И ДА УБОИТСЯ ЖЕНА… Роман-детектив Отрывки. ПОЛНОСТЬЮ РОМАН МОЖНО ПРОЧЕСТЬ, ПОСЛЕДОВАВ ПО ССЫЛКЕ: I Иголка в стоге сена. Вертолёт завис в нескольких метрах над серо-зеленой громадой моря, вспенивающейся белыми барашками волн. Разбрызгивая их верхушки, тугой поток воздуха от работающего винта рисовал на образованной им ряби ещё и разбегающиеся окружности, полностью замутив видимость сквозь воду. – Не-е, так вообще ни хрена не увидишь, – проворчал себе под нос командир экипажа, но по громкой связи в салоне его слова пробились даже сквозь гул винта и моторов, – будем смотреть метров с пятидесяти, – добавил он погромче. Машина тут же послушно взмыла вверх и медленно кружа над морем, как чайка, высматривающая добычу, продолжила поиск, придерживаясь общего направления на юг, к иранской границе. Командир экипажа, подполковник авиации, начальник вертолётного авиаотряда Николай Царёв среди личного состава отряда за глаза уважительно именовался Николаем Третьим, или короче – просто Третьим, а когда новички-аэродромщики или курсанты-практиканты удивлялись, почему о Первом лице в отряде говорят "третий приказал, третий вызывает…", им отвечали, примерно: "а твоё дело десятое, дослужишься до девятого – узнаешь…" Сегодня с утра по Управлению авиаотряда быстро разнёсся слух – Третий сам полетел в море за командира… Что-то у них там стряслось… Действительно, ранний телефонный звонок главного инженера Управления буровых работ Эрнеста Аркадьевича Карева поднял Царёва прямо с постели. – Привет, Николай Андреевич, это Карев… я тебя вчера не беспокоил, погода нелётная – шторм, снег… У вас на берегу тоже, наверное, несладко было… – Здравствуй, Эрнест… Да, февраль в этом году тяжёлый, вчера весь день здесь до девяти баллов дуло и видимость нулевая… Бумажками занимались. К вечеру только удалось машины и площадки от снега очистить, заправиться… А что у тебя – вахта с берега задерживается, что ли? – Это само собой, третий день ведь ни морем, ни воздухом… Но у нас другая беда – человек пропал… вчера утром обнаружили, день и ночь искали по всем общежитиям, эстакадам, цехам и службам… прошлой ночью его видели на одной из буровых на юго-восточной эстакаде, а потом, как в воду канул… – Так ты думаешь – действительно канул? – Ну, а куда же ещё… Водолазы и сегодня не смогут спускаться – накат пока большой идёт, может завтра… Хочу твоих ребят попросить сверху взглянуть, насколько возможно… Первым рейсом должны из прокуратуры прилететь, из милиции – наш начальник будет с ними разбираться, а я бы слетал с вашими… – Зачем же ребят от графика отрывать? Сам же говоришь – трое суток вахты с берега не было… Или думаешь – я разучился? Дело серьёзное, сейчас вызову штурмана, и через час после рассвета будем у вас, подъезжай к вертолётной площадке. У метеорологов своих узнай о течениях в эти дни. – Уже узнавал – ветер работал северо-восточный, течения – южного и юго-западного направлений, искать надо южней и шире… – Иголку в стоге сена…, – Царёв уже уяснил задачу. – Что ты? – Да ничего, поговорку вспомнил, но поищем от души, не беспокойся. Ну, до встречи… ……………………………………………………………………………. ………………………………………………………………………… III Встреча. Ширинбек уже обогнул магазин “Динамо” и вышел на улицу имени Джапаридзе, ведущую мимо кинотеатра и универмага-пассажа прямо к Приморскому бульвару, когда услышал за спиной звонкий оклик: “Ширинчик!”. Так его называли только дома и лишь одна смешливая девчонка ещё в школьные годы. Он резко обернулся и чуть не упёрся в широкую улыбку красивой молодой женщины. – Чё, не узнаёшь, постарела, да? А я вот тебя издалека приметила, а когда заворачивал за угол и профиль показал, убедилась… Ты смотри, с чётками – моллой заделался, что ли? А тогда где же папаха? – тараторила она, видимо, пряча смущение от нежданной встречи, пока он, уже с улыбкой, ощущая какую-то тёплую волну, подкатившую к сердцу, молча её разглядывал. – Мари-и-инка, э-э… Черкасова… Ну-у, красавица, да… Это сколько ж мы с тобой не виделись… дай сообразить… конечно, десять лет, э, целую вечность. Ну, здравствуй, да... – он притянул её за плечи а она с готовностью подставила щёчку для поцелуя, – я очень рад тебя видеть. Куда-нибудь торопишься? – Конечно, тороплюсь, только не куда-нибудь, а тороплюсь узнать, где ты пропадал эти десять лет после школы, ещё целых десять моих дней рождения…, – она хитро взглянула на него и он понял эту аналогию – в её последний в школе день рождения они, чуть разгорячённые танцами и вином, выскочили на лестничную площадку, она потянула его на пролёт выше и там они долго целовались, пока снизу не послышались шаркающие шаги и кашель соседки с верхнего этажа. Там же она впервые выдохнула через полуоткрытые губы нежное "Ширинчик"; у неё это прозвучало, как буквальный русский перевод его имени – "Сладенький", и уже потом, в классе иногда обращалась к нему так же, но как бы с оттенком иронии, на что он тоже шутливо вопрошал "что, Маришечка?". Маринке, признанной заводиле класса, палочке-выручалочке на контрольных по математике, всё прощалось, и никто не придавал таким "телячьим нежностям" особого значения, в том числе и Ширинбек, который и сам преуспевая в математике, воспринимал такие обращения друг к другу, как пароли "коллег"… – Да, как-то быстро время пролетело… техникум… работа… я ведь на морском нефтепромысле работаю, э-э – "Каспвостокнефть", слышала, наверное, да? Сейчас вот... – он хотел рассказать ей о предмете своей сегодняшней гордости – новом назначении, но она задумчиво кивнула и перебила: – "Каспвостокнефть"? Это ж надо…, – помолчала, – Да-да, слышала … А ты женат, конечно, дети? – Двое.. пацаны… Ну, а ты-то как живёшь? Давай, да, рассказывай… – Да как все… Окончила университет, филфак, преподаю литературу в школе, вечером по нечётным дням – русский язык на курсах для иностранных студентов. Шестой год замужем, две девчушки, трёх и двух лет, вот такая скучная биография… – Почему же… Ты молодец, да, – всё успела. Но почему филфак, а не мехмат, к примеру? А муж чем занимается? Как зовут? И какой фамилией теперь тебя величать? Марина ответила не сразу и как-то рассеянно: – Что? А-а, муж… Ну да… Зовут, ммм… Юра…Он, знаешь, всё по командировкам как-то… Когда его нет – тоскливо, работа спасает, – ответ в этой части получился уклончивый, но Ширинбек не стал уточнять, – девчонки – то у бабки, моей свекрови, то у отца – у него вторая жена, очень заботливая женщина, забираю их только на выходные и когда муж дома. Да, а филологический… ты знаешь, в своё время мне показалось, что точные науки – удел мужчин… Фамилию свою я сохранила, знаменитая всё-таки… Помнишь Николая Черкасова в фильмах "Иван Грозный", "Весна", и в его последнем "Всё остаётся людям" – мой двоюродный дедушка, между прочим, по отцовской линии. И потом… Вдруг кто-нибудь, например, ты, стал бы меня разыскивать через справочное… Черкасова, Марина? Вот, пожалуйста… А иначе морока…, – она искоса взглянула на его реакцию, встретила добрый изучающий взгляд и отвернулась. Несколько шагов прошли молча. – А ведь я была влюблена в тебя, Ширинчик, – сказала улыбнувшись, но с оттенком грусти, – и всё у нас могло бы быть тогда, и судьба наша могла сложиться по-другому… – Так ты что – недовольна своей судьбой? – Да нет, я же не сказала – лучше, я сказала – по-другому… А лучше или хуже – кто ж её, злодейку, знает… Вот сейчас тебя встретила – тоже ведь судьба… А ты почему не нашёл меня после школы? Сами-то вы с матерью переселились куда-то… – Да, мама тогда от фабрики двухкомнатную получила, на Потамдаре, как передовик и как с разнополым сыном… – Как это, – расхохоталась Марина, – с разнополым? – Нет, ну, в общем, ты поняла... – он тоже засмеялся и вдруг почувствовал, что как-будто не было десятка лет разлуки, что рядом с ним шагает, нет – мягко ступает та самая смешливая и смышлённая Маринка, впервые подставившая ему свои губы и совсем не по-матерински шептавшая "Ширинчик". – Да, но я-то "с разнополым отцом", никуда не переселялась, – хохотнула она, а он вспомнил, как всем пятым "а" классом были на похоронах марининой матери, и как ему хотелось тогда погладить по головке, успокоить рыдающую Маринку, – мог бы и проведать по старой дружбе. Так почему не искал, Ши-рин-чик, а? – Если честно, то не верил, что твой отец одобрил бы дружбу единственной дочки с мусульманином, да и моя мать, наверное, косо на это посмотрела бы… потому и не искал, решил, что не судьба , потом женился. А я тебя тоже отличал от других, ты и умная была, и какая-то… свойская, что ли… – Ну почему была? Я и сейчас соображать не разучилась, – засмеялась, – и людей не чураюсь, вроде… Они спустились в подземный переход под проспектом Нефтяников, вышли на бульвар и направились к береговой кромке. Марина села на каменный парапет, всё ещё хранящий дневное тепло, и, повернув голову в сторону моря, чуть наклонила её, вслушиваясь в умиротворяющий плеск слабого прибоя. Багрово-красный сегмент солнца, погружающегося в зелёный покров Нагорного парка у верхней станции фуникулёра, уже не слепил, а отбрасывал косые лучи на поверхность воды, которые, смешиваясь с её штилевой синевой, отражались то нежно-розовыми, то пурпурными бликами. – А хорошо, что я тебя встретил. Мне вообще везёт в последнее время, – нарушил молчание Ширинбек, любуясь всем обликом сидящей перед ним женщины с царственной осанкой и величественным полуоборотом золотистой головки на красивой шее, – недавно повысили в должности, – он приблизился к цели своей сегодняшней прогулки – поделиться, наконец, новостью, распиравшей его изнутри, – я теперь буровой мастер, в бригаде тридцать два человека, и двадцать два из них по возрасту старше меня, э… Представляешь, Маринка, но меня это не пугает… Я ведь после техникума на суше рабочим в бригаде начинал, все ступеньки прошёл, потом уже в море, работая техником, наклонное бурение освоил, буровые растворы, даже в ликвидации аварий участие принимал. Поэтому, когда Эрнест Аркадьевич – это наш главный инженер, предложил заменить ушедшего на пенсию мастера, я решил, что смогу, да, хотя уже понял, что со стороны всё проще кажется… И мы с тобой должны это событие отметить… Я приглашаю тебя в "Интурист", там же отметим и встречу старых друзей… Ну как? Марина слушала монолог Ширинбека, временами вглядываясь в его бархатистые сверкающие глаза и обнаруживая явное несоответствие слышимого с их жарким обволакивающим взглядом. Ей вдруг захотелось надолго погрузиться в этот взгляд, свести воедино того немногословного красивого парнишку-школьника – свою тайную симпатию, и этого молодого мужчину, уверенного в себе и, как выяснилось, тоже когда-то к ней неравнодушного. Чувства Марины с самых юных лет обычно не расходились с разумом. До двенадцати лет её характер формировался на примере матери – строгого и преданного делу партийного работника, секретаря парткома крупного машиностроительного завода, а после её смерти – отцом, директором школы, всячески способствовавшим развитию её логического мышления и способностей в математике, и поощрявшим увлечение литературой . Замуж она вышла скорее по расчёту за человека на двенадцать лет старше себя, что в её двадцать два года было разницей весьма существенной; подруги считали – "вышла за старика". Главным мотивом этого расчёта было желание скорейшей независимости и самостоятельности. В отношениях с отцом к этому времени наступило некоторое охлаждение; нет, они не конфликтовали, но Марину уже раздражали его постоянные нравоучения и их тон, приличествующие разговорам с маленькой девочкой, а не с выпускницей университета. Она несколько раз пыталась объяснить это отцу, но в ответ слышала новые порции наставлений, и вскоре оставила эти попытки, увидев в замужестве, в частности, возможность избавления от осточертевшего отцовского занудства. Отец, кстати, одобрил её выбор, в первую очередь, из-за существенной разницы в возрасте молодожёнов, посчитав, что отдаёт дочь в надёжные, опытные руки. Муж боготворил Марину – свою вторую жену (с первой он прожил семь лет и развёлся по взаимному согласию, без скандалов, как полагала Марина, из-за бездетности), Марина же благосклонно позволяла себя любить, чувствуя его основательность во всём, а после рождения девочек – безмерную его любовь и к ним. Лишь одна черта его характера непонятно отзывалась в душе, то ли возвышая её, то ли унижая – постоянная, плохо скрываемая ревность. Марине, никогда не дававшей серьёзных к тому поводов, были очень обидны её проявления в виде нахмуренных взглядов, пружинящих желваков или даже демонстративного отчуждения ночами с обращённой к ней равнодушной спиной. И из-за чего сыр-бор?! Да просто из-за её общительной натуры – на кого-то слишком ласково смотрела, в театре очень даже мило беседовала с молодым соседом слева, в компании два (!) раза протанцевала с одним и тем же партнёром, недостаточно отстраняясь от его груди и т. п. До скандалов дело не доходило, но испорченного настроения хватало с избытком. Своим трезвым умом она понимала, что отчасти причина кроется в его комплексе "разных возрастных категорий", и ей надо бы держать себя посолидней, подстать мужу, поскольку ему уже не удастся быть ребячливей, но, с другой стороны, он ведь тоже не вправе подавлять в ней свойства характера и безобидные порывы молодости. Да, именно, не вправе… – Ты знаешь, Ширинбек, не пойду я с тобой в "Интурист", – тон её был решительный и категоричный, – не обижайся, ты тут ни при чём… Просто там могут быть люди… всем же не объяснишь, почему мы здесь… Начнутся кривотолки, а они не нужны ни мне, ни тебе… Ведь так, Ширинчик? – он не успел отреагировать, как она продолжила, – вот что, сейчас берём такси и едем ко мне, – она решительно тряхнула головой, откинув со лба свои мягкие золотистые волосы, и он вспомнил, как она таким движением обычно заканчивала в классе вывод на доске какого-то сложного уравнения или доказательства теоремы. А она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась, – не беспокойся, я накормлю тебя не хуже, чем в "Интуристе". Пошли…, – и взяла его за руку. Ширинбек двинулся за ней, на ходу осмысливая ситуацию: – Подожди, Марина, ты что – ведёшь меня знакомить со своим семейством? Ты уверена, что твоему мужу это понравится – вот так, сходу? Он услышал ответ, на который подсознательно и рассчитывал: – Нет, конечно, сходу нельзя… Но он сейчас в отъезде, дети у бабушки, и сегодня четверг – у меня свободный вечер. Поужинаем, поболтаем… – А-а, понял, а потом, как в анекдоте, да, – муж возвращается из командировки, а у жены друг… ужинает, болтает… вы на каком этаже живёте? – оба рассмеялись. – Не бойся, во-первых, мы живём в посёлке Разина в собственном домике, доставшемся нам по обмену от его родителей, и окна первого этажа выходят прямо в тенистый сад, во-вторых, сегодня муж из командировки не вернётся, в-третьих, я надеюсь, что в любом случае нас не в чeм будет упрекнуть, – она по привычке выстраивала свои доводы в стройную логическую схему, – а в четвёртых, не слишком ли много лишних вопросов вы, молодой человек, задаёте красивой женщине, пригласившей вас в гости, а? Может поищете вопросы поинтересней? Ширинбек вспомнил её всегдашнее умение осаживать в нужный момент собеседника своими "во-первых, во-вторых…", перед которыми пасовали даже некоторые учителя из слабонервных, и подумал о том, что сегодняшнее его торжество может оказаться гораздо более праздничным, чем ему мечталось… ………………………………………………………………….. ……………………………………………………………………. V Несчастный случай? В это утро в кабинете следователя районной прокуратуры Натальи Ивановны Большаковой сидели трое. Сама хозяйка кабинета, лет сорока высокая и грузная женщина, в полном соответствии со своей фамилией горой возвышалась над своим рабочим столом. Весь её облик и грудной прокуренный голос, и даже отдельно взятый мощный бюст, покоящийся сейчас на подушечках кулачков, опёртых о стол, внушали почтение к их обладательнице, не говоря уже о той репутации, которую снискала Наталья Ивановна за полтора десятка лет службы в самом большом промышленно-курортном районе города. За приставным столом друг против друга расположились ответственные за безопасность работ, а, следовательно, и за происшествие – главный инженер Управления буровых работ Эрнест Карев и его коллега из строймонтажного Управления Хандадаш Новрузов. Наталья Ивановна ещё раз наклонила голову к лежащему перед ней на столе большому раскрытому блокноту, пробежала глазами сделанные там накануне записи, затем выпростала из-под правой груди пригревшуюся там руку и придвинула к себе ещё две папочки, в одной из которых – нежно-голубого цвета, Эрнест узнал собственность своего отдела кадров. Другая, серая, видимо, принадлежала СМУ Хандадаша. Карев вспомнил, как великая аккуратистка и интеллигентнейшая женщина, инспектор по кадрам Управления Антонина Петровна Цигель, чуть ли не за рукав притащила к нему в кабинет главбуха, отказывавшегося дать согласие на оплату повышенной стоимости этих папок, которые она раздобыла по блату из фонда Совета Министров республики. – Да поймите же, дремучий вы человек, – продолжала она коридорный спор с бухгалтером, – я ведь не о бездушных цифирках ваших отчётов пекусь, а о личных делах наших людей, и они должны напоминать цвета неба и моря, а не быть серыми или чёрными, как у негра в…, – она запнулась, хотя всем была известна её способность выпалить любым крепким словцом в гневе праведном, придающая пикантность облику царской фрейлины петровских времён. Бухгалтер только разводил руками, а Эрнест решил спор в пользу небесного сияния из шкафа-сейфа – хранителя личных дел. Теперь одно из них, его собственное, не спеша перелистывала другая "фрейлина" – истинно русская красавица с русой косой, собранной в тяжёлый узел на затылке, но фигурой смахивающая больше на царских гренадёров. – Так что`, Эрнест…, – она мельком глянула в папку, – Аркадьевич, куда же девался ваш работник? – Не знаю, Наталья…, – он тоже сделал еле заметную паузу, – Ивановна, думаю, что каким-то образом упал с эстакады, и штормом унесло в море… Мы, что могли – обыскали… Бестолку… – Вот видите – не знаете, а вчера утвердили акт комиссии о несчастном случае с указанием вины предприятия. Как это понимать прикажете, Эрнест Аркадьевич? "Уже знает, – промелькнуло в голове, – но это не её дело" – А очень просто. Семья, состоящая из неработающей жены и двух малолетних детей, осталась без кормильца. Если я сейчас встану в позу борца за честь предприятия, то, во-первых, защитить её всё равно не смогу, так как человек погиб на рабочем месте, а, во-вторых, пособие семье начнут выплачивать только через шесть месяцев бесполезных, чисто формальных поисков, а дети должны есть каждый день, по три-четыре раза… Этими соображениями и руководствовалась наша комиссия… И я… А если виновными окажутся строители, или, что маловероятно, какой-то криминал обнаружится, – он перевёл взгляд на Хандадаша, – взыщем эти деньги законным путём со СМУ… или с преступника… Хандадаш заёрзал на своём стуле: – Вот и ищите преступника… А при чём строители? У кого-то что-то случается – тут же строители. Мы площадку под бурение сдали – вы приняли, и никаких там проёмов в настиле не было... – его высокий голос срывался на фальцет, – и под устье скважины стандартная плита была уложена, вы сами её демонтировали под устьевое оборудование… Я не понимаю, Наталья Ивановна, зачем меня сюда вытащили… Как что – сразу строителей за одно место хватаете… Хандадаш, как и большинство практиков-выдвиженцев, сочетал в себе противоречивые качества – напористость, без которой, наряду с профессиональной квалификацией, не состоялась бы его карьера, и страх несоответствия уровню, уже достигнутому, а ещё больше – тому, на который пока рассчитывает. Ещё недавно – высококлассный электросварщик, бригадир эстакадостроителей, заслуженно удостоенный звания Героя соцтруда, он быстро научился заседать в президиумах и рассчитывал в ближайшем будущем на кресло начальника Стройуправления, а затем и Стройтреста, поэтому опасался любых осложнений на этом пути. – Я думаю, вас пригласили, – она выделила последнее слово, – не для того, чтобы здесь ваши истерики выслушивать, товарищ Новрузов, успокойтесь… Лучше скажите, почему за культбудкой, на пешеходной дорожке не хватало одной бетонной плиты – площадка новая, после сдачи и недели не прошло…, – Большакова вынула из папки и развернула перед Хандадашем схему приэстакадной площадки, – вот в этом месте… И я беседовала со всеми членами и строительной, и буровой бригад – эту плиту не установили при строительстве… – Да, я видел это в натуре, – он сменил свой тон на деловой и немного заискивающий, – но поверьте, Наталья Ивановна, чтобы человек туда провалился, надо его туда специально вставить и ещё несколько раз кувалдой по голове приласкать… – Товарищ Новрузов, свои предположения оставьте при себе, позвольте нам самим выбирать версии, – в её тоне прозвучала неприязнь к его развязности, – а я спросила вас, почему не установили плиту при строительстве? Хандадаш насупился, засопел, зрачки виновато забегали и остановились на Кареве: – Мы установили. Это буровики, наверное, сняли… Эрнест укоряюще взглянул на коллегу, но возразить не успел – Большакова выстрелила новым вопросом: – Зачем сняли и куда дели? Кому нужно пятьдесят килограмм армированного бетона? – Ну… я не знаю, зачем сняли, может быть – рыбу ловить, а куда дели – так море большое… выбросили… – Вот что, Новрузов, я хочу, чтобы вы поняли, что разговор у нас с вами серьёзный – речь идёт о пропаже, вероятней даже, о гибели человека… Вот подписанные показания бригадира строителей Виктора Курилова о том, что с вашего ведома оставлен проём над сваей со скобами-ступеньками для последующего контроля состояния эстакады службой антикоррозионной защиты; и вот справка и схема обследования дна водолазами в радиусе пятидесяти метров – нет там ни плиты, ни её обломков. Плита не спортивный снаряд – далеко не забросишь. Но я решила поговорить с вами обоими вовсе не для того, чтобы обвинить. вас обвинишь, как же – один Герой соцтруда, другой лауреат Госпремии, меня раньше посадят, чем вас… И в списке Лизки вы не значитесь, кругом чистенькие, – она хитро взглянула попеременно на обоих, – вы должны помочь мне найти причину – почему и каким образом человек упал в море… Если упал… Приунывший было Хандадаш приободрился: – Наталья Ивановна, ну подумайте сами, даже если там остался маленький проём, на "пешеходе" за культбудкой, зачем туда человеку ночью ходить? – Зачем? А пописать захотел, к примеру, а до туалета далеко, тридцать два метра, ветер штормовой, площадка освещена, а за будкой – в самый раз. И фигура у него не моя – запросто мог оступиться и пролететь вниз… Хотя я теперь так не думаю… Оба главных инженера удивлённо воззрились на следователя. ………………………………………………………………………………………………………………… ……………………………………………………………… эПоследний московский денёк выдался очень хлопотным – сувениры обоим супругам, родителям, подарки детям, задание Лёлечки. Ширинбек купил Гюле в "Русских сувенирах" украшения, не зависящие от размеров – золотые серьги с дымчатым камнем и такой же кулон на золотой цепочке ("подойдёт моей черноглазой толстушке"); Марина выбрала для Сергея комплект, включающий заколку для галстука и запонки, украшенные бирюзой. Ещё Ширинбек запасся импортной зажигалкой для дяди Мирали, тёплым югославским пледом для матери, венгерскими спортивными костюмчиками для пацанов. Марина приобрела большого смешного клоуна для Яночки, модный галстук для отца, красивый газовый шарф вишнёвого цвета для "его мадамы". С формой для Юлечки вышла заминка. На втором этаже универмага Детский Мир в отделе школьной одежды висело объявление, извещающее о том, что школьная форма "отпускается исключительно жителям Москвы и Московской области с соответствующей пропиской". Марина расстроилась, но Ширинбек её успокоил: – Не горюй, золотко, это просто означает, что надо к проблеме подходить с другого бока. Какой размер у Юли? Ага… Ты постой пока здесь, я сейчас... – и направился к прилавку. За ним хозяйничали две продавщицы, одна занималась покупателями – отбирала одежду нужных размеров и упаковывала форму в большие листы бумаги, ловко перехватывая свёртки шпагатом с катушки, вращающейся на специальном штыре; другая пополняла запасы на полках из коробок на тележках, подвозимых рабочими со склада. – Леночка, – позвал Ширинбек вторую продавщицу, как старую знакомую, разглядев предварительно её имя, вышитое на форменном голубом халатике. Несколько покупателей обернулись на зов, но потом деликатность взяла верх – "ну мало ли, знакомый парень…". Он отгородил её спиной от любопытных глаз и вполголоса пошёл в атаку: – Здравствуйте, Лена, вы меня не узнаёте?, – тон его был таким искренним, что она помедлила с ответом, хотя была уверена, что впервые видит этого кареглазого красавчика. – Н-н-ет, извините. – Не извиняйтесь, если честно, я вас тоже плохо помню. Вы случайно не отдыхали прошлым летом в Риге? – Нет, но я была там три года назад, – ей почему-то не хотелось прерывать разговор. – А знаете, меня тоже там не было в прошлом году. И вообще я никогда не бывал в Прибалтике, – он придал своему лицу печальное выражение, она рассмеялась, а он продолжал, – я боялся, что вы меня не за того примете… Многие москвичи ведь как – раз чернож… черноглазый, значит спекулянт – или фрукты, или цветы… А я, Леночка, морской нефтяник. Вот посмотрите удостоверение, видите – Морское управление буровых работ, – он тараторил, не давая её очухаться от своего напора, – а моя любимая первоклассница перед отъездом мне заявила, что без московской школьной формы в школу ходить не станет. Поэтому вот здесь, – он достал красненькую десятирублёвку, – я пишу с краешку её размер – это вам для памяти и на память, а вот ещё двадцать пять в кассу, без сдачи. Мне ещё надо ботиночки для пацана поискать, а через полчаса я подойду, и мы обсудим, как нам вместе попасть в Прибалтику, – он сунул деньги в карман её халатика и скрылся, пока она, ошарашенная его изобретательностью и нахальством, осмысливала это бестелесное насилие. Тем не менее, ровно через тридцать минут Леночка стала богаче на четырнадцать рублей двадцать копеек, а Ширинбек получил через головы покупателей аккуратно перевязанный пакет, на видном месте которого был записан номер телефона с буквой "Л" перед ним. Он понимающе кивнул, произнёс многозначительно: "Прибалтика!" и исчез, теперь уже навсегда. Счастливые "московские каникулы" заканчивались в Кремлёвском Дворце съездов на концерте Муслима Магомаева, которого в его редкие приезды в Баку ни Ширинбеку, ни Марине послушать не удалось, да и здесь просто повезло. Они прогуливались по Александровскому саду в районе Боровицких ворот, когда перед ними остановилась статная седовласая дама в пенсне. – Ой, какая прелесть, какой контраст, – она говорила как бы сама с собой, переводя взгляд с него на неё и обратно. Они в растерянности тоже остановились. – Извините, молодые люди, но в природе нечасто встретишь такое чёрное и такое золотое, а тем более, их рядом… Я обязательно попробую золотом по чёрному фону… или наоборот. Да вы не пугайтесь, я в порядке, просто художники мир воспринимают через краски, цвета, а тут навстречу такое сочетание. А кстати, не хотите ли на концерт? Сын с невесткой не смогли пойти, у меня лишние билеты. Марина в сомнении оглядела свои и Ширинбека свёртки с покупками: – Н-не знаю, как это… – Да ну, что вы, милая, это Москва – полтора миллиона приезжих ежедневно, сдадите свой багаж в гардероб, и дело с концом… – А что за концерт, – поинтересовался Ширинбек, – и где? – Здесь, за углом, – засмеялась дама и тоном конферансье выразительно объявила: "Поёт Муслим Магомаев!", чем разрешила все сомнения... После концерта он проводил Марину в её гостиницу – ему нужно было с утра в аэропорт, ей – собираться на поезд. Они долго прощались у станции метро, договаривались о встрече в Баку, снова обменивались впечатлениями от концерта, перескакивая на другие события последних дней, и вдруг одновременно замолкали, подолгу вглядываясь друг в друга с любовью "как хорошо было, правда?", и с надеждой "и всё будет хорошо, да?…" Ей вспомнились печальные строки А. С. Кочеткова: "И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг…" Подумалa: "Нет, это не о нас…", ещё раз прикоснулась губами к его лицу, и её каблучки прощально застучали в тишине полуночной Москвы. ………………………………………………………………………………………………………………… ………………………………………………………….. Наталья Ивановна со всей серьёзностью отнеслась к полученной информации, понимая, что открываются новые направления поиска истины в этой загадочной истории. Она поблагодарила Гюльнару и Эрнеста Аркадьевича, и на обратном пути попросила его поинтересоваться этой "Черкезовой-Черказовой" в своём отделе кадров и в отделе кадров Управления нефтегазодобычи: – Она же представилась кадровичкой, может это какая-то психологическая инерция. Позвоните туда, пожалуйста, сегодня же, и потом мне… А лучше, знаете, давайте-ка – из моего кабинета по прямой связи, хорошо? – и не дожидаясь его ответа, назвала таксисту адрес прокуратуры. – А этим браконьером-кормильцем, Ибрагим, кажется, я займусь сама… – То, что в нашем Управлении такой фамилии, и даже похожей, нет – это точно, но в НГДУ можно узнать... – Карев поднял трубку и попросил телефонистку коммутатора соединить его с отделом кадров НГДУ: – Валентина Игнатьевна? Здравствуйте, Карев. Ага… Интересуюсь, не работает ли в вашем хозяйстве некая Черкезова или Черказова… Марина… Молодая, красивая… золотистая блондинка… Красивая, жгучая брюнетка? Нет, спасибо, пока не нужна… Марина Кравченко? Нет-нет… Марии?... М-м… М-м… Нет, не то… Вот что, если отыщете что-то похожее, то позвоните…, – на его вопросительный жест Наталья Ивановна согласно кивнула, – позвоните в прокуратуру района, следователю Большаковой… А?... Конечно, серьёзно… До свиданья. Наталья Ивановна поняла результат, не переспрашивая. – Своим звоните, Эрнест Аркадьевич, может в ваше отсутствие поступила в какой-нибудь цех, лабораторию, на глаза пока не попадалась… Карев неохотно снова поднял трубку: – Кучерявая, мне теперь "кадры" бурения, пожалуйста… Ага… Добрый день, Антонина Ивановна… Да, я... – он повторил свой вопрос о незнакомке и после небольшой паузы услышал ответ "придворной дамы": – Нет, Эрнест Аркадьевич, у нас такая не числится, но фамилия похожая – Черкасова, мне встречалась, и, кажется, Марина, в каком-то из личных дел, не помню, надо посмотреть… – Антонина Ивановна, энциклопедия вы наша, посмотрите, не откладывая… Это нужно сейчас… В любом случае позвоните в райпрокуратуру Большаковой, жду вашего звонка здесь. – Я вас поняла, это, наверное, в связи с Расуловым, сейчас перезвоню… Привет Наталье Ивановне. Минуты через три-четыре Карев уже вновь слышал в трубке мелодичный голос "фрейлины": – Да, Эрнест Аркадьевич, всё правильно… Я-то вспомнила сразу, но боялась ошибиться, проверила… Это жена нашего Юркевского – Марина Леонидовна Черкасова, 1947 года рождения, педагог в школе, двое детей, адрес нужен? Пишите: посёлок Разина, Садовая 27… Телефон… Вот цвет волос не знаю – фотография в деле только Сергея Георгиевича, – Эрнест как будто увидел её добрую улыбку на том конце провода, а трубку взяла Наталья Ивановна: – Здравствуйте, Тонечка, спасибо вам большое, помогли вы мне здорово… – Здравствуйте, Наташа, чем можем, как говорится… – Кстати, а сам Юркевский сейчас на работе или на берегу? – Здесь он, правда опоздал на несколько дней, говорит болел, обещал бюллетень в следующий раз привезти… – Ладно, спасибо. О нашем звонке, вы понимаете… Завтра я, возможно, буду в ваших краях, и надолго… Увидимся… Ну, пока. Она взглянула на настенные часы и заговорила, как бы рассуждая сама с собой: – Без четверти три… Занятия в школе кончаются в час, учителя могут задержаться ещё на час-полтора, нам ехать с полчаса… Приличная жена должна быть к этому времени дома, с детьми… неприличная – тоже, – и к Эрнесту, – звоните, представьтесь, договоритесь о встрече через 30-40 минут, обо мне не надо, хочу увидеть реакцию при знакомстве. – Извините, Наталья Ивановна, но вы, по-моему, путаете меня с доктором Ватсоном из неодноимённых произведений о вашем коллеге… Давайте каждый заниматься своими делами, поверьте, у меня их тоже немало… – Вы правы, голубчик, но я прошу вас ещё один раз проводить меня, так как я уверена, что при сослуживце мужа Черкасова будет более разговорчива, чем один на один со следователем. A приглашать сюда у меня нет оснований… пока что… Я попрошу у Завена Мушеговича служебную машину, так что быстро обернёмся. У меня здесь пара бутербродов, возьмите один, в термосе чай. На большее нет времени. И звоните ей… Около четырёх они уже прибыли по адресу, и Марина сквозь занавеску в прихожей увидела и подъехавшую "Волгу", и выходящих из неё Карева, о котором неоднократно слышала от мужа, и с ним незнакомую крупную женщину с красивым лицом и тяжёлой русой косой, уложенной в узел на затылке. ПОЛНОСТЬЮ РОМАН МОЖНО ПРОЧЕСТЬ, ПОСЛЕДОВАВ ПО ССЫЛКЕ: |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
