…Ветер трепал края моей длинной свободной одежды и ласково проходился чуть влажной рукой по ежику коротко остриженных темных волос, так и не отросших после обряда Вступления. Я ощущал спиной прохладное спокойствие каменной стены, хотя стоял не менее чем в трех метрах от нее. А в лицо жадно дышало солнце смрадом прелой травы, каленого песка и потной одежды.

Приближался полдень – час Воздаяния.

Вся площадь по краям была усеяна людьми в таких же серых свободных одеждах, как и у меня. Только моя одежда была перехвачена на поясе тонкой тесьмой, сплетенной из моих остриженных волос – знак посвящения.

Сегодня был Великий Праздник.

Я ненавидел праздники с тех пор, как прошел обряд Вступления, ведь теперь я не имел права на ошибку. Иначе смерть или отлучение, и неизвестно, что хуже. Но у меня был талант, как говорили здесь, Чувство Гармонии, и до сих пор это спасало меня.

Я видел безумно счастливые глаза людей, исступленно ожидающих начала празднования. Я видел, как они восторженно смотрят на нас – четырех юношей с поясами посвящения, кому суждено было сегодня воздать должное Гармонии и Порядку. Я ненавидел эти глаза. Они также не оставляли мне права на ошибку, я не мог не оправдать их ожидания.

По левую руку от меня стояли еще три избранника. Их лица сияли гордостью и надеждой. Откуда эта вера? Почему я не могу черпать ее из того же источника? Я хотел только одного – выжить. И я был напуган. Это было неправильно. Но ни о чем другом думать я не мог.

С ужасом я заметил, что невольно вытер об одежду влажные ладони. Видел ли это кто-то еще? Понял ли, как мне страшно и как сильно я сомневаюсь в себе?

Я почувствовал у себя за спиной прерывистое поверхностное дыхание. Скосив глаза, я увидел мальчика лет пятнадцати в белой одежде. Неофит. Ему суждено сегодня пройти первую ступень на пути посвящения. Огненно-рыжие, длинные, чуть вьющиеся волосы обрамляли его красивое, бледное, слегка взволнованное лицо. Сколько всего было в этом волнении: вдохновенное уважение, безоговорочное почитание, тихий испуг и мальчишеская зависть. Наверняка в мечтах он представлял себя на нашем месте возле огромного барабана.

Неужели я был таким же?

Заметив мой взгляд, он чуть вздрогнул, крепче сжал в руке тяжелое било, обмотанное на конце белой тряпкой, и решительно встал вровень со мной по правую руку. Значит, Ведущим должен был стать я. Мне выпала главная партия и возможность испытать этого юнца. Достанет ли у него умения и присутствия духа сделать все как надо?

Я вдруг совершенно успокоился. Мне стало абсолютно все равно. И даже не было стыдно за это. Я ненавижу праздники, ненавижу свой талант, ненавижу Гармонию, ненавижу Порядок, ненавижу себя за то, что все это ненавижу! Я чужд этой веры и чужд этой вере! Я не понимал ее смысла. Как же можно допустить, чтобы я служил ей?!

Слепящий щит солнца выкатился на середину, касаясь лучом главной стены. Одновременно с ним на площади воцарилось молчание. На белый песок ступила нога Великого Старца. Время воздавать должное Гармонии. Время создавать Гармонию.

Внутри меня что-то щелкнуло, и я вместе с остальными сделал шаг вперед по направлению к барабанам. Один шаг четырех человек, совершенно синхронный и ровный до миллиметра. Старик удовлетворенно кивнул головой, и мы подняли руки с палками.

Я уже никого и ничего не видел, полностью сосредоточившись на натянутой коже барабана. Палки мелькали перед моими глазами, сводя с ума бешеным темпом движения, выверенный ритм полностью поглощал мысли, завораживая, вводя в бездумное оцепенение.

Это было красиво!

И я делал это, как никто другой.

Но зачем, ради чего я делал это?! Ради Гармонии?!

Обряд продолжался бесконечно долго, перед глазами плыл розово-серый туман, руки немели. Я вел свою партию, звук моего барабана выделялся на фоне дробного ритма остальных.

Бо-о-ом. Глухой вибрацией отозвалась его боковая часть. Это вступил мальчик. Вовремя. Секунда в секунду. И удар был нужной силы.

Бо-о-ом. Дробь.

Бо-о-ом. Дробь.

Бо-о-ом…

И так до бесконечности.

На секунду его рыжие волосы мелькнули перед моими глазами. Все сжалось во мне в упругий комок.

Нет!

Поторопился. На сотую долю секунды. Но этого было достаточно.

Гармония нарушена.

Я увидел, как поднялся из своего кресла Старец, и опустил руки. Теперь мое искусство уже не имело значения.

Гармония нарушена.

Я поднял глаза. На площади стояла тишина. Лица людей – отрешенные и разочарованные, на лицах других избранников – жалость и презрение, на лице мальчика – смертельный испуг и ненависть, и только лицо Старца оставалось непроницаемым и спокойным. Он махнул рукой и скрылся в крепости.

Словно во сне я видел, как к нам подошли четыре стража. Двое из них увели мальчика, не смеющего издать ни единого звука, даже сдержанного всхлипа, двое других взяли у меня палки и повели по направлению к крепости.

Мы долго поднимались по бесконечной темной лестнице, потом так же долго шли по длинным прохладным коридорам, пока, наконец, не остановились перед каменной дверью одной из комнат. Меня втолкнули внутрь и задвинули тяжелый камень.

Меня оставили одного, чтобы я мог подготовиться.

За подобное преступление полагалось суровое наказание. Не такое суровое, как для мальчика, но ведь это звук моего барабана нарушил Порядок, следовательно, я должен был чем-то искупить это деяние.

Я видел, как казнили тех, кто нарушал Гармонию, ведя главную партию, и воспоминания об этом зрелище судорогой свели все мое тело. Я прижался лбом к холодной стене, чтобы унять жестокий приступ тошноты. Никто не смеет нарушать Гармонию, особенно во время праздника. Но кто так решил?

Я немного успокоился и стал думать, какое наказание полагается мне. Смерть – слишком сурово, в конце концов, сам я все делал правильно. Почему я вообще должен быть наказан? Я использовал свой талант в полной мере. Может быть, это расплата за мои сомнения в истинности установленного Порядка?

Я подошел к крохотному окошку. Бескрайняя бесконечная пустыня смотрела на меня своими бездонными глазами. Ходили легенды, что там, где она кончалась, была зеленая, цветущая земля, где нет никаких законов и никакого Порядка. Но говорили и то, что за стенами города нет ничего, кроме песка. Мир рухнет, если не будет Порядка и Гармонии. Но ведь никто не пробовал жить без них!

Я сам ужаснулся чудовищной ереси, царившей в моей голове. Должно быть это от страха. Но чего мне было бояться? Что мне было терять? Я должен быть наказан, но думал об этом не с ужасом, а с отвращением. Что ждет меня после наказания? Вечное искупление? Не моей вины.

Я не хочу здесь оставаться!

Я понял это так ясно, что на глаза навернулись слезы. Хотя, может быть, это оттого, что я слишком долго смотрел на пустыню. Или от нечеловеческой тоски по Зеленой Земле?!

Я найду ее. Я не верю в Гармонию. Но я не верю и в то, что мне нет места под этим солнцем. Значит, я обязательно найду ее. У меня был шанс.

Я подошел к двери и стал изо всех сил колотить бесчувственный камень. Через минуту валун откатили.

– Я хочу видеть Старца.

На лице стражника промелькнуло удивление и испуг. Он знал, что означает эта просьба готовящегося к наказанию. Ни слова не говоря, он закрыл выход, и я услышал его легкие удаляющиеся шаги.

Я сел на пол, привалился спиной к стене и стал ждать. В голове было ясно и светло, словно я, наконец, понял свой истинный путь.

Было так тихо, что я мог услышать, как ветер перебирает крохотные песчинки за стенами города, перемешивая в хаотичном беспорядке составляющие вселенной.

Я закрыл глаза, и мое расслабленное тело погрузилось в состояние близкое к болезненной, но счастливой сонливости, избавляющей изможденного солнцем и обезвоживанием человека от дальнейшей необходимости ощущать реальность.

Я видел, как над моей головой раскачиваются ветви деревьев, задевая волосы, плечи и лицо влажными зелеными листьями. Я не знал, как они выглядят, но я видел их. И это было гораздо прекрасней моего искусства.

Прямо передо мной раскинулась огромная темно-синяя пустыня. Ее поверхность ни на минуту не оставалась неподвижной. Она все время делала попытки продвинуться дальше – то наползала на холодный песок, то, словно смутившись своей решительности, отступала обратно. И тогда на песке оставались мелкие, блестящие на солнце камешки и бурые спутанные пучки какой-то травы.

Рядом со мной лежал большой предмет с выступающим спиральным рисунком и двумя отверстия по краям. С одной стороны отверстие было большим и уходило куда-то в розовое нутро предмета, с другой – совсем крошечным. Я знал, как это называется – раковина.

Бережно взяв ее в руки, я зачем-то приложил раковину маленьким отверстием к губам и дунул. Раздался протяжный нежно-печальный и бесконечно-прекрасный звук. Казалось, он исходит не из раковины, а от самой синей пустыни. Я начал извлекать этот звук, совершенно не заботясь о его стройности и чистоте и не боясь рождения Хаоса. От глубоких вздохов кружилась голова. Но даже если бы я мог умереть от этого, ничто не заставило бы меня остановиться.

Примерно через час я очнулся от звука откатываемого валуна. Видение исчезло, не оставив даже сладковатого аромата, высыхающей на солнце травы, выброшенной на песок синей пустыней. Я с трудом распрямил затекшие ноги и поднялся.

На пороге стоял Старец. Лицо его было спокойно, но не безмятежно.

– Я сделал свой выбор, – сказал я, пренебрегая полагающимся по церемонии поклоном.

– Хорошо ли ты подумал?

– Я сделал свой выбор, – настырно повторил я.

Старец помолчал минуту, потом пересек комнату и остановился у окна на том самом месте, где я принял решение.

– Наказание не будет слишком суровым. Твое преступление не так велико, – тихо сказал он, и в его голосе мне послышалось сожаление.

– Я хочу уйти.

– У тебя талант.

Я молчал.

– Мы могли бы забыть об этом случае. Ради Гармонии. Ты хорошо извлекаешь звуки. Ты мог бы построить лучшую Гармонию.

– Я не хочу этого.

Он повернулся ко мне, и в его глазах промелькнуло сомнение.

– Отдаешь ли ты отчет в своих словах?

Я молчал, но не отводил взгляда.

Он снова повернулся к окну, уставившись невидящими глазами на пустыню.

– Отрекшиеся утрачивают расположение Гармонии. Ты ищешь смерти?

– Я хочу жить.

– Там нет жизни.

Я молчал.

– Это только легенда, – печально сказал он, словно прочитав мои мысли.

– Разве кто-то пытался ее опровергнуть?

Он замолчал надолго и, казалось, думал о чем-то своем, совершенно забыв обо мне. Голос его прозвучал неожиданно громко и жестко.

– Ты видишь что-нибудь, кроме песка?

– Я вижу дальше.

Он вновь повернулся ко мне, и я с удивлением увидел глубокие болезненные складки, появившиеся в уголках его рта.

– Это твое последнее слово?

Вместо ответа я развязал тесьму, сплетенную из моих волос, и протянул ему – знак отвержения.

Он долго не брал ее, и моя уставшая во время церемонии рука начала затекать и опускаться. Из последних сил я заставлял себя быть твердым. Наконец он принял повязку и медленно кивнул головой.

– Мы откроем ворота.

Я молча опустил голову в знак благодарности.

Утром весь город собрался на площади смотреть на исход Отрекшегося. Я старался не видеть их лиц.

В полной тишине стражи открыли ворота города, и я услышал за своей спиной испуганный вздох, когда за ними показалась бесконечность пустыни.

Все произошло очень быстро. Я просто сделал шаг навстречу пустыне, и все было решено.

Последнее, что я почувствовал – запах паленых волос. Они сжигали мою тесьму, предавая память обо мне забвению…