Апрель. Но жарко не по сезону. Ветер, сухой и горячий, треплет лепестки тюльпанов, которые я кладу на высокий могильный холм. Я прикладываю ладони к земле. Она теплая от щедрых солнечных лучей. Но это – не то тепло, которое я стараюсь почувствовать, прикрывая глаза. Колюче-шершавые комочки просыпаются меж пальцев. - Папка, мне так тебя не хватает. – Открываю глаза и оглядываюсь вокруг. На кладбище людно. Родственники умерших пришли навестить близких, ушедших в иной мир, - родительский день. – Папка, я так редко прихожу к тебе, а думала, буду приходить чаще. Отец. Он много значил для меня. Но поняла я это поздно. Нет, не тогда, когда его не стало, а когда он заболел. Кем был для меня отец? И каким он был? – Неоднозначным. С мамой все яснее. Мама (слава Богу, что она с нами!) – это поддержка, понимание и любовь. Всегда. Что бы я ни сделала, как бы ни ошибалась, я могу прийти к маме, зная – она любит меня без условий. Отец мог быть резким, даже грубым, мог оттолкнуть. Он мог быть суровым и критичным, если я поступала неправильно или не оправдывала его ожиданий. Отец всегда был дальше, чем мама. Но он мог и безудержно радоваться моим успехам, без стеснения хвалиться мною друзьям и знакомым, раздуваясь от гордости, пророчить мне большое будущее. Если мама показывала нормальную стандартную манеру поведения, что можно ребенку, что нельзя, и как меняются права и обязанности с возрастом, то отец, нарушая привычные правила, мог с детским задором дурачиться с нами (мной и сестрой), обсуждать совершенно серьезно со мной, в то время девочкой-дошкольницей, взрослые темы: например, политическое устройство мира. От него я узнавала азы физики, географии, истории. Почти никогда не слышали мы от него: «Ты еще маленькая, чтобы об этом говорить…». А еще мне, хилому, болезненному ребенку, постоянно было много запрещено: запрещено купаться, запрещено прыгать и бегать, запрещено поднимать тяжелое… . Как это было обидно! В детском разуме возникали мысли о своей неполноценности и о безрадостности жизни. Только он, папка, тайно от мамы купался со мной в канале (искусственное сооружение, не уступающее размером средней реке) – я помню, как захватывало дух от прохладной воды! Это он, смеясь, отмел все сомнения, когда учитель физкультуры предложил мне посещать секцию волейбола. А потом с удовольствием рассказывал, что у него дочь – спортсменка. И ведь были тому основания – основной состав юношеской сборной области. Давно и много уже написано о том, что родители играют важную роль в жизненном сценарии их ребенка. В семье моих родителей, как понимаю сейчас, мама вычерчивала основную линию жизни, а отец высвечивал ее грани – острые, нестандартные. Без его участия в моей жизни, вряд ли мне было стать такой, какая есть – верящей в себя и в успех, даже в тех случаях, когда статистика и чужой жизненный опыт пророчат неудачу. Что было особенного в отце? Наверное, живой и активный ребенок в основе его личности, способный открыто ликовать, сердиться, пренебрегать правилами и горевать. Не этот ли ребенок подвел его, когда в одночасье рухнула привычная обеспеченная жизнь с гарантированным будущим. Перестройка, национальный вопрос, бегство из союзной республики и полная неопределенность и ненужность в России девяностых подкосили отца. Он, в прошлом главный инженер, уважаемый и востребованный, гордый и самолюбивый, и вдруг – простой электрик, без гроша за душой. Не мог стерпеть. И был протест. Одно место работы сменялось другим. И были горы пустых выпитых бутылок. Скандалы, уговоры, пустые обещания – беспросветно. Он стал то агрессивным, то отрешенным, отдалился от нас, казалось, бесповоротно. Потеряв надежду, мама, смирившись, наблюдала его деградацию. Страшный диагноз перевернул мир: для нас всех и, особенно, для него. Поразительной была его реакция на этот новый, сокрушительный удар судьбы. Ни паники, ни истерик, ни отчаяния. Напротив, он, которого мы уже давно считали безвольным слабаком в его пагубном пристрастии к алкоголю, с удивительным мужеством и оптимизмом боролся с недугом. Один раз и навсегда отказался он от стакана и бутылки. И вспомнил, что любил рисовать. Мы с детства знали, что отец хорошо рисует и что увлекался живописью в юности. Он иногда помогал оформлять стенгазеты. Но никто не догадывался о том, что в нем тихо прозябал настоящий художник. Художник от Бога. Теперь, тяжелобольной он стал писать картины. Картины, которыми восхищались и сейчас восхищаются те, кто их видит. Есть несколько звучащих его произведений. Одно их них – пенная морская волна, накатывающая на берег. Смотрю на нее и слышу, как шуршат перекатываемые камешки и тихий всплеск на излете… Отец изменился. Вернулись его прежние увлекаемость, живость ума, даже озорство. Исчезли грубость и эгоизм. Он всех жалел, никого не осуждал. Я любила сидеть с ним, обнявшись, и разговаривать о жизни. Казалось, страшная болезнь вернула нам отца. Судьба дала последний шанс, который он использовал… Но почему? Почему ему был дан всего лишь один, короткий год? Все верили, что он исцелится. Думалось – раз он внял уроку судьбы, болезнь отступит…. Не оправдалось. Состояние начало ухудшаться. Дальше – быстрее. Его уход был мучительным, растянутым на месяц. Но лишь накануне он сказал маме: «Отпусти…», а до этого верил, боролся. - Мне бы только дожить до весны, - говорил он и прибавлял, - я ведь дождусь, когда Вика родит. Я вытираю слезы, обнимая старшую свою доченьку и целуя нагретые солнцем волосы. - Ты помнишь дедушку? - Да. Младшую я с собой не взяла – маленькая она, чтобы такие мероприятия посещать. Как ни крути, а праздник не радостный. Да и ветрено. Отец так и не дождался ее рождения. И до весны не дожил одиннадцать дней. - Ничего, - как-то раз сказала, утешая меня мама, - вот родишь, сходим на кладбище, покажем ему его внучечку. Но в этом нет необходимости. Я вспоминаю счастливый день рождения младшей дочки. Все прошло благополучно. Девочка здоровая, крепкая. Можно отдохнуть. Я прикрыла глаза. Легчайшая материя сна только чуть коснулась век… Вдруг, отец склонился надо мной, небритый, улыбающийся: - Поздравляю, дочь! – Услышала я родной голос, открыла глаза – никого. Можно объяснять это проделками бессознательного. Но я верю в другое: есть другой мир, куда уходят те, чья земная жизнь отсчитала последние секунды. И, теряя близких, мы расстаемся не навсегда. А иногда они незримо приходят к нам, радуясь за нас и, возможно, оберегая. |