Что хочет автор. Литературные конкурсы

Птица была растерзана (может, кошки?), но все равно оставалась необыкновенно красивой. Яркие, контрастные цвета никак не сочетались с фактом смерти, протестовали, сопротивлялись.

Как она сюда попала – на второй этаж? Если чья-то шутка, то неуместная. С детства она знала, что если в дом залетит птица, то это к беде, к покойнику. Эта нелепая примета с неумолимым упорством сбывалась в их семье – очень скоро кто-то обязательно умирал. А тут и сама птица – мертвая.

Она продолжала стоять на балконе, держа в руках мокрое полотенце, не зная, как теперь быть, и увидела, как Инка с Римкой постучали в дверь частного дома. Их впустила неопрятная женщина, которая, наверное, снимала здесь жилье на лето. Дом был одноэтажный, рубленый, крашеный когда-то в синий цвет, а теперь старый, покосившийся и, казалось, съежившийся от осознания собственной никчемности.

Девчонки вошли внутрь. Интересно, что им там понадобилось? В руке у Инки был пакет. Опять, наверное, всякую дрянь пить собираются. И не жарко им.

Что же делать с птицей? Надо Слона позвать.

Слон или Слоник – один из местных обитателей.

Было лето, детский сад выехал в Лугу на дачу, воспитателей поселили в коттеджах в небольших комнатках – кого по двое – трое, а ей повезло – она жила одна.

В первый же день ее комнату вскрыли, забрали деньги, часы, кое-какие вещи из чемодана, но главное – свитер, который она сама вязала. Изделие получилось эксклюзивным, всех цветов радуги, и ей было жалко, что какой-то гад все это унес. Он ведь, змей, и не понимает, насколько вещь уникальна. Она ходила, сокрушалась, рассказывая всем и каждому о своей беде.

Вот так и появился Слоник. Долговязый парень, болтавшийся все время у коттеджей, он быстро сошелся с Инкой, одной из воспитательниц, и они стали жить вместе. Вид Слоник имел блатной, лексикон тюремный, хотя и использовал некоторые специальные слова не без изящества.

Вообще такого народу здесь было много. Позже она узнала, что Луга - это своего рода сто первый километр, место, куда на поселение отправляют людей, так или иначе причастных к тюремным делам. Вот и этот оказался одним из них – ему запрещено было появляться в местах скопления людей, коими в данном случае являлись площадка для танцев в ближайшем пансионате, да всяческие кинотеатры и кафе. Никто не знал, откуда у него такая кличка, но он очень смешно пародировал слоненка из мультфильма про тридцать восемь попугаев.

- Слышь, а какой свитер был, такой разноцветный?

- Да! А ты что – видел его? У кого? Ты его знаешь?

- Ну… Скажем, мог видеть… Он что, нужен тебе?

- Спрашиваешь! Слушай, Слоник, найди мне его, или хочешь – я сама с этим человеком поговорю…

- Вот этого как раз не надо делать… Короче – жди.

И через пару дней принес. И свитер, и все утраченные вещи.

Она не стала спрашивать ни о чем, так как уже поняла и приняла правила здешней игры – полукриминальная среда, клички, жаргон. Ей тоже “погоняло” дали – “береза”. Она боялась спросить, что это значит, вдруг что-то неприличное, связанное с унижением и потерей достоинства. Но никто вроде не смеялся, значит, кличка оказалась из пристойных.

Она вышла на веранду, где в кресле-качалке сидел Слоник. Он любил так проводить время – наблюдая за жизнью коттеджа и размышляя. Никогда ничего не комментируя, он был в курсе всех событий, происшествий, краж, драк, разборок. Он первым видел, когда нагрянувшие менты начнут выискивать по комнатам нарушителей режима, и знал маршруты незаметного ухода, если представители закона оказывались не из дружественной группировки. Последних видно было за версту. Они и не пытались скрывать своих намерений – выпить, весело провести время “под звуки струн, окруженными хмельными красавицами и лихими друзьями” - практически по Булгакову, тем более что недостатка именно в лихих друзьях не было.

В обоих коттеджах проживали девицы разных устремлений и повадок – на любой вкус. От великих скромниц и верных жен, до доступнейших особей, которые именно в силу этой своей доступности скоро теряли для посетителей их жилищ всякую привлекательность.

Она подошла к нему.

- А… Это ты… Привет, дорогая…

Между ними установились необычные отношения, проникнутые каким-то взаимным уважением. Инка, с которой Слоник жил, была из среды, в общем-то, криминальной – у нее сидел муж. Они подходили друг другу, и отношения у них складывались соответственные – иногда он ее побивал, устраивая театрализованные представления, а иногда предлагал в качестве презента кому-нибудь из друзей, стоящих на более высокой ступени их криминальной лестницы.

Здесь же было что-то другое. Поскольку все и вся тут интимно общались, часто меняясь партнерами, то этот вопрос возник и у них. Переходить на иную форму кроме разговорной обоим не хотелось, потому что исчезла бы та особинка, которая украшала этот союз – длительные беседы обо всем на любые темы, причем они были интересны друг другу. Тогда они договорились, что ЭТО непременно произойдет, но только потом, позже, когда-нибудь. Это устроило обоих, и им стало легко, симпатию свою можно было не скрывать – они ведь друзья.

Ей нравилось, что в этом мирке среди блатных и криминальных людей о ней сложилось мнение, как о человеке далеком от пьяных и плотских утех. Она славилась интеллектом, спокойным нравом и умением молчать, сохраняя при этом лояльность к происходящему.

- Слушай, у меня там птица лежит. Красивая и мертвая. Дятел.

- У тебя? – кресло, скрипнув, на мгновение остановилось, потом снова пришло в движение. - Вот идиоты!

- Да есть тут… Это они балконом ошиблись. Не для тебя предназначалось.

- А что это значит?

- Не нужно тебе знать.

- А как это всё убрать?

Она давно уже не запирала комнату, какой смысл? Есть замок, нет замка – все равно, если им надо, придут и возьмут, что хотят.

Она вспомнила, как, вернувшись в восемь утра с ночной смены, застала у себя в комнате двух совершенно неизвестных ей мужчин. Они сидели за столом и спокойно завтракали. Ели то, что принесли с собой – какие-то консервы, хлеб, пили водку и курили Беломор.

Было ясно, что они провели здесь ночь, пока она была на работе, но не собирались ни разговаривать с ней, ни объяснять, почему здесь оказались.

Она вошла и тихонько села на кровать, не издав ни звука, не спросив ни о чем. Дело в том, что одного из них она узнала. Это был Михей, он по слухам убил несколько человек, теперь был на химии, и его отпускали время от времени в город. Такому человеку ненужных вопросов не задают.

Они не обратили никакого внимания на ее приход, продолжали есть, изредка перебрасываясь тихими фразами, где слова невозможно было расслышать.

Так прошло несколько минут. Она сидела на краешке кровати, думая о том, как все это странно, страшно и неуместно в ее жизни. И непонятно как себя вести. А, может, нужно уйти? Но это ведь ее комната, здесь ее вещи, документы. Неужели она должна стоять за дверью в ожидании конца трапезы своих незваных гостей?

- Ты что, одна здесь живешь? – он повернулся к ней, прикуривая.

Она кивнула. Господи, только бы не огорчить чем-нибудь этого человека!

В нее воткнулся взгляд спокойных, уверенных глаз. В них не было ни тепла, ни улыбки. На нее смотрели, как на вещь, которая, впрочем, и может и обязана отвечать.

Она ничего не успела сказать. Михей повернулся к своему другу, кивнул тому, и они встали из-за стола.

- Я спросил, почему одна, - он уже не смотрел на нее.

Всё, конец… Что-то его не устраивает. Уже не в силах пожать плечами, она молча уставилась в одну точку, в пол. И замерла.

- У меня курево кончилось, я твои сигареты возьму, - не спросил – сказал.

Она не ответила.

Они встали и, не прощаясь, вышли, оставив на столе все, как есть.

Слава богу, не убили, не ограбили… А в голове мысль – с таким авторитетом общалась, надо же! Идиотизм, конечно, но все вокруг боялись, восхищались этим человеком, Слон каждые выходные ездил встречать дорогого гостя на вокзал, где тот торжественно шел по перрону, сопровождаемый трепещущими шестерками.

На следующий день незнакомый парень постучался в дверь и протянул ей две пачки дорогих сигарет. От Михея.

Этот эпизод стал известен в коттеджном сообществе, и он сильно повлиял на отношение к ней приходящих блатных парней – ее перестали задирать, глупые и пошлые шутки теперь не имели к ней никакого отношения. Было такое впечатление, что Михей каким-то образом покровительствует ей, только за что и почему – она не знала. Все разборки и скандалы проходили мимо нее, и если бы не случай с Кудрявым, то можно сказать, что жизнь протекала безмятежно и весело.

Она сидела в комнате, физически ощущая присутствие мертвой птицы на балконе. Как предчувствие беды. А что могло случиться? Дочка в группе, муж в городе. Там происходит привычная и понятная жизнь, так не похожая на здешнюю. Внезапно возникшее воспоминание о Кудрявом не давало покоя, мешало, влезало в голову, устанавливая причинно-следственную связь между ним и убитым дятлом, нелепую, но возможную.

Он появился в ее комнате однажды вечером с компанией каких-то глупых подростков. Совершенно лысый, большой и очень веселый, даже взвинченный – только что освободился.

У нее иногда собирался народ поиграть и попеть под гитару. Это были свободные от работы воспитатели и их мужья, приезжающие на выходные. Люди эти были далеки от тюрем, блатных, авторитетов и прочего народа из этой среды.

Она привыкла к тому, что парни вроде Кудрявого не спрашивает разрешения войти, поэтому не удивилась внезапно появившейся большой компании. Все как один ей не понравились, но выгонять их тоже было нельзя – нарвешься на крупные неприятности. Петь под гитару всем вдруг расхотелось, и народ потянулся на улицу. Вскоре в комнате остались только Кудрявый и пара парней из тех, что с ним пришли.

Он сказал им что-то, они покивали и тоже скрылись за дверью.

В этот момент Кудрявый, не говоря ни слова, кинулся на нее, повалил на кровать и стал срывать одежду. От неожиданности она сначала даже не поняла, что произошло, а когда осознала, то стала отчаянно вырываться. Борьба продолжалась, и приходило понимание, что сил скоро не хватит, и совершится то, о чем она столько слышала и читала – изнасилование. Нет! Только не с ней! И она начала кричать. “На помощь” и “помогите” было слышно, наверное, на километры вокруг, но никто не отозвался, не пришел, не помог, хотя в коттедже всегда в половине комнат кто-то был.

Тем временем Кудрявый своих усилий не оставлял, силы для борьбы кончались, а из одежды остались только рваные лохмотья. И тогда она придумала. Раз никто не идет, не спасает, а возможности бороться больше нет, нужно подавить его порыв единственным возможным в ее случае способом – силой интеллекта и сообразительностью.

И она начала шутить. Не над ним, ни в коем случае – над ситуацией. Она даже подзадоривала его! И постепенно стало происходить то, ради чего сквозь ужас у нее рождались блестящие шутки – его хватка ослабла. Что-то изменилось в этом человеке. Он поднял голову, осмотрелся, как будто только что оказался в этой комнате, потом резко встал и вышел.

Она лежала на кровати среди разорванных простыней и остатков одежды, постепенно приходя в себя, понимая, что только что с ней могло произойти страшное, и с удивлением обнаруживая, что преисполнена какого-то торжества, ощущения победы.

Она вдруг почувствовала, что обладает некоей властью, что, оказывается, это животное можно усмирить просто словами, которые ей удалось найти в самый нужный и опасный момент. Да это же что-то из психологии, кажется…

Она осмотрелась. Все это, конечно, прекрасно, и страх уже прошел, но осталось ощущение какой-то гадливости, нечистоплотности, грязи.

“Срочно убрать всё это! И где народ, хотела бы я знать!”

Она специально разговаривала вслух и громко, чтобы ужас не вернулся, чтобы недавние страхи не возобновились, когда она начнет собирать по постели белье.

На следующий день эта история стала известна всем. Девчонки объяснили, что не пришли на помощь, потому что сами очень испугались, и потом – парни, пришедшие с Кудрявым, стояли у дверей ее комнаты, загораживая проход. О происшествии узнала заведующая и обратилась в милицию.

Кудрявый на какое-то время исчез, и она начала забывать о случившемся, но однажды, возвращаясь с дневной смены, столкнулась со всей компанией. Их было человек десять – двенадцать, они образовали круг и втолкнули ее в центр, где уже стоял и ухмылялся ее недавний обидчик.

- Ну, расскажи нам – кто это хотел тебя изнасиловать.

- О чем это ты, - она попыталась изобразить недоумение, чувствуя, что плоховато получается.

- Ты ходишь и говоришь всем, что тебя пытались изнасиловать. Вот я и хочу послушать – кто. Думаешь, мне нужны неприятности?

Они стояли на опушке небольшого леска, где обычно, как она знала, совершались самые жестокие мордобои и расправы. Близость этого места пугала, опять стал подползать ужас, а парни, составляющие круг, приблизились к ним, тем самым еще плотнее смыкая ряды.

Точно – сейчас бить будут… Этого она ну, никак не могла допустить и даже не представляла, что будет, если ее коснется чья-то рука. Никогда никем не битая, она не знала, как поведет себя, больно ли это, но сейчас она уже знала силу рук Кудрявого и всерьез испугалась. Прежнее достижение, когда ей удалось свести всё к шутке, здесь никак не годилось, оно было неуместным, нелепым…

Что же делать?..

И тут положение спасла Маринка.

Маринка Чайкина была совершенно несуразная девица. Необыкновенно толстая, но смешная и добрая, она не пользовалась популярностью у мужского пола, но мечтала о большой и светлой любви, пусть хоть и с зэком. Будучи замужем, она своего мужичонку ни во что не ставила, грубила ему, и он позволял ей делать это совершенно спокойно.

“Когда я этого идиота брала замуж…” Эта фраза была ее любимой, и вполне серьезно казалось, что и его тоже.

Она проживала какую-то совершенно невозможную жизнь – вечно у нее был оторван подол платья, зимой она носила сапоги на босу ногу и имела множество чудачеств. Они работали в одном детском саду, дружили и в коттедже жили в соседних комнатах.

Так вот, эта самая Маринка, увидев “компанию”, молчаливо стоящую посреди тропинки, ворвалась в круг и коршуном налетела на Кудрявого.

- А чего это вы тут делаете? Что тебе надо от нее? Какие такие вопросы вы тут решаете?

Всех как замкнуло. Молчал в недоуменном оцепенении самый главный, застыла толпа только что агрессивных шестерок.

- Уйди, - наконец нашелся Кудрявый. – Уйди отсюда. Быстро.

- Да-да, мы сейчас уходим. Пойдем-ка, моя дорогая, чего ты тут стоишь, - и Маринка, хватая за руку, потянула ее из круга.

- Ты что – дура? - вопрос прозвучал нелепо и смешно.

- Да, точно, я – дура, - Маринка щебетала, уводя ее от опасности. - Она со мной пойдет, а вы домой идите, ребятки, вечер уже, поздно…

Вдруг Кудрявый неожиданно даже для себя самого расхохотался.

- Слушай, первый раз вижу такую идиотку! Ну, прямо не могу на нее смотреть!

Круг зашевелился, дрогнул, и она вдруг почувствовала, что вот, пришло оно, то самое мгновение, когда она владеет ситуацией.

Она отодвинула Маринку рукой.

- Ты иди, мне тут договорить надо.

- Ты что – с ума сошла? Посмотри на них, - Маринка заглянула ей в лицо, увидела что-то и спросила уже совсем другим, нормальным голосом. – Ты уверена?

- Да, все в порядке, иди – и спокойно взглянула на Кудрявого. – Так о чем это ты?

- Изнасилование…

- А, ну, что ты, это же чушь. Ведь если бы ты действительно хотел меня изнасиловать, ты бы это сделал!

И она начала говорить… Она, можно сказать, спела песню про то, как ей повезло, что на ее пути встретился именно Кудрявый.

Речь ее была пламенной и в том ключе, что этот, стоящий перед ней негодный и никчемный человек, на самом деле – желанный сексуальный партнер, что о применении силы и речи нет, всякая к нему сама пойдет, мечтая выполнить его самые невероятные эротические мечты. А уж если бы ему пришла в голову веселая мысль поиграть в изнасилование, то он моментально добился бы в этом успеха, так как велик и могуч, дееспособен и неистов. Она говорила, поднимая его реноме перед группой, делая сильным и важным, превращая давешний инцидент в веселую шутку, о которой и разговаривать-то - одно сплошное удовольствие.

Запутанный ее речами, но где-то чувствующий, что его похвалили, Кудрявый дал своему войску команду разойтись.

- Ладно. Проехали. Но если что – смотри…

И они растворились в леске, который еще недавно представлял для нее страшную и очень реальную угрозу.

Она пошла в комнату, где ее ждала встревоженная Чайкина.

- Знаешь, Маринка, ты, по-моему, мне сейчас жизнь спасла…

- Да что у вас случилось-то? Смотрю – стоят придурки, собираются кого-то бить, а в центре – ты! Ну, я и пошла спросить, в чем дело.

- Если бы не ты…

Воспоминания снова вернули ей мысли об убитом дятле, разметанно лежащем на балконе. Кому это предназначалось, и что значит? Какое-то смутное воспоминание из прочитанной случайной книжки говорило, что это нехорошее что-то, непристойное…

Она выглянула на улицу, стараясь не смотреть на птицу.

Вот и Инка с Римкой идут к коттеджу. Уже без пакета.

Вскоре она услышала шаги, разговор, и Римка Шарова – Шарик оказалась на пороге ее комнаты.

Глава 2. Шарик, Кот и босоножки

- Здравствуй, моя хорошая, сигареточки не будет? – раздался знакомый то ли хрип, то ли свист.

Голоса у Римки не было совсем. Когда она разговаривала, из горла вырывался только натужный сип, совсем такой, каким его изображают в пародиях на алкоголиков. С лицом у нее тоже были проблемы – битое во всех возможных местах, оно постепенно приобрело вид, какой не приснится в страшном сне даже самому фанатичному боксеру. Нос, судя по всему, ломался неоднократно, и сейчас являл собой зрелище экзотическое – имел сложную конструкцию, и становилось непонятным, как с ним таким можно жить.

Короче, Римка Шарик была достопримечательностью здешних мест, и она называла ее “лицом нашего коттеджа”.

Как-то раз в ее комнате собралась компания, пели под гитару туристские песни, разговаривали о книгах… И вот в момент обсуждения достоинств произведений кого-то из диссидентов и спора о концептуальных разногласиях означенного автора с его оппонентами открылась дверь, и в проеме возникла Римка со своим традиционным: “сигареточку…”

В комнате воцарилась полнейшая тишина, никто был не в силах произнести ни звука.

- А, можно, значит… Я тут, на столике возьму и уйду, мои хорошие. Отдыхайте, - просвистела Римка, унося с собой добрую половину всех сигарет.

Прошло не меньше минуты, когда раздался неуверенный голос.

- Это что такое только что сюда приходило?!

- Да это Шарик, нянечка из младшей группы. Она ничего, хорошая. Пьяная только все время, а так – хорошая.

- А что у нее с голосом?

- О! “Этот стон у них песней зовется”!

- А с лицом?..

- Ну, знаешь… Она же нянечка, а не модель.

Вечер продолжился, но было ясно, что явление Шарика в дверях произвело сильнейшее впечатление.

Сейчас Римка по-хозяйски шарила по столу, собирая сигареты, прихватывая по пути шоколадку и яблоко.

- Ай, спасибо, моя конфеточка! А ты чего такая грустная?

- Фу, Шарик, не дыши на меня. Как можно – с утра и такую дрянь.

- А где ж не дрянь-то взять, радость ты моя, когда зарплата у няньки – сама знаешь. А организм – он всё время требует!

- Что это вы с Инкой в синий домик ходили?

- А ничего… Просто так… А ты видела что ли?

- Да, с балкона. Посмотри, что у меня там лежит. Не знаешь – кто это сделал?

Римка вышла на балкон.

- Ой, беда, беда… Слушай, ты, наверное, побоишься… Хочешь – я здесь все уберу?

- Слон сказал, что кто-то придет и уберет…

- Ой, пока они соберутся… Ты иди в комнату и не смотри.

- Ладно, давай… Только не трогай полотенце!

- Ой, надо мне твое полотенце, подумаешь!

- Надо, Шарик, я знаю…

- Ну ладно, ладно, не трону.

Пока Римка убирала, она лежала на кровати, глядела в потолок и думала – как живут такие люди.

Вот, скажем, Шарик, у которой была своя отдельная квартира в Купчино, маленькая дочь и какой-то призрачный муж, крайне редко появлявшийся в ее жизни. Римка называла свое жилище блат-хатой и устраивала там ежевечернее веселье, где собирались местные гопники, пьяницы, криминальные какие-то люди.

Эти праздники заканчивались тем, что хозяйку квартиры били, а потом расходились кто куда, иногда, впрочем, падая без сил, где придется. Утром из блат-хаты выходили сумеречные люди и с тоскливым взором бродили по дворам, стреляя копейки на опохмел. Римка надевала огромные солнцезащитные очки, чтобы скрыть очевидные следы проявления грубой нежности своих кавалеров, и шла на работу в детский сад.

Денег не хватало, но в такой работе имелось преимущество – и она, и дочка были сыты, ребенок находился в тепле и относительном уюте, когда Римка оставляла ее в саду на пятидневку.

Вечером она шла домой, неся в баночках пюре с котлетами, доставшееся ей от лояльных кухонных работников, и нарезанный хлеб, который дети все равно не ели, только баловались и кидали друг в друга скатанными шариками. Мыло, салфетки и туалетная бумага тоже ничего не стоили, этого добра в группе было навалом – что-то выдавала завхоз, а большей частью приносили родители. Так что едой и гигиеническими принадлежностями Римка была обеспечена, оставалась одна, но каждодневная проблема – где достать выпить. И главное – на что?

Вот здесь и пригождались друзья и кавалеры, у кого-то всегда сколько-то монет имелось, а если скинуться, а если на круг, то выходило, что каждому достанется, и пойдет веселое разгуляево под Римкины котлеты.

Самое интересное, что она была довольна такой жизнью! Она ее устраивала! В этом мире, где не имелось ни книг, ни телевизора, потому что тот давно был продан за копейки, где не было даже часов, потому что последние настенные она с приятелем загнала кому-то ночью на вокзале, Римка находила свой смысл и привлекательность.

Под ванной, которая почему-то находилась на кухне, жили крысы, и по ночам они рылись в мусорном ведре, шурша полиэтиленом. Это никого особенно не беспокоило, даже веселило ее гостей, считавших, очевидно, этих тварей домашними животными.

Ключи от квартиры часто терялись, поэтому большую часть времени дверь, хранящая на себе следы прежней установки многочисленных замков, не запиралась вовсе. Внутри всегда кто-нибудь находился, кто-то спал, кто-то мылся в проржавевшей ванной, из которой вода уходила только через полчаса, а кто-то на кухне варил чифирь, в глубокой раздумчивости глядя на огонь газовой конфорки.

Время от времени в квартире появлялись таинственные люди, говорящие на странном языке с массой незнакомых терминов и понятий, и с их приходом на столе оказывались очень точные весы, и кто-то примешивал к чему-то сахарную пудру, взвешивал, а потом делил на малые части, сворачивал, и уносил с собой.

После их ухода Римка становилась несколько богаче, и могла позволить себе выпить с друзьями напиток более дорогой, чем купленная в аптеке антисептическая жидкость. Тогда затеивался большой праздник, но никто даже словом не смел обмолвиться о людях с весами. Тема эта в доме не обсуждалась, не осуждалась, народ знал – это ее бизнес.

И вот не смотря ни на что, Римка оставалась удивительно чистой и какой-то незапятнанной. Казалось, что и крысы-то в ее доме не от грязи, а потому, что она просто к ним добра и соглашается с проживанием этих дополнительных жильцов. Всегда готовая помочь, приветливая и необидчивая, она имела только две слабости – стянуть что-нибудь, что плохо лежит, причем, делалось это почти в открытую, ну, и выпить, конечно. Мозг должен быть затуманен не важно какого качества зельем, и тогда знакомый хриплый голос привычно звучал на веранде коттеджа, успокаивая, даря надежду на то, что все будет хорошо. Ее все любили.

Размышления прервал Римкин голос.

- Ну, вот и все, сладкая моя, живи себе да радуйся, а я пошла.

- Спасибо, Шарик. Мне на смену как раз нужно, пока.

Когда за Римкой закрылась дверь, она встала, бесцельно походила по комнате, и, не придумав себе никаких дел, вышла на улицу.

Было еще рано, и она шла, не торопясь, мимо коттеджей, мимо частных домиков и детских площадок.

Ее догнала Людка – воспиталка из средней группы.

- Представляешь – меня обокрали! Что теперь делать?

- А что взяли?

- Фен, босоножки, денег немного, и так по мелочи – косметика там, духи…

- Да ну, ерунда, найдется все, - сказала она, и тут же ей вспомнились Инка с Римкой, стоящие у синего домика, и пакет в Инкиной руке. – А лучше – забудь.

- Ты что! Этот фен мне муж из загранки привез! Таких ни у кого нет! Что я ему скажу?.. И босоножки – тоже в “Березке” куплены на чеки.

Людка рассказывала и все время смотрела на нее, потом вдруг что-то увидела, что-то поняла.

- Ты знаешь! Говори, кто украл!

- Ничего я не знаю! Откуда? C чего ты взяла?

- А ты все это время дома была и могла видеть, - Людкины интонации приобрели сварливый и какой-то обвиняющий оттенок.

Не хватало еще, чтобы ее сюда приплели! Похоже, это Римка с Инкой босоножки свистнули, но ей до того не нравилась Людка, что она решила молчать, да и не хотелось вмешиваться. Пусть сами разбираются.

- Не видела я ничего – спала перед сменой.

- Наверное, надо в милицию заявить…

- По-моему, это глупо, да и кража-то мелкая.

- Для тебя, может, и мелкая, а для меня – очень даже крупная. Мне кажется, что ты все-таки знаешь – у тебя было такое лицо...

- Нормальное у меня лицо, отстань.

И они разошлись в разные стороны.

Ах, Римка, Римка, не удержалась все-таки! Ну, от Инки, положим, всего можно ожидать. Как-то предполагалось, что у нее будет серьезное криминальное будущее – неулыбчивая, немногословная, она, казалось, готовилась к преступлениям с крупными сроками. Ее устраивал Слон и все его друзья, в этом мире она чувствовала себя уверенно и спокойно, а сидящий в тюрьме муж придавал ей какую-то особенную значимость. Непонятно, чем уж тут можно было гордиться, но этот факт делал ее полноправным членом всего этого сообщества, она была такая же, как они, да и фамилией ее супруг наградил уникальной – Хапугина. Тут и кличка не нужна! С таким “погонялом” – прямой путь в тюрьму. И надолго.

Украденные босоножки и фен представляли собой добычу почти драгоценную. Вещи тогда назывались просто “импортные”, было неважно даже из какой они страны, главное, что не отечественные. Что-то доставалось с рук, а что-то в магазине “Березка”, где моряки дальнего плавания могли купить на чеки или, как их тогда называли - боны, товары заморского производства. Торговля чеками налево шла очень бойко, и скоро половина страны, одетая в “импортное”, пила тогда (о, чудо!) баночное пиво и имела технику, с которой и обращаться-то было неизвестно как. Причем, эта половина никакого отношения к морским делам не имела.

Лучше бы Людка не заявляла в милицию, девчонок ждут неприятности – вещи-то дорогие, дефицитные.

“Ладно, бог с ними, со всеми”, - она уже входила в группу, начиналась вечерняя смена.

Вообще-то, работать нужно было сутки, но она всегда старалась с кем-нибудь поменяться, ей не нравилась дневная суета и беготня, то ли дело – вечером, когда дети сейчас угомонятся, и можно будет с книжкой сидеть в полной тишине, изредка нарушаемой детским бормотанием. Что-то было таинственное в этой спальне, где тридцать детишек видели сны, оттуда исходило ощущение великого покоя, и она была хранителем его.

Сейчас читать не хотелось, она сидела и рисовала бабочек, больших разноцветных и диковинных. Позже она приклеит их на стены, и группа преобразится, станет нарядной, а дети даже не сразу поймут, куда это они попали.

В окно постучали. Она выглянула – Кот.

- Привет! Выйди, поговорить надо.

- Попозже – еще не все спят.

- Ладно, подожду… Слушай, одеколон прихвати.

Она закрыла окно и ушла в спальню. Чего это Коту понадобилось? И одеколон еще… Наверное, он будет его пить! Нужно обязательно посмотреть – она никогда не видела, как это делается, ведь трудно даже представить, как можно проглотить такое.

На полке в спальне стояла батарея из бутылочек одеколона “Гвоздика”. Родителям предписывалось непременно снабдить свое чадо этим средством для целей избавления от комаров. Оно действительно помогало, отгоняло насекомых и снимало боль, а в группе стоял устойчивый запах, к которому все скоро привыкли и перестали замечать.

- Чего тебе? – она вышла на крыльцо, держа в руках бутылочку.

- Одеколон принесла? Давай сюда. А кружка где?

- Зачем? Ладно, сейчас…

Тоже мне – эстет, не может прямо так выпить!

- Ну, говори – зачем пришел? Знаешь ведь – тебе здесь нельзя.

- Да сядь ты!

Она села на детские качели и смотрела, как Кот отвинчивает колпачок.

- А Надька где, почему один?

- Дома спит. Ей завтра утром на сутки выходить.

Он сидел на корточках перед качелями, но пить не спешил – сосредотачивался. Потом медленно и с явным трудом проглотил все содержимое. Ее передернуло.

Кот достал из кармана конфету лимончик – желтый карамельный шарик, и сунул ее в рот. Вот и все. Достаточно прозаично. И ничего такого в этом нет, разве что запах… Он моментально заполнил собой все пространство и казался неуместным – если человек выпивает, то обычно предполагается еда, закуска, а не ароматы парикмахерской.

И еще было необычное – Кот моментально, за считанные секунды стал совершенно пьяным. Пока он говорил с ней, язык все больше и больше заплетался, а когда минут через десять он пошел домой, то сделал это потому, что уже не мог сформулировать свою просьбу. А заключалась она в том, что Коту очень нравилась девчонка-воспиталка из младшей группы, и он просил его ей представить. Сам знакомиться не решался – благоговел.

Звали ее Нина, и она действительно выпадала из общей схемы. Необыкновенно изящная, тонкая, “импортная”, одним словом.

Кот был в восхищении.

- Ты только посмотри, какая у нее талия!..

- Да, Нинка красивая, что и говорить.

Она разговаривала с Котом, а сама не понимала, как такой человек может о талиях рассуждать. Казалось, что ему подавай какую-нибудь маруху, крепкую телом и без мозгов. А Нинка-то книжки читает, о высоком говорит.

Кот появился у них вместе с Надькой, ее сменщицей. Та подобрала его где-то в местном ресторане, где собиралась непритязательная публика, он пришел с гитарой и сразу же остался ночевать. Это произошло в самом начале сезона, было необычным, но Надькины подруги рассказали ей, что это – дело привычное, не может Надька без кавалеров и согласна практически на любого, в любом месте и в любое время.

Кот был весь в татуировках. На плече у него красовалась какая-то девица, имелись еще знаки, а выше ремня виднелась голова котенка. Надька говорила, что в трусах скрывается его полное изображение. Кот великолепно играл на гитаре, и они часто пели на веранде, собирая толпу – всем нравилось.

Надька жила с ним прямо-таки семьей, ревновала, устраивала скандалы, а он терпел пока, у него вообще характер был не скандальный. Только вот среди своих он не имел уважения. Парни даже моложе его относились к нему безо всякого почтения. Что-то видимо, было такое в его криминальном прошлом, что допускало такое поведение, но что – она не знала. Историю его отсидок могли бы рассказать татуировки, но она не умела их читать. А этим – им первого взгляда достаточно, чтобы понять кто перед ними.

Помимо питья одеколона Кот не отказывал себе и в иных радостях – сидел на “колесах”, и употреблял, похоже, всё, от чего дуреют. Его однажды после приема очередной дозы какого-то снадобья замкнуло, а он как раз пиво пил у ларька, вот и стоял потом как истукан с кружкой в руке, не в силах шевельнуть даже пальцем.

- Представляешь, стою, держу пиво, вот она, кружка, а поднести к лицу не могу. Просто первый раз такое!

- И не последний… Завязывал бы ты с этим.

- Нет, не хочу. Мне так жить нравится.

Он как будто сам себя разрушал, губя свою жизнь целеустремленно и безжалостно, даже казалось, что с каким-то отчаянным удовольствием.

Да, грустно всё и печально. Этот парень здесь, на земле, ненадолго.

Она посидела еще немного на качелях. Никого, конечно, она знакомить не будет, скажет только Нинке о Коте, причем ответ заранее известен. Да и местный ментовский начальник что-то зачастил в комнату, где та жила с подружками. Так что при любом варианте – Кот не при делах.

В группе все было тихо. На столе лежали бабочки, похожие на цветы, книжка Моруа, в спальне кто-то разговаривал во сне. Она пошла туда, села на пустую кровать, посидела немного, размышляя, а через несколько минут уже сладко спала, убаюканная ровным дыханием детей.

Утром в привычной суете убирания кроватей, мытья десятков лиц и вытирания носов она не заметила, что в группе находится еще кто-то и этот кто-то наблюдает за ней.

- Здравствуйте, я к вам, - на нее, улыбаясь, смотрел приветливый мужчина небольшого роста.

Милиционер.

- Здравствуйте…

- Мне сказали, что вы можете рассказать о краже.

- Я, о краже?.. О какой?

- О, не надо делать такое лицо, - он улыбнулся еще шире. - Вы прекрасно знаете – о какой. Короче, через десять минут я жду вас в спортивном зале.

Ну, Людка, ну, змея! Как же так можно, не предупредив, не посоветовавшись… У нее украли босоножки, и теперь весь детсад должен давать показания! Всем миром искать будем, привлекая органы, давайте еще международный розыск объявим!

Она поднималась по лестнице, ругая Людку, раззадоривая себя, а сама думала, как бы сделать так, чтобы остаться в стороне от всего этого.

Постояв немного у двери и собираясь с мыслями, она постепенно успокоилась, нажала ручку и вошла в зал.

Глава 3. Мент, Обморок и дядя Надя

Он сидел на стуле у окна, что-то разглядывал там, за стеклом, махал кому-то рукой и смеялся.

- Приятно смотреть на детей, когда они играют, правда?

- Да, приятно, - суховато ответила она, решив быть осторожной и сначала послушать, что скажет ей этот милиционер.

- Ну, что ж, - он стал серьезным. – Берите стул, садитесь, сейчас поговорим…

Она постояла молча, потом, как бы желая показать ему, что ее просто так не возьмешь, села на подоконник.

- Ну, вы же знаете, что у Людмилы пропали вещи.

- Да, она мне говорила.

- И вы знаете, кто их взял… Не спорьте, пожалуйста, не нужно, - он даже поморщился, настолько ему было неприятно ее грядущее вранье.

Они что – все по лицу, что ли читают? Сначала Людка догадалась, теперь этот вежливый милиционер.

- Поймите, те, кто это взял, люди бросовые, никчемные. Вы же видели проживающий здесь контингент. Чего же вам их жалеть? Кража у них не первая, и, уверяю вас, не последняя, а вот вы можете попасть в ситуацию для вас малопривлекательную.

- То есть? – ей было странновато слышать грамотную речь.

В детском саду обитает кто – дети, говорящие на своем великолепном диалекте, да нянечки, не утруждающие себя ни чтением, ни учебой. Воспитатели в какой-то мере еще могли бы претендовать на звание людей образованных, но годы работы с детьми свели и их словарный запас к минимуму. А здесь, в Луге, близкое общение с блатными наводило на мысль об отсутствии печатного слова в принципе, казалось, что всякие там Пушкины-Гоголи плод не вполне здорового воображения.

Милиционер был терпелив.

- Сейчас объясню. Вот вы знаете, кто взял.

- Погодите, - он с досадой посмотрел на нее. – Знаете. И не спорьте. Это ведь Шарова с Хапугиной, верно?

Она отвернулась и стала смотреть в окно.

- Верно, - удовлетворенно сказал мент.

Он получил ответ на свой вопрос, а она стояла у окна и боялась обернуться. Было ясно, что только что сделано признание, фатальное и бесповоротное.

Милиционер встал, походил по залу, подошел к стульям, в беспорядке стоящим у стены и стал их выстраивать, делая ровные ряды, как по линейке.

- А давайте побеседуем без протокола. Вы мне расскажете, а я не буду просить вас ничего подписывать.

- Давайте, - вдруг согласилась она.

Ей захотелось просто поговорить на нормальном языке с нормальным человеком, пусть даже и с ментом, и даже лучше, что с ментом, потому нужно было расспросить его о том мире, в котором она оказалась и который совсем не понимала.

Она взяла стул, села рядом с ним, и они проговорили с полчаса. Этот человек кое-что объяснил ей, потом рассказал о своей работе, о том, что почти не бывает дома, что сегодня, например, готовится большая облава, и опять его жена и ребенок проведут целый вечер, а то и ночь без него.

Что-то становилось понятным, и она чувствовала, что постепенно оказалась на стороне этого приятного человека, стала его единомышленником. Все Слоны и Коты стали малопривлекательными представителями криминальной среды, с которыми, конечно же, надо – что? Бороться! Всеми силами и средствами.

Самое интересное, что во время разговора он ни разу не заговорил о краже, которая привела его сюда, только в конце вдруг замолчал, и она поняла, что они вот так, с разбега, опять попали в эту историю. Он поднялся, взял стул и поставил его в ряд других таких же стульев, ровно-ровно поставил.

- Значит, Шарова и Хапугина?

Она сделала неуловимое движение головой – почти кивнула.

Он пошел было к двери, но остановился и повернулся к ней.

- Если вы знаете, кто это сделал, то тогда знаете и где вещи…

Ну, уж нет! Тут он от нее ничего не добьется – и так сказано достаточно. Она сделала непроницаемое лицо.

- Так вот, - продолжил он. – Хочу вас предупредить – как только вы к ним прикоснетесь, вам тут же грозит заключение под стражу.

- Это называется “заранее не обещанное укрывательство”. Ведь вы не обещали им сохранять украденное, верно? Верно…- он снова улыбнулся и стал прежним иезуитом-ментом. – А, держа эти вещи в руках, вы их укрываете? Укрываете… Ну, вот вам и статья.

- Да ну, это вы так, шутите. Чего уж тут такого криминального?

- Два года тюрьмы. До свидания.

Он ушел, а она осталась стоять у окна, и видела, как девчонок посадили в машину.

Арестовали.

Дальше работать было невозможно, в голове крутились какие-то мысли о предательстве, о долге, о ворах и честных людях… Нужно во всем этом разобраться, и она стала искать Галину, одну из сменщиц, влюбленную в нее няньку-лесбиянку.

С этими нетрадиционными девушками была прямо беда. Они буквально атаковали ее, появляясь неизвестно откуда. Чем уж она их так привлекала, неизвестно, разве что нарочитой женственностью фигуры, но тогда, напротив, мужской пол должен был бы слетаться как на мед, а не такие, ну, иные, что ли…

Это повелось еще с юности, подобные дамы появлялись на ее пути с каким-то пугающим постоянством. Другие девчонки и слыхом не слыхивали об отклонениях такого рода, а у нее возникла целая проблема.

Здесь, в Луге, обитало некое существо по имени “дядя Надя”, оно работало в кочегарке, и на вид было как будто мужского пола, хотя говорили, что у него “там” есть и то и другое. Короче – гермафродит.

Существо всегда было одето в черную спортивную форму, тоненькая фигурка была совсем мальчишечья, издалека вообще казалось, что это подросток, школьник. И вот оно влюбилось в нее беззаветно и, разумеется, безответно, что не мешало этому чуду-юду постоянно возникать у нее на пути. Оно держалось на почтительном расстоянии, не приближалось, но часто сопровождало ее то на работу, то в магазин. Время от времени дядя Надя приходила в коттедж и стояла рядом с дверью комнаты предмета обожания, не рискуя постучать. Потом все-таки набиралась мужества, ударяла по двери и убегала.

Первое время она боялась, что это существо нападет на нее, но потом успокоилась, видя, что оно безобидно. Пусть себе ходит и вздыхает, раз ему нравится. Она даже слегка беспокоилась, если вдруг дяди Нади не оказывалось в поле ее зрения.

Девчонки сначала смеялись, потом привыкли и перестали обращать внимание на этот эскорт.

Еще одна была в поселке, куда воспитательницы ходили иногда в свободное время потанцевать. Отзывалась она на кличку Обморок и не желала, чтобы ее считали женщиной, носила только мужскую одежду, а грудь, которая выдавала ее принадлежность к слабому полу, безжалостно бинтовала, стараясь быть как можно более плоской.

Отношения здесь установились другие. Обморок всячески оберегала ее от посягательств, следила, чтобы не обидел кто ненароком. Это было удобно, потому что из-за такой опеки пьяные приставания местных ухажеров не имели успеха, и она могла спокойно танцевать, наслаждаясь светом, музыкой и вообще – атмосферой танцзала. Теперь, правда, и нормальные люди не смели подойти к ней с приглашением, но это было все равно, она не собиралась выходить замуж.

Обморок на честь ее не посягала, потому что еще раньше у них произошел разговор, и способ общения был определен – обожание на расстоянии и добровольное покровительство.

Слон очень веселился по этому поводу. Он тоже бывал на танцах, но только в качестве зрителя, сидел в тени, следя за тем, чтобы девчонок из коттеджа не обижали. Обморок всегда была недовольна, что в число курируемых Слоном объектов попадал и ее предмет обожания, и вела с ним нескончаемые разговоры, обычно переходящие в грубую брань и почти драку. Она налетала на обидчика с кулаками, а тот, смеясь, уворачивался некоторое время, потом одним ударом валил ее с ног и покидал поле боя.

Обморок, вся в совершеннейшем раздрае, садилась на мотоцикл, исчезала на некоторое время, уезжала куда-то – приходила в себя, наверное, а потом возвращалась, чтобы не упустить момента, если на ее любовь кто-нибудь позарится, и нужно будет снова биться насмерть.

И вот теперь в группе, не где-нибудь, ее сменщица тоже начала проявлять ненужную симпатию. Уже немолодая женщина, в возрасте, в котором, казалось бы, должно быть уже всё равно, Галина, всегда молча, по-пёсьи, глядела на нее и была готова выполнить любое желание. Нужно было только постоять рядом и дать подержаться за руку.

- Галь, я сегодня чего-то плохо чувствую себя… Не подменишь?

Глаза, как у больной и очень преданной собаки, посмотрели с надеждой и любовью.

- Конечно, - Галина взяла ее руку в свои, и она почувствовала, что та дрожит и старается, но не может этого скрыть.

Господи, что же это с ними такое происходит? Если бы мужчина, то хоть и с большим натягом, но можно было бы такое допустить, но впадать в экстаз от женщины… Абсурд, дикость! Тем не менее, перед ней стояло и тряслось существо, искренне переживающее сильнейшее чувство.

Она, как всегда, немного испугалась такого откровенного проявления любви, и хотела забрать руку, но Галина не отпускала и все смотрела и смотрела, рассчитывая хотя бы на доброе слово.

- Ну, ладно, Галя, хватит, - ей удалось, наконец, освободиться от рук сменщицы, и она отошла к окну. - Менты уже уехали?

- Да, все говорят, что именно после разговора с тобой девчонок арестовали. Что вроде как ты их выдала. Представляешь, дуры какие?

- Действительно… А кто говорит?

- Людка, да и остальные – тоже.

Очень мило! Теперь все будут думать, что это она Инку с Римкой сдала. А что тут думать – так оно и есть. И сама не заметила, как это получилось, купилась на приятную интеллигентную беседу.

На душе стало совсем погано.

- Ну, так я пойду?

- Иди, конечно, - Галина подошла сзади и положила руку ей на плечо.

“Ладно, подождем немного, раз человеку нужно”, - подумала она и осталась так стоять, не меняя позы и не отстраняя сменщицу. Дурацкая деликатность! Ей почему-то было неловко просто взять и отвергнуть Галины ухаживания. Чушь какая-то, нелепица, но она стояла и ждала, пока та успокоится.

Когда по ее понятиям прошло достаточно времени, она отстранилась, неумолимо сняла Галину руку со своего плеча и вышла из группы.

Куда пойти? Домой? Нет, лучше – на качели.

В парке, принадлежащем пансионату, были заброшенные аттракционы, на которых никогда никто не катался, все кругом заросло травой, и это стало ее любимым местом. Больше всего ей нравились качели-лодочки, серьезные, большие, не детские. Она умела раскачиваться очень высоко, оказываясь практически вниз головой. Тогда становилось страшно, и это было именно то, ради чего она сюда приходила.

Рядом росли длиннющие ели, и когда лодка дном касалась их вершин, то раздавался хруст, а она, холодея от ужаса и восторга, понимала, что сейчас находится на страшной высоте. Земля то стремительно приближалась, то удалялась, и каждый раз она взлетала и падала, взлетала и падала, и прекрасней этого ничего не было на свете.

Она проводила много времени на этих качелях. Сумка с кошельком лежала на деревянном помосте рядом с ними, и однажды ее просто унес какой-то парень. Он еще, змей, что-то пошутил, а она, в тот момент сильно раскачавшись, видела, как он забирает всю ее наличность, и ничего не могла поделать – качели-то мгновенно не остановишь. Глупейшая ситуация!

Сегодня и здесь все казалось враждебным. Она сидела в лодочке, и ей не хотелось ничего – так противно было на душе.

Ну, кто ее за язык тянул, спрашивается? И ведь этот мент не прикладывал почти никаких усилий – сама дала понять, что это Инка с Римкой, а потом еще беседовала с ним о жизни, видишь ли, о преступности, понимаешь ли… Решала, можно сказать, проблемы!

Вечер был душный, ни ветерка, в свитере было жарко, она сняла его и положила рядом на помост. Сейчас здесь никого не было, и за сохранность имущества можно не беспокоиться. Хотя… Да нет! Не будут же этот свитер у нее все время воровать!

Она встала и начала раскачивать лодку с какой-то яростью, торопясь, как будто не успеет. Старая смазка на качелях давно кончилась, и в парке раздавался почти человеческий визг. Он пугал и подгонял ее, и она убыстряла движения, с силой разгибая колени, стараясь вложить в это движение всю силу, на какую была способна.

Лодка уже давно трепала верхушки елей, но она продолжала раскачивать ее.

“Что, страшно тебе? Отлично! Получи! Еще! Еще!”

Как будто себе назло. Как будто – наказывая за подлость.

Потом она стояла в неистово качающейся лодке, ветер трепал волосы, неласковый, злой, бил по лицу, и она ощущала его удары как пощечины.

Потом она шла по пустому парку, опустошенная и несчастная. Качели не помогли.

“Так тебе и надо”.

Она вдруг подумала, что сейчас непременно нужно сделать что-то хорошее, полезное и доброе, а то чувство собственной никчемности завладеет ею полностью и останется надолго.

Разговор с ментом все крутился в голове, и она вдруг вспомнила – облава! Надо срочно предупредить Слона. Вот оно – доброе дело! Пусть она предала Римку с Инкой, но зато предупредит всю шатию-братию о сегодняшних ментовских злодействах.

Воодушевленная этой новой мыслью, она быстро пошла по дорожке.

Сегодня в поселке не танцуют, значит, он с ребятами здесь, в пансионате, на “пятаке”.

Как всегда, он был в темноте, невидный и неслышный, но за всем наблюдающий и все понимающий.

Она подошла к нему. На деревянном помосте резвились отдыхающие, принявшие на грудь пожилые мужички танцевали с такими же тетками, им было весело. В их мире, где наибольшим злом являлся безобидный флирт, могли произойти лишь незначительные события, что они могли знать о кражах, тюрьмах, ворах и милиции…

Они стояли, молча, глядя на этот “праздник жизни”, время шло, ей не хотелось разговаривать, но надо было сделать то, ради чего пришла. Она еще потянула время. Что ж, надо говорить.

- Слышь, Слон, сегодня вечером какая-то серьезная облава будет, так вот – я тебя предупредить пришла.

- Откуда знаешь?

- Слышала… Сведения достоверные, от самих ментов получены.

- Ты что это – с ментами водишься?

- Это они со мной водятся, - она поняла, что он не знает про разговор в спортивном зале. – Ладно, мое дело – передать.

- Ну, спасибо, дорогая! Нет слов! Я всегда говорил, что ты – супер!

“Ты даже не представляешь себе – до какой степени! Знал бы ты, что я только что твою Инку сдала.”

- Да ладно, ничего такого, подумаешь… Ну, я пошла что ли?

- Да, спасибо еще раз, и я пойду, мне тут надо…

Он пошел, махнув кому-то в толпе, оттуда вышли два парня и двинулись в том же направлении. Ну, вот – теперь весть распространится со страшной скоростью, и все окажутся предупреждены.

Она прислушалась к себе. Нет, ничего не прошло, стало, пожалуй, еще хуже. Получалось, что теперь она поступила подло по отношению к менту, который доверил ей тайну облавы.

“Что-то я не то чего-то делаю, что-то я неправильно живу”, - вспомнилась ей строчка из какого-то стихотворения. Вот уж точно – не то. Шла бы уж в одном направлении, а так – в стремлении всем угодить наподличала и там, и тут. Сказать-то никому ведь нельзя!

Главное – она ничего не украла, противозаконных действий не совершала, а сама, своими собственными руками затащила себя в середину криминального конфликта, и, как ни крути – везде проиграла.

Ничего не будет удивительного в том, что ее возненавидят обе стороны.

Она шла, мысленно ругая себя, не зная, как из всего этого выйти, получалось, что человек-то она не очень хороший, плохой, можно сказать, человек…

Уже почти у самого коттеджа ей опять вспомнился разговор с милиционером.

“Не обещанное укрывательство”. Эти малопонятные слова не выходили у нее из головы, и она все думала об этом, когда неожиданно для себя свернула с тропинки и решительно зашагала к синему домику.

Глава 4. Светик и Зинкин муж

“По-моему, я делаю какую-то глупость”.

Эта мысль пришла ей в голову тут же, как только она постучала в обшарпанную, осыпающуюся синей краской дверь и услышала приближающиеся шаги.

В проеме показалась женщина, которая, казалось, никогда не умывалась и не причесывалась. От нее исходил запах только что выпитого низкосортного алкогольного напитка, в руке она держала пучок зеленого лука и пыталась сконцентрировать взгляд на девушке, который зачем-то пришла к ней в столь неурочный час. Отчаявшись в этой попытке, она собралась уже захлопнуть дверь, как выяснилось, что это невозможно – посетительница подставила ногу, не давая хозяйке домика ускользнуть.

- Я от Риммы с Инной.

Видно было, что любительница лука не имеет ни малейшего понятия, о ком идет речь. Она стояла, глядя в пространство, перебирая, наверное, в памяти всех, кто встречался на ее жизненном пути. Потом, пожав плечами и откусив еще порцию лука, стала медленно жевать, глядя на посетительницу в надежде, что та даст ей какую-нибудь новую информацию.

- От Риммы с Инной. Они сегодня приходили и приносили вещи.

В спутанном сознании женщины две какие-то мысли обрели стройность, и она кивнула.

Опять воцарилось молчание. Стало очевидным, что на этом хозяйка дома предполагала закончить разговор, потому что попробовала еще раз дернуть дверь. Та не поддалась, а назойливая посетительница почему-то не уходила, не давая ей возможности хлебнуть хмельного напитка, находящегося где-то в недрах темных комнат.

- Они попросили меня прийти, забрать вещи и перепрятать.

- Ну? – и опять замолчала.

Две женщины стояли друг напротив друга, думая каждая о своем.

“И чего эта зараза пристала? Пока я тут стою, мужики все выпьют…”

“Да, тяжело… Надо было раньше приходить, пока алкогольные возлияния еще не заимели такого очевидного действия”.

Она решила идти напролом.

- Что – ну? Вещи – где?

- Ах, пакет… - и она исчезла в недрах своего жилища. – Вот, возьми… Всё?

Дверь захлопнулась, и от стены дома отвалился очередной кусок синей краски.

Она стояла на пороге, держа в одной руке пакет с украденными босоножками и феном, в другой – свитер, тоже в свое время похищенный, но счастливо возвращенный Слоном. Оглянулась на коттедж. Все окна ярко освещены, в любой момент кто-то может выглянуть на улицу и обнаружить ее здесь с уликами в руках.

Завернув пакет в свитер, она быстро пошла по тропинке к детскому корпусу.

Нужно вернуть вещи Людке! Тогда она заберет заявление, и все ошибки будут исправлены.

Проходя мимо леска, она увидела, что на тропинке стоят три милиционера и о чем-то разговаривают между собой. Если сейчас резко свернуть, то это может вызвать у них подозрение, они могут ее остановить, а с тем, что у нее сейчас в руках, лучше обойтись без этих экспериментов.

А что такого? Она идет себе в группу, неся что-то в красивом разноцветном свитере, а что – их не касается.

Когда она проходила мимо этих троих, то думала, что не выдержит и чем-нибудь себя выдаст. Но ничего такого не произошло, они только посмотрели на нее, поулыбались и снова стали говорить о чем-то, что было им гораздо интереснее, чем рассматривать прогуливающихся девушек с носильными вещами в руках.

А что это, интересно, они тут делают? Она со всеми своими переживаниями совсем забыла об облаве, думала только – как бы побыстрее избавиться от вещей. Слова о не обещанном укрывательстве и двух годах тюрьмы имели сейчас к ней прямое, непосредственное отношение.

Она тихонько вошла в группу, где работала Людка, и сунула свитер с пакетом в ближайший детский шкафчик. Хорошо, что никто не видел.

- Люд, пойдем, покурим – она заглянула в спальню, где дети уже готовились ко сну.

- А, это ты… Пойдем.

Они вышли на крылечко и сели на ступеньки деревянной лесенки. Некоторое время молча курили.

- Люд, ты зачем менту сказала, что я что-то знаю?

- Но ведь это правда! Всё так и оказалось. Я и подумать не могла, что это Инка с Римкой, но после разговора с тобой их сразу же арестовали. Значит, не зря я ему на тебя показала. А это правда – они?

“Господи, какая дура! Тупая, как не знаю что!”

- Ну, надо же, никогда бы не подумала! А ты откуда узнала?

- Видела… Слушай, а если я тебе вещи верну, ты заберешь заявление?

- Ты их нашла? Ты знаешь, где они? – Людка вскочила, бросила сигарету на траву, готовая бежать куда угодно за своими несчастными босоножками и феном.

- Сядь, я тебя спросила про заявление. Заберешь?

- Заявление? Зачем?

“Она еще глупее, чем я думала.”

- Ну, девчонки же в тюрьме!

- Девчонки? Ах, ну да, ну да… Заберу, конечно.

- Рано утром пойди в милицию и прекрати это все. Ладно, я пошла.

- В прихожей, в шкафчике, на дверце – котенок.

Она пошла обратно к коттеджу по той же тропинке, и видела, что милицейская троица куда-то подевалась, все кругом тихо, пристойно.

“Вот вам, ребята и укрывательство! Прошла мимо них, а они даже и не догадались, что у нее в руках!”

“Очень даже глупо, примитивно и пошло!”

В ней как бы разговаривали между собой два человека. Один радовался, что авантюра с возвратом вещей удалась, а другой сомневался в том, нужно ли было вообще что-либо предпринимать.

Так или иначе, но имущество теперь у хозяйки, и получается, что никто не виноват.

Навстречу попалась Светка. Она шла под руку с новым кавалером.

- Привет, Светик!

- Привет, познакомься – Сергей!

- Ну, здравствуйте, Сергей – она критически оглядела молодого человека. – Будем, как говорится, знакомы…

Ничего, сойдет, мелковат только.

- А ты чего одна гуляешь? Давай с нами! Мы сейчас к Зинке-поварихе идем, посидим у нее, выпьем, потанцуем…

- Спасибо, я подумаю, но не ждите.

Ей никуда не хотелось идти, она еще не остыла от переживаний, и Светкина компания совсем не подходила для того, чтобы вернуться в состояние покоя и умиротворения.

Она смотрела вслед уходящей парочке – ну, Светка, ну, дает! Почти ежедневно меняя кавалеров, эта жрица любви имела обманчиво застенчивую внешность. Всегда опущенные вниз ресницы, тихий голос – сама скромность и невинность. Это производило на мужской пол гипнотическое воздействие, потому что Светка было еще к тому же удивительно красива. О ее распутстве ходили легенды, потому что ей иной раз удавалось сменить пару партнеров за день. И ни слова пошлости, грубости, только вкрадчивая речь и мгновенный выстреливающий взгляд из-под длинных ресниц.

Бедный Светкин муж и не подозревал о способностях своей супруги, он приезжал на выходные, привозил ей какие-то милые подарки, всякий раз проявляя чудеса изобретательности. Разглядывая эти пустячки, на которые Светик и внимания-то не обращала, девчонки спрашивали ее – зачем это всё? Неужели не хватает ей одного мужика!

- Ой, девочки, так не хватает, что сил никаких нет!

- А, может… Ну, он как в постели-то – способен на что-нибудь?

- Абсолютно на все. И так способен, что я вас умоляю! Но мне – мало! Мне нужно, чтобы разные были. Ну, много разных людей, по количеству, понимаете?

Никто ничего не понимал, и на Светика смотрели как на диковинку. Ее худенького интеллигентного мужа-ботаника все жалели, ничего ему не рассказывали, а он смотрел на нее с обожанием и гордился своей супругой.

Их ребенок, о котором Светик и не вспоминала никогда, жил в своей младшей группе, и только когда приезжал папа, тогда появлялась и мама, заботливая, нежная и невероятно красивая.

И вот сегодня очередной какой-то “Сергей”… Ладно, их дела.

Она поднялась к себе в комнату, села на кровать, закурила. Свет не хотелось включать – в темноте ощущался покой, которого ей так не хватало сегодня.

Сколько всего произошло за один день! Мертвая птица, фен с босоножками, милиционер, тетка из синего домика и неприятные открытия, обнаруженные в самой себе новые пугающие качества.

Ничего, завтра девчонок выпустят, никто и не поймет ничего. В конце концов, она же менту вот так вот прямо не сказала, что это они…

Стало совсем темно, и она уже спала, когда вдруг страшный грохот и последовавшие за ним крики, подняли ее с кровати. Перепуганная, она открыла дверь. На веранде в своем любимом кресле-качалке сидел Слон, а рядом с ним прямо в стене зияла дыра размером с футбольный мяч.

- Господи, что это?

- А это Светик развлекается…

- Ну, не совсем она … Скорее, Зинкин муж.

- А он-то здесь причем?

- Все тоже так думали… А он, как видишь, рассудил иначе. – Слон показал на дыру в стене, сквозь которую виднелась внутренность Зинкиной комнаты. Свет там не горел, и не было видно – есть ли еще какие-нибудь разрушения.

- А чем это он так стену пробил?

- А кулаком, моя дорогая, всего лишь простым своим рабочим кулаком…

Слон улыбался, кресло медленно качалось, он был как стареющий аристократ, который отошел от забот и проблем повседневной жизни, и смотрит на веселье молодежи со снисходительной усмешкой, понимая, что все это – одна суета, не более…

- Да расскажи, что случилось-то!

- Ты не поверишь…

И он рассказал.

Светик и ее новый Сергей уже некоторое время пировали у Зинки, как вдруг приехал Светкин муж. Это произошло совершенно неожиданно, но девчонки сориентировались, успели договориться и представили Сергея, как Зинкиного кавалера. Это вполне устроило ботаника, он был счастлив, и веселье продолжалось бы еще очень долго, не появись на пороге комнаты муж самой Зинки.

Он возник в проеме двери, большой и уверенный, и молча переводил взгляд с одного мужика на другого. Компания за столом превратилась в группу немых и парализованных, только уже изрядно подвыпивший Светкин ботаник обрадовался визитеру и, встав, полез к нему обниматься.

- Здравствуйте, здравствуйте! Заходите! А у нас тут праздник. Вот это - Света, моя супруга, а это, извольте видеть, Зинаида со своим другом Сергеем.

- С другом, говоришь? – и через минуту неудачливый кавалер вылетел из комнаты, а Зинка – следом за ним. Она держалась за щеку и вопила, что есть мочи, призывая всех в свидетели, что всегда была верна мужу, и знать не знает никаких Сергеев и со всеми остальными мужчинами на земле даже не знакома.

Зинка спряталась у девчонок в соседней комнате, глаз у нее стал сильно распухать, но было видно, что для нее это дело привычное.

- Ничего, девочки, - говорила она сочувствующим подругам. – За дело попало. По справедливости.

А ее муж, не найдя кому бы еще дать по физиономии, хотел было переключиться на Слона, но его совершенно сбил с толку вид этого человека, спокойно качающегося в кресле. Тогда он со всего маху стукнул по стене и пробил ее насквозь.

Это привело всех в чувство. Светик с ботаником упорхнула к себе, Зинка осталось у девчонок, а ее супруг, допив все, что было на столе, рухнул на кровать, и через минуту храпел на весь коттедж.

- Вот так, моя дорогая, такие дела. Светик, как всегда, ни при чем.

- Да… Как облава прошла? Не задело?

- Да нет… Обошлось. Ну, я пошел. Мне в поселок надо. Пока.

- Пока, - она боялась, что Слон спросит про Инку, но он этого вопроса не задал. Почему?

Она вернулась в комнату. Не хотелось ни спать, ни читать. Даже курить не хотелось.

Она лежала в темноте и мечтала о том, как окажется опять дома, где нет криминала, где не бьют морду по поводу или без, где разговаривают на нормальном человеческом языке. Незаметно усталость этого беспокойного дня навалилась на нее, окутала, придавила, и она уснула, тяжело, болезненно, как будто и не сама, а как бы против своей воли. Так бывает, когда начинает действовать общий наркоз.

Послесловие

К концу лета за Надькой приехала мать и увезла в город. Кот сошелся с изысканной Нинкой, а спустя месяц так избил, что девчонкам пришлось поить ее бульоном из заварочного чайника – губы было не разжать.

Слон от безделья (а, может, и намеренно) совершил кражу и отправился в тюрьму – теперь уже навсегда.

Обморок повзрослела, вышла замуж и теперь растит детей, совершенно забыв о своем прошлом.

Инка вернулась в город, немного наркоманила по мелочи, затем спилась и теперь ежеутренне сидит на лавочке у магазина в ожидании случайно подкинутых кем-нибудь денег.