Его посетили неприятные сновидения. Затянутые, мучительные. В памяти опять же всплывало предармейское – гнев Аленки: «Ты хоть видел их?!...» Теперь видел. Практически каждую тревожную и одинокую ночь.

Он был совсем не тот, кто представлялся ранее. А представлял он Вениамина Смехова из гениального спектакля по Булгакову, или, скорее даже, Виктора Авилова – Калигулу, сценического Бога с театра «На Юго-Западе». Тот самый «Князь тьмы», как он считал, должен быть именно таким – мощным, яростным, глумливым над убогой окружающей действительностью. Но как то во сне к нему пришел крайне неопрятный дядька, мясистой, кривоносой мордой скорее напоминавший современных политиков. Голосом, правда, не подкачавший – металлический, жесткий…

«Так ты готов разрушать-то?!»- ехидно кривляясь, заговорил он, «Да, теперь понимаю, что готов! Ранее еще глуп был, молод!» Было удивительно, как обладатель красивого, «дьявольского» голоса может так отвратительно выглядеть, кривляться в разговоре и ржать скрипучим, алкоголистическим смехом. Валентин в этих снах не мог ответить словами, только мысленно. Главное, ему приходилось слушать.

А дядька смеялся и смеялся тем самым скрипом, бесконечно далеким от гротескного театрального смеха «Князя тьмы». Да и сам он вообще был какой-то «не княжеский».

«Тебе, Кремень, потребовалось долгое время, чтобы почувствовать, как ты одинок в этом мерзком мире! – теперь он говорил въедливо, проникновенно. – И когда ты это, наконец, почувствовал – тут и настало нам время познакомиться ближе. До этого было рано… И ты, и девка твоя… Вы все еще тогда не доросли до встречи со мной, все блудили где-то около. Около настоящей встречи! Ха-ха-ха!» - этот сновиденный тип явно не нравился Кремню, но избавиться от него, элементарно проснувшись, почему-то не хватало сил. Алена-то причем? – возжелал спросить он, - Она же… Дядька закривлялся и глумливая улыбка его обнажила гнилые зубы. «Не знает она, не хочет ведать, кто в ней живет! Ты скоро сам все поймешь, дорогой мой!» - ответил он на мысленный вопрос.

Единственное, что пронеслось в помутненном разуме Валентина, так это обида за Алену. Он вспомнил вдруг эту светлую девушку, такую непосредственную и милую скрипачку-певунью, и сопоставил ее с этой убогой рожей. БЛУДИЛИ ОКОЛО! Он то, может быть, и блудил, а ее-то за что??

«Да-да, вижу, много еще хлама в тебе, непоняток всяких! Уж не рановато ли мы познакомились? Ну ладно, ладно, до новой встречи… Только послушай в оконцовке – он опять въедался в сознание, шептал – тебе плохо, очень плохо! А ей тоже плохо! Она ждет тебя, а ты боишься встречи с ней, себя, дурень, боишься! Не бойся, все твои деяния предрешены и начертаны, они праведны! Разыщи ее в ваших вертепах, трахни ее так, чтоб чертям тошно стало – ха-ха – каламбур - она жаждет этого! Мы будем вместе, и тебе станет хорошо и с ней, и со мной, …и с самим собой, главное! Она ждет тебя! Ищи ее!!!!! ЕЁ!!!!!»

Пробуждение. Больная голова, хотя Валентин абсолютно не принимал алкоголь, внезапно почувствовав к нему отвращение, как и ко всему прочему в жизни. И почему так потускнел взгляд Учителя со стены!

Семнадцатилетний Валентин тогда выбрал на Арбате самого, на его взгляд, талантливого художника, привел его домой, заплатил, помнится, весь месячный отцовский «пансион», чтобы тот свел этот портрет из книги во всю стену, прямо на обоях. И под этим «образом» он вывел красивыми буквами «То, что меня не убьет – сделает меня сильнее». Портрет вышел удивительный, живой! Даже выражение глаз и черты лица Великого Немца менялись в зависимости от хода дней, от настроения Валентина. И сейчас портрет с обоев смотрел как-то осуждающе, что ли, с досадой пронзая сознание верного своего ученика. И, главное, краски его (вернее, краска – портрет был черно-белый) ПОТУСКНЕЛА! Уже все в жизни было непонятно, парень привыкал жить в состоянии депрессии, близкой к натуральному умопомешательству.

Раздался грохот неуклюже открываемой двери, в квартиру ввалился грязный, как свин отец – мгновение, всего года три-четыре назад, бывший лощеным, красивым мужчиной. Набыченно, исподлобья взглянув на сына, он исчез за дверью маленькой своей комнатки. Потом взгляд упал на валяющийся поверх стула глянцевый журнал с каким-то дебильным названием – то ли «Престиж», то ли «Гламур». С него, лучась белоснежной улыбкой, взирала кинодива. ХОТЬ БЫ РАЗ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ВАЛЕНТИНА ПОСЕТИЛА МЫСЛЬ НАВЕСТИТЬ ЕЕ, ПОПЫТАТЬСЯ ДОБРАТЬСЯ ДО НЕЕ КАКИМ УГОДНО СПОСОБОМ! В замешательстве он взял журнал в руки, вглядываясь, как помешанный, в родное, любимое лицо своей Богини. Никакая сила не заставила бы его принести свою задницу к ней сейчас, в его нынешнем состоянии. А есть ли конец этому состоянию-то? Он не заметил отца за спиной.

-А!! Шлюху эту раз-зглядываешшшь… - пьяно, как плачуще заговорил он! –Сыночек! Она же нам врала с-с-с…самой свадьбы… Тварь!! И где с-сейчассс она, сссук-ка! Всех бросила, все ради сссвоей-й…. Мужа… Сына…. – пьяница заплакал.

Валентин хлопнул глянцевым журналом об стул и вскочил на ноги.

- Батянь! Уйди в свою комнату!! – приказал он и сам засобирался.

«Нет, так невозможно! – сердце парня колотится в немыслимом ритме, выскакивает из груди, глаза горят адским блеском – это все надо РУШИТЬ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ!!! Аленка… Аленушка, где ты… Надо искать Лёнку…»