Федишин В.Е.

 

ПОБЕГ НА ВОСТОК

 

1.Ночная встреча.

«Что это там такое беленькое чернеется? - мрачно пошутила Светка и тут же сдавленно крикнула, - Cтой!». Я, как большинство нормальных людей, на подобные возгласы среагировал раньше, чем подумал - резко и сильно нажал на тормоз. Машина моментально заглохла и, вильнув вправо, уткнулась в кювет. Стало тихо-тихо. Я со злостью посмотрел на подругу – «Чего ты!?» А сердце или печенка уже почувствовали что-то неладное. Светка напряженно всматривалась в поворот дороги сразу за мостиком через Латорку. Да, там явно что-то шевелилось, и вдобавок чуть в стороне от дороги тускло отсвечивал огонек то ли фонарика, то ли небольшого костерка. «Это пост», - испуганно шепнула подруга и с надеждой посмотрела на меня - а вдруг ей это со сна кажется. Но впереди действительно были люди, и, к сожалению, они нас тоже заметили. Скорее услышали, чем увидели. Хотя рокот мотора и не такой уж громкий, но благодаря дырявому глушителю таки прорывается сквозь шум горного ручейка. Да, похоже, что мы на этот раз влипли. В утренней тройной полутьме от огонька отделился еще один и стал приближаться. Значит это не одиночка, а группа. Послали одного, чтобы посмотрел источник шума, а сами тем временем готовятся встретить на повороте, затворы передергивают. А может это снова какие-нибудь нищие бродяги? Будут просить чего-нибудь поесть. Может это шофера из каньона с прицепом, который мы проехали полчаса назад? Увы - нет. Те шоферюги, если еще живые, должны быть далеко отсюда. Судя по ржавчине и многочисленным следам мародерства - грузовичок уже давно бросили, еще летом.

В сером сумраке начинающегося рассвета я мог только угадывать на бледном пятне Светкиного лица ее тревожные глазища. Да, дал же Бог женщине зрение - и бинокля не надо. Руки у нее теплые – значит, испугалась, но не до обморока. Ничего, мы еще погуляем вместе, поживем на этом свете со Светкой (каламбур!). Как говорят блатняки: «Гадом буду!». Главное сейчас - это действовать по заранее намеченному плану, хотя, конечно, человек предполагает, а Господь располагает и наши планы - все обманы. Очень осторожно открываю дверцу левой рукой, а в правую мне Светка уже сует прохладный приклад «тулки». На корточках сползаю на мокрый от росы асфальт. В горле что-то сжимается от притока неожиданно холодного свежего карпатского воздуха. Лишь бы не закашлять. Пока отползаю от машины на узкую обочину дороги. Вот черт, как хрустит щебенка. Света занимает мое место за рулем.

Вот кстати и дорожный столбик пригодился. Хотя не совсем - уже довольно светло, чтобы за ним спрятаться. Надо отползти немного дальше в кювет - лишь бы он был сухим. Хорошо - все нормально - ровик сухой и достаточно глубокий. Теперь полежим, отдохнем, подождем.

Ждать пришлось довольно долго, и я немного озяб в своей демисе¬зонной куртке на «рыбьем» меху. Ну, хотя бы не засну - все-таки еще ночь - спать хочется. Еще не отвык от нормального распорядка: в семь подъем, завтрак, работа, обед, ужин и так далее - фантастика! Вечером посмотреть фильмец сидя с книжкой в руках в глубоком и мягком кресле. Великолепное было кресло - можно было в него забраться с ногами. Купили же мебель незадолго до «событий». Кто теперь в нем сидит? Мне-то уж точно никогда уже не придется уютно в нем свернуться, да еще и Светку на себя потянуть, чтобы грела и не грустила. Да, тосковать она уж давно начала. И кто бы при таком развороте событий не заскучал бы? Все ходили смурые и злые. Молодежь спивалась «слабоалкогольными напитками» и «отечественным пивом». Так называемые старики болели и массово вымирали под жизнерадостные вопли политиков о росте внутреннего валового продукта и повышении благосостояния украинского народа. Наше маленькое кладбище не успевало принимать новых постояльцев. Отец Емельян уже с большим трудом выжимал у еще оставшихся в живых облегчительную слезу. Уж на что был мастер читать чувствительные проповеди - железо бы заплакало, но только не люди. Мы стояли деревянные, отупевшие от бесчисленных забот и терпеливо ожидали конца церемонии, а потом шли за гробом обсуждая покойного и его родственников, устало напивались за поминальным столом и раз¬бредались по темным холодным квартирам, тут же навсегда забывая о только что похороненном соседе и сослуживце.

А я таки чуть не заснул, несмотря на все усиливающийся озноб - не заболеть бы. Очнулся от шарканья приближающихся шагов. Такое впечатление, что человек еле-еле ноги волочит. Может действительно бродяги? Ну, они тоже могут быть опасными, когда их много. Впрочем, бродяги быстро разбегаются, если их припугнуть, как следует. Из утреннего тумана выползла маленькая мешковатая фигура с подобием палки на вытянутых руках. Автомат? Да, вроде бы он самый. Вот зараза! Правая ладонь с пальцем на курке ружья стала мокрой, и я вытер ее об куртку - нервы, они же не железные. Светка сидела за рулем неподвижно - маленькая застывшая фигурка в неуклюжем и толстом

сером свитере под горло. Я сглотнул набежавшую слюну - ну сейчас мы им покажем, сволочам, как родину любить. Человек на дороге почти поравнялся со мной, и я увидел, что это невысокий плотный мужичок в солдатском бушлате и пилотке натянутой на уши. Автомат с откидным прикладом теперь болтался у него почти на животе - видимо надоело держать в руках. Это хорошо - упрощает дело.

- Стой, зараза! Руки вверх! Не шуми - будешь жить. Светка, сними с него автомат. Ты, гад, веди себя спокойно. Вот так. Теперь поворачивайся ко мне. Руки не опускать, сволочь. Будешь шуметь - я тебя сейчас же обеспечу лишней дыркой в голове. Богдан! Ты?!

От неожиданности я забыл про ружье, и оно вывалилось из рук. Хорошо, что курки тугие, а то бы могло само выстрелить. Вот так штука! Не может быть! Неужели это мой почти единственный друг - Богдан! Точно он. Только вид напуганный, нехарактерный для его обычно улыбающейся круглой физиономии.

Я уже стоял, приблизивши лицо к такому неожиданно родному глуповато испуганному лицу Богданчика. Елки-моталки, как же все-таки приятно среди всей этой кровавой кутерьмы увидеть близкого человека, частичку своей прежней мирной жизни. Богдан некоторое время еще нелепо тянул свои руки к небу, как молился, и, наконец, медленно и устало их опустил: «Это ты Володя? А я, извини, немного обоссался от неожиданости. Еще ничего же не успел подумать, даже не испугался, но….» Он как-то горько улыбнулся своей беззащитной детской улыбкой и обернулся к открытому окошку машины, вглядываясь в Светку.

- Это ты Светлана? А кто же еще может быть рядом с Владимиром? Чего же это я спрашиваю глупости? Ну, слава Богу, вы живые и здоровые. А дети где?

- Дети в Киеве, - прошептала Света,- Ти не поверишь, как я рада тебя видеть. Наконец-то встретили родного человека в этом сплошном ужасе. А то знаешь - едем, едем, а вокруг как в фильме ужасов все озверели, вcеx надо остерегаться, и вдруг появился ты.. А что ты тут потерял?

А действительно, подумал я, что здесь Богданчик делает? Может, и он озверел, изменился, осовременился, так сказать. Пока я все это обдумывал руки сами, рефлекторно, подняли брошенное ружье и нащупали холодный и чуть влажный от росы ствол. С «тулкой» все-таки как-то надежнее. А вот Богдан ничего такого видимо не подумал. Его улыбка стала еще шире - мы увидели прежнего благодушного и спокойного Богдана. Нет, не изменило его время - такие не меняются. Только приспосабливаются к новым обстоятельствам, гнутся, но не ломаются. Но как все-таки далеко пошло это приспособление?

- Володя, а куда это ты убегаешь? Сейчас такие времена, что лучше дома сидеть.

- А ты чего дома не сидишь? В горах тут людей пугаешь? А дома, что сейчас делать - зубы на полку - так протезов еще нет. Элементарно кушать хочется. Зарплаты нет, пенсии уже шесть месяцев никому не выдают, занять не у кого, продовольствие по карточкам, а карточек на всех не хватает. Русины перекрыли все кордоны с Галичиной, а на запад пропускают только дипломатов и особо хитрожопых. Вот на днях пытались отчаянные головы через наш тишовский переход в Венгрию прорваться по-наглому - так «добрые соседи» такую стрельбу затеяли... Представляешь - всех положили. Помнишь Мыколу, что в налоговой работал, а потом еще в банк пролез? Так и он там остался. Еще перед тем меня уговаривал с ним дернуть, на его машине. Баксы, говорит, есть, с ними не пропадем, а мне толковый компаньон нужен. Теперь ему никто не нужен. Спасибо погранцам - хоть вернули их всех, чтобы в родную землю закопать. Его с женой и еще пятерых мы на нашем кладбище похоронили. Помнишь еще наше кладбище? Я все боялся, что однажды и я там буду отдыхать - теперь уже не боюсь. Да и места там уже нет для новых жильцов.

- Это с кем там, Богдан, разговариваешь? Москали? Галицкие бандиты? А ты, пан, или как там тебя, за свою люшню не хватайся, а лучше положи ее очень, очень осторожно и отойди немного подадьше от греха. Понимаешь по-людски, или перевести по-москальски?

И как же это я не заметил, как подошли эти два типа - здоровяки в армейских бушлатах с десантными акээмами? Совсем я обалдел, увидев Богдана. - Всю бдительность потерял. Ну, сейчас нас по всей форме допросят, а потом повесят на «рідній смереці», как тех бедолаг, мимо которых мы проезжали час назад в Сусково. А Богданчик будет табуреточку держать.

- Тихо Степан, не гони, не испугай пани Светлану - я тебе этого не прощу, вообще помолчи немного - не серди меня. И спрячьте, хлопцы, свои «шмайсеры». Это мои хорошие знакомые по Тишову и совсем не москали, и не галычане. Кто им плохо сделает - тот себе плохо сделает. Ничего, Володька, не обращай внимание. Вообще- то Степан, бывший интелегентный человек, и даже с образованием у него полный порядок - бывший доцент мукачевского института информатики. Забыл, доцент, как надо с нормальными людьми беседовать?

Ну, вроде бы после горячей речи Богдана все расслабились. Света наконец-то обнялась с Богданом. Хлопцы забросили свои автоматы за спину, а «доцент Степан» даже по-джентельменски помог Свете выбраться из машины.

«Попробуй говорить по-украински, Володька,- одними губами прошептал Богдан, - не бойся ничего, деожись нагло и уверенно». Ох, давненько я ни с кем не «балакал», разве что с потухшим экраном телевизора. Но тут Богдан правильно подсказывает – « свои» то «свои», но раздражать хлопцев своим «москальским» не следует.

- Выбачайте, панове, хлоп (Степан скривился) ... хлопцы, что хватаюсь за люшню. Это от неожиданности - а обычно я человек мирный, домашний (все заулыбались), уравновешенный. С Богданом мы уже сто лет знакомы, ну не сто - так тридцать с гаком.

И вдруг, как по волшебству, первый солнечный луч набежавшего дня ворвался в сырую долину Латерки, заиграл в бурливом водовороте переката и зазеленил молодые смереки на склоне. Он осветил пятнистые камуфляжные бушлаты русинских гвардейцев, их помятые, заросшие щетиной лица, наш белый «жигуленок» застывший на краю кювета дороги и рыжие волны Светкиных волос, падающие на ворот толстого серого свитера. Осеннее солнышко как бы приветливо предлагало перейти к следующему акту нашей жизненной трагикомедии. Так это все и восприняли - как переход от сумрака ночи к свету дня. С трудом оторвавшись взглядом от рыжего пламени волос моей подруги, Богданчик первым нарушил затянувшееся молчание:

- Ну, что хлопцы и девчата, пошли к нам угощаться, чем Бог послал. Просим до нашего двора, костра.

- А чего пешком? Садитесь в машину - как раз будет полный комплект.

- Да нет. У вас там разгребать надо чтобы сесть. Четыреста метров как-нибудь на своих топанках одолеем.

- А я подъеду немного. Чего-то утомился. Года то идут, лета сплывают. На небе меня уже чекают.

- Да, тю на тебя, Богдан. Садись уже - да менше болтай.

 

2. Утренние посиделки.

Тишовская площадь была плотно заполнена народом. Меня так сдавило со всех сторон, что трудно было дышать. Это же надо - сколько люду привалило! И все знакомые лица: друзья, товарищи, коллеги по работе, соратники по помаранчевому майдану, школьники, студенты медучилища, даже русинские гвардейцы вместе с возвышавшимся над толпой Степаном, тоже стояли маленькой плотной кучкой под черно-красным флагом. И Мыкола из банка тоже крутился под боком, пытаясь мне что-то сказать. Но стоял такой шум, что я ничего не слышал. Странно, ведь его, кажется, застрелили на границе, а он здесь. Все смотрели на невысокую трибуну, где под желтым флагом выступал с речью какой-то низенький толстый человечек, ужасно напоминающий мне кого-то до боли знакомого. Да это же Богдан! Давай Богданчик, зажигай народ! Только чего это тебя так плохо слышно? Такой шум вокруг. Тихо люди, тихо. Богдан видимо понял, что его здесь никто не слышит и, безнадежно махнув рукой, уселся на табуретку. В его руках появился баян и он начал перебирать кнопочки инструмента, широко разевая рот. Сначала опять ничего не было слышно. Но постепенно сквозь невообразимый шум стали долетать какие-то отдельные визгливые звуки и слова: "... на балу ли, на пиру ли, на охоте слышны песни о бесстрашном Дон Кихоте, ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла, слышны песни о бесстрашном Дон Кихоте...."Ну здрасьте - нашел о ком и где петь, ненормальный бард. И попытался знаками показать Богдану, чтобы он перестал петь, не выдавал себя. Руки так плотно были затиснуты окружающими, что я прилагал отчаянные усилия, чтобы их вытащить. Наконец-то мне это удалось, и я медленно поднял руки вверх, сбросил с себя давивший бушлат и окончательно проснулся.

От не по-осеннему яркого солнца под толстым бушлатом стало жарко, но голову приятно обвевал свежий ветерок, тянувшийся от верховий ручейка. Я повернул голову и увидел Богдана сидящего на пенечке и самозабвенно наяривающего на баяне: "На балу ли, на пиру ли, на охоте ходят слухи о бесстрашном Дон Кихоте. Ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла!

- Ты что же это поешь неуставные песни легиню Богданэ на москальской мове?

- Дурак ты Володька и не лечишься. Это же классика! Я ж не Алу Пугачеву пою, а великую классику на руссском языке. И вообще - осточертело мне вся эта романтика – все эти леса, посты, автоматы, идеи каких-то фюреров и фивныков. Эх, сейчас бы очутиться в своей родной квартирке, завалиться на мягкую кушетку и почитать что-нибудь типа "Истории Украны" Крипьякевича или Ореста Субтельного. Hет, нет, что я говорю - Боже сохрани от истории, тем более Украины. Нет, возьму лучше "Мифы древней Греции", или что-нибудь повеселее - например, Руданского, Остапа Вишню... А, ничего бы я не читал - прошлого не вернешь, где моя Оксана, где моя жизнь загубленная.

Богдан уже почти плакал и последние слова уже кричал резким незнакомым, подвывающим криком. Из будки любопытно высунулась красная рожа немолодого дядьки с горшком спутанных со сна грязно-серых волос. Рожа обвела нас с Богданом багровыми непроспавшимися глазищами и снова спряталась в домик. Богдан отвернулся от меня, и я видел только его почти белый затылок. "Где же они легени, бойцы русинской республики, - подумалось мне, - одни старики". Богдан успокаивался: "Володя, а помнишь Оксану?"

- Ну а как же, Богданэ, как же не помнить. Такая замечательная женщина - красивая, веселая, усмешливая. Была.... Царство ей небесное.

Оксану я, понятно, хорошо помнил, последнюю жену Богдана. Когда от него ушла предпоследняя, то все думали, что уже Богдан больше никого не найдет, не женится никогда. Ан нет. Вдруг появилась эта Оксана - пожилая вдова, привозившая молоко из села в наш магазинчик. Чем она понравилась такому рафинированному интеллигенту как Богдан? Но через месяца два, нет; даже меньше - Оксана из села переехала на квартиру к Богдану. Бросила женщина своих двух взрослых сыновей, крепкое хозяйство, внуков, наконец. Но не благоволила судьба к благодушному философу Богдану. Ну, никак не хотели там, чтобы он вполне заслуженно получил наконец-то семейное счастье благополучие. Через годика два случился у Оксаны рак. Она очень быстро отболела свой срок и умерла. Съездили мы хоронить ее в село всей геологосъемочной партией и выглядели среди мадьяризованных украинцев как марсианские пришельцы. Для городских жителей похороны в селе - это тоска вдвойне: глухое одинокое кладбище среди унылых полей разжиженной бесконечными дождями панонской глины. Богдан с виду остался прежним невозмутимым "вуйком-бандуристом", но душою (знали об этом немногие) стал сильно тосковать. Вот и сейчас после моего энзэшного спирта случился у него, по-видимому, очередной приступ вселенской тоски. Я то после "пригощання" отдохнул и про¬снулся свежим, как огурчик, а он только-только выходил на второй круг.

- Ты что, Богдан, добавил, что ли? Не забыл что «занадто - то не здраво?»

- Да мне уже все до лампочки, Володя. Ты знаешь сколько мне лет? Шестьдесят с гаком. Но не думай, что я такой дурной, что задаром тебя разбудил. Буди-поднимай, дорогэнький, Светлану. Будемо советоваться, что дальше с вами делать.

Разбудили мы Светку, которая дрыхла рядом на раскладушке. - Ее только из пушки можно разбудить - даром, что нежная и впечатлитель¬ная дама, а спит как солдат после боя. Умылись мы холодной латерской водичкой и сели у костерка то ли пообедать, то ли уже поужинать. Богдан нам раскрыл текущую диспозицию, которую не мог донести при посторонних. Оказывается все, кроме него и красномордого Васыля, подались на недилю домой. С дисциплиной у них всегда было слабовато, а с тех пор как ужгородский Ратушняк поцапался с мукачевским Балогой настал окончательный беспорядок (Богданчик, конечно, выразился покрепче). Идет к тому, что «эти козлы собираются каждый создавать отдельные республики: ужгородскую и мукачевськую". Сейчас каждый вождь ведет сепаратные переговоры с Галичиной, Киевом, Донецком, Харьковом и Винницей. Их "отдельная стрелецкая рота" входит в "мукачевскую бригаду". Основная задача "лесовиков", как гордо назвал свое подразделение Богдан, не пропускать ужгородских к перевалу. Но боевой дух хлопцев очень низкий. Сидят здесь, в основном, по той простой причине, что дома вообще делать нечего: работы нет, а "детей и женщин надо как-то прокармливать". "Тут, правда, тоже не особенно разгуляешься на тот сухой паек, который привозят раз в неделю: консервы и макароны от словацкого красного креста. Иногда перепадает мадьярское копченое сало - но это уже зигзаг удачи. А так бойцы потребляют главным образом "крумплю." - Так что нужно вам, друзья, улепетывать отсюда как можно быстрее, иначе постригут в москали. Машину твою реквизируют, а Светлану... сам понимаешь, хлопцы молодые, голодные и злые. А особенно как повернутся от домашних негоразд, насмотрятся на всю ту нищету..

Ну, мы еще посидели, выпили по грамульке спирта из остатка энзэ и составили следующий план: Богдан нас провожает до перевала, который охраняет "загон галицких пластунов" - отряд вышколенных в спортивных лагерях молодых парубков 16-18 лет. "От тех пацанов милосердия не жди, дисциплина у них железная. Даже с девчонками, которые к ним бегают, любятся по очереди.» Но, к счастью, командиром отряда является некий Орест - племянник Богдана, сынок его сестры из Стрия. Так что есть шанс, что нас пропустят. Выглядим мы достаточно мирно и "видно, что не москали и не жиды». Так что надо ехать немедленно - пока хлопцы не вернулись. А на Васыля, краснорожего мужика, можно совсем не обращать внимания: у него с тех пор как беглые камьйонщики всю семью вырезали, сохранилось только два желания: напиться самогонки да отвести в штаб какого-нибудь пойманного бродягу. Он их недалеко провожает - до ближайшей поляны за склоном. Потом напивается как свинья и через денька два возвращается с красными глазами - будто бы доставил бедолагу куда надо. Хорошо хоть, что закапывает тела. "А нам какая разница - баба з возу - коням легше."

План Богдана мы одобрили - да и что еще оставалось делать? Светка вообще в последнее время во всем со мной соглашалась - не то, что раньше - на всякий вопрос свою копейку вставляла. Конечно так оно вроде бы и поспокойнее, да куда подевалась моя певчая птичка, которая раньше часами рот не закрывала? Укатали сивку крутые горки. Ну да ничего. Доберемся до Хмельницкого - там разморозится... может быть.

Покидали мы барахло обратно в машину и поехали. Богдан рядом, а Светка сзади. Васыль даже не выглянул из своей берлоги.

 

3. Перевалы - перекаты.

Натужно воя и кашляя старым мотором через дырявый глушитель, наш "жигуленок" настойчиво преодолевал последние метры латерского серпантина. А какие замечательные виды открывались нам со всех сторон! Синие далекие вершины, припудренные белой порошей облаков, зеленые поляны с островками побрызганы осенним золотом смерек и березок. Далеко внизу, будто игрушечная красовалась церковка сложенная тонкими спичками бревен, а над ней вниз от серого асфальта шоссе вились полоски буро-желтых дорог и тропинок. Хорошо в деревне без нагана! Но нам было не до красивых пейзажей. И не наган у нас был, а автомат Калашникова, который Богдан решил взять в последний момент для представительства. Как там, у Хемингуэя - "Для представитель¬ства Вы будете с оружием, но применять его Вы не имеете права ни при каких обстоятельствах. Повторяю - ни при каких!".

Раз! И машина облегченно вздохнула после последнего крутого подъема. В отличие от нас. Мы медленно, по-черепашьи, прокатились еще пару десятков метров и уткнулись в массивный желто-синий шлагбаум. Слева на фоне тоже нехилого желтого щита красовалась сочная синяя надпись "Заподноукраинская Галицкая Народная Республика". А под щитом белела более скромная табличка "Внимание! Проезд без остановки запрещен. Проверка документов.".

Около шлагбаума нас уже ждали трое крепких молодых парней в камуфляжных комбинезонах, в укороченных сапогах-ботин¬ках и таких знакомых по художественным фильмам и архивным фотогра¬фиям "бендеровках" - зеленых кашкетах с большими кокардами с трезубцем. И с оружием у них было все в порядке. На нас смотрели три калаша десантного варианта, а за спиной у одного торчал раструб гранатомета. На поясах висели штык-ножи и болтались армейские фляги. Хлопцы в войну не играли - они ей жили и дышали. Мы посидели в машине, а потом, как и было оговорено, Богданчик пошел на Вы". С радостной и благодушной улыбкой, а то, что он был, мягко говоря, слегка пьян, только усиливало его природную доброту, он почти поплыл к воинам-подросткам, что называется на крыльях вселенской любви. Такое не могло не подействовать и, не смотря на воинственный вид, ребята поуспокоились и опустили автоматы. Так же благодатно на них подействовал вид Светланы с постоянным своим в последнее время полусонным личиком "покатившей" следом за Богданом. На меня они уже и не смотрели, как на бесплатное приложение.

- Добрий день, панове.

- Добрий день, пани та панове. Какие у вас дела?

- Да нужно бы пообщаться со своим племянником, Орестом. Есть к нему небольшое семейное дело.

- А, это Вы, пан Богдан, а это я, Андрей. Помните, я к Вам недавно приходил с командиром? Мы еще Вам письмо с Центрального провода принесли.

- А, Андрей! Почему же не помню? Как держишься, лeгинь? Девки любят? А эти панночка и пан со мной. Так мы пройдем?

- Безусловно. Но за руль пусть сядет Петро, он у нас хороший водитель, машину не сломает. Вон туда нужно ехать, немного вверх и налево. Да Ви же знаете где раньше был отель.

- Да он же сгорел.

- Bерно. А мы рядышком квартируем. Там раньше было что-то похожее на столовую или ресторан. Я тоже с Вами, а этот пан пускай останется с хлопцами. Последнее меня совсем не устраивало, и я решил вмешаться: "Мы вместе с паном Богданом имеем одно дело к Оресту.”

- Ну хорошо, садитесь, как-нибудь поместимся.

Мы все: я, Светка и Богданчик устроились сзади, Андрей на командирском месте, а Петро стал мучить машину. Я уже хотел вмешаться, но наконец-то она завелась и, жалобно скрипя, с натугой снова полезла вверх.

Этот отель я помню еще со старых времен. Зданьице так себе, ничего особенного, двухэтажный особняк стилизированный под старинный дворец. Теперь от него остался только нижний этаж с дырами черных обугленных окон. А вот ресторан-колыба в форме большого круглого шатра, не смотря ни на что, сохранился почти в первоначаль¬ном виде - даром, что был сложен из толстенных бревен, которые, как известно, если их полить бензинчиком отлично горят.

"Профессионал Петя", который наверняка кроме трактора до сих пор ничего не водил, умудрился припарковаться почти вплотную к центральному входу, около которого тоже торчал постовой, уставивший на нас дуло автомата. Так можно и привыкнуть. Такое впечатление, что здесь ежеминутно ждали нападения врага. Так что,то ли хлопцы были не в курсе, что никто их не собирается атаковать, то ли я ошибался успокоенный мирными горными ландшафтами. Но птица тут незамеченной точно не пролетит, а броненосец не промчится. Мы переглянулись со Светкой, и она мне одними губами шепнула: "Вовик, будь, пожалуйста, предельно осторожным. Что-то мне подсказывает, что без осложнений не обойдется". Я только погладил ее горячую ладошку - не накликала бы подруга беду своими несвоевременными мыслями.

Богдан будто почувствовал наше настроение и, подмигнув нам успокаивающе, показательно по-стариковски крякая, стал выбираться из машины. Тут же в дверях появилась мощная фигура верзилы двух¬метрового роста, которая с воплем "вуйко Богдан!" бросилась нам навстречу. Немного отлегло. Отдуваясь после родственных объятий, Богдан с гордостью представил нам своего племянника. Орест явно был рад видеть своего дядю, и эта радость накрыла нас спасательным щитом. Похоже, что добродушие было их с Богданом фамильной чертой.

Вскоре мы уже сидели за массивным дубовым столом в тесной коморке Ореста и пили густую горько-сладкую сливовицу ядовито-желтого цвета из чудом сохранившихся от ресторанной сервировки тонких хрустальных бокалов. Светка от сливовицы отказалась, но с большим удовольствием поглощала бутерброды с густо намазанным гусиным паштетом из польских консервов, которые щедро пооткрывал гостеприимный хозяин. Она даже изволила пропеть своим нежным грудным голоском что-то вроде: " Дуже смачно. Я вже майже забула що таке ще існує. Ви, Орест, просто чарівник." После этого Орест от избытка чувств даже предложил нам... каву. Оказывается, от прежнего богатства сохранилась плитка с мелким желтоватым песочком, на котором в нашем присутствии в миниатюрной жезле моментально было приготовлено изумительное кофе по-турецки. "Невероятно", - стонала Светка, маленькими сексуальными глоточками отпивая ароматную жидкость из миниатюрной почти прозрачной фарфоровой чашечки. От этих знакомых интонаций у меня даже какой-то огонь прошел внизу живота. Я искоса посмотрел на Богдана с Орестом, но они были так завлечены беседой, что, конечно же, ничего не почувствовали. Разговор шел о маршруте нашего дальнейшего передвижения, и пришлось очень внимательно слушать. Орест объяснял, что дальше на нашем "жигуленке" передвигаться опасно. С бензином, как это ни странно, на львовщине было еще хуже, чем в Закарпатье. Хотя вообще-то все объяснялось довольно просто. С востока все топливные артерии были перерезаны центрально-украинскими республиками, а из Польши бензин и солярка поступали очень тонкими ручейками, которые пересыхали, не доходя до Львова. Русинская закарпатская республика все-таки как-то нелегально снабжалась от своих заграничных богатых соседей и поэтому иногда топливо доходило даже до таких простых людей, как мы. Орест только изумленно хлопал глазами, когда я рассказал, что только месяц назад, простояв всего то меньше суток в очереди, я умудрился залить в бак 20 литров чистого девяносто второго бензина. У них то население уже больше полгода ни о каком бензине для личных машин и думать не смеет. Снабжаются исключительно военные и правительство, что сейчас одно и тоже. Мои "жигули" к этой категории не относятся, и поэтому ехать на них через Галичину является подлинным самоубийством. Вот Орест и предлагает поменять мою тачку на более престижную, чтобы замаскироваться под элиту. Кстати и случай подвернулся. Только два дня назад в районе бывшей тухольской заправки, которую сейчас используют как обменный толчок, задержали "Ауди 6" в довольно неплохом состоянии. Дядьки из "Ауди" в обмен на канистру бензина пытались подсунуть бойцам из пластунского отряда просроченные консервы, вместо извинений полезли в драку и были элементарно застрелены. Только сегодня днем Орест, проезжая с бойцами при патрули¬ровании мимо тухольской заправки, видел непутевую "Ауди" пока в целости и сохранности. Народ сейчас осторожный - пережидают три-пять дней, а уж потом тачку раскурочивают, а то времена тяжелые и береженого бог бережет. Так що, - подвел итог деловой Орест,- не будем зря тратить драгоценное время, «гей на кони - вси у путь." "Закипило, зашумило, тильки прапоры цвитуть,»- с кривой улыбкой добавил я. Вообще то было не до шуток. Мы догадывались, смываясь из Тишова, что дорога будет нелегкой, но не в такой же степени. Знал бы, то, наверняка, поехал бы в разведку один. А впрочем одну бы я Светку не оставил бы в любом случае. И вместо ночной поездки сидели бы мы сейчас со Светкой в холодной ободранной гостиной и вслушивались бы в мелкодробный стук автоматных: очередей на близкой (3 км) границе с Венгрией. Конечно, граница сейчас довольно дырявая, но, сколько народу каждую ночь навеки ложилось у этих дыр.

Уж больно дефицитными были визы и слишком много стоили. У нас со Светкой таких денег сроду не водилось.

"Не спи, - Светкина нога довольно больно лягнула меня под столом. А точно, что-то я стал в последнее время некстати и не вовремя задумываться. А наша встреча подходила к концу. Подняли еще раз фужеры за вільну Украину! Богданчик лихо поставил свой бокал на стол и немного промахнулся - сосуд с жалобным звоном разбился на мелкие хрустальные брызги. "А, ерунда, - пьяно пробормотал Богдан,- щоб в вас, щоб в нас всэ було гаразд, щоб вы, щоб мы щасливи булы."

Ага, "щасливи" - как бы не так! С шумом грюкнули двери и в проеме возник высокий и худой как скелет парняга с неприятно вытянутым лошадиным лицом. Да и выражение на этой лошадиной морде было весьма неприятным. Он нас разглядывал как какие-нибудь нечистоты в общественном туалете. Особенно долго его взгляд за¬держался на мне - тут его вообще перекривило - будто целый лимон съел. Я сделал вид, что ничего не замечаю, и продолжал намазывать на хлеб дефицитную гусиную печенку - не пропадать же добру. Когда еще придется таким деликатесом полакомиться. Но чувствую, как сверлит меня своими бельками этот долговязый, и чуть было нож не уронил. Встать бы сейчас да спросить прямо: чего вылупился, но не моги - не буди лихо пока оно тихо. Пусть глядит – небось, дырку не просмотрит.

"Чего тебе, Тарас", - наконец спросил Орест. Он заметно занервничал, впервые на протяжении нашей встречи. С чего бы это? Что это за хмырь такой? Чтобы из-за него так нервничать. "Шпиона заловили",- неожиданно тонким голосом евнуха выкрикнул долговязый.

- Какого шпиона? Ты что Тарас, такое мелешь? Где тот шпион? Пошли посмотрим.

- Да не надо никуда нам идти. Вот он тут - шпион, москалик-шакалик!, - завизжал клятый Тарас, показывая на меня не чем-нибудь, а дулом автомата. Он что - обкурился, что ли? Я впервые заглянул парню в глаза. Ничего себе глаза, обыкновенные, только какие-то чересчур светлые. Все у этого дохляка было чересчур: слишком длинный, слишком худой, слишком нервный. Чего ему от меня надо? Я стал потихоньку подниматься, примериваясь, чем бы его, гада, успокоить. Но против лома - нет приема. С табуреткой на калаш не попрет. А вот Богдан, я краешком глаза это заметил, свой автомат положил рядом, на скамейку и теперь незаметно от Тараса обшаривал его правой рукой. Орест нарочито спокойно и лениво начал урезонивать долговязого: "Ты что-то путаешь, Тарас. Это же наши друзья, приехали с моим вуйком Богданом, какие у тебя основания иx обижать?

- Вуйко твой возможно и сам шпион русинский, а что с ним точно шпионы московские и киевские - один хрен. Я обнаружил в их машине вот это - Тарас с презрением швырнул на стол небольшой томик Булгакова, который, как выяснилось сейчас, некстати, взяла в дорогу Света. "Отвлечься",- как она объяснила,- от этого окружающего мрака".

- И это все, - с облегчением усмехнулся Орест и откинулся на спинку кресла, - Чем же тебе не нравится эта книжка?"

- Да ты только посмотри, пан командир. Это же Булгаков, антиукраинский писатель."

Тут вмешался Богдан: "Хлопец, успокойся. Это известный росийский писатель который давно уже помер. Кстати, чтоб ты знал - в Киеве, по Андреевскому узвозу есть музей Булгакова. Ну раньше точно был. А сейчас иди себе в лес, хлопчик, и там шукай своих шпионов.

- И правда, Тарас, - с усмешкой добавил Орест, - шел бы ты в лес, или еще дали до Гали и не морочил бы нам эти самые штуки. У тебя все?

- Hет, не все, - продолжал верещать этот психованный Тарас, - это только цветочки, а ягодки еще впереди.

- Ну что у тебя еще за ягодки, - начал сердиться Орест. -

- Там, под сиденьем мы нашли ружье, кстати тоже росийского производства.

- Ну ты что такое городишь, хлопчик, а «калаш» у тебя какого производства? - философ Богдан, не выдержав такой явной дурни, с пьяным усилием начал подниматься, пошатнулся и, опершись на стол левой рукой, правой, с уже прихваченным автоматом, сделал круговое движение, пытаясь сохранить равновесие. Страшно загремела нескончаемо длинная автоматная очередь. Я мгновенно оглох, закрыл глаза и, кажется, целую вечность ничего не слышал, не видел и не соображал. Когда перестало греметь я вновь открыл глаза.- Поперек стола лежал Богдан с широко раскинутыми руками - будто собирался с нами со всеми обниматься. Только лежал он лицом вниз на красной от его собственной крови скатерти. Злосчастный автомат валялся тут же, на столе, среди пустых тарелок и удивительной красоты бокалов. Я механически поднял «калашников» испачканный в крови Богдана. Боже, сколько в человеке этой крови! Только тут я поднял голову и встретился взглядом с долговязым Тарасом, который уставился на меня своими бледно-голубыми зенками. Его палец все еще был на курке, который он нажимал пока не вышли все тридцать патронов обоймы. Я медленно поднял автомат Богдана и, почти уткнув его в грудь Тараса, стал жать пальцем на спусковой крючок. Что такое? Никакого эффекта! С досадным удивлением я увидел, что автомат был на предо¬хранителе. Тарас лихорадочно откинул пустую обойму и схватился за патронную сумку. Он не успел вставить новую обойму - я просто щелкнул предохранителем и снова нажал на спусковой крючок. Короткой очереди на таком расстоянии было вполне достаточно - зачем тратить боезапас зря, еще пригодится.

- Зря, все зря, - в наступившей тишине топот Светланы прозвучал слишком отчетливо. Орест ведь рядом. Богдану то уже все равно - пропал наш товарищ, наш Дон Кихот. Его мы люб или, хотя и во многом он был виноват. Ну почему только эта песенка лезет в голову. Спасаться надо - но вряд ли удастся. Сейчас все равно убьют. Только надо удержаться, чтобы не скулить - "простите, я больше не буду". Все равно не поверят. Сейчас начнутся разные игры в шпионы-разведчики. Уж лучше сразу. А что - идея! Я впервые за все время посмотрел на Ореста - может взять его в заложники и за могучей спиной командира скаутов попробовать смыться? Орест, наверное, уловил направление моих мыслей и предостерегающе поднял автомат. Да, такую махину в заложники не возьмешь.

- Тихо будь пан,- подчеркнуто спокойно сказал Орест, - Богдана уже не вернешь. Я почему-то догадывался, что все это закончится таким образом. Теперь слушайте меня. Сейчас мы садимся в вашу тарантайку и втроем попробуем спасти свою жизнь. Не желаешь, пан? Тогда я тебя положу рядышком со своим вуйком - вы же товарищами были?

Что же во мне такое есть, чтобы Орест меня так быстро невзлюбил? А мне так он все больше и больше нравился. К сожалению, насильно мил не будешь. Не время сейчас было признаваться в любви и дружбе рядом с остывающим телом бедного Богдана. Что ж по коням хлопцы, "вси у путь. Закипило, зашумило, тильки прапоры цвитуть." Мать их за ногу - эти прапоры. Мне бы сейчас просто сидеть где-нибудь в садочке, под вишней и читать Стругацких.

Через минуту мы уже вывернули на моей, как сказал Орест, тарантайке между обгорелыми развалинами ресторана, прошмыгнули мимо шлагбаума с остолбенелыми скаутами. Орест крикнул им что-то типа "Я щас вернусь!" и мы покатили вниз по остаткам знаменитой некогда автострады Киев-Чоп. Она и в лучшие то времена была далека от совершенства, а теперь и говорить не о чем. Не успели сюда добраться македонцы со своей чудо-техникой и, главное, добросовестностью. Ох, не скоро еще они придут снова строить дорогу европейского качества. Раньше, наверное, китайцы доберутся или японцы перебросят мост со своей Фудзиямы. Это более реалистичный вариант. О чем я только думаю! Кошмар! Ведь там наверху только что убили моего старого-престарого друга и сейчас скауты опомнятся и начнут палить нам в спину. И снова Орест меня удивил и даже испугал своим умением читать чужие мысли: "Не переживай, Володимир, в спину стрелять мои хлопцы не будут. Сначала они свяжутся по рации со львовским проводом, а те, В свою очередь будут обращаться во Временную народную Раду... А мы тем временем будем уже дома. Не гадал я, что мне самому пригодится этот "Ауді» в Тухольке. Но мне хватит крови. Как там у Стельмаха - "Кровь людская не водица - люди зупиниться." Богдан будет последней каплей в этом потоке крови. Не могу уже терпеть эти типа "Україна для українців!", "Побудуємо Україну від Дунаю до Кубані! "Годі базікати. Проґавили усе у 18-му році, ще раз у 41-му, потім у 91-му році а зараз вже цілком ясно, що знову наступили на ті самі граблі. Яка там Кубань! Економіку вщент зруйнували. Палива нема, хліб по талонах, люди бідують як ніколи...."

Он внезапно замолчал и оглянулся назад. И я только сейчас услышал какое-то странное скуление сзади, которое быстро перешло на вой. В зеркале заднего вида я не увидел своей подруги и резко затормозил, остановил машину. Ну, вот она, моя Светка, лежит вниз лицом на заднем сиденье и вроде бы поет, а может воет, а может и плачет.

С помощью Ореста я вытащил ее из машины. Светка цеплялась за дверцы, не хотела выходить и продолжала выть, пришлось крепко держать ее за руки за ноги, а потом Орест вылил на нее почти всю мою канистру с водой. Только тогда Светка расслабилась и замолчала. Я сел на траву и устроил ее голову к себе на колени. Так мы сидели и молчали. И Орест тоже молча отошел в сторону и присел на придорож¬ный камень. Кажется, даже ветер перестал дуть, а лес шелестеть. Благодатная тишина. Первым опомнился ветер и дунул на нас свежим вечерним дыханием. Да, пора ехать. Вроде бы надо куда-то ехать. Молча мы все как по команде, поднялись и залезли в машину.

 

4. Ночной прорыв.

До Тухольки мы с горем пополам доехали где-то за час- полтора. Совсем заколебали меня эти колдобины. И если бы только меня, а то бедная машина совсем расклеилась и скрипела как несмазанная телега. "Ну, давай, родимая, осталось немного! "Родимая" старалась из последних сил. Я все боялся, что на очередной яме или повороте гавкнут шаровые опоры и придется нам тогда идти пешком. Уж тогда точно нам каюк. Но все-таки на одном честном слове уже в темноте мы доехали до тухольской заправки. И вовремя доехали. Как раз два тощих местных паренька сняли передние колеса "нашей" "Ауди" и принялись отвинчивать задние. Орест прекратил грабеж точным ударом своего армейского полуботинка по копчику одного из злоумышленников, придержал за шиворот второго и тем восстановил справедливость, заставив бедных хлопцев прикручивать колеса обратно. Тем временем я перелил бензин из канистры в бензобак "Ауди" и мы со Светкой перетащили наши пожитки в ее багажник. Все это было проделано в абсолютной тишине - даже неудавшиеся мародеры не проронили ни слова. Так без малейшего звука они и исчезли в сгущающейся темноте.

Махнули мы машинами "не глядя" и только сев за руль, который Орест уступил мне с какой-то даже подозрительной готовностью, я будто впервые увидел наш новый транспорт. Машина была почти новой - не то, что мой древний "жигуль". Но главное было все-таки не в этом, а в ее подчеркнутой модерновости. Только вот где и что тут нажимать? Сколько натыкано кнопочек и рычажков - как в самолете! Но разбираться в деталях было некогда - по ходу пойму. Хорошо, что коробка передач не автоматическая - не люблю я автоматических передач, не привык. А! Главное ключ в замке зажигания, педали на месте - не перепутаешь. Фары включаются кажется здесь... нет, здесь.

Вы посмотрите только, как Орест ухмыляется. Нет, рано смеешься, молодой человек. Вот где фары, а вот где дворники. А остальные кнопочки лучше пока не трогать - еще катапульта какая-нибудь выстрелит. Ну, поехали. Дорога в целом знакомая. Сколько раз тут раньше проезжали. Правда, покрытие поизносилось ужасно, но все же лучше, чем на перевале. Ну что же Светка то молчит? Свет, а Свет - ну оброни золотое слово. Ну что ты, в самом деле? Ведь Богдана не вернешь. Надо как-то жить дальше, а ты как каменная. Орест, а ты, почему такой молчаливый? Первым отозвался Орест. Он озабоченным голосом сухо предложил "держаться крепче за руль этой железки и не разгоняться, а перед Сколе вообще ОСТАНОВИТЬСЯ - посоветоваться надо. - А пока что притормози-ка, вуйко Володя, поменяемся местами с туткой Светкой. Решайте вы семейные дела будто бы меня совсем нет, но все же не забывайте, что сейчас время не только деньги, но и жизнь.

Ну, слава богу, допетрил Орест, что кроме этой проклятой войны есть еще и что-то другое. Ну а теперь ты, Светка, в свою очередь догадайся, что мне так тошно сейчас, что еще немного и я сверну направо ... и прощайте все проблемы. Да нет, не сверну, не дождетесь, но действительно тошно.

- Вова, я понимаю, что так нельзя, уйти в себя и молчать. Этот Орест такой милый (Орест саркастически хмыкнул - вот тебе и "будто бы нет"), но тут же дело не в семейных вопросах. С семейными то проблемами мы с тобой всегда справлялись! Вот думаю, а есть ли смысл жить дальше? Ведь мы звереем, Вовочка, вместе с окружающим миром. Погружаемся в этот мрак инферно. Вот сейчас ты убил этого подлого человека, а до этого он убил Богдана, Светка всхлипнула. Я быстро зыркнул на нее и сжал рукой ее круглое колено, но кажется, стиснул немного не так и Светка гневно откинула мою руку.

- Ну вот. Ты неисправим. А если честно, то я как будто увидела тебя заново. Ты мне казался всегда таким чувствительным, чересчур чувствительным. А теперь ты ударился в другую крайность. Вова - ты бревно. По-видимому, в каждом мужчине дремлет зверь и в тебе тоже. Как давно я не видела простых: добрых людей - боязливых, нежных, как наши дочки. Как я по ним скучаю.

- Так мы к ним и едем, Света. И если ты будешь себя хорошо вести, то может быть и доедем. Только вот с тем, что наши детки боязливые я согласиться не могу. По-моему очень даже смелые девушки, особенно младшенькая. Мужчин меняет как перчатки. Кто у нее сейчас последний? Кажется какой-то дипломат?

- Володя, ты циник. Девочка ищет любви и не находит. У тебя чисто мужской подход.

- Ну а какой же у меня может быть? Среднего рода?

Светка от возмущения набрала воздух, чтобы достойно парировать, но тут Орест попросил остановиться и выключить двигатель. Поговорили, называется... Но что удивительно - тоска то пропала. Чем дольше я общаюсь с Орестом, тем больше убеждаюсь, что он сильный психолог, а все его "вуйки" да "тетки" просто маскировка. Загадочный тип, но без него мы пропадем.

"Тип" шепотом объяснил, что мы находимся на подъезде к Сколе и там за поворотом размещена вторая застава его скаутов. Всего в штате четыре человека: начальник заставы и трое караульных. Целую неделю их не меняют. На посту стоят только караульные, которые меняются каждые четыре часа. Сейчас два часа ночи и, значит, караульный стоит как раз половину своей смены - устал, спать хочет, бдительность потерял. То-то все это мне не нравится про бдительность. Заливает Орест, нас успокаивает. Эти скауты все еще играются в Украинскую повстанческую армию - палатки, костры, оружие, схроны, засады, засеки. Их обрабатывали с пяти лет в духе братства по оружию, взаимопомощи, уважения к воинской дисциплине. И чтобы такие молодцы, впитавшие буквально с молоком матери "национальную свидомисть", потеряли бдительность? Не похоже. Свежо предание, да верится с трудом.

Все эти соображения я выдал Оресту, но он только отмахивался: "Да что ты, вуйко, волнуешься. Все будет сделано как положено. Полезем тихо. Вернее я один подползу. Сниму часового как учили, по науке. Жалко хлопца,но это уже моя печаль и моя забота. Вы только не проворонте моего фонарика. Сидите в машине наготове. Я подбегаю – хоп, и мы проехали мимо этого долбаного поста. Понял, росийский шпион?"

Он уже шутил - этот малолетний дылда. А интересно, сколько Оресту лет - так как-то забыл у Богдана спросить. Но спросил я Ореста не сколько ему лет, а нельзя ли проехать тихо-мирно, без стрелянины и трупов. На этот невинный вопрос Орест с неожиданной злостью процедил: "Нет, нельзя. У нас железная дисциплина. С перевала должны были позвонить и предупредить. Тут родного отца, если прикажут, застрелят, а не то что.... Короче, сидите и ждите. Раньше нужно было думать как жить без кровопролития. А сейчас уже слишком поздно - мы уже теперь вроде волков-оборотней, пьем кровь как воду."

Он исчез в темноте глупой ночи, а мы остались вдвоем со Светкой и, как дети, взялись за руки. И, наверное, у обоих была одинаковая мысль - бросить все к чертовой бабушке - машину, Ореста, Сколе, карпатские горы - и полететь в сторону родного Хмельницкого на крыльях надежды мифического счастья. Светка повернулась ко мне и в голубоватом свете от приборной доски "Ауди" как всегда загадочно блеснули ее громадные глазищи, наша семейная гордость. "Ничего, Вовик, - прошептала она,- еще немного и мы выедем из этих гор. Орест, мне кажется, очень надежный человек».

Я не успел ответить. В ночной тишине автоматная очередь, казалось, прозвучала над самым ухом. Не успела она затихнуть в многократном отражении от склонов, как в вдогонку прогремела вторая ... и началось.

В горах ничего не понять - выстрелы бабахали со всех сторон, дробились на вершинах и снова падали на нас. Если бы я не знал, что стрелять могли только со стороны заставы, то решил бы, что нас окружает целый взвод автоматчиков. А может нас действительно обошли? А может, в Сколе подошло подкрепление? Мы со Светкой испугано крутили головами, напрасно напрягаясь что-либо увидеть в окружающей кромешной тьме. Впрочем, дорога слабо серела под тускло просвечивающимся сквозь редкие облака лунным диском. Вдруг на дороге, будто из черного омута вынырнула неясная фигура. Ладони на автомате мгновенно вспотели, и я судорожно передернул затвор. Все, хана, сейчас нас начнут мочить. "Свои, свои - донесся крик Ореста, - заводите машину. Быстро-о-о! "Из темноты появились еще два едва различимых: силуэта. Снова загрохотали очереди, будто свистящий порыв ветра пронесся над нами. Мы инстинктивно пригнулись, и я лихорадочно стал елозить правой ногой нащупывая педаль газа, одновременно поворачивая ключ зажигания. Великая сила - условный рефлекс - не успеешь подумать, а руки-ноги же сами начинают делать что надо. Орест обернулся и, не пригибаясь, стал поливать из автомата, пока темные фигурки не исчезли. Лотом он какими-то странными прыжками, ну точно кенгуру, помчался к нам. Светка тоже сообразила, что делать и мгновенно юркнула на заднее сиденье. Чуть не выламывая дверцу, ввалился Орест, и кресло заскрипело под его двухметровой тушей. Резко завоняло потом и еще чем-то кислым и острым, похожим на запах вокзального туалета.

- Вперед, вперед! - орал Орест и, выхватив у меня автомат, стал садить короткими очередями куда-то по дороге, в ночную тьму. - Вперед, пока они не опомнились! Если сейчас не проскочим - то уже никогда!" Машина уже разогналась, за мгновение набрав скорость, когда в свете фар, будто из-под земли возникла фигура в белой окровавленной рубашке и тут же отпрыгнула в сторону. А навстречу уже неслась бурая кирпичная стена.

- Левее, левее закручивай, - вопил Орест и мы, чудом не врезавшись в стенку, вписались в поворот дороги. Машина с визгом присела на левые колеса. Ну, все - сейчас опрокинемся, - успел подумать я, а руки уже крутили баранку вправо, отворачивая от летящего навстречу дорожного столба. Хрясь! Боком мы все-таки достали этот столб и машина, отскочив от него, уже мчалась прямо на толстое бревно шлагбаума. Я на секунду закрыл глаза, но к счастью высокий бампер "Ауди" принял удар деревяшки на себя. Хрясь! Хрясь! Машина как снаряд промчалась сквозь обломки шлагбаума, впереди на нас снова летел высокий деревянный забор. И опять я лихорадочно закрутил колесо баранки влево, с трудом вписываясь в очередной поворот. Впереди в свете от мощных фар далеко просматривалась широкая и прямая центральная улица Сколе. "Потише, потише, - неожиданно спокойно сказал Орест, - и закрой рот, пожалуйста. Чего это ты Светлану пугаешь." Тут только я понял, что все это время непроизвольно орал что-то типа "А-а-а!»и, резко сбавив скорость, оглянулся назад.

- Светка смотрела на меня безумными глазами: " Володя! Володечка. Осторожнее. Больше так не надо ездить, родненький". Орест нервно захохотал и удобнее откинулся на сиденье: "Суперово! Какой русский не любит быстрой езды... украинец тоже. Теперь до самого Стрия дорога свободна от наших придурков. Осточертели они мне, со своими военными операциями. Да и еще вуйка убили, шуты хреновы. Извините пани Светлана за мои выражения. - Как говорят медики: "Какой стол - такой и стул." Это точно, подумал я, в таких условиях знаменитый поручик Ржевский отдыхает.

- Ну а что будем делать сейчас? И почему ты вот так "тихо" снял часового? Не смог справиться?

- Ну не вишло тише, извините пан Владимир. Сам научил на свою голову хлопцев караульной службе. А тут еще чрезвычайное положение объявили по случаю нашого побега. Вот они и услышали меня раньше, чем я дополз. Начали стрелять. Пришлось мне отстреливаться. Одного я, наверное, зацепил, а про остальное вы и сами видели. Я так удирал, что едва сапоги не потерял. Очень уж не хотел я своих хлопцев резать и сейчас даже рад, что не пришлось. Когда приходится отстреливаться и в бою убивать - то это же совсем не то, что кончать сонного и беспомощного человека. Я же не палач и не убийца, и в дальнейшем не собираюсь никого убивать. Поэтому пани и панове решил я покинуть Украину. Может это и неправильно, но ведь это моя жизнь. Собственно я еще молодой, чтобы так нелепо ее отдавать в чужие руки. Вот если бы я не видел и не слышал, а был бы таким слепым и глухим бовдуром как тот скаут и, то может и был бы более патриотичным. И пусть меня осуждают те, кто не росстреливал пьяных водителей камьйонов, не резал бандюков - наркодилеров и не забивал на смерть дурных мародеров. Очень уж наша национальная идея начала пахнуть кровью. Хай ему грец! Мы же не гайдамаки, чтобы убивать своих сынов за другую веру!"

Мы со Светкой молчали. Пусть человек выговорится. Видно много накипело. Не может же нормальный и честный человек так долго жить в нечеловеческих условиях и оставаться нормальным. Он или становится моральным уродом-сверхчеловеком, или оскатинивается, постепенно превращаясь в тупое животное (жрать, пить и морду бить), или зарывается в эгоистичную скорлупу (моя хата с краю, я ничего не знаю), или бежит от всего этого, или начинает борьбу с подонками за свою идею. Но в последнем случае в ходе борьбы за "социальную справедливость" он превращается или в сверхчеловека или в животное. Короче - у попа была собака... Орест решил дезерти¬ровать. Мы со Светкой тоже решили дезертировать. Не нам его осуждать.

Бывший командир пластунов наконец-то замолчал и теперь понуро вглядывался в дорогу, разрываемую мощными фарами нашей "Ауди". Молчание прервала Света: "В конце концов, мальчики, не надо все-таки так все мазать черной краской. Ведь есть еще и обычные, очень, очень тривиальные человеческие ценности: муж, жена, дети, отец, мать – семья одним словом. Ну не получилась у нас национальная идея - не вышло.

Но вы же остались, дорогие мои мужчины. Орест, ты мне тоже стал родным. Как будто не день-ночь прошли, а целая вечность с тех пор как мы встретились. Ведь не все потеряно пока мы живы. Может быть, доберемся даже до Хмельницкого, а там отец, мама... В общем, не надо забывать, что существуют вечные человеческие ценности. Любовь же осталась. Любовь мужчины и женщины. Матери и сына. Что вы все

- Родина, Родина. Родина - уродина. А для меня Родина там, где Владимир мой супруг, где мои деточки. Это моя Отчизна. Не зря же по-украински семья переводится как "родына". Вот об этом и думайте. Представьте, что то, что вокруг нас - это просто дурной сон.

Сон пройдет и настанет ясное солнечное утро: зеленая травка перед родным домом, улыбающиеся красивые лица. Орест представь, что навстречу тебе бежит красивая дивчина с любовью в голубых бездонных глазах. Или тебе больше нравятся карие очи, очи дивочи? У тебя девушка есть?

- Есть у меня девушка,- буркнул Орест,- и очи у нее на самом деле голубые, небесные. Ви угадали, пани Светлана. Но далеко она, ох далеко. Как все это ноачалось, поехала вся ее семья аж до самого Кракова. Теперь и я хочу к ней перебраться.

Он после слов Светланы буквально на глазах успокоился и как-то обмяк. Видимо давненько Орест не слышал таких чисто женских резонов смысла жизни, а теперь отдыхал от своих сугубо мужских и жестких планов. Нет, не из ребра сотворил Господь женщину, а из более сложных материалов. Были среди этих стройматериалов, конечно, и печенка, и сердце, и желудок, но также и еще чего-то непонятное и таинственное. То, что мы называем душой. Жаль, что матриархат давно канул в лету. Может быть, поэтому и так много бед на нашей планете. Нам бы сейчас сюда могучую, широкобедрую и грудастую женщину-повелительницу, которая бы запретила мужикам даже в мыслях вспоминать о войне. Были бы сейчас семьи с десятками веселых и здоровых детишек и вечно беременными бабами, а мужики бы охотились на мамонтов, а не на друг друга. Жаль, что мамонты уже давно вымерли. Остались одни танки.

- А теперь опускаемся на землю. - продолжал Орест - Сейчас мы подъезжаем к Стрию. Тут у меня шурин, очень влиятельная персона, заместитель мэра, да и без него меня и моих стариков в Стрию все отлично знают. Так что у первой заставы тормозите, ничего не говорите и все будет хорошо..

- Так как в Сколе? - с неуместной иронией спросил я и чуть было сам себе не закрыл рот. - Зачем сейчас умничать, не время. Но к счастью Орест на мою шпильку среагировал спокойно.

- Очень надеюсь, що все будет по другому. Должно быть по другому. Проведем маленький эксперимент, пани Світлана? Вы же, кажется, не так давно говорили про существовании таких обычных человеческих ценностей. Вот сейчас это и проверим.

 

5. Стрий.

А впереди уже показалась развилка дороги Дулибы-Стрий и знакомый полосатый шлагбаум. Не смотря на глубокую ночь, час Быка, около шлагбаума торчало два силуэта, освещаемые бликами небольшого костерка. Эх, если бы они раньше были такими бдительными как сейчас, а то просрали Украину, а теперь после драки кулаками машут.

По сигналу Ореста я не доезжая сотни метров до заставы, резко остановился и заглушил мотор. Орест медленно вышел из машины и с поднятыми руками пошел вперед. А автомат, между прочим, таки взял, и он болтался у него на груди. Я свой тоже на всякий случай переложил на переднее сиденье - шовгур - шовгуром, а береженого бог бережет. Но на этот раз все пошло без эксцессов, хотя и довольно медленно. Наконец-то неспешно вернулся Орест вдвоем с невысоким пареньком в камуфляжной форме и каске. Парень тихо и вежливо поздоровался. Орест тоже негромко приказал мне сесть назад и сам сел за руль, а паренек пристроился рядом. Водитель из Ореста, как оказалось, был неважным, и машина завелась только с третьей попытки. Но все-таки она завелась и мы очень медленно поехали среди спящих темных домов Стрия. Почти на каждом пере¬крестке мы останавливались и к нам подходили хлопцы с автоматами, коротко приветствовали Ореста с провожатым, равнодушно поглядывали на нас со Светкой и машина снова спокойно катила вперед. Наконец мы завернули в маленький заасфальтированный дворик между двухэтажными домами и наша многострадальная "Ауди" облегченно фыркнув заглохла. Наш провожатый вежливо попрощался пожелав нам спокойной ночи и вскоре шум от его подкованных армейских полуботинок заглох на уличной брусчатке. Орест сладко потянулся и сонно попросив нас немного подождать исчез в темном подъезде. Его "немного" вылилось в тридцать-сорок минут. Во всяком случае, я чуть было не заснул со Светкиной головой мирно сопящей у меня на плече, когда он вернулся и знаками показал выходить из машины. Не смотря на его явное нетерпение, мы со Светкой провозились еще не меньше десяти минут, собирая наши немудреные пожитки. Наконец Орест, подхватив оба наших спальных мешка, повел нас в дом. Мы поднялись на второй этаж. Я чуть было не упал, споткнувшись о высокий порог. Уф! Мы наконец-то оказались одни в большой комнате, освещаемой двумя свечками. В комнате доминировало широкое и высокое окно, занимающее почти всю стену, но, главное, посередине стояла широкая низкая кровать! Орест вывел меня в длинный коридор и показал удобства. Туалет был шикарный, весь в мраморе и бронзе, с высоченным потолком. С его мраморно-белым великолепием резко диссонировало простое цинковое ведро с водой стоящее рядом с унитазом. Игриво улыбаясь Орест продемонстрировал мне систему слива и пожелав хорошо выспаться, удалился куда-то по необъятному коридору покрытому густым ковролином.

В итоге, после трех суток бродячей жизни, мы оказались в нормаль¬ной теплой квартире. Правда слегка пахло сыростью и плесенью, но это же такие пустяки на которые не стоит обращать внимание. Я отбросил тяжелое одеяло в темно-синей наволочке и с восторгом увидел простыни и подушки того же цвета. С виду все было чистое, хотя и слегка влажное на ощупь". Как в лучших домах Парижа и Европы" - вспомнил я глупую расхожую фразу из далекой прошлой жизни. Мы со Светкой радостно переглянулись и уже через две минуты лежали в постели, с удовольствием стянув с себя потную и грязную верхнюю одежду, я по знакомым движениям догадался, что Светка под одеялом сняла даже трусики, и тут же по привычке полез к ней под рубашку. Но не тут то было. Моя подруга, заявив, что сейчас "это" совсем некстати, и она смертельно устала, повернулась ко мне своими острыми коленками. Настаивать не было никаких сил, и я даже с некоторым облегчением, что не надо ничего доказывать, убрал руки. Еще какое-то время я смотрел на уже сереющее в предрассветном сум¬раке окно, проваливаясь в тяжелый беспокойный сон. Перед глазами кружилась серая дорога, зеленые смереки на голубом небе какие-то хищные рожи мелькали перед капотом машины, которая летела вниз по очень крутой и узкой дороге. Я испуганно просыпался, с облегчением вспоминал, где я нахожусь, и снова падал в этот тягостный кошмар.

Жарко то как. Я вспотел под толстым верблюжьим одеялом, высунул ноги и проснулся. В глазах замигали горячие желтые пятна, и я снова их зажмурил, подсматривая сквозь прикрытые веки на ослепи¬тельные солнечные зайчики на белом высоком потолке. Где я? В больнице, что ли? Который час? На работу, наверное, опоздал. Что-то горячее я гладенькое прижималось к моему левому бедру. Я осторожно скосил глаза и, наконец - то окончательно проснулся, пришел в себя. Света! Под моим взглядом она зашевелилась, открыла глаза, снова закрыла и как мартовская кошка, сладко потянувшись, повернулась ко мне. Мы встретились взглядами и одновременно улыбнулись. Светкина рука ласково коснулась моей груди, а ее круглые коленки опустились вниз по моему животу.

- Осторожнее, раздавишь самое ценное. Что тогда будем делать, - привычно пошутил я, а рука уже сама по себе полезла к кругленькой и гладенькой попке, постепенно захватывая ее все сильней. Светка смотрела на меня своими сияющими голубыми блюдцами глаз и только улыбалась. Тогда я уже решительнее задрал ее рубашку к горлу и стал обцеловывать аккуратные дыньки Светкиных - чуть обвисших грудей - нашу фамильную драгоценность, как мы подшучивали друг над другом. Иных то сокровищ у нас сроду не было. Под моими губами грудь напряглась и маленькие звездочки коричневых: сосков затвердели. Рука Светки тем временем проникла в мои трусы и плотно ухватила моего дружка. Я помог, ей освободить меня от трусов и, осторожно отводя коленку в сторону, прижался к Светке всем телом, и мы наконец-то слились друг с другом. Моя подруга прижималась ко мне изо всех сил, судорожно сцепив руки на моей пояснице, и мы еще некоторое время, после того как все кончилось, не выпускали друг друга из объятий. Наконец Светка, как змея, выползла из-под меня в сторону и натянула на себя одеяло. Потом снова с нежностью положила свою голову на мое плечо, слегка касаясь своими горячими сухими губами шеи.

- Фу, Володя, от тебя потом воняет, как от козла.

- Ну вот, теперь я уже не нужен, теперь я козел.

- Козлик ты мой любимый, котик. Но помыться все равно не помешает. И мне, кстати, тоже. Тут хоть вода то есть где-нибудь?

Воду мы нашли самостоятельно в конце коридора в эмалированном большущем ведре и использовали ее без всякого ложного стыда абсолютно всю. Вода была холоднющая–прехолоднющая, но чистая как слеза ребенка. После обливаний и обтираний в не менее холодной облупленной ванне мы устроили себе небольшой солярий, устроившись рядышком на кровати под, лучами ласкового солнышка бьющего в наше окно. Балдеж был полный. Тихо. Только воробышки где-то рядом чирикают. Солнце припекает - душа отдыхает. Но нашу нирвану быстро нарушил злой демон - Орест. Он зашел так стремительно, что я не совсем вовремя успел выдернуть руку из-под Светкиного задка, а она убрать ногу с моего живота. Так что мы были полностью разоблачены не только как потенциальные московские шпионы, но и как нахальные любовники. Как говаривали древние греки! «Так горячо любить друг друга могут только чужой муж и чужая жена". Но Орест был настроен на более практичную волну очень далекую от любовной лирики.

- Собирайтесь уважаемые. Видел, что вы уже помылись, разлили всю воду которую отец натаскал из колодца. Благодарю вас, что не постеснялись. Хотя существует старинная поговорка: «Ведите себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях.» А теперь перекусим, а потом отправимся в дорогу.

Но предупреждаю: если вам налево - то мне направо. Нет, Орест явно находился в минорном настроении. Видимо были на то веские причины, но... Мы молча собрали наши пожитки и с помощью Ореста вытащили все на дворик. Там уже около подъезда сиротливо лежала наша видавшая виды раскладушка, валялся походный примус, пара одеял и прочее барахло, которое мы на ночь оставили в багажнике "Ауди."А самой машины не было видно. Тю-тю машина. Что бы это значило? Я вопросительно посмотрел на Ореста. Напряженно улыбаясь тот коротенько объяснил ситуацию:

- Не пугайтесь. Нужно было срочно отправить стариков в Мостицу, на польськую границу. Ночью отцу стало плохо - у него рак. Возможно в Польше бате помогут мои тетки, папины сестры. А машины будут другие. Сейчас они подъедут. Только сначала позавтракаем чем Бог послал.

Кушали мы втроем в громадной, как баскетбольная площадка, гостиной с остатками старинной инкрустированной мебели из темно-красного дерева. На массивном, размером с площадку для настольного тенниса, столе, красовалось несколько знакомых по этикеткам банок с польским паштетом, большая разорванная пачка галетного печенья и две бутылки коньяка. Я с приятным удивлением заметил, что — коньяк армянский. "Арарат". Орест небрежно сковырнул пробку и не жалея разлили ароматную коричневую жидкость в пузатые хрустальные бокалы. Выпил сам, снова налил. Я тоже сначала чуть попробовал - коньяк был мягкий, чуть сладковатый с характерной горчинкой - похоже действительно армянский. Я подмигнул Светке, улыбнулся

Оресту и с наслаждением опустошил свою посудину. Приятное тепло согрело пустой желудок и сразу же ударило в голову". Откуда же такое богатство?- подумал я, Пей Светка, однова живем!". На Ореста коньяк тоже подействовал благотворно - он позволил себе чуть улыбнуться и прояснить обстановку:

- Старик у меня довольно известная личность. Ну вы тоже наверняка слышали про Кульчицкого Любомира, профессора, специалиста по специфичным мужским заболеваниям типа простатита... (Я истово закивал головой, хотя по правде говоря ничего про его отца к сожалению не слышал). Практиковал он, естественно, во Львове , заведовал клиничным урологичным отделением.

С началом событий вернулся в Стрий, на малую родину. Предлагали ему даже должность Министра охраны здоровья, но отец сразу разобрался, что в наших условиях это чисто «свадебный» пост. Нам теперь надо иметь Министра кладбищ и захоронений, или Министра главного знахаря - больных заговаривать – лекарств же никаких не имеем. Ореста снова понесло, и я попытался вернуть его к предмету разговора: "Так я не допетрил. При чем тут такой чудесный коньяк? "

- Причем, причем, - раздраженно процедил Орест, - Даже дебилу понятно, что у старика с таким специфичным медицинским направленим коньячные речки не переводились.

"Дебила" я запил еще одной чаркой этого прекрасного напитка. Жаль, что впрок не напьешься. К сожалению, с превышением определенной дозы самый лучший коньяк превращается в самый банальный алкоголь. Но все-таки я отважился опрокинуть еще два стопарика для поднятия тонуса. - Дорожные приключения остались позади. Голубело небо, чирикали воробьи и жужжали запоздалые осенние насекомые. Природа вместе со мной на мгновения как бы забыла про угрозы, войнушки и прочий житейский мусор. Напротив меня сидели красивые добрые люди – Светлана и Орест. Их лица сияли внутренним благородством, а каждое слово, произнесенное ими, было пронизано добродушием, незлым юмором и высоким интеллектом.

 

Во двор, урча, вползло два ворона, два черных танка, два чудовища сияющие черными лакированными боками. Они пофыркали блестящими стальными ноздрями и тихо застыли перед подъездом превратившись в пару джипов в пару джипов "Гранд Круизор" похожих как близнецы друг на друга. В гостиную вошли два высоких худых паренька лет двадцати в одинаковых черных кожаных куртках. Или это у меня уже в глазах двоится? Один из вошедших уселся за стол напротив бесцеремонно вылупив на нас свои ярко-голубые зеньки. Ни здрасьте тебе, ни прощай. Молодой хам. А второй так и остался стоять на пороге пока Орест неуклюже вылезал из-за стола. Лотом они вышли в коридор и минут десять тихо разговаривали. Вернулись и молча сели за стол. Орест наполнил стопки остатками коньяка и мрачно опрокинул свою. Ни чего не осталось от его недавнего оживления. Лицо Ореста выражало только скуку. "Все выходим. Двери закриваються, следующая станция «ничто»,- непонятно к кому обратился Орест и первым вышел из комнаты. Молодчики в куртках также лихо опрокинули свои рюмки и торопливо выскочили за ним, переглянувшись со Светкой мы поплелись вслед галычанам. По пути я умудрился сунуть в карман бутылку коньяка, а Светка глядя на меня прихватила пару консервов с польским паштетом - помирать так с музыкой.

Впрочем никто никого хоронить не собирался. Когда мы с опаской вышли во двор кожаные мальчики уже лихо кидали в один из черных воронов наши походные пожитки. Котелки жалобно зазвенели под брошенной сверху несчастной раскладушкой, которая в свою очередь была придавлена нашими спальниками, и на которые так же с размаху полетел солдатский вещмешок с выпирающими из-под завязок консервами. Последним был задвинут большой картонный ящик, в котором гордыми рядами торчали горлышки армянского коньяка. Я со стыдом нащупал в кармане прихваченную бутылку. Впрочем, запас карман не рвет.

- Ну, вот так, - захлопнув багажник, Орест подошел к нам со Светкой, - прощайте уважаемые пани и пан. Извините, что как то не совсем складно вышло. Сначала я думал вас провести до восточного кардона, но видимо не судьба. Этот монстр в вашем распоряжении. Держите, пан Владимир, пропуск. Это на случай встречи с более-менее нормальными людьми. Но вы же видите, что таких осталось совсем немного. Мы, наверное, - последние могикане. А больше я ничем не могу помочь. Да, и если по правде, то мне сейчас не до вас. Это больше из уважения к нему я за вас беспокоюсь. Я имею в виду вуйка Богдана. Как там: "Пепел Клааса стучит в мое сердце". И еще, последний совет - держитесь подальше от Тернополя. Эти тернопольские гайдамаки такие тварюки, что вы даже представить не можете.

И все-таки Орест до конца не смог удержаться в роли мужественного воина. Возможно, лишняя порция коньяка, бессонная ночь и мысли о родителях подействовали на него так, но вдруг он странно скривился, порывисто обнял меня, неуклюже ткнулся в щеку Светы, и, безнадежно махнув рукой, резко оборвал наше прощание. Еще минута, и громко взревев мотором, джип с Орестом и ребятами исчез в арке ворот дворика. Мы со Светкой снова остались вдвоем, растерянно вытаращась на исчезающее в воздухе облачко выхлопных газов. Света горестно вздохнула за нас обоих и мы, не сговариваясь, полезли в машину. Моя поэтичная подруга пророчески продекламировала: «И снова в бой! Покой нам только снится. Сквозь кровь и пыль несется вскачь степная кобылица и мнет ковыль». Хоть и нехорошо так говорить про любимую женщину, но все-таки я не удержался и заметил, что лучше бы она не каркала, чтобы не накликать беды. Света слегка обиделась, но на удивление ничего не ответила. Ключ торчал в замке зажигания, и машина завелась в пол-оборота. Как сказал Гагарин: «Поехали!»

 

5.Дорога в никуда.

Несмотря на пророчества Светы и опасения Ореста, из Стрия мы выбрались абсолютно спокойно. На выезде из города, сразу за мостом, хлопец в бендеровке лениво посмотрел на пропуск Ореста, высунутый из окошка, и также лениво махнул рукой, чтобы мы проезжали. От радости, что все так просто закончилось, я чуть было не пропустил поворот на Жидачев, но в последнюю минуту затормозил и капитально заехав на левую сторону дороги, там где когда-то торчала вышка ГАИ, резко свернул направо. Машина, взвизгнув новенькими тормозами, послушно сошла со львовской трассы в направлении на Тернополь. Эту дорогу я хорошо знал еще в «довоенные годы», когда частенько навещал на свем «жигуленке» своих родителей в Хмельницком. По сравнению с прежней дорогой, тоже далекой от европейских стандартов, нынешняя стала во сто крат хуже, как небо кремля. Про такую дорогу говорят «японская» - то яма, то канава. Так что двигались мы со скоростью телеги, и даже идеальные амортизаторы мощного джипа не могли компенсировать убойную поверхность дороги. А так хотелось поскорее вырваться из этих мест на просторы бывшего «Советского Подолья». Хотя от родной Хмельнитчины нас еще отделяла загадочная Гайдамацькая Тернопольськая Cечь. Что это такое и с чем ее едят? Во всяком случае, Орест про них отзывался весьма неодобрительно: «В принципе, эта дикарская республика – очень закрытая система. Что-то я не слышал, чтобы они стремились развивать с нами какие-нибудь малейшие контакты. Я уже не говорю про дружеские отношения». В Закарпатье до нас доходили какие-то смутные слухи про этих современных гайдамаков. Будто бы там даже вспомнили о средневековой казни на колу. Что там «хлопцы подурели на козацких саблях и шальварах». По большому счету, ничего плохого в саблях и шароварах я не нахожу. Пусть себе люди ходят в чем угодно или даже вообще без ничего. Вот нудисты, например, не любят одеваться – так кому это мешает? Ведите себе здоровый образ жизни, закаляйтесь, занимайтесь старинными единоборствами, играйтесь в старинные козацкие или даже языческие турниры, обвешивайтесь с головы до ног загадочными медалями и орденами. Кого это волнует? Меня, правда, всегда интересовало – откуда у козацких атаманов столько странных наград, ленточек, аксельбантов, звездочек на погонах и прочей мишуры. Впрочем, я понимаю, что это не совсем здоровое любопытство – хотят люди выделяться хоть чем-нибудь и пусть себе, лишь бы не во вред окружающим. Вот как позитивный момент я воспринимаю козацкие скачки на конях, джигитовку: красиво, эстетично, полезно для здоровья молодых ребят. Конечно, лучше заниматься верховой ездой на свежем воздухе, чем надираться пивом в прокуренном баре.

Что значит мощная машина! Пока я занимался внутренним анализом исторических аспектов влияния оселедцев и шароваров на несформировавшуюся психику молодого поколения, мы уже уверенно вкатили на мост через Днестр и загрохотали по ступенчатым горбатым бетонным плитам с зияющими дырками ржавой арматуры.

- Володя,- испугано вскрикнула Светлана, - ты чего не останавливаешься!? Пост!

Действительно, я задумался о прошлом и забыл о настоящем. Сзади, выразительно махая поднятым автоматом, что-то неразборчивое орал молодой парень. А как же! Стратегический обьект – ржавый полуразвалив¬шийся мост через водную преграду. Я приоткрыл окошко и помахал белым листочком орестовой «перепустки». Парень обалдело покрутил головой, очевидно высматривая запропастившихся где-то товарищей, и остановился – наверное, подумал, что на таком солидном джипе, да еще и так нагло едет большое цебэ и «лучше и не трогать». Правильно подумал. Главное кредо постового – поменьше инициативы, подальше от начальства, поближе к кухне. Ну а если бы сдуру начал бы стрелять!? Светке тоже в голову пришла такая мыслишка: «Вова! Зачем такое лихачество? Он же мог запросто нас застрелить. И еще бы благодарность от начальства получил».

- Не бойся, подруга, прорвемся. Наглость – второе счастье. А вдруг бы ему наша перепустка не понравилась? А наша машина, наоборот, понравилась бы? Ты же видишь, какое сейчас непредсказуемое время. Надо себя держать нагло, по-хамски, по-начальнически. Хамов у нас всегда боялись, а робких запрягали. Ты лучше посмотри на эти развалины. Похоже, что работала специальная взрывная команда.

Мы проезжали мимо некогда знаменитого жидачевского бумажного комбината. Картина была как после ядерного взрыва: лежащие поперек дороги остатки железной трубы, груды кирпича, куски бетона, стоящие на попа погнутые рельсы, море битого стекла. Как бы всем этим искореженным железом не порвать скаты. А ведь всего лет пять назад мы с приятелем отоваривались здесь пачками серой бумаги для печатных машинок и рулонами газетной бумаги для нашей районной типографии. Был такой период в моей бурной и неуспешной предприни¬мательской деятельности. Вот вместо этой большущей кучи кирпича со стеклом раньше стояло респектабельное трехэтажное административное здание с отделом снабжения, сбыта, бухгалтерией и прочими многочис¬ленными службами. А тут, где сейчас торчат погнутые неведомой чудовищной силой железные балки, располагалась проходная с вертушкой, бдительными охранниками и кабинетом заместителя начальника отдела кадров – красивой серьезной девушкой с пышной копной каштановых волос.

Ну, вот Жидачев позади. Справа промелькнули красные цистерны бывшей заправки. Дорога стала как-будто чуть получше, и на спидометре вылезло «аж» 60 км в час. Так мы к вечеру и в Хмельницком будем. Как там мама? Это же, сколько времени мы не общались? Ну, дома я был где-то два года назад, а звонил в последний раз на майские праздники. Значит, уже будет четыре месяца, как я ничего не знаю. А ведь где-то в большом цивилизованном мире достаточно ткнуть в одну маленькую кнопочку мобильного телефона и родная мамочка откликнется немедленно – хотя бы она была бы на Северном полюсе. Хотя, конечно, для связи с полюсом нужна более надежная связь чем «юэмси» или «киевстар», но ведь моя мама живет значительно ближе – до ее домика отсюда осталось всего-то каких-то 250 километров. Интересно, где сейчас эти мобильные компании? Впрочем, где бы им быть, как не за границей, которая «нам поможет». Чистенькие и сытенькие европейцы отгородились от нас, прокаженных, и ждут, чтобы мы сами от себя очистили территорию в шестьсот тысяч квадратных километров. Вот тогда они придут на знаменитые украинские черноземы, богатые криворожские руды, аппетитные ильменитовые песочки, житомирские красные граниты и ровенские искрящиеся лабрадориты. А мы в лучшем случае будем махать кирками и кувалдами в карьерах, а в худшем – обогащать бывшие родные поля фосфатными удобрениями от своих разлагающихся скелетов. Уф! Мрачноватая картинка получается. А вокруг такая красота. Позади остались надоевшие Карпаты, и дорога петляет между прудами, озерами и болотцами, плавно поднимается на холмы и скатывается в пустые села. А действительно, где же людишки? Ни шума тракторов на полях, ни комбайнов. Никого нет. Даже коров. Как там у классика: «Только не сжата полоска одна. Грустную думу наводит она». Да тут речь не об одной полоске, а про целые поля желтеющей и осыпающейся пшеницы. Ау, люди! Где вы? И тут , будто бы меня услышали. Сзади, со стороны Жидачева, который мы только что проехали, раздался подозрительный шум. Мы со Светкой только успели переглянуться, как из-за поворота показалась первая машина. Это называется расслабились и потеряли бдительность. Мне бы не о вечном думать, а о текущем положении. А Света где была? Наверное, тоже витала за облаками со своими мыслями. Так что прятаться было уже поздно.

- Может рвануть вперед, на Ходоров? Как, Светка? Прорвемся?

- Нет, Вовочка, остановят нас в Ходорове. Лучше езжай дальше не торопясь, будто бы мы свои и никого не боимся. Авось не тронут. Да и пропуск есть на всякий крайний случай.

Говорят, послушай женщину и сделай наоборот, но мы сделали, как сказала Светлана. Я даже чуть замедлил движение, чтобы они не подумали, что мы убегаем. А в зеркале заднего вида показывались все новые и новые машины. Ого, целая колонна! «Четырнадцать грузовиков и один джип» - прошептала побледневшая Светка. А мы ползли все дальше по дороге на Голгофу, которая становилась все ближе и реальнее.

Перед самым Ходоровым колонна нас наконец-то догнала и из джипа каким-то противным резким кваканьем просигналили. Все ясно – пора останавливаться. Ну вот, кажется, начинается новое приключение на наши бедные головы.

- Виходите, панове,- повелительным громким голосом скомандовали из джипа, - Руки за голову. Оружие оставьте в машине.

Тут только я вспомнил об автомате на заднем сиденье, который на беду остался как символ «сколевского прорыва». А чтоб оно! Надо было раньше как-то незаметно выкинуть.Теперь надо объяснять, откуда он взялся. А мы откуда взялись! Ничего же не подготовлено, никакой подходящей легенды. А еще претендуем на роль «москальских шпионов». Придется импровизировать на ходу.

Но я не того боялся. Никто нас ни о чем не спрашивал. Пропуск тоже не произвел видимого впечатления. У нас его забрал командир из джипа – пузатый громадный дядька с нелепыми длинными усами на широкой поросячьей морде. Нашу машину довольно небрежно обыскали. В результате мой автомат и ящики с коньяком перекочевали в багажник командирской машины, а вместо них на заднее сиденье сели два дюжих хлопца, я снова оказался за рулем, а Света рядом. Колонна покатила дальше, и наше место оказалось между джипом и первым грузовиком. Тут уж никуда не сбежишь. Куда же мы все следуем? На Светины вопросы один из хлопцев с ухмылкой ответил, что «там побачите» и на этом наше общение с ними заглохло, так и не начавшись.

Ходоров мы проехали, что называется, на рысях. Прогрохотали под колесами ржавые рельсы знакомого переезда и остались позади... навсегда. Откуда -то нагнало черных грозовых облаков и все вокруг потемнело, скрутилось в локальную чорную «жопу» командирского джипа, который несмотря ни на какие ямы и выбоины ничуть не сбавлял скорость. Упала первая капля, вторая и .... начался всемирный потоп. Дворники не успевали разгребать воду, видимость сократилась до двух-трех метров и я еле успел затормозить, чтобы не врезаться в переднюю машину. Так мы и стояли посредине дороги почти слепившись с передним джипом и задним грузовиком бамперами. Сзади тихо переговаривались хлопцы:

- А я ей и говорю: «Оксана, ты хотя бы меня не позорила, а то ведешь себя, как будто пьяный москаль. Опомнись, дивчина». А она: «Так где же тут пристойная публика! Вы все тут быдло и я такая же.

- Ну, после этого, я бы ей в морду...

- А ты думаешь, что я сделал? А она вибежала на двор и хохочет как сумашедшая. Ну что ты тут будешь делать?!

- Так плачет или хохочет?

- Да черт его знает. Не разберешь.

- Ну а ты?

Я покосился на Светку, включил радио и стал машинально крутить тумблер настройки. И вдруг после неразборчивых всхлипов какой-то иностранной певички услышал рідну українську мову. Рука сама собой остановилась, и я автоматически настроился на волну: « Прения круглого стола закончилась достаточно удачно. Виктор Андреевич выразил надежду, что наконец-то стороны достигнут согласия, и парламент начнет работать в полном составе. Он подчеркнул, что последние виборы не следует считать окончательными выборами. Волеизлияние народа на них было исковеркано и сфальцифицировано. В заключение круглого стола премьер Юлия Владимировна сделала ударение на необходимости срочно покончить со всеми круглыми столами и универсалами, а немедленно найти деньги на обновление саркофага Чернобильской AЕC и на ремонт центральной насосной стантции. Ее поддержали сотни киевлян, которые собрались на Европейской площади с лозунгами: «Тимошенко – наша последняя надежда!», «Ющенко – геть!». В то же время на Майдане Незалежности около тисячи сторонников президента слушали вице-президента Балогу, который....»

- Прикрой немедленно эту дурню, на х..й,- заорал хлопец сзади,- раздавлю сейчас этот твой матюгальник вместе с твоей макитрой, блядь!

Я мгновенно выключил приемник и парень победоносно засопев быстро успокоился.

Тут ливень как по команде прекратился, и передняя машина тут же рванула вперед, вильнув задом на покрытыми скользкой глинистой коркой остатками дороги. Тут уж было не до выяснения отношений – я еле успевал крутить рулем, отворачивая то от одной бровки дороги, то от другой. Несмотря на мощные широченные колеса и солидный вес, машину заносило на каждом повороте. Но появившееся солнце быстро высушило грязь, и в Рогатин мы въехали почти по суху. Тут, в центре родного городка славной Роксоланы, мы наконец-то остановились. Из всех грузовиков без команды начали выпрыгивать молодые ребята в желто-зеленом камуфляже, обвешанные оружием, вещмешками, котелками и саперными лопатками. Затем они быстро построились в две шеренги рядом с нами, и по их усталым и довольным физиономиям я окончательно понял, что мы приехали. Значит возможно и для нас конец пути. Сейчас начнут дрымбать. Но к удивлению, на нас со Светкой никто внимания не обращал, и я уже начал оглядываться – не пора ли искать дорогу самостоятельно и желательно подальше отсюда. Увы, про нас, к сожалению, не забыли. Один из командиров передового джипа буркнул что-то нашим охранникам и хлопцы, молча и грубо, показали нам куда идти, вернее толкнули в этом направлении. Я приготовился к самому худшему, но Свете это не показывал, стараясь улыбаться. Шли мы совсем недолго, до соседнего трехэтажного дома. Там нас впихнули в темный, не смотря на солнечный день, подъезд. Громыхнула железом дверь и тут же за нами захлопнулась. Мы очутились в длинном полутемном коридоре. Я на всякий случай подергал ручку двери, услышал из подъезда ленивые матюки и быстро отвел Светку подальше по коридору – еще выстрелят через дверь ненароком. Вот теперь уже картина более-менее вырисовывалась – мы под арестом в отстойнике для подозрительных лиц. А может они уже знают про наши «подвиги» на перевале и в Сколе? Дверь неожиданно снова распахнулась, и прямо в нас полетели наши многострадальные спальники и мешок с консервами.

- Отдыхайте, пани и панове,- ухмылялся из проема дверей широко¬плечий верзила в кожаном пиджаке, - до утра напишите нам все подробно: задание, связных, пароли, куда подевался Орест Мищенко – все-все. Не советую что-нибудь забыть – у нас имеются хорошие лекарства от склероза.

Удовлетворенный видом наших вытянувшихся физиономий, парень захохотал и с силой грюкнул дверями.

- Осторожно, двери закрываются, следующая станция – ничто...- выдохнула Светка и тихонечко всхлипнула, как маленький ребенок, которому показали красивую игрушку и тут же спрятали. Только нашкодившими детками были мы со Светкой, а игрушку у нас собираются отбирать под интересным названием «жизнь». Что-то я никак не соберусь что-либо сказать. Пошутить, что ли? Так ничего смешного не приходит в голову. «Неужели это конец?» - подумал Штирлиц, нащупывая что-то мягкое у себя в кармане». Вот и анедкот припомнился весьма кстати. Но обнародовать вслух я его не успел. Из комнаты в конце коридора донеслись странные звуки похожие на кашель. В два прыжка я подскочил к двери, откуда они раздались, всем туловищем налег на нее и с размаху влетел в неожиданно легко разлетевшиеся хлипкие створки. Комната была ярко освещена закатным солнцем, и мой взгляд сразу же остановился на широкой кровати занимавшей ее большую часть. Кровать была деревянная, видимо еще из советских времен, и на ней возлежал субъект мужского пола – дородный, пожилой, в неправдо¬подобно чистых черных брюках и коричневой рубашке с желтыми запонками. Мужчина именно «возлежал» - гордо и могуче, точно посередине широкого массивного ложа. Мы со Светкой остолбенело уставились на это «явление Христа народу». А «явление» величественно приподняло мощную кирпичеобразную голову без малейших признаков волос на блестящем розовом черепе и неожиданным для такого крупного тела фальцетом спокойно сказало: «Милости просим, дорогие товарищи, в мою так сказать приемную. Садитесь. Будьте как дома». Мы со Светкой послушно бухнулись на стоящие у стенки два пошарпаных кресла, и хозяин кровати начал неторопливо вводить нас в курс дела.

Степан Андреевич /«Во всяком случае, вы можете называть меня так»/ являлся представителем Днепропетровской социалистической республики и направлялся «соответственно» в Русинскую Закарпатскую Республику с целью переговоров об открытии там консульства. Но с поездкой сложилось совсем не так, как планировалось. Из делегации в пятнадцать человек на четырех автомобилях до Рогатина добрался один Степан Андреевич. Сначала их задержали в Киеве и неделю возили из Рады национальной обороны в Службу безопасности, из Службы безопасности в Управление внутренних дел, потом в Комитет национального спасения, Секретариат Президента, Министерство внутренних дел, Прокуратуру, потом снова в Службу безопасности. В результате этих перемещений делегация сократилась до пяти человек: троих арестовали по делу о сепаратизме / «вспомнили мудаки, после того как всю страну про¬фукали»/, на двоих нашли дела в Интерполе, а пятеро вообще исчезли в неизвестном направлении / «я не спрашиваю, куда вы дели масло, я спрашиваю куда вы дели Сахарова»/. Оставшиеся делегаты вырвались из столицы, воспользовавшись спором между Верховным судом контролируе¬мым Тимошенко и Верховным судом контролируемым Президентом. Так что из Киева делегация выехала впятером на одной машине. Но доехали только до Хмельницкого. Там последнюю машину конфисковали «Народные силы самообороны селян Деражни, Шарок и Яблунивки» / «Еще и справку выдали, сволочи, о добровольных взносах на развитие сельского хозяйства Подолья»/, а пассажиров доставили на машине скорой помощи до Збруча, по которому сейчас проходит граница с Гайдамацкой Тернопольськой Сечью. Там их сразу же переправили в Тернополь и неделю мордовали в кутузке допросами. Степан Андреевич кряхтя, приподнялся и, закатав шикарную рубашку, показал на спине зажившие красноватые рубцы, это он счастливо отделался, так как двоих соратников сразу поставили к стенке – «жиды порхатые, продали неньку Украину москалям и американцам». Тут у гайдамаков вдруг начался всемирный запой по случаю мироточения иконы Божьей Матери, а оставшихся троих «москалей» по такому торжественному случаю плетьми выгнали за тернопольский пост гаи и посоветовали больше на глаза не попадаться. Тогда позавчерашней ночью, у костерка, неудавшиеся делегаты приняли решение разделиться. Глава делегации отправился договариваться о «пропускных пунктах» во Львов, другой днепропетровец полями побрел устанавливать связь с Каменец-Подольской советской республикой /на допросах они узнали, что существует такая «братская» держава/, а Степан Андреевич, как самый опытный, пытается-таки хотя бы в одиночку самостоятельно дойти до русинов. И он дойдет, не сомневайтесь, только надо немного передохнуть в более-менее цивилизованной обстановке. Поэтому он сам, добровольно, явился в комендатуру Рогатина и поведал про «свою миссию дипломата». У него теплилась крохотная надежда, что ему поверят и еще меньшая, что помогут пройти дальше, но, увы, ему никто не поверил. В любом случае необходимую передышку он получил и ночью пойдет дальше на запад, потому что узнал на собеседовании с местной службой безопасности, что завтра его отправят во Львов.

Мы со Светкой в свою очередь рассказали «деду» свою историю, в общих чертах, конечно. Не станешь же исповедоваться чужому дядьке в своих грехах. Впрочем, мы сразу друг другу понравились, и не закралось даже мысли, что такой солидный гражданин может быть под¬садной уткой. Дядя, конечно, скумекал, что наша эпопея не такая уж гладкая, но переспрашивать не стал. Я бы на его месте тоже в детали особо не вникал – меньше знаешь, дольше живешь.

Вот так, поведав друг другу свои запутанные приключения, мы наконец-то замолчали. Разговор как-то сам собой увял. Так сходят на нет беседы в поезде, когда сто грамм уже выпиты, самые интересные мысли высказаны, а дальше каждый уходит в свой индивидуальный мирок. Случайные попутчики раскладываются по своим полкам, открывают книжки и газеты или выходят покурить в тамбур, чтобы не продолжать быстро наскучившие беседы. Только в отличие от нас, пассажиры поезда могут свободно выйти на своих станциях и сказать «адье» опостылевшему купе. Мы же вынуждены торчать здесь, в минитюрьме, и ждать неизвестно чего. Деду хотя бы ничего особенного не грозит, а нам вот светят одни неприятности переходящие в трагедию. Единственная надежда, что никто не видел, что это я застрелил того долговязого придурка на перевале и также вряд ли кто-либо мог рассмотреть в прорывающейся через сколивский пост машине меня за рулем. Еще Орест говорил, что таки подстрелил одного караульного. Да что говорить – грехов хватает. И за меньшее сейчас к стенке ставят. А если начнут допрашивать с пристрастием? Будут пытать мою Светку! Нет, тут выход только один – смываться. ... И смываться любой ценой.

Видимо Светлану одолевали те же мысли. Мы, не сговариваясь, посмотрели друг другу в глаза, и в ее голубых блюдцах я прочитал такую тоску, что тут же отвел взгляд на решетку окна.

Дед с пугающей проницательностью вдруг заметил, что решетки надежные, а окно выходит на освещенную полной луной улицу.

- У меня другой план, - добавил старый комуняка, - будем пробиваться через дверь. Но учтите, что вместе мы можем дойти разве что до ближайшего темного угла. А дальше мне на запад, а вам, как я понимаю, на восток.

- «На восток, на восток – гудят моторы, и наши мальчики летят бомбить Союз»,- чуть слышно пробормотала Светка, но дед услышал.

- Шутить изволите, барышня, - недовольно проворчал он, - Вот из-за таких песенок мы Союз и развалили.

- Ну да, - усмехнулась Светка, - так он песен и испугался, ваш «Союз нерушимый республик свободных». Сам он развалился. Кончилось время, отпущенное ему историей, и Союз благополучно скончался под тяжестью плановой экономики и холодной войны.

- И все же подобные песенки тоже расшатали общество. Вся ваша западная культура потребления. - Дед не унимался. - Все эти диссиденты типа Сахарова и Солженицына. Интеллигенты недобитые, сионисты и космополиты.

Старик не на шутку разозлился. Куда только девалась его солидность и спокойствие. Нервишки, по-видимому, и у него за время путешествия изрядно поистрепались. А Светка не унималась:

- Может еще скажете, что развал Союза спланировали Масхад, ФБР, ЦРУ, МИ-6 и японская разведка? - продолжала она добивать своего идеологического противника. Но старый коммунист неожиданно быстро успокоился.

- Ну, насчет японской разведки ничего не скажу, потому что ничего не знаю, а вот ЦРУ здесь точно поработало не один год. То, что Горбачев выполнял американские директивы, не вызывает сомнения. Эх, не Язова нужно было ставить во главе ГКЧП, а какого-нибудь боевого генерала, чтобы как Сталин железной рукой навел порядок. А то видите сами, что получилось в итоге: сначала республики отделились, потом края, области, все эти карабахи, Абхазия, Крым, Кубань, Татария. Теперь вот по Украине, как во времена до монголо-татарского ига: княжество русинское, галицкое, тернопольское, полесское, киевское и так далее. Скоро каждое задрипанное село объявит себя независимым государством, полисом.

Светка снова что-то попыталась добавить, открыла рот, но, встретив мой предостерегающий взгляд, наконец-то догадалась заткнуться. И ведь действительно, нашла с кем и, главное, где спорить. Истина то не в вине, а в том, что в споре она никогда не рождается. Хороший спор вызывает только спор переходящий в хорошую драку. Нам вот надо решать, каким способом вырваться отсюда.

Дед упрямо, по-коммунистически, продолжал, откуда начал: «Я говорю, выбираться надо через дверь. Вы, Света, очень жалобно попросите ... ммм... духи Шанель, ха-ха – это шучу... Ну, например, карвалол или что-нибудь другое от сердца, иначе умрете по их вине. Ферштейн?

- Ну, хорошо,- вмешался я,- а что дальше? Допустим, охранник – амбал с автоматом – откроет дверь, а мы его попросим подождать, пока не уйдем на приличное расстояние. Он, конечно, послушается....

- Заткнись, Володя,- грубо прервал мои байки дедуган.- Я одного, как ты говоришь, амбала, обработаю спокойно, не волнуйся. Вот если их будет двое – тогда придется немного повозиться, чтобы шум не подняли. Слышал про спецназ? Ну, так я там прошел от октябренка до пионерво¬жатого. Хочешь, сделаю тебя сейчас инвалидом вот

этим пальцем ? Чтобы Света разлюбила, - дед радостно захохотал, показывая волосатый указательный палец с желтым грязным ногтем.- Сейчас она попросит жалобным голоском помочь, и ты увидишь «кино и немцы» в натуре.

Нет, смотреть мы со Светкой не стали. Амбал двери открыл один и охранял нас он тоже один. Мы только услышали мягкий хлопок тела об пол, и одновременно резко завоняло мочой и потом. Правда, свалил хлопца старый убийца прямо в двери, и пришлось переступать через тело, чтобы выбраться в подъезд.

Глупая полная луна освещала каждый камешек, каждый кирпичик этой глухой улицы, но нам чертовски везло – вокруг не было ни души. Я даже почти успел удивиться, но старик вновь угадал мои мысли: «Комендантский час. Это тебе не старые добрые времена, мать их так». Да, раньше в такую дивную бархатную ночь улица была бы полна гуляющей молодежью, звенела бы девчоночьим смехом и попсовыми песенками типа «Мылый кохай мэнэ...» А вот сейчас кохать некогда. Надо строить очень «незалежную» и очень «демократичную» галицкую республику.

Что ж, пора расставаться с нашим случайным попутчиком. Да где же он? Пропал наш диверсант. Дед видимо давно убедился, что долгие проводы – это лишние слезы. Так что его еле слышные шаги умирали в тихом шелесте ночного ветерка. Вот и последний стук пропал на идущей вверх боковой улочке. Все. Прощай, старый черт. Тебе повезло – хоть какая-никакая, а цель у тебя есть. А мы... Вдруг захотелось на все плюнуть и сидеть здесь – сидеть, привалившись спиной к еще чуть теплой, кирпичной стенке. Я даже глаза закрыл. Ничего не хочу делать. Никого не хочу видеть. Глупо все, так глупо. Суета

сует, все суета, кажется, это еще в Библии было написано, и всегда было так. Бегаешь, бегаешь, стремишься к чему-то, а потом оказывается, что все это было зря. И хоть ты обойди всю Землю вокруг или оставайся всю жизнь в одном вшивом городишке похожем на этот – конец один – ничто.

- Вовочка, ты чего? Может, пойдем отсюда? Надо к утру быть подальше. Теперь-то уж точно пощады не будет, если поймают. Голос Светки слегка дрожал. Я открыл глаза и увидел, что она вот-вот заплачет. Единственный мой дорогой человечек. Вот она, моя цель – вывести ее из этой страны, Родины-мачехи, вытащить свою единственную и драгоценную из этого болота.

- Ничего, ничего,- я обнял Светку за талию и крепко прижал к себе, -убежим, дойдем, доползем. Прошли Карпаты, пройдем и Товтры. Ты же, Светка, даже Хрустальную пещеру не видела?

- А что это такое – Хрустальная пещера? Красивое название.

- И не только название. И сама пещера неописуемо прекрасна, как в сказке. Это гипсовая пещера под Тернополем. Сталактиты, сталагмиты – все искрится и переливается как будто в волшебной стране. Я же говорю – сказка! Но до нее не меньше пятидесяти километров.

- Пошли, пошли скорее. Я так хочу в волшебную сказочную страну.

И мы поплелись под неистовыми лучами сумасшедшей полной луны – сами сумасшедшие и наполненные смутной надеждой на счастье.

 

Июль 2007 г.