7

 

– Ты подожди немного, сейчас Стасик освободится, он тебя в лес проводит.

– Я сама, сама! – испугалась Лиза. – Я тут недалеко поброжу, не бойтесь!

– Ладно, – неохотно согласилась Инга. – Только не забредай ни влево, ни вправо. Иди по прямой, если хочешь попасть в сосняк. Там сухо и светло. Иди вдоль колеи, по которой мы ходим в соседнюю деревню на почту.

 

Если бы Лиза посмотрела на леса с высоты птичьего полета, она бы увидела их беспредельность, опасную для прогулок. Сосняк венчал небольшую возвышенность, а вокруг него, отделенного странным разломом от остальных лесных массивов, то темнели смешанные леса с остриями старых елей, то светлели крошечные березовые рощи, тут же потесненные с солнечных полянок мрачными от жизненной усталости дубами.

 

Отчетливо вилась между всеми низинами и холмами тропа, обходящая подозрительные места, и совсем слабо проглядывались тропы лесников, охотников и прочих знатоков леса. Поблескивало единственное озеро между смешанным и сосновым лесом и совсем не проглядывались болотца, уходящие на запад, чтобы там слиться воедино. Но это если смотреть с вертолета, например, а не с собственного носа, оптимистично устремленного вперед, на приятную прогулку даже без лукошка. Все равно в грибах Лиза не разбиралась, в ягодах – тем более, у нее была одна цель – побродить там, где они с отцом ежедневно ходили.

 

Десятилетняя Лиза в лесу не ориентировалась, девятнадцатилетняя – тоже, зато у этой, взрослой, было больше ума, как она считала. Если дорога в лесу есть (или тропинка), она все равно куда-то приведет. Это как железнодорожные рельсы. Все ведет к людям. Лиса или заяц ее не съедят, дикие кабаны сами не нападут, если она затаится на месте или залезет на дерево. О волках тут давно не слышали, ну а лось...

 

Что-то Лиза не помнит, чтобы отец говорил про их агрессивность. Сейчас лето, не сезон спаривания. Жаль, что здесь нет оленей. Она всю жизнь мечтала увидеть оленя в родной стихии, а не в зоопарке или кино. Она даже помнит, что писала когда-то рассказ об олене. После песенки про лесного оленя, которого девочка просит: «Умчи меня, олень, в свою страну оленью!» в сердце и голове остался стойкий образ этого чудного животного. Она папе тогда написала, что в прошлой жизни он, наверное, был таки оленем. Но папа не успел ответить, он просто исчез...

 

И все равно лес не страшил Лизу. Правда, она не собиралась уходить далеко. И когда вошла в лес по тропинке, у нее не было страха одиночества. Главное, дойти до сосняка. Сосна – это детство. В их степных краях на Новый год ставили именно сосну. Никому не приходило в голову, что надо – ель. Ель – это красиво на площади перед горсоветом или в парке, на фоне других деревьев, светло-зеленых. Ель – это все-таки мрачное дерево. Под ним даже трава не растет. Вон она, ель, впереди – неподвижно застыла. Лиза подошла поближе. Сухие нижние ветви образовали по кругу пещеру. Величественно, но... Лиза шагнула в сторону и пошла вперед, мимо ели, и ей показалось, что по той же дорожке.

 

Она шла еще минут десять, отводя от лица ветки орешника и каких-то незнакомых кустов или молодых деревьев с мелкими листочками. Потом остановилась: длиннохвостая птица прямо над ее головой издавала странные звуки, не похожие на пение, и все перелетала с одной ветки на другую, точно указывала девушке дорогу.

– Как же тебя зовут, птичка? – спросила Лиза вслух, каясь в своей безграмотности. – Удод? Сорокопут?

Звук собственного голоса показался ей нелепым в этом незнакомом царстве растений. Она была непрошеной гостьей, не знающей ни одно живое существо по имени. «Вот дойду до сосны, отдохну – и назад. А то Инга будет волноваться», – подумала Лиза, чувствуя, как рождается в ней этот страх одиночества, взявшийся вроде бы ниоткуда.

 

Тропа повела ее вниз. Теперь над головой какая-то мелкая птаха трещала, а не пела, как положено птицам.

– А ты кто? – прошептала Лиза, пытаясь рассмотреть трещотку. – Пеночка? Так та, кажется, поет...

Здесь было сыровато и сумрачно, как перед дождем. Мох покрывал землю, стволы упавших деревьев, через которые то и дело приходилось переступать, мох был на трухлявых пнях когда-то срубленных мощных осин. Белесая плесень доедала старые грибы, потерявшие все приметы своего рода. Надо было отсюда выбираться: а вдруг это начало болота? Про болота Лиза не помнила ничего утешительного.

 

Лиза всегда посмеивалась над бабушкой Галей, обожающей разговаривать сама с собой. Аню это просто раздражало, Лизу смешило.

– Дурочка, – говорила благодушно бабушка Лизе (с Аней она не спорила), – Это ж от старости. Не всегда же собеседник под боком. А поговорить хочется.

– А нас тебе мало? – дерзила Аня.

– А вы меня хоть слушаете? – отвечала бабушка. – Вам же со мной неинтересно, у меня свои заскоки. А я живой человек...

– Вот именно, что заскоки.

– Не слушай маму, бабуля, – ластилась Лиза, – она у нас злючка.

– А ты у нас миротворица, – огрызалась Аня.

 

Но сейчас Лизе вдруг захотелось услышать живого человека. Однако единственным таким была ее собственная персона, и Лиза запела:

Вернись, лесной олень, по моему хоте - е -нью,

Умчи меня, олень, в свою страну оленью,

Где сосны рвутся в небо,

Где быль живет иль небыль,

Умчи меня туда, лесной олень!

 

На душе вроде бы посветлело. Впереди тоже. Там высился округлый холм, покрытый стройной сосной, оттуда ветерок донес хвойный аромат. Запах был теплым – Лиза с удовольствием вдохнула его, зажмурилась. Теперь надо было одолеть небольшую крутизну узкого провала, похожего на глубокую трещину в земле. Вроде бы тут когда-то случилось землетрясение.

 

Сначала она спустилась вниз, что было нетрудно, потом ухватилась за мощные корни давно потерявшего ствол и крону дерева на противоположной стене, и подтянулась. Нога соскользнула, пришлось еще раз проделать акробатический этюд. Получилось. Оглянулась на побежденное препятствие – и замерла: на ее глазах земля проглотила остатки корней вместе с тропинкой, что вела к этой ступеньке наверх. Было понятно, что в этом месте не раз лазали грибники по пути к молодому сосновому подлеску. А теперь тропинка исчезла! Земля сомкнулась, точно мощные челюсти, съев добычу, успокоились. Вместе со ступенькой в виде корней исчез молодой дубок. На его месте тихо осыпался песочный ручей...

 

Лиза таращила глаза на то место, где только что стояла сама и в ужасе думала, что она могла бы сейчас тоже... вот так – сгинуть с лица земли. Лиза попятилась к соснам. Здесь было сухо, не пахло прелыми листьями, как в том лесу, который она только что покинула. Здесь было солнце. Но волнение ее не держало на ногах – пришлось сесть. Пришлось даже прижаться к сосновой коре спиною, ощущая ее благотворное тепло. Дятел застучал над ее головой, словно успокаивая. «Наверное, мне показалось, такого быть не может, – думала Лиза.– Это болото засасывает. А там было сухо и твердо. Овраги образуются годами, десятилетиями. Но чтоб овраг сомкнулся? Мне почудилось. На обратном пути я пригляжусь получше».

 

Подвернув джинсы почти до колен и сняв майку, Лиза улеглась прямо на хвою, даже не подозревая, что почти двадцать лет назад ее мама нежилась на этом самом месте, глядя в голубое небо с безмятежными облаками. Тогда она тоже впервые отправилась в лес, самонадеянно полагаясь на милостивую судьбу. Как можно заблудиться в трех соснах? Дом-то совсем близко! Только перейти назад через разлом, вернее – перешагнуть его, как перешагивают ручей, а потом – по тропинке в деревню...

 

Лиза даже задремала на солнышке, подставив ему полуприкрытую лифчиком грудь и руки. Ее разбудило какое-то движение. Она была не одна! Оказывается, страшнее, когда ты в лесу не одна. Лиза вскочила, быстро натянула маечку, огляделась вокруг... Никого. Расстояние между соснами хорошо просматривалось. Никого! Ей почудилось, слава Богу. Надо все-таки возвращаться.

 

Она решила вернуться тем же путем, но обойти то место. Уже расхотелось его разглядывать. Здесь никаких тропинок не было вообще. Хвойный ковер заглушал ее шаги. Лиза старалась повторить свой путь, но сосны окружили ее кольцом, и все были так похожи друг на друга, что Лиза растерялась: так с какой же стороны она сюда пришла? Надо найти тропинку, подумала она и стала искать.

– Надо найти, надо, – говорила она себе, рассматривая хвою под ногами.

 

Потом ей показалось, что небольшая полянка, расцвеченная желтым бессмертником, уже встречалась. Надо плясать от этой печки! Лиза пересекла полянку. Через несколько сотен шагов поняла, что пейзаж ей не знаком. Повернула назад, к соснам. Сосны были на месте, но уже не те, а помоложе, они спускались вниз, к зарослям орешника. Здесь начинался бор – настоящий, в таком они бывали с отцом. Бор, похоже, никто не проведывал: под каждым деревом Лиза видела незнакомые грибы, веселыми хороводами обходящие каждый ствол. Повсюду красовались обманщики мухоморы. Одуряющее пахло грибами, но охотников на них не было. Вот когда они с отцом ходили в лес, то натыкались на грибные пенечки и раздавленные грибы.

 

– Ну, лю-юди, – качал головой отец, – не разбираются, а туда же – давят! Зачем? Ведь это обычная сыроежка, только красная, пусть себе растет и стареет естественно. Ищи нужный тебе гриб! Странная злоба ко всему неясному живет в человеке.

Отец не был ворчуном, но людское презрение к природе его удручало.

Грибы стоят нетронутые – значит люди тут не ходят, грустно решила Лиза и еще раз оглянулась. Если бы она знала, где юг, а где север, а еще бы лучше знать, где их деревня, в какой стороне света...

 

Когда справа громко затрещали ветки, Лиза опустилась на землю и схватилась за голову. Она была в панике, она боялась оглянуться. Всякие глупости полезли в голову – от маньяка до лешего. Потом мелькнула трезвая мысль: что маньяку делать в лесу? А леший-то в сказках! Значит, это охотник. Или местный житель. Но почему он молчит? Нет, он не молчит, он странно дышит, шумно, как лошадь. Вроде бы пофыркивает. Лось?

 

Лиза оглянулась. В кустах неподвижно застыл... олень. Лиза поморгала глазами, потом потерла их. Что за бред! Откуда здесь олень? Олень походил бы на парковую скульптуру, если бы так шумно не дышал. Лиза медленно поднялась на четвереньки, выпрямилась. Лося она видела. Его подстрелил браконьер, ранив в ногу. Отец лечил животное в своей сторожке, в загоне, куда зимой приходили кормиться все лоси. Ветеринар наложил ему шину, и отцу приходилось проведывать своего раненого ежедневно, укрепляя загон и обеспечивая его едой.

 

Иногда он ночевал в лесной сторожке. Лиза была поражена, впервые увидев это животное. Но олень был мельче, ниже и красивей. Его ветвистые рога хотелось рассматривать, как причудливое существо, изображенное художником с некой загадкой: что это – древо или рога неземной твари?

 

Лиза понимала: это действительно олень, а не лось. Эта изящная голова, изумительной красоты обтекаемое тело с желтоватыми пятнышками вдоль хребта, эти чудные человеческие глаза под загнутыми ресницами... Может, удрал из зоопарка? Или кто-то завез, чтобы разводить, а потом убивать? Боже, как он прекрасен!

 

Какое-то время они оба стояли без движения и смотрели друг на друга, потом олень медленно развернулся и пошел в глубь. Лиза как завороженная двинулась следом. К ее удивлению, олень то и дело оглядывался на нее, словно проверяя, идет ли она следом. Она шла. Она уже ничего не соображала, не чувствовала голода, хотя время обеда давно прошло. Олень не ускакал, он двигался медленно и грациозно, а в Лизиной душе снова зазвучало: « Говорят, чудес на свете не - е - т...»

 

Почему она решила, что олень приведет ее куда надо? Потому что оглядывался совсем по-человечьи? И она послушно шла, а потом вдруг остановилась от странной мысли: « Это папа! Он меня выводит к деревне! Это он!»

Мысль была не странная, а вполне сумасшедшая, но Лиза не чувствовала, что сходит с ума. Она даже подумала, что с ума не так просто сойти, для этого нужно время, потрясение, словом – подготовка.

 

Тропинки все не было, а олень был. Он вел ее – в этом не было сомнения. Он был или умный по-собачьи, или из другого мира. А когда он вдруг исчез, Лиза глянула под ноги и обнаружила, что стоит на хорошо утоптанной тропинке...

«Сейчас я проснусь и окажусь в доме у Инги», – совершенно серьезно подумала она, шагая по тропинке вперед.

– Эй, Лиза!

Лиза вздрогнула и остановилась.

– Да не бойся, не съем!

 

На широкой поляне, куда привела ее тропа, стоял молодой мужчина вполне приличного вида: в джинсах, как и она, в футболке, с темными длинными волосами, чуть ли не до плеча. Он улыбался и был ей знаком. Явно знаком. «Где я могла его видеть?» – успокаиваясь, подумала Лиза.

– Меня Инга послала за тобою. А я вижу – ты сама прекрасно добралась.– Я – Ярослав. Приехал два часа назад, и меня Инга послала тебя искать. Она там в панике. Ты поняла, кто я?

 

Лиза подошла ближе. Да, папины глаза смотрели на нее – зеленые глаза в темных ресницах, улыбались папины губы, чувственные, как описывала их мама, когда вдруг забывала свою обиду на этого «лесного придурка». Только отец улыбался не так снисходительно и смотрел не так насмешливо.

– Привет, сестренка, будем знакомы!

Ярослав обнял ее за плечи и чмокнул в щечку. Парень без комплексов, подумалось Лизе, разволновавшейся не на шутку.

 

– Меня олень вывел. Я заблудилась.

– Какой еще олень? Чудачка. Здесь их нет.

– Есть. Я не могла найти дорогу. Он появился и повел меня.

– Лесные химеры.

Лиза потерла лоб, вспоминая, где она это уже слышала. Потом улыбнулась облегченно: так назывался ее детский рассказ. Это она вызвала образ лесного оленя, в которого перевоплотился ее отец! Это был он! Нет, держи себя в руках, не сходи с ума!

 

– Что задумалась, сестричка Лиза? С нас же можно писать один портрет!

Ярослав обнял ее за плечи и повел вперед, словно они были знакомы сто лет.

– Называй меня Яриком. Так короче. Я, конечно, уже старый для тебя, четвертый десятник размениваю, но все-таки я тебе братец... наполовину!

Только сейчас Лиза увидела морщинки возле его висков, темные круги под глазами, и подумала, что он болен чем-то. Брат тут же развеял опасения:

– Выпил вчера лишнего, не спал почти. А тут – тебя искать! Нельзя в лес ходить по одиночке. Небось, проголодалась? Так куда ж ты успела забрести?

 

Лиза пожала плечами, все еще не настроенная на светские разговоры с незнакомым братом. Это хорошо, что он любит поговорить...

– Что молчишь, сестричка? А ну-ка, дай я тебя разгляжу получше!

Ярослав повернул ее за плечи к себе и стал разглядывать с ног до головы, смущая Лизу своей бесцеремонностью.

– Понимаешь, я художник, а ты – отличная натура. Хорошо, что я захватил мольберт. Сегодня же, нет, завтра будешь мне позировать, идет?

Лиза только пожала плечами.

– А ты отца хорошо помнишь?

Лиза кивнула.

 

– Эй, что с тобой? – засмеялся Ярослав, – ты вроде спишь! А я с ним побыл всего две недельки. Торопился домой, дурак! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь... Но он за эти недели душу мне... перевернул, поверишь? Я ведь по натуре шалопай, хоть и творческий. А после встречи с ним вернулся в город и начал с нуля. Почти с нуля. Вдруг пробило меня на портреты. Отказался от выгодных заказов, хотя к ним и спешил...

 

– Не знаю, в чем тут дело, – заговорила наконец Лиза, – но он мне в душу тоже запал... навсегда. Я до сих пор верю, что он где-то есть... Где-то здесь. Я не могу смириться... Моя бабушка, Галя, она в городе с нами живет, переписывалась с Вандой, потом с Ингой, так вот она...

Треск сучьев заставил Лизу остановиться.

– Ты слышишь? Это он.

– Послушай, сестренка, ты не поела какой-нибудь... травки с голодухи? Я тебя не хочу терять.

 

Ярослав уже вышел на широкую просеку, откуда было рукой подать до деревни. Но явственный треск где-то сбоку остановил и его.

– Кто-то идет.

Ярослав обнял Лизу за плечи и стал смотреть в ту же сторону, что и Лиза. Между двумя крепкими дубами стоял... олень.

– С ума сойти...

– А ты мне не верил.

– Стой тихо, – шепнул Ярослав. – Замри. Дай рассмотреть.

– Он пришел попрощаться с нами. Он меня к тебе привел, а теперь...

 

Олень наклонил голову и покачал ею, словно приветствуя их. Снова поднял прекрасные рога, задвигал ноздрями.

– Дрессированный олень. Кланяется, как в цирке...

И вдруг олень задрал голову вверх и затрубил. Лиза и Ярослав невольно прижались друг к другу. Лизе чудилась в этих звуках тоска. Ей захотелось плакать.

– Он с нами прощается, я же говорила...

– Или приветствует нас.

И снова олень покачал головой, глядя на них, и медленно ушел в лес.

 

Какое-то время они стояли так, обнявшись, два зеленоглазых человеческих существа, готовых поверить в сказку, в чудо, охваченных волнением и вспыхнувшей тоской по отцу, которого успели полюбить навсегда.

Первым опомнился Ярослав, сказал тихо:

– Пойдем домой, Инге расскажем.

Они ушли, обняв друг друга за плечи, и уже не видели, что вслед им долго смотрит олень, это чудо природы, рожденное радовать и волновать.

 

Январь 2008 г.