Процент любви Рассказ Памяти П.П. Бажова, писателя и общественного деятеля. Место действия - Урал. Северные его, почти приполярные края. Осень 1941 года. . .Уже несколько месяцев идет Отечественная война. Немецкая армия фокусирует свои бинокли по храмам Москвы. Новый германский рейх отмерил себе тысячу лет. Огромная страна, смятая мощью первого удара вермахта, начинает оправляться от шока, понимая, что выбора нет. Либо свобода, либо рабство. История отечества решается далеко на западе, а здесь, на отрогах Уральских гор , отстоящих от фронта на две тысячи километров, где хмурая тайга и малолюдье - иные разворачиваются события. ... Поздним вечером в один из домов уральской деревни стучался человек в шинели. Дверь изнутри была заперта на кованный железный крючок. Он подпрыгивал, и жалобно скрипел под немилостными ударами сапога. В темноте шипела октябрьская поземка. Она живыми змейками извивалась по грубым ступенькам крыльца, выбеливала комки замерзшей грязи на улице, заборы,стены дома, отчего мрак сгущался еще сильнее. Тайга, плотным кольцом окружившая деревню, шумела грозно и неумолчно, как океанский прибой. Человек в шинели был молод, среднего роста, худ, подвижен ,с загорелым обветренным лицом, чуть кривоног, с новенькими погонами младшего лейтенанта. -- Спят, сволочи! Чалдоны! Залегли до весны, как медведи, пятками в носу ковыряют!- пробормотал он , и с тоской замерзшего и усталого человека посмотрел на толстые ставни , за которыми было сухо и тепло. На мгновение в прорезь хмурых туч желтым рысиным глазом проглянула Луна, и дом, точно прозрев ,посмотрел в ночь белесыми квадратными зрачками. Наконец изнутри послышался хрипловатый от крепкого табака мужской голос, по тембру явно немолодой уже. -- Кого носит в сей час? Душегубы...На вилах захотелось посидеть? Враз угощу... Эх, собак нету. На прошлой неделе последнюю волки сожрали. Одолело дикое зверье. Недаром война началась... Младший лейтенант улыбнулся в ответ на угрозу, облегченно даже вздохнул , предчувствуя ночевку в тепле, и опять, но еще с большим ожесточением хватанул пяткой промерзшего сапога грубую, из березовых тесанных плах дверь, давая понять хозяину, что терпение его кончается и к долгим разговорам он сейчас не расположен. -- Откидывай крючок, отец! Да поживей мне! А то прикажу выломать запор твой к чертовой матери... -- Эге! Боек, однако! А я тебя враз проткну... Не пужай старого кержака. Ишь бродит тут! Ша, заусенец! -- Не разумеет, сволочь этакая!- пробормотал кривоногий человек в шинели.-Хозяин, послушай меня хорошо. Я законный представитель власти. Спец конвой НКВД. Младший лейтенант Чагин. Все понятно? Отцепляй дверь, мне коротко перетолковать с тобой надо! Ну, живо выполняй приказ. О-ось!Это другой фасон! Так бы и калякал сразу. А то много вас по тайге вышибал бродит! Скурочить дверь и медведь может. Ума много не надо. А чинить некому. Один я в деревне из работящих мужиков остался. Всех война пожрала. Власть , говоришь...А документ какой полагается имеешь ли? Слово это пук! -- Старик! Я достаю оружие. Оно тебе все документы заменит... Ишь, горяч! А стращать меня не тужься. Я давно всего отпужался. Все поносы кончились, закрепило до смерти. Наконец,хозяин открыл дверь. Это был типичный уралец- бородатый, жилистый, насквозь пропахший смолой, дичиной, рыбой, и печным дымом. Предки его, наверняка убежали сюда от жестокого заводчика Демидова,фаворита Петра Первого. Царь поднял всю Россию на дыбу, а Демидовы , его любимцы-железоделатели подвесили за вывернутые руки весь Урал. Глянул хозяин во двор и обомлел. Кроме молодого, окоченевшего офицера и двух конвоиров с оружием , на улице копошилась толпа серых продрогших людей. Они уже запалили во дворе костер, и грелись, жадно впитывая его дымное тепло. Некоторые поджаривали над пламенем ломти замерзшего , как булыжник, хлеба, другие рыскали по огороду в поисках оставшихся с осени картошек или брюквы. Поодаль стояли две подводы с пожитками. --Отец! Вопрос такой имеется? Сколько у тебя народу проживает?- сурово спросил младший лейтенант, пряча острый подбородок в воротник шинели.-Отвечай без обмана, как на допросе. --Народу-то? Да немного будет! К текущему моменту трое только. Я сам собой, старуха личная моя, да племянница Файка. Двое сыновей в настоящий момент на фронте немца геройски осиливают. Дом большой, место есть. Сруб еще век годен будет. -- Ответ мне понравился, старик! --А что, товарищ военный, скоро ли у фрица штаны на заднице лопнут? Ребята у меня крепкие, на медведя с одной рогатиной ходили. Должны ему кол куда надо воткнуть... Они у меня много разговаривать не любят. -- Воткнешь ему!- зло проворчал младший лейтенант.- Как же..Прут и прут! Как по ровному месту катят. Будто вовсе у нас армии нет. Так что штаны у фрица пока целы , батя! Ни одна ниточка не треснула еще. -- Ничего! Мои ребята поворотят его мордой к Берлину. Побегут туда, откуда выползли. --Война только началась,- сурово продолжал младший лейтенант.- Впереди, старик, реки крови. Вшивой кержацкой смекалки тут не хватит. Немец по науке нас долбает. С перерывами на обед и праздник! Пол-Европы от него плачет. -- А взаправду говорят, будто Сталин из Москвы деру дал? -- Чего мелешь, борода?-сурово оборвал его младший лейтенант.- Да за такие пораженческие слова я тебя вмиг покойником сделаю... На порожке родного дома.Без суда и следствия. -- Извиняй! Чужой слушок к уху прилип. Края у нас дальние, медвежьи. Как говорится, в лесу родились, пню молились. Народ всякие кружева языком плетет. Будто бы силища такая надвинулась, что от самолетов солнца не видно, а танков столько ползет , что земля гудит на километр вглубь...Моторы, мол! -- Моторов у него много- это верно! Но Сталин умнее Гитлера в тыщу раз. Он ученик Ленина! Его гениальность заменит нехватку оружия,- твердо сказал Чагин.- Верь в это старик! -- Оно понятно! Сыновья у меня тоже не глупые,охотники сызмальства, пули зубами ловят, но оружие бы им не помешало. Война все ж не забава. Тут сила силу ломит. Как вступил сапогом на чужую землю, получай в лоб. Вмиг отрезвеет! Младший лейтенант повернулся к солдатам, скомандовал: -- Сержант Охрименко, обыщи дом! Тщательно! -- Есть! От меня ни один таракан не укроется. Не на того напали... Плотный, низкорослый сержант, разгрызая на ходу каменный сухарь, проворно шмыгнул в избу. Обшарив ее, доложил: -- Врет он, товарищ командир! Говорил про троих, а в доме два человека обретаются. Он да его личная старуха спит за печкой. Никакой племянницы нет. Сбивает нам постой. Еще тот хитрован! Чагин грубо ухватил старика за ворот толстой серой рубахи. -- Виноват! Не упредил,- задыхаясь, просипел тот.- Файка, племянница в сей момент у любовника находится. -- Ага! Интересно!- хищно осклабился Чагин.- Да вы тут весело , суки, живете. Сколько твоей племяннице лет? И какие у вас тут любовники? Они почему Родину на фронте не защищают? --Файка-то? Лет сколько? Молодая она...В самом соку девка. Двадцать пять нынче будет. Жениха у нее нет. Приходится чужие подмышки нюхать... Так что извиняйте! К инвалиду по зрению бегает. Он тоже холостой. Греха никакого в этом нет. -- Так! Просветил!- Чагин бесцеремонно отстранил старика, пригнувшись у низкого порога, вошел в избу. Она была просторная, кержаки леса на избы не жалели ,сухая, довольно чистая. Массивная печка отдавала ровное приятное тепло. Мерно похрапывала за ней личная старуха хозяина. Сонно потрескивала керосиновая лампа. Угол избы был отделен чистой пестренькой занавеской, за которой располагалась аккуратно застеленная кровать с высокими пуховыми подушками. Там, очевидно, и была спальня племянницы, отсутствующая в данный момент. -- Вот что, старик!-сурово сказал Чагин,по-хозяйски забрасывая холодную шинель на печь, и отряхиваясь от стужи, как собака после купания.- Определяю тебе на постой тридцать человек. Слышишь, тридцать. На одну ночь.- Он кивнул в сторону двора.- утром мы пойдем дальше. Задерживаться нам не с руки. Тридцать, слышишь. Возражений не подавай! -- У-у-у! Не войдет в мою избу столько народу,- изобразил на заросшем лице высшую степень отчаяния хозяин.- Это же не пятистенок. Если только к потолку привязывать людей... Энкэвэдэшник язвительно усмехнулся: --Хорошо! Для тебя делаю скидку! Наполовину. Но ты пришлешь ко мне свою племянницу. На ее кровати будем вместе ночевать.- он кивнул в сторону занавески.- Усек? Возражений опять не подавай! -- Воля ваша! -мгновенно, и без особенной печали согласился старик.-Она даже непротив будет. Только учти, товарищ военный, весу в ней шесть пудов, а ты, извиняй, жидковато скроен, кабы не утомится... -- Уж тебя , козла старого, на подмогу мне не позову! -- Упредить по честности должон! Чтоб какого недоразумения душевного и прочее не вышло. -- Слушай, старик! А почему у твоей племянницы имя такое? Фаина! На русское вовсе не похоже? У местных не не слыхивал. -- Это верно! - склонившись к уху Чагина, с напускной таинственностью зашептал старик.- Еврейского рода она...Неродная нам со старухой. Сиротка! До войны у нас еврейская семья ссылку отбывала. Политические вроде, а и , врать не буду, не ведаю точно. У нее по весне на лесосплаве оба родителя утонули, а девочка без призрения осталась. Ее сперва мой старший брат удочерил, а потом, когда помер, мы, значит, взяли на дальнейшие виды воспитания. Держим за дочку. Девка, врать не буду, хороша...Не супротивная, работящая, ленцы никакой нет, всякое дело за что не возьмется- в руках кипит, только вот жениха ей тут, по малолюдью нету... А замуж пора! Пока немца в обратную сторону развернут, могет старой девой закиснуть. Сам политически говоришь- главная кровушка впереди. Беда, да еще какая! --Просветил! И вот что еще отец. Это главное. Буди свою личную старуху. Сейчас муки в избу принесут. К утру надо на восемьдесят человек хлеба напечь! Завтра последний, решительный переход. До пункта назначения.- Он поморщился, как от зубной боли, страдальчески покрутил головой.- Одно плохо, батя! Дохнут мои подконвойные! Третью неделю идем. Мрут в пути, как мухи. Зима не вовремя подступила еще. А у меня норма отсева - не больше двадцати процентов. Так в нашем областном управлении установили... -- Это как же? Проценты на смерть? - испуганно спросил старик, косясь на серых оборванцев, набивающихся в его избу под немилосердными тычками упитанного Охрименко, неустанно продолжающего разгрызать сухари. -- Дуралеи! Мамлюки! Разве начальству докажешь. Это же люди, а не мыши... Полковник так и сказал: " Уложишься, Чагин, в норму- будет тебе повышение звания и должность коменданта." Мне, этих людишек тоже не больно жалко, не положено мне это по должности, но тараканья эта арифметика до печенок возмущает... Надо, отец, разок накормить их досыта, чтобы оставшиеся до места живыми доплелись. Чтобы сил у них хватило...Вот какая задача момента. Ты понял меня? Помогай! -- Кто ж такие будут? Какого рода-племени народ?- осторожно спросил чалдон, с брезгливым прищуром оглядывая непрошеных постояльцев, которые уже занесли в избу запахи давно немытого человеческого тела, нищеты и бесприютности.- Если не секретная военная тайна. Сам говоришь- спецконвой! Тут дело,похоже, серьезное... -- Особой тайны нет! Немцы это! На спецпоселение определены. Трудовой фронт. Лесную каторгу им назначили. Вроде и не тюрьма, а тоже не сладко. Велено на работу в дальнейшем только под конвоем водить. Они мрут, а мне отвечай. Арифметика, видишь ли! До Соликамска в телячьих вагонах везли, дальше на север железной дороги нет, решили этапом вести, как в царские времена преступников гнали. Дуралеи, Мамлюки! А у меня на каждой ночевке покойники. Они же уже в пути до меня ослабли. --Немцы, говоришь! Об чем жаль твоя... Пускай их мрут! -подобострастно хмыкнул в бороду потомок демидовских беглецов.- Враги ведь. На рогатину их мало...Они сыновей моих не пожалеют, если в плен захватят. -- Видишь ли, старик, это не те немцы, о которых ты подумал, это нашенские немцы. Советские. Из Поволжья. У них там своя республика была. Теперь Указ вышел о ликвидации. В газетах было пропечатано! Их теперь НКВД по всей стране рассовывает. Кого в степи, кого под снега укрывают...Я не знаю их грехов, но товарищ Сталин их чего-то сильно невзлюбил. За грехи Гитлера, надо полагать страдают, горемычные... Он взлупился войной на нас, а им,вроде, отвечай... -- Ясно!- сказал старик,- Сталину видней! Тогда извиняй за худое словцо, будем кормить как своих. Неси муку в избу. Окромя хлеба мы им пироги с пшенной кашей напечем. Старинная еда. На заводах Демидова выпекали. Сытная штука. Опять же процент-есть процент. Разве я политику не понимаю. И тебе непременно звездочки на погоны нужны. Да и должность хлебная не помешает. Может когда и за мои грехи заступишься. -- Охрименко? - крикнул Чагин.- Хватит в эту избу народу набивать. Остальных веди в клуб. Печь протопите там. Да перестань ты молоть сухари, утроба лопнет. Обжираешь подконвойных, гад! Хорошо понял приказ, хохол? Следи за народом, не ковыряй пяткой в носу. -- Уж мне повторять никогда не требуется, товарищ младший лейтенант! Выполню в лучшем виде. -- Смотри же у меня! Чтоб все до утра живыми остались. Долгой и тягостной была эта ночь. Подконвойные, наспех поужинав, свались спать прямо на пол, устланный самодельными, из тряпья, половиками. Старуха месила тесто.Старик помогал ей, нещадно дымя вонючим самосадом. За ситцевой занавеской спали младший лейтенант и разбитная Файка. Оттуда раздавался шепот: -- Ну и слабак же ты, офицеришка! Залез в мою кровать - так робь шибче что-ли! -- Сколько же можно, Фая? Ох, укатала ты меня насмерть... -- Нет уж...Удовольствуй меня сполна. А то ославлю перед всеми. -- Пошла к черту, жидовка ненасытная! -- Ладно! Спи уж. Сурок махонький, жалкий ты мой. Этапники метались во сне, бормотали что-то, перемежая русские и немецкие слова. Но вот наступило утро- ясное, морозное с маленьким, как яблоко-дичок, но пронзительно ярким солнцем. Сержант Охрименко, жадно поедая на ходу дымящийся пирог с пшенной кашей, обегал деревню, проверил людей по спискам, и доложил Чагину итоги подсчета. Они были неутешительными. -- Шесть мертвяков имеем, товарищ командир на данный момент. Остыли дальше некуда... Хоть ворота ими подпирай. Он потянулся за очередным пирогом, но младший лейтенант ожег его таким гневным взглядом, что Охрименко убрал руки за спину. Сам Чагин хмуро восседал за столом, курил дедов самосад, и потягивал горький чай. Файка безмятежно продолжала спать за ситцевой занавеской. -- Шесть, говоришь!- почмокал тонкими губами Чагин.- Да прежде одиннадцать было... Сколько это процентов от наличного состава? Сержант, тебя спрашиваю! -- Я не силен в арифметике товарищ младший лейтенант.А проценты эти ваши вовсе мне неведомы. Это вы училище кончали, вам и кумекать! -- Каждый знает, что ты головой слаб...Умные, да грамотные родину на фронтах отстаивают, а ты морду в тылу нажираешь. Вот перебьют их- станут от тебя недоумки плодится. Конец державе и придет когда-нибудь,-бормотал он, делая подсчет на планшетке. Вдруг он швырнул карандаш, и, закрыв глаза, по-звериному зарычал: -- Ну, товарищ командир!? Решили задачку?- спросил Охрименко, кидая в рот очередной сухарик. -- Сержант! Мать твою... У нас один человек уже сверх нормы помер. Понимаешь ты это? Лишний загнулся кто-то этой ночью... -- Я тут при чем! Они доходяги, а я ,значит, за них отвечай! --Идиот! Если мы с тобой не отыщем одного человека для правильного процента, ни видать мне ни звания, ни должности. А я ведь собирался и тебя пригреть на службе. Думай, хохол, если не хочешь на передовой в окопах ночевать, пули о лоб плющить. Прояви смекалку! Живинку в деле! --Я не бог какой, чтобы людей оживлять,- возмущенно вскрикнул сержант. - Вы живинку ищите. Мое дело охранять врагов народа, и застрелить при попытке к бегству. Пока все не переведутся... -- Умолкни пока, грызун!- Чагин яростно потер худое, обветренное лицо, и вдруг просиял: Есть живинка... -- Тогда другое дело! -- Я знаю, как повысить процент! Он залпом допил крепкий, как деготь чай, встал, оправил складки на гимнастерке, и решительно подошел к занавеске, из-за которой слышалось ровное дыхание молодой здоровой женщины. -- Фаина? Спишь что-ли? Али нет? ?- негромко произнес он, и отдернул занавеску.- Поговорить мне с тобой надо. По серьезному делу. Помогай! Файка мягко и соблазнительно , как большая кошка, потянулась на своем жарком ложе, приветливо улыбнулась Чагину. --Ну! Говори, чего уж там! Ох, и выспалась я сегодня славно! -- Фая,пойдешь со мной к новому месту службы? Прямо сегодня. Вместе с моими этапниками. -- А замуж за себя возьмешь? - почти мгновенно, точно она ждала этих слов, выпалила Файка. -- Так это...Вот как выходит! -смутился младший лейтенант.- Ну это...Да! Точно! Предлагаю, как говорится руку и сердце. Я неженатый еще...Так что всерьез у нас будет. Слово офицера, Фаина! Жить станем не здесь, а за сорок километров, на новом месте...Сегодня последний переход с народом делаем. Все должны дойти.А там уж как служба у меня выгорит. Решаешься на переезд? Слово твое какое окончательное будет? Чагин действительно говорил еще непривычные для него слова, поэтому волновался, прикашливал, и все поправлял складки на форме. -- Я согласна!- спокойно и просто, как будто речь шла о заурядном деле, ответила она, и тотчас , быстро одевшись, деловито и споро начала собираться в дорогу. Старики, обрадованные таким поворотом дела, суетливо помогали ей. Личная старуха деда с благодарностью посматривала на Чагина. Судьба девушки устраивалась как нельзя лучше. А Чагин неоступно ходил за своей будущей женой, и пояснял: -- Только я того...Фая! Тут вот какое дело. Я тебя сперва занесу в списки врагов народа...Как бы для вида в трудовом фронте будешь ты... -- Как надо- так и делай! Ты муж- тебе и решать,- покорно, тихим голосом отзывалась она. -- Ты будешь по бумагам вроде как репрессированная,- все не унимался он.- А потом я тебя вычеркну. Как власть мне дадут. --Хоть в какие списки заноси, сладкий ты мой. Хоть в ад, хоть в рай! -- Как вычеркну- будешь свободная! Ты, Фая, верь мне- я без обмана. --Я верю,милый! Хватит слов. Повернувшись хозяину Чагин сказал: --Старик! Зарывать умерших меня нет времени. Я оставлю списки. Договорись с вашим начальством. Похороните по-людски. -- Сделаю... Кресты излажу. Поминать будем. Не собаки, чай!- коротко отозвался тот. -- Как дойдем до места- напишу тебе. Отчитаешься. -- В добрый путь. Час спустя колонна тронулась из деревни. На первой подводе, гордо подняв голову, сидела темноглазая, сияющая от счастья Файка. Чагин шагал рядом и ,заглядывая ей в глаза, тоже улыбался. Сзади тяжко плелась толпа серых, измученных людей. У них не было будущего. Только прошлое. А в настоящем - процент любви. Любви власти к своему народу. Послесловие.Писатель П.П. Бажов, как общественный деятель многое сделал в последние годы жизни для , так называемых, «спецпоселенцев» северного Урала, руками которых была создана индустрия этого края и освоены лесные богатства. Однажды, уже после войны, для рабочих поселков «северным завозом» были доставлены испорченные продукты: мороженая картошка, заплесневелая мука, просроченные консервы и т.д. Жаловаться было небезопасно. В те времена властвовало НКВД. Обратились с письмом к депутату Верховного Совета писателю П. П. Бажову. Он помог. Не испугался. Испорченные продукты были уничтожены и завезены нормальные. Меня лично в те годы еще не было на свете, но преклонение перед Бажовым, естественно, сопровождает всю мою жизнь. С уважением автор. |