- Действительно, я родилась в Москве. Детство было таким же, как у многих моих сверстников. После окончания школы я пошла учиться в московский сварочный техникум. Тогда же вступила в ВЛКСМ. Вступать, как сейчас помню, было очень сложно, для положительного решения обязательно нужно было заполучить рекомендации двух членов партии. И я так волновалась всегда при встречах с ними, ведь нужно было отчитаться – что было сделано на пользу стране и обществу. Нас тогда так воспитывали.

Несмотря на то, что была только студенткой, от нас уже требовали многое. Например, была пионервожатой начальных классов в подшефной школе. Выступала в концертах в подшефной воинской части, а путь до нее был неблизкий – дислоцировалась она в подмосковном Реутове.

Обязательным делом была сдача степеней ГТО – «Готов к труду и обороне», значков ПВО и противохимической обороны. Сдавала нормативы «ворошиловских стрелков». Даже прыгала с парашютом. Уставала очень, не без этого – все-таки была еще совсем юной девчушкой.

А война застала меня на третьем курсе, во время производственной практики.

 

 

- А я его не услышала. 22 июня мне выпало ночное дежурство, пришла домой рано утром и уснула. А когда проснулась, ощутила нечто невообразимое – такой патриотический порыв всего гигантского города, все спешили – кто к своим попрощаться, кто уже отбывал на фронт. Ребят с нашего техникума, а Вы же понимаете, их было подавляющее большинство, уже не было ни одного – все, как один, ушли в первые часы. Когда мне удалось встретиться с немногими подругами, настроение было странным – ощущение подъема, которым были охвачены все, накладывалось на какую-то растерянность из-за того, что мы потеряли всех ребят буквально в одночасье – друзей, просто знакомых.

Но потом надвинулись другие тревоги, заботы – немцы периодически совершали налеты на Москву, пытались бомбежками посеять панику. Пока я еще была на практике, нас периодически привлекали на рытье траншей прямо в городе. После практики, конечно, нас сразу послали на работу по специальности – я попала сварщицей на завод «Красная Пресня», где варила детали отопительных приборов к самолетам. А после работы нас везли на рытье противотанковых рвов на Волоколамском шоссе, под Москвой. И, конечно, во время авианалетов тушили зажигательные бомбы, засыпали пожары песком, исправляли повреждения электричества в своем общежитии. Было очень тяжело, уставали до смерти.

Так продолжалось до 16 октября 1941 года – до указа об эвакуации жителей Москвы.

 

 

- Совершенно верно. Пришла утром – а техникум закрыт, одна секретарь была, сжигала документы прямо на полу. Всем, кто пришел, она от руки напечатала справки об окончании - и все! На «Красной Пресне» мне выдали паспорт и отправили на оборонительные работы на Дмитровское шоссе, к северу от Москвы. К тому времени оно оставалось единственной дорогой, не перерезанной немцами. Поэтому перед нами стояла задача замаскировать шоссе. Жили в палатках и день за днем прикрывали дорогу ветками, стволами. Хотя немцы в итоге все равно хитрость нашего командования раскусили.

После этого было очень много поручений по комсомольской линии, так что дни быстро летели – до самого 5 декабря, когда началась битва за Москву. А в марте 1942 вышел указ Сталина о мобилизации женщин на фронт, по которому на фронт призвали около ста тысяч москвичек. В октябре была еще одна волна мобилизации женщин, но уже в войска противовоздушной обороны. Тогда призвали около пятидесяти тысяч женщин, и я попала в их число.

 

 

Не совсем на фронте - я попала на станцию орудийной наводки. Это локационная станция, которая состояла из трех объектов: передающая станция, принимающая станция и прожектор. Передающая станция посылала сигнал для обнаружения самолета, отраженный сигнал приходил на принимающую станцию, а дальше данные передавались на прожектор, который ловил цель, и в полк, который вел огонь.

Станции были строго засекречены, их передали нам союзники. В общем-то, именно с помощью этих канадских станций налеты на Москву были в значительной степени уменьшены. Ведь наши отечественные станции улавливали вражеские самолеты всего лишь на расстоянии до 6 километров, а эти – до 13. Потом, конечно, и наши станции стали работать на таких расстояниях, но это уже было третье поколение техники.

Когда мы прибыли на место назначения, то началось: и строевая подготовка, и стрельбы, и освоение новой техники – теория, практика. Мы должны были освоить все, потому что требовалась полная взаимозаменяемость операторов. После занятий сами строили землянки, заготавливали дрова, работали по хозяйству – парней-то не было вовсе. Но самым страшным были даже не теснота, не изнурительные тренировки и работа, а излучения от экранов. А излучения были сильные, станция ведь была признана потом опасным фактором первой степени на рабочем месте. Мы, понятное дело, этого тогда не знали. А если бы даже и знали, кто бы об этом думал? Шла война, и жертвы были неизбежны во имя нашей Победы.

 

 

- Да, так оно и вышло. Вы знаете, это было даже своего рода искусством. Ведь важно было не просто поймать самолеты на экране, нужно было еще так понять их маневр, их цель, чтобы не потерять их. Нужно было их как бы почувствовать на расстоянии, предугадывать их движение. Надо было так «вести» их на экране, чтобы как будто это они следовали нашим движениям. А ведь мы во время слежения должны были все время говорить, передавая непрерывно данные: вижу цель, угол места, азимут, дальность, курс. Давали поправки. И все это не отрываясь от экранов, от слежения, так чтобы даже рука не дрогнула. Требовалось умение делать два сложных процесса параллельно.

 

 

- Мы находились где-то возле Внуково. Поговаривали, что мы контролировали не только направление на Москву, но и ближнюю дачу самого Сталина в Кунцево. Объект был серьезный, один из опорных центров ПВО всей Москвы. В целом наш стратегический пункт обслуживало около сотни девушек. А размерами станция была небольшая, с железный гараж – очень маленькая на самом деле. И зимой, и летом приходилось работать в этой каморке. Нас было три оператора на три поста: дальность, угол места, азимут. Наши данные передавались на счетную станцию, откуда команды уже шли непосредственно в полк. И мы считались боевым расчетом.

 

 

- Вы знаете, несмотря на все тяготы службы, сохранилась самая добрая память о нашем комбате, Сергее Павловиче Матвееве. Прекрасный был человек, столько о нас заботился всю войну. Что интересно, у него отец был где-то в верховном командовании, так он нас заранее даже предупредил, что война закончится 9 Мая. Комбат в тот великий день дал нам увольнительную, и мы решили поехать в Москву, сходить на Красную площадь, порадоваться. Но стоило доехать до вокзала, как мы поняли, что это нам не удастся – такое у всех было воодушевление, такая радость. В День Победы буквально вся Москва вышла на улицы, так что мы даже с вокзала не смогли никуда дальше пройти.

Душою всего коллектива был старший воентехник. Удивительный был человек – с отличием окончил школу, потом академию Буденного, знал прекрасно английский язык. Или наш старшина – мастер на все руки, безотказнейший человек: во всем, что надо было сделать, помогал – воды привезти из деревни, дрова нарубить, покашеварить. Возился с нами, как отец.

Вообще война спаяла тот наш женский коллектив настоящей дружбой. Когда после войны я переехала в Ленинград, то не было ни одной девушки из моих сослуживцев, кто не побывал в моей новой квартире. Приезжали целыми семьями. Все хотели не просто приехать в гости, но и посмотреть город, увидеть его в суровой военной красоте – город, выстоявший в блокаду, оставшимся, несмотря ни на что, городом музеев, театров, дворцов… Ведь мы не были коренными ленинградцами, поэтому мы не видели всех разрушений, всех ужасов блокады. Нам даже сразу после войны казалось, что город был изумительно красивым. Это уже потом, когда я побывала в музее обороны Ленинграда, я прониклась трагедией блокады. И до сих пор преклоняюсь перед подвигом ленинградцев, выстоявших в жутких испытаниях того времени. Свекровь моя была блокадницей. И мы действительно прожили с ней одной семьей и душа в душу.

 

 

- В общем-то, жизнь так сложилась – вышла замуж на офицера, потомственного петербуржца и ленинградца, семья которого с 1906 года жила в Петербурге. Так здесь и оказалась в октябре 1945 года. Работала в Центральном научно-исследовательском институте электроприборов. Пришла я туда без специальности, начинала учеником конструктора, была затем техником, старшим техником, конструктором. В конце концов, стала старшим инженером-конструктором.

Об этом времени у меня остались самые лучшие воспоминания. Какие светила науки работали в нашем институте! Нам с мужем довелось общаться с очень известными учеными, не раз бывали у нас дома и академики, и ведущие специалисты страны. Очень горжусь, что в наш дом захаживал и Дмитрий Сергеевич Лихачев, перед внутренней культурой, энциклопедической эрудицией которого мы преклонялись. Рядом с такими выдающимися умами грех было не тянуться к знаниям, работать спустя рукава.

В институте я проработала 32 года, до пенсии, разрабатывала приборы для наших космических спутников, для военных кораблей. Стала ветераном труда, получила за свой труд много грамот, благодарностей. После выхода на пенсию занялась общественной работой, которую веду и по сей день!