…Девушку звали Алена и она играла на скрипке. Было бы романтичней, если б Валентин прогуливался по московскому Монмартру – Арбату – и заслушался ее божественной музыкой. Именно там она и играла, собирая огромную разношерстную толпу, тем и зарабатывала на жизнь.

Но познакомился он с ней на одной из бесчисленных столичных «хат», куда вписался после квартирника одной из зарождающейся звезды рок-н-ролла, число которых в те годы было легион. Разогретая толпа лохматой молодежи самых разных возрастов и характеров ввалилась домой к шестнадцатилетней Кэтти, хозяйке вечно свободного жилья где-то на «Речном вокзале». Двери таких квартир, как правило, не закрываются – мало ли кому потребуется в этом «мире зла и насилия» душевного тепла, глотка доброты да и просто крова над неприкрытой головой. Пришельцы из Питера, Уфы, Киева, Одессы, Екатеринбурга, направляясь в Первопрестольную, знают наперечет такие адреса с открытыми дверями. (Как, собственно, и москвичи, перемещающиеся по артериям андеграунда). Как то сложилось, что в России, как и в других местах земли, существуют отдельные точки – города – в которых активно развито альтернативное творчество и нестандартная психология молодежи. На карте Богоносной державы, естественно, таких точек заметно больше, чем в других странах, и они резко выделяются процентом «чудного народа» среди общего числа населения.

В такой дом приходят без звонка, и не бывает такого, что кому-то не найдется места в общем вертепе. Заводятся знакомства, находятся единомышленники… Тут уютно себя чувствуют те, кому нечего терять и кому абсолютно неинтересно, чем живет нездоровое, зомбированное общество эпохи «железного века», техногенной цивилизации. У молодежи «флэтов» своя культура взаимоотношений, свой кодекс нравственности и чести, свои святыни и Боги.

И эта жизнь пышным цветом расцветала в период зарождения девяностых годов. Где же случиться пику развития альтернативной жизни, как не там, где никакой определенности нет в жизни наружной. И клубились эти волны по импровизированным подвальным сценам, на вечернем Арбате вокруг уличных музыкантов, на свободных квартирах. Рок-н-ролл в русском формате выплескивал новые и новые аккорды и имена из мутной матрицы беспредела, охватившего Богоносную державу. В то время странно было представить, как в вышеперечисленных городах кто-то мог чувствовать себя одиноко, когда вокруг несть числа единомышленников, которые не только выслушают все то, что хочется проорать на весь мир, но еще и поделятся с тобой частичкой жилья, еды, питья и любви.

Дети рок-н-ролла – реально счастливые люди эпохи, хоть и активно отказывающиеся это признавать. «Модно» всегда быть таинственным, непонятым, злым и одиноким. В этом есть «харизма», которая притягивает к тебе людей, а также оправдывает все безобразия, которыми, как бисером, украшена рок-н-ролльная жизнь. Редкий персонаж в этой среде осознает, что он то и есть счастливый, раз имеет все, к чему лежит душа. Но и он настойчиво прячет эту «счастливость» от посторонних глаз, поскольку, повторимся – в моде мрачность и одиночество.

Валентин Кремов был счастлив безоговорочно. У него было Божество, был Учитель, поддерживающий своим Словом во всех поступках и проявлениях, была молодость, яркая, чувственная красота породистого самца и физическое здоровье (в том количестве, когда без вреда можно его и «потратить»). И он искал Свет во тьме, как многие из его окружения. ПРОСТО ПОТОМУ, ЧТО НАВЕРХУ, «НА СВЕТУ», ЕГО БЫЛО ВО МНОГО РАЗ МЕНЬШЕ, ЧЕМ В «ПОДЗЕМЕЛЬЕ», КАК ДОСЛОВНО ПЕРЕВОДИТСЯ «АНДЕГРАУНД». И не прятал свою «счастливость», ему просто доставляла радость вечная игра, которую он вел. Выражаясь словами Дмитрия Ревякина, он //…был юн, продолжал улыбаться // …свято верил в веселое братство // гитар, длинных волос, флэтов, // крутых скандалов, изорванных ртов…// …любовался собой!!/.

 

Так вот, он с толпой пришел на квартиру к «Маленькой Кэтти». Хозяйка была уже донельзя разогрета портвейновыми парами, встретила пришедших в расхристанном, потрепанном виде с двумя бокалами в руках. Мордашка девчонки выражала полное изнеможение от «бурно проведенного дня».

- Кремень… Солнышко мое!.. – данного гостя она всегда ждала и встречала особенно рьяно, - постой… вначале маленький «брудершафт».- сунув бокал в его руку она, не дожидаясь ритуала, жадно впилась губами в парня, через некоторое время отпрянула и потащила за руку в комнату. Остальных два примерно десятка вошедших она просто не удостоила вниманием. - А у меня тебе сюрпрайз!! От нашего дома вашему, прямо!!

Так он и познакомился с Аленой. Среди непостижимого бардака маленькой комнаты на диване сидела девушка… непохожая ни на КОГО и даже ни на ЧТО, знакомое Валентину до этого.

- Прошу любить и жаловать, это – Кремень, мой лучший кадр в этой куче… А это Алена!.. Алена, которая настолько въехала, что рок-н-ролл мертв, что родила свое направление в музыке…

- Кэттичка, ты дурочка, - миролюбиво отозвалась девушка с дивана, - как я могла сказать, что рок-н-ролл мертв! – до Валентина донесся мягкий, теплый голос, только отдаленно напоминающий Зою Ященко в песенном экстазе…

На диване сидела… Нет, ее никак нельзя было назвать красавицей. Полноватая девушка, на вид - ровесница Валентина, обладательница крупных форм, абсолютно не соответствующих канонам глянцевых «Бурд» и «Плейбоев». Серые, в вольных завитках, волосы, длинные по пояс и перетянутые особенно вычурной лентой «хайратника» с обильными вкраплениями бисера и разноцветных цветочков из непонятного материала. Тот же бисер покрывал все ее запястья, из-под него просматривались очень тонкие, «музыкальные», кисти рук. Одежда – безо всяких стилей и изысков, как бы «что под руку попало, то и одеваем». Но глаза! Бесподобные, огромные, очень светлые (серые, под цвет волос). Глобальные блюдца, завораживающие и не отпускающие, заставляющие погружаться в нее дальше и дальше. И эти глаза остановились и замерли на парне, и трудно было не прочесть по ним простейшую фразу: «ТЫ – ПРЕКРАСЕН!» Именно так. Никак не «Клевый кент» или что-то типа этого. Ты- прекрасен! И очень ровные, отточенные черты лица, правда, малоприметные на фоне этих глаз… Веснушки!..

-Рок-н-ролл мертв, а я – еще-е нет! – не сдавала позиций пьяненькая «в хлам» Маленькая Кэтти, -может, я и дурочка, но по-моему вы созданы друг для друга… Оставляю тебе, Алена, лучшего чувака этого вертепа… Пользуйся, крошка,… Совет да любовь!...Те, кто нас любят, смотрят нам вслед… Рок-н-ролл мертв, а я-а-а!... – спотыкающейся походкой она двинула в другие комнаты, где уже располагался народ с концерта.

Типичное «дитя цветов» - сразу охарактеризовал Валентин Алену. Даже не потому «дитя цветов», что все детали облика указывали на принадлежность девушки «системе», а потому, что она вся лучилась изнутри и снаружи какими-то цветами. Вроде бы как они росли из нее, насколько нелепо бы не звучало это утверждение. Эту «Аленушку» невозможно не представить на расписном лугу с полотен Васнецова, сидящую в свободной позе и улыбающуюся солнцу и облакам на небе… Облакам разных сказочных форм. Юноша опомнился, что уже довольно долго в упор рассматривает это чудо в человеческом облике. И более того, она, не стесняясь, также засасывает его глазами, как-то магически погружая в себя. По-прежнему говоря глазами «Ты прекрасен!» Узнав Алену ближе, Валентин понял, что эти глаза еще и говорили «Чудны дела Господа нашего, если среди людей встречаешься Ты!»

Алена действительно писала музыку. Даже образование музыкальное имела. Рожденную музыку сразу исполняла на скрипке. Другие инструменты также были подвластны и покорны ее рукам, но основой основ все-таки была потертая скрипочка, неразлучная с хозяйкой еще со школьной скамьи. Именно эта скрипка и кормила девчушку, и собирала толпы на Арбате, поскольку СЕРЬЕЗНОЕ искусство всегда находит выход из своей оболочки. Ее не трогали ни менты, ни шпана, разные неприятные вопросы решала «хипповская» осоциальненная элита на «улице свободы». Как волшебство – она ни о чем таком не думала, а просто была собой и писала музыку. Возлюбленный ею мир крутился вокруг нее, защищая и помогая творить искусство и радовать людей.

То, что играла Алена – также не походило ни на что из ранее знакомых музыкальных стилей. Немного поближе к классике, может быть. (Это только если осмелиться дать ответ на вопрос «Что такое классика?»). Инструмент в ее руках стонал, смеялся, надрывался, плакал… ЖИЛ! И появлялись на Арбате прохожие, уже специально приезжающие послушать «эту девушку».

Валентин присел на диван. Сильно удивился, когда Алена доверительно взяла его ладонь в свою. «Сумасшедшая!» - даже успел подумать он. Как так? Сразу! А она ему просто доверяла, как, собственно, и всему миру. Ровно так же Высоцкий сжав ладонь своей музы , не отводил от нее пронзительных своих глаз, пока не произнес «Наконец то я тебя встретил!» То же самое молча говорила девушка. Только она говорила внутренне и на языке нот, которые уже складывались в новую, (елки-палки, опять же «непохожую ни на что, ранее…») композицию. У нее не было кожи, она не умела притворяться ни в чем! Вот оно и «сумасшествие», удивившее парня.

Они долго и интересно говорили, пока за стеной этой комнаты начинал зарождаться привычный вертеп Кэтти. Оттуда уже доносился буйный смех, разрозненные гитарные аккорды, гротескные тосты во славу «нашего пипла» и удушающий запах паленого степного растения. Типичная атмосфера московского флэта, где открыты двери для всех «страждущих в мире зла и насилия»

Голос новой знакомой Кремня был так же удивителен, как и она сама. Умиротворенный, хоть и чувственный, как будто поставленный на определенную волну. Алена нисколько не была спокойной, скорее, наоборот, но когда она говорила, слушатель мог растаять и убаюкаться от ее ровного тембра, не испорченного дурными привычками. И речь девушки оказалась плавной, не только без нецензурных слов, но даже без модно используемого сленга. Она была, как инопланетянка в этом обществе. Хотя всем видом и словами показывала свое глубоко и осознанно положительное отношение к этим людям, звала их друзьями. Валентин испытывал неземное удовольствие только от одного нахождения рядом с девой и от слушания ее слов. НИКОГДА и НИГДЕ…

Только единственное, что покоробило парня, было частое упоминание Аленой слов Бог, Господь, Создатель… Равно, как и ссылка на Него в разных местах их разговора.

 

Когда в их комнату ввалилась какая-то новообразовавшаяся пара, подобострастно запросившая «разрешите теперь нам…», парень поднялся с дивана, не отпуская кисти Алены.

- Слушай, а, может, скипнем отсюда?

Она встала и улыбнулась в ответ «всем телом». Не была против.

 

Они плыли по «уставшим венам ночного метро», продолжая говорить обо всем. Теперь настала очередь Валентина рассказывать о себе, об Учителе, о том, как и в чем он видит радость служения Большой Жизни и что «говорил Заратустра» тут, там, при этом и при том. Девушка не спускала глаз, улыбаясь неземным своим взглядом на каждое его слово. Воспринимала все, как откровение, в умильном удивлении покачивала головкой, все чаще и чаще склоняя ее к плечу парня. Они не заметили, как состав пошел на второе кольцо.

У Ирины имелась квартира, которую она принципиально никогда не сдавала, и у сына на связке всегда болтался ключик как раз на такие случаи. Правда, если мать властно не заявляла : «Сегодня - я!». Тогда никакая сила не заставила бы Валентина опротестовать это.

В завершение их знакомства Алена, ко всем прочим своим достоинствам, продемонстрировала такой талант страсти телесной, такую отрешенность от всего сущего в беспредел уединения, что многоопытный юнец чуть было не потерял сознание от новых ощущений. Это было удивительно еще и тем, что дева, по некоторым местам в разговоре, заявляла о своей истовой и непоколебимой вере в Христианского Бога и врожденной праведности бытия. Боже, как она была широка и многообразна!

 

Но не близка была на глубочайшей жизненной платформе эта девушка Валентину. А наоборот – чрезвычайно далека. Именно потому, что Алена проросла и развилась на устоях Веры в Христа, на добре и покаянии, прощении, а Кремень был сильно увлечен противоположным в своем молодом максимализме. Он мнил себя «мессиром», призванным мирозданием вытравить из мира и сердец ложь, лицемерие и фарисейство общеизвестной этой веры, отрезать в человеке и обществе все гнилое, отдающее затхлостью и малокровием, мешающее увидеть свет огненных звезд и порвать, наконец, чугунные оковы того, что обыватель, мрачно опустивший глаза, зовет «жи-и-и-изнь…». Он ничего не имел против «трех шестерок» которые, как ему казалось, горели в излучаемой им ауре. В них он зрил себя.

…Наверное, Алена гораздо глубже его поняла, чем он сам, раз так неистово погрузилась в этого парня, безоговорочно и безмерно. Они были такие разные, но так красиво сошлись!