Три дня уже работала на речке экспедиция. «Средь елей, камня и воды», на границе солнца и мерзлотного тумана, тайги и тундры, Европы и Азии … Питерская геопартия резко отличалась от любых предыдущих, с которыми работал Валентин. Если ранее ему попадалась «сборная солянка» людей, мало как связанных друг с другом, только некоей совместной деятельностью и обязанностями, то тут ощущалась крепкая общность народа, проводящего вместе отнюдь не первое «поле» и испытывающего друг к другу теплоту и уважение. Все его северные три месяца он элементарно отрабатывал тяжелейший труд бича, ничем не спасаясь от угнетающих своих напастей, которые, собственно, никуда не уходили, только воздух был чище, чем в Москве и лес яростно его не принимал, подстраивая различные каверзы на ровном буквально месте. Сказочную красоту и величие первозданности этой природы Валентин просто не видел, не замечал… Да и как заметишь, когда против тебя выставлены все возможные штыки. И глаза зашорены дурью – ничего не остается, как просто «выживать», отрабатывать, зарабатывать рнимательно и осторожно смотреть на свою дорогу, что же она еще готовит тебе за следующим поворотом.

В компании Викентьича царила живая, здоровая атмосфера людей, обожающих свою работу и друг друга. Чувствовалась рука мастера, создавшего сей коллектив.

И возникла у парня в груди вдруг какая-то щемящая тоска по той самой Жизни, в которую от был когда то бесконечно влюблен. Теперь уже осталась только грусть, поскольку его любовь внезапно стала безответной. Незримо напрашивалось, что та самая «женщина, от одной которой он хотел иметь ребенка» развернулась и пошла прочь, не вынесши несовершенства своего мужчины, его неспособности ее понять и принять – однозначно, как в амурных отношениях земных людей. Но если есть та самая тоска, то, значит, не угасла-таки любовь в мужчине, значит, остается надежда возродить отношения. А Валентина Кремова сколько не бей – присутствующий в нем стержень Кремня никак не мог до конца распасться на песок, что могло быть как плюсом, так и минусом одновременно.

Здесь, с питерчанами, он, наконец , оглянулся вокруг. Еще тогда, первой ночью у костра, он вгляделся в лица людей. А в последующие дни и окружающие ландшафты стал замечать. Даже сквозь непроходящий морозный туман. А полюбоваться тут реально было на что. Нярта-Ю петляла, гремела по ступенькам перекатов, огибала серые скалы природного мрамора – либо гротами нависшими над бурливой водой, либо спускающимися к ней округлыми «бараньими лбами». Мелкие ручьи ниспадали узкими-тонкими или широкими-плоскими водопадами с высоких ступеней камня. Возле этих вод – вечный сумрак и лишайники. Лес рвался вверх по довольно крутым склонам от речек и ручейков, там мягкий мох чередовался с громадными глыбами, любое открытое пространство, не в тени, завоевывала карликовая березка – с березой ничего общего и близко нет, вредный жесткий кустарник чуть ниже колена, беспощадно рвущий резиновые болотники-«ботфорты». Неподалеку от острова на участках оголенной тундры наблюдались… просто копии «японского сада»! Два-три стелющихся ствола можжевельника или стланика, а вкруг них на площадке метров в двадцать – лишайники и мхи самых немыслимых цветов, разные по величине и форме, один другого причудливей, сложенные в альпинарии. Также камни, камни и камни – такие же всякообразные по размеру, форме и цвету. Неотличимо от трудов ландшафтных дизайнеров, только более впечатляюще, поскольку тут работал совсем не человеческий архитектор…

Тайга пихтовая – темная, неприветливая, а кедровники светлые и радостные, в салатно-зеленых оттенках. И сколько в этой земле тайн и неизвестностей, сколько открытий и чудес таится! Растения таят жизнетворную силу, неведомую и неизведанную простым людям, только шаманы и иже с ними владеют этим даром знания. И что вынесет из бесчисленных пещер вездесущая тут водица? Какие соли, какие минералы? Человеку главным образом известно и интересно одно – именно здесь проходят золотые жилы, крупные, частые, в немыслимом разуму количестве… Хоть бы раз кто из управителей задумался – ну почему именно золото! Неужели на него возможно купить все то, что несет в своем чреве уральская земля! Очень малое количество ИЗВЕСТНЫХ природных чудес уже наводит на мысль о нелепости такой упрямой добычи бесполезного металла. Но известно ровно столько, насколько востребованы цивилизацией возможности головного мозга в среднем по толпе Хомо Сапиенса, то есть, по разным независимым данным, на четыре процента.

Он ЗАМЕТИЛ вокруг себя и прочувствовал все эти красоты. Стало полегче на душе, но особой радости не вернулось. Только усилилась гнетущая печаль по потерянной взаимной любви… нет, не к девушке-хиппушке, даже не к матери. А к самой деве-Жизни, именно к той, о которой он кричал все свои недолгие еще годы. К этой тоске прибавился еще и комплекс неполноценности перед этими людьми, здоровыми не только телом, но и духом. Все-то у них ладилось, работалось с легкостью, общалось с радостью. Ничего лишнего и ненастоящего, Как у любимых им женщин… Нет, даже еще более по-настоящему!

Именно благодаря этому комплексу Валентин и не мог на равных заговорить с кем бы то ни было. На все, касающееся его появления на севере, отвечал лишь казенными, неумными фразами «надоела городская жизнь!», «да вот, решил прогуляться», «это я так отдыхаю…» и тому подобными. Отсюда и отчуждение народа к этому странному человеку. Не мог же он им искренне, правдиво рассказать, каким образом оказался тут, за каким туманом или длинным рублем его сюда занесло. Не мог, главным образом, по той причине, что и сам не понял до конца, КАК И ПОЧЕМУ ВСЕ ТАК ВЫШЛО!!!

 

Погибшая певица Янка Дягилева постоянно рассекала его мозг цитатой известной песни своей «Вспоминай почаще солнышко свое-е!»… Это «вспоминание себя» он безошибочно почувствовал, когда стоял один на берегу речки, в стороне от людей, долбимый струями зарядившего холодного дождя. Явно, ЧТО-ТО его вспоминало… но отнюдь не как «солнышко свое»! Отдаленно ЭТО, что он почувствовал, напоминало око Мордора из трилогии Толкиена. Вернее, не совсем. Око Черного Властелина – воплощение мирового зла, а тот глаз, что поймал на себе Кремов, был не злым. Но при этом холодным, следящим внимательно и как будто чего-то замыслившим. Напоминало взгляд того Люцифера, которого представлял себе все детство и юность (впоследствии чего явилось мерзостное существо). Наблюдавшее за Валентином Око отнюдь не благожелательно его сопровождало, он понимал это как нельзя явно… И тут у парня вышло разочарование по полной программе – те, кого он призывал к себе, оказались убогими пародиями на его представления, зато какие-то неведомые ему сущности соответствовали желаниям, но после многих передряг совсем не признали его, даже выказывали недоброе…

И приходили к нему, как всплывая из параллели небытия, разные откровения. Сегодня, например, он понял, что НИКОГДА не вернется в город. Признаться, Валентина это нисколько не расстроило. Жизнь среди естественного мира, которой ему не довелось испытать в жизни, оказалась очень даже соответствующей личности парня. Одно, чего он страстно желал и не мог – это избавиться от внутренней тяжести и общаться, говорить, смеяться, петь под гитару песни, играть в карты, обнимать этих симпатичных женщин, шептать им «милые пошлости»… Делать все то, что делали эти новые ему прекрасные люди, и чего он, казалось, был ТЕПЕРЬ бесконечно лишен!

Парень любил отходить от общества и стоять или сидеть где-нибудь в приятном для глаза месте – у воды, напротив нависшей с берега скалы или живописного склона. В выходной день неожиданно выдался клочок голубого неба и яркого светила на нем, правда, охватившего небольшое пространство, но сохраненного безветрием на полдня. Валентин отошел подальше от лагеря, перешел речку и направился вперед к твердому мысу скального выхода, который Нярта-Ю огибала под острым углом, подмывая камень.

И неотступно наблюдало с небес неведомое пониманию зоркое Око. «Вспоминай почаще солнышко свое-ё»!