Предстоящий переезд почему-то волновал и тревожил. Эмма собирала свои небогатые вещи-пожитки, помогала маме и все время думала, думала…

Ей шел шестнадцатый год - для сельской девушки это возраст невесты. Что-то подсказывало ей - там, на новом месте, живет ее судьба.

Жизнь складывается по-разному. Они ехали в незнакомое место, к новым людям. Как они их примут, и как все сложится? От неизвестности становилось тоскливо и страшно. С такими чувствами Эмма прислонилась к узлу с вещами и, сама не желая того, уснула.

И снилась ей летящая стая журавлей, розовая от солнца, зовущая,манящая вдаль. Она ощущала и себя во сне одной из этих летящих птиц, вольной и свободной.

Вдруг резкий толчок прервал сон. Была ночь. Машина остановилась, хлопнула дверца кабины. Место, куда их забросила судьба, было маленьким отделением совхоза. Здесь устроилась мать дояркой, им дали квартиру. В нее-то и стали втаскивать свой скарб. Уже через неделю после их приезда мать устроила Эмму работать на маленьких телятах. Начинать было страшно, но забавно и интересно: телят надо было поить из соски и следить за чистотой у них. К тому же телята были такие красивые и ласковые, так чмокали во время поения. Выпив свою порцию, они тянулись еще, но больше нельзя было, чтобы телята не заболели. Работа понравилась, и потихоньку за делами она ко всему присмотрелась и привыкла. К тому же они приехали сюда не из города, а из поселка, чуть побольше этого, так что сложности не было никакой.

Мама у нее была еще молодой, поэтому в кино или на танцы они ходили вместе. У них иногда спрашивали, не сестры ли они. Эмму это удивляло, а маме, кажется, нравилось. Эмма не понимала, почему: ей мама не казалась такой молодой, и это раздражало.

За всем этим незаметно минуло лето. Чаще стал дуть резкий, холодный ветер, улицы толстым слоем укрыла листва, которую, как ни убирай, до конца никогда не уберешь. То тут, то там жгли вечерами костры - над отделением стояли столбы дыма. Мальчишки и девчонки, которые поменьше, прыгали через огонь, пекли картошку, собравшись в кружок. Которые постарше тянулись к клубу, где, как всегда, звучала музыка. Эмма со всеми перезнакомилась, уже появились друзья, и теперь ей было совсем не страшно, как в первые дни приезда. Она с улыбкой вспомнила об этом. Люди приняли их хорошо, а были они тут как везде, завистливые и не очень, доверчивые и дружелюбные, в общем, люди - как люди.

Уже совсем оголились деревья, утром лужицы покрывались ледяными зеркалами. Ухаживать за телятами стало труднее: их перевели в теплое помещение, а там добавилось работы. Шли, бежали, самые обыкновенные дни - один за другим, но ощущение присутствия чего-то таинственного и необыкновенного, чего-то манящего, приближения счастья ее не покидало. Она с трепетом ждала встречи со своей судьбой. Многие местные парни поглядывали на нее, но ни к одному из них душа не лежала. Она не была красавицей, но все же была хороша. Она это знала: небольшого роста, темно-русая коса в руку толщиной спускалась по спине ниже пояса, отчего казалось, что она гордо носит свою голову, большие карие глаза и красивый рот.

Эмма участвовала в самодеятельности: пела, танцевала, любила цыганские танцы - они ей больше всего удавались. Да она и сама с распущенными волосами во время танца была похожа на цыганочку: неслась в вихре танца стремительно и завораживающе, ее руки, вспорхнув вверх, опускались вниз, широкие цветастые юбки то обвивались вокруг стана, то летели прочь. Этот танец всегда был на "бис". Однажды зимним вечером в клуб привезли фильм, о котором раньше много говорили, хвалили и долго его ждали. Фильм с участием Любови Орловой и Леонида Утесова назывался "Веселые ребята". Очень хотелось его посмотреть. Они с мамой, оставив младших дома, ушли в клуб. Фильм еще не начинался, люди рассаживались, устраивались поудобней, здоровались, спорили, смеялись в ожидании начала. За спиной Эмма услышала диалог:

- Эта будет моя, - говорил один голос.

- Нет моя, - отвечал другой.

- Нет, - говорил первый, - у тебя Мария есть.

-А ты к Верке в окошко лазишь.

- А что Верка, ты же знаешь, там у меня несерьезно, - отвечал первый голос.

Эмма обернулась – позади нее, стояли два парня, это они делили, кому кто должен достаться. Одного она видела раньше - он был много старше ее, поэтому они не общались. Он уже, как между собой говорили девчата, почти был женат. Другого парня, она видела впервые. Он был высокий худощавый с вьющимся из-под фуражки черным чубом. У него были зоркие глаза, которыми он как будто обжег ее. Эмма смутилась, отвела глаза и отвернулась.

После фильма начались танцы, и мать ушла домой, наказав не задерживаться. Весь вечер Эмма чувствовала на себе взгляд этих настойчивых, пронизывающих незнакомых глаз. Это тревожило и манило своей таинственно¬стью. Девчонки все заметили и стали наперебой рассказывать, кто он такой, так что к концу вечера она о парне знала все, что нужно, и даже то, что не нужно. Оказывается, это были братья. Одного, которого знала, звали Николаем, другого, незнакомого - Иваном, его она видела впервые. Он вернулся из армии, служил в пограничных войсках, играет на гармошке, поет и еще - весельчак, балагур

- Смотри, - смеялись девчата, - сегодня он тебя провожать пойдет!

Она отмахнулась от них.

-Не веришь, - смеялись подруги, - вот увидишь!

Эмме сделалось почему-то страшно, она, улучив минутку, улизнула из клуба, благополучно добравшись, домой одна. Дома долго ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть: на нее из темноты смотрели зоркие с искринкой глаза, а в душе затаилось ожидание чуда... Утром мать предупредила:

- Будь осторожней, я вчера видела, что на тебя, как кот на воробышка, смотрел Ванька Щеглов. Он уже взрослый, ему девушка нужна не для прогулок - ему жениться пора. Смотри, а то «поматросит, да бросит».

- Ой, что ты, мам, зачем он мне нужен. Он к Верке Кудриной в окошко лазит.

- Не знаю, не знаю. Смотри в оба! Я тебя предупредила, а ты думай, уже взрослая.

Прошла неделя, может больше, в клуб Эмма не ходила: то были дома дела, то уставала на работе. Парня этого она видела несколько раз мельком - он устроился работать шофером на молоковоз и по каким-то дням привозил на ферму для телят Эммы обрат. При встречах он смеялся, шутил, но не с нею, а с теми, кто был рядом. На нее же только внимательно смотрел, как будто изучал. Она же и вовсе старалась не смотреть на него.

В один из освободившихся вечеров решила пойти в клуб, в кино, а заодно и потанцевать. Клуб на отделении был центром вселенной - телевизоры во дворах были редкостью, у тех, кто позажиточней. Поэтому фильмы в клубе смотрели почти все. На улице было снежно, к клубу вели тропки, протоптанные в сугробах - они как паутинки сходились в одном месте. Паутинка вела и от ее дома, такая тоненькая, что идти по ней мог только один человек. Весь вечер после фильма она протанцевала, приглашал ее и Иван. Говорили мало, больше молчали, перекинулись только ничего не значащими фразами. К концу танцев он куда-то исчез, словно его и не было вовсе. Эмме стало даже обидно. Настроение пропало, сразу захотелось домой, от веселья не осталось и следа. Она решила уйти, тем более что уже все стали расходиться. Стояла лунная ночь, светло было, снег под луной искрился, все вокруг было загадочным и нереальным. Шла она по своей тропке, не глядя по сторонам: мысли были не с нею рядом, а где-то далеко-далеко и как будто сами по себе. И вдруг, подняв глаза, она увидела стоящего на ее пути Ивана. Мысли сразу вернулись к ней, словно и не отлучались. Она могла обойти его, но рисковала увязнуть в снегу, поэтому остановилась. Долго же ты танцуешь. Я тут успел замерзнуть. У нее сладко кольнуло сердце: значит, он не исчез, он просто ждал ее здесь, на дорожке к дому. Но сказала не то, что думала.

- А зачем ты мерзнешь?- Хотела ступить в снег в сторону от дорожки. Он, как будто ждал этого движения, ловко подхватил ее подмышки и поставил перед собой.

-А затем, чтобы сказать тебе, что я хочу, и буду ходить по этой дорожке с тобой до тех пор, пока ты не согласишься выйти за меня замуж. Девушка обомлела - откуда у него такая уверенность?

-Я разве давала повод думать об этом и говорить?

-Нет. Но я так хочу и надеюсь, что ты тоже!

- Да ведь ты на целых семь лет старше!

- Мужчина должен быть старше.

- Так я же несовершеннолетняя!

- Ничего, мы подождем. Ты только не гони меня со своей тропки: я знаю, что я - твоя судьба.- Глаза их встретились: его, зоркие с искринкой, и ее, черные, большие. Он уступил ей дорогу, и они пошли друг за другом по тропке, ведущей к ее дому.

Свадьбу сыграли под осень, гуляли всем селом. Эмма была в белом платье, на голове - фата, а из-под нее по спине струилась тугая коса. Иван, в темном костюме, - стройный, а над глазами развевался вьющийся чуб. Получилась свадьба веселая, молодым вручали подарки, при этом заставляли целоваться, каждый раз крича "горько". Эмма сияла от счастья и смущалась при каждом новом поцелуе.

Жить они стали у него, с его родителями. К тому времени женившийся старший брат Николай тоже жил здесь. Спали в одной комнате - в одном углу старший брат с женой, другой угол был их.

День был в постоянной работе: Эмма по-прежнему работала с молодняком, очень уставала да еще работа по дому: приготовить, постирать, убрать, помыть... Семья большая, готовить нужно на всех. Покоя не было совсем, постоянная сутолока, все у всех на виду днем. А ночью тоже приходилось прислушиваться, когда уснут все, чтобы побыть с мужем наедине. Тесно и неудобно. К тому же Эмма поняла, что скоро станет матерью. Это было счастьем, но им хотелось иметь свой дом.

Уже перед самыми родами они узнали, что совхоз им выделил комнату в доме на нескольких хозяев. Радости не было предела - Эмма была по-настоящему счастлива. Муж был веселым, жизнерадостным, общительным человеком. С ним было легко, к тому же они были молоды. Ожидание материнства накладывало на нее ответственность, что не слишком вязалось с ее юной внешностью. Ей хотелось еще бегать на танцы, и они ходили, танцевали, насколько у нее хватало сил, и возвращались домой усталые и веселые.

Новый свой дом они обустроили, как смогли, и позволял их достаток. У них было чисто и уютно. Появляясь, домой после работы, Иван затевал суматоху и чехарду, они баловались, как дети, мечтали, чтобы их ребенок родился в день какого-нибудь праздника, почему этого хотели - не знали сами.

Ребенок родился в День Победы, как они и мечтали. Подарила она Ивану сына, так как он и хотел, и Эмма была счастлива. После положенного срока жену выписали из роддома. Сын был крошечный, розовый. Решили назвать его в честь деда Алексеем. Купали своего первенца вместе, пеленали, укладывали спать - жизнь приобрела удивительный смысл.

Шли дни, месяцы, годы. Чего только ни произошло за это время: они получили новую квартиру с отдельным от соседей входом; посадили свой первый крошечный сад. В их саду росли вишня - шпанка, слива, абрикос, но первый урожай они собрали с вишни. Иван теперь не работал на молоковозе, у него теперь была машина, обслуживающая отделение. Из юной тонкой девушки Эмма превратилась в красивую, слегка располневшую женщину. Работала теперь дояркой. Домашние заботы, тяжелый труд, постоянное недосыпание и усталость делали свое дело - на танцы уже не бегала, на это не было времени, да и не хватало сил.

Однажды утром по дороге на работу она на ходу задремала и врезалась в дерево. От боли даже заплакала, но, придя на работу, рассказывая о случившемся дояркам, хохотала вместе с ними до слез. Жилось трудно, но семейное счастье прочно поселилось в их доме. Появился второй сын. Дети росли, в доме был достаток, размолвок не было, жизнь текла со своими радостями и горестями. Беда грянула внезапно. Накануне вечером, перед тем страшным утром, они с мужем были на дне рождения у Николая, старшего брата мужа. Пришли домой далеко за полночь. У Эммы был выходной, а мужу надо было ехать за рабочими по отделениям. Поднялся он рано, получил наряд на работу, вернулся домой, Эмма предложила ему взять с собой младшего сына, ей хотелось хоть бы одно утро спокойно поспать. Но Иван, боясь опоздать на работу, из-за долгих сборов сына не взял и, чмокнув ее в щеку, поехал. Эмма прижала к себе сынишку и уснула. Долго ли спала, не знала. Проснулась от страшного крика во дворе - голосила свекровь. Эмма как была в ночной рубашке, выскочила во двор, спросонья ничего не могла понять. До ее сознания дошло лишь то, что с мужем случилась беда, и он в родительском доме, Не помня себя, бежала она через отделение в той же рубашке. Ничего еще, по сути, не зная, молила Бога, чтобы все обошлось.

Иван лежал на кровати бледный и улыбался ей. Она кинулась к нему, боясь плакать, и не могла не плакать. Он гладил ее по голове и успокаивал. С места аварии он пришел сам, проделав путь почти в два километра, живот у него припух, но врача вызывать он не разрешал. Время шло, ему становилось все хуже - уже без его разрешения вызвали "скорую". Их ругали, что затя¬нули с вызовом. Его увезли в больницу, Эмма поехала с ними. Его сразу же забрали в операционную, а она томилась в ожидании в коридоре больницы. Еще до конца ничего, не поняв, сердцем чувствовала - это беда, страшная и нежданная.

Операция шла долго, так долго, что Эмма потеряла счет времени. Наконец его пере¬везли в палату: он был бледен, бредил и в бреду звал ее. Эмма держала его руку и плакала. Поправляла ему подуш¬ку, смачивала водой потрескавшиеся губы и молилась, моли¬лась, не зная молитв, словами, приходившими ей на ум, просила у Бога о спасении и о чуде. Под утро он затих, а она, склонившись на спинку кровати, зад¬ремала. Разбудил ее взгляд: муж смотрел на нее своими боль¬шими любящими гла¬зами. Она потянулась к нему, поцеловала, казалось, кошмар этой ночи был сном, и теперь он кончил¬ся. Но, подняв глаза и оглядев палату, она поняла все... ему было полегче, а мо¬жет это только каза¬лось: лежал он на спине спокойно, но врачи вокруг суети¬лись, ставили капель¬ницу, делали уколы... Все, что осталось дома: дети, хозяйство, работа - все осталось там, она обо всем за¬была. Здесь был муж, он, придя в себя, не отпускал ее от себя ни на шаг. Из дома передавали, что с детьми все в порядке - это было главное.

Эмма только теперь узнала все о том, что случилось с мужем. Выехав из дома, он торопливо ехал по проселочной дороге навстречу солнцу за рабочими. Вероятно, надеясь на раннее утро и на то, что на дороге он один, ведь это не трасса, был не совсем внимателен. А слева от него со стороны другого поселка ехал такой же, как он, водитель, и тоже надеялся на степь, на ее тишину и на раннее утро. Но судьбе было угодно соединить их на перекрестке. И теперь играли роль только правила дорожного движения и реакция каждого из водителей. Иван увидел летящую на него машину слишком поздно. Он отчаянно стал крутить руль вправо, уходя от удара, но не успел. Удар пришелся в кабину, в самый ее конец и часть кузова слева, как раз туда, где сидел водитель. Резкий удар - руль оказался в области живота, боль. В горячке выскочил из машины. Тот, кто его ударил, был неправ, но на нем не было ни царапины. Как это бывает, заматерились, доказывая друг другу, но Ивану становилось хуже, и он, бросив машину, ушел домой.

Уже потом они узнали, что милиция определила виновного, им был тот, другой водитель. Имея плохое зрение, он не носил очков и потому поздно заметил машину. А Иван ехал по правилам, но ослабил внимание.

Его еще раз оперировали в надежде на положительный исход. В хирургии он был, наверное, самым тяжелым больным. Через неделю Эмма решилась ненадолго оставить мужа, чтобы съездить домой: посмотреть детей, переодеться. Дома же она хватала все, что попадалось под руки, потом бросала, поменяла свою одежду, приласкала испуганных детей. На двор, на хозяйство даже не взглянула - некогда было, спешила назад к нему. Вернувшись в больницу, рассказывала ему о детях, о новостях совхозной жизни. Он слушал с интересом и только не хотел, чтобы к нему пускали посетителей.

- Идут смотреть, как на покойника!

Ему сделали третью операцию, надеясь на улучшение. Но он после нее почувствовал себя хуже. Тогда заставил привезти к нему детей. Эмма подчинилась. Дети, как нахохлившиеся птенчики, стояли у кровати. Маленький Коля вертел головой, ничего не понимая, Алеша говорил отцу:

- Пап, вставай, пойдем домой. У матери разрывалось сердце, она держалась.

Иван обнял детей по очереди, поцеловал, потом сказал старшему:

- Мамку береги.

Отпустив детей, он как-то обмяк и притих. Детей увезли домой. Эмма сидела рядом с мужем, он открыл глаза и сказал:

- Хочу, чтоб ты хорошо запомнила то, что я тебе сейчас скажу. Скоро все кончится. Не давай в обиду детей, вырасти их. Даже не знаю, как сказать, как сильно я тебя люблю. Больше, наверное, тебя никто так любить не будет. Помни это всегда, даже когда меня не будет.

Он говорил, она слушала, пытаясь что-то возразить, но он не дал. Она готова была закричать, но не кричала...

Шел четырнадцатый день его страданий. Наступила ночь. На улице срывался снег, дул резкий, холодный ветер и гнал по улицам оставшуюся листву. За окнами был октябрь.

Умер Иван в эту ночь. Она кричала, как раненая птица. Врачи просили ее замолчать, ведь кругом больные. Его унесли в морг, а она, не помня как, ушла к знакомым. Ветер так выл, как будто знал о ее горе. Она выла вместе с ним, не приглушая голоса, не помня, что кричит, не думая о том, что кто-то ее слышит... Все в ней было сплошной болью.

Стали готовиться к похоронам, а она словно обезумела: ходила туда-сюда, за что-то бралась и ничего не могла делать - жизнь потеряла смысл. Со страхом ждала завтрашний день, но уже без него. Каким же коротким оказалось их счастье - всего семь лет. Значит, такая судьба ее ждала там, на заснеженной тропке к дому? Какой короткий срок им отмерила она!

И после него была жизнь: росли дети, учились, взрослели. Старший, понятливый, покладистый, очень любил ее, как будто выполнял наказ отца.

Младший - сорвиголова, рано стал курить, то сломает себе руку, то его собаки порвут. Она даже била его, но он со временем как-то успокоился, научился ее понимать, и все недоразумения ушли.

Родители Ивана уговорили ее еще раз выйти замуж. Да и все уговаривали поторопиться, пока дети маленькие и примут отчима. Ей не хотелось, но потом она поддалась на уговоры.

От второго брака родился сын, назвали его в честь ее первого мужа Иваном. Вроде, и сложилась жизнь, да только все было видимостью: полюбить она больше не могла. Ко второму мужу у нее было чувство собственности и привычка. Того светлого и искреннего счастья, как с Иваном, не было. Все было, как у людей, но... Любовь ей была дана, видно, одна... Ее счастье и судьба остались там, на станичном кладбище, под холмиком, к которому каждый год на Пасху ехали они все вместе, чтобы поклониться дорогой могиле, помянуть...

Пережила она свою судьбу на двадцать два года: женила Ивановых детей, дождалась внуков и ушла на то же станичное кладбище холодным февральским днем.

Дом, в котором они жили, давно уж продан, вишневый сад постепенно засох. Да и отделения уже почти нет. Людей, помнящих их любовь, становится все меньше. И только в их детях и внуках они продолжаются и живут.