиваясь от них максимально быстрого карьера. Внезапно малец увидал, как трое конных, понеслись союзно прямо в их направлении. К ним быстро при-соединился четвертый. Вскочив в седло, он полетел к дружинным заводным коням, пре-дупреждая отчаянным и заполошным криком, о приближающихся степняках, княжого джуру Ратмира. Джура, даром, что сам немногим старее Ждана по возрасту, панике не поддался, быстро изготовившись к бою, повесил щит на грудь, доставая лук из налучья и поспособнее пристраивая тул со стрелами. Вздернул его повыше, дабы оперенные бород-ки добрых срезней оказали себе по-над плечом, облитым кольчугой. Проверил, добро ли выходит из ножен меч, кинжал и замер, наложив стрелу на тетиву. Только крикнул Жда-ну, вспомнив, что тот метать стрелы с коня и рубиться с седла, не больно-то добер, но по-хвалялся добрым умельством бить из лука, на твердой земле стоя: - Ховайся в лес, Ждан, оттуда мечи стрелы в степняков! Ждан подскакав к нему уже почти вплотную, все поняв, шарахнулся на махах в лес. Там снова заведя повод за пояс затаился, кинув срезень на тетиву и принялся ждать, как к тому и понуждало его собственное имя. Убегающие лютой смерти от нарочитых мечей и селищанских рогатин, молодые ис-пуганные степняки, выскочили из-за лесного рога все четверо сразу и опешили, завидя всего в 3 – 4 перестрелах, табун в добрую сотню конских голов. Даже глазам своим не по-верили, ухорезы несчастные. Вот она, их награда за весь пережитый сей ночью смертный ужас. Тот одинокий урусутский конник, наверное, повредит кого-то из них стрелой. Что ж, это справедливая плата за их успех в общей неудаче чамбула и бека. Сам же он, считай уже покойник! Эти степняки были из одного кочевья, того самого старого одноухого Ту-гута, откуда и ушли недавно Ждан с Шугой. Пригнать домой этот табун оседланных ло-шадей с непустыми, надо быть, переметными сумами, показалось им действительно даром их степного бога Тенгри, решившего возблагодарить и облагодетельствовать их за вер-ность. Награждая за пережитый смертный ужас ночного и особенно утреннего боя с кон-ными у этой жалкой урусутской веси. Как она там, Крайня, что ли? Стоимость табуна за-метно и заведомо превышала все имеющееся у их кочевья, и была прекрасной компенса-цией за потерянные жизни всех мергенов из их кочевья, бывших в чамбуле, уже никогда не возмогущих вернуться к своим родным кибиткам. И, не сговариваясь, молодые мерге-ны, враз взмахнули нагайками. Обжигая конские бока болью, понуждая тех, ускорить их и без того быстрый карьер. Русского всадника, словно рывком приблизило к ним. Тот, вполне спокойно повесив щит, изрядно окованный железными бляхами, на грудь себе, си-дя на стоящей лошади, дожидал их, растягивая свой лук до самого уха. С расстояния по-ловины перестрела и все мергены и урусутский коновод разом натянули тугие луки, отво-дя левую руку к самому уху. И враз метнули все свои стрелы. Стоявший на месте, и акку-ратно целивший из состояния покоя Ратмир, ударил намного точнее степняков. Его сре-зень точно нашел грудь передового степняка, основательно ее разворотив, зане тот успел утратить свой щит еще во время рубки возле веси и прикрыться ему от целящего в него страшного смертного острия, было попросту нечем. Одна из стрел степняков, нацеленная в лицо Ратмиру, была им вовремя замечена. Он немного пригнулся, получив эту стрелу в верхнюю часть своего клепанного островерхого шлема. Тот оказался для нее достаточно прочен, хотя звон наконечника по шлему и отдался звуком недалекого била, в ушах Рат-мира. А обод шлема пребольно ударил по голове, несмотря на смягчающий удар мягкий подшлемник. Стрела другого степняка, нацеленная в грудь, туда и попала, угодив, по счастью, точнехонько в металлическую бляху щита. Не пробив ее и отразившись, стрела стрижом распластанным мелькнула перед глазами Ратмира, уходя в небо, и унося туда свое трепе-щущее, словно от обиды за такое с ней негодное обращение, оперение. Третий мерген не успел прицельно метнуть свою стрелу, так же как и самый первый, битый стрелой Ратми-ра. Откуда-то из лесу, во фланг атакующим мергенам, мелькнула еще одна стрела-срезень, вонзившись тому под ребра. Дернувшись, кочевник задрал свой лук вверх и закидываясь навзничь из седла, вонзил свою стрелку прямехонько в воздух, словно желая ею в отмест-ку поразить своего бога Тенгри, так его и не уберегшего. Двое оставшихся в живых, еще нахлестнули своих скакунов, спеша добраться до урусута, укрывшись его телом от того, кто стрелял по ним из лесу. Шлем у Ратмира ударом тяжелой стрелы, сбросило с головы и он, зацепившись ремнем бармицы за побродок, словно дурацкий колпак, застрял скошен-ный, на макушке. Вторая стрела нашла бы тело Ратмира, если бы он не поспешил поднять своего коня на дыбы, укрывшись его грудью от гибельного срезня. Опустился наземь его конь, сразу же встав на подогнувшиеся в коленях передние ноги, заставляя Ратмира, гря-нуться через его голову. Ловко перекатившись через плечо, учили его так, тот убрался за другого коня, выронив при этом лук и потеряв тул со стрелами. Но и этому степняку его удача не принесла пользы. Из лесу вылетела еще одна стрела, ударив его в живот сбоку и он, обняв шею своего коня стал медленно сползать из седла. Последний же степняк, неве-домым чутьем воина, уловив, откуда мечет свои смертоносные стелы спрятавшийся в лес-ной чаще удачливый стрелок, метнул свою стрелку туда. Но выцеливать очень точно, не видя противника, он не мог и его срезень пробил, глухо стукнув, череп скакуна Ждана, мгновенно убив его. Ждан, постарался вовремя вырвать ноги из стремян, поскольку рва-нувшийся в предсмертном судорожном движении на дыбы конь, стал заваливаться на бок, норовя подмять его ногу под себя, лишив Ждана возможности передвигаться. Но навыка мигом покидать седло убитого скакуна, сгруппировавшись, у парнищи еще не было и, слетев с седла, он, нелепо взмахнув руками, откинул куда-то свой лук, теряя возможность биться на расстоянии. Но и степняк, увидев рванувшегося к нему из под коня, Ратмира с обнаженным мечом, уже не успевал бросить на тетиву следующую стрелу и вынужден был опустив лук, рвать свою саблю из ножен. Наскок пешего Ратмира он отразил легко, заставив того снова отскочить в дистанцию и надвигаясь на него конем. Однако, скорости стоптать назойливого руса у всадника не было. А из лесу, оставшись без лошади и без лу-ка, уже бежал, выхватив свою саблю из ножен, Ждан. Оставшись один верхоконный про-тив двух спешенных противников, номад ничего лучшего не придумал, как прижавшись к шее своего скакуна, погнать его нагайкой в степь, забросив на спину свой круглый щит. Кто их знает, а вдруг тот из лесу еще при луке! Не зрел он, что Ждан того уже лишился. Этот, возле коней, номад видел, только с мечом. Степняк счел за лучшее не искушать бо-лее судьбу и настегивая коня взывал к Тенгри и Ульгеню , прося их защитить его от мер-зостных происков злобных хар . Старший сын престарелого Тугута, Туршуд, уносился в степь, надеясь только на крепость ног своего скакуна. Ему ли, сыну этих степей, не найти в них дороги к родному кочевью, принеся туда горькую весть о гибели девяти других мер-генов, отправившихся с ним за зипунами к русской веси, со злым для них всех именем Крайня. Ему повезло пережить эту ночь, и он снова мчался под чистым небом, а те два урусута почему то не метали вслед ему стрел. Почему? Откуда ж ему знать? Может быть в родной степи ему удастся начать снова нормальную жизнь, хотя, после гибели их родово-го бека, появится новый бек, скорее всего, его младший брат. Только он, Туршуд не ока-жется так глуп, чтобы пойти к тому черным вестником, прямо сейчас. Очень надо, чтобы на нем выместил бек свое горе. А дома он, конечно, расскажет об их отчаянном прорыве через тучи урусутских всадников, побивших остальных мергенов, но не сумевших достать его, храбреца и удальца Туршуда. Главное – он жив, а все остальное, надо думать, как-нибудь приложится! Он молод, у него есть конь, сабля, лук со стрелами и пусть и посе-ченный, но щит. Пику он утратил еще в общем бою, обломив ее о чей-то щит. Все еще бу-дет у него нормально. Только почему-то ему показалось, что тот русский кметь , бежав-ший пешим из лесу был очень сильно похож на их полоняника Ждана! Он успокаивал себя: воистину у страха глаза очень велики! Ждан сейчас тихо сидит на цепной привязи у кибитки его отца, Тугута, ожидая приказа идти что-нибудь делать по хозяйству. Откуда ему тут быть? Впрочем, урусуты все на одно лицо! Он запросто мог и перепутать. Спрыгнув с коня и упав на землю, Туршуд очень внимательно вслушивался в сакму, но она не доносила до него слитного движения погони или хотя бы кого-нибудь одного сзади. Он снова вскочил в седло и, окончательно успокаиваясь, повел своего конь-ка сначала галопом, а потом так и вовсе шагом. Заводного коня у него не было, следовало старательно сохранять силы этого. Несколько позже, из лесу выедет еще пара – тройка всадников, кто безоружный, а кто и при кое-каком оружии, сумевших избежать бойни у веси. С превеликим трудом пройдя сквозь чуждый им, степным мергенам, лес, и спешно уходящих в родные кочевья, в привольную степь. Но своего кочевья Туршуд достигнет первым, принеся туда злую весть. Узнав в кочевье, что Ждан сбежал из полона с Шугой, убив его дядю Сугута и повязав его двух младших братьев, еще в ночь их ухода на сбор-ный пункт чамбула, перед этим ставшим злополучным для всего их рода, походом, снова и снова станет вспоминать Туршуд того урусутского стрелка из лесу, все больше убежда-ясь, что все-таки это был Ждан. Ждан же подбежал к Ратмиру, так и стоявшему, зло глядя вослед уходящему степня-ку, с мечом в деснице и щитом на шуйце. Разыскивать лук, тул со стрелами и стрелять вслед степному ушиду было бесполезно. Не поспеть никак! Тот, гоня коня в карьер, уже превращался в бесформенное пятнышко вдали, норовя побыстрее уйти в степь. Обернув-шись к подбежавшему Ждану, Ратмир хрипло спросил: - Ты как, Ждан? Не ранен? Цел? - Цел! А вот коня утратил вчистую! - Я тоже. Ништо. Седла надо только снять. И сбрую тоже. Поймаем вон тех двух, ос-тавшихся от степных, да и их самих обшарим. По обычаю они наша с тобой добыча. По-делим? - Поделим, конечно! Вместе ведь ратились с ними! - И дела нет, что ты стрелил двух, а я одного? - И дела нет! Если бы они так не рвались к тебе, меня бы там в лесу стрелами бы за-просто посекли. И времени бы им вполне хватило! Наших то следом так и не видать! - Это уж наверное! Солидно подтвердил Ратмир: - Я слышал князь тебя прочит, как и меня, отдать в обучение к Любиму, старшему сыну боярина Асмуда! Пойдешь? - Конечно! А что, у меня есть выбор? - Ко князю Святославу в дружину набором не набирают, туда, наоборот, все попасть норовят! Захочешь уйти и искать своего счастья опрично от него и его дружины, препят-ствовать никто не станет! Иди, паря! Наградят за сегодняшнюю услугу твою, что сообщил о налете кочевых на Крайню и провел к ним в спину, и отпустят, ради Святовита! Иди вольно, ищи свою судьбу! У нас тако! Так, что? - Конечно, ко князю! Воитель он первостатейный, сразу видно! - Ты пока еще не знаешь князя, но скоро узнаешь и оценишь! А со мной кровь сме-шать не желаешь? - Я и сам хотел тебе это предложить, да не зная своей судьбы, может еще и не возь-мут в дружину-то, опасался, боясь отказа. Пошли в поле! И юноши, отойдя в поле, вырезали маленький четырехугольник дерна, надрезав большие пальцы шуец, так ближе к сердцу, слили в ямку сколько-то капель крови каждый, заложив ее снова сохраненным дерном, призывая землю и святое небо в свидетели, перед богом воинов – Перуном – что с этого мига, они – побратимы! Для каждого из них то бы-ло только первое побратимство, скрепленное совместно пережитой опасностью. Будут и другие! Потом, разбирая имущество убитых ими степняков, они пополнили свое слегка потраченное вооружение, разделили жалкое содержание их походных сум, поев из них сыру и просяных постных лепешек. Оседлав двух заводных коней получше, поймали двух коней битых степняков, вернувшись к временно оставленному табунку, снова взяли его под свою охрану. Только больше их никто не потревожил, а вскоре они услышали и ус-ловленный сигнал рога, призывавший их к селищу, и, собрав воедино, погнали заводных коней к веси… КИЕВ, 962 г., начало зимы – 963, конец зимы. Домой, на отдых, князь уже со всей своей дружиной подходил только к концу лета. Тогда, у атакованной кочевыми Крайни, они постояли всего лишь один день, справив тризну по 5-ти погибшим в бою дружинникам, 11 мужикам Крайни, 7 подросткам, 4 паца-нам, и 3 бабам и девкам, подвернувшимся под печенежские стрелы, когда дежурили в осажденной веси, искренне и борзо стараясь преуспеть в гашении пожаров. Селяне, раду-ясь, что так недорого отделались от набега степняков, сумели соорудить праздничное брашно, тем более, что князь послал за съестным в Родню и Печищи, истребовав оттуда изрядно ествы и пития, для тризны по павшим в бою. Не воевали сами, так хоть яствами пособите! На тризне Святослав объявил, что урок этого года с веси Крайняя, он брать станет печенежскими лошадьми, поскольку посевы деревни изрядно повытоптаны, давать, как и ране – зерном и иными продуктами, тем станет попросту невмочь. Коней же степных, ска-зал князь, по лесу разбрелось немало. Ловите и отдавайте на погост в урок. Кроме того князь повелел погостному боярину собрать в счет урока крайни часть дачи с Родни и Пе-чищ. Крайненские вас закрыли от разора великого, так помогите им встать на ноги, они потратились. Ждать пока у людей совесть проснется, было некогда, решено им было по-собить слегка. Обсудить все это с тиунами и Родни и Печищ, князь намеревался прямо в этом своем походе, не откладывая в долгий ящик. Более того, великий князь повелел выстроить на высоком берегу реки, означающей границу между его княжением и степью, малый острог, испоместив там полторы – две сотни пограничной сторожи. И острог тот, как оно повсюду и всегда водилось, принялся обрастать посадом, еще и не будучи достроенным. В палисаде селился работный люд, имея в случае набега степных, укрыться в остроге. Так тогда и жили. Селясь отдельно, от-хватывая земли, сколь обработать мог и хотел, платил селянин за свободу свою относи-тельную постоянной опасностью от кочевых ли, оседлых ли, неважно! – соседей. Опасно-стью изгибнуть, заедин со всей семьей под их мечами, или быть уведенными в полон и, впоследствии, проданными в рабство. А ежели селиться в обжитых уже землях и землицы тебе отломиться не столь, сколь душе твоей угодно, да и платить придет за ту оборону не-дешево, давая урок обильный и в рать княжую ходя, исполчась, раз за разом. Вот из этих двух возможностей люди и исходили. Была, конечно, третья возможность. Брать кистень, излюбленное оружие татя, и идти на большую дорогу, либо под мост многохожий. И этой пользовались тоже. Всякие ведь люди живут на свете этом, не все имеют Бога в душе, да-леко не все! Только далеко не всем такое было по душе. И не только по тому, что татей тех ловили всем миром и князь и житьи люди, что селищанские, что городские и били от души. В этом вопросе все случались заедин. В каких иных расходились, а в этом вот ни в жисть! Сам же князь, возвращаться в Киев из под Крайни и Печищ не стал, пойдя дальше на север и лишь выслав в столицу двух сланников. Те привели всю княжую дружину в земли радимичей, чей племенной князь-старейшина, сидевший в Гомие, вздумал, было, в оче-редной раз отложиться от Киева, возвратившись к обособленному способу жизни. Не по-лучилось! Быстрый рейд с двух сторон, к этому походу Святослав привлек и древлян, до сих пор считавших себя под его сугубой опалой, наложенной еще за убийство его отца, великого князя Игоря, показал радимичам всю двусмысленность их положения. Дружин-ные князя пали на радимичей изгоном со степной стороны, от северян, откуда те опасно-сти и завсе не ждали, а древляне на ладьях, идя Сожжем изобразили из себя великокняже-скую дружину. Не разорваться на лдве стороны стало радимичам, зажали их как свинью в заборе. Молодой князь ничем не выдавал своей неприязни к древлянам, даже если она и была, более того, по их прибытию, отправился в их стан на пир всего с двумя своими джурами, Ратмиром и Жданом, взятым в тесное обучение, нарочитым дружинником Лю-бимом, сыном Асмуда. Пир прошел прекрасно, все потаенности и недосказанности были сняты. Князь дал древлянам наместника из своей старшей дружины. Радимичи, зная сви-репую славу князя, в ополчении своему родовому князьку отказали, а его дружина не вы-держала первой же атаки великокняжьих нарочитых, бежала, умостив своими телами поле брани. Князь-старейшина изгибоша в ушидах, оборвав род радимичских князей-старейшин, начатый, по преданию, самим Гомием, некогда основавшим и давшим имя свое, стольному граду радимичей. Дружинники его, те, кто выжили в бою, пленены. Ра-димичи смирились и были окончательно примучены, получив свои уроки, как и поляне с древлянами до них. Они возвратились под руку Киева, теперь уж навсегда. Затем князь посетил с дружиной припятичей , отведав их брашна и, прямо оттуда, пошел в набег на полуденных кривичей. Те напуганные драмой соседей-радимичей, противились недолго, тем более, что в ополчении их земля тоже отказала своему зазнавшемуся родовому князю-старейшине. Земля хотела единения с остальными землями русов, совокупления их общей силы, как и племена ее населяющие. Вместе, все же, было гораздо безопаснее. Надо ли говорить, что перед каждым походом князь слал сказать тем на кого шел: «Иду на вы!»? Чего он этим добивался? А того, что неуверенный в себе противник, начи-нал дергаться и старательно собирал свои силы в единый кулак, чтобы не гоняться потом за ними по всей земле, а решить дело одним свирепым ударом. А кроме того, все те, кто колеблется, устрашенные, имели время оставить мысль о сопротивлении и отойти опричь, изъявив покорство великому княжению. Иные, посчитав, что сопротивление бесполезно, попросту сдавались. Следующими оказались волыняне. Оправдывая свое прозвище «князь-пардус» , Святослав передвигался с дружиной удивительно быстро, оказываясь перед врагом неожиданно, стараясчь наносить удар с неожиданного, неудобного для него, вроде, положения, всегда и всюду захватывая супротивника врасплох. И прыгал на врага, как гепард-пардус. Стараясь завершить все разом, единым страшным ударом, не давая гнили сопротивления распространяться и поражать соседние земли. Уставшая дружина, привычная к темпераменту и боевой повадке своего князя, не роптала. Еще труднее при-ходилось джурам князя, кого и в свободное от походов и боев время, продолжал манежить витязь Любим, обучая тонкостям рубки конной и пешей. Говоря при этом, что коли джу-ры уж обучения не сдюжат, сдюжить ли им жизнь во дружине княжой? Да еще и подле князя их великого? Она ведь потяжельше куда, иным разом встанет! Обучал их Любим метать стрелы с коня на полном скаку, направляя их во все стороны. А опробование толь-ко что освоенного отроками воинского умения, зачастую случалось уже на следующий день, в настоящем бою против настоящего же и ворога. Давние соратники князя только снисходительно посмеивались, взирая на крутящихся, подобно двум, одуревшим на суше от безводья и невозможности дышать жабрами, веретеницам, отроков. Добро им было по-смеиваться, а сами бы отведали! С обоих отроков ведь и обязанности княжьих джур никто не снимал. Доводилось поворачиваться и поворачиваться сугубо! Хотя из разговоров и воспоминаний, уяснили отроки, что каждый нарочитый, даже боярин и воевода наболь-ший, да что там? – и сам великий князь даже, когда-то вставал в дружине на место отрока, без нарочитости всякой. Таков уж закон дружинный. Не научившись повиноваться, не вы-учишься и повелевать толково! Так-то вот! Зато Ждан сам почувствовал, что он стал иным за это лето. Совсем иным, на многое способным, чего ранее в себе и не подразумевал даже, и чаять-то не чаял. Он мог сутками, без сна и роздыха, скакать на коне, не ходя потом в раскоряку, рубиться по целым дням, орудуя нелегким и капризным в неумелой, по первости, руке мечом, секирой, копьем, бу-лавой, саблей, либо просто палкой. Да полно вам! Всем, всем, что только можно было с известной долей фантазии вообразить оружием. И пряжкой ременной и шнурком из сы-ромяти и каменюкой, подобранной прямо с глебы . Его и аркан метать выучили, благо, парнище ко всей воинской науке зело внятен и смышлен оказал себя. И без того неплохие стрелки, отроки, научились прекрасно брать цель со скачущего скакуна. Конечно, степня-ков и многих воинов этому всему учат с детства, закладывая одновременно общую подго-товку. Но общая-то подготовка у отроков уже была, и отменная, родителями их через зад-ницы в головы вбитая, а уж специальную подготовку вели очень и очень свирепо. Паки и паки. Причем на каждой стоянке, используя любой шматок свободного времени. Проверял же качество этой подготовки лучший в мире экзаменатор – настоящий противник. Судя по тому, что парни дожили до окончания этой серии летних походов, что удалось, вообще говоря, далеко не всем дружинным отрокам, не получив при этом серьезных ранений, или калечества, а на несерьезные дружинные внимания обращать приучены не были изна-чально, свои экзамены и зачеты отроки сдали вполне успешно. Вот поэтому, впервые подъезжая к Киеву, уже по глубокой осени, Ждан осознавал себя уже полноценным дружинником князя-воителя Святослава, если не членом его стар-шей дружины, где были собраны бояре и ближние советчики князя, то уж его младшей, и большей, дружины, во всяком случае! Пусть не чадью нарочитой, так уж отроком-то вся-ко-разно! И это наполняло парня особой гордостью, хотя он знал, что, несмотря на пол-ное походов стычек и битв лето, дружина князя не уменьшилась, а выросла, вбирая в себя все лучшее воинство в тех краях, куда они ходили. Таких, как Ждан с Ратмиром были де-сятки, если не сотни. Никогда не видавшие ранее Киева, они уже ему служили. Каждый по своему, и все вместе. Когда на горизонте выросли маковки княжьих и боярских палат, располагавшихся на Горе, а солнце заиграло острыми искорками бликов в слюдяных окошках верхних башенок нарядных теремов, парни восхищенно вздохнули. Сам Город, раскинувшийся городьбой по горе, выплывал перед их удивленными взорами постепенно, павольно. Как и многие впервые подъезжавшие к Киеву, Ждан с восторгом смотрел на приближающийся город, дивясь его размерам и многолюдию. Видал он сим летом и Го-мий, и Пинск с Туровом, но тем, куда там до Киева-то! И близко не стояли вовсе! После они въехали в ворота внешней городьбы, исполненной из огромных дубовых бревен, со стрелковой галереей поверху самих стен, рубленных в сруб и забитых для боевой устой-чивости перед пороками и таранами, каменьями и грунтом, оказавшись почти сразу в шумливом и многолюдном пространстве киевского Подола, с его веселым, необъятным и вельми шумливым торжищем. Сквозь шумное буйство народа, радостно приветствующего своего молодого князя и славную его дружину, до отупевшего от обилия выкриков, слуха Ждана, прорывается звонкий вопль восхищенного, состоявшейся, наконец, встречей, Шу-ги: - Жда-а-ан! Из своего ряда, Ждану не пробиться к выбравшемуся на самый край толпы Шуге, Разве что прорубаться, так не враги ж, товарищи вокруг, они ж тебе и прорубятся, так прорубяться, что хоронить доведется. Да и дисциплину дружинную пареньт уже разумел. Шуга, поняв это, бросается в отчаянном порыве под живот идущей крайней лошади, како-вая, испугавшись его нырца, немедленно заплясала на задних ногах, норовя встать на ды-бы. Угрожая при этом скинуть всадника – нарочитого дружинника, красовавшегося, выка-тив грудь, на виду у пригожих и смешливых киевлянок. Воин, конечно же, удержался в седле, понудив своего коня повиноваться ему, вою нарочитому, а не страху своему, иначе, какой бы он был воин, да еще княжой дружины киевской, нарочитый. Усидев, дружинник глумливо изматерился на паренька, подъяв во гневе руку, с захваченной у битого им степ-няка, понравившейся ему изрядно изузоренной нагайкой. Бил ли он этой нагайкой своего коня, боевого, или, хотя бы, заводных? Вряд ли! Коней своих он любил. Да и на парнишку руку бы не подъял, если бы тот так не набезобразил. Но под удар подставляется рука кня-жеского джуры, облитая от напастей битв многих, кольчужным рукавом. Сам же Ждан обращается к боевому товарищу просяще: - Прости его, Ратибор, Перуна ради, земляки мы! Из печенежского полону весной ушидствовали вместе. Все лето друг друга не зрели! Узрел меня и с ума спятил. Малый он еще. Прости его, не держи сердца! али на меня гнев свой отдай, противиться я не стану… И воин, не желая держать сердце на юнца, земляка одного из дружинных, отдает свой гнев и снова старается красоваться перед румяными киевлянками, выпячивая грудь и распуская павлиний хвост. Это ведь куда интереснее, чем гневливо хлестать нагайкой со-скучившегося донельзя сопливого еще парнишку, метнувшегося к своему земляку, зави-дев его среди дружинных. И уже позже, выставляясь перед попискивающими от восторгов девчонками, краем глаза, воин рассмотрел, что тот и одет-то, как приличествует одному из воспитанников княжой дружины, восполнявшей свои потери тем, что постоянно растила и воспитывала молодое воинство из подростков, либо возжелавших вступить в дружину, либо просто не имевших другого выхода, оставшись без семейной опеки, как Шуга и Ждан те же. Шуга подскочил к коню Ждана, ехавшего в соседнем ряду, тот, нагнувшись, подхватил его за пояс, помогая тому вспрыгнуть на спину коня, опуская на луку седла пе-ред собой. И хотя сегодня, въезжая в град, Ждан, как и большинство молодых дружинных, рассчитывая покрасоваться, напялил блестящие на солнце кольчугу и шлем, одел поножи, добытые в походе на радимичей, и закинул на спину, дарованный самим князем клюквен-ного цвета плащ, доброго ромейского сукна, привозного и очень дорогого, их суммарный, с Шугой в седле, вес не очень сильно отяготил доброго боевого жеребца, хоть и шел он в гору. Надо ли говорить, что чести большей ради, все нарочитые и отроки дружинные, вступали в Город на боевых своих комонях. Стать их, конечно же была не как у заводно-го! И честь на нем ехать была не та! А боевому жеребцу, ярому и гордому, доводилось на́шивать седоков и потушистее и не только в гору, как на сей раз, но и отнюдь не шагом, а рысью и даже карьером. Шуга же, прижавшись к Ждану, как к старшему брату, спешил высказать все, что с ним произошло за то время, как они попрощались, тогда, весной, у ставшего для них этапным, селища Крайни. Тогда князь, решив, что мальцу не выдержать еще того темпа, какой он намеревался предложить своей дружине, маловат еще, отправил того с гонцами в Киев, с приказом, принять парня в воспитанники дружинные. Чтобы послужил пару год-ков оруженосцем у дружинных, перехватывая целенаправленно их мастерство и повадки. Князь и насчет Ждана сомневался, но решил, не выдюжит парень, отошлю из дружины, наградив за содеянное для Крайни, поздно его уже закалять, коли до сё не закалили ни жизнь немилостивая, ни напасти злые! Но Ждан показал себя терпеливым и цепким, вы-держав все, что ни выпало на его долю. Да еще и учеником парень, по словам его учителя боевому делу, молодого боярского сына дружинного, Любима, оказался весьма и весьма стоящим, прилежным и старательным. Все хватал с первого показа и рассказа, повторять заствляя крайне редко. Вдвойне князь порадовался тому, что оба джуры его сдружились, а еще больше он восхвалил их за то, что те побратались перед землей и небом со всеми су-щими на нем богами, своими и чужими, а пуще всех перед ликом Перуна-громовержца, бога всех воинов земли русской. Вот и сейчас ехал Ждан с Ратмиром бок о бок и слушал Шугу-Веселина. Тот же принялся ему показывать и описывать Киев, иногда перебивае-мый и дополняемый Ратмиром. Их князь с воеводой-боярином набольшим Свенельдом, выступая вперед, приветствовал десницей ликующих киевлян. Так они и подъехали к бо-гато изузоренными и распахнутыми на распашку, со стоящими в сияющих на солнце яро начищенных кольчугах, гриднями, воротам Горы, княжеского и боярского детинца Киева. Пройдя к капищу Перуна, дружина, первым делом, принесла идолу своего бога кровавую жертву, передав волхвам перуновым, здоровенного черного барана, специально для этой цели пригнанного от тиверцев и уличей, через чьи земли князь прошел последними в этой серии стремительных конных походов. Да не пехом, за дружиной тот баран жертвенный поспешал, везли его уважительно на руках и в седле, меняясь время от времени. Барана немедленно зарезали ритуальным огромным обсидиановым ножом, у подножия большо-го идола, исполненного из цельного дуба, украшенного искусной резьбой, с золотыми усами и серебряной шевелюрой. Стоял тот идол на самой высокой площадке над Днеп-ром, где и проводились княжеские требы. Черный и ужасно острый обсидиан на Руси не изыскивался, привозился с Кавказа и был он ужасающе дорог. Но чем не порадуешь сво-его бога? Только после посещения капища и благодарственной жертвы Перуну, дружинные, наконец, смогли расслабиться, отправившись в дружинную повалушу – отдыхать. Князь и княгиня имели задать дружине пир горой, венчающий собой их летнюю кампанию, но пе-ред этим дружинным следовало привести себя в порядок. Омыть чресла в банях своих, заботливо истопленных к их появлению во граде, и почиститься, чтобы и самим не сра-миться и князя своего не бесчестить. Обоим княжеским джурам присутствовать на пиру было обязательно, там они должны были прислуживать князю, только Святослав и этот порядок, не им, кстати, установленный, поломал, заявив: - Слуг, здесь, в Городе, предостаточно, а мои джуры, воины не из последних, делили честно со мной кровавую жатву на поле брани. Похотно мне, чтобы и сладость доброго брашна, честной яди и доброго пития, они со мной тако же разделяли. Прислужить же и подать мне чего потребуется, тут, в тереме, завсегда сыщется кому! Этой твари запечной по всему Городу не искать стать! А уж на Горе, так и подавно! На том и порешили. На пиру присутствовала старая княгиня Ольга со своими бояры и молодая Преслава, придавая ему вельми официозный характер. Но ввечеру ушли они, не желая стеснять дружинных, мешать тем увеселяться. Зато привели дев веселых. А те и не прочь были пировать с лихими и веселыми дружинными, соскучившимися по девам крас-ным, меда-вина испить, брашно княжое приести, да любовь свою дарити. Пировали всю ночь, отсыпаясь потом до полудня. Да и весь Киев не напрасно радовался возвращению князя со дружиной. Городу тоже выставила умная княгиня угощение. Столы ломились от яств, и пир был зело силен. После недели пиров и застолий, дал князь свой дружине целый месяц отоспаться, привести себя в порядок, навестить родственников, коли у кого тако-вые, паче чаяния, сыщутся. Весь месяц листопад , когда селяне и городские жители, имеющие земельные участки у города, за городьбой, самозабвенно трудились на земле, боевая дружина князя, протрудившись все лето, отдыхала, готовясь к осенним и зимним охотам, ловам и пирам. Впрочем, джуры князя и об этот период вели вполне активную жизнь, упражняясь во владении оружием. Не по разу на день они звенели на заднем дворе княжих хором мечами, порой упражняя князя, любившего поразмяться с двумя мечами против двоих противников кряду, и развивая свое собственное воинское умение. Кроме того, другой сын воеводы Свенельда, Лют, переняв отроков у Любима, учил их метать стрелы с коня в движении, шлифовал сие наитягчайшее в исполнении, боевое умение. Еще по пути в Киев, Святослав, сопровождаемый только джурами, заскочил в Вышгород, где навестил своего сына Владимира, воспитываемого Добрыней. Его жена, угорянка Преслава, по возвращению дружины и князя в Киев, приступила к отрокам, добиваясь от них, миловался ли Святослав с Малушей в Вышгороде. Отроки отрицали саму возмож-ность такого поведения князя. Понятное дело, они не сказали бы ни слова, если бы что и было, но князь был в Вышгороде всего-то четыре часа, отобедал с сыном, потом поиграл-ся с семилетним малышом, в обществе, назначенного ему воспитателем, стрыя его Доб-рыни и своих джур. Малуша, строго упрежденная Добрыней, в их присутствии так и не оставила своей светелки. В те далекие времена князь, да и простой муж, мог иметь, и по-часту имел, не одну жену, а несколько, буде мог их обеспечить всем для жизни необходи-мым. А уж если кто и мог делать это достойно, так это именно великий князь киевский. Это было бы нормальным. Но надо было знать Святослава! Очень цельный и устремлен-ный к своим грядущим свершениям, человек, он не слишком желал размениваться на жен-ские интриги и дрязги, неизбежные при наличии нескольких жен. От них и при одной-то убежать вельми сложно. Ему много милее был скрежет сталкивающихся в лютом проти-воборстве мечей, истошное ржанье и боевые взвизги коней, грома битв. Заполошный и истеричный хохот боевой стали. Ну, в крайнем случае, рев охотничьих рогов. Сына и на-следника своему княжению, он уже родил и даже в двух экземплярах, Ярополка и Влади-мира, а и Преслава, которую он поял за себя по совету матери и Горы, была снова не-праздна, ходила уже на сносях, готовясь произвести на свет своего второго малыша. Мать князя, княгиня Ольга, тоже имела долгий разговор с побратимами. Она хотела знать, не слишком ли рисковал князь в походах и требовала у джур, описать их как можно подроб-нее. Кроме того, Ольга давно уже не скрывала, что она христианка и тоже сильно не одоб-ряла языческую терпимость к многобрачию. Она всемерно пыталась добиться у отроков, имел ли князь возможность уединиться от них, чтобы помиловаться с Малушей. Отроки сразу поняли, что у их новой службы имеется еще одна сторона, связанная с интригами княжеского двора и это их сильно не порадовало. Они заговорили об этом со Святославом, но тот только улыбнулся: - А что ж вы думали, джуры? Вы приблизились ко мне, то есть ко власти верховной, богами даваемой! Знайте, что интриговать вокруг меня, а, значит, и вокруг вас, будут все-гда и всюду. Разве что в походах и на ловах охотничьих, когда вокруг только дружинные побратимы, об этом можно позабыть, хотя бы временно. Потому я так и люблю войну и ловы! Впрочем, джурам охоты и ловы тоже очень даже нравились. Когда пришел месяц грудень , сменивший дождливый листопад и наземь пал первый снег – пороша, начались частые ловы. По пороше, когда зверь еще не скован длинными холодами, они особенно изрядны и интересны для охотящихся. В облавных охотах дружина запасала дичину на зиму, именно в ту пору, когда она наиболее хороша, нагуляла, не успев потратить по зим-ней бескормице, жир, мех и тело на долгую и многотрудную зиму. После облавных охот, туши битых единцов , лосей, оленей, туров и косуль, свозились в детинец многими во-зами. На охоте джуры держались близ князя, не мешая при том тому проявлять свою удаль мужчины, воина и предводителя дружины, первого во всех делах. В буйном бою, на лихой охоте, за хмельным брашном. Снова потекли частые пиры. Князья и иные разные володетели соседних земель об-менивались послами, заключали союзы, готовились к грядущему вскоре теплому сезону. Военная же активность заметно снижалась, хотя славяне умели воевать и по зиме, исполь-зуя замерзшие реки, как торные дороги для своих ратей, большей частью пеших и санных. Но смиривший своих врагом в длинной и изобилующей быстрыми, подобными выпадам боевого оружия, походами, летней кампании, Святослав, мог не опасаться за свои земли, обдумывая свою дальнейшую жизнь и судьбу. Однако ж послов и он принимал немало. Слали своих слов окрестные властители, были гости от угров, прибегали к Киеву послы из далекой Булгарии , а из близкой донской степи, приходили для разговоров с князем са-молично печенежские ханы, Радман и Куря. Переговоры и с ними шли долго и непросто, но после них князь все больше и больше веселел. А Киев гудел зимним торжищем на Подоле, разноголосьем молви всяких иноязыч-ных гостевых наречий, разнообразием людских одеяний, зимовьем торговых гостей. Став-ший Днепр, не пускал гостей с полуночи, спускаться на полдень водным путем, как дела-ли они это теплыми сезонами. А купцы с заката, из немец, встречались тут с купцами с восхода из опричной ото всех и всего на свете, страны Син . А, подчас, если их дела позволяли, здесь же и расторговывались. Куда, мол, нпа еще идти. Понятно, чем восточ-нее, тем восточный товар дешевле, но тем и опаснее же. И, когда сходились осторожные гости, готовые уступить цену в угноду повышения безопасности торговли, так оно и по-лучалось, что торговать и гостьбу свою гостить им следовало в Киеве. И не запад и не восток, а сразу и то и то. Чем не место для мены товаврами. От той мены город и князь его держащий, достаток имел особый, немалый и постоянный. Ведь зимний путь через степь, к относительно теплому хазарскому торжищу в Ити-ле, немерянно опасен, не столько набегами на торговые караваны кочевников, тоже опус-тившихся к зиме своими кочевьями, в предгорья Кавказа и к теплому морю, где и зимой можно сыскать корм для скота, сколько опасностью унылого путешествия по бескрайним заснеженным просторам, где трудно найти человеческое жилье и топливо для костров. За-то так легко найти погибель и себе самому и своему санному обозу, в прикрытой снегом промоине, при переправе через малую степную речку, покрытую не самым надежным еще льдом. Или при переезде через овраг, степную балку, вымоину. Да и просто замерзнуть со всем обозом, остановившись посреди степи, поскольку кони твои пали от бескормицы. Да и что с них требовать, в стойле содержащихся? Они же не степные уроженцы, умеющие добывать траву из-под снега, предоставив по весне прекрасную добычу, как степным вол-кам, так и самим жадным печенегам-степнякам, нашедшим твой вымерзший поголовно обоз. Брезгливо обыщут они вытопленное солнцем из-под снега трупье, уже потраченное степнвыыми лисами. Изымут мошну и твою и твоих попутчиков и спутников. И, главное, безо всяких трудов станут воистину счастливыми обладателями твоих товаров. Даже и греха смертоубивства на душу свою не взяв. Все достанется им, все и даром! Что в полной исправности и сохранности, а что и подпорченное морозами и снегами безвозвратно. Потому те купцы, кто шел по первому разу, да и те многие, кто и поопытнее, зимова-ли в Киеве, устраиваясь на прожитье по дворам своих киевских контрагентов, знакомцев и по постоялым дворам, именно на такой случай и существующим. предпочитая договари-ваться с проводниками и выбираться в путь по весне, вскорости после ледохода и вешнего половодья, егда степь вновь зазеленеет. Ближе к травню, короче. Обоим отрокам, жившим в дружинной повалуше князя, заботиться о насущном про-питании не следовало. Кормил князь своих дружинных сытно и вкусно, никого не ограни-чивая в яди и питии, полагая, сами разберуться сколь и кому нать, собственная душа – ме-ра. Хватало им времени, чтобы пошляться, наконец, по Киеву, понаблюдать житье-бытье киевлян, примеряясь к нему своей меркой. Не всеж время и им учиться, перенимая боевой опыт у своего боярина-нарочитого. Часто к ним мог присоединиться и Шуга, хотя вот уж ему-то вполне хватало забот с обучением дружинному мастерству. Ведь в травне меся-це ему предстояло посвящение в отроки-оружничие , а это означало вполне специфиче-ский набор испытаний. Парню очень хотелось стать оружничим, чтобы года через два по-пробоваться на посвящении в дружинные отроки. Времени для подобных прогулок пар-нишка имел намного меньше. Но случалось, порой, они сходили с горы на Подол, отправ-ляясь по торжищу. Не то чтобы парнищам надо было что-то купить, хотя и зажитье у них уже водилось, особенно у Ждана с Ратмиром. Просто хотелось им, как говориться, людей посмотреть и себя показать. Насмотреться на шелег, да еще и покрасоваться на резан. То насмотришь на торжище красну девицу, дочь, там, али жену молодую, скажем, купца, ли-бо какого покупателя. Ей уже давным-давно жутко наскучило сидеть без дела, глядя на работу, кормящего ее мужчины. Все ей наскучило, на все она, дура, дуется, сама ничего не умея, только флиртовать и дуть губки на своего кормильца и добычника, де, скучен ты! И она радуется малейшей возможности пожеманничать и пофлиртовать. Парни были совсем не прочь оказать ей в этом действенную помощь. Да и не только в этом. А то еще дошлый купчина нашел где-то и сумел приволочь в Киев какую-то дикови-ну, например бородатую бабу, или какого-нибудь карлу, уродца заморского, поперек себя шире и кажет его досужим киевлянам за мелкую мзду. А самое лучшее и наиболее дос-тойное в таком разе понаблюдать диковинку задаром. Да устроить это не силой, а хитро-стью. Силой, диво ли, двум гридям дружинным, воинам, распробовавшим вражескую кровь, силой и дурак сумеет. А вот хитростью, то да! То зарило! А то и хлебнуть на тор-жище пивка, сравнив его с княжеским и убеждаясь, раз за разом – а и не хуже вовсе! А то еще забраться, пройдя все торжище насквозь, в какую-нибудь слободу. Там всегда най-дутся досужие парнищи, считающие себя обиженными тем, что эти чистенькие дружин-ные отроки, ни черта не умеющие и ни хрена не делающие, шляются по торгу чистеньки-ми, в нарядной и доброй одеже с чистыми, незамаранными работой, руками. Еще и девок привлекают, манят несбыточным. То есть обломиться-то ей вполне и обломится с ихним на то удовольствием, а вот замуж – так и очень надо было! Непорядок! Надо почесать об их рожи кулаки, посворачивать им их аккуратные носы на сторону, понаставить синцов под очами, чтобы было чем себе подсвечивать по ночам, егда взад побредут. Сегодня пар-нищи шатались по переулкам усмарей . Здесь весьма неприятно пахло, если не сказать доподлинно, что просто гнусно воняло. Смотреть здесь было, откровенно говоря, нечего. Ни красивых вещей, ни интересных диковин, ни съедобной вкуснятины. Тяжело здесь бы-ло рассчитывать найти и бездельную красотку, склонную пожеманничать. Сидят все по своим теремам, да избам. Вонищи лютой хороняться. Только кожи и кожи вокруг. Сви-ные, телячьи, коровьи, лошадиные, лосиные, всякие… И еще крепкие кулаки дюжих ре-бят-подмастерьев из усмарей. Парней из этой слободы знали повсюду, как отменных бой-цов и пробовать свою удаль именно на них, отваживались совсем немногие. Да вот только дружинные парни почти все и принадлежали к этим немногим. Гридни из младшей дру-жины, нет-нет, а наведывались к усмарям, почесать кулаки друг о друга. Сами весьма и весьма крепкие парни, дружинные вовсе не рассчитывали удивить усмарей, пусть даже и подмастерий, недюжинной силой и телесной крепостью. Эка невидаль. Неутомимые мышцы тех, накачанные тяжелой и постоянной работой у чанов с поспевающей кожей, когда парнищи часами мнут эти кожи, доводя их до нужной кондиции, не превзойти ника-кими тренировками, даже и сверхупорными. Нет, дружинные брали умением драться, знанием тактики боя, дисциплиной своих стаек и общей развитостью тел, когда никакое движение исполнить нетрудно. Тем у чанов да в нагбе повседневном, такой, понятное де-ло, не выработать ни в жизнь! Зато уж силищу рук страшенную и неодолимую, ты выра-ботаешь себе всенепременно. Наши отроки сегодня тоже искали именно таких развлечений. И, разумеется, нашли! А чего ж бы им даром-то трудиться! Навстречу им, наконец, выдвигалась стайка из 4-х усмарей, широкоплечих отроков, возможно уже и вышедших из возраста подмастерья или ученика. Драться по неписанной правде подобных сражений, предстояло голыми руками и отроки спешно принялись организовывать свой гуф . Их слабостью, конечно же был Шуга, самый младший, и менее иных опробованный в подобных боях и просто еще недос-таточно накопивший, по своему малолетству, мышечной массы. Зато был он невероятно быстр и проворен. А уж уворотлив, так и еще более! Вот и следовало эту его особенность использовать! Превратить слабость, наоборот, в силу. Так их завсегда поучал сам великий князь, когда брался говорить с отроками. Всегд надо стараться обернуть свою слабость силой. А силу врага сделать его слабостью. В этом залог победы! Бой с парнищами-усмарями, Ждану с Ратмиром, по их сугубому мнению, надлежало принять вдвоем, рискуя внеочередными синцами, а Шуге надо было предоставить возможность, не будучи связан-ным основным сражением, атаковать их противников с флангов, а лучше всего, так и со спины. Не ждут усмари от дружинных такой прыти, не должны ба ждать! Старшим в их команде, по общему солидарному решению, утвердился Ратмир. Он и принялся распоря-жаться, пока настороженно интересующиеся друг другом группы, сближались. Не спеша, вдумчиво и основательно, поливая друг друга матом и нехорошими словесами! Стараясь именно сейчас понять и оценить сильные и слабые стороны друг друга. После-то некогда встанет! Шуга был отослан во вторые ряды, линию баталии, джуры намеревались сдержи-вать какое-то время вдвоем, используя свое умение вести оборонительный бой, добытое в дружинных учениях. Предоставив своему быстрому товарищу, завидную возможность выйти в тыл сопер-никам, нанося им максимальный урон и творя опустошение в их рядах, они могли рассчи-тывать на общую победу, тогда каак сражаясь «честно», грудь в грудь, были обречены по-ражению. Кулачному бою и защите при таком типе сражения, дружинных тоже учивали, отменно и прилежно. Поэтому четыре молодых усмаря, были несказанно удивлены, когда, уже вступив в драку, поняли, что воюют с ними только двое дружинных, третий же, соп-ливый, как они уже успели его окрестить, куда-то внезапно пропал, выскользнув из рас-смотрения. Ровно исчез куда-то, ничтожный! А куда? – им-то даже и высматривать, за уже почавшейся свалкой, было особо и некогда. Он попросту исчез из их невероятно су-женного дракой, поля зрения. Пока двое приятелей-джур, невольно пятясь, перед превос-ходящими силами усмарей, держали слаженную и грамотную оборону, работая в основ-ном на блоках и, как учили на тренировках в дружине, пособляя товарищу, не давая на-сесть на того втроем, пока другой связан тесным боем с четвертым супротивником, Шуга, незаметно выскользнув из-за их спин и стремительно обежав дерущихся, оказался за спи-нами супостатов. Его решение было удивительно простым и не менее того эффективным. Отрок, атаковав сзади, нанес два быстрых и очень хлестких удара по подколенным сгибам опорных ног двух средних противников его друзей. Кто никогда не пробовал подобного удара – рекомендую! Попробуйте! И, уверяю вас, не пожалеете. Свое удовольствие неиз-бежно поимеете! Самый легкий тычок в эту область, заставляет любого даже очень силь-ного и подготовленного бойца, немедленно и бесповоротно утратить равновесие, подав-шись всей верхней частью своего тулова вперед, туда, куда смотрит, непроизвольно опус-каясь махом на колени. Обнаружив, становящихся перед ними на колени, как христиане перед Святым Рас-пятием, двух средних противников, джуры не преминули их отоварить молодецкими уда-рами ног, широко практикуемыми при одиночном бое на мечах и секирах, а потому и ста-рательно им поставленными их дружинными наставниками. При этом отроки все же на короткое мгновение упустили из внимания двух крайних бойцов-усмарей, которые в свою очередь и наградили их молодецкими ударами своих увесистых кулачищ. Ждана в глаз, вызвав у того перед взором целый фейерверк и необычайное многоцветье долго не мерк-нущих искр. Еще потом парень недоумевал, как это ништо не возгорелось вокруг от тех искр, в деревянном и высохшим с лета Киеве, даже и в слободе усмарей, всей, казалось бы пропитанной агрессивными жидкими средами, употребляемыми сплошь и рядом в деле усмарном. Ратмиру досталось по челюсти. Но кулаки умарей были теми предметами, зна-комство с которыми не добавляет боевой устойчивости и самому закаленному бойцу, и, потому, правильное сражение распалось. Но последние остатки сообразительности еще не выбитые из отроческих голов, славными ударами усмарей, подсказали джурам, даже и в их полуобморочном ныне состоянии, правильную линию поведения. Пользуясь тем, что их общая подвижность была намного выше, парни сумели некоторое время уклоняться от продолжения драки, тем более, что двоих оставшихся усмарей, самозабвенно отвлекал на себя Шуга, только уворачиваясь от их кулачищ, но даже и не пытавшийся с ними сразить-ся. Куда ему, маломощному? Когда же побратимы обрели вновь способность более или менее успешно продолжить побоище, они немедленно вступили в сражение, спасая бедня-гу Веселина-Шугу, кому уже становилось совсем невесело. Его загнали в угол и намере-вались добротно, со знанием дела, вдумчиво и любовно, отделать кулаками. Усмари завсегда предпочитали кулаки, каковые и были у них главным инструментом в бою, понапрасну пренебрегая ногами, используя те лишь как подставки под свой корпус. Этим они сильно и напрасно обедняли весь доступный им арсенал ударов и боевых прие-мов. Атака джур, снова произошедшая сзади, сорвала коварные, но, скажем честно, пра-ведные, намерения их противников. Два противостоящих тебе противника, разделенные меж собой пространственно, неизбежно разделяют внимание бойца, не давая пристально сосредоточиться ни на одном из них. Так же произошло и в этот раз. Усмарей быстро и без особых уже затей и тактических изысков сложили в кучку. Однако, заметив, что к их ранее потерявшим способность участвовать в битве товарищам, начинает помаленьку воз-вращаться подвижность, а от слободки усмарей вполне способно подойти подкрепление, отроки почли для себя вполне честным и достойным, покинуть поле сражения, изникнув, и не свершив на нем положенный пир, для чего можно было использовать корчагу пива и два калача, принесенных усмарями. Их отход был продуман заранее и, потому, красив и стремителен. Подхватив чужие корчаги и калачи, ставшие их троыфеями по праву побе-дителей, они тремя винтами лихо ввинтились в торжище, пройдя его самым быстрым хо-дом, на какой были способны. Сбросив, тем самым, возможную погоню со своих плеч, ес-ли она и была. В чем, впрочем, впору было усомниться. На Гору они восходили уже ближе к темноте, проведя на торжище удивительно на-полненный событиями день. Там Ждану наполовину оторвали рукав зипуна, а Шугу также снарядили синцом под глаз, чтобы не больно-то он и отличался от товарищей. Но и они кое чего сумели! Стырили у зазевавшегося купца несколько кругов ароматной, с чесноч-ком, колбасы, и увели круг сыру у зазевавшегося сыродела. Умение толково украсть в дружине тоже не преследовалось, относясь к набору совершенно необходимых в воин-ском деле приемов и навыков. Вот красть у свох, дружинных было позором несмываемым. За это без лишних слов из дружины гнали. А воровство на торжище, да если ты сумел и не попасться к тому же, для отроков дружинных проступком не почиталось. Оттого-то на торжище их и не особенно жаловали. А они жалованья там и не искали, их князь жаловал, он же мог и наказать… Да, день прожит явно не зря! Поутру, выезжая в охоту на единца, князь подсмеивался над своими джурами: - Ну, что, голуби, где бяху , где сие узорочье обрели? И указывал на синцы, утвердившиеся под глазом Ждана и на слегка свороченной скуле Ратмира, а досужая дружина, враз подхватив насмешку князя принялась трепать языками заедино: - Так, оне ж, княже, по малолетству своему сугубому до се всход в терем осилить без калечества не могут. Вот и сшибают друг друга, катясь вниз, аки городки худые, с кона вышибленные битой! - Не! Напрасно на парней грешишь, всход оне уже осилили недавно. А вот с дверцей нужного чулана в повалуше никак не совладают! Рвут ея, почем зря, кажен на себя со зве-ством каким-то скаженным, ровно вражина она ползучая, а не дверь вовсе! Один сидя над очком, иной на подходе. Тако друг другу и поболе синцов наставить совсем не штука! - Да не, братие, не то все! Надысь с Подола на Гору ввечеру взъезжал, аж гли! Два каких-то чурбака сверху вниз катятся. Только таперя и осознал, собравшися мыслею во-едино! Оне то были! Оне! Поклянуся в том, братие, даже и на оружии бранном, оне! И дружный гогот и ржание комонников, от какого даже лошади, уж на что они при-вычны! – прядают ушами непритворно. А чей конь норовистее иных будет, так и вовсе норовит на дыбы встать. Коней одерживают и оглаживают, успокаивая, а и гогота своего жеребячьего не унимают завсе. А что, молодо – весело! Только самый старший и мудрый из них, Асмуд, свое оторжавший еще до нарождения многих ржущих ныне, всего лишь лыбится в усы и густую, седую наполовину бородищу, суета, мол, все словесная, дурь мо-лодая наружу просится! Ото ж, брехуны побрехучие! А и огрызаться если пробовать, тоже по смешному надо. Отроки сие давно уже усвоили, иначе станешь возлюбленным посмешищем всея дружины, жить не дадут ведь совсем, оглоеды! Заклюют насмерть, как худого цыпленка заклевывают, бывает, его более справные сотоварищи! Всё будут язычищи об твои бока чесать! Вот и крутятся отроки в седлах, виртуозно и весело отругиваясь: - Ты то сам, давно ли все ступеньки пьяным обликом своим по тому же всходу пере-считывал? Может подскажешь нам, знать бы на будущее, сколь их там, а? - Может, ошибся, паря? Не обликом он считал, а гузном! - У него ж облик от гузна распознать – задача непомерно чижолая, разъел, однако, харю! - Не, што ты! Обликом считал! На гузне ж ничему мыргать! А там, точно зрел, мыр-гало! Вот, братие, поклянуся! Землю есть встану! - А, моть, у няво на гузне очи прорезались, а? Чтоб прицел брать, егда в нужник по-пал! - Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо! И уже, обернувшись к иному дружинному, усомнившемуся могут ли джуры спра-виться с дверью нужного чулана. - А не тебя ли с портами на коленях, третьего дня, выгрузив из нужника, голым гуз-ном отсвечивать на дружинном дворе заставили, дверь рванув шибко! То-то все бабы из портомойни оборжались до коликов утробных! А не мечтай в нужном месте, не одному тебе отведено! Обчее, дак! То для всех место зело нужное, оттого и зовется так! Справил свою надобность и брысь! Будя! Пусти иного кого! Или заводи себе отдельный чулан, ни-кто не супротив! Но – за плату особую! - Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо! И хватче всего отвешивают последнему гридю: - А и правда твоя катилися мы с Горы да к Подолу. Ходить надоело, так проще. от-дыхаешь борзо, когда катиссе. Не спробовал? Ой не отнекивайся, шалун! А во чтож мы уткнулися на при конце нашего скорбного пути? Мягкое такое? Не ты ли там, опившись, возлежал, как боров, в луже? Похрюкивая и взвизгивая, час от часу, а? - Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо! Ржут, потешаются нарочитые, шатаясь от смеху в седлах. По нраву им такое состя-зание, потому и затевают они его при каждом удобном случае. А и не при удобном тоже затевают. Все лучше, чем морды хмурыми ящиками возить! Когда прибыли к месту охоты, уж основательно рассвело, завидняло целиком и пол-ностью. Распорядитель охоты и местный тиун, обсказал князю, что мужики-загонщики все изготовились. Весь кусок пущи с согнанным туда зверьем стянут ровно ободом из за-гонных мужиков. Пора уж и дружинным места занимать, предлагая князю выбирать, кто и где станет. Глубоким снегом, разгребя его сапогами, пошли к дубраве, где по словам тиу-на залегло несколько секачей, может 10, а может и все 20, как их там точно сочтешь? Жратвы им там море разливанное, лишь лычом снег раздинь, да листву, по осени наземь легшую, подними, и жри. Отчего ж им в лежке-то ленивой и не поваляться? Сытно и сон-но. Князь избрал себе место напротив кустистого подлеска, остановив лошака шагах в 10 от лесу. Оба джуры поместились в пяти десятках шагов позади, не помешать бы княжой охоте. Долго стояли тихо, прислушиваясь наряжено к крикам и гомону загона, близяще-муся лаю собак, гнавших секачей в сторону дружинной цепи. Совсем притихли и князь и джуры, не шевельнуться, не высморкаются! Лишь тихонько охлопывают по шеям, смиряя коней. Не спугнуть бы секачей! Своим тонким нюхом, куда там волчьему даже, единец их не распознает, ветер взят с умыслом, выдувает запахи из лесу на них. Но вот приминая подлесок, сильно затрещало. Идет секач, поспешает. Да вот трещит не в одном месте, од-нако. Кабы он там один оказался, а то ж так и несколько враз выскочит. На лошадей пах-нуло кабаньим диким духом и уставились налитые кровью бешенные глаза. Лошади отро-ков, попривыкшие ко всякому, быстро успокоились оглаженные хозяйской рукой. А вот князь сегодня на молодом коне, объезжать новичка принялся. И когда, раскинув ближние кусты, матерый и крупный одинец, сверкнув ядреными, в добрые три вершка , клыками ринулся на князя, конь под ним заплясал. И тем не менее, рука Святослава его не подвела. Он любил и умел воевать с копьем. Володел им ровно рукой своей. В кольцо обручальное попадал на Воиновом поле , на всем скаку с коня. Точно выцелив единца, стоя в стреме-нах своего пляшущего на задних ногах коня, удобства боя ради, князь воткнул острие на длинном ратовище, чуть обочь, позади страшной головы секача, доставая до кабаньего сердца. Лобешник кабана снаряжен такой костью, ее не всяк и копье-то возьмет, разве что разогнавшись на коне! Там броня, иной кольчуге на зависть! А тут, попал по месту. Креп-ка рука у князя, хоть и матер зверь. А здоров-то здоров! Громкий визг пронзил простран-ство, впрочем такие взвизги доносились уже со многих мест, где стали дружинные наро-читые. Всюду азартно били зверя. А из кустов, подобно стремительной торпеде, ко князю метнулся еще один секач. Редкий это случай, чтобы два матерых секача, убегали столь близко друг к другу. Не склонны они к компании, как себе подобных, так и чужих, кого бы то ни было. Разве что в вёсну, крогда свиней своих охаживают. А у князя копье, как назло увязнуло в первом секаче, им добытом. Этот же метнулся под ноги княжому коню, легко свалив того, да и не мудрено – этакая гора сала, а еще пуще того – мышц, разогрев-шихся на разбеге! Князь заученно освободился от стремян, отпрыгнул, падая, и перека-тившись через плечо, ускользнул от того, чтобы оказаться подмятым упавшим конем, коему секач уже вспорол живот, выпустив наружу сизые его внутренности, дымящиеся на морозце, и разворачивался в снегу, путаясь и оскальзываясь в горячих конских кишках, атакуя князя. Тот, выхватив меч, ждал супротивника. Да только Ждан и Ратмир не для то-го тут были, чтобы допустить такое непотребство! С мечом, против секача? Можно, ко-нечно! Рискованно, но можно! А вот нужно ли? Заставив своих коней быстро обойти се-кача с двух сторон, оба парнищи согласовано ударили копьями, целя, каждый, в сердце. И попали! Еще бы, чему их учили бы там, в дружине, если бы в таких ситуациях они и маза-ли! Еще один предсмертный визг разорвал заснеженную белую тишину и на землю обильно хлынуло красное и дымящееся на крепком морозце месяца студня . Кабан из-дох, а отроки метнулись ко князю. Тот улыбаясь велел: - Ждан, ты со мной разделывать клыкачей, а ты Ратмир, вон там березки, надери бе-ресты и сверни кульки, поспеем еще, горяча у них руда-то . Разогрета боем, вкусна и пользительна встанет! Пока Ратмир ездил за берестой и сворачивал быстрой рукой три кулька, князь и Ждан быстро разделали битого князем секача. Зачерпывая от хребтины туши набрали полные кульки уже слегка загустевшей кабаньей крови и принялись ее пить, исполняя древний охотничий ритуал. Доброе то питье, питье силы и здоровья! Солоно, пряно, сыто! Вязкая солоноватая жидкость пьянит не хуже вина, заставляя твою собственную руду бе-жать по жилам быстрее, кипучее. Понемногу собирались дружинные и загонщики, привозя свои трофеи. Вместитель-ные сани, вышедшего вслед за ними обоза, содержали до полусотни туш секачей, пример-но шесть десятков свиней и почти сотню подсвинков, почти годовалых свиней и кабанов летошнего упороса, еще не отогнанных свиньями-матками от себя, перед весенними случ-ками с единцами. Скоро уж, скоро, начнется время звериной любви по лесам, рощам и дубравам. Поэтому сегодняшняя охота была для нарочитых последней в этот сезон. При-дет лютый , а за ним сухий , повылезают из берлог медведи, станут активными кабаны, заревут в подлесках рогатые олени и вся живность встрепенется. Однако, брать ее в это время нельзя. Она худа и истощена после долгой зимы, шерсть и мех повытерт и свисает клочьями, перед весенней линькой, утратив свою природную красоту. А еще ведь тем, кто пережил зиму, доказав, тем самым, свое право жить и иметь потомство, как раз и должно озаботиться воспроизводством этого самого потомства. Потому так рьяно пьют дружин-ные ставленые меда и привозные вина, пиво и брагу, жаря на пламени костров, или, испе-кая себе в угольях свежайшую дичину, самые лакомые ее кусочки, сердца, печень. Весело и шумно у саней, люди не спешат отправляться по домам, обсуждая этот охотничий сезон и празднуют его окончание… ДУМА, 963 г., начало весны. Вскоре после завершения веселого для дружинных времени облав и охот загоном, посчитав что дичины для дружины запасено в хранилищах детинца в достатке, князь по-спешил собрать совет своих и великой княгини Ольги, мужей думающих. Такая дума со-биралась впервые. Младшие дружинники, княжеские отроки на подобные совещания вы-сокоумных думных мужей всей земли, конечно же, хода не имели. Старшая дружина боя-ре и воеводв нарочитые, те да! Но для Ждана с Ратмиром сделалось исключение, зане джуры оне. Джурам же княжим приличествовало находиться за его спиной повсюду, где только мочно ему быти. Охраняя и услужая князю. Понятно, что речь не шла о княжой постели и местах уединения людей, для дел сугубо земных и интимных. Туда и владыки земные предпочитают ходить в одиноте. Намечавшаяся Дума таким интимныи местом не была, княжеские джуры проявили себя, как люди отменно молчаливые, болтать о том, что видели не склонные и в том, что они оказались допущены на сей величественный совет, никто ничего плохого не зрел. А посмотреть на Думе было чего. Чего и кого! Ну, где ты еще увидишь практически всех вятших людей земли киевской? Тут же они с умом усажены по лавам огромного княжеского покоя, где в иные времена принимали иноземных послов и вообще произво-дили всякие величественные акты державного значения. Эта зала в княжьих хоромах была особой и звалась золотой, поскольку стены ее были обиты византийской изузоренной зо-лотой парчой еще воителем Олегом, княжившим в Киеве, именем князя Игоря – отца Свя-тославова. В торце зала, дальнем от входа, под парчовым же балдахоном, на чудной узор-ной резьбы столбцах, размещался княжой столец – место торжественного восседания кня-зя в думском покое. Олег, когда княжил, все порывался перевезти сюда трон Гвинеда, сделав его киевским княжьим столом. Но в сем не преуспел, так и остался тот стоять в ла-доге, там, где впервые высадился Рюрик. А вдоль парчовых стен, тянулась широкая ска-мья, постеленная изысканным китайским шелком. Полы в зале были мастерски выложены узором из вечных досточек мореного дуба, ибо нет дерева его священнее, да и долговеч-нее тоже. Освещалась сия зала через высокие стрельчатые окна, выложенные прозрачной слюдой разных оттенков, да развешенными повсюду по стенам, светцами. По зимнему времени, залу отапливали два открытых огнища, размещавшихся за спиной княжьих джур, поместившихся сразу за княжеским стольцом. То-то им было не холодно, иной раз каза-лось, что спина вот-вот задымится, а кольчуга на ней учнет плавиться. Джуры Ждан и Ратмир были единственными людьми в сей зале, обряженными в броню и вооруженными достойно. Перед этой думой, князь одел своих верных джур в великолепные двойные кольчуги, работы новгородских кузнецов, почитавшихся лучшими на Руси. Хотя киевский коваль Ломило порой и пытался с ними соревноваться, а когда, так и выигрывал у них по добрести своего товара явственно. Длинные рукава кольчуг доходили почти до кистей рук, оставляя место для кожаных боевых перстатиц, обшитых поверху длани мелкой кольчугой, вроде бармицы той же. На головах отроков красовались кованные остроконеч-ные шлемы-шишаки, со стальными стрелками, спускавшимися на нос и бармицами , за-щищавшими голову от виска до подбородка, прикрывая шею и затылок. Белые холщовые порты отроков были заправлены в сапоги прекрасной кожи киевской выделки. Вооружены джуры были мечами у пояса, кинжалами и ножами засапожниками, засунутыми в голени-ща сапог, в руках они держали устрашающего вида боевые секиры на длинных ратовищах ясеневых. Всю думу парням предстояло выстоять тихо, по-возможности не шевелясь и гласа не поднимая. Ибо отрок, он потому отрок и есть, что сам речей зело не речет, поучая и наставляя за скудостью опыта своего и познания жизненного, а токмо отвечает на рече-ния и обращения к нему старейших и мудрых, отрочествует то есть. И внимательно вы-слушивает речения мужей вятших, впитывая их мудрость ветхую. Званые на Думу дум-ные бояре, городовые и дружинные, собрались у палаты ко времени и были туда пригла-шены джурами, тихо и достойно отворившими враз, по княжому слову, двери в залу. У двери встал дружинный караул из десяти пеших копьеносцев и щитоносцев. А пока бояре и думские рассаживались по лавам, чинясь и, временами, пихаясь борзо, джуры прошли на свое постоянное место и там встали, подобные изваяниям, сожидая выхода князя и кня-гини-матери Ольги. Для нее было опрично внесено в залу кресло, малый столец, установ-ленный одесную от княжеского стола. Княгиня чинно вошла в думную залу ко времени, когда все боярские при и пиханья борзые за вятшее место, уже слегонца закончились. Не дело было княгине при сей колготе суетной, боярами бесстыжими, затеваемой из раза в раз, присутствовать. Одета она была в длинное одеяние из цареградской парчи, выложен-ное каменьями многими и вышивками прелестными зело покрытое. В нем Ольга пред-стояла перед императором византийским, когда ездила с посольством в Царьград. На гру-ди княгини покоился серебряный православный крест, подаренный ей самим патриархом константинопольским на крещенье ее. Небольшие, но изрядно украшенные каменьем, зо-лотые серьги и перстни с жуковиньем , дополняли наряд княгини. Основав в Киеве пер-вый христианский храм, Ольга представительствовала перед князем-язычником и своим сыном за все возрастающую христианскую общину города и всего княжества. И вообще, православных христиан в Киеве становилось все больше и уже небольшой храм, выстро-енный Ольгой, по возвращению ее из Царьграда, как и храм на Подоле, становился для них мал. Усевшись на свой столец, Ольга возвела очи горе, прочтя про себя на греческом, изучила молвь их, сидя в Суде в Царьграде, в ожидании приемов у базилевса ромеев, «Отче наш», испрашивая у Господа удачи сей Думе. Все думское боярство чинно встало, приветствуя свою княгиню, опустившись затем вновь на свои лавы, не преминув и тут по-толкаться слегка за места. Но уже в меру, без борзоты особой. Как же, в самом-то деле, совсем упустить столь ответственный миг? Следом за княгиней-матерью в залу вошед буди сам князь. Был он строг ликом и со-бран. Светлые отросшие за два лета усы, а князь принялся их отращивать, как и оселедец на голове, только вернувшись в Киев, опускались пушистыми концами, вдоль уголков рта. Подбородок старательно брит от юношеского еще вполне ласкового пуха, начавшего дав-ненько уже его посещать. Святослав не терпел роскошных одеяний, полагая, что мужчине и воину не приличествует рядиться в паволокы и аксамиты , ровно деве на выданье. Той подобает, мужу же ратному – сие поношение сугубое! Золотая серьга в правом ухе, признак боевого мастерства князя и дерзкий вызов противнику – А ну-ка завладей! – бы-ло, пожалуй, единственным его украшением. Даже рукоять его дивно уравновешенного, лучшего новгородского мастера, меча, не несла на себе ни каменья, ни сребра со златом, была, костяная, рыбьего зуба , специально под его длань точеная, обтянута кожей, ухва-тиста и всецело функциональна. Ножны меча также не были изукрашены, князь ценил в оружии прочность, остроту, сбалансиованность и функциональность. Для воина только они и важны. А украшает оружие – тот, кто им владеет. Если может оный делать сие зело достойно и тведо. Ежли не способен, тогда он опозорит и самое дорогое и лучшее оружие. Таким же был и кинжал у него на поясе. Одет был князь в белую льняную рубаху с вы-шивкой по воротнику и подолу и добрые холщовые же порты. Все простое крепкое и чис-тое. Прекрасного киевского дела сапоги на ногах блистали чистотой, а красный с синим подбоем плащ-корзно за правым плечом, висел на серебряной заколке, исполненной в ви-де княжеского родового тотема – атакующего сокола. Спокойным шагом пройдя к столу, приветствуемый, вновь вставшими боярами и княгиней, князь воссел на стол, поднятой рукой поприветствовав собравшихся и, наклонив слегка голову, пригласил их всех сесть. Когда зала отшумела последним боярским рассаживанием, снова не обошедшимся без при за места, пусть и вельми задавленной присутствием князя, Святослав обратился к Думе с приветственным словом: - Здравы буди, мужи думные и нарочитые, бояре дружинные, городовые и тысяц-кий киевский Тужило Твердятич! Здрава и ты будь, княгиня великая Ольга, матушка моя! Тысяцкого Святослав повсегда выделял особо, давая понять его значимость на фоне остальных бояр. Тужило Твердятич, тысяцкий киевский, дородный и высоченный боярин на шестом десятке лет, гордо обвел взглядом остальных бояр. Что, мол, съели!? Умен и отменно сметлив был немолодой уж и солидно, до самых костей, битый временем тысяц-кий, а все местами считаться не прекращал. Не уставал никак, хотя, казалось бы, и пора! Таков уж, наверное, род человеческий, что ж там тысяцкому-то пенять? Отдельность кня-жого обращения льстило ему всегда, особенно, когда произносилось оно в большом обще-стве. То-то и сел тысяцкий, без при особой со бояры, ошуюю от князя и близ него, едва не вровень великой княгине Ольге, сидевшей от сына одесную, почти напротив тысяцкого. Только что той специальный столец приставлен, а тысяцкий, как и все остатние, на лаве общей восседает. И величает княгиню великую князь так и вообще отдельной фразой! Так она же мать княжая, да и долгие годы, к тому же, правила княжением великим, да и сейчас вполне управляется с ним, зане князь по все дни занят, большей частью, делами бранны-ми. В делах же местных, хозяйственных, ея голос не тише княжого встанет! Не шепотом он звучит. С ней тысяцкому не тягаться! Он князей не рожал и княжествами, за их мало-летством, не правил. Зато свое дело, город и земли ему подвластные боронить, городским ополчением управлять, знал тысяцкий Тужило Твердятич туго, зане справлял дело сие еще со времен середины княжения отца нынешнего князя, сына Рюрикова, Игоря. Сразу вослед за боярином-тысяцким Жохом. Оттого и горд был тысяцкий, что знал себе настоя-щую цену. Вот вздует ветер-ветрило княжую хоругвь, застучат копыта коней его буйной дружинушки, а и шесть с половиной тысяч киевского ополчения пешего тут как тут. А еще ж и боярская дружинка Тужилы Твердятича конная. Да и в городе еще тысячи с три пеших останется, поберечь его, когда главные силы в походе. Пря прей, а городу оста-ваться без защиты никак не мочно. Велик стал град при отце нынешнего князя и дядьке отцовом князе Олеге, деде Святослава по матери. Велик и богат. Над гридями княжескими свой голова, ему тысяцкий не указ, а городовое ополчение, то дело его. Не раз и не два спасало оно уже город. А потому и ведал Тужило Твердятич цену себе добре и такое вот отдельное величание от князя, не просто как величание, а как должное к себе отношение принимал. Князь тоже добре знал и Тужилу Твердятича, и его возможности, уважал ста-рого боярина и считался с его мнением. Пока все было по чину, ко всеобщему вящему удовольствию. Чинно и благостно, слава Перуну и все богам сущим. Поприветствовав свою Думу, князь, между тем, продолжил: - Задумал я, господа Дума, обмыслить сегодня с вами дело великое, землей нашей чаемое. Скажите мне, мужи думные и ты, премудрая моя матушка, княгиня великая, в чем сила и зажитье сугубое земли нашей и княжества великого киевского? - В земле нашей князь! - В единение нашем! - В торговле городской! Послышались быстрые ответы из бояр. Князь словно того и ждал: - Все верно! А скажите тогда, мужи битвы и совета, что мешает нашему пахарю зем-лю робить, а гостю нашему торг вести по всему свету? Молчит Дума, не так и прост вопрос, как он кажется, враз и не ответишь. А хуже нет, как попасть впросак, показать себя несмышленышем сущеглупым. Тогда пихайся локтя-ми, не пихайся, а сиживать тебе на Думе в уголке, у входа, на холодке, вдали от князя и от власти заглавной, да и то, если позовут вновь. Сопит Дума в размышлении сугубом, поче-сывается, потеют под нарядами своими богатыми, изузоренными и тяжелыми. Наконец, самый смелый из дружинных нарочитых, званых на совет, сотник Ратибор, встал: - Так много, князь, чего препятствует нашему зажитью. То погоды недобрые, то на-беги кочевые, то ярость владыки хазарского – кагана, то зависть соседская. Особенно же пря межусобная, коей слава Перуну, ныне немного стало! Смирили мы, мечом и огнем, соседние племена языка нашего, привели их в повиновение твоему княжению! Но тут же встал воевода княжеский Свенельд, еще Игорю служивший смолоду, ря-дом с сыном своим Лютом, в Думе восседавший, неподалеку от руки княжей, в почете су-губом: - Прав ты Ратибор, слов нет, прав! Да вот только в погодах, матери ее кровинка, мы не властны, можем лишь просить богов наших светлых, Даждьбога , Сварога и Ма-кошь , а еще Велеса и Ярилу , дали бы ея лепее. Прю межусобную, снова прав ты, Ратибор, смирили мы мечами своими и твоими, княже, ратными трудами, со дружина твоя доблестная. И далее всем нам надлежит о том радеть сугубо и неукоснительно, смиряя ярость межусобицы сущеглупой и разорительной для земель языка нашего, своей госу-дарственной яростью! А вот, коли о степняке баять, князь, его бы и смирить не вредно было бы! Переговорами, как сей зимой смиряли мы Радмана и Курю. А то, так и мечами! Зашумела одобрительно дума, загудела многими голосами, загудела приглушенными переговорами, ровно растревоженная стая шмелей. Но вот встал городской боярин Мужи-ло, известный своими торговыми предприятиями, огнищанин и землевладелец. У него были свои виды на то, что же мешает земле русской богатеть, впадая в зажитье сугубое: - Прав, княже и высокая Дума, слов нет, правы мужи думные Ратибор и Свенельд, конечно же, первыми и самыми наиглавными для нас всех помехами в делах наших, были пря межусобная и жадная вражда печенежская! А только, княже, делам торговым, не ме-нее, а то, так и поболе их, мешает пробка хазарская, что в степи у моря Хвалынского , как в горле у кувшина с вином заморским, торчит, нам пригубить мешая! И имя той проб-ке, держава хазарская, с их каганом безобразным, княже. У многих здесь сущих можешь ты расспросить князь, про пробку ту и скажут оне – удвоились бы и утроились наверное, а то так и вовсе удесятерились бы прибыли купцов и число гостей заморских в Киеве су-щих, не будь бы сей пробки, в том тебе княже не я один, добрая треть твоей Думы сего-дняшней ротиться встанет… Боярина перебил резко усилившийся гул голосов, вся дальняя часть думной залы, за-гудела, возбудясь от смелой правды речи боярской, очень многим на этой Думе по душе пришедшейся. Оживился и князь, подавшись вперед, обводил очами, пристально вгляды-ваясь в каждого из советников, собрание, понимая мудрость матушки, Свенельда и старо-го Асмуда, порекомендовавшей давеча, на малом совете, повести Думу именно так. Встрепенувшись, князь задал уточняющий вопрос: - Что скажете, господа Дума, правду боярин молвил, али нет? - Как же неправду, княже? Самая что ни на есть правда! - Если сие не правда, так что ж тогда и правда, князь велико́й? - Тебе, княже, в этой правде, не то что мы, сирые, половина Киева ротиться станет, а другая половина их поддержит в том, видоками им встанет! Полетели выкрики всей дальней половины Думы. Многие думные мужи, вскакивая с мест, брызгая слюной в запале и, махая широченными рукавами нарядных ферязей сво-их, выкрикивали князю слова поддержки мнения Мужилы. Ближе ко князю, думские му-жи, храня солидность свою пущую, вели себя благообразнее, не порываясь вскочить и за-орать свое мнение во весь голос, надеясь, что тем, паче иных, донесет его до самых ушей княжьих. Но видно было, что возбуждение дальнего крыла Думы, коснулось и их. В ближних рядах думских, сидели люди тоже понимающие вещую правоту Мужилы. Быст-ро переглянувшись с князем, встал Асмуд, ближник князев, его дядька-пестун, с самых малых, почитай, титешных, лет. Голос Асмуда, слышимый в сечах, сквозь скрежет хохо-чущей яро на поле брани стали, ржание дерущихся меж собой лошадей, крики сражаю-щихся, раненых и умирающих, легко покрыл всю залу. Усмиряя взволновавшихся и воз-вращая их к действительности, рек громогласно старый боярин и воевода князев: - Стыдитися, мужи думские! Ведете вы себя, аки дети несмышленые! Можно ли на княжом-то совете думском тако орати? Вас что? Силком на лавы усаживать? Убеждение и увещеванье убеленного сединами княжеского дядьки и ближника, хо-рошо известного всему городу, своим резким норовом, довольно-таки быстро подейство-вало. Думцы принялись вновь рассаживаться, и ор в зале опал, медленнее, может быть, чем хотелось бы, но опал. Только самые горячие продолжали пихаться локтями и спорить с умолкшими соседями. Но уже те успокаивали их, призывая к порядку, и он вскоре таки воцарился, позволяя князю продолжить. Святослав же, глас имея, не слабее чем у Асмуда, говорить стал, тем не менее, вельми тихо, так, чтобы слушать его надо было напрягаясь и молча. Так лучше все и всё уразумеют. А то, своими собственными речами увлекшись и распалясь, немудрено и княжую молвь пропустить и не уразуметь. На то все и рассчиты-валось, тем более, что в тишине и думается матёрей: - Вижу, мужи, вижу, назрел сей вопрос зело! Если уж он вас в такое возбуждение приводит, так что ж о гостях наших градских сказать изволите? О тех, кто в эту пробку хазарскую сам ежеден упирается, как то вино в кувшине заморском? Не во сто крат ли сильнее они того требовать станут? А? Вопрос этот мы с нарочитыми дружины моей об-суждали уж и не раз. Правы вы бояре, слов нет, правы! Не вытолкнув пробку хазарскую из степей при море Хвалынском, не жить нам и не копить зажитье! То нам стало ясно давно уже, и князю Игорю, отцу моему и мужу княгини-матушки моей, было ясно. Потому и хо-дил князь изгоном по морю Хвалынскому, да жаль, не сильно в том преуспел! Маловато сил у него было, наверное! Вот и давайте господа Дума подумаем, как мы будем пробку сию вышибать? - В том мы, княже, тебе Дума не в помощь, мы только подсказать чего можем, глав-ное решение на тебе! Подскочил боярин с только что успокоившегося конца залы. Князь с усмешкой хит-рой, но и благодушной тож, отмолвил ему: - Спаси тебя, боярин, Перун, а то я бы никогда так и не сведал, кому надлежит планы воинские готовить? Дума захихикала, несколько расслабляясь после давешнего взрыва. А князь продол-жил, все так же негромким голосом, заставляя успокоиться самых буйных из приглашен-ных: - Задумано мною и советниками моими воинскими, атаковать каганат в лето, какое будет вслед за этим, предстоящим нам летом. Этим же летом, дружина моя под водитель-ством воеводы Свенельда, сходит на печенегов тех колен, что не подчинены ханам Радма-ну и Куре. С теми двумя мы в близком союзе, а других надо добре побить, дабы не меша-ли нам хазар успокоить. Почистить ближнюю степь и Дикое поле изгонами ярыми. Я же в это время пойду на ладьях, водным путем, в Новгород и Псков, посетив по пути Чернигов, Полоцк и Смоленск. Повсюду буду договариваться о совместной рати на хазар. Да не так, как обычно – в лоб. Мало в том смысла зрю я, братие. Упрешься со свежим войском в сильную хазарскую крепость Саркел, имея на плечах всю их армию, подошедшую от Ити-ля и Самандара. А то еще и с каган-беки Иосифом-эльтебером на челе. Так? Мы разве стремимся устроить добрую прю в степи и сечу, ввиду их главной крепости, поупраж-няться в штурмовании высоких каменных стен, отражая наскоки туземной конницы? Мню, братие, для подобных тренировок, можем мы найти себе противника и попроще. Надо, братие, зайти к Хазарии с других ее ворот. Спуститься к ним по Волге, от союзного им града Булгар, где хан Алмуш-магометанин сидит, и начать кампанию против них, со взятия Итиля и его полного, до тла, до головешки последней, разорения. Туда каган неиз-бежно призовет все свое войско, как же самой столице и священной особе самого кагана, враги грозят. И ходить круг нас, сожидая и примериваясь, не станет. Не в мочь ему будет в том заполохе, какой мы ему учиним примериваться-то! Но Итиль, проведал я давно уже – крепость слабая, прямо речь стану – никакая крепость! Не его глинобитным стенам удержать наших воев. Разметут, полагаю, в пыль! Конечно, огрузившись добычей, мы станем тяжелее. Вот и пойдем к заходу, словно возвращаясь к себе, а дограбить, уничто-жая Итиль и всю матерую Хазарию, оставим печенегов. Радман и Куря облизываются на это, с их вящим удовольствием. На переговорах сей зимой, клялись мне в вечной дружбе и вражде к хазарам, на дедовском оружие. У печенегов знаете вы, если и есть у них клятвы прочные, так именно эти. В вечную их дружбу я, понятное дело, верю, не сказать, чтобы слишком. Но на разгром каганата, полагаю, братие рада, ее хватит. А нам, очень может так случится, что более и не требуется. Мы же выйдя к Саркелу и не имея перед собой врага, их армии, отправим добычу под добрым конвоем в Киев, а сами возьмем на копье Саркел. Там тоже добыча немалая, три века стоит, копит. Купцы через него ходят семо и овамо, деньги и товар возят, склады там свои устрояя. Да и крепость хороша, стоит она в месте важном, надо ея за собой оставить, братие. Опорный пункт будет зело добротный и для конной дружины и для пешей. На реке ведь стоит. Разделит он степь надвое, на Дон-скую и Задонскую. До се она хазарам, шедшим во греки, да грекам, плывшим в хазары, опорой на пути служила. Теперь же она нашим торговым людям станет опорным пунктом, при их переходе через степь. А я с войском спущусь к морю Хвалынскому к Самандару и Беледженту. Взяв их пройдусь по землям ясов и касогов, смиряя сии злые племена. И вломлюсь в Самкерц хазарский, где вои наши уже бывали, да за собой его не смогли за-крепить, вышибленные оттуда знаменитым хазарским Песахом . Все эти планы так и ос-танутся мечтами, если мы прежде не разорим, или не замирим с собою Волжскую Булга-рию, союзницу кагана. Подумайте братие! Спустившись к полудню по Волге, они могут атаковать нас в спину в любой, самый неприятный для нас момент. Тогда, например, ко-гда мы бьемся со всем войском кагана. Приятно нам это встанет, братие? А к тому же они ведь нас и по Волге идти к Хазарии пускать не захотят, ратиться с нами учнут! Зачем, скажите, братие Дума, мне того ожидать. Лучше атаковать их, честно послав им сказать: «Иду на вы!». Пусть сведают, какая гроза к их пределам ломиться! Суетиться начнут зело, грядущую панику готовя, войска свои воедино пусть смечут, дабы не искать их после по всей земле им подвластной! А вот побив их, город пограбим и пожжем, обезопасив себе на будущее тыл для войны с каганатом, взяв мир с булгарами на всей воле нашей. - Прости, княже, только чтобы до булгар дойти, прежде надо вятичей пройти! Встряла в разговор княгиня. - Так я ведь о том и говорю, братие и матушка! Как мы наши приготовления от хазар покроем? Думаете, в Киеве и других городах наших зазарских соглядатаев нет? Есть, за-веряю вас, и во множестве прискорбном и постыдном! А вот вам и предлог чудесный по-крыть цель похода настоящую! Идем на вятичей. Хотим их к Киеву примучить! Хазарам, говорите, дань дают? А вот пойдите и помогите им? - А если решаться, княже и таки пойдут? Спросил кто-то из думских. - Так это ж прекрасно встанет, братие. Мы сможем их воинскую силу по частям бить. От вятичей же серьезного сопротивления не жду. Доведчиков своих туда не первый год засылаю. И в этом году тоже пошлю! В градах вятичей, Муроме, да Ростове с Рязанью, у их родовых князей дружины имеются, но невеликие, а в ополчении, коль мы грабить и зо-рить все не станем, земля им, глядишь и откажет. А грабить и зорить я своим воинам строго-настрого запрещу. Добычи и без этой малости будет хоть залейся ею! Увязнуть в войне с вятичами нам ни к чему. Не к делу, да и не к месту! Да и тем с нами ратиться как бы и незачем. Так что, поведя себя разумно, добьемся от них не боя с нами, а помощи су-губой ратной и походной, позовем их врагов своих постоянных, булгар, ломать! Так что, братие, вятичи, мыслю я, не препятствием нам, а помощью доброй, пусть и невеликой по-ка, встанут! Дадут свои рати, пусть и не больно большие и могутные, но всяко сыщутся ведь там охотники! Как мнишь, Ждан, сышутся? Неожиданно вопросил князь у Ждана, вспомнив, что из вятских он: - Сыщутся, конечно, княже, как не быть! Уверенно отвествовал тот, хотя и спрошен был весьма неожиданно. Никак было не ждать парню, что князь посреди такого совета вспомнит о его вятских корнях. А тот вспомнил, да еще и совету своему пояснил: - Ждан, к слову, братие, сам природный вятич. Оттуда и печенегами ят был в полон. А уже от печенегов к нам ушел нежданно. Дума, возбужденная обрисованной князем перспективой, принялась обсуждать раз-ные стороны плана, соглашаясь, что он зело хорош. Посыпались конкретные вопросы и ответы князя лишь придавали думским уверенности, ибо показывали, что план сей все-сторонне обдуман и изрядно подготовлен. И только тогда многие думские стали пони-мать, отчего выбор в Думу производился именно тем образом, каким он и был сотворен. Ведь не приглашали туда по должностям, поскольку не от всех киевских улиц были бояре, да и бояре-землевладельцы, из земских, тоже были далеко не все. Вот только были здесь люди многократно проверенные, часто еще князем Игорем и княгиней Ольгой. Те кто не болтал сугубо и земле своей послужить был готов любым способом. Не словом единым – делом! Себя при том не забывая, а все же готов. А тот, кто о себе не помнит во-все, как таких найти? И где, главное? Это ж вымирающий вид! Тем и ненадежный. Ты его еще и найти не успел, а он уже взял, и весь вымер! Князь Святослав, подпираемый мате-рью своей мудрой и пожившей уже добре, княгиней Ольгой, на такие раритеты ставок не ставил. Тем более, советники его, Свенельд и Асмуд, другие дружинные нарочитые, кто постарше. Дураков то, среди дружинных, к зрелому возрасту не остается вовсе, их ведь первыми и вырубают в сечах. Не живучий это народ средь дружингного-то люда, не жи-вучий. Народ на Думу сию, зван был все абсолютно надежный не раз проверенный, связы-вающий свое дальнейшее процветание и процветание своего потомства и сущего уже и будущего тож, с великим княжением. Не временщик подлый, коему мошну свою набить, а там – да хоть трава не расти! Нет, то были люди заинтересованные в благе и достоинстве своей земли и державы русской. Князь прекрасно мог рассчитывать на их помощь и спо-собствование в его делах, тем более, в таких значительных и славу великую прочивших. Определившись с планами, принялись сметывать свои силы. Ведь военные силы Ки-евской Руси тех пор, состояли из очень многих компонентов: княжеская дружина, дружи-на княгини, городовые гридни, пограничная сторожа и дружины бояр, а еще земское и го-родские ополчения. Силы эти, прямо скажем, немалые, не все подчинялись князю, а общее ополчение земли поднимать было мочно только тогда, когда гроза внешняя всей земле и угрожает. Подчинялось оно, войско совместное, разумеется князю. Княжеская дружина подчинялась только князю и его воеводам нарочитым, специально им самим, той дружине и назначенным. Воеводы дружины княгини, исполняли только приказы княгини и ее на-больших воевод, а городские гриди, были повсеместно подчинены городским тысяцким. Городским же тысяцким подчинялись и городские ополчения, им же их надлежало и со-бирать. Пограничная стража подчинялась князю и боярам, буде на их территории они дей-ствовали. Поднимать общее ополчение земли, приговорила Дума, не следует, нет в нем насущ-ной нужды, а вот кликнуть охочий народ для большого похода в вятичи, а может, так и далее их, следует. И свои земли такая рать не опустошит нещадно, оставит ратаев, не больно до битв и походов охочих, землю робить и устроять, и врагу станет страшна особо, зане в ней пойдет охочий, особо злой до боя народ, многое повидавший и многое попро-бовавший. Присутствовавшие на Думе бояре, в поход решили идти сами, не дожидаясь взметного всадника от князя. Все, или практически все бояре, были в прошлом княжески-ми нарочитыми, добрыми воинами, заслужившими боярское отличие и свой особый на-дел. Каждый из них имел свою собственную боевую дружину, воинов коей готовил он сам, сам их вооружал, кормил и возглавлял. Готовил тех воев боярин по образцу дружины княжой, спуску не давая. Воины его подчинялись только своему боярину, или назначен-ному им человеку. А боярин по ленному праву тех пор, примерно одинаковому на Руси, яко и в Европе, рознящемуся по срокам, да по величине боярских дружин, обязан был становиться под знамена своего сюзерена, киевского князя и служить ему какое-то, чаще всего, строго фиксированное время в год. Служить оружно, конно и бронно, со своим за-пасом продовольствия, со своим снаряжением и людьми своими ратными и дружинными. Полностью на свой собственный кошт. Но по истечению фиксированного времени служ-бы, боярин мог уйти от князя, забрав с собою, разумеется, и дружину. Так вот те бояры, что шли в поход без взметного сланника, своей волей, шли с князем до конца, не имея права его покинуть, сколь долго не продлился бы поход. Остальных поднимут в поход взметные сланники, ленным правом князя разосланные во все земли боярские. Причем, поднимут их уже непосредственно перед самым походом! Это если в них нужда окажется, а нет, так и вовсе их в покое оставят, до срока особого. Все присутствовавшие бояры обя-зались не только привести с собой свои дружины, но и поговорить со своими надежными соседями, по разным причинам на сей совет не попавшими. Величина боярских дружин была разной, сильно завися, от величины его земельного надела, плотности проживающего там населения и близости его к степной границе. Порой это были невеликие дружинки в 10 – 20 воинов, из коих только 2 – 4 оказывались обеспе-чены защитной броней, но были и вполне заметные дружины в 100 и даже в 200 всадни-ков. Конные силы Руси, таким образом, обещали увеличиться втрое, а то и вчетверо. А еще ведь части княжих дружин, которые вышлют князья-наместники подвластных Киеву земель. Итого, могло набраться до 5000 всадников. Подсчет охочих людей, готовых од-няться в поход был делом более трудным, но по всему выходило, что тысяч на 10 только непосредственно с киевского великого княжества, Святослав рассчитывать мог вполне свободно. Сколько пришлют подручные земли, угадать было и сложнее того. Возможная цифра колебалась от 2 до 5 тысяч человек. Идти требовалось по воде, значит потребуется определенное количество ладей. В среднем, в русскую ладью помещалось 50 воинов. Они же, одновременно, были и гребцами, как и у викингов. Подобно грекам, и у русских кня-зей и у норманнов-викингов, рабы на ладьях веслами не вращали. Раз сел на рум и взял-ся за весло и не был прогнан сразу – значит, стал вольным! Равным всем прочим гребцам. Можешь стать среди них первым, либо последним, но не рабом. Еще проще было найти смерть в бою, став гребцом и свободным воем, смерть, но не рабство! Шутка ли сказать, для передвижения такого воинства требовалось 250 – 300 ладей. Сотни полторы добрых ладей было в Киеве, столько же примерно можно было собрать по иным городам и княже-ниям. Делать огромное количество ладей пока не приходилось. Требовались немалые припасы, чтобы питать данное войско. Прикинули чего и кто сможет дать. Получалось, что воевать Хазарию князь Святослав может. Решили и дела этого лета. Князь Святослав с дружиной в 100 человек на двух лодьях намеревался отплыть путем, обратным пути из варяг в греки, в Новгород и Псков, через Смоленск, и, возможно, заходя в Чернигов и Полоцк. Следовало договориться об охочей рати с этих земель. Они тоже были весьма заинтересованы вышибить хазарскую пробку- торговле помеху – следовало ожидать, что ко княжеским увещеваниям они прислушаются и с удовольствием, к тому же. Новгород и Смоленск, при устранении с их пути еще и бул-гар, обретали водный путь сообщения с Хвалынским морем, не перекрытый ничьей не-доброй волей. Свои пешие и конные дружины они тоже смогут отослать водным путем и берегом к условленному с князем месту сбора ратей. По всему выходило вполне здравое и подъемное для Руси предприятие, созревшее и совершенно необходимое. И дивились бывалые бояры, знавшие многие, и Игоря, и Олега, откуда в молодом князе взялось столько точной расчетливости. О великой его воинской стремительности и удачливости слыхали все, и почасту ей дивились. Казалось им – князь спешит непомерно! А тот всегда приходил вовремя и именно его усилие, решало дело. И вот сейчас, казалось им, это они его, а не он их, толкнули на великое дело уничтожения хазарского каганата, но именно у него все оказалось посчитано, измерено, взвешенно и разложено по полочкам, да так, что становилось совершенно понятно – князь готовил это предприятие довольно-таки давно, аккуратно и обстоятельно. Все счел и все предусмот-рел. И приходили бояре к выводу, что следует им всеми силами воевать степняка пече-нежского, отгоняя его кочевья подальше, пока целы. Дабы тем годом, как пойдут на ха-зар, печенеги придонские им бы не мешали. Не пытались бы громить своими загонами наши веси и грады, оставшиеся на время похода без сущей защиты, способной отбросить степняка и погнать его назад в степь. Снова сметывали свои силы и средства, определяя все необходимое для такого масштабного и длительного похода, какой намечался через год в придонскую степь. Расходилась Дума поздним вечером, вокруг было уже вовсю темно. Назавтра, все присутствовавшие на сегодняшней Думе, были приглашены князем на пир. Пир получил-ся велик и зело силен. Потом пошли масленичные пиры, весенние пиры, рутинные. И лю-ди вообще отъедались и отпивались перед начинающимся теплым сезоном. Перед тем как приступить к великому годовому деянию, пахоте, севу и, вообще, земли всяческому уст-роению и обустройству. ИТИЛЬ, 963 г., конец весны. Столица могучего Хазарского каганата, торгового и военного соперника, по крайней мере, в Персии и на Кавказе, Восточной Римской империи, Византии, город Итиль, стояла у самого начала дельты реки Волги, называемой хазарами и окружающими кочевыми пле-менами Итиль. Эта великая и полноводная река, дробилась здесь на многие рукава, перед впадением своим, в Хвалынское море, образуя целую страну протоков и низинных боло-тистых островов, далеко вдающуюся в Хвалынское море. Низменные степные земли изо-биловали буйной травянистой растительностью, являясь прекрасными пастбищами для многочисленного скота наследников великого Тюркского каганата , хазаров. Странный это был город и, следует отметить, не менее того странная столица. Боль-шая часть ее населения, в теплый сезон кочевала вместе со своими стадами в привольных волжских степях, выпасая обильный скот. Скот и повсегда-то был главным достоянием кочевника, а хазары те, как раз и были кочевниками. Но в Итиле жил их властитель каган. Жил он в огромном и прекрасном каменном дворце из обожженного кирпича, выстроен-ном, вместе со многими хозяйственными постройками, на острове, помещавшемся посре-ди широкой в этих местах, Волги. Жил там всю холодную часть года, конец осени, зиму и начало весны, пускаясь после завершения вешнего половодья на Итиле-Волге, в свои обычные ежегодные кочевые странствия в приволжских степях. Как то и у отцов-прадедов принято было. Собственно же город, с его огромным торжищем на левом берегу, раски-нулся по обеим сторонам Волги, являя из себя широкий и весьма разнообразный набор кочевых юрт, исполненных в стационарном режиме из серого самана, сухой, необожжен-ной глины, иногда из дерева и соломы, разбросанных в довольно привольном беспорядке и окруженных ветхой глинобитной стеной. Город сам по себе никогда не был для кочев-ников-хазар ценностью. Отсюда и ветхость стены, наряду с полным отсутствием серьез-ных оборонительных сооружений. Ценностью он являлся в том смысле, что в этом городе большу́ю часть года прожи-вал властитель хазарский – каган Иосиф. Вокруг его на берегах великой реки, в пыли и духоте серого, прокаленного ярым солнцем, города, бурлила людская жизнь, бушевал на центральном майдане базар – истинное сердце града, не знавшее перебоев и отдыха, он всегда нечто продавал и что-то покупал. Остановить его - значило погубить город и унич-тожить его народонаселение. Трн четверти всех обитателей Итиля, так или иначе, корми-лись с сего торжища. Впрочем, малые, стихийно возникающие и столь же стихийно исче-зающие торжища случались постоянно в самых разных частях ремесленнического и купе-ческого града. И вообще город здесь возник не так давно. Ранее это была только зимняя кочевая ставка кагана, и не более того. Но после разгрома арабами хазарского воинства у Дербента и взятия города , два с половиной века назад, мусульманами из душной Аравии под во-дительством Масламмы ибн Абд Ал-Малика была взята, сожжена и прилежно разграблена прежняя столица хазарского каганата, гордый град Самандар , стоявший в относитель-ной прохладе побережья моря Хвалынского, у впадения в него буйного Терека. Каганы хазарские, поднятые с насиженного места, не чинясь, откочевали сюда, поднявшись к полночи, счев за лучшее, жить в гуще своего народа, а не на его челе, да еще на берегу та-кого чуждого их кочевым степным натурам, моря. Но сейчас и это становилось опасным, поскольку с восхода все сильнее нажимали огузы , делая жизнь и здесь на Волге, уже чрезмерно небезопасной и наполненной ненужными, отвлекающими от молитв и ученой переписки с раввинами Испании, чем Иосиф, каган хазарский тех лет, так сильно доро-жил, досадными беспокойствами и своими постоянными глупостями. Город называли, кто Итилем, или Атилем, кто Казаром. Как кому нравилось! Состо-ял он из трех частей, разделенных рекой. Переправа осуществлялась только на лодках и лишь иногда, для нужд кагана, а чаще каган-беки, он был гораздо всевластнее! – устраи-вался наплавной мост на тех же лодках. С острова, где стояли их дворцы, сложенные из красного обожженного кирпича, на правый, и только на правый! – берег реки. А зачем бы ему на левый? Там жили ремесленники и не самые богатые купцы и купчики. Дворец ка-ган-беки был построен так, что окружал дворец кагана, и бережно, словно по сыновьи, об-нимая его, загораживая то ли солнце от него, то ли его от солнца. Правая, более старая часть города, включала все административные постройки, там же располагался и весь гар-низон города, состоявший из 5 тысяч тургаудов, хотя подавляющая его часть постоянно располагалось на острове, где стояли дворцы кагана и каган-беки. Весь город строился из глинобитных деревянных и саманных юртоподобных жилищ и зданий, разной величины. Из твердого, спеченного кирпича, кстати, в городе были выстроены только дворцы кагана и каган-беки – царя хазар. Подданным кагана использовать этот материал для любых иных построек, было запрещено под страхом немедленной и неизбежной смерти. Не хва-тало еще только, чтобы они жили в таких же домах, что и сам каган и каган-беки. Даже синагоги, мечети и церкви, и те сооружались либо глинобитные, либо саманные, а то еще и вовсе деревянные. Хотя дерево, сплавляемое по реке из далеких вятских лесов, было здесь, посреди безлесной степи, отнюдь не дешево. Надо отметить, что город сей был славен доброй терпимостью к вере своих обитате-лей, в нем спокойно уживались три мировые религии, ислам, иудаизм православие и буй-ное степное язычество – тенгрианство . Хватит уже и того, что правом строить из обожженного кирпича, кроме самого кага-на, обзавелся еще и каган-беки. Как еще ранее он обзавелся правом проживать на том же острове, на каком и стоял дворец кагана. А ведь изначально такого права у него никак не предполагалось. Более того, дворец кагана-беки вообще скрывал под своими сводами и стенами дворец кагана, как объяснялось доверчивым подданным, для дополнительной его обороны и охраны. И вот он, каган Иосиф, вынужден жить во внутреннем дворе дворца своего каган-беки, тоже, кстати, Иосифа, по имени. Сколько раз раввин пояснял ему, что такое совпадение имен двух главнейших лиц в каганате, не приветствуется каббалой . И что делать? Сказать это каган-беки Иосифу? Тот быстро найдет себе иного кагана, отра-вив его самого, к примеру, или, принеся по какому-либо подходящему поводу в жертву . И плевать ему на то, что вступая на престол молодой тогда каган Иосиф сумел, выдержав жуткое удушье, поскольку один из слуг душил его, вытащить табличку с максимальным число на ней – 50. То есть править ему пятьдесят лет! Этот обычай у хазар остался еще от тюркского каганата, только несколько видоизмененный под вступивший в полную силу иудаизм. Вступающего во власть кагана подводили в полной темноте к столу, где имелись таблички, начав непритворно душить. Бессовестно удушаемый каган, должен был на-ощупь выбрать табличку с цифрой. После этого срывались занавеси на окнах и при пол-ном свете каган предъявлял табличку, а на ней краской был указан срок его правления в годах. Иосиф справился вытащить себе максимальный срок. И только потом он понял, что это не срок правления хазарами, а всего лишь срок его нахождения на престоле. Без ре-альной власти и без большого влияния на жизнь и функционирование своего каганата. Но это было только потом. Каган-беки Иосиф бен Аарон, покряхтывая, вышел в прекрасный атриум своего ро-манского дворца, рассматривая дворец кагана, привольно включенный в этот атриум и за-полнявший всю его середину. Он заметил, как, стараясь ускользнуть с его глаз, сразу дер-нулась назад фигура кагана Иосифа. Эк, шлемазл , все никак не расстанется со своей не-навистью к нему, не поймет простую истину: кто не успел – тот опоздал! Нет, мельком подумалось Иосифу, неправы были предки, повелев не строить более из кирпича соору-жений, кроме как их дворцы, совсем не правы. Вот и пришлось стены стольного града со-оружать из глины, едва просушенной на солнце. Разве ж это стены? Насмешка одна! Ду-нет кто серьезный, они и разваляться. Кому дуть-то? – каганат столь велик и мощен! Най-дется и кому дуть и чего еще похуже того отмочить. Это на что хорошее долго кого-нибудь следует долго и упорно искать, а на это!... А времена пришли ой, какие тревожные. Этот бешенный молодой великий князь, или, может, уже каган урусутов? – Свендосляб, что ли? – вечно что-то готовит оттуда, с захода солнца. Все чем-то им грозит. С восхода никак не успокоятся, угомонившись, на-конец, огузы, или, как их часто звали сами хазары, гузы. И много же их, словно сусликов в степи! Ну этих хоть понять можно, их подпирают ширящиеся, беспрестанно выпирающие из среднеазиатских степей, сосредотачивающиеся там, половецкие орды. Там дальше на восходе солнца. А и за половцами тоже ж кто-то есть! С полудня и тоже с захода, угро-жают многочисленные и воинственные печенеги, чьи ханы спят и видят пограбить Итиль, да богатые хазарские кочевья, кочующие в степях примыкающих к морю Хвалынскому с захода и полуночи. Считают, жадные, что накопили хазары за несколько беспечальных веков существования каганата, страсть сколько всего ценного, вот пограбить бы! И лишь с полуночи, пожалуй, пока спокойно. Там в своих лесах, тенисто налезающих на приволь-ные хазарские степи, дремлют русоголовые вятичи, давно уже примученные хазарами. Дань не велика: по векше с дыма – вот и не возмущаются они особо. Их родовые князья исправно платят дань, даже и не помышляя отложиться. Вот, правда, Ростов отпал от них уже давно и прочно, подпав под контроль великого князя. Или все же кагана? А-а! Хрен с ними! Не суть и важно кто они там! Только они, пожалуй, не очень то и мечтают растоп-тать каганат и порыться в его сокровищницах. Им никто еще просто не рассказал, что это вообще возможно. Знали бы – наверное возмечтали б! Но острее всего мечи там, на заходе солнца, у юнца Свендосляба. Они как-то давно уже, еще при его деде, послали в подарок Святославову предтече, князю Олегу, напоминая о былой дани его предшественников, саблю. Тот быстро отда-рился – мечом. Собрались хазарские мудрецы и раввины гадать, что значит сей дар и пришли к выводу: - Наш меч крив и заточен с одной стороны, их же клинок прям и обоюдоостр. Тем самым они нам грозят, за каждого, мол, нашего воя, вы, хазары, двумя ответите. А почнет сей меч по земле вашей гулять – не остановится, кося в обе стороны, пока не выкосит всех хазар начисто! На том и прекратили в тот раз пересылки дарами. Было то лет полста назад, может, чуть более того. Теперь же, купцы иноземные сказывают, да и евреи киевские вести шлют с оказиями, князь в Киев-граде сидит молодой, борзой, свирепость войны возлюбивший сверх меры и всех иных человеческих занятий. Ведет себя словно голодный злой пар-дус . Повадками своими, извещают и сам зверю тому хищному – пардусу – уподоблен. Ходит быстро и бьет своих ворогов мощно, побивая сразу. Как бы в их сторону не кинулся! Более трех сотен лет их каганату, и надо же, дожили – чего приходится опасаться? А ведь всего только три с половиной сотни лет назад они выделились из огромного и незабываемого Тюркского каганата, простиравшегося от ха-зарских степей, у моря Хвалынского, на заходе солнца, и вплоть до последнего океана на восходе. Тот каганат погиб потому, что в нем не решена была проблема передачи власти, и его разодрало в раздорах, когда в очередной раз оскудела правящая династия Ашинов. Не пресеклась, но оскудела, явив целый ряд недостойных правителей, занимавших трон кагана один за другим. Тогда и образовался их каганат, обычное для тюрков кочевое цен-трализованное государство со своим каганом на челе. Каганат жил и развивался, имея столицей город Самандар, что на берегу Хвалынского моря. Только постоянно воюя с арабами, рвавшимися в Дербентский проход, они таки не сумели отстоять Самандар. И он пал, перестав быть столицей Хазарского каганата Самандар, или Семендер, как зовут его ромеи. Город, вообще-то, существует и по сю пору, он даже богат, только вот столицей каганата он быть перестал навсегда. Сейчас это просто очень богатый торговый город ка-ганата, со своим царем-беком, живущий несколько отдельной от всей Хазарии жизнью. Нисколько не кочевой, скорее чисто торговой, оседлой, имея большое и богатое торжище. Даже побольше, пожалуй, итильского! Кряхтя каган-беки уселся на ковер, привычно подвернув под себя ноги и крикнул слуге принести питья. Э-хе-хе! Хазарские же властители, под давлением арабов, откатились тогда, после взятия теми Самандара, на полночь, в хвалынские степи, где испокон веков кочевали их предки. И организовали новую столицу, именно здесь, в устье Волги, на острове, отгоро-дившись мощной рекой и дворцовыми стенами от внешнего мира. Эта столица возникла всего лишь как сезонное место постоянного отдыха правителя каганата на кочевке. Пото-му и каганский дворец издали, если бы его мог кто увидать за стенами дворца каган-беки, напоминает огромную юрту из красного обожженного кирпича. Но все проходит на этой земле – прошло и время арабского нашествия. Арабов из-гнали из этих мест, хотя распространяемый ими ислам успел много где укорениться, задев и самих хазар, особенно в Самандаре и Беледженте. Зато вскоре после арабского нашест-вия, сюда, в широкие приволжские степи образовался новый поток переселенцев, на сей раз мирных. Поток беглецов-евреев, изгнанных из Палестины, вначале развоевавшимися арабами, а потом и радеющей за чистоту православия, Восточной Римской империей. Эти беглецы, будучи сами народом книги , несли с собой грамоту, обширнейшие связи в среде банкиров и купцов тогдашнего мира и высокую, особенно в сравнении со степняка-ми-хазарами, оседлую культуру. Предок Иосифа, бек Булан , стал одним из первых ха-зар, воспринявших от беглецов, как их грамоту, так и иудаизм, а уже его наследник, Оба-дия , поменял всю структуру власти в стране. До него правил всем у хазар их каган, то-гда еще язычник-тенгрианец. Обадия, переняв все финансовые потоки Хазарии, что было совсем нетрудно, с помощью единоверцев-евреев, захвативших при потворстве все того же Обадии, все теплые места при финансах страны. Он понемногу, но чем дальше, тем больше урезал власть кагана, оставляя за ним только представительские и жертвенные функции. Платил то за все он, пользуясь карманами своих единоверцев евреев, вечно пол-ных золота и серебра. Хазары, тогда еще в массе своей язычники, поклонявшиеся велико-му Тенгри, верили, что при огромном несчастии, самым радикальным способом услужить богам, будет принести в жертву своего собственного кагана, особу священную и почитае-мую, продолжали в это веровать и сейчас. Возможность стать очередной сакральной жертвой висела над каганами всегда, но не над каган-беки. Каган-беки Обадия, переняв-ший всю реальную власть в каганате, ставил на все весомые государственные посты своих ставленников, принявших вслед за ним иудаизм. Слой иудеев посреди владетельных ха-зар, стал стремительно разрастаться, вскоре все хазарские тарханы , сделались право-верными иудеями. Принял иудаизм и сам каган, хотя первое время каганами продолжали оставаться только сыновья рода Ашинов, древнейшего владетельного рода Хазарии. Ха-зарской ветви того самого рода, какой правил и в Тюрксклм каганате. Поздно, однако, решился волчишка-Ашин принимать иудаизм! Власть кагану его каган-беки, кончно же, так и не возвратил. Ха! Власть не дается, она берется! Что ж он, дурак что ли, власть отда-вать? Не для того ее, родимую, к рукам прибирал! Время шло, Хазария приняла иудей-ский календарь и летоисчисление, ввела в качестве государственной, еврейскую письмен-ность. И процветала, грабя и примучивая своих соседей. Евреи-беглецы, расселившиеся по всему миру, вследствие гонений ромеев, а позже и некоторых европейских христиан, пошто, мол, Христа нашего распяли!? – повсюду разыскивая богатства и власти. Прослы-шав, что далеко в степи у них имеется единоверное государство, огромный и мощный ка-ганат, раскинувшийся в точке скрещения всех торговых путей с захода солнца на его вос-ход и наоборот, евреи стремились направить товарные и денежные потоки именно в этом направлении, и не промахивались. Хотя, усиление урусутских княжеств по Днепру и дру-гим рекам, ограждавшим их степи с захода солнца и полуночи, начинало уже сильно ме-шать каганату, до сих пор они как-то уживались. Урусуты, временами, платили им дань, временами обходились и так. Последняя сотня лет была самымой напряженной в их со-вместной истории. У урусутов появились свои князья-лидеры. Активные и воинственные, они не намеревались мириться с хазарским господством и раз за разом отказывались пла-тить дань. До времени их удавалось примучить вновь и вновь, а иногда просто делать в вид, что в каганате не заметили отсутствия выплат дани от беспокойных славян. Но новый князь, похоже, платить не намеревался никак. И договорить с ним, как сообщают осевшие в Киеве, евреи, удастся вряд ли! Этот больше склонен платить острой сталью в поле, а од-ряхлевший за триста лет не слишком-то и беспокойной жизни, каганат, таких расчетов уже активно сторонился, предпочитая для них золото и серебро. Урусуты же, наоборот к ним тяготели. Как быть? Как сохранить свою власть, свои деньги, свое влияние? Да еще бы и без большой войны, дорога она очень! Не даст им это-го всего Свендосляб! Видит бог Яхве, не даст! Врагами с урусутами они становились смертными. А Свендосляб, судить если по его делам, воевода славный и удачливый. Да еще и войну возлюбивший свято! Вначале, при прежних их князьях, и Олеге, и Игоре, хазары держали верх в этой борьбе, оберегая от руссов свои степи, свой коренной удел, и даже научились использо-вать возрастающую мощь урусутов в борьбе со своим другим смертным врагом, Ромей-ской империей, Византией. Вместо обычной и немалой дани, они подталкивали русских князей к походам на ромеев. Особенно Игоря. Называя эти походы данью кровью. Так хо-дили к ромеям Аскольд и Дир. Однако, вскоре заметили, что эти походы только усилива-ют князей. И уже первый из них, Олег, сумел положить конец данническим отношениям своего княжества с каганатом, обретя настоящую независимость и став первым реальным правителем всех урусутов, живущих вдоль Днепра и Десны. И стал, тем самым, злейшим врагом каганата. Он предпринимал походы против хазар, не всегда, правда, успешные. Но позволившие ему упрочить свою независимость. Некое время, после смерти Олега, во время не очень успешного правления великого князя руссов Игоря, их отношения лишив-шись остроты, совсем не изобиловали стычками и столкновениями. Его предшественник даже пропускал Игоря и его воевод по Итилю-реке в море Хвалынское. Не без умысла своего и пользы, кстати, пропускал. После смерти Игоря, во времена правления в Киеве Ольги, такое положение устраивало уже обе стороны. Временами, хазарам казалось, что они принципиально могли бы при правлении Ольги восстановить даннические отноше-ния, снова примучив Русь. Правление женщины в стане противника очень располагало их так думать и полагать. Правда, у хазар тоже был период кратковременного правления женщины. Когда правила мать умершего кагана Ибузир Глявана, Парсбит . Она же была и матерью будущего кагана, Вирхора, отличавшегося абсолютной бездарностью к правле-нию и военному делу. Именно при нем, кстати, и произошел переход власти к Булану и его роду. И именно при Вирхоре состоялся переезд столицы каганата в тогда еще жалкий совсем Итиль, поскольку арабы захватили, целиком разграбив, Самандар. И это тоже, не в последнюю очередь, ослабило каганов и позволило безмерно усилиться кагнан-беки! Но правление Парсбит было слишком кратковременным и ничтожным. Тольго год единый. Ольга же, великая княгиня урусутов, умудрилась прожить мирно и спокойно, добрые пол-тора десятка лет, не возбудив ни с кем войн и дождалась вхождения в мужскую силу сво-его сына Святослава, наследника прежних князей урусутов. Теперь же, когда сын Ольги и Игоря, юный Свендосляб, вернулся из Новгорода и перенял у матери главенствующее положение в Киеве, оставив ей внутрихозяйственные дела, столкновение двух противников, слабеющего в дряхлости Хазарского каганата и усиливающейся в процессе своего роста и державного становления, Руси, становилось практически неизбежным. Ни о какой дани с великого княжения, либо с его частей, речи уже идти просто не могло. Наверное, они упустили время, когда Русью правила баба, то-гда им и следовало нападать. Они же, пристрастясь к покойной и мирной жизни, избегали войны, позволив Руси пережить период собственной неустойчивости их внутренней вла-сти. Как бы сейчас с них не спросили за это плату! Каганат располагал сильной профессиональной армией. Именно этот факт помог ему продержаться так долго в таком неверном окружении, подвижном и агрессивном. При том, что он никогда не был единым целым с религиозной, административной и этнической точки зрения. В самом деле, вся верхушка каганата, его номинальный владыка – каган, его реальный властитель – каган-беки, бек для мусульман и царь у ромеев, вся его судебная и государственная администрация, все вятшие люди и вельможи давно уже были иудеями, часть военных формирований, причем наилучшая ее часть, представленная тяжело воору-женной конницей ал-арсиев , исповедовала ислам. Выторговав себе право не воевать с единоверцами мусульманами, те верно служили боевой опорой каганату. Непосредственно остров, на каком жили каган и каган беки, ох-ранялся тургаудами, юношами, сыновьями тарханов, исповедавшими иудаизм. Прекрасно обученные и располагавшие великолепным защитным вооружением, они были, тем не ме-нее, не очень добрыми воинами, поскольку никогда и ни с кем не ратились по настояще-му. Было их до 5 тысяч человек, часть из них одевались в угольно черные, часть в синие и часть в красные доспехи и одежды. Основная же часть военной силы каганата, его ополчение, практически все поголов-но было язычниками поклонявшимися богу-небу, Тенгри-хану. Такой разнобой в верова-ниях не мог и не должен был сплачивать хазарское воинство, дополняемое к тому же ро-довыми ополчениями подвластных им кочевых народов. К тому же властители-иудеи от-носились к подданным язычникам весьма презрительно, считая их во все отношениях людьми второго сорта, варварами, как почитали они варварами-гоями и всех окружающих их. Этот же гой-язычник Свендосляб все время усиливался, становясь уже реально опас-ным для каганата. Откуда он, скорее всего, ударит? Тут и гадать нечего! Конечно же, с захода солнца! Русы всегда приходили оттуда, там они живут. Странно было бы если бы он приходили из степей на восходе солнца. Оттуда придут огузы. Но на заходе мощнейшая крепость, Шар-кил, слаженная лет сто назад, еще византийцами. Как плата за помощь каганата в войне с персами. Она перекрывает Дон, наиболее удобную водную артерию, ведущую к сердцу каганата. Русы, скорее всего воспользуются им. Ведь и отец нынешнего их великого князя Свендосляба, Игорь, на пути в Хвалынское море пользовался Доном. Обратно он уходил вкруговую, по Итилю-Волге, как и его воевода после него. Другие пути в каганат не особенно-то и найдешь. Кто этому бешенному урусуту мо-жет быть союзником? Огузы, конечно! Они повсегда зубы на каганат точат. Это родст-венное хазарам, многочисленное тюркское племя, также отколовшееся от великого Тюрк-ского каганата, своего государства не создало, не замогло. И, оттого, смотрело на хазар-ские кочевья и богатые города, с извечным вожделением истых кочевников. Кто еще? Пе-ченеги? Эти могли бы, вообще-то! Да только с урусутами они всегда не дружны, больно спешат в их земли вцепиться. Слышно, воеводы Свендосляба опять громили степь со всей их конной дружиной, давя печенегов, ровно тараканов худых. Так что вряд ли! Ясы и ка-соги? Нет, наверное! Им бы пограбить с наворопа, отобрать у слабых. Длинную войну воевать? Нет, пожалуй! Ни в коем случае! Булгары? О, нет! Их хан, Алмуш, получив дос-тоинство эльтебера, номинально равное его собственному, каган-беки, достоинству, при-знанный почтенным союзником каганата, станет скорее помогать, чем вредить! Это он предвидел заранее, и эту угрозу мудро отвел, невзирая на то что хан булгарский Алмуш – мусульманин. Да еще принявший в исламе имя Джафара ибн Абдаллаха, в честь багдад-ского халифа Джафара ал Муктадира. Пдчеркивает этим, я, мол, клиент самого всемогу-щего калифа. Он мне повелитель, но он же и зашита! Ничего, дорогой, бивали хазары и слуг халифа, всяк доводилось. Ага, вспомнил о мусульманах! Как же! Нужно не забыть наградить визиря ал-арсиев за прошлую службу, напомнить ему, кому он всем обязан. Ахмед ибн Куйа зело жаден, вечно ему не хватает на его ширящийся гарем. Скоро тот станет больше чем гарем самого калифа, а старый воин, вот где ненасытность! – покупает себе все новых и новых жен. Это все даром не обиходится, требуя дополнительных расходом и вполне немалых. Бабы с их трчпками и побрякушками стоят невообразимо дорого, но верность ал-арсиев и их везиря, стоят того золота, что он им платит. Надо отсыпать Ахмеду дирхемов, недавно им же са-мим и отчеканенных. То-то купчишки арабские будут сражены наповал, увидав дирхемы с тем же содер-жанием золота что и их собственные, но имеющие по аверсу надпись на иврите: «Послан-ник Бога на земле Моисей», вместо арабской: «Посланника Аллаха на земле Мохаммед»! Ничего, золото – оно с любыми надписями – золото! Что мусульманское, что иудейское! Примут, еще и улыбаться станут в отвес. А Алмушу-эльтеберу мимо них деваться некуда, весь Иран его единоверцы заполонили, тесня всемерно последних зороастрийцев-огнепоклонников. Так что потечет их золото по белу свету. Золоту преград на земле еще нигде не придумано! Оно воистину всемогуще! Кто там еще остался среди окружения Ха-зарии? Вятичи? Вот уж эти нет! Сильно напуганы их князьки! А завоевывать эту землю, приводя ее в подчинение, очень долго, велика больно и вся покрыта неудобными для пе-ремещения конницы лесами. А может и правда, Свендосляб, как сообщают проведчики-купцы и людишки, ими купленные, поход на вятичей готовит? Дал бы им Яхве! В это предприятие только ввязаться, и – утонешь! Вот они бы тогда от угрозы с восхода и изба-вились! Временно, конечно! А что на земле сей не временно? Только мудрость Яхве! Од-на лишь она пребудет в веках! А все остальное – временно, в том числе и жизнь гряного гоя Свендосляба. Впрочем, следить за этим Свендослябом, надо не переставая. Молод гой, и не понять никак, сколько у него шаббатов на седмице! Может пять, а может и все семь враз! Так что глаз да глаз за ним нужен. Отравить бы волчонка и вся недолга! Жаль, нет пока дос-тойного исполнителя. А то ведь взяться-то возьмутся, денежки получат и Свендослябу же и доложат обо всем. Нет, рановато, надо исподволь приискивать надежного исполнителя. Эх, ромею бы какому такое поручить! Милейшее дело! У тех техника отравлениями века-ми наработана. А и поймают если так – ромей. С каганата какой спрос? Никакого и нет, ромей ведь травил, от ромеев, должно и задание имал. Вот и вся недолга! Почесавшись еще, покряхтев и поворочавшись, потягивая кошерный шербет, каган-беки позвал своего тайных дел мастера отдав ему приказание готовить ромея-грека, только обязательно грека, исрлнить отравление кагана урусутов Свендосляба. Только так, чтобы ромей тот сам по-лагал, что задание ему дают ромеи наслужбе у базилевса. Да только, что сам Свендосляб, что княгиня Ольга, мать его, старая медведица, муд-ры не по рылу, ромея ко князю и близко не подпустят. Особенно, съездив в Константино-поль. После того Ольга стала осторожна до крайности, не попустит она такому деянию. Насмотрелась там как имперские сановники друг друга, а то и самого императора, словно крыс в подвалах сущих, травят, налево и направо. Глянул косо, ему яду и всыпят! Сам князь по молодому своему бесшабашному состоянию мог бы и не устеречься, да вот ря-дом с ним еще отцовых, поживших уже, слуг полно. Те ведь тоже серьезную жизненную школу прошли, добре знают, на что способны ромеи, да хазары. И тоже всяк не попустят! А вкупе с княгиней, так и всяко-разно. Нет уж, в таком деле спешить никак нельзя. Того и гляди – себе дороже обойдется! Исполнитель для сей миссии нужен отборный. Лучший из лучших. А то ведь взбеленяться урусуты, всенепременно взбеленяться! А, может, попро-сить о таком у Хасдаи ибн Шафрута ? Да нет, не стоит позориться на весь халифат, полмира обнявший своими владениями. Тот добропорядочен, мудр и благодетелен, может не так понять, отшатнуться и ославить на весь ученый мир. Сами сыщут, не сегодня, так завтра! И так представят дело, что это империя намеревается извести кагана урусутов непотребными способами. Незадача коли, поймают урусуты, скажем, лазутчика-подсыла. Так и что ж? Они чисты, белы и пушисты. А базилевс и империя ромеев в полном дерьме! Свендосляб же злобится и точит зубы на ромеев. Так может тогда ему выгодно даже и специльно подставить Свендослябу того подсыла, подставив тем самым базилевса. Пусть греки и урусуты сцепяться меж собой в который уже раз. Тогда и тоже, в который уже раз, именно каганат пожнет главные плоды их свары, наваривая и на урусутах и на ромеях. Пока же следует озаботиться укреплением Шаркила, эти греки, не имеющие в своей молви звука «ш», называли его Саркелом. Мимо него, Свендослябу, со своими грязными гоями, не пройти никак. Стены крепки, гарнизон, правда, маловат. Только 300 воинов. За-то припасов для такого числа воев, там больше, чем достаточно. А и малым числом с та-ких-то стен воюя, можно немалое время выстоять, а тут и он с остальными войсками при-бежит, созвав ополчение черных хазар. И зажав того же Свендосляба меж крепостью и своим войском, раздавит его, как гнилой орех. Ремонтировать крепость, вроде, как и неза-чем. Ее всего три года назад чинили основательно, денег извели пропасть. Половину, как водится, украли. И тем не менее! Кланяясь, неслышно подошел делопроизводитель, с куском папируса и тростнико-вым писалом-калямом. Чернильница у него за поясом. Напомнил кагану-беки, что он со-бирался именно сегодня решить вопрос о назначении судей. Дело это во многоконфессио-нальном и многонациональном каганате, было совсем-совсем не зряшным. Назначению подлежали семеро судей. По два на монотеистические веры, православное христианство, иудаизм и ислам и одного на язычников. Тем, дуракам, и одного много! Но не дать им су-дей вообще было неправильным и глупым актом, недостойным великого каганата и его мудрых правителей. Назначать судей дело непростое, тут выбор и присмотр нужен ого-го какой! А еще надо их испытать. Это так даже и забавно! Судья в Хазарии, чтобы неповад-но было, дела за посулы затягивать, иски разбирал в условиях сугубо стесненных. Сидел он на узеньком жестком креслице без подручников, с обеих сторон от коего были врыты, рукоятями в землю, вострые клинки. Начал судейский дело заматывать, растягивая всяче-ской чепухой, тут бы ему и придремать от скуки. А, нельзя. Никак нельзя! Упал – погиб! Или окалечился и должность утратил. Невместно на ней калеке гнойному сидеть. А за нее-то плачено было и совсем немало! Чтобы не менять судей слишком часто, их по де-сятку часов проверяли на таких же устройствах, только без врытых ножей, установленных во дворе. Отсев претендентов имели великий. А еще сегодня он собирался посетить синагогу и школу при ней. Много дел у кагана-беки, много! А помощников так и вовсе нету! НА ВОДНОМ ПУТИ ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ, 963 г., лето. Остались позади бесчисленные сборы и такая же бесконечная несуетная подготовка. Еще вечор, только завершив заново смолить ладьи и спустив их на воду, нарочитые и от-роки долго отмывались сами, убирая приставучие брызги смолы с одежды, а кто поумней, да поопытней, и смолил ладьи, раздевшись наг, лишь перепоясав чресла тряпицей, так и с кожи. Исполнив всю плотницкую работу по спуску на воду перезимовавших ладей, наро-читость перевела дух, наблюдая за погрузкой княжими служками всех путевых припасов. А вот уже их раскладка, уравновешивание по ладье было не делом слуг, им можно было только позволить донести все до борта ладьи, а уж на ней самой не зевай нарочитость. А то ведь и потопнуть совсем недолго! И пусть идти предполагалось только по рекам, это ровным счетом ничего не меняло. Реки тоже далеко не всегда безопасны в смысле кораб-левождения, а ведь в пути, наверное, будут еще и озера. Тот же Ильмень, к примеру, так и точно, не минешь. А на некоторых из них в добрый ветер можно в такую переделку уго-дить, что и не на всяком море этакую муть и хрень кромешную претерпеть доведется. Отслужив требу Перуну, принеся ему в жертву черного петуха и черного ягненка, князь с малой своей дружиной спустился с Горы, прошел через весь Подол и взошел на борт первой из двух ладей, отправлявшихся в путь к Новгороду. Идти князю можно бы и одной ладьей, так, вроде, и дешевле, да рисковать без доброй на то надобности было не след. Мало ли что с одной случиться-то может. Лепее и надежнее идти двумя. И от двух великое княжение не разориться, да по такому-то делу! Собранные и серьезные, прово-жаемые все тем же киевским любопытным людом, что разинув рты, шире иных ворот, снует по Почайне, семо и овамо, они расселись по румам, возложив руки на рукояти ве-сел. Наступал наиболее ответственный момент любого похода по воде – отход от родной пристани. Ждан сидел рядом с Ратмиром. Новгородский уроженец, тот с детских лет знал ладейное дело, да и первые месяцы его службы князю, начинались тоже на ладье. Где б им еще и начинаться в Новгороде-то? Грести парень умел с самого раннего детства. Что изу-мило Ждана, так это то, что князь не встал у кормового весла-правила, на место кормчего, а сел на рум, за рядового гребца. К лицу ли ему сие? К лицу, не задумываясь, ответил Рат-мир, на веслах кто не попадя не сидит. Это место свято! Особенно весла в носу и в корме ладьи, куда и сел князь. Они самые длинные и тяжелые, грести ими тяжелее, чем теми что в центре. Вот и садятся туда лучшие и самые выносливые гребцы, первые среди равных. А кто, как не князь наш такой? Уж да уж! Тут, пожалуй, ничего супротив не изречешь, даже если и восхочешь, зане давным-давно все уже и сказано, и доказано. Не нами, конечно, но и для нас тоже! Люди стоящие на причальных досках, уже словно и далеки, оставшись там, на бреге. А ладьи, оттолкнувшись баграми вышли на чистую днепровскую воду, ударив по первости веслами, вспенили водную гладь Днепра и побежали вперед. Журчит, звенит чистая вода днепровская, омывая крутые скулы ладей. Плещется, сверкая, стекает, с под-нявшихся, на зачине каждого нового гребка, лопастей весел. В охотку приложились к вес-лам дружинные, пошли побежали ладьи, насупротив течению, поначалу провожаемые по берегу, стайкой шустрых местных мальчишек. Да отстают мальчонки, куда им за ладьей-то гоняться!? Ветерок слаб и не попутен, парусов ставить незачем, помоги от них не бу-дет. Гребут, трудятся нарочитые. Светит, трудится вместе с ними солнышко, звонко выпе-вает вода вдоль бортов, тоже ведь работа! Как же не работа – журчать и петь! Ждана князь посадил на весла в пару с Ратмиром. Как же, знал парень в детстве и юности своей, что такое грести веслами на малых речных лодках при селищах вятских сущих, легко и не-принужденно управился бы с шестом-слегой в душегубке-однодревке, равновесие ревно-стно храня, сладил бы с веслом на переправе, загребая с помоста парома, а вот грести по-настоящему, как на кораблях всамделишных гребцы гребут, учен он не был. Грести, как гребут в море, гребут сутками и неделями, сменяя друг друга на румах, коли есть кому менять. Не было кому и где его и поучить-то. Рек у вятичей в их краю множество, а вот озера большие, чтоб волне разгуляться было где, так и считанные. Приглядывается пар-нище, как гребет Ратмир, как орудуют веслами, ко всему привычные нарочитые. Мужское это дело и владеть им дружинный отрок просто обязан. Да и грести против течения дело не самое простое. Днепр вам не речушка какая, курице вброд – река настоящая, мощная и зело своенравная. Если буря на нем застанет, найти бы путь к берегу, братие. Днепром плыть – шутки с водою прочь! Высоким берегом одесным – он ошую остался сейчас, идут ведь против течения! – отбегают назад веси и городки приднепровские русские. Нет-нет, а и махнет с крутизны цветастым платочком, провожая, девичья рука. Громко скрипят-поют весла в уключинах, тихо переговариваются дружинные. Отбивая ритм, звонко стучит дов-быш − било рядом с кормчим. Помощник кормчего, храня приличествующую строгость на физиономии своей добродушной морды, старательно отбивает ритм гребли, тюкает по добвышу. Кто-то из дружинных прилаживаясь в ритм довбыша затянул песню, длинную как и сам их путь. Ее подхватили тихими голосами не вопя пьяно и разухабисто, а спокойно, в рабочем ритме, оберегая дыхание для дела нужного, гребли весельной. Ждан, тоже подпе-вая, прислушался, поняв, что, уловив ритм песни, поют ее и на задней ладье, на которой идет за голову Асмуд, он же и кормчий. Знаком воеводе добро путь сей, не раз и не два он им хожен, наторен. А уж опыта старому Асмуду в деле кормчего ладейного, или дракар-ного не занимать встатьь. Ходко идут ладьи, гонимые сильными гребцами, пенится вода у острых форштевней. Здесь, неподалеку от Киева, движение по реке оживленно, купече-ские крутобокие ладьи, разминаются с княжими ладьями, гонят длинными шестовыми лодками вдоль самого берега речного, свою продукцию по прибрежному мелководью се-ляне, норовя угодить на рынок на Подоле, да распродаться побыстрее. А чего ж? Распро-дадутся, наверное! Городу много чего надобно, город то великий! А и плоты попадаются по пути. А отчего и не плотить в сплотки, коли по течению доставить в град чего-нибудь нать? Заодно и лес тот из-под плота в городе сбыть. Свели возле самого города леса и дубравы, стены градские возводя, вот и приходится лес на постройки гонять по реке изда-ли. А леса того городу надо много, строится он и растет безмерно. Вот с лесом тем и селя-нин пристраивается везти чего водою в город, на торг. И дешево и сердито! А главное, что все довольны! И плотогонам проще – не за пассажира бездельного селянин тот едет, рабо-тает он, правилом ворочая. Все легче, а и веселее тож! Четверть дня гребла первая смена, пришло время второй, и Ждану с ней, сесть на весло. Все по порядку, как надлежит, снял надев на колок пред собою шлем и подшлем-ник войлочный, расправил бармицу, развесил на колки оплечье перстатицы, распялил и кольчугу. Пояс с пластинами на живот защитными, пластинами кверху и повесил, запри-метив как то делали иные-прочие. С самого верха твердый кожаный подклад под кольчу-гу. Его первым и надевать, случись чего, паче чаяния. Поножи оставлены во вьюках. Это принадлежность конного, на ладье они ни к чему. Только помеха досадная. Меч, секира и лук в налучье, с полным тулом добрых стрел, дюжина срезней и дюжина с бронебойным наконечником, стоят у борта. Все как и должно, буде случиться атакует их кто, или, того паче, они кого атакуют. Дружине всегда быть к бою готовой надо. И все ведать, что де-лать, случись чего. Оно просто и заведено с незапамятных времен, раз и навсегда. Пока одна смена гребет, другая на подходе, одевает брони. И немедля садится на весла, давая одоспешиться другим из той смены, что гребла до се. Тут и еще один плюс – перед боем и в самом бою, на веслах всегда сидят свежие гребцы. Значит ладья даст пре-дельный ход. И врага встретят в то же время все и во всеоружии. Не от кого, вроде боро-ниться, своими водами и землями идут, а излишней опаски в жизни не бывает, то всем дружинным давно-предавно ведомо. Кровью такое знание добывается, оттого и дорого стоит. Да и обычай воинский не велит быть инако. Князь обычаи воинские зело уважает. Тоже ведь кровью добыты! И, значит, инако и не будет! Все щиты вывешены на борта, прикрывая гребцов от нечаянных стрел с берега. Где бы не шла ладья, хотя бы по затону, как давеча, в Киеве, испытывая, не протекает ли где вода, порядок он один-единственный и сполняется он завсегда. Иного не дано! И не будет николи! Все правильно, расслаблять-ся дружинным не стоит никогда, тем более на воде. Не твердь земная под ноги стелется, водная гладь неверная, да игривая. И дела нет, что поход не боевой, предпринят не с во-енными целями! Если это кого и касается, так только не дружинных – им все служба, что в боевом походе, что не в боевом. Поначалу каждый гребок Ждана комментирует торопливым шепотком примостив-шийся рядом Ратмир, пытаясь выправить на ходу работу побратима, плохо знакомого со спецификой гребли большими веслами боевого корабля: - Спиной тяни весло, Жданка, спиной, руками лишь оправляй да подворачивай, когда надо, чтобы лопасть в воду правильно входила, и гребок был полный, во всю мощь гре-бущего! Шепчет Ратмир шепчет, но все меньше подсказок по поводу правильности гребли, все больше о том, как бы поменьше устать. Устать всегда успеется, а вот не усталым быть надобно как можно дольше. Уже к середине своей смены Ждан почувствовал, что гребет не многим хуже других, что работает в ритме, никому, по крайней мере, не мешая свое дело, меж тем, делая. Стало радостно и хорошо. Смену свою он доработал устало, но без излишней натуги. Сдав весло в смену Ратмиру, он с удовольствием потянулся, распрямляя спину. На сей раз, он уже не собирался более присматриваться к тому, как гребут те греб-цы, кто ходит водой далеко не в первой. У него появилось время осматриваться по сторо-нам, что Ждан, с огромным удовольствием, и проделывал, болтая, в то же время, со сво-бодной сменой дружинников. Уже к вечеру первого дня они приближались к перевозу у Вышгорода. На высоком берегу реки они наблюдали с ладьи, что туда, на прибрежный пригорок, наметом вынеслись два всадника: крупный мужчина и молодая баба на доб-рых, явно боевых, конях, с семилетним мальчиком в седле перед собой у бабы. Видно скоро надо, раз так гонят коней в гору-то! Всадники, спешившись, вышли на самый днеп-ровский обрыв, начав махать плывущим. Больше на этом участке реки никого не было, значит, махали им. Всмотревшись в стоящих на берегу Ждан не столь узнал их, сколь до-гадал, что были се: Добрыня, уй и дядька-воспитатель сыну княжескому и былая полю-бовница Святославова, сестра Добрынина, Малуша, а также сын его, Владимир свет Свя-тославович. Князь, стоя на носу лодьи, держась за выгнутую шею судна с головой сокола, ответно махал провожавшим их. Не миловался с бывшей своей ладой, но приветствовал ее и сына своего! Не враги ему ни он, ни она. Знать и слова, данного матери, не любезничать боле с Малушей, князь этим мимолетным контактом никак не рушит. По миновании Вы-шгородского перевоза, дружинные наладились ловить рыбешку неводом, в ожидании бли-зящейся ночевки. Днепр, путная река, рыбешкой изобиловал всяческой. Вскоре пристали к берегу, встав на первую в походе ночевку. Дружно таскали валежник, распаливая костры. Гото-вили к варке уху. На добром десятке костров варили, кто уху, кто обычное походное хле-бово. Кто же, как и сам Святослав, пекли рыбу, распялив ее над углями на колышках. Го-ряченькая, свеженькая, да с дымком, да золой подсоленная, зело она вкусна и добра! За едой вели неспешные беседы о былом настоящем и грядущем. Бессонные парные дозоры прикрыли ночевку, отгородив ее от внешнего мира своим бессонным бдением в нощи. Де-ла нет, что своей землей идут. Луки полностью снаряжены и рогатины изострены. Батюш-ка Святослава, вон, на своей земле глупо сгинул, не на чужой. Враг везде пробраться мо-жет, коли ты ртом мух ловить станешь. Спать же завалились частью в ладьях, частью на берегу, кому как больше до сподобы, зная, чуть свет, а им уж идти далее… Прошло так сколько-то дней похода. Днепр заведомо сужался, теряя былую силу. За-вершая пятый день пути, прошли не сворачивая притекший ко Днепру Сож, на коем стоял стольный град радимичей − Гомий . Прибежал-прилепился, бродяга, вливает свои воды светлые в днепровскую бесконечность. Бесконечность в бесконечность и опять выходит бесконечность! Эва, премудрость какая-то! Зайдут к местному князю-старейшине на об-ратном пути, когда будут точно знать, сколь у них времени до ледостава, отсталось ли на гостьбу там, в Гомие. Огромная река буйно катившая свои воды к Понту Эвксинскому, на глазах становилась меньше и мельче. Отсюда уже шли по все сужающейся реке к Смолен-ску. Святослав намеревался посетить тамошнего князя еще до разговора с новгородцами, понимая, что, заручившись поддержкой смолян, будет много легче склонить к предпола-гаемому мероприятию новгородцев и псковичей. Переговоры с князем-наместником смо-лян, некогда мечтавшем о подобном мероприятии, Святослав исходно предполагал более простыми. Две воинские ладьи, с полным набором воинов-гребцов ходко шли вверх по Днепру, легко преодолевая его совсем не слабое еще течение. За все время похода, ветер лишь дважды и лишь на полдня, каждый раз, брал на себя заботу о передвижении ладей. Гребцы получали облегчение, зато уж кормчие трудились воистину в поте лица своего. Ибо, идя под парусом, ладья перемещается быстро, но следит за обстановкой на ркееке лишь кормчий и его помощник. Гребцы, присоединившись к своей смене, так же увлечен-но гоняют балду, как до них это делали те. На любом же повороте, даже и не больно крутом, ветер, дующий в прямоугольный парус ладьи, норовит пронести ее по инерции, угрожая наехать на мель, как раз и встре-чающиеся, чаще иного, на поворотах рек. Прямой парус ладьи и драккара, в отличии от уже применявшизхся римлянами и ромеями-грекамии, треугольных и косых парусов, не позволял к тому же ловить боковые ветры, двигаясь лавируя, галсами. Следовало дожи-даться попутного ветра, либо лишь слегка отличающегося своим направлением от попут-ного. Снос ладьи всегда имеющий место в таком случае и тем более сильный, чем сильнее ветьер отличался от попутного, компенсировался рулевым веслом кормщика, именно по-тому и заставляя его постоянно бдить. Ему бы покойнее было, вовсе не использовать вет-ра, поскольку чисто попутные ветра очень редки, значит, постоянно следовало контроли-ровать и править кормилом боковой снос. Но ведь князья и все предводители викингов и варягов – хёвдинги – тоже все время садились грести. И потому, очень ценили умение своих кормчих ходить под парусом. Все остальное время шли на веслах. Ждан, полностью научившись грести, уже с из-вестной иронией прислушивался к Ратмиру, рассуждавшему, мол, что там река? Волн нет, знай, борись с течением! И плыви, плыви, плыви! Ни премудростей ориентировки, ни не-потребства бушующего моря, когда волны вырастают выше корабельной мачты. Подоб-ных творений природы, не умудренному покамест походной жизнью вятичу, видать никак еще не доводилось, и он попросту сомневался, а не привирает ли его друг и побратим. Как можно поверить в такое? Напрямик проявить невекрие к словам друга своего и побратима невместно, обидит это его, а усомниться, не привирает ли он малька можно. Приврать не стыдно, стыдно – врать! Нет, Ратмир, извини, побратим мой единственный, но пока сам не узрю, не поверю, что ты тут ни рассказывай и как не клянись! Но и князь, спрошенный о том же, подтверждал слова Ратмира. Приходилось и Ждану верить в такие-то страсти. Усомниться в словах князя о виденном, было выше его сил. Князь – это князь, человек бо-гами обласканный, немыслимой властью с этаких-то младых лет наделенный, как ему врать? Даже и приврать малька прикрасы ради! Немочно сие, князь ведь! Смоленск выпрыгнул перед ними, словно из небытия. На высоких холмах да над Днепром, спускаясь стенами чуть не к семой реке. Князя там не ждали, кажись. Однако, враз узнали, кто к ним в гости жалует, по дедовской хоругви с золотым атакующим соко-лом на лазорево-небесном полотнище. Смоленск был включен в сферу рюриковых владе-ний самым первым изо всех городов русских, сущих к появлению Рюрика в Новгороде. Уже второе поколение того первого воеводы рюрикова Ратислава, князь-наместник Лихо-бор правил в Смоленске именем внука Рюрика, как внук другого воеводы рюрикова Рес-вальда, Рогволд, сидел ныне князем-наместником в Полоцке. Рогволд, правда, в отличие от Лихобора, был несколько иным человеком и тем, что он только князь-наместник, а не полновластный и независимый князь, похоже, тяготился зело, рассчитывая стать когда-нибудь полноценным князем. Святослав это знал, но пока не хотел трогать уже не больно молодого воина. Ему ведь предстояло по-настоящему великое дело, эти неурядицы можно было, по его мне-нию, отложить на попозже. А князьями на Руси, отселе и до веку будут только те в ком течет хоть немного рюриковой крови! Лихобора Святослав знал неплохо. Тот правил на окраине земли заселенной кривичами, близко к тому месту, где уже начинались земли вя-тичей. Кона засечного на этих местах, конечно же, не было, а о том, где бы ему прохо-дить, знали все и повсеместно. Заслоненные словенами Новгорода и Пскова от варяжской свирепости норманнов с полуночи, с полудня его земли прикрывались вятичами от жад-ности степных волков печенежских и хазарских. Те же вятичи закрывали их и с восхода, откуда нет-нет, а и бегали на земли славянские булгарские алчные гости. Союзники и вассалы хазар, подчас они и выступали вместе с ними, в одной связке. Наконец, со сторо-ны заходней, земля смоленская, прикрыта была землями всей массы кривичских племен и радимичами. Покойная была область, практически беспроблемная, тем более, что и пра-вил ею человек без амбиций независимого сюзерена, спокойно признававший верховную власть Киева над своими землями. Людям же на них проживающим по все дни совершенно наплевать на мелкий суве-ренитет, столь почитаемый их элитой и правителями. Им бы жить поспокойней, налоги иметь определенные и не заоблачно высокие желательно, да перспективу детишкам своим видеть воочию и незряшную. Не только ведь звери о зверятах своих пекутся, но и людям тако же и о том же думать надобно повусеместно и во благовремении. Князя встретили пышно, со всем положенным по его статусу пиететом и честью. Сам князь-наместник вы-шел к сходням, расставив вдоль всего пути, своих заспанных изрядно местных дружинни-ков. Об руку с ним и поднялись Святослав с Асмудом, сопровождаемые Жданом и Ратми-ром, в княжой смоленский терем. И дал князь-наместник смоленский пир силен, по слу-чаю приезда своего сюзерена, великого князя киевского. Пировали со всей прибывшей дружиной великого князя и вятшей частью дружины хозяев. Князь Святослав, практиче-ски не хмелевший от медов и вин фряжских, завел речь о намерении своем сразу, как только они с князем-наместником удалились от брашна. Задумался Лихобор, не простая прогулка в степь, где кочевые то ли биться станут, то ли решив что незачем им ратиться, попросту уйдут в степь, не пытая судьбы. Прямой ну-жды лезть воевать с каганатом и булгарами, ему не было. Был долг вассала, но князь-то явно ждал добровольного взъема лучших сил смоленских воев. Да и не так уж велики бы-ли те силы. Полных два дня на раздумье испросил князь у Святослава, надо было ему с дружиной над тем подумать, обсудить все со бояры местные, смоленские. Охочих людей сыскать. Непростые то были думы. Велик поход задумал князь Святослав с решительны-ми целями, да на огромный по своей протяженности срок. Серединный, защищенный сла-вянскими землями от всех досужих внешних ворогов и, избавленный, властью киевского великого князя, от междуусобной разорительной для всех сторон борьбы, удел, выбирал, прикидывая, и так и этак. Сколь сил от них потребует князь в поход сей? Сколь средств он стоить станет? А сколь добычи даст? Взвесить следовало все паки и паки! Князь же Святослав, как и дружинники его, весь этот день ходили по городу, оцени-вая Смоленск и прикидывая, сколь воев без серьезного для себя напряжения, земля сия сумеет им дать в поход. По всему выходило, что до 1000 -1500 хорошо уряженных и опытных пеших воев, да еще с сотню – другую конных Ряда Полчного, ну и до сотни – полутора легкой конницы. Больше вряд ли, но и меньше тоже. Были у князя среди смо-ленских бояр присмотрены и явные сторонники похода в булгары и хазары. Они и обска-зали ему о чем пря шла на думе княжеской. Как ни странно, выступать в поход со князем великим, решили почти без споров. И многие бояры смоленские свободной волей своей порешили заратиться под великокняжеской хоругвью. За долгое мирное время под властью князей Рюрикова дома, много накопилось в княжестве людей активных, охочих повоевать, попытать неверную воинскую судьбу. И не все они были пристроены в дружину князя-наместника и бояр смоленских, да и в дружине той нарочитость ропщет. Нет дела стоящего, нет и славы. Да и прибытку доброго, кроме княжого жалованья, нету нарочитому воинству. Откуда ж его и брать то нарочитости, ко-ли не из добычи. Князь ласкает и содержит, то благодарение ему великое и то мы службой своей отдаем, а добыча все ж нужна и добыча добрая! Нет добычи, нет и чести! В земле смоленской не уряжены были уроки по градам и весям, посему местные князья-наместники с дружинами каждую зиму отправлялись в полюдье. Это и было главным тру-дом нарочитого воинства. Какая уж тут добыча? Великий князь положил себе подсказать об уроках смоленскому князю-посаднику. Ненавязчиво этак-то, за брашном, али в бане княжой. Через день князь-наместник обвестил Святослава, о решении думы и назвал циф-ру своих походников. Получалось примерно так, как и измыслил Святослав, даже и не-многим более того. Дольше киевлян в Смоленске ничто не задерживало. И уже на третий день, вновь досмотрев ладьи, не было бы им какой порухи, столкнули их на воду, проща-ясь со Смоленском и пошли в самые верховья Днепра. Дошли до тех мест, где он предстал такой речушкой, когда уж грести казалось сложным, берега бы веслами не цеплять. Не верилось даже, что такая великая и полноводная река, как Днепр, у рождения своего мо-жет оказаться такой невидной речушкой. Истый мышиный хвостик! Вот, рек премудрый воевода-боярин Асмуд, и человецы суть тако же, братие дружина. Коли силы многих и многих из них сливаются во едино течение, как в Днепр великий, видели дружинные, идя по нему, аж от слиянья его с Десной, сливаются мнози и мнози реки, тот поток становить-ся небывало мощен и неодолим. Уже не остановить его нехитрой бобровой запрудой, как то случается с малыми лесными реками и речушками. Ломает и выворачивает все враж-дебное ему он на своем пути. И даже каменные пороги, что ниже Киева через Днепр лег-ли, даже они могут только реветь текущей над ними водой, плескаться и яриться, застав-ляя корабли людей обходить их волоком по-суху. Остановить же Днепр, они бессильны и немощны! Так и земля наша, братие, собранная сейчас во великое княжение, силу обрела богатырскую, намеревается отбросить все, что ее сдерживает. Слушали дружинные старо-го воеводу, внимая мудрому слову его, и, знай себе, гребли. Но вот по отлогому берегу усохшего до малой, едва судоходной речушки Днепра, выскочила весь немалая. На берег степенно вышли бородатые да кряжистые зело, мужики-поселяне, пряча подальше баб и детишек. Нужды нет, что вроде как и свои пришли! А с нарочитого какой спрос? Так оно и лучше встанет, коли длиннокосые, да сопливые посидят по избам. Целее будут! Хотя староста деревенский, дородный бывалый мужичина и прикидывал про себя, что оно и неплохо вроде, коли б бабы, в их богами позабытой в глуши лесной, задрипанной веси, понесли бы невзначай от нарочитого воинства, оголодавшего по женской ласке за долгий путь, да и в Смоленске явно не набившем любовную оскомину. Не оскоромились, знать, времени маловато князь им выделил на сбор любовной ягоды. Спешит Святослав Игоре-вич, спешит! Оно то да! Было бы весьма то по делу! Да вот все иные мужики из веси держаться, как нарочно, совершенно иного мнения, полагая, что поля сии засевать должен тот, кто их и обрабатывает и кто урожай принимать станет. И не понимают, лоси рогатые чащобные, своей сугубой от того пользы. А против мира и староста не ходок. В том смысле, что не пойдет он супротив всего-то мира. Не сдюжить и ему. Начался неспешный ряд о самом главном для веси волоковиков, об оплате за переволоку. Рядился Асмуд. Впрочем, обычай был один и сильно от обычая, признавая его всегдашнюю мудрость, не дававшую в обиду, ни мужиков-волоковиков, ни перевола-киваемых гостей, староста не отступал, понимая, не с купцом с мошной набитой, бегущим быстрее расторговаться в Новгород, али Плесков, рядится – с самим князем великим, али там с дядькой его и воеводой. У него и на ладьях то всего товару – на несчастный резан . А уж воинов-то, воинов! И все мордастые, здоровущие! Эти, случись что, сами свои ладьи и без катков даже, только что не бегом отволокут. Коней тягловитых шибче. Да ты поди их заставь волочь-то! Сам быстрее со всеми своими лямку ту бегом, лосю чащобному по-добно, помчишь! Но обычай требовал рядиться, вот староста и рядился, благодаря всех своих на-вьих за то, что рядиться с ним взялся старый воевода князя, крепкий еще мужичина и воин, по всему видать, справный. Его селищанские тюти, настороженно снюхивались с дружинными, выясняя, чего от них ждать. Жизнь на волоке, штука такая, непростая до не-возможностев. Все время новые люди округ, а работа старая и работа привычная. И кто только не пользуется волоком. И князья и варяги, добирающиеся из варяг в греки и обрат-но. Но более всех деревенские любили купцов, своих гостей и заморских. С князьями и варягами не поторгуесси вволю, ухо востро держать надобно. А то враз в него же и схло-почешь! Скоры они больно кулаками-то расторговаться, а то еще и за оружье свое при-муться, мастера, по всему видать! Не тебя самого, так жененку твою забидят, а то и ме-люзгу твою со двора сведут, дабы в рабство где продать. Всякое случалось. И не спросишь с них по настоящему – воины, мать их, отбиваться всякий добро научены, новым чем их удивить сложно. Хотя, случалось, летели-жалили стрелы из лесу густого, убивая и воинов. То мстительный мужик, не стерпев сердцем, искал острием стрелы своих обидчиков, мстя за прижатую в одринке жененку, хоть она-то сама, гли-тко, и не жаловалась завсе. А и бе-гали служивые не по разу, облавили леса. А и чего выбегали? Зверья выгоняли стадами несметными. А людей? Да где ж ты их сыщешь? Не звери, чать, от шума пустотного с ук-ромной лежки сниматься, да из опричных мест выходить, коли найдены были такие-то. Леса глухие, малохожие! А народ все ушлый, ко всему навычный. А к лесу, так и в осо-бенности. Они ж в тех лесах и выросли-то! Дома он там. Им бы их, да не знать! Только вот и местники беспокоили все чаще купцов, коли те, бывало, пошалят где. Оно ж и по-нятно. Те трусливее, да и их охрана на словах токмо хоробрая, по лесу бегать мало пред-расположена. Князей и варягов не задевали чаще, ну их, князей этих. Брони на их людях много, стрелой издали не уколешь, не проткнешь, а близко подобраться дружинные не дозволят, как медведя на рогатину взденут, мечами с секирами вдоль и поперек испласта-ют! На ремни погонные изрежут враз! А уж по лесу бегают с собачьем-то, словно лоси какие сохатые! Ну их в болото, ратиться с ними! Очень нужно! К вечеру урядились и вместе с нарочитыми вытолкали ладьи на пологий берег, сво-лакивая и раскладывая вдоль дороги гругляши-бревна. Это в подклад, чтобы ладья бойче катилась посуху. Поутру с петухами, тронулись в путь, по просеке, через невысокий водо-раздел, поволокли ладьи к Заходней Двине. Тоже река немалая, добрая, сказать надо, река. А до Днепра привольного, куда уж ей. Без груза по просеке, добрый ходок, поспешая, пройдет за один долгий летний день все без малого 40 верст волока. Вот только они шли с грузом. Да и просеку там сям под-чищать доводилась, заросла от прошлогоднего-то волока. А че ей, леса-от кругом-то не-мерянные. При уговоре старейшина села волоковиков, намекнул Асмуду, мол, хочешь бы-стрее, воевода-боярин, припрягай своих дружинных. Только ж и воевода был не пальцем делан. Не первый раз волоком поспешал и знал: путь весь размечен точно, полуденными стоянками и ночевкой. Идти им так или иначе, придет двое суток, прежде чем перед ними блеснет текучей водой река, приток Десны со смешным названием Капспля. Там тоже се-ление волоковиков, там и ночевать след, прежде чем по Капспле и озерцу невеликому пе-ребраться в Двину. Идут, тащат ладьи по волоку селяне, налегают на крепкие ременные лямки-петли, оплетшие весь нос ладьи, а на спусках часть из них отходит по сторонам ла-дей, одерживая их, вниз устремляющихся. Броней своих дружинники не снимают, узнав, пошаливают, де, у волоков, те хоробры, что от людей по лесам дремучим прячутся. Но ни одной стрелы не выметнуло к ним окружающее чернолесье, даже и ночью, когда, устав, сморились и легли почивать, подъев горячего, мужики, волокшие ладьи весь день. Свято-слав, выставив посты из своих дружинников не слишком утомленным переходом, зава-лился спать с остальными. Обошлось без тревог, а поутру, снова отведав варева, трону-лись в путь. Все размечено, все размеренно. Тянут волоком ладьи мужики отбиваясь от назойливого комарья бредут параллельно дружинники. В белых холщовых рубахах и бе-лых портах, чудесно видны на фоне зелени селяне. Их белизна перечеркнута по груди на-искось широкой и крепкой ременной петлей. А оттеняет девственную белизну их одежд, красные и лазоревые плащи нарочитых. А вокруг стоит и шумит высоченными кронами добротный глухой лес-лесище, полный зверья, как четырехлапого, так и двуногого. Оти-рают потные лбы волокущие ладьи мужики. Скрипят, крутясь, ошкуренные и слегка по-литые маслицем, для пущего скольжения, кругляки бревен под крепкими ладейными ки-лями. Ввечеру другого дня вышли на пологий берег Капспли, к еще одной веси у перевор-локи. Нарочитые сразу распочали осмотр ладей. Мало ли что повредилось на волоке, бре-дя по сухопутью, а ведь нагорюешься на воде-то. Короткий сон сморил всех людей на те-плую ночь. А утром, спихнув ладьи на воду, забрались нарочитые на привычные уже ру-мы. Волок пройден. А по Капспле идти в удовольствие нарочитым, по течению идут, не надо с ним бороться. Скрипят-поют негромко весла, а гребцы у них в поклон и почти ло-жась тянут по воде, выгребая в полную мощь, широкие лопасти. Гнутся весла, треснуть угрожая. Грести-от тоже с умом-то надо, не поломать бы гребок-весло. Оно понятно, есть в запасе с парочку, как не быть! А коли все начнут ломать? Это где ж вам всем весел, не-умехам шелапутным, набраться? Путь, правда, не близок и выводит он ко впадению Капс-пли в Двину. Вот по Двине ход слегка падает. Двина река быстрая, а идти приходиться против течения. Еще один приток Двины выводит в озеро Долгое, на берегу которого сра-зу сыскивается волоковая весь. И все повторяется сначала. Торг со старейшиной, ночевка возле веси и собственно волок. На пути в Новгород уже последний. И тоже аккуратно размеченный на два дня. Но вот приток Ловати, он, небрежно и мягко влив их ладьи в Ло-вать, а она уж приведет-принесет их в обширное и привольное озеро Ильмень, считай нов-городский пригородный бассейн. Их купальню. Из Ильменя буйно и полноводно вытекает своенравная, как и сам Великий Новгород, река Волхов, а Новгород-то Великий, как раз и стоит на Волхове, практически в самом его истоке. К Ильменю подошли практически в ночь, решили встать на ночь, чтобы завтра в день, пересекши озеро, быть в Новгороде еще засветло и ночевать уже там. Новгород предупредил о своем появлении буйными шумливыми пригородами и оживленными перевозками по реке. Как и под Киевом бегут водой, поспешая, селяне ог-нищанские, кто сам себе пан, кто в кабале труждаясь, спешат-поспешают распродаться на городском торжище. А моть и прикупить чего нать! А и то – дело! Так что, к тому времени, как стенам его детинца и торговой стороны, предстояло объявиться на горизон-те, все уже были готовы к тому, что вот сейчас окажут ся стены этой полуночной пресло-вутой твердыни Руси. Ладьи, гордо и достойно, вздев великокняжескую хоругвь, торжест-венно потянули к посадничьему месту на пристани, месту зело почтенному, охраняемому и никем опричь посадника и гостей его почетных, не занимаемое. Малое время спустя, терлись своими крутыми скулами о причальные доски Новгорода. Новгородцы встретили князя приветливо, выглядели вельми довольными и польщенными, князь только и успел, что ступить на доски пристани, как от детинца, расталкивая народ, бешено мчащимся ко-нем, вылетел сам посадник. Вообще Новгород подобного-то поведения не прощал никому, даже и боярам своим видным! Но сегодня, своему посаднику, скорее всего, простит, не спросив острастки. Все ж князя великого поспешал встречать нарочитый новгородечь Все новгородчи не прочь были бы узнать, а что деяли их сторожевые на Ильмени, как могли они прошляпить ладьи молодого Рюриковича? Вон и посаднику времени не стало степнно, как ему и подобает к пристани прибыть и великого князя встречая, честь ему воздать полной мерой. Почто им новгородские резаны и ногаты уплочены? Новгород мог и спросить. Ему не впервой. Бывало то и не по разу! Так-то люди, как люди, а вдарит било вечное и поди ж ты, звереет вечевой новгородский мужичонка, со всех и все спросить го-разд. И не просто спросить, а с пристрастием, а то еще и развенчать венчанное. С него станется! Сам Рюрик начинал когда-то всего-лишь сторожевым князем в Ладоге. Мысли-мо ли допустить человека до верховной власти, не испытав его допрежь? Теперь, вон, вся Русь под Рюриковым птенцом ходит. Оно и Новгороду не застит, коли так. А со сторожей надо разбираться, ой, надо! Добро что свой князь! А ну, ворог через кривичи пройдет, и под стены города припрется? Не бывало такого еще? Не бывало, да! Но все когда-нибудь, да случается впервой. Прошляпят ведь, сволочи супоросые! Вон, как с Рюриковых вре-мен, ладогожской крепостью доброй заперли устье Волхова, воспретив нурманам , све-ям , данам , да и прочим каким, из немец сущим, без спросу входить по Волхову в нов-городские пятины . Коли ты гость честной, тебе всяко-разно войти в Волхов и двигаться по нему, не воспретят никак. Препятствовать честной своей торговле новгородцы никому, даже и князю самому, не позволят, враз в вечевой колокол вдарят! То свято! То городу их основа и зажиток основной. А коли ворог какой, погоди к городу лететь, обрати внимание на стены ладогожские, над рекой царящие. Не так и просты они, их еще Рюрик подправ-лял, до ума вящего доводил. Рюрик, намечая жить близ Новгорода, в опричном городке, после при его с Вадимом Хоробрым , покидая крепость, укрепил ее сугубо, распорядив-шись увеличить гарнизон и придать им четыре корабля-драккара, для борьбы с врагом на озере Нево . Любой чужой драккар призадумается, как бы со стены той слишком тя-желую, непереносимую никакой палубой корабельной, каменюку, либо несколько горш-ков с горящей смолой, не отхватить на борт. Оно ему там надо? С этаким-то грузом и булькнуть в мутной волховской водице недолго, а и погореть на ней икому не охота. Брать твердыню след, а новгородцы ждать не станут. Быстро разошлют взъёмный знак по пяти-нам, подымут земских, соберут городовое ополчение, да и выступят всей ратью. Пожа-луйте ратиться, подано уж! Тут любой призадумается, как бы пойдя по шерсть в новго-родские земли, да не вернуться бы вельми коротко остриженным! А те, на Ильмени, что за манер себе взяли – ушами хлопать? Такие городу и завсе-то без нужды будут! Что с ними, что без них, одна маета предстоит. Городские же ротники , разворачиваясь от детинца, двумя окольчуженными цепя-ми, уже брали под плотный контроль дорогу князя в посадничий терем. Посадник, пере-дав коня своего подвернувшемуся отроку, сведи мол во двор мой, знаешь поди где, сопро-вождал пешего князя, пешим же. Княжьи нарочитые, одев загодя лучшие одеяния, следо-вали возглавляемые воеводой Асмудом за князем в след. Ратмир со Жданом, гордясь сво-им положением джур, шли сразу вослед князю и посаднику, выпятив груди колесом, кра-суясь перед девами и молодками, слыша весь их разговор. - Здрав буди, княже! Что привело тебя к нам, господине наш? - А и тебе по здорову быть, посадник новгородский, Твердята Милованыч! Не знать имени-отчества посадника новгородского, не мог себе позволить ни один князь, тем более Святослав, лет восемь проведший под сенью этого града. - Поговорить мне с тобою надо, с тобой и с теми людьми, кого ты для дела моего лучшими признаешь и присоветуешь мне! Как и во всех других местах, князь, предполагая поход на хазар небывало длитель-ным, предпочитал договариваться на посыл добровольцев, а не на взмет городской и зем-ской рати, по обязанности ленной. Князь прекрасно понимал, что задуманное им предпри-ятие заведомо превысит срок обязательный для службы вассальной, оттого и избегал ее требовать, созывая под свои хоругви охотников. Это означало, что веча, созывающего официальное ополчение не будет. Будет спокойная работа в течении всего лета и всей зи-мы, по сбору охочих людей из новгородских горожан и земцев, способных и охочих к бою. А земля новгородская такими завсегда богата была. Вообще-то именно новгородское ополчение, изо всех племенных ополчений в земле русской сущих, и отличалось наи-большей боевитостью, добротностью вооружения, как наступательного, так и оборони-тельного, и боевой стойкостью. Те же самые вольные новгородцы, сбиваясь кажен год в ватаги, никому, кроме выборных старост, не подначальные, примыслили своему граду земли и пажити великие, обогнав в сем деле славном, многих и многих. Князь с посадни-ком прошли в посадничий терем, приступив к трапезе и разговору. Ввечеру имел состо-яться пир, даваемый посадником в честь приезда великого князя со дружина своя. Пока же Святослав и Твердята Милованыч беседовали приватно, отведав посадничьего угощения. - А скажи мне, Твердята Милованыч, сильно ли Волжская Булгария и Хазария ме-шают новгородской гостьбе на полуденных рынках? - Как же не мешают княже, коли зело мешают паки и паки! Берут огромное мыто за проезд по их землям. Временами так и просто грабят наших гостей, а год назад одного даже убили, со всеми его приказчиками и захребетниками , разграбив все товары! Какая уж тут гостьба, княже, слезы то, а не гостьба! - Задумал я, Твердята Милованыч, следующим годом, идти на хазар с булгарами. Да не пошарпать их, как обычно мы хаживали-то при отцах и дедах. Хочу хазар извести во-все, да с дорог наших убрать, зане мешают больно. А и тем, кто вместо них придет, при-мером встанет, как Русь великая своих супостатов-то привечает. Поход этот будет скры-ваться под походом в вятичи. Это для хазарских проведчиков, коих в Киеве немало, да и у вас в Новгороде, полагаю, они имеются. Может меньше, чем в Киеве, но есть. Поход, как ты разумеешь, ожидается долгий, мне в нем нужны только охотники. Те, кто не вассаль-ной присягой будут связаны а добровольной ротой идти до конца, данной мне без прину-ждения. Понимаю, таких, не поднимая шума на вече, враз не найдещь! Потому и прошу тебя помочь мне в деле таком. Найти-сыскать людей нужных, опричь тех, о встрече с кем, я тебя уже просил давеча. Сам я этого быстро сделать не управлюсь, а начинать надо, не мешкая, нисколь. Лучше бы завтра, или, на крайность, послезавтра. А получится, так и в ночь сегодня! - Ну-у-у, княже! Говорил я тебе, маленькому еще, помниться, что по большому де-лать надо стараться, а по малому коли, лишь синяки набивать себе, да людям. Помнишь нешто? Вот теперь зрю, что поучал зря, не подумав. Куда уж больше-то, чем ты сейчас удумал? - А может, Твердята Милованыч, не зря и поучал. Вот оно тебе и откликается! Так как насчет людишек нужных, а? - Конечно, княже, дело знаемое, кое-кого даже и сегодня вечером к тебе пригоню. То люди самые надежные с боевыми ватагами управлялись не раз, до воинской жизни весьма способные, расположенные и навычные. Да и тебя, княже, знают и ценят. Хаживали с то-бой на свеев, когда ты у нас живал, вспомнишь ты кой-кого из тех, думаю. В этих я безо всяких предварительных разговоров уверен, их к тебе сразу и пригоню. Еще которых поз-же припомню, да с сыном своим перемолвлюсь. Тебе сколь народа-то надо от нас? - Я рассчитывал тысячи на три пешцов. Заможете столь? - Думаю, заможем и более, княже! Заможем и больше! Город, княже, давно уже не ратился ни с кем всерьез. А молодой бурлящей крови, сам знаешь, застаиваться не вмочь! Она всяк выхода требует. - Вижу, вижу, Твердята Милованыч, не терпится тебе мне своих бузотеров и заво-дчиков всякого шумства спихнуть! Да ты не маши руками, посадник! Не маши! Я не в обиде на тебя! Мне таких-то более всего от вас и надобно! Буйных! Не способных жить тихо и покойно! Так что я их повыгребу, прорежу Новгород, почищу. В первый, но ду-маю, что не в последний раз. Так что ты и на будущее имей ввиду. И уже вечером князь беседовал с предводителями буйных новгородских ватаг, преж-де пробивавших путь городу на полночь к Студеному морю , в мерю и водь , к Кам-ню через югру вислозадую и чухну трясинную. Как всегда, в относительно спокойные времена, когда летописец, зевая, пишет «Не бысть ништо!», эти люди становились в обузу добропорядочному течению жизни большого, купеческого, в основном, града, пуще всего чтящего порядок, чинность, да уставность сугубую. Были они буйны и неуемны, деятель-ны и нетерпеливы. Но и сметливы однако ж. Способны переносить любые невзгоды и вы-стоять бестрепетно любую брань! Держать их под контролем мог только настоящий вождь, каковым Святослав и являлся от рождения. Да и они, люди эти, прекрасно зная князя, не взирая на младость его, казалось бы, прискорбную, и следя за его быстрыми рейдами, напоминающими прыжки дикого пардуса, желали себе именно такого предводи-теля. Неукротимого и скорого, ко всему способного и всего дерзающего. С кем и чести приискать не долго стать, да и голову положить, не придется век сожидать, раз! – и нету-ти! Только его они и способны были воспринимать в таком вот качестве. Любому иному с ними было бы непомерно тяжело. Ему же вполне комфортно. Именно так собираются ра-ти, какие творят чудеса и с легкостью завоевывают весь мир. Именно и из таких вот лю-дей! Их же полно в любом народе, самом, казалось бы инертном, даже и в чухне какой, на что уж она никуда не годна. Много позже, не понимая, о чем говорят, иные назовут сие пассионарностью, а иные и буйством ушкуйным. Вот предводителей им достойных сы-щешь не враз, хотя и они родятся не в сто лет раз. Пожалуй, все же почаще! Договариваясь с каждым таким вожатым будущей ватаги пеших воев, Святослав оговаривал с ними состав, вооружение и необходимую исходную подготовку будущих дружин, предполагая о начале похода и месте их встречи, известить этих людей особо. А когда и денег через посадника ссужал, поднялись бы, людишки-то. Пока посадник изыскивал еще людей, Святослав с дружиной сбегал конно в Пле-сков. Там тоже оказалось легко договориться со псковичами. Здесь юный князь руссов ис-кал не токмо пеших. Псковичи, искушенные в битвах с легконогой югрой и скорой на сбег Литвой, имели изрядную конницу. Вот князь и намеревался сманить с собой сотни две псковских конников, хорошо вооруженных и защищенных броней. На комонях своих си-дящих полюдски, а не аки собаки худые на заборе хозяйском! Привычных к верхоконному бою, дополнив ими свою конницу, княжеские и боярские дружины. Ратиться им предстоя-ло со степным воинством, изобилующим конными силами. Тогда вместе с новгородскими упорными пешцами, станут они полноценной боевой силой, способной бороться и с бул-гарами и с хазарами. Дойдет ли дело до драки с булгарами князь не знал, но и зарекаться от такого поворота дела, всяко не стоило. Как знать чем все там в степи обернется. Может так, а может и эдак! Дела княжьи во Пскове также пошли быстро и успешно, хотя там ему и не пособлял посадник. Вольным и торговым городам русского северо-запада сильно им-понировал их молодой и подвижный повелитель и государь. Да и дело он затеял торговле зело пособляющее, размуное, зовущее вдаль. А оба сих славных града жили во многом именно торговлей иноземной. Так что и без посадника нашлось кому помочь молодому великому князу во Пскове. Да и заметили плесковичи, как князь приглядывался к их реке Великой, очевидно прикидывая возможные выходы на север в югру и чудь слепошарую. На будущее, понятно! Ждан и Ратмир нужны были князю далеко не для каждой встречи. Имея немало сво-бодного времени, парни привычно шлялись по новгородскому и псковскому торжищам, как некогда шлялись по киевскому. Ратмир и раньше бывал в Новгороде, только еще бу-дучи воспитанником дружины, во Пскове же, ему бывать не доводилось, для Ждана и там и там все было внове. Из чужеземцев во Пскове и Новгороде чаще иных изобиловали нур-маны, свеи, гости из немец. Нередко попадались диковинные птицы с гостьбой из дальних островов Британии, из галльских земель, почти не случались даны. Прежде при Рюрике, последние вообще опасались бывать ко Пскову и Новгороду, зная его к ним сугубую не-нависть, как и то, что выйти живыми из такого похода, им суждено вряд ли. Зато многим меньше было арабов, почти совсем не было фрягов, ну, не добирались они сюда теплолю-бивые по студеным-то, полунощным морям. Но люди из очень далекого Хорезма, Персии и даже Индии случались и совсем нередко, добираясь сюда, в основном, за редкими у них в теплыни непомерной, мехами, зубом морского зверя и добротной новгородской и полоцкой пенькой . С огромной охотой приценивались они и к лесу, льну и тканям льняным, с сожалением цокая языками, мол, везти уж как непомерно далеко. Хоть и из-редка, но встречались люди и из далекой страны Син , плосколицые, ужасно косоглазые, с косичками по-за темечком. Эти привозили дивные, невероятно тонкие и прочные ткани, шелками их звали. А еще везли предивную, ужасающе тонкую и хрупкую посуду, имев-шую широкое хождение у новгородских модниц и жеманниц. Там Ждан с Ратмиром по-пытали синского травяного напитка ти . Ратмиру так и понравился тот ти, Ждан же по-сле него кинулся к продавцам медовухи прополоскать кишки с детства привычным напит-ком, ворча, мол, и не лень же тем синцам возить в такую даль эдакую дрянь! У индуса с коричневым прокаленным солнцем лицом, в намотанной на голову огромной бирюзовой чалме, сторговал Ждан клинок чудесной работы, по форме напоминающий большой клык хищного зверя. Рукоятка была сделана из кости какого-то животного, большого, из объяс-нений индуса, то ли с хвостами, то ли с носами, произрастающими с обеих сторон тела . Криво изогнутый обоюдоострый кинжал резал острием любой своей режущей кромки са-мую тонкую ткань на весу. Ножны для кинжала, поименованного торговцем, объясняв-шемся с парнями, через толмача с хазарского, клычом , клыку сходно тож, были просты, но добротны, сделанные из толстой кожи, цену кинжала повысили не намного. Благодар-ный за покупку кинжала торговец, угостил джур странными засахаренными фруктами, зело вкусными, пожаловавшись, между прочим, что земля руссов фруктами не богата, за-то зело обильна пушниной, реками и лесами, чего и в заводе нет в их теплолюбивых кра-ях. Князь, осматривая покупку дома, все же обрезался слегка, несмотря на предупрежде-ние и долго дивился дивной остроты клинку, проверяя ее ногтем и раз за разом легко раз-резая падающую на весу легкую ткань тончайшей новгородской выделки. Он бы и шелк порезать не затруднился, испытывая остроту клинка, да джуры его, оберегая великокня-жескую казну мысли такой ему не подали. Выдал парням серебряных гривен на покупку диковинного оружия, какое на торжище сыщут, добавив им, тем самым, старательности в их и без того тщательных поисках. Встретили парнищи на торжище и старых знакомых, ромейских купцов, торговавших и в Киеве, да не больно расторговавшихся. Здесь, в Нов-городе, баял гость, дела шли куда как бойчее. Особенно браво брали ромейские товары гости из немец. Ходить ведь ромеям в Европу по морю Средиземному непросто встало из-за пиратских наскоков арабов, а на суше торговлишке мешали частые войны и размирья. Вот и доводилось им торговать через Новгород, хоть и дальше, зато ж и безопаснее. Идти грекам следовало лишь по землям великокняжеским, а они со времен Олега слыли повсе-местно покойными и благоустроенными. Добирались сюда, разумеется, и хазары с булга-рами. Зато обнаружилась еще одна диковинка. Посреди железного ряда стоял смуглый че-ловек, среднего роста, в белых одеяниях, слегка отличных от арабских. Толмачил ему бойкий новгородец, понимавший по арабски. Гость пояснил, что он со шпанских зе-мель, захваченных ныне, почти целиком, арабами-мусульманами. Оттого на их языке го-ворит свободно, но делать этого страшно не любит. Кому понравиться изъясняться на языке заклятого врага, да еще и оккупанта? Торговал гость мечами добрыми, прекрасной формы и доброй же стали. Был очень благодарен джурам устроившим пробу его изделиям в потешной схватке прямо в ряду, на мигом освобожденной для такой потехи площадке. Ражий и дошлый до любых забав новгородский люд испотешился молодецкой бескровной забавой, отдавая дань уважения, и умельцам боя мечного, и клинкам заморским, зело доб-ротным, да крепким. Слегка вспотевшие джуры объявили мечи вельми добрыми и выра-зили желание купить их. А уже вечером, сам князь пробовал новое оружие и вельми при-стально. Секся со Жданом, отмечая заметки от буести и на буести, от харалуга и на хара-луге. Просекал кольчужные сетки разного дела. Мечи признал достойными и при сле-дующем посещении торжища не забыл сыскать смелого шпанца, выкупил у него считай все оружие, пригласив к себе в Киев. Объяснить тому как до Киева добраться, взялся кня-зев кормщик Ярослав. Много диковин сыскалось на новгородском и псковском торжищах. Многих диковинных людей и вещей повидали парни. Следующим после княжого посеще-ния оружейника-шпанца, днем, вынесло парнищ на бойкого немца, торговавшего само-стрелами разными. Парням самострел и арбалет, как величали его немцы, был не в новин-ку. Русы не считали оный оружием, полагая лук более пристойным для воя. Однако в иных условиях и самострел пользовался у руссов уважением, поскольку обещал супостату меткий выстрел даже от женщины и подростка, к примеру. И в обороне его полагали зело полезным, размещая тяжелые и громоздкие самострелы на стенах своих крепостей. Но тот немецкий был зело миниатюрен, стрелять можно было не затрудняясь с одной руки, взво-дить его мочно было, уперев в переднюю луку седла, зане взводился он тугим рычагом, стрельбе нисколько не мешавшим. Рога изгибающегося лука, выполненные из стальной тонкой пластины, дозволяли метать металлические болты в палец толщиной и полторы пяди длиной пусть и недалеко, зато мощно, протыкая любую кольчугу и даже зерцало. Подивившись его тонкой механике, купили парнищи самый малый, показав его вечор кня-зю. Тот заинтересованно опробовал оружие и, цокая языком признал самострел зело доб-рым, приказав закупить у немчина столь таких, сколь он заможет продать. Нашлось у того аж три десятка, а на следующий год князь велел звать того в Киев, сказав что купит сам не менее полусотни таких самострелов, а заможет гость столь привезти, так и всю сотню. Гибкие сабли юга здесь в Новгороде и Пскове спросом не пользовались, как, собственно, и в Киеве. Не по русской длани зброя . Зато уж брони были всякие, на любой вкус. Ждан вон и то разорился, купил таки себе зерцало на грудь доброй хорезмийской работы, без чеканки. Чеканка, удорожавшая стоимость изделий в разы, была парнищам не по карману. Да и не интересовала она их нисколь, как не интересовала и их князя. Что проку в той на-сечке, коли она на боевом доспехе. Отразит тот доспех, коли добр окажется, единый удар, и всей насечке сразу конец окажется. Недолговечна и трепетно смертна красота, коль не охраняется она свирепой и грубой силой доброго боевого оружия, в крепкой мужской ру-це! Присмотрели Ждан с Ратмиром и по щиту себе. Небольшие круглые щиты конников, хорезмийской работы, выполненные из тонко прокованной, растянутой зело стали. Не пробить их ни стреле, ни копью. Стоили эти покупки безумно дорого, но князь их одоб-рил, немедленно закупив остаток таких щитов для своей дружины. Что-что, а скупиться на дружину удел дуаков, считал Святослав, отбирая для своей нарочитой чади только самое лучшее. Во Пскове же князь разместил заказ на бронированные передники и маски для морд боевых лошадей своей дружины. Подолгу опробовали разные привозные седла. Но пришли к выводу, что их старые, степняцкие куда удобней и привычней. Стоила воинская справа недешево и если бы не помощь княжой мошны, остаться бы парням после покупок голыми, хотя княжая дружина впусте никогда и не жила. Здесь же на торжище, во Пскове, сыскал себе Ждан и приключение, едва не доведшее его до беды, но, по счастью, обер-нувшееся дополнительным зажитьем добрым. Однажды шерстя с Ратмиром суконный ряд, ища ткань на плащи нарочитой чади княжой дружины, задел он ножнами высокого господина в шапке-нурманке . Задел и из-винился, прошевай, мол, гость честной, без умысла злого я то содеял. Но тот, обозлив-шись, раскричался. Орал, сдуру, что, мол, стал Новгород зело тесен от всяких пришлых, приличному человеку по торгу пройти невместно, чтобы не наткнуться на какое-нибудь дерьмо, дома, бирюку стойно, сидеть надобно. На что ему Жданом, отученному посреди дружины княжой, копаться за каждым словом в кармане, вполне спокойно и достойно бы-ло отмечено, что как раз он свои ножны и выпачкал в дерьме, коснувшись ими незнаком-ца, очистить липучее встанет ему в доброе место серебра. Да как бы еще умельца такого сыскать посреди золотарей-то новгородских. Брезгливы зело они! Хорошо бы, новго-родская головка убрала из города таких заезжих дермецов, как ты, малоуважаемый. Доб-рая тренировка в Киеве не подвела и в Новгороде, приезжий господин распалился, при-нялся лаяться на полном серьезе. Ждан же наоборот успокоился и облаял того качествен-но, как водилось, бывало, на киевском торжище, вдумчиво и от всей широты свое вятской лесной души. И по матушке и бабку его упомянув, пройдясь по всей родне и пращурам, все их смешав в противных естеству человечьему связях. Незнакомец схватился за меч. Ждан тоже, не обнажая его до часу. Их уняли со стороны, нельзя на торжище ратиться где ни попадя, и отвели на спорную площадку за торжищем, где дела тяжбенные решались судебным поединком, чтоб все было честь по чести. Тут, под взорами доброй сотни зевак, они и скрестили свои мечи. Гость был явно не дурак драться, вот только биться он привык в добром доспехе, плоховато держа защиту, оттого и был ранен первым. И ранен плохо, в плечо, над бицепсом. Там проходит весьма кровеобильная жила и теперь Ждану остава-лось только избегать атак нурмана, а господин был явно нурманом, дожидаясь пока он сдастся, либо истечет кровью и окончательно ослабнет. Тогда можно было его пленить, взять с него выкуп, а то, так и продать здесь же на торжище, либо просто добить. Сдав-шись же, он полностью отдаст свою судьбу в руки победителю. Понимая это, нурман зело активничал, лез на рожон, Ждан же, не желая рисковать зазря, коль дело уже содеяно, только защищался, угрожая подранить гостя того и еще раз. Внезапно из круга зрителей громко крикнули: «Один! », и в круг поединщиков впрыгнул, обнажив меч, еще один нурман, немедленно атаковавший Ждана, поставив уже того в опасное положение. Вряд ли бы парень долго продержался бы один против двух нурманнов сразу, пусть один из них и имел обессиливавшую его с течением времени рану, да Ратмир не оставил побратима в беде, тоже впрыгнув в круг. Правила поединка были грубо нарушены, кто-то призвал рот-ников и те оружно и бронно явившись, остановили схватку, излаявшись изрядно. И отвели поединщиков и их помощников к судилищу торговому. Выбранный вечем судья был уполномочен поддерживать на торжище добрый порядок, давая суд и расправу жалобщи-кам, как в делах торговых, так и уголовных. Видоки, ожидая продолжения развлечения, а то и угощения от победившей в пре судебной стороны, потянулись следом. Суд был скор, хотя и подтянувшиеся к судной площадке дружные нурманны, старательно защищали своих. Люди горячие и воинственные, они, наверное, добыли бы из ножен мечи, будь это где-нибудь еще, а не в Новгороде. Здесь, знали они, результат такой попытки будет один – немедленно закипит схватка в коей их кого побьют, а кого и свяжут, поставив уже на суд веча. Ибо дела подобного рода лучше решать вечем. Не пугливы новгородцы, отнюдь не пугливы! А дать по соплям чужакам норовят еще до того, как по своим от них дождутся! Долго выясняя, кто же начал первым оскорбления метать, выслушивая многих видоков, судья пришел к выводу, что виновен нурман. Начало поединка не заслуживало внимания, ибо не выбивалось из обычая. Когда же стало ясно, что второй нурман первым, нарушив правила судебного поединка, вскочив в судебный круг, чем сразу и в корне нарушил свя-тое правило, что в святом кругу поединка, очерченном чистым дубовым угольем, живут только двое, их мечи, альбо секиры ратные, и правда богов, его осуждение сделалось де-лом времени. Видоки показали, что нурман успел три – четыре раза скрестить свой меч с мечом Ждана, прежде чем в круг впрыгнул Ратмир, принявший сторону Ждана. Тот был только вторым и его вира оказалась втрое меньше виры Рагнара Горячего, пытавшегося «помочь» соотечественнику в судебном поединке. Того же новгородская правда осудила стать закупом у Ждана, и назначить цену его выкупа мог только сам Ждан, зане ранее она не определялась никем, а хозяин закупа в нем волен только волею своей. Когда суд и все расчеты кончились, Ждан призвал лекаря, попросив того помочь на-павшему на него нурману Рагнульфу Скорому. В это время к нему пришли трое нурман, вежественно прося его назвать сумму выкупа за их соотечественника. - Уважаемые, свой долг мне он уже выплатил кровью, будучи ранен на поединке. Так что назначьте виру за него сами! Уважительно посмотрев на отрока, нурманы отошли, совещаясь. Положение их было интересным. Назначить малую виру за Скорого – оскорбительно для его чести, большую - разорительно. Сошлись наконец на десяти киевских гривнах серебром, деньги для Раг-нульфа вполне подъемные и не слишком разорительные, хотя и зело чувствительные. Ждан же, получив этакое место серебра, почувствовал себя истинным богатеем, даже раз-делив его по братски с Ратмиром и, дав пир дружинным, со своего первого боевого до-бытка. Передавая серебро Ждану и забрав своего соотечественника из его рук, нурманы сильно благодарили парня, славя его благородство. Тот ведь не пожелал бесчестить Раг-нульфа специальным оглашением на торгу. Князь же, рассмеявшись, сказал, что теперь в Скандии у Ждана есть доброхоты, а сами они с Ратмиром неплохо нажились на этом су-дебном поединке. Ждан, кстати, мог потребовать себе оружие Рагнульфа и не возвращать его, но делать это не стал, не обесчестив, таким образом, далеко не самого безвестного из нурман. Это ему среди нурман явным способом зачтется. Но, сказал Святослав, их про-гулки по торжищу он пресекает, поскольку уже через два дня они уходят в обратный путь. А еще надо подготовиться в дорогу, осмотреть и пересмолить ладьи, закупить нужное продовольствие. На том и завершилась их гостьба во Пскове и Новгороде. К вящему до-вольству и князя и дружины его, славно гульнувшей в торговых тех городах. На обратном пути, переволочив свои ладьи из Ловати в Двину, Святослав со дружинники, отправился вначале в Полоцк, благо, город сей стоит на впадении реки Полоты в Двину. Внук бывше-го Рюрикова дружинника-викинга 26-ти летний Рогволд, в третьем поколении отправлял службу князя-наместника, прикипев к этому месту, столь бойкому, многолюдному и, что там скрывать, попросту богатому. Полоцкая земля, заселенная в основном кривичами и полочанами, граничила на полуночи со словенами новгородскими и псковскими, на захо-де с меньшими кривичскими княжениями и дикими латгаллами, коих еще только начали примучивать с полуночи, даны, обосновавшиеся на побережье полуночного моря и по-строившие там свою факторию – Ригу. С восхода полочане соседствовали с кривичами смоленскими, а с полудня с землями радимичей и дреговичей. Полоцк город немалый, обустроенный двумя частями. Одна из них, выгорожена крепостными стенами из доброго дуба, помещается на высоченном холме, отсекаемом от остального мира с одной стороны Двиной, а с другой Полотой. Слева по берегу Двины раскинулась вторая половина Полоц-ка, торговая и ремесленная. Там и стена оборонительная пожиже и терема поплоше, а все больше дома людей работных, кузни, усмоварни, солильни, коптильни, пекарни, да ва-рильни. Труждающийся город, если короче. Справа же, пристав к пристани, пришлось подниматься высоко, не ниже, пожалуй, киевской Горы. Стены огорожены прочно, охра-няются достойно, гридни выглядят грозно вполне. Терем княжой весьма красив и величе-ственен, повалуша дружинная рядом, вполне обширна, нарочитых на двести, а то и побо-ле. А ведь, наверное, кто-то еще и наособку живет. Инако в этих делах, собственно, и не бывает. Боярские терема, гнездясь неподалеку от княжеских, вид имели вполне внуши-тельный. Челяди по двору, закупов да холопов обельных бегало и суетилось немало. Виды с холма открывались значительные, красивые. Встречали князя-сюзерена в По-лоцке неплохо. Молодой князь-наместник Рогволд, отдавая честь великому князю, со сви-той своей и княгиней на сносях, вышел встречать великого князя к самым сходням. Под-нимаясь вверх по холму, живописал красоты полоцкие. Но чувствовалось по всему, тяго-тится полоцкий князь-наместник, своей подчиненности великому княжению в Киеве. Вся его горделивая манера держаться о том свидетельствовала. Насторожились дружинные, оружие держали поближе. Даже и Асмуду с князем их строжить не приходилось. На пирах опойством не грешили, даже те, кто в Киеве, порой, грешен в том бывал. Быстро проведя переговоры с Рогволдом, Святослав засобирался домой, мотивируя свою спешку тем, что путь далек, а зима студеная уже и не за горами вовсе. Не попасть бы в ледостав, всуе он будь помянут. Они же не прямо к Киеву идут, а еще в Смоленск заглянуть намереваются. Уходя из Полоцка, вздохнули облегченно дружинные. Не было такого с ними ни в Смо-ленске, ни в Новгороде со Псковом. Опасность для нарочитого воинства – стиль их жизни, постоянная гостья, будоражашая и веселящая. Но опасность опасности – рознь! Одно дело опасаться удара доброго, али стрелы быстрой, другое дело – яда змеиного. Однако атмосфера в полоцких чертогах показалась иным из них донельзя сгущен-ной. Переполненной зело тем самым ядом. Попомни князь мое слово, разбираться с этим Рогволдом либо тебе, либо наследникам твоим, но обязательно предстоит, недовольно бурчал Святославу Асмуд, на первой же ночевке в кривской земле, после полоцкой их гостьбы. Красив град Полоцк, да князь-наместник его неприятен бе. И как никто сего раньше не приметил, непонятно. Ну да теперь, до похода, что-нибудь менять трудно, да и неколи. И то хорошо, что Рогволд сам намеревался привести на сборный пункт у слияния Волги с Окой, две сотни конных ряда полчного. Лишними они в походе станут вряд ли! Князь же оттолкнувшись от полоцких дел, был мыслями уже в делах смоленских, проду-мывая, что приказать князю-наместнику Лихобору, о чем с ним переговариваться. Правда впереди был еще один волок, из Двины да в Днепр. Но это все было уже совсем привыч-но… Вот все уже позади, волоки, Новгород, Псков, Полоцк, Смоленск и даже Гомий. Князь с нарочитыми знай себе гребет вниз по течению днепровскому, поспешно гоня ла-дьи к Вышгороду. Сей ночью услышал Ждан беседу князя с Асмудом. Именно касатель-но проживавших в Вышгороде. Спрашивал Асмуд: - Вижу, Святослав, княже, люба тебе все еще Малуша, ведь люба? - Люба дядька, ой, люба. Она ведь первой у меня была. Матушка меня, вернувшись из свое поездки царьградской и испугавшись, что затребую я Малушу в жены себе, ведь еще совсем пацаном, по приговору боярской Горы, на Преславе обженила. Я и не знал, что с ней делать в постели, как мы вдвоем остались. С Малушей ведал, а сней – нет! И благодарен ей, что насмешничать не стала, оказавшись в этом деле много более готовой и знающей - Не честной, что ли? - Да нет, дядька, просто больше наслушавшейся об этом от девок и мамок. С честно-стью у Преславы было все в порядке. Так она и в дальнейшем в нашей постели первым номером была, а мне это дядька против норова, сам меня знаешь, чай! А ведь как у на с Малушей было? Гуляли мы Ивана Купалу, и встречаю я там красу девицу, Малушу то есть. Любимся быстро, я бы сказал яростно. То да се, не успели еще и расчухаться, как она понесла, а по весне и родила. Матушка вскоре из Царьграда в Город вернулась. Но она быстро все распознала. Наверное донес кто. Хотя мы и не скрывались вовсе, сына я вынес перед дружиной и боярами, признав, что мой он, дал ему имя. Да и бабье дворовое, девки сенные, челядь всяческая. Всегда у них языки, что ботало коровье , подвязал бы кто! Матушка призвала меня к себе и был у нас с ней разговор зело тяжелый. Она меня прямо спросила о Малуше. А я, ведь, ты знаешь, врать не обык. Да ладно бы врагу, рассчитывая обмануть его, а то - матери своей! Она и вопрошает меня, что сыне, мы с тобой деять бу-дем? И начинает рассуждать относительно отличий женитьбы княжеской от женитьбы простонародной. Я ей – у предков наших, да и у многих иных владетелей, ныне живущих, не по одной жене имеется. Почему, говорю, мне нельзя? Она – мне, понимаешь, сыне? Наложниц ты и в самом деле можешь иметь, сколько хочешь и потянешь, и каких похо-чешь, то тебе не в укор, а вот жен, прости сыне, только по расчету. Наложниц – сколь угодно и сколь потянешь, а жен – только из расчетов выгод твоих и земли твоей исходя. Тебе, властелину союзников иметь надо, а как волостелин угорский посмотрит на то, что дочь его Преслава уже не единственная твоя жена. А то и не первая совсем? Местной де-ве, не знатной даже, первенство в постели брачной уступив. Обрадуется он за дщерь свою, что на коленках его, маленькая, в игрунцы играла? А ты мне, все твердишь, что союз сей тебе зело важен, нужен он в твоих планах будущих. Тогда так надо сын деять: Малу-шу твою надо удалить с Горы с дитем вашим вместе, думаю, лучше всего в Вышгород. Его здесь боярство Горы не взлюбит, я думаю, робичичем кликать учнет. А там и места прекрасные и защищен он добре, да и все устроено как надлежит. Ты уже сам реши, кого б ему в дядьки дать, только, думается мне, лучше Добрыни, брата Малуши родного, а Во-лодимиру твоему уя , не найти тут ни в жисть! И взяла с меня на том слово, добилась. Малушу увезли через седмицу в Вышгород. А Преславу тем же годом в Город привезли, поженив нас. Ничего плохого не скажу про Преславу. И статна она и лицом лепа, и умна по-женски. Все так. И в постели у нас с ней все получается. А Малушу совсем забыть я не могу, дядька. Не могу и все. Сознаю, что матушка все правильно исделала, но только горько мне дядька, люблю я ее, наверное, по-прежнему. Не до того, чтобы планам своим вопреки с ней миловаться, а все ж тянет меня, дядька, к ней, тянет… - Ничего, княже, это не страшно. В семейной жизни у многих так! Почитай всех му-жей сущих куда-то и к кому-то тянет! Такова уж мужеская наша натура, княже, видать! Тут, главное, вовремя определиться, что тебе милее и важнее, государство и семья, али дела сердешные? А как определишься, так дале уж все семечки! Ну, у тебя-то, я вижу, ре-шение уж принято! Нет? - Принято, дядька, принято! Оно уж и исполняется вовсю! Только все одно подсасы-вает. Вот заутре пойдем мимо перевоза в Вышгороде. Скорее всего опять встреться вый-дут. Скорбит, дядька сердце-то, скорбит. А еще мне тяжко, дядька, что слукавила матуш-ка, кажется, со мной. Позже я узнал, что ее новый Бог, Христос, велит каждому мужу жить с одной женой, о другой женщине, али, там, девке, скажем, даже не помышляя. Неу-жели она только из-за своего Бога удалила она Малушу-то? - Нет, княже! Не греши на мать, недостойно се тя! Она ведь полностью права насчет робичича, да и про володетеля Югорского тоже права. Это ты и сам, думаю, разумеешь. А и ты ведь согласился именно из-за этого. Это потому, Святославе, что тебе планы твои милее всех жен на свете и целованных и нецелованных! Своих, чужих и ничьих. В этом, княже, твоя сила! Ты не распылишь себя по бабам, тебе и от них всех одно только надобно – наследники делу твоему, правда? - Правда твоя, дядька-воевода! Все эти дела-делишки мне явно лишние. И даже те-перь я больше злюсь, что тоска туманит разум, чем собственно тоскую. Имеенго злюсь – на себя и на нее! Ну, не интересно это мне, дядька Асмуд, совсем не интересно и слишком однообразно. - Ну, вот и добро, княже. Вот ты и занимайся своими делами. Наследников себе со-творил и ладненько! Может и еще кого с Преславой сотворите, как знать? Дел то у тебя впереди и без бабских дрязг предостаточно! Разговор дядьки-воеводы с воспитанником-князем, потайной и душевный утихал, решив все свои проблемы. И Святослав, и Асмуд, как то враз умолкнув, завозились под своими попонами, готовясь поспать. А вокруг сопела и дрыхла смена гребцов. На обрат-ном пути гребли и ночью, ночевать к берегу становясь не всегда. Теперь уже Ждан лежал бессонно, обдумывая только что услышанное. В дружине о любовной прогулке князя к Малуше, так или иначе, знали все, знал и Ждан, пришедший в дружину, позже самой уже этой интрижки. Знала, как все понимали, о том и законная жена Святослава, Преслава. Знали все и о ребенке, с говорящим само за себя именем Владимир, рожденным Малушей и, жившем с ней и с уем своим Добрыней, в Вышгороде. Княжое семя, взращенное на лю-бой почве, не должно было оставаться без должного присмотра. То, что Малуша удалена от князя, а тот, верный слову своему, матери-княгине данному, не ищет с нею связи, это было понятно всем, как и то, что жена его Преслава не могла иметь ко князю каких-то серьезных претензий. Любовь меж Святославом и Малушей случилась еще до нее. Что сына князя воспитывает нарочитый из дружины малой, ближней, Добрыня, то тоже всем было понятно. Так оно и обычно случалось с княжими отпрысками, так было некогда и с самим Святославом. А вот как ко всему этому относится Святослав, Ждану было непонят-но совсем. В этом походе, ошиваясь вольно по большим градам русским Новгороду, Пскову, Смоленску, Полоцку, дружинные себя постом по женскому теплу не изнуряли. Не с чего им было. Зачем? Была пара – тройка интрижек и у княжеских джур. А что ж, лю-бовь дело свободное, что у зверья всякого округ, что у людей. А девки и молодки посе-щенных ими в этом походе городов, не могли не засмотреться на статных и пригожих княжих нарочитых, молодых, гожих, крепких и ловких. Да еще и не занятых повседнев-ными делами, вполне способных обращать свою нечаянную праздность и нерастраченную жизненную энергию, в любовные приключения. То-то же погуляла нарочитость вволюш-ку. Посмеивались дружинные меж собой, кубыть, перед долгим постом сия масленица нам выпала, словно тем котам! Оно, вроде, и не перед самым постом, потому как пред-стояла зима и весны зачин в Киеве. Там тоже было с кем погулять нарочитости дружин-ной. Но, уже отягощенные сборами в великий поход, весной им предстоящий, не так они свободны и вольны будут. Все в урывок пойдет. Князь же, и Ждан с Ратмиром знали это лучше многих других, отдыхал в этом невоенном походе крайне редко, по все дни в пере-говорах с людьми, простыми, нарочитыми и власть имущими. Переговоры, встречи, бесе-ды, пиры, охоты и ловы с князьями-наместниками. Все было подчинено у князя единой задаче – предстоящему походу на хазар через вятичей. Лишь одно это его интересовало и влекло. Когда-никогда он соглашался на предлагаемую хозяевами девку-наложницу. Он напоминал Ждану стрелу из лука, или, скажем, самострела. Запущенная в полет страшной энергией согнутого дерева, или, пуще того, стальной пластины, она летит, не отклоняясь. Поди, останови ее! Уж Ждан то видел, что княжое равнодушие к девам-прелестницам не показное, ему это действительно было не интересно, зане были цели у него и поважнее. Ни одна жена, говаривал младой князь, не даст боле того, чем все они обладают и имеют. Поутру, когда тронувшиись, подошли к вышгородскому перевозу, еще издали узрев, как четверо конников, наметом несутся к вершине косогора, не на шутку гоня лошадей. Уже подойдя, рассмотрели, что двое задних всадников – гриди, скорее всего, из вышго-родских. Впереди скакал крепкий муж на могучем жеребце, должно Добрыня. За ним жен-щина, придерживая в седле перед собой малого ребенка. Князь снова отправился на нос ладьи, махая оттуда рукой всадникам. Тот, что всем показался Добрыней, поднял мальца на вытянутых руках над головой, а тот, радостный от осознания высоты на какую вознес-ся, махал отцу рукой. И, наверное, радостно визжал. Все это продолжалось, пока ладьи быстро скользили возле кручи. Затем все вернулось на круги своя. Всадники, надо быть, уехали к себе, ладейщики старательно гребли, намереваясь попасть в Киев еще засветло. С помощью днепровского течения нарочитые полагали сие совершенно исполнимым. Каков же был их восторг, когда после столь долгого перерыва вошли они в родной и знакомый им рукав Почайны, а из воды встали киевские холмы и выплыли вначале Гора, со всей своей такой знакомой и близкой уже застройкой. А потом уж и нагромождение стен и крыш Подола. Близ города по воде скользили челны и лодки, обеспечивая сообще-ние с днепровскими островами, густо лежавшими напротив города. Уже начинало слегка темнеть, когда ладьи причалили к деревянному княжескому причалу. С Горы, встречь князю, вылетел на караковом жеребце воевода Свенельд, бежали дружинные и киевляне. Увидав Свенельда, все поняли, что большая дружина пришла из похода, наверное с новой славой. Всех ждала баня, домашний пир и рассказы, о произошедшем в Городе и округ, за время их отсутствия. А не ходившие с ними станут ждать их рассказов. Подьехав ко кня-зю и обнявшись с ним, Свенельд поспешил доложить что в поход он с княжеской и княги-ниной дружиной, а также гридями пограничной сторожи, сходили успешно, взяв изгоном, и не по разу, всю печенежскую степь, примыкавшую к нашему порубежью. Побили степ-няков сотен с тридцать – сорок, лошадей привели поболе как за двадцать сотен, пригнали огромные стада иного скота, несметную баранту. В полон набрали сотен двенадцать. Под-ручные печенежские ханы Радман и Куря со своими сородичами ратились исправно, по-били их не менее нашего, коней, скота и баранты взяли, так, наверное, и поболее. А в по-лон увели так сотен до двадцати. Зимой приедут ко князю, договариваться относительно летнего похода на следующий год. Выслушав все это князь поспешил с вопросом: - Воротились ли Летко Волчий Хвост и Ратибор с дружинными? Удачно ли сходили? - Воротились, княже! Сказывали все, что надобно и ты велел, сыскали! Ответствовал воевода: - Вот это уж воистину добро! Рассчитывал я зело на то! Идем, воевода, матушку по-привествуем, жену с сыном! Да и в баньку с дороги надобно, пожалуй! - Добро князь, идем! А банька то уж и топиться. Я велел, как только ваши ладьи уз-рел. Так что с помывкой задержки не станет. СНОВА В КИЕВЕ, 963 г. Князь, объявившись в Городе, сразу вник в курс всех дел, свершившихся этим летом. Поход в ближнюю степь оказался воистину удачен. Ближние орды степняков, тех, кого не удалось привлечь к союзу, зане им ходить грабить ближе, привычнее и, главное, выгоднее было в русские пределы, нежели в Хазарию, избили основательно и вдумчиво, уполови-нив, а где так и до трети проредив, народ в них, что предвещало некоторое спокойствие для русских границ в недалеком будущем, пока не вырастут у тех, кто убежал чисток, но-вые бойцы, из тех, кто теперь, пока еще скача на деревянных палочках-лошадях, усиленно путался в соплях своих меж кибиток отцовских кочевий. Их орды и стойбища были ча-стью избиты, частью потеснены со своих кочевий, вглубь степи на восход солнца и спу-щены к полудню, к Кавказу. Роды ханов Радмана и Кури, усилившись при этом разгроме, сейчас превалировали в ближниесте степи, обживая их по новой, но были они союзны ки-евскому великому князю. Теперь Святославу уже ничто не мешало обратить свои взоры к врагу более дальнему, но не менее заклятому. Посланные по весне в поиск водного пути в земли, заселенные вятичами, Летко Волчий Хвост и Ратибор, княжьи нарочитые, с малы-ми дружинами прошли на малых ладьях по Десне, поднявшись выше Чернигова, перешли в ее левый приток, Сейм. Поднявшись по нему, они разыскали его правый приток, по ко-торому, поднявшись в самое устье, дошли до водораздела, перевалив каковой волоком, потрудясь немало, попали-таки в Оку. И впрямь изрядно пришлось потрудиться нарочи-тым, прорубив полную просеку по переволоку, числом малым. По Сейму жили еще чер-ниговские северяне, но уже мешаясь с вятичами, а уж с верховий Оки, густо пошли вяти-чи. Почти без примеси северян и полян. Идти ратью по Сейму будет вполне просто распо-ведали нарочитые, там лесостепь кругом, конница, без трудов великих, пойдет берегом, а пешцы – водным путем. Вдоль Оки передвигаться конно, станет сложнее, там уже леса погуще, стоят стеною нерушимою, что твои пешцы в строю сплоченных щитов, тесно, плечом к плечу. Но если строя постоянно не держать, пройти конным можно почти по-всюду. Река Ока полноводна и не мелка изрядно. Глубины измеряли регулярно и ежеден, стараясь, правда, не мозолить этим глаза хозяевам реки, почти повсюду, с самого устья начиная, река для ладей точно проходима. Далее, вбирая в себя многочисленные притоки, река очень быстро набирала силу. Да и весей вятичей на ней становилось все больше, сле-довали они гуще, были многолюднее и больше. Некоторые обнаружившиеся на реке городки были малы и стояли они крайне редко. Чаще по притокам ее, отвернув слегка, нежели на основном русле. Движение по реке и из притоки в притоку обильное и оживленное. В притоки нарочитые заскакивали не часто, не желая излишне беспокоить хозяев, да и повеления княжьего на сей счет не было. Вдоль тех, в какие заглядывали тоже стоят веси вятичей, обнаружился и еще один городок. Оку нарочитые прошли почти всю, кормясь охотой и рыболовством, в чем им никто не пре-пятствовал, еще и потому, что зверья и рыбы всяческой там видимо-невидимо. Леса не мерянные, реки несчитанные. Ближе к серединному течению реки, наткнулись, наконец, на довольно-таки большой город местного племени вятского, у впадении в Оку реки Тру-беж, правого ее притока, именуемый вятскими Рязань. Расположен он на прибрежных холмах, окружен крепкими и высокими деревянными стенами, многим похожими на киев-ские. Нет, конечно же, киевские выше и мощнее встанут, а уж длиннее так и многократно, но и те достаточно высоки и могутны. А и длинны тож! Поверху стен, как и у нас, идет стрелковая галерея для лучников и стрельцов из самострелов. Город крепок, блюдут и ох-раняют его добре. Званы были к местному князю Славену и даже говорили с ним. Сказали что, по твоему велению ищем новых торговых путей в Волжскую Булгарию и Хазарию. Мол, через степь, посуху, опасно, а через Новгород, Ладогу и Онегу из Киева слишком длинно. Он с нами согласился и выглядел нашими намерениями вполне довольным, ровно кот на печи, сметаной объевшись. Нам и так препятствий не чинили, а тут еще и способ-ствовать всячески принялись, приязнь полную обретя. Иметь торговый путь сквозь земли свои, было им, конечно же, лестно. Ждали они от него и повышения своего достатка, по-видимому. А может и зажитья особого. Показывая места и фарватер реки, протоки и зато-ны, помогали идти вперед. Глубины мерять не воспрещали. Дело пошло куда как быстрее. Сама Рязань и некоторые иные вятские городки, стоят на своих реках, притоках Оки, уже в лесостепи. Рязань, например, на Трубеже. Туда часто наведываются хазары, принуждая вятичей платить им дань. Эту дань их князья собирают в полюдье, чаще всего мехами. Пушного зверя, княже, там, что мошкары в изоке над Днепром в плавнях. Собрав дань ха-зарам, князья по Оке и Волге отвозят ее в столицу хазарскую Итиль. О граде том баяли много и разного, рисовали чертежи на бересте. Те чертежи, князь, мы сберегли, захочешь – посмотришь. Нового об хазарской столице, того, чего бы мы о ней до них не знали, од-наче, рассказали немного. Но и то кое что, что ими добыто, наверное, не станет напрас-ным. Князь рязанский бойко интересовался делами киевскими, как велик твой стольный град, сколь у тебя войска. Ты нам скрывать сего не велел, и мы отвечали примерно пра-вильно, как оно и есть на самом деле, а кое что так и приукрашивали, преувеличивая. Ближе к устью речному обнаружился еще град один Муром. Назван так по имени племени югорского, ране там проживавшего. До вятичей еще. Живут там все те же вятичи, ни мол-вью, ни одежой, ни видом своим не отличные от рязанских. Муром тот помене Рязани встанет, а тоже неплох и силен. Княжит там добрый князь, Будилой кличут. Дружина его невелика, как и у Славена рязанского. А сильны они ополчением земским. Только вот со-бирать его дело долгое, да муторное. Оно и у нас ведь не подарок. Там же дороги и пути меж градами малыми, да весями, еще хуже встанут. Платят те князья дань кагану хазар-скому, дань невеликую, но зело им обидную, поскольку хазарин для подсчета дани засы-лает своих людей их население, дымы да сохи считать. Потом мы прошли в устье Оки, при впадении ее правым притоком в Волгу, какую болгары и хазары Итилем ниже по те-чению кличут. Там, как ты и велел перед походом, ладьи-проведчики разделились. Рати-бор пошел на три дня вверх по реке, а Летко – вниз. Он то и дошел до границ земли бул-гар, идя все время по землям племян мордвы и черемисов. Это югорские племена, живу-щие в основном охотой, рыболовством, реже – скотоводством. Лесные кочевники. Изб не рубят, ставят островерхие жилища из жердей, обтягивая их звериными шкурами. Не зло-бивы и не слишком воинственны, хотя те же вятичи говаривали, что наступить себе на мо-золь не очень-то и позволят. Вверх по Волге таких стойбищ становится еще больше. Там, у впадения Оки в Волгу, по первым пяти дням месяца изок , ты и наметил встречу ратям из Новгорода, Пскова, Смоленска и Полоцка. Бывали там русы и ранее и при Рюрике и при Олеге, а и при Игоре хаживали там не по разу. В Оку далеко не заходили, кажись, а у слияния Оки и Волги дневали не по разу. Есть ли там место им обосноваться, буде нас дожидать тем ратным придется? Есть, княже, предостаточно крепких мест, чтобы встать там табором. А еще и старые росчисти под дневки дружинные заметны, где и отец твой великий князь Игорь со дружина его стоял, из моря Хвалынского назад возвращаясь. За-хотят дождать – дождут. Дальше по Волге путь к булгарам и хазарам волен, что судовой рати, что конной. Лесостепь, да степи округ. Тяготы пути не так уж и велики, войско пройдет, ему деваться некуда! Погоды в тех местах примерно такие же как и у нас, может, зимой чуть холоднее. Сезоны изменяются примерно также и в те же сроки. Местные бают, река Ока, как и Вол-га-Итиль во весь год полноводна, а в весенний паводок, так и слегка буйна. А отчего бы ей и пересыхать, княже? Она же из лесов силу свою черпает. Не от дождей. А там и в самую жарынь, холодок сыщешь. Идти ею нам безбоязно, хотя своего труда такой поход и по-требует. Только где ж это видано, чтобы поход выходил без трудов и пота? Не бывает такого, братие! Ой, не бывает! Следующими ко князю званы были слы от радимичей и древлян. Те давали оружное и бронное войско, как с них и спрашивалось, выражая готовность при-быть ладьями и конно к месту впадения Сейма в Десну, по-за Черниговом. Сметя все чис-ло своих воев, князь уразумел, что рать с ним идет небывалая. Тысяч 16 пеших и тысячи 4, а то так и все 5, конных. Да еще печенежские ханы приведут с собой совокупно тысяч 10 легкой степной конницы, своих мергенов. А еще ж и огузы свою конницу выставят, как и было с ними уговорено.! Появившийся вслед за древлянскими слами, посол князя к огузам, подтвердил, что родовые князья огузов выразили бурное желание участвовать в этом нападении на Хаза-рию и приведут с собой тысяч пять конных. Вообще-то обещали больше, но посланец там повертелся средь огузов и разузнал, что вряд ли больше пяти получится. Зато тысячу дос-пешных, наверное, приведут и четыре тысячи легких конных. Силы собирались немалые. А еще доложили князю встал на почайне зимовать нурманский ярл Агиульф с полным, еще не растрясенным походами и боями хирдом викингов на двух больших драккарах человек в 180, может, и все 200. Судя по всему, собирался с большой водой продолжить путь на юг в империю, к ромеям. Князь задумался. С одной стороны почти две сотни нур-ман на своих драккарах в его походе окажутся явно не лишними, их можно бы и нанять. Но нурманы своевольны и непостоянны, а поход предполагается долгим, могут и взбунто-ваться. Побить их и вся недолга? Вот только взбунтуются они, скорее всего, не после главной битвы, а перед ней. Именно тогда, когда их услуги ценнее всего. А еще того вер-нее – накануне самое битвы! Или когда она уже идет! Нужны ли ему такие ненадежные союзники? К тому же Агиульф, по словам тех, кто о нем сведал, долго стоял в Полоцке, состоял в союзе с Рогволдом и даже ходил с ним на радимичей, со псковичами под хоруг-вью Рогволда ратился. Тот, Рогволд то есть, и сам не совсем надежен. Так что ж ему еще и товарища за свои кровные нанимать? Отвесишь им серебра в задаток, сколько они там бе-рут, полновесными гривнами кун , а они еще на тебя же в купе с полоцким князем-наместником и накинуться, со спины, да в самый ответственный момент. Нет уж, такие приключения ему не улыбаются! Надо спровадить варягов по большой воде еще до отхода из Киева. Оставить их здесь, тоже ведь никуда не годится. Войск в Киеве не так уж много останется, как бы с кем-нибудь стакнувшись, не набедокурили воинственные нурманы. Так что ж, перебить их что ли? Тоже не ладно, гостят ведь, а гостьба свята! Нет, бить их тоже поспешать не след. Это крайнее! Надо поговорить с дядькой Асмудом, повадился бы он бывать у варяг. Подружился бы с Агиульфом, у них, небось, еще и общая родня сы-щется. Да и объяснил бы ему, испив медов до изумления вятшего, мол, князю по большой воде уходить след. Оставить тебя на Почайне с твоими двумя сотнями мечей ему немочно. Прикажет князь вас в пень посечь, воев здесь будет видимо-невидимо, на вятичей идут, вот они тебе-то с радостью и накостыляют, искрошив в капусту. Возьмут вас в мечи, да на рогатины взденут. Сам знаешь, мол, как такие дела делаются, может и деял их уже не раз, а? Так что, ярл, ты лучше сразу вслед за главным ледоходом снимайся с зимовья и ка-тись себе на юг. Назад когда пойдешь, князь, чуя вину пред тобой за задуманной над вами, да не исполненное, к счастью, еще и серебра в награду отсыплет. За догадливость и про-ворство воинское, что его от позора, кровью гостьбу омрачившего бы, избавило. Сам по-нимаешь, ярл, уйти от сокрушительного удара, да еще и без потерь, для вождя честь не меньшая, чем самому такой удар нанести! А сейчас не пытай судьбу, уходи лучше, здоро-вее встанете и ты сам и хирд твой. Знают люди округ, храбры и доблестны все викинги, а нурманы, меж ними, не из по-следних будут, только вот за напрасно на рожон переть, они желания по все времена не испытывают. Зане умны и благоразумны при всей их отваге и мужестве. Явной угрозы над ними не простирая, можно и заставить их уйти миром, без скандала великого и без крови напрасной, без насилия над гостями, для государства зазорного и чести его, княжой, укора великого. А и куны с резанами, в княжой скарбнице лежа, всяк целее останутся, чем у нурманов в кошелях их поясных. Да, именно так им и поступать стоит. А дядька Асмуд, человек опытный, жизнь проживший разную, это дело обстряпает как никто лучше. Можно бы и Свенельду поручить, но тот больше воевода и воин, нежели посол. Всяк человек, используемый по своему назначению, неизбежно приносит пользу, как и всякая вещь. Не станешь же, находясь в светлом уме и трезвой памяти, пить меда из ножен меча, а оный вкладывать в кубки. Тех, кто так деют, нездоровыми нарекают, да с главой своей не дружными! Кого при матери в заглавных воеводах над Киевом и волостя-ми городскими оставить? Тысяцкого? А что? Гож! Конечно, Тужило Твердятич с его-то боевым опытом и властью на киевлянами, привычной и немалой, он и в походе затевае-мом был бы не лишним. Да и дружина его велика и хороша. Тоже бы не в помеху встала. Но там, при дружине и ратях из мест разных собранных, воевод добрых повсегда доста-нет. А кому ж, как не Тужило Твердятичу знать и Киев и окрестности его, как ближние, так и дальние. Он тут еще с отцом, князем Игорем, хаживал походами. А сосунком при дружине начинал, так и вовсе при Вещем Олеге еще! Его в Киеве всякий знает и верят ему киевляне сугубо, небось, не ослушаются. Да и веси свои на той, левой, стороне Днепра не бросит тысяцкий за здорово живешь, помогу им всяко даст, а с ними и другие оборонит, что княжеские, то и боярские. Конечно степняки воинственные смяты и частью истребле-ны, частью отогнаны подале в степь, а там, прослышав о бедах хазарских, кинуться, не-бось толпою и ордами грабить и добивать Хазарию, когда он сломает главную силу, ста-новой хребет каганата. А все ж, не на один год поход сей, возможно, рассчитан. Всякое может статься в степи. Непостоянна она и изменчива зело! Могут и Радман с Курей с ним, Святославом, почему-то рассорившись, откочевать к пределам украины русской, грабить ее, полонить и огнем выжигать пристроиться. Всяк может статься! Воинское-то счастье оно ведь тож переменчиво вельми. Конечно, силы нарочитые он не все с собой забирает и княгини-матушки дружина тут остается и ополчения гродовые да земские и бояре далеко не все с ним пойдут и вся пограничная охрана здесь останется, нет им ходу с ним. Должны сдюжить до его возвращения. А уж он, возвернувшись, воздаст супостатам, буде таковые объявятся, по делам их воровским сторицей, да и наперед еще услужить им мечом и рога-тиной, удоволить их ратный позыв спробует. Ну, что? Решено с воеводой киевским? Ту-жиле Твердятичу вверим сие дело? Да, только вот с матерью надо посоветоваться. Она то еще что присоветует? Может и мудрее кого сыщет? Но, скорее всего, нет. Так! Над вышгородским перевозом Добрыня главенствовать станет, с гридями вышгород-скими и дружиной малой своей. Учил он во граде, месте с его Владимиром десятка с пол-тора парней и еще столько же набирать хотел, видал сие святослав, заезжая проведать сы-на своего малого. Он не попустит недоброму, добер воин и воевода больно, испытан и бит! Хотя и обидно ему зело: сидит при мальчишке, сопли подтирает, когда другие, его же побратимы и друзья, зажитьем разживаются, врага лютого, хохочущей в ярости боевой, сталью потчуют. А и честь велика, перспективы так и вовсе неисчислимы, возможно, ве-ликого князя будущего ро́стит, лелея. Потерпит, витязь! Всю осень и начало зимы пошли по окрестным лесам и дубравам ловы великие. За-готавливая мясо впрок для похода. А еще закупщики по весям княжим да боярским урок свой справившим, поехали, закупать продовольствие. За гривну отвесную, да за товар красный в мену. Много ествы надо было для похода, ой много! Сам себя князь среди воев своих ничем не выделял, как и нарочитые его, но какой то запас с собой на поход водный иметь надобно, не все же надеяться на то, что скорой рукой, походя, дозволено будет в достатке рыбы и мяса раздобыть. Приехали Радман с Курей, снова пошли пиры да сговоры, уточняли где, кому и когда быть. По замыслу орды Кури и Радмана должны были подойдя к Саркелу, осадить город-крепость, понуждая хазар, там стоящих держаться с опаской великой, не давая им рассла-биться, пойти на подмогу Итилю. А, буде, потекут сбеги от Итиля к Саркелу, прятаться за стены, так тех туда не пускать ни под каким видом. Бить их в поле, пограбляя поголовно, как и тех, кого, возможно, пошлют крепить гарнизон. В самой то крепости и полтыщи ха-зар боеспособных не наберется, вот пусть и они изнывают в тревоге, ничего не зная. А Святослав, управившись с Итилем, придет к Саркелу и вместе они его возьмут на копье с наворопа. Не шибко понравилось степнякам такое распределение ролей. Конечно, им не воевать, вроде, а просто стоять перед Саркелом, только ж и вся добыча итильская урусу-там да союзным с ними огузам уйдет. А город стольный каганата богат, уже добрые две сотни лет с гаком, со времен незапамятных своего основания, не граблен никем. Дворец кагана и каган-беки, поди, полные чаши, там же обретаются. А они, слыхать было, люди даже среди самых богатых, далеко не самые бедные. Заблестели глаза ханов печенежских на ту добычу великую, ладони ханские потом изошли. Зная это изначально, Святослав приготовил ханам конфетку, оговорив с ними совместный поход на Самандар. Богатый торговый город, тоже не грабленый едва ли не три века никем. И хотя постоянного зимне-го дворца кагана и каган-беки там нету, богатств там, надо быть, не меньше. А вот взять его без пешцов Святослава, ханы явно не замогут. Замена оказалась действенной. А ведь кроме ее ожидался поход по землям ясов и касогов. И Беленджер, богатый город, на тор-говых путях. Для степняков это тоже было зело соблазнительно. Согласие было достигну-то полное. Да еще на пути к Саркелу, князь просил ханов еще раз показательно потрепать хана Курука, того, коего вытеснили этим годом из ближних к русским украинам, степей. Надо ему снова и снова сбивать спесь воинственную, уменьшая общее число его мергенов. Это не расходилось с общими намерениями ханов, поскольку Курук, в их предполагаемое дол-гим отсутствие, мог пройтись вихрем по их стойбищам и кочевьям, откуда с ханами уйдет едва не половина всех их боеспособных сил. Смогут ли оставшиеся мергены отразить на-бег. Впрочем, такой риск возникал при каждом походе печенежских ханов и был им при-вычен, как грязь, на их никогда не мытых, как след, телах. Морщился великий князь, обо-няя исходящие от степняков ароматы, а чего ж поделать-то, только терпеть! Нужны они ему, для дела воинского его нужны, не для забавы какой! Нанеся же предварительный и сильный урон Куруку, в самом начале своего похода, они могли, при удаче, конечно, попросту избавить свои орды, пославшие мергенов в по-ход с ними, от самой опасности набегов и грабежа со стороны хана Курука. Опасаться ха-зар, похоже, в этом плане им уже не придется. Урусутский каган, а ханы уже примеряли Святославу этот титул владыки хазарского, задумал не просто набег на Хазарию. Он за-думал ее устранение вообще. И они печенеги, смогут бегать на восход солнца, перепра-вившись через Итиль-Волгу беспрепятственно. Подумать о том, кто таится в Заволж-ских степях, за спинами союзных с ними сейчас огузов, они не предполагали, считая, что с теми либо справятся в бою, либо урядятся как-нибудь. Да и вообще чего гадать что будет, когда они хазар побью. Будет то, что будет! Тогда они все и узнаюбт во благовремение. Князь же Святослав пытался разведать о тех, дальних, через слов своих, к огузам за-сылаемых. Ему надо было, не жил князь только днем сегодняшним, он и завтрашний хотя бы частично предугадать тщился, да соломки себе подстелить. Вывсоко взлететь намере-вался, как бы не зашибиться, чаял, коли с той высоты да наземь рухнуть доведет. Далеко смотрел князь киевский, ведать желая, а не привлечет ли он в степи при-волжские еще большую силу, вышибив пробку хазарскую. Только по всему выходило так, что не привлечет. Тот, кто не способен сейчас сдвинуть хазар с их нынешнего места в Ди-ком поле у моря Хвалынского и Кавказа, вряд ли способен и ему грозить полноценно. по-тому как они слабее тех же хазар выходят. А им еще сколь лет потребуется, дабы обжить-ся, обчистить степь под себя, примучивая или просто уничтожая оставшихся после их по-хода и разорения степняков. Русь за это время будет богатеть и силы растить, окончатель-но примучив вятичей, устаканив вконец тиверцев, уличей и тех же древлян беспокойных. Да и радимичей, пожалуй, тоже. Кривичи и словене и так вроде прочны. С полянами киев-скими и северянами черниговскими вкупе. Буде кому встретить и отразить новую опас-ность. Его же задачи с теми, что ему современны разобраться! С теми же, что опосля него припожалуют, пущай потомки и разбираются. Сынов он народил, им и маяться с теми, кто опосля прибежит из степи к украинам русским. Их власть, их и ответ! Предстоящий большой поход требовал и большой обдуманности действий. Это не набеги, какие он бегал со дружиной едино, даже и ополчений не взметая, когда примучи-вал, твердо ставя под руку киевскую, славянские племена окрест. А еще советы держал князь чуть не ежеден со бояры, с дружинными и воеводами. Советовали многие из них, вот и Свенельд, к примеру, не затевать сразу такой длительный поход. Подумай сам княже, как так, оставлять свой стольный град и княжение на два – три года без доброго хозяйского присмотра? Ну, добро, кочевых прошерстили на год – два попомнят. А дале? Они ведь опамятуются и вспомнят, как мы их к ногтю сей год гребли! И придут, платить нашим весям и градцам малым, сдачу. Конечно ни на Киев ни на грады побольше, они не посягнут, кишка тонка, а приграничье наше как? Ведь придут! И это была, к сожалению, правда. Риск подзадержаться всерьез в таком походе, конечно, был, а, значит, был и риск таких приходов. Да и другие соседи, ляхи, например, могут навалиться на тех же древлян и дреговичей. Тем придется худо. Надо встанет помочь. А то ведь и от-ложиться опять задумают, не дождав помощи киевской. Под ляхов подадутся. Справится ли с такими трудами Ольга и тысяцкий киевский, только боги знают. Вот и советовал Све-нельд, не готовить сразу длительный поход с такими решительными целями, а вначале примучить вятичей, благо родовые князьки по Оке-реке, рязанский Славен и Муромский Будила, выглядят ну не слишком сильными на княжениях своих. Только что лучше и сильнее их там нет. Примучить их, привести в своё подданство будет, наверное, не ахти как и сложно. И назад, в Киев. Все так, воевода, отвечал ему князь, все правильно ты молвишь. Да только излишне насторожатся булгары и хазары, почуяв следующими опасность себе, любимым, причем, с полуночи, откуда допрежь ее не ждали нисколь, изыщут способ перекрыть Волгу. И стану я биться на Волге, пробивая те препоны, тратя понапрасну время, теряя воев своих. А и Куря с Радманом, без соблазна большой добычи, долго союзными мне не останутся, ста-нут нападать на нас. Так? Так! Да и войско большое держать все время наготове мы не за-можем, дорого больно это встанет! – его придет распускать. А как потом собирать вновь? Опять же время терять. Да и вера в меня и в мой замысел у людей поослабнет, воевода! А держать рискнуть коли, так чем кормить и чем занять? Войско без дела ратного силу свою вернее чем в битвах регулярных и непрестанных, тратит, быстро в беспорядок приходит, разлагается. То и сам ты, воевода мой нарочитый и боярин, дюже добре ведаешь! И за-молкает старый воевода, раздумывая. А ведь прав, пожалуй, молодой князь! А говорят вокруг – молодо – зелено! Не полу-чится тут постепенно. Либо сразу, за раз содеять все, поднатужившись, либо – никак! А и никак тоже нельзя – назрело дело сие вельми. Зело развитию их государства мешать ста-ло! Ну а может в один поход, вятичей и булгар, а уж каганат на потом. Волгу они тогда уж не перегородят, негде встанет? А печенежских союзников как мне удовлетворить? Дань выплатить? Вопрошает князь. Видит воевода, нет здесь иного решения, кроме предлагае-мого князем. Да и по нескольку раз все для одной и той же цели собирать такое преогром-ное войско, знает он, вели трудно встанет. А еще и бегать с ним по степи и лесостепи взад и вперед, тоже ведь немочно. Больно уж не коротки концы те! Бездорожны и трудны оне. Да и не выйдет сие! Что ж до врагов их, так смиренные свирепыми и быстрыми, как вы-стрел из натянутого самострела, походами князя, практиковавшимися до сих пор, они, скорее всего, лезть к ним с разором погодят. Подождут, небось, вестей из степи, надеясь, что князя там, как следует приветят хазары, булгары и иже с ними. Он, старый воин и вое-вода, по крайней мере, поступил бы именно так. Вероятность же того, что князя там в сте-пи изобидят преизрядно, для соседей их алчных, покажется, наверное, довольно-таки ве-ликой, шутка ли – каганат воевать взялся! А и когда он возвратиться, насколько глубоко задуман сей поход, никто ж не знает. Не знает потому, что поход Святославом задуман разумно. На первом этапе стоит он для всех окружающих, как поход против вятичей. Они близко, недостаточно сильны, чтобы отбиться. В эту цель, конечно же, поверят, нисколь в ней не усомнившись. А когда Святослав ударит по булгарам волжским, только тогда про-знают все окружающие про вторую их цель. Да и то, с большущей задержкой. Если они смирят булгар, тогда многие станут считать, что это проявление характера князя, склонно-го к быстрым и очень активным действиям. И вот только когда они нагрянут в Итиль и Саркел, тогда многим станет понятна главная цель похода. Да поздно уж будет. И ведь даже тогда никто еще и знать не станет и ведать не будет, что поход сей заду-ман и еще глубже. А уж когда они прогуляются по южным степям, по изысканному хо-лодку полуночных подножий Кавказа, только тогда всем уж встанет очевидна вся страте-гическая глубина замысла князя. Но тогда уж станет совсем поздно нам мешать. А пы-таться зорить нашу землю будет так и просто смертельно опасно. Мы ведь свободны уж от врагов наших станем. Побьем их уж, либо они нас. Тут испугаешься! Прибегут враз на-зад, пьяные от побед, ражие и охочие, да и накостыляют, напавшим на дома их, по самое по не хочу! Пожгут, позорят всю землю, уведут полоны несчетные! Так что не враз и уползешь к себе-то назад, в старую свою берлогу. Этого ведь и запросто от князя нашего дождаться можно! Тогда, получается – князь полностью прав! И в первую очередь прав в том, что так спешит и так торопит всех. Тогда все его возражения и вообще возражения остальных бояр и воевод, желавших бы поостеречься, поопасаться, становятся так просто – старческое брюзжание! И полностью прав молодой великий князь, что не обращает на него почти никакого внимания. Молодость она вообще чаще права, чем не права! Но она ж и всем виновата во-круг! А князь разговоры те разговаривает и просто продолжает готовить поход, тянет на себе все многотрудье дел по сборам и подготовке. И отбрасывал старый воевода некое оцепенение раздумчивое, так ли, не так, все они творят, припрягаясь к делам княжеским. А по вечерам в застольных беседах боярских, оказавшись посреди посвященных в цели похода, разъяснял и тем то, что они еще не допонимали. Близился сечень, начиналась ко-роткая, месяца в полтора, передышка перед большим походом. Отправился уже Асмуд к викингам Агиульфа, на Почайну. Все у него получалось. Сообразительный нурман, быст-ро осознав опасность и возможность ее убежать без ущерба для репутации своей, а и бо-лее того – с выгодой, заторопился, собираясь побыстрее выступить вниз по Днепру, как только отойдет лед по реке и вспучит ее безбрежное половодье. Добрые мореходы, варяги, шалых вод вешнего половодья, нисколько не опасались, справедливо полагая их менее опасными, нежели разбушевавшийся океан. Да и пороги тогда можно минуть водою, не вылезая на сушу на долгие 60 верст. Не подставляясь под мечи степные. Морские витязи не боялись никого и ничего, но и лишних потерь, никем не оплаченных должным образом, они избегали. Князь это приметил и, призвав к себе ярла, милостиво с ним говорил, ода-рив на прощанье гривнами и оружием. Варяг ушел от него довольным, хваля себя в душе за сугубую осмотрительность. Доволен остался и князь, и тоже хвалил себя в душе за то, что не схватился за самый радикальный путь решения проблемы. Обменивались послед-ними гонцами по ледовым трассам рек, согласовывая между собой последние пункты сбо-ра и похода. Предпоходные напряжение и горячка нарастали. Весело и пьяно встретили весну, проводив предварительно зиму разгульной и бес-шабашной масленицей. Сожгли на Подоле чучело Моряны-зимы. Шумели последние пи-ры сего года на Горе, в княжеских и боярских теремах. Да и по простым избам, готовились провожать в далекий поход, своих ратников-ополченцев, хотя никто еще из них не подоз-ревал даже, насколько он окажется дальний. ПЕРВЫЙ ШАГ, 964 г., весна. Отшумело шалым буйством талых вод, начало весны, ее ключевой и самый важный момент. Когда вторя вскипающему буйству половодья, вскипает и кровь в людях, погру-жая их в буйство красок, чувств, запахов и видов. Бывает ли об это время кто-нибудь со-всем не затронутый этим обуждением натуры? Нет, наверное! Живущих и способных от-правлять любовь, тянет пора сия на новые подвиги, горяча кровь и разжигая буйство во-ображения. Тех, кто, окалеченный жизнью ничего уже не может, погружает пора ваешняя в раздумчивую депрессию. Но и их сердца бьются настырнее, подвигая их, уже утратив-ших потяг, к свершениям. Быть може и навьи сей порой все же неспокойны. Ибо как объ-яснить то, что во снах наших являются они чаще всего именно по весне? В конце месяца березозол , когда лишь немного подсохла земля, уже давая сколь-ко-нибудь твердую опору тяжкому конскому копыту, начали стягиваться к Киеву бояр-ские конные дружины и пешее ополчение собственно киевских земель и ближних к нему городов и городков. Да и сам Киев, зашумел звонкими молодыми голосами дружинных и городового ополчения. Наполнился конским ржанием, бряцанием оружия, скрипом кожи седельной и одежной, и басовитым гулом многих разговоров, собравшихся в Город не-счетных кметей . Всю киевскую пристань облепили ладьи, изготовленные к походу. Ос-татние из них смолились и латались, приобретая свои лучшие ладейные качества. Воины городов, расположенных по отношению к стольному Киеву, вверх по Днепру, собирались дожидать князя у впадения Десны в Днепр, свезя предварительно всех конных на левую, низкую сторону Днепра, ну а ладейная рать, где бы не ждала, у любой стороны, ей все добро, она в своей стихии суща там пускай и остается. Те же, кто проживали вверх по течению Десны, кроме черниговских, дожидали дальше, у слияния Десны с Сеймом. Поход начался большим перевозом конных дружинных, через величавую реку, на шуйный берег. Днепр не та река, чтобы даже и сильным коням, жеребцам боевым, скажем, пере-плывать ее легко и совсем без сторонней помощи, особенно в пору, когда он только что освободился от талых вод. Однако, добрый конь, поддерживаемый за узду и успокаивае-мый своим всадником в поспешающей через реку на веслах ладье, да еще вспомогательно буксируемый ею, справится и с Днепром, и с Волгой. Плохих же коней в этот поход не брали вовсе, как не брали их и в иные походы. Зачем брать себе обузу в поход? Она и всем не нужна, а себе, так и в первую очередь. Так и плыли по Днепру десятки ладей, на пяти – шести парах весел, а следом за ними и по бокам, там, где не было гребущих весел, высоко высовывая из воды свои чуткие умные морды, с предельно расширившимися ноздрями и перепуганными очами, на длинном поводу, плыли, старательно выгребая ногами, кони, боевые и заводные, кося сторожким глазом на хозяина, поддерживающего узду из ладьи. Ужо он помогу даст! Тот же стоял широко расставив ноги, поддерживая друга-коня уздой, не давая его морде даже и на мгновегнние малое погрузиться в воду. Не можно сие – спу-гается конь, запаникует. И загинет, паникуя, загубив, возможно и еще кого-то в своей аго-нии. По четыре таких красавца за одной ладьей. Броня боевых коней, предварительно сня-тая, естественно, плыла в ладье. Кто ж плавает с этакими-то веригами, да через такую-то реку? Тут уж никаких сил не напасешься! С раннего утра по поздний вечер, возилась кон-ная рать, так она была велика, да и ведь каждый конный брал с собой в поход не по коню, а по паре лошадей. Боевой конь и заводной. Так еще ж и про запас кони с ними шли. И под тюки тоже. Коротка жизнь коня в боевом походе. Иметь следует, кем его подменить, случись чего. А и все на себе волокать, по суше ходя, тоже не на пользу рати. А на левом берегу, конники спешили проехаться верхом, дабы согреть скакунов по-сле переправы, опять же ведя на проездке заводного коня в поводу. Холодна травеньская днепровская водичка, ой, холодна! Екая селезенкой, пробегаются по берегу кони, согрева-ясь быстротою хода своего. И уже утром следующего дня началась погрузка на ладьи пешей рати. Впервые ока-завшись среди такой прорвы боевого народу, Ждан с Ратмиром почувствовали небывалое одушевление и нервный подъем. С непривычки парнищ так даже и затрясло. Уж да уж, этакое место вооруженного-то люду. Сколь не бегали они с дружиной, этаких страстей не видывали николи. Все пришло в движение, все поспешало! Отпихивались шестами и вы-нутыми из уключин веслами, вдаль и назад, причалы Почайны. Отплывал во вновь став-шее после зимы зеленеющим, половодье окружающей его лесостепи, сановный стольный Киев. Отплывали вдаль родные лица провожающих: баб, девок, стариков и детишек на берегу. Начинался поход. Большой и решительный. С самыми что ни на есть решитель-ными целями. Не просто дружины набег скорый, ставший при молодом-то и активном зе-ло великом князе делом обыденным, рутинным даже. Джуры помогали князю обустроить-ся на ладье, тогда, как их боевых и заводных коней гнали по берегу идущие конно това-рищи, вкупе с княжескими. Не весь поход им идти по реке на веслах, придет и по берегу, на конях погарцевать преизрядно. Они с князем как нитка с иглой неразлучны есмь, а пока князь в ладье, их место тоже на румах. И он и его джуры сели на весла, показывая пешим округ себя пример в гребле. А что ему, великому князю-то? Внук варяга, воспитанный, к тому же, наполовину викингом, наполовину варягом. Грести он научился едва ли не в од-но время с тем, как начал ходить. Впрочем, мало было среди ратных таких, кто бы не умел справно грести. Народ, большей частью шел бывалый. А молодняк, понятное дело, глядя на них, тако же и деет сам. Припрягаясь на ходу, как лошади, бывают, припрягаются в уп-ряжку, приспосабливаясь к ритму и качеству ее бега. Не всегда сразу, но ведь в конце-то концов получается. Куда ж они денуться? Своих отцов сыновья-та! А, говорят, яблочеко от яблоньки далеко не котиться! Князь весел, балагурит с ратниками, перешучивается, настроение у него зело при-поднятое. Гребет так что смотреть любо-дорого. Ровно и опрятно. Никого не зальет и да-ром веслом не рванет. Плавно и могутно орудует веслом великий князь, ровно забавляясь молодечеством своим. А и ратники вслед за ним гребут так, что только весла гнутся и скрипят зело в уключинах. А, вон кормчий орет, чтобы прекращали грести. Парус велит ставить. С днепровских низов разыгрался ветер, освежел на просторе полуденных степей, подымаясь вверх по Днепру, враз домчит до впадения Десны в Днепр. Тут уж пора и ком-чему, искусство свое судном править оказать… Место впадения Десны в Днепр обнаружилось легко и сразу, оттуда уж машут кон-ные. Уже встретились с теми, что с верхов днепровских сюда спускались и даже перевез-лись, дабы не задерживать рать. Легко выгребая против течения, вошли в Десну. Там, от берегов, к ним немедленно подошли ладьи из верховых градов и градцев и пошли с ними в кильватер к княжой ладье. Споро шли снова на веслах, превозмогая сильное течение, к вечеру дойдя до Чернигова. Наместник черниговский, собрал у себя всех, кто располагал-ся ниже его по Десне, тем же кто выше Чернигова обретался, но ниже впадения в нее Сейма, приказав ждать в ладьях и конно, перевезясь, на левом берегу реки, прохода всего походного каравана, присоединяясь к нему постепенно, по мере его продвижения вверх по деснянскому течению. Тем же, что из мест по Десне, находящихся выше впадения в нее Сейма, приказано ждать княжой ладейной рати, именно у места впадения, свезя всех сво-их конных на левый берег и Десны и Сейма. Весь второй день похода шли джуры с князем по берегу на лошадях, собирая конную рать воедино и рассылая малые разьезды, береже-нья пущего ради. Приятно холодил кожу слегка еще прохладный весенний ветерок. Шли когда легкой рысью, а когда так и шагом. Весело скакалось, бодро. Борзо бежали отдох-нувшие за зиму кони, оскучив по степи и ходкой рыси на приволье. Тысячи конных, гро-хоча кованными копытами своих коней по влажной с зимы еще, земле, шли берегом Дес-ны, с каждым шагом приближаясь к месту ее слияния с Сеймом. Там у места слияния двух немалых рек и снова на левом берегу, как и было им велено, их ждали до сотни конных из боярских верховых дружин и семь ладей с пешими. Немного, а все ж прибыль, не убыль же! Стали на ночь, на подготовленную пришедшими раньше, площадку. Любо. Сварили кондёр. Когда конная дружина в походе, одна, без пешей рати, князь котлов не возит, ско-рость передвижения ценя телесного удобста пуще. Мясо для людей, под седлом у каждого конника доходит, отбивается на ходу коня, всем немалым весом оброненного всадника, в седле сидящего, до мягкости сугубой, пропитываясь, аки приправой, пряным конским по-том. Подержишь его вечор над угольями недолго совсем, ибо истончилось оно под седом зело, на просвет глядеть мочно, испечешь, а то и так, сырьем слопаешь, все добро и все вкусно, коль с устатку съедено. Молодые же желудки, они и гвозди переварят в охотку, тут же – мясо! Урчат, ненасытные, ровно волки вкруг костра собрались. А, когда, пешцы с ладьями, все едино скорость похода указуют, тут зачем такие строгости. Глупо! Можно и послабу себе дать. Да и котел в ладье ничего не оттянет и места много не застит, пуще прочего хода он не умедлит. Валяется себе под румом, да и не хрен ли по нем! Не на спи-не ж у кого-то едет, даже и у лошака вьючного – в ладье сущ. А люди сыты и довольны, намявшись вечор, перед ночевкой, горячего, да жирного хлебова. Наварили наваристого кондёру и хорошенько поели. Повалились спать всем войском, выставив посты. Вот этого береженья князь никогда не забывал, даже и на своих землях. Мало ли чего, а наго-рюешься, случись что! Но спали без помех, никто не потревожил их, завешенных дальней завесой бессонных конных разъздов, где всадники, даже не столько сами высматривают и вынюхивают, как следят за реакцией своих четвероногих боевых друзей, у кого и нюх и слух, да и зрение куда как лучше. С волчьим потягаться впору!Утром, позавтракав миром, кашевары, уважаемые люди в любой рати, прячут котлы под румы вычищены они пе-сочклм речным, не станут люди жрать из грязного, как лошадь добрая нипочем не станет пить из лужи нечистой. Заведено было так. Ранее света кашевары те вставали, стараясь для всего товарищества, зато от всех караулов и иных работ избавлены были напрочь. Го-товили бо завтрак, выхлебав который, рать продолжала свой путь. Так все шло до самого притока Сейма, опознанного, по оставленным в проведочном походе знакам, Ратибором. Свернули туда, поднимаясь вверх по течению. Река становилась все уже, но Ратибор тре-бовал идти как можно дальше до устья, меньше волочь по суху встанет. Там будет наша просека, легко узрим где это! Так что пришлось гребцам покидать румы, брать на плечи ременные поводки зацепленные в завод за носы ладейные и тащить их вверх по теченью бечевой , часто бредя, мало не по пояс в воде. Оно ж, известное дело, разгрузившись от веса людей, только комчий у кормила с помощником своим и остались а месте, и осадка тех ладей помене встанет. Легче так-то рекой идти. Что поделать, проведчики прошлым летом, бежали здесь на малых ладьях, всего то о трех румах, по десять человек на ладью, они же идут в полных воинских судах, по десять полных румов, полсотни пеших в ладье с припасом и всем вооружением. Не та осадка, не тот и вес. И все же настал тот час, когда Ратибор указал на свежую еще просеку, год назад пробитую, молвив: - Тут мы прошлым годом волок затевали, княже. Можно и дальше по Сейму немного еще пройти, ближе там на версту – другую встанет, но и водораздел много круче, волочь тяжелее получится, мы, летось, смотрели и пробовали с Летко. - Все, мужи! Вытаскиваем ладьи на брег. Волочь надобно. Все комонные, разобрать топоры, ладить просеки пошире и катки под ладьи. Те, что гребцами шли, да на лодьях поспешали – тем всем волочь. С уханьем, матерком и криками великами, как не поорать, коли дело того требует? – вытолкали ладьи на сушу. Конные поднесли и подкатили кругляши под катки, а просека уж далеко двинулась в лес, который здесь заметно повышался. Ее лишь подчистили слегка с прошлого года, да заметно расширили. Кое где расширив, где узко было, да раскорчевав некорчеванное прошлым годом. Шутка ли, экая масса здоровых и для любой работы го-жих рук! Все сделать вольны и способны. Переправа шла в несколько дней. Ладьи по оче-реди выползали из воды, становясь на изготовленные под них при валке леса катки и ползли дальше в гору, влекомые впрягшимися в ременные петли ратными и заводными лошадьми. Боевых под такие дела не неволили, оберегая их для дела боевого, студеного, когда от тех потребуется вся их мощь, без остатка какого. Водораздел был не слишком и высок, но это, все же, всегда возвышенный кряж. Да еще и лесистый! Иначе и реки бы не текли, куда бы им течь-то? – и земли все время затоплялись бы, вдумайтесь. Впереди каж-дой ладьи, впрягшись в ременные петли, и, побагровев лицами от натуги, шли утопая в мягкой от влаги, стаявшими снегами оставленной, почве, ступнями, ратники. Десятка по два с половиной, а то и все три. Добрых два десятка толкали ладьи сзади и боков, а пяте-ро, или сколь там, пристально следя, бегали, подправляя катки, щедро кидая на них под-стывший свиной жир. Скрипят катки и кили ладей по каткам, воняет, разогретым почти до кипения, свиным жиром, вонючий дымком горящего жира и сырого дерева, шибает из под килей, ползущих по этим каткам. Привлеченное сильными ароматами, слетелось отовсю-ду ярое травеньское комарье, на вкусненькое, на людской пот и руду красную. Кровушки-руды человечьей насосаться вдоволь. И чем они, сволочи, пробиваются, когда, скажем, ратного тут нет, а? Друг дружку, что ли, жрут, кровососы летучие? Ругаются в голос ма-терно и поют натужные песни ратники. Но вот переползает ладья через кряж водораздела, и все меняется. Начинают ладьи съезжать вниз только под своим весом, на катки встав. Туточки вам не здесь. Не зевать нать! В парочке мест, ладьи приходится одерживать, пе-реводя людей спереди назад. Хоша, впрочем, не те здесь косогоры, чтобы всерьез одержи-вать, зато уж толкать легота, так легота. Иногда не столько толкают ратники, сколь просто сами за борта держаться. Легко идут вниз суда, весело и без натуги ругаются толкающие их мужики, радуясь леготе. Разве что одерживающие ратники, иной раз крикнут «Бойся!», привлекая внимание к тому, что толкая, зело разбежались их товарищи. Добре постара-лись над просекой конные, снося деревья едва не в корень, да и корни те выкорчевывая, не оставляя препон на пути отягощенных ладьями пешцов. Все веселее те смотрят вперед, обоняя уже приближение новой реки, на сей раз, кубыть, Оки. Два полных дня волокут каждую ладью, пока не спустят ее к узенькой, почти в самом своем начале начал, Оке. А может и ее притоку. Никто ж не разбирался особо, путь есть, оно и ладно! Там быстро втаскивают в мелкую воду, курице вброд перейти, и толкают и тянут подале, чтобы во-время дать место в воде иным, поспешающим сюда же. Потом тянут и бечевой, упряг-шись. Неподалеку, конные нашли малую весь, первую вятскую. Обижать вятских князь не велел строго-настрого, не дело, мол, это, обижать будущих данников, а, скорее всего и со-отечественников. Как-никак люди одного языка, чай! Кое-кто из вятских, видя, что не го-няются новые ватажники за людьми, веси не зорят, не жгут, не обижают, хоть и много их зело, подошел поближе. А чего там? Молвь схожая, только что вятские окают, да слова иные произносят не так, как в Киеве. Всего то и разницы! Зато ж и понятно все без толма-чей. А и где б их тут взять, толмачей тех? Да и люди все такие же, коренастые, добре сло-женные, да крепкие. Русые да скуластые. А уж что жилистые, так жилистые, да! Луки в руках большие, а стрелы длинные, ратиться с такими в их лесах, так и не было б нужды, многих побьют вусмерть. Хотя луки явно охотничьи, стрелы тоже. Их наконечники из плохонькой мягкой стали, практически железа, кольчуг нарочитым не пробьют, слабо из-лажены. Да и луки послабее, чем у многих нарочитых будут. Рогатины зверовые, на тол-стых ратовищах с переклалинами у острия, на крупного, знать, зверя, как бы не на медве-дя с лосем. Мечей не видать и вовсе, а может, те, что с мечами, еще прячутся по лесам. Баб и детишек, эвон, всех увели. Хотя, положа руку на сердце, отмечали и ратники и дружинные, что и они сами, окажись в схожих обстоятельствах, баб, стариков и детишек, спрятали бы в лесу и объявлять их бы не спешили зело. Мало ли чего? А когда сопливые да долгокосые надежно припрятаны, все мужскому сердцу поспокойнее. А земли вокруг весей выжжены палами , да обработаны. Сеется все то же жито, просо, ячмень, да овес, что и у полян. Коней местных не видно, зане спрятаны, должно. Тоже, как и с бабами и детишками, любая прохожая рать, прежде всего, известное дело, тяглом интересуется. То всем ведомо! А раз ведомо, знать, и меры приняты. Не на дураков напали, надо понимать! К вечеру уже местных среди ратников ошивалось даже и много. Никто им в том не препятствовал нисколь. Те же рассказали, что подчиняются их собст-венному родовому князю-старейшине, а тот сидит в городке, расположение коего, пока-мест, лукаво скрывали. Ратибора же, так просто узнали, сказав, что ты, мол, боярин, про-шлым годом на ладьях малых здесь шел, помним тебя. Сей год вон с какой силой воро-тился, такую в наших краях и не видал никто и николи не слыхивал о такой. Интересова-лись, велик ли град Киев. Ратники и дружинные, как могли, поясняли. Очень удивлялись, узнав, что киевские не платят дани никому. И у ратников княжеских сразу же случилось мнение, что изыскали вдруг своих близких родственников, потерянных некогда и забытых в утрате, за давностью лет произошедшего. Выспрашивали у вятичей, с кем те торгуют? Оказалось, каждым годом по осени при-ходят купцы из Булгара на больших ладьях, вот как у вас, к примеру, а иные и поболе бу-дут, тянут за собой огромные плоскодонные шитики и устраивают торжище прямо на реке. Главный продукт, нужный вятским от чужих купцов – соль! Без паволок и кож иноземных дубленых и крашеных, лалов и смарагдов , даже и без их оружия, своего по-наделают! – прожить можно. А вот без соли, братцы, никак! Ни мяса ни грибов не загото-вить впрок, ни капусты заквасить на зиму, ни рыбки запасти! Было сие до боли знакомо. Так когда-то бывало и у полян. Соль к ним возили из ромеев, а те брали ее в Крыму под носом у печенегов хана Радмана, платя тому за охрану и неразорение солеварилен на со-ляных озерах сущих. Ага, охрану! От самих себя, разве! Когда-то и у полян, когда еще и Киева, пожалуй, не было, соль стояла в жутко высо-кую цену, меняясь на зерно, к примеру, по весу, один к одному. У вятских в их лесах, бы-ло и еще хуже. У них соль булгарские гости торговали за пушнину, назначая цену в четы-ре веса соли, за вес собольей скажем, головки, в добрые три за вес лисьей головки и так далее, по убывающей до беличьей и куньей. - Грабители то, а не гости! Вскричал, в сердцах, князь, представив враз несметные барыши булгарских купцов. В Киеве, с былой порухи, цены на соль давненько уж сбили до, как все полагали, прием-лемых. Только ромейские купцы все одно возили соль весьма охотно, невзирая на пороги днепровские на постоянное бесчинство степняков-печенегов, то и дело воровски перехва-тывавших пути. Выгодно, знать, все равно, хоть и цена ниже! Хотя, против вятских то бы-ли уже и не цены вовсе, так, приценок. - А что ж ваш князь смотрит, люди добрые? Вопрошал великий князь у вятских деревенских старейшин и собравшихся с ними стариков, вопрошал с умыслом. Не ладен, мол, князь, надо чтоб было его кому надоумить! - Почему не оборонит своих, не защитит их от грабителей иноземных? Али силы не имеет? И отвечали ему осторожные старейшины раздумчиво: - Отчего же, княже, силы не имеет. Силы мы своему князю даем, в нуждах его не от-казываем. И воев, коли нать, ему посылаем и всяческую мягкую рухлядь в полюдье даем, по запросу его, и зерно даем, и скот даем... - Так отчего же он вас не боронит от грабителей булгарских? Отчего не вмешается в торговлишку ихую? Не пресечет грабежа истого? - Так гости те и с князем нашим торгуют, княже! Ему, надо быть, выгодно с ними торговать, вот он за нас и не радеет пред ними нисколь! - Я слыхал его стольный град стоит много ниже по Оке? Там у него гости булгарские тоже гостят? - Гостят, княже, ой, гостят! Завздыхали, завозились старики со старейшинами. И блазнит их княжая речь и сво-его князя, их заботой покинувшего, предать стыдно, да и страшновато, чего уж там? А и соль уж больно дорога, просто чрезмерно, несносно дорога! Не напастись на нее пушни-ны. А как без соли? Ни на зиму ништо не запасешь, а и летом ядь присолить встанет не-чем. Князь, князь… А и свои пред ним обязательства, мужички, исполнили вроде как и сполна. А он как? Нетути! Гонцы ко князю, извещающие о гостях им нежданных, отосла-ны враз, как только их обнаружили охотники вятские на переволоке. Своих воев слать ко князю, пожалуй, что и поздно уже. А то ведь и послали бы, хотя увидав, сколь силы к ним явилось, а главное, какой, вятичи стали не столь уж и категоричны. Может, и хорошо, что не успели воев своих отослать, задержались. Пошто справных мужиков, сыновей, мужей, да братьев своих, слать на верную погибель? Ведь и на глаз видно, что пришлые много-много сильней. А нарочитые княжьи, обойдя на малых лодьях ближние притоки, не со-глашались с вятскими в разговорах с великим князем: - Это князь, они, лопоухие, силы своей не сочли, как след, опаски такой раньше про-сто не имели. И против тех же хазар их никто и никогда не вздымал. Вон ростовские, те еще со времен деда твоего, Рюрика, дани хазарам не платят и ниче! Живут и хлеб жуют. А много их здесь, вятских, так, что и не посчитать враз. Недаром хазары те счетчиков своих спосылали – дымы считать. По всем притокам Окским и притоком притоков, веси вольно поразбросаны, в лесах стоят. А воев там княже воев! И все лучники добрые, белку в глаз целят в леготу! Строя не ведают и брони не носят, то так, то правда! Посему и нам в пря-мой стычке тесной заведомо проиграют. Это тоже правда. Нурмана злого со степняком худым, здесь не знали, княже, за лесами своими и болотами, укрывшись, оттого и воевать не научились, нам подобно, да словенам тем же новогородским. Не раз выспрашивали у местных селян: - А что степные, кои все на конях, до вас не доходят? - Не, княже, не доходят. Парочку – тройку раз, добегали до нас небольшие ватажки в пару сотен голов, так тех мы, собрав ближние веси, били всех. Поголовно. Вот тех наших, что селятся на дальних притоках притоков Оки-матушки, да по украинам лесов наших, тех степные беспокоят изрядно и почасту, сказывали, да едва не кажен год. - А что, князь ваш, говорите, дань хазарам платит? - Платит, княже, платит, с нас собирая! А пошто платит, нам почем знать? Князь он в Рязани, от нас наособку, а мы себе наособку! Так и живем, княже великой! А когда княжое войско протянулось мимо этой веси, видали нарочитые и ратники, что в замыкающих ладьях и отрядах шли, как осторожно, пока втихую, возвертались ба-бы, старики и детишки по своим домам-полуземлянкам, снова возращаясь к своей покой-ной, размеренной жизни, нарушенной, было, проходом большого войска. Княжая же рать, тронулась вниз по огромной реке, уступавшей разве что Днепру, да и то не сильно. Раски-нувшись привольно, река легко несла по теченью своему огромную судовую рать, неус-танно пенившую веслами воду. А вот конным идти вдоль ее берегов, порой приходилось совсем несладко, вытянувшись в нитку. Прилетело и пара – тройка стрел из леса, задев двух нарочитых, одного так и по-плохому. Князь велел всем вздеть брони и идти далее бронно, не переломитесь, мол, оттого. Целее будете! Хотя на частых переправах через притоки Оки и колготно бывало с теми бронями. Снимай их, после снова вздевай, сколь времени даром уходит. А мороки сколь? Князь с джурами своими, совсем перебрались с ладей в седло. Всем пример подают, тренируясь в снимании и одевании броней. Но преж-ний приказ князя, вятских не обижать, исполнялся свято. Даже на пущенные стрелы кон-ные лишь ответили из луков, судя по крикам в лесу, попятнав стрелами кое-кого. Что ж, и среди полян многие живали в лесах, и как в них стрелы мечут, знали туго! Сильно тормо-зили поход частые переправы через реки-притоки Оки. Чаще всего, были они не слишком велики, но порой случались и довольно могучие средь них. Переправляться через малые и средние реки, конница справлялась сама, через большие – с помощью судов ладейной флотилии. Но путь таки постепенно одолевался, хотя, может, и не так легко и быстро, как хотелось и мнилось перед походом. Князь шутил, мол, красна война не боями, да битвами, а путями разбитыми! Все больше и больше вятских весей обнаруживали по самой Оке и по ее ближним проходам. Там, временами шныряли малые лодьи, проведывая все округ идущего войска. Встречного движения не было никакого, тем более, что князь отослал Летко Волчьего Хвоста к местному князю со своим обычным послание: «Иду на вы!» Возвернувшийся Волчий Хвост докладывал, что суета в Рязани и прилегающих весях воз-никла-поднялась, да еще и какая. Рязань с окружающей ее лесостепью, выпрыгнула из-за поворота реки, словно за-ждавшийся ладу любовник, у задка облюбованного обоими ладами сарая. Надо отметить что окружающие леса начали сильно меняться дня за три пути перед Рязанью, сменяясь с уже привычных сумрачных вятских дебрей в более редкие леса, переходящие в привыч-ную и легкую для передвижений конницы лесостепь. А два последних дня шли так и во-все чистой лесостепью. Видно Ока, на широкой своей петле, выходя из лесов вятских, сбегала ближе к степи великой. А под крепким тыном самого града вятского стольного, венчаемого добрым детинцем со стенами снабженными стрелковыми галереями, стояли дружина князя рязанского Славена и небольшое ополчение, спешно собранное, скорее всего посреди окрестных весей и из самого стольного града. Своим правым флангом она упиралась в полноводный Трубеж, впадавший здесь в величавую уже Оку. А левым в гордскую городьбу, прикрывая въездные ворота. Дружина невелика, сотни в три конных нарочитых и отроков. Да еще с 12 – 15 сотен пеших ратных, исполчившись, перегородили красными щитами поле перед градом. Причалившие к брегу Оки ладьи и посыпавшуюся с них пехоту князя киевского от внезапного удара вятских прикрыла вышедшая из лесу в поле, конница. Княжеская дружина, дружины наместников градов великокняжьих, да бо-ярские дружины, все вместе дали добрую силу, почти в три десятка сотен. Впрочем вят-ские атаковать и не попытались даже, хотя именно в момент высадки с судов наиболее уязвима для атаки лихой, ладейная рать. Огромное поле перед Рязанью словно бы ужа-лось, от такого обилия людей, а стены градские враз присмирели, народу любопытного на них поубавилось. По всему видать, гриди, оставшиеся в граде на стенах, сгоняли оттуда лишних, не охраны града своего ради, туда забравшихся, а до приключений и зрелищ но-вых досужих. Вятские дружинные атаковать великокняжеских явно не решались, уж больно велик был зримый отовсюду перевес сил. Тогда от княжеской группы выехал боя-рин, судя по всему, Летко Волчий Хвост и, сопровождаемый Жданом, отправился к князю Славену. От толпы нарочитых и бояр окружавших вятского князя-старейшину, отделился боярин, поскакав встречь киевским нарочитым, хотя Летко и получил уже боярскую золо-тую гривну от князя, став из нарочитой чади, настоящим боярином княжьим. Съехались посреди поля. Разговор начали не сходя с коней. - Здрав буди, боярин пришлый! Почто пришед в леса наши твой господине? Обратился вятский боярин к киевскому, сильно окая, но вполне для того внятно и разборчиво. Впрочем в поры те славянские молви еще не разошлись сильно и русы, к примеру, без переводов разумели сербов и чехов, не говоря уж о болгарах, чья молвь на-много ближе к нашей. - И ты здрав буди, боярин земли рязанской. А почто пришед сюда великий князь ки-евский с дружиной и ратными, то он сам твоему господину и объяснит. Он предлагает князю Славену встретиться с ним в поле для разговора. Каждый в сопровождении одного боярина и одного отрока. Если князь Славен примет предложение князя Святослава, пусть вострубит в рог. А по второму его знаку, князья и те кто с ними, поедут съезжаться. - А что постелят князья под себя в поле и кто это сделает? Не достоит чести княжой, боярин, сидеть высокородным гузном на вольной земле! - Очень даже достоит, боярин. Сила вятших людей в земле нашей, боярин. А кто есть наши князья, как не цвет яр и узорочье этой земли? А уж гузну их от соприкосновения с землей родной, так и точно обиды не встанет никакой! На том бояре разъехались, освободив поле владетельным князьям для их непраздно-го разговора-намовы . На стороне рязанской заревел, чуть гнусавя, рог, и еще раз заре-вел, немногим позже. От дружины киевской отъехал Святослав, сопровождаемый Ратибо-ром и Ратмиром. Рать свою он оставил на Свенельда и Асмуда. Съехались и все разом, кроме князей, спешились. И уже спешившись, Ратмир придержал княжое стремя, отметив про себя, что и рязанские делают все то же. Не потому, что нуждаются князья в услуге та-кой, опасаясь упасть, к примеру, а потому, что древняя честь то деять велит, почитая свое княжение и давая пример такого почитания иным, сущим рядом и наблюдающим за сим. Князья уселись на траву муравленую, а бояре и отроки, чинясь, встали за их спинами, приняв донельзя важный вид, опершись сложенными в дланях руками, на мечи свои в ножнах. Князь Славен был мужчиной средних лет, может, лет на десять старше Святослава, в аккуратно стриженой бороде и усах. В плечах он был чуть менее широк чем князь, хотя в них уже и сказывалось весьма заметное отяжеление мужественности. Бородат и стрижен под-горшок. Прекрасно сложен. Носил он кольчугу с боевым поясом, широким от сталь-ных защитных пластин. Имел поручи и поножи. Шлем свой, как и Святослав, Славен, спешившись и приступая к переговорам, снял, привесив к седлу, выказывая мирность сво-их намерений. Боевые перстатицы оба князя сняли сразу и держали их за поясом - для на-мовы , чай, собрались, не битвы ради. У пояса оба князя имели мечи и кинжалы в нож-нах. Святослав в ножнах простых кожаных с деревом и стальным оголовникм, князь Сла-вен в изузоренных и красивых, серебром выложенных, византийской, судя по всему, рабо-ты. Ворот рубахи выглядывавший из под кольчуги князя Славена, был расшит бисером, а вот кольчуга была не сильно доброй, всего лишь одинарной. Такую и колющим ударом иной меч в доброй руке прорвет, добираясь до уязвимого тела. У Святослава, знал Ждан, кольчуга двойная, а ворот рубахи лишь вышит простой нитью, правда, вышит преискусно, девки-рукодельницы, собираемые княгиней Ольгой по всей подвластной Киеву земле, по-старались. Корзно князя Славена, красно и тоже изузорено изрядно, подбито мехами дра-гоценными. Святославово корзно много проще, это его укрытие от непогоды в походе и ночное одеяло. Обтрепано походами многими, ненастьем и солнцем добре пытано. Заслу-женное. В общем друг противу друга сидели два человека, весьма по разному, по-видимому, представлявшие в чем же заключается княжеское достоинство. Сидеть на тра-ве, весьма привычное и обычное занятие для Святослава, было, по всему, не в обычае для Славена. То-то его боярин и спрашивал, на чем князья сидеть станут и кто им чего посте-лит. Славен задал вопрос первым. Наверное, именно так он понимал свое положение хо-зяина в этой земле: - По здорову тебе, князь великий киевский! Твой боярин не ответил моему, когда они съезжались, сказал, ты, де, сам мне скажешь. А потому, я повторю тот вопрос. Почто пришли в землю мою, с силой великой воинской? - И тебе по здорову, князь-старейшина рязанский! Прослышал я что дань ты платишь хазарам волжским. Правда ль это и сколь вы им даете? Не спеша отвечать спрашиваемые у него вопросы, что всегда было уделом слабей-шего, вопросом на вопрос начал беседу киевский князь. Рязанский, осознавая свою слаби-ну, играть в игры эти никак не замог, сразу ответив на вопрос великого князя: - Да, еще прадед мой, князь Горазд, признал себя данником хазарским, потерпев от них сильное поражение. А платим мы им по векше с каждого дыма. - А дымы те, княже, кто счел? - Они же и считают, каждое лето! Но это, княже, дела наши. А ты с чем пришел? - Иду я, брат Славен, через твои земли, бить тех хазар, что дань с тебя берут, зане мешают они торговлишке моих людей. Зову и тебя с собой говоря, плати мне дань на чет-верть меньшую и стань владетелем-наместником этой части земли моей, по слову моему. - Зачем бы мне это, великий князь, если я и сейчас князь земли своей? Князь, а не наместник! А что дань плачу, так она, конечно, обидная, но не слишком обременительная! Зато в остальном я волен! Ну придут раз в три года счетчики дымов, пересчитают мое на-селение и сочтут мне дань. Вот и все! - Не обременительная, говоришь? Тогда значит и мне такую же платить станешь! Не стану ее снижать, хотя и намеревался сделать так прежде! - А если я не приму твои условая? - Тогда будет сеча! Бейся! Повел великий князь рукой в сторону своей рати. Славен всерьез задумался, пони-мая, что сила далеко не на его стороне. Победит там Святослав, или нет хазар, но здесь и сейчас их несравненной блистательной конницы ал-арсиев нет. Далеко она больно! Кага-нат очень велик и силен, слов нет, но приводил он в вятские земли не более 3 – 5 тыс. конных, беря с них дань. Святослав же привел с собой, наверное, тысячи 3 – 4 конных и тысяч до 10 пешцов. Так прикидывали вятичи, чтя киевских пока те шли к Рязани. А то ведь и боле встанет. А еще говорят проведчики рязанские, в место слияния Оки с Волгой, пришла какая то рать из славян с севера и стала там лагерем в крепком месте. Эти тоже подчиняются Святославу? Или они сами по себе? Там ведь проведчики сочли тысячи 3 пеших и 2 – 3 сотни конных, но все в бронях. Знать бы куда еще нацелены те? Муромские бояре и князь Муромский Будила сильно уже задумались. А как они еще задумаются, про-ведав про силы Святослава, идущие к ним с восхода? И, главное, как порадуются, что не напали на тех, кто стал у слияния рек на восходе! Что ж делать ему? Отъехать сейчас ко своим? И что? Дать бой в поле? Совершенно безнадежно! Воев у Святослава десятикратно больше, да и опытны они в таких делах, видно по всему, излиха! Живут вятичи на отшибе, в лесах, но не совсем ведь без вестей прозябают. Наслышаны про лихие Святославовы походы окрест. Запереться в детинце, отдав город, окрест того, с его хилым, давно уже не правленым палисадом, на поток и раз-грабление? Тоже никуда не годно! Возьмут в краткие сроки и вырежут его со всем семей-ством! Так что? Надо покориться! Принять руку Святослава, а там, жизнь покажет, как быть дальше. В поход с ним выступить со всей дружиной. Это сотни две комонных и ты-сячи полторы собранных в Рязани и округе стольного града, пеших. Коли побьют хазар, так участие в дележе добычи никому еще не вредило. А не побьют? Придется виниться перед хазарами, сила, мол, солому ломит, и быстрее отрекаться от Святослава. Только не сильно похоже, что хазарам повезет его силу сломить. Слабеет их каганат, ощутимо слабеет. Заметив, что Святослав, усмехаясь краем рта, стал подтягивать под себя ноги, готовясь вскочить, Славен, наконец, решился: - Добро, княже, биться с тобой, мне нет никакого расчета! Принимаю я твои условия и клятву верности принесу! Да и сам пойду с тобой на хазар. Пойдут со мной сотни две конных и сотен 15 пеших. Решили? - Решили Славен! Рад твоему мудрому решению! Князья встав, пожали друг другу руки, и вскочив в седла, отбыли к своим уже окон-чательно выстроившимся, но помаливающим до поры до времени ратям. Вскоре киевская рать огласилась громкими криками радости, рязанская примолкла совсем. Вятичи пони-мали всю бесперспективность борьбы против рати великого князя, но ратиться бы стали. Однако, раз князь тако решил, так тому и быть! Тем более великий князь, их новый сюзе-рен, зовет их с собой – бить хазар. То дело святое! Сколь уж лет дань степнякам платим? Хватит бы уж! Пора им и честь знать! Да и ха-зарский зажиток блазнил ратных и дружинных вятичей своим богатством и нетронуто-стью многие и многие года. То-то добычи там, должно быть, немеряно! Два дня отстояв под стенами града, съездив туда не по разу и убедившись, что местное население к ним не враждебно, великий князь засобирался далее, приказав Славену, идти по мере готовности за ним, выходя к слиянию Оки с Волгой. Там, мол, намечен сбор всех моих сил в первых днях месяца изока. Сам же имел в виду все время, что ему еще и с Будилой следует дела уряжать. Добро, коли как и с рязанскими, миром получится! А нет, коли? Придет тогда муромлян на силу брать и наместника им ставить. А это уже – рать свою убавлять! Наме-стника без силы ратной оставлять и вовсе глупо, так что придет всяко разно, ему дружины отжалеть. Где ж бы она лишней была в самом-то начале большого похода? На четвертый день стояние завершилось, рать великого князя отплыла в свой путь. Дружины конных вели, на сей раз, местные проводники, позволяя иной раз срезать боль-шие крюки, сберегая силы и людей, и лошадей. И без промахов выводя к бродам, что по-зволяло часто запросто обойтись без весьма затратного по времени форсирования многих притоков Оки. Дело пошло много быстрее и легче. Рать неумолимо продвигалась к устью Оки, а ранее его, выйдя ко граду вятскому Мурому, тоже на Оке стоящему. Вскоре Муром стал от них всего лишь в дне пути. Однако, когда утром конная рать снова оседлала коней, а судовая взялась за весла, из-за поворота реки показалась одинокая ладья о десяти румах. На ней все сразу разглядели значительную персону в богатом красном корзно, окружен-ную несколькими не менее богато разодетыми мужами: - Князь-старейшина Муромский будет то, княже! И бояре его с ним вятшие. Догова-риваться с тобой миром порешил! Прогундел над плечом, сильно окая, рязанский боярин, посланный Славеном с вели-ким князем для лучшей ориентации в вятских реалиях. - Ну, так что же! Мудр князь, на рожон лезть не хочет! А ты, боярин что ж, ратиться хотел? - Нет уж, княже, с твоей силой ратиться, нам что против ветра плевать, если не хуже чего деять-то. Аккурат в себя и угодишь! - А что ж Муромского князя осуждаешь, боярин? - Да, не осуждаю я, княже! А было бы интересно посмотреть твоих воев в деле! - Ты вот лучше приходи со своим князем к нам в начале изока, к устью Оки. Может и чего интереснее увидишь, чем рубка с Муромскими-то, а то так и участие в чем примешь, а? Примолк боярин, раздумывая, как сие приглашение расценивать, честь в нем ему, али бесчестье несносное, а ладьи быстро сближаясь, замедляли ход. Наконец головные суда, уже почти не шевеля веслами, покачивались по течению на поверхности воды, друг напротив друга, и сильный очень низкий голос, утробно окая, вопросил: - Поздорову быти, други! Велико́й князь киевско́й, здесь ли? - А и вам не хворати! А великий князь наш на сей ладье и обретается. И встал Святослав с гребного рума, оставив весло сменщику ратному и почти не на-прягая голоса спросил зычно: - И кому ж я там потребовался? Будила, вытянув шею, стараясь получше разглядеть великого князя, интересно ему было: - Я, Будила, князь Муромский, с тобой побеседовать желал бы. Будет ли на то твоя воля? - Будет, княже, перелезай в мою ладью, не боишься ты, вижу! Тут и поговорим. Ты своим вели подгребать, а я табанить стану! Рослый, выше среднего, Будила, скомандовал своим подгребать ко княжой ладье. И вскоре они коснулись друг друга бортами. Два весла легли поперек бортов и дружинные в обоих ладьях ухватившись за весла, связывая их воедино своими поясами и давая князю перебраться в соседнюю ладью. Ловко и легко Будила, бывший чуть постарше Святосла-ва, перебрался к тому в ладью. А великий князь с интересом наблюдал за той переправой. Как справно двигается князь старейшина Муромский? Силен ли, добро ли координиро-ван? Каков он воин будет? Пройдя оба в нос, сели там на настил рядышком и повели не-спешную беседу. Похоже, муромский князь, в отличие от рязанского, нос драть не привык и решение что ему деять в сих обстоятельствах, принял заранее. Сидя рядом на ладье, кня-зья пообедали, запивая вяленное мясо киевским медом, малый запасец коего взяли с собой именно для таких вот оказий. Ввечеру ладьи подходили к возвышенному берегу, на коем виднелся княжой детинец и стольный град Муром под ним у подножий. Князья сошли на берег рука об руку, по сброшенному дружинными трапу, а навстречу великому князю спускалась от детинца красна девица с хлебом-солью. - То дочь моя старшая, княже, Краса. Молвил за плечом Святослава Будила. - А хороша, княже! Отозвался тот, улыбаясь светло и добро князю-старейшине, отламывая кусочек кара-вая, макая его в соль и отправляя в рот. Преломлен хлеб и угощение принято у всех на глазах. Все свершиться миром, пре не бывать. Не можно никак разделив пищу добрую, хлеб поднесенный, за сталь ярую хвататься! Не дело то! И все боги сущие его осуждают, укоризненно взирая на внуков своих с небес! Вечер тот князья провели в детинце, в ко-торый хозяева впустили, изрядно потеснившись, ближнюю дружину великого князя, за пиром в палатах княжьих. Обид у ратных и прочей нарочитой чади не было, видели все – тесен детинец Муромский для этокого места народа ратного. Меда муромские были хо-роши и изысканы, пиво и брага добры, пенисты и забористы, дичина и печево выпечено с душой и умом. Не забыли хозяева и рать княжую, выкатив и ей угощение знатное. Утром же следующего дня, хозяева засуетились в сборах, а гости занялись починкой ладей, кон-ской сбруи и иной амуниции. Впервые за поход отпустили пастись коней на свеженькую, всю сплошь этого года зелень травня-месяца, прикармливая их, до того, припасенным из дому зерном. Три дня собирались хозяева, бегая бегом, собирая добротное пешее ополче-ние. Сам Будило шел в поход, ведя с собой две лучшие сотни своей дружины. На хояйстве оставлял младшего брата, зане старший сын его погиб малым от случайной стрелы, зале-тевшей в хоромы при глупой стычке муромчан с хазарами. А иных сыновей, кроме дочки красавицы, князю и княгине его богини-рожаницы руссов почему-то не дали. Оно и вроде – какие их годы, еще дадут! Оттого-то князь-старейшина Будило и хотел лично с хазар виру за сына своего малого мечом поспрошать. Тогда, при осаде, не след было, надо было ему за все княжество свое решать и думать. Сынка оплакивали позже, уже спровадив не-жданных гостей. Но вот сейчас, вливаясь в рать великого князя и принося ему присягу вассальную, можно встало и посчитаться с хазарами злыми. А на четвертый день по своему прибытию, ладейная рать Святослава, пополнившись почти 40 ладьями муромчан, двинулась по Оке, поспешая к ее впадению в Волгу. Коннице двигаться стало намного легче, поскольку вели ее дружины местные проводники. Князь Будило, перебравшись ко князю в ладью, много с ним беседовал, а когда так и скакали вместе бок о бок, если такая оказия предоставлялась им дорогой. Путь к слиянию Оки с Волгой, много времени не отнял. И когда в первых числах изока объединенная рать легко вышла к месту самого слияния, на другом берегу узрели все лагерь новгородцев, пскови-чей и смолян, а чуть подале обосновались полочане. Не возжелав делить лагерь заедино с «грязным новгородским и пскоским мужичь-ем», князь-наместник полоцкий Рогволд стал поодаль, избрав себе место пониже. Хотя воевода князь-наместник, судя по всему, был совсем не плохой. К месту встречи пришел без опозданий, не слишком поспешая, чтоб не оказаться оказаться там сильно заранее и, похоже, без серьезных потерь. Начали большой перевоз конной дружины. В этом своем течении Волга уже была полностью сравнима с Днепром у Киева, если даже не превосхо-дила его шириной. Князь, осматривая местность с Будилой, отметил, что здесь, буде все у него получиться, у слияния Волги с Окой, на приречных кручах, надо бы основать град . Уж зело положение у него баское и лепое! С этаких то круч он станет по-над Волгой гос-подствовать, что твой орел над гусиной стаей, и запирать вход в Оку. Да и торговая пози-ция здесь, самой матушкой природой сотворенная, представляется прекрасная. А окоем какой открывается, воистину необъятный. Киев же от степи злой можно прикрыть надеж-но и навечно! Опасаясь вторжения им за спину от места слияния Оки с Волгой, не столь борзо кочевые станут бегать на земли русские, великий свой вред творити. Тем временем дружинные слаженно начали перевоз комонных. Как и раньше, у Киева, заняло это весь световой день, шабашили уже в сумерках. Собрав воев воедино, повелел князь счесть свою рать. И хотя рати прибывать не пре-кратили и следующими днями, пришли радимичи, вятичи ростовские и древляне, а по-следним прибыл Славен со своими рязанами, такой подсчет проведен был. Всего пришло пять с половиной тысяч комонных и более 16 тысяч пеших. Никто из присутствующих не зрел никогда столь великой силы и даже не мог представить себе ранее, что такая бывает в их землях. А ведь это далеко не все, что могла русская земля дать, половина от всего, а может и меньше того. Не созывал ведь великий князь обязательного ополчения, токмо охотников позвал. Наверное именно здесь впервые осознала Русь, какая же она силища, если вместе и как мелки потуги отдельных племен и народиков, заведомо обреченные на неуспех. Даже и полоцкий князь-наместник, слишком гордый и без меры занятый собой, и тот был настолько впечатлен, что надолго задумался. Постояв несколько дней у слияния двух рек, рать поправилась, подобралась и уже вся вместе рушила дальше. Теперь конница вольно шла вдоль Волги, по левобережью, обшаривая окрестности. А пешая рать, как ей то и надлежало, пенила веслами Волжские воды. Судовые запасы пищи тратить здесь ну-жды не было, Волга и прилегающая лесостепь щедро снабжала рать рыбой и дичиной. Верный себе, князь отослал гонца на малой ладье к Булгарскому хану. На сей раз честь эта выпала Ратибору, зане знал он чуть-чуть язык булгарский и бы-вал там ранее, молодым еще, а сопровождать боярина отроком, довелось все тому же Жда-ну. И вот, он, недавний вятский отрок и даже пленник печенежский, повелевает малой ладьей с двумя десятками ратных, бегущей на всей силе своих пяти пар весел ко граду булгарскому, по речному течению, далеко обогнав рать. Скрипят натужно весла в уклю-чинах, журчит звонко волжская вода у бортов, бежит, летит ладья по глади водной, по-спешая к Булгару. Жжет, припекая, уже летнее солнце, давно избыты зимняя хмурь и ко-роткие дни. Давно уж идут они вдоль берегов, заселенных булгарами, вторгшись в их ис-конние просторы. Никого не надо подгонять, ибо ко всем были обращены слова княжьи, повелевшие им поспешать сугубо, рать обгоняя, а ведь та тоже останавливаться надолго и дневать часто, время теряя попусту, не намеревалась. На простой вопрос обращенный к нему, скоро ль мы придем во Булгар, Ратибор отвечает коротко и односложно – скоро. И снова меняются гребцы на веслах и кормчий мудрый и битый походами, то ставит, то убирает парус, добавляя уловленной силой ветра ладье ходу, давая отдохнуть гребцам, приберегая их прыть и силушку, авось занадобятся еще! Пятый день открывает пред ними каменно-саманный Булгар, из-за стены коего, сложенной из дерева, видны лепые видом мечети и каменные строения многие. Задумчиво взирают на град сей Ратибор и Ждан, молча пялятся ратники, свободные от гребли. Этакую твердыню брать – не орешки щелкать. Крепка-а! Но, прикажет князь и поведет, что деять-то, возьмем, куда нам деваться? Надо, знать, надо! Ладья, замедляя ход, вбежала в затон, врезавшийся в берег длинным, сужающимся рукавом, и пробежав по не-му с треть версты, притерлась с ходу к каменным же мосткам. В городе чувствовалось на-пряжение. Правители его, надо быть, уже сведали о подходе княжой рати, совокупили во-едино свои силы. К их ладье немедленно и поспешно подбежали двое местных ратных, с толмачом. Ратибор объявил себя и потребовал вести их со Жданом к хану, послание вели-кого князя Святослава у них к нему. Им подвели лошадей и они поехали по кривым и уз-ким улочкам саманного города к каменному, выбеленному насвежо, дворцу хана. Входя под его гулкие тенистые своды, Ратибор и Ждан, оружные и Бронные, невольно подтяну-лись и собрались, стряхивая с себя усталость спешного похода, вне всей княжой рати. Те-нистая и гулкая полутьма каменных палат, куда их ввели ханские воины, заставляли дер-жаться настороженно. Отворились высоченные изузоренные золотом мореного дуба воро-та, впуская обоих русичей в залу, с высоченным чудесно расписанным потолком, где пред ними, на высоко поднятом резном столе, под изузоренным золотым балдахином, сидел в длинном и пышном одеянии из богатой золотой парчи, человек. Растолстевший и оплывший, хоть и молодой, лет тридцати пяти. Ощущалась в нем извечная привычка сладко и жирно есть, долго спать, не утруждая себя ни упражнениями урока воинского, ни охотой изрядной, ни работой доброй. Толмач вполголоса перевел, как их представляют: - Слы кагана киевского Святосляба, с поклоном его ко светлому хану булгарскому Джафару ибн Абдаллаху, да продлит всемогущий Аллах, годы его! «А где ж Алмуш? Куда Алмуша девали?» едва не заорал Ждан, но вспомнив, что он только отрок сдержался. Орущий отрок – нечто и вправду вовсе неподобное! Нечто по-чище мудрствующего осла, почище Валаамовой ослицы встанет. Отрок, он оттого и от-рок, что отрекает, егда его вопрошают, а остальным временем, помалкивает себе в кула-чок. Да и осел тоже, токмо тогда дураком полным себя не кажет, когда молчит и не упира-ется. А еще он разом вспомнил, что говорил Ратибор, вроде как хан булгарский взял и пе-реименовался, окончательно утвердившись в новой своей вере – исламе. После представ-ления послов, Ратибор, надувшись пущей важностью, сделал шаг вперед и громовым го-лосом, раскатисто прокатившимся под сводами обширной сей залы, перекрывая жалкий ропот придворных и толмачей, молвил: - Великий князь киевский послал нас к тебе не проведывать о здоровье, кланяясь земно, и не условия торговые оговаривать! Послал сказать тебе – Иду на вы! Заявление, торопливо перетолмаченное толмачом, было услышано, но фурора не произвело, Ждан еще раз убедился, что о походе княжом, булгары, похоже, уже давно спознали, к заявлению такому, сведав натуру великого князя, были явственно готовы. От-чего бы инако, их, так поспешая, вели бы во дворец, ставя безо всяких проволочек, едва дав сменить одежды с походных, на посольские, пред светлы очи самого хана. Наверное есть причины у булгарского владыки так поспешать. Знать бы вот какие? Тот, глядя на посла без боевого гнева и задора, заговорил спокойно, раздумчиво, но с осознанием соб-ственной значимости: - И я не стану спрашивать о здоровье киевского кагана! Скажу лишь, да, каган, знаю, что ты уже пленишь и зоришь землю мою, и выступаю тебе навстречу с войском своим! Только прежде чем биться нам яростно, говорить с тобою желаю! Будет на то твоя воля, так и поговорим, решая все наши дела без оружия! Задержки вам слы честные не будет, как не было и до сего! Даже поесть вас не приглашаю, хоть и не правильно сие, зане время нам дорого! Поспешайте к своему владыке и передайте ему слова мои! А я, вслед за вами, не умедлю явиться и с войском своим и с переговорщиками купно! На том и закончился для них прием. Снова подвели им лошадей, погнали спешно к пристани, а там, сев в ладью, при огромном стечении встревоженного народа булгарского, собравшегося посмотреть на страшных руссов, идущих к ним изгоном великим, отчалили. Выйдя на реку, понеслись в обратный путь, уже против течения, видя как от обиль-ных полей и земледельческих нив, пристально смотрят им вслед, из-под руки, многие лю-ди, чаще бабы, но и мужи тож. Уже ощущалась и разливалась в воздусях тревога великая. Быстрый перестук лошадиных копыт, торопливые сборы в поход всех и повсюду. Ладей на реке было немало и видом размерами они от русских отличались, но препятствий им нисколь не чинили, наверное, не смели. А еще им здорово споспешествовал ветер, дуя из низовий речных, с полудня и гоня ладью вверх по течению, ветер был вельми свеж, ладья шла ходко, веслами так не разгонишь. Ратибор надеялся увидеть князя без большого про-медления. Его то, чай, ветрило сей, придерживает, дуя в лицо. И действительно, вскоре на горизонте показалась передовая ладья княжого флота ру-сов. Быстро сблизившись, обменялись парочкой слов. По своему обычаю, Святослав шел в голове похода, высылая вперед лишь ладьи-проведчики. Сцепившись веслами перешли на ладью князя. Последние дни, флот руссов шел против ветра, шел медленнее, чем заду-мывал великий князь. Ратибор, обменявшись с князем приветствиями, рассказал, каково было его посольство. Последняя фраза хана, князя зело заинтересовала. Он прекрасно по-нимал, как тяготиться земледельческая оседлая, и, чего там таить, богатая и благополуч-ная, Булгария, зависимостью от кочевых хазар, пусть и объединенных под крышей Хазар-ского каганата. И полагал, что если хан не совсем дурак, он должен воспользоваться пре-доставившимся ему случаем и обрести независимость от хазар. Давая хану время, Свято-слав приказал еще снизить скорость продвижения вглубь Булгарии, а коннице велел идти осторожнее, земли, паче крайне необходимого, не зорить. Пользоваться многочисленными дорогами, вдоль берега великой реки проложенными. Оно так было и проще, а и правиль-неее всяк. Зачем хозяев разорами в боевой восторг вводить, коли прикидываешь, что мо-жет и не придет с ними войну распочинать. Да и от них верные вести имеешь, что и они подумывают о том же. АЛМУШ В ПОХОДЕ, 964 г., конец весны – начало лета. Будучи всего лишь немногим старше Святослава, булгарский хан Алмуш ни в чем на него не походил. Тучный и вялый, более склонный к ленивой и расслабленной неге, неже-ли к буйной радости походов и охот, не любил хан движения активного, тяготел к тихому покою своего каменного дворца и, в особенности, его укромного и тенистого гарема. Га-рем правда, штука и беспокойная тож, вечно этим бабам неймется, все бы они грызлись, как кобели, в собачьей свадьбе, по весне, грызутся вокруг течной суки. У них же все на-оборот – одного кобеля, сучки, поделить не могут! Известие о появлении крупной судовой и конной рати на Волге-Итиле, появилось дня за три до прихода слов от Святослава. Про-ведчики булгарского хана доносили, что рать эта вышла из вятичей, да только состоит она не из вятичей вовсе, хотя, может быть и вятичи в ней присутствуют. Отчего бы и нет? Булгары не были врагами вятичей. Зачем? С ними так выгодно было торговать, солью, на-пример. А какие меха шли оттуда, отнюдь не минуя рынки булгар. Чудо, а не меха! И ведь абсолютно задешево! Зачем бы булгарам с ними воевать, спрашивается? Резать тех кур, какие несут золотые яйца, не принято нигде! Не любили этим заниматься и булгары. Что ж они дурее иных каких, что ли? Да и слишком уж велико было воинство выбравшееся из земли вятичей. Если бы те принялись такое собирать, наверное, бы набрали, за исключением, может быть, конных, но сделать сие так, чтобы в Булгаре не знали ни о чем, вплоть до их выхода из Оки на про-сторы славного Итиля, даже и не догадывались, у них бы, скорее всего, не получилось. Слишком много там, в вятичах, булгарских соглядатаев. Как же получилось такое? Навер-ное кто-то сильный прошел землей вятичей, направляясь прицельно на Булгарию. Тогда предстоит война. Судя по вторгшемуся войску, большая и трудная. Проведчики доносили – их конные большей частью в бронях. Тех, что рекой, владьях идут, разведчикам булгар-ским издали было не рассмотреть как след. Кто ж из его соседей мог бы оттуда припожа-ловать, искал хан, и не находил. Некому бы, вроде! Но ведь кто-то же припожаловал! Не мняться же его людям рати те, право? Ему донесли что чужая рать вскоре уж вступит в булгарские пределы, а от нее оторвалась небольшая ладья и не жалея сил гребцов, понес-лась-побежала вниз по Волге. Большая же рать немного даже замедлила движение, давая противникам время перемолвиться словом, но вовсе не остановилась. Под страхом смерти он приказал, препон слам неизвестного воителя, не чинить. Наоборот вести их к нему зело поспешая, отбросив все требования дворцового этикета, зане время стало стоить едва не на полный вес золота. Пренебрегать такими повелениями, дураки в Волжской Булгарии перевелись уж дав-но. Малая ладья, резво добежав до столицы, вошла в затон, служивший граду портом, ош-вартовалась, поспешая, у сходен. Посланные ханом чауши , подвели лошадей двум слам, приведя их со всем мыслимым и возможным поспешанием во дворец. Спешил хан, нако-нец, спознать, кого ж к нему в страну Аллах привел? Ого? Сам великий киевский князь, инача говоря, каган руссов, Святослав! Герой все последних рассказов, доходивших до хана с захода солнца. Непритворный герой, настоящий! Как это он умудрился пройти сквозь земли вятичей? Впрочем, хан уже слыхал, что русы ходят по всей своей земле, пользуясь реками, каким то образом умея попасть из од-ной реки в другую, даже осли они и не имеют никаких слияний. Но одно дело купцы или ватага отчаянных людей! А как пройти такой-то путь с огромным войском? Его же кор-мить надо! Да и идти руссам предстояло лесами. Сумрачными вятскими лесами, где полно зверья и очень немного людей. Леса не были любимыми местами, для еще не так давно пребывавших кочевыми, булгар. Они еще не совсем забыли свое былое вековое житье-бытье на колесах, посреди медленно перемещающихся по степи кочевий. Всего полторы, много – два, века тому назад, булгары прочно осели на землю, за-нявшись хлебопашеством, перестав кочевать. Многое в их быту все еще напоминало о ко-чевом прошлом. Но уже только напоминало. Булгары Волги приняли ислам, менее столе-тия назад, когда арабы, бешенным потоком, рвались в приволжские степи, чего им не дал сделать в итоге Хазарский каганат. Ислам завоевал Булгарию быстро, тем более что этому способствовали и многие дальние соседи. Мусульмане Хорасана и Хорезма, оказывали своим только еще приобщающимся единоверцам, весьма ощутимую поддержку, прежде всего, духовную, конечно. Но и материальную тоже. Поддержка эта не спасла ханство, когда на него стал давить Хазарский каганат. Кочевой каганат, принявший иудаизм, рас-положившийся на правобережье нижней Волги и подпиравший подвластными ему степя-ми, вятские леса, подпер с полудня и ханство булгар, властно и сильно. Сделав отца Ал-муша хана Шилки своим вассалом, хазары владели ханством и до сих пор. Приход Свято-слава в Поволжье в корне изменял существующее соотношение сил. Вот хан и задумался. Можно, конечно, атаковать русского кагана-князя всей подвластной ему мощью, а она, видит Аллах, отнюдь не мала. Но что это даст? Если то, что он слышал до сих пор о Свя-тославе правда, а на правду это очень похоже, победить его ему не удастся и тот разгро-мит вначале булгарское воинство, а потом возьмет и сожжет Булгар. Может и Святослав потеряет слишком много, как знать? Вот только им, булгарам, все это будет абсолютно все равно! Неужели Святослав надеется их захватить и владеть ими? Вот уж вряд ли! Удержит ли он еще и вятичей? А может?... Идея родилась в голове хана, словно вспышка молнии, вырвав из темноты неведения весь стратегический замысел Святослава. Руссам, и хан это прекрасно знал, более всего мешала Хазария, подмявшая под себя торговые пути в Поволжье. Его же наследственное ханство скорее было не помехой, а перевалочным пунк-том, зорить его, вроде бы и не зачем. Тогда может быть и Святослав здесь транзитом? Идя на каганат этим путем, нас никак не минуешь. А почему этим путем? Так ведь не ждут его с этой стороны ни на грош, ни на динар обрезанный! И удар получится на славу, ошелом-ляющий, словно внезапный удар грома. Сразу в неприкрытое сердце каганата, повторны-ми ударами можно будет и вовсе добить каганат. Оч-чень похоже на великого князя уру-сутов! Ну, просто оч-чень! Да и уважать его стратегическое мышление заставляет все больше и больше! Эдакое придумать! Ведь тут не сразу и сообразишь, что надо бы делать властителям каганата, чтобы спастись от такого нападения. А это, хан явственно видел, не банальная война, каких каганат пережил во множест-ве. Это явно нападение с самыми решительными целями – скорее всего, окончательного уничтожения Хазарского каганата. Что же делать в таком разе ему? А просто не проти-виться и не суетиться под ногами борющихся могут, пропустив руссов через свои земли, не давая им боя. Они ведь ему не враги, наоборот, скорее союзники, поскольку враги тем, кто ему враг. И уже очень и очень давно. Надо попытаться договориться со Святославом. А честь ему сохранит тот факт, что он сам, осознав ситуацию, на его стороне не выступил, что уже было бы совсем неподобно для вассала каганата, сохранив пусть и ветхий, но нейтралитет. Он просто попробует до-говориться со Святославом, оговаривая его проход через булгарские земли. Конечно, даже простой проход такой рати нанесет неизбежный разор земледелию, несравнимый правда с тем, что может привнести в их земли настоящая война. С этим придется смириться, отнеся сие за плату, по приобретению полной независимости. Надо сказать – плата ничтожная! Приободрившись хан даже перестал с неохотой и отвращением взирать на хлопотливые сборы в поход, уже шедшие во дворце. Не пришло и его обычное брюзгливое расположе-ние духа, и когда ему стали примерять тесную чешуйчатую броню. Брюхо росло у хана быстро, броню часто приходилось менять и уширять. Вечно ее ремонтировали у кузнецов. Потом он вызвал слуг, приказав одевать его по походному, а сам по-прежнему продолжил размышлять. Захочет ли воинственный Святослав принять мир с ним и его обязательство не напа-дать на него в то время, когда он примется разбираться с каганатом? Если поверит, то да! А если еще и усилить это большой данью, так, наверное, и с радостью. Это ему позволит и войско сберечь на непосредственном подходе к главной цели и добычу получить нема-лую. Что дать князю в качестве дани? Князь – воин. Вот и дать ему надо побольше ору-жия. Особенно добрых восточных чешуйчатых броней. Золото, серебро, лалы и смарагды, это само-собой. Шелка китайские. Они легки в перевозке и не отнимут много места. И за-ключить с ним договор, дающий гостям руссов опору в Булгаре, позволяющем сделать его своей перевалочной базой. Обязательно дав им мытные привилегии. Потери на каждом сборе, восполнит общее возросшее число сборов. Это уж как водиться. И предложить со-юзные обязательства. Если великий князь идет на хазар, он сие воспримет, не может не принять. Надо ли ему сообщать в Итиль о Святославе и о том, что он пытается с ним до-говориться и откупиться от него? Надо! Случись осечка у Святослава с хазарами, это будет его гарантией от свирепости ко-чевников хазарских, поможет, возможно, остановить их карательное нашествие. Хилая гарантия, конечно, но хотя бы какая-то! Его же это послание ни к чему и не обязывает. Он сообщит каган-беки то, что ему уже будет известно из иных источников, лишь закрепляя его знание. Ведал хан, что несколько хазарских судов уже выскользнуло из гавани Булга-ра, направляясь вниз по реке, к Итилю. Знать обо всем там будут еще и до его письма. Он же лишь сообщит, что войско Святослава слишком огромно, чтобы пытаться бороться с ним. Он попытается откупиться, надеясь, что Святослав удовлетворившись данью уйдет назад. Поверит ли в это каган-беки? Вряд ли! Но и ему ничего в упрек поставить не суме-ет! Итак, решено! Он попытается. Подписал письмо хан обычным – Алмуш-эльтебер – своим официальныи хазарским титулом, ненавистным и, что там скрывать, оскорбитель-ным. Зачем дразнить хазарских гусей заранее? Поспеется еще! От него не убудет! Поняв, что его уже одели по-походному, он собрался и нехотя вышел на солнцепек. Жара-а-а! Ему подвели коня, спокойного и мощного аргамака. Проклятые комары, здесь у реки их тьма, кусали раз за разом, забираясь под доспех. Хан попытался представить, каково это было руссам, все время идти вдоль рек. Комары, небось, там просто сатанели. А они все же, уже, наверное, полтора месяца, как в пути. Тяжело подталкиваемый несколькими слу-гами он с трудами превеликими воссел в седло и отправился в этот поход. Войско уже пылило несколькими дорогами на полдень, а по Волге, подымался против течения, не слишком сильный, булгары не очень любили воду, флот хана. Войско собранное спешно из горожан и земледельцев было не слишком большим, тысяч в 10 пеших и менее того конных, и откровенно слабым по качеству воев. Добрыми воинами в нем были, наверное, только воины личной гвардии хана, его чауши. Их он начал заводить, подражая Хазарии с ее ал-арсиями и тургаудами. Войско продвигалось на полночь не слишком спешно и поспело только, перепра-вившись через Каму, на день отойти от столицы, как хану донесли, что русы, высадив-шись на берег в дне пути от него, идут ему навстречу. Решив, что пора, хан подозвал сво-его любимчика бека Наяса, приказав ему ехать навстречу руссам быстрее, прихватив с со-бой десяток лучших чаушей для охраны и чести. Задача – встретиться с нобилями Свято-слава, а лучше, так и с ним самим, передав тому приглашение к переговорам. Вопросом примет его Святослав, или нет, все и решится. Примет, значит, он прав в своих догадках, не примет – значит ханству и ему Алмушу предстоят кровавые и бедственные времена. Войско хана шло медленно и лениво. Сбор-ные воины, собранные по весям, с длинными жердями, состарившихся в ханском арсенале копий, со ржавыми наконечниками на них, смотрелись уныло. Разве ж это вои? Порубоч-ное мясо для святославовых ратников и дружинников. И сам хан все замедлял ход своего скакуна, ведя того вялым шагом и даже не помышляя о рыси, пусть и о самой вялой. Пе-реночевав в степи у Волги, хан и вовсе не был настроен на битву. Аллах всемилостивый, насколько же это неудобно. А еще ж и утренний туалет, когда сам ты становишься лако-мым блюдом для окрестного комарья. Эх и наподдали же летучие кровососы голому хан-скому гузну! Совсем отбили всякую охоту рати водить, очень надо ему! Вернулся, наконец, усталый бек Наяс, с чаушами на загнанных вконец конях. Хан приказал вести его к нему безо всяких церемоний, когда бы тот не приехал. Слишком важна была его миссия! Слишком! Бек приблизился к хану, сидевшему на нарядной кош-ме, пошатываясь даже после долгой и быстрой скачки. - Садись! Отрывисто бросил ему хан. Совсем уж не ко времени вспоминать что в присутствии ханов, никто сидеть не может, особенно, если это его подданый: - Садись и говори! Бек осторожно сел на корточки, каждую секунду готовый вскочить, он-то сам этикет не позабыл, и принялся за повествование: - С русами мы встретились уже проскакав почти весь полный день, светлый хан. Нам повстречался их конный разьезд, все добрые вои, хорошо вооруженные, в добром защит-ном доспехе. Сидели они на добрых же конях, имея заводных за спиной, в поводу. Они провели нас к своему воеводе, а уж тот, предварительно опросив, отвел к самому князю, даже и без бояр. Смел их князь, светлый хан и не бережется нисколько, нас ведь даже и не обыскали тольком, даже того оружия, что было явно при нас, не изъяв. По всему, светлый хан, князь настроен ратиться, одет был в твердой кожи турьей поддев под броню. При нем несколько отроков и боярин. Но твое предложение он выслушал спокойно, приказал сво-им воям накормить меня и чаушей. Велел ждать, пока он посоветуется с воеводами свои-ми. Потом снова приказал привести к себе. Повелел передать тебе, что он внял твоему слову и предлагает съехаться вам самим, имея при себе по 20 человек всей свиты каждо-му. Съехаться на холме, что на четверть дня пути от твоей рати, светлый хан. Откуда они, гяуры грязные, так знают нашу местность? Я ехал за четверть дня до встречи с тобой, ми-мо того холма. Все точно. Ни рощи кругом, ни кустика, на добрых два десятка перестре-лов. Тайком не подберешься! К тому же, коли ты собираешься ехать, светлый хан, так на-добно делать это уже быстрее. Самое время именно сейчас. Так что времени измыслить и затеять какие-то козни, мы всяко-разно, не успеем. Хан взял с собой девятнадцать свежих чаушей, и все того же Наяса бека. Толмачей брать не стал, ибо бек молвил: - Посреди руссов, хан, есть боярин, понимающий добре нашу молвь. Это он был у тебя в княжеских слах. Толмача можем не брать. Едем? - Поехали! Остановив всю свою рать и взяв с собой примерно тысячу чаушей, дабы оставить в дальнем сопровождении, они поскакали. Не доезжая до холма на добрую сотню, примерно перестрелов, бек предложил дальнее сопровождение покинуть здесь. Оставили тех стоять в рощице, продолжили путь с оговоренной накануне свитой. Вон он, холм тот, наконец. Приехали и спешились, чауши засуетились стеля драгоценный хорасанский ковер. Раздал-ся дробный перестук многих копыт и с полдня открылся, вынесясь из-за холма, отряд из двух десятков всадников, скачущих в карьер. У холма они тоже спешились, оставив вои-нов с лошадьми. На холм стали подниматься только князь с тем боярином, что прибегал в Булгар слом. Хан тоже отослал всех своих вниз, к подножию холма, оставляя при себе лишь Наяса. Встретившись, хан жестом пригласил всех сесть на ковер. Сели. Хан дивился на Святослава, не таким он воображал себе князя-пардуса по рассказам о нем, слышанным многократно из чужих уст. Рост у князя был как у него самого, а вот весил он, наверное в полтора раза меньше. Но по широкой и мускулисой шее, по покатвым широким плечам, чувствовалось, как тот силен. Силен и быстр. Одет князь был вельми просто: обычные порты мягкой кожи тонкой выделки, сапоги доброго привозного сафьяна красного цвета, белая рубаха с вышитым воротником. На выбритой голове с оселедцем войлочная шапка, хорошо идущая под шлем. Простой пояс с мечом и кинжалом на нем. Ни украшений, ни оберегов, ни перстней на перстах. Только золотая серьга с парочкой – тройкой каменьев, скорее всего изумрудов, в правом ухе. Глаза у князя голубые, с сероватым стальным от-тенком, усы пушистые, свисают вниз по краям губ, светло-русые. Взгляд из-подо лба, внимательный и пристально-умный. Легкая улыбка на устах. - Пусть Аллах и далее дает тебе здоровье, силу и удачу, великий князь руссов! На правах хозяина земли поприветствовал первым собеседника, хан. - Да и тебе пребывать по добру, да по здорову, хан булгарский! Отвечал рус. И это «хан булгарский», радостно легло на сердце, обещая успех их пе-реговорам. - Правильно ли я понял, князь, что тебя в мои земли привело желание пройти сквозь них на Итиль? Святослав усмехнувшись одними губами отмолвил: - Правильно, в общем-то, хан! - А если я тебя просто пропущу сквозь свои земли? Без боя. Ты просто пройдешь? - Со мною воины, хан, а воинам, ты знаешь, нужна добыча! - И сколько же ты запросишь? Приступил к понятной и приятной его сердцу торговле Алмуш-эльтебер. Но каган руссов, воин, а не торгаш, и в торговле оказался не подарок, рядились долго. Но сряди-лись. Напоследок, оговорив порядок прохождения рати князя, по булгарской земле и мимо стольного града булгар, князь посетовал: - Я ратиться пришел, хан, а все торгуюсь, торгуюсь, торгуюсь, тьфу! Сплюнул Святослав в сторону, за ковер. - Ничего, князь, хватит тебе и рати еще. Тем более, что после Булгарии тебе без рат-ных усилий ничего более не отдадут! - А скажи, хан, я слышал, каган хазарский твой сюзерен? Как же ты со мной сей до-говор заключил, зная, что я иду на него? - Все просто, князь! В нашем договоре с каганом, для меня уговора защищать Хаза-рию, от угрозы с полночи, просто нету. Зане и угрозы такой до сего момента совсем не было! А свою землю беречь я обязан сам, безо всякого договора с кем бы то ни было и без помощи хазарского кагана! Вот я и берегу ее, как умею и как получается! А не получиться у тебя с каганом, побежишь ты мимо меня, тогда уж я тебя ловить и держать со всем моим старанием стану, так и знай это! Рассчитывая, кроме всего прочего, вернуть и то, что дам тебе сейчас, за сохранение моей земли. А получится у тебя, я со своей Булгарией от по-зорной зависимости иноземной, да еще и иноверческой, к тому же, освобожусь! А то, что ты возьмешь, станет моей платой за независимость от каганата! - Хитер ты, хан, хитер! Ну а торговый договор ты ко времени сладишь? Поспеешь? - А вот ко времени твоего прохождения мимо града моего стольного, как раз и слажу. Все будет в порядке князь! Верь мне, в этом у меня свой интерес есть! - Вижу, хан, вижу! Ну, ин ладно, поверю! В конце-концов, жив буду, никто не поме-шает мне навестить тебя повторно. Правда? Почувствовав угрозу в этой сентенции, потупился хан, нет, еще пока эльтебер, хан-ского достоинства не обретший. Прощаясь приложил руку ко лбу, губам и сердцу, князь согнул слегка свою гордую выю в полупоклоне. Так они и разошлись с холма того, отъез-жая каждый ко своей рати. Хан все время оборачиваясь и глядя вослед князю. Тот дер-жался твердо и строго, так ни разу и не оглянувшись завсе. Два чауша, свернувшие ковер, догнали хана с иными уже в пути, несясь во весь опор. Назад хан ехал спокойно и уверенно. Он отвел беду и разор от земли своей, отвел без боя со страшным врагом, поскольку правильно оценил силу великого князя еще до встре-чи. Силу и мудрость. А еще, точно определил его намерения. А, может, пойти со Свято-славом на Итиль? Добыча должна быть изрядной, пожалуй! Сторицей, небось, окупит тот выход, что он даст руссам. Нет, договора с хазарами он рушить не станет, хотя и слукавит немного. Но лишь немного! Это ему никто не поставит в укор. Какой же он хан, коли лу-кавить не обучен. Если же ему покажется, что Святослав, сражаясь с хазарами, сильно ос-лаб, никто ему не помешает придти к Итилю и исполнить свой долг бывшего вассала, по-карать зарвавшегося гяура-язычника! Но уже подъехав к своему войску, хан узнал, что последняя его мысль вряд ли осу-ществима. Тюрки-огузы переместили свои кочевья, подняв их на полночь, вверх по Ити-лю, нагрузив границы Булгарии еще и своей угрозой. Как будто им одного Святослава было мало!? Неважно, что это произошло уже после того, как он договорился со Свято-славом, в каганате этого, пожалуй, и не узнают никогда, оправданием его поступку это, на самый крайний случай, послужит железным. Его земли, внезапно оказались под двойной и одновременной угрозой. Он поспешили избавиться хотя бы от одной из них. Не знал хан, что огузы неизбежно придут к нему с набегом. Но в любом случае – одни огузы это дале-ко не огузы вкупе с руссами. В этой связке с Булгарией могли ведь и покончить, навсегда и насовсем! А так, он отделался только единовременной данью! Утраты огромные, но чисто денежные. А это дело наживное! Нет, булгарскому хану, уже почти хану, а не эльтеберу, нечего было стыдиться. Он вернул независимость своему ханству, утраченную некогда его дедом и не обретенную отцом. Он же сумел возвратить утраченное! И вернул без боя великого и кровищи рекой. Всего лишь купил ее, дав выход руссу. И это ему не забудут уже его потомки! А то, что он не совсем честно выполнил до-говор с каганатом, они ему, Аллах милостив, великодушно простят! Хан развернул свою рать, возращаясь к Булгару. Надо было поспешать, готовить выход руссам и торговый ряд с ними. Святослав ждать не станет. Вождь он молодой, видать по всему, что зело горячий. Мало случиться чего? Как бы не пожалеть потом! Его армия радостно поплелась назад в столицу. Если и были в ней те, кто жалел о не состоявшейся схватке, так это, наверное, только его чауши. Им, возможно, хотелось бы опробовать свои сабли о русские шеломы. Только вот очень большая возможность того, что русские мечи станут сминать их собст-венные шеломы, выбивая на их черепах уже иные гимны, сильно уменьшала подобные порывы. Население же Булгара восприняло изворотливость своего хана-эльтебера, как должное. Повелитель и должен быть изворотлив, иначе, кем он тогда будет повелевать? Ишаками упрямыми? То может быть. А престижно-то как! К ИТИЛЮ, 964 г., начало лета. В хазарской столице о том, что с полуночи, вниз по течению великой реки Итиль, к ним идет огромная и всесокрушающая рать русов, известились уже в тот день, когда Свя-тослав, пройдя с десятком своих боевых ладей в интересно устроенный затон-порт Булга-ра , принял на их борт по счету и записи, откуп с хана, поклялся с ханом в Красной ме-чети стольного града ханства Булгара в соблюдении заключенного ими договора-ряда, скрепив его совместно своими печатями-мухурами . Святослав клялся на оружии, Перу-ном, а Джафар ибн Абдаллах, Алмуш, как и положено правоверному магометанину, на Коране и Аллахом. Вместе с ханом они проехали по его стольному граду, при этом Свято-славу подвели великолепного аргамака серой масти, крайне редкой для этой породы. Город поразил неискушенного Святослава обилием каменных строений, своими много-численными мечетями, гробницами прежних ханов и правителей, палатами и дворцами ханов. В его душе шевельнулось ощущение, а, может, напрасно он взял с них откуп и этот город, такой богатый и прекрасный с виду стоило брать. Но, нет! Цель его определена! Это каганат! А ханство что ж? Куда оно отсюда денется? Дождется его рати, всяко-разно, дождется. Вот обретет независимость с его помощью, а там, необоснованная гордость толкнет Алмуша, надо быть, на проделки разные. Вот и сведем с ним счеты. Потом хан дал своему гостю, великому князю пир велик. Никем и ничем более не за-держиваемая, рать руссов продолжала спускаться вниз по Волге, на полдень, соорудив пе-ред собой непроницаемую завесу из конных разездов. Легкоконные огузы в охотку испол-няли обязанности непрозрачного щита рати с суши, препятствуя лазутчикам каган-беки наблюдать за движением рати великого князя. По Волге-Итилю, поперед судовой рати, топя всех и вся перед собой, ибо далее встретить друзей, или, хотя бы, нейтралов, никто уже не рассчитывал, спускались четыре малые ладьи головного дозора руссов, возглав-ляемого боярином Кладнем. Никто ничего о них не знал, кроме того, что рать великого князя велика и сильна, идет водой и берегом, включает в себя конных и пеших. Все ос-тальное можно было только предполагать. А в Итиле, оставшемся совсем без защиты, началась паника. В городе имелось около 7500 ал-арсиев и до 9000 легкой конницы, собранной с окрестных племен. Пять тысяч са-новных тургаудов выступали в качестве тяжелой пехоты. В своем блестящем оборони-тельном вооружении, они оснастились еще длинными пиками, какими, к их несчастью, не учились хоть как-то орудовать. Эти, безусловно, хорошие воины, никем и никогда не обу-чались бою в плотном строю. В одиночку они, пожалуй, были чудо как хороши, но вое-вать они шли с ратью, крторая умела и любила сражаться артельно и союзно. К ним мож-но было добавить еще около 2-х тысяч тургаудов, снятых с острова, где они охраняли дворцы каган-беки и самого кагана. Визирь ал-арсиев Ахмед ибн Куйа, реально командо-вавший этой армией, хотя номинально командовал ей, для пущей важности, сам каган Ио-сиф, исповедовал арабскую тактику ведения боя. Он предполагал встретить руссов на подходе к Итилю, выстроив всю рать в три больших отряда-линии. Впереди послав лег-кую конницу черных язычников-хазар. Они в рассыпном строе атакуют русов, готовя их к удару тяжелой конницы, засыпав своими многочисленными стрелами. Даже не предпола-галось, что налетев на руссов, они всерьез поколебают их рать. Не так о воинах великого князя говорили вокруг, чтобы надеятиься смять тех первым же наскоком. Их задача была много проще: налететь, засыпать стрелами, атаковать, устроив беспорядок в рядах пешцов и отскочить, раздаваясь на две стороны и освобождая место для последующей атаки тяже-лой конницы, то есть, ал-арсиев. По арабски это называлось – «Утро псового лая». Потом пойдет в главную атаку вся тяжелая масса ал-арсиев, сосредоточенная одним огромным отрядом в плотном конном строю. Это арабы называют – «Полдень помощи». Вот уж их задача – смять и опрокинуть, расстроенную предшествующими действия-ми «Утра псового лая» рать противника, решая, тем самым, исход всей битвы. И, наконец, третья линия ударит, если окажутся неудачными атаки первых двух, хотя это и слишком маловероятно. Тогда отступающие ал-арсии, чей удар, допустим по какой-либо причине не задался, подобно черным хазаром перед ними, должны будут раздаться-разойтись на оба фланга, освобождая путь для последней атаки тургаудов, кто уставя пред собой длин-ные пики, пойдут крушить руссов. Пешие тургауды, а их всего около 7000, падут на рус-сов словно барсы на горных баранов-архаров. С ними вместе пойдут городские ополченцы из детей хазарских купцов, отцы коих не поскупились на прекрасный доспех своим люби-мым детищам. Таких набралось аж до 11000. Удар целых 18 тыс. тяжеловооруженных пеших воинов должен быть потрясающим по силе и напору. Это – «Вечер потрясения». На флангах его армии, в полном соответствии с арабской тактикой собраны отряды легкой конницы, примерно в две с половиной тысячи сабель в каждом, у арабов это назы-вается «аль Мугаджер» справа и «аль Джири» слева. Эти отряды предназначены для пре-следования и окончательного уничтожения бегущих русов. А также их пленения. Даже готовясь к суровой битве, хазары не способны были отрешиться от торговой выгоды. Так-тика эта срабатывала всегда и везде, с войсками любой страны и любого качества, дав осечку лишь однажды – при Пуатье . Обычно все враги бежали уже после «Дня помощи», едва пережив «Утро псового лая», а уж легкоконные «аль Мугаджер» и «аль Джири» с радостью довершали их круше-ние, весело и залихватски исполняя то, что нежно любит всякая конница всех стран и на-родов, рубя убегающих в спину. К ним же, чаще всего, присоединялись легкоконные вои из «Утра псового лая», успевшие к этому времени привести себя в порядок после их пред-намеренного отступления. Не может быть, чтобы русы это все перебороли? Правда никто и никогда не отрабатывал с черными хазарами-кочевниками тактику их совместных дей-ствий с ал-арсиями, поскольку их обычный главноначальствующий над войском каган-беки не настолько трепетно поклонялся арабской тактике боя. Но, полагал ибн Куайа, образ действий их в составе «Утра псового лая», настолько соответствовал их обычному, можно сказать, природному, поведению на поле боя, что осечек просто быть не могло никак. Ну, а уж ал-арсии, те побеждали везде и всегда! При-чем, побеждали именно напором в таранной атаке, сходясь с врагом в тесный бой. Именно этого от них ждали и сей раз. Нисколько Ахмет ибн Куайа не сомневался и в возможно-стях тургаудов, усиленных купеческим ополчением. Такие бойцы!? Да они просто сожрут этих дерзких руссов и самого их князя Свендосляба, даже и костей не выплюнув. А ведь этим бедолагам, добрые 11 тыс. из коих, впервые вышли в поле с грузом тяжкого доспеха на раменах своих, еще предстояло и пробежать добрые полверсты, прежде чем добраться до руссов. Но, скорее всего этого и не потребуется, все решат ал-арсии. Посему об этом попросту никто не думал. Как-нибудь да пробегут… А вообще, город Итиль был охвачен безмолвной но весьма интенсивной паникой. Впервые угроза ему была столь существенна и близка, с самого момента его основания. Как от нее спасаться еще никто не ведал. Рынок заметно уменьшался ото дня ко дню, по-всюду собирались и тревожно судачили кучки людей. Рыночная стража свирепствовала, наводя порядок в своем понимании. Все, кто обычно уезжал из столицы кочевать с родо-выми кочевьями, либо торговыми караванами – уехали. Эти, рассматривая Итиль лишь как свою временную зимнюю ставку, отьезжали кочевать каждую весну, когда степь зазе-ленеет молодой травой. Возвращаясь назад, к оседлому зимовью, лишь по поздней осени, когда выпадал первый снег, либо брались первые заморозки. Но в этом году даже и их ритм сбился. Внезапно, в конце русского месяца изок, они, услышав о движении войска князя руссов Святослава к городу, рванули туда же. Так смелы и хотят драться? Увольте! Куда уж им драться то, старикам! Просто все свои ценности, за исключением, конечно, скота, они оставили в городе под охраной верных слуг и родни. Другие же, те, кто уже давно не кочевали, рвались к своим кочевым все еще родст-венникам. Надо спешить напомнить о себе, торопиться вновь слиться воедино с той, пре-зираемой ранее, за постоянное копание в вонючем конском навозе, родней. Но как их там сыскать. Навыки кочевой жизни давно и прочно утрачены в столичном граде, а у моло-дых, так и не преобретались вовсе. Вооружиться и вступить в армию кагана? После побе-ды, небось, зачтется! А что, некоторые так и поступали, покупая вооружение, богатое и не всегда доброе, главное – красивое. Вот только пользоваться этим вооружением они либо не умели вовсе, либо умели только совсем слегка. Третья группа населения, все эти еврейские банкиры, ростовщики, раввины и талму-дисты, казалась и самой несчастной одновременно. Им то бежать было ровным счетом не-куда. Изгнанные отовсюду: из Палестины, из Византии, из Испании, из Европы, даже из Африки. Куда им ехать еще? Напомню, Америку, их рай земной, откроют только через половину тысячелетия, а первые белые колонисты поедут туда и того позже. На добрые 200 лет. Тогда же о ней никто не знал и о ее существовании даже и не подозревали. Надо было придумывать, как выжить, оставаясь на месте. А четвертая часть населения, те, кто составлял истинную славу и богатство Хазарии, ее ремесленники, ювелиры, кузнецы, ткачи, ковроделы, шорники и кожевники, никуда не спешила, зная, что ее-то уж никто и нигде не ждет. Но и не вооружалась, полагаясь на ар-мию кагана и ополчение их славных тарханов, кто так умел глумиться над ними в мирное время, отбирая у них их лучшие изделия, почасту и вовсе за них не платя ничего. Уж они-то сумеют, борзые, и сами защититься и ремесленников, на них работающих, защитить! Для того ведь они и существуют вроде! Обитатели ремесленных слобод лишь тревожно вглядывались в полуночный горизонт, надеясь получить вскоре утешительные известия, что, де, русы те страшные отогнаны, гроза миновала. Страшно сие, когда мужское населе-ние страны твоей отвыкло меч держать и коней седлать борзых. Тогда уж точно выть и стенать доведет детишкам и бабам… А в прохладной полутьме главной синагоги столицы, на дворцовом острове кагана, сидел старый раввин Исайя Бен Моисей и старательно выводил староеврейской вычурной вязью очередную запись на длинном пергаментном списке, выделанном из лучшей те-лячьей кожи и недавно привезенном из Константинополя: «В конце месяца сиван 4725 года , войско огромного племени русов, что прожи-вает по рекам Днепр, Ока и много где еще, двинулось во главе с великим каганом своим Свендослябом, вниз по реке Итиль, вторгаясь в священные пределы каганата. Никому не-ведомо, как они миновали племена вятичей, платящих дань кагану и мусульманское госу-дарство Булгарию, где правит доблестный эльтебер Алмуш, являющийся верным васса-лом кагана. Те кто их видел, пусть и издалека, описывает их подобными саранче, воору-женной и бесчисленной. Наверное, Булгарское царство, верный и славный, невзирая на исламское вероисповедание его населения, вассал кагана, рухнуло ! Все говорят, что скоро их надо ждать у священных стен стольного Итиля. В столице царит ужасная паника. Уезжают все чиновники, или хотя бы переезжают из квартала в квартал. Зачем? Никто не знает, но все переезжают. Так, навероное, просто легче ждать исхода. Все же хоть что-нибудь да делаешь! Некоторые уезжают из города прочь, еще больше людей, наоборот, возвращается. Это хаос! И никто не хочет бороться с ним. Четверо из семи судей, уже уехали. Оставшиеся трое несколько раз переехали, и ни-кто не может сказать теперь, где они живут! Тоже касается всех других чиновников. Все прячутся. И никто не думает о сопротивлении. Никто! Суды не отправляются, привнося еще больше сумбура в жизнь, охваченного лихорадочным беспокойством, города. Под стенами города стоит огромное войско кагана, но кто его возглавит? Каган-беки каганата, блистательный Иосиф, еще прошлым месяцем выехал к Шаркилу. Опасаясь скорого напа-дения руссов именно с той стороны, сей достойный муж взял с собой только тысячу тур-гаудов, две тысячи ал-арсиев и треть казны каганата. На эти деньги он рассчитывал нанять на службу каганату те орды степняков-печенегов, что более всех пострадали от настойчи-вых атак руссов в прошлом году, а также пехоту из воинственных племен ясов и касогов, сущих в горах Кавказа и покорных власти кагана. Каган-беки ожидал Свендосляба с захо-да солнца, а тот, обманув, явился к стольному граду хазар с полуночи. Что с нами будет, о, Яхве? Вернулся служка синагоги Исраэль и принес новость – сам каган решил возглавить войско хазар, выступающее навстречу руссам Свендосляба. Слава Ьогу! Хоть какая-то определенность! Такое, правда, встречается редко. Но это уже что-то. Безначалие, грозящее паникой и хаосом, вроде бы, завершилось. Все в городе при-ободрились. Распоряжаться всем на поле боя будет, по всей видимости, опытный Ахмед ибн Куйа, достойный и мудрый везирь ал-арсиев, несмотря на то что он мусульманин и гой.» Старый хронист бережно обтер специальной средиземноморской губкой костяное писало, измазанное дорогой тушью, привозимой из далекой страны Син, затем оконча-тельно вытер его о свои седые пейсы, свисавшие по его щекам, отложил в сторону и, ак-куратно закрыв, поставил на полку пузырек с драгоценной тушью. На сегодня, пожалуй все. О, Яхве! Как обильны событиями все эти годы! Ему бы этого да не знать! Когда 21 год назад он, уже довольно-таки старый еврейский раввин из маленькой толедской сина-гоги, переехал сюда из арабской Испании. Еврейская община города наняла его на службу именно хронистом, поручив ему понедельную запись хроник синагоги. Сам великий каган и каган-беки знакомились с его работой и всемерно ее поощряли, даря лучшим пергамен-том и драгоценной синской тушью. Но сейчас грядет нечто из ряда вон выходящее, небы-валое. Это – как вавилонское пленение евреев, или их исход из Египта, из рабства фараон-ского! А он Исайя Бен Моисей так стар и так устал бегать по миру! Неужели снова при-дется убегать? В его возрасте? Куда бы вот? А рать руссов быстро шла по величавому Итилю, приближаясь к стольному граду ха-зар, вспенивая его бурными ударами своих весел. Утро медленно переходило в день. Кон-ница князя весело скакала по берегу. Они уже благополучно и честно, как договаривались перед походом, разделили меж участниками похода булгарский выход, признав, что уже он один полностью оплатил и сам поход и подготовку к нему. А ведь до сих пор им удава-лось избегать боев. Не считать же таковыми, мелкие стычки с отдельными чамбулами булгар-кочевников, проживавших близ украин Волжской Булгарии, или частные, едва ли не одиночные, схватки в вятских лесах. Рать не прирастала, но она же и не таяла. Хотя, последними днями исчезли все мелкие кочевья, коннице так и не удавалось поймать кого-нибудь на берегу, для расспросов у князя, как ни старается нарочитая чадь. Но вон бежит на всех веслах, старается, пеня воду форштевнем, малая ладья, развед-чица, доставившия в Саркел привычное уже великокняжеское «Иду на вы!», уходившая три дня назад далеко вперед. Нет, за ней никто не гонится, но ладья поспешает сугубо. Что за новости она несет? Ладья все также, вприпрыжку, подбежала к борту княжого суд-на. Старшой с нее о чем то докладывает князю, потом же, по-прежнему торопко, несется к берегу и знаками подзывает к себе комонника. Тот выслушав, пускает коня с места в га-лоп, переводя его быстро в карьер, несется к отряду конницы. А уже оттуда гонцы брыз-жут в разные стороны, ко всем комонным отрядам, уже заполонившим местность округ. Общий сбор идет. А вот и им, пешим судовой рати, сигнал. Сейчас им не спать, делая все быстро, но и по уму. Впереди наметился участок низкого берега и ладьи спешно подходят к нему, причаливают, наполовину вытаскиваясь на берег. Сразу же начинается всеобщая выгрузка ратей. Горохом сыпяться на изумруд Луго-вого разнотравья ратники, надевшие сей день чистое исподнее. Бой ждет, а в бой след ид-ти чистым и в чистом, дабы, случись чего, раны излиха не грязнить. Лечьца сложности создавать не зачем, они их и сами сыщут. Разгрузившись, пешцы быстрым шагом уходят в поле и становятся, как они уже тренировались не раз и в походе, и до него. Тогда сколь бурчали, бывало, ратники, что князь муштрует их, натаскивая, ровно собак охотничьих. Так оно ж и правда! Отойдя от места, где Ока впадает в Волгу-Итиль, три, или четыре раза тренировал их так князь. Именно как собак и натаскивал, приучая каждого, занимать в строю именно свое, ему одному обозначенное место. Одного новгородца, старосту ватаж-ного, великий князь изгнал из своей рати сказав, что ему неисполнительные вои не нуж-ны. И всем своим, указав на того новгородца сказал, кто не собирается мне повиноваться – уходите с тем сами. Мне такие ратники не нужны. Зачем мне ратные, кто ввиду неприяте-ля знать не будут, чего им деять, подводя своим неразумением не токмо себя, с ним самим бы так и хрен с ним, с недотепой и неумехой ничтожным! – но и товарищей своих! Их жаль! Пентюхов среди моей рати степняки окаянные не сыщут! Потому что далее за ма-лейшее неповиновение, братие, смертью карать встану! Ко мне все вы шли своей волей, зная, что на походе, ваша отдельная воля, значить ничего не будет. Будет над всеми вами одна только воля – моя! Порой думалось: сильно строжит князь великий, больно плотно берет всех в учебу. Но желающих не подчиниться воле великого князя более не находи-лось. Как с тем старшиной ватажников десятка три – четыре ушло, все остальные все по-няли правильно. Учиться на каждой дневке, еще до булгар, принялись истово, стараясь полной мерой. А оно вот оно, где сгодилось и занадобилось! Быстро, без суеты перебран-ки ненужной, пешие занимают порядки, определенные и показанные в период учений, им князем, его видением предстоящего боя. Конные же, к коим присоединился и сам князь, отходят за спины пеших. Там беспорядок заказан и вовсе! То ж нарочитая чадь. Там все от воеводы нарочитого и боярина сущего и до отрока распоследнего, по все времена при-вычны из княжой воли не выходить! Еще бы! Кто тебя кормит, тот тобой и распоряжает-ся! Место за пешей стеной определено им в завязке боя, для охраны спин пеших, что пе-регородят щитами все поле от рощи на приречных высоких холмах, не позволящей кон-нице обойти руссов, не ходоки конные по лесам и рощам, и до самой реки. Любят степные кидаться в обходы, вот князь свою рать от таковых и страхует, упирая ее флангами в не-проходимые конными ратями препятствия. А еще становятся комонные за спинами пе-ших, для нанесения решающего удара, буде, такая возможность представится! На махах приходят два отряда конницы огузов, тысячи по полторы – две в каждом, занимая свое место на флангах стены щитов. У доброй хозяйки щи бы не успели остыть, вынутые из печи на стол, а они уж и построились. Опять учит рать свою князь? Высаживались они так пару - тройку раз, строясь и сметаясь воедино, идя сюда. Не похоже сей раз. Уж очень встревожены лица набольших воевод, сведены судорогой ожидания реального боя. И это сразу добавляет старательности всем дружинным. Десяток мелких отрядиков огузской ле-тучей конницы по десятку – другому всадников в каждом, в рассыпном строю, грохоча по луговому жидкому дерну, некованными копытами своих степных коньков, уходят к окое-му, а оттуда, вдруг, показывается какая-то, сверкающая на солнце холодным стальным блеском, длинная, в добрую четверть всего доступного окоема лента-полоса, движущаяся поверх травы, им навстречу. Деталей с такой дали не рассмотреть никак. Вышли хазары им встречь? Вышли, кажись! То добро! Выкуривать их из города было бы куда как тя-жельше! Уже отчетливо слышен грохот множества лошадиных копыт, а лучшие конные стрелки из числа нарочитых, приблизившись к задним рядам пеших, изготовились бить над их головами, стоят тесно, морды и груди лошадей завешены железными бляхами, себе на грудь каждый надел свой щит. У самых лучших нарочитых и даже кое-кого из отроков, он цельнометаллический, кованный. Как ни добра их кольчуга и зерцальная броня, а лиш-ней защиты под ожидающимся густым ливнем стрел, быть не может заведомо. Там она всякая к месту. Князь с джурами проезживается перед строем пеших и за ним, ища подоз-рительным оком в нем изъянов. Настроение у Святослава приподнятое, шутит с войнами, лик светел, глаза блестят. Радует его близящееся буйство стали, веселит ее предстоящий боевой хохот! Настоящий муж битвы! Воитель от бога воинов – Перуна! Ему битва в ра-дость, как и его нарочитым, похохатывают, вон, скаля белые зубы и снаряжая свои луки, подтягивая тетиву на подзорах, выбирая мало-мальскую слабину. Готовятся. В задних ря-дах пешцов тоже заводят петли свободных концов тетив за подзор, предварительно с на-тугой, до багровой красноты ликов, изогнув свои большие луки. Пешие стрельцы, стоя в пятом и четвертом ряду пешцов, стараются встать на что нибудь повыше, хоша бы и на свой собственный мешок. Это чтобы иметь возможность стрелять и по пешим на сближе-нии, по конным они и так наладятся метать свои стрелки поверх голов передних. Благо в конных, сидящих на спинах лошадей, возвышаясь на пешими, деять сие несложно. В пе-редние ряды, сразу вслед за дюжими щитоносцами, поместились те, кто востер ворочать рогатиной и секирой рубиться, коли рогатину обломят. Самые же передние, они и самые опытные – держат щиты. То работа тяжкая и зело ответственная бе. Этим не до луков бу-дет, им бы от чужих стрел увернуться, да укрыться, сжавшись по-за своими щитами. Стрелы хазары метать учены добре, от первых младенческих ногтей, защиту от них следу-ет брать всерьез. Щиты червленые, во весь рост, висят на левых руках, в правых меч. Пе-хотный, он короче меча комонника. А нет меча, так короткая секира, в тесном строю с длинным оружием не развернуться, теснота и не даст, а им надо будет еще и очищать щит от вонзившегося в него мусора, стрел, сулиц, там, метательных звезд, скажем, и иже с ни-ми. Всяческой метаемой снасти. За спинами короткие рогатины с заострением на пятке, предназначенные для втыкания в землю, прямо перед собой. Над строем повисло недоб-рое молчание, подчас сменяемое тихим бубнежом. Это передние обсказывают тем, что теребят их сзади, что там, впереди, деется. А что там может деяться? Надо быть, прибли-жаются вороги, идут на быстром шаге, оберегая силы своих жеребцов до времени, а то и легким галопом, поспешают. Князь уже усмехается, те, кто ближе к нему, передают, бро-сил слегка презрительно о своем нынешнем противнике: «Поклонник арабистики? Л-ладно! Не было б других печалей, а это л-ладно!» Ну, ему-то уж всяко виднее! Они, пе-шие-то и слов таких допрежь не слыхали, куда им. О-ох-х! Время-то как тянется! Что-то медленно они поспешают! Бубнит себе под нос молодой, первый раз в настоящем бою, воин. Страшно ему и интересно все. А старший, бывалый вой, отругиваясь на бубнеж сосунка, комментирует ему происходящее. Не баз-лай, желторотый, доспеют хазары те, а и ты поспеешь еще, извертишься под их стрелами и сабелюками! У них там тоже не все охочекомонные , дяденька, я чай! Есть и пешие, только они не впереди, как у нас, а позади, понял что ль, желторотый? Да понял я, дядя, понял! Ой, блин маслянный, на три перестрела подошли и встали. Чего это они? Пужают, что ль? Что, чего? А-а! На поединок кого вызывать станут, надо быть! Это что ж, перед всем обчеством один в один станут ратиться, да? А кто ж от нас, дяденька? Да не бойсь, желторотый, тебя не высунут и не толкнут! Дело добровольное. Ой, дяденька, князь бы не выскочил, горяч он, к этому делу зело склонен! Не бойсь, возгря желторотая, не выскочит! Не дурее тебя, небось, князь-от! Не ровняй его по себе! Невместно ему выскакивать, с их ведь стороны тоже не каган, кубыть, зовет! И даже не каган-беки! Понял что ли? Да по-нял, я понял, дяденька! Ой, моченьки моей нетути терпеть, скорее ба!... Из остановившейгося в трех перестрелах от червленой стены руссов, перегородив-ших все поле, бурлящего дерзкой игрой горячих коней, под умелыми наездниками, вала степной конницы, выехал тяжелый и страшный ликом, одетый во все черное и в черном же вороненом доспехе, хазарин. Это был известный всей Хазарии лучший поединщик ка-ган-беки именитый Кара-Зураб, Черный Зураб. Отнятый мальчиком у матери своей-грузинки в одном из успешных набегов хазар, на слабеющее грузинское царство Картли, переставшее после смерти Давида Строителя и царицы Тамар быть от Никопсы и до Дер-бента, он был воспитан при дворе каган-беки. Здесь же был обучен драться, и стал его любимым поединщиком. Блистая прекрасными воронеными доспехами, Кара-Зураб вы-ехал перед всем хазарским войском, готовясь свершить свою привычную и тяжелую рабо-ту – победить на поединке случайно вызванного врага. Особой честью это почиталось и всегда поминалось в записях хронистов синагог Итиля, в том числе и главной, островной синагоги. Так что старому Исайе бен Моисею таки доведется заучить его имя. Старая пей-сатая крыса, никак не удосужится! Мать его! По требованию каган-беки, своего властелина, Кара-Зураб принял иудаизм, дабы его победы прославляли избранную религию победами избранных над гоями. Кроме того, на-грады Кара-Зурабу за каждый его поединок, доставались воистину несметные, а его дом в Саркеле, да не дом вовсе, а, скорее, дворец, только что не из кирпича, запрещено сие, был полная чаша. К услугам Кара-Зураба у него имелся целый гарем, томных от скуки и без-делия, красавиц, со всех рабских площадок Саркела, покорно и услужливо ублажавших любую его любовную блажь, навеянную расслабляющей и изысканной негой Востока. Ублажение происходило посреди редчайших и богатейших хорасанскимх ковров, покры-вавших стены, полы и даже потолок комнат дворца богатыря-поединщика. Пили любов-ники из драгоценнейших византийских и урартских чаш, награбленных при разграблении грузинских и армянских городов, ели с резных столиков слоновой кости, из изящно выде-ланной имперскими златокузнецами золотой посуды императоров Рима, как восточного, так и западного. Как и все степняки, а хазары все же так и оставались степняками-кочевниками, зимовавшими постоянным зимовьем, ели они неопрятно, руками, вытирая обильный жир с них, о все те же драгоценные хорасанские ковры. Заливали их кумысом и марали жирным и густым каймаком . А под коврами водилось несметное количество та-раканов, клопов, блох и прочей прыгающей и ползающей нечисти, только и дожидающей-ся своего часа, пососать кровушки из чего-либо живого. Такой вот человек, тяжелым ша-гом своего огромного вороного коня, со всем достоинством истого степного батыра, легко и небрежно крутя тяжеленным копьем, аки тросточкой легкой, выезжал на этот поединок. Эк его, мерзавца! Поди, возьми его за гривну с мелочью! Лик его, некогда изуродованный копьем араба-поединщика, скрывало тоже вороне-ное решетчатое забрало доброго шлема толедской работы. Круглый клепаный щит и тя-желая сабля слева, а широкий горский кавказский кинжал, с великолепной мастерской че-канкой, справа, дополняли его вооружение. Спереди у седла его тяжелого вороного коня, висел добротный и тяжеленный, специально для него сделанный, кистень. Голова коня прикрывалась клепанным стальным черпаком, выгнутым наружу и тоже выкрашенным в черное. Кто ж и выедет навстречу этакому-то чудищу, дяденька? Тут увидишь – споткнешь-ся, с шагу сбиваясь, а коли ночью, да во сне, так и не проснешься, пожалуй, боле! Вот уж воистину Чудо-Юдо! А не бойсь, желторотый, выедут! На любое Чудо-Юдо свой витязь сыщется! Неуж-то? А как жа! А вон, гли-тко, уж и едет тот витязь-то! И в самом деле, прямо из рядов расступавшейся пред ним пехоты, выезжал могут-ный зело нарочитый. Тож-же здоров, бродяга, а мордасты-ый! Об такой лоб мочно поро-сяь молочных забивать перед их готовкой! Ши-иро-ок. а мощен-то мощен, кубыть, сплошная кость в добрых пол-локтя встанет! нешто такую и прошибешь-та, даже и копи-ем? И доспехи-то на нем сияют, начищенные, аж горят ярким полымем! Вот только шлем у нашего не глухой, как у хазарина, обыкновенная ерихонка, но кругом говорят, что глу-хой он только против стрел хорош, Моть какую из них на излете забрало-то решетчатое и остановит, а в рукопашной, да более того, когда один на один – лишь помеха досадная – стрел то оне друг по другу метать не встанут, невместно сие для поединка богатырского, его только на оружии тесного боя играют. А заметно уменьшает поле зрения, лишая воина ясности бокового видения. А это для истого поединщика беда-а, братцы! Меч у нарочито-го длинный слева куда ниже стремени спустился серебристым навершием своих ножен. Чижол, должно! Чижол и востер! Говорят по рати руссов, его в Киеве сам Крица-мастер ковал, по особому заказу сего витязя. А кто ж Крицу-то коваля не знает? Пожалуй, что и нетути таких, а? С ним, поди, только Ломила и соперничает! Так Ломила тот здесь. Что, оружием своим не похваляется? Тогда точно Крица! И поход к бабке-гадалке отменяется, за юлизостью боевого столкновения! Все оружие Крицей скованное высоко ценится рат-ным людом, зане добротно и зело крепко. Не подводит николи и не предает. Корзно на нашем поединщике красное с выпушкой собольей головки, побогаче княжого встанет! Князь своим витязям никогда не скупиться, полагая, что его распознают и без одежек бли-стательных, по осанке и повадке токмо. Повел витязь плечами богатырскими, сбрасывая то корзно долу. быстро выбежав из ряда, подобрал его пешец, передавая назад, туда, к на-рочитым, передадут витязю, когда он вернется с победой. У седла конного булава, на пол-пуда, а то так и все три четверти пуда, должно. До-обрый молодец. Как бы не боярин мо-лодой! Коли такой булавушко да по горбу пригладит, хоронить тебя уже по всей видимо-сти горбатым придется. Да и тризну по горбуну править. Конь под ним идет добро, вышагивает гордо, с шага. Го-о-орд! А конь тот, пожалуй, пасынок носорога, не меньше того, а может, так и вовсе потомок легендарного зверя еди-норога. Велик зело и сер. Ноздри раздувает раздраженно, к бою себя готовя. Ступает гор-до, понимает кого несет на спине своей могутной! Ишь как зверообразно косит глазом-то! И не трус коли, все одно спужаешьси! А ну повернет неверно и толкнет тебя плечиком? Кабы на Луну не улететь тут жа! Эх-ма! Народиться же эдакое чудоносное создание на земле русской. Народиться и хозяина по собе сыщет, а!? Копье у витязя тяжелое, наконечник сияет, начищенный, горит на палящем солнце изока-месяца. Выехал детинушка-витязь, зевнул во всю свою пасть, зепь эдакую рази-нув, лениво, будто бы нехотя, а не пошли бы вы все, мол! – занял место напротив Кара-Зураба. Встал, ровно вкопанный. Ухмыляется, гли-ко! Всем видом своим говоря как бы: ну, кто там и какого лешего лесного меня обеспокоил? Словно и не замечая того страшно-го черного хазарина-поединщика. На сером огромном жеребце, с доброй кольчужной мас-кой на морде и кованным зерцалом на широкой груди. Конь тот, все ж не носорогов, али там единорогов потомок, нет, скорее всего, пасынок или, там, дальний родственник сло-нячий, али мамонтячий, на худой конец, смотрелся зело грозно и косил на черного страш-ного коня хазарина налитым кровью недобрым глазом. Не боится нисколь светлый жеребец страшного вороного хазарина, примеряется к нему. По нашим рядам пролетело: Икмор то, княжой нарочитый и воевода. Тут поедин-щики, громко гикнув, толкнули шенкелями лошадей впред, пригнувшись в седлах. Хаза-рин, Кара Зураб, вьехал пятками по бокам своему вороному со всего маха, наш едва тро-нул своего жеребца, а результат случился один и тот же. Боевой конь, он особенный, скачку свою он начинает только прыжком вперед, шага не ведая, а в бою его оберегать не след, он и сам за себя постоит, калеча копытами и зубами лошадей супротивников, а слу-чится, так и самих тех супостатов скаженных, тоже. Еще и хозяина своего норовит защи-тить, прикрыть его своей широкой грудью, словно понимает, что она звщищена железной пластиной. А, может, и понимает, как знать? Лошади, они умные, только вот говорить им боги не сподобили, а что до понятия, так оно вполне в порядке! Поболе чем в ином и дву-ногом даже. Вот позаботиться о нем на роздыхе, ты уж витязь изволь, коли не хочешь, чтобы конь твой богатырский заартачился бы, когда совсем не след и не время. Причем ничьей иной заботы он так не примет, кроме как хозяйской! Невместно ему под руками слуг и грумов, шкуру ласкающих нежиться! Он по хозяйским рукам тоскует, их ласки он едино достоин! А вот ее-то и отслужит сей зверь могучий сторицей. Воздаст добром за добро как оно того и достоит! Кони прыжками прянули встречь друг другу, сразу выйдя на добрый скок широкой рыси. Богатырские копья, мастерски принятые с обеих сторон, цельнокованными круглы-ми стальными щитами конников, разлетелись вдрызг, брызнув обломками многими, круп-ными и мелкими, в разные стороны так, что сташно стало. Над полем словно гром про-гремел коротко, но крепко. Которые щепки от копейных ратовищ, так и до стены щитов долетели, коротко стукнув в разысканный ими щит, пали к ногам ратных. Всадники же, лишь покачнувшись в седле, от мощного, смертного, для кого иного, толчка, пронеслись один мимо другого на страшенном размахе скачки их могутных жеребцов. Прыток, зверь вороной, а и наш, серый, не хуже встанет! Хазарин с натугой выпрямился в седле, откло-ненный ударом назад, потянулся рукой к кистеню. Прежде сабли использовать хочет. Кистень да еще с раздвоенной цепью и двумя шипастыми шарами на их концах, оружие доброе, вот токмо володеть им достоит вполне, а то сам себя то и побьешь. Но здесь явст-венно не тот случай, хазарин черный крутнув коротко кистенем, совладал мастерски с обоими шарами, показав, оружие это в его руце страшно и привычно. Направил своего коня к руссу. Наш, едва не утратив стремени при столконовении, приподнявшись в седле, отбле-скивая на солнце светлой сталью своей брони, потянул от седла булаву. Славная схватка всех ожидала! Кистень на булаву! Оба поединщика, рванули висящие у седла боевые ин-струменты и сближались, один крутя шипастыми шарами могучего двойного кистеня над головой, другой, легко взняв мощной десницей, пожалуй, все же пудовую, а не в три чет-верти пуда, булаву. Съехались уже медленней, чем в первый раз. Не на копьях бой, тут инерция не так много преимуществ сулит. Берут время на прицельный удар, да и силы то-му удару инерция движения, как ранее того, копью, не добавит. А вот меткости удару так убавит, даже и неизбежно! Так чего ж гнать коней? Чтобы промазать? Спаси вас боги на том, а нам, так и ненадобно! Опытны поединшики, не раз на дело сие вызывались, его знают и деять умеют туго. Первым, введя своего вороного в небольшой поклон, грянул кистенем Кара-Зураб, переводя его из стремительного падения в вертикальной плоскости в горизонталь. Икмор принял удар на щит, подставив его так, чтобы шипастые шары того кистеня, только скользнув по щиту, миновали бы и всадника, и коня, потянув инерцией неизбытой от уда-ра того хазарина вниз. Они и потянули, куда ж им деться-то! И сверху, описав уже чет-верть круга, обрушилась на хазарина страшная булава руса. Тот, искушенный в тонкостях поединка, тоже подставил вовремя свой щит. Успел, бродяга, встретил богатырский удар. А то бы и не жить ему. Булава врезала тоже по скользящей и, завершая свой полукруг, опустилась на череп вороного, а серый Радомира встав дыбки, с маху, поочередно, обоими копытами передних ног, утяжеленных железными шипованными подковами, отстучал ба-рабанную дробь по уже поврежденному булавой черепу жеребца-супротивника. Тому, на-конец, хватило, передние ноги подогнулись в коленях совсем, в последнем поклоне, и во-роной стал заваливаться на бок, судорожно и предсмертно вдрагивая задними ногами. Ка-ра-Зураб, не привыкший к таким оборотам поединков, все же оказал себя добрым воином, внятным ко всяким привратностям судьбы. Утратив кистень, он, тем не менее, сумел от-прыгнуть с седла, не позволив погибающему жеребцу, подмять себя, сохранив при себе даже и свой щит. И вскочил на ноги, перевернувшись через плечо, даже сумев не утратить с головы свой шлем. Ровные ряды руссов разразились приветственными кликами, торже-ствуя. Вот ужо Икмор, налетев на хазарина, располовинит того своим огромным мечом! Хазары забеспокоились, то выскакивая отдельными всадниками из строя, то вновь возра-щаясь взад. Ведь Кара-Зураб со щитом и саблей, но пеший, вряд ли способен устоять про-тив конного Икмора, тот может бить не только булавой и мечом, но и конскими копыта-ми. А и не позволено никому в поединок вмешиваться – позор это! Несмываемый и не-преходящий, вечный! Однако Икмор, повозившись мгновение, шаря у седла, соскочил на-земь. Булава вернулась назад, к седлу. Богатырь руссов, отвергнув дававшего ему необо-римое преимущество, серого друга-скакуна, хлопнув того, смирно стоящего и ждущего теперь хозяина, благодарственно ладонью по крупу, шел к хазарину, только с мечом и щи-том. Бой вновь становился равным, хазары успокоились, русы, втянув воздух в легкие, снова притихли. Снова надо было ждать, поединок продолжался, опять уравнявшись в си-лах противоборствующих могут. Зачем же так рисковать? – роилось во многих головах. Благородно-то оно благородно, но ведь и рисково же! Не мальчишка худой тот черный хазарин, поединщик, по всему, битый и опытный. Те что поближе, оглянулись на Свято-слава, восседавшего в строю своей нарочитой чади на своем жеребце. Лицо же великого князя оставалось вполне спокойным. Так верит своему нарочитому боярину? Или видит чего, что не видно иным дружинным и ратным? Нет, говорят округ, просто ведает князь, зная Икмора с младости его и своейюности, когда сваливались они в новгородских водах в яростные абордажи с нурманами. Уже тогда Икмор показал, что он может. Вот и покоен князь! Богатыри вновь сближались, на сей раз, пеши. Первым прянул с выпадом своим Ка-ра-Зураб. Неймется ему, черножопому! Его тяжелая сабля змеей метнулась к левому боку Икмора, целя с оттяжкой по неприкрытому щитом плечу. Он готовно и легко отскочил, завзято рубанув хазарина мечом по груди. Тот прикрылся щитом, отразив удар, а сам, в длинном выпаде, постарался сбить шлем с витязя. Меч присевшего на полусогнутых руса, в неуловимо быстром движении, своим острием пошел вниз, целя в незащищенное сталью бронной колено. Тяжко его, подвижное, защитить как след. И попал! Да и как еще попал! Хазарин, взвыв от бешенной боли так, что услышали оба войска сразу от передних рядов и до самых задних. Утратил черный поединщик устойчивость и непроизвольно пошат-нувшись, оперся на свою саблю вонзившуюся глубоко в землю. А меч нарочитого, уже ушедший в непроизвольный замах влево, обрушился на ударном ходу сверху и слева на черный закрытый шлем Кара-Зураба, плюща его и череп под ним. Звон и скрежет сминае-мого мечом шлема и отвратительно-тошнотный хряск костей черепа, дробимых страшной тяжестью удара, вершили собой сей славный поединок. Кара-Зурабу показалось, что его глаза лопнули оба разом в яркой вспышке исчезнув внезапно, лишая его зрения и всех иных чуств. Впрочем это его ощущение стало для него и последним. Почти черную кровь и серое студенистое вещество мозга, лучшего поединщика каган-беки, выплеснуло из его, расплющенного жутким ударом русского меча, черепа, глазами, носом, ртом и ушами ра-зом, плеснув всю эту кашу сквозь решетку забрала. Богатырь-хазарин грянулся навзничь, коснувшись земли уже мертвым. Казалось, земля загудела, когда он тяжко грохнулся оземь. Каждый поединок, как бы красив и интересен он не был, обязательно кончается чьей-нибудь смертью. Что ж тут поделавешь, коли жизнь такова! Богатырь-рус, легко вскочив на коня, самого подошедшего к нему, проехал вдоль приветствовавшего его радо-стными кликами строя пешцов-русов, подняв победный меч в могутной своей деснице и, обогнув строй, скрылся позади воинства… Ну что, желторотый, убедилси, возгря зеленая, каждому слону найдется свой по-бедительный носорог, понял? А ты-то, дядя, знал того нарочитого, Икмора, что ль? Да ви-дал, как-то. Ты что ж, думаешь у великого князя нашего один такой? Найдутся и еще! Че-тыре хазарина, отделившись от массы своей конницы, подскакали к лежащему мертвым Кара-Зурабу, с натугой погрузили его на заводного коня, и увезли в хазарский стан. Им не препятствовали. Зачем? Поединок окончен, свершившись в нашу пользу, пусть увозят свою падаль. Победим, так завладеем всем, а не победим, так нам все станет ненужным, даже и то, что сейчас мнится нашим. Убегать то некуда, все чужое вокруг. Далеко забра-лись червленые щиты русские, сюда и не всякий ворон, косточки русские донесет. Над хазарским войском гнусаво но мощно взвыла труба-карнай . И стоявшие поближе к Свя-тославу, расслышпали спокойное великокняжеское: - Все, братие, развлечения для честного Икмора завершены, «Утро псового лая» на-чинается! Взволновавшись и заколебавшись, вначале на месте, потом вскачь, прянуло вперед рассыпным строем, легкоконное хазарское воинство, клубившееся все это время, осам ди-ким подобно, на самом челе их рати. То стремительно, не храня строя, неслись на врага черные хазары-язычники, те кого презирали все тарханы и эмиры-эльтеберы каганата, во-пящее и улюлюкающее расходное мясо ненасытной войны. Неслись, развевая зипунами, пуская встречь руссам каленые стрелы. Летели стремглав, водушевленные обещанной на-градой – грабежом пришельцев. Экие страсти! В глазах у кочевников сияло золотыми кругляшами, обещанное им Ахметом ибн Куйа, именем кагана, полновесное золото хазар-ской державной казны и хазарской же чеканки. Каган богат, сам деньгу чеканит, он обе-щал и он заплатит. Куда ему деваться? Пустое поле, оставшееся меж сходящимися войсками, было покрыто махом. Подой-дя на расстояние в один перестрел из лука, и меньше, хазары, взвыв утробно и невероятно дико, испустили уже тучу стрел, но и сами были осыпаны стрелами же. По команде князя, третий ряд русов из пешей рати, как и учили, вздел свои удлиненные червленые щиты, над головами первых двух и четвертого с пятым, уменьшая их возможные потери от стрел кочевых хазар, падающих сверху. Те, что стремились к стене щитов по настильным траек-ториям встречали большие щиты передовых щитоносцев, упертые нижними концами в землю. Не все вражьи стрелы остановят щиты, как не все миновавшие щиты, будут оста-новлены бронями руссов, но очень и очень многие, снижая ценность атаки легкоконного воинства. Брони-то вздеты и у пеших руссов, может и не такие добрые, как у конного на-рочитого воинства, но и с голым пузом никто из них войну воевать не вышел. Одоспеши-лись кто и во что был горазд. Сами же кочевые, ничем не прикрытые от метаемых в них с места стрел, кроме своих малых круглых щитов, с коими удобно крутиться в седле, но не слишком приятно жить под стрелами, зане спрятаться почти что негде, потери понесли жестокие. Град стрел хлестал встречь хазарской конницы, вынимая всадников их лавы из насиженных седел, валя лошадей, утыкивая воинов белооперенными стрелами, как, скажи ты, ежей каких, белооперенными колючками. Впереди хазар катился целый вал битых лошадей и всадников, затрудняя бег остальных, замедляя его, сводя на нет их напор. Щи-ты третьего ряда были разом по команде опущены, а рогатины переднего, воткнутые пят-ками в землю, встретили остриями разгоряченных коней, дорвавшейся, наконец, до строя, лавы. Вот только скоростного напора не получилось, а над головами передних двух рядов ударили по конным и их коням рогатины второго, третьего и четвертого рядов пешцов, а над их собственными головами, звонко шлепая тетивами по защищающим запястья стрел-ков, перстатицам, били почти в упор луки нарочитой конницы русов, в охотку лупящей стрелами с места по степнякам. Стена руссов прогнулась дугой, но ратники, рыча подобно медведям и вопя, кто «Пер-рун!», кто «Слава!», а кто и «Святослав», обратив имя князя своего воинским кличем, бились крепко. Дело не дошло до топоров. Крыльевые легко-конные отряды огузов, специально испомещенные князем на самых флангах стены щитов, граничившие с поросшим редколесьем холмом ошуюю и Волгой-Итилем, одесную, гря-нули по флангам уже остановившихся хазар, не переводя дело к преследованию, и те по-шли в откат, спотыкаясь на телах тех, кто уже пал под стрелами, на сближении, когда они рвались к стене руссов. Не получилось у них, подобно арабам, хлынуть влево и вправо, освобождая место для удара тяжелой конницы ал-арсиев, ошеломили их своими сжимаю-щими ударами крылья великокняжеского войска, составленные из огузов. По качеству своему они нисколь не превосходили черных хазар, но били-то они во фланги атакующей степной конницы, заведомо оказавшись в выигрышном положении. Ошеломили и откатились, каждый в свою сторону, приводить себя в порядок и ждать нового приказа от князя. Небывалое то дело доселе, так встречать атакующую конницу. Понесшая огромные потери незащищенная бронью конница черных хазар, предвиденьем великого князя, поставившего огузов на фланги, отгонялась назад по своим прежним сле-дам, встречь наступающим и уже вышедшими в уверенный карьер, характерный для ата-кующей тяжелой конницы, ал-арсиям. Черные хазары, разогнанные ударом огузов, отвер-нуть никак не поспевали, с ужасом видя, что рокового столкновения с тяжелыми и брон-ными ал-арсиями им уже не избежать встать. Не смогут они ко времени раздаться в сто-роны, просто не поспеют, увлекаемые инерцией своего слитного бегства, отхлынув по флангам, освободить место для свободной атаки своей отборной тяжелей коннице. Все у них пошло наперекосяк. Именно в этом и заключался полководческий дар Святослава. Везирь ал-арсие, ко-мандовавший всем сражением совокупно, Ахмед ибн Куйа, видя, что черные хазары ата-куют безуспешно и вскоре будут отброшены, подав условный сигнал карнаем, легкокон-ным хазарам отходить, расходясь в обе стороны от оси своей былой атаки, погнал всю массу ал-арсиев к червленой стене руссов, стоявшей прочно и нерушимо. Он то рассчиты-вал, что черные хазары, разомкнувшись, прянут в стороны, расходясь перед накатываю-щимся катком тяжелой конницы, обычного в арабской тактике ведения боя, «Дня помо-щи». И откроют стену щитов руссов, уже потрепанную и приведенную в беспорядок ата-кой «Утра псового лая». Он отрабатывал с ними такой прием многократно и полагал его вполне наработанным, тем более, что он был в русле обычного поведения черных хазар на поле боя. Но те, сбитые ударом фланговых отрядов огузов к центру, не отвернули, уходя на фланги, а так и отходили по своим старым следам и трупам своих товарищей, выбитых стрелами на сближении со стеной щитов пеших руссов. Отходили растеряв командиров, кои обычно имеют свое место на левом фланге, по-пав первыми под свирепые сабли и копья огузов. И что у них там получилось? Заранее за-думанное отступление? Вряд ли это можно так назвать. Скорее – повальное бегство! Ко-мандовать некому, решать за них тоже некому. Те кто мог это деять некогда, уже и встать с земли не замогут! Всем распоряжается страх, утробный, основательный! Забравшийся в черепные коробки под потные малахаи и обосновавшийся там накрепко. А страх, как то всем ведомо, не рассуждает основательно. Некогда ему! Он только толкает торопливо – бежать! Бежать! Бежать! Бежать! Ал-арсии, встретив бегущих в панике черных хазар, уже основательно уполовинен-ных руссами, сворачивать ломая порядок и порыв не стали, да, пожалуй что, никак и не могли этого содеять! У них ведь тоже разгон. Да и какой! Еще более бесповоротный, по-жалуй чем у легкоконных черных хазар, в силу того, что они много тяжелее. Пройдя по легкоконным конникам всеуничтожающим тяжелым валом, ал-арсии вынужденно проты-кали их копьями, сшибали мощными ударами щитов и до времени покинувших ножны, сабель. Все время сталкиваясь с ними лошадями, пытаясь увернуться и невольно, тем са-мым, руша-таки свой строй. А и те, убегая, распаленные страхом и отчаяньем, считая, что их по прежнему преследуют и рубят в спину свирепые огузы, невольно отвечая, вышиба-ли ал-арсиев из седел, убивая их, как и кто мог. Черные кочевники совсем опешили и пришли в полное неистовство! Откуда тем было ждать такого непотребства? Отправив-шись побеждать и отброшенные врагом, они были окончательно растоптаны в пыль свой тяжелой конницей. Диво ли это, тяжелой коннице стоптать конницу легкую, будучи со-поставимы с нею числом? Но и тяжелая, утратив на их телах порыв, лошадей, людей и множество своих копий, полностью сломала свой строй, подходя к руссам уже совсем в беспорядке, не готовая нанести тот страшный таранный удар всей своей разогнавшейся массой и положенными параллельно земле, страшными копьями, коим она всегда и сла-вилась. Ал-арсии, тяжело защищенные конники, на лук полагались куда меньше черных ха-зар, для которых лук всегда был главным их оружием, безотказным и ужасно эффектив-ным. Они рвались к тесному бою, считая себя неудержимыми. Да они и были такими, ко-гда у них на пути оказывались те, кто способен был дрогнуть, подавшись назад, побежать. Все они действительно были справными мастерами доброй сабельной рубки, способными играть тяжелым копьем, как тростинкой, попадая на всем скаку в обручальное колечко своей невесты, если таковая, паче чаяния, завелась. Ал-арсии были готовы опрокинуть и смять любого протиивника, правда сей день, они лишились, большей частью, своего само-го страшного оружия, копий, еще не дойдя до стены русских пешцов. Оставили их в телах тех легкоконных хазар и их боевых коней, коих блестящее полководческие предвидение великого князя Святослава, коварно погнало им встречь, не дав им разойдясь перед ал-арсиями, обеспечить тем разгон до доброй скорости и атаку на пехоту руссов со всем на-пором инерции доброго разгона. А еще, хазарская тяжелая конница, состоявшая преиму-щественно из воинов-мусульман, ал-арсиев, не больно ладивших и с язычниками-тенггрианцами, и с иудеями-тургаудами, смяв предварительно вал своих отступающих конников из черных хазар-язычников, потеряла уже очень много своих людей, порубан-ных теми, заметно расстроив свои ряды. А их сегодняшний враг был особенный. Необы-чайно стойкая и упорная пехота руссов, упорно выправляла свой строй, благо, столкнув-шиеся на середине поля черные хазары и ал-арсии, задержав стремительную атаку по-следних, счастливо давали им такую возможность. И это тоже предвидел великий князь! Передние ряды пешцов, видя что метания стрел с дистанции, им ждать не приходит-ся, вешали свои тяжелые щиты на спину, готовя встречь ал-арсиям рогатины с изострен-ными длинными рожнами. Эти рожны сверкая на солнце, смотрели прямо в глаза мча-щимся вскачь ал-арсиям и их скакунам. Рожны эти, казалось и самим ал-арсиям и их бое-вым коням, были повсюду, торча над и перед русской стеной пешцов подобно скаженным иголкам дикобраза. И несмотря на все усилия всадников, их кони поневоле снижали свой ход, норовя выпустить вперед на эти страшные острия, своего соседа, но никак не бечь на них самим. Да и только ли кони. Уже многие и многие всадники не столь и усердствовали в подстегивании своих жеребцов, а кое-кто, так и просто затягивал узду, смипяя их бег. Опытные воины, ал-арсии, помимо знания своего, чувствовали, что в бою этом все пошло для них не так. Никак не должны были они прорубаться через своих же легкоконных соплеменни-ков, хотя ал-арсии и были несколько необычным племенем, входившим в народность ха-зар. Тоже тюрки, но не хазары отнюдь, приняли они ислам уже довольно-таки давно. И с усмешкой взирали на иудейство верхушки хазар, властных над ними. Они, составлявшие главную ударную силу каганата, могли себе сие позволить! И позволяли… Святослав же, видя, что план его счастливо удается, спешил укрепить слегка проху-дившуюся и расстроившуюся стену пешцов, своим особым запасом, оставленным именно на такой случай. Приводил их в полный порядок и чувство. Скомандовав им сплошь още-тиниться рогатинами, он бросил свою главную силу, пешцов, встречь ал-арсиям. А по-над их головами, азартно и метко хлестала тех колючим градом каленых стрел, нарочитая княжая конница, стоя в безопасности, за спинами пеших воев. С флангов же не менее ак-тивно били из своих луков, подошедшие, слегка оправившись, по знаку князя, снова к месту схватки, огузы. Зная заранее, что ал-арсии имеют лучшую в хазарском войске бро-ню, князь повелел только лучшим метателям стрел бить, целясь в лица атакующим хаза-рам, остальным же указано было, избивать большей частью их лошадей. Да не в грудь. Та у боевых коней ал-арсиев, чаще всего прикрыта чешуйчатым доспехом. По ногам лоша-диным, повыше их бабок и до самого коленного сустава. Стрелять по ногам только срезнями, зане их действие по кости намного более разрушительнее, чем у бронебойного наконечника. И покатился перед строем лучшей хазарской конницы липкий, окровавлен-ный, дрыгающий судорожно многими конечностями, топорщащийся пиками и сабелюка-ми многими, вал из тел всадников и их скакунов, замедляя их бег, лишая воинов обычного их боевого куража. Заставляя коней глубинных рядов спотыкаться на телах передних, уже павших. Все тяжелее и тяжелее шла конница ал-арсияв, подходя к стене щитов, перегородив-шей все поле, все больше тел в блестящих доспехах недвижно оставались позади нее впе-ремешку со бьющимися на земле телами коней, с перебитыми срезнями ногами. Огузы уже, не дожидась столкновения ал-арсиев с пешцами, ударили по ал-арсиям с флангов, а пешцы, по команде князя, прянули тем встречь, страшным дикобразом, непорушеного предыдущими боевыми экзерцициями строя, утыканного частоколом многих рогатин, орущего во всю дурь своих луженых глоток. Испуганные и без того сильно обескуражен-ные кони ал-арсиев, отказывались идти на эту постоянно плюющуюся стрелами и сулица-ми , вопящую и матерящуюся им встречь живую и дикую, ровно взбесившуюся вдруг, стену, ярящуюся ярко сияющими на солнце рожнами многих рогатин, подобно частоколу огородившему весь их строй. Видя, что ал-арсии уже почти встали, князь, передав коман-ду над пешцами Свенельду, повел половину нарочитых, большей частью свою собствен-ную дружину, обходя сечу слева, а Икмор, следуя выработанному князем перед сражени-ем плану, повел другую половину, состоящую из дружин бояр и князей-наместников, то-же обходя сечу, но справа. Посунувшася вперед стена пешцов освободила конным дорогу в обход своих флангов, позволяя князю реализовать его задумку… Ждан скакал рядом с князем, ошуюю от него, на своем любимом скакуне, наставя копье на врага и ожидая сшибки. Сегодня впервой ему предстояло попробовать себя в боевом столкновении с вражеской тяжелой конницей. Легкоконным степнякам трудно было уже чем его удивить. С этими же все снова было внове. Утратившая свой борзый бег, схватившаяся с пешцами русов, и, уже почти остановленная ими, конница ал-арсиев, не смогла встретить их удар своим встречным ударом, как то и надлежит настоящей, ува-жающей себя, коннице. Дружинные борзо въехали во фланги хазар, едва успев удивиться, что чаще видят лошадиные репицы и хвосты, а также бока и спины ал-арсиев, нежели их лица и занесенные для встречного удара клинки и нацеленные им в лица и груди, копья и пики многие. Ждан нацелил свое копье в правый бок, развернутого к нему боком ал-арсия, в красивой чешуйчатой броне. Того просто как порывом ветра шального выдернуло из седла, силой бега его лошади, но копье, как оно чаще всего и случается, в таких-то эпизо-дах, осталось, застряв в погибшем уже теле. Легко выхватив толедский клинок, прикуп-ленный еще в Новгороде, он, стараясь не упустить из бокового зрения князя, охрана коего и была его главной задачей в бою, атаковал ал-арсия, норовившего наброситься на того слева. Сбив мечом с хазарина шлем, он подставил его под удар соседа по строю, сам едва успев защититься щитом от разящего удара сабли в лицо сбоку. Колющий выпад клинком в рожу тому ал-арсию, что пытался свалить уже его, был хорош и точен. Тот сразу так и откинулся в седле, бессильно взмахнув руками и падая. С лязгом и скрежетом сталкива-лись клинки, с глухим стуком опускаясь на щиты, рубя и кромсая прочные доспехи, яро-стно и отчаянно хохотала боевая сталь. Сегодня ал-арсии были атакованы достойным про-тивником, с каким не приведите боги встретиться кого в чистом поле – регулярной рус-ской конницей. Причем атакованы в тот момент, когда сами они, утратив скорость, оста-новились, оказавшись под нападением с обоих флангов и с чела. Сеча определилась в пер-вый же миг после начала атаки ал-арсиев. Они, не долго мужествуя, не выдержав страш-ной ярости и боевого веселья удара нарочитой чади, подались назад, уступая и отступая. Внезапно Ждан увидел, что какой-то ал-арсий в блестящей кольчуге доброго дела, похо-же, сохранивший сердце в сем бою, наставив, не утраченное в прежнем бою, копье, атаку-ет князя с боку, ошуюю. Сам князь увлеченно рубился с врагом, раздавая удары с обеих рук, двумя мечами. Ждан резким шенкелем взбодрив коня, занял позицию между князем и тем взбесившимся ал-арсием, приняв его копье на свой кованный щит, надежный, закуп-ленный тоже в Новгороде, как и меч его харалужный. И прикрыл, тем самым, своего кня-зя. Да удар хазарина был зело силен. Этим ударом, пришедшим сбоку, повалило коня Ждана, а он сам, едва поспев заученно выдернуть ногу из стремени, скатился с седла, ус-пев узреть, как того арсия лихо и вскачь зарубил мечом Летко Волчий Хвост. Слегка ог-лушенный падением, Ждан расслабленно пытался привстать на локтях, видя как совмест-ными усилиями с комонниками Икмора с другого фланга, Святослав погнал, обеспамя-тевших и потерявших всякий воинский порядок ал-арсиев, назад, накатывая их на уже приближающихся тесным пешим строем, тургаудов. Снизу он зрел всю «прелесть» кон-ной схватки: бешено скалящиеся лошадиные морды, мелькающие поминутно в воздусях конские копыта, молотящие наотмашь мечи, булавы, кистени и сабли. Сталкивающиеся щиты и безвольно вылетающих из седел всадников, своих и чужих. Сегодня чаще чужих. Ему несказанно повезло. Вертелся он на земле, подобно ужу на сковородке, норовя ус-кользнуть из под страшных ударов копыт, от коих не всегда спасет даже и цельнокованная броня, куда уж там его двойной кольчуге! В труху перемелят ребра и весь его мягкий, как и у всех добрых людей, ливер. К его счастью вскоре, все страшное буйство конной схват-ки, снесло обочь и его более не угрожали растоптать тяжеленные копыта дерущихся меж собой жеребцов. Погнали воинственных ал-арсиев. А тут набежала флангами своими, пе-шая рать руссов, тронувшаяся, поднатужившись, вперед, толкая, как поршнем, обеспамя-тевших ал-арсиев, не ломая стены щитов, поспешавшая скорым шагом. Пешцы обошли Ждана, помогая ему встать, словили его лошадь, нашли меч и щит, помогли сесть в седло. А молодой пешец, тот самый желторотик, опасавшийся исхода поединка, выдрав из бока какого-то арсия чье-то копье, подал его Ждану. Тот, встряхнувшись и приказав пеш-цу найти его после сечи, коли оба будут живы, должок за ним, а он, де, должным долго оставаться не привык, поскакал вслед за удаляющимся князем. Обогнав пешую стену, де-ловито добивавшую встречных спешенных арсиев и поднимавшую с земли, отправляя в тыл, наших раненых нарочитых, Ждан все наращивал ход, рассчитывая догнать своих. Конная схватка уже отдалилась от них, пусть и недалеко, но от непосредственного сопри-косновения с врагом, пеших уже избавив. Княжая конница, рубя, бегущих куда глаза гля-дят, ал-арсиев, обрушила их всей тяжестью бронированных всадников, на пешие квадраты тургаудов и их добровольных помощников, молодых городских богатеев, закованных в великолепный доспех. Свалив ошеломленный и сломленный атакой с трех сторон «Пол-день помощи», на только еще готовящийся к бою «Вечер потрясения». Потрясение, верно, было еще то! Обвалившиеся на них ал-арсии, потрясли тургаудов и их добровольных споспешественников целиком и полностью. Фланговые «аль Мугад-жер» и «аль Джири», атакованные тоже фланговыми отрядами огузов, снова отскочивших в сторону, чтобы не попасть под каток атаки княжой нарочитой конницы, потеряв строй, сердце и голову, покатились назад, избиваемые всадниками в спину. Каждый конник ска-жет, что это самое разлюбезное дело для любой путной конницы. Ахмед ибн Куйа, везирь ал-арсиев, изо всех сил пытался остановить их бегство, он честно, мужественно , но и бесполезно совсем, погиб, под страшным ударом ужасающим мечом, вельми удачливого и зело разошедшегося сегодня Икмора, наехавшего, спаси Ал-лах! – именно на него. Икмор одним взмахом своего огромно меча сделал из одного Ах-меда ибн Куйа сразу двоих маленьких Ахмедиков. Все, командовать толпой потерявших голову воинов, было некогда, да и некому. Их гнали на заметевшихся по полю тургаудов, как взбесившееся от страха ополоумевшее стадо, закованных в сталь огромных баранов. А тем, пешим, как маневрировать в чистом поле, чтобы разойтись там с конницей, да еще и без меры отягощенным своими собственными тяжелыми доспехами? Они попробовали сделать единственное, что еще могли – встретить свою же тяжелую конницу организован-но, в копья. Та же, гонимая сзади и с флангов русами, обрушилась всем своим немалым весом на несчастных тургаудов, начав с ними жаркую сечу на полное уничтожение. Хаза-ры отчаянно секлись с хазарами же. Чего уж лучше? Ни тем, ни другим деваться было не-куда, именно в этом и заключался великолепный тактический замысел великого князя. Что можно придумать толковее, скажите на милость? Дети тарханов, принявшие иудаизм, составлявшие основную силу тургаудов, истреблялись искавшими спасения в возможно-сти продолжить бегство, лучшими воинами Хазарского каганата, несравненными прежде ал-арсиями. Мусульманами, для крого все иудеи каганата, и евреи, и принявшие иудаизм, хазары, повсегда были чужими. Каган этого каганата, носивший имя Иосиф, наблюдая это уничтожение лучшей си-лы своего государства с холма, за спиной тургаудов, наконец, очнулся от отстраненного созерцания. Он встряхнулся, взобравшись на отборного коня, коего держали под узду не-подалеку от его ставки, скомандовав немедленно уходить, в надежде укрыться на остро-вах дельты реки Итиль. Обширной и полноводной, поделенной на множество рукавов бесчисленными протоками. Почему не в свою столицу? Да дорога туда, петлявшая меж холмов и рощиц, показалась ему почему-то намного более долгой и трудной. А, может, остатки здравого смысла подскахзали ему, насколько проще руссам его перехватить по пути в Итиль. В испуганном, воспаленном мозгу возникла единая мысль, бечь в дельту! – вот и все. Приказы были отданы, а они, пока еще, исполнялись свято – каган ведь прика-зывал! Смешавшихся же воедино тургаудов и ал-арсиев, целиком и полностью утративших всякий воинский порядок, принялась размашисто и дико рубить конница руссов, иссекая их в капусту, в трухлявый пень. Подошедшая стена пешцов дополнила погром, нанизывая еще живых, паче чаяния, хазар, на свои изостренные рогатины, просившие чужой крови. Им ее дали напиться вволю! Именно на этом поле и закончился Хазарский каганат! Про-стояв добрую половину тысячи лет, сегодня он изгибал, исшаивал, чадя, под дружным на-пором руссов и помогающих им огузов. Воеводы, князья-наместники и великий князь, со-брались на том холме, где все еще стоял шатер кагана, решая, как быть. Было решено, ос-тавив на поле всех пешцов, и преимущественно раненых и пострадавших комонников, чтобы подать помощь раненым руссам, а также собрать на ладьи всех своих погибших, обязательно пересчитав их, предварительно. Наказав им обязательно собрать все оружие, оставшееся валяться на этом поле, добить тех хазар, кто еще уцелел, отловить их коней, великий князь принялся собирать своих конных. Им было приказано, накоротке отдохнув в ночь, идти конно к Итилю и брать его с ходу на копье, в купе с частью пеших, примерно сотен в тридцать, посаженных вновь на ладьи… Жалкие остатки первой волны хазар, черные хазары, составлявшие «Утро псового лая» и фланговые отряды их исходного построения, искали спасения в вольной степи. Ни у кого из них не возникло желания бежать к стольному городу, надеясь пополнить собой его гарнизон. Вот еще! Нет, степь им была привычнее и роднее и коль уж сам каган побе-жал куда его душе встало угодно, все степняки-язычники кинулись ко своим кочевьям, рассчитывая, что там окажется куда проще пережить разгром, чем где бы то ни было еще… Ужасно плохо пришлось несчастным ал-арсиям, разгромленным совместными уси-лиями всей рати руссов. Пройдя над своими собственными пешими тургаудами и уполо-винив их своими саблями, они тоже очень много потеряли от пик и мечей хорошо защи-щенных броней и умеющих сражаться в одиночку тургаудов. Ал-арсии сочли свой долг перед каганатом исполненным целиком и полностью, решив отправиться в степь, к местам кочевки своего племени . Довольно часто ал-арсиев называют наемниками, что не со-всем точно. Они жили в Хазарии в течение нескольких поколений и были прочно инкор-порированы в хазарское общество. Военная служба являлась их наследственной обязанно-стью, именно по ней мерялась и честь каждого из них. Но сейчас, поняв, что их каган убе-гает с поля боя, спознав про гибель своего везира Ахмада ибн Куйа, эти отважные конни-ки, уже разгромленные руссами, решили, что долг их исполнен и им стоит озаботиться спасением собственных жизней. Они ведь понесли воистину жуткие потери. Вначале в отчаянной и бессмысленной рубке с черными хазарами, пробиваясь к стене пешцов-русов, потом в схватке с самими этими пешцами, встретившими их потоками стрел и частоколом своих рогатин. Затем на них обрушился страшный удар нарочитой конницы руссов, срав-нимой с ними по своему числу и не уступающей им ни по подготовке, ни в защитном, ни в наступательном вооружении. Удар еще более страшный тем, что наносился он во фланги, по почти стоявшему на месте конному врагу! Когда их, опрокинутых и смятых, сильно уменьшенных в числе, обрушили еще и на собственную пехоту, пусть и не слишком уме-лую, но довольно-таки многочисленную, они уже были не просто разгромлены, а, скорее, уничтожены. Когда ал-арсии уже в малом числе, выбрались из схватки, в погоню за ними кинулись огузы, распалившиеся возможностью рубить в спину тех, кто так часто вырубал до сего момента их. Остатки ал-арсиев поросту погнали в степь, попрежнему безжалостно избивая и уничтожая. До возвращения ли в город было им, лишившимся всякого руково-дства, утратившим добрые две трети своего исходного численного состава, обескуражен-ным и полностью смятым?... И тем не менее, кажется, хуже всех пришлось несчастным тургаудам и тем горожа-нам, что пристали к ним, доведя их общую пешую рать почти до 16 тыс. человек. Они во-обще ничего не поспели. Закованные в свои прекрасные брони, они пешком вышли в по-ле, рассчитывая драться длинными копьями с руссами, уже растрепанными вдрызг легкой и тяжелой конницей каганата. Но драться, как раз, им и не пришлось. Тогда еще живой и властный Ахмад ибн Куйя, бросил их в атаку, увидев как замялись перед строем пеших руссов, вынуждено пройдя по телам черных хазаров, его несравненные ал-арсии. Он рас-считывал подтолкнуть своими пешцами атаку конных, подкрепив и усилив их массой ее нажим на пеших руссов. Но на его горе ал-арсиев сломали задолго до того, как к ним на помощь подоспели тургауды и горожане. И второй раз в сей битве для несчастных хазар, случилось страшное. Смятых и лишенных всякого порядка и привычного им строя, ал-арсиев, русы, нажимая на оба их фланга и с чела, сумели бросить на поспешающих им на помощь тургаудов вкупе с одоспешенными горожанами. И снова русы с наслаждением любовались, как хазары истово и страшно рубят, пластая, мечами и бьют копьями друг друга, нажимая на ал-арсиев в оба фланга и с тылу, если считать, что бывший их тыл, на-ехав на своих тургаудов, стал челом, руссы не позволяли сей отчаянной схватке прекра-титься, или хотя бы стать менее интенсивной. Они уверенно и твердо гнали несчастных ал-арсиев на тургаудов. Великолепно-прекрасные воины-одиночки с самого своего детства только и делав-шие, что учившиеся драться, но совершенно не приученные сражаться в тесном строю, несчастные тургауды оказались под атакой своей собственной тяжелой конницы в чистом поле. Ал-арсии, потеряв жуткое количество своих воев, прошли по ним, погубив огромное число тургаудов. А потом те оказались перед лицом наступающих пешцов-руссов. Любой из тургаудов превосходил любого ополченца руса в своем воинском умении весьма и весьма заметно. Но разгромление арсиями и конными руссами, они оказались не перед одиночными бойцами-пешцами, а перед их боевым строем, пусть даже слегка и утратив-шим свою стройность, после нескольких схваток и долгого преследования конных арсиев. Но – строй, есть строй. А ударили по смятым и обескураженным тургаудам русы именно строем. И продолжили их поголовное истребление своими рогатинами, секирами и мор-генштернами. Все было очень быстро закончено. И поле боя, усыпанное трупами хазар и малого числа руссов, осталось за руссами… Рать из итильских горожан, собранная последними днями в помощь войску кагана, не имея еще известий от него, выступила из города в утро сражения, отправляясь пеше на полночь, вдоль реки, рассчитывая присоединиться к кагану еще до его встречи с ворогом, и сразиться с русами. Всех коней забрало с собой войско кагана и сбеги, уходившие из го-рода. Пришлось этому импровизированному войску идти пеше. Кони достались только военачальникам. Это была уже вторая волна ополчения Итиля. Первые и самые боевитые, ушли еще вместе с кагнаном, присоединившись к пешим тургаудам. Там был разный на-род разного вероисповедания. Были средь них и мусульмане и иудеи и христиане. Все, все, кто боялся прихода воев святтослава в их родной город, чая от них ему разор и поги-бель. Эти же собирались уже после выступления войска кагана, собирались спешно и зело бестолково. Без проверки, испытания годности, даже и без опроса, включая их в состав своего «войска». Был бы пришедший «новобранец» оборужен и одоспешен. Воины из горожан, челяди тарханов и ремесленников, вооруженные и одетые в бро-ни, на деньги испугавшихся и раскошелившихся с испуга, еврейских купчин, шли тяжко и безо всякого ряда и лада. Да и откуда бы им, никогда и ни с кем не ратившимся, тем более пешими, знать тот лад. Да еще под жуткой тяжестью, напяленных сдуру на себя несносно тяжелых доспехов. Дороги они здорово, а после битвы их обещали не отнимать. Потому и шли, а еще надеясь пограбить побитых руссов. Командовать этим, с позволения сказать, войском, определился двоюродный племянник кагана, Аарон, принявший, по такому слу-чаю, титул шада . Но и он сам имел совсем немного воинского опыта – командовал сот-ней тургаудов под час подавления восстания городских ремесленников. Хотя, может быть, изо всех оставшихся к тому времени на месте деятелей стольного града, только он и по-нимал, что выводить это импровизированное войско, в поле – глупо. Не умея пользоваться оружием и держать строй, даже не способное к долгому ношению тяжелых доспехов, это «войско» в поле было просто обречено. Еще на городских стенах, они, может быть, чего-нибудь и стоили бы, хотя тоже совсем вряд ли, но не в поле. Бодро и с песнями отойдя от Итиля на расстояние прямой видимости, «воины» уже утратили весь свой пыл и порядок, становясь тем, чем и были на самом деле – стадом напуганных горожан, увешанных доб-рым и безмерно дорогим оружием. Далее они еле плелись и за весь день так и не прошли даже четверти расстояния, ха-рактерного для дня пешего пути настоящей рати, встав лагерем безо всякого ладу и уст-роив суматошную ночевку в чистом поле, без какого-нибудь устройства лагеря. Шад Аа-рон уже был не рад, что принял под команду все это стадо. Но ему кровь из носу надо бы-ло обратить на себя внимание верхушки каганата. Лучше бы, конечно, полновластного каган-беки, а не жалкого и безвластного кагана. Но, как знать, победив сей раз в поле ка-гана урусутов, не сумеет ли каган Иосиф, снова перераспределить властные полномочия в державе, вернув себе власть. Наверное, именно поэтому, мягкий, никогда и ни с кем не воевавший каган и поспешил возглавить войско противостоящее урусутам. Он-то знал, что при войске Ахзмед ибн Куйа. Он многоопытен и властен, а побед у него больше чем писем, коими каган обменялся в переписке с испанскими многомудрыми раввинами. Вот поэтому шад Аарон и ведет свой «войско», поспешая присоединиться к кагану и, в то же время, страшно боясь наскока конницы врага. Ему оставалось только гадать, что будет, когда его «войско», ничего не умеющее, попадет под копыта боевых коней огузов и руссов. Это всего лишь кровавая смазка для их тяжелых копыт, пятитысячная орава вопя-щей и мечущейся человекообразной дичи. Кагал столичной синагоги, уже испугавшийся собственной смелости! Впрочем, ночь прошла спокойно, а утром встав и позавтракав, они не обнаружили округ русов, чем были необычйно вдохновлены. «Рать» снова приступила к движению. Однако, внезапно впереди раздался какой-то грохот. Ночью и под самое утро они пару раз слышали такой грохот, одесную от себя. Знать бы им, что слышали они топот копыт уди-рающей свиты кагана и его самого, а также тех жалких остатков хазарского воинства, на-медни сразившегося с руссами, что теперь убегало прямым путем к недалекой отсюда дельте Итиля, унося свои трепетные души из-под огузской сабли, поскольку преследовать их, Святослав отрядил именно отряды Огузов, оставив вкусное – стольный град – себе и своей рати. Но ночью их ничто не обеспокоило, а вот утром, стоило им только начать выдвиже-ние по широким следам воинства самого кагана, как прямо перед ними на кургане, словно из ниоткуда, вырос рослый всадник, небрежно сидящий на рослом же коне, пристально оглядевшийся окрест и немедленно скрывшийся обратно. Шокированное «войско» оста-новилось и вновь забурлило своими собственными страхами и спорами, даже не давая се-бе труда послушать сакму. А делать бы это было давно пора, поскольку из-за приречных холмов, где давеча исчез всадник, прямо в чело им, вынесло длинную полосу скачущей не слишком даже и торопясь, сберегая прыть своих скакунов, конницы русов. На головы рас-терявшихся посреди поля горожан, обрушился грохот копыт, идущей, пусть и не самым быстрым карьером, самой настоящей конницы. Это был абсолютный ужас для этой со-всем не готовой, к чему-либо подобному толпы глупых горожан, обвешанных бессмыс-ленным в их положении и состоянии, бранным железом. Всадники росли на глазах, увели-чивались в размерах, становясь все больше и все грознее. Импровизированное хазарское воинство, давно забывшее с какой стороны и за меч-то держаться – прямое следствие на-личия большого постоянного войска, кинулось с криком срывать с себя доспехи и рвану-лось бежать назад, к городу. Даже облегчившись путем сброса всех доспехов и оружия, до каких на бегу дотянулись руки, бегуны они были еще те! Задыхаясь и держась, кто за бо-ка, а кто и за разрывающееся на бегу, сердце, шатаясь и спотыкаясь они бежали, боясь упасть и либо быть затоптанными своими же, либо остаться на дороге, на съедение этим диким руссам. Их догнали даже не на полпути, но мятущаяся толпа с воплями бежала по дороге запрудив всю ее по всей ширине. Князь Святослав скакавший во главе сей погони, кричал своим, призывая их умерять, сколько возможно, бег своих коней, не загоняя хазар до смерти и рубя их вполне умеренно. Надо ведь было еще на их спинах ворваться в го-род. Такой шанс следовало использовать обязательно, иначе придется брать Итиль штур-мом, теряя и время, и людей. Своих людей, добрых кметей, тогда придется разменивать на этот человеческий мусор. Так их и гнали, потихоньку уменьшая слишком большое коли-чество мечами, проводя самый естественный изо всех отборов, отбор: кто сдюжит – тот сдюжит. А кто не сдюжит – того затопчут ногами свои, или кони погони. самым удачли-вым из них достанется благодетельственный удар мечом. Поднятый передними рядами толпы беглецов, клубы дорожной пыли, скрывали конных русов от наблюдения от ворот. Со стены их, конечно, рассмотрят, но, пока сообщат на ворота, пока начнут их закры-вать… Этого им должно было хватить. Им бы только добраться до ворот, а дальше все уже окажется решено! Когда процессия подбегала к распахнутым, по случаю отъезда мно-гих горожан, воротам Итиля, толпа, устилая своими трупами дорогу, даванулась в них, сметая все на своем пути, топча людей и охрану, по дурости своей оказавшейся на пути у толпы… Сотник городской сторожи Итиля, Чамур, принял под охрану ворота непосредствен-но перед выходом импровизированной «рати» горожан, посмеиваясь со своими воинами, над этими тупыми павлинами и неумехами, увешанными самым разнообразным, пожалуй, лучше сказать, разнородным оружием. Справный воин, Чамур никогда не видал такой благоглупости. И даже не думал, что она возможна, в принципе. Он, посмеиваясь и плю-ясь про себя, выпустив все «войско», закрыл ворота и охранял свое место всю ночь, стара-ясь уразуметь, отчего же так долго нет вестей от воинства кагана. К нему подьехал один из оставшихся еще в городе тарханов, имевший право повелевать от имени кагана и каган-беки, приказав держать ворота открытыми, дабы не воспрепятствовать выезду из города тех, кто хотел уехать. Нам, мол, трусы не нужны, мешать станут только. Чамур, согласив-шись с тарханом, оставил ворота открытыми. Трусы городу во время его осады действи-тельно ни к чему. Толку с них никакого, а кормить эту шелупонь придется. Пусть уж едут, коли где найдутся дураки их принять! Но то уже не наше дело! Хоть и до первого поворо-та. Какое кому дело до этой швали? Так ворота и пребывали распахнутыми настежь, когда из-за березовой рощицы, вопя и отчаянно пыля на ходу, выскочила, изо всех сил поспешая к городу, потерявшая голову и загнанная вконец, толпа горожан, былая «рать», только вчера еще с помпой выходившая из этих самых ворот. Когда длинная змея сбегов, отчаянно суча ногами в пыли и горланя: «Урусуты, урусуты!» подбежала к самым воротам, опешивший от такой оказии сотник, узнал среди этих искаженных ужасом и паникой лиц, несколько из тех, что всегда отдава-ли ему приказы и, опытный воин, он окончательно растерялся. Все-таки он давно уже был воином при городе и при дворе. И, проведя всю юность и молодость в рядах ал-арсиев, эту свою непыльную и спокойную должность, сменного сотника при вратах стольного града, он очень ценил. А как же – и риска никакого, и прибыток в карман сыплется от взяток весьма и весьма регулярно. А прибыток то такой, что ал-арсиям тем и не снится. Сотник подумывал жениться и начать жизнь зажиточного городжжанина на покое. Хватит, побро-сала его воинская судьба-злодейка! Пора уж и отдохнуть, готовясь к старости! Вот пото-му-то эти лица сынов и родственников значительных людей и смутили сотника, лишив его воли спешно бежать вниз и запирать ворота. Ворота он начал закрывать только после того, как толпа мятущихся идиотов уже за-ткнула их напрочь, устроив там бешенную давку и дикую свалку. И не сумел закрыть, ра-зумеется. Не так это уж и просто, сдержать и отдавить тяжелыми створками ворот, обезу-мевшую от страха толпу. Паникующие горожане, в обрывках некогда богатого платья, многие уже лишившись отягощавших их доспехов, смяли его кметей, порываясь быстрее проскочить приворотную площадь и бежать назад домой. Там они надеялись укрыться от страшных руссов, преследовавших их по пятам. Они даже не поняли, что те, следуя за их толпой, уже ворвались в город и тот, из относительно надежного укрывища, немедленно превратился в тесную ловушку для всех в нем живущих. Сотник Чамур, пропуская толпу, судорожно глотал воздух, молясь Тенгри-хану, сот-ник был из простых хазар и иудаизмом отяжелен не был, чтобы за спинами этих дураков никого не было. Но сразу за ними, и сотник это вскоре увидел, разом прибавив рыси, пе-реводя ее сходу в карьер, неслась грозная конница руссов. Оглядев своих, сразу спавших с лица воев, сотник и сам пал сердцем, поняв, что руссов уже не остановить. Ворот им не закрыть никак, и в город они ворвуться, прямо на потных и пыльных раменах избиваемых ими беглецов. И начал потихоньку отстраняться от приворотной площади, скомандовав свои воям делать то же самое. Он все еще оставался им командиром. А настоящий коман-дир всегда обязан заботиться о своих воях. Ну, а что ему оставалось, несчастному, скажи-те на милость? А страшные крики уже раздавались и от реки, где пеня воду Итиля веслами, быстро врывалась в город целая флотилия ладей руссов. Воины сотника даже не попытались ме-тать стрелы в урусутов, соскакивая с надвратной ограды и убегая назад, в город. А в воро-тах, пробивая пробку из жутко вопящих горожан, ворочалась, рубя направо и налево страшная в своем порыве к ожидающему ее грабежу и добыче, тяжелая конница. Отряды нарочитых и отроков рысью расходились веером по улицам, ловя горожан и выпытывая у них, приставив клинок к горлу, где дома побогаче? С ходу начался повальный грабеж, а вскоре запылали окраины. Вои с ладей с ходу высадились на острове, где высились, укра-шая град своей безупречной кирпичной кладкой, дворцы каган-беки и самого кагана. И пошла потеха! Четыре сотни тургаудов, единственные сохранившие порядок и соображе-ние, в этом окружающем их ужасе и хаосе, попытались их защитить, но были быстро смя-ты ратниками-русами, мигом выстроивших несколько непробиваемых стен щитов и с раз-ных сторон ударивших на тургаудов. Гордые своей родовитостью, сыновья наивятших тарханов каганата, индивидуально владели своим прекрасным оружием гораздо лучше простых ратников Святослава, исключая его и боярских дружинников, но не приученные воевать строем, были сломаны его несокрушимой силой. Сломлены и раздавлены, украсив своими голыми, растерзанными и лишенными богатых одежд и дорогих доспехов, телами, весь остров. Грабеж шел отчаянный. Не грабили только слободу иноземных, в том числе и русских, гостей. На то был категорический приказ великого князя. Надо всем городом стоял ор избиваемой толпы и отчаянный визг насилуемых женщин. Такова уж участь всех взятых на щит городов. Сам же Святослав, прошел только осмотреть приемный зал кага-на, с хитрыми механихмами, украшенными драгоценным каменьем, скарбницей кагана и каган-беки, а также их личными палатами. Весь гарем и кагана, и кагана-беки был отдан на усладу воинам. Заслужили, черт побери! И теперь верещал на площади пронзительны-ми голосами. То ли от ужаса, а может и от восторга. Разве когда поймешь бабу? Ремес-ленники, проживавшие слободами, и, не догадавшиеся покинуть город, пленились, знат-ные горожане, тарханы и беки, просто уничтожались. Как рабы они бессмысленны, жир-ны, малопонятливы и не выносливы, а выкуп за них получать сейчас не с кого! Их жен и дочерей насиловали и пленили. Эти пойдут на продажу. Нетронутые, они стоили бы, по-нятное дело, дороже, но поди ж ты, останови, распалившихся и налитых похотью ратни-ков, только что сломавших тяжелый поход и несколько месяцев обходившихся без баб. Город был подожжен, и только деревянные постройки на острове кагана, ратники и дру-жинные, специально посланные князем, уберегли от огня. Зачем? Ясно стало, когда при-шли оставшиеся ладьи, привезя тела погибших в битве под Итилем руссов. Их было до двух тысяч, а наиболее славный среди них – родовой князь-старейшина Муромский, Бу-дила. Муж сей достойный, погиб, сражаясь отчаянно среди своей дружины, но, по недос-татку своей боевой подготовки и воинского умения, пал от сабли ал-арсия. А на следующий день, после восхода солнца, тела всех погибших сложили в дере-вянных постойках кагана и каган беки, одно из коих к вящему сожалению всех после-дующих поколений, оказалась личной библиотека кагана. Просто в деревянной постройке, сухой и хорошо хранящей постоянный температурный режим их было гораздо надежней хранить, нежели в каменной. Все эти здания были подожжены, унося с дымом души наро-читых и павших ратников в Вирий, к Перуну. Вместе со всеми бесценными свитками и книжной премудростью, наполнявшими библиотеку кагана. Весь следующий день, ратные князя, продавали полонянников иноземным купцам, чье имущество было столь мудро сбережено от разграбления великим князем. Оставшихся нераспроданными, пленных ха-зар, заставили разрушить в городе все то, что только не пожрал огонь накануне, в том числе и дворцы на острове, посреди Итиля, откуда было уже вытащено все мало-мальски ценное. Разрушать не строить. Подгоняемые кнутами руссов, полоняники справились с этим весьма быстро и эффективно. Два великолепных дворца красного обожженного кир-пича, обратились грудой кирпичных обломков, а над ней колебаясь в жарком мареве изо-ка-месяца, висела до самого позднего вечера густая завеса красной кирпичной пыли. При всем при этом русы, наблюдавшие за работавшими, внимательно всматривались в груды обломков, выискивая замурованные, возможно, в них сокровища. И ведь находили кое-что, не без этого! Ближе к концу работы поступили проще, объявив, что всякий, нашед-ший что-либо ценное при работах по разрушению Итиля, будет незамедлительно отпущен на волю, если передаст эту ценность, ближайшему руссу. Это сработало и в руки руссов перекочевало немалое количество золотых и серебрянных вещей с драгоценными камня-ми. К чести руссов следует сказать: полоняников, передавших им действительно ценные вещи и вправду немедленно отпускали. А что на этом теряли завоеватели? Давным-давно отвыкшие жить в степи, лишенные единственного нелицемерного помощника – коня, эти бывшие жители сановного Итиля были обречены попасться в плен к огузам, если оказы-вались на шуйном береге Итиля, к печенегам, если на одесном. И даже те немногие, кто попали в кочевья своих же соплеменников черных хазар, редко сохраняли свободу. Зачем они свободные неумехи, были тем же кочевым хазарам? Что они могли и умели? И только в том случае, когда род в кочевье оказывался вырублен и истончен до предела, они имели шанс обрести свободу и дать жизнь новым хазарам. Бывший же стольный град могучего совсем еще недавно Хазарского каганата, был в считанные дни обращен в безобразную груду развалин, где там и сям валялись неубран-ные трупы его былых жителей, чадно дымились, подчас занимаясь ярким пламенем, мно-гие пожары, а по ночас, выискивая обильную в первые дни поживу, шастало степное зве-рье-падальщики. Корма им там было оставлено предостаточно… Потом же полоняников, разрушивших свой родной город, но так и оставшихся в по-лоне, поскольку не попалось им средь развалин ничего ценного, да и где набрать ценно-стей на всю эту бездельную ораву? – просто отдали огузам. А те намеревались, не мудрст-вуя лукаво, отогнать пленных в далекий Хорезм и Хорасан, где цены на рабов все еще ос-тавались высокими, поскольку до них еще не дошли отблески итильских пожаров и сверхобилие предложения товара на хазарских рабских рынках. Печальным было это ше-ствие, вначале сквозь благодатную заволжскую степь, а потом и через прокаленные солн-цем среднеазиатские пустыни. Далеко не все добрались до конечной цели путешествия. И никто не знает, не там ли сгинул и главный хронист великого кагана хазарского, высоко-умный итильский раввин, известный в тогдашнем образованном мире талмудист, Исайя бен Моисей? Или же он был убит накануне, во время истребления тургаудов на острове, где помещались дворцы кагана и каган-беки, где он и работал? Может, вступился сдуру за какой-нибудь свиток и был походя зарублен разгоряченным ратником-руссом. А может, его выкупил кто-либо из купцов? Хотя, зачем он им, такой старый и немощный, пейсатый еврей? Слабый и ни к чему реальному не приспособленный. В любом случае, больше его перо нигде себя так и не оказало, замолчав навсегда. Сами же русы, перевезясь всем вой-ском через Итиль, приготовились идти на Саркел. На сей раз не совсем так, как обычно хаживал Святослав – налегке. Нет они гнали с собой легкие обозы на которых везли запас продуктов для перехода пеших от Итиля до Саркела, а также спешно сколоченные в Ити-ле лестницы, для взятия Саркела штурмом. В Итиле Святослав озаботился поисками чер-тежей Саркела и без труда нашел таковые, имея при себе и развернутое описание града и крепости. Информации, чтобы быстро выработать и начать исполнять план решительного и быстрого штурма Саркела, у великого князя было предостаточно. САРКЕЛ, 964 г. Гарнизон Саркела каган-беки Хазарии Иосиф все-таки увеличил, перед самой вой-ной, доведя его почти до 500 воинов. Он послал туда две с небольшим сотни отборных итильских тургаудов еще весной, опасаясь нашествия ратей Святослава, именно с захода солнца. Однако, усиление это он продолжал считать все это еще недостаточным, чтобы надежно осадить у его муров , ражие до боя и добычи, Святославовы рати. Как же ка-ган-беки обрадовался, когда тот и на самом деле, как и грозился ранее, весной пошел в вя-тичи. Сие ведь тоже был поход враждебный Хазарии, вятичи исправно платили дань, по-лагаясь всецело на хазарскую защиту и заступу. Но эти несчастные мелочи вельми мало сейчас манили и заботили каган-беки – не до них ему было! Слава великому Яхве, что этот взбесившийся пардус урусутов, Святосляб, прыгнул вначале на вятичей! Там он, ско-рее всего, провозится долго. Может и не один год. Только времени и ему, каган-беки, терять все равно не стоило, помнил Иосиф бен Аарон, насколько скор был великий каган урусутов во всех своих походах. И это его за-метно страшило! Но поначалу он все равно сильно порадовался, считая поход в вятичи, серьезной ошибкой Святосляба, результатом его молодой незрелости. По его зрелому размышлению, бросаться тому следовало совсем не на вятичей – на каганат! Куда бы от него ушли, те вятичи? Землей живы и бросить ее не могут вот так вот, за-просто. Время же он всяко на них потратит. Правда, сейчас уже, каган-беки так не радо-вался, внезапно осознав, что князь руссов сможет провести этот поход в своей блиста-тельной и, как всегда, стремительной манере. Его соглядатаи из купцов и прижившихся в Киеве евреев, регулярно доносили, какую огромную силу собрал киевский каган. Каган-беки Иосифу, все едино, предстояло решать непраздный для него вопрос, куда и как об-рушится князь-пардус со своими воями сразу после вятичей. Собранная рать бездельни-чать не может, инако она просто развалится, исчахнет, прекрасно знал Иосиф. И еще он прекрасно осознавал, насколько его каганат, кагана Иосифа, своего тезку, он рассматривал лишь в качестве ритуальной, обрядовой фигуры, каковой тот, по сути, и являлся, мешает развитию торговли урусутов с востоком, куда рвались со своими товарами купцы урусу-тов, начиная с времен первых князей Рюриковичей, ощутив внезапно, за своей спиной их поддержку и защиту. Зная руссов, как отменных воинов, храбрых, доблестных и невероятно терпеливых, а князя Святосляба, как несравненного полководца и воеводу, Иосиф прекрасно понимал, насколько сие опасно для Хазарского каганата, допрежь всего. Но, похоже, он даже еще не догадывался, насколько же это опасно на самом деле! Настоящий уровень опасности для каганата, он осознал, только, когда уже отправившись в Шаркил , остановился на короткий отдых у своих кочевых родственников, в забытом и глухом степном кочевье, примерно на полпути к Шаркилу. Там его и догнал запыхавшийся и изнуренный непрерывной скачкой, гонец из Итиля. Он поведал изумленному каган-беки, что поразительный и непонятный, но весьма блиста-тельный и бесподобный, князь-пардус Святосляб, уже спускается вниз по Итилю, с полу-ночи на полдень. Через вятичи и Булгарию, с немалой ратью, целясь явно на город Итиль, великолепную столицу Хазарского каганата. Булгарский хан, верный вассал кагана при-слал о том кагану-беки письмо, где извещал о намерении Святосляба атаковать Хазарию. Теперь Иосифу все становилось понятным. Святосляб, проклятый гой, сумел-таки обма-нуть их, как нищих дураков у выхода из синагоги, в день шаббата. Усыпив их бдитель-ность, заставив ожидать себя и сосредотачивать основные усилия по продиводействию нашествию, именно с захода солнца, сам же атаковал, зайдя скрытно, с полуночи. Воисти-ну князь-пардус, он и подобрался к своей жертве как и положено пардусу, укрытно и тихо, былинка не шелохнется, по-кошачьи. Сейчас же ему остался решительный и выверенный последний прыжок. При каган-беки было чуть более пятнадцати сотен ал-арсиев и около десяти сотен тургаудов. Сила немалая, она могла быть потребной при сражении со Свя-тослябом. Посаженная в Шаркиле, она гарантировала бы последний от взятия его штур-мом даже и всей ратью Святосляба. Он намеревался развернуться и идти к Итилю, оставив Шаркил на потом, когда ему сообщили, что и Шаркил уже осажден, дикими ордами двух печенежских ханов, Радмана и Кури, растрепавших перед этим вдрызг и пополам кочевья хана Кучуга, которого каган-беки надеялся видеть своим подручным и наемником на службе каганату. Хазары, осажденные в Шаркиле, просили о помощи, слообщая, что сво-их сил для надежного удержания стен крепости, даже против одних печенегов, у них не-достаточно. Как будто он этого не знал и не понимал ранее. Но надо было все-таки воз-вращаться в Итиль. Там сейчас решалось все! В Шаркил же его уже, наверное, не пустят. А в стольном Итиле, судя по всему, начиналась паника, суета и всеобщий хаос. Некому было принять на себя все бремя власти, а без твердой руки и прочной власти, государству немочно, особливо, егда враг ворвался на его просторы. Враг могучий и победоносный. Что каган сможет остановить Святосляба без него, Иосиф не верил, как не был он нис-колько уверен, что сможет сделать это и он сам, великий и могучий каган-беки великой Хазарии. Прошли те времена, когда каганами были исключительно члены династии Аши-нов, степняки, знавшие свой народ и его боевые способности, все поголовно толковые полководцы и воеводы, непосредственно от рождения и пеленок. Нынешний каган, пла-менный проповедник иудаизма, способен лишь вести заумную переписку, да плакаться повсеместно, пропала, мол, утрачена навсегда, настоящая ученость в Хазарии. Не восцве-ла, де, она пышным цветом настоящей высокой учености! При вести о нашествии ратей Святослябовых, кагана может и вовсе трусливая буесть обуять, укрываться кинется. Правда в стольном граде был еще один грамотный воевода – визирь ал-арсиев Ахмад ибн Куйа, но и сражаться ему придется с, возможно, лучшим воеводой этого мира – великим каганом урусутов Святослябом. Сам каган-беки Иосиф считал себя воеводой достойным, опытным и умелым, только вряд ли и он сам сравниться с этим Святослябом и его дарованием. Не считая нужным лгать себе самому, Иосиф честно в этом себе признавался, но, конечно же, никогда и нигде не сказал бы об этом на людях. Зачем бы это? Его подданные и так не слишком крепки в коленках. Уже полностью осознав, насколько же каган русов переиграл их со всем их хвале-ным великолепным войском, в самом зародыше этой кампании, каган-беки надеялся толь-ко на то, что больше не позволит ему себя обмануть. Надеялся и колебался. По всему – надо было возвращаться в Итиль, бросая Шаркил, в надежде, что Святосляб больше не придумал ничего замечательного, и Шаркил выстоит, не падет в жадные длани не слиш-ком способных к осадам и жарким приступам, печенегов, пока они станут тягаться бранно с руссами, на подходе к Итилю. А если даже и падет – выбирать то ему не из чего! Однако возвращаться в Итиль с 2500 воинов ему не хотелось. А если проскочить-таки к ясам и нанять их в войско не торгуясь, быстро. Пусть и дорого встанет, главное ко времени бы! Натура каган-беки уже переживала, плакала о деньгах, что ему придется заплатить тем аланским вождям, жадность коих он сведал слишком хорошо в прошлом. Понимал он, ко-ли нанимать касогов и ясов без длинных торгов и уговоров, те, поняв, что Хазарии пуще всего встало, по стоимости своей, время, спросят с хазар настоящую цену, поняв, как же на самом деле боится каган-беки этого нашествия руссов. А и не дать, запрошенную ими цену, встанет нельзя, как бы те дикари, сговорившись у них за спиной, не выступили за-един со Святослябом, принявшись вгрызаться в Хазарию с другой стороны. Хорошо бы, конечно, нанять хотя бы касогов, и вернуться в Итиль во главе 7 – 8 тысячного войска, да еще те две с половиной тысячи, что и сейчас при нем. Это было бы здорово, и очень по-лезно. Тогда, возможно, он сумел бы уравновесить то, что Свендосляб выиграл еще при планировании этого похода, загодя обманув хазар, скрыв истинное направление своего вторжения. Причем ведь как хитро скрыл, грязный гой! Никто в каганате даже не рас-сматривал возможность его нападения с полуночи. Это направление всем представлялось довольно-таки надежно прикрытым Булгарским ханством, во главе с надежным вассалом Алмушем, несмотря на его магометанство и явное стремление обрести независимость от каганата. Но все рассчитывали, что разгромить сходу такое большое владение, имеющее солидную воинскую силу, невозможно. Любому, пришедшему с полуночи, придется там повозиться, теряя время и темп наступления. А все, что теряет враг, наоборот, выигрывает тот, кто подвергся его нападению. Это была для Иосифа бен Аарона аксиомой. И, как он не спешил, не остановиться в своем родовом кочевье, оказавшемся на его пути, он не мог никак. Но внезапно, его родовое кочевье, практически беззащитное, рас-полагавшее всего-то двумя сотнями легкоконных воинов, было атаковано со всех сторон печенегами. Дикие степняки налетели на остановившееся на дневку кочевье, словно степ-ные взбесившиеся волки. Хорошо еще тургауды, пользуясь великолепной прочностью своих прекрасного качества доспехов, быстро выстроили небольшое каре . А каган-беки с ал-арсиями, намереваясь быстрыми ударами из-за их спин, растрепать печенегов и вы-рваться из их кольца, к Итилю, принялся их атаковывать, раз за разом отходя за спины ка-ре, чтобы перегруппироваться и привести в порядок, свою потрепанную боями с печенеж-скими мергенами, конницу. Позади у него его дальняя кочевая еще родня-язычники быст-ро и суетливо сплачивала давно уже проржавевшими, от долгого неупотребления цепями, свои кибитки в обычный для степняков, но уже подзабытый хазарами, проживавшими во внутренних степях своей степной родины, в их постоянной, обезопашенной силой кагана-та, беспечности, прочный стояночный курень. Тургауды, понеся немалые потери, с великим трудом отступили туда, под защиту кибиток, втаскивая с собой и своих раненых. Он же снова попробовал атаковывать пече-негов с тяжелыми ал-арсиями, рассчитывая их растрепать, лишив воли и замысла. Идея была неплоха, только каган-беки не учел величину преимущества печенегов в числе. А было у них почти 10000 мергенов. К тому же их ханы, Радман и Куря прекрасно знали, кого они здесь застали, равно, как знали и о находящейся при нем казне. Разговорился с ними один из вытащенных арканом из тесноты строя тургаудов, обсказав хазарам перед смертью, все что знал. Винить ли его? За что? За то, что мужик, спасаясь от страшных пы-ток каленным железом, в скорой смерти, сдал степнякам все что знал? Это может сделать только тот, кто сам когда-нибудь оказывался перед таким выбором и выдержал. Хотя что-то нечасто доводится слышать о таких героях. Иные таким правом не располагают совсем! Первая же атака ал-арсиев, ударивших из-за сплотившихся в тесный курень кибиток, была совершенно неожиданной для печенегов и привела к отчаянной рубке, едва не по-зволив сразу прорвать осаду, опрокинув и погнав вспять нападающих. Каган-беки отчаян-но рубился со степняками, среди своих воев, невзирая на свой уже не малый возраст и был ранен в бок, хотя добрая броня, на этот раз, избавила каган-беки от гораздо больших не-приятностей. Но печенеги-мергены, внезапно узнав от плененного ими ал-арсия, о казне каган-беки, обезумев от алчбы, не обращали внимания на собственные потери, а только усиливали и усиливали нажим на тургаудов. Они осыпали их стрелами издали, ал-арсии им отвечали, меча стрелы по-над головами тургаудов, и в промежутки меж кибитками, но печенежские ханы могли позволить себе отдавать 3-х своих мергенов за одного ал-арсия, или тургауда. И все равно, остались бы в прибыли. Правда, если бы те 2000 мергенов, что еще оставались у стен Саркела, прознали бы о казне, они бросили бы все их затеи с осадой крепости, явившись на место сие, безо всяких колебаний. Раненый каган-беки уже с тру-дом мог сидеть в седле. Спешившись, он сел на кошму, постеленную на траве, а четыре ал-арсия уселись рядом со своим повелителем, прикрывая его своими доспехами от слу-чайных стрел и вздымали над его головой свои щиты. Они все еще ждали и верили, что каган-беки проявит свою всегдашнюю сметку и распорядительность, и вытащит их всех из сей беды. Прикрыть его, давая обдумать все случившееся, было уже необходимостью, по-скольку печенеги принялись метать стрелы по крутой траектории, в надежде ранить или убить как можно больше людей и лошадей. Погибло уже более сотни тургаудов, а печене-ги, сменяясь по сотням, продолжали неизменно и пребольно стегать их колючими стрела-ми. Доспехи у тех были зело хороши и надежны, но стрелы, сыпясь дождем, все-таки на-ходили в них, со временем, недостаточно прочные сочленения. Важно только, чтобы по-паданий стрел было как можно больше. А вот это условие печенеги выполняли старатель-но и аккуратно. Стрелы свистели и били тургаудов, а ал-арсии били из луков у них над головами, выцеливая крутящихся в пыли, вокруг куреня, всадников, но дело шло уже к ночи, хотя, по летнему, темнело и неторопливо. Может, хотя бы под покровом темноты им удастся выскользнуть из кольца мергенов? Сотники ал-арсиев потребовали у каган-беки идти с приходом ночи на решительный прорыв, справедливо полагая, что еще одного дня под дождем стрел, им уже не пережить никак. Метать стрелы прицельно ночью гораз-до сложнее чем днем. Может быть, лучшая вооруженность и боевое мастерство ал-арсиев и тургаудов, дадут им шанс уйти. Чего им ждать оставаясь здесь, у жалких этих кибиток? Только смерти! О кочевых хазарах, хозяевах кочевья, где их застали печенеги, никто уже не думал и не вспоминал, хотя и были они все родственниками самого властительного ка-ган-беки. Да и были они уже, к этому времени, почти все мертвы. Требования сотников было облечено в недопустимый, в общении с вельможным каган-беки, тон требований и угроз. Но Иосиф ибн Аарон, занятый решением иных проблем, на это как-то не обратил внимания, а, может, просто предпочел не заметить тона вовсе. Не до того ему было! В его положении это становилось уже второстепенным, если не третьестепенным, вообще. Ио-сиф, подумав, согласился. Он не был уверен, что дотянет до Итиля живым, но в том, что так вот, просто ожидая чего-то, неведомо чего, под стрелами подлых печенегов, погибнет еще быстрее, уверен был вполне. Погибнет глупо и задарма, безо всякой пользы для кага-ната. Какую пользу принесет он, раненый, даже и прибыв в Итиль, он попросту не заду-мывался. Тем более, что никто из них не знал о том, что битва между ратями великого князя и кагана, уже состоялась и проиграна хазарами совершенно и окончательно. Каган Иосиф, тезка каган-беки, бежал, скрываясь в волжских плавнях, а Святослав, ценя свое время, ринулся к Итилю, с намерением взять его с ходу. Но сбеги из взятого руссами стольного града каганата, еще не достигли степи. Да и как бы они пробились к обложен-ному печенегами напрочь кагану-беки? Тургауды запрягали лошадей в кибитки кочевников, расцепляя цепи и кладя в них своих раненых. По законам степной войны их, вообще-говоря, полагалось бросить на про-извол судьбы. Однако, каждый, ставя себя на их место, надеялся, что о нем, буде и его ра-нят, тоже позаботятся товарищи. И продолжали подготовку к прорыву. Но и печенеги ви-дели эту подготовку, не могли они ее не видеть, и, надо быть, понимали, к чему это все! Степную войну воевать они не дураки были! Всю жизнь воевали, в том числе и со своими братьями-степняками. Каган-беки решено было усадить в кибитку, где везлась казна, точ-нее, та ее треть, какую он взял с собой из Итиля, для поднаема войска. Кибитка была крепка и, укрепленная и окованная многими стальными полосами, несколько тяжеловата, пожалуй. Зато борта ее стрелам печенежским ять не получится. Вместе с каган беки ту-да же забрался и старый еврей-казначей Иегуда, которого он взял с собой из Итиля, для правильного оформления своих ожидавшихся денежных операций. Каган-беки во всем ценил больше всего порядок и законность. А этот Иегуда был из лучших и давно уже по-пался на глаза вельможе и властителю. Ну ладно, когда уж вокруг все беззаконно, пусть хотя бы видимость ее сохраниться и останется связана с его именем. Темнеет в начале лета повсегда поздно. Но вот пришла долгожданная ночь, едва до-ждав темноты, тургауды и ал-арсии окружив расцепленные кибитки, ринулись на прорыв, и тихая ночь, внезапно наполнилась, вначале скрипом и конским топотом, потом же гром-кими криками, звоном и скрежетом, хохочущей в боевом оргазме, стали, звонким трень-каньем по защитным перстатицам, спускаемых лучных тетив, воплями гибнущих, стонами раненых и командами начальствующих. Какофония случилась та еще! Вскоре хазары убе-дились, что идея ночного прорыва была далеко не из самых лучших идей. Хотя, какие уж тут идеи! Только они успели двинуться во тьме, как волки-мергены, словно они обладали ночным зрением, осыпали ал-арсием и тургаудов, тучей, пусть и слепых во тьме июньской ночи, но пребольно жалящих стрел, летевших очень и очень плотно. Визжали раненые лошади, вскрикивали люди, громко чавкала под нековаными копытами степных коней, слегка размокшая от недавнего дневного дождя земля. Каган-беки Иосиф лежал в глубо-ком ящике кибитки-скрыни с казной, прислушиваясь к частому тупому перестуку стрел, вонзающихся в толстые деревянные бока, крепко слаженной повозки. Рана, полученная им днем была не тяжела, чья-то сабля, отодвинув защитную стальную пластину пояса, скользнула по ребрам, рассекая кожу и мясо мышц, выпустила много крови. Она достав-ляла неимоверные страдания, но внутренних органов точно не коснулась. Будь бы он дома в Итиле, каган-беки бы поручился, что через неделю – две, уже встанет и окажется снова способным сутками скакать в седле, поспевая повсюду. Не без помощи своего лечьца, гораздого врачевать раны и травмы, конечно, но вста-нет. Перевязывая каган-беки, ал-арсии сняли пояс с бляхами, дополнительно защищавши-ми поясничный отдел его крепкого еще тела. Но чешуйчатый панцирь, набранный на ко-жаную основу, назад опустить не забыли. Оставили при Иосифе и его богато украшенную саблю, изделие лучшего хорасанского мастера. Тяжелая тряска повозки по буграм и впа-динам степного покрова, доставляла каган-беки сильные страдания, а еще он слышал, как хрипло и надсадно дыша, бежали рядом с кибиткой держась за ее борта, пешие тургауды. Тяжело им в их громоздких и тяжких бронях. Внезапно впереди жутко закричала от боли лошадь, наверное подстреленная шальной или прицельной стрелой, и кибитка, дернув-шись и перекосившись, встала. От этого рывка яркие цветастые круги, заполнили все поле зрения Иосифа. Снова случилась суета снаружи. По выкрикам и кромешной ругани сна-ружи, каган-беки понял, что тургауды суетливо выпрягали погибшую лошадь из кибитки, впрягая туда другую, из под убитого ал-арсия. С периферии бегства уже доносился скре-жет сталкивающихся в рубке сабель и крики сражающихся. Стрела проскользнув в кибит-ку, вонзилась в живот казначея, взвывшего сразу от яростной боли. Еще одна стрела от-скочила от его кольчуги. Срезень, осмотрев ее долотоподобное острие, сказал себе каган-беки, оттого и не пробила его брони. Короткая вспышка схватки впереди и щелканье те-тив по перчаткам, крики, визг дерущихся меж собой боевых лошадей. И натужный, гнуса-во-пронзительный вой печенегов. Такова была музыка этой ночи. Ближе к утру казначей Иегуда, со стрелой в животе, смертельно утомивший каган-беки своим почти непрекра-щающимся визгом и воем, уже только хрипел, не имея возможности, наверное, визжать и кричать, а схватка впереди и по бокам успокоилась. Скрежет сталкивающейся стали и боевые выкрики сражающихся, доносились только сзади. По бокам повозки что-то тер-лось. Каган-беки раздраженно и повелительно призвал кого-нибудь заглянуть в кибитку. Заглянули два усталых и спавших с лиц тургауда в сильно помятых доспехах, Иосиф спросил, что происходит? - О повелитель, грязные печенеги загнали нас в плавни. Всю ночь мы дрались с ни-ми, многих перебили, но и наших много пало, особенно ал-арсиев. Командиры совещают-ся, не понимая что нам делать дальше! Надо бы переправляться через реку, а как? - А что за река? Скрипя зубами от боли в растревоженной ране, спросил высокопоставленный воево-да. - А шайтан ее знает, блистательный! Какой-то дурацкий приток Итиля, кажется! Очень вовремя, иншалла ! - Выбросите из кибитки эту падаль, бывшего казначея и передайте командирам мой приказ - выбираться отсюда! Они что не понимают совсем, куда забрались? Сейчас пече-неги подожгут сухие плавни и изжарят нас всех как куропаток в степном пожаре! - Нет, повелитель, жечь нас он не будут! Мы тоже этого боялись, пока не допросили одного из них, пойманного арканом. Он сказал – печенеги знают о казне и боятся ее по-вредить, потому они и ночью не стреляли огненными стрелами по кибиткам. Правильно, решил про себя каган-беки, все правильно! Знают, конечно же, знают! Они ведь тоже захватывали пленных! Оттого и лезут на них, как на открытый буфет. Но тут снова все покрыл громкий треск камыша и жуткие крики дерущихся, а также жесткий скрежет стали. Печенежский победительный клич-вой нарастал со всех сторон. И все больше хазарских глоток молились вслух Аллаху (ал-арсии) и Яхве (тургауды), или взывало просто к небу, Тенгри-хану и Умай. Вспомнили, когда прижало, бывшие язычни-ки веру своих дедов, изыскивая, в свой последний час, ее помощи. Нашли и напали, понял каган-беки. Да нашли и напали, заставив хазар принять их последний, смертный, бой. Только страшный это был бой. Схватка в рассыпном строю была страшна своей не-правильностью, бессмысленностью и непредсказуемостью. Гораздо более искушенные в одиночном фехтовании, профессиональные воины ал-арсии и тургауды, продавали свои жизни страшно дорого, за две – три жизни мергенов взамен. Но и сами гибли, гибли, гиб-ли… Вскоре бой уже и вовсе распался на отдельные схватки, где тургаудов и спешенных ал-арсиев, отлавливали арканами, собирая в большую кучу. Зачем? Скоро, наверное, уз-нают! Толпу пленных потащили к стаскиваемым в кучу со всех сторон связкам пересо-хшего тростника, связали и повалили на эту кучу и обложили такими же связками с боков и сверху, а потом просто подожгли. Жуткий вой горящих заживо хазар, летел над всеми плавнями, но его легко перекрыл радостный вопль печенегов, отыскавших, наконец, ки-битку с казной каган-беки. Схватив лошадей под уздцы, печенеги на рысях вытащили ки-битку из плавней, почти вынеся ее на руках. А те из них, кто подносил и подбрасывал охапки сухого камыша в смертный костер ал-арсиев и тургаудов, побежали толпой на бе-рег, где уже остановили кибитку, готовую к предстоящему грабежу. Первый же сунувшийся в нее печенег, сын хана Кури, громко вереща отшатнулся и упал навзничь, раскинув руки с залитой кровью косой мордой. Это каган-беки воткнул ему в лицо свою прекрасно отточенную саблю. Степняки сунулись в кибитку толпой и, потеряв еще одного, может, двух, вытянули престарелого и потерявшего сознание от чрезмерной тщеты своих последних боевых усилий, раненого каган-беки, на солнечный свет. Толпа степняков радостно взвыла, а хан Радман, размахивая саблей, некогда принад-лежавшей каган-беки, уже приказал разорвать того лошадьми. Знал хан, что делает, еще как знал! Ради такой забавы, мергены даже отложили грабеж казны, подводя лошадей и привязывая к ним ноги и руки несчастного Иосифа ибн Аарона, спешно избавленного от его дорогой брони. Казну, воспользовавшись минутной замятней простых мергенов, не-медленно окружили подручные мергены-телохранители обоих ханов, предупреждая ее возможный грабеж своими же простыми мергенами, теми кто из стойбищ. Дети одного народа, они были дальше друг от друга в этот миг, нежели люди самых разных рас. А все плавни, сплошняком, уже полыхали костром. Поодиночке оттуда выскакивали, жутко воя, голые в обгоревших остатках одежды, латы с них сняли еще перед экзекуцией, обожжен-ные хазары, чьи путы перегорели в костре. Этих милостиво секли стрелами, смеясь над их мучениями. Остальные, надо быть, сгорели заживо, или, что, пожалуй, скорее, милосерд-но задохнулись в дыму. Привязав каждую руку и ногу каган-беки к отдельной лошади, степняки стали медленно разводить их. Медленно, сдерживая, но неуклонно, временами приотпуская и давая перехватить дух, не доводя до спасительного для полоняника, боле-вого шока, каковой был способен кардинально облегчить судьбу бывшего каган-беки. Страшный хруст костей и дикий вой Иосифа сопровождали эту экзекуцию. Почувствовав жуткую боль в паху и в плечевых суставах от выворачиваемых голо-вок суставов и разрываемых связок, каган беки успел еще жутко заорать, но его разум ми-лосердно погас, убитый шоком, мгновенной болью, остановившим и его сердце. Как были вырваны из его стареющего уже тела ноги и руки и как его жалкие обрубки потащили по степи испуганные, взбрыкивающие, лошади, Иосиф уже не слышал, не чувствовал и, тем более, не зрел. Не зрел он, как дерясь меж собою и убивая друг друга, степняки рвались к его казне, с трудом остановленные свирепыми мергенами-телохранителями ханов, взяв-ших ее под свою трепетную опеку. Не зрел он, как едва не подрались ханы Радман и Куря из-за его сабли и ножен, а также богатого кинжала прекрасной дамасской стали, коими, пользуясь неразберихой и сумятицей, успел завладеть Радман. И только его напоминание хану Куре о Святославе, которому лучше поднести их в подарок, чтобы он не потребовал у ханов своей доли в казне, предотвратило новую свалку. Куда более умный от природы Радман, таки обдурил хитрого, но и очень недалекого, как и все хитрецы, Курю. Победа над хазарами печенегам далась совсем не даром, они потеряли почти 5000 своих мергенов, а большая часть оставшихся в живых были по-разному попятнаны сабля-ми, бердышами и стрелами тургаудов и ал-арсиев. Оставшиеся, примерно 5000 мергенов, окружив доставшуюся им богатую казну, боясь ее выпустить из своего поля зрения даже и на несколько мгновений, поехали вслед за своими ханами к Саркелу. Позади сей процес-сии, понуро брела лошадь, волоча по степной траве, за единственную оставшуюся ногу, окровавленное тело каган-беки Иосифа, вернее, то, что от него осталось. Кто-то из степ-няков, воровато оглядываясь вокруг, перерубив вервие аркана, освободил коня, от его страшного бремени и немедленно присоединил его к своей добыче. А жалкие останки бывшего повелителя всей Хазарии, человека объем власти которого, мог, порой, посорев-новаться с объемом власти базилевса-автократора империи ромеев, остался просто ва-ляться посреди степи, становясь добычей волков и летающих падальщиков. Тело сие, как бы символизировало собой всю тогдашнюю Хазарию, такую некогда могучую и такую ныне жалкую. Саблю каган-беки, всунув ее, от греха, в богато изукрашенные каменьем ножны, хан Радман вез поперек седла лично, завернув в запасной халат, не доверяя воро-ватому и хитрому, как хорек, хану Куре. Но, примирившись на том, что она станет умиро-творяющей жертвой Святославу, ханы мирно беседовали: - Только я не поверю, брат Радман, что князь-пардус забудет нам казну, даже после нашего ему дара! Уж больно жирна добыча! Не перекроет ее дар! - Добыча жирна, брат Куря, это правда! И дар наш никак ее не перекроет! Вот только и Свендосляб из разграбленного руссами Итиля придет не пустым! Ты представляешь сколько всего там было? - Да уж, брат Радман, было там раз в десять больше, чем здесь у нас! - В десять? Не смеши меня, брат Куря! Итиля никто и никогда не грабил со времен его основания! Там, может, в сотни раз больше, чем здесь! - В сотни? Тогда мы с тобой явно в большом проигрыше брат Радман! Загораясь своей обычной и неукротимой алчбой, перекрывавшей зачастую даже его хитрость, вскричал хан Куря, но Радман его успокоил: - Нет, брат Куря, мы не в проигрыше! Здесь было считай третья часть казны, а ведь по условиям нашего соглашения со Свендослябом, нам принадлежит только четверть от захваченного. - А сколько они взяли в Итиле, хан-брат Радман? Ты считал? - А ты считал, брат Куря? И можешь доказать, что больше от трех четвертей? А сколько мы взяли на тех печенегах, каких побили, идя сюда? Князь руссов может ведь и это включить в счет и будет прав! - А то, что они взяли у булгар? - Гонец от князя сказал, что с булгарским ханом Алмушем-эльтебером они не рати-лись. Значит, скажет Свендосляб и добычи нет! Алмуш просто позволил им пройти его землями, не потребовав ничего взамен! И тем самым купил свою независимость от раз-громленного ныне кагана. - Хитрец! Ладно, брат Радман! Когда мы поделим нашу добычу и как? - Я думаю, брат Куря, придя под Саркел. Всю казну мергены из личных чамбулов ханов, наиболее боеспособные и меньше всех иных пострадавшие в боях со свитой каган-беки, зане их оружие и брони были на-много лучше, чем у обычных мергенов, сразу взяли под охрану, отогнав своих жадных до бесконтрольного грабежа простых сородичей, печенегов из кочевий, более всего и полег-ших в этих сражениях и ночью и двумя днями до этого. С собой ханы взяли поровну мер-генов, по уговору, но мергенов Кури, хуже вооруженных чем мергены, менее жадного по отношению к своим соплеменникам, хана Радмана, легло едва не в полтора раза больше. Спорить ему было не с руки, уж очень велик был шанс проспорить. А ведь под Саркелом это неравенство ханов еще больше возрастет. Более могущественный Радман оставил там почти 4000 своих мергенов, а Куря едва 2000. Приходилось соглашаться. Правда, Радман имел в степи славу справедливого в дележе хана и Куря имел весьма твердую надежду, что если его и обманут, то не слишком значительно, но все же предпочел уяснить до кон-ца сложившуюся ситуацию: - А как, ты мыслишь, брат Радман, станем делить? - По числу мергенов, как обычно, брат Куря! - Тех, что остались сейчас? С замиранием сердца спросил Куря, полагая, что вот оно, именно здесь и скрыт-то обман, ведь во всех без исключения боях этого похода он терял много больше Радмана: - А ты как полагаешь, брат Куря? - Я полагаю, брат Радман, надо делить по тем мергенам, что начинали поход! Радман сразу и уже давно понял, к чему клонит Куря, но ссориться с ханом, пусть и был тот несколько слабее его самого, считал для себя пока не с руки. Он хорошо знал дья-вольску мстительность Кури, понимая, что тот, промолчав на сей раз, потому что слабее, мстить станет, паскудя исподтишка, по женски. Подло и по мелкому: - Хорошо, брат Куря, действительно у нас всегда было так принято, так и поступим на сей раз! А про себя подумал, если бы ты, хан Куря, меньше жадничал на оружие своим ни-щим мергенам, такие бы вопросы и не вставали. Обрадовавшийся такому, уже никак им не жданному выигрышу, Куря, сам он ни за что бы не уступивший в таком разе и при таких обстоятельствах, поспешил перевести разговор на иную тему: - А когда думаешь, брат Радман, Святосляб будет под Шаркилом? - Дел у него в Итиле не мало, брат Куря, только и ходит он быстро, словно летает! Думаю скоро! Не завтра, так послезавтра! И замолчали ханы, привычно трясясь в седлах, погрузившись каждый в свои думы. Так они молча и ехали до самого вечера, словно сторожа друг друга, пока на горизонте не показался разъезд из мергенов Кури, дальняя сторожа печенежского стана. Значит, вскоре после полуночи, они будут на месте. Весь следующий день ханы хлопотливо и тщательно считали, а потом и делили каз-ну. После, довольные разделом, праздновали его со своими беками. Радману было отчего радоваться. На подсчете казны он скрытыми и хитрыми обсчетами и обвесами отыграл у жадного, но и туповатого хитреца Кури, изрядную долю казны. Незаметно и без свары отыграв то, что уступил тому накануне. Праздничный пир прошел весело и обильно. Ку-ря-то, не подозревая об отыгрыше Радмана, тоже был в великолепном настроении, пола-гая, что обманул умного и горделивого соотечественника, гораздо более удачливого, обычно, в своих делах. Хазары в крепости сидели тихо, не высовывая носа наружу. Ждали каган-беки. Для того, чтобы их «порадовать» окончательно, печенеги, глумясь, перебро-сили через стену отрубленную накануне голову каган-беки. Пусть знают хазарские соба-ки, что доблестные волки-мергены загрызли их вожака и не ждут помощи уже ни от кого. Сговорчивее станут. А еще через день, после счастливого окончания раздела, ханы встре-чали поспешающую к Саркелу рать Святослава. Великий князь взял с собой только 3000 конницы и 7000 пехоты. Шел, как обычно, без длинного обоза, налегке. Почти бежал. Ос-тальное войско под командованием Свенельда осталось охранять добычу и ладьи. Князь пока еще не знал, как с ними лучше поступить. Он рассчитывал взять Саркел и перевести сюда всю несметную добычу на временное хранение. Саркел был хорош. Крепость из обожженного желтовато-коричневого кирпича, че-тырехугольная размерами в 130 на 100 саженей. Мощные стены высотой в 7.5 – 8 саженей имели по углам четыре мощные башни. Изнутри город был разгорожен такой же стеной на две части. В местах вхождения разгораживающей стены во внешние стены крепости, также имелись башни, несущие опору разгораживающей стены. В одну отгороженную часть со степи вело два входа. Иная, выгороженная особой стеной часть крепости, входов с поля не имела совсем, только изнутри крепости. Град сей стоял в излучине Дона, на до-вольно высоком холме, господствовал над местностью. Гарнизон крепости, усилиями по-койного ныне каган-беки, составляли 500 хазар-земледельцев, населяли град хазары, евреи и огузы. Стояли там, гости и купцы, большей частью ромейские, остановившиеся в крепо-сти передохнуть и спознавшие там о войне, пришедшей в степи Хазарии. Кто ж войной расторговаться пытает счастие? Глупо то! Вот они и прервали свои походы на середине, раздумывая, не лучше ли им, пока сие вообще возможно, вернуться по Дону в Крым, где было пока еще тихо и где владычествовала империя. Их хеландии стояли, причаленные у косы, на которой и возвышался Саркел. Подошедшие ко граду пацинаки , их не пугали, как не пугали они и живущих в Саркеле хазар. Ведали те бо – не взять степнякам самим их твердыню, не та у них сноровка и хватка. Гибель каган-беки, о коей, после памятного переброса его усекновенной главы, известились все в крепости, конечно, не придал весе-лости осажденным, но сама по себе еще и не удручила их сугубо. Слов нет, с каган-беки Иосифом, добрым и умудренным опытом и годами, воеводой, было бы намного надежней, тем более, что тот вряд ли пришел бы в одиночку, наверняка привел бы с собой еще сколько-то воинов. Запасы продовольствия, собранные в Саркеле были зело изрядны, зане каган-беки готовил град-крепость к долгой осаде, сдерживающей своими стенами воинст-во Святосляба на его пути в хазарские степи и к столице каганата. Кто ж мог представить, что попадет опытный и дальновидный воевода, аки кокот какой, в ощип и погибнет, по-губив и себя и воев своих, безо всякой пользы. Теперь им всем следовало только ждать, ничего не предпринимая. А и что ты предпримешь с полутысячей разношерстных воев? Ознакомившись с крепостью по рассказам, чертежам и схемам лазутчиков и быва-лых там купцов-русов, князь Святослав, готовясь к штурму, велел своим ратникам сделать более сотни лестниц, длиной в 10 – 12 саженей и наделать поболе приметов, фашин, дабы засыпать с ходу ими крепостной ров. Это все и вез обоз на телегах, поспешавший к Сар-келу с его ратью. Сам же он, с небольшим отрядом конных, прибыл под стены крепости заранее, объехал ее и осмотрев воочию, призвал к себе печенежских ханов Радмана и Ку-рю. Ставкой своей князь сделал одинокий дуб, росший в степи. Под ним и совещался князь с ханами, описывая им свой план штурма Саркела. Святослав рассчитывал взять крепость сразу с наворопа. А в степи уже прослушивалось быстрое перемещение большо-го войска. Все распоряжения были отданы еще в пути и прибыв к крепости, русы мигом рагрузили лестницы с телег, бегом, под прикрытием стен из дощатых щитов, сколоченных еще в Итиле, переносимых пешцами-щитоносцами, завалили ров фашинами и примета-ми и, не беря роздыха нисколь, атаковали стены цитадели, той части крепости-города, ка-кая не имела прямого выхода в поле. Все у князя делалось бегом. Его пешцы, прикрыв-шись щитоносцами, подбегали вплотную к стенам, стремительно и умело, не неся напрас-ных потерь от стрел и пращных камней по пути к куртинам крепости. Остановившись в четверти перестрела от стены, лучники, тоже собравшиеся за спинами щитоносцев, заня-лись ураганным метанием стрел по-над стенами, сметая все живое с них долой. В это вре-мя ратники, возглавляемые нарочитыми и отроками, неся на плечах лестницы, бросились к стенам и полезли туда муравьями сразу в десяти – пятнадцати местах. Всех, пытавшихся им мешать сметали со стен стрелами лучники великого князя, а со стороны другой части крепости в двух десятках мест приступили ко стенам печенеги. Вынужденные отбиваться сразу по всему периметру стен, находясь под сильнейшим давлением лучников, хазары с трудом справлялись с этим и вскоре один из нарочитых уже сумел взобраться на стену и зацепиться там, устояв под напором, пытавшихся сбросить его вниз, хазар. А под прикры-тием его меча и брони, туда забралось с десяток ратников и лучников, немедленно при-ступивших к постепенной, но неуклонной очистке стены, в обе стороны от места прорыва. Все больше и больше руссов оказывалось на стенах, так, что вскоре Святослав приказал и тем, кто их поддерживал с земли метанием стрел, самим переходить на стены, меча свои стрелы уже по внутрикрепостным целям. Громкий рев атакующих, ворвавшихся в Саркел, возвестил о взятии его цитадели, где располагались жилища наиболее богатых и вятших горожан, а также воинов-защитников крепости. Печенегов от нецитадельной части города, хазары пока отбросили, но свое дело они сделали, отвлекая их силы от цитадели. Ворота ведшие в нецитадельную часть крепости из цитадели, растворились и русы-ртники , под-держиваемые из-за их спин и с уже очищенной от хазар стены, своими лучниками броси-лись в тесном строю атакующей пехоты, в город. Услышав их победный рев, степняки, испугавшись, что грабить город начнут без них, усилили нажим на стены и, сломив со-противление, и без того уже обескураженных врагов, ворвались, наконец, на стены и, не-много погодя, уже торжествующе спускались во взятый ими град. Саркел был взят, не вы-держав и полудня решительного штурма. Не успел каган-беки должным образом усилить гарнизон крепости, старался, но не успел. Вот она и не устояла. Назначенный начальником в Саркел и возведенный в высокое достоинство эльтебе-ра, немолодой уже, наследственный тархан Ицхак, честно пытался отразить стремитель-ный натиск руссов на внешних стенах цитадели, оставив стену отделявшую ее от собст-венно города, практически без охраны. И даже без наблюдения. Ладно, город можно утра-тить, но не цитадель, в самом-то деле! Он сам видел, как колючий, стегающий по навер-шию стен, буран из стрел русов, мечущих их снизу, мигом выметал их гребень, особенно свирепствуя в местах установки лестниц, а приставлялись они, считай, повсюду, на всей недлинной протяженности цитадельной стены. Когда, где и как, эти варвары-гои нагото-вили столько лестниц, откуда узнали требуемую их длину? О, Яхве, ты оставил нас! Запо-лонил изменниками и предателями наши ряды. Русы лезли на стены бойко и отважно, по-добно атакующим огромным муравьям. Падали, конечно, под стрелами, копьями и сабля-ми защитников-тургаудов, как не падать, те ведь тоже вои были будь-будь, но вслед за упавшими, без промедлений и пауз, лезли новые, а те, кто сумел поразить врага, видел эльтебер, уже больше стрел метать не смогут. На глазах тархана, один из лучших его тур-гаудов, сотник Зяма, пришедший с теми двумя сотнями пополнения, что прислал весной в Саркел, каган-беки, высунувшись из бойницы пустил в варваров стелу, наверное нашед-шую себе жертву, но тут же отшатнулся от бойницы с диким выкриком схватившись за короткое, казалось, древко стрелы, торчавшее из его глаза. Сделав три – четыре шага на-зад, безвольное уже тело Зямы перевалилось через внутренний бортик стены и рухнуло во двор цитадели, а мимо Ицхака, жестокая боль провела, шатаясь, еще одного раненого тур-гауда, который, изогнувшись, держался за древко сулицы, словно выраставшее из его жи-вота. И тут над парапетом стены показалась разгоряченная морда гоя-русса, радостно и азартно взбиравшегося на стену. Подскочивший тургауд, ткнул в эту рожу алебардой, сбросив руса вниз, куда тот полетел, раскинув руки, точно хотел научиться летать, но и сам тургауд был немедленно сбит меткой стрелой и упал во внутренний двор цитадели. Еще два варвара, один за другим, запрыгнули на стену, затеяв рубиться с подбежавшими тургаудами, но варваров становилось все больше, а защитников стены все меньше, и уру-суты стали теснить тургаудов по стене. Тархан делал все, что мог, медленно отступая по стене и отбиваясь от наседающих урусутов, вместе с двумя тургаудами. Один из его под-ручных пал под страшной секирой руса, грянувшего ею ему по шлему. Из под шлема брызнуло во все стороны чем то красным и серым, очень липким, теплым и студенистым на ощупь. Второго тургауда, его соседа по маленькому строю, ранили в ногу, и, когда он выну-ждено опустился на колено, безжалостно и сразу добили. Оставшись один, тархан увидел всход на стену и не колебаясь воспользовался им. Сбегая вниз по всходу, и ожидая в лю-бой момент стрелы или сулицы в спину, эльтебер вспомнил о дочери своей, Саре. Крепо-сти он защитить не сумел, это ему уже понятно! Хотя, как ее защитить от такой массы врагов и такого ужасающе стремительного штурма? Немыслимо это! Каган-беки обещал привести подкрепление. Эх, сюда бы хоть с тысячу молодцов-тургаудов, другой бы разго-вор получился. Но голову каган-беки, еще позавчера, грязные степняки перебросили че-рез стену. Он стиоял во дворе, распоряжаясь своими воями, когда она, глухо стукнув в стену здания, покатилась по пяльной улице. Трудно было узнать в сих искаженных не-мыслимой болью чертах, каган-беки. Трудно, но возможно. Узнав о его гибели, понял старый воин, что его Шаркилу не выстоять. Никак не вы-стоять! Еще бы против одних степняков, было бы можно как-то устоять. Но эти прокля-тые русы с их добрыми бронями и их невозможным каганом! Нет! Молниеносен он и все решения его бытры и отважны. Главное же – неожиданны! Может, он сумеет все-таки защитить дочь, хотя бы от бесчестия и насилия ее спасти, заколов бедняжку, своей недрогнувшей отчей рукой. Важный тархан даже позабыл у ко-новязи лошадь, на какой он езживал внутри крепости, дабы не терять чести, неблагородно перемещаясь пешком. Сейчас ему было не до нее, не до чести тарханской, и не до крепо-сти вообще. Он вспомнил о своем отцовском долге! Может еще не поздно? Громыхая пло-хо увязанными и растрепавшимися, в произошедшем бою, доспехами, он тяжко бежал по улице, сжимая в руке длинный кинжал. Саблю свою он сломал о секиру одного из руссов еще там, на стене. Но у дома его опередили. Еще бы, лучший дом крепости. Туда уже гурьбой ломились ратники руссов, убивая на ходу его прислугу и рабов. Те, кто умнее – попрятались, разумеется, рассчитывая пересидеть первые самые страшные моменты после взятия града. Переживший первый момент взятия крепости – станет жить дальше. Даже если его продадут в рабство! Потом уже, когда воеводы и предводители наведут порядок, взяв под свой контроль ворвавшуюся в крепость рать, намного легче уцелеть. А в первые мгновения головы рубят словно кочны капусты по осени на грядках, вмах и не глядя. Вот, надеясь выхватить и спрятать дочь, чтобы она смогла пережить это первое после сдачи время и бежал старый хазарский тархан к дому. Он даже не думал о том, что ждет его дочь, буде она переживет первые мгновения после взятия крепости. Эльтебер старался не думать об этом. Не до того ему было! Да и ясно всем, право, что случается с молодой кра-сивой девицей, угодившей в полон и рабство! К тому времени, когда тархан, задыхаясь, подбежал к своему дому-дворцу, самому прекрасному строению Шаркила, там уже орудо-вали ратники, а оттуда летели истошные крики. Его дочь звала своего отца – звала его Иц-хака-эльтебера, одного из влиятельнейших тарханов Хазарии, поддерживаемого самим кагнан-беки Иосифом бен Аароном. Все также в растрепанном доспехе, но уже с подоб-ранным на улице чьим-то свободно валявшимся мечом-конисом в руке, отбросив тот несчастный кинжал, что был у него прежде, после спуска со стены, он ворвался в пирше-ственную залу своего дворца. Там на его собственном пиршественном столе, группа вар-варов насиловала его нежную и ласковую Сару. Из-за их напрягшихся в вожделении и по-хоти спин, рвался жалобный крик его дочери. Она молила своего отца поспешить ей на помощь. Тархан внезапно вспомнил, как точно также, они, несколько лет назад, насилова-ли славянскую девочку-подростка у вятичей, когда взяли на щит их маленький городок близ границы с лесостепью. Все возвращается к нам, все, что мы свершали ранее! Ни к селу, ни к городу, подумал эльтебер, с рычанием бросаясь к воодушевленным сопротив-лением беззащитной жертвы, насильникам. Но его перехватил молодой нарочитый, а, мо-жет, и отрок, оказавшийся тут же. Завязался бой. В одном и том же зале, и насиловали женщину, и вели поединок двое мужчин, и спокойно рассматривали награбленное, иные ратники, те, кого не привлекал акт грубого изнасилования, хотя он обычно более всего распаляет грубые души. Они бы, безусловно, занялись бы Ицхаком-эльтебером, но тот дружинный, что с ним схватился сразу рявкнул им «Мой!», обозначая, что желает зару-бить этого тархана в единоборстве. Что ж, дело хозяйское! Они народ нарочитый, им то для чести воинской потребно, сказал ратник поопытней, сам направляясь обшаривать все помещения этого дома-дворца. За ним потянулись иные ратники. Пожилой воин встретил достойного противника. Его, искривленный, наподобии ята-гана, конис, скользил с противным скрежетом по мечу врага и едва успевал перехватить его ответный удар. Враг-варвар, несмотря на двойную кольчугу, боевой пояс с пластина-ми, прикрывавшими поясничный отдел и добротное кованное зерцало с оплечьями был по молодому легконог и стремителен. Он даже не стал снимать со спины свой щит, считая, что поединок с эльтебером должен быть честным. Его меч уже дважды полоснул по ме-таллическим пластинам ромейского ламиллярного доспеха тархана, оборвав одну из них, конис же тархана, так пока еще ни разу и не коснулся даже кольчуги варвара. Тархан прицеливался, как бы ему выполнить один из любимых своих ударов, отработанный до полного совершенства, наверное еще до рождения этого варвара, и полоснуть проклятого ублюдка своим конисом по лицу. А потом подскочить к дочери и пронзить ее сердце. Вот его конис, в очередной раз отброшенный уверенным мечом нарочитого руса, отлетев не-далеко, снова метнулся вперед, нацелившись тому в лицо. Онако, рус просто слегка при-сел и конис, не имея времени поменять свою траекторию, ударил по его кованному остро-конечому шлему, сбив его. А меч шатнувшегося вперед по инерции собственного удара тархана, проскочил над головой нарочитого. Русс же, продолжая, начатый смертельный выпад, нанес свой стремительный и мощный удар под стальное оплечье доспеха тархана. Он легко пробил слабенькую, работы местных кузнецов, кольчугу на какую был наклепан ламиллярный доспех, и, войдя в тело, проломив грудную клетку, легко и просто разрезал надвое сердце старого эльтебера. Тот умер сразу, так и не успев сделать то, к чему стре-мился. Вытирая окровавленный меч о платье убитого тархана, Ждан, а это именно он только что убил в поединке Ицхака-эльтебера, прикрикнул на ратников: - Эй вы, сластолюбцы сопливые! Прекратите сильничать девку, охальники! Отведите ее в толпу полоняников. Тож-же мне, разохотились! За нее, дуру дебелую, еще деньги по-лучить нать! А не нахратить ее попусту! Подобных картинок в только что взятом Саркеле было на любой даже и самый из-вращенный вкус, во множестве, в ассортименте, пожалуй. Но Ждан, по молодости своей и небольшому пока опыту, запаса здорового цинизма, жизненно необходимого любому вои-ну, имел немного, а потому и обрывал, порой, такие вот случки, не брезгая вступить в пререкания даже с распаленными ратниками. Все понятно, мужики месяцами находятся в отрыве от своих баб и детишек, но, считал Ждан, это еще не повод, чтобы звереть, подоб-но незнамо кому. И он видел, что молодой великий князь с ним в этом согласен, хотя и тоже старается «не замечать» повсеместных сцен насилия, понимая, что это неизбежное следствие падения города. Были они во множестве в Итиле, повторялись и здесь. Так было везде и всегда и так будет повсюду, где своих баб и детишек не удалось защитить мужчи-нам! За то, что мужики не сделали светлой сталью, заплатят их бабы и детишки, кровью и слезами. Таков закон природы! Не с нас это началось, не нами и закончится! Только Саркелу в этом отношении довелось много хуже. На «черной» его части, не огороженной в цитадель, хозяйствовали вместе с руссами и печенеги, а у тех дисциплина в рати была заметно хуже. Конечно, русы могли силой оружия, остановить насилие степ-няков, и, кое-где, а именно в торговой слободе города, они так и сделали. Но преграждая путь их диким устремлениям всегда и везде, грозило опасностью потери союзника. Пусть и не слишком надежного и боевитого, но пока еще нужного. А это было не в интересах великого князя. Приходилось мириться с какой-то минимально-необходимой степенью насилия. А, значит, становилось нельзя и совсем уж запретить делать это и своим ратным, допуская и им какую-то степень вольности. Иначе ведь возропщут. Ладно, в дружине, где дисциплина наивысшая, все это можно и вовсе остановить, но не среди ратных. Слишком много там буйной вольницы, чтобы запретить ей такие вот выходы пара, просто необхо-димые в иных случаях. Приходилось и тут закрывать глаза. Здоровый цинизм – просто чрезвычайно необходимая защита организма от внутреннего перегрева. В Итиле великий князь дозволил своим потешиться, отвести душу после выигранной на подступах битвы, но здесь, в Саркеле, дисциплину своих следовало начинать подтяги-вать, оттого и погнал князь нарочитых по тем улицам, где хозяйничали его русы. Если не заставить их вовремя вспомнить о дисциплине и порядке, потом может встать и поздно совсем. О печенегах и их моральном облике, пущай голова болит у их ханов. До Радмана это, похоже, уже дошло и он начал приструнять своих. А Куря? А Куря и сам насилует баб, словно торопясь всем доказать, что он сам кокот еще ого-го какой! Ждан недавно вошел во дворец, приискать чего интересного и уже сам собирался ос-тановить насилие, когда ворвался тот тархан. Пришлось в начале упокоить его и только после этого освобождать девку из рук распалившихся и давно не видавших баб, ратников. Хотя почему ж это давно? В Итиле, помнится никто их не останавливал. Такова уж судьба всех взятых на щит городов. Их женщины, коих не уберегли мужи, сыновья и братья, ста-новились вполне законной добычей победителя, беззащитной и вполне желанной. Что может женщина в таком случае? Только смириться и постараться получить удовольствие. Точно также и хазары, ворвавшись в грады и веси руссов, насиловали и пленили наших баб и детишек, причем, делали это, со времен вполне незапамятных. А вот сейчас им все это вернулось и сторицей! Что ж, сеящий ветер – пожинает бурю! Всегда и повсюду. Дав-но сказано и, пожалуй, на все времена! И Хазарский каганат, великий и могучий, пере-живший множество бурь и набегов и еще больше сам их принесший в другие страны, эти-ми днями осознавал справедливость этой пословицы. Сам Ждан, как и князь, а также многие другие нарочитые и отроки, в насилии над полонянками участвовали редко. Не за тем они сюда пришли. Так что девку в рабскую вязку, она с морды лица басская, за нее можно неплохие деньги взять, даром, что невин-ность у ней потрачена. Распорядившись с уже только ревущей жалобно девкой, Ждан, безразлично к ее дальнейшей судьбе, мало ли их тут таких, зареванных, сопливых и разо-биженных? – поднял богато изукрашенную, чудесной работы саблю тархана, потом, по-думав, снял с него богатый пояс с ножнами сабли и кинжалом. Взятое с поединка принад-лежит поединщику без раздела, то свято! – это правило Ждан уже успел усвоить и затвер-дить. Соблюдалось оно в княжой дружине свято. Снял он с архана его богатый доспех и золотые украшения. перешагнув через валяющееся тело вышел из дворца эльтебера. Бой уже иссяк по всей крепости. Тех защитников, кто сумел сдаться, несмотря на горячку штурма и взятия крепости, уже связали и отогнали к стене. Известно ведь, как тяжело сдаться в плен в первые минуты, когда враг, разгоряченный штурмом, только что ворвался в град и ожидает от него золотых копей. В этом ожидании, воин побеждающей стороны, чаще всего не останавливает свою руку, просто убивая сдающегося, проходя дальше! Так ему проще и быстрее. Он спешит за большой добычей, что ему сдающийся полоняник? Неподалеку от них, ратники тупыми концами рогатин сгоняли в тесную, дрожащую от страха и незнания своей дальнейшей судьбы, кучу, других полоняников. Среди них много было полонянок. А к стоящему посреди майдана князю трое ратников подводили четве-рых ромейских купцов. Те успели слегонца облачиться в одежды свои, и, подходя ко кня-зю, принялись кланяться, с известным достоинством, ломая высокие шапки и обнажая почтительно плешивые свои головы. Один из них, самый старый по летам, заговорил, об-ращаясь почттельно ко князю, рядом с которым немедленно оказался, готовый перетолма-чить все сказанное, Ратибор: - Великий каган киевский, мы, ромейские гости, прибыли сюда торговать, а не сра-жаться! Выслушав толмача, великий князь внимательно всмотрелся в гостя, одетого, несмот-ря на такие обстоятельства весьма и весьма тщательно: - Назовись уважаемый гость! Откуда ты сюда пришел? - Из Херсонеса, великий князь, купец Илия. Я возведен императором ромеев в сан патрикия. Главенствую над ромейскими купцами в Саркеле. - Чем торгуешь? Гость помялся, поскольку из Саркела, а чаще и из Итиля, он вывозил, покупая, рабов и товары востока. Рабы, чаще иных, были славяне, из земли руссов и купец не знал, как отнесется к этому князь. Но подумав и поприкидывав пару – тройку десятков ударов серд-ца, гость решился не врать, как бы хуже не встало для него и его торговлишки: - Здесь и в Итиле князь, я покупаю обычно рабов. Сюда привожу оружие и ткани. - Добро! Но в Итиль тебе идти в этом году уже без надобности гость ромейский, как и спутникам твоим. Там мы уже побывали. Итиля больше нет, там только пепелище и раз-валины. Там мы уже расторговались с хазарами, оплатив им все наши обиды старинные светлой сталью. А здесь мы с тобой расторгуемся, устроив мену рабов на оружие и паво-локы. Купец мысленно поморщился, рабы русы ценились намного выше рабов-хазар. И сильнее, и выносливее, мрут меньше, и работают обычно много лучше. Но, судя по всему, рабов-русов в этом году не будет совсем, а вот хазар бери, сколь заможешь, сколь увезешь и сколь мошна дозволит. Вон они, оцеплены редкой цепочкой ратников, волнуются, клу-бясь, у стены. Из этого следовало исходить купцу. Впрочем, понял купец, ему предложат не только тех, что взяли в богатых домах, неумелых и слабых телом, но и ремесленников. Возражать же князю, показалось купцу просто немыслимым, пикнуть не успеешь, как и сам в раба бессловестного оборотишься и на торг пойдешь, и он немедля согласился по-купать рабов на все имеющиеся у них средства, за себя и за своих спутников, тоже крым-ских ромеев. Князь тут же распорядился идти и казать гостю товар, а также смотреть их привоз. Небольшую купеческую слободку, прижимавшуюся задними дворами к стене, выходящей на мыс, где и были ошвартованы четыре хеландии купцов, проплывших сюда из Азовского моря по Дону, ворвавшись в крепость, русы сразу яли под сильную сторожу, не допуская туда расходившихся и увлеченных грабежом и насилиями печенегов. Купцов повели туда, а скоро туда же потянулись и длинные колонны полоняников. Торг начался. Торговаться князь поручил все тому же воеводе и боярину Ратибору, также печенежским ханам, кому торговаться с ромеями было не в диковинку, да и много рабов захватили здесь сами степняки. Для князя же очень важно было сбыть ромеям весь полон, до едино-го человека, поскольку он тяготил его и обременял войско. Иначе ведь придется посечь нераспроданных мечами под горячую руку, пока сечется. А то ведь и не заможешь! По-стыдно иссекать безоружных, а ведь и придется. Не кормить же всю эту бездельную про-рву! Конечно не свои будут творить эту мерзость, поручим степнякам, но лучше бы все же распродаться. Меньше крови. И чище и прибыльнее, и на душе маленько полегче. С пар-шивой овцы хоть шерсти клок! А и купцы ромейские, вживе оставшись, глядишь на Русь ходить встанут охотнее, торговлишку крепить и преумножать. Сам же Саркел, оставив здесь свой гарнизон, во главе с боярином, Святослав намеревался сделать своей перева-лочной базой. Уже готовился небольшой отряд конницы и ратников, собиравшийся гнать почти четыре сотни подвод в Итиль, чтобы там, перегрузив с ладей добычу и часть припа-сов, везти их сюда. Пока же князь распорядился искать дрова и складывать на берегу Дона костер, на коем намеревался предать огню своих погибших. А было их тоже немало, до 150 человек. Еще больше утратили при штурме степняки, но хоронить их мертвецов, князь предоставил им самим. Пока складывали костер, укладывали на нем тела павших своих товарищей, ратники и дружинные готовили тризну. Да, вот тебе и Саркел! Слышали о нем много и, чаще всего, устрашающего. А пришлось, и дня не выстоял, взяли. Правда превосходство в силах было просто подавляющим. И, тем не менее, примеряя к себе, вои-ны прикидывали, что высидели бы за этими стенами, как минимум седмицу, а то и более. А хватило бы запасов и будь бы достаточен гарнизон, так можно было бы крепость и во-все не отдавать. Уж больно хороша и крепка, на воде большой стоит, ее в достатке. Жаж-дой крепости не донять, и если гарнизон хорош, а припасов в достатке, продержаться она может склько хочешь. Князь же прикидывал, сколько и кого здесь оставить. Еще от сраж-нения с войском кагана и взятия Итиля, осталось почти 200 раненых, да сегодня с полсот-ни добавилось. Перемещаться с войском и Дале, им – раны свои бередить, не давая тем заживать. Всех их оставят здесь лечиться, придав им сотен семь ратных и сотни с полто-ры, может две, дружинных конных. Сильных врагов округ не осталось, должны сдюжить за такими-то стенами, отбиться от случайных пришлых. Правда и приманка станет зело сильна, ообенно для печенегов. Вся добыча, взятая в Итиле и булгарский выход. Да еще и все, что взяли на воях битых, после битвы с войском кагана, полуденнее Итиля. Есть чего беречь крепости. От кого? Да от тех же печенегов! Но где те печенеги? Две самые силь-ные орды уйдут в поход с ним вместе. А все, кто остался округ – слабые и недавно сильно битые. Им ли помышлять о взятии Саркела? Особенно, когда узнают, кому он сейчас при-надлежит. А ведь узнают и весьма скоро! Сказывалась предусмотрительность князя, от-ведшего целое лето прошлого года на зачистку придонских степей от печенегов. Ну и ему самому, идя на Самандар, старый и давно никем не троганный город, на бе-регу Хвалынского моря, сильно притягивавший князя, тоже ведь столица каганата, пусть и бывшая! Лучше встанет, коли и она исчезнет, как тот Итиль. Хотелось быть спокойным за то, что уже взятую ими небывалую доселе добычу, никто не порушит, даже и скорой ру-кой. Можно было конечно прервать поход и уже сегодня задуматься об уходе к себе. Можно. Но тогда его главная цель – окончательный и полный разгром хазарского кагана-та, так и останется не исполненной окончательно и бесповоротно. Им будет дано время рассыпаться по степи и укрепиться сильнее в еще оставшихся городах. Нет, раз уж, он решил покончить с каганатом, надо кончать с ним, причем не по-детски! По настоящему. Шуткам тут не место! Тогда надо и Беленджер брать, тоже ведь давно никто не щупал. И тот и тот стоят неприкосновенно, со времен нашествия сюда арабов, две с половиной сот-ни лет назад. Пора потревожить! Ой, пора! Но все же сотню – другую ратных, добавить остающимся здесь, для вящего спокойствия своего и их, и с полсотни еще своих дружин-ных, придется. Справив, подле погребального костра, тризну по погибшим, расходились ратники и дружинники, присматривая, где им устроиться отдыхать, в только что захваченной крепо-сти. Святослав уже решил, что оставит ее за собой и назовет Белая Вежа, поскольку одна из башен, самая крупная, была сложена из светло-серого песчаника и казалась издали бе-лой. Решение о таком названии пришла князю в голову еще утром, когда он приближался к крепости с войском и башня та первой прыгнула ему в очи, проецируясь на горизонте. Через полную седмицу, сочтя, что обоз уж дошел до разоренного Итиля, там погру-зился и идет обратно, князь, взяв с собой три сотни своих дружинников, выехал навстречу обозу. Надо просмотреть им путь, чтобы не перенял кто ненароком, ну, и сопроводить, конечно. Вроде и нет в степи никого, способного покуситься на такой охраняемый кара-ван, а лучше перестраховаться. Как вывозить такую огромную добычу из Саркела, он еще окончательно не решил. Хотя он потому и собирал добычу в Саркеле, что еще до похода, сидя в Киеве, продумал как станет уносить ноги, с добычей, из в общем-то враждебной степи. Конечно, прямо сейчас, зверя в ней, сильнее киевского великого князя, так и просто нет! А все равно, не родные пределы, не русская молвь здесь пир правит и дух не русский. Да и не только эти вопросы мучили князя. Всему свое время, вопросы он привык решать по мере их поступления. Оставаясь в рамках общего замысла. Иначе ведь и не сделаешь ничего. Просто не поспеешь все продумать, растекшись мыслью по древу. Вот и прихо-дится концентрироваться на том, что сейчас в очереди. А на очереди был Самандар. Вот выйдет, встретит обоз, привезет в Саркел добычу, и начнет поход не медля. Изок заканчи-вается, червень приступает, зарев не за горами, а там и рюен близко. Осень, нач-нется бедный сезон бескормицы в степи. К этому времени ему следует покончить с Са-мандаром и Беленджером. Надо еще до зимы выгнать всех хазар из тепла градского в степь. Кочевники? Так и кочуйте к едреной фене! Чего всю зиму торчите на одном месте? Греетесь? А нечего! На руки, вон, в степи дуйте! Авось согреетесь! Самандар доарабская еще столица каганата, зело манил. Город стоит на берегу моря Хвалынского, торговый и тароватый, давным-давно никем не грабленый толком. Но и кре-пость его, как говорят совсем неплоха была. Правда 150 лет без серьезной угрозы и здесь не умедлили сказаться. Высокие стены остарели, став кое где ветхими, начав осыпаться. Охрана нарядом не блистала. По крайней мере до его здесь появления. Надо быть, сей-час они настророжились и охрану подтянули. Но более всего Святослав возлагал надежды на быстрый штурм ладьями гавани города. Настоящих врагов на Хвалынском море у хазар отродясь не бывало, да и сами они мореплаватели никудышные. Арабы, бесчинствуя на морях Средиземном, Красном и в Персидском заливе, сюда по воде и не заглядывали во-все. А зря! Брать настоящие меры по защите гавани, дорого, долго, да и сил сие требует преизрядно. Скоро притечет в Саркел его соглядатай оттуда, доложит точно. Святослав, что бы о нем не думали окружающие, вовсе не был только лихим рубакой, хотя рубиться, особливо с седла, любил и умел. Все свои походы он досконально продумывал, оттого и получались они быстрыми и разяще точными, потому и звали его все округ князь-пардус. И совсем не зря звали! Для разведки противника он использовал купцов, когда явно, засы-лая гостя с просьбой досмотреть и описать ему ту или иную особенность, а когда и неявно, просто разговорив почтенного гостя, ублаженного донельзя приглашением к великому князю и его настойчивым вниманием к делам гостьбы купецкой, ее под-робностям и деталям. Мудр, не по возрасту был великий князь, а большая скорость пере-мещений его с дружиной – фирменный Святославов стиль. Эта скорость заставляла врага, ждать его с любого направления в любое время, чего ему и надо было. Давно уже и навсе-гда, молодой князь усвоил простейшее правило - нельзя быть сильным везде и всегда, хо-тя и очень этого хочется подчас. В этом и гениальность воеводы: своевременно обмыслить откуда и когда ударит враг, поставить дело проведчиков так, чтобы владеть информацией о супостате. Без этого всего – не бывать победам и не видать воеводе, али, скажем, князю, славы, а рати его – добычи. Отсюда и вечное Святославово старание, переиграть враже-ского воеводу мыслью, еще задолго до сражения, заставив его опасаться многого, а само-му сосредоточиться на едином, но главном. Отсюда и его победы, решительные и скорые! Таперь Беленджер . Самая первая столица Хазарского каганата, оставленная ими после взятия его арабами два с половиной века назад. Но после этого его николи не брали, а стоит град сей на великом шелковом пути из страны Син, так что, знать, тоже должен был прикопить казны предостаточно. Для атаки Беленджера, Святослав уже приготовил особую тактическую уловку. Терпеть ненавидел великий князь тратить время и силы на длительные осады и штурмы. Где бы ему доводилось класть своих воев под чужие стены. Саркел пришлось брать именно штурмом, причем прямым, без уловок, с наворопа, потому что нужен был зело быстро. Нужен, как опорный пункт посреди степи, для продолжения похода, для его полной удачи. И рушить его было нельзя! Итиль таким пунктом стать не мог принципиально. И укреплен был слабо и велик зело. Потребовал бы половину рати оставить в нем гарнизоном. Инако в нем и не оборонитися никак. Такие опорные пункты из опорных становятся упорными, то есть конечными, в какие упираются лбом и останав-ливаются. Добычу ведь так просто не бросишь, тут уж смотри военачальник, как бы соб-ственная твоя дружина не взбунтовалась. А Саркел, стоя на Дону, едва ли не в середке всей степи, в сем отношении, князя вельми устраивал. Вот и следовало, разгрузив ладьи, доставить сюда добычу, освободив рать от обязанности опеки над ней и над ранеными. И его рать вновь обретет крылья его быстрых переходов. Здесь же оставим Волчьего Хвоста воеводой наказным, пусть управляется! Хозяйст-венен воевода Летко, опаслив, бережлив, зело добер для такого дела встанет. а и честь мо-лодому воеводе не мала, в боярское достоинство смотрится. САМАНДАР И БЕЛЕНДЖЕР, 964 г. Снова бескрайняя степь кругом, в поднебесье вьются со своей мелодичной песнью, едва различимые глазом с земли жаворонки, им человеческие страсти чужды и неведомы, и снова мчатся по ней лихие кони, топчут молодую зелень этого года. Стук кованных ко-пыт, храпение и ржание конское, глушит человечьи голоса, отгоняя подальше любое степное зверье. Чего бы ему делить с людьми, всем сущим в степи добре ве́домым своею беспримерной жадностью? Вся пешая рать, кроме, разве что, тех, кого оставили оберегать Саркел и всю добыту в Булгаре, Итиле и Саркеле добычу, чтобы не мять попусту пехом степи, была мудро отправлена назад в Итиль, где погрузившись целиком в ладьи, напра-вилась водой на полдень. Должна она была выйти в море Хвалынское и пройти к Саман-дару, атаковав его гавань на рассвете, когда всем и вся на земле сей, зело хочется поспать, зевая во всю ширь своей, природой данной, пасти. Всю конную рать руссов и печенегов, князь Святослав броском, как обычно, стремительно, перемещал через степь, планируя оказаться у Самандара в оговоренный с ладейной ратью, коей руководили парно Свенельд и Асмуд, день. Точно знавший от своих проведчиков гористые окрестности Самандара, князь на-правил туда отряд воинов, подать сигнал ладьям. Те, скрытно перемещаясь, имея на челе печенежские разъезды, вышли к условленному месту побережья немного заранее. Ратибор и его люди, второй день уже собирали и таскали редкий в этих краях сухой хворост и сухую же траву в пещеру, глядящую из гор, нависающих над вольно устремив-шимся здесь, к близкой уже шири соленой воды Хвалыни, Тереком, на море. Решив, нако-нец, что топлива для маяка достанет, вздули огня. В пещере занялось, ее, кажется, часто использовали прибрежные жители и именно в качестве маяка. Закопчено там все внутри излиха. В задней ее части были широкие вольные продухи, сквозь какие внутрь пещеры устремлялся воздух, раздувая жаркий огонь. Через них же вытягивался и дым из пещеры. Уже перед самым рассветом они рассмотрели на море колыхающийся огонек малого кос-терка, вздутого, надо полагать, на ладье, и стали гасить свой. Тот что на море, тоже вско-рости погас. Все было ясно, завтра, под утро, как только первому кокоту орать свое обыкновенное непотребство кокочье, судовая рать ворвется в гавань и пеше проломится к ближним во-ротам городской стены, куда и должна прибыть к тому времени конная кованная рать Святослава и печенеги. Спи Самандар, недолго тебе осталось почивать, скоро пробудишь-ся, чтобы уже заснуть надолго, если не навсегда! Получив сигнал о подходе к городу великого князя, с его конной дружиной и дав ему ответный, Свенельд и Асмуд отошли опять в море и передневали там, ничем себя хазарам и не объявляя. То и нетрудно было, зане из-за нападения руссов на Хазарию активность купеческого судоходства по северной части моря Хвалынского, сильно упала. Кому ж то-го хочется, пойдя торговать, да в плену очутиться, хорошо, коли к дому близко, может домашние собравшись мошной, и выкупят, а попадешь далеко куда, так и в веки вечные дома своего, жены и детушек боле не видать стать. Нет, тут уж лучше перебдеть и осте-речься лишнего, пренебрегая упущенной возможной выгодой, оставаясь дома за крепкими стенами, а ну – пронесет нас вовсе! И издали сочувствуя попавшим в беду. Так оно и проще – гони слезу, над чужими бедами плача, и своих не имея. Чего и лучше-то? К вече-ру ветер стал крепчать, надо быть, к утру нагонит и шторм. Здесь, на море Хвалынском, шторма, говорят, бывают и что сильные! Такие, что и океану впору! Правда говорят так те, кто буести океановой яростной вовек не видывал, и зреть не намеревался никогда! А больные в ладьях уж и объявились, хотя море пока и не штормит вовсе, а так, малек све-жает. Да и как им не объявиться, когда многие из тех, кто ныне по румам сидят, не то что моря свежего, они и озера-то обычного, под налетевшим вдруг буйным ветром, отродясь никогда не видывали. Ништо, ратные, лечить вас тут некому, да и некогда! Гребите, знай-те, старайтесь! Работа она сама лучше всякого и самого завзятого лечьцы, лечит! Тако и вас излечит, никуда не денетесь, у всех так было. В той, или иной мере. И, все же, самое то время – укрыться в самандарской гавани. Ратибор, не будь дурак, спослал гонца ко кня-зю, как и было сие меж ними условлено. Все готово и все на мази! А несчастный Саман-дар просто досыпает покойно свои последние часы, дабы очнуться ото сна посреди жутко-го кошмара успешного ночного штурма города чужой ратью. Чтобы полной мере ощутить на себе, как оно тогда все случается? Как полонят гордых нобилей и рукодельных ремес-ленников, отделяя их от дев и жен, кого, использовав по назначению, продадут в рабство. Впрочем, им не привыкать встать. Хуже будет многим детишкам. Вчера еще сын большо-го городского нобиля, смотревший в будущее с уверенностью, отцы и деды службой своей и ему заслужили достойное место под солнцем, очнется жалким рабом на подросте, кого встанут обучать прислуживать конкретному господину. А то еще и сделают мальчиком-рабом для извращенных развлечений похотливого хозяина, да отрежут ему боги его непо-требное для истинного дела, мужское хозяйство, сотворив из него евнуха! Две ладьи под общей командой Асмуда, осторожно входили в порт, идя мимо длин-ного каменистого мола, естественного скального происхождения, далеко выдававшегося в море. Это дружина первого броска. Им следует вцепиться в пирс и выдержать до подхода остальных. Будут, опомнившись их штурмовать горожане, или нет, это уж как получится! Но выстоять и удержать пирс для высадки рати им надо всенепременно. На головном мы-су мола, имелось небольшое сооружение из камня-дикаря, над которым была вознесена на треноге из жердей большая медная чаша, где зажигали иногда сигнальный огонь. Чтобы в тумани, али под непроглядным дождем легче было корабельщикам сыскать вход в спаси-тельный порт. А еще там помещался небольшой пикет, стороживши гавань с моря. Из-за этой стенки, их и окликнули по-хазарски: - Эй там, на ладье! Кто такие будете? Асмуд предвидел подобную возможность и имел рядом с собой дружинника, хорошо ведавшего язык хазарский, решив прикинуться на первое время сбегами из порушенного Итиля. Тот, как и было уговорено, ответил: - Итильские сбеги. Поспешаем в Самандар, погода портится! Трогать этот пост никто не собирался. Зане не нужен он был никому. Какая, на хрен, им разница кто там и зачем сидит? Пусть сидят, лишь бы не помешали высадке! Целью Асмуда было высадить первую сотню ратников на пирс, построить первую стену щитов и очистить весь причал, обеспечивая быструю и беспрепятственную высадку основной рати. Он уже подошел к причалу, когда с мола раздались крики. Сторожевые хазары, видимо, все же разобрались в происходящем, увидев бесконечную череду ладей, втягивающихся вслед за первыми двумя, минуя их, в гавань Самандара. Непохожи они им показались на перепуганных сбегов, уж больно ровно, да упорядоченно шли они. Не предусмотрели они со Свенельдом слегонца! Впрочем ладно! Что они там, на посту, замогут? По всей види-мости командовал постом нетрусливый воин, и они принялись метать стрелы в ладьи, от-туда, разумеется, ответили стрелами же. Гребцы на ладьях, гребли, прячась за своими щи-тами, стрелы их беспокоили не сильно. Видя сие, Свенельд решил постом совсем пренеб-речь до времени, быстрее ведя свои ладьи к причалу, где уже, гремя по камням железом, выстраивала стену щитов, сотня воинов Асмуда. Подметая причал от случайных на нем людей, не то было время на дворе, для оживления на неосвещенном причале города, рат-ники Асмуда прошли-прошили его насквозь, заняв позицию на входе, заткнув его от воз-можного вторжения самандарцев, давая своим время и место вполне покойно высадиться. А высаживать рати на брег Свенельд умел, как никто. Еще бы ему да и не уметь, с ранних то лет на палубах драккаров викингов, качаясь. На ней он и возрастал,было время. Вскоре причал наполнился ратниками руссов, кои, быстро построившись, бегом, храня строй, ки-нулись к воротам ведшим в эту часть города. По пути они захватывали перекрестки улиц, оставляя там небольшие отряды ратных, заслоны на будущее. Но ока не жгли ничего и в дома не вторгаясь, оттого и шума сильного не наделали до сих пор. На стене, распознав шум нашествия, ворота решили не отдавать. Вот только защищены эти воины укрепле-ниями и стеной крепости были, как назло, только с внешней стороны, а не со внутренней, поскольку врага они извне ждать обыкли. Со внутренней стороны только подкреплений своих градских и сожидали. Тут же по ним ударили именно с незащищенной стороны, ме-ча стрелы и сулицы, подступая сомкнутым строем и укрывая метателей непробиваемой стеной щитов. В дело немедленно вступили луки и беззащитных от них с тыла защитни-ков ворот, попросту перебили как неповоротливых дроф в степи. Очистив от сторожи надвратную башню, ратники, орудуя воротом, подняли внешнюю кованную решетку, а другие, натужившись вынули тяжеленное бревно-засов и раскрыли тяжелые въездные во-рота. Еще ранее того на башне вспыхнул огонь костра, дававшей знать князю и его воево-дам, что путь в город нарочитой коннице свободен. Ор стоял над местом боя – совсем не детский писк на солнечной летней лужайке. По всему Самандару начался отчаянный пе-реполох, метались по тесным улочкам полуодетые люди с факелами, пытаясь понять, что же происходит? Долго никто сего не мог им этого сказать. Возбужденно и лихорадочно блестели глаза мужчин, хватавшихся попеременно, то за оружие, то за свой скарб, не представляя даже с чего им и начинать. То ли драться приступать, то ли бегом бежать из города родного? Никто с ними таких шуток никогда не откалывал, вольготно жили, нажи-ваясь на работорговле и транзите с восхода на заход солнца. Начинал уже возноситься над городом отчаянный истошный вой женщин, осознавших, что остались они без защиты. К нему присоединялись пронзительно-высокие вопли проснувшихся детей, испугавшихся уже вторично – испугу матерей. Это только усиливало панику. Те немногие из мужей городских, кто еще готов был хоть что-нибудь предприни-мать, не потерявшие присутствия духа, просто не знали что им деять ибо не разумели, что же случилось? Отовсюду кричали, что враг – страшные великаны и людоеды лесные, ру-сы, разрушившие недавно Итиль! – ворвались в город. Но сколько их, где ворвались и что намереваются делать дальше, никто не знал. Эльтебер Соломон, бывший высшим началь-ником в городе, его царем-беком, подчинявшимся в обычное время только кагану и каган-беки, растерявшись поначалу, приказал охране спешно занимать свои места на стенах. И воины потропились выполнить его распоряжения. Люди опытные, они разумели, что в по-добной ситуации лучше, если кто-то приказывает даже нечто не слишком, казалось бы, верное, чем вообще остаться без распоряжений и распоряжающихся. Тогда уж точно – жди паники, всеобщей и сугубой! А она сломит любой гарнизон, даже самый многочис-ленный и вооруженный до зубов. И только уже к самому утру, Соломону донесли, что ру-сы, исхитрившись как-то, проникли в город через гавань, захватив городские ворота, вед-шие сразу в портовый район. И только тогда Соломон выслал им навстречу своего город-ского визиря Рувима с воинами, спешно набранными среди горожан, при получении пер-вых же сведений о нападении руссов на каганат и о падении Итиля. Но русы времени да-ром, похоже, не теряли, и вскоре Рувим и его импровизированные войска, уже столкну-лись с ними сразу на пяти, или, может, шести, улицах. Заскрежетал, сталкиваясь, боевой металл и полыхнули первые скупые покамест пожары, освещавшие яростные схватки в городе. Гореть в каменном, по большей части, городе, было особенно нечему. Едва воору-женные и совсем необученные горожане, только сегодня вдруг узнавшие, кто должен стать их соседом по строю, не имели никаких шансов в борьбе с ратниками русов, далеко не первый раз взявшимися за оружие, ломавшие уже не первую свою сечу. Те, к тому же, приученные к строю, уже одерживали победы и над настоящими врагами. А осознание себя победителем, силы рати удесятеряет всегда и повсеместно! Остановить их городская импровизированная рать не подготовленных к бою охотников, только сей ночью и испол-ченных, не могла и, отчаянно сопротивляясь, начала стремительно откатываться, посте-пенно истаивая и постоянно теряя людей, к центру города. А в открытые ворота, портово-го района на галопе врывалась в город грозная тяжелая конница руссов и легкие конники-печенеги Кури и Радмана. Грабежа города пока еще не было, поскольку русы намерева-лись вначале захватить весь город, а жадных к грабежу печенегов, направляли в наиболее бедные портовые и ремесленные слободы Самандара. Звон и скрежет стали метался над городом, возвышаясь временами над женским воем и детским ревом. Поняв, что город-ская сторожа просто понапрасну торчит на никем не атакуемых стенах, а атакуют их из-нутри города, проникнув в него через гавань, эльтебер Соломон и присоединившиеся к нему виднейшие тарханы Самандара, наконец, отозвали их со стен, пытаясь остановить с их помощью неуклонное продвижение руссов хотя бы уже в центре их града. Это помогло хотя бы и только отчасти. Продвижение руссов действительно удалось слегка замедлить, вот только остановить его совсем, никто из хазар уже и не рассчитывал. Когда на восходе сильно просветлело по всему городу шли бои. Погибая во множестве, горожане пытались хотя бы остановить руссов. Там где им удавалось, казалось, упереться, вскоре появлялся князь со своими конными дружинниками и бешенным ударом конного, утыканного двух с половиной аршинными копьями, тарана, быстро вышибал образовав-шуюся пробку, а над слободками ремесленников, моряков и рыбаков уже колыхались многочисленные дымы, а временами прорывались оранжево-красные полотнищпа пламе-ни. Там, ломая сопротивление беднейших горожан, уже зачинали свой обычный грабеж жадные до него печенеги. К полудню в городе уже никто не сопротивлялся. Нет, конечно то тут, то там, кто-нибудь из хазар бросался в бой, пытаясь защитить своих близких, ино-гда кое-кому даже удавалось убить или ранить ратника, но такое спорадическое сопротив-ление неизменно и жестоко подавлялось. Насилие над женщинами и девами, убийства стариков и короткие бои с немногими сопротивляющимися, заполонили собой весь град, такой спокойный и чинный еще вчера. Эльтебер Соломон, собравший вокруг себя группу воинов в полторы – две сотни са-бель еще пытался защищать наиболее богатый квартал Самандара, где проживал он сам с семьей и где жили также самые богатые семьи города, стояли главная синагога города и христианский храм. Самандар оказался городом, христианская община коего, была наи-более обширной и многочисленной. Туда то и рвались лучшие вои Святослава, тогда, как во всем остальном граде уже шел повальный грабеж, а организованные очаги сопротивле-ния неизбежно и быстро гасли. В мусульманской части города уже кипела безобразная резня, туда тоже добрались печенеги. Святослав послал печенежских мергенов привести к нему Радмана и Курю. Пора уж было ханам положить предел бесчинствам своих воинов. Город успокоился только к вечеру. Стих, захлебнувшись в крови и насилии, женский и детский вой и крик. Были аккуратно добиты последние защитники города и разграблены их дома и городские храмы. Горожане уже тоже успокоились и смирились, осознав себя, наконец, рабами. Опустились руки и поникли головы даже у самых мужественных из них. Как и повсюду до этого, князь Святослав не тронул купеческого квартала города, где было несколько гостиных дворов. Его ратники не стали жечь сами и не дали этого делать пече-негам, как и купеческих судов в гавани. И даже взял их под охрану, за что купцам еще предстояло заплатить свою изрядную пеню. Ну не даром же их, в самом-то деле, оберега-ли столь старательно!? Грабеж города понемногу прекращался, уступив место множеству торжествующих пожаров. Полностью потерявшие себя люди тут и там ходили по пожа-рищам, только вчера еще бывшими их домами, откапывали трупы своих погибших род-ных и близких, разыскивали семьи. Или, сидя возле пожарищ, тихо по собачьи скулили, недоумевая, зачем жестокая судьба оставила им жизнь, отобрав ее у всех, кто им был до-рог. Когда их хватали и приводили на площадь, где уже собирались схваченные завоева-телями полонянники, они даже не сразу осознавали, что угодили в полон, продолжая ра-зыскивать близких. Пленных было больше, чем самих руссов и печенегов, что сильно бес-покоило великого князя. Он все больше и больше опасался, что придется ему просто при-казать печенегам их перебить. Лучшую часть полона, ремесленников, моряков и рыбаков, он рассчитывал, как и в Итиле с Саркелом, продать купцам. Была и еще одна проблема, откладывать решение которой было уже просто невозможно. Да и не в характере Свято-слава это было – откладывать решения, даже и не самые приятные. Он, наоборот шел на-встречу неприятным решениям, осознав их необходимость. Таков уж был у великого кня-зя характер. Поскольку дальше двигаться им с ратью предстояло по предгорьям Кавказа, надо было решить, что делать с ладьями. Вернее, решать не что делать с ладьями, а как их от-сылать в Саркел, где они уж совсем точно еще понадобятся для обратного пути по Дону. Князь искренне верил, что он найдет путь из Дона в Днепр, тот же, каким некогда прошел в Итиль из Дона его отец, покойный князь Игорь , и вернется в свой стольный град Киев, как и выходил, по днепровским водам. Еще стоя на пожарище стольного хазарского Ити-ля, воевода Свенельд времени даром не терял, а по приказу великого князя, искал место, где Дон подходит к реке Итиль верст хотя бы на 50 – 60. А может даже и менее того. Ра-нее им говорили степняки, что такое место в степи имеется. Да они и сами знали из пре-даний дружинных, повествовавших у походах руссов на море Хвалынское. Свенельд оп-росил, и даже пытал огнем сотни хазар, посылал несколько десятков разъездов, но место это сыскал. Оказалось оно, по иронии судьбы, как раз напротив того места, где руссы ра-тились с войском кагана, накануне погрома Итиля, и побили его. Напротив, но по иному берегу Итиля, разумеется. Воевода нашел время и съездил туда сам, оставив рать на Ас-муда, потом же отпустил съездить туда и того. Место для волока было вполне изрядное и ровное, хоть и с холмами и крутым взъемом, сразу от Итиля, где берега были высоки и круты по всей протяженности реки. Зато не было лесов и не следовало рубить просеки. А холмы что? Их, буде чересчур высокими себя окажут, можно ведь и обойти, а то так и срыть. К тому же, после крутизн одесного берега Волги-Итиля, местность к Дону, пусть и совсем не сильно, но снижалась. Об одном следовало порадеть сугубо, прежде чем пере-волакиваться. О валках под кили ладей. Лесу то в тех местах не было отродясь. Лежат на-валом давно уже сгнившие почти что целиком, катки еще игоревой рати . Зато в разру-шенном и наполовину сгоревшем Итиле, бревен хватало, пусть часто и сильно обгорев-ших, местами, так и на половину. Посоветовавшись с воеводами, Святослав решил не от-кладывать разговор с ханами, пригласив их на скромный походный пир, по случаю взятия Самандара. Пир имел состояться ввечеру и, только слегка подпив, князь приступил к своему де-лу: - Отсюда, достойные ханы, идем мы по отрогам кавказским. Речного пути здесь нам далее не будет. Поэтому ладьи нам далее не в помощь, а могут встать и в обузу немалую. Пойдем по горным отрогам, где реки зело быстры, мелководны и своевольны. Ладей они попросту не пропустят. Даже, вон, по Тереку и то ладьям путь не долго может статься от-крытым, а он, пожалуй, здесь самый немалый из имеющихся рек. Можно бы их и бросить, конечно. Только на обратный путь из степи, они нам еще нужны будут! Ханы глотали, слегка прожевывая, пряную и сочную баранину, обрезанную после варки с костей и переложенную прянностями и кореньями. Ладьи и заморочки с ними, волновали изх мало. Все свое они перемещали на спинах коней, коих было у них немало и своих, а еще ж и хазарскими они здесь разживились вдосталь: - Это нам понятно, великий князь. И что из этого всего следует? Сразу насторожился Куря. Хитрый же Радман, предполагая, о чем пойдет речь, со-щурил и без того узкий глаз, почти утопив его в морщинах. Он такого разговора ждал и уже прикидывал, какую из этого они могут извлечь практическую выгоду. - Надо перегонять ладьи из Итиля в Дон. - Перегонять? А это как, великий князь? Недопонял бестолковый Куря. Радман только огорченно вздохнул, досадуя на не-проходимую тупость своего постоянного наперстника и соратника. Вот же, хитер, иной лисе впору, а и непроходимо туп одновременно! Бывает же такой гибрид природы, право слово, ровно помесчь бульдога с носорогом. Так посоветовала бы ему его хитрость по-молчать, что ли? Зачем переть вперед с пустыми вопросами, коли князь еще явственно не закончил речи свои? - Переволакивать, хан, волочь ладьи по суше! - А-а-а! Так что? - Надо нам с вами, ханы, снова ряд взять. Отсюда мы идем к последнему крупному и знаменитому городу хазар – Беленджеру. Самой первой столице их каганата. Вот я и пред-лагаю добычу с Самандара не делить, оставить ее всю нам, а вы заберете себе все, что бу-дет в Беленджере. Тогда я смогу отправить все свои суда вместе с добычей к Саркелу. Вы же всегда возите добычу в седельных сумах и на вьючных конях, вам все равно. Да и к Беленджеру пойдете немного налегке, без самандарского груза. Ну, как? - Да, великий князь? Так добыча с Самандара у нас уже в руках, а то, что лежит в Бе-ленджере, пока еще принадлежит живущим там хазарам, а будет ли нам принадлежать – вопрос? Мы же тех хазар еще не пленили! Начал осторожный Радман приступать сразу к торговле. Он давно уже понял, что будет некое предложение, теперь же узнал, какое! И сходу же начал торговаться, обеспе-чивая себе гарантированную прибыль. - Ты прав, мудрый хан Радман, Беленджера мы еще не взяли, но я знаю, как его взять. И, клянусь Перуном, мои вои даже по домам тамошним с грабежом не пойдут, только ваши. Мои у стен постоят! Слово мое вы знаете, ханы! - Но, великий князь, Самандар все же побольше Беленджера будет и, наверное, побо-гаче, торговый град, да с гаванью морской, видано ли? Возразил, все в том же ключе, алчный Куря. - Больше, но не вдвое же! А ты посчитай сам, хан, в Самандаре тебе и хану Радману причитается по нашему ряду чуть меньше 1/3 от всего взятого в городе, ссыпав сюда и все взятое твоими и хана Радмана мергенами, так? - Так! Важно подтвердил Куря, все еще сомневаясь. Уже все поняв, Радман, примолк. Предложение, похоже, было и без того выгодно, даже и очень. Поторговаться, конечно, можно, но и лицо перед князем терять не след. Не окупится это! - Ну вот, хан Куря, зато весь Беленджер грабят только ваши мергены, твои и хана Радмана. Мои вои даже в долю не входят! Тут и до Кури дошло. Он тоже осознал всю привлекательность предложения князя урусутов. Переглянувшись с Радманом, они кивнули друг другу, и Радман задал следую-щий вопрос: - Ну, хорошо, великий князь, с этим нам ясно! А что будет, коли Беленджера мы не возьмем. Там, сель на него, к примеру, сойдет, лавина его накроет, еще что случится - го-ры ведь! – только великий Тенгри их и знает? Проклятое они место на земле, самими бо-гами изуродованное донельзя! Зачем они их и создавали, спрашивается? Зачем было им воротить камень на камень? Чтобы трусливым племенам было где укрыться, наверное? Да и вообще, князь, дело воинское такое, от удачи и благоприятного расположения небес, зе-ло зависимое! Всякое может случиться и с Беледжентом и с нами самими. Тогда как быть? - Тогда, ханы, я выплачу вам вашу треть добычи Самандара, уже из Киева. Даю вам в том мое княжое слово и поклянусть в том Перуном и на оружии! А уж если с нами всеми купно что случится, тогда нам всем сия добыча безразличной сделается всем нам, ханы! Снова примолкли ханы, снова они думают. Смысла сомневаться в словах Святосла-ва, нет, тот до обмана в делах долговых не унижался никогда и Радман решил, что пора уж им согласиться, иначе выглядеть может начать уже оскорбительно для великого князя. Как бы серьезным раздором дело не обернулось. Они, конечно, сильны, да только князь много сильнее будет. Войска у него не меньше, даже больше вдвое, и оно куда лучше их-него. Себя уж показало щедро: - Добро, великий князь! Твоему слову верю! Согласие мое имеешь! - И я верю! И мое имеешь! Поспешил присоединиться к соратнику Куря, боясь остаться в прискорбном одино-честве, после чего пир пошел своим чередом. Тем вечером, вожди похода еще раз отвлек-лись, чтобы обсудить ближайшие действия и хорошо попировали. Все нужные клятвы были даны, все решения и уверения в добрых намерениях приняты. А уже следующим ут-ром начались и сборы в очередной водный поход. Весь день на ладьи грузилась добыча, размещаясь по-походному, с полным соблю-дением всех правил крепления предметов на море. А на берегу, конные русы и печенеги сбивали воедино всю немалую захваченную при Самандаре баранту, входившую в добы-чу, стада крупного рогатого скота и табуны. Грузили на ладьи и запасы продовольствия. Своих запасов в Саркеле было предостаточно, но и увеличить их в предвосхищении мно-гократного увеличения гарнизона крепости, совсем даже не мешало. К следующему утру пошли, оставив в Самандаре только печенегов, да небольшой отряд руссов при воеводе Асмуде, коему досталось особое задание. Особое и вельми хитрое, требовавшее сугубой изворотливости. Печенеги оставались по обоюдному уговору, окончательно подчистить местность, заново набрать еще полону, уже кочевыми хазарами, пополнить, забрав у них же, табуны, стада и баранту. Разорять местность решено было дотла. Хазары должны ее проклясть навеки, не возвращаться сюда жить никогда. Печенеги сами зело облизывались на эти обильные степи, такие тучные для их собственных табунов и барант. Они еще не понимали, что с восхода уже готовятся сюда вторгнуться иные кочевые народы, огузы и те, кто сейчас за их спинами. А с полуночных гор на эти земли жадно смотрят вайнахи , гордые, воинственные зело и многочисленные воины гор. Считая, что неорганизованные печенежские орды в этих местах, для него лучше Хазарского каганата, великий князь не видел нужды им в том препятствовать. Тем более сейчас, когда открыт и проторен путь через вятичи. Он, по-любому, более надежен, чем степной и старый по Волге, в обход всей области, заселенной вятичами. А, главное, водный, что сулило коренные облегчения в пути на восход солнца, и, наоборот, с восхода на заход. Пути не дружин воинских, а ку-печеских караванов, коим у вятичей найдется, где остановиться, провести ремонт и пере-дохнуть в пути. Всяко лучше, чем идти по голой степи, не имея где голову преклонить в ненастье, да еще под вечной грозой от вполне вероятных нападений, жадных до купече-ского зажитья, степняков. Нет, путь через вятичи, всяко смотрелся предпочтительнее. Так что зорить хазар следовало покруче, изводя их под корень, не позволяя даже в отдаленном будущем надеяться на возрождение каганата, или хотя бы его слабого подобия. Проводив взглядами длиннющий караван, из более чем трех сотен слегка осевших под грузом самандарской добычи, ладей, степняки с еще большей и неизбывной завистью уставились на уходящих от них в сопровождении нарочитой конницы русов, несметные табуны, стада и баранты. То с чем довелось расстаться кочевым хазарам, случившимся на момент прихода рати Святослава, близ Итиля. Трудно степняку просто так отдавать скот. Даже если он чужой. Словно свой, собственный, от сердца отрываешь. Но долго смотреть на сей исход, времени у них небыло. Следовало по уговору с кня-зем гнать пленных хазар, не выкупленных иноземными гостями, в Дербент, где, назначен-ный князем, для дела сего, воевода Асмуд, должен был продать их дербентским торгов-цам. Этот полон тоже еще весь принадлежал руссам по ряду, заключенному на пиру, по-сле взятия Самандара. А вот весь тот полон, что наловят степняки, близ Самандара, до возвращения великого князя с ратью, уже станет их, печенежским и его можно будет тоже отогнать на продажу в недалекий отсюда Дербент. Стоимость рабов после всех этих про-даж и взятий полона, следовавших этим летом, неизбежно сильно снизится, становясь, возможно, совсем уж бросовой. Но все же и это заработок. И им, стоя без дела, в ожида-нии возвращении князя, этим пренебрегать, пожалуй, не следовало. Заодно и воев своих, оставшихся без ратных усилий, делом займут не пустым. Подавленные внезапно свалившейся на них несвободой, хазары, чьих мужчин пече-нежские конники гнали отдельной цепочкой, принялись непривычно мерить степи при-мыкающие к Хвалынскому морю, своими ногами. Как хорошо там путешествовалось ко-гда-то на спине коня! Одесную высились горы Кавказа, с детства знакомые с виду, ошу-юю не менее знакомое море Хвалынское, равнодушно катило свои безразличные ко всему, зеленоватые валы. Непосредственную охрану хазар, несли печенеги хана Радмана, более дисциплинированные, чем мергены Кури, они были, к тому же, и намного надежней. По-этому великий князь, уходя с ладьями, специально договорился о том с Радманом. Непри-вычные к таким дальним пешим переходам горожане-хазары, среди которых оказалось не впример много стариков, баб и детишек, мерли по пути мухами. Всех справных ремеслен-ников, даже и рыбаков, распродали еще в Самандаре иноземным купцам, вновь сохранен-ным усилиями великого князя от резни и грабежа. Их бросали у дороги, яростно гоня ос-тавшихся дальше. Не стоять, не стоя-ять! Пойдет мор, так и все тут перемрете, умостив своими костями путь в Дербент! Всегда горек и страшен путь в рабство. Потому и дерутся так яростно и беспощадно настоящие мужи, надеясь сохранить свободу себе, своим детям и бабам. И горе тем, чьи мужчины не смогли расплатиться с врагом светлой сталью, остановив его в жестоком бою, и погнав от своих пределов. Платить придется тогда слезами и муками своими, ба-бам, старикам и детишкам. Потому всегда и презирают те народы, какие, увлекшись раз-меренным и спокойным житьем-бытьем, забывают с какой стороны меч держать надо. Именно так и погибла славная некогда и даже, казалось бы, всемогущая, Великая Римская империя Запада, отдав все дела по своей защите наемникам-варварам, перестав кормить и воспитывать своих воинов-солдат, что так хорошо, к слову сказать, получалось у нее пре-жде, когда она и процветала. Но ее граждане, увлекшись искусством, богопротивным развратом и юриспруденци-ей, что в принципе одно и то же, стали даже презирать воинов, почитая их грубыми и не-способными понять всю глубину и утонченность их творений, искусных и поэтических. И – погибли! Потому что когда пришли варвары, пришли не наниматься на службу, а зорить и пленить, их просто некому оказалось защитить, а сами они этого никогда и не умели. Вот и на них, таких утонченных и изящно образованных, столь преуспевших в изящных искусствах, поэзии и праве, привыкших помыкать варварами-рабами, им принадлежав-шими, одели рабские ошейники. И повели прислуживать в задымленных, наполненных отчаянно кусающимися насекомыми, жилищах пришлых варваров. А те, грубые и неоте-санные, как всегда, снова обучали их детей, делать простейшие, природой человеку опре-деленные свыше, вещи, забывая всю ту немыслимую хрень, которую они так ценили, пока еще не носили ошейников. Она ведь не кормит там, где еду приносят не слуги, а ее надо взрастить на полях, или убить, бегающую в лесах. Или банально заработать, сделав нечто полезное для тех, у кого она есть, кто потрудился ее взрастить, или поймать. От высшей, по их мнению, разумеет-ся, культуры, те враз совершили прыжок в полное безкультурие! Опять же, по их мнению, но отнюдь не помнению тех варваров, кому выпал труд помыкать тем человеческим мусо-ром. Тонко шутила с ними жизнь, не правда ли? Стоит ли нам их жалеть? Не надо, пожа-луй! Лучше задуматься, а поняли ли мы то, что им объяснило их собственное рабство? Примерно тоже самое случилось и с хазарами. Триста лет правивший в этих раз-дольных степях каганат, рухнул в одно лето, похоронив под своими развалинами несмет-ное число своих подданных. Не меньшее, а даже большее, пожалуй, их количество, оказа-лось обреченными надеть ошейники рабов, будучи выкупленными из полона иноземными гостями, не расположенными расставаться со своими деньгами понапрасну и отпущенны-ми великим князем из хазарских градов, ставших враз столь негостеприимными и просто опасными, для их персональной жизни и свободы. И что смешно, часто ромейский, или хорасанский гость вез на своем корабле, или вел в своем караване, своего бывшего хазар-ского контрагента, с кем дела вел, порой, не один десяток лет, у кого не раз гостевал и ел, преломляя, его хлеб, с одного дастархана. С кем намечали переженить детей, соединяяя, тем самым, свои капиталы. Но, потратившись на покупку раба, снимать с него, однажды одетый ошейник рабст-ва, а, тем более, ломать его, он не торопился. Наоборот, примерялся, кривясь, к кому его лучше придать в пару, чтобы продать, выручив максимально возможные деньги. Может приставить к нему в продажную пару доброго кузнеца из Саркела и потеряв слегка на кузнеце, отыграть больше на немолодом и не слишком здоровом от жизни без движений, бывшем купце. А то придать его молодой рабыне, его же дочке, красавице. Та, пригодная для любовных утех, пойдет по хорошей цене, и потащит с собой подпорченного временем и жизнью папашку. Добро, так и поступим! Когда вся эта огромная толпа, все еще превышающая общее число печенегов, их ох-раняющих, объявилась в окресностях Дербента, там поначалу встревожились, ожидая подвоха. Мол, поганые язычники маскироваться пытаются, гяуры! Потом принялись тор-говаться. Вначале робко и понемногу. Затем же, осознав свою сугубую выгоду, брали ра-бов большими партиями, с размахом. Цены на рабских рынках рухнули как-то сразу, не обещая восстановиться ближайшие пару лет, пока в беззащитных хазарских степях не от-ловят последних рабов. Когда же дербентские купцы попытались отказаться покупать ос-тавшихся полоняников, Асмуд, цинично усмехнувшись, пробурчал в ответ одному из главных и наиболее властных руководителей области и города, эмиру Абдаллаху: - Ладно, тогда мы их просто отпустим. Вести их куда-нибудь еще, нам без надобно-сти и себе дороже. Только время даром терять. Они оголодают и примуться грабить окру-гу, их еще сотен триста – четыреста наберется. Разорят окрестности, полезут всеми путя-ми в город. Вот и ловите их тогда как хотите, коль не захотели купить полоненными и под полным контролем. Нам ведь не жалко ни вас, ни их! - А нам они зачем, воевода? - Ну, уважаемый! То уж не мое дело. Надо вам, аль не надо, то уж вам решать. Мое дело – их продать! И получить за них звонкой монетой, лалами, смарагдами, аксамитами, на крайний случай – шелками! - Тогда воевода по минимальной цене! - Э, нет! Терять время, торгуя с вами по минимальной цене, мне не с руки. Я, лучше, их тут распущу, а вашу область ограблю, на скору руку и новых наловлю! Видал, сколь при мне печенегов? - Видал! Удрученно соглашается, переглянувшись со своими муллами, взятыми для поддерж-ки своего эмира в переговорах, Абдаллах-хаджи . - Вот они и наловят! Но не так прост и Абдаллах-хаджи: - Тогда ты снова потеряешь время попусту, воевода! - Не совсем попусту, эмир. Вашу область я разорю дотла. И хоть что-нибудь, да в ней найду! Пусть немного, но и то нам в прибыль. А что найду – все и пограблю! Ладно, твои спутники этого не разумеют и не ведают, они в сих делах девственны, ты то это понимать должен! - Тем печенегам, что с тобой, наш город-крепость не взять! - Да нам она и не нужна, эмир! Оголодаете, сами ворота отопрете. А то еще дожде-тесь, что князь наш воротиться. У того рука быстрая! Он враз придумает как вас из вашей раковины выскрести, да пожарить на вашем же и маслице! А уж съесть приготовленное, даже и печенеги немытые замогут! Нет? Чешет затылок под зеленой чалмой паломника-хаджи, эмир, размышляет и, наконец, дает согласие. А вернувшись из лагеря печенегов, собирает купцов, передавая им разговор с князем. Торговые люди войны и военных напастей бегут повсегда. Разорительно все это больно! Ни к чему она им. Если можно откупиться – надо откупаться! Конечно, цены на рабов сильно упали, но не настолько, чтобы сделать работорговлю уж совсем бессмысс-ленной. Да и не везде. Придет им везти этот полон в Среднюю Азию, через море в Самар-канд, Ургенч и Бухару. Там рабы чай подороже встанут, там и продадлим. Откуда им бы-ло знать, что туда огромные тьмы рабов-хазар гонят огузы, разжившись ими еще в Итиле и его окрестностях. Решение принято и начался торг под стенами крепости, каковой и за-вершился вскоре к вящему удовольствию обеих сторон, освободив жителей Дербента и его окрестностей от угрозы полного разорения кормящей город области, а руссов – от взя-того в Самандаре, обременительного для подвижности ратной, полона. И тоже ж, не вы-брошено, не изрублено в капусту – продано… Святослав же шел с судовой ратью, в то время, как берегом, дружину вел боярин Претич, выделившийся матерой сметкой и отменным боевым умением в этом походе. Впрочем, Претич, молодой муж, немногим старший, нежели его князь, отличался сметкой и ранее и не раз водил уже небольшие отряды. Но водительствовать надо всем объединен-ным конным войском этого похода, было для него внове и заметно придавало Претичу чести, так ведь и до золотой боярской гривны недалече встанет. Более того, великий князь поставил Полоцкого князя-наместника Рогволда и родового князя-старейшину вятичей Славена Рязанского, ему под начало. Те отнеслись к этому с терпением, хотя в первые дни похода полоцкий князь и порывался перейти на ладьи, однако приближенные бояре князя отговорили его, намекнув, что как бы хуже не сталось, поставит еще и ладьями кого князь великой командовать, как бы еще большей порухи чести рогволдовой тогда не встало. Славен своей обиды, даже если ее и имел, внешне не высказывал, был ровен и прост. Когда судовая рать вошла в район обширной дельты Итиля, конница руссов, избегая низких и топких мест, обошла ее по широкой дуге, выходя сразу к разгромленному Ити-лю, гоня теми же пуями и вверенные их попечению трофейные стада, табуны и баранты. Ладьи же, двигаясь по дельте, ходко поднимались по течению, покинув соленые воды Хвалынского моря и взбурлив своими крутыми форштевнями сладкую воду великой реки. А из обширных плавней дельты, за проходом огромного каравана руссов, победивших его войско и разгромивших его державу, суетливо отгоняя сломанной веточкой, налетающих облаком комаров-кровососов, наблюдал бывший хазарский каган, Иосиф. Он уже спознал о гибели каган-беки, его тезки, Иосифа, а вот сейчас понял, что и Самадар с его крепкими стенами и немалым населением пал. А он прошлыми днями только и мечтал, как бы ему отбыть из своего укрывища именно туда. Вот бы порадовал руссов! И вообще, перед подавленным событиями этого лета каганом, уже вполне определи-лась вся картина погрома, постигшего его державу. С каждым днем, его свита, состоявшая из детей хазарских тарханов, принявших иудаизм, все более и более худела. Молодые тур-гауды скрытно уходили, покидая своего ослабевшего повелителя, рассчитывая так, или иначе, добраться до родных кочевий и вновь обрести землю под ногами. Они не возвра-щались, но продолжавшие прибывать на острова сбеги из степи, довольно точно и красоч-но описывали ужас погромов не слишком хорошо защищенных кочевий, учиненных пече-негами и иными степняками, почуявших в некогда грозных хазарах, легкую и беззащит-ную поживу. Дичь не дичь, но одичавшую толпу беззащитных людей, так и вполне точно! Вряд ли сбегов с островов, даже если им удавалось достичь родных кочевий, ждал там от-дых и покой. Снова придется им привыкать к кочевой жизни, не такой уж и простой, ка-кой она им казалась, из разоренной ныне столицы каганата. Привыкать спать вполглаза и есть в полбрюха, дабы не отяжелеть до непотребства полного. Привыкать и спать в седле и нужду справлять, его не покидая. Снова учиться обращаться с арканом и пасти табуны. Огромная беда пришла в хазарские степи. И звали эту беду – великий князь урусутов Свендосляб. Еще очень и очень долго, в немногих уцелевших кочевьях, хазарских матери, станут пугать своих шаловливых и вредных мальчишек этим именем. Сам бывший каган, сжимая кулаки, в бессильной ярости наблюдал за вольным и неторопливым проходом ла-дейной рати руссов, состоявшей, как выяснилось, из более чем трех сотен ладей. А ведь, знал он, грозная конница Святосляба идет берегом. И где то еще, рыскают по бескрайней степи бесчисленные чамбулы печенежских ханов. Что он мог им сейчас противопоста-вить? Немногим больше тысячи тургаудов? Все остальные, и ал-арсии и черные хазары, конные и подвижные, полагая бывшего кагана бессильным, покинули его сразу после их поражения в битве. Дети степи, они ушли назад в степь, надеясь достигнуть своих кочевий и продолжить свою жизнь, уже без каганата. А он? Что он умел? Читать бесчисленные модлы из Торы , вести переписку с испанскими и византийскими раввинами, с важ-ным видом представительствовать на ежегодных цремониях и церемониальных приемах послов? Великое умение, что и говорить-то! Ведь реально управлял каганатом не он, а каган-беки. Он был только символом, фе-тишем для всех подданных. Вот то он и умел. Быть фетишем. Но вряд ли за это его станут кормить и дальше! Особенно теперь, когда его державы не стало и представлять ему больше некого. Может быть, ему стоило выйти из своего жалкого, всего пронизанного бесчисленными комарами убежища, и сдаться Святослябу? Временами, эта идея посещала его и ранее. Тот для пущей чести мог бы его и взять с собой. Правда были и более муже-ственные позывы. Стать, например, концентрирующим зародышем сопротивления чуже-странной оккупации! Так никто ж вокруг, даже и не мечтал сопротивляться. Сломленные свирепым натиском и быстрыми сокрушительными ударами рати Святослава, хазары, да-же и не помышляли более о сопротивлении. И уж совсем вряд ли станут они собираться вокруг своего бывшего кагана, бежавшего с поля боя, вполне трусливо, даже не попытав-шись вновь организовать сопротивление. Все думали только о том, как бы уберечь свое родовое кочевье, размышляя про себя весьма просто: руссы не кочевники, в степях обыч-но не селятся, тяготеют к рекам, озерам и лесам. Степь нашу захватывать себе станут вряд ли. Пограбят в свое удовольствие погромят все до чего дотянутся, и уйдут. Куда? К себе, на свои реки, озера и в свои тенистые леса. А мы тогда немедля вернемся, придем в свои степи, выбросим оттуда печенегов, отберем у них ту часть добычи, что им досталась и достанется еще. Кто им поможет? Святосляб? Ой, вряд ли! Что Свендослябу будет искать в степи, с кем сражаться? С летучей хазарской конницей? Ведь городов у них больше нет, остались только кочевья, у кого еще остались. Зачембы это ему? Славы ради? И велика та слава? Вот то-то же, что не очень. Добыча для урусутов те остатки хазар не слишком и завидная. Не станет он за этим бегать в степь, пока его не затронем. А мы жить станем ти-хо, по силам своим. Сильных соседей надо чтить всемерно и не трогать. Зачем бы это нам? Нам на нашу жизнь и слабины сущей вокруг встанет предостаточно. Так и восстано-вимся, переживем сию напасть! Старики рассказывали и не такое переживали! Может и врали старики те! Может! Да вот как ты это узнаешь? В общем, каганат погиб, а им ме-реть так, за здорово живешь, нельзя. У всех их за спинами дети. Их дети! И им надо жить! Иначе ведь все напрасно, черт побери! Бросать надо эту сановную дурь с иудаизмом, воз-вращаться к их исконному покровителю, богу-небу Тенгри, его жене Умай, с кем вместе они формирует двуединое жизненное начало, характерное для всего мира. Впрочем, чер-ные хазары никогда и не уходили от тенгрианства, не забывали принести искупительную жертву грозоносцу Ульгеню, плеснуть из каждой чаши кумыса, немного в огонь очага, для духов очага и духов юрты. Да и в честь Тенгри-хана, не без того! Так что им ни от че-го и не придется отказываться. Это каган и тарханы забыли старых богов, навлекая их гнев на Хазарию, вот и доигрались, пытаясь приобщиться ко всем окружающим религиям сразу. Всем богам сущим услужить разом. Нет, черному хазарину ото всех этих пейсатых проповедников проку мало, а вот разор получился и весьма основательный. Вот и получа-лось, что деваться бывшему кагану, спасшему свою жизнь позорным бегством, стало не-куда. Разве что когда сюда подойдут на разведку первые купеческие суда, попросить куп-цов отвезти его куда-нибудь подальше от степи, где есть цивилизованные люди, пони-мающие толк в написании изящных текстов. Лучше всего бы в Испанию, древнюю Ибе-рию. Там есть те, с кем он уже переписывался ранее, годы и годы, они помогут устроить-ся, или к просвещенному арабскому халифу Джафару аль Мухтадиру, писать историю ха-зар. Заставят принять ислам? Ну и что? Сильная религия, сильных людей! Он ее примет. Обрезание ему угрозы не несет, оно уже давно исполнено, еще в детстве. А что его ждет здесь? Голодная смерть? От коей никакие модлы из Торы не спасут. Вот этого вокруг сколько угодно, поскольку пищевые запасы дельты были невелики, а, убегая, прихватить с собой достойных припасов он не мог физически. Бывший каган уже больше месяца вла-чил жалкое полуголодное существование, кормясь тем немногим, что оказались в состоя-нии достать его редкие верные слуги. Быстрее бы уходили эти мерзкие русы, разрази этих грязных гоев грозный Яхве! Святослав же, даже не подозревая о тех проклятиях, что слал ему вослед бывший ка-ган Иосиф, спешил подняться с ладьями, к месту намеченного волока из Итиля в Дон. В том, что такое место существовало, он не сомневался нисколько. Верные из верных, на-дежные из надежных, Свенельд и Асмуд, лично в этом убедились и его убедили. Хотя, придя на место, он все равно сбегает по всему пути сам, рассмотрит все как след. Просто, чтобы хоть чем-то командовать, надо прежде всего себе самому хорошо воображать и представлять, что ты людям своим делать предлагаешь! Значит дорогу надо знать точно. А, нет! Зачем время терять. Надо просто поручить это дело Свенельду. Не все же делать ему самому. Он же, пока будет длиться волок, осмотрит, наконец, окрестности. Пройдя дельту Итиля, они вышли к пожарищу, бывшему до их прихода Итилем, или Казаром, как звали град сей прежде в некоторых землях. Несколько сотен самых упорных его жителей, уныло бродили по брошенному всеми пожарищу, разыскивая интересующие их вещи. Увидев ладьи руссов, они отошли немного дальше, но тут с грохотом копыт, по укрепившемуся за первый месяц лета, дерну, подошла со степи нарочитая конница руссов, и хазары, не выдержав, разбежались. Хотя, кто бы стал трогать этих несчастных? Кому они, жалкие, нужны, возиться еще с ними? Даже если их и в полон наловить? Нет, пожа-луй, все же нужны! Князь, несмотря на свою сугубую молодость, хорошо знал великолеп-ную жизненную стойкость простого народа. В своей жизни в Новгороде, великий князь не раз наблюдал, как поднимались и вновь обретали полнокровие, порушенные, казалось бы, до самого основания, печища, разоренные жадными данами-викингами. Не всегда и не везде поспевала их дружина, охранявшая побережье от разорительных набегов викингов. А веси потом вставали из такого ужасающего разора, что, казалось бы – ввек им не под-няться! Вставали и порою давали после этого жизнь даже и целым градцам. Небольшим, правда! Да лиха беда начало! Так что, наверное, и эти встанут. Хотя, они ж кочевники, их мир устроен по-иному, на колесах и лошадиных спинах. Могут попросту встать и отъе-хать куда подальше, где трава сочнее и куда не дотягиваются ничьи мечи и копья. Вполне могут и так. Особенно, коли такое место где сыщут. Тут не угадаешь! Хотя, подумалось князю, вряд ли на земле есть такие места, куда совсем не дотягиваются ничьи мечи и ко-пья. Но его ратники, исполняя ранее отданный князем приказ, кинулись выискивать брев-на кругляши, для катков под ладейные кили. Кругляши спешно грузили на ладьи, надо было набрать хотя бы по 4 – 6 на каждую, а лучше так и 8 – 10. Подскакал Претич, Рог-волд и Славен. Пообщались, решая, как точно пойдут дальше. Славен отсюда собирался со своими назад в Рязань. С ним, наверное, пойдут муромцы. Как, Алмуша булгарского не опасаетесь? Нет князь! Не захочет он вглупую навлекать на себя твое недовольство. Про-слышал уже, небось, чем орно обернулось хазарам. Мы ведь данники твои, княже, а, зна-чит, под твоей защитой. Алмуш же понимает, пришли к нему в землю раз, придем и вдру-горядь. Только тогда уж ему без рати серьезной не обойтись. А каганата рядом нет, по-мочь ему против нас станет и некому совсем. Зато независимость обрел, дедами утеряную. Нет, княже, не тронет он нас, никак не тронет! К вечеру, загрузившись катками устроились на ночлег, отойдя от пожарища верст на десять. Просто не хотелось стоять прямо на пожарище и руинах. Ну его! Воняет преот-вратно, а и пейзажи гадостные! Стерпеть, конечно все это моджно бы. Да, только, зачем? Если на дворе еще только червень , ночи теплые, а костры так и просто жаркие. Тут ка-ждый кустик ночевать пустит. В табунах, стадах и барантах падеж был невелик, степной скот, он привык к длинным перегонам и неплохо их переносил, правда был менее упитан и куда тощее, нежели скот оседлых селян в их славянских просторах. Так кто там его дальше пастбищ окрестных гонял? А этот такие крюки делает и – жив. Жилист, однако! Зато наметились к выбраковке с десяток коров, пяток лошадей и дюжина – другая овец – стали отставать. Князь распрядился отделить их от стад и отогнать на пепелище Итиля. Он не был сентиментален, но у руссов было вполне в достатке вяленого и свежего мяса на ладьях и живого на своих ногах. Резать скот ради свежего мяса нужды пока что не бы-ло, тем более, что река под боком, полна рыбой. Просто бросить его в степи, когда он окончательно дойдет и охромеет, конечно, можно, только жалко ведь, когда добро пропа-дает. Волки, они и без наших забот сугубых, сыты бывают. Едино своими усилиями! Только ты не трогай их, не истребляй попусту. А тем, оставшимся без ничего, это будет как дар с неба! Вот пусть и молятся на них. Следующим днем рать пошла выше, поднимаясь против течения, по могучей и пол-новодной реке. Тремя днями позже подошли к месту переволока. Проведя предваритель-ную подготовку и переночевав ночь, князь приказал Свенельду с утра начинать переволо-ку, поднимая ладьи в крутой берег. А сам с комонными, раскинув широкий охранный веер вокруг ожидающейся трассы, пошел к излучине Дона, куда вскоре устремяться по суше ладьи. Шли налегке, по теплому, доскакали за день и встали, восхищенные привольной красотой Дона. Повсюду встречая признаки давнего переволока, когда еще рать великого князя Игоря волокла здесь ладьи своя. Находили признаки срытых прежде курганов, отка-ченные в сторону с трассы переволока огромные валуны, остатки былых катков. И сгнив-шие старые колья, размечавшие былой волок. Забивая глубоко в землю новые колья про-шли вдоль него всего. А чего там? Какие-то шестьдесят с небольшим верст! Трудно было поверить, что две столь могучие и полноводные реки, как Дон и Волга, сходяться столь близко, не сливаясь и имея каждая свой речной бассейн, впадая каждая в свое море. При-вольна Волга, Итиль степняков, но приволен и Дон, величав и могуч, хоть и меньше он Волги. Катит он свои воды с достоинством не спеша, словно понимая, что всегда и всюду поспеет. Так и не смог себе отказать Святослав в роскоши, посидеть на низком берегу До-на, долго вглядываясь в плавно текущие светлые воды. Его спутники быстро сметали за спиной князя походный костерок, насадив на прутики и кинжалы, принялись поджаривать мясо, отбитое до великолепной мягкости собственным весом под седлами их скакунов. Благодатные ароматы повисли в воздухе. Заночевали на берегу Дона, без шатров и шала-шей, как обычно, на попонах, укрываясь плащами, положив головы на седло. А утром, по-ев остатками мяса, пошли назад. Уже к вечеру встретились с первой, вставшей на катки и покатившейся по суше, ладье. Впереди ее шли ратники с секирами и заступами, сравнивая кочки и иссекая кусты. На горизонте маячила охраняющая волок конница, паслись огром-ные стада, табуны и баранты, отнятые у хазар. Голод рати руссов никак не грозил. А вот хлебушка ратникам вскоре захочется. Хлеба у хазар не было почти совсем, а тот что взяли с собой, приели уже почти весь. Оставалось надеяться, что в Беленджере найдется, как нашлось в Саркеле. Немного, но нашлось, его гарнизону надолго хватит. А в Самандаре его оказалось и того меньше. Волок из Итиля в Дон, оказался делом не слишком и сложным, за четыре полных дня управились не слишком и вспотев. Только первые шаги, когда ладьи пришлось вскатывать на крутой одесный волжский берег были зело тяжки. Пнуться ратным и дружинным дове-лось посильнее, нежели даже и по великой нужде в поле садясь! До пунцовых рож и тяже-лого сапа. Но дело у ратных такое – велит князь, так и напнулись. Чего ж делать-то? Сво-ей волей на рать с ним шли, не гнал никто, ничтоже не неволило! И вот первые ладьи, словно утицы жирные, важно и вельможно выплывают, скаченные с луговой зелени, на донскую стремнину. Пришли. И вскоре весь необъятный глазу караван ладейной рати руссов, вытянулся вдоль стремнины Дона, спускаясь вниз по течению. Хорошо тянет те-чение, но князь, поспешая, торопит. Не дал своим и дня отдохнуть: - Для того ль мы, братие, поход сей ломать принялись, чтобы отдыхать? Для отдыха нам не стоило и с печи ног свешивать, зане можно было и там бока отогревать, пивом и бражкой опиваясь! В походе мы, братие! Извольте ломать его со всей доступной душе вашей рабочей злостью и прилежанием! И что вы тут прикажете делать? Ломали! Пенили длинные ладейные весла уже дон-скую воду, отсверкивая мокрыми лопастями на ярком степном солнце. А вверх по Итилю, с вятскими вместе, побежала малая ладья, с весточкой в Киев и другие грады и градцы, пославшие своих ратников и нарочитость в поход. Ее князь отослал домой, с подробным отчетом о походе великой княгине и боярству, со свежими вестями о себе и о своей рати. По уже проторенному пути 25 ратников-подранков, во главе с подраненным на походе на-рочитым, должны пройти легко, хотя и вовсе не так быстро, как им, может быть, хотелось бы. Но по осени, где нибудь к листопаду, придут в Город всяко-разно! Большая часть пути по своим землям идет, задержек и трудностей не обещая. Давно уж с теми расстались, отослав родным привет, а сердце все с ними летит, сопровождает. Ну а руки? Руки вра-щают весло в уключине, выгребают по Дону. Делать то им еще ча? А по шуйному берегу сей великой реки, вынужденная поспешать за ладьями, в легкий галоп движется конница, гоня табуны, стада и баранту, давая тем покормится только в ночь, и сама забываясь на это время коротким сном. Завтра ведь снова в путь. И так до самой Белой Вежи, бывшего Саркела, с роздыхом только на переправы через значительные донские шуйные притоки. А их, на счастье рати великокняжеской, гораздо больше с десного берега, чем с шуйного, от кавказских-то гор. Оттуда все чаще речушки малые, с бродами частыми и неглубокими. Так и бежали, истинно бежали, поспешая к Белой Веже. И вскоре натолкнулись на их конный разъезд. Обнюхавшись с теми конные велико-княжеской конницы, разом признав друг друга. То-то было радости и тем, и иным. В сте-пи встретить друга вообще большая редкость! А тут, в чужой пока еще степи, редкость вдвойне, если не втройне вообще! Летко Волчий Хвост дурака не валял, порядок в Белой Веже держал изрядный, ни дружинным, ни ратным застояться без дела не давал. Крепил и строжил, не дозволяя люду своему ратному распоясаться и облениться. Дружинных, что ни день, гонял разъездами по всей степи, освещая их усилиями ея из конца в конец, делая для себя прозрачной и изученной. Ратных изводил дозорами ближними и дальними и во-инскими упржнениями, чтобы, мол, супостаты крепость так же как мы, с наворопа захва-тить никак не сумели. Порнимал воевода нарочитый, что рать без забот каждодневных пребывать нисколько не должна. рпазленится она, теряя боевитость и управляемость. И шевелил своих воев, шевелил, шевелил, шевелил, не давая залеживаться на боку никому. Знал князя, кого ему в воеводы саркельские назначить, зрил он людей мало не насквозь. Ништо, служивые, успокоили нарочитые дружинные нарочитых крепостных, мы вам еще одну головную боль добавим – следить за нашими ладьями. И чтобы не рассохлись без водных процедур, и чтобы степняки их ненароком без нас не потратили палом там, али еще как. Спаси вас Перуне, родные, чтоб мы без вас и деяли-то, отвечали гарнизонные си-дельцы, закисли бы завсе от безделья-то, исчахли и зашлись от скуки сугубой. Ништо, ро-бяты, вы нам токмо слово молвьте, мы вам и еще заботы сыщем! Саркел на своем мыске, образованном старицей и новой стремниной Дона, вынырнул из вечернего тумана, как из небытия. Пришли, уф-ф! Первый вечер по приходу ушел на пир. Варить хлебное вино крепкое, князь Волчему Хвосту сам велел, в преддверии зимы, оно может оказаться со-всем не лишним. Среди камня-то проживая. Оттого и было дружинным и ратным чего вы-пить и чего съесть. Да еще и стада с табунами и барантами им пригнали. Выпасай их те-перь и на зиму сенцо припасай. Коси – не ленись! Думай Летко, на то тебе башка пристав-лена, не колпак же воеводский на ней носить только, в самом то деле! И не шлем на нее надевать, пущай думает! Попировав, следующим утром, под опохмел, и приходя в себя, привычно выкатили па берег ладьи. Всей ратью, так и что проще, а тем кто в Белой Веже сидит, была бы чуть ли не вечная забава. Пригрузив Летко с его мужами еще одной обя-занностью – стеречь их флот, храня его в рабочем состоянии, сливая суда водой и ремон-тируя их, Святослав с ратью отбыл назад к Самандару. Если они не собирались зимовать прямо в предгорьях Кавказа, им следовало поспе-шать и поворачиваться сугубо паки и паки. Через степь рать шла, оставив ладьи, и темп хода всей массы ратных определялся, конечно же, пешими. Добро еще русы во все време-на ходить умели, и умели добре. Опорки с обмотками поправив, знай, наворачивают зем-лю под ноги, толкая ее спереду назад, с утра и до вечера. Гнали с собой легкие телеги с припасами, все свое неся неа себе. Под Самандаром они появились в самом конце от на-значенного степнякам срока. Асмуд с немногими своими дружинными, встретил своих радостно, да и степняки, видать было, приободрились. Окончательно уверились, что князь их не бросил, слово свое княжое держать намерен и Беленджер им на поток и разграбле-ние отдаст. Справив встречный пир с воеводами и ханами, Святослав уже утром был в по-ходе, подначивая тех пировавших с ним, что качаясь в седлах, хватались за головы. Не умеешь, мол, не пей, соседу больше достанет! Он вовсе не намерен был расставаться с прозвищем князь-пардус, передвигаясь бы-стро, всегда и всех опережая. Шли они землями ясов , свирепого племени адыгов-горцев аланского происхождения. Проживал некогда аланский народ кочевой в Великой Степи, но смятый гуннами, не устоял. Частью оказался увлечен ими и вынесен в Европу, частью ушел в горы Кавказа, спасаясь от полного уничтожения, частью рассеялся посреди сла-вянских племян. Не привыкли гордые горцы, чтобы их землями, их самих не спросясь, свободно хаживали рати вооруженных людей. Только и о том они не помыслили совсем, что даже и битым этими воями хазарам, воспротивиться, сил у них не достало. Склонили ведь выи свои буйные, покоряясь. А эти пришедшие к ним сейчас, хазар только что не походя разметали, разнесли по свету белому, словно ветер полову! Что ж, ратиться с ни-ми? Решили – ратиться! Ничего не ведали отважные горцы о чудесных свойствах пешей стены щитов, вы-страиваемой руссами. Даже и не слышали они о таком. Где им в гористых своих теснинах было свойства сие изведать? Горную тропинку преградить могут и три и два щитоносца, стены не нужно! Ранее с ними хазары ратились, иногда арабы. Тех они знали и ратиться с ними, будучи людьми доблестными и храбрыми, умели добре. Зато ж и жадных степняков печенежских знали они добре. И бивали тех не по разу. А Святослав для затравки боя, именно их вперед и послал. Гора Машук с интересом и восторгом взирала на все эти экзерциции, исполняемые на прекрасном зеленом изумруде окрестных лугов. С каким восторгом и воинским пылом грянули ясы по печенегам. Визжа и улюлюкая на все пред-горье, под дробь бессчетных бубнов, неслась их конница, только бурки бараньи вились за спиной и шапки высокие подскакивали на галопе и сверкали наконечники копий и взде-тые в руках свирепых горцев мечи. Следом за ней густо бежала пехота, ломая строй и по-рядок, как раз тогда, когда он им более всего и будет нужен. Только вот смелые и пылкие горцы об этом как раз и не догадывались. Легкоконных печенегов они опрокинули и смя-ли, легко погнав их вспять! Да вот только не зря же Святослав десятки раз отрабатывал с ними взаимодействие, используя каждый свободный час на походе. Не побежали, наученные жизнью и великим князем, печнеги на острые рожны рогатин пеших русов, зная, как те их встретят, случись у них такое непотребство, умудрились раздаться на две стороны, перед самой червленой стеной, перегородившей дальнейший путь, разогнавшимся в лихом преследовании бегу-щих кочевников, ясам. А та бодро и беспомешно рушила вперед. И все также едино, не руша строя, грянула в перемешавшихся на разбеге ясов. Их конные принялись заворачи-вать назад, да не тут-то было, сзади их подпирала их же собственная, куда более много-численная, нежели конная, пешая рать, уже перемешавшася частью с конными. Во фланги ясам, выйдя из-за пешего строя, грянула страшная конница руссов, ведомая слева самим князем, а справа – Асмудом. С пешей ратью управлялся, как и всегда, впрочем, воевода Свенельд. Пришедшие в себя после первого удара, печенеги, подгонять коих великий князь послал, особо чтимого ими, богатыря Икмора, наведя в своих построениях порядок, затеяли, как и договаривалось с князем, обходить горцев по широкой дуге, в тыл. Те, тес-нимые в лоб пешей ратью, а с боков сжимаемые свирепыми нарочитыми, уже подались в единственно остававшемся им доступном направлении – назад, к себе, в горные теснины. И тут именно с этого направления их, с азартом и шумом великим, атаковали снова при-шедшие в порядок и боевой восторг степняки. Ох и рубили же они пеших ясов, свешива-ясь с седел, да с оттяжкой, отсекая головы и конечности, легко разнося черепа. От мохна-тых горских бараньих шапок, служивших тем шлемами, на каменистой почве места боя, ступать стало некуда. Но русская пешая рать находила куда ей ступить, все сильнее тол-кая несчастных ясов на степняков, а те, наоборот, их пытались толкать на острые и охочие до вражьей крови, рожны пешцов. Ну а с боков конница русов прессовала тех со всем дос-тупным ей тщанием и душевностью, душа в своих грозных и ласковых объятиях. Но и горцами командовал не ребятенок титешный, а муж достойный. Осознав, что сквозь стену щитов пеших руссов, им не пройти никак, горцы попробовали нажать на левую конную рать Святослава. Горцы рубились отчаянно и умело, нажимая со всей страстью людей, презирающих плен и рабство. Вот только вооружены они были слишком легко, их шашки просто не могли прору-бить даже и одинарных кольчуг, не говоря уж о двойных кольчужных бронях, в какие и была одета практически вся нарочитая конница руссов. Шашки скрежетали, оскальзывая и искря, по остриям русских клинков и крепко спаянным воедино кольцам кольчуг. А вот русские мечи, круша воловью кожу и редкие кольчуги доспехов горцев, ломали кости, дробя ребра, разрубали людей от плеча и до паха – дальше уж и сами они разваливались вполне легко. Их горский азарт позволил им продержаться какое-то время, сохраняя напор и устремление. Ждан рубившийся одесную от князя, уже пристал отражать стремительные выпады атакующих горцев, раздавая им сокрушительные удары мечом. Уж соленый пот из-под шлема, заливает глаза и ноет все тело под кольчугой от бесчисленных тычков ша-шек, отраженных броней. И уставшая правая рука все с той же привычной стремительно-стью ворочает мечом, пытаясь все же ловить удары, а левая, оттягиваемая сразу ставшим неимоверно тяжелым щитом, прикрывает тело, временами подставляя щит под удар по голове. Вообще-то Ждан был обоеруким воином, но левой своей руке, доверял еще не вполне, зане не приучил ее еще окончательно, обращаться с оружием, а потому и рубился только правой. Вот прямо перед ним скалит ослепительно белые зубы чернобородый го-рец, со сросшимися под косматой папахой, во единую мохнатую черную линию, бровями. Лик его страшен, влажен от пота, сведен в маску-страшилище судорогой боевого гнева. Кричит что-то грозное, нечленораздельное, срываясь мгновениями на визг и полосу-ет, слоит своим отточенным клинком, горячий воздух боя, пластая его на лусты! Хор-рош гусь! Воитель, мать его! А вот так! Щит принял удар в шею, а меч ответил едва заметным, но ужасно резким движением, едва, кажется, и задев выю горца. И уже летит, заливаясь обильной кровью, гордый воин с седла навзничь, хватаясь руками за такой, вдруг ставший уступчивым воздух. Меч же, довершая начатую дугу, чуть подправленный недрогнувшей рукой, опускается на папаху, сминая ее и оказавшийся под ней горский череп с отврати-тельным и долгим хряском. Как у мясника на торжище. Но смотреть туда некогда. Вкли-нившийся между ним и князем горец, размахнувшись большим и широким кавказским кинжалом, вот вот ударит великого князя, либо его коня. А посреди конной схватки, да коня лишиться, тоскливо и безнадежно. Думать некогда, разворачиваться – тем более. Удар наотмашь щитом, зажатым левой рукой. Нет не для того, чтобы убить, а чтобы сбив с атаки подставить под меч кого-нибудь из своих нарочитых. Так и случилось. Он еще ус-пел краем уха словить задавленный крик того горца, оказавшегося под мечом иного наро-читого. Но тут ясы, словно уразумев, наконец, что не туда сунулись, обратились вновь против печенегов навалившихся на них с тыла. Частью стоптав лошадьми свою пехоту, ринулись они назад, полдставляя спины свои руссам. И степняки снова не сдюжили от-важной свирепости их напора. Полчаса – час свирепой рубки и вот уже вновь печенеги кажут горцам спину и остатки ясов, избитые, но не сдавшиеся, отбегают ближе к скалам, преследуя степняков и сами преследуемые руссами. Конница – это, конечно, страшно, но по настоящему смертельно попасть в объятия к пехоте. Та не отпустит ни за что, удушит и съест. Поняв это горцы, метая с разворота стрелы, кинулись в гору. Там они повсегда силь-нее, потому, как привычнее. Над каждым шагом думать не надо, мышцы привыкшие хо-дить по этим кручам с детства, думают за них. Святослав не шлет в гору своих, он бы и с этими то не ратился, они ему не нужны, ни добычи с них ни славы путней, так вышли же! Вот и получили! Может успокоятся? А вот кто ему вернет тех его воев, кто пал сегодня? Может присыпать-таки всех этих ясов земелькой. Они на это способны! А нет, вон их вождь а перед ним воин несет скрещенные копья. Разговора просит. Что ж так поздно? А почему ж бы не сразу? Вместо того, чтобы ратиться, а? Ну, лад-но, лучше поздно, чем никогда! Встали напротив друг друга. За спиной вождя касогов во-ин с копьями, за его спиной Ратмир, просто с копьем. Говорили по хазарски, обыкнув ему за сей поход, князь не боялся быть обманутым: - Ты меня звал говорить, вождь горных воинов, прости, не знаю твоего имени! - А я твое знаю, княть Святосляб! - Святосляб? По хазарски речешь. Мое имя Святослав. Так, а твое как? - Асланом меня кличут, князь руссов. Я князь касогов! - Зачем на меня в бой кинулся, Аслан, князь касогов? - Как зачем? Ты мою землю пришел пленить, князь руссов Святослав! - Нет, Аслан, мне твоя земля не нужна. Шел бы на тебя, послал бы сказать: «Иду на вы!» Но к тебе ж мои слы не приходили? Не на тебя иду бо! Я иду на Беленджер. Возьму его и пойду дальше, через касогов на море. А и их земли мне без надобности тоже. - Правду говоришь мне, князь Святослав? А в Беленджер ты посылал сказать «Иду на вы!» С сомнением осведомился князь ясов. - Врать не обык, князь Аслан! А в Беледжент мне слать предупреждения без надоб-ности, князь доблестных ясов. Они подданные кагана Хазарии, ему же было сказано во-время! Еще до того как побить его самого и воев его! - Добро, Святослав, тогда давай мириться! Незачем нам с тобой воевать! Воинственен был князь Святослав и в бою черпал вдохновение. Да только противник у него был пока один. Отвлекаться на других, было ему не с руки. Того что начал бить сначала добить окончательно нать! Зима уже не за горами, а им успеть надо еще и Бе-ленджер взять, и на море выйти: - Пусть будет так, князь Аслан! С достойным противником – достойно и помирить-ся! - За тех воистину немногих, кого мои джигиты у тебя, князь Святослав, побили, я те-бе десять джигитов подарю. Отцом тебя названным назовут, служить тебе до смерти их, или твоей, все равно чьей, станут. Князь задумался, как отдариться: - А я тебе, князь Аслан, в знак нашей долгой и доброй дружбы, по незнанию едва враждой не обернувшейся, саблю самого каган-беки хазарского поднесу. Владей! Да бу-дет она славной и победительной в твоей могутной и доблестной деснице! - Ну, князь, тогда будь здрав! - А и тебе, князь, по-здорову быти! Пожали друг другу руки и расстались навеки. Весь остаток дня рать отдыхала, от-правляла тризну по погибшим, устраивала раненых. Горцы Аслана взялись отвезти тех в Белую Вежу. И всем было понятно что ясам и их свирепому князю верить мочно и нужно, не обманут, раз поклялись быть дружбе обязанными. Потери печенегов многократно пе-рекрыли потери руссов. Все же их дважды опрокидывали нахрапом и дважды гнали вспять, рубя в охотку, в спину. Они тоже в долгу не остались, особенно преуспев, когда ударили ясам с тыла, но оставлять своих раненых горцам так и не решились. Да и те бы не остались. Слишком стары меж ними были счеты. Кто ж его знает, чем те свирепые ясы, в отместку за былое, печенега у них в руках оказавшегося, попотчуют. Сами не зная ценно-сти данного мужем слова, степняки не больно-то верили и в чужое. Да и ясы, к слову ска-зать, легко и даже с охотой, пообещавшись великому князю, печенегам слова своего да-вать явственно не спешили. Двумя днями позже рать, исподволь, подходила к Белендже-ру. Великий князь, уже давно решив, как станет брать город, собрал в округе с четверть сотни арб, погрузив на них печенегов, посадив на десять первых горцев подаренных ему князем Асланом. На них же накидали всякого барахла, впопыхах набранного в предгор-ных селениях. Они должны были изобразить из себя сбегов, прихвативших свои жалкие припасы, что кто поспел, и побежавших прятаться в город. Нашествие мол уже совсем ря-дом, уже дышит в спину. Пустите, люди добрые! Не больно похоже такое поведение на обычаи гордых ясов, да кто ж там поспеет сообразить? А на каждой арбе пряталось по трое степняков. Их задача была не замысловатее бычачьего мычания. Затеять свалку в во-ротах, не давая их закрыть. И продержаться с полчаса. Дать княжой коннице на галопе во-рваться в ворота и в город. А там и пешцы бегом приспеют. Командовать этой акцией на-просился Ждан, подумав, что кроме того, что он джура и рубака, надо себя князю показать и как командир. Не нарочитых, так пусть просто передового отряда! Даже и состоящего из ясов и печенегов. Начинать ведь с чего-нибудь надо! Тяжко это - лежать под рядном, присыпанном просом, дожидаясь пока скрипучие и медлительные арбы проедут в ворота. Он и еще два печенега ехали в первой арбе, сожидая приказа-крика везшего их возницы-горца, из даренных великому князю князем ясов Асла-ном. Жарко, душно, укачивает движения арбы. Рвотно и паскудно на душе. А что подде-лаешь, надо! Но вот, возница гортанно перекликается с кем-то, должно сторожа. Снова поехал, снова переговаривается. Быстрее бы уж, мочи нет, рука потеет на рукояти меча, а печенеги держат снаряженные луки. Вот оно! Тишину полоснул гортанный вопль их воз-ницы-яса, разорвав ее в клочки. Они, подобно трем распрямляющимся пружинам подпры-гивают сбрасывая это жалкое рядно, жадно хватая разверстыми во всю их ширь ртами-зепями бездонными, свежий утрений воздух. Возница отчаянно рубится со стражником шашкой и камой, горским широким кинжалом без гарды, зажатым в другой руке. Другой стражник, с располосованным кинжалом яса-возницы горлом, стрижет ногами впереди арбы, пугая видом крови селянскую лошадь, которая артачится визгливо крича в оглоб-лях. А от ворот, спустившись, бегут два стражника в тягилеях и с копьями. Пошедший вкруговую меч, отшвыривает копье первого, и с высшей точки дуги, рушится на его за-щищенную какой то войлочной шапкой голову. Хруст кости, вопль пугающего предчув-ствия смерти, фонтан крови. Смерть к нему пришла! Теперь второй, он еще только сбежал по лестнице и сразу остановился испуганно, увидев смерть напарника. А его собственная смерть в лице Ждана с мечом наперевес, уже спешно приближалась к нему. Вокруг звонко щелкали по коже перстатиц тетивы, это печенеги стрелами успокаивали остальную охрану ворот. Этот, труханувший, сунулся-таки копьем вперед. Неуклюже и медленно. Как во сне, а может он и правда еще спал? Свободной от меча рукой, Ждан перехватил копье у основания наконечника, от всей души, всадив свой меч в пузо охраннику. Такое угощение не переваривается и тот, согнувшись, укладывается отдыхать возле ступенек. Его уже ни-что особенно не тревожит. Даже и болит пока еще не очень. Настоящая боль придет не-сколько позже, а еще позже настанет спасающая от этой боли смерть. Со стороны города бегут вооруженные горожане. Вся сотня передовых воинов собираются по команде Ждана вокруг него. Сорок девять печенежских луков осатанело лупят по горожанам. Настоящих воинов это бы не смутило нисколько, они бы лишь ускорили бег, побыстрее сходясь с во-рогом грудь в грудь. Но эти – всего лишь похватавшие оружие жалкие горожане, без щи-тов, без строя, без умения. А за спиной, пока еще отчаянно далеко, но уже слышен топот княжой и печенежской конницы. Он заглушает звуки этой, бегущей во всю свою, приро-дой им отпущенную, прыть, пехоты. Заколебавшись под стрелами степняков, горожане приостановились, но нашлись и среди них четверо доспешных и, как видно, немного зна-комых с военным делом. Именно они и возглавили атаку. Один из них пал, сраженный стрелой в лицо, остальные довели сильно поредевшую толпу городских до ватаги Ждана. Другой доспешный достался Ждану и умудрился уже третьим ударом, прорвав кольчугу на бедре, полоснуть по стегну . Ждан вскрикнул от обжигающей боли, тем не менее, не упустив шанс, всадить своей левой рукой, кинжал прямо над воротом кольчуги супостата. Больше ударов от того не последовало. Этому горожанину хватило. Ждан боль чувствовал не сильно, по крайней мере, ходить он мог. Бегать, вряд ли! А вот просто ходить – это да! Правда по ноге потекло что-то липкое и горячее. Но думать об этом было некогда, надо было рубить очередного горожанина. Казалось уже полдня они рубятся в этих воротах, истаивая числом. Почти половина его сотни уже прилегла отдохнуть на веки вечные. Од-нако вот он грохот копыт тяжелой кавалерии по брусчатке в городских воротах. Вопль Ждана, почти нечленораздельный, бросает его бойцов в сторону, освобождая рвущимся вперед горожанам, ворота. Как же, освободили! В лоб обезумевшей от мгновенно при-ключившегося с ними утробного страха, толпе городских увальней с мечами, копьями и саблями, махом ударила тяжелая конница руссов, разом превратив ее в кровавое месиво на мостовой. И по этому месиву летела и летела конница, печенежская и русская. Русы помогли печенегам смять основные силы горожан и, демонстративно развернувшись, ото-шли от города, отдавая его на разграбление степнякам. Не хотелось, а что поделаешь? Великий князь так велел. Как и доваривались, русы взяли под охрану только склады с зер-ном и продовольствием, дав степным полную волю орудовать в городе. А это не трожьте, это нам еще для последующей войны нужно! Вы же коням попусту потравите, рассыпете, да сожжете. Всяк не к делу! К вечеру город напоминал горящую и заваленную трупами пустыню. Набрав пленных и отяготившись богатой добычей, Куря и Радман, сполна ис-полнив ряд, взятый ими с великим князем, ушли на полночь, в степь. Беленджер, просто-явший чуть ли не пять веков, быть перестал, как и Самандар до него. Вои Святослава, собрав все зерно, на порушенном и заваленном трупами пепелище города, разошлись отрядами по околице. Хазар-земледельцев лишали лошадей, зерна, скота и повозок, забирая все под чистую, оставляя только жизни. Никто никого не жалел, хотя и было ясно, что оставшиеся в живых, если здесь и останутся, зимы не перенесут. Пусть и давно, но очень верно сказано – горе побежденным! И таки ведь действительно – горе! Но воины всегда далеки жалости, они отобрали еще и арбы, чтобы вывезти собран-ное продовольствие, и армия Святослава тронулась дальше. Еще князь, в предвидении возможных будущих переправ через реки, приказал отнять у всего населения все бурдю-ки. Все-все! Новые себе сошьют. Не из чего будет? Ничего, друг с друга шкуры поснима-ют, и сошьют! Дальнейший поход шел необычным для великого князя манером. Впервые, пожалуй, его рать была отягощена обозами с зерном и ествой с тех хазарских оседлых сел, остпававшихся разоренными за спиной. Перед ними лежал последний участок их похода – земли касогов. ТМУТАРАКАНЬ, 964 – 965 гг. Племена касогов, подобно тем же ясам, через земли коих шла рать великого князя на Беледжент, оказались на его пути вполне случайно. Намерения идти именно на них у Свя-тослава вовсе не было. Но такова была целеустремленность великого князя, что кто бы не очутился на его пути, должен был либо, все поняв, отойти, пропустив его, либо погибнуть под мечами его ратников и нарочитой чади. Обходить ни он ни его рать, никого не соби-рались завсе! Все преграды должны были рухнуть, а проживающее на этой земле сторон-нее его целям племя, великий князь воспринимал, как досадную преграду. Все ж преграды убирались и ломались. Услыхав, что по их земле двигается чье-то чужое войско, касоги выступили, собрав ополчение, встречь Святославу. Сытые и не усталые, они надеялись отразить войско Свя-тослава даже и с невеликими своими силами. Только плохо они понимали, на кого нарва-лись, кого им принесла со степи злая тетка – Военная Фортуна. Страшная атака русских пешцов, сразу опрокинула касогов, отбрасывая их с дороги. Конница бросилась вслед – рубить отходящих в спину и преуспела в этом. Не потому что так жаждала крови, а пото-му, что надо было их сразу и навсегда лишить боевого азарта. Чтобы не висли на плечах, досаждая внезапными атаками. Хозяева земли, а надо признать, что этой земли хозяевами были именно касоги, всегда способны доставить много хлопот пришельцам, возьмись они, даже и битые, воевать исподтишка, по партизански. Руссам, намеревавшимся пройти зем-ли сии транзитом, такие коврижки казались зело невкусными. Повторилась история с ясами. Потерпев поражение и изрядно утратив людей, касоги пришли мириться. Не желая иметь в них врагов, мешающих всем его делам, Святослав, не мешкая, дал им ряд. Вожди касогов дали ему проводников и поход продолжился к своему конечному пункту, намеченному князем – древнему городу Самкуш-ал-йахуд . Древ-нейший город Причерноморья, принадлежавший ранее грекам и именовавшийся Таматар-ха, располагавшийся на мысу Таманского полуострова и контролировавший пролив из Черного моря в Азовское, он был неплохо укреплен. Только уже очень и очень давно ему никто не угорожал серьезно, хотя за четверть века до великого князя его и захватывал воевода руссов Хельги , нарочитый батюшки Святослава, великого князя Игоря. А хаза-ры, его последние хозяева, прогнав рать Хельги и убив его самого, полагали, что никто больше этому городу угрожать не станет. Тогда хазарский воевода Песах лихо взял кре-пость, изгнав оттуда расслабившихся руссов. но лет с тех пор прошло вполне немало. И были они для Самкуша не самыми лучшими. Стены города обветшали и прохудились, ворота прогнили, едва подремонтирован-ные. Они-то, главные, и не выдержали испытания тараном, предложенного им Святосла-вом, как всегда искавшего решения всех проблем в быстроте и натиске. И предпочитавше-го самые простые решения всех проблем, зная заодно и их пущую радикальность. Быстро своротив ворота, сметая обороняющихся воинов со стен стрелами из луков, русы ворва-лись в город, уничтожая в нем все живое. Те из жителей, кто не утратил чувства реально-сти рванулись бежать в порт, где стояло ошвартованными, десятка два греческих хелан-дий. Они рассчитывали бежать в море, а потом укрыться в гораздо лучше защищенном Херсонесе. А вот этого Святослав допустить не мог и не хотел, хеландии и лодки нужны были ему самому, дабы пересечь потом море и подняться Доном к Белой Веже. Выдви-нувшись к порту, лучники руссов взяли под обстрел те хеландии, не давая им сдвинуться от пирса, а конница ринулась полонить толпы горожан. В то время как его пехота впусте расчищала стены, изничтожая слабенькое охранение города и грабя его дома. Поджигать что-нибудь князь Святослав категорически запрещал, обязуя ратников нещадно боротся с полымем, буде, оно все же возникнет где ни то. К вечеру в городе с каким бы то ни было сопротивлением нашествию, было кончено. Весь полон собрали на главной городской площади и сразу кинулись осматривать хеландии. Два десятка, стоявших в порту, были полностью исправными. Их команды согнали к полону, на площадь, а хеландии заняли своими ратниками. В порту и на отшибе нашлось еще с дюжину сильно подпорченных хеландий и ладей, но греки-мастера из портовых, осмотрев их, взялись починить. Князь предложил им в награду свободу и доставку в Крым, буде, они того восхотят. И работа закипела. Остальные пленные, тоже соблазненные возможной волей и переправкой в Крым, дружно вкалывали на починке стен и ворот. Если бы они проявили десятую часть той старательности, пока были свободными, наверное, им не пришлось бы трудиться в полоне. Но, однако ж, не порадели тогда, радейте сейчас, на кнут рабовладельца озираясь! Запасов в городе было достаточно и Святослав решил сделать из него свой опорный пункт, очень выгодно расположенный стратегически. И провести в нем всю зиму, благо климат здесь был мягким, оставаться зимовать вполне располагал. Захватив город в первых числах листопада, он сразу послал на лодке в Белую Вежу, сообщить Волчьему Хвосту где и что они. Всю зиму, теплую и влажную в этих краях, сте-ны бывшего Самкуша, старательно ремонтировали и всемерно укрепляли, а вместо об-ветшавших ворот готовились новые, добро окованные железом. Многие жители города, ставшие полонянниками, родом ясы и касоги, просили у князя, отпустив их на волю, по-сле окончания фортификационных работ, дозволить им остаться жить здесь. Подумав, князь дал согласие, заставив тех присягнуть ему и его великому княжению, на верность. Закончили с ремонтом стен и врат, только к началу березозола. Ждан, получивший ранение при взятие Беленджера, потерял тогда много крови и по-правлялся плохо и очень медленно. К тому же во влажном климате, раны всегда заживают медленнее. А еще к ослабленному организму пристала лихорадка и Ждан к началу месяца сухий, начал еще только прогуливаться и лишь в середине месяца приступил к регуляр-ным воинским упражнениям. Все это время Ратмиру приходилось в одиночку исполнять обязанности княжого джуры. Парень сотни раз благодарил Перуна, что князь столь не-прихотлив и нетребователен к жизненным благам. Но Ждан поправлялся и дела обещали вернуться в свое обычное русло. Русы готовились оставить город на его гарнизон, опреде-ленный князем в тысячу ратников и две сотни нарочитых во главе с боярином Тужичем. Тужич же становился и князем-наместником всей Тмутаракани и прилегающих земель, какие князь обозначил как свои. Греческое его название Таматарха, в устах руссов обра-тилось в Тмутаракань . Вся стальная рать, перезимовав здесь, намеревалась идти к Белой Веже. Раненых, больных и добычу повезут в хеландиях, все остальное войско, конно и пеше, пойдет берегом, везя возами и весь свой припас. А реки, впадающие в Дон прито-ками ошуюю? Что реки? Как через них переправляться? А бурдюки на что? Свяжут их, надутые, воедино, сконстролят плотики и поплывут, а конные, известно как, с лошадьми! Не сахарные, небось! Не растают! Больших то рек, вроде того же Дона, по пути не ожида-ется. Есть у Дона крупные притоки, но все оони принимаются им с одесной стороны, пой-дет же конная рать, и это было уже решено, с ошуйной. Ждан так и не уговорил князя, взять его с конными. Меня, мол, в седле ветром обве-ет степным, рана и заживет окончательно, затянется, ровно на псе дворовом. Святослав умел быть непреклонным. Угрюмо сдвинув брови и голосом, услышав который, даже и мать его, властная княгиня Ольга, больше не смела возражать, Святослав повелел: - Иди на хеландию, Ждан! Мне что на них здоровых прикажешь командовать ста-вить? Что оставалось Ждану. Еще до похода Святослав прислал к нему греков, объяснив-ших и показавших, как пользоваться правильно парусами хеландии. Хотя, ходить под па-русами по реке, вряд ли получится, а на веслах, они и без греков разберутся. Еще до похо-да Ждан сделал две ходки на крымскую сторону пролива, отвозя греков, хазар и евреев, кто отработали на починке крепости, по уговору. Освободив их, Святослав приказал от-везти в Крым, как они и просили. А что их там уже свои ромеи вновь полонили потом, то не его вина. И не его печаль! Он уговоры блюдет свято! А вот ромеи, те как себе захотят! Большая часть захваченного в еще хазарском Самкуше-ал-Йахуд, полона, в основном, ясы, касоги, славяне, да и те же хазары, отработав требуемое от них на устройстве стен града, попросили оставить их в городе. Этим Святослав велел не мешать. Старую их жизнь они уж и так порушили и поломали на корню, не следовало людям мешать воздви-гать новую. Более того, среди добычи, взятой еще в том, взятом ими в Самкуш-ал-Йахуд, он обнаружил некое количество обыденной домашней утвари, повелев ее тут же раздать остающимся горожанам. Вы что, рек князь воеводам, сдурели совсем? Экую дурь домой через всю степь волочь, трудить своих воев. Их же в Киеве любая хозяйка отбросит. Что, воеводы? Жадность очи застит? Так промойте их сходите, эвон воды сколь под боком, цельное море! И винились понурившиеся под княжим упреком, воеводы. Прости, мол, княже, иных забот полно было, недосмотрели, де. Раздав хурду худую, только в доме к делу и годную, решил Святослав вопрос с телегами, не стал их брать вовсе, везя весь при-пас на хеландиях и ладьях, а иной гоня на своих ногах, с конными. Ну и, слов нет, вся до-быча из Самкуш-ал-йахуд, ставшего русской Тьмутараканью, плыла на хеландиях. Когда травень пригрел степи, наливая свежими весенними соками новые травы травы, ублажая животы коней, и коров с барантой, ломиться через степь стало веселее. Гребцами на хе-ландии и лодки, построенные тмутараканцами, попали немногие, всего то сотен 50. Ос-тальным пришлось вместе с конными топтать берега по левую сторону от Дона ногами. Хорошо хоть с той стороны полноводных притоков Дону, считай что и нет. Малые ре-чушки проходили даже и без задержек великих, вброд. Везя заготовки под плоты на лод-ках и с их же помощью и переправляясь. Кто иной такого похода мог бы и не выдержать. Только не русы и только не под водительством князя Святослава. Были, конечно, и здесь отставшие и утонувшие при переправах. Как не быть? Конечно же были! Они и при вся-кой рати случаются, всегда и повсюду, даже в походах и не столь сложных, как этот. Только таких оказалось совсем немного, ибо дороги и несчетные бои, да сражения про-шлого года, повыбивали таковых, отсеяв неудачливых да растяпистых зело. Те же кто, бу-дучи неудачником, все это пережил, неудачником себя более не считал, как не считали его неудачником и все окружающие. Сильная рать, сильных людей, тропила путь берегом До-на. Если кто из кочевых и кочевал сей год в Придонье, так проведав о руссах, спешил от-бежать подале, не покушаясь даже на их табуны стада и баранту и всеми мерами сдержи-вая от этого дерзкую степную молодежь. Им, безголовым, что? Скота у руссов угонят на одно кострище с ночевкой, только чтобы свирепость разбудить, а все кочевье и не одно только, откуда те джигиты-балбесы, а все кочевья окрест под русский конный изгон под-ставят. А мечи-то у руссов всяк не шутейные. Ознакомясь с ними покатятся степняцкие головы, пачкая красным весенний изумруд сочных трав. Завоют бабы в опустевших кочевьях, безнадежно разведут пустыми руками старики. Где табуны? Где стада? Где баранты? Все у руссов! Нет уж, вислоухий молодняк, лучше мы вас сами иссечем в небытие полное, своей горячей рукой. Так проще будет и не столь накладно. А все прочие, осознав угрозу, станут старательно прикидываться, что их тут в степи нет, как и не было никогда! А чей то навоз лежит? Навоз?... А Пегасов! Летают тут всякие! А кому за ними убирать? Тут и нет-то никого! Нетути! Когда-никогда, окаба-нев вконец от собственной смелости, явит себя на пределе окоема степной всадник. Мелькнет тенью бесплотной, и назад, к своим, сообщить, где русы. Бегать конно ловить таких? Зачем бы это? Да и ты поди их поймай! Станет он тебя дожидаться с твоей тяже-лой конницей. Как же! Ты туда, где он сейчас прискакал с языком на плече и у тебя и у лошади, а он – вон он – опять на горизонте отсвечивает. И вновь тебе носы кажет! Воевать со степными известно как – ходя изгоном, губя его кочевья и стада с табунами. Тогда он слаб. Только времени сейчас распочинать такую войну было жаль, да и повода настоящего не было. Подумаешь, дурень молодой издали носы кажет. Вот придем к Белой Веже, там придется изгоном по степи пройтись, проредить степ-ных в ближайшей округе, дабы задору буйного у тех поуменьшить, и ряд с ними на при конце таких изгонов, положить. Это будет дело. Всяко тогда гарнизону Белой Вежи спо-койней жить станет. Да и надежней так, как-то. В который уж раз Святослав подтвердил свое прозвище «князь-пардус», три недели пройти не успели, травень месяц лишь избыл до конца, изок зачинался, как князь встре-тился с разьездом из Белой Вежи, отсылая туда гонцов. А путь то был вовсе не короток , да и пешие были при князе не только на судах его, обременяя всю рать своим неспешным шагом. Придя в Белую Вежу, какую по старой памяти чаще еще именовали Саркел, но давно уж все забыли про былой хазарский Шаркил. Взял князь со дружиной, всей ратью и гарнизоном крепости, пир велик, празднуя счастливое окончание похода из Тмутаракани в Саркел, равно как и завершение боевой части похода в Хазарию. Хеландии прибывшие с ними, вытащили на берег Дона, начав уже на следующий после пира день, осмотр и по-правку флота ладейного. Вновь смолили, чинили, стуча топорами и долотьями. Мастеро-вит во все времена был русский мужик, не обыкнув по всякой мелочи бегать к специали-зированному работнику. Свои руки тогда зачем к плечам приставлены? Только баб, что ли, тискать и щупать? То дело нехитрое, хотя как раз самим-то бабам и кажется самым хитрым и самым важным! А вот когда и мужикам так покажется, тогда нам всем и шан-дец. Не только нам, а и всей земле, наверное! Тут же мужики без баб, круглый год, почи-тай, по степям бегают и пиндюлей раздают всем желающим огрести, ошуюю и одесную! И безо всяких баб. Когда-никогда словишь какую, при взятии града хазарского, или по-троша их кочевье грязное. И все! Снова пост велик! И ничего! Никакого спермотоксикоза! Впрочем, Летко Волчий Хвост, воевода и боярин хитрющий и о сем деле порадел, избавив своих гарнизонных от подобного недуга, заведя нечто вроде непотребного дома, а, точнее быть, так вельми даже и потребного! Это, братцы, с какого боку еще посмотреть! Князь все более и более убеждался, как правильно он избрал хозяина для Белой Вежи, по-ощряя своего боярина, повесил ему на шею золотую гривну, какую нечасто носили и ки-евские набольшие бояре, еще при матери его, а то и того раньше, при отце еще, в боярстве утвердившиеся. Слуг верных и достойных и награждать следует достойно! Тогда и в слу-гах недостатка не встанет! Обойдя, как и намечалось, изгоном всю ближайшую степь и согнав к Белой веже бесчисленные табуны, стада и баранты, отнятые, часто вместе с их пропащими жизнями, у степных, провели ряд охот. Изготовили к походу ладейный флот, досмотрев его преизряд-но. А тут степные ханы, не Куря с Радманом, те полуденнее и много заходнее, не-ет, за-донские, что меж Волгой и Доном обычно кочуют, прослышав много про лютость кня-жую, прибежали, ряда с Белой Вежей и князем великим, просить-вымаливать. Дали им ряд, как не дать! Тоже ведь люди, иногда случаются! Выторговали себе при том кучу мел-ких и обидных степным, а руссам, в общем-то и ненужных, преференций. Зачем? А что б было что потом отдавать, по мелочишке, когда припрет. А жизнь такова, что и припрет! За ней не заржавеет! Уладили все эти дела, а тут уж и месяц изок конец свой покзал. Посылы, каких Летко еще прошлым годом слал путь князю с ратью сведать, прошлым же годом и взад вороти-лись, сведав, как до родного Днепра водой добраться. Совсем уж водой, пожалуй, никак, а с переволоками некими, так и вполне. Все было готово и все задачи, стоявшие перед ра-тью княжой, были ею благополучно же и разрешены. Ничто их в степи боле не задержи-вало. Надо было домой ворочаться. Пора уж было, пора! Хотя прибежала этими днями и ладья, прошлым годом спосланная князем с весточками в Киев. Сочла-таки великая кня-гиня Ольга возможным послать их вновь к сыну своему и князю с ответом. Их в Киеве и окрестных землях никто всерьез не потревожил, пока князь с ратью своей по степи рыс-кал, каганат громил, опасаясь, наверное, свирепой славы князя, изодравшего в мелкие шматки некогда великий каганат Хазарский. Каган Иосиф, дурашка, выбрался из островов дельты Итиля и подрядил купцов его везти в Гишпанию, к своим друзьям по переписке за прекрасные смарагды и лалы. Да те как подрядились с жадных очей, так и поблазнились еще больше за кагана получить. Про-дали его базилевсу ромейскому, что в Царьграде на столе златом изрядном восседает, под пурпурным балдахином имперским. А базилевс, не будь дурак, тех купцов схватил, да и исказнил их принародно, чтоб никому не повадно было слово свое, данное владыке зем-ному, рушить! Вести о том, немилосердно прославляя своего базилевса и развозят по всей Ойкумене купцы ромейские. А еще, княгиня его, Преслава, вскоре после ухода их в поход, разродилась ему сыном. Олегом его прозвала, в честь бабушки-княгини и князя великого Олега. В Киеве, извещала княгиня, все в порядке, степняки этим годом, что князя не было, беспокоили град и земли его окружающие не сильно, тиуны окраинных деревень отбились от них сами, лишь с помощью конной сторожи пограничной. Рати супротив них сбирать не довелось. Урожаи выдались хорошие, зиму пережили без голода, а и по весне оного, по всему видать, не будет. До новины, надо быть, Бог свят, доживут безбедно. В этом ее, Бог свят, враз узнал Святослав мать-христианку. Что ж, каждому по вере его и воздастся! В это князь веровал свято, надеясь пировать и веселиться, став навьим , в Вирие. А что? Веры своей он ничем не порушил! Слова своего ни с кем не преступил. Даже и врагам обещанное – сполнено в лучшем виде. Кто жив, так и помирать станет, вспомнит. Сты-дится ему пред дедами-прадедами пока что нечего! Быстро приближалось время, назначенное князем для отправления в путь. Раздава-лись последние, самые ценные, как водится, инструкции Летко Волчьему Хвосту, настав-лялось, держать ему связь крепкую, по Дону и конно с Тмутараканью и жить с тамошним воеводой, боярином Тужичем, заедино, да дружно. С ханами степными ряд держать, а ко-гда и по зубам их лупить не забывать и не стесняться. Им это здорово нравится! Методу боярин ведает, видал не раз и сам уже творил подобное. Вот пусть и приближает к себе степных людишек гордых и неуживчивых с ханами своими, подружившись с ними – сами сильнее станут. ДОМОЙ, 965 г. Настал час, и отскочил в предрассветную дымку, берег бывшего хазарского Шарки-ла, греками именуемого Саркелом, а ныне русской Белой Вежи. Нет у тех в молви звука «ш» совсем, как бывает это иногда у детишек малых, речью членораздельной овладевших не вовсе, вот и встал Саркелом хазарский Шаркил. Отредуцированный так, попал он и в нашу молвь, ибо тогда именно греки поучали всю Ойкумену вокруг, как ей жить, хотя и сами того не умели как след. Во все времена найдутся такие народы и народишки, пони-мающие, как жить правильнее, хотя и у самих их это не получается, но других тому обу-чающие взахлеб. Греки, римляне, испанцы, французы, англичане, немцы, американцы… Да и мы с нашей комуняцкой нехристью в том отметились совсем неплохо! Немало их та-ких, всех и не перечислишь! Накрапывал слабый в зачине, теплый червеньский дождик, сливая сверху степные травы, дабы пуще росли, и становились сочнее, больше жизни давая обитателям степи, должно. Под низкими, шедшими почти параллельно земле, лучами только-только встав-шего солнышка, через реку раскинула свой бледновато-цветистый мост великолепная ра-дуга. Эк здорова! А мост-то мост каков. Истинная триумфальная арка для победителей каганата! Примета-то как хороша! И не суеверен излиха князь Святослав, а вот в добрость подобной приметы всяк верится-то. Теплые меленькие капельки падают на плечи ратным, гребущим на румах, обрызгивают их румяные со сна лица, разбиваются на планширях ла-дей. Добро, братие, добро! Под такую примету любое дело зачинать – в добрый путь! Уладили ратники весла, коими отталкивались от берега, назад, по своим уключинам расставив, расселись по румам. И все! Пошли-и-и! Вращает князь весло в уключине, гре-бет как оно и надо, мерно и ровно, опытен в гребле великий князь, как и ратные его, ходко бегут вниз по Дону ладьи. Любо им бежать ходко, быструю плынь донскую опережая. Также ровно и мерно, как гребется, и думается великому князю. Что сделано за год сей, что прошел уже? Разнесен вдрызг, как и не было его совсем, Хазарский каганат. Опусто-шены хазарские в прошлом степи. Русь приросла двумя градами, один – сильно вынесен в степь, Белая Вежа, другой загородил на мысу Таманском, Беотийское озеро , отделив его от моря Греческого, кое те уже зовут меж собой Русским. Стал опорным пунктом на том краю береговом, нацеленным в горы Кавказа. Можно бы еще и Самандар было сюда при-прячь, получив опору на море Хвалынском, да и в устье Итиля, град поставить, посадить там боярина в князья-наместники. Можно, конечно, да далеко больно. Кажин раз помочь туда слать накладно встанет. А и народы вокруг них зело чужие, немирные. Там война, кажен час полоскаться станет, диво ли!? Нет, рановато пока. Не набегаешься к ним, по-мощь подавая. Других забот полон рот! Может попозже когда то встанет мочно. Еще рас-ширена база данников, началось присоединение к Руси вятичей, последнего племени рус-ского корня и русской молви. Они еще трепыхнуться, конечно. Надо быть, и не раз. Снова примучить их придется и снова. Они и привыкнут к тому, что уже наши. С булгарским ханом Алмушем, ряд взят вроде добрый. Можно было и булгар, конечно, песочком при-сыпать, да земелькой прикрыть. Только тогда можно было за год не управиться с хазара-ми. Да и насторожились бы они излиха, меры предприняв чрезмерные. Нет, те были ныне важнее и нужнее, а булгары, буде станут артачиться, от него никуда не уйдут. Под землю их загнать он всегда успеет, был бы жив-здоров! Куда сильнее спаялись славянские земли разных племен. Вон, даже полочане, хоть их князь-наместник Рогволд, аки норовистый конь, и тянет все в сторону, мол, я по благородству крови своей, если и уступлю кому, так только вели-кому князю, единому! – так и те в одну дуду со всеми дули, да и во всю мощь, однако. А Рогволдом ему еще надо будет заняться. Не княжить ему в Полоцке, не княжить! Не на-ших он кровей и не сроднится с землею своею никак. До се гордиться тем, что он нурман, даже именем детей своих сие подчеркивает. Потому и придется его убирать. Но это тоже попозже! А чем он займется сейчас? Дружина его, не глядя на трудный и кровавый поход, с битвами, боями и стычками многими, неплохо приросла. Вятичами, полочанами, смоля-нами, радимичами, словенами новгородскими и псковскими. Да и теми же хазарами, доб-ре себя в бою показавшими и чести воинской не замаравшими, ясами и касогами. А боль-шой дружине, коли впридачу ей обряжать и большую рать, большое и дело надобно! Хо-тя, с другой стороны, была бы дружина да рать, дело им в наши времена завсегда сыщет-ся! Да и в дружине предстоят большие перестановки. Вон и джуры его, бессменные в этом походе, Ждан и Ратмир, из отроков уже вышли, невместно их так сейчас звать. При-бредем в Киев немедля посвящу их в нарочитую чадь. Ждана, так уже и в бояре можно бы. Только нет, нельзя так скоро. Надо малек обождать. Чтоб обмужал, обтерся и притер-ся в новом званье. Обзнакомился со всеми и успел порадоваться своему новому нарочи-тому качеству. Да и поручать ему больше дел под командование, чтоб сведать, каков он в том. Прыток отрок оказался. Ратмир тот больше рубиться горазд. Надежен в сем деле и стоек, а Ждан и рубиться не дурак и бой видит весь целиком и сразу. Не только своих пер-сональных супротивников, а и кто чего деет и чего другим деять надобно, чтобы получа-лось лучше. Значит, способен управлять воями. Он и управлял ими в сем походе и оказал себя добрым воеводой. Как и Летко Волчий Хвост, пристало же к достойному мужу такое смешливое прозвище! А Ратибор, а Претич, а Тужич? Вот еще проверю Храбра, что конную рать ведет по суху. А сколь ладей то у Бе-лой Вежи осталось? Ждан счел. Семьдесят пять. Это значит что почти сорок сотен воинов не вернется из этого похода. Много потеряно, много. Но и сделано ж, ох как, немало! Прямо скажем, много сделано. Есть с чем вернуться в стольный град и чем величаться пе-ред людьми и народом своя! Вдовам тех, кто не придет назад, правда, того не скажешь, всяк они орать больно встанут! А вот вспомоществование им из добычи своей выделить не забыть бы. Да и из раздела добычи их мужей и прочих сродственников, не выбрасывать нать, как это некогда дед его, Рюрик, деял, крепя преданность ратных себе и делу своему. То садился он в седло и обскакивал весь свой флот по берегу, то вновь усаживаясь на рум и гребя, князь быстро и уверенно вел свою рать домой. Домой! Домой! Выпевали по утрам роги на судах и в таборах конных. Домой! Домой! Домой! Выстукивали копыта ко-ней дружинников и табунных лошаков, хотя им то самый дом, казалось бы, в степи. До-мой! Домой! Домой! Дробно простукивали копытца барант. А ваш дом где? Не сразу ведь и разберешь! Может, в степи, а, может, и в предгорьях Кавказа. Но, тем не менее! Все стремилось в Киев. Выбежавшая вперед малая ладья с посылами, искавшими путь в Днепр прошлым летом, быстренько и без блуждания лишнего, нашла место впадения в Дон, Се-верского Донца, став как бы маяком для последовательного поворота всего ладейного флота князя русов. Тихие воды Донца, наверное, впервые вспенило такое количество ве-сел. Идти на веслах стало тяжелее, поскольку пришлось идти, выгребая против течения. Но, опытные люди и гребцы, они уже всего хлебнули, им такие тягости не в тягость, ско-рее легота немалая, куда бы хуже встало такую дорогу ногами своими мять, топоча до Киева. Вскоре Донец стал обужаться и мелеть, но пока еще великодушно разрешал идти на веслах борзо, хотя местами, на поворотах реки, ими уж можно было и берега ими дос-тать. Вскоре ход на веслах становился уже невозможен, а река обмелела настолько, что пришлось высадив экипажи в воду, тянуть ладьи на вервиях, пердячим паром. Но на ладь-ях шла вся добыча и весь припас, какой не получалось гнать на своих ногах степью. То, что мычало, блеяло и ржало, так-таки и топало, гонимое комонниками княжими. взбала-мучивая на бродах чистую вроду рек притекавших в Северный Донец. Остальное текло водой вверх по течению. И это все равно было много легче чем везти на подводах, арбах, либо во вьюках, а то еще и на себе самом, любимом. Потом река стала еще уже, и, тащимые кметями вервием, ладьи, то и дело скребли, тяжелые, просевшими в воду под тяжестью несметной добычи, килями, по дну. Наконец один из проведчиков пути, восторженно указал рукой на свои знаки, вырытые в дерне на берегу и зарубки на стволе единственного дерева в степи: - Все, княже! Тут лучшее место для волока! Снова повелев Свенельду и Асмуду начинать переволоку ладей, выгрузив все взятые еще из Итиля, часто обгоревшие, в том еще пожаре, кругляши-катки, князь с частью кон-ной дружины поднял конную завесу волока к полуночи, повелев Ждану, с другой частью дружины, опустить ее верст на 20 к полудню. Желая дополнительно испытать Ждана еще и на предмет умения его уживаться с неудобными людьми, Святослав отдал ему под нача-ло Рогволда с полочанами. Пусть ка покрутятся оба, один раздуваясь от спеси перед на-чальствующим худородным, а другой поищет пути к надутому, ровно, индюк какой, кня-зю-наместнику. Обоим и пользительно встанет! А чё! Людей ведь воспитывать нать, СА-ми они какими им должно быть, не родятся почему то, а!? Водораздел в сем месте был не-высок и преодолели его без большой натуги, пройдя за два неполных дня сорок верст с лодьями. Ладьи скатились в Ворсклу, бывшую в сем месте не шире и не глубже Северско-го Донца. Снова вервие, снова, тужась, пешцы, затягивая долгие песни, тянули ладьи по воде. Хорошо еще не противясь течению. Наконец Ворскла, набрав в себя достаточно при-токов меньших, стала достаточно глубокой, широкой и полноводной, допуская ход на веслах. Причем ход по течению, расслабленный, с леготой велией. Шли тесным цугом ла-дьи княжого флота, пугая степную живность округ, скрипом уключин весельных и своим непривычным вельми видом. Да и говором членораздельным многим, ровно змея длин-нющая ползла по реце вниз по течению. Случилось это уже к концу червеня, но понимая что зарев, а за ним и осень, уже не за горами, князь поторапливал. Добираться до Киева зимой, либо зимовать где-либо лагерем, ни князя, ни его рать никак не устраивало. Но вот настал тот день, когда разваливая острыми форштевнями пласты воды, ладьи легко вышли на днепровский стрежень, устремляясь вверх, к его порогам, преградившим водный путь к родному Киеву. Перед порогами, снова выставив конную завесу от кочевых в степь, вста-ли, осуществляя самый тяжелый шестидесятиверстный волок. Три полных дня шел этот трудный волок, вымотав всю дружину и рать великокняжескую. Князь разрешил сделать дневку, велев рати прибраться, привести себя в достойный победителей, вид, поскольку вскоре должны были придти в Киев и другая дневка была весьма маловероятна. И снова гребет, толкает суда свои веслами ладейная дружина, устремляясь к перево-зу, ниже Киева. Там решено было конных перевезти на правый берег Днепра и они ушли вперед, дабы приступить к перевозу заранее, но все равно закончили его только через день после прохождения судовой рати, устав и вымотавшись до самого предела. Ништо! До Самого Киева перевозам боле не бывать. Так, кое какую мелочевку пройдут бродами, а больших рек с той стороны к Днепру не прибегает боле. Быстро догнав по сухому своих, конная рать собралась и шествовала по десному берегу Днепра, густо заселенными рай-онами, приветствуемая народом, вышедшим поприветствовать лазоревую княжую хоругвь с золотым силуэтом распластанного в атакующем броске золотого сокола. А она гордо реяла над конными и над Лодейной ратью, пенившей веслами, стынущие уже к близкой осени воды Днепра. Наступал месяц зарев и все уже ожидали силуэтов теремов Горы на киевских холмах. Они и выпрыгнули из утреннего марева ранним заревским утречком, заставив гребцов навалиться на весла изо всех сил. Конница берегом, перешла в легкий галоп, дабы не отстать от ладейных. К киевским причалам на Почайне приставали далеко за полдень. Ликование города было тяжело передать. Навстречу князю и его рати выехала конно княгини Ольга и Преслава, со бояры. Преслава держала на руках пискуна Оле-га.Святослав даже поразился, насколько постарела его матушка. А ведь только год пол-ный с ней был в разлуке. Да и бояре, знакомые с детства моложе за год сей не стали всяко! Вокруг же ликует и вопит на все голоса здравницы князю, дружине его славной и рати крепкой, шалый от предвкушения встречного пира, киевский люд. И грянул пир велик и силен. Столы ломились от яств обильных, медов и вин замор-ских, народ угощался брагой и пивом, напитками попроще. Но – угощались все. Три дня шел пир силен. На четвертый, опохмеляясь, тем, что сумел утаить каждый от вчерашней пьянки, вернулся люд киевский к делам злободневным. Собрался и боярский совет, на ко-ем Святослав рассказал боярам сказку честную о походе во хазары. Сразу после совета князь возвел часть своих отроков в достоинство дружинных нарочитых. И отобрал себе новых джур. Тянуть с этим ему стало невместно. Нет в том правды, чтобы постоянно го-ворить своему соратнику, побратанным с тобой битвами и вражескими мечами, «принеси-подай!». Да и нужды в том не было никакой. Тепло прощались с расходящимся по своим градам, весям и землям, ополчениям и дружинам. Поделив еще ранее добычу, князь толь-ко награждал тех, кто ему особо понравился, предлагая им оставаться у него на виду. Я, говаривал он, скоро вновь пойду в поход. Хотелось бы знать, как вас позвать проще и, главное, придете ли вы? Не придем княже, отвечали те, бегом прибежим! По сердцу ты нам и дело воинское вершить под твоей рукой, нам любо! Знаем бо не на геройство наше рассчитываешь ты, а на мудрость свою воеводскую. То нам жизни наши хранит пуще дос-пеха и добыче богатой способствует зело! Отплывали торопясь и смоленцы с полочанами, награжденные князем особо, как и новгородцы со скобарями , отчаливали радимичи и древляне. Им поспешать надо до мо-розоав домсой доспеть. Поход свершился и канул в лету, оставив князю и рати его славу и добычу великую, а земле русской благоустроение и беспечальность. Временную к сожа-лению, только временную. Хотя и скажите мне, уважаемые, что на этой земле не времен-но, а? |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
