Утреннее нежное солнышко грело своими лучиками наши макушки и спины. Мы, а это Генка, Серёжка, Сашка, Олешка и я, играли в нашу любимую игру городки. Сашка после очередного своего промаха по «пушке» стоял грустный и молчаливый, зато Олешка, Генка и Серёжка очень громко смеялись и доказывали друг другу, что с кона выбить «пушку» с одной биты можно даже с закрытыми глазами, отчего Сашка становился мрачнее тучи. Мы ещё прошлым летом соорудили площадку для городков, граница «города» выходила на наш двор, отчего мой дедушка Григорий Степанович постоянно ворчал, что мы снесём когда-нибудь ему весь забор.

Мне оставалась одна бита, чтобы стать чемпионом нашей улицы. Мы долго спорили перед этим из-за моего предыдущего броска по «письму», и это сильно меня раззадорило. Я стоял на кону, покачиваясь с пятки на носок , выцеливая городки. Биту мне смастерил дед из черенка поломанной лопаты, она была очень увесистой, и дед уверял, что в ней ровно два килограмма. Вскоре всем надоело смотреть, как я прибываю в торжестве решающего момента, и Генка, мой лучший друг, крикнул мне прямо в левое ухо «Бросай!».

Я мигом размахнулся, и что есть мочи выпустил из своей руки биту. В это время из под забора, точно по центру городка, высунул свою голову Пётр Петрович, любимец моего деда и гроза всех окрестных петухов. Пётр Петрович, как любил называть его дед, был очень знатный петух: большой, белый, с огромными шпорами на лапах и довольно громким голосом. Дед говорил, что купил его на специальной сельскохозяйственной выставке за невероятно высокую цену, и будто Пётр Петрович родственник всех известных венгерских кур и петухов. И вот в этого знатного во всех отношениях петуха,

прилетела моя метровая двухкилограммовая бита. Пётр Петрович то ли от испуга, то ли от такой неожиданности издал звук похожий на тот, что издаёт соседская утка, полоща свой клюв в корыте с водой, и тут же его голова вонзилась острым клювом в песок. Я застыл как каменный истукан с открытки про далёкий остров Пасхи, впрочем, и Пётр Петрович не подавал никаких признаков жизни. Вывести меня из такого состояния помогли, как всегда, мои друзья. Генка по-дружески сотрясал меня за плечо, встревожено приговаривая «Ты чего, а?» Сашка и Олешка бросились на выручку петуху, и уже через мгновенье под серьёзным руководством Серёжки тянули бедную обмякшую птицу на себя из под забора. Наконец, высвободив петуха ребята оставили его лежать прямо в центре «города». К этому времени ко мне вернулось прежнее состояние духа, и я присоединился к обсуждению судьбы Петра Петровича.

- Давайте его закопаем у нас в саду, - предложил Олешка, - я знаю там одно укромное местечко и красивое к тому же.- заключительные слова он произнес очень мечтательно.

-Верно говоришь, Олешка,- поддержал его Сашка, - а, Максимка сходит сейчас за лопатой.

-Нет,- ответил им я, - я пойду сейчас, а вдруг там дед сидит, он меня спросит «Зачем тебе Максимка лопата понадобилась, говори? . И сразу заподозрит что-то неладное. Нет уж, этот план не годиться.

-Тогда давайте его обратно под забор затащим, как будто он сам там застрял и задохнулся,- предложил Генка. После Генкиных слов все расхохотались.

-Ага, -сквозь смех сказал Серёжка,- взял петух сам и зарылся в песок с головой, от горя что не может пролезть под забором. И все опять залились смехом.

-Давайте его лучше спрячем,- предложил я.

-Точно, - поддержал меня Генка, я такое место знаю, во век его там никто не найдёт. Пойдёмте, покажу.

И мы, подхватив петуха, пошли вслед за Генкой.

Вечером я совсем позабыл про утренний несчастный случай и оказался совсем не готов к разговору с дедом, который почему-то решил, что это я причастен к пропаже Петра Петровича. Сначала дедушка долго ходил по двору заглядывая по всем углам и нежно призывал петуха показаться ему на глаза «Петя –Петя, Пётр Петрович. Цыпа –цыпа . Ты где ? Петя, цыпа, цыпа.». Так продолжалось не менее получаса, ещё столько же дед звал петуха на улице. Но всё оказалось тщетно, Пётр Петрович как в воду канул. Он, конечно канул, но не в воду, а в кустарник в ближайшем от нашего дома проулке. И когда дедушка совсем обессилил от поиска «Пети», он обратился ко мне: «Максимка, ты случайно не видел Петра Петровича, запропастился куда-то, шельмец. Ума не приложу, куды его окаянного унесло.» Здесь меня покинуло самообладание, я засуетился, не зная, куда мне присесть, и неуверенно пробормотал «Не видел я его с самого утра, да и что мне за дело до этого петуха». Тогда дед вспомнил свою молодость и службу в разведке, по крайней мере дед рассказывал мне об этом эпизоде в его жизни. Через несколько минут нашего с ним общения, он вытянул из меня всю утреннюю историю про Петра Петровича. Горе его было настолько сильным, что даже порка меня ивовым прутиком, не принесла ему никакого облегчения.

Но больше всего он расстроился от того, что я сразу не сообщил о случившемся с Петром Петровичем, а всё скрыл от него.

Назавтра мне строго настрого запретили играть с ребятами, и я должен был весь день провести в саду, отгоняя скворцов от вишни, стуча в железный бак и прикрикивая «Шу, а ну летите отседова проглоты!» Утром я пребывал в наихудшем настроении за все мои летние каникулы, и мне казалось, что каникулы окончательно испорчены. В таком ужасном состоянии, открывая калитку в сад, я увидел белого красивого петуха, довольно быстро спешащего по садовой дорожке в мою сторону. Сомнений не было,- это Пётр Петрович спешил позавтракать со своей многочисленной птичьей семьёй. По-видимому оглушённый ударом биты Пётр Петрович почти сутки был без сознания. Очнувшись в кустах, где мы его с ребятами вчера оставили, не сразу сообразил как ему попасть домой. Видя как резво он бежит по дорожке по направлению к дому, можно было догадаться, что он счастлив найти путь в своё жилище. Во мне всколыхнулась волна негодования из-за вчерашнего несправедливого наказания от деда и моего сегодняшнего плохого настроения, но подумав, я понял, что вчерашних неприятностей могло бы не быть вовсе, если бы, я сразу обо всём рассказал дедушке и показал ему петуха. Потом я представил, как же обрадуется дедушка Петру Петровичу , от этих мыслей мне стало очень весело и легко на душе, я побежал к деду, сообщить радостную для него и меня новость.