Они с первого класса дружили: Ленка, Нинка и Лариска.

Ленка – она реалистка: всегда знает чего хочет. Даже на рынок идет не посмотреть, а с конкретной целью – черные туфли купить. И нет такой силы, которая заставила бы Ленку даже подойти к прилавку с кофточками, либо, к примеру, вместо черных туфель красные купить.

Нинка – та тетеха: на работе все на ней ездят, и денег вечно не хватает. Терпит своего Пашку-алкаша, еще и оправдывается, что, мол, любит его.

А Лариска – романтик: все принца ждет, в большую любовь верит. Первый раз замуж по большой любви в восемнадцать лет выскочила. Любовь и вправду по молодости была большая – Стасик ее на руках носил. Погиб только рано, на мотоцикле разбился, сыну Лешке только-только шесть стукнуло. Тут и любви конец! Но было же! Вон на стенке во весь рот восемнадцатилетняя Лариска из-под фаты улыбается Стасику в галстуке и в пиджаке с пришпиленным белым букетиком! У других и такого счастья, что на стене не случилось. И Лариска никогда бы никому не призналась, что мечтает еще раз замуж по-любви, но перед самой-то чего притворяться. Хочется, чтобы сердце в груди трепетало, чтоб постель стелить всякий раз как на праздник. Женщиной, в общем, хочется быть, а не главой семьи, как Нинка, или заведующей, как Ленка.

 

У Нинки мужик пьющий. Пока в рамках держится – ничего: деньги приносит, по дому все делает – цены ему нет. А уйдет в запой – держись! Из квартиры все вынесет, Нинку изобьет, детям достанется – хоть из дому беги. И убежала бы Нинка, да некуда. Так и мучается со своим Пашкой.

Ленка – та даже разочек замуж не сходила. «Ну их в жопу, - говорит, - мужиков этих!» У нее всегда есть «приходящий по средам». У Ленки все по полочкам, библиотекарь все-таки, вернее, уже завбиблиотекой. В доме каждая вещь на своем месте, а чисто – ни пылиночки! И никакого мужика она к себе не пустит. За приходящим-то все утро четверга убирается, благо, в четверг ее библиотека выходная. И воняет он, и звуки странные испускает, и в туалете от него брызги! Нинка ее феминисткой зовет, в шутку, конечно. Ленка планирует от приходящего ребенка родить, но чуть попозже, года через два. Она деньги копит на ребенка – на приданое и на воспитание. Шьет на заказ, платят ей хорошо.

Нинка от жизни своей беспросветной решила в прошлом году к гадалке пойти. Одна-то боялась, хотела Ленку и Лариску за собой потащить. Ленка наотрез отказалась идти, и пошли они с Лариской вдвоем.

Гадать теперь надо по записи. Нинка позвонила наперед и записалась к самой Инне Львовне. Она всем правду говорила. И прошлое, и будущее, даже про солдат в Чечне - всегда сбывалось. Вот в тот день жизнь у подруг изменилась коренным образом!

Будущее их, по словам Инны Львовны, ожидало совершенно неожиданное.

Нинка, по ее словам, должна открыть свой бизнес, и успех к ней придет такой, что через год она целый штат заведет. И главное, Пашку отправит на лечение в хорошую клинику. Там его снова человеком сделают, и будет он Нинке в бизнесе помогать. А Нинка, будто бы, (тут Лариска от неожиданности громко фыркнула и стала краснеть и извиняться) на радостях родит дочку. Нинка в дочку, похоже, тоже не очень поверила, а про бизнес говорит, что никакой бизнес без капитала не начать, а она копейки считает. А Инна Львовна уверенно так говорит, что, мол, подумай сама, что ты лучше всего делать умеешь. А деньги тебе подруга одолжит, она много собрала, может тебе на пару лет одолжить. Тем более, добавляет, что она скоро замуж выйдет за очень обеспеченного человека, и ни в чем нуждаться не будет. Жаль, говорит, но детей у Ленки не будет, зато мужнины трое родными станут. У каждой из вас по трое детей будет, добавляет. Лариска стала допытываться: «Замуж, я, что ли, выйду?» А Инна Львовна, не моргнув, ей заявляет, что выйдет она за казенного человека, офицера, либо еще что похожее. Тут Нинка ее в бок толкнула и шепчет: «За братка, либо за мента!»

Домой шли, веселились вовсю, насмеялись на год вперед! Забежали в магазин, прикупили тортика и завалились к Ленке чай пить. За чаем Нинка все допытывалась, чего же она лучше всех делать умеет, какой, мол, ей бизнес открывать. Вот если б Ленке такая судьба, то вопросов нет – ателье мод. Платья там свадебные шить, либо еще что. А Нинке–то что? Ленке они решили про детей пока не говорить. Кто знает, как там будет, а человек расстроится. Может это еще все неправда, ошиблась в мелочах Инна Львовна - и на старуху бывает проруха.

Однако, через неделю за субботним чаем у Лариски, Нинка объявила, что будет открывать бизнес. Она, оказывается, нашла такую контору, которая может дать прогноз успешности нового начинания, еще и предложить варианты. Вот Нинкин вариант оказался такой: открыть ма-аленькую (пока!) фирму по доставке готовых обедов в офисы. Денег надо немного: термосы пищевые купить, посуду, рекламу сделать. Жигуленок старый бегает, сиденья задние снять. Ну, и расходы на продукты, на бензин и так далее. Ленке идея так понравилась, что она даже взялась читателям рекламу раздавать, еще и деньги одолжить сама предложила.

Через пару месяцев обнаружилось, что завелся у Ленки новый «приходящий» - человек солидный и не бедный. А главное, говорит она, не воняет, ну разве что чуть-чуть, звуков не делает, только храпит малость, и вещи свои не разбрасывает. «Раздевается – одежду на стул вешает!» - умилялась Ленка. Лариска ненавязчиво поинтересовалась женой и детьми. Жена, вроде, в Америку жить уехала, а деток двое ему оставила. Нинка Лариске и шепчет: «Деток-то – двое, значит, третьего Ленка сама родит!» Ну, как бы там ни было, а получалось у подруг все, как Инна Львовна им напророчила.

Теперь дело было за Лариской.

Чужих Лариска к себе не звала: мебель – старье, обои – бумажные, сантехника - советского еще производства. Вдовым учительницам с сыном-подростком не до евроремонта. Они сидят в своей двухкомнатной хрущобе и изо всех сил делают вид, что все у них замечательно.

Зато под одну хорошую юбку, Лариска умудрялась накупить на рынке-«вьетнамке» кучу свитерков и блузок. И выглядела каждый день на все сто! Непонятно только для кого. В рестораны не находишься – дорого, в кино темно, на вечеринку как придут со своими, так со своими и уходят. А на улице Лариска знакомиться боялась – мало ли их, маньяков, разгуливает.

Ее не раз пытались познакомить с потенциальным женихом, но все как-то не складывалось. Ну и Б-г с ними!

Учительским детям их гимназия давала пятидесятипроцентную скидку. Форму для сынули Лариска покупала на вырост и растягивала на три года. А кроссовки адидасовские с той же «вьетнамки» выглядели совсем как настоящие. Лешка ее был ребенком совестливым, и у мамы денег клянчил не часто – уже хорошо. Тетка, единственная родня, часто у них гостила и всегда выпроваживала Лариску вечерами из дому погулять и развеяться, с подругами пообщаться.

И хорошо, что не в школе она, Лариска, работает, а в гимназии. Детки вежливые, на язык налегают.

И Лариска вполне серьезно считала себя очень счастливой, ну, конечно, по сравнению с другими одинокими женщинами под тридцать.

И тут еще на двухтысячный Новый год привалила Лариске удача в виде лотерейного билета, выигравшего пятидневную поездку в Лондон. Она заметалась по городу: сначала паспорт сделать, тетю Женю предупредить, куртку новую в химчистку, металлические набойки на сапожки поставить, чемодан на колесиках купить.

Отдышалась только в самолете. Смотрела на возвращавшихся домой туристов. Есть молодые совсем, вчерашние школьники, есть пожилые и солидные. «Средних лет люди, вот как я, - подумала Лариска, - не разъезжают по турам. Они детей растят, квартиры выплачивают».

Ей даже хорошо сделалось на душе, что вот у нее квартира своя, все в квартире есть.

Тут стюардесса стала проверять, пристегнуты ли ремни, а в иллюминаторе показался лондонский туман.

Три дня Лариска спринтером по городу бегала - все посмотрела! Даже в музей восковых фигур (на морозе четыре часа в очереди дожидалась!) и то попала. Фотографий нащелкала и с Гагариным, и с принцессой Дианой, и с самим Путиным! Вот уж будет, что показать в школе! В гостинице (не обманули!) жила она в одиночном номере с малюсеньким туалетом и еще меньшей душевой кабинкой. Завтраки и ужины внизу в ресторане – все оплачено.

Утром четвертого дня по плану был Собор Святого Павла. Ну, тот самый, где принцесса Диана венчалась. (Еще платье у нее было совсем никакое!) Собор, зато, оказался на высоте. И плитки узорчатые, и позолота, и свечи в руку толщиной. Лариска бродила по полупустому зданию, прислушиваясь к экскурсоводам, восхищалась богатой отделкой и помпезными подсвечниками. Потом спустилась по стрелке в подвальный этаж посмотреть могилу знаменитого адмирала. Поглазела на скульптуры, восхитилась величием адмиральской усыпальницы. Посмотрела могилу архитектора, что этот собор строил, дочки его маленькой, еще каких-то «сэров». Медленно обошла подвал вокруг, читая таблички на стенах. Имена французские, шведские, голландские... Поняла – кладбище моряков. И остолбенела перед пустым мраморным простенком: «Русским морякам, погибшим во время второй Мировой...»

И дальше пустая доска. Ни одного имени.

Лариска сама не поняла, почему потекли у нее слезы. Моряков у них в роду не было. Вообще, город сухопутный, не Мурманск, не Одесса - Рязань. А вот разобрало! А в голове все крутилось: «Все, все, кроме нас! А мы - как выродки!»

«Вы плачете, мисс? – мужчина подошел вплотную, вглядываясь ей в лицо, - Вы русская и у Вас кто-то погиб во второй мировой?»

«Почему?» - не поняла она.

«Потому что мы, англичане, не такие эмоциональные!»

«Нет! – бросила Лариска, отворачиваясь. - Ноу!»

Она повернулась и пошла к лестнице, вытирая слезы носовым платком. Еще не хватало в Лондоне в историю влипнуть. Больно нужен ей он с его сочувствием!

Взбежала по лестнице вверх, остановилась дух перевести. Высморкалась, подняла голову и уперлась глазами ему в лицо.

«А давайте я Вас кофе напою?» - предложил он.

Лариска прикинула, что если с кофе хотя бы коржик съесть, то можно без обеда до самого вечера по Лондону носиться. А ужин в отеле ждет. Небось, от кофе с нее не убудет, светлый день, людей на улицах полным-полно, да и в кафе тоже не одни они сидеть будут.

«С удовольствием!» - сказала она

Они вышли на улицу, сели в такси. Он представился – Меллвилл, можно Мелл. Не старый, высокий, костистый, волосы седые стрижены коротко. Здесь, говорит, недалеко мое любимое кафе, Вам должно понравиться. Минут двадцать добирались, правда, стояли больше – пробки в Лондоне не хуже московских. От кофейного заведения Лариска просто обалдела – старина: стены красного кирпича, портрет королевы над камином. Они пили кофе и ели сэндвичи с огурцом. Еду, оказывается, подавали только восемнадцатого века – вот чудаки! Мелл так старательно все объяснял, слова старался четко выговаривать, как будто она ребенок маленький. Но Лариска расслабилась, а полчаса спустя ей стало казаться, что она этого Мелла не меньше как сто лет знает.

После кофе гуляли дотемна по узким улицам. Мелл показывал ей старый Лондон. Лариска сначала напрягалась с английским, а потом словно кто-то пробку в голове вытащил – чмок! - и заспикала – птицей запела. Уже совсем вечером Мелл привел ее в какой-то паб ужинать. Пили пиво, ели мясо и жареную картошку, которую он называл французской, а она, смеясь, соломкой.

У задней стенки два парня терзали игральный автомат. Игра, видно, не оправдывала ожиданий и «шит!» и «фак!» стали сыпаться без перерыва. Мелл дважды просил их прекратить. Автомат проглотил последние монетки, и парни в досаде поплелись к стойке – запивать неудачу. Проходя мимо их столика, один из парней, прислушавшись к Ларискиному акценту, обозвал ее польской шлюхой. Мелл молча встал и, схватив нахала за ворот куртки, просто выбросил за дверь. Второй сразу же побежал помогать товарищу. Хозяин паба принес им еще пива «за счет заведения!» и предложил тост за прекрасную леди, как ее имя? «За прекрасную леди Ларысса!»

И снова они болтали и смеялись, и свеча в зеленой стеклянной баночке на столе отражалась в Ларискиных глазах, а он любовался этим бликами. И Лариска уже давно забыла, что пропустила ужин (а деньги-то заплачены!). Впервые за последние пять лет, была она красивой и веселой женщиной, которой любуются и восхищаются. И нравилось Лариске быть женщиной, не мамой, не училкой, а просто ...

Внезапно дверь отворилась, пропуская высоченного бобби-полицейского и двух друзей-дебоширов. Они, оказывается, не поленились найти патрульного и пожаловаться на «хулигана и польскую проститутку», которые помешали им культурно отдыхать. Хозяин паба давал показания, Мелл предъявил какой-то жетон, а у Лариски спросили паспорт.

«Неужели нельзя было проигнорировать вызов, сэр?» - спрашивал полицейский.

«А если бы оскорбили Вашу невесту, Вы смогли бы проигнорировать это?» - ответил Мелл.

После ухода полиции, он взял Лариску за руку: «Я никогда не врал представителям закона, и сейчас не хочу начинать. Я назвал Вас невестой. Вы выйдете за меня замуж?»

«А квартира, подруги, работа, теткина деревня? – завертелось в голове у Лариски. - А что еще меня там держит?»

Она глотнула холодного пива. Вот ведь, подумалось, всю жизнь прожила и не знала, что пиво люблю! За первого встречного замуж, как с обрыва в воду...

«Я бы хотела с сыном посоветоваться. А так... » - вслух сказала она. Но Мелл уже целовал ей руки и что-то весело кричал хозяину. Тот заспешил к их столику с бутылкой на подносе. А Мелл поцеловал ее в губы прямо посреди паба. И все вокруг хлопали и смеялись.

«Вот это съездила в Лондон!» - подумала Лариска.

Они пешком дошли до стоянки такси. Мелл предложил ей остаться еще на несколько дней. Он, мол, сам ей билет поменяет. А виза у нее на 14 дней, так что проблем не будет. Живет он за городом, и завтра вечером приедет на машине за Лариской и заберет ее к себе погостить.

В номере Лариска долго стояла, глядя в окно и прижав холодные руки к пылающим щекам. Было это или привиделось? Кино, вроде, такое смотрела - там на бедной девушке герцог женился. Она вдруг вспомнила, что после собора должна была ехать в Британский музей, и остаток дня египетскими древностями любоваться. Но сокровища пирамид, золото склепов теперь казались неинтересными и не важными. Главное – Мелл, Меллвилл Элфорд.

А как же вот, думалось Лариске, она у него жить станет. Ну, понятно, люди все взрослые и все такое. Но она ведь ни с кем ни до ни после Стасика не была. А со Стасиком целый год до армии целовались, потом она его два года ждала, письма писала. Потом он из армии пришел и на третий день посватался. Еще в форме был, костюм уже к свадьбе купили. Стасик костюм этот потом только на похороны и надевал. Сначала его родители один за другим, потом ее мама, потом дядька. Потом самого Стасика в этом костюме хоронили.

И чего она про костюм вспомнила? Наверное, оттого, что Мелл как раз был в костюме и выглядел совершенно естественно, как в нем и родился. А Стасик всегда шеей дергал и плечами шевелил, давил на него пиджак этот, он свитера и куртки любил. А вот Лешка форменный костюм носит без проблем. И галстук завязывает сам – научился за пять лет в гимназии.

Мысли прыгали как мячики.

Подумала, что в Англии, наверное, мужики зимой кальсоны носят, а не штаны спортивные. В Хэрродсе она целый отдел кальсон видела: и цветные, и с узорами. Еще подумала Лариска, что если будет Мелл к ней приставать, то она сразу закомандует домой в Рязань. А если ухаживать будет, то...

И не решалось, что же тогда будет. С тем и заснула...

Утро вечера мудренее – наутро все встало на свои места. Поедет к Меллу, поживет, узнает его получше, а потом само как-то сложится. Ну не будет же он ее насильно... А вдруг будет? Мысль эту Лариска постаралась загнать подальше. Вещи она сложила, и еще до завтрака чемодан вниз отволокла – номер надо освободить до десяти утра. За завтраком постаралась, как и в прошлые дни, наесться на целый день – благо, никто не следит, бери сколько хочешь. Кто помоложе еще и бутерброды себе делали про запас – еда в Лондоне дорогая. Лариска даже мороженое ни разу не купила – лишних денег нет. Наелась – и в музей.

Ой, чего только за день насмотрелась! Тут тебе и Индия, и Австралия, и Египет. Лариска взяла у входа в музей «электронного экскурсовода» - телефонную трубку со встроенным диском. Набираешь на диске номер зала и включается запись экскурсии. В зале, где выставлены сокровища из гробницы Тутанхамона, она опять чуть не заплакала. Жалко ей, видите ли, стало маленького фараона. Ну не дурочка ли?

Ленка всегда смеялась: «Чувствительная, как беременная корова!» Лариска ругала себя последними словами – скоро тридцать, старость на носу, а сентиментальная стала, как девочка-шестнадцатка. А все эта встреча с Меллом. Может быть он и не приедет за ней, передумает. На что она ему старая, он помоложе может найти! Вот даже у них в Рязани, у них же в гимназии. Девочки после университета, одеты, причесаны, детей ему нарожают. Ей-то о детях уже поздно думать, ее поезд ушел. Родня Мелла, небось, недовольна будет: не девушку берет, а вдову, да еще с ребенком. Да он, может, и не приедет, опомнится. Нашел счастье – иностранка не первой свежести, без профессии (не будет же она в самом деле англичан английскому языку обучать!) и без денег!

Лариска возвращалась в отель голодная как собака – фунтов только-только на дорогу в аэропорт осталось. В чемодане лежала пачка сухого печенья, а в вестибюле отеля чай-кофе в автомате бесплатно. Чаю попьет, печеньем наестся, а там уже и время уезжать. Не приедет этот Мелл, смешно даже надеяться.

 

...Мелл ждал ее самой двери. Он, оказывается, узнал, что она уже отметила выезд, и заволновался, что она передумала и решила сбежать. Он выхватил у нее квитанцию, забрал чемодан, свободной рукой обнял Лариску за плечи. Машина была припаркована на другом конце улицы. Снежок скрипел у них под ногами, окна первых этажей освещали его желтыми и голубыми квадратами. Перехватив Ларискин взгляд на жующий за окном паба народ, Мелл предложил перекусить. «Но не много, - предупредил он, - а то у меня дома все готово, даже шампанское!»

«Шампанское – вино слабенькое, – думала Лариска, - а предложит что покрепче – откажусь!» Мелл посадил ее в машину, сбегал за кофе с булочкой в ближайшую кафешку.

«Мне кажется, ты забыла застегнуть ремень» – заметил он, выворачивая со стоянки. Лариска поскорее пристегнулась – еще подумает, что она в машине никогда не ездила. Ездила она, и правда, считанные разы, и все в такси. А таксисты про ремень никогда не напоминали.

Ехали часа два. Лариска умудрилась уснуть – умоталась за день.

Проснулась, когда машина остановилась, и Мелл заглушил мотор. Огляделась – они в гараже. Мелл уже вышел и потягивался, разминал затекшие плечи, Ей, Лариске, дверку открыл, помог выйти, плечи, шею помассировал. Чемодан из багажника вытащил, через боковую дверь вкатил его в коридор. Лариска хотела было за ним пройти, но Мелл развернулся к ней лицом, легко подхватил ее на руки, и внес в дом. Прошел с ней на руках коридором и, распахнув ногой двойные двери, поставил Лариску на паркетный пол.

У Лариски глаза чуть не выпрыгнули, дар речи пропал, и ноги подкосились. И упала бы, но Мелл ее крепко за плечи держал.

«Моя невеста Ларысса!» - объявил он.

Комната была полна людей: дамы в вечерних платьях, мужчины в смокингах, старушки, драгоценностями увешанные, какой-то мужик в мундире с орденами, несколько девочек в длинных платьицах, маленький мальчик в костюмчике. Лариска огляделась: окна огромные, люстры золоченные целых три, у дальней стенки стол накрыт, в углу елка, и белый ангел с голубыми крыльями на макушке елки под самым потолком.

Тут Мелл извинился, сказал, что они должны переодеться, и, мол, через полчаса спустятся. Старушка высокая, на Мелла похожая, Лариску обнимала, но, слава Б-гу, отпустила переодеться. Мелл закрыл за ними дверь столовой, потянул Лариску наверх в спальню. Показал ванную, два платья на кровати разложены – выбирай.

«Что это там внизу такое? – наконец смогла выговорить Лариска. – Какой сегодня праздник? Почему ты меня не предупредил?»

«Как какой праздник? – удивился Мелл. – Наша помолвка. Мама позвала всю семью, так у нас принято. Ты, заодно, со всеми познакомишься. Мои сестры приехали на Рождество, завтра уедут, вот мама решила сделать тебе сюрприз. Чемодан твой я сейчас принесу, если что нужно...»

Ну, куда теперь деваться? А платья-то красивые: голубое шелковое с черными кружевами до самой шеи, а другое, бордовое, с вырезом глубоким, плечами открытыми. Под бордовое платье и белье нужно особое, нет, лучше голубое. И Лариска завертелась как пропеллер: в душ, потом фен, потом белье и колготки. Туфли черные, хорошо, догадалась в Лондон взять! Ну-ка, платье - антистатиком! Голубое платье скользнуло через голову, прошуршав шелком по колготкам, упало почти до самых туфель. Великовато, но ничего, сойдет. Лариска выудила из чемодана черный поясок. Так, глаза, губы, волосы еще раз подправить. Готова!

Мелл ждал ее за дверью. «Я надеялся, что ты выберешь голубое. Платья Элли купила, моя младшая сестра. А я – вот!» Он раскрыл перед Ларискиным носом коробочку из красного бархата – колечко тоненькое, а бриллиант крупный, квадратный. Мелл надевал Лариске кольцо и смотрел на нее очень внимательно. Спросил: «Ну, хоть немного я тебе нравлюсь?» Лариска закраснелась и прошептала, что немножко – да, но только немножко.

«Это хорошо, - одобрил Мелл, - это начало. Ты все равно меня полюбишь, я всегда добиваюсь своей цели. Сейчас моя цель – ты!»

Лариска вплыла в столовую с Меллом под руку кукла куклой – глаза от испуга расширены, ноги как деревянные, и с улыбкой навечно приклеенной. Мелл ее ни на секунду не оставлял, сам за нее говорил, отшучивался, смеялся, а рукой ее все время поглаживал, расслабься, мол, никто тебя не укусит. Он ее маме представил, та предложила Лариске называть себя Агнесс, потом с сестрами знакомил. Скоро Агнесс всех к столу позвала. Лариска запомнила, что все стоя пили за их союз, за счастье. Потом принесли горячее, опять пили, опять ели. Потом Агнесс поднялась - и все женщины с нею - и направились к двери в дальнем конце столовой. К Лариске подошла Элли, сестра Мелла, и туда же увела.

Женщины сплетничали, время от времени задавали Лариске вопросы, интересовались ее мнением, либо кратко знакомили ее с предысторией рассказанного. К ней подсела другая сестра Мела, Сандра, очень беременная. Она первым делом попросила Лариску найти ей две подушки под спину, а то она уже без подушек сидеть не может. «Этот ребенок решил меня погубить! – жаловалась она с улыбкой на лице. – Я так устала, а еще две недели, я просто не переживу. Мой доктор уехал в отпуск, приедет только после двадцатого...» - болтала она. Начались разговоры о детях, о родах, о токсикозах и беременностях. Лариска понимала все, ну, разве что медицинские термины только догадывалась, а так – как будто в Рязани. Темы те же, бабы такие же, ну, одеты получше, и в жемчугах.

«А правда, Ларысса, - спросила Агнесс, - что завтра русское Рождество?» Заговорили о праздниках, о религии, о школе, и Лариска сама не заметила как перестала обращать внимания на свой акцент и пыжиться правильно выговаривать слова. Понимают – значит достаточно хорошо говорит, а смеются - значит понимают правильно.

Мелл проводил Лариску до дверей спальни, руки ей целовал долго, пожелал спокойной ночи. Лариска сбросила платье, скинула туфли, стянула колготки (простирнуть уже сил не было!) и упала на кровать. Как заснула – не помнила. Утром провожали Сандру и Элли. Потом ездили смотреть римские развалины, потом ели в ресторане рядом с этими развалинами. Ужинали втроем с Агнесс, рассказывали ей о поездке, о ресторане. А она выспрашивала об Алешке. После ужина перешли в гостиную к елке. Агнесс сказала, что, так как сегодня русское Рождество, то и подарки, что под елкой лежат, - для Лариски. Сандра и Элли подарили ей сумку и перчатки, Агнесс – кошелек из лаковой кожи. Подарок Мелла был маленьким, размером со Сникерс. Лариска развернула серебряную бумагу, открыла коробочку и дышать перестала – черный жемчуг. «Я вчера весь вечер смотрел на тебя. Тебе очень идет голубой. Я ночью не спал и все думал, что же к этому платью подойдет» – сказал Мелл.

И опять он проводил ее до спальни и опять долго руки целовал. Теперь уже Лариска всю ночь ворочалась. Думала.

Назавтра Агнесс уезжала. Она, оказывается, живет на севере вместе своей сестрой-двойняшкой Клер и приезжает только на Рождество, потому что вся семья съезжается праздновать к Меллу.

«Следующим Рождеством Ларысса будет хозяйкой в этом доме, а я, наконец, отдохну!» - говорила она Меллу, обнимая его на прощанье.

Провожая Лариску до дверей спальни, Мелл посмотрел ей в глаза: «Я очень хочу любить тебя! - сказал он. – Я не тороплю, я знаю, что ты не готова, но дай мне надежду».

Лариска засыпала с мыслями о Мелле и, просыпаясь, опять думала о нем. Где-то далеко остались тетка, Лешка, школа. Она говорила с подругами по телефону, звонила в школу, договаривалась об отпуске на неделю за свой счет, а все мысли о нем, Мелле. Он теперь называл ее Ларой, как в книге, – читал, оказывается, про доктора Живаго. Мелл не оставлял ее ни на минуту. Приносил ей в постель кофе с булочками и, сидя на краю кровати, смотрел, как она жмурит глаза от удовольствия. И целовал ее губы, пахнущие свежей булкой. Мелл все время прикасался к ней. Руки его, теплые и сильные, ни на минуту не оставляли Лариску. Поддерживали под руку, обнимали за плечи, убирали за уши разметавшиеся волосы, согревали замерзшие Ларискины пальцы.

И в конце концов это случилось. И не было предела Ларискиному удивлению. Никогда она не думала, что может быть такой раскованной, такой ненасытной, и так упиваться своей властью. У них оставалось два дня. Они никуда не ездили, не ходили гулять, даже на улицу ни разу не вышли.

«Лара, я все очень быстро оформлю, - говорил Мелл в последний вечер, - самое большее пару месяцев. На Пасху вы будете здесь. Ты только со своими бумагами не затягивай. У меня есть связи, я все ускорю!»

Лариска собирала вещи. Чемодан ее не хотел закрываться: Мелл накупил подарков тетке, Алешке, ей самой. Он принес из кладовки большой кожаный чемодан – вещи сложили туда. Всю дорогу в аэропорт Лариска молчала. Смотрела как за окном мелькают английские домики-близнецы, прилепленные один к другому. В аэропорту обнимала она Мелла - как в последний раз.

А может так и есть, что в последний? Не верилось Лариске в Золушкино счастье. Прошла она тихонечко в конец салона, пристегнула ремень и заплакала. А ведь со Стасиковых похорон не рыдала! Так вот весь полет до Москвы и проплакала. Пыталась читать – буквы расплывались, в иллюминатор смотрела – дождь шел.

По дороге из Москвы маленько успокоилась. Представляла, что девчонкам расскажет, как тетке откроется. Главное, конечно, как Лешке признаться. Лариска добралось до дома быстро – на такси не пожалела потратиться – чемодан тяжелый, еще пакет огромный и сумка, полная всяких деликатесов, – Мелл сам выбирал.

Тетка наготовила еды - на лестнице запахи слышно. Лешка прыгал вокруг нее, дрыгал ногами. Лариске показалось, что он за две недели подрос. Стала она разбирать вещи, раздавать подарки. Тетке - костюм трикотажный темно синий, пуговицы с золотой каемкой, шаль нарядная с бахромой, бисером вышита. Тетя Женя ахала, примеряла, любовалась, как будто никогда в дорогом не ходила.

«Да ходила я, ходила, - оправдывалась тетка, - но чтоб мне кто-то такие подарки делал – не было. Муж покойный, Викентий, и тот такой красоты не дарил. Денег даст – купи себе. А этот выбирал, покупал, старался. Хороший, видать, человек!»

Хороший человек позвонил, как договаривались, к девяти часам. Говорили недолго, больше молчали, но молчание это Лариску почему-то убедило больше всех слов. Она рассказала тете Жене и Лешке все: и про паб с полицейским, и про Меллову семью, и про платья и подарки под елкой. Лешка слушал, открыв рот, а тетя Женя ахала и удивлялась. Вечером, когда Лешка уже лежал в кровати, Лариска подошла поправить ему одеяло.

«В Англию-то поедем? Или нам с тобой и здесь хорошо?» - спросила она.

«Ты, мам, даже не думай, - отозвался Лешка, - здесь ты себе не найдешь, здесь тебе из тех, кого я знаю, никто не подходит. Я уже думал, - продолжал он, зевая, - тебе замуж надо, а то я уйду, а ты еще десять или сколь там лет одна будешь жить, ну, как тетя Женя. А так – хоть кто-то! Женись с ним. А я в Англии язык выучу, а не понравиться – обратно уеду. Квартиру только не продавай!»

Лешка уснул, а Лариска все еще сидела, гладя его по волосам. Мужчина! Еще лет шесть и уйдет от нее, своя жизнь будет. А языку он и правда научится – тоже плюс.

И выходило, что нужно завтра собирать бумаги, справки всякие и начинать хлопотать. Лариска достала из шкафа старенькую ночнушку, разобрала постель, залезла под одеяло. И, как только закрыла глаза, - увидела Мелла.

 

Она тогда еще не понимала, что выиграла не поездку в Лондон, а настоящее счастье. Поняла она это потом, через два года, когда, плачущему от счастья Меллу, вручили завернутого в голубую простынку Остина, а Ольгу, розовой пеленочкой накрытую, оставили у Лариски на животе. А потом в палату ворвались Сандра и Элли с мужьями. И все стали наперебой их поздравлять. Потом звонили сначала Агнесс, потом многочисленным тетям-дядям и кузенам, которых Лариска все еще с трудом различала. А Алешка долго набирал тетю Женю, потом Ленку и Нинку. Дозвонился все таки, и взахлеб рассказывал, что нет, не ребенок, а два ребенка, два! И один – девочка.

Еще через два года, навещая тетку в Рязани, узнала Лариска, что бывшая жена Ленкиного мужа попала в Америке в аварию и, промучившись три дня, померла. Перед смертью, однако, пришла в сознание и при свидетелях назвала своего бывшего мужа опекуном ее трехмесячного малыша, который, слава Б-гу, оставался дома с нянькой. Муж ее американский погиб вместе с ней, и на ребеночка больше претендентов не было. Так что, появился и у Ленки третий ребенок, ровесник Нинкиной дочки. И Ленка на этого малыша надышаться не может!

«Вот тебе и раз! – вспомнила Лариска. – Все сбылось, значит!»