Эдуард Верченый умирал.

В реанимационной палате ему не нашлось места, и его кровать стояла в коридоре. Точнее, в каком-то закутке, в который и врачи, и медсестры забывают заглянуть. И от этого было очень одиноко.

Жена ушла четыре часа назад, потому что дежурный врач похлопал ее по плечу и очень доверительно сказал, что кризис миновал, больной заснул и теперь до утра можно не беспокоиться.

А он знал, что пришло время умирать.

Знал тем знанием, которым когда-то определил, что будет жить.

…Группу журналистов боевики атаковали совершенно внезапно. Они тряслись в уазике, когда головной БТР подорвался на мине. А ведь майор, отвечавший за выезд, клятвенно уверял, что дорога чиста, по ней маршем прошел батальон.

Света Караева из НТВ и ее оператор Максим Желтков, сидевшие рядом с Эдуардом, сразу же после выстрелов, замолкли. Водитель, было, нажал на газ, но машину бросил сам же, мертвым упав на баранку.

Капитан Капустин, сидевший рядом с водителем, что-то крикнул Эдуарду, или всем, кто сидел сзади, считая, что они живы, выпрыгнул на ходу.

Уазик не сильно врезался в столб электропередачи, мотор заглох.

Все произошло так быстро, что Верченый успел пригнуть голову и выставить плечи вперед, когда произошел удар. Но сознание все-таки потерял. Очнулся он уже на дороге, когда кто-то сильно пнул его тяжелым ботинком под ребро.

- Этот оклемался, - услышал он русскую речь.

Он увидел ухмыляющегося боевика с белыми льняными волосам, затянутыми банданой из защитного материала.

Чуть поодаль другой боевик, араб свирепого вида, что-то кричал по-своему на капитана. У того все лицо было залито кровью.

- На колени, кэп, - крикнул в бандане.

Офицер с ненавистью сверкнул глазами:

- Выбьем вас всех, звери, а тебя сука, - он посмотрел на европейца, говорившего по-русски, - судить будем вместе с вашим засраным правительством!

- Ох, ели, - засмеялся в бандане, и полоснул очередью из короткоствольного автомата в капитана. Араб начал что-то кричать, но боевик развернулся к Эдуарду и навел на него автомат.

- Оставь, шайтан! Мухаммеда чуть не убил.

Это крикнул невысокий чеченец, выходя из-за БТР. Перед этим он приткнул в смотровую прорезь водителя автомат и расстрелял обойму.

Эдуарда погрузили в пикапчик, нечто газели в иностранном исполнении, и группа из пяти человек тараторя на чеченском языке, увезла журналиста «Звезды». Льноволосый тоже участвовал в их беседе как истинный чеченец. Но когда он попытался что-то внушить, отстоять какую-то свою мысль или взгляд, тот невысокий командир, сидевший рядом с водителем, не оборачиваясь, бросил по-русски:

- Не твое это дело, Хохол. Сами разберемся.

Человек в бандане замолк и зло посмотрел на Эдуарда.

Если все события с нападением пронеслись мгновением, то пленение, полутьма в яме под полом дома, издевательства и пытки потянулись нескончаемыми часами. Но уже тогда он знал, что жить будет…

Его освободили через полгода. Он еще несколько месяцев провалялся по госпиталям и курортам, затем уволился и его взяли экспертом в железнодорожную газету «Гудок». Но и там долго не пришлось поработать, сменился главный редактор, которому было начихать на военно-патриотические темы.

Эдуард устроился охранять медсанчасть крупного предприятия на Волоколамском шоссе. Помогли свои ребята, служившие в Чечне, ставшие чоповцами. Сутки в небольшой коморке, двое отдыхать. И тогда-то Эдуард начал писать. Купил на Савеловском вокзале за три тысячи ноутбук, у которого уже сдох аккумулятор. Но под шнуром из розетки исправно пахал. Так Эдуард накропал роман о войне, еще пару повестей и полтора десятка рассказов. Тоже о войне, о справедливости в государстве…

Хохла он узнал в метро. Ну, едет человек напротив, просматривает газету, явно в поисках какого-то объявления. Ничего необычного, но когда этот пассажир ничего не нашел, зло скомкал бумагу, то тогда-то Эдуард и узнал в нем боевика.

- Хохол? – спросил он.

Тот поднял на него глаза так, словно в его руках был дымящийся узи, а палец был готов снова сорваться на курок.

В это время объявили Комсомольскую, люди повалили в противоположных потоках и уже перед самым отправлением, точнее, шипением дверей, Хохол сорвался и выскочил из вагона. Двери закрылись под аккомпанемент проклятий пожилой женщины, которую хохол сильно оттиснул в сторону. На Красных Воротах Эдуард пересел обратно, обошел всю станцию, прошел по всем подземным переходам, побывал на всех трех вокзалах, потратив на это три часа. Но боевика не нашел.

Через два месяца, собрав достаточно материалов о Бондареве, такой была фамилия Хохла, помогли и чоповцы, и знакомые в минобороне, и коллеги на Украине, он опубликовал в «Комсомолке» очерк о боевике. Уже в этом материале Верченый назвал и имя полевого командира, и наемников из Эмиратов. И имя того капитана, но его слова перед смертью дежурный редактор вычеркнул.

Обо всем этом думалось Эдуарду в этом больничном закутке.

Через месяц, возвращаясь с дежурства, а это было утром в разгаре, он увидел у подъезда мужчину в коротком тулупе с поднятым воротником. Вроде сосед с пятого этажа. Но когда мужчина следом вошел в кабину лифта, двери захлопнулись, и к горлу Эдуарда был приставлен остро заточенный охотничий нож, на писателя смотрел Хохол.

- Ну что, писака, обосрался?

- Ты, гад…

- Это ты гнида, – кончик ножа впился в кожу - по шее потекла теплая струйка, –растрезвонил, как пономарь. Маловато вас, москалей, я решетил. Маловато. Ну, счет еще не закончился.

- Ты же славянин… Как ты мог?

- Я-то славянин, а ты быдло. И нет вам места на земле! Понял, писака!

- Тебя поймают…

Эдуард вспомнил, что ребята по охране предостерегали его, предлагали муху. Да была бы она, разве успел бы он?

А этот дышал водочным перегаром и посмеивался, словно читал мысли Эдуарда.

- Нема защитников? Ну а теперь, погутарили, и ладно… Не будет тебе памятливый короткого пути в рай. Похлебаешь еще своей крови.

Хохол быстро убрал нож от горла, но тут же Эдуард почувствовал удар в живот. Один лишь удар, но боль отозвалась в спине.

Сейчас он снова почувствовал эту боль.

И застонал.

- Господи, - услышал он вскрик женщины.

Это был голос медсестры, что помогала хирургам его оперировать.

- Как же так, кто вас сюда выкатил? Сергей Иванович! - возмущенно крикнула она кому-то в сторону. - Больному плохо!

И сама же стала выталкивать кровать из закутка.

С Эдуардом стали возиться. Но он впал в беспамятство уже совершенно отрешенным от мира. Лишь в последний раз в его сознание вошел разговор людей, суетившихся вокруг него. Кто-то требовал лекарства, кто-то ругал кого-то. Но эти звуки стали отступать. Верченый оказался в мире беззвучия. Боль ушла.

«Вот как это происходит», - думал человек, которого звали Эдуардом.

Ему, как писателю, был любопытен процесс умирания. Словно это он, микробиолог, изучивший смертельный вирус, заразился им и стал вести дневник о своем предсмертном состоянии. Но вскоре это любопытство сменилось картинами прошлого. Писатель увидел перед собой лица Светы, Максима и капитана за доли секунды перед роковыми выстрелами.

Люди были живы, но живы последними мгновениями. Эти мгновения растянулись в вечность. Света только что говорила о своем сынишке Игорьке, который целовал ее на пороге квартиры. Она видела перед собой лица мужа и сына и была счастлива. Оператор Максим умирал с мыслью о новой видеокамере, которую должны были уже купить в редакции. Капитан, кричавший Хохлу об ответственности, видел лишь синее небо, освещенное ярким солнцем.

Эдуард вернулся к себе.

«Вот что я вижу. Вот как это происходит. Вот она, вечность! Так, наверное, говорит каждый, покидая мир живых. И такое сказать успевает каждый. Даже если выстрел или другая причина смерти мгновенны. Здесь все успевают увидеть и понять».

Внешне все было как обычно. Медперсонал понял, что человек умер. Кто-то приник к его груди ухом, а после поспешил прикрыть лицо умершего простыней.

Но Эдуард еще говорил с собой. Он видел свою жизнь, сокрушался по поводу своих ошибок, обид, нанесенных им даже очень в раннем детстве. Он видел своих детей и жену. Все лица крутились перед ним, а он стоял на коленях, как должен был стоять капитан перед смертью от рук боевиков. Но чья же это грудь сотрясается? От рыданий или от пуль?

Ответа не было. За безмолвием пришла тьма.