За столом напротив свободного кресла сидел мужчина лет под тридцать пять. Темноволосый, с аккуратной довольно бородкой, одетый в джинсовую рубашку. Крупный «цыганский» крест лежал на открытой при расстегнутых двух пуговицах груди. Перед ним горели на столе свечи. Карие глаза с неестественно яркими белками рассматривали Валентина – тоже как то не особенно пристально, с легким оттенком того же равнодушия… странно сочетавшегося с интересом. Он догадался: равнодушие – к нему, интерес – к чему-то внутри его, вот и объяснение этого противоречия. Мужчина, правда, смотрел не особенно долго, затем потушил свечи и зажег настольную лампу.

- Это с Марфой Андреевной при свече говорил, - как бы доверительно объяснил он, - с тобой – нет резона…

Внутренняя дурнота не оставляла Валентина. Теперь это точно уж было что-то физиологическое. Грек как будто ждал, когда у пришедшего наступит облегчение и можно будет говорить.

- Да. Так я тебя и видел… - наконец сказал он. – Довольно силен, не пуст и не безнадежен… - в спокойной задумчивости он почесал подбородок.

Совсем не то ожидал увидеть Валентин. Данный человек вряд ли мог не вызвать симпатию, а думалось, что встретится некто похожий на Григория Распутина, с безумным взглядом, набожными речами и безобразной похотью души. «Как же я бываю туп! – потрудился обласкать себя Валентин. – нельзя так». В комнате с Греком вдруг он почувствовал, что его абсолютно отпускает не только дурнота органов, но и многонедельное безумие и пустота. Но потом понял, что это…

- Ну, ты в порядке теперь? Я просто немного облегчил тебя, для лучшего понимания, - произнес Грек и парень понял, что ничего хорошего, все-таки, тут для него не будет. По привычке, он сразу подобрался внутренне, дух его занял агрессивную стойку.

- Что с Аленой?! – как то довольно враждебно, глядя в упор, спросил он Грека. – Ты знаешь??

Тот довольно безразлично помотал головой в знак отрицания, глядя в стол, затем поднял глаза. Пытавшийся резко пошевелиться Валентин вдруг почувствовал, что немыслимая воля буквально пригвоздила его к креслу. Грек боролся с собственными неуместными эмоциями, это было даже заметно.

- Что с ней, - медленно заговорил он, - это тебе не дано знать… - пауза и взгляд в упор на собеседника продолжали говорить сами за себя. – Все таки добавлю, что это и мне не дано знать. Ее путь ведом только ей, она – свободна.

Грек, наконец, перевел глаза от Валентина опять на стол и, собираясь с мыслями, надавил средним пальцем на лоб.

- Я не отниму у тебя много времени, - размеренно продолжил он, - вообще не хотел бы вмешиваться ни во что, но тут дело касается моей дочери… Духовной дочери, да и тебя тоже…

Видно было, что человеку не особенно нравится то действие, которое приходится в данный момент совершать.

- Знаешь, Кремень! Все-таки придется тебе кое-что показать и рассказать! В общем, ты понятен и объясним по сути своей. – интеллигентное лицо его озарилось, как лицо человека, освободившегося от сомнений.

- ДОЧЬ, говоришь! – осклабился в нехорошей ухмылке «воинствующий» Кремень, - нет, Грек, ты не похож на святошу, хоть тресни!

Тут же почувствовал, как чугунное нечто вдавливает его в кресло и в оба виска впиваются сверла.

- Лучше не зли меня… Я и так с трудом бесстрастен … Так вот, с тобой ясно! Хороший потенциал на плохой матрице. Единственный, при этом решающий все недостаток твоей матрицы – это твое глухое ЭГО, абсолютно непроходимое… Вернее, проходимое, конечно, но уж точно не здесь. Ты и только ты не пускаешь в себя Свет, зато с задницы открыт любой скверне, которую зазываешь в себя, как мелкий бес. Вот, наконец, она тебя и накрыла. И шума вышло гораздо больше, чем, собственно, ты сам мог бы произвести.

- Как это! Как это я не сам? – Валентин, несмотря на пригвозженность к месту волей Грека, не мог молчать, когда говорились когда-то так важные для него вещи. – Я, знаешь ли, уважаемый, всю жизнь все делал только сам, без чьей-либо указки…

- Ты хоть понял, почему тебя не накрыло раньше? Ведь ты, как полоумный, звал их чуть ли не с рождения! – ответил Грек, - Если бы «ты сам», тебя порвало бы еще лет в пятнадцать на мелкие лоскутки!! И то, что ты испытываешь сейчас, считалось бы раем! – выждав паузу, он продолжил - Учитель твой не пускал, вот кто! Один из очень немногих смертных, кто правильно понял Учение Бога. Именно твое обращение к его духу и держало тебя на плаву долгое время. Но сколько можно… Когда ты так уперто продолжаешь орать на каждом углу СВОИ кастрированные идеи о Жизни, Свете и Любви, провозглашаешь СВОЕ представление о Сверхчеловеке, пора бы и спустить тебя с короткого поводка, чтоб ты что-нибудь понял…

Кремню очень, очень хотелось возразить, но он понимал, что кроме усиления чугунного пресса, ничем это не ознаменуется. Оставалось только слушать.

- Твой так называемый «успех» у женщин, - неожиданно с другой стороны зашел Грек, - твое такое сильное воздействие на их души, эта гиперсексуальность – тоже не твое! Женщине, родившей тебя очень нужно продолжить род. Вот она-то как раз и есть носитель мощной, с большой буквы Жизненной силы. Но ее не вполне оформившаяся сущность, там тоже хватает всего разного… не позволила передать его тебе. Ирина твоя живет сердцем, без ссылки на какой-либо Дух, в отличие от тебя. И, извини за вынужденную обиду, ты ей не удался. Так что, считай, это мать твоя взывает к девочкам, чтобы Огонь, созидаемый ею, не канул в небытие. Но получается не очень красиво по отношению к тем самым девочкам…

…Нет, не соглашался ни в какую Валентин со всем чудовищным этим, что ему приходилось сейчас слышать. По этому сказанному получалось, что собственно он, Валентин Кремов был полной пешкой в какой-то ЧУЖОЙ игре. И все, что с ним происходило, было… НЕЕЕЕЕТ!!! Ницше, давший ему животворящую волю и указавший путь, что же он – тоже, что ли… Учитель ведь показал, насколько САМ человек способен создать себя, насколько личная воля способна менять мир вокруг, руша все несовершенство того окружающего. И что это Грек такое речет? Уж не он ли сам возомнил себя Богом взамен того, распятого… Не желал быть Кремов пустой фигурой в сценарии кого-то там, пунктиром в начертанном на кальке пути. «Это продолжается мой морок! – начал он себе внушать, - сейчас, надо только пережить момент, все возвернется на круги своя… Уйдет эта тьма, это безумие, я снова узрю свет… Вот, мне уже лучше… Все проходит… Алена, кажется….»

- Не тешь себя, Кремень! – оторвал Грек его от этих более-не-менее позитивных мыслей, - тебе легче, потому что тут я. Не заставляй себя верить или не верить, сам поймешь! – он выждал паузу, как бы дожидаясь, чтобы внимание собеседника нацелилось на слух, а не на вылетающие беспорядочные мысли. - Ты вызвал гнев многих сущностей… И в чем то ты был прав – никто жалеть тебя не будет, как, собственно, ты и провозглашал. И не потому, что она, твоя женщина-Жизнь, так уж жестока и безжалостна, а потому что ТЫ пытался надругаться над ней, изнасиловать ее своими представлениями. (Покажи-ка мне женщину, которая простила бы такое!) И «для групповухи» призвал себе в компанию разные нечистоты, и они даже соизволили явиться… Ну что я говорю, сам же пообщался не столь давно! Правда, он - очаровашка?! – Грек недобро осклабился.

- Что касается девочки… - продолжал он, - Единственное, что я могу сказать, Алена – музыкант от Бога, она не завершила своей песни и, думаю, не тебе ей наступать на горло… Если она выбрала остаться ТУТ, то она пройдет по стране и возвратится, собственно, давно собиралась так сделать. Ее место все же в столице. И – вот почему мне пришлось тебя вызвать – когда Аленка вернется, тебя тут точно не должно быть.

- Как это ты за меня реша…-ешь.?... – начал было Кремень, но сильнейший приступ дурноты ослабил его не только голос, но и волю в целом. Грек смотрел бесстрастно, с легким превосходством, при этом стараясь не выказывать его открыто. Валентин внезапно понял, что это бессилие и дурнота – не его воздействие, а что-то совсем другое. Он уже чувствовал, что разум его покидает, как несколько дней назад

- Ну вот, видишь, я просто ослабил свой захват Их, а ты уже поплыл… - подтвердил собеседник его мысли. Теперь он говорил даже по-доброму, - Выслушай до конца, потом возмущайся. Кремень, нельзя быть таким примитивным, особенно в твоем положении! Неужели ты решил, что Алену требуется от тебя защищать, и я пытаюсь, как ревнивый старший дядька, таким образом удалить тебя. - в этом месте Грек открыто улыбнулся, даже подавил смешок, - Все в точности наоборот, прямо как и во всем твоем мировоззрении. В защите нуждаешься ТЫ, и, главным образом, от нее! Благодаря самому себе ты полностью изжился… по крайней мере, на этой территории. Из-за своей слепоты и упертости. С одной стороны тебя донимают «эти», а с другой – довольно неслабый гнев той самой твоей женщины - Жизни. Она ведь не шутки шутит, сам же визжал на всех углах об этом… - Грек печально помолчал, как будто жалея несчастного, - в общем, ЗДЕСЬ тебе ловить нечего. Тут либо в петлю поганую влезешь, либо еще чего похожее сотворишь. ..Кроме шума, вони и кровищи от тебя уже ничего тут не останется… Ты УЖЕ шумишь не по-хорошему, почувствуй, ПОЧУВСТВУЙ! Но у тебя не могло не остаться шанса превзойти самого себя и вынырнуть из этого ада, ведь ты живой! Сам, надеюсь, понимаешь, что такое «АД». У тебя есть возможность превзойти себя, хотя забрел ты уже далеко. Может и не получиться, решать только самому! Но Москва теперь – враждебный для тебя город. Здесь ты ничего не познаешь и не изменишь, а твое пребывание может навредить не только тебе. Я бы не принял решения говорить с тобой, если б не моя девочка. Но благодаря этому, может быть, удастся спастись и тебе… Извечное правило Господа – ВСЕ К ЛУЧШЕМУ!

…Тут в тусклом свете настольной лампы проплыло белое пятно, и сердце Валентина начало откровенно взрываться. Медленно по комнате прошествовала женщина в длинном платье, какими-то очень плавными движениями. Ветра от проходящего тела он не словил. Она зацепила парня на своем пути… Вернее, ЗАЦЕПИЛА БЫ, ЕСЛИ БЫ СОСТОЯЛА ИЗ ПЛОТИ! Но он ничего не почувствовал.

Она прошла сквозь стол, с разных сторон которого сидели собеседники и встала за спиной Грека, облокотившись «по-свойски» на его плечи. Поймала взглядом Валентина – тот сидел, не шевелясь, с открытым в смертельном ужасе ртом и не мог отвести взгляда от этой бесплотной гостьи. Та была вся в белесом сиянии, мутных довольно для глаза очертаний. Но – в лице ее, как под сенью белой вуали, читались знакомые черты. Молода! Божественно красива, при этом без каких-либо пафосных изысков. Совершенство в этом образе было безграничное. Откуда! Откуда знакомы мне эти черты! – лихорадочно неслось в голове Валентина… Нет, не Иришка, не Алена, так кто же это! Кто!!! Знакома! Несомненно, знакома!!! Он как помешанный взялся перебирать в памяти всех известных ему женщин. ЭТА была похожа на ту, о которой он думал в один момент, но сразу же «соскальзывала» на новый образ. «ГОСПОДИ!!! ПРИСТРЕЛИТЕ МЕНЯ К ЧЕРТЯМ ПОГАНЫМ!!!» - заорал его помутненный мозг, окутанный мороком…

…И увидел, как эта белая женщина лукаво улыбается ему в глаза, делая призывной знак плечиком, и водит головой, как бы издеваясь «А вот не-а! Не пристрелю!!» Как воплощение развратной кокетки, «мучительницы».

- Что, увидел! – разорвал тишину громкий голос Грека поверх всего этого ужасного видения, женщина исчезла.

- К-к-к-кт-то…. К-к-к-то это… Б-б-ы-лла?

- Не догадываешься? – отчего-то сам Грек показался Валентину всерьез взволнованным, - У Нее вообще-то много имен.

Возникло обоюдное долгое молчание. Грек поигрывал пальцами рук, с его лица не сходили задумчивые морщины. Он смотрел на Валентина теперь совсем уж с жалостью.

- Да, парень! Не думал я, что Она тебе явится… Что до такой степени… – и снова тяжелое, задумчивое молчание. - Ох, не за что мне тебя любить, но жалко сильно! Дай Бог тебе прозреть и превзойти свое нутро, ведь мать твоя много хорошего в тебя всунуть успела. Дай Бог тебе защиту и помощь в спасении… от самого злейшего врага твоего. Тебя, то есть!

- Эт-то Хо…Хо…Хо…зяйка??????

Тяжелый, сочувственный вздох был ему ответом. Затем Грек горячо как-то заговорил, быстро, боясь что-то упустить.

- Она не раз еще тебе явится, теперь уж знай! Слушай, парень, слушай внимательно, постарайся не бояться Ее, ведь Любовь- это одно из Ее имен, одно из самых известных … Знай, что вся эта чистка мира, все зарождения новых рас, сверхчеловека, весь путь единицы к Свету – ну, все то, что ты знал от Учителя, - это позволь решать Ей. Уж точно не тебе решать, что истинно, что нет… Тебе остается только любить, любить этот мир, ведь каждая деталька, каждое зернышко в нем – это часть тех самых Света и Силы, все в совокупности складывает мостик к тому нищшеанскому идеалу. И человек, даже самым кажущийся отвратительным, несет свой вклад в помысел, о котором тебе просто не дано даже иметь представление. Если веришь в торжество той Светлой, веселой силы – то люби АБСОЛЮТНО ВСЕ, что видишь вокруг, поскольку это ВСЕ и ведет к тому результату. Это и есть вера в Бога, это и есть, верней, Вера в то, что человек называет БОГОМ… Назвать можно как угодно, пусть на твоем языке это звучит, как Вера в Жизнь. А решать какие не то судьбы мира – предоставь это Ей… Да, Судьба – это еще одно Ее имя.

Если бы Валентин сейчас мог что-то внимательно услышать и понять. Нет. Он был, как заколдованный, поэтому и не слышал пламенных слов резко потеплевшего к нему Грека. До сознания доносились только отголоски монолога «Люби… Судьба… Явится не раз…» С отступлением бесплотной женщины возвращался инстинкт – сломя голову бежать, бежать из этой квартиры, бежать из Москвы, бежать от себя, от всех, от всего… Бежать, пока не выдохнешься или не умрешь. Но после ухода Белой он в довершении почувствовал и какую-то силу для действия (того самого бега, какие еще могли быть действия…). Даже поднялся из кресла.

- И именно в этой ЛЮБВИ КО ВСЕМУ и есть та самая, горячо превозносимая тобою Сила Сверхчеловека. Вот что хотел до тебя донести твой Ницше! Это, поверь, гораздо сложнее, чем презирать и возвышаться над чем то.

Грек выдержал паузу, чтоб убедиться, что его услышали.

- Ну, теперь я все сказал. Благословляю тебя, как могу… А из столицы – двигай, чем быстрей, чем дальше – тем лучше.. Это я тебе – тут он сделал многозначительную паузу и от фигуры его пошел мощный поток реальной власти – приказываю!!!

 

Поверженный дотла Валентин Кремов поздней ночью пешком шел домой от самого центра враждебного к нему города на свою окраину. Чтобы человеку не дать пропасть окончательно, ослабевший инстинкт самосохранения прибил на данное время к работающей части мозга цитату «То, что меня не убьет, сделает сильнее». Ее, эту фразу, несчастный и повторял, как заклинание, и нес ее на себе по ночному мегаполису. Вокруг кишела сумеречная жизнь того смутного времени… Да что там «кишела» - все равно он ничего не видел и не слышал вокруг, кроме этой своей спасительной мантры…

Поэт, философ и актер Илья Греков после ухода этого гостя с великим облегчением вздохнул, зажег свечу под образом Создателя и довольно долго читал молитву. Такие посетители ему доставались не часто. В миру таких существовало бесчисленное множество, котлы тьмы мира в девяностые годы кипели повсеместно и до полного выпаривания. Но говорить с ними особо было не о чем, а тут – как необходимость возникла. Слишком сложный узор переплетения судеб и ролей различных мирозданных сил заплелся.

У него был очень длинный и интересный путь длиною в тридцать шесть лет. Грек вдоволь успел поиздевался над своими и телом, и душой, да и окружающими людьми тоже. Только в окончании третьего десятка жизни, когда, казалось, он уже пропадает для мира бесповоротно, вдруг пришло озарение. Видать, эфир увидел в этом человеке изначальную чистоту помыслов и наличие возможностей для несения Света в мир людской. Все, что делал в жизни Илья, фамилия которого сама указывала на врожденную мудрость и силу, он делал не только сам по себе, именно тот явившийся ему Свет дал знамение и разрешение своей сущностью влиять на судьбы мира обращавшихся к нему людей…