ЗЕМЛЕКОП Дело древнее моё – разговор с корой земною, пыль да глина под ногою, солнца жар да штык с киркою – простодушное житьё. Острым лемехом лопата, узловатое древко, вековой слежалый ком рассечёт неглубоко – хлеб даётся трудновато. Дарит грубая земля одинокому герою встречу с утренней звездою, разговор с душой немою, жизнь негромкую суля. Обнажая соль и камень, тёмных вод подземный ток, я срезаю трав венок: клевер, кашку, василёк - слижет все лопатный пламень. Крова будущего ось завяжу со звёзд осями, на зарю в зелёном храме помолюсь. Из горла ямы выну глины первой горсть. И пойдёт качать лопата мерно маятник времён. Нет меня! Я только звон камня, да гуденье крон, да кусок земли початый. Так куда летят года? Странный труд кому мой нужен? Но пахнёт глубинной стужей – снова голову закружит, снова манит пустота. БЕТОНОМЕШАЛКА Как сонно тянет лебеда линялый лист сквозь щебень серый, в песчаной груде из карьера сверкает иглами слюда, в смоле, как в каплях янтаря, опалубки. Так нежно пахнет еловым тёсом, ведра чахнут, цементной дымкою куря. А надо всем горой встает кормилицы пузатой тело, Круженьем, песнею и делом нас к трудолюбию зовёт. Благословенная бадья! Твое грохочущее чрево в овал зияющего зева не раз поил водою я. Мелела местная река, в горячем пекле плыли дали… Мы хрусткий щебень засыпали в твои помятые бока. Песок-сырец вослед шуршал, цемент дымился тучей сизой, как пыль времён, мучным карнизом на лбы и брови оседал. Эй, мельники! А между тем, июль с косой гулял по солнечным полянам, и запах трав густой и пряный качался брагой чумовой. Но рельса звон! Отёрши пот, стальная мамка сбор трубила, бетонной “кашею” кормила вкруг ожидающий народ. Тогда лопат больших совки сходились накрест на металле и с лязгом “кашу” раздавали в носилки, ведра и лотки. По трапам с ношею, бегом, копчёные, как воблы, спины качали грубые мужчины, кляня и трап, и мать его. И важно ухался бетон, и растекался по каньонам, Чтоб стать узорочьем гранёным, согласно замыслу сторон. И так – до сумерек густых: мешалки голос хрипловатый да плеск, да звяканье лопаты. И так – до сумерек густых… ВЕРХОЛАЗ Над бездной сталь дюймовой полосой… Удерживая вес носком ботинка, за верхним фланцем узкую ложбинку нащупать настороженной рукой и, тело бросив гибкою дугой вверх, замереть. Начало поединка с пространством вертикальным и собой. И снова вверх, то слабым, как тростник, то жёстким, словно сжатая пружина… С осанкою железного аршина стыть богомолом медленным впритык к конструкциям, и сглатывать кадык, когда живот холодная жердина вдруг резанет, как огранённый штык. Потом пятнистой кошкою сгрести в комок упругих мускулов каменья и потерять опору на мгновенье в прыжке наверх, и снова обрести её на том конце. И так плести, за шагом шаг, немое восхожденье, судьбу сжимая в собственной горсти… Теперь остынь и оглянись вокруг. Ты в точке схода. Здесь скрестились грозно лучи лампады солнечной. Серьёзны глаза друзей, следят как чертит круг сюда стрела. Лишь крану недосуг: несёт громаду стали грациозно. И крановой следит за жестом рук твоих и понимает их простой язык на полуслове и на полужесте - нелёгок путь среди колонн и жести. Веди-веди, искусный проводник, его вперёд, и скоро черный “бык” металла закачается на месте, растяжек отрясая воротник. Ну вот, команда в сборе и пора вершить монтаж. С решимостью хирурга площадку осмотреть и демиургом себя почувствовать. Великая игра, где всё: колонны, фермы, бункера - суть декорации. И просят драматурга на сцену выйти. Вольные ветра и облака, и купол золотой - театр громадный, ждущий представленья. Ну, верховой, твое долготерпенье итожится. Стропа звенит струной, пространство дышит нервною волной… И ты у звёзд берёшь благословенье и “Майна!”- произносишь с хрипотцой. ОКТЯБРЬ. ПЕЧНИКИ Серо-угрюмые сумерки старого сада солнца восшествие шелестом ветра наполнило, яблонь извивы продув сквозняковыми волнами хлада. Вишен листва, как мираж, винно-розовым облаком в стыни пылает. Их лепет печальный запомнить бы, скорбную хрупкость стволов в глуховатой тоске листопада. В охристой крошке, в косматости мхов, выплывает кровля сарая, как горб ископаемой рыбины. Древний скрипит целакант, к небу рёбра косые вздымая, в утренних реках багря. Их потоками зыблема, знобко поводит хребтом деревянная глыба над дымом костров, над тоской и мольбой опустевшего края. В гулком железном корыте, до дыр проржавелом, красную глину с песком будоража лопатами, месят раствор печники в кирзачах, перепачканных мелом. Брови белёсые, речь на арго хитроватая, в рыжих усах пламенеют бычки самосадные, пальцы целованы ветром, грубы и умелы… Цокнет сорока в рогатых ветвях осокоря и застрекочет, по дереву шаркая лапками, скорую зиму браня, с заморокой голодною споря... За терракотовой банькой, за сливою зябкою изредка скатится в травы сиротское яблоко в стылом безмолвно-суровом великом просторе. РИСОВАЛЬЩИК бумага рисовальная бела дыханье флейты времени и мгла сквозь сумерки в воздушной позолоте Гольбейн Мантенья Босх Буонаротти и пальцы мне неведомый кладёт на лоб и веки – грезится в щепоти в ладони той знак светлого крыла Он говорит порочна суета сквозь мрак и стылый хаос красота Творенья открывается слепому когда в увечном чаянии Богу молитву о прозрении несёт как зеркало бессмысленно без ока смотрящего в него – так темнота удел для глаз когда не явлен свет он говорит и странный тот совет я понимаю не о светотени но между тем парящий в лёгком крене софит исторгнет белые лучи натурщице на нежные колени и подо мной качнётся табурет он заскрипит бумаги хрустнет лист расправит парус лёгкий как батист зашелестит на буковом мольберте он порами и фибрами поверьте графита ждёт как пашня борозду что уголь остроточенный начертит как со смычком управится альтист отринут стены нервную волну моргни и шорох вспорет тишину в крахмале снежном встанут вертикали сил гравитации из горизонтной дали потянутся дороги перспектив зачатки форм в воздушные спирали рождённое пространство завернут а там взойдёт софитная луна и снова грянет древняя война меж Светом нисходящим и Тенями две армии штыками ли клинками границы нетерпенья проведут то было всё предсказано волхвами и битва та была предречена в веках и на земле и в небесах за дюйм за пядь в сердцах на пустырях сражаться будут грозные стихии и вот когда их битвы затяжные на время к равновесью приведут в моём листе – улягутся штрихи и гул стихнет в остывающих осях тогда на поле брани и вражды живых деталей юные сады качнут листвой и в них легки беспечны засвищут свиристели защебечут синицы глаз воробушки ушей и коростели губ в тумане млечном протянут руки тонкие плоды и оживёт графическая плоть пространства рисовального ломоть его зачин устройство и открытье войдут в графу космических событий лист ждёт - его просторы побороть по лезвию уменья и наитья веди меня таинственный Господь | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
