Огонь взметнулся, и зарделась крыша. Потом еще, еще. Вон там опять! И ненасытным, раскаленным дышлом пожар пошел добро полосовать. Совсем не ведал жалость и участье, а только разрастался и дерзил. Он покушался на людское счастье, и жатву ввысь со свистом уносил. Пожар крепчал, а улицы стонали и бревна щепками взлетали к небесам, чтоб небеса земли не узнавали по вздыбленным, горящим волосам. Смутилась ночь, упав на пепелище, взмолился день: «Спаси и помоги!», увидев вдруг, как развеселый нищий обугленные гладит сапоги. Огонь бесился удало и рьяно, плясал по стенам и лизал забор, куражился в своем веселье пьяном и самосудом тешился как вор. Потом притих. Стал вой заметно глуше, как будто жар споткнулся на бегу, и Города истерзанную душу оставил умирать на берегу. 19.04.09 г. |