Вы когда-нибудь покупали себе изумрудное ожерелье? Нет? А я покупала. Во сне. Такое, знаете, все сплошь зелененькое. Сон был цветной, и я хорошо помню, как продавец достал его с витрины. Изумрудов живьем я не видела, поэтому в моем сне они были похожи на бутылочные осколки. И такие же острые. И очень это ожерелье напоминало домашний массажер из пластмассовых колючек. Ложишься на него и лежишь, как Рахметов, на гвоздях. Как? Вы и Рахметова не знате? Из романа Чернышевского "Что делать". Не помните, да? Ну там главная героиня Вера Павловна тоже сны видела. И тоже про счастливую жизнь. Только ей счастливая жизнь представлялась в виде швейной мастерской, а мне в виде ожерелья. Лучше бы я его не надевала и в зеркало на себя не смотрела, потому что именно с этого сна начались мои неприятности. Оказывается, видеть себя в изумрудном ожерелье - к финансовым затруднениям. Это я в соннике вычитала. Настроение у меня, конечно, сразу испортилось. Но потом я пораскинула мозгами и поняла, что расстраиваться нечего, ко мне это не относится. Сами посудите: для того, чтоб на тебя свалились финансовые затруднения, надо сначала этими финансами обзавестись. У меня же в наличии - одна зарплата, которую даже при самом буйном воображении финансами никак не назовешь. И тут как раз случилась зарплата. Именно случилась. До этого нам ее три месяца не платили, а потом раз - и выдали. Но за один месяц. Разложив зарплату по конвертам: на коммуналку - 500, на питание - 1000, на отпуск в следующем году - 100, на общее развитие (книги, газеты, маленькие радости в виде мороженого) - 50 рублей - я глубоко задумалась. От мороженого можно в этом месяце отказаться, до отпуска еще далеко, и если сэкономить немножко на питании - вот и повод сесть на диету! - можно купить недорогие босоножки. И в воскресенье, уложив заветные триста рублей в кошелек, я поехала на оптовую барахолку. День выдался жарким до одурения. Потный, ошалевший от жары народ, медленно переползал от палатки к палатке. Я тащилась вслед за всеми, судорожно прижимая к груди сумку с заветными тремя сотнями. И как-то незаметно меня вынесло в дорогие ряды. И все! Жары я уже не замечала. Про босоножки забыла. Упиваясь зрелищем шикарных туалетов, я подолгу прилипала к прилавку, прикидывая, подойдет мне та или иная вещица или нет. Мысленно я перемерила все. Все! И выбрала, в мыслях, конечно, розовую козликовую шубку, фетровую шляпу а-ля Боярский, но только не черную, а нежного цыплячьего цвета и супер-туфельки: шпилька-гвоздик, тонкий и острый носик, цвет - розовый далматинец. Просто обалдеть! Хоть езжай в Париж! Прямо с рынка! На Елисейские поля! Денег на все это великолепие у меня конечно не было, но как говаривал мой бывший муж, в мечтах себе никогда ни в чем не отказывай. Ну я и развернулась! К козликовой шубке надо было "прикупить" сумочку. Женщина без элегантной сумочки выглядит голой, даже если на ней дорогая шуба. Тем более в Париже! После долгих размышлений и консультаций с продавцом я остановила свой выбор на маленькой изящной штучке из крашеного в лимонный цвет крокодила, стоимостью в пять моих зарплат. Мысленно приложив сумочку к шляпе Боярского, я осталась довольна. Осталсь сущая мелочь - перчатки и помада. Проблуждав еще два часа, я отыскала наконец стильные перчатки цвета чайной розы и почувствовала, что страшно проголодалась. К розовой шубе несомненно очень шел бутерброд с красной икрой, но, вовремя спохватившись, я решила ограничиться сосиской в кетчупе. Над харчевней витали умопомрачительные ароматы, сосиска истекала кетчупом, я - слюной. Не утерпев, я откусила смачный кусок хот-дога, заторопилась достать кошелек. И вдруг сумка, МОЯ сумка ( не желтый крокодил, а турецкий заменитель) буквально развалилась в руках, обнажив потертое нутро. Наверное, со стороны я смотрелась смешно: стоит остолбенелая тетенька, разинув рот с недожеванной сосиской, упершись взглядом в совершенно пустую сумку. Но мне было не до смеха. Все: кошелек, носовой платок и даже расческа - все исчезло. Словно испарилось. Осталась потертая сумка с огромной дыркой, проделанной чем-то острым. Из оцепенения меня вывела продавщица: - Дама, вы будете платить?! Платить мне было нечем, о чем я и сообщила продавщице. Та окрысилась: - Да ты уже пятая за сегодняшний день! - заорала она истошно. - Вы что сговорились что ли?! Я вам что? МЧС?! Бесплатно кормить! И ты посмотри, какая наглая! Не заплатила, а уже полбутерброда сожрала! - Меня ограбили, у меня украли кошелек, вот, посмотрите - пробормотала я, чувствуя, как полыхают от стыда щеки, а на глаза наворачиваются предательские слезы, - посмотрите, сумка... - Да что ты мне тычешь свою сумку! - окончательно рассвирепела продавщица. - Может, ты сама ее располосовала, аферистка, а теперь промышляешь, ходишь по рынку и жрешь бесплатно! - Да вы что? - от обиды я даже начала заикаться. - Как вы смеете! Вокруг уже столпились любопытные и с наслаждением наблюдали за развитием конфликта. Мнения зрителей разделились. Одни поддерживали продавщицу, другие держали нейтралитет. - Вот щас милиционера позову, - орала продавщица, - пусть он с тобой разбирается. А мне моей зарплаты не хватит всех аферистов сосисками кормить. О том, что пропали деньги, а значит, и новые босоножки, я уже не думала. Грубая действительность жестоко вмешалась в мои мечты. Попробовал бы кто-нибудь в Париже обозвать даму в розовом козлике аферисткой! За жалкие десять рублей. Она, эта сосиска, больше и не стоит. Мне было больно. Мне было стыдно за продавщицу, за глазевших на меня людей. В первом ряду любопытствующих стоял прилично одетый симпатичный мужчина и, как мне казалось, с презрением смотрел на меня. Это было невыносимо. Как вдруг мужчина шагнул к продавщице и негромко, но внушительно сказал: - Кончай орать! Сколько стоит твоя хавка? Держи! Сдачи не надо! - он бросил на прилавок сотенную. Меня бросило в жар от восхищения и благодарности. Я готова была кинуться на шею своему спасителю. Боже мой! Есть, есть еще благородные люди! Как красиво он это сказал! А как красиво осадил эту хамку: сдачи не надо! Вот это настоящий мужчина. Рыцарь! Надо поблагодарить человека. Но я не могла поднять глаз на своего спасителя. И стояла молча, как идиотка, упершись взглядом в сотенную купюру, словно больше и смотреть было некуда. Что-то в этой сотенной показалось мне не так. Горячий туман рассеялся, и я уже заинтересованно вгляделась в купюру. Первая мысль: "Этого не может быть!" Я даже зажмурилась и потрясла головой. Но на прилавке, как лежала, так и продолжала лежать все та же сотенная. Вчера вечером, перекладывая деньги из конверта в конверт, подсчитывая свой нищенский бюджет, грустно размышляя о скудном своем существовании, я машинально нарисовала на сотенной купюре фигу. Ну, это у меня фенька такая - фиги рисовать. Кто - цветочки рисует, кто - треугольники, а я - фиги. Я как раз тогда думала про зимние сапоги, которые совсем потеряли товарный вид, потому что четвертый сезон служат верой и правдой, а рука сама собой пририсовывала фигу греческому богу, который по нашей сотенной на четверке лошадей мчится. И вот эта самая сотня с фигой! Моя сотня! С моей фигой! Из моего, блин, кошелька лежала на прилавке! Оказывается, вот кто меня пожалел! Ворюга! Легко ж ему разбрасываться моими деньгами: сдачи не надо! Вот подлец! Вот мерзавец! Сейчас я тебя поблагодарю! - Ах, ты гад! - завопила я, чувствуя, как бешеная волна злости захлестывает меня. - Сдачи ему не надо! Зрители, рассиропившиеся всеми своими чувствами, умиленные благородством прекрасного незнакомца, онемели. - Тю, чокнутая! - ахнула продавщица, роняя деньги. - Рехнулась что ли от радости? Нет чтоб поблагодарить человека... - Это мои деньги! - гневно рявкнула я. - Спокойно, граждане, - улыбнулся "спаситель" и пожал плечами, - женщина не в себе... И он как-то тихо растворился в толпе. Весь из себя благородный, просто народный герой. А я осталась. И все смотрели на меня так, как будто это я ограбила нищего. Всей кожей и пятками я чувствовала презрение людей. Надо было объясниться. - Понимаете, это я нарисовала фигу. Я! - Точно чокнутая, - подтвердил кто-то, и все сразу потеряли ко мне интерес. Толпа рассосалась. Я стояла у харчевни, прижимая к груди изуродованную сумку и не знала, что мне делать. - Ну иди, иди, чего стала-то? - ласково-напряженным голосом, каким разговаривают с дебилами, сказала продавщица.- Забирай свою сосиску и ступай. Я послушно взяла недоеденный бутерброд и, зажав его в руке, побрела куда глаза глядят. Я шла и думала, что никогда мне не гулять в розовой шубе по Парижу. Что в сорок лет у меня смешная зарплата, облезлые босоножки и муж, который меня бросил. И впереди у меня одинокие дни и еще более одинокие ночи. А еще я думала о том, что писатель Чернышевский был прав: надо спать на гвоздях, чтобы видеть нормальные сны про швейные мастерские, а не про дурацкие изумруды. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
