-Пришла?

Держась за косяк двери. Стоит. Качаясь из стороны в стороны, распевая песню.

-Ложись спать.

Молчит. Вырвало. Стало легче?

Закрыл за собой дверь, почти сразу услышал звук – разбили вазу. Мамина.

Последняя красивая вещь в доме. Последнее напоминание о чем-то более счастливом.

-Принес деньги?

-Да.

Идти домой, подсознательно крича и волоча еле-еле ноги. Что делает сейчас?

Пьет.

Испивает себя до дна, до капли пополам с рвотой.

Что делать? – шепотом.

-Эй, выпьем!

В прокуренном баре с тусклым светом. Через окна – свет дорогих автомобилей, кругами мигнувших, осветивших пьяных, в угаре.

Вытереть резко ладонью губы, сплюнуть по привычке.

Дурное, дикое, мерзкое. До соплей, до слез отталкивающее.

Сестра. С длинными волосами цвета теплого, родного. С глазами, как давешнее воспоминание – озеро перед домом.

Когда была маленькой.… Когда. Когда это было?

Она боялась грозы и жалась к сильному брату - почти ровеснику. И он обнимал, как всегда обнимал ее, сжимая хрупкую тень с огромными глазами.

А потом – смерть, что-то хмельное, родителей не было уже.

Да, он сам виноват.

И они горят в каком-то безобразном костре, с пеной на губах, с ужасающим рыком от дешевого алкоголя.

Мимо идут счастливые. Смеющиеся, радостные, богатые, с благословением судьбоносного. С венцом удачливых на лбах.

Двадцать четыре. Всего двадцать четыре года…

Сутки жизни.

Что-то закричать пьяно, споткнуться, упасть. Зареветь, забить по мокрому асфальту кулаками.

Дождь идет.

Что делает сейчас?

На руку жгут наматывает…

Что делает сейчас?

На слове полубреда замолкает, засыпает.

«-Это мне, братик?»

Десяток лет в постелях, со шприцами.

Да, тебе, все тебе.

Красивые ситцевые платья, в которых к утру приходишь растрепанной, разорванной. У дощатого забора, просидев часа два, бормоча чушь, отталкиваясь от галлюцинаций…

Да, тебе, все тебе.

Голос твой, руки, смех, улыбка, изогнутые дугой брови.… Где…

Где все это-о-о?! – крик.

Убить просила. Перед очередным обниманием с унитазом.

-Задуши, дурак, убей! Я ж стерва, сука, ну?! Я тебе жизнь испортила! Ты ж с девушкой встречаться не можешь, по ночам на фотографию ненаглядной Лизки, шлюхи этой, онанируешь!

Лиза. Девушка. Недосягаемо-далекая. И очень похожая на сестру. Не на эту. Другую.

Тихую и ласковую.

Лиза сейчас, наверное, обзванивает морги и больницы, ищет. Сидит у окна.

В окне огонек свечи горит.

Она – в старой шали бабушки, с темными кругами под глазами от вечной усталости и голода.

У окна тень с волнистыми волосами, прижимая ладони к стеклу.… Ждет.

Ждет…

Ну, сильный мальчик, что же ты плачешь?

Ждет.

Не приду.

В квартире – тяжелый воздух, вонь прокисшего. Пота, мерзости, грязи.

Разбитое зеркало, - отражает белое лицо, глаза – стеклянные и синие, каштановые волосы, мокрые.

И она – стоящая у двери, размахивая бутылкой. С закрытыми глазами, смеющимися бесстыдно губами.

С размаху, - подняв руку, не передумав, не зажмуриваясь, не ударив, не касаясь, не приближаясь, не разрывая.

Сотни мгновений.

Сотни призрачных снов – цветы в саду, леденцы на палочках, кудряшки на шее, розоватый пух на щечках девочки, огромные банты первоклассницы.

Сотни осколков – выезды загород, шумные реки, птицы в кронах, зеленая трава с лесной земляникой – сладкой и пряной.

Дрожат губы?

Не руки. Сжимают пистолет. Не глаза. Закрыты теперь. Не слезы. Текут по ледяным щекам. Не алкоголь. Выветрился мгновенно. Не душа. Рвется, просит оставить, выбросить за борт.

Пиф-паф?

Дырка во лбу.

Тело с бесстыдно распахнутой кофтой – лежит на полу.

Поднять на руку, скользя по крови, - она боялась крови, уколов, врачей.

Положить на кровать, - она так боялась всегда в детстве незнакомых мужчин.

Лечь рядом, - шепотом.

Укрыть серой, старой простыней, обнять одной рукой за плечи, прижать голову к груди. Волосы сальные, крашеные – в крови.

А лицо спокойное и совсем-совсем милое.

С детства знакомая, с детства родная. Как облако прекрасная, как солнце чудесное.

Сколько раз вытаскивал из притонов, стараясь не слышать воплей?

Лечь рядом, - шепотом.

Укрыть серой, старой простыней, обнять одной рукой за плечи, прижать голову к груди.

Родные руки, изрезанные за нее.

В горьком плене, в страшном плене.

Почти слышно, как кричит – «Отпусти! Отпусти!»

Лечь рядом, - шепотом…

Пустить себе пулю в голову.

Потише, потише…

Не больно?