Семен Венцимеров Часть девятая. На крыльях Пегаса. Книга первая. Полет на Парнас Предисловие к девятой части Ну, вот -- ни два, ни полтора И несть во аде покаянья. «Журфак» выходит на-гора Кирпичиком для мирозданья. «Журфак» – не с шубы рукава. Пугают: не по Сеньке шапка. Не сразу строилась Москва. Пусть надвое гадает бабка -- Напишем том еще один – И обозначится экватор. Какие факты, поглядим, Мы соберем про альма матер, Об однокурсниках-друзьях, Профессорах и окруженье? Курс третий. Отступает страх. Мы учимся без напряженья. Зовут к активности дела Общественные – и наука. Цветет любовь, душа светла, Нежна любимая подруга. В обойму новые друзья Вступают... Словом, жизнь прекрасна... Мы прорываемся, дерзя, Отважно на Парнас, где, ясно, Нетерпеливо ждут давно Такого смелого прорыва. Мы гении – и нам дано Писать остро, отважно, живо. Приспособляться не с руки, Привычную гоня халтуру, Нас страстно душат старики... Они плодят макулатуру, А мы – шедевры. Слушай нас, Читай, смотри страна усердно – Не зря взлетели на Парнас, Где и останемся оседло, Пока на смену не придет Освобожденное из плена Другое поколенье.... Гнет Наш отряхнет – и дерзновенно Само к вершинам полетит На крыльях быстрого Пегаса... Но нас, ушедших пусть почтит Хотя бы в уголке Парнаса... Поэма первая. Я, Семен... Семьдесят первый шел к концу. «Ячейка» наша стартовала. Моей подруге все к лицу. Она прекрасней идеала. Моя влюбленность все сильней – И я ищу ее глазами В толпе студентов... Мы же с ней В различных группах... Мы и сами Не знали раньше, как крепка Привязанность моя к Тамаре. В моей руке ее рука... Любовным глупостям внимали С восторгом ангелы в верхах – И возливали благодатью... И мне не трудно на руках Ее вздымать вослед объятью... Москва соблазнами полна, А сверх того по студбилету Доступна нам и вся страна. Но славную возможность эту: Проехаться за пол-цены, К примеру в Ленинград и в Ригу, Проигнорировали мы. Как интереснейшую книгу, Мою любимую читал И перечитывал бессчетно – И в этом чтенье не устал. С ней расставался неохотно На час, потом опять искал, Стремясь скорее взять за руку Мой вдохновенный идеал... Я рядом с ней забуду скуку. -- Пока еще в Москве тепло, Давай по ярмаркам поездим. Ведь в магазинах не зело... -- А может, ты одна? -- Нет, вместе! -- Вот магазины не люблю: В их вечной давке задыхаюсь Хоть от Томуськи кайф ловлю, Но и при ней в толпе теряюсь. -- Но ярмарка – не магазин... -- А что? -- Цепочка магазинов! -- Ну да! Насколько больше сплин... -- Эй, не ворчи! -- Молчу... – Рябинов, Калинов день и тополев... ВДНХ-овские аллеи – В сентябрьском золоте – нет слов! Гуляю с Томой рялом, млея... А в павильонной толчее, Я, как трехдневный суп, скисаю. И сплин с морщиной на челе... -- Эй, лоб не морщь-то! – Повисаю, Зажатый тетками в толпе... -- А нечего купить... -- Конечно... -- Но что-то надобно тебе И мне... Тепло не бесконечно... -- Мы на Мичуринском, в «Весне», Что нужно, покупали прежде... -- Ты думаешь, по нраву мне Толпа и давка? Но в надежде Хоть что-то нужное достать, Давлюсь, толкаюсь... На «Спортивной» Еще придется побывать. Уж потерпи, как ни противно... – Переезжаем в Лужники. Здесь та же толчея и давка. На площади в рядах ларьки, Киоски... Влезла автолавка Нахально некого райпо На площадь – лопнет от товара... -- Какое милое кашпо! Зачем оно тебе, Тамара? -- Неромантичный человек! От этих мелочей в убранстве Милее в комнатенке... -- Брэк! При нашем, так сказать, «богатстве» Я тратиться на ерунду Нам однозначно не позволю! -- Ты все дудишь в одну дуду... -- Ведь не миллионеры... -- Взвою От правильности всей твоей. Сейчас спущу все деньги махом! -- А до степушки сколько дней? Вот-то-то! Вся учеба прахом... -- Ты просто мрачный скупердяй! -- Транжирь, коль так необходимо. Вот грязь. Все денежки кидай В нее, коль это принцип... -- Мимо Огромной лужи проходя, Пытаюсь вразумить Тамару. Осталась лужа от дождя Недавнего... -- Ведь нет товару Достойного – о чем рядить? При чем, скажи мне, скупердяйство? Ну, можно сдуру начудить – А для чего?... -- За краснобайство – Шесть – ноль Семену... Погоди! Там – интересное! Прорвемся Скорей в передние ряды... Вот здорово! Берем! – Толчемся У автолавки. На крючке Посверкивает сизым мехом Тип кожушка. На кожушке Чехол прозрачный... -- Ну, с успехом! Я знаю, что о меховом Пальтишке ты давно мечтала... -- Оно мужское... Мы берем! -- Моя любимая сияла: -- Размер, я вижу, точно, твой. Ведь ты у нас широкоплечий... Английское... Берем! -- Постой! Как жить-то будем дальше? -- Легче Живи... Все будет хорошо. Прорвемся – Это ли преграда? -- С обновкою домой пришел... Любимая по правде рада, Как если б что купили ей... -- Томуська, ты такое чудо! -- Верь интуиции моей, Не спорь со мною впредь.... -- Не буду... Такой подарок получил Впервые я на день рожденья... -- Он впереди ведь! – Облачил В обновку плечи... В восхищенье Подруга. Шубка хороша. Искуственная, но нарядна. - Спасибо, добрая душа! -- Ты вправду рад? -- Да, адекватно Подарку... -- Шапку-то надень. Сейчас найду твою ондатру... – Пошла копаться – и не лень? Подарок тестя рыж. Театру Сошел бы, чтобы представлять В нем записного тракториста. Ансамбль едва ли составлять Уместно: серая искриста Шубенка, рыжий малахай... Но главное – размер подходит. -- Отлично! Ладно, привыкай... -- Еще привыкну – по погоде... – А денежек-то нет, хоть плачь... Расход, как если б я был графом. Пришлось родителей напрячь – Чуток прислали телеграфом. Тут – день рожденья... Поразить Меня старается подруга. С утра умчалась мне купить Подарок... Я вздыхаю: туго С деньгами – наш известный бич. Всем хороша моя эпоха, Да только Леонид Ильич О нас, студентах слишком плохо Заботится – приварок мал, От родичей малы приварки. Чуток еще отец прислал... Нет, не ко времени подарки... Чем станет Тома удивлять, Когда перешагнет порожек? И пламя чувств усугублять?... -- Томуська! Ну зачем – в горошек? Ведь я же все-таки мужик... -- Не нравится? – Она погасла. В ней радость выключилась вмиг. -- А мне подумалось: потрясно! Рубашка, а на ней горох... Ну, дадно, отнесу обратно... -- Я удержать ее не мог. Все получилось так отвратно. Любимую обидел – жаль. Подумаешь – горох! На сердце Легла тягучая печаль – И дребезжит в ненастном скерцо. Поздней в Москве нас навестил Володя Руднев, брат Тамары Двоюродный... Я погрустил: -- Ну, как тебе рубашка, старый? Подарок от твоей жены: Гляди: усыпана горохом... – Глаза Володины ясны В восторг он, а мне так плохо... Осталось пятнышко в душе, Одно из первых темных пятен На чистом чувстве... Той парше Нельзя мирволить. Пусть бы ясен Всегда был светлый мир любви, Держи любимую за руку, Будь с нею счастлив виз-а-ви... Дал нежную Господь подругу. Сентябрьский день принес сюрприз: -- Журнал в киоске факультетском Хватай, Семен! -- Судьбы каприз: Казовский Миша в стиле светском В журнале «Юность» восхвалял Меня на фоне стройотряда – Мол, я такое вытворял! Из коечки взамен снаряда Выхватывал с утра парней И, взяв под мышку, разминался... Что ж, ладно, автору видней. Весь курс журналом похвалялся. Я тут же в Черновцы один Отправил экземпляр по почте... Что ж, Миша, да не будь судим – Прибавил мне маленько мощи, Не слишком, в общем-то, приврав... -- А стильную сварганил штуку!, «Вкус настоящей жизни» дав... -- А третий курс вводил в науку Все углубленней... Третий курс – Мы главные на факультете: Все поняли, вошли во вкус. Мы с грустью смотрим: точно дети, Детсадовские малыши, Те, что порог перешагнули Впервые... Ну, читай, пиши, «Зеленый», чтобы не согнули Хребет центнеры мудрых книг. Все разгрести, перелопатить – Журфак потребует от них... Они у старших на подхвате – Не лезут в главные дела, А нам все дай – и будет мало: Активничали – и вела Энергия потенциала За стены факультета... Мне Доведено по комсомолу Задание: старинных вне Дворцовых стен пиарить школу Свою высокую – журфак В рабочих коллективах, чтобы Из трудовой семьи черпак Судьбы для будущей учебы Талантливых хватал ребят... Как приступаю к порученью? Я в свой актив в один кулак Примерных, по происхожденью – Беру рабочих и солдат. Вот Нина Дьякова – ткачиха, Володя Левин с нами рад Общественное наше лихо И прославлять и защищать... Журфаковец Володя – в кубе: Его не надо посвяшать В патриотизм: служил на Кубе. Переодели целый полк В костюмы с галстуками, чтобы Не распознал их «серый волк» И – в трюмы... Боевой учебы Не прекращали в кораблях... Под видом спившихся туристов, К врагу в пути внушая страх, По тростнику специалистов, Ребят на остров провезли, Поставили в колодцы «свечки», Электрокабель подвели – Теперь держитесь, человечки, В красивом беленьком дворце В саду обширном Вашингтонском! К чему те шуточки в конце Концов ввели планету? В тонком, Все истончавшемся мирке Вот-вот бы завихрились смерчи И кто б о чем на том витке, За миг до планетарной смерти Успел бы вспомнить, пожалеть... По счастью, мудрости хватило, Впав в дикий раж, не ошалеть... А каково Володе было? Надзор от партбюро вела Петрова Вера. С «Красной Розой» Пиарные повел дела: -- Виват! Аллегро, маестозо! – Устроив комсомольцам сбор, Я рассказал им о журфаке... Вопросов неумолчный хор Наперебой... Чуть не до драки -- Хотели о своем спросить -- Мы всем охотно отвечали... -- Все, интерес не погасить... -- Пойдут, как думаешь? -- Едва ли Имеет смысл держать расчет: Вмиг встанут и шагнут за нами. Но мы же видели: влечет -- «Из искры возгорится пламя». Пусть кто-нибудь не сам пойдет – Подросших брата иль сестренку Однажды выдвинет вперед На наш порог мечте вдогонку, -- Мы, стало быть, добро творя, Сюда, на комбинат рабочий, Пришли по праву – и не зря... -- Как у ребят сияли очи! Наш в зоне «Д» -- седьмой этаж. От лифта – разворот направо. Блок первый, заходите – наш! Из левой дверки вышел браво Улыбчивый усач... -- Привет! Привет, Аяльнех, как делишки? С ним делим душ и туалет... У смугловатого мальчишки Похоже, весь журфак в друзьях – Приветлив, солнечен Мулату, Изящен, смугл, в густых усах. Мне улыбается, как брату. По русски говорит смешно, Но понимает все прекрасно. И мату, как заведено, Студенты обучили, ясно: Ведь это хохма -- на отрыв: Негр, матерящийся по-русски... Вот он сияет, дверь открыв: -- Коньяк? Немного, без закуски... -- Прости, Аяльнех, но не пью... -- Айм сорри! -- Да чего-там – «сорри». Придут другие – и твою Опустошат бутылку вскоре, Кого угодно позови. А у меня – моя отрада: Я на подъеме от любви – И больше ничего не надо... Я в гости никого не жду, Сам никуда не собираюсь. Я в райском — с Томочкой – саду, Сильнее с каждым днем пленяюсь Моей любимой... Я влюблен! Я счастлив – и готов на подвиг. Я каждым мигом вдохновлен, С ней проведенным... Я из гордых, Я горд удачей и моей Любимой – изо всех любимых Она всех трепетней, нежней... Прибилсяя в гости Миша-химик... -- Как поживает ваш химфак? Ты, кстати, нынче без сестренки... Чему вас учат там и как?... – У Михи голос хрупкий, тонкий: -- Ее на свете больше нет – Покончила с собой соседка. Несчастная любовь... -- Сюжет... Я полагал, такие редко Бывают в наши дни... -- Сестрой Мне не была она... В соседстве Росли... Счастливою порою Дружили и играли в детстве. Мы – одноклассники. Ее Наташей Зубаревой звали. -- Вот горе.. Отчего житье Сгубила? Точно не узнали?... -- Решили вместе поступать... Вот, поступили... Попросила По-дружески Наташи мать Сказаться братом, чтоб хранило Девчонку от лихих парней Присутствие как будто брата... А видишь, что случилось с ней? -- Печально, словно виновата В ее несчастье я сама... А кто ж тот роковой мужчина, Который свел ее с ума, Трагедии первопричина? О нем известно? -- Он женат... -- Неразрешимая проблема... -- Надеюсь я, что деканат Тебя не донимал? Система Тотчас старается найти Обычно «стрелочника» рядом, Вину трусливо возвести... – Он посмотрел холодным взглядом, Поднялся... -- Лучше я пойду... – И он ушел, не попрощавшись. Он близко пережил беду... Мы с Томочкой сидим, обнявшись... Счастливым нам дает урок Особой важности Всевышний: Храни любовь, будь чист и строг В любви – да будет счастлив ближний, Тогда ты будешь счастлив сам – Извлек такое поученье Из явленной сегодня нам Истории... Судьбы теченье Нас плавно понесло вперед – И снова принесло к Кучборской. Мы на журфаке третий год И вроде напитались горсткой Высоких знаний, но опять Являет нам богиня чудо: Так о Бальзаке рассказать! Такие мысли из-под спуда Бальзаковских сюжетных тайн Пред нами развернуть наглядно, Чтоб озприло и – взлетай! Но лишь с ее подачи внятно Нам открывается Стендаль В его формулировке счастья, Таящей горькую печаль, Чтоб маятником закачаться... Восторженный Жюльен Сорель Вино судьбы испил до края, Любовью сердце не согрел, А опалил – и вот, сгорая, -- Оставьте, -- просит, -- мне мою Жизнь идеальную! Оставьте... – И мы с Сорелеи на краю Трагической судьбы... Избавьте Сердца от колдовства ее... Чувств воспитанье по Флоберу... Золя и Мопассан... Мое Взлетает сердце в стратосферу... Пер Гюнт и Сольвейг – и едва ль Кривая вывезет кого-то... Страдает госпожа Реналь, Жюльен Сорель... И сон-дремота Меня включает в их сюжет И первокурсницу с химфака. Ее теперь на свете нет, А в сон пришла, молчит... И знака Не подает мне... Что понять О ней мне надобно, несчастной? Спросить о чем? И не догнать, И не услышать от безгласной Истолкованья ни о чем... Набрал немецкий обороты. Берем уроки впятером: Распостранил свои щедроты Журфак еще на двух парней, Их к нашей троице добавив. Сергей Ромашко всех умней, Лабутин Боря, позабавив Мордашкой детской, поразит Усидчивостью и усердьем. Я – средний. Тоже не грозит Навылет выпорхнуть, ведь в третьем, Во мне, иначе говоря, Способности к экспериментам, Прославился, стихи творя Немецкие... А к трем студентам Добавили еще двоих: Пучков и Юрочка Петровский... Привыкшие от сих до сих В обычной группе «гнать полоски», Сдавать, иначе говоря, К зачету «тысячи» с газеты, Теперь, живой язык творя, За нами пришлые студенты, Пучков с Петровским, успевать Пытаются с усердьем зряшным. Два года трудно подогнать. Едва ли им за днем вчерашним Угнаться. А у нас теперь Аж три наставницы в немецком. То Новикова входит в дверь, То Миловидова... Та в резком Солдатском стиле в перевод Нас погружает, ну, а эта Уроки чтения дает Художественного... Газета И книга, то есть, пересказ, -- Прерогатива главной, третьей: Миньковская не сводит глаз С компашки нашей, будто деть ей И время некуда... Не всё: Переводяги-офицеры Дерут с нас шкуру. Мы несем Язык еще и в эти сферы. Осваиваем лексикон Военный, грубый сленг солдатский... Такие знания ни в ком, Наверно, вуз обычный, штатский По совокупности не мог Укоренить, а нам – досталось. Спецфак – подписки под замок. Трудней учиться – и усталость Побольше... Комсомол меня Готовится в нагрузке новой Облечь доверием... Ни дня В простое... Дескать, голос клевый, Так почему бы мне тогда Вещанье радиогазеты Не взять, да не внедрить сюда – На галереи факультета? Уже я начал собирать Команду. Первый в ней – Казовский. Декану лишь отмашку дать – Студкор мой, языкатый, зоркий Сбор факультетских новостей Начнет, я, так и быть, озвучу: Язык, известно, без костей... Но что-то не сошлось... И лучше: По правде все уже меня Достали зряшные нагрузки – Одна пустая колготня, Бессмыслица – скажу по русски. А по-немецки вовлечен В общественный азарт Миньковской: -- Есть первокурсник. Хочет он Казахский петь фольклор... -- Козловский? -- Ну... На немецком языке -- Грядет же утренник немецкий... Вдвоем устройтесь в уголке, Переведите... Лишь наметки Казаху дайте... Вряд ли сам Способен текст казахской песни На дойче изложить, а вам По силам... – В общем, ты, хоть тресни, А соответствуй... Он пришел В высотку к нам, акын казахский. Он сикось-накось перевел На русский... Дальше я... Труд – адский! Du, Geliebte, warst fuer mich Eine Schwaermerei…. Строка рождалась, как в бреду, Вторая не идет, хоть лопни. Из языка в язык бреду, Ползу, точней... -- Эй, ритм мне хлопни... Immer hast geglanzt fuer mich, Voll Zauberei… Так, рифма найдена, ура! А то готов был лезть на стену... -- На ритм ложится, да... -- Пора Тогда переходить к рефрену: O, meine Seele! – fluestertest du… Was ist nun ohne dich zu tun? Du warst mein Glueck, ich war dein Glueck – So haт unsere Liebe geblueht… А пел парнишка хорошо. На утренник и мы с Тамарой Под песню отдохнуть душой Пришли сторонней скромной парой... -- Отсуетились – и хорош! Пошли домой, моя отрада... -- А разве мы – не молодежь? Нам разве музыки не надо? -- Ансамбль «Дружба» подойдет С Эдитой Пьехой, Броневицким?… -- Где нам сидеть? -- Пройдем вперед, Порадуемся нынче близким Местам… А театральный зал, Наш, МГУ-шный, -- при параде… Ансамбль ансамблево звучал, Эдита Пьеха – в брюках, ради Того, чтоб подчеркнуть свою Великолепную фигуру… Акцент и голос! Подпою И я чуть-чуть ансамблю… Шуру Я здесь впервые увидал… Он, Броневицкий, на певицу Все исполненье подавал, Сам скромничал, чтоб восхититься Спешил народ его женой… Был прав, наверное, маэстро… Как хорошо, что нам домой Так близко… Ладно, медь оркестра Не отгремела, а уже Мы – в тесноватой комнатушке На нашем буйном этаже… Здесь свой театр друзья, подружки, Что курсом старше, создают. Видрашку в нем за режиссера. Ажиотажные дают С аншлагами премьеры… Ссора Из-за билетов, толчея У театральной их гостиной… Порой взрывает вечера Из зала дикий гогот… Стильный Дизайн: гостиной витражи Прикрыты серией портретов – (Как есть – смешные типажи) – Их, наших театральных мэтров… Нам с Томочкой не удалось Попасть ни разу на премьеры, Дружить с Видрашку не пришлось, Не вхожи мы в иные сферы… Ну что же, жизнь и так полна… Меня уже предупредили: В семестре будущем должна Спецгруппа наша – (или – или) – На выбор взять второй язык. А мне навязывают чешский. Я б польский взял, который в стык Шел с украинским, только с резким Отказом, тычут в чешский мне… Что ж, я согласен и на чешский… Мне в «Дружбе» повезло вполне: Учебничек просто детский – Не толстый, маленький формат, Стиль объяснения понятный… На праздник Черновцы хотят Заполучить нас… Поезд… Внятный Учебник… Едем… Разобрал, Пока доехали, всю книжку… В язык врубился, будто знал Его всю жизнь допрежь… Мыслишку В итоге вынянчил: везет! Ведь польский был бы потруднее. А чешский сам собой встает Мне на язык – и был умнее, Кто настоял, чтоб я избрал Язык, на коем люди в Праге Лопочут – просто идеал Для изучения: в напряге Едва ль с ним буду пребывать… Мы с Томой праздник отгуляли, Вернулись… Резко прерывать Нельзя уроки. И едва ли Нам это разрешит журфак, Ввергая нас в судьбы теченье Все интенсивнее, да так, Что обретаешь увлеченье… Азат Галиевич теперь Мой -- в творческой судьбе – куратор. Еще одну открыла дверь Для воплощенья – альма матер. Ажиотаж: любой желал В ту дверь проникнуть: Ибрагимов, Однако, не любого брал. Отбор был строг, но витаминов Учебе скучной добавлял, А в перспективе – и детьжонок Энтузиастам обещал… Расчет декана точен, тонок: Объявлено, что создает Журфак общественную школу – Лекторий. Если кто пройдет Ее критерии, то скоро Получит право выступать, Как лектор в «Карнавальной ночи» -- О важных темах трактовать За деньги… Что, неплохо? Очень… И ломанулись, кто шустрей… И я в той давке не последний. И выбрал тему поострей: О «голосах оттуда»… Средний Советский человек вполне Уже в КВ-диапазонах Сориентирован – и мне Задача: показать в резонах Сверхубедительных: почто Не надобно «Свободу» слушать С «Немецкою волной»… Зато Советское вещанье «кушать» Полезно всякому… Меня Так научили на журфаке. И с этой лекции, тесня Иных, -- (мы, точно экзофаги, Не в шутку, а всерьез грызем На обсуждении друг друга) – Я прорываюсь… Был прием Нас в лектора… Простая штука: Невзрачный голубой билет С моей фамилией дает мне Возможность лить туманный свет В мозги трудящимся… Охотней Меня, как своего, теперь Воспримут в «Знании», чье право – С путевочкой в любую дверь Меня направить, чтобы браво Народ советский просвещал… «Ударник»… Мост… Подвал… В конторе Районной «Знания» торчал Часами… Стал своим здесь вскоре. Брошюрки разные дают По темам лекции бесплатно. Порою – в ателье пошлют, Где лекцию мою азартно Обкатываю на портных, То в ПТУ, где трудрезервы Вооружаю из своих Богатых супер-знаний… Стервы Из «Знания» дают одни Путевки мне, что без оплаты… Боюсь, что зря теряю дни… Похоже, хваткие ребята Из «Знания» своим дружкам Дают хорошие путевки, А мне подобным всем – фиг вам! С такими я при всей сноровке Не слажу… Коли так – привет! Кого хотите, привечайте. Конечно, знанья – это свет, Так освещайте, просвещайте, Да только без меня… Пока! Ищите где-нибудь другого Теперь такого дурака. А ведь найдутся – право слово! А я, как встарь, по выходным Топчусь на выставкам с блокнотом – И рассылаю пр «родным» -- Радийным адресам, по нотам Состряпанные под копир Открытки-информашки… Строчки Мои летят в окрестный мир, Целковые неся и трешки Обратно… Иванофранковск Один мне присылал пятерки, В чем был счастливый перекос… Кем был тот щедрый, кто от корки Сухой студентика спасал? Кто б ни был, пусть Господь ответно Ему прещедро бы воздал… Я благодарен беззаветно Ему, что силился помочь Студенту скромным гонораром… Новосибирск, как день и ночь Отличен: жадным был и старым Новосибирский новостник: По пол-рубля мне слал за новость. В воображении возник Кощей, премерзкий, точно пропасть… А время шло себе и шло… Ноябрь, декабрь – и Новогодье Искристой елкой расцвело… -- Ну, с новым, ваше благородье, Счастливым счастьем! Будь здоров! И можешь загадать желанье… -- Я счастлив, милая, нет слов! В душе одно лишь упованье, Чтоб нам нигде и никогда Не расставаться в этом мире… Сияй, судьбы моей звезда Бесценным изумрудом... Лире Моей высокой подари Божественное вдохновенье... А ты, любимая, цари В судьбе, мое дыханье, зренье И душу наполняй собой, Моя небесная отрада, Единственной моей судьбой Останься, мне другой не надо... Ну, вот и сессия пришла С привычной бурею-грозою... Каникулярные дела Из Киева в столицу Зою Прислали... Привезла свой класс В Москву красавица-кузина, А вечером гостит у нас... За окнами морозно, зимно... А в нашей комнатке – уют. На стенке коврик деревенский, Плед на кровати – создают Стиль дома – в воздаянье женской Заботливой руке... Не зря В общажном споре интерьеров Мы победили... Говоря По совести, здесь Венцимеров Статист, заслуга вся ее... Форфоровая чашка с блюдцем -- (Приз ей, хозяйке, за житье) -- Сегодня Зое достаются -- Встречаем а комнатке теплом, Есть чай с печеночным паштетом... -- Мне нравится... -- А вот альбом... В нем снимки свадебные... Летом Минувшим только Мендельсон Сыграли нам с Тамарой... -- Странно: Серьезны так – не в унисон Минуте счастья Богоданной... Не вижу радости в глазах Сфотографированной пары... -- Всю радость мы таим в сердцах, Моем, понятно и -- Тамары... Экзамены легко сданы... И зарисовками с натуры Пополнить можем и должны «Кучборские» миниатюры. Идет Бальзака излагать Спортсменка – чемпионка мира... «Шагреневую кожу» сдать Несложно будто бы – и мимо Как будто трудно пропорхать. Однако можно, если сдуру Великой четко трактовать, Но про шагреневую... шкуру... В невольной ярости схватив Звезды по плаванью зачетку И с галереи запустив, Богиня гневно чемпионку Словцом горячим послала... Кривчун Володя отвечает... Богиня слушает... Нашла, В ответе нечто, что включает Намеки на Экзюпери... -- Простите, на кого? -- Володя Известного, как «раз, два, три» Не знал француза вовсе... -- Вроде Не знаете Экзюпери? Володя не скрывал: -- Не знаю... -- Какая прелесть! Же ву при – Зачетку... Пять! Я умоляю: Ни слова больше, шер ами! Вы так чудесно сохранились! Вы просто ангел меж людьми... Экзюпери – скажи на милость... -- А мне-то следом отвечать. Достался Ибсен... Я с разбегу Пошел интригу создавать Серьезно, а не ради смеху: -- Сюжеты Ибсена Шекспир Все повернул бы наизнанку... – И тем подходом подкупил Богиню-инопланетянку... Она в идею вовлеклась – И перечислила сюжеты, И выворачивать взялась Сама их... Творчества приметы Она любила находить В ответах – и мою идейку Сумела также оценить... С опереженьем на недельку Мы с Томой сессию сдаем... Нас ждут теперь в Новосибирске В Сибирь впервые мы вдвоем Летим... Сияющие брызги Январских звездочек в окне Гудяшего аэроплана... Немного страшновато мне: Внизу – за сорок. Не нирвана: Сорокоградусный мороз Мной не испытан был доныне. Ну, долетели... Жжет до слез... Глаза – в тончайшей паутине Сухого инея... -- Такси! В научный городок... -- Поедем! В багажник вещи заноси. – Заколесили... Вот бы пледом Еще укутаться... Салон Холодный: не фурычит печка? -- Как впечатления, Семен? – В ответ Тамаре ни словечка: Моя английская доха Меня не греет ни в какую. Все заморожу потроха... Терплю, гляжу вперед, кукую... Нам ехать чуть не два часа. Но вот уже мы на Жемчужной... -- Сейчас согреем телеса. Выходим. Расплатиться нужно... И вот я на второй этаж, Окоченевший, как сосулька Взволакиваю наш багаж... -- Звоню? -- Давай, звони, Томулька... Звонок – и открывает дверь Похожая лицом с Тамарой, В упор взирает: -- («Что за зверь?»)... – Я не назвад бы тетку старой, Пожалуй, даже пожилой, Но явно – много испытавшей, Житейски крепкой, боевой – И все ж от жизни не уставшей... -- Я – тетя Тася... -- Я – Семен... Конечно, я о вас наслышан... -- Ну, и до нас донесся звон. Вот за чайком сейчас, чем дышим, Поделимся, поговорим... Рассказ надолго затянулся... -- Уж ночь давно, а все не спим... Давай-ка в душ, да чтоб скупнулся По-быстрому – и на бочок... -- В квартире жарко, душновато... Долгонько я уснуть не мог... -- А не пора ль вставать, ребята? Я быстро выполнил набор Дыханий и несложных асан. -- За стол садитесь! Вот прибор. – Хлеб густо маслицем намазан, Чай густ, обилен и горяч, Сибирский завтрак прост и сытен, А главный на столе – калач. Он есть – и стол – любой – не стыден... Приехал Вова – Томин брат, Недавний старшина ракетный. Нос схож с моим – чуть крив, горбат, Разумный парень и приметный. Знакомимся и говорим. Затем и прибыл из столицы К сибирскимм родичам моим: Знакомиться, разговориться. Позднее, в середине дня Решили : едем в центр, на Крвсный Проспект, там выгулять меня... Мороз под сорок. -- Не опасный... -- Я для мороза, или он Для буковинского туриста? -- Всего лишь сорок – ну, Семен» В английской шубе – и боится! -- Ну, ладно, прибыли, идем И на крячковские глазеем Дом в сто квартир, облисполком, Весь город зодчему – музеем. Обком (крячковский) и собор, Почтамт, потребсоюз, партшкола, Дом офицеров – перебор: -- Стиль разный... -- В том и суть Крячкова: Стиль разный, будто не один Творил, а двадцать разных зодчих! -- Занятно! -- Вижу: угодил... Дом под часами... -- Среди прочих Крячковских... -- Мимо: не Крячков Создатель: инженер Никитин. Всего-то пара «пустячков» Построена, чтоб удивить, им: «Дом под часами», сверх того – Останкинская телебашня. А больше – вроде ничего... -- Ну, ничего себе! -- Не страшно? Я о морозе? -- Всн о-кей! -- Дом Ленина – и Сад Героев Пост-революционных дней... Вот этот факел был построен В двадцатые... Лежат под ним Колчаковского звертва жертвы В могиле братской... -- Поглядим... Аллейки с бюстиками... Черт вы Их лиц не сможете забыть: В них мученическое с нервом... -- А это те, кому забить Колчаковцы стремились первым Штык в грудь: большевики-борцы, Их имена на постаментах. В их память улицы, дворцы Здесь называют, в монументах Неброских запечатлены... Не наступи-ка, осторожней! России гордые сыны Лежат вокруг, а здесь положен Сын Франции, ее герой, Последний из бойцов Коммуны. Был год уже сорок второй, Когда оркестра медь и струны Отпели славного борца Из коммунаров – Адриена Лежена... Дрался до конца Он и с фашизмом... -- Незабвенно! -- Ну, а теперь – пошли в кино. -- Кинотеатр подстать столице. Уже на улицах темно. Народец у дверей толпится. -- А что за фильм пойдем смотреть. -- А это наш тебе подарок... -- Ну, все-таки... -- Не утерпеть? Фильм будет красочен и ярок – И ты увидишь в нем своих И земляков и Буковину... Не догадался?... -- Зал затих. И гаснет свет. Глядим картину О времени пороховом, О том, как от румын Советы Освободив в сороковом, Потом ушли... Пошли сюжеты, Как брат на брата во вражде Необъяснимой нападали. И дело было не в нужде. Одни бандеровцами стали, Другие в красные пошли – И с вражьей силой воевали... О том, как красных банды жгли, Как красные бандюг кончали, О том, как вопреки всему Жизнь победила в Буковине – Правдивый фильм... -- Ну, как – кому? -- Я плакала... И мне отныне Стал ближе песенный твой край... И мы садимся с томой в поезд... -- Чаны! Быстрее вылезай! – Автобус продолжает повесть О родине моей любви. В автобусе, как кильки в банке, Народу. Едем. Се ля ви... Да что-то плохо от болтанки Моей Тамаре... Что, тошнит? -- Водитель! Худо пассажирке. Останови-ка... Вся дрожит... -- Чуть полегчало? -- Да не шибко... – Пришлось еще мне рада два Автобус тормозить по трассе... Моя любимая едва Доехала на костотрясе До Венгерова... А еще Нам до Усть-Ламенки верст сорок... Везут попутным «москвичом» С «шиньоном»... Там, в жестянке, морок От дошки импортной тепла – Ни грамма... Греет мысль, что Томе В кабине лучше – и могла Сидеть в тепле она, а кроме Жестянки – ничего, чтоб нас Дотарахтело до деревни... Ну, докатили через час... В Усть-Ламенке орали певни, Висели стайкой снегири, На тонкостволой облепихе, В дому шуршали мизгири... И вот мы с Томочкой на пике Вояжа зимнего в Сибирь: Тесть с тещей увидали зятя... Незабываемая быль: Чуть прослезились – до разъятья Объятий – от избытка чувств... Но попривыкли, присмотрелись Друг к другу погодя чуть-чуть, А мы с Тамарой отогрелись – И стало ясно, что вполне Мы сочетаемся душою. Понравились простые мне Открытые сердца... Нашел я В отце и матери моей Любимой -- искренность и ласку. Ну, я и сам не из князей: Я прост в общении и маску Не нацепляю на себя: Каков я есть, таким берите, По обстоятельствам терпя, А если по сердцу, -- любите... Я принял в сердце их легко И сам был ими в сердце принят. Так прежде были далеко, А вот – родные... В добрый климат Простой семьи вошел как свой... Пошло все дальше, как по маслу. Определили на постой В светлице с печкой и – помалу Осваиваюсь на большой Кровати с пухлою периной. Тамара отошла душой... Но рядышком такой невинной Лежала: дескать, здесь не тронь... А у меня в душе играла Да с переливами – гармонь, Вся радостью душа сияла... Потом ходили гостевать Мы к Русиновым – за Тартасом В избенке принимали нас Пельменями, отнюдь не с квасом. Но я спиртного ведь не пью. Уже и тесть Василь Василич, Узнав позицию мою, Разок проверив: -- Не осилишь Сто грамм? – Толкует за меня: -- Не уговариввай, не станет... Пельменным запахом дразня, Гудела печь... И студень манит, И грузди... Хоть и не гурман, Не откажзусь от сытной пищи, С ней у меня всегда роман. Сибирский стол – сытней не сышем... Глава семейства Куприян Иваныч – точно кедр сибирский, Пил много, но отнюдь не пьян. «Столичные» мои изыски Непития не уважал... Коль батя пьет, то что ж о сыне? Володя и не отставал... Его супруге, тихой Нине Свет Яковлевне отвечать Пытаюсь по немецком. Нина, В нем слабовата – не признать Нельзя, а в школе – лерерина, Учительница языка. Она учила и Тамару. И научила ведь слегка, Хотя самой ей только «пару» Могу поставить за язык... Я, впрочем, не пижонил шибко. Иноязычноый мигом бзик Отставил, подарил улыбку «Коллеге»... Вовкина сестра Тамаре близкая подруга По школе – на язык остра... Вот с ней идет сближенье туго: Серьезный ощутим барьер. Она в сибирском где-то меде – Иркутском? Томском? – не в пример Другим слегка манерна – «леди»... Хоть «леди» сбросить бы с себя Пельменей пуда три уместно. Но ради Томы все терпя, Ее терпел едва, коль честно... Потом, собравшись всей гурьбой, Пошли обратно – к Юстюженкам... -- Но это ведь уже запой С зажором! -- Видишь, что по стенкам Пока не ходят. -- Да, крекпки... Но ведь грядет же продолженье! -- И что? Они – сибиряки... -- Пьют много... Я – не в осужденье, Но вредно же – известно всем... -- Да мало ль что кому известно! -- Но ты ж не пьешь... -- Не пью, не ем... -- Тошнит все время, если честно... -- Томусечка, а ты... того... Не забеременела часом? -- Вы поглядите на него, Бессовестного... С «фантомасом» Ложиться нужно было спать... -- Да с «фантомасом» -- неприятно... -- А мне зато теперь страдать... Как жить-то будем – непонятно... -- Вот так и будем жить – втроем. Любимая!... -- Мне вправду тошно... -- Мы фантазируем, поем, А ничего и нет... Дотошно Узнаем все, когда домой Вернемся... -- Тошнота – откуда? -- Дорога трудная зимой, Мороз жестокий... Вовсе чудо, Что выдержали этот шок... Вот оклемаемся маленько – Пройдет, лишь потерпи чуток... -- А ведь большая деревенька! -- Не деревенька, а село... -- В чем разница? -- В селе когда-то Стояла церковь... -- Все прошло: И церкви нет и небогато... Ну, слава Богу, добрели. Мороз под пятьдесят, похоже. Замерзли длинных две сопли, И, видно, лед сплошной под кожей... Застолье призвано согреть Гостей с хозяевами вместе... План: выпить, закусить, попеть Кержацкие крутые песни. Отпочковавшись от стола, Ушли в другую комнатенку, Где утомленно прилегла Матрена-бабушка на койку. Нам, молодым потолковать Охота об учебе нашей. Не все же есть да выпивать. Мы Вальку вытолкали взашей: Она б непрочь и пожевать... -- На всю жизнь не наешься, Валька! -- Я стал восторги пожинать За йогу. Показать не жалко: За год суставы растянул. Могу исполнить «крокодила», «Орла»... Согнул и разогнул Колени... Гибкость удивилп Медичку Вальку, а сильней Дивилась бабушка Матрена – И подхихикивала ... Ей – Забава... Ноги в виде трона Скрестив, Тамару посадил... Она ко мне легко прижалась. Я все сильней ее любил, Что даже йогой выражалось... Обратно в Венгерово нас Повез директорский «уазик». Мы тормозили много раз: Тошнит Тамару. Видно, праздник Любви последствия имел, Что очевидней с каждым часом. Конечно, я ее жалел, Но нам еще тащиться «ПАЗ’ом» От Венгерова до Чанов И ждать курьерского в бараке... Любимая! Сильнее слов, Сияющие словно факел, Ей говорят мои глаза, А в них – счастливые надежды, Что я, конечно, только – за! И что люблю сильней, чем прежде... * * * 1 На скамейке аэродрома,- Я - дома. Домодедово - тоже дом. А чужие квартиры - лиры, И скамейки - они квартиры, Замечательные притом. 2 Я обожаю пропадать, В дома чужие попадать, С полузнакомыми сидеть, В их лица праздные глядеть. 3 Скамейки бывают печальные, Зеленые, снежные, спальные. Скамейки бывают из кожи,- Из кожи - они подороже. Скамейки бывают из жести,- Но тело и душу уместят. 4 В Домодедово - красиво, Домодедову - спасибо. Геннадий Шпаликов. «Воспоминания об аэродроме» Поэма вторая, Тома... В дорогу нам дала свекровь Эмалированную миску С котлетами... ЕЕ любовь – Конкретна: накормить сынишку С невесткой, а уже потом Им натавленья, поученья Давать... Свистящий, как питон, По рельсам поезд, назначенье В столицу помня, полз и полз... В купе две пары. Муж на верхней – В шавасане – одной из поз Для расслабленья – спит... Хоть меркни Свет над лицом, а хоть гори – Он расслабленно засыпает По-йоговски на «раз, два, три»... Вагон прыжками щкандыбает, Подскакивает – Сенька спит... Нос вымыт – не нужна подушка. Он не храпит и не сопит... Зато не спит его подружка... Внизу за столиком сижу Вся в размышлениях о жизни. На мой остывший чай гляжу. В дегтярной непрозрачной жиже Намек на будущее? Нет. Барометр веры встал на «Ясно»! И Венцимеровский дуэт, Наш с Сенькой, будет жить прекрасно... -- Красивый волос у тебя, -- Негромко говорит соседка... -- Свекровь учила: не терпя Таких похвал с приправой едкой, В кармане фигушку держать От сглаза черного и порчи... Не станет фига обижать Хороших, злых загонит в корчи... В карманах «олимпийских» брюк – Подарок душки-Автандила – Из двух сворачиваю рук Две дули... Пусть бы защитила Нас мамы Сениной любовь От всех, какие есть, напастей... Нам хочет милая свекровь, Конечно, радостей и счастья... Нагруженные, как ослы, Мы выгребаем из вокзала... Мои-то силушки малы, Все – на Семене... Ох, немало Всего в дорогу дали нам, Гуцульскую включая трайсту – Мешок с антоновкой... Рукам Чужого парня – оный касту По форме судя, представлял СС-отряда из мехмата, -- Семен бестрепетно отдал Часть груза, так, как если б брата, Увидел в пестрой толчее – И тот, вцепился, не колеблясь В мешки с натугой на челе – И заволок их нам в троллейбус... Тот до высотки покатил... Здесь перебежками носили До лифта вещи... Проглотил Нас лифт с вещами... Дальше силы Иссякли поностью. Семен Свалился в кожаное кресло, Что в холле, отдыхает он... А я во все углы полезла, Помыла стены и окно, Кровати, душ и туалетик. Ведь здесь нам с Сенькой суждено Жить... Прежде, может, кто из этих Здесь обитал, кто передать Мог через грязь свою заразу... Все перемыла, чтоб создать И чистотой барьеры сглазу... Я из деревни привезла Шаль-плед от бабушки, от Домны... Она расправленной легла На Сенькину кровать... Так дом мы Украсить чем-нибудь хотим. И коврик привезла на стенку... (Жаль, нету никаких картин) – Ну, вот теперь попросим Сеньку Свой зад от кресла оторвать – Для коврика забить гвоздочки... -- Уютно, правда? -- Что скрывать – Мне повезло с тобой! -- Цветочки Поставить в вазу – и тогда – У нас прекрасная квартира... Да погоди, не лезь сюда... Другого нет ориентира? Ну, возбудился – дикий зверь... Боюсь, что разорвет девчонку. Давай, я хоть закрою дверь... А сквозь стеклянную филенку Входящим видно все равно... -- И пусть! А мне какое дело? Я этого хотел давно... -- Приспичило? -- Считай, приспело... Однажды вновь «проснулся зверь». Замок защелкнуть мы забыли – И горделиво входят в дверь Гришуня с Нинкой, кои жили Не здесь, а в ДАС’e. Вход друзей, Их взгляд, буквально ошалелый, Семена воскуражил злей... Краснеет Нинка, Гришка – белый... И пусть. Я дома. Здесь могу Творить любое, что взбредется, Душе влюбленной и мозгу Восторгом нежным отдается... Сосед – курчавый эфиоп Аяльнех -- да еще -- Мулату... Порой в его высокий лоб Приходят рифмы... То закату Строфу Аяльнех посвятит, То Пушкина попереводит... Он горд, что Пушкин – (так твердит) – Их тоже, эфиопский, вроде... -- Я, – о себе сказал, – второй За Пушкиным в моей отчизне... Аяльнех – бунтовщик. Порой Меня просил – во имя жизни – На «стремя» стать – и не пускать Определенных эфиопов. Должна я эдаким сказать: Аяльнех, мол ушел... Похлопав Глазами, прочь пойдут... Темно В соседской келье у Мулату И тихо... Там людей полно... Семену доверял, как брату, Мне – по соседски, как сестре... Порой захаживал в «Березку» И угощал «Шато Дюпре»... Семен стыдит, вгоняя в слезку – Приходится и мне в отказ... Идти... А эфиоп стремится Порадовать хоть чем-то нас... Семену бритва пригодится: Не что попало, а «Жиллет», Удобная, с запасом лезвий, Мне – крем хороший... Наш сосед – Приятный парень и полезный... И мы Аяльнеху помочь Готовы... Часто помогали... А только наступает ночь – То наступает время Гали. На ней мохеровый халат... Сосед не рад тому халату... -- Ну, как ее послать назад Повежливей? – спросил Мулату... И, видно, ни один резон Не брал восторженную Галю... -- А ежели,-- спросил Семен, -- Я эту Галю напугаю? Сосед показывает: нет... Я вижу, от соседа Галя В халате топает чуть свет, -- Никто не видит, полагая: Все крепко спят в соседстве в шесть – Вокруг взирает Галя томно... Пришла нерадостная весть, Что умерла бабуля Домна. Я долго плакала по ней. Последний раз в девятом классе Визит в Шипицино моей Бабуле нанесла... По трассе Могла б на «козлике» примчать, Пока была корреспонденткой... Теперь лишь слезы проливать По бабушке могу, что редкой Была возвышенной души И многому меня учила По жизни... Боль мою глуши, Семен, твоей любовной силой... Меня Аяльнех насмешил. Сосед за постирушку взялся, Цветное с белым замочил – По-русски матерно ругался, Плачевный видя результат... Мат был культурного пошиба: -- Ну, твою мамочку!... Подряд Три раза повторяет, ибо Теперь выбрасывай... Носить Пестро покрашеные вещи Не станешь... -- Мог бы попросить, Я постирала бы... Похлеще Была история со мной... Семен частенько на учебу Шел часом раньше... И порой Не надевал кольцо. И чтобы Все знали, что Семен женат, Кольцо я позже привозила... -- Вот то-то, бледнолицый брат, Носи, уж коль тебя женила... – И в этот заполошный день Я привезла кольцо Семену – И уронила... Словно тень Всю жизнь мне омрачила... Звону От на пол павшего кольца, Как в поле от буренок стада. Ушла вся радость от лица... -- Как получилась-то досада? -- Сдала пальтишко, номерок Хотела гардеробный сунуть Для сохраненья в кошелек... -- Искала? -- Не нашла... -- А плюнуть Не пробовала? -- Не шути: Я вижу черный знак в потере... Но, правда, женщины найти Пообещали... -- Ну, по вере Вернется точно к нам кольцо... Чуть досидев до перерыва, Мчу в гардероб... Мое лицо Одной надеждой только живо... -- Порадуйся, кольцо нашлось... -- Как будто с плеч гора свалилась... Там, в звездах что-то вновь сошлось... Спасибо, женщины, за милость Господню, что пришла чрез вас... Потом с коробкой «пьяной вишни» Явилась вновь в подвал... -- Отказ Не принимается... Так вышли Из первой знаковой беды... Она была предупрежденьем Сиявшей над судьбой звезды, Что следует с особым рвеньем Счастливую семью хранить... Второй урок, что есть в столице Простые души, кто любить Не разучился и сторицей Да будут вознаграждены За возвращение колечка... -- Надень, пожалуйста! Должны Коль вместе наши два сердечка, Всегда колечки надевать... -- Кучборская... Живое чудо. Не повторить, не передать, Чудесный голос не забуду... Теперь нас Селезнев в истмат Ввергает после диамата, Марксистский формирут взгляд На прошлое... Тяжеловато, Но нам уже не занимать Усидчивости и привычки, Все, разобравшись, понимать... Кастрюля, сковородка, спички – Есть кухонька на этаже. И я вступаю в роль стряпухи. Известно каждому уже: Путь к сердцу мужа... Только б мухи Не опускались на блины, А так – мой первый блин – не комом: Тонки, округлы и вкусны – И комнатка нам стала домом... А у Аяльнеха дружок Завелся: русский, Сашка Ренжин. В отличие от нас, Сашок С Аяльнехом болтает тем же, Что и Аялнех, языком, Сашок потомок генеральский, Приходит в наш высокий дом, Чтоб лучше выучить амхарский. А учится он в ВИИЯ. К Аяльнеху не ходит в форме... Однажды увидала я: Закутан в марлю он: -- Все в норме: Национальный балахон Мне дал померять, эфиопский, Аяльнех... -- Не снимай... Семен Пусть тоже поглядит... -- Таковский Наряд спасает от жары... -- Наташка, щелкни «эфиопа»! -- В два счета! Не хухры-мухры Ну, два прихлопа, три притопа – Чего нибудь изобрази!.. Отлично... Снимки будут завтра... И точно – дело на мази. Сашок весь в марле... Так, внезапно Кравчук Наташка вдруг вошла В мирок мой тесный светлой нотой. Наташка многое могла И делала для всех с охотой: Накручивала бигуди – В салоне красоты у мамы Училась.. -- Ой! -- Да не гуди -- Не будет больно! -- Ой! -- Полдня мы Накрутку выдержим... Терпеж! Зато всех поразим фасоном... Ты с иностранкою живешь? Уютно здесь... -- Да нет, с Семеном... А Сашка Ренжин колдовал На кухне над амхарским блюдом – И нас с Наташкой угощал.. -- Спасибо, Саша... Мы не будем... -- Не бойтесь – это я варил По гигиене – все в порядке... -- Посмотрим, что ты сотворил.. -- Как вкусно! -- С Сашкой переглядки Наталья страстные ведет... Боюсь, ей ничего не светит... Среди тех благ, что нам дает Высотка, это всяк отметит -- Что нынче рядом стадион. И нет нужды вставать до света, Внезапно обрывая сон... А нынче пять минут – и это Сооружение уже Готово дать заряд здоровья! То мчу, клонясь на вираже, То прыгаю... Сибирской кровью Накачиваю русла жил. Движенье дарит мне отраду... Когда курс по лыжне кружил, Во вдохновенье – доупаду Набегаюсь... Потом лечу На Моховую, то к Кучборской, То к Новосельцевой... Учу Ответственно, чтоб перед зоркой Профессоршей не пасовать... Позднее к нам свекровь с золовкой Приехали погостевать... Мы с тетей Женею и с Софкой В студенческий наш дом пришли. Аяльнех в марлю был укутан. Тотчас экзотику могли Увидеть наши гости... Тут он Поздравить с праздником пришел Национальным эфиопским... Короче говоря – прикол... На как-то все, привычкам жлобским Не потакая, без обид И варварства, вполне пристойно Соседа приняли визит И пообщались с ним достойно. Столовский тетя Женя суп Забраковала: несъедобный. Ночлег... Каморки нашей куб Для гостеванья неудобный. Семен, конечно, на полу, Свекровь с золовкой на кровати, Напротив – запахнув полу, Я на другой – в одном халате. -- Ну что, как спали-то? -- Мерси! Почти как дома, только лучше... -- Москву посмотрим из такси. -- Москва! Что интересней, круче? Потом пошли по ней пешком, Заглядывая в магазины. В Москве еще тепло... Свистком Сигналит нам – вокруг – машины Веселый милиционер, Подмаивая нас рукою... Идем, как в трансе, на манер Лунатиков, почти собою И не владея... За спиной «Ударник»... Как прошли всю площадь, Не представляю... Постовой Штрафует нас... Отнюдь не ропщет Свекровь, целковый отдает: -- Хотите рубль? Получите! -- Теперь по-быстрому вперед, Среди потока не торчите! Полюбовались на Москву, На Кремль с разводом караула... У Сенькиной сестры в мозгу, Как и у многих, чуть замкнуло – На университетский шпиль Девчонка тоже накололась. Ей нравился московский стиль, Московский говор... Тихий голос Ее восторги выражал... Мы и на ярмарках бывали... Журфак родных очаровал, Когда обратно провожали, В буфете МГУ «на все» Мы из Марокко апельсины Купили – в золотой красе – Напоминанием о сыне. Понятно было, что опять Позднее встретим здесь золовку... Приедет, точно, поступать... Что ж, пусть Господь направит Софку... Высотка... Вожделенный рай... Здесь все для жизни небогатой. Есть магазины – выбирай Продукты, сам на кухне стряпай. Есть почта, телефонный центр, Есть парикмахерская – бысто Для торжества – всего за цент Причешут, как жену министра. Кино, и театральный зал... Театр Розовского однажды Здесь, рядом с нами выступал... Конечно мы пошли – и каждый Стремился на него попасть... Нам повезло – мы с Сенькой в зале. Искусства пламенная власть – Мы дань восторга ей отдали... А вообще-то все у нас Семестр медовый продолжался. Подкарауливал экстаз Нас в душе... Сладко возбуждался Мой муж под струями «дождя», Так вдохновенно восхищался, Так целовал, душой светя, Наш брак любовью освящался... Я тоже нежности полна К нему – и тянет прислониться Прямая Сенькина спина... Исчезла всякая граница Меж им и мною... Новый год... Хотим с друзьями пообщаться Немецкими... Звонит, зовет Семен... Приехали... Дичатся... Друг друга Ханнелоре Брунн И Манфред Круг... Их отчужденье Чуть озадачило... Канун -- Положено считать – вхожденья Вверху зодиакальных звезд В неведомое сочетанье Поднимем под сердечный тост Бокалы... Это возлиянье Да будет жертвенным, неся В году, что к нам летит с востока, Прибавку радости... Не вся Пока досталась нам, пусть столько, Прибудет, сколько суждено... А сессия пришла нежданно. Без приключений все сдано... Под утро мне однажды рано Увиделся престранный сон... Стою на берегу высоком... (Там непонятно, где Семен...) Вокруг, куда не кинешь оком Бушует море – и валы Крутые, точно в детской книжке, Какой-то ласковой воды Со мной играют, как детишки. Вдруг налетевшая волна В раскрытую мою ладошку, Особой нежности полна, Смешную бросила рыбешку... Рыбешка округляет рот, Как будто что сказать мне хочет... Да кто у рыб что разберет? А Райка Скоркина хохочет: -- Ты, Муха, -- к бабке не ходи – Словила от Семена «рыбку» -- Ты так со мною не шути, Раиса, разыгралась шибко... -- Сон вскоре напрочь был забыт. В «ТУ», что везет нас в Толмачево, Меня, естественно, тошнит, Что для меня отнюдь не ново: Я плохо выношу полет... Но оттошнило, долетели... Такси холодное везет Нас к Тете Тасе... От метели Ночь точно сахарная вся... -- Да, я такого снегопада Не видел в жизни... – Кисея От жадного скрывает взгляды «Хрущевский» Ленинский район, Мост коммунальный и развязку На Большевистскую... На сон Похож Новосибирск, на сказку... От коммунального моста По скольской трассе до Жемчужной Минут наверное полста Потратили – и там, где нужно, У дома номер шестдесят, Что во дворе, остановились. Снега лохматые висят. Из «волги» выйдя, завалились Холодной ватой... На плечах, На головах – «гнездо», лепешка. Ледок тончайший на глазах... Охлопывались у порожка – И к тете Тасе на этаж, Внеся с собой в ее квартиру Нешуточный ажиотаж... -- Привет наш городу и миру Шлет славный стольный град Москва!... Поручкались, пообнимались... Друг друга оглядев сперва, Семен и тетка примерялись Друг к другу мягко, не спеша... Ледок меж ними таял, таял. У тетки добрая душа, А вид – суровый, ведь измаял Беднягу лагерь – от тюрьмы, Да от сумы... Чаек с вареньем Всех сблизил... Подустали мы... И впали в умиротворенье Ночлега... Чистая постель И раскаленный радиатор Сильней, чем стужа и метель. Я нежности полна и рада: Роднит с Семеном все сильней, Что принимаем в клан сибирский Простецкий парень, от корней Волос и до ногтей мне близкий... У тети Таси выходной... Сперва автобусом до центра Везет нас... После час-другой В трамвае колесим бесцельно, А цель известна ей одной... Трамвай – заправский морозильник. В нем мало радости зимой Перемещаться... Столько зимних Здесь впечатлений получил Южанин Сенька – под завязку! Ведь в Черновцах, где прежде жил, В сорокаградусный, как в сказку, Мороз не верит местный люд... А вот они, все сорок, нате... Звоним... Застолье... Там нас ждут. Сюрприз: ведь мы у Маши в хате, Моей двоюродной сестры. Ее призванье – повариха. Известно: толстые – добры, Она – добрейшая моржиха. Айвазов Вова – Машин муж, Олег с Людмилою – потомки От первого супруга – стуж И глада не страшась, потемки Семью Марии не страшат Ни революции и бунты. Мария для своих ребят В лепешку расшибется, будто Те несмышленыши... Еще В семье есть Аська, несмышленыш, Дочь Маши с Вовой... Восхищен Семен девчонкой... -- Познакомишь, Мария с дочкой? – Та сама Тотчас отрекомедовалась, Потребовав: -- Манюня, ма, Пойдем кормить! – Я догадалась: -- Неужто грудью? До сих пор? -- А что? От Маши не убудет. Пусть кушает дитя...— Востер Володя... Ну, да кто осудит. Семья – их замкнутый мирок. Айвазов – из Азербайджана. Здесь отслужил армейский срок. Красавца горного нежданно Пленила сибирячка... Власть Любви всесильна над сердцами. Здесь шоферит Володя всласть, С сибирскими сроднившись, с нами... Судьба на выдумки хитра – Смешает судьбы точно карты... А нам – в Усть-Ламенку пора – -- Подать сюда электронарты! На двести пятом – до Чанов, А там – по выстывшей грунтовке До Венгерова... Стало вновь Тошнить... Бензин моей головке Противным запахом вредит? Диспетчер в будке: -- Отдыхайте. Ушел автобус. – Здесь сердит Мороз особо... К тете Кате, Что возле озера живет, Не близко. Всяк окоченет, Пока пешком туда дойдет... -- Пошли в столовую. Согреет Оладий порция с чайком... -- Устроились, взялтсь за вилки... П кто в сторонке стал торчком И ждет покуда мы, мурзилки, Свои оладьи доедим? Конечно, это тетя Катя! Увидела – и вот – летим Мы с ней вперед, раскрыв объятья. Вот с кем Семену задружить: Она в стихах отменный дока Хоть удосужилась прожить Всю жизнь так далеко-далеко От филармоний и столиц... Но есть в селе библиотека. И среди рож и просто лиц Сияют лики, сущность века, Сумевшие полней постичь Вне суеты и многолюдья... Учтите, Леонид Ильич: Пророки, мудрецы и судьи В России не перевелись... Я до Усть-Ламенки рыгала, Но дотерпела... Дождались Мои нас с Сенькой... Отдыхала... Общалась с Валькой. Ей Семен Показывал, рисуясь, йогу... Обратный путь рыгала... Он Все ж завершился, Слава Богу – Мы вновь в высоточке, в Москве... Тревожит тошнота... Проблема Лежит, возможно, в голове, А может – в... Но это тема Уже для будущей главы... Мы развлеклись и возвратились. Огни и запахи Москвы На нас масштабно накатились. Не знает логика границ, А интуиция предела.. Читаю на страницах лиц: «Похоже, что подзалетела»... Поэма третья. Света Назарюк На третий курс перехожу. Период первых осмыслений. Завоеваньем дорожу. Не признаю досужих мнений, Что я случайно прорвалась В обитель творческой элиты. Нет, я добилась, домоглась, Завоевала – и открыты Сегодня двери для меня Чудесной, славной альма-матер. Что правда, пришлых оттесня, Раскачивали дебаркадер, Стремясь нас вытолкать за борт Московских супер-школ элитных Выпускники, что нам забот Добавило... И в любопытных Их взглядах виделось одно: Как скоро мы отступим, схлыздим. Мы начинали тяжко, но От сорняков себя отчистим, Пробьемся вопреки тому, Что старт наш был опасно низким. Спустя два года по всему Видать, что достижимым, близким Стал и для нас московский стиль И уровень высокой школы – Мы поднялись на пару миль. Теперь подначки и уколы Столичных денди и дендесс Сменились прочным уваженьем. Мы выдержали стресс и пресс, Учились с тщанием и рвеньем. Теперь мы тоже – москвичи, Хозяева на факультете. Автомобилями рычи Хоть как, стоица – звуки эти Сегодня не пугают нас, А стали повседневным фоном. Мы переходим в высший класс Журфаковский. А знаком, кодом, Удостоверившим сей факт – Мы расселяемся в высотке – И начинаем третий акт Чудесной пьесы, в коей четки Репризы и прекрасна роль. И не сыграешь вполнакала. Вот комнатка моя. Изволь, Заглядывай... Не приглашала? Тогда немного подожди. Возможно, приглашу позднее. А нет – так мимо проходи. Из холла вход. В иных – теснее, А в этих, коих двери – в холл, Просторней... Шкафом, секретером, Карябая паркетный пол, Я изумительным манером Отгородила уголок Для своего уединенья, Тем обозначив, что пролог Достиг неспешно завершенья. Я с Ниной Дьяковой делю, Смиреннейшей ткачихой брянской, Ту келью, коей придаю Уют казарменно-спартанский. Лишь аккуратность с чистотой Два козыря того уюта Плюс книги. Вот и весь простой Дизайн. Бесхитростно и круто. Но сталинского стиля холл Пространство кельи умножает. Зеркально навощённый пол Нас вверх ногами отражает. А двор с решеткою ворот С площадками для бадминтона И скверами! Душа поет, Взлетает радость окрыленно До шпиля... А парадный вход- Скульптуры, пандусы, ступени! Весь МГУ-шный наш народ Готов от счастья на колени Пасть и склоняясь до Земли Благословлять свою удачу. Какое счастье! Мы смогли! Расстроганно едва не плачу... С утра опять на стадион. Потом – на лекции аллюром. Но третьекурсник закален. Спорт и сердчишкам и фигурам Полезен. И привыкли все. На лекциях уже не дремлем. В достойном нашем «медресе» Умнейшей профессуре внемлем. В гороховский спецсеминар, Где о суггестии толкуем, Хожу... Мы здесь души сонар С подачи мэтра тренируем. Он учит создавать раппорт От человека к человеку. Чужой души закрытый порт Вскрывать, да чтоб не на потеху, А как на исповеди. Так Чтоб наступило просветленье. Нас многому учил журфак. И снова дарит вдохновенье Кучборская. Ее душа Нас одаряет чудесами. Неизъяснимо хороша Богиня, что делилась с нами, Зря в неизведанную даль Духовным запредельным взором, Тем, что дарил душе Стендаль... Пред ней мы, как пред прокурором. Ее сужденья – приговор, Обжалованье невозможно. В пространство устремленный взор. Волшебный голос... И тревожно И радостно переживать С ней вместе боль и грусть Сореля, Души порывы понимать... Мы научились. Мы дозрели. Журфак наш в общем-то – гумфак. Гуманитарность – с перехлестом. Я не уверена, что так Нас лучше подготовят к острым И противоречивым дням Реальной повседневной жизни. Таскать Стендаля по цехам, С ним шлепать по навозной жиже? А впрочем, есть у нас предмет «Пром. Экономика». Рамирес Читает... Интереса нет К предмету важному. Томились... Кучборской заданный стандарт, Для лектора недостижимый, Нам напрягает миокард. Я все ж стараюсь, хоть мужчины, Уверена, -- профессора Вовек мне «неуд» не поставят. Я – женщина – et cetera, Меня мужские взоры жалят Усиленно со всех сторон... Мне повстречался в гастрономе Землячки Томы муж Семен... Взял два больших батона... -- Томе По вкусу зачерствевший хлеб? -- -- Жаль времени на эти давки. Едим-с и черствый. А по мне б Век не заглядывать бы в лавки. – Семен внимательней воззрел И рек: -- Ты, девушка, красива, Как Хепберн! -- Поздно разглядел... -- Наверно. Ладно, будь... Счастливо! – Володя Левин... Я о нем Вздыхаю... Парень даже снится... Но сон тот и остался сном. Он дал мне знать: его девица Общажная не увлечет. Возьмет москвичку Вова в жены. По этой части – незачет. Сосед Володи, увлеченный Мной, Левченко, пересказал, Витюша, Вовино решенье... Скромняга Витя тосковал, Но нет для Вити утешенья. Смирнова Галя – вот пример Подобного в судьбе расчета. На курсе – новый кавалер. Он, Вороненков, отчего-то Из института стали к нам В гуманитарии подался – И тут же Галкою к рукам Вполне расчетливо прибрался, Поскольку Миша – москвичок, К тому же отпрыск зам. министра. Попался Галке на крючок – И в загс препровождаем быстро. Сосредоточено чело У многих на такой же цели: В москвички хочется зело, Да лимшь немногие сумели. Вот Люся Береснева так Захомутала аспиранта. Уже беременна. Журфак – Неоднозначная константа. Подруга Люси не смогла, Алешина, парашютистка Наташа... Жизнь их развела. За шагом шаг – судьбы расчистка. Ревную Левина к Альбац. Похоже, Вова выбрал Таню, Чтоб заманить к себе и – бац! – Предаться плотскому желанью. О Вове я не первый год Грущу... Зимой в моей Кыштовке На лыжах ухожу в поход – И думаю о нем, о Вовке. Вверху – прозрачная лазурь, Как на грабаревой картине, Под ней – чистейшая глазурь, А я одна посередине «Володя» палкой на снегу На всю Вселенную взываю. Чем я помочь себе могу? На чудо только уповаю. Возможно, мой беззвучный крик Услышит Левина сердечко – И в радостный, счастливый миг Нейдется в нем и мне местечко... Но вот я рядом, в двух шагах. Он на меня глядит с улыбкой. Я понимаю – дело -- швах. Сама с собой горюю шибко... «Чувствительная» -- так меня Володя с Витькою прозвали Чуть снисходительно дразня... Так вы бы хоть не раздевали По ходу взглядами... Беда! Терплю. Нет выбора – судьбина. У каждого своя звезда И на ладони паутина Тех линий, что пророчат нам, Что – неминуемо – случится. Я в закутке моем стенам Пожалуюсь... Легко ль учиться, Когда в душе такой разброд... Поплачусь Скоркиной Раисе. Она мудра – и все поймет. Пример недостижимой выси Моральной всем дает она. Сама-то тоже одинока, Необъяснимо холодна К мужчинам... Два серьезных ока Заглядывают в душу нам. Раиса бедных пожалеет. Ей все же лучше, чем стенам... Утешит, лишь она умеет... Так много сложностей у всех, Напрягов в жизни и учебе. Но есть журфак – он мой успех. Стараюсь, упираюсь, чтобы Не уронить, не растерять Добытое в таких усильях, Зачеточку не измарать, Лететь, лететь на чистых крыльях По белой лестнице взлетать, Где нас встречает Ломоносов. Пред ним так сладко трепетать – И всем понятно без вопросов: Я влюблена в мой факультет. Над лестницей его парадной Родоначальника портрет, Буфет, где утренней отрадой – Яичница, томатный сок, Амфитеатр аудиторий, Нас, озабоченных поток – У каждого полно историй... Ром-бабка, серый кофеек – И разлетались по столице. У не-московских – сто дорог, Но всем им в зоне «Д» сходиться. Общажный заполняем холл. В нем Голованова встречаем. Мэтр «Комсомолки» к нам пришел. Мы слушаем и вопрошаем. Я подготовила вопрос О психофизике, как факте Профессии... Он хмыкнул в нос – И улыбнулся... Он и в шахте, На космодроме побывал – И стал большим авторитетом. А с нами просто толковал, Не упивался пиэтетом. Не погнушался к нам прийти. Я мэтра интересовала. Потом искал, но нет, прости – Я потихоньку убежала... А Нина Дьякова – в тени. Она – скромнейшая из скромных. Эй, парень, на нее взгляни – Достоинств много в ней огромных. Но парни в массе так глупы – И девушку не замечают, Не выделяют из толпы. Зато и не озорничают. Из Брянска приезжает к ней Порою Леша Ярошенко. Степенней, старше тех парней, Умнее. Он-то хорошенько Все в Нине понял, но и с ним Она, скромняга, неприступна. Гуляем. Он неутомим В попытках значимо и крупно Нас в футуризме просветить... -- Вот Эрик Тойфлер полагает... – Стараюсь что-то уловить, Запомнить... Леша много знает. Газетный брянский репортер Был просто энциклопедистом. Его с землячкой разговор Был без намеков – умным, чистым... Похоже, он махнул рукой На отношенья меж полами. И мне бы нужен друг такой. Но меж общажными парнями Лишь те, чьи взоры раздевать Меня при встрече начинают. Немного стала уставать – Все только одного желают. Природной красоты декор Моя отрада и проклятье. Мужской оценивает взор, Насквозь пронизывает платье, Волнует, голову кружит. Всегда окружена парнями. Едва ли хоть один мужик Проигнорирует... За днями В осенней позолоте – дни В московском пышном горностае... Мгновенье каждое цени, Учебники судьбы листая. Я сессию легко сдала Была с Рамиресом загвоздка. С трудом профессора нашла... Он жарким взглядом шлепнул хлестко – И даже спрашивать не стал. Поставил мне зачет и– баста. Семестр срединный просвистал С финальной закорючкой баска. Поэма четвертая. Таня Суворова Начну – (журфаковский Золя Призвал к ответу) – без утайки. Мне подмосковнаая земля Родная. Я на Первомайке, Что в Болшеве, открыть глаза На мир изволила однажды. Живу – не жму на тормоза – И не избыла к жизни жажды. В простецкой нашей слободе – Прядильной фабрики поселке – Мы жили как бы не в нужде – И отметаю кривотолки, Что, дескать, комнатка на семь Квадратов явно тесновата На то, чтоб разместиться всем Троим привольно и богато Кровати были, стул и стол – Чего еще для жизни нужно? Еще был потолок и пол, Окно и дверь... И жили дружно. Хотя, конечно, жизнь – борьба. Сказать по правде – голодали. Моих родителей судьба Свела в Иванове, где брали С задором знания, как прясть, В мануфактурном институте. И их потом послала власть На Первомайку, дескать, будьте Здесь инженерами вдвоем. Я к ним явилась чуть позднее. Вот так и вышло, что живем В поселке... Чтобы вам яснее Его представить, поспешу: Картину выдать всей шарашки, Родной поселок опишу. Стоят из бруса двухэтажки. В них – инженеры, мастера, Учителя, врачи – элита. Все было – будто бы вчера, Ничто из детства не забыто. Лишь фабрика – из кирпича Больница, детский сад и школа. Но не судите сгоряча, Мол, глушь... Я к детству – без укора. Что в детстве было – все мое... Еще кирпичные казармы Стоят – общажное жилье Рабочих... Изо всех хибар мы Чижовский отличали дом – Обычный сруб, зато отдельный Да с электрическим звонком. Восторг был, честно, неподдельный, Когда, поднявшись на крыльцо, Мы кнопку вдавливали крепко – И нам являл свое лицо Сам главный инженер, чья кепка И франтовата и нова. Сын инженера – мой ровесник. И мной присвоены права Звонить в ту дверь, а игр наперсник Меня охотно привечал. Едва увидев на пороге, Парнишка радостно кричал... Меня на жизненной дороге Сперва отменный аппетит В родоме отличил... Малышка Вцепилась в маму и кряхтит... -- Что, не наелась? А не слишком? – Но невозможно оторвать Меня от «фабрики питанья» Примчалась маме помогать Уже роддомовская няня – Вдвоем отняли от груди... -- Вот энергичная девчушка! Расти стремится – погляди... -- Какие мысли черепушка Моя таила – не понять. Но я и дпльше ем, как должно, В охотку – и меня отнять От сиси только силой можно, В чем маме – жуткие дела – Порой соседки помогали... Пока «в проекте» я была, То папа с мамой, как о Гале, Рядили часто обо мне. Но та, что роды принимала, Увидев шуструю вполне Меня, переименовала, Сказав: -- Вот Танечка пришла! – Оговорилась акушерка. Но здесь – особые дела. Решили, что открылась дверка В за-запредельные края, Видна в той оговорке тайна – И приняла, как факт, семья, Что дочь не Галочка, а Таня. Меня до года от груди Не отнимала мама... Солью Потом посыпав грудь... -- Гляди, Кривится! – Я послушно с ролью И новой справилась. Вполне За год от мамы откормилась. И перевязочки на мне – На ручках, ножках... Округлилась В упитаннейший колобок. В больничке детской говорили, Что набираю силы впрок.... А рядом с нами немцы жили Военопленные. И к нам Заглядывали на подкормку. Моя, добрейшая из мам, Делила с ними хлеба корку, Морковь, капусту и лучок... Однажды немец заявился. Увидев пухлый мой бочок, Он перед мамой извинился: Мол, понимает – здесь дитя. Самим нужна еда для малой... Голодомором не шутя В послевоенные -- ломало Года -- измученный народ. Бесхлебья испытанья тяжки. Семей, наверно, семь живет В той деревянной двухэтажке, Где мы – на верхнем этаже... Весь дом – в пеленках, детских зыбках. Вот мать – на фабрике уже, А папа трудится в Подлипках. Там засекреченный завод. Сказали после – королевский. Завод ракетный щит кует, Он под опекою кремлевской. Но это был большой секрет. Об этом не судачат дома, Где на стене висит портрет Отца народов... Аксиома, Что он мудрее и добрей Всех и в стране и в целом мире, Отнюдь не зверь... А из зверей В семейной комнатке-квартире – Полярный мишка, что стоял На нашем радио фанерном... Он был живой. Никто не знал, Лишь я, что ночью многомерно Медведь внезапно вырастал – И на мою глядел кроватку, Потом на цыпочкм привстал – Так жутко стало, жутко-сладко – И я к родителям бегу, Их одеялом укрываюсь И объяснить им не могу, Чего так сильно опасаюсь... В соседстве с домом – магазин. Хлеб привозила лошаденка. Раз, помнится, в одну из зим, Выводят погулять ребенка. Увидела коня – и в крик. Меня – на руки – и уносят. Кричу сильней... Дошло до них: Наоборот, поближе просят Меня к лошадке поднести... Я гладила ее по морде, Дала улыбке расцвести... Стык рельсов щелкнул по реборде Стальных колес... На край земли Впервые по «чугунке» еду. Меня торжественно везли В вагоне к бабушке и деду. Не от него ли, казака Анания любовь к лошадкам? Он скакунов держал, пока Кубанцев варварским порядком Не ошарашил новый строй... -- Григорича сослать в болота, Что за кудыкиной горой... Но гнить в Сибири неохота – И незадавшийся кулак Бежал и скрылся в Дагестане. Взаправду все случилось так... -- Ну, улыбнись дедуле, Таня!... Дед, в Хасавюрте садовод, Большой лелеял сад колхозный. При нем буланый конь живет... Неразговорчивый и грозный Авраменко порой с людьми. Он сад с ружьишком охраняет. Зато добреет с лощадьми, Которых любит, понимает. От мамы знаю: в старину Он выводил коней на скачки, Где брал, случалось, не одну Награду... Девушке-казачке Он приглянулся тем, что лих... А ныне дедушка Ананий Суров, неразговорчив, тих. Ожог в душе от тех терзаний, В которые ввергала власть Достойнейших сынов России.... Сижу верхом, боюсь упасть. Но две руки – в них много силы – Поводья держат – и меня Оберегают от паденья. За гриву тихого коня Держусь... Чудесные мгновенья!... Дед брал меня в колхозный сад И здесь взгромадживал на вишню. Сам уходил – дела стоят. За шелестом ветвей не слышно, Как он тихонько подходил, Глядел... Я вишню объедала. Потом на абрикос садил – Кормлюсь и здесь... В те дни, бывало, На фруктах на одних жила – И вовсе не протестовала. Хватало солнца и тепла. Лошадка добрая кивала, Когда домой меня везли. Хатенка деда из самана – (Навоз с соломой свели) – Ведь надо жить, а денег мало – Наформовали кирпичи, На солнце малость подсушили (Жизнь, выживанию учи И стойкости)... Избу сложили. Был пол в избенке земляной И электричества не знали. При лампе керосиновой Белье чинили, шили, пряли, Вязали грубые носки – И пребывали в оптимизме, Не допускали злой тоски – Ведь знали кое-что о жизни Не из восторженных речей, Вождя слащаво восхвалявших... Изба из серых кипичей Для детских глаз, в себя впитавших Духовный свет высоких душ, Была тогда подобьем храма. Бал простоват и неуклюж Рассказ о Боге... В страхе мама Просила старших, чтоб меня Религией не нагружали, Но, в общем, не было ни дня, Чтоб меж собой не толковали О вере – и в моем мозгу Их разговоры отложились – И многое понять могу Душой невинной детской. Вжились Понятья о добре и зле, О Боге и об антиподе Напоминавшем о козле Личиной – так оно в народе От века принято считать. При доме дедовом – хозяйство – Корова, куры, козы.. Знать, Не поощряя разгильдяйство, Привыкли жить своим трудом. Еще – огромная собака. Косматый Рябчик дедов дом Оберегал. Когда из мрака Он выдавал прегрозный рык, Душа у вора лезла в пятки... Пес к самостийности привык. Он с виду признавал порядки, Внимал послушно деду.... Тот Меня и пса гулять отправит. Пес, чинно выйдет из ворот, Торчком косматый хвост поставит, Оглянется – а вдруг вослед Глядит еще на нас с приступки Внимательно суровый дед, Что ведал Рябчика проступки, -- До переулка протрусит Со мною рядышком для вида – И вот – в сторонку семенит – Куда – не знаю – деловито. Я – к речке: рядышком текла С саманной дедовой избенкой. Пес, переделав все дела, На речке находил ребенка, Учтиво тявкал мне: -- Пойдем? Мы возвращаемся к обеду. Пес обмахнет меня хвостом, Чтоб, значит, бабушке и деду Не доносила про его Неразрешенные уходы... -- Не опасайся ничего! – Был Рябчик никакой породы, Но умный, точно Цицерон, Умел со мной договориться. В семье со всеми дружен он, Готов за каждого вступиться, Коль влезет на хозяйский двор Чужак... Но, услыхав рычанье, Какой разбойник или вор По доброй воле на закланье Клыками Рябчика пойдет? На троицу по всей избенке Бабуля травки разнесет... Чудесный запах в головенке Рождает сладостный угар. Дверь из избы во двор приводит Мощеный кипичом – и жар Тех жгучих кирпичей проходит И сквозь подошвы сандалет – Так солнце кирпичи нагреет... Печь во дворе... Вкуснее нет Борща! Лишь бабушка умеет Такие вкусные варить. Двор взят заплотом в окруженье. В нем жерди – чтоб горшки сушить – Всему находит примененье Смекалистый станичный люд Буренку бабушка подоит – И в эти жбаны разольют Парное молоко густое – Такое и в Кремле не пьют. -- Откуда молочко берется? -- Коровки молочко дают... Уж как мне поглядеть неймется , Как доит бабушка ее, На низенькой скамейке сидя. И – упоение мое: Смотрю и удивляюсь, видя, Как бабушка ее сосцы Перебирает аккуратно – Ее не держат под уздцы, Стоит спокойно, ей понятно: Подоят – будет хорошо. Так молоком чудесно пахнет. Вдруг в щеку брызнет горячо... Боюсь: хвостом корова жахнет – Он толстый, длинный у нее – Она гоняет мух лениво.. Воспоминание мое И ярко до сих пор и живо: Большие звезды так низки, Что к ним несложно дотянуться – На растоянии руки. В ведерко струйки льются, льются... К утру в горшочках с молоком – На палец корка бурых сливок. На рынок с бабушкой несем Горшочки... После нас, счастливых, Удачно сбывших молоко, Под своды примет храм Господень. Стоять всю службу нелегко, Но я молюсь с большими вровень, Как все, колени преклонив... По воскресеньям – причащались. Пусть атеисты вкось и вкривь В своих издевках извращались... Бабуля вскоре умерла. Рак был тогда неизлечимым. Но окрестить меня смогла, Успела... Ангел над крестимым Защитную протянет длань... Мне полтора всего лишь года. В такую разбудили рань – Зеваю... Славная погода... За крестных маму и отца Мне тетя Таня с дядей Борей. Здесь, в Хасавюрте, до конца Каноны соблюдали... Вскоре Дверь церкви взяли на засов, Оставив маму за порогом. Борис Абраменко суров – И настоял на самом строгом И четком соблюденье всех Церковных правил и традиций. Выходит странный человек: Высокий и широколицый, С седой косматой бородой, Что я увидела впервые – И закатилы жуткий вой... -- Откройте, эй! Вы там живые? – Снаружи мама бьется в дверь А я за бороду схватила Священника – и мысль: теперь Я в безопасности – чудила – И так крещенье приняла... Священник колдовал с водою И воском, срезал у чела Три волосинки... С бородою Его рассталась я уже... Священник объявил: отныне Я – в Боге, Бог в моей душе, И, видно, подивясь картине, Какой не видывал дотоль, Сказал, что жить я буду долго... Как квинтэссенция и соль Крещения два-три осколка Сумела память сохранить От вдохновенного обряда. Но то, что буду долго жить Мне помнилось всегда – и рада Была ту фразу вспоминать... Потом была дорога к дому, Где я, не прекратив орать, Пугала люд, подобно грому, Умолкла, лишь в избу войдя... Схватило подсознанье цепко, Вьявь что случилось... Погодя Вдруг стала в сны являться церковь, Так, словно бы я к ней иду, Но в дверь никак не попадаю., Надеюсь, все же попаду... В воспоминаньях улетаю В Ковров, где с повоенных лет Вторая бабушка, Матрена Жила в бараке, в коем нет Удобств – и более чем скромно В клетушках обитавший люд И одевался и кормился. Зато как дружно все живут! Мой дед, Матрены муж, отбился И от жены и от семьи Давным давно. Жил где-то в Ялте. И годы ранние мои Собой не украшал, на старте Моей судьбы не повлиял На мысли внучки... А бабуля, Чья жизнь – высокий идеал Достойной скромности: чистюля И аккуратница во всем. Не по судьбе быть белоручкой. Душой сияла – и при том -- Чуть грамотна... Но самоучкой Она освоила шитье, Служа богатым в Симеизе До революции... Ее Каморка мысль о парадизе Рождала: ситчики в цветах – Бабуля шила для соседок, А я – для кукол: в лоскутах Мне нет отказа... Двое деток Ее покинули давно, Погасли в возрасте невинном, А сын Геннадий взят войной. С единственным осталась сыном Георгием – моим отцом. Матрена Пенская – партийка, Одна в семействе – и с лицом Торжественным вещала тихо, Как о высоком и святом, О принадлежности к когорте Идейных, искренне притом. Шутил: -- Анкету мне не порти. -- Отец. -- Тебя бы надо, мать, Учтя партийные заслуги, И в беспартийные принять... – Ее карьера – в первом круге: Техничка – высший пьедестал. Но у нее подход особый Заметит: только-только стал В конторе даже малой пробы Конфликт—скандалец вызревать -- Она к начальству с заявленьем – Уходит, чтоб не погрязать В чужие дрязги – и сомненьям Не предавалась уходя... Барак с бабулею делили, Хозяйство скудное ведя, Трудяги-беднота... Но жили Все в дружбе – и когда меня В Ковров к бабуле привозили – И старшие и ребятня Тотчас с гостинцем приходили И приглашали на чаек С каленым сахарком вприкуску. Особый, дружеский мирок. Здесь бытовую перегрузку Не возводили в абсолют... В сарае ветхом за бараком Держала коз: они дают Ей молочко – к ее дензнакам Прибавка. Там же держит кур. С работы приходя. их на травку. Пошлет кудахтающих дур – Пусть добывают ей прибавку. На выходные – ритуал Уходит бабушка Матрена В лесок – он тоже прибавлял К столу чего—то... Оборона От нищеты – усердный труд. Когда я у неее в Коврове,. То и меня в лесок берут. -- Лес дарит силу и здоровье, Накормит и согрет нас... А как она груздочки солит Превкусно – просто высший класс! И нам под осень соизволит Отправить баночку грибов. Любой обед с грибами – праздник. Ты с ними пальцы съесть готов Где б взять сейчас таких прекрасных? Летят снега и ливни льют... Когда я вырвалась в студенты, Тогда лишь бабушке дают – Нет, вовсе не апартаменты – Лишь комнату... Кирпичный дом... Включала, правда, коммуналка И кухню с общим санузлом Но бабушка грустила: -- Жалко, Барачный дружеский мирок Остался в прошлом невозвратно. Что делать? Вышла за порог, Теперь не повернешь обратно... – Не ведал дружеский барак Разгульно-пьяненьких событий, Ни брани берзостной, ни драк... А после общих чаепитий Играли в карты, домино Затягивали задушевно Простые песни – из кино, Народные – светло, распевно... Я помню эти вечера. Мне тоже жалко их ухода. Но все течет – эт цетера – Все дальше, дальше год от года... От дооктябрьских времен Остался в память «большевичке» Подарок госпожи – кулон. Красивый, золотой... Вещичке Работы тонкой – нет цены. Щедра была ее хозяйка. И он в мои приходит сны – И расцветала Первомайка. Когда в заморские края Погнал господ вселенский кризис. Трудилась бабушка моя И санитаркой в Симеизе. Красноармейцев поднимать Она старалась в лазарете. Там и дневать и ночевать Ей приходилось в годы эти. Возможно, именно тогда Она сроднилась с партбилетом, В те романтичные года – Забыла расспросить об этом. Мы с однокурсницей моей Коростиковой, светлой тезкой, В разгар каникулярных дней, Освобожденные зубрежкой, Решили вместе посетить Владимир, славный град российский, Вокруг собора походить... Ковров – в соседстве, тихий, близкий. Но в нем – таков судьбы гротеск – Как будто по железу кони Пустились вскачь – услышишь треск На дегтяревском полигоне. -- Вступилв в партию? -- вопрос Взамен приветствия бабусин Татьяну восхитил: -- Всерьез Подходец.! Это в нашем вкусе... – На пямяти моей она, Матрена вовсе не болела, Была надежна и сильна, В безделье праздном не хотела Минутки лишней посидеть. Всегда ее в трудах видала. Нет повода ее жалеть. А оказалось – «два удара» Она уже перенесла. Призналась – а меня как током Вмиг долбануло – ну, дела! Ее признанье стало шоком: Матрена-то у нас больна! -- Боюсь, что неизбежен третий, -- Задумчиво шепнув, она Добавила, что жить на свете Не разонравилось еще... Мой папа бережен с Матреной. Им весь поселок восхищен: По внешности – наследник трона – Изысканный аристократ. Высокий, стройный, темно-русый, Синь неба отражает взгляд. Понятно сразу: не зулусы Прелтечи папы на земле. Он с виду – «истинный ариец». Истоки рода вовсе мне Неведомы – в тумане скрылись Веков прошедших. Не дано Мне с родословной разобраться. От бабки слышала одно: Дядья, двоюродные братцы, Троюродные – и родня Из отдаленного колена У папы, значит – у меня Жила под Киевом. И Вена С Варшавой, вроде, тоже есть В той географии семейной. Пусть к нам не доходила весть Надежная от тех ветвей, но Приятно все же сознавать, Что родственик живет в Варшаве, Не вижу смысла уповать На встречу: он в чужой державе, Пускай и дружественной нам... А папа вырос в Симеизе... Тянуло к тамошним стенам Его всевременно... В капризе Крымчан ушедших городок В готическом построен стиле. Отец летел хоть на денек На встречу с детством. С ним любили И мы примчаться в Симеиз, Зеленый городок и -- море... Свободен пляж, поскольку близ – Туберкулезный санаторий. Старинный парк зовет в тенек. В нем статуи богов античных. Отец вздыхает: если б мог, То жил бы здесь, где экзотичных Цветов пьянящий аромат. У пляжа – скалы. Первой -- Дива К себе приковывает взгляд – Дух замирает – так красива. К ней Кошка скальная ползет. Крутая лестница по Диве На самый верх ее ведет. Оградка наверху, чтоб вживе Приезжий оставался люд. Я за оградку проникала – И по скале ползу... Все ждут На пляже, не свалюсь ли... Скалы – Манок и для отца. Вдвоем Мы подбирались к скальным гнездам, Глядели: кто из сучьев дом Соорудил поближе к звездам. Как папа плавал и нырял – Весь пляж от изумленья ахал, Порой – в испуге замирал. Он под водое, единым махом До красных бочек доплывал, Буйков, купальню ограждавших... Отец – Мужчина, идеал. Подружек назову, признавших, (Татьяна Зудина одна), Что выходили на дорожку, Откуда станция видна, Выстаивались там сторожко, Пока со станции домой Не возвращался поздно папа – Полюбоваться им... Он – мой! И мамин. Мамочки-сатрапа Он верховенство признавал, Был терпелив с ней и сердечен.. Он все умел: сверлил, паял И краны избавлял от течи. Старинный «Зингер» заставлял Засипекатат по-молодому. Простую мебель укреплял. Короче – делал все по дому. И безотказно помогал Соседям и друзьям в ремонте, Чем каждый злоупотреблял. -- Георгия вы мне не троньте: Ведь он с работы и устал, -- Жалея папу, мать сердилась. Он улыбался и вставал – Ведь без него из рук валилась Отвертка с гаечным ключом, А у него в руках умелых Все починялось… Нипочем Не соглашался с обалделых От радости соседей брать, Вручаемые гонорары… -- Георгий. Это как понять? -- Оставим, ладно, тары-бары… Зато улыбками светя, Ему навстечу всяк тянулся – И каждый взрослый, и дитя… Однажды песик потянулся К его ногам. Кружит вокруг. К отцу буквально лезет в ноги. -- Видать, случилось что-то друг. Отец присел на полдороге – И морду Шарику раскрыл… -- Конечно! Кость застряла в горле. Ее мой папа удалил. И по утрам шагает гордо На станцию с ним рядом пес – Добро любое сердце помнит. Что отвечал он на вопрос О том, какое дело кормит, Его семейство – не узнать, По мастерству в руках умелых Друзьям, соседям не понять, Не догадаться: он из смелых Первопроходцев тех высот, Куда поднялся спутник вскоре И миру голос подает… Мне помнится: проплыли в море Дельфины… Папа замирал И не спускал с них глаз лазурных… Он, повторю, мой идеал… В один из дней особо бурных Стояли в бухтах катера – Команда бережет скорлупку. Но был один смельчак – ура! – Согласный отвезти в Алупку. Мы на борту с отцом одни. А катерок то с гребня падал…. -- Вода отхлынет, ты вдохни! – То вновь взлетал на гребень… Рада: Легко ту качку выношу…. Кряхтит лоханка наша хрупко… Я с промежутками дышу… Но вот и цель пути – Алупка. Мы с папой мокрые насквозь Как будто нас держали в кадке… -- Не заболеете? -- Авось! Попьем чайку – и все в порядке! -- Мой организм не распознал В той тряске захудалой качки, Болезнь морскую отогнал. Зато от мамы мне, «морячке» Досталось, но уже потом… Отец у нас завзятый книжник. Мы обживали новый дом. От веръних полок и до ниэних – Литература… Стеллажи Простенки все заполонили… -- Читай. Но снова положи Потом на то же место. Или – Не прикасайся,, если ты Не соблюдаешь мой порядок. Те книги – папины мечты Отображали. Тьма закладок В географических томах, Физических и фантазийных… -- Какие проблески в умах Сверкали после событийных Деяний в давние века. --- Отец был радиофанатом С паяльником его рука Не раставалась, чтобы атом Точней с анода на катод Перелетал – и звук был чище – (А может быть – наоборот) – Паяет, варианты ищет… Сердилась мама: -- Прекрати. Квартиру задымил припоем… -- Заканчиваю, Ксан, прости… -- Семейным дорожа покоем, Отец паяльник убирал, Все причандалы клал на полку, Мыл пол и столик вытирал… Потом вернется втихомолку -- И небывалый агрегат Построит для сврхдальней связи. Он «Голосам» заморским рад Тех корифеев, кто в отказе Творить на Родине… У нас У первых «КВН» с экраном Пазмером с «Приму»… Пятый час. За линзой с водяным туманом Засвечивается окно. Мы смотрим новости, концерты, Партсъезды, старое кино. Стучат ногами экстраверты, Когда экран внезапно гас... Потом купили и другие, Но лучший был всегда у нас. Пусть поначалу дорогие, Модели новые, отец Был в этом пункте монолитом - И маму убеждал вконец, Что с ярким и контрастным видом Приятней новости смотреть... Потом пошли и КВН – ы, Концерты... -- Пьеха будет петь... – Экранчик раздвигает стены – Со всей аланетой говоришь – И семь чудес великих видишь. Вот башня Эйфеля – Париж... А только из Парижа выйдешь, То попадешь в Вашингтон, Сидит в овальном кабинете Красивый моложавый Джон... Дадумаешься: старцы эти, Которые сидят в Кремле, Его переиграть способны? Вопрос: кто главный на Земле? Вопросы эти неудобны. Мой папа щит и меч кует Космический моей Отчизне – И он позиций не сдает. Нет повода, чтоб укоризне Его с товарищами грызть. Они, в отличие от старцев Кремля, чьи мозги чисть – не чисть... Но, к с частью, до ракетных стартов Не добирался их маразм. И вот – апрель. Взлетел Гашарин. У всей страны энтузиазм: Прославил ясноокий парень Команду, взвившую «Восток. И, значит, инженер Суворов, Что также заложил исток Победы, нездоровый норов Американцев поприжал: Космопроходец красногзвездный Приоритет страны держал, Способной на ракете грозной Послать и ядерный заряд... Отец был страстный математик, Задачке непростой был рад.... Он, инженер и систематик, Родиться явно поспешил: Пока он в здравии и силе, В таланте инженерном был, Комоды-ЭВМ-ки были Лишь оснащением ВЦ... А он прекдсказывал мне время – Сиял мечтою на лице, -- Когда студенческое племя В своих общагах заведет Сверхскоростные терминалы, Линейка с цифрами уйдет В историю, в ее анналы Запишут счеты... Сверх того, -- Он обещал, машина свяжет Нас с миром, каждого... Всего, Что он предрек, не перескажет И Брэдбери в своих томах. Я, правда, папе, больше верю. Что будет нового в домах? Придешь – горит табло над дверью: «Хозяйка, здравствуй. Сварен суп И приготовлен винегретик...» Нет, все-таки, мой робот туп: Не догадался: мне омлетик С петрущкой, чтоб в него томат Был тоже меленько нарезан... Придется новый автомат Взять в магазине... Полным бредом, Фантасмагорией пока Казались папины прогнозы. Но, верю, вовсе не века Пройдут – осуществятся грезы... Прогнозам не было конца, А я внимаю без сомнений... И фотодело у отца – Одно из страстных увлечений. Для разных случаев имел Набор особых аппаратов. «Любитель» пленкой шелестел Широкой, «Спутник» -- для парадов И для пейзажей: он снимал В два параллельных объектива. Ты после снимочки вставлял В прибор особый – ярко, живо, Объемно виделся пейзаж В два параллельных окуляра... -- «Заря» -- подарок Тане. Дашь, -- Мне шепотком, -- отцу из дара Немного тоже поснимать? – Да, мне – четырнадцать... Понятно: Сказал, чтоб не сердилась мать, Что мне ко дню рожденья... Ладно... Подарок мне пришелся впрок. Я увлеклась не понарошку. Залезу в темный уголок, Чтоб пленке проложить дорожку Сперва в кассету, а потом В «Зарю» кассету заряжаю... Снимаю, все и всех кругом, Советы папы уважаю – Он ценный опыт накопил... А папа юной папарацци Труды Иофиса купил. Те книжки, если постараться И капитально изучить, То станешь классным фотоасом... ...Зачет у мэтра получить Мне удалось буквально разом. Ведь то, что внове для других, Я много лет практиковала. -- Он негодяй, безумец, псих! – Но я-то мэтра понимала: Халтуры в деле не терпел, Которому полжизни отдал. О фото упоенно пел, А будь в руках у мэтра шомпол, То в кровь бы исхлестал глупцов, Что с явнов шли к нему халтурой... Но у других же нет отцов Таких, как мой, с его культурой Технологической... Ее Он мне привил – и «злой» Иофис Произведение мое К зачету принял, бросив: -- Профи-с! Отец был тих и молчалив. Был скромным, неэгоистичным. Его земной императив – Супруга Ксана.. Драматичным Был предвоенный год. Хирург У папы язву из желудка Убрал – такая бяка вдруг У парнявыдалась – не шутка! На фронт не взят из-за нее... По настоянью эскулапа Куренье бросил, в чем мое Везенье – некурящий папа... Он голоса не повышал Ни на меня ни на соседей, А если кто-то обижал, То обзывался? -- Кукла! – Дети, Встречая папу во дворе, Ему, как другу, улыбылись... В активной, творческой поре Отец... Мои дела свершались С его подмогой на «ура»... Он был своим для Королева... Для Родины – инженера – Ее опора и основа... О маме... С детства вся в трудах. Свинарник отдан ей в заботу. Тогда трудились не за страх – За совесть. Знали, что работу Проверит, примет жизнь сама. А время было огневое, Калейдоскоп – сойдешь с ума – И на прицеле все живое. Сказание мое – не миф. Хранят воспоминанья в доме. Свирепствовал на юге тиф. В избе лежали на соломе Дед, мама с младшею сестрой. Врачей же не было в помине. Так тяжело – хоть волком вой. Откуда взяться медицине. Спасала бабушка. Одна Не заболела Божьим чудом. Выпаивала всех она – И выздоровели. А с людом Болезнь жестоко обошлась – На улицах лежали трупы. Потом наголодались всласть – Пропали хлеб, картошка, крупы.... Однажды мама подралась С сестрой из-за горбушки хлеба.... Дед призадумался: -- Напасть... Нет, разделить вас, видно, треба! – Его двоюродной сестре, Что гостевала на Кавказе, Чтоб впредь не предавалась пре, Велел, не мысля об отказе, Одну в Иваново везти. Пришлось в Поволжье ехакть маме, Самостоятельно расти... Снимала угол. Вы и сами Поймете: Было тяжело. Трудилась нянечкой в больнице. А в чем ей правда повезло: Тянуло девушку учиться, Но кто же дочку кулака Допустит до образованья? Вот здесь ей повезло слезка -- И преодолены терзанья. В том доме, где она жила, Квартировали и студенты. Похоже, чем-то паренька Околдовала: документы Ее доставил на рабфак – И приняли. Не оттолкнули. Потом – в текстильный вуз... Итак: Студентка! Маме намекнули В письме из дома: помогать Не смогут. Лучше б ей вернуться... Не стала институт бросать... Не многие за знанье бьются С такою волей. Начала С работой совмещать ученье. Жизнь с адом сходною была: Ни времени на развлеченья, Ни сил, ни денег... Жизнь прожить – Не поле перейти... Страдала, Чтоб светлую судьбу сложить... Когда об этом вспоминала, Жалела, бедную, себя... Но все преодолела стойко. О сверхтерпение тупя Все зубы, ощерялось только Злосчастье... Мама начала Труды на прядильной, как мастер На Первомайке – и вела Домашнее хозяйство... Власти Затем продвинули ее: Она в училище фабричнам Проподавала... Ей нытье Несвойственно. Забыв о личном, Выстраивала мир семьи. Она готовила, стирала. И в школьные дела мои С вниманьем искренним внимала. Царила в доме чистота. Но не такая, чтоб до вещи Не прикоснуться... Суета...! Бывают нравы и похлеще: Не позволляют и дышать... У нас – тепло дарилось мамой. Но все ж боялась оплошать – И для нее обидный самый – Сюрприз неплановый, коль вдруг Заявится вне ожиджаний Сосед. Коллега, папин друг – Идет полток переживаний, Сомнений, чтобы в грязь лицом Не угодила вдруг хозяйка. Мне успокаивать с отцом: -- Все классно. Не переживай-ка! – В квартире гарнитуров нет. Разнокалиберная мебель. Сложилась за десятки лет. Сервиз столовый? Тоже небыль.. Когда отцу полсотни лет Как снег на голову свалились, Коллеги – к папе пиетет – Ему на тот сервиз сложились... Я помню характерный факт, Имевший отношенье к маме: Уже перенесла инфаркт... Не относясь к нему, как к драме... Блюла, как прежде чистоту... Вот я домой вернулась поздно – Не слышу в доме суету – И предзнаменованье грозно: Она и встретит, хлопоча, Накормит – Так случалось ране... Не нужно ли позвать врача – Лежит, я вижу на диване. -- Что, мама, плохо? -- Ничего. Решила полежать немножко. Ну. Ты поешь того-сего. Потом и кликни неотложку. Да перед этим приберись, Переоденься – и достойно Пред медициной появись... – Переживала беспокойно, О том, чтоб выглядели мы Достойными в семье и доме. Не допускала кутерьмы... Что помню я о маме, кроме Ее стремленья к чистоте? Была прещедрой, хлебосольной – Дань детской – (впроголодь) – мечте: Бывало сказочно довольной, Когда друзья, «на огонек» К нам приходившие «от пуза» На месяц наедаль впрок... А вот приезжие – обуза. Манила родичей Москва, Что недавлече разбросалась. Одни уехали едва, Другая дальняя примчалась Родня, а может не родня – На киселе вода седьмая. Обстирывая и кормя, Мать так устала, что не зная, Как быть. Однажды сорвалась: -- Давай и мы махнем в глубинку, Где от таких визитов всласть И отдохнем! – Сие в новинку: Передж гостями никогда Не унижалась до отказа. Была достойна и горда... Был случай... Завершилась фаза Визитов... К осени иссяк Поток гостей: в Москву стремится Обычно больше летом всяк, А к сентябрю угомонится В душе желанье разъезжать – Дается передышка маме.. Господь, похоже испытать Ее решил... Она на грани... А у соседской двери ждет Чужая женщина в расстройстве. Уже и день к концу идет – Хозяев нет, в отъезде... В свойстве Сочувствовать ей равных нет. И мама говорит приезжей: -- У нас живите. А сосед Вернется – перейдете... – Ей же, Той женщине, пока жила У нас, все удалось в столице. И, быстро завершив дела, Уехала... Могу гордиться Еще и тем, что мать была Красавицей невыразимой. И без косметики могла Быть краше всех... Лета и зимы Летели... «Красная Москва» -- Духи, что с юности привычны, Любимы... Но едва-едва Мазнет – ведь запахи приличны, Когда на них всего намек... Сказать, что модница... Едва ли... Но блузочка и свитерок – Обновки – радость доставляли. Мир красота спасет... Трюизм Усвоен каждым безраздельно.. Но есть однако же фашизм, Что бьет по красоте прицельно. Но мамина краса спасла Однажды дом от разоренья И горших бед... Давно вошла История того спасенья В легенду нашенской семье..... А было так: перед войною Случилось в фотоателье Ей сняться... Снимок красотою Особо маминой сиял... В плетеном кресле, в белой блузке, Жакет притален... Чист овал Лиза, что истинно-по русски Светло... Широкий ясный лоб, Прическа – темною волною, Улыбка – с радостью взахлеб, Взгляд с колдовскою пеленою... Понравилась себе самой – И разослала – пусть дивится И дальний родич... У одной Из теток в маленькой станице Кубанской, в предвоенный год Пришедший, снимок, взятый в раму, Украсил старенький комод – Та тетка обожала маму... Станицу заняли враги. Они входили в избы нагло – И ужас сковывал мозги... Что надо брали, что не надо – Крушили.. В теткину избу Вошли три вражеских солдата, Готовых завершить судьбу... Жила хозяйка небогато. Солдаты ходят по избе, Хватают по-хозяйски вещи, Присматривают: что себе, Что изломпть, и взгляд зловещий Пронизывает до костей... Один, видать из тройки главный, Незваных мерзостных «гостей» Надолго замер перед славной Той фотографией... Молчит – И смотри т как-то ошалело. Сердечко теткино стучит, От страха чуть не околела... Солдат очнулс – и берет Ту фотографию с комода, А на приятелей орет. Те вещи бросили у входа – Их главный торопил тычком, Спешили, точно угорали И вышли из избы молчком -- Лишь фотографию забрали... Чачем? Загадочно сие. Но сохраняется легенда О той истории в семье. Не удивлюсь, коль кинолента Однажды данный эпизод В картине о пое военной Когда-то воспроизведет... Во многом необыкновенной Была казачка-мама. Дан Ей независимый характер И не подвластная годам Та красота – серьезный фактор, Опредедяющий в судьбе Поступки, отношенье к людям, Их отношение к себе... О независимости судим И по тому, как персонаж Свободу ценит окруженья... Зверьем весь дом заполнен наш. Считай, что с самого рожденья Собаки, кошки делят дом Со мной и с белками, ежами, Вороной, черепахой... В том Должны быть благодарны маме, Что клеток и замков для них Нет в доме – все они свободны И могут выйти каждый миг – И вновь войти, а кто голодный – Лишь попроси – дадут еду... И мне такая же свобода: Когда хочу – гулять пойду, Когда хочу – вернусь... Метода Сия воспитывает в нас Доверие и уваженье К свободе близких... Но отряс Отец свободу – исключенье: Он добровольно сдался в плен Обожествляемой казачке – И я не помню в доме сцен, Не говоря уже о драчке. Была здоровая семья... Ничто не затмевало стены – Ни черной ревности змея Ни плутоватые измены, Что сохраняло душу мне... Мы жили просто и культурно. Вот на события в стране Мать реагировала бурно. И по распутице весной Отправилась в Москву пешочком Отправить «горца» в мир иной Холодным мартовским денечком. Сил не хватило – ни дошла – И с полдороги возвратилась – И может потому цела: Не то бы в давке очутилось. В ней задавили не одну Провинциальную дуреху. Вот насмешили сатану, Кроваво завершив эпоху. Была застенчива (я в мать), Благожелательна, терпима. Умела резкость унимать, За что всегда народом чтима. Но свой казацкий жесткий нрав В отстаиваньи прав семейства Порой, застенчивость поправ, Проявит... Ставила на место Лишенных чести чинодрал... Вот путешествовать любила. Лишь только случай представал, Чтоб только все спокойно было, Никто чтоб в доме не болел И не было иной напасти, Быт окаянный не довлел, С восторгом предавалась страсти – Ничьо не в силах удержать – И всю страну исколесила. Старалась лично повидать, Все, чем красна страна Россия. Не хохотушка, к болтовне Не склонна праздной, но любила Застолья друхеские вне Официоза, чтобы было Всего побольше на столе... И подпевала голосистым... Не замечаема во зле, Лучилась добротой и чистым Благожелательством ко всем. Единственное отвращало: Бесцеремонность с ложью. Тем, кто проявлял их, не прощала. К другим же, не тая обид, Мать проявляла снисхожденье. И взгляд ее, и тон, и вид И незнакомым восхищенье Внушали к маме... Грубиян Старался с мамой быть учтивым, Сбавляя тон, и тот, кто пьян Застенчивым речитативом, За то, что матом голосил – (Ее манеры отрезвляли) -- Прощенья у нее просил... Соседи тайны поверяли И только Ксаночкой друзья Ананьевной сердечно звали – Такая выдалась стезя... И я и люди убеждали: Нельзя на стук тотчас же дверь Распахивать – такое время: Не каждому чужому верь. Но в маме перебор доверья. А доминантою – любовь, Готовность к подвигу за дружбу... И это сослужило вновь Спасительную людям службу... Однажды загорелся дом. -- (Точнее – в цоколе квартира.) – А внешне – все пылает в нем. Пожарки... Голос командира, Что кличет помощь из Москвы. Я перед домом, у подъезда С тревогою людской молвы. Душа не обретает места. А не девятом этаже Темны квартиры нашей окна – И что-то страшное в душе. Как горестный сухой комок, но Я верю, что она жива... Но там же дым, у мамы – сердце... Потрескивает голова От мыслей... Старший: -- С планом сверься: Квартира тридцать шесть... Туда Тотчас же лестницу подайте! – Квартира наша... Чехарда... Ну что ж вы, побыстрей!... Снимайте Оттуда маму!... Из окна Пожарный трудно стал спускаться... Вниизу лег навзничь. Им одна Несвязно фраза повторяться По бессознанке начала: -- Вверху все живы, все там живы... – Когда уже взойти могла К нам с разрешения служивых – Не заперта входная дверь. На кухне мама чистит что-то, Квартира в саже... Ей теперь Порядок наводить – забота. Чужие ранцы на полу, Радиостанции пожарных, Что будто в черную смолу Окрашены от саж угарных… -- Могла б ответить на звонок, -- В досаде упрекаю маму. -- Я не могла, никто б не мог… -- А я переживаю гамму Разнообразных быстрых чувств. Открыт флакон валокардина. Был полон, а теперь он пуст – Вмиг напугавшая картина… -- Нет, сердце в этот раз не жгло. С пожарными беда случилась, Едва до комы не дошло. С огнем внизу команда билась, Потом по этажам пошла. А дым на лестнице все гуще. Уже здесь беспросветна мгла, Нет воздуха... Бойцам присуще Умение тушить огонь, А с дымом – никакого сладу. Дым черный, жирный... Злая вонь Забила ноздри доупаду. Стучат: -- Откройте! – Но никто Не отворяет огнеборцам. Вот-вот погибнут ни за что, Вот-вот дыхание забьется... Лишь на девятом этаже На сту их тотчас дверь раскрылась. Вошли почти без сил уже... А мама над бойцами билась – С водой дала валокардин, Чтоб поддержал сердца пожарных... Позднее прибежал один От них от всех, ей благодарных, Сказать сердечные слова... Такая мне досталась мама... Великою душой слыла, В чем не усматривай обмана... Я августовская. Я – Лев. Ко Львам планеты благосклонны. И руки к небесам воздев, Молюсь на старые иконы И Господа благодарю За двух моих дедов по маме. Молитву истую творю Я не одними лишь губами, А всей душою за него, Второго дудушку. Был братом Родного деда моего Анания... Был простоватым Мой прадед Гриша, чья мечта О грамотности лишь мечтою Осталась... Сыном высота Наук обретена... Звездою Сиял в семействе Яков. Он Анания годами младше. Образованьем осенен. Гордится им семейство наше. Образование его И ум и душу шлифовало. Интеллигентен до того, Что всех знакомых соглевало Душевное его тепло, Порядочность... Он был, как Чехов... Вот письма – их читать светло. Он – Человек из человеков. В Орджоникидзе институт Педагогический окончил. Его поныне в Грозном чтут. Он шишку из себя не корчил, Учителем от Бога был был, И сеял знания враструску. С отдачей собственной учил, Но не давал лентяям спуску. И ставя неуд, отмечал В журнале время до минуты. Зачем? Зачем-то. Он-то знал, Снимал с души школярской путы, Давая знаниям вступить В освобожденное сознанье. Никто не смодет так учить. Бывают люди, чье призванье «Глаголом жечь сердца людей, Рузумное в их души сеять. Таким был Яков... Чародей, Сумевший образцовой сделать, Чудесной – школу-интернат, Им возглавляемую, в Грозном. И в Болшеве был каждый рад, Когда в телесюжете позднем Об интернате репортаж На всю страну передавали. И мы годились: Яков – наш! И по заслугам отмечали: Был орден Ленина ему Указом за труды назначен. Но не вручают. Почему? За то, что не был им утрачен Смысл чести. Грозненский райком Велит дать аттестат невеже. Позднее дали б и диплом... -- Нет! – Яков отрубил, -- понеже Товарищ выдвиженец мог Предметы изучить экстерном... – Высокий совести порог – Препятствием партийным сквернам. И не надавишь на него Поскольку Яков – «беспартейный». Что могут сделать? Ничего... Столпы «идейно»-безыдейной Карьерно-кумовской возни Не выдавали деду орден, Мол покорись, потом возьми. Но дед был в убежденьях твердым И скромным... Он при школе жил В подвале, где зимой, как в тундре. Давно квартиру заслужил – В подвале побелели кудри... Там, правда, летом хорошо, Прохладно... Вышел из жилища – И в сад, чтоб отдохнуть душой, Большой, тенистый... Здесь и пища: Он баночки с вареньем шлет. На каждой – аккуратно надпись: Сорт..., сварено в такой-то год... – От деда маленькая радость. Подвал делила с дедом мышь, Что порождало прибаутки... В конце шестидесятых лишь В хрущевку около «Минутки» Вселился Яков: ванна, газ В пятиметровой кухне-клетке И комнатка... Теперь в рассказ Сын деда Боря входит – редкой Души, прекрасный человек, Любимец мамы, тети Тани, Мой крестный... Восхищенье всех И мне передалось... С цветами К нам в Болшево порою он Являлся в форме с пистолетом Он инженерии учен, Юриспруденции. При этом Был полиглотом... Много лет Служил в Швейцарии.. Разведка? Наверно... Кто нам даст ответ? У нас он появлялся редко, Даря мне праздник... В тот приезд Пирожные привез, эклеры... -- Одно Танюша сразу съест.. – Но я, упрямая сверх меры, Отказываюсь. Мне гулять Безотлагательно желалось – И маме стала возражать... Гроза крутая приближалась, Но дядя бурю разрядил: -- Ты съешь эклер – и не замерзнешь, Гуляя... --- Съела... Верно: был Морозец злой, а мне тепло, лишь Взбодрилась... С той поры эклер Напоминает мне о дяде, Ушедшем в ту из дальних сфер, Откуда он, с любовью глядя, Благословляет нас, живых... Переносил атаку гриппа – Последствия дают под дых: Взамен дыханья – клекот хрипа – И в Грозном не смогли врачи Ничем помочь – везут в столицу. Москва, старайся, излечи... Военный госпиталь стремится Помочь, да, видимо, нельзя... Дед Яков в это время с нами. Неведомый диагноз... Я Захлебываюсь злыми снами. Дед Яков с мамой что ни день Бориса ездили проведать. От человека -- только тень. Ни завтракать и ни обедать Не хочет. Обо мне спросил: -- Что большеглазая Танюша? Терзает боль, упадок сил... Отстань, болезнь, отлипни! Ну же!... А мне – четырнадцать. Меня Чужая боль не задевает. Искрится мир вокруг, звеня, В предощущенье вовлекает Грядущих радостей... Меня Оберегают от терзаний... За безразличие казня Себя потом, ту боль страданий, Что дядя Боря перенес, Жалела, что не разделила... Ах, смерть, судьбы апофеоз! С тоскою в сердце проходила Я мимо пары башмаков В углу, начищенных до блеска. Мой дядя Боря был таков, Как дед: аккуратист... Так резко Весть поразила: Бори нет... Я больше не смотрю в тот угол... А переживуший сына дед, Невыносимую с натугой Ловил, не выпуская, боль. Не дожил до сорокалетья, Покинул смертную юдоль, Без деда Якова наследья... Кремировали на Донском... Дед с урной жалок на вокзале. Прах, бывший некогда сынком, Прижал к груди... Мы провожали, А он – при нас – был одинок... Несчастен тот отец безмерно, Чей ранее уйдет сынок. Навек в душе его – геенна... Два деда – с бабушкой в родстве --- Двоюродных к семье прибавлю. Затерянных в людской листве Две ветви рода не оставлю Вне этой повести моей. Один – Иван – жил в Хасавюрте, Бок о бок с хатой, где сто дней -- (Примерно – вы глаза не щурьте, Мол, кто когда те дни считал) – У бабушки жила и деда. Иван к ним глаза не казал, Похоже, не было и дела Ему до родственной души... -- А ты не удивляйся, тезка, -- Мне – тетя Таня. -- Жил в тиши Сверхзамкнуто и сверхнеброско В заботах только о себе. Не то, что бабушка. Ее-то Благословляли по судьбе Все хасавюртцы за заботу И щедрость праведной души: Любого поддержать стремилась. Ее деянья хороши – И в час, когда судьба свершилась, Ее соседи на руках Несли в печали через город. Такое помнится в веках. Претерпевая боль и голод, Жила по совести всегда... Иван же – белая ворона, Овца заблудшая... Когда Ивана вдруг во время оно Разбил несильный паралич – Довольно быстро оклемался. Нет, чтобы близким бросить клич – Еще сильней отмежевался, Отъединился пуще... Чтоб Смерть неготовым не настигла, Купил Иван надежный гроб, Но не зовет его могила – И сохнет гроб на чердаке. Иван его зерном наполнил. «Красавица» с косой в руке Вперед взяла жену – и вспомнил Иван о гробе. Уступил Его усопшей половине – И честь по чести схоронил В своей – супругу – домовине... А на Кубани дед Сергей – (Я не была там) – жил. Бездетный. Был работящ, любил детей – И та черта была заметной – Добрело дедово лицо, Агукал маленьким соседям... И дважды на его крыльцо Мальцов подкидывали... С дедом, Что поощряем был Творцом – С женой удел тот разделяли -- Как с лучшим на земле отцом, Два парня жили-подрастали. О младшем точных данных нет. Скорей всего погиб на фронте. А старший нахватался бед – Душа заплачет, только троньте. Когда гражданская война Страну штыками исколола, Он гимназистом был... До дна Мужчин сожгла и измолола Необоримая вражда И стала забирать мальчишек. И Ваню общая беда Не обошла. От умных книжек – Забрали в армию силком, Чтоб занялся кровавым делом, Стрелять учили, бить штыком... Двойное горе – стал он белым... Необорим был красный вал. И Ваня – все сильнее горе – Вначале к морю отступал, А после уходил за море – В Болгарию... Остался там. Скучал по дому, по Кубани. В письме, что долетело к нам, Писал: мечтает хоть губами Коснуться до родной земли... Жена хорошая, ребята... Чем мы помочь ему могли, Рабы партийного диктата? Но только «оттепель» пришла. Она «белогвардейцу» Ване Возможность радости дала Побыть недолго на Кубани – Изъездил вдоль и поперек. Душой на Родине согрелся... Слез бурный вырвался поток -- Увидел: громыхал по рельсам Длиннющий грузовой состав В полста вагонов с углем, лесом... Их шепотком пересчитав, Вздохнул: -- В Болгарии-то весом В десяток раз поменьше груз Дежурный товарняк увозит... Болгария – мала... Союз Велик – простора сердце просит, Там – тесновато казаку. Увижу ли еще станицу Когда родную на веку? Там Родина ночами снится... – О тете Тане, тезке... К ней Я лет до десяти на лето, На двадцать, тридцать, сорок дней Привычно приезжала... Мне-то Известно главное о ней: Добра, сердечна и красива. Губительница душ парней, Киногенична – просто дива! В Махачкале закончив мед, В столице добирала курсы. И каждый тетушкин приезд – Как праздник. Тети Тани вкусы И мамины – как день и ночь. Хотя одной и той же мамы И Ксана – дочь, и Таня -- дочь... Свои у каждого Сезамы, Секретов полные... Всегда Привозит классные подарки. Она в семействе – как звезда: Костюмы, шляпки песты, ярки, Сверхмодны платья и пальто – Где только достает такие? В сталице, даже в ней, никто Таких не нашивал... Духи ей, Наверно из Парижа шлют С кремами, пудрами, помадой – В Москве таких не продают... А маме этого не надо – Своей естественной красой Успешно с тетушкиной спорит... Приезды тети – полосой Счастливой для меня... Мирволит К племяшке тезке – и берет В экскурсии по Подмосковью... -- Готова, Тианечка? Вперед! Я тетушке не прекословлю. Мне интересно наблюдать, Как все москвички каменеют, Увидев тетю... С ней гулять – Как с Мерилин Монро... Шалеют, Ее завидев, мужики... С ее приездом в нашем доме – Духов и кремов запашки Дурманят, приводя к истоме... Духов, помад пьянящий клуб... Не выйдет никогда из дома, Прилежно не подкрасив губ... Ах, эта женская истома, Прекраснейшая из истом! Окончив мед, в чудесном Грозном Он возглавила роддом, Где делом занялась серьезным -- Его на свете нет святей, Ответственней при сверхнагрузке: Господь ей на руки детей Передавал чеченских, русских. Врач, полагают, ни при чем. Но чаще думают иначе. Ее заслуженным врачом Признали, этим обозначив Ей благодарность за труды... А замуж тетя вышла поздно. Мотаются туды-сюды: Муж в Нальчике, супруга в Грозном. Супруг – проректор в Кабарде, В национальном местном вузе. Да так ли важно кто да где, Коль есть доверие в союзе? Все знают в городе ее И бесконечно уважают – Все на виду житье-бытье. Обиды ей не угрожают От горцев, коих грозен нрав... Мне, помню, лет двенадцать было. Машина, правила поправ, Чеченку насмерть задавила. Водитель – русский... Злой поры Не избежал своей водитель... Кидали камни во дворы Чеченцы – русским... Но хулитель, Камней бросатель, ни один В двор тети даже и песчинки Не бросил – мимо проходил... Такие детских лет картинки Остались в сердце навсегда... Такой фундамент для журфака Семьей построен в сердце... Да, Отсюда на журфак атака Брала начало, из семьи... Деды мои, дядья и тетки В борьбе – соратники мои. Тверды – к чужим, а к близким – кротки... ...В яслях со мною был конфуз. Велят, чтоб наголо остригли. Мать: -- Нетушки! – И я боюсь: Оставят без кудрей... Подвигли Родителей те «корчаки» Меня отправить к бабе Мане – (Самой возиться не с руки) ... Ее пригляд и воспитанье – Не гувернантский у графьев. Дочь Мани – мамина подруга Полина Волкова... Оков Не налагают ни для дух На той казарме, где живет В большой коммуне Маня-Маша. Да, «на казарме» -- рек народ, Не «в»... А в коридоре – каша На примусах кипит-шипит, Висят «подписанные» тряпки, В коляске малый голосит, Внимания от мамки-папки Упорно требуя: опять Пеленки подписал, бедняга... Казарма... Можно называть И так: рабочая общага. Три «палубы» в казарме той, Три этажа – коль по простому. Сто комнаток, а в каждой вой, Крик, мат, блатные песни... В кому Тот гам загонит чужака, А мне и шум и гам по нраву: От входа и до чердака – Довольно места, чтоб ораву Детей казарменных принять, Для игр пространство предоставив. Меня старалась не пускать За дверь надсмотрщица, представив, Что упаду и ушибусь В той беготне вдоль коридора, О примус чей-то обожгусь... Но все ж сбегала от надзора... Бабуля с дочерью жила. Этаж второй... Нет, впрочем, третий... И внучка Зоя там была. Она уже жила на свете Лет семь, когда я родилась. И, стало быть, ходила в школу, Мать – на работу. Маши власть – Вся – надо мной... Беспокою Попыткой выбежать за дверь. А так-то я ребенок милый. Но только выскочу – поверь – Не удержать бабуле хилой: По коридору мчу стремглав. Теперь – лови меня, заразу. -- Танюша! Танечка! – Взорвав Покой бабули, мчусь – и глазу Ее за мною не поспеть... Мне сильно нравилось в казарме Под шум. Закрыв глаза, сопеть... Спалось чудесно – ни угар мне От каш сгоревших не мешал, Ни стук дверей, ни рев младенцев, Нетрезвый гогот и вокал – Спала под вопли «сладкопевцев». Картошки жареной флюид И ароматы щей прокисших... Лишь лук мне слезыньки сулит... В тех звуках, в комнатку проникших, В оконца малые в дверях, Ничто бедой не угрожало – И не касался сердца страх – И душу зло не обижало... И просыпаться – хорошо, Чтоб в жизнь кипучую ворваться, Что для бабули Маши – шок. Ей надо шибко постараться, Чтоб в комнатке закрыть меня. Но я, конечно, убегала. Ведь там, за дверью – ребятня – И ничего не помогало В каморке удержать меня Ошеломленной бабе Маше, Сидела в комнатке, моля Всевышнего, чтоб жидкой каше На опрокинуться в момент. Когда я пробегаю рядом – Печальный был би инцидент... Тот коридор окинешь взглядом: С торцов – огромных два окна, Сто лет не мытых, запыленных... Меж ними – «улица». Длинна, В дверных, ячеистых и темных Коробках... Цокольный этаж Пугал своею чернотою. Там печь – огнедышащий страж, Титан с кипящею водою. Заслонок много у печи, Нутро палящее скрывавших И много топок... Кирпичи – Из угля... Их. Подстерегавших, Кругом немало на полу. И горкой высились пугавшей, Что вдруг обрушится – в углу... Воображу себя упавшей Под грудой угля – нет, боюсь... Сюда одна не забегала. Титаны облегчали груз Труда хозяек – и немало: Здесь набирали кипяток Хозяйки из домов соседних, На керосинчике чуток Так экономя... Все – из бедных... Пред праздником у очага Все с противнями появлялись. Как доставала кочерга «Свой» из печи? Не ошибались? Я это не могла понять – Ведь противни не различались. Я б не сумела опознать. Хозяйки как-то изловчались... На Первомайке той порой Быт – полусельский: Печь с дровами, Но кран с холодною водой, Свет, туалет в квартире... Маме Не нравилось на той печи – Варила на электроплитке Семьи нехитрые харчи: Борщи, горячие напитки – Чай первым делом, молочко, Картошку жарила. Глазунью. Опасно да и нелегко. Боюсь огня, не капризую: У плитки – голая спираль – И обожжешься и ударит «Лектричкство»... Легко «мораль» Усвоила: коль мама варит – Держусь от плитки в стороне... В поселке – детская больничка – Она уже известна мне – Была больничная страничка. Есть взрослая больница. Есть – Вся в резких запахах аптек. Есть почта, что приносит весть От близких – и библиотека. Продмаг имеется, промторг, В котором – время дефицита – Порою – и тогда восторг – Такое запросто добыто, Что и в столице не купить В очередях километровых... Есть клуб, чтоб нам кино крутить... В поселке каждый,кто не промах, Себе сооружал сарай... Поскольку жили-то стесненно. В сараях весь поселка край. Казарменные – непременно. Они-то жили всех тесней... Сарай для них жилью тождествен... О бане. Разделенье дней: Два – для мужчин и три – для женщин. Та баня в памяти – кошмар. Приземистое то строенье Черно... Зимой из двери – пар... Заходим... Будет ли везенье, Чтоб сразу шайку захватить? Нет – ждать приходится часами. И даже малышам скулить Здесь тягостно – прижались к маме... Нормальных окон в бане нет. В проемах тусклые брикеты. Сквозь них просачивался свет С трудом... Сидим, во все одеты... Очередина в наши дни. Все женщины подолгу мылись: Сперва детей, потом – они, Потом стирали... Долго длились Часы в предбаннике. Пока Достанется, как счастье, шайка. С трубы на головы – кап-кап. И лампочка светила жалко Под отсыревшим потолком... Клубами в дверь – морозный воздух. И говор -- полушепотком. Так тягостно – скорей бы роздых. И малыши совсем тихи – Не бегали и не шалили. Ни озорства и ни «хи-хи» -- Угнетены в том месте были... Пусть ощущенье чистоты Сравнимо ощущеньем счастья... Но к этой радости мосты Нерадостны и слишком часто Они-то настроенье нам Фундаментально ухудшали... И мрак и капли по стенам... Так долго в очереди ждали... Хоть невозможно малышам Без озорства и без движенья. Жалели тихо ждущих мам, Не вызывали раздраженья. Малыш задремлет в духоте, Проснется, протирая глазик. О тазике -- как о мечте... Малыш один – один и тазик... А двое, трое малышей – Тогда жди тазика второго... Так тягомотно здесь душе... -- Ну, потерпи еще немного... -- Заняться нечем. И ничто Не привлекает интереса. Сидим в расстегнутых пальто, Ждем шаек. Есть! Давленье пресса Чуть ослабеет. И детей Заводят и несут в предбанник. Здесь легче – лишних нет людей. Раздолье, если кто карманник: Веди шкафчиков в помине нет. Над лавкой полка, а под нею – В доску костыль был – и привет... Раздетая сперва синею... Конечно мамы заведут И стирку легкую попутно – Подсказки от мужей не ждут – Быт сам подсказывал подспудно: Здесь есть горячая вода – И, значит, не зевай хозяйка! Я тоже с мамочкой сюда Ходила... Вымывалась шайка – И утомительный процесс С водой и паром начинался. Ведь мыло едкое до слез – Шампунь еще не продавался... Здесь тоже в очереди стой. К двум жутко обжигавшим кранам. Один с горячею водой, Тот – с ледяной... Каким «титанам» По силу столько вскипятить Воды – для целого поселка... Помыли надобно побыть В сторонке – дважды, трижды столько: Помылась мама, а потом Она бельишко постирала... В предбанник чистыми зайдем, Где обтирала, одевала Танюшу мама... Обтирать – Потом укутать в полотенце... Белье из стирки надевать Мне на распаренное тельце Непросто, а потом еще Танюцу обряжать в пальтишко С платочком – тоже кое что... От бани радости – не слишком... Потом выходим на мороз. Задача здесь – не простудиться. Все испытания всерьез – Вот угораздило родиться... Большая стирка шла в дому. А полоскать идут на Клязьму, Как, может, триста лет тому Назад... Житейскому маразму Тому сказала мама: -- Нет! – За баней не реке помосты, С которых женщины чуть свет Белье полощут... Ломит кости От той работы ревматизм... Вот так о житии народном Заботился социализм В стремлении богоугодном Всех уравнять по нищете... Но мама тот помост на речке Не посещала. Вещи те, Что постирала возле печки, Водопроводною водой В корыте долго полоскала... Домашний труд всегда такой, Что ни конца и ни начала... В три года взяли в детский сад Уже без всяческих условий. Слезинки по щекам висят – В «казенный дом» сдаваться внове. И мама плакала со мной – Ей жаль несчастного ребенка. Мы вечером идем домой – Опять реву протяжно, звонко – Жаль из детсада уходить. Так всю неделю продолжалось. Ну, как с ребенком поступить? Окутывает маму жалость. Разок решили не забрать, И на на ночь в детсаду оставить. Что помогло – и впредь орать Не стала слезно и гнусавить... Тот Первомайский детский сад Счяитался в области из лучших, Хотя ничем на первый взгляд Не выделялся... Впрочем, ключик К успеху заключался в том, Что крепко о здоровье бдели. Такого не было, чтоб в нем – С пяток, а прочие – болели, Как то бывает в детсадах. А в остальном у нас – как в прочих: С утра – гулять – не при дождях. В обед – салатик, следом борщик, Потом – котлеточка, гарнир. Пюре предпочитала групам. Но, правдав, пред обедом – (брр) -- На выбор: так иль вместе с супом -- Давался в ложке рыбий жир. -- Мне – так! – Но до чего противно! На полдник могут дать кефир. Час тихий... После креативно Играли... Вечером – домой... Когда исполнилось четыре, Я – новосел со всей семьей. Большую комнату в квартире С одной соседкой дали нам, Точнее – маме – на работе. Дом был из бруса. По стенам Шла чернота... В подъезд войдете – Двойная лестница. Вверху – Весьма просторная терраса. Сметите с половиц труху, Поставьте стол, кровать – в три раза Вы увеличите жилье. Так мы и поступали летом... Стремянка на чердак – мое Приспособленье – (шпингалетам Безмозглым угомону нет) – Для гимнастических занятий: Вишу вниз головой – привет! – Над маршем лестничным. Понятий, Что там опасно, в глупой нет... А сверзилась бы с той стремянки На лестницу – и все, привет – Берите танины останки. Ужасно – видится сейчас. Ну, а тогда – вишу часами Вниз головой, пугаю вас, Пришедших, скажем, в гости к маме... Наш прежний дом недалеко, Через дорогу – и подружкам Старинным мне попасть легко, Наперсницам моим и душкам. Мне есть о чем потолковать С Танюшей Зудиной и Людой, Что Карпова – и поиграть В обед с игрушечной посулой, В больничку или детский сад, Во что угодно -- интересно... Пусть взрослые на нас глядят, Не вмешиваясь – неуместно... В тот год родители решат: Я подросла уж настолько, Что в состояньи в детский сад Идти одна... Сие – жестоко? Нет. Детский сад-то в двух шагах. Переходить не надо улку. Машины не вгоняют в страх. В пальтишко вденусь или в куртку – И пошагала. Прихожу. Хоть рядом – в детский сад последней. Жука замечу – посижу Вприсядку, хоть денек не летний – Прохладно, в садик не спешу. Попутно пообщаюсь с кошкой, Коровку божью попрошу Слетать на небо... Той дорожкой Так много наблюдала дел, Творящихся у «братьев меньших», Тот полз куда-то. Тот летел, Тот распустил весенний венчик... Сад посещала – в холода. А летом – на Кавказ возили. У деда с бабушкой тогда, Считалось, прибавляла в силе, Здоровье... Как-то возвратясь, Шла в сад испытанным маршрутом. Вхожу... Оторопела враз: Начальство, видно, бес попутал: Нарисовали на стене Четыре головы мужские. С усами – та знакома мне, Повсюду видела такие, Второй меня не напугал: Сам лысый, с маленькой бородкой, А третий ужас навевал С четвертым... Взгляд прямой наводкой Мне в душу детскую глядел, Чернели бороды лопатой... Художник напугать хотел? Изрядно напугал... Усатый, Что не был страшен, наяву Был трех других куда страшнее... С воспоминанием живу О той картине. Страшно мне и Сегодня... Двор детсада был Просторным. Целый парк. Пожалуй. Песочница с грибком. Под ним Дела серьезные решала, В песке играя, детвора. Был в парке и фонтан, представьте. Аллея через парк вела В то здание, где – детство славьте – И размещался детский сад... Гигантские росли деревья. В их кронах кочками висят Вороньи гнезда... Их теперь я, Хоть поздно. Но благодарю. Я о воронах. Как скандалят! -- Карр, карр! – за ними повторю. Они ни взглядом ни ударят, Ни передразнят... Букву «эр» Не выговаривала с детства. Но вот – беру с ворон пример... И – радость: шумное соседство Вдруг от картавости спасло – И «эр», как надо, зазвучала. Выходит, крупно повезло. А прежде я, стыдясь, молчала... Однажды случай был такой. К моей святой души погубе – Игрушка – новый чудо-конь- Качалка явлен средней группе. Уж как он поразил меня! Волосяные хвост и грива. Такого крупного коня Впредь не встречала. Все красиво В игрушке, можно снять седло, Уздечку и надеть обратно. Меня с умишка повело: Хочу в седло невероятно. Откуда взялся дивный конь? Возможно. Подарили шефы. Детишкам говорят: -- Не тронь! Смотри издалека! А мне бы – В седло – совсем схожу с ума... Но не пускают – как издевка. В саду игрушек разных тьма. Не избалованная крепко, К ним потеряла интерес. Я не могу взять в толк: зачем нам Игрушка, коль не с ней, а без? Вся ситуация плачевна. -- Ребенок может заболеть! – Пошла к заведующей мама. -- Так соизвольте повелеть, Поскольку нарастает драма... – Та повелела – и меня В седло сажают принародно. Стоит вся группа у коня. Меня в седло сажают. Гордо Раскачиваюсь... Счастья нет: Ребята смотрят молчаливо... Счастливый вытянув билет, Я ощутила: косо-криво Та радость от меня ушла. Нет радости несправедливой, Когда судьбина не дала Ее другим. Столь несчастливой Я прежде в жизни не была. Не захотела выделяться, В душе не накопила зла. И не по нраву подниматься За счет нерадости других. Другим печаль. А я – сыр в масле? Нет, я болею болью их. Зачатки лидерства погасли. А конь на следующий день Начальством убран был подальше. Уж слишком волновал детей, Мог вызвать и психозы даже... -- Собачка лает? -- Гав-гав-гав! -- Да, правильно... Мычит корова? -- Му! – отвечаю помолчав. -- А ослик? – Это как-то ново. А Тетя Таня, бабка, дед Ждут... Чтож, ответом обеспечу. И: -- Керосин! – Хорош ответ? Смех... Ждали все, что я отвечу «И-а, и-а»... Но развозил На ослике по воскресеньям Мужик в канистрах керосин – И возглашал до исступленья На весь досужий Хасавюрт, Товар полезный представляя... Смеются? Это же абсурд! Хохочут – вовсе удивляя. А в чем причина – не пойму: Смеются надо мной родные, А что смешного? Почему? Мне кажется, что не смешные Мои ответы – ну, ничуть... Такая сложная наука – Понять вопрос, услышать суть, Ответить... Взрослому – докука, А маленькому – вообще. Особо сложно – идиомы. Стараешься понять? Вотще! Нельзя, коль были незнакомы. В непонимание вхожу. У идиом свои резоны. Я на Кавказе провожу Обычно летние сезоны. Там есть аул Андалалах. В нем Тетя Таня стажировку Проходит... С нею при делах Я – рекогносцировку В высокогорье провожу. По склонам прилепились сакли Террасами... Сижу, гляжу... -- Теперь пора домой, не так ли? – -- Да, мама, я хочу домой... -- Все, только выйдет тетя Таня.. – Открытый «газик» нас тропой Увозит горной вниз, взметая Пыль на иссушенной тропе. Едва доставила машина... -- Ой, сколько пыли на тебе! – -- Да, все глаза запорошило, И платья, волосы в пыли... - Да, пыль столбом... – Я поразилась: Какой-то пыльный столб нашли! В пыли сама я извозилась, Но нет там никаких столбов Из пыли – недоумеваю Над странным сочетаньем слов – И сразу их запоминаю.. Со мной бывало в те года: Я начинала плакать... Сразу Давали свечку мне тогда, Сажали на порог – от сглазу. В тот раз посажена была С зажженной свечкой из-за пыли – Столбом, пыль к реву привела.... Я помню, старшие забыли... Прошло еще немного лет И вновь «великий и могучий» Оставил неприятный след, Пусть без свечи. Но все же тучи На миг мне омрачили свет Таков эффект всего-то слова. В числе подруг у мамы нет Родней. Чем Настя Звонарева. Она, фабричная, слыла Общественицей-активисткой. И голосиста и светла – И заводилой и артисткой -- На праздниках и вечерах. Стажировалась у австрийцев. Умела поздравлять в стихах, Одна – искала в Вене принцев? Вот возвратилась – и меня К ней посылает как-то мама: -- Ждет Настя. Помня и ценя, Сказала, что ее программа Австрийская была полна. Но все ж себе сказала: надо О Тане помнить: ждет одна У Насти плитка шоколада. Пошла. Вручили шоколад. Я следом говорю: а плитка? И понимаю: невпопад. Я тотчас – бедная улитка – Замкнулась – вспомнила наказ: Просить у мамы с папой только. Не удержалась в этот раз – Ведь ошарашена настолько: Я в ожидании была, Что будет плитка мне в подарок. Я электрической ждала – И образ в голове был ярок: Наверно будет вроде той, На коей куховарит мама, Но броской, яркой – золотой... И в разочарованьи гамма Эмоций, образ разорвав, Меня подвигла к попрошайству... У Тети Насти – добрый нрав. Не рассмеялась на незнайство, За что я благодарна ей: Смешной быть вовсе не хотелось Растущей душеньке моей... К пяти годам уже вгляделась В мир взрослых... «Что?» да «Почему?» Им более не предъявляла. Чего не поняла, пойму Позднее... Взрослых принимала, Какими есть. И на потом Оставив многие вопросы В надежде, что ответ найдем, Росла... Случались перекосы, Когда и время не дало Благоприятного ответа, Но время-то не все прошло... Мне помнится – в начале лета Я в поезде «Москва-Баку. Нас с мамой ждали в Хасавюрте. Вертела дырку на боку. Мне скучно.Слишком долог тур-то. И мама вышла в коридор, На откидушку боком села. И требует, чтоб полный вздор Учила. Я в окно глядела И повторяла всед за ней Ужасные тупые строки – (Запоминаются сильней, К несчастью, вредные уроки): Когда был Ленин маленький, С кудрявой головой, Он тоже бегал в валенках На горке ледяной... Не удивительно ль, что из Огромнейшей литературы Сие мы взяли на сюрприз Для родичей? Моей натуры Не трогал сентиментализм. Лишь озадачивало: кто он, Тот Ленин, взятый, как сюрприз? И почему им околдован Народ, что должен умилить Мой номер бабушку и деда? За это могут похвалить? К тому же лишь в порядке бреда Могу вообразить, что он По горке ледяной носился. Скорей с ушибленной спиной На заднице с нее скатился. Уж я-то знаю – опыт есть. И ни за что б уже не стала В пимах на этк горку лезть: Я б тотчас с горушки упала. Так вот что приключилось с ним? Поскольку дальше все трагично... Я тонким голосом своим Мамане вторю безразлично: Камень на камень, кирпич на кирпич, Умер наш Ленин, владимир Ильич. Музыка играет, барабаны бьют. Ленина хоронят, Ленина несут... Уж как-то быстро переход Случился от веселой горки. Раз-два – и траурный уход... По ритму строчки детства горьки, А похоронные – бодры – Ну, прямо, хоть пляши вприсядку. Выламываться из игры Не стану... Разгадать загадку И мама не поможе мне... Упорно вплоть до Хасавюрта Я повторяла в тишине, Включившись в тот театр абсурда. У деда с бабушкой в избе Протарабанив с табуретки, Услышав похвалу себе, Подарок получила редкий: Большую книгу «Муравей» И слон». На серенькой бумаге Издали здесь же без затей – Гимн вдохновенью и отваге О том, как крошка-муравей Слона-громадину осилил. Та книжечка душе моей По нраву, только не просили Ее заучивать... Сама Просила взрослых постоянно Ее читать мне. И тома Позднейшие – и это странно – Ту книжку не затмили мне. И я храню ее поныне. А лениский стишок вполне К умишку, как репей к штанине, Прилип. И рада бы забыть – Но в голову клещом он впился. Порою хочется вопить. Хочу, чтоб напрочь отвалился – Ан нет! Недавний эпизод: Качу домой на электричке. А пятилетний обормот Капризничает по привычке. Мамаша, чтоб его отвлечь, Занять хоть чем-то, предложила: -- Давай поразвиваем речь, Стихи поучим... – Тут я живо Сосредоточилась на них, Урок давнишний свой вагонный Припомнив. Столько детских книг С тех пор явилось... С умиленной Надеждой вслушиваюсь: что Сегодня маленьким читают – Возможно -- Агнию Барто? О, Боже! В сердце поражают Все те же тусклые слова – Меня перекосило. Даже И не поверила сперва: Все было, как в моем вояже: Когда был Ленин маленький, С кудрявой головой, Он тоже бегал в валенках На горке ледяной... По детству раннему текла Судьба, ценя его значенье... Я очень рано поняла Жестокость времяистеченья. На лицах близких отмечать Училась времени печать я... На каждом -- времени печать От вопля, даже от зачатья, До мига, в коем навсегда Вдруг прекращается дыханья... Ползут минуты, а года – Летят, минуя мирозданье... Был теплый майский яркий день. Меня выводит баба Маша В песочницу. Мне в ней не лень Лепить цветочки, рыбок... Каша Из увлажненного песка Мне дарит радость вдохновенья. Леплю куличики... Пока В песочнице мои творенья Приводят сверстников в восторг – Один из младших карапузов Вопль восхищения исторг, Не сводят взгляда с нас, бутузов, Ведя неспешный разговор На лавке рядышком мамаши И бабушки. Мой глаз востер. Мне ясно: опекунши наши, Не выпускавшие крючки И спицы, модные салфетки, Вывязывая, сквозь очки Глядевшие – а как их детки? -- И сами рады бы сюда Забраться, поиграть в песочке. Да только минули года. И мы – сынки, внучата, дочки – Во много раз счастливей их, Серьезных, поскучневших взрослых, Замотанных в делах своих. И жалко стало мне всерьез их: Прескучно так живется им... Немного позже я узнала, Что в дополнение к своим Делам прескучным – их немало – Еще должны и умирать... Вбираю грустное в копилку... Мы всякий раз должны взирать – Наш дом у проходной впритирку -- На неказистый грузовик, Гроб с черно-красными бортами. Люд к зрелицу тому привык: Развертывался перед нами Прощанья скорбный ритуал: Гроб ставили на табуретки. Кто к изголовью приникал – Деревьев вздрагивали ветки В ответ на близких тихий плач, Кто оставался в отдаленье – Судачь теперь иль не судачь – Покойники в досужем мненье Их не нуждались... Ждал оркестр В подсокращенном варианте. Он марши майские окрест Разбрасывал при красном банте На ярких праздниках труда. Тогда – в расширенном составе. Безгласных провожал туда – В подсокращенном: Сбоку встали, Переминаясь, две трубы И круглый барабан с тарелкой. Когда в машину вновь гробы Обратно ставили – и мелкой, Неспешной поступью толпа Машине вслед темно ступала, Вступала горестно труба, Шопеновским сопровождала, Конечно, с фальшью переход От фабричонки до погоста. Держал в головушках народ, Что после выпьет. Хоть без тоста. По праздникам был оркестрант Сопровождаем «ординарцем»- Мальчишкой. Ординарцу бант Был тоже выдаваем. Глянцем Посверкивали башмаки, Одежда свежестью сияла. У пацана в руках листки... -- Чтоб ни листочка не пропала! – Внушал мальчишкам дирижер – И те ответственно кивают. Впивая взор в листки. Мажор В лад музыканты выдувают. А на листочках ноты. Их Мальчишки держат пред глазами Оркестра... Над руками их И тенорами и басами Взлетает музыка. Бодрит Ритм вдохновенной «Варшавянки». Агаповский тотчас летит Вослед – «Прощание славянки». А только строй притормозит Оркестр толпу покружит вальсом, Мол, в городском саду звучит Другой оркестр о самом важном. Сыграют «Яблочко» на «бис» Потом жхотно оркестранты. Ох, музыка, лети, резвись – И пробуждай во мне таланты... Годков примерно до восьми Я верила в одну догадку: Вернутся, будут меж людьми Закопанные под лопатку, Под спич фабричных комиссарш, Вопеж родных при этом бреде, Под траурный Шопенов марш -- Лежавшие в гробу соседи. Откуда эта мысль взялась – По правде – я не представляю. Не обсуждала ипостась Загробную ни с кем. Желаю Чтоб возвращались – весь резон. А повзрослеть я не хотела. И дни рожденья испокон Моей судьбы едва терпела И то лишь лет до десяти. Потом они чернее черных Мне стали. Не хочу расти. И в размышлениях упорных Я удивлялась: Новый год Все отмечали, как подарок, А он ведь приближал приход Мгновения, когда нас, старых, В сосновом тесаном гробу Под прач родных опустят в землю. Такую не хочу судьбу – И дни рожденья не приемлю. И Новый год не соблазнит Печеньем, пестрой мишурою. Он тоже старость мне сулит. Уж лучше я глаза закрою – И эти праздники просплю. Во сне, возможно, не состарюсь. Нет, дней рождений не люблю... Не сразу с ними примиряюсь. И, отмечая Новый Год, Мы радуемся: были живы И верим: Нового приход Нам обещает перспективы, Что все же малость поживем. А в нежелании взросленья – Оно мне представлялось злом – Дошла до умопомраченья: Мой пионерский гвлстук мне – Знак детскости – и не снимаю Уже подросшая вполне – В четырнадцать – и не внимаю Резонам, что давно пора... Была примерной пионеркой. Играла в куклы. Но игра В той части мне казалась мерзкой, Где должно на себя принять Роль мамы. Я хотела только Все время в дочкой пребывать. Быть мамой, то есть взрослой – горько. И куклы были для меня Всегда подружками – на равных. И я, за леность не виня, Их одевала, своенравных, Учила , главное, всему Пеленочная тезка Таня Пред зеркалами – что к чему – Вертелась, косы заплетая И расплетая... То она Сестер померяет одежку, То красит губы – вот-те на! То в «шпильки» маленькую ножку Засунув – мамины – пройдет С довольным видом по поселку – Пусть ухмыляется народ И матерится втихомолку... А я гляжу со стороны, Но к тезке присоединиться И не подумаю – ни-ни! – Нельзя мне старше становиться... Бояться времени – боюсь. А уважать не научилась: Упущено его – винюсь – Немало. Жить не торопилась. Не торопила и его. А впрочем, раз всего, но было: Да, было, только раз всего, Когда его поторопила. И это я себе в укор Сейчас с досадой вспоминаю. Детсадовка – и нос в забор Из сетки, дырчатый, вминаю. А за забором – школьный двор. Там построенье пионеров, Солют под знамя, звонкий хор... Завидуб в расстройстве нервов. Хочу быстрее стать такой, Хочу быстрее в школу, школу... И вот предшкольный август мой... -- Ну, скоро, мама? -- Скоро, скоро... – Я открываю гардероб. Коричневое платье – форма. Хочу примерить... Мама: -- Стоп! Успеешь! – Я тянусь упорно, Не поношу, так прикоснусь. На платье – белые манжеты С воротничком, с чем навожусь Потом: отпарывай кроше ты, Отстирывай его, утюжь – И снова пришивай на место – Вседневная такая чушь, А делать нужно быстро, престо! Два фартучка висят в шкафу: Парадный – белый, будний – черный! Не отутюжишь на фуфу, Но хочется ведь быть ученой. В портфеле всякого добра: Букварь, тетрадки с промокашкой, Пенал... -- Ну что, уже пора? – -- Танюша, скоро... – Это тяжко – Назначенного мига ждать... К карандашам, линейкам, ручкам Питаю страсть – не передать – И прочим канцелярским штучкам... -- Ну, Танечка, пора вставать... -- И вот уже сижу за партой, Учусь писать, читать, считать... Но вот как раз момента старта И не запомнила – что с чем?... И не осталось фотграфий Первосентябрьских совсем. Что странно... Папа – Боже правый – Меня бессчетно наснимал. А первый школьный день на снимки На удивленье – не попал – И нету в памяти картинки... Полгода лишь карандашом Каракули едва выводим В тетрадках новеньких с трудом – В писанье с напряженьем входим. Но время двинулось к весне, Письмо – к чернильницам и ручкам. Тетрадки – в кляксах. Часто мне, Уже привычной к школьным взбучкам, Приходится портфель как щит Использовать – и как оружье. Противник поражен, пищит. Н мне однако ж только хуже – Тетрадки в кляксах. Заменять Приходится их часто маме. Ведь неваляшек не достать – Большая редкость. Временами Их в первомайке продает, Но разбирают за мгновенье. Но вскоре в школе нам дают Непроливашки для ученья, Теперь на каждой парте есть – И незачем носить из дома – Для мам и пап – благая весть – Хоть форму сохраню, кулема От клякс... Мы в класс пошли вдвоем С Танюшей Зудиной... А Люда Грустит -- с собою не берем: -- Ты, Карпова, расти покуда! – Она едва не каждый день Еас провожает на уроки. Встает с рассветом – и не лень! А нам до школы путь короткий. -- Портфельчик дайте понести! – Нас страстно умоляет Люда. -- Нет. Не положено... Расти! Вот будет свой, тогда... Покуда!... – Поздней разжалобились: -- На, Неси, но только аккуратно... Подружка радости полна. И нам легко, и ей приятно... Начальной нашей школы дом Был непохож на все строенья. Какую-то особость в нем Я отмечала без сомненья, Но где мне было оценить, Что он – шедевр архитектурный, Который велено хранить. Дом двухэтажный и фактурный: Он с башенками. Весь в резьбе. Два этажа. Балконы. Двери... Его для радости себе Построил некто Ценкер. Верил, Что и потомки поживут... Дом в стиле русского модерна Единственный подобный тут... Я представляла, как манерно На бале танцевали вальс Здесь управляющего дочки... А нынче в профиль и анфас Мы с таней пмшем в нем крючочки... Какполовицы в нем скрипят И лестницы – давно расссохлись. На переменках – сто ребят Шумят, дерутся, часто ссорясь... Перила лестниц – идеал! Каталась я по ним намедни... Есть неудобство: опоздал – В свой класс шагаешь сквозь соседний. И дважды вынужден краснеть – В чужом потом и в нашем классе... Что ж, надо вовремя успеть, Иметь хоть пять минут в запасе... Ах, школа! Вереница дней В ней за тетрадкой и за книжкой... Подружки тани мама в ней Работала тогда техничкой. По воскресеньям прибирать С шваброй классы приходила. Могли ее сопровождать – И это я весьма любила. Ведь можно мелом на доске Писать и рисовать картинки. С планетою накоротке На глобусе искать, где инки Буянили давным-давно, Показывать Москву и Киев... И даже нам разрешено В журнале поглядеть. Какие Стоят оценочки у нас?... Нас учит грамоте Прасковья Семеновна... Сошла в наш класс С экрана... Не таю любовь я К учительнице. Та – ко мне... Седая. Строгая прическа. Взгляд строг и мудр. Наедине Порой и поругает жестко, Не оскорбляя. Да, строга. Да, требовательна. Однако И сраведлива. Дорога Хотя бы тем, что с нею всяко. Мы защищенными всегда Себя с ней рядом ощущали Три года, до поры, кода В четвертый класс мы пошагали. Та что сменила, молода. Но имя ей – несправедливость. Была заносчива, горда. Оценки – не оценки: милость Ее к любимчикам своим. Я в их числе, чему не рада. Та Таню не относит к ним – Тетрадь от Таниного взгляда Приходится упрятать мне. С Танюшей Зудиной ошибки Одни и те же, что вполне Понятно: привстаем на цыпки, Чтоб друг у дружки все списать. Но «тройка» ставится Танюше, А мне за те же точно – «Пять»... От этого душе не лучше. Я научилась презирать Тогда ничтожных подхалимов, Что рады душу замарать За послабление режимов, Подачки, льготы... Отношу Их всех к презренному отребью, С такими рядом не дышу – И ухожу, когда по жребью Случайно рядом окажусь. Их числю возле террористов, Убийц, к которым отношусь, Как к мрази. Гнев к таким неистов... ... Был день: закончен первый класс. Все в предвкушении каникул. Поздравила Прасковья нас – И вот мне выдала матрикул. Я сохранила тот листок. Он был вручную разлинован – Мой самый первый табелек. Взираю с ощущеньем новым: На пишмашинке занесли Туда предметы под копирку. Тот первый табелек могли Мы без стыда явить: «за шкирку» Меня там не за что трепать: Вполне пригожие оценки – Уцилась на «четыре», «пять». Но только в первом классе. Сценки Уже такие через год И далее уже смущали. Моих родителей подход: Они меня не заставляли Отличницей отпетой быть. Хотя их ставили в пример мне. И я могла спокойно жить – Ни папа не давил «на нерве», Ни мама... Нравится предмет – Учу... А что-то скучное – отставлю, Гуляю... Наказаний нет Что я медалью не прославлю Семейство. Люблю гулять. Портфель нередко забывала. Однако сложно потерять В поселке. Где мой адрес знала Едва не каждая душа. Звонок под вечер. Выбегаю – Лежит у двери. Не спеша Портфель с порога поднимаю... До пятого жила легко... А в пятом разные предметы С предметниками... О-хо-хо! И алгебра... Батюшки-светы! Тянусь от «двойки» к «трояку». Проблема «а+b» задушит. Нет нужной клепочки в мозгу. Икс с игреком судьбу порушит. Я не способна их понять. И только позже догадалась, Что не желала их принять, И всей душой сопротивлялась. Не нухен «икс», чтоб сосчитать Копеек горстку в магазине. Нужна учебы, чтоб считать В нас окружающей картине Подробности – и их понять. История? Что было раньше Нам помогает узнавать, А география – что дальше Лежит – какие города За Первомайкой и Москвою. Когда-нибудь еще туда Поеду, для себя открою. Деревья разнфе кругом – Ботаника их поясняет. А с алгеброй куда пойдем? Ее душа не принимает. В реальной жизни «а+b» Нигде не встретились покуда, Как бесполезные в судьбе Их в душу принимать не буду. Когда, перешагнув в восьмой В нем позже с химией столкнулась. То те же чувства. Боже мой – Как я о химию споткнулась! Вначало так не пробрало: О веществах узнать полезно. Но вот до формулы дошло. Она мне в голову не лезла. Зачем мне формула нужна... Я даже не предполагала О химии: войдет она В судьбу... Я даже пожелала Потом пойти студенткой в хим, О чем поведаю позднее. Покуда же с предметом сим Намучилась. От схватки злее, Закомплексованней живу... Но химия случилась позже. Пока над алгеброй реву. Спаси меня от иксов, Боже! В одних из горьких вечеров Отец, дошедший до предела, А сам он в иксах – будь здоров! – А раньше думал, что хотела Всего лишь доченька схитрить, В надежде на его подсказку, В сердцах мне: -- Кукла! – Бросив, пить Пошел чаек. Уж дал бы таску, Чем мною так пренебрегать... Еще часок со мною билась Над иксами натужно мать. Потом и эта отступилась. В отчаянии проворчав: -- Ведь икс найти так интересно! – И эта фраза, прозвучав, Мне алгебру раскрыла. Честно. Как раз в то время Шерлок Холмс, А с ним и метод дедуктивный, Вошел в круг чтения – колосс, Тайн открыватель аттрактивный. Я, вспомнив мамины, слова, Решила: тоже Холмсон стану – И посветлела голова – И объяснение изъяну, Что ранее мешал, нашлось: Что не по вкусу, не училось, Понеже – с интересом врозь. В десятом классе мне случилось В больницу как-то загреметь – Я алгебру взяла в палату, Чтоб в ней от скуки не советь, Тем паче – время – к аттестату... Лень-матушка и иже с ней В отличницы не пропускали. Застенчивость глупит сильней. Когда к ответу вызывали, То, даже зная хорошо, Косноязычно отвечала. А сверх всего цейтнот еще Мешал: задачки не решала – Переживала: не успеть. Понятно – и не успевала. Над сочинением корпеть Контрольным не могла – лишала Всех знаний та же маета, Что не успею – и взаправду Не успевала ни черта, Усевшись тест писать за парту. За тесты «тройка» -- потолок. Зато эссе писала дома, Каких никто другой не мог: Метафора и идиома, Как говорят, не в бровь а в глаз. Заслушивался при зачитке Моих эссе в восторге класс. Талантов-то во мне в избытке... Все то же в классах всех трех школ, В которых довелось учиться. Но гляну в табель – и укол. Я знаю: надо измениться. Полезут тройки в аттестат – И никакой меня не примет В студенты вуз. Я – кандидат На то, что без забот отринет Комиссия со старта прочь. Одолеваю лень упорно, На финише и день и ночь Тружусь. Теперь мне не зазорно Показывать мой аттестат. Там по черченью только тройка. Что к поступленью – крепкий старт. И вдруг – заговорила бойко... А все ж до сей поры дивлюсь: Как на журфак смогла пробиться? Везенья, ясно, было. Плюс Стремление на нем учиться. Журфак-9-4. Таня Суворова. Новый фрагмент-4 Воспоминанья... Первый класс. Недели первые учебы... Все спрошивают: -- Что у вас? Как мама?... – Не припомню, чтобы Допрежь была та ерунда! Я озабочена. И даже Учительница иногда О том же... Все в вопросном раже. И было так до декабря, Когда внезапно объявили: -- Теперь есть братик у тебя! -- Премного этим удивили. -- А как нам братика назвать? – Подумав, объявила: -- Саша! – В семь лет – откуда было знать, Что Александр Суворов – наше, Как Пушкин – абсолютно все? Родители сказали: -- Ладно! – Проснулся, смотрит... -- Холосо, Мой маленький!... – Нам всем отрадно... Еще об имени его. С мальчишками общалась мало. И вообще-то ничего О существах в штанах не знала. Не знала, в частности, имен... Девчонок больше повоенных – Закон природы и времен... Был мальчик Саша, из степенных И добрых – инженера сын. С ним не поссорилась ни разу. И в Хасавюрте был один -- И он Сашок, как по заказу, Отличник, вечный мне пример: Из первого взят сразу в третий. Подсказка из небесных сфер: Случайностей ведь нет на свете. Так это имя и пришло. Рассказывала Тетя Таня -- «Девчонка – это хорошо. Мужик Суворов в назиданье Затюкан будет день-деньской Образчиком однофамильца...» Отец был радостный такой, Когда ребенок в дом явился, А это, Таня, ты была... А тут мужик в семье родился – Мой брат – я это понгяла... Лежал, молчал, не копошился. Глазастый, с лысой головой. Мой брат-лысенок, Милый Сашка- Бакашка, несмышленый мой... Подгузники, пустышка, чашка – Мирок особенный его. Что он о жизни понимает? Что сны некрепкие его, Кино какое – наполняет? Твердят родители, что я Должна его беречь, лелеять. -- Забота главная твоя Твой брат-малыш... – Игрк затеять Нельзя: за ним должна смотреть. Приме – сюжет, что на картине Маковского... Должна висеть Та репродукция поныне У Тети Тани в Грозном. Там На поле в золотом багете – Гроза... Лицом пугливым к нам – Девчонка... Главное всюжете, Что, убегая от грозы, Уносит маленького брата. Внушают многие разы: -- Должна... --- В сознанье вяловато: А кто тогда спасет меня? И все же случай подвернулся Спасти Сашулю от огня. Он в сон счастливый окунулся. Машинка швейная – столом: На ней я делаю уроки. Электроплитка со шнуром. Над ней висят его пеленки. Мы в комнатенке лишь вдвоем. Вдруг чувствую: неладно что-то: Пеленки тронуты огнем. Бежать... Стул в сторону... Охота Беды немедля избежать. В дхапку братика хватаю – И прочь. Но надо дом спасать. Стремглав на кухню залетаю Там тетя Лиза. Я: -- Огонь! – Она его и погасила. Едва не обожгла ладонь. Не разыгралась злая сила... Считают, что второй малыш Обычно первого сильнее. -- Сашуля, что ж ты так шалишь? – Болннт, кашляет, синея, Весной и осенью, зимой, Нередко, что и теплым летом... -- Да что ж ты, маенький, родной?... – Бронхиты, пневмонии... В этом Малыш печально преуспел, Хлопот семейству доставляя, И тонзиллитами болел Все время... Прочих, закаляя, Могли холодным растирать – У нашего тотчас сопля и... Врач: -- Надо гланды удалять. Детей спасаем, удаляя... -- Но мальчика жалеет мать, -- И аденоиды почистим... – Пришлось, однако, удалять... Увидев, что иных нет истин... Привык терпенье проявлять Братишка на пороге жизни, В застенчивоси подрастать Привык. Был тихим... -- Ну, не кисни, Иди к ребятам, поиграй... – Реакция, как если б страшным Поугрожали... -- Не пугай... – Растет стеснительным, домашним. Не мог товарищем для игр Мне быть: семь лет барьер серьезный. Как тихий нрав его взбодрить, Не знаю... Комплексовы козни Давили брата, как меня... Моя застенчивость скрывалась За «скромность девичью»... Казня Стеснительностью, издевалась Над братом трудная судьба. Ему сильнее доставалось. Эх, у верблюда два горба... За Сашу мама волновалась... -- Ну, ты у нас не пропадешь. – Не раз мне Мама говорила, -- А Саша... Мы рвались из кож, Чтоб состояться... Тормозила, Наверно ранняя болезнь Какие-то его задатки. Нес пред решимостью боязнь, Робел в предощущенье схватки С судьбою...Сразу поступил В вечерний институт из школы. В солдаты вскоре призван был. Вернувшись, новые надколы Неся в душе и на судьбе, Не стал в студенты возвращаться. Не находивший сил к борьбе, Не пожелал в нее включатьсяс, Поплыл по воле волн... Завод, Что в фирму Королева входит, Его в рабочие берет – И он молотит и молотит – Династию не поддержал, Не оправдал семьи надежды, Не приналег, не поднажал... У мамы увлажнялись вежды, Когда он, маленький, болел... Лишь детской немощью и сходен С великим тезкой – так хилел, Что в ясли не был взят, не годен Был для занятий групповых: То в кашле, то с температурой... Бессильный в люлечке затих, А мама рядушком – с микстурой... И к бабушке не шлют мальца Болезненного... Та старея, Ослабла... Выходить птенца Ей будет тяжко, коль болея, Вдруг средоточием забот Внезапно целодневных станет... И мама нянечку берет... Дворядкина ту лямку тянет.. А сколько, дуиаете, лет Ей, Вале? Да всего шестнадцать. Из деревенских. В белый свет Рванула, чтобы состояться. А в ремеслуху не берут: Еще годков недоставало. Ну, вот и пригодилась тут, При Саше... Хлопца одевала, Кормила и играла с ним -- И стала вдруг незаменимой. Наш малый девочкой любим. Ее заботою хранимый. Он, вроде, меньше стал болеть. Она семье родною стала. Любить умела и жалеть Мальца и так переживала, Когда Сашок заболевал. Добропорядочной и честно, Добросердечной всяк считал В семье девчушке... Неизвестно О жизни деревенской, ей Так много, что и я дивилась. Пример. В один из добрых дней Семейка с ней за стол садилась. Она горчицу на столе Увидела у нас впервые. -- Что в банке? – Юной голове Охотв знать... Глаа – живые... Ей отвечают просто так, Без задней мысли и подначек... -- Приправа – Изумился всяк: -- Остерегайся... – Видно, «мячик» Не мог предвидеть, что еда Содержит столько жутко злого, Ведь от еды не ждут вреда. Мы не успели даже слова Сказать, как ложку той «еды» В рот затолкала Валентина... -- Эй, так недолго до беды! – Да поздно. Жуткая картина: Девчонке небо обожгло, Закашляла и засипела... -- Воды, быстрее!... Ну, прошло? – Есть Валя сразу расхотела. Понятно – если в горле ад... Она жила у нас, покуда Сашок не двинул в детский сад. Но к нам у девушки остуда Не наступила... ФЗУ Окончила, нашла работу И парня... -- Как зовут? -- Зову Любимым... – Молодым – в охоту Любить... Замужнею женой Переселилась с мужем в Горький. Там родила... Мы, как с родной С ней – переписывались... Зорьки На Волге мама собралась Встречать в круизе небогатом, Пока я в МГУ рвалась, То было в шестьдесят девятом. Идет по Волге теплоход До Астрахани от столицы Потом обратно повернет... Еда, экскурсии, зарницы... Когда до Горького дошли, Там мама навестила Валю – Наговориться не могли... -- А о горчице вспоминали? – -- Вели о Саше разговор. У Вали взросленькая дочка. А Валя, времени в укор, Так изменилась... – Полденечка Тогда с ней мама провела... О школе... В нашем третьем классе Есть новенький... И – вот дела – Валера Сильно отличался. Чем? Шевелюрой. Всех других Тогда под «ноль» уныло стригли. Лишь чубчик надо лбом у них. А пименова не подвигли Себя уродовать – и он Украшен пышною прической. Парнишка весел и смышлен. С притягательностью броской, Которую теперь зовут Харизмой. А отец – художник Решил, что зиму проживут Вдали от шума. Славный домик На Первомайке у отца. В Москве, конечно, есть квартира. Затрепетавшине сердца Девчонок в миг один в кумира Преобразили новичка. О, радость: нас сажают вместе... Художниковского сынка Проигнорируем ли? К чести Моей, я кое-что уже О них, художниках узнала. Картины, близкие душе. Квартиру нашу украшала Рожь Шишкина... Я о «Грозе» У тети Тани вспоминала... В ту пору полюбили все, Кто – вырезая из журнала – (В ту пору много «Огонек» Тех репродукций напечатал) – Кто – покупая – уголок Квартиры озарить... Мне задал Саврасов под синхрон души Эстетики сердечный трепет «Грачами» -- просто свет туши! – В восторженный бросая лепет. Та рпродукция была У Тани Зудиной в квартире... И – сын художника! Могла Я думать лишь о нем, кумире, Пусть даже Пименовских я Картин тогда еще не знала. Неважно. Всплеском бытия Пусть косвенно судьба связала С творцом... Учили рисовать И нас. Однажды на уроке Приказано изображать Всем чемоданы... Невысокий Имелся в доме чемодан С двумя замками... Просто, мило -- Приказ-заказ поскольку дан, -- Его я и изобразила В два счета... Ну, а что кумир? У Пименова – ларь высокий... Но – сын художника! На мир По умолчанью – точный, зоркий Наверное имеет взгляд... Я свой – подруге подарила. А чемодан – соседу в лад – Теперь ларем изобразила. Серьезный выдался урок. Нам с Пименовым – только «тройки». За первый – «пять». Дала зарок Не списывать отнюдь уроки, Не следовать вслепую за Кумирам. Но поздней едва не Испортила себе глаза... С иным кумиром я в нирване Теперь уж девочкой... Зовут – Галиной Паршиной... Опрятна. Воротнички. Манжеты... Люд Любуется: невероятно Всегда отглаженна, чиста, Косички супер-аккуратны И банты... Словом, красота Была у Галочки плакатна. А поведенье – вообще Как эталон для подражанья. Пытаюсь подражать вотще. Усилья тшетны и старанья. Стапенно Галочка кладет На парту чистенькие книжки, Тетрадки... Будто издает Их ежедневно... Шалунишки И ерзают и головой Туда-сюда шныряют-крутят. Она глядит, какчасовой Лишь на учительницу... Судят Привычно школьников у нас Не по способностям к предметам. Цель – неподвижным сделать класс. Что с организмами при этом Неладное произойдет, Кому из шкрабов интересно? Лишь замолчали бы... Так вот... Подруга Паршина прелестно Подходит под стереотип Феноменальной ученицы: Ни шорох не издаст ни скрип... Пытаюсь в этом с ней сравниться, Да где уж мне: шумлю, скриплю... Когда велят писать в тетрадке, Сотреть на Галочку люблю: Ее движенья, плавны, гладки. Откроет межленно пенал, Достанет чистенькую ручку, Крючечек и полуовал Так выведет прилежно... Взбучку Едва ли ей захочет дать Учительница... Я пытаюсь Движенья Гали повторять... Да где там... Вскоре обливаюсь Чернилами... моя тетрадь Вся в кляксах. Как-то ухитрилась Ручонку Галочка сломать. В класс загипсованной явилась. Признаюсь, даже в этом я Завидовала ей ужасно. Та зависть, сердце истомя, Еще и оглупляла властно. Я даже не могла понять, Как Галя руку-то сломала? Ведь ей несвойственно скакать, Бежать – лишь медленно гуляла... Я испытала новый шок: Галина, вытащив очечник... Очки надела... Видит Бог... Как в выражениях поспешных Мне восхищенье передать? Решила: в этом с ней сравниться Сумею. Так чего же ждать? ... У окулиста люд толпится. Я записалась на прием... -- Хочу очки! -- Проверим зренье... – Плакат. Все буковки на нем Читаю я без затрудненья... Решила: малость притворюсь, Поошибаюсь в нижних строчках, Рецепта на очки добьюсь... Еще разрывы на кружочках Показывает окулист... Вот и рецепт желанный выдан... Хороший врач. Не скандалист... -- Чего мне написали вы там? -- Заказ на детские очки.— Поахала немножко мама: -- Перетрудила и зрачки Расширены... – Для мамы – драма... Дала мне денег. Я бегу Скорее в «Оптику»... -- Не можем. – В Подлипках оптик: -- Не могу! – В Мытищах: -- Нет... – Сюжет отложен, А вскоре и совсем забыт... Рецепт, похоже, офтальмолог Такой сварганил, паразит, Чтоб путь мой был к заказу долог... И потерялся интерес К кумиру Гале... Поразили Кумиры новые – God bless! – А их – сверхновые сменили... ...Журфак нахрапом не возьмем. Но в шестьдесят восьмом нахрапом Пыталась взять – как в стенку лбом. При том, что целый год этапом Для подготовки отведен Был мной и проведен не втуне. Немецкий, русский... Боже мой! Пожертвовала год фортуне. Перечитала стопку книг – Их классики насочиняли. И поразилась: столько в них Прекрасного! Не удивляли, Пока преподносили нам Их по тупой программе школьной. А оказалось – это храм. И стало даже как-то больно За авторов прекрасных книг К которым возбуждали шкрабы В нас ненависть... А сколько в них Красивого, большого , дабы Нам с ними воспарять душой... Потряс внезапно Маяковский, Весь внешне грубый и большой, Горластый, примитивно броский, Но стоило вчитаться – вмиг Ранимая душа поэта Рождала отклик сердца, крик С надрывом... Я вчиталась в это --- Решила прочитать о нем: Каким он был, во что он верил, Кого любил... Верней поймем Тогда стихи... Не лицемерил... К экзаменам готовясь, я О нем писала сочиненье... Увы, дала комиссия Другие темы.... И волненье Со мной сыграло злую роль: Я перепутала героев – Такой случился карамболь. Все ж получила пару троек -- И дальше по стезе пошла... Немецкий без труда сдавала: Я предварительно взяла У немки три урока... Мало На то, чтоб вправду языком Владеть во всем его объеме. Достаточно, чтоб кое-в-ком Родить иллюзию, что кроме Меня никто не овладел Произношеньем совершенным. Экзамен птицей пролетел. История барьером мерзким Возникла на моей стезе. И я его не одолела Нахрапом на кривой козе – Сама, к несчастью, пролетела. Экзамен принимали две Девицы – видно – аспирантка. Провал. В душе и голове Остались горестные ранки. Год промелькнул. И что теперь? Лешаю: поступать не стану. Не хочется опять в ту дверь, Где нанесут повторно рану. И без диплома проживу. Не место красит человека... Но сильно хочется в Москву... Нет и недели для разбега: Денек – и прекратят прием От кандидатов – документов. Что сделать, чтобы все же в НЕМ Мелькнуть средь абитуриентов. Катастрофический цейтнот! Спокойно! Аттестат в порядке. Рекомендация... Здесь год Подправлю, чтобы при оглядке Казался нынешним... Сойдет... Медсправка... С ней подобный фокус Не выйдет... Здесь иной подход. Мне надобно успеть на конкурс – Есть цель. А средства хороши Любые, лишь бы приближали К той цели. Стало быть шурши Извилинами... Бланк мне дали В регистратуре... На него Списала с прошлогодней справки, Меняя почерк, всё.. Кого Просить заверить справку? Явки Подпольной в горбольнице нет. Там не заверят эту липу. Без штампа сдать на факультет? Коль нет альтернативы... Либо... Любую прилепить печать, Хоть с рынка или магазина... Спешу подружек обежать, У коих тетя иль кузина – Имеет круглую печать, На крайний случай – треугольник... С кого уместнее начать? А у одной из близких школьных Завгастрономом мама. Есть! Лиловый оттииск на медсправке Из гастронома.... Ладно. Лезть Не станет явно в текст кулема, Кому я документы сдам. Так в результате и случилось. Уж Вы, декан, простите. К Вам Я с жуткой липой изловчилась Протиснуться на факультет. Наверно. В Вашем представленье Мне вовсе оправданья нет. А у меня иное мненье. Ведь я, по правде говоря, Прорваться даже не мечтала. Уловки, полагала, зря Простецкие предпринимала. А оказалось, что – судьба. Куда нам от нее деваться? Не семипяденного лба, Не стала приуготовляться К экзаменам – авось, авось... На сочинении, представьте, Сердечко в трепете зашлось: Был Маяковский. Озаглавьте Вы сочинение о нем. Уверена: едва ль найдете Иной подходец. В горле ком: Моей той давешней работе Я те же гордые слова Как заголовок предпослала – И – честно говорю – едва Увидев тему, не взрыдала: И атакующий в ней класс И звонкая поэта сила... Я. Было, за нее взялась, Все помня в ней... Одно забыла: Как запятые расставлять... И отказалась от любимой. Судьбе угодно пожелать, Чтоб все ж не пролетела мимо. На пофигизме я сдала И русский устный и немецкий – Судьба уверенно вела. Но вдруг на амплитуде дерзкой Забеспокоилась: близка К невероятному успеху... Страх подступает. С ним – тоска: История... Едва ли веху Любую опознаю в ней... И охватило беспокойство. Факт, что в один из крайних дней Сдала бумаги, вызвал свойство Особое: меня всегда Не вносят в список на экзамен. Да, нервотрепка, да, беда: Стою с печальными глазами В Комиссии – мне дают Особый пропуск на экзамен. Три раза... А в четвертый... Тут В комиссии решили сами Суворову внести в листы. Причем, проделали то дважды. В двух группах я... -- Где хочешь ты, Там и сдавай... В которой сдашь ты, Там и зачтут... Иду смотреть. Здесь важно точный сделать выбор. Вот группа первая... -- Не сметь! – Даю себе команду... Вы бы, Конечно, сделали бы так, Увидев тех девиц недобрых. Закрывших путь мне на журфак Минувшим летом... Вот же кобры! В аудитории другой -- Два с виду добродушных парня В дыму табачном... Выбор мой Был верным... Пусть полуугарно, Но я к победе прорвалась. Здесь можно заглянуть в программу И в атлас. Я не обожглась – Четверка!... Осчастливил маму Победной новостью отец, Ее на пристани встречая... -- Вот молодчина! -- Молодец! В круизе волжском я, не чая Победы, все же за нее, Танюшку, кулаки держала... -- Видать, то колдовство твое И помогло. – Слеза бежала Из глаз счастлдивых мамы... Да... А я безмерно удивлялась: Училась так себе всегда, А в лучшем вузе оказалась. Да на престижный факультет, Журфак элитный просочилась. Теперь назад дороги нет... И вот что было, как училась.. На телевидение все Хотят попасть. И я неделю В той группе... Там – мадам, месье, Бонжур, оревуар... Но целью Моей экран не стал... И я – Потом к газетчикам примкнула. И там французского шлея В незнаемое затянула. Но я с немецким подошла К журфаку... -- Ладно. – Рыбакова Меня на дойч перевела. Внезапно здесь сработал снова Произносительный аспект. Услышав мой почти баварский Отлично сделанный акцент, Преподавательница барски Меня отправила назад: Мол, не позволит прохлаждаться, Коль мой немецкий столь богат. Пришлось к «французам» возвращаться Газетчикам. Урока два – И я прониклась галльским словом. Жестка мэтресса. Мы едва Вошли в язык, она суровым Грозит последствием: -- Лишь я Решаю, быть ли вам с дипломом. И верно, как ее, ничья Впрямую не грозит разргомом Учительская воля нам. Она, Надежда Бондаренко, Заставила покинуть храм Двух одногруппникоов, оценка У коих – неуд по «франсе»... Но я училась с наслажденьем И даже удивлялись все: Язык с таким впивала рвеньем, Что Бондаренко не вполне Мне верит, что учу впервые. И лингафон не нужен мне. Что подвело: На все «живые» Вопросы отвечаю вмиг. Но вот велят прослушав пленку, Пересказать... Вот здесь – затык. Уменье маг включить – ребенку По силам. Я же – не могу, Поскольку не практиковалась, Заправить ленту.... Шквал в мозгу – Неужто провалюсь? Пыталась Понять, как механизм включить... Не помогают отговорки. С советом, мол, должна учить, Мне понижают до четверки Оценку... С нами только год Была Надежда Бондаренко. С Татьяной Львовной в свой черед Дружила тоже – и оценка Всегда мне автоматом шла. А вот на третьем курсе с новой «Француженкой пошли дела Похуже. Выглядеть суровой Мэтресса хочет... На меня Необъяснимо ополчилась. Хоть я ни часа, ни полдня, Ни дня в худом не отличилась. Мэтресса на меня орет. Не нравится мой тихий голос. Потом и вовсе не зовет К ответу – мерзко прикололась. Я не напрашиваюсь, нет. Учу упорно. Как учила... Экзамен... Нам держать ответ Перед завкафедрой... Сулила Метресса верный не провал – И не пустила на экзамен. Я – к Рыбаковой. Мол, аврал! Та смотрит круглыми глазами: Инспекторше известно: я По-черному истпарт волыню, Но уж франсе – любовь моя. Я умоляю Валентину Дать допуск – мол, не подведу. Та удивленья не скрывает: Что ввергло девушку в беду? И вот -- мольбе моей внимает. Отлично памятны мои Все автоматы Валентине. Дает мне допуск: -- Ну, смотри... – Лицо мэтрессы словно в тине – Так ждет провала моего. – Trеs bien! Зав. кафедрой довольна Моим ответом. От него, Я вижу, что метрессе больно – Корежит бедную ответ... -- – Trеs bien! – Старушка в восхищенье. Мэтресса ей сигналит: нет... Зав кафедрой: -- Прошу прощенья, За дверью подождите. Мы Здесь посоветемся... -- Ладно... – Мне дела нет до кутерьмы... Зовут... Теперь уже прохладно Зав. кафедрой: -- Оценка; «bien». – И сатанинский взгляд метрессы. Меня б испепелила в тлен. Какие-то идут процессы В ее несчастной голове, Нет на метрессу экзорсиста. Такие злыдни – в большинстве Кончают в Кащенко – змеиста Их сущность... Ладно, Бог уж с ней. Французский-то со мной остался И будет до последних дней – И за обиды поквитался... Как в старой песне, так и я, Франсе заслышав, разволнуюсь... Франсе мой – радость бытия, В которой не разочаруюсь... О физкультуре... У меня Вполне сложилось впечатленье, Лишь я, движение ценя, В ней обретаю вдохновенье. А курс кривится на «физру»... Нам старшекурсники внушали: -- Не пропускайте! Не совру: Из-за нее десяткам дали Пинком под зад – с журфака вон! Я во внушеньях не нуждалась. Иные исторгали стон, А я «физрою» наслаждалась. Я на движенье голодна – Видать, не наигралась в детстве. Уж коль водможность мне дана – Спорткомплекс – рядышком, в соседстве С высоткой – отчего бы там Мне не попрыгать, не побегать Под смех восторженный и гам? Мне это слаще, чем обедать. Я плавать бешено люблю. В бассейн открыт однако доступ Лишь тем, кто смог под ай-люлю. Два метра проползти. На откуп Таким, кто плавал, как топор, Отдал дорожки Хорошило. Он делает на то упор, Чтоб это невозможно было Выпускнику признать, что он В Москве не научился плавать. Назначен тест – и кто силен – Спасибо! – и отсеян. «Лапоть», А пуще этого – «топор», В бассейн получит контрамарку. А я на море с давних пор... Так: притворюсь, что мне в запарку, Что плавать не умею... Нет: Меня в два счета раскусили. В пропахший хлоркою «бювет» Меня с другими запустили. На тумбу ставят и – плыви! Четырежды туда-обратно. Инструктор с удочкой... Лови Резину еа конце... Отвратно Плыть за резиною вослед. Прошу инструктора избавить... -- Но ты умеешь плавать, нет? – Прямой вопрос. Нельзя лукавить. -- Могу раз двести здесь проплыть.... – Как должно, проплыла четыре. -- И до свиданья – фить-пирить! – -- Поплавать бы... -- Ступай! Проныре – Отлуп! -- Что ж, значит в секцию пойду Тогда по бадминтону. Хорош Сыграл со мною... -- Что ж, ввиду Наличия, хоть ты заморыш, Способностей... Вот телефон... Спроси там Юру или Славу... Возьмут тебя на бадминтон – Будь с ними... И тогда по праву На физкультуру не ходи. – Вызванивала Славу-Юру. -- Их нет! -- А если так, не жди, А приходи на физкультуру... – Наставник группы – Кузнецов. Считают: Анатолий строгий, Сверхтребовательный. Гордецов – Глупцов, кто явно руки-ноги, Ленясь, усилить не желал, Георгич презирал открыто И этим спуску не давал. Опаздывавших карта бита, Прогульщиц вовсе не терпел – Наказывал предельно строго... С иными... Знал, что есть предел И не у каждого дорога Вела по жизни через спорт. Он не расчитывал. что каждый Из нас потянет на рекорд, А прививал нам навык важный Дружить со спортом... До сих пор Я вспоминаю: -- Побежали! -- Тот мягкий голос. Те, кто в спор С преподавателем вступали: -- Не буду делать, не хочу... – В итоге получали «неуд». -- Я, видно, мало вас учу. Ну, приходите вы ко мне хоть На дополнительный урок В субботу или воскресенье... – У группы девичьей был шок: Подтягиванье. Упражненье Сие никто и никогда Из женщин в жизни не осилил. -- Не буду! – и собой горда. -- Вам «неуд»! – Острый взгляд пришпилил Гордячку. -- В воскресенье жду На Дополнительном уроке. Теперь Суворова! – Пойду... Повисла... Дрыг! И только ноги, По лягушачьи слабо дрыг... Зачет! Он был парадоксальным. Урок прыжковый. Метр. Задвиг: Вот разбегаюсь с колоссальным Напором к планочке бегу, А перед нею замираю – И просто прыгнуть не могу. -- Суворова! Не отпускаю Пока не прыгнешь. – Вновь и вновь... А все отпущены с урока... Георгичу не прекословь. Вновь разбегаюсь, но подскока Не получается... Опять. А высота-то – метр – смешная. Ее и первоклашке взять Не сложно. Разбегаюсь, зная Заранее. Что не смогу... -- Отставить, Таня! Прыгай справа! – С другой позиции бегу – И раз! Перелетела! Слава Георгичу! Сообразил Нога толчковая – другая! Шутливо пальцем погрозил. -- Как у Высоцкого! – вздыхая... Он был психолог, тренер наш, Знал, кто из нас на что способен. Играли в баскетбол. Тренаж В любой игре мне неудобен: Моя натура – отдавать. Выхватывать мне не по сердцу, Пусть даже мяч, атаковать... Он к сердцу вмиг находит дверцу – И не пытается «давить», Мою натуру понимая. Меня не надобно ловить: Насильно что-то отнимая. Сама охотно все отдам... -- Ты по характеру – вторая! – Он прав. Когда случалось нам Соревноваться, побеждая, Сбавляю обороты. Мне Неловко отнимать победу – И уступаю. Мне вполне По нраву, коль второй «приеду». Детсадовская до сих пор Зудит лошадочка-качалка. И только предстоит отбор – Все отдаю сама. Не жалко. Но поучавствовать – всегда! Поймает в коридоре Хорош: -- Бежишь за факультет -- Когда? -- В субботу! Ты моя опора ж... – Ну, раз опора, то бегу. Тем паче: главное участье. На бонусы потом могу Расчитывать. Такое счастье: Раз опоздала на урок На пару с Травкино Катюшей. Георгич: -- Ты – давай, прыг-скок. А ты – домой. Та в крик. -- Послушай, Себя с Татьяной не равняй: За университет Татьяна Сражается... Иди, гуляй. Придешь в субботу утром рано... – Хоть возражай – Георгич тверд. Железные приоритеты: Всего превыше ставит спорт... Журфак... Иные есть предметы. Не пропустила ни одной Я лекции богини нашей. Такое скажут об одной Из незабытых персонажей – Легенд журфака наших дней -- Неподражаемой Кучборской. И счастье – поклоняться ей. Говаривали, что актерской Была сперва судьба ее. Но этим колдовство богини Едва ли объяснить. Мое К ней преклонение поныне Не испарилось... А тогда... Едва лишь голос подавала, Впадаю в транс. И сквозь года Вживую Троя представала, Ахилл, Патрокл, Приам, Парис, Паллада, Феб, Гефест корявый... Она нам вырывала из Московских будней и – со славой Эпическая предстает На внутреннем экране битва... Елена из дворца идет... А меч Ахилла – точно бритва... Но исчезало волшебство Едва беру в библиотеке Том «Илиады»... Большинство Подоюно мне о древнем греке, Кому приписывают труд, Толкуют вовсе без восторга... -- Нагромоздил такого тут! -- Одних имен запомнить сколько!... -- А ведь придется ей сдавать... -- Ну, Гнедич, удружил студентам! – Зевоту преодолевать Непросто... Даже к аргументам Что ей придется отвечать Прислушиваться не желает Мозг... В третий раз должна начать... В сравненье с этим вызывает Особенный респект она... Хрупка, строга, с короткой стрижкой... Вещает, будто ей видна Рассказанная древней книжкой Давно прошедшая война, Так, словно воевала лично.... Она прекрасна, на страшна С ней встреча в сессию. Отлично Знать мало. Надо подгадать Совпасть с Кучборскою по вкусам. Не то уж с ней не совладать. Пред ней бы оказался трусом И сам Ахилл, будь он студент. До встречи я не понимала – Здесь важен личный прецедент, А я ей апежде не сдавала, -- Что именно таким сдавать – Божественное наслажденье. Конечно, надо крепко знать, Но встреча дарит вдохновенье. Сама и подбодрила нас. -- Не бойтесь. Ведь моя задача – Не завалить. Ведь я тотчас Найду незнанье. Но удача Моя – открыть себе и вам, Чего вы о себе не знали, А знали о предмете... Храм Души здесь не на трибунале... – А в голосе – разливы арф. Она им страх у многих выжгла... И перекинув длинный шарф, Она величествкеер вышла, Высоко голову держа. За ней, миниатюрно-хрупкой, Шарф шлейфом тянется, служа Для памяти моей зарубкой. Те, кто ее совсем не знал, Смешной сочли бы эту сценку. На нас шарф только грусть нагнал, Сердечную затронув стенку. У всех высокий к ней респект. А о чудачествах рассказы Беззлобны, в них всегда аспект Восторга: гения проказы. Одной студентки тупость так Ее однажды возмутила, Что яростно на весь журфак Богиня в гневе завопила: -- На факультете дура! – И, Зачетку «дуры» с галереи В «колодец» бросила... Мои Сокурсники, мечты лелея Сразить Кучборскую своей Неординарностью, такое Буровили порою ей, Себя лишь только в шутовское Вгоняя положенье. Вот Студентка-несмышленыш Оля Ответственно ответ дает. Охота ей, (что та ж неволя), Блеснуть, сверкнуть и воссиять. И говорит, что Антигоной Решила куколку назвать... Оригинальность та препоной В попытке получить зачет Для Оленьки-подростка стала... -- Вот не везет так не везет... – Я по конспектам отвечала -- И страхам прошлым вопреки Сдала зачет без треволнений. Кто опытен, тому легки Потом без страха и сомнений Экзамены. Я ей сдала Легко потом на третьем курсе Без выпендрежа. Все дела. Выпендриваться – дурновкусье. Однажды случай показал Насколько чутким человеком Она была. Хотелось в зал Позвать подруг, чтоб вещим светом Кучборской души озарить И не журфаковских подружек. И – удалось уговорить. Светлану изо всех вострушек Одну. Пришла на факультет. Но в расписании нет лекций – Коллоквиум... Мы тет-а-тет С Кучборской. В ходе ретроспекций Она вопросы задает. Студенты бойко отвечают. Душа у Светки вопиет: Журфаковцы хоть что-то знают, Та вообще со стороны. А вдруг потребуют к ответу? Ей треволненья не нужны. Неловко: я подружку эту, Подставила, выходит, зря... Всех-всех богиня опросила. Нас, снисхождение даря, Со Светкой только пропустила. Ей было ясно: мы – нули. Не стала походя позорить. Мы все ж уроки извлекли. Не пожелала нас рассорить, Великая, уберегла... Ту «лекцию» по зарубежке Забыть поныне не смогла Подруга. Хаханьки, насмешки Ее и нынче я терплю... Другой великий Юрий Шведов. Сервантеса, Рабле люблю, Шекспира... Вряд ли, не изведав Рассказов Шведова о них, Так понимала бы великих. Им растолкован каждый миг Детально в этих вечных книгах. Студенческий строитель душ – Нельзя нам быть неблагодарным. Солиднейший ученый муж, Он свойским оставался парнем. Мы, второкурсники, ему Поаплодировали дружно, Причем, единственно тому, Что с бородой пришел... Наружно Ничем не выдал Шведов факт, Что жизнь в нем близилась к финалу. Раскланялся, являя такт. А вскорости его не стало. Раз перед лекцией его В аудитории соседка Помадой, пудрой до того Некстати занылась, что детка И не заметила: стоит Уже за кафедрой профессор И молча на нее глядит. Та в упоении процесса Реанимации красот Не отфлекается от действа. Филиппыч же стоит и ждет. По праву близкого соседства Толкаю девушку ногой. Да, оглядевшись, засмущалась. А наш профессор дорогой Галантно поклонился: -- Радость Скрывать не стану: льстит, что так К моим готовятся докладам... -- Легенды сохранил журфак О них, великих... Были рядом. Влияли сущностно на нас. О том, как принимал зачеты Филиппыч. Здесь – особый сказ. Любил смущать студенток. Счеты Сводил с девчонками? За что? -- Новеллы из Декамерона... Отставим, так и быть. Зато – Рабле... Во время оно Был, знаете, такой творец... -- Гаргантюа с Пантагрюэлем Он написал... -- Вот молодец! Ответить, думаю, сумеем, Как появился он на свет... -- Гаргантюа? -- Как он родился? Откуда вышел к миру? – Цвет Лица студентки изменился: Девица багровеет. Встав И вспомнив слышанное прежде, На мэтра смотрит как удав: -- Я буду жаловаться! -- Где ж те, Что удосужились прочесть? Из уха матери он вышел. Учите лучше, ваша честь. Жду снова... – По указу свыше Он вскоре навсегда ушел... Я подтверждаю, что Бокаччо Филиппыч в высший ранг возвел И девушек, как истый мачо Его новелллами смущал. Я две ему пересказала В подробностях – и он «торчал»... Жаль, что он прожил слишком мало. На первом курсе их предмет Считала самым интересным. И впредь так? Оказалось – нет. Сумела сделать скучным, пресным Нинель ивановна предмет, Притом, что все произведенья Я знала и любила. -- Нет! – У Ванниковой убежденье, Что ставить мне зачет нельзя! Ссдала Рожновскому в итоге. Скользка журфаковца стезя. Есть рытвины на той дороге. А Станиславу наизусть Из «Фауста» читала главы... Вот и по Вацлавичу грусть Непреходяща... Боже правый, Какое счастье, что опять Кучборская на третьем курсе Пришла к нам лекции читать. Уж то-то радость в нашей «бурсе»... Поэма пятая. Ольга Бордун Семену показали сон – И не находим объясненья: Стекло вытаскивал Семен Из горла моего – спасенье! Сон снова навещал его – Он вновь сверкающим пинцетом Тянул из горла моего Стекло. И странно, что при этом Меня не ранил... То ли бред, То ль подсознательные знаки? ...У всех свой мир, свой факультет. Расскажем о моем журфаке. Что привело меня к нему?. Понять все предпосылки сложно. Я, кстати, родилась в Клину Случайно. В мире так тревожно. Провоевавший всю войну Отец – орденоносный сокол – Еще был послан на одну. В корейском небушке высоком Он чванных янки побеждал С товарищами в грозных «Мигах» -- И справедливость утверждал, О чем не прочитаем в книгах. Загадка: как-то удалось Им с мамой в пору тех сражений Дать жизнь дочурке. Мне пришлось Второй родиться. Первой – Лене. Отец мой – Толя, Маша – мать По «точкам» вместе кочевали. А я себя осознавать В Смоленске стала, где едва ли Уже исполнилось мне пять. Полковника-отца комдивом Град на Днепре с семьей принять И с возвращением счастливым Поздравить с пагубной войны Смог лишь в конце пятидесятых. Смоленск – фортеция страны – Всегда во вражеских осадах. Уже одиннадцать веков Сражался с недругом толково. Известен доблестью полков. Один – на поле Куликово Пришел Мамая побеждать. Град вскоре крепостной стеною Укрылся, чтобы вражья рать Здесь задержалась пред Москвою. Смоленск поляков задержал, За что поздней Петром обласкан. Град разрастался и мужал. На городской мундирный лацкан Тогда не вешали кресты. Но как смоляне меч держали И харалужные щиты, Уже известно всей державе. Копили злато, серебро, Чтоб покупать мечи и книги Цифирной школе дал добро Смоленской первой Петр Великий. Собор Успенский возведен – Он духа русского твердыня. Стоял у стен Наполеон – Смоленск ломал французам клинья, Победный тормозил поход – Судьба у города – сражаться – За веком – век, за годом – год – Бить недруга, стоять, держаться. Град воевал, учился, жил, Детишек на ножонки ставил, Бойцов погибших хоронил И Господа в соборе славил. Ковал мечи и пушки лил И ладил на Днепре шебеку Век девятнадцатый открыл Гимназию, библиотеку. Потом град выставку открыл – И начал выпускать газету, «Чугуночку» соорудил, Дел ускоряя эстафету. И Глинку чествовали здесь – Смоляне гения ценили, Как, впрочем, ценят и доднесь. В саду Блонье потом открыли Чудесный памятник тому Кто сам смоленский, из-под Ельни, Кто музыкою вскрыл тюрьму Российской каторжной деревни И сделал первый явный шаг К освобождению народа. Сусанин – и полякам враг – И вызов власти, кем свобода Отобрана и у таких Героев, как Иван Сусанин... В домах смоленских (городских?) – Подумав, удивитесь сами: Еще лишь сотню лет назад Не ведали водопровода – Его поздней соорудят Лишь в девяностом для народа. А первый из железа мост В Смоленске над Днепром склепают, Когда двадцатый век на пост Вступить готов... Здесь открывают Электростанцию уже В двадцатом суматошном веке, На стартовой его меже... О «человечном человеке», Зачем-то навестившем град В девятисотом, не забыли? Рассказываю все подряд На всякий случай, чтобы были Вы в курсе всех смоленских дел. Да, было и такое дело: Вождь большевистский залетел В Смоленск – и власти заплохело. Смоленские большевики Себя и раньше проявляли. Приехал вождь, раздал тычки – Организацию создали В поддержку искровских идей. А в пятом стачку возбудили. Царь в Питере лил кровь людей – Совет смоляне учредили... Потом реакция, террор. Людская кровь на царской пасти. Неотвратимый приговор Антинародной этой власти В семнадцатом осуществлен. Октябрь повеял над Смоленском, Вознес полотнища знамен – И город тотчас стал советским. Кровопролитные бои Он вел с фашизмом в сорок первом. Сердца смолян сильней брони. Расстройство гитлеровским нервам: Не получается блицкриг. Освобожденный в сорок третьем, Мой город их руин возник – И мы здесь возрожденье встретим На фоне гордой старины Его проспектов и бульваров. Вдоль старой крепостной стены Пройдем по кромке тротуаров От башни к башне. Федор Конь Смоленский гениальный зодчий, Их воздвигал: мол, только тронь – И стрелы с башен кинут в корчи. Сад Глинки – бывший сад Блонье. В нем памятник. Изваян Боком. Великий – в бронзовом литье Стоит – и вдохновенным оком Взирает на концертный зал -- Дворец дворянского собранья. В нем город Глинку увенчал За бесподобные дерзанья. Вот памятник с орлами. Он Поставлен в скверике Героев. Две армии Багратион, Барклай де Толли храбрых воев У града нашего свели, Чтоб вместе задержать француза Чужие родом, но свои. Орлы – как память их союза. Тот тихий сквер порою пуст, А часто – выгул для бутузов, Здесь горожан встречает бюст – Фельдмаршал и мудрец Кутузов. И в парке – памятник войне С Наполеоном и сраженью Смоленскому... Оно вполне Вело француза к постиженью Того, как мужествен солдат России, как неколебим он. Кок за отечество стоят Народ и армия в едином Порыве – и хранят страну... Возможно, знай то узурпатор Заранее, едва ль войну Ту начал, куцый император. Еще: у крепостной стены Аллея памяти героев Все той же доблестной войны. Здесь баритонами гобоев Звенят осенние ветра И подпевают арфы-листья, Нам озвончая вечера... А если надо помолиться, Варвары церковь семь веков Стоит на улице Кашена. Здесь отпевают смоляков Печально, истово, душевно. Таков тот город, где себя Я лет с пяти осозновала. Здесь обретается семья. Однажды я не сплоховала: Удачный улучив момент, С четырехлеткою-соседом Пошла гулять... Тот инцидент Был предпосылкой к жутким бедам. Нас с ним искали всем двором. Нашли. Отец отменно выдрал. -- Нет, Толя, надо с ней – добром. -- Уверен: дурь из девки выбил. -- Но больше бить ее не смей! Ты обещаешь? -- Обещаю... -- Умна малышка. Над с ней, Как с большенькой... – Я высвещаю Каотину нашего двора, Для детворы – подобен раю. С утра до вечера – игра. Глаза зажмурь лицом к сараю – -- Готовы? Я иду искать. И в «штандыр» во дворе играли. Steh’ hier – так, надо понимать, Игру вначале называли На дойче. Также казаки- Разбойники у нас в почете. Шли беззаботные деньки. А взрослые всегда в заботе. Анисья, бабушка моя, Двор цветниками украшает. Такая ей эпитимья – Сама ее и назначает. А малышня ее цветы В «секреты» прячет вдохновенно... Секрет? Не знаешь? Странно... Ты Где рос? Придумано отменно: Копаешь ямочку сперва. Затем сплетаешь «икебану», Сорвав цветочка три иль два. И – в ямку под стекло... Дружбану «Секрет» захочешь показать – Одна лишь знаешь, где прикопан – Землицы слой лопаткой снять Нетрудно, чтоб глазами хлопал Сосел, увидев под стеклом Твое цветочное творенье. Понравилось? Куда с добром! – «И торжество и вдохновенье...» Меня пристроили в детсад. Но я в нем пробыла недолго. Сверх прочих фирменных досад – Спать днем не нравилось – и дока – Бабуля забрала назад: -- Зачем же мучите ребенка? Глядите – стал печальным взгляд. При мне пусть посидит девчонка... – При бабушке отрадно мне. По сути – полная свобода. Еще два слова о родне. О маме. Местного завода Она толковый инженер. С отцом еще до гроз военных По волеизъявленью сфер Небесных силой незабвенных Для них и вечно дорогих Невыразимых обстоятельств Свела судьба с отцом... Жених В плену армейских обязательств, Невеста поступила в вуз Московский, сильно инженерный... На самой грани их союз... Но, оказалось, крепкий, верный... Война... Невеста догнала Свой институт в Новосибирске. Она сибирская была, С Алтая... Ей понятны, близки Суровые сибиряки. Мой дед был железнодорожник. Попал к ежовцам на клыки. В тридцать седьмом сатрап-безбожник Его на Мангышлаке ввверг В расстрельную пучину злобно. В лазоревых погонах клерк В отчетец записал подробно, Что, дескать, этот (имярек) Троцкист, шпион неардертальский, Расстрелян – бывший человек... Сатрап с усмешкой каннибальской Отчет подробный прочитал... А любопытным говорила Бабуля: от семьи устал – И бросил муж -- чтоб вражья сила Ее и пятерых детей Преследовать не стала дальше... Не удалось окончить ей, Бабуле, сельской школы даже. Всего три класса ЦПШ – Вот все ее образованье. Но как светла ее душа! Война и бабушку в скитанье Неудержимо загнала... И в госпитале санитаря, И не искала, а нашла Израненного сына... Старя До спока, тяжкие труды И горькие переживанья. На лике скорбные следы Ее оставили... Желая Нас с Леной защитить от бед, Она нас тайно окрестила. -- Как мог тебя оставить дед? – Он молчала. Лишь грустила. -- О деде лучше помолчи. – Суровым шепотком просила... Пекла на пасху куличи. В печали схоронила сына... Война и родичей отца Втянула в огненные смерчи. Рок ополченского бойца Ивана, дядю, апедал смерти В неполных восемнадцать лет. А дядя Миша партизанил. В душе моей военный след Глубокое местечко занял. Средь братьев тетушка была Милица – комсомольский лидер На Тульщине... И я росла В почтенье к родичам. Не вытер Вихрь в ремени в душе респект К предтечам, с чем живу поныне. Перебелить судьбы конспект Едва ль дано на половине Дороги жизненной... Пошла В Смоленске в первый класс. Каштаны... Их кроны осень подожгла У школы во дворе... Мечтам мы Не предаемся. Первый класс – И новизна и труд немалый. Но чудный профи учит нас... Нечасто в пору ту бывала Учительница малышей С добротной вузовской начинкой. Не била, не драла ушей – Нам, право, повезло с училкой. Ей – Пузова – не повезло С фамилией – нам что за дело? С Екатериной нам светло Ильиничной. Она умела Тактично объяснять, учить. Что означает: знала дело. При ней приятно было жить... Чистописание... Корпела: Волосяная, здесь нажим... Живым интернационалом Был класс – и каждый был любим, Никто не ущемлял и в малом... Я сумочку с крестом ношу И нарукавники, поскольку Пером чернилами пишу. Испачкать платье было б горько. А сумочка – доверья знак: Ответственна за гигиену: -- В грязи и руки и обшлаг! Иди-ка вымой непременно! Приносит каждый в клас с собой Чернильницу-непроливашку. -- Чернила даже над губой – Пьешь, заедая промокашку? В чернилах пальцы, и тетрадь, И парт окрашенные крышки... Как все вокруг не измарать? Не помогают перочистки А инородчество ничье Здесь никого не занимало. Веселое житье-бытье... Задорно ребятня играла На переменках в чехарду. Мы – зайчики, снежинки, мишки На Новогодье... Все пройду Ступени, чтобы для умишки Побольше знаний подсобрать... Нас три подружки закадычных, Все – с Тухачевского... Назвать? В оценочках всегда отличных Морозова Наташа... Я Старательно иду за нею. А Галка Клецкина, моя Еще одна подружка, третью Позицию в ряду займет, Коль расставлять нас по учебе. Подруги старше. Их зовет Вожатая. Дозрели, чтобы В строй красногалстучных вступить. Меня позвали с ними вместе... -- Нет, Оле рано! – Оскорбить Нельзя сильней. Неужто чести Я не достойна быть в строю С ней, пионерской детворою? Обиду горькую мою Слезами выплесну, не скрою. Все успокаивают: мол, Еще по возрасту мне рано. Когда и мой черед пришел, В казарме, что довольно странно, Соседней части войсковой Нас принимали в пионеры Солдаты. Замер четкий стой. Пришел мой час. Горда без меры. И: -- Будь готов! -- Всегда готов! – Ответствую с лихим салютом. От поздравлений и цветов Зарделась. Радостным минутам Цена для детства высока. Теперь я в классе – звеньевая – И от звонка и до звонка, Учась, а в перерыв играя, Стремлюсь, чтоб жизнь была звонка... С Наташкой мы пошли в музшколу. Мой инструмент издалека В победную доставил пору Отец, вернувшийся с войны – Аж из Германии -- трофеем. И мы с сестрой теперь должны Им овладеть. Мы овладеем. С Наташкой ходим в школьный хор. Я – с нею, чтоб не разлучаться. Там голосим во весь задор... Дни школы торопливо мчатся. Наташке мало всех забот – Так занялась еще английским. И нас стихами достает, Жуя их смачно, как ириски: Tick the clock says, Tick-tick-tick. What you have to do, Do quick… Я позже записалась в КИД – Интернациональной дружбы Клуб... Кролик им руководит – Фамилия такая... Чушь бы Была, наверное, сплошной, Но Исаак Данилыч Кролик Идею не считал смешной, Хоть опыт и его был горек. Связь с иностранцами в стране Была приравнена к измене. А что б тогда грозило мне? Над нами сталинизма тени... Я в переписке состою С болгаркой, китаянкой, немкой, Приподнимая жизнь мою Над серостью привычной, мелкой. Мы кормим шумных голубей На площади... Стоглазый цербер Гэбэшный бродит меж людей, Где славный академик Кербель, Смоляк, лобастого вождя К его столетию поздравил Тем, что немного погодя Здесь памятник ему поставил. А академика сестра – Учительница в нашей школе По English’у... Судьба пестра... Ну, рассказать о важном, что ли? Ружинский Саша... В классе он Из мальчиков – красивый самый. Не ведаю, в кого влюблен. А я – в него... Пацан – упрямый, Надменный... Нравом – хулиган. И фехтованию учился. Класс превращает в балаган... Мне в третьем классе полюбился – Я стала в строчки изливать. Любовь – призвание поэта. Хотите, что-то прочитать Из первых? Почитайте это: Мой принц прекрасен ты сегодня Как луч зари. Как вечер поздний. Как шумный гомон пенных струй. Как первый робкий поцелуй. Мой принц кудряв и темнорус, Рост средний. Ловок и подвижен. Прекрасен... Но влюбленной вкус Не объективен... Я вся в книжной, Татьянинской печали... Он То затевает бой портфельный – Крик, хохот, топот, грохот, звон... За косы дергает... Отдельный Затеянный атракцион: Сигать из окон в кучу угля. В той шалости, конечно, он, Принц – заводила... Не потухла Любовь та детская во мне, То тлела, то огнем горела... Он – неизменно – свет в окне... Я потихонечку взрослела... О несвершенном не жалей. Пусть не сбылось, о чем мечталось... Мне гвардия учителей Вполне хорошая досталась. Но, правда, первых классных дам, Беременность перенимала... Зато потом явилась к нам И по хорошему влияла На нас Козлова Роза свет Романовна... Осталась с нами До завершенья школьных лет. Поклон ей, чудной классной даме. Не скучно мне средь школьных стен. Я там до ночи пропадаю. Страна играет в КВН, Играет школа, я играю. С шестого класса – красота: Клякс фиолетовые тучки Забыты. Давняя мечта Осуществилась: в школе ручки Разрешены – в них стерженек, В нем шарик, вымазанный пастой. А в доме быта, каждый мог Заправить стержень вновь хоть в пятый, Хоть в сотый и двухсотый раз. Чистописанием отныне Уже не доставали нас, Не увязали в этой тине. Сценарии для игр пишу. С Наташей книгу сочиняем. И в рукописный заношу Журнал рассказы... И читаем, И обсуждаем, что прочли... «Онегин» мной в шестом осилен – Опережая школу шли – Пример ленивым простофилям. Я неформально отношусь К тем сочинениям, что в школе Велят писать нам. Это плюс. «Мир Гоголя»... Не скучно, что ли? Но можно волю дать уму И фантазировать свободно По-гоголевски... -- Что к чему? Задачку задала сегодня Своим творением Бордун. Как оценить ее работу? Поток сознанья, как в бреду, Пока читала, вверг в икоту. -- Коллега, вы не правы, нет. Творение неординарно. -- Она рассорит педсовет... -- Мы ей должны быть благодарны: Она ведь гоголевский стиль Нам демонстрирует в работе... -- Кончайте, ладно, водевиль, Перечитайте – и поймете – Она талантлива весьма... -- Но где там тема и идея, Где план? Сплошная кутерьма... -- Об одаренности радея Настаиваю, что на пять Нам должно оценить работу, Талант взлелеять, поддержать И впредь о ней иметь заботу... – Когда писала о «Грозе», Так то был суд над Катериной. В свидетели попали все... -- И Кабаниха? -- Да! -- Отрину – Ведь это же белиберда. Так сочинения не пишут! -- Что за словесники – беда! Творения талантом дышат, Незаурядностью души. Талант хотите вставить в рамки? Сам так попробуй напиши. Учитель, не твори подлянки, Гордись таким учеником... – По школам города ходили Мои творения потом. Хотя за них, случалось, били Морально и за новизну, Парадоксальные подходы. Кто – за, кто против... Я пожну Все мнения. Но я метОды И впредь моей не изменю, А разовью ее, усилю, Разноображу то меню, Чтоб узнаваемо за милю Всем было творчество мое... Училась я всегда неровно. По математике новье Осваивается бескровно. По физике – то два, то пять. Подлавливала нас физичка: Пришлось сегодня отвечать, Назавтра, полагаешь, спичка Обломанная не твоя. Ан – нет: вдруг вызывает снова И – даойка. Привыкала я, Что быть должна всегда готова. С тригонометрией у нас Взаимное непониманье. Не приходился раз на раз, Но есть упорство и старанье. Географичка била нас Указкой по рукам пребольно. Противно к ней являться в класс. А по словесности – привольно, Прикольно в классе, здесь моя Законная тропинка-нива, Держава, где законы я Сама пишу судьбе на диво. Мне хорошо, мадам, месье. О дальних странах помечтала. В библиотеке детской все Тома на полках прочитала. Я приключения люблю, Все про любовь и про былое. В часы, когда в кровати сплю, Прочитанное, как живое, Переживаю... Наяву Жизнь приключениями тоже Стремлюсь напомнить... Я живу Чувствительно – мороз по коже От вдохновения. Пишу Сценарий радостный капустный К восьмому марта... Насмешу Мальчишек, чтоб молвой изустной Все пересказывались те Придуманные мной остроты. В извечной школьной суете... У бабушки одни заботы: Чтоб я была не голодна, Чтоб не перетомиться Оле... Ворчит: -- И снова допоздна, Ольгушка, засиделась в школе. Там медом, что ли, для тебя Намазано? -- Кружки, советы... – Ребят упрямо теребя, Устраивала эстафеты Веселых пионерских дел. А суд над нашим поколеньем Надолго школой завладел. Себя судили с вдохновеньем, Старались кое-что понять В себе и окружавшем мире, Духовным будни оттенять, Воспринимать ясней и шире... Придумала пиратский клан, Его устав, награды, гимны. Открылся вдохновенья кран, Творить, надежда, помоги мне... Я день-деньской средь школьных стен, Пылает сердце точно факел... А Саша Юриков, кузен Уже учился на журфаке... Мне кажется, что и меня Туда судьба зовет с пеленок, Предназначением маня... Как активистку шлют в «Орленок». Там -- все мое. Вдохновлена Невыразимым коммунарством. Теперь в Смоленске я должна, Поскольку этим светлым царством Я завербована навек, То, будучи его агентом, С отчетом совершу набег На молодежку, где моментом Опубликована... Меня Заангажировала «Смена»... Но получается фигня: Писала сочиненья смело, Нормальным русским языком... В газету – лишь канцеляритом. Газета стала тупиком. Не рада стриженым и бритым Заметочкам на полосе С моей фамилией в финале. А в классе поздравляют все. Всн опусы мои читали, Гордились – все же я своя. Я на медаль почти тянула. Недотянула: в классе я Восьмом четверку хватанула По русскому, а исправлять, Дотягиваться не желаю. Не хочется судьбу спрямлять. Нет, я себе не позволяю Свою тропинку упрощать, Свою планетную орбиту Выравнивать и уплощать – И вовсе не таю обиду, Что не достанется медаль... Моя наставница в музшколе, Тая разлучную печаль, Вслух размышляла: -- Надо Оле Толкаться в профсоюзный вуз. Поскольку Оля – заводила... В иные – сглазить не боюсь – Не верю, чтобы поступила... --- Другим ученикам, не мне, Поскольку непедагогично. Призналась: -- Оля? Вот кто вне Посредственностей. На отлично У нас училась. Что еще? Была из всех потоков лучшей... – -- Плюнь через левое плечо От сглаза – Стало страстью жгучей Стремление попасть в журфак. Его не перефиглимиглишь. Все на отлично – только так Прорвешься. Что проблемы с English, То репетитор помогал. Разговорил и рассупонил, Чтоб сам язык не сплоховал Не застревал в зубах и помнил Без подключения мозгов, Как спикать и не заикаться, В выстраивании мостков Логических не спотыкаться. Я верю, что не полный нуль. Начну мою в Москве страницу. Пришел ответственный июль – Я с мамой двинула в столицу. Там – дядя Петя. У него Гостили на речном вокзале. -- Так, не забыли ничего? Ну, с Богом! – Я в огромном зале Устраиваюсь за столом. Экзаменатор пишет темы... Так, Лермонтов... Чего ж мы ждем? Не вижу для себя проблемы. О Родине в его стихах Порассуждаю вдохновенно... Соседка сзади в двух шагах – И списывает откровенно, Заглядывая мне в листок. Наверно зрение на зависть.... Но есть и Маяковский... Вздох... Подумала – и отказалась От Лермонтова... Напишу Об «атакующем» поэте... Я шоколадкой пошуршу. Все с шоколадками, как дети. Лишь это и разрешено Держать на столиках сверх ручек... Пишу о Маяковском... Но Строка из лермонтовских «Тучек» Застряла у меня в мозгу И не жалает испаряться. О Маяковском – не смогу. О Лермонтове изощряться Опять пошла... Соседка мне: -- А мне, что делать? -- Ты свободна Писать – ведь взрослая вполне – О чем угодно, как угодно... – Я написала... Завершил За Лермонатова Ю. Полухин – Стихозу нагло предложил Из песни Туликова, сукин, Прошу простить, нахальный сын. Я торопливо записала. Куда ни кинь, теперь все – клин... Не так уж плохо для финала: «Родина! Тебе я славу пою! Родина! Я знаю мудрость твою! Дай мне такое дело, Чтобы сердце пело, Ведь мне, как тебе, верю я!» Да будет над страною небо голубое и рассветный луч золотой! Я первый уровень прошла. Лишь бал из десяти потерян. Ну что ж, и лучше бы смогла. Себя судьбе спокойно вверим. Узнала: те, кто о Толстом Писал, попали в «план по валу»... У списка пролетевших – стон... Путь расчищается помалу. Я выработала свою Стратегию для поступленья. Средь поступающих стою. План конкурсного представленья: Даю возмодность старичкам Передо мной позаикаться. У них-то явно по очкам Выигрываю: заниматься Когда им было – все в трудах. А я-то после школы только. Их пропускаю... На устах На фоне их – шедевры... -- Ольга, Отлично! – -- Устный так сдала, Потом английский... На последний Уже я первою пошла... Он не испортил мне обедни. На нем чудесно повезло. Историю в смоленской школе Вела директорша зело Престрогая. Велела: -- Оля, «Апрельских тезисов» весь ряд Учить напамять! – Заучила. И на экзамене – отпад! – Я их в вопросах получила. Оттарабанив наизусть, Экзаменаторов сразила. -- Недурственно. Что дальше? -- Пусть Расскажет про сраженье... Было В Отечественную войну, Не Бородинское, другое... -- Смоленское! Сейчас начну. Я из Смоленска... -- Ну, такое, Конечно, не могла не знать... Не вижу смысла дальше Ольгу Еще вопросами пытать. Отлично! -- Вот и все. Поскольку Все ясно, возвращусь домой. В Смоленске мною все гордились. Конечно, радостно самой, Что в главный вуз страны пробились Я и другие, с кем пока Еще я вовсе незнакома. Гуляю... Нежность ветерка И августовская истому Ввергают в трепетную грусть... Читаю и стихи попутно Заучиваю наизусть... Что ждет нас, представляю смутно... Но вот и долгожданный старт. В общажной тесной комнатенке В оптимистический азарт Себя вгоняем... По бетонке С утра к троллейбусу бежим, Подземкой – до «Библиотеки...» Затем по Моховой спешим... Стекаются людские реки В зоологический музей... Аудитория громадна. Здесь курсовой шараге всей Митяева читает складно Историю КПСС От самых марксовых истоков. От лекторши у многих стресс. Ведь конспектировать Бог сколько Велит Митяева... Пишу Разборчиво мои конспекты. Усидчива – и не грешу Бездельем... Разные аспекты У нашего житья-бытья. Не все врубаются со старта В работу... Новые друзья, Москва... Те, кем, забыта парта, Ритм не способны подхватить, Им нужно время на раскачку, Не успевают – как им быть? Как быть? Пусть не впадают в спячку, А мчатся школьникам вдогон. Прошла отбор для телегруппы. В комиссии кузен мой. Он Безжалостен – вповалку «труппы», Тех, кто с экрана мог блистать, Но Юриковым забракован. Мне перед Сашкой трепетать Не довелось. Вполне толковым Он стал тэвэшником уже И поспособствовал кузине. Сам на дипломном рубеже. Мне ж у Зеликина отныне Самария уроки брать, Себя готовя в телезвезды. Зачем тэвэ мне? Привирать Нет смысла. Рассудила просто: Тэвэ – лишь в крупных городах. Что – неплохая перспектива? Газеты – те, увы и ах – В райцентрах, на заводах... Живо Сообразила что к чему – И тем определился выбор. Отборочную кутерьму Прошла по-родственному... Вы бы, Коль предоставился бы шанс, Наверно б отказались гордо? Ну, то-то! Есть один нюанс: Сказать, что голливудской мордой Наделена, решусь едва ль. Но по мордасам лишь встречают. Отсюда – важная мораль: Они, наверное, не чают Во мне таланты обрести. Ну, что ж – они меня узнают... С кем в комнате меня свести Судьба решила? Обитают Со мной Наташа Воливач. Еще – Бояркина Людмила... А время устремилось вскачь. Нам, кто в общаге, пофартило: У нас под боком «Балатон» С его недорогим «Токаем». Напротив гастроном. А он Тем знаменит, что покупаем Здесь кофе, смолотый при вас, Сыры и фарш из мясорубки Свежайший, просто высший класс – И выпьем и поточим зубки На те шиши, что нам пришлют Родители в подспорье чадам... А в нашей группе разный люд: С княжной Джорджадзе Томой рядом Худющий Борька Гагаос – Из половцев (из гагаузов) Болгарин Коля Бижев... Рос, Как молодой бамбук... Ломброзо Весьма легко б определил Изнеженность аристократа. Он сыном дипломата был, Нужды не ведал, жил богато. В манерах утонченно прост. Ромео, принц из старой сказки. Из первокурсных телезвезд Он выбрал для любви и ласки – Ох... Лилю Маслову... Она Восторженно глядит на Колю. Похоже – сильно влюблена, Не выпустит его на волю... Валера Семеновский... Тип Самоуверенного хама... Как вспомню, горло душит всхлип... Как измывается --, ой, мама – О чем, чуть дальше расскажу. Казачка Любочка Федькова, Оксана Карташоова... Ржу: Мне о Зеликине такого Порассказали! Например: «-- Когда держава голодала, И у Зеликиных, мон шер, Икра зернистая пропала Из гостевого их меню. -- А сами? -- Сами жрут, как жрали...» -- Я эти глупости ценю. Они нам образ рисовали Самария, каким он был. Еще одна из хохм о нем же: «Когда под утро приходил – Засос на шее и на роже – Мамаша просит показать, Его мозоли трудовые... Не, я стесняюсь.. Что ты, мать!...» Мы были резвые, живые... Отец Оксаны, кстати, сам Стране известный Юрий Фокин... Великие приходят к нам И учат... Благодарна многим.... Мне у Голдовской удалось За операторство – отлично, Представьте, получить... Сошлось Все в фокусе, сняла прилично. Она ведь классик, идеал... Теорию читал Борецкий, Что первым Шмыгу в жены брал, Потом развелся... Не советский – По экстерьеру – человек – Изысканно, картинно модный... Творившие тэвэшный век, В прожорливый роток голодный Наш вкладывали вкусноту Их эпохальных откровений, Пристраивали нас в мечту. Мы – светом пламенных прозрений Их – навсегда – озарены... Что ж, расскажу о Семеновском... Зеликин: -- Написать должны Чего-то в стиле репортерском... – Я написала, как цветы Мы в праздник школой возложили К подножью каменной плиты, Что отсырела на могиле Дубинина Володи... Он Был пионером-партизаном И пал геройски... Был сражен... Героя позабыть нельзя нам... До сей поры, как вспомню, ком... Как изгалялся Семеновский! Да он смешал меня с дерьмом, Громил с ухмылкою бесовской. За что? Хотел за счет меня Себе авторитет повысить? Душа ничтожная, свинья, Стремился посильней унизить. Как больно мне – не передать... Что нес конкретно -- и не вспомню. Ну, что ж, Валерий, исполать! Бес надоумил, чтоб не ровню Во мне увидел? Дескать, сам – Всему, что надо, научился... А в сущности – обычный хам. Такой конфуз со мной случился. Активность у меня в крови. При том, что робостью в общенье Я отличаюсь ви-за-ви С тем, кто незнаем. А ученье В тэвэшной группе от меня Как раз и требует общенья. И вот – стою, себя казня, За робость. Поручили: мненья Собрать у тех, кто покупал Цветы: каков счастливый повод? Себе внушаю: -- Ну же, ты Спроси в конце концов! – Весь город Уже, казалось, промелькнул С цветами. Наконец решилась. Спросила... Кто-то оттолкнул – Не страшо, в общем... Убедилась, Что за вопросы не убьют – И постепенно осмелела. Ответы разные дают. Одна старушка захотела Цветы в театр отнести Для вдохновеного актера. Себя сумела завести – И в трансе выполнила споро Задание... Урок был впрок – Преодолев свою особость, Дала сама себе зарок, Что навсегда забыла робость – Еее профессия в штыки Как недостаток принимает... Зеликина ученики... В итоге курса занимает Самарий в общей теме нас. Кто сценарист, кто оператор... Вся группа втянута в показ. Мы поразили альма матер. Особо отличиля Вол С цветными фото о фарцовке. И факты зримые привел В итоге долгой подготовки, В которой сильно рисковал. Но победителей не судят. Такой сюжет нарисовал – Отличным репортером будет. Зав кафедры – Багиров. Он Строг и корректен до отрыжки. Энвер Гусейнович умен И пишет по предмету книжки Фундаментальные. По ним – Всем поколениям учиться. Он даже Лапиным ценим. С ним и Борецкий не сравнится. Я одногруппников парад Веду: Сережка Пархомовский. Папаша знаменит – Эльрад... Продолжу Леной Березовской. От мопса щецки у нее, Характерец – как у болонки. Привносит в общий труд новье: -- Хочу быть няней при ребенке. – О чем ее материал? О том, как нанималась в няни. Один «наемщик» предлагал Работу с сексом... -- Нет, не манит... – Диктанты... Вряд ли кто писал – Трудны ужасно – без ошибок. Здесь Семеновский сплоховал. Для многих первый курс был зыбок. Грозят Валерку выгнать вон. У всех ошибки в тех диктантах. Он по ошибкам – чемпион. При всех немыслимых талантах, Пусть ты душой высок и чист, Но если с языком в разладе – Какой ты, к Богу. Журналист? Стараемяся, журфака ради, Ошибочки искоренять И это, в целом, удается. Едва ли станут выгонять Валерку... Тема достается Есенинская курсовой, О творческих его приемах. Есенин был мужик живой И с женщинами был не промах. И зачастую с ними груб... Но столько нежности, и грусти, И взглядов трепетных, и губ В недосягаемом искусстве Поэта... Он такой один. На все века – один в России. Рязанского нагорья сын, Недосягаем в вещей силе Живого слова... Я должна «Поверить алгеброй» живое Восторженного пацана Неизъяснимое, родное Строение его души, Запечатленное в страницах, Где строчки дивно хороши... Мой курс... Читается на лицах, Что месяцы прошли не зря – Все одухотворенней, ярче. Сияй, московская заря, Давай урок, ученый старче. Кучборская... Сквозь все века Протянется о ней легенда. Росточком хоть невелика, Душой прекрасна... Кинолента Воспоминаний сохранит И жест ее и звучный голос. Как жаль, что время так летит. Мы с ней – навеки. Наша гордость, Непредсказуема она И в остранении – прекрасна. Душа по чуду голодна – И ей, великой, это ясно. Она нам дарит чудеса, Что алогичны, бессистемны. Но с ней побудешь полчаса – И кажется: упали стены – И открывается простор, И, времена перекрывая, Звучит ее рассказ простой... О, непростой! Не надо рая, Лишь дайте нам опять, опять Услышать незабвенный голос, Чтоб с нею вдаль и ввысь взлетать И радость с ней деля и горесть, На милость неба уповать. Мы с ней и плачем и хохочем... А ей экзамены сдавать Совсем не просто, между прочим... Поддержит устремленность ввысь, Талантливый расправит крылья... Но лишь в словечке ошибись – Не пожалеет... В изобилье Примеров помнит каждый курс... Что на моих глазах случилось, Я от того не отрекусь... Мэтресса просто оскорбилась, Когда Наташка Волевач Оговорясь, сказала: «... Трупы Патрокла с Гектором...» Хоть плачь, Но на виду у целой группы Метресса дурой назвала Дочь генерала и комдива... -- Не трупы надо, а тела... – Степанова взялась ретиво Об Ифигении трындеть – И так старушку пожалела, Решив особо порадеть... -- Я удивить ее хотела, Сказала: -- Куклу назвала Я Ифигенией... – Старушка Тут закусила удила – И перетрусила Ольгушка. Старушка вышла из себя: -- Что? Ифигенией? Игрушку?! – Бежит Ольгушка, отступя, Трясет от ярости старушку.... Непросто с нею верный тон В зачетном выбрать диалоге. Миф, где героем Фаэтон... Студентка бабкины уроки Усвоила от «А» до «Я»... -- И бедный Фаэтон разбился. Ах, что за пластика! – Тая Ухмылку... Тотчас заискрился Кучборской благодарный взгляд: -- Заметили? Вы правы, правы... Зачетку! – Много раз подряд Кивала... На нее управы Логической, похоже, нет... Меркулов наснимал богиню, Со снимками принес пакет, Перебирал... При той картине Старушка медленно встают, К Витьку торжественно подходит, Пакет со снимками берет И отбирает, что находит Достойным... Вот и весь зачет... -- Зачетку! – Много – автоматом Сдала... В Смоленске мне зачет. Значок журфака, точно фатум... Татаринова... Красота Профессорши невыразима. Доверчивость, и доброта С наивностью неповторима. Пришла общагу навестить, Студенческие наши недра. Заходит... Быть или не быть? – Людмила обнимает негра – И на коленях у него. Но не смущаясь поясняет, Что с негром рядом для того, Что в освоенье помогает Для нас родного языка... Мэтресса простодушно верит... Второй семестр уже слегка Полегче... Проникает в череп Быстрей наука... Шаг вперед... Физвоспитанье нам гимнастка Уже не юная дает. Но вот фигура и осанка – На зависть неуклюжим нам. Кричат ей: -- Девушка!... Простите... – Ведут морщины счет годам, А тело – девичье – смотрите... Сдавая Шведову зачет, Я мавра окрестила турком. С Кучборской это не пройдет. Здесь – проскочила, хоть придуркам И он дает всегда отлуп... Никто из гениев не любит Тех, кто невежествен и глуп. Филиппыч этаких зарубит... Раз на экзамене в графин Филиппычу налили водки... Хлебнул, понюхал... -- Погодим С экзаменом... Давай зачетки! – Пятерки выставляет всем, Кто первыми схватил билеты. А остальным велел вне стен Ждать классных... -- Не входить! – Запреты Продлились до поры, пока Графин был Шведовым не выпит. Он бодр и не дрожит рука, Из колеи совсем не выбит.... Однажды заперла жена. Под дверь зачетки запихнули – Пятерки всем – и лишь одна Четверка... -- Почему? -- Грязнуле Я пять поставить не могу. Зачетка словно бы с помойки... – Леса на волжском берегу, Саратов, Чебоксары, Горький... Меня родители в круиз Отправили на это лето – Мне за успехи в вузе приз... Что ж, отдохну от факультета. До Астрахани и назад, Всю проплыла на теплоходе, Чудесный воздух, все подряд Большие города обходим. Погода средней полосы Рекою смягчена отлично. Я в Угличе смотрю часы, Что дешевы и симпатичны... Увидели Казанский кремль, Полюбовались Жигулями. У Рыбирска взгрустнулось всем: Лишь колокольня перед нами, А вся-то церковь под водой Водохранилищем сокрыта. Гидростроительство бедой Для тысяч стало. Позабыты Не только церкви – и дома, И тысячи гектаров леса, И нерестилища... Чума Индустриального прогресса Невольно забирает в плен, Грозя бедою, пусть неблизкой... Был в Чебоксарах КВН Особый, для братвы туристской. Река великая текла, Обремененная судами. На теплоходе привлекла Соседка. Одинокой даме Все интересно обо мне, Включая тайные нюансы. С самодостаточной вполне Учусь раскладывать пасьянсы. Мамаев воинский курган Моей души затронул струны. Стоит угрозою врагам, Плывут над ним неспешно луны... А в Астрахани – вобла. Все Достойные запечатленья Для пересказа в «медресе» Мои – на Волге – наблюденья. Сентябрь в дворец привел. Нет слов! Одно восторженное чувство! Теперь Георгий Кузнецов Берет над нами опекунство, Толкуем с Герой обо всем, Порою бьемся в спорах жарких... Овладеваем мастерством Мы в новостных тэвэшных жанрах... Друзья... Досада мне от них. Легко им книги раздавала. Они не возвратили книг – Библиотеке задолжала – От «горьковки» отлучена. Учиться мне теперь труднее. Где книгу добывать должна? Я в Ленинке стою за нею, Единственной, порой полдня – И возвращаюсь восвояси Не прочитав и голодна... В сей неприятной ипостаси Помог Георгий Кузнецов, В Останкино добывший допуск, В библиотеку для спецов... А Фокина веселый отпрыск, Оксанка приглашает нас Попировать в ее квартире. Потехе – время, делу – час. Прославленная в целом мире Леонтьева заходит к ней, Представьте, запросто – за солью. Житье кудрявей и вольней, Но дело отнимает волю. Для Кузнецова идеал – Тэвэшный прогрессивный Таллин. Как эталон их подавал, Сценариями их завален. Нам, как пособия раздал: -- Учите творчество эстонцев. Понятно, лучше б... – Умолкал. Американцев и японцев, Наверное, имел в виду. Но нам тэвэ их недоступно – С социализмом не в ладу... Творят эстонцы мощно, крупно. И «Время» тянется вослед, О чем пишу я курсовую. Во «Времени» сенсаций нет. Идет все в записи. Вживую – Один, пожалуй, только спорт. Над всем главенствует цензура. Прокрутят ролик без забот, А публика известно – дура. Что ни подашь ей, все возьмет. Кто интересен, тот опален... А после сессии везет Нас Кузнецов всей групой в Таллин. Рейт Капемяэ встретил нас, Показывал свои программы, Давал нам личный мастер-класс. Наезд, стоп-кадры, панорамы, Блиц-репортаж, опросный блиц... Нам Таллин – уголок Европы. Военка... Всаживали шприц В раздвоенный муляжик попы, Накладывали бандажи, Лучинкой поджигали банки... -- Как шину ставить, покажи! Представь, что в поле и в землянке... Кто научился, кто-то – нет... С мед. Персоналом – швах – в столице. Прикольный выдался сюжет: Когда дежурили в больнице, Я груду чистого белья Отправила повторно в стирку – Ошиблась с этой грудой я, Из прачечной не взвидев бирку. Бывает... Я же не во зло. Все поняли: хотела лучше. В итоге – как-то пронесло... Чапаев – Петьке: -- Тоже. Кучей... К «военке» примыкает «гроб», Урок гражданской обороны. Нас учит солдафонский лоб. Ах, лучше бы он вез патроны. На черный юмор тот урок Сползал: укрывшись простынею, Ползи на кладбище, дружок – Запудривают нам хернею И так усталые мозги. Кто эти глупости придумал? Жужжит полковник, как москит, Спасает только черный юмор С добавкой неприличных слов – Не стоит, право, брови хмурить... Нас Ванникова, Ковалев Стремятся олитературить. «Тристан с Изольдой» у одной И Полежаев у другого. Урок словесности родной – Высокое чарует слово. Оно для творческих мозгов – Спецвитамин... В своем упорстве Наставник группы Кузнецов Нас упражняет в репортерстве. Он прав. Иной дороги нет К вершинам фильмов философских... Мы с Миловановой сюжет Берем об улочках московских. Они нас к творчеству ведут – Над каждым кадром трепетали. Нам архитекторы дают О них пространный комментарий. -- Сюжет был выстроен умно, -- Отметил нас с Викушей Гера. Такое, стало быть, кино. Выстраивается манера Снимать, монтировать сюжет. Влиянье Таллина сказалось. Семестр прошел – физкультпривет! Потом и отдохнули малость. Второй семестр. Опять отсев. Оставшиеся крепнут духом. У нашей группы новый шеф – Сергей Муратов... Показухам Учебным новый стимул дан... Опять в программе теле-Таллин. Мы снова всей командой там. Степанова... Нам с нею дали В отеле комнату двоим... -- Зачем со мной здесь ты сегодня? – -- А ты зачем? – Ну, погрустим О том, что каждая – свободна... Компанию составил нам Пижонистый Рудольф Борецкий. Решил поехать в Таллин сам. Дотошный профи, четкий, резкий... Мы отсмотрели сто программ – И что-то поняли, наверно. Нам не показывают хлам Пропагандистский лицемерно, А только то, где мастерство С глубокой мыслью сочеталось, Чтоб что-то в голову вошло И что-нибудь в душе осталось. Несем свободно светлый бред. Помимо Таллина, и Ригу, И Ленинград включает рейд – Заносим в памятную книгу Запечатленное... Оно Не выветрится, не сотрется, А станет внутренним кино, Мерилом, к коему сведется Все, чем одарит нас журфак... Сергей Муратов к нам приводит – Не для того, чтоб просто так Мы поболтали о погоде – Чтоб научились задавать Имеющие смысл вопросы, Людей, которых узнавать Должны, будь даже наги, босы – Сограждане... Известны всем Владимир Леви с Аксельродом Альбертом, КВН-ным... Тем Для обсуждения с народом У каждого из них полно. Я отличилась с Аксельродом: Вопрос понравился. Умно Ответил с нравственным подходом. Другим не очень хорошо Вопросы позже задавала. Муратов пятнами пошел: -- Нет, далеко от идеала. Вы понадкусывали плод – И не доели, позабыли – И темы значимой полет Не заострили, притупили... – Сергей задания дает Объединить семь фактов разных В логичный винегрет-компот. Игра ума для сердца праздник. Все справились, кто как сумел, А отличился Пархомовский. Все факты взяты на прицел С изящной лихостью и броской. Мэтр фотографии раздал, Велел по ним рассказ составить... -- Татьяна, снимки где? -- Скандал: Я думала, себе оставить Их можно. Выбрала одни, Другие выбросила в урну... – За часом час, за днями – дни... Историю кино фактурно Погожева преподает, Устраивает нам просмотры Тех лент, которые народ Не видел никогда и смог ли б Увидеть хоть когда-нибудь?... А нам, ведь мы же все же профи Дают на Бергмана взглянуть, Антониони ради пробы. Глядим, чтоб разбудить мозги Эстетикой высоких зрелищ. В Госфильмофонде, вне Москвы, В одном из потаенных селищ С названьем Белые Столбы На полках строем – киноленты. Суда попасть без ворожбы Едва ли смогут и агенты Что КГБ, что ЦРУ. А нас, представьте, запустили. Мы здесь смотрели «Soldier blue» С идеей: если злоба в силе, То ею только смерть одна С жестокой яростью в комплекте Лишь может быть порождена – Об этом, стало быть, аспекте... Людмила Павловна... О ней, Погожевой: Печаль во взгляде. Мне помнится: в один из дней Она стоит на балюстраде, А мимо молодость снует. Она застыла одиноко. И, видно, ничего не ждет От жизни... Усмехнулась горько... Бабаев излучает свет... Он потрясает глубиною Проникновения в сюжет. Живет забытой стариною – И, кстати, сам большой поэт Несуетный и непарадный. В нем спеси нет и фальши нет – Академичный, не эстрадный. Но мы-то знаем что к чему – Не первый день на факультете. И души тянутся к нему. В нем мудрости – на пять столетий, Открытий – может быть, на сто... -- Поэты пушкинской плеяды... Из них не виноват никто, Что им досталось жить в декады, Когда немеркнущей звездой Он воссиял над всем и всеми... Вот Веневитинов младой... – Как Эдуард подходит к теме, Какой в ней открывает смысл, С эпохою соизмеримый, Да с расшифровкой тайных числ... Студентами высокочтимый, Он никого не завалил... Он сам, похоже, удивлялся Тем тайнам, в кои приоткрыл, Калитки... Знаньем наслаждался... -- Настанет день, -- предупреждал, -- Я «Валерик» вам прочитаю... – Рассказ о Гоголе назвал: « В движенье – мир»... А я мечтаю Тэвэшный выстроить сюжет, Чтоб виден был мудрейший лектор И романтический поэт... Бабаев это нечто! Некто... Рожновский шел с ним в параллель: Немецкий романтизм и Гофман. Журфак о нас имеет цель, Чтоб вышли люди, а не говны Из стен журфака, если взять Терминологию Раневской. Точнее вряд ли кто сказать Способен идиомой резкой... Семестр проехали – поем: Искать, бороться, не сдаваться! ...А в Усть-Каменогорск втроем Поехали стажироваться: Я, Милованова, а к нам Степанова вошла в компашку. В общагу поселились. Там – Клопов – хоть собирай их в чашку – Попили кровушки из нас. А Павел Бортников директор На студии: -- Покажем класс? – Мы постарались. Наше кредо – Равнение на идеал: На Бергмана, Антониони... Чабан колхозный, аксакал: -- Московский гости?! – Как иконе Нам поклонялись. В нашу честь Барана резали, варили Шурпу – и шашлыков по шесть Мы навернули: жир на рыле... Считай, что город – комбинат. Титан и магний здесь спекали – Для оборонки – в концентрат, Весь город ядом опыляли. По правде нечем в нем дышать... Мы на Зайсанском побывали Водохранилище... Вкушать Уху из щучек здесь давали. А щучки – метра полтора – Во льду лежали штабелями. Тех щучек – целая гора, Хоть разребай их тракторами. Нас на джайляу завезли. На пастбище высокогорном Увидели: течет вдали Река: вся белая, но с черным Перемежается порой. Там шла гигантская отара – Рекой казалась под горой. -- Девчата, отыскалась пара. -- Что? -- Завтра замуж выхожу... -- Ну, Милованова! Тихоня! А мы? -- Так я вас не держу – Давайте следом... – Но погоня К успеху б вряд ли привела. Объектов Саша парень видный. Смогла Викуша, увлекла – Потерян, как жених завидный Для казахстанок навсегда. А впрочем, поживем – увидим... Вернемся ль с Ольгою сюда? Творили ярко, не постыден, А поучителен итог Той казахстанской стажировки. Еще один нам дал урок Журфак – добавилось сноровки. Семестр срединный. Новизна В нем лишь – высотная общага. Жизнь интересна и полна. В душе надежда и отвага. Теперь нам все профессора Понятны и давно не страшны. Готовы выдать на-гора Мы вдохновенно и куражно Свой эпохальный репортаж... Нас Козочкина поражает. Восторженно: -- Сегодня наш Партсъезд открылся... Он решает... – Экзамен был. Тяжелый том С коленок чьих-то повалился, Да с грохотом... Что будет, ждем... Тут в корчах весь наш курс забился. Метресса: -- Кто-то уронил Случайно на пол промокашку, Так поднимите... – Видно, был Тот текст не раз исполнен... Тяжко Сдавать заумный политэк Но я и по нему пятерку Отхватываю... Все – навек. На весь наш век мы эту школку Проходим. Нравственный урок Ее и интеллектуальный На весь отмеренный нам срок... И снова встреча с идеальной Великой в странности своей Неподражаемой Кучборской. Стендаль, Бальзак и Диккенс с ней В душе откладывались горсткой Рубинов, изумрудов... Вдаль Глядит – и душу озаряет... «Руггон- Маккары», «Жерминаль», «Холодный дом»... Душа вбирает Те ценности, чтоб их потом В свои творенья ставить втайне... Мы ей экзамены сдаем... О, Господи великий, дай мне Не опозориться пред ней... Георгий Зайцев отвечает... -- Что ест бейлизм? -- В лихой своей Манере Жорик изрекает: -- А... Это старичок такой!... -- Дурак! Дурак на факультете! – Кучборской крит истошный, вой.. -- Идите, Зайцева убейте! – А в мой билет Эмиль Золя Попал... С великой обсуждаю, Рискуя, честно говоря – О «Дамском счастье» рассуждаю. -- Я с детства тот роман люблю, А критики, как слабый хают... – И одобрение ловлю: -- Они его не понимают. Раз любите, то есть за что... – Роман, по совести, отличный. Слегка наивный, но зато Цветастый и киногеничный... – Еще на сектор колесо Судьбы неспешно провернулось... -- Пойдем вперед, осилим все! – Сама с собой перемигнулась... Поэма шестая. Лариса Лабарова Я – Болотовна по отцу, А Болот схож с булатом смыслом. Мне математика к лицу. Пристрастье к вдохновенным числам, Похоже, у меня в крови. И мать – Сэсэг – (цветок – по русски) – Оставшись с цифрой визави, Не испытает перегрузки, Преобразит её скорей, Не оставляя дольки лишней... Мне родина – село Торей, Джиджинского района – Нижний. В сиротстве вырос мой отец, Чья родословная сокрыта. На сердце – горьких тайн рубец. И каждая – слезой омыта. Сопротивленьем -- душ ловцу – Молчанье. Тайны – всесердечно... Кем были предки по отцу? Страх замыкал уста навечно -- И неизвестно, кто кем был Из прадедов в семействе нашем. Страх родословную сгубил. Что ведаем, о том расскажем. Те, что по линии отца, Предтечи, посылались в ламы, Что псевдоним для мудреца, Ученого – стояли храмы, В них ламы постигали суть Духовного миропорядка, К самадхи пробивали путь, Нирване... Это, если кратко. Один из братьев их в семье За батрака был оставляем, Семьи кормильца... Ясно мне: Дед по отцу таким был. Знаем: Он в Красной армии служил, Стал председателем колхоза К несчастью, он недолго жил – Ведь из лекарств – одна глюкоза – Болезнь лихая унесла, Война, тяжелая работа И хизнь в тревогах помогла... И повседневная забота О Болоте, моем отце, Сперва на бабушке лежала, Потом на брате... И в мальце Судьба -- печали отражала Всего народа, всей страны... Известно, что подвиглись в ламы Другие прадеда сыны... Сиротство долей и у мамы... Ученья школьного лишен, Отец пробился самоучкой. Необразован, но смышлен. Сперва с трудом карябал ручкой, Но в арифметике силен – Сперва пробился в счетоводы – И в совпартшколе после он Уже в немаленькие годы, Имея пятерых детей Дополучал образованье. И в клан райцентровских вождей Допущен... Обрела призванье С ним мама рядышком. Она, Не дотянув до аттестата, Пошла в учетчики. Жена Вождя райсовпартаппарата – То он начальник в ЦСУ, То в комунхозе самый главный – Еще и холила семью, Чтоб детвора ходила справной. Рассказывала, как росла. С одной лепешкой в бедной школе... Все горести превозмогла. Потом она в колхозном поле У огородников учет Вела, потом взял Болот замуж... Семья окрепла, ей – почет. В ней, крепкой, подраставшим, нам уж Отцовых трудностей не знать... Я – старшая. За мною – Бато, За ним – Баир... Я им – как мать. Семейное единство свято. А младшим нашим – вообще – И Соне и Дамдину славно. Житье – сплошное игрище... Перехожу к рассказу плавно О том, что помню с ранних лет. Отец мой, отслужив в Китае, Семейный начинал сюжет. Мы жили в Нижнем Бургалтае, Покинув временно Торей – Райком всевластен над партийцем. Бурятии известен всей, Причислен к самым важным лицам, Колхоза тамошнего босс. РаднА свет Николаич, с фронта Жену хохлацкую привез, Став Родионом... Впрочем, он то, С ее подачи называл, Себя охотно Родионом... Он и в делах не сплоховал: В соревновании районном, Республиканском «Мир»-колхоз Был неизменный победитель. Отец нас в Бургалтай привез. Он -- Яковлева заместитель По части счетной. Мать пошла Сперва трудиться почтальоном. При почте с ней и я была Глашатаем неугомонным: -- Зайдите взять газеты! – всем С порога громко возвещала. В газетах – буквы. Я поем – И почитаю... Начинала Образование с газет – Так получилось символично. С шести пошла учиться лет Умеющей читать отлично. Еще о именах бурят. Русифицируют по моде. Баир назваться Борей рад, А Болот, например, Володей. Я в детстве думала, что я Владимировна в бессознанке. Бурятской сути не тая, Мы носим имена в огранке. Отец купил просторный дом – Венцы из неохватных бревен, Полы из мошных плах. Скребем Их проволочной щеткой. Тронем – Смолистый поднимался дух. В хозяйстве – куры и корова. Зимою в дом с мороза – ух! Поем – и убегаю снова Играть на улице в снежки... Я в школе в русский класс ходила. В нем разных рас ученики, Национальностей... Любила Учителя... Серьезных лет, Опрятный, ростом невысокий Содном Найданович... Рассвет Судьбы души питали токи Учителя... Он добр, умен И к малышам имел подходы. Бурятскую одежду он Не надевал. Уже в те годы В ней ходят только старики. Он – в пиджаке, рубашке чистой. К учителю ученики – Как к Богу. Почитаем с истой И страстной верой, что дано Учителю знать все на свете. На генном уровне оно Заложено: Завидят дети Учителя – и перейдут Чрез улицу – респект полнейший! Дни школьные мои идут. Отличница я... Путь дальнейший, Когда уже четвертый класс Я в Бургалтае завершила, В Торей обратно кинул нас. Теперь райцентр расположила В моем родном селенье власть. Отец пошел на повышенье, В номенклатуру – вышла масть. Теперь мне продолжать ученье В торейской школе. Пятый класс. Предметники, другие дети. Внимательно глядим анфас И в профиль друг на друга. В свете Постановлений, что мудрей Буддийских мантр, позакрывали Нац. Школы. В русских тяжелей Ребятам, кои начинали В бурятских. Папа угадал, Меня отправив в русский мудро. Врасплох внезапно не застал Маразм начальственный. Вот утро В Торейской школе. У меня Любимая – математичка. К ней на уроки семеня, Я радуюсь. Мала, как птичка, Но в классе лучшая всегда. Учительница Антонида Михайловна такой горда. Науку трудную Евклида. По правде, если б не она, Я б числа вовсе не любила. Наставницей вдохновлена – И потому, что важным было, Усваиваю лучше всех. Вот с физкультурой незадача. Ведь я мала – и смех и грех. Расстраивалась, чуть не плача, Когда меня на левый фланг Учитель отправлял упорно. Стоять в хвосте – обидный ранг, Отличнице весьма зазорно. Я резво бегаю, в лапту Играю ловко и с задором. Мой голос слышно за версту – Не заглушаем детским хором. Бурятия... У нас – Байкал, Прекрасное земное чудо, Что в котловине между скал Лежит – загадкою для люда И местного и всей Земли. Байкал – он одухотворенный, Живой... Когда живу вдали Его сияньем озаренной, Байкал в мои приходит сны... Невыразимый дух Байкала – Буряты им вдохновлены – Не позволяет вполнакала Вершить лениво бытие. Он властвует над всей Сибирью, И, пребывая в забытье, Волшебном трансе рядом с ширью И глубью, далью, высотой Чистейшего на свете моря, Омоем душу чистотой Во избежанье лжи и горя. Байкал изменчив каждый миг И до конца непознаваем, Хоть прочитай три тонны книг... Вдали – прийти к нему мечтаем, Вблизи – не в силах отойти. Над сердцем власть его безмерна. Он жизни смысл и цель пути. Хранит бурята, чтобы скверна Не тронула его цеки... Байкал – он властелин погоды И триста тридцать три реки Байкалу в дань приносят воды. И целых полторы версты До дна у острова Ольхона. Байкал – источник красоты, А загрязнять его – греховно.... Шесть сотен верст его длины – Как меж Москвой и Ленинградом. В Байкал буряты влюблены И счастливы с Байкалом рядом. Бурятия... Суровый край – Тайга и тундра, горы, степи. Здесь соболю и белке – рай, Байкальской пресноводной нерпе. Хамар-Дабан и Селенга, Улан-Бургасы и Саяны, Хребты укрывшая тайга, Морозы, снежные бураны. Святые горы... По весне К ним ходят старики молиться. Вот Бурин-хан, знакомый мне – На весь район Джиджинский, мнится Святая главная гора, Где завершается молебен, Где славят жизнь – ет цетера, Где даже воздух был целебен. В Бурятии Джиджинский наш Боргойским овцеводством славный Район... В Москве ажиотаж: В столице великодержавной Всегда ценитель продпочтет Баранину с Боргойским брендом, Что на солончаках растет, На шашлыках и за обедом. Глубины вечной мерзлоты, Богатства, брошенные щедро На и под горные хребты, В бурятские леса и недра. Моя родная сторона, Бурятия, моя отчизна Однажды стала мне тесна. Звучит, я слышу, укоризна В унылом говоре боров: -- Неужто нас вдали не вспомнишь? -- В осеннем рокоте ветров. Так было. С правдой не поспоришь. В Торейской школе – пятый класс Закончила – и вновь подвижка. Шлют в Петропавловку сейчас, Большой райцентр... Уже привычка В семействе к перемене мест. Равнинное село в распадке И горные хребты окрест. Чем репортаж дополню краткий? Здесь агрофирма, АТП, Река Джида, вполне большая. Случившийся изгиб в судьбе Ведет, души не разрушая, Вперед... Раскинулось село Вдоль асфальтированной трассы В Закаменск. Город был зело Серьезен: тонны вязкой массы Руды, в которой молибден Он добывал для обороны... Я – между новых школьных стен – В шестом... А в классе – как иконы – Портреты Пушкина с Толстым. Друг с другом рядом вперемежку Буряты, русские... Простим Друг другу легкую усмешку, В которой вовсе нет вражды, Над непривычием обличий... Еврей, эвенк, татарин... Жди, Судьба, рожденья двуязычий, Многоязычий дружб детей... Бурятии известна школа Как сильная – и без затей И в ней я отличаюсь скоро. Сложны предметы – не букварь. Но я учусь на все пятерки. И математикой, как встарь Увлечена... Учитель зоркий Из Средней азии со мной Особо занимался, Ричард Доманович – давал одной Задачи потрудней – и тычут В меня соклассники перстом И дразнят Софьей Ковалевской... О Пушкине и о Толстом С русачкою Таракановской Могу я вдоволь рассуждать. А романтическая Анна Свет Николаевна подстать Тем образам, что я туманно В душе построила из книг, Сложив из героинь любимых. Хотелось походить на них, Прекрасных и неповторимых. Учительница молода, Подтянута, глаза сияют, Приятный голос... Нас всегда Ее рассказы вдохновляют О том, какие города, Театры летом навещала. Немало ездила тогда, Везде музеи посещала. И мы узнали от нее О третьяковке, Эрмитаже... Воображение мое Включилось... Постаралась даже Добиться, чтоб меня взяла Зимой в Москву со старшим классом... Поездка та в душе зажгла Мечту: Ленгоровским террасам Сумели выделить часок – И постояли у высотки. И греза клюнула в висок: Хочу здесь жить, учиться... Четкий Еще не складывался план. Но образ здания-ракеты Открыл воображенья кран – И все дальнейшие сюжеты Пристраиваемы к нему... Мы в школе ставили спектакли По классике и потому Произведения запахли И засверкали во сто раз Живее, ароматней, ярче Для исполнителей – для нас. И чувства в нас острей и жарче Способны сопереживать Татьяне Пушкинской и Анне Толстовской... Правда, класс принять, Учительницу, что к нирване Меня журфаковской вела, Был не готов. В нем Валентина Даниловна допрежь была Любимой всеми. Укатила, Но класс ее не позабыл. Энтузиазм Таракановской Ее не сразу победил, Встречалась с неприязнью острой. Но постепенно все пошло Как надо – при моем участье. Элитный, гордый класс зело В пристрастиях упорен.... Счастье – Быть в фокусе прекрасных глаз. Я выразительно читала, Негромко... Успокоив класс, Подходит, слушает... Соломка Прекрасных солнечных волос Пронизана лучами света – И вдохновляющий вопрос... Ее улыбкою согрета, С воображением в ладу, Я отвечаю вдохновенно – И я ее не подведу... Рассказывала нам, что ценно, Не скучно, вовлекала нас... Я постоянно ощущала, Что на урок приносит в класс Лишь дольку от того, что знала. Библиотека у нее Богатая – читала много. Мировоззрение мое Выстраивала... Педагога Такого, право, поискать... А мне досталась по везенью Такая в школе благодать. Ее таланту, вдохновенью Благодаря, мой интерес К искусствам несравнимо вырос... Учебы напряженной пресс Мой организм несильный вынес Лишь одному благодаря: Преподавали интересно. Ты физику не любишь? Зря. Наверное учили пресно. Георгий свет Михалыч нам Ее, как детектив, представил. Внимала пламенным словам, Он физиков великих славил – И фокусами удивлял Физическими, тем азартно И тугодумов вовлекал – И вдруг я чувствую внезапно, Что физика понятна мне И даже очень интересна... Муруев-химик был вполне Умелым ментором... Известно, Как важно, чтобы педагог Способен был увлечь ребенка И сложное бы сделать мог Простым... Вмещала головенка Моя немецкие слова С подачи строгой Валентины Владимировны... Кружева Немецких фраз сплелись в картины. В них Веймара и Бонна жизнь, Страны приэльбской и прирейнской... Ты с географией сдружись – Объемной, выпуклой и резко Контрастной станет для тебя Планеты зримая картина. Предмет свой искренне любя, Учительница им, Галина Никифоровна души нам Им наполняла, просвещала... Но ученическим делам Не все деньки я посвящала... Партийный лидер, мой отец Повадился возить доярок В театры – радость для сердец... Букет переживаний ярок. Когда наметится вояж, В такие дни «заболевала»... К нам подъезжает «экипаж» -- В автобус тотчас забегала – Мы едем в нем в Удан-Удэ. -- Юматов Ленина играет... -- Юматов, сам? Георгий? Где? -- В театре русской драмы... – Тает Сердечко. Ведь большой артист Московский радует талантом, Что, точно радуга, искрист, Сверкает ярким бриллиантом. У нас, конечно, не Милан, Но оперный известен так же. Бас Линхавоин Лхасаран Порой звучал в «Ла скала» даже. Да где он только не звучал! Он приглашаем на гастроли В Нью-Йорк, и Вену, и Париж... Я партии его, и роли, И голос не могу забыть... В балете примою Лариса Сафьянова... Как не любить Балет? Мне ни одна актриса Театра драмы не могла Доставить столько вдохновенья, Как балерина, что светла, Легка – летит от дуновенья Разбуженного ветерка... Директор школы в Бургалтае -- Туда семью судьбы река Партийной волею кидает, Был Линховоин, но Лодон – Отец артиста Лхасарана. Я к ним захаживаю в дом, С детьми певца дружу... Органно Звучал их папы гулкий бас, А девочки звонкоголосы, Лыгжима и Дарима... Час Потехи с ними радость нес и Незабываем... Сонм подруг... Вернее всех и ближе – Зина Из Будажаповых. Был круг Семьи ее велик. Картина Пестра: девятеро в семье Сестер и братьев... Зине, младшей, Доставшейся в подруги мне, Быть звездочкой... А дружбе нашей, Я верю, не страшны года. Она умела слушать чутко, А я болтушкою тогда Была. Разборчивая жутко. Была подруга развитой, Принципиальной, был характер С мировоззреньем – непростой, Но сильный – дружбы важный фактор. Интеллигентная семья Сестер учила в музыкалке... Дорога школьная моя Так быстро завершилась... Жалко... С медалью завершила курс Серебряной. Ты жди, столица! Я от мечты не отрекусь, Буряточка Москве сгодится. Ориентиром – МГУ Был неизменным. Почвоведом, Стать, биохимиком, могу, Но план судьбы о нас неведом. И я – в Москве. Земляк в МИСИ – Чувакин Женя дал приют мне. -- Ты документы отнеси, На тамошней приемной кухне С ребятами перетолкуй, Сориентируйся толково, А сдашь – устроим сабантуй... – Но первый блин выходит комом: Экзамены уже прошли Для тех, кто метил в почвоведы, К профессии мосты сожгли... -- Да ладно, разве это беды? Ведь ты редактором была Всегдашним шольной стенгазеты. Возможно, что судьба вела В писатели. Есть факультеты Гуманитарные... Журфак – Один из них – сдавай бумаги... -- Есть публикации?... Коль так, Бумаги не берем! – В напряге: Неужто мне и здесь – облом? К приемщикам взывает Женя И умоляет их добром Принять: -- Войдите в положенье: Бурятки-девушки мечта Прорваться в коллектив студентов Так вдохновенна и чиста... Возьмите и без документов -- Без публикаций можем взять Бурятку только на заочный. Экзамены сумеет сдать? -- Сумеет. Есть фундамент прочный. -- Коль сдаст – полдела. Ей тотчас Придется отыскать работу Про профилю... -- Согласна! Вас Я точно не введу в заботу. А год был шестьдесят восьмой. Экзамены сдала успешно. И литсотрудницей зимой Устроилась в районку спешно. Условье выполнено. Я Теперь заочница по праву, Студентка МГУ-шная. Район, гордясь, поет мне славу. Программы по предметам мне Прислали. Я читаю книги И адекватные вполне Пишу контрольные. Вериги Заочной жизни тяжелы. Роль литсотрудницы районной Мне нравится. Со мной милы Коллеги из редакционной Семейки – старцы, мудрецы Ко мне относятся, как к дочке. По селам мчусь во все концы И приношу в газету строчки, А в них – доярки, чабаны, Привесы... Для «Джиджинской правды» Моим заметкам нет цены, Хоть достаются не в напряге. Но наши бури и мороз – Враждебный репортеру фактор. Порой промерзу аж до слез, Но надо выдержать характер. Ни разу я не подвела С редакционного заданья Вернусь из дальнего села, Заметки сдам – сажусь за знанья... Зимой мне вызов не пришел -- На сессию не отпустили. Злой чей-то умысел, прокол? Не знаю... К счастью, разрешили Весной мне и за зиму сдать. Я второкурсница, но сразу Решила снова поступать. Заметок много – и отказу Теперь уж точно не бывать. Меня в высотке поселили С Мироновой. Ей исполать Со старшекурсницей делили Мои тревоги. Поддержать Умеет Люба честь-по чести. С чувашкой Любушкой сдавать. Экзамены ходили вместе. С поддержкой легче поступать. Я прорываюсь на дневное. Велят немецкий продолжать. -- А я хочу английский! – ною, -- Немецкий ваш совсем неплох, Есть смысл овладевать им дальше. -- Никто с английским не помог, Никто меня не слушал даже. Миньковская... Суровый взгляд... Мы перед нею, как младенцы... --Да, все в Америку хотят, Но Родине нужны и «немцы»... – И началась другая жизнь. Я сразу для себя решила, Что главное – Москва... Свершись, Ее над сердцем власть и сила. Мне семинары не страшны – Я подготовлена заочным. Манкам столичным нет цены – Я словно под гипнозом прочным. Театры, Пушкинский музей, Манеж, Кузнецкий, Третьяковка... В литинституте сто друзей – И я к ним пробираюсь ловко Сквозь все заслоны. Там читал Джамдинов страстно зарубежку. Там Сулейменов выступал, Лиратов разбирал вразбежку Студентов опусы при мне... Душа моя цвела, лучилась. Образованием вполне Довольна: лишь тому училась, Чему хотела. Остальным Манкировала. Пропускала Всех больше лекций. Не ценим Истпарт был мною. Улетала С него билеты добывать К Любимову, Эфросу... Встречи Нельзя с великим пропускать... Истпарт, нам нравственность калеча, Сух, как солома, тускл и лжив В театре чуть не каждый вечер, Что, вдохновенье предложив, Был сказкой и народным вечем. Пусть – на галерке, пусть гляжу – Из-за колонны краем ока. Я в мир искусства ухожу, Что поднимал меня высоко... А сессии сдаю легко – Соображение вывозит... Кучборская... Ей далеко До мэтров горьковских. Наводит Обычно скуку на меня... Татаринова элегантна И женственна. Ее ценя За то, что празднично и внятно Она читает свой предмет, Я к ней на лекции ходила. Средь прочих – предпочтений нет... Я «Современник» полюбила В Большой ходила белым днем, Купив билеты в переходе. «Спартак»... Царят Васильев в нем С Максимовой, Лиепой... В моде И Алексанлр Годунов, Красавец, идеал мужчины... От восхищения нет слов... Лиепа... Верю, нет причины Чтоб не найти. И я найду Такого же – для жизни – друга... Сижу в галерочном ряду... Лиепа гибко и упруго Взлетает, кружится, стоит... Неповторимо, невозвратно. Мужской прекроасный индивид – На прочих и глядеть отвратно. А впрочем, есть один, Семен, Кто интерес мой вызывает. Жаль, сильно в Томочку влюблен И та его не отпускает Из-под контроля ни на миг. Боится – уведут спортсмена. Он день-деньской в завалах книг, Но говорят, что вдохновенно Кропает славные стихи. Но не подступишься. Тамара... Ох, наши тяжкие грехи Порой доводят до угара... Я на Плисецкую хожу В большой балет, на Семеняку, Тем вдохновеньем дорожу, Что дарят женщины... Однако... «Шопениана»... Глазунов И Фокин музыку поляка Пришедшую из страстных снов Перевели в балет... С журфака Сбегаю, чтобы вновь и вновь Прекрасноликого Лиепу, В душе рождавшего любовь Увидеть... Наполняет «репу» И душу музыка... В мечтах Я тоже возношусь над сценой. Лиепа в грезах, светлых снах, Невероятный, несравненный... Пожалуй, я люблю Большой Сильнее даже, чем Таганку. В мир музыки здесь всей душой, Всем сердцум погружаюсь... Планку Атлантов держат высоко С Архиповой... Их слушать рада. Вплываю в музыку легко Хоть из галерочного ряда. Еще один кумир – Муслим. На все хожу его концерты. Где б он ни пел, я в зале с ним. Ему сердца людей отверсты. Когда Высоцкий и Шарко Играли, с ними Золотухин, Пусть на галерке, далеко – Я в зале. Вспыхнув, не затухнет Сиянье вдохновенных душ В Вахтанговском и малом тоже Есть те, кто дарованьем дюж. Ты смотришь – и мороз по коже. Был Плотников таким Борис. Борисову я выделяла Как лучшую из всех актрис. Она – подобье идеала. И Яковлева хороша В театре, что на Малой Бронной. Вот с этими моя душа Грустила и цвела синхронно... Экзамены... В таких делах Осечек допускать не станем. А на картофельных полях С Бояркиной рекорды ставим. А вольный выдастся часок – Сбегаем в сельскую лавчонку. «Муму» -конфеты на зубок Порадуют в трудах девчонку... Мне небывало повезло: В высотке со второго курса Я поселилась – и пошло: Все старшекурсницы толкутся В моей каморке. Нарасхват У старших, опытных девчонок. Воспитывают, норовят И накормить... От них, ученых, Я многое переняла, Что надо знать о профессуре... Бывало, Скоркина вела Меня в кино... Отнюдь не всуе Уроки старших по судьбе Доброжелательных наперсниц Записываю в ум себе. У старших больше, чем ровесниц Житейской мудрости уже... Миронова, две Валентины И прочие моей душе Близки – они серьезны, Чинны, Шабанова с Цветковой. Мне Со старшекурсницами славно. Но нашей группы я не вне – Общаюсь ровно, полноправно... Томлюсь в журфаковской деже... Лопатников, наставник группы, Поставил нас на рубеже, Где можем доказать: не тупы И к журналистике годны. Он наставляет в ремесле нас. Потом на практике должны Продемонстрировать не леность, Не неумелость, а вполне Оформленный и четкий навык. Лопатников по нраву мне, А Киселев – с носярой набок Мной изначально не любим – По оформлению газеты... Физвоспитанье... Как-то с ним Не подружилась... Эстафета, Гранаты, брусья, и прыжки – К ним плоховато приловчилась, Однако не пошла в «сачки» -- И плавать все же научилась. Физрук мой школьный Шишмарев, Да, Александр свет Николаич, Увлекся мною – будь здоров. Пятерки ставил... Вспоминаешь Теперь то времечко тепло... Сводил с «великим и могучим» Нас Вакуров. С ним повезло: Преподавателем был лучшим. Заметен результат тотчас: Мы стали грамотней в диктантах Сверхсложных. Поднимает нас Владенье русским. При талантах Любых писательских – не знать Правописание – постыдно. Мы будем мэтра вспоминать Всю жизнь с любовью очевидно. И Шведов был, шекспировед, Звезда средь профессуры серой. Ему ответить тет-а-тет – С баталией сравнимо целой. В немецком повышаем класс А Миловидова Раиса Васильевна приводит нас В кондицию... Всегда грозится, Но, в сущности, она мила. С Бояркиною приглашала К себе домой, а там была Простой, сердечной – и без жала... Философ Селезнев, ценя Мои ответы в семинарах, Серьезно приглашал меня На философский... Я на парах По диамату – Цицерон – И Селезнев меня заметил. -- Н философский надо, -- он Твердит перевестись! – Но эти, «Философы» -- ходил слушок – Все шизики... На самом деле Из их общаги – просто шок – До нашей в час ночной летели Такие вопли... Погожу Я на шизфак переводиться, На наш спокойно похожу, Где, в общем, нравится учиться. Военка... Вот еще один Сюжетик, нагонявший скуку. Но ходим, делаем, глядим, В уколах набиваем руку... А после сессии лечу В Улан-Удэ – практиковаться. Я в «молодежку» прихвачу Все знания... Поудивляться Пришлось. Здесь только из ИРГУ Выпускники – они ревниво Следят: а что и как могу? Порой со мною некрасиво, Неправедно себя вели. Я трудности преодолела. Статьи на полосу пошли Мои – на первом плане дело. Была отмечена не раз За них на коллективных сходках. Не акцентируя рассказ На тех изюминках, находках, Что прочих ставили в тупик, Отмечу: практикой довольна... И снова мы в завалах книг И группа продолжает войны И с профессурой, и с собой... И обстоятедьства, и время Нам осложняют трудный бой. Но доблестно учебы бремя Несем мы виз-а-ви с Москвой... Землетрясения и льдины Эпохи фоном, но гурьбой В учебе мы до середины, До перевала добрели. Пойдем без колебаний дальше. А лучший город всей земли Обязывает жить без фальши... Поэма седьмая. Виктор Притула Я в середине сентября Назад в Москву из Красноярска Вернулся... Кроны серебря Свет осени сгущался ярко. Какие новости, журфак? Во-первых, классная общага. Проща й, наш филиал, где так Задорно множилась отвага, Где столько выпито в кругу Друзей под ритм крутого рока. И я едва ли вам солгу На вздохе, что любовь жестока... На первом курсе я любил – Ох! – однокурсницу Ирину. А ей Филатов только мил, Земляк-актер, терзавший рифму, Актер, поэт – такой расклад. Он Черепановой Ирине Земляк. Их город – Ашхабад. Из-за него я был в кручине. Потом отчаянный роман Случился с Танечкой Кройтору... Сейчас над будущем туман. Хотя уже вошел я в пору, Когда пора создать семью И есть в супруги претендентка. Но эту тему разовью Позднее... -- Кто она, студентка? -- Потом... – Я снова продаю Календари с лотка от «Дружбы». Не сетую на жизнь мою, На холод – выдержать лишь гуж бы, Труды с учебой совместив – Непросто, нелегко, несладко. Несу мой крест, покуда жив, К учебе не ослабла хватка. Опять Кучборская у нас. Теперь -- с Бальзаком и Стендалем. Богиня возвышает глас – И мы Жульену сострадаем. Опять военка и истпарт, Истмат и прочие химеры. Идеологии диктат – Им забиваемы сверх меры. А в нашей группе новый мэтр – Буданцев Юрий свет Петрович. Он молод, щупл – и с кепкой метр, Но головаст! О чем ни спросишь – Даст обстоятелный ответ. Он новое кладет на карту. Мэтр – эрудит, науковед. Он прославляет опыт Тарту, Где Лотман-энциклопедист... Буданцев с Бахтиным знакомит. Умен наш мастер и речист, Он знаниями нас накормит. Что поражает: сибиряк Из самой что ни есть глубинки Привнес отважно на журфак Наук свежайшие новинки. Документальное кино Как раз подъем переживает. В его специфику окно Для нас Буданцев прорубает. Нас семиотикой грузил, Структуралистикой Буданцев, И экологию открыл – Мозги корежит у страдальцев. Кино... Я грезил о кино. И ВГИК я штурмовал недаром. Меня всегда влекло оно, Им вдохновлялись мы с Нодаром... Теперь толкнул меня в разбег, Буданцев творческим посылом: Мол, крупным планом – человек... Что мне по нраву и по силам... Теоретический подход Уводит нас от эмпиризма... Тут незаметно – Новый год... Буданцев от авантюризма Интеллигентно отучил... Готовлюсь к сессии серьезно. Едва ли прежде так учил. Вот – исправляюсь, коль не поздно. -- У нас – событие! – Декан Волнуется – и голос «папин» Дрожит: -- Мы отменяем план Учебный дня: к нам едет Лапин! – В Коммунистической – аншлаг. Набились даже на галерку. -- Он раньше навещал журфак? -- Нет, никогда... -- Начнем планерку? – ...Невзрачный мелкий мужичок С прорерженною рыжиною... Но взглянет – на тебе ожог! Манипулирует страною Посредством радио, ЦТ, Над коими он самый главный.... Ждем откровений во тщете. И понимаем, как бесправны Те, кто влияет на страну... Сергей Георгич не скрывает, Что не допустит ни одну – К эфиру вольность, изживает Все, «что свободою горит». -- Не будет на ЦТ «Таганки» -- С пренебреженьем говорит: -- От «КВН’а» ждать подлянки Не стал – и прекратил его. Хотят, что предъявить «эзопы» -- Вот Кремль, штурмуйте. Кто – кого... – Георгич не скрывает злобы К евреям: -- Саша Масляков, Талантливый, хороший парень. Но рядом с ним полно хорьков. Еврей – он скрытен и коварен... – Не называет имена. Но в «КВН» -- Юлий Гусман И Пархомовский... Их страна Узнала... Отличались вкусным Отменным юмором... А он Опасен брежневской системе. Режим должон быть сохранен! – Идея в лапинской «поэме» Сквозила лейтмотивом... Он Как цербер на идейном стреме... Страна впадала в мрачный сон, Все душится системой, кроме Обожествленья старичка. Увешанного орденами, Как елка в Новый год... ЦК Так издевается над нами, Над всей огромною страной. Выходим молча с этой встречи С опустошенной головой И кажется – дышать мне нечем... Здесь раньше выступал Гэс Холл, Американский комуняка. Мы слушали с галерки, с хор... Как ночь и день. Народ журфака Американцем восхищен. Тот – искренний борец с режимом, Не нашим, правда. Мнился он Отчаянным и одержимым Идеей равенства... Она Здесь выхолощена, забыта. А летаргичная страна Задушена... В груди обида, В душе немыслимый разлад. Зачем великие идеи Журфак вбивает в души? Ад Нас ждет. Страну ведут злодеи К коллапсу. Перспективы нет Пробиться к свету в этом смраде... Надеяться, что будет свет? Мне вспомнились рисунки Нади: В них свет системе вопреки. Она плевала на систему. Вот выход. Плакать не с руки. И цель – не биться лбом о стену, Творить осмысленно свое, Трудиться, не теряя чести И, игнорируя гнилье, Держаться, как солдаты в Бресте. Поэма восьмая. Валерий Хилтунен И вновь Москва. И курс второй. В элитной группе я по праву. Здесь Сема надо мной – горой. Нас сочетанье всю ораву Мужскую крепко веселит. Молодкин – староста. Ромашко – Комсорг. За нами всеми зрит Декан особо. Чуть промашка – И неудачника попрут Из группы. Заодно из курса. Уже поперли многих. Тут Ребята крепкие толкутся. Я тотчас принят в их кагал. Громадный Сема, что однажды На шкаф во гневе затолкал, Володю Гескина! В миг жажды, Наверно, выпьет и ведро, А мне достаточно наперстка. Так жизнь придумана хитро По странным правилам... Полоска Моих житейских неудач С болезнями осталась в прошлом. Предощущенье сверхзадач И мысли только о хорошем. От тех, с кем начинал журфак, Увы, отстал я по болезни. Наверно все – не просто так, Все испытания – полезны. Студенты знают: два горба У каракумского верблюда Лиш потому что жизнь – борьба... По правде – было очень худо. Потом я, академку взяв, Читал преступным девкам сказки, А, Соловейчика изъяв, Центральный Комитет закваски Первопроходческой лишить Желал в то время «Комсомолку». В застое-то спокойней жить – И удалили втихомолку. Он «Алый парус» изобрел И двадцать лет служил за Грэя При экипаже вузов, школ... По мнению ЦК, наглея, Он педагогов защищал, Что шли в строю не по уставу... Он бюрократов укрощал... Такие истинную славу Несут отечеству, творя Судьбу по совести и чести. За дело правое горя, Ему был преданным без лести. Власть не желает с ним шутить. Он и она – на стенку стенка. Его не могут защитить От власти Панкин и Руденко. Тогда журналы «Колобок» И «Кругозор» берут в команду. Ведь он в музыкознанье – бог. Берут и верят, как гаранту Того, что вырастет тираж... А в том остроге для девчонок Был хор с ансамблем. Главный наш – Макаренковец мыслью тонок. Он, Сан Василич Соловьев, Лишил узилище забора – Светлее стал казенный кров. Он полагал, что спевки хора, Игра в ансамбле для девчат Полезней карцера намного. И если песни зазвучат, Верней ждать доброго итога Впредь для очищенной души... И вот звучат под Ярославлем Они в затерянной глуши... А Соловейчик, что прославлен Талантом светлой доброты, Несется слушать хор с ансамблем. А тут болтаюсь я... -- А ты?... – Так встретились под Ярославлем. Он номер телефона дал. -- Приедешь, позвони, Валерий! – Во мне он что-то угадал. Я, Соловейчику поверил.. Учеба шла своим путем. На философском семинаре, Считавшийся дубовым лбом, Ввел Сема в шок. Он был в ударе. Он нас о йоге просвещал, О мудреце Ауробиндо, Что к милосердью возвращал, Которого почти не видно В двадцатом веке – лишь вражда. А Гхош Ауровилль построил – И приглашает: -- Все сюда! Любой бы сердце успокоил В таких рассветных городах. Мелешко: -- Это антитеза Марксизму. Оттого и страх... – Адептом Гхоша – Мать Тереза... Растеребил тот семинар Мечтанья в сновиденьях вещих... О номере не вспоминал, Что мне оставил Соловейчик. Однажды взял и позвонил... Как оказалось – в «Комсомолку». -- О вас мне Сима говорил... -- Мне о тебе он дал наколку. Ну, хорошо, что не забыл... -- Шефиня Зоя Васильцова – (Супруг известным бардом был, Все знали «Трубача» Крылова) -- Встречает: – Симин протеже? -- Дает задание на пробу – И в Ленинграде я уже... Но от попытки мало проку: Над очерком сидел, корпел, Был в восхищенье без лукавства. Родоначальника воспел Вневозрастного коммунарства. Достоин Игорь Иванов Бесспорно звания героя За судьбы трудных пацанов. Об Иванове очерк строя, Я даже не предполагал, Кто очерку «кирпич» повесит. Его,как песню я слагал. -- Отлично! – Васильцова. -- Влезет В ближайший номер. Протолкну! – Но тут вмешался Соловейчик – И забодал. Хоть на кону – Судьба – страдает человечек. Страдает автор, то есть, я... Мне Зоя возвращает очерк. -- Перипетии бытия. – А вместо объясненья – прочерк... Позднее догадался сам, Что здесь – характеров искренье Двух гениев – не мне, не вам Лезть во взаимоотношенья. У Симы с Игорем -- вражда. Какая пробежала кошка? Руденко Инна никогда Не станет спорить с Симой. Точка. Хоть непрерывный Симин стаж По «Комсомолке» и прервался, Как прежде на шестой этаж Как свой в отдел он поднимался. Он с Ивановым много раз Рассоривался и мирился. В период ссоры я как раз Влез с очерком – и он озлился. А в «Алом парусе» тандем В ту пору: Ивкин – Щекочихин... -- Чем я могу помочь вам? -- Чем? Садись на письма! Не прочитан Тех писем целый миллион. У нас к ним не доходят руки. -- Он издает протяжный стон. Читаю, отвечаю... Жутки Порой истории детей. Наивны и светлы надежды... Пишу обзоры без затей... Выискиваю письма те, что Зовут корреспондента в путь... Мне это просто интересно. Обременительно? Ничуть. В них многое, что неизвестно Ни журналистам ни властям. «Пишу с надеждой. Милый парус, Моим нерадостным вестям Едва ль поможешь...» -- Постараюсь... Из разных уголков страны Ребята самым наболевшим Делились с «Парусом»... Должны Помочь, ответить... -- Так, с неевшим С тобой о чем мне толковать? Иди-ка за деньгами в кассу! -- Так я... -- Стажер, едрена мать! В столовую! Ударь по мясу! – Я стал немного мухлевать: Ведь и зарплата и степешка. Но не назад же отдавать. Тем более – стажер, что пешка: Мзда не особо велика... Я ни на что не претендую. И так удача велика: Я при зарплате, не бедую... Я отыскал одно письмо. Парнишка из глухой деревни Искал смысл жизни, но не смог Найти в селе, где утром певни Из спячки вывести едва ль Затерянное царство могут. Я мчусь к нему в глухую даль – И будто погружаюсь в омут. Я понимаю паренька: Ему в его деревне тесно – Жизнь бездуховна и мелка, Куда податься – неизвестно. Я «Королевство...» написал «Колодцев чистых»... Вызывают К начальству... -- Твой материал? -- Кивнул... И вдруг определяют – В корреспонденты. Корнешов -- В приказ! – Скомандовал кому-то. И это для стажера шок. Иной в стажерах, мучась люто, Гуляет до десятка лет, Одна – так даже два десятка. Ну, что ж, семь бед – один ответ – Нет, не чечетка и присядка, А журналистика. Учти Те миллионы экземпляров Газеты, с коей по пути Стране... Мне Слава Голованов При встрече руку протянул, Поздравила Руденко Инна, А Соловейчик подмигнул: Мол, дел осталась половина: Встать с положеньем наравне. Годков всего-то девятнадцать Исполниться успело мне, Но трепетать и сомневаться Не получается: аврал. Газета крепко ставит руку. Я замечаниям внимал – И быстро постигал науку. Шестой этаж – он – как вокзал. Все двери кабинетов настежь. А Соловейчик так сказал: -- Будь пень с ушами, все ж ухватишь Методу, как писать статьи... -- А доводил Евгений Богат. Отныне все они – свои. Хоть с нагоняем, но помогут. Евгений Богат, строгий мэтр, Невнятно на студийцев шамкал, Как если бы размокший фетр Пожевывал, бумажки жамкал, На коих «гении» свои Ему носили экзерсисы – Рассказы, очерки, статьи... А после богатовской визы «Шедевры» наши шли в утиль, Но благоглупости редели. Он нас увел за сотни миль В мечту... А дни, а дни летели... Маститый Гена Бочаров, Мою карьеру подмечая, Сказал, что я из ястребков: Стартую, высоко взлетая. Вразбивку удается спать В метро, троллейбусе, трамвае. Ведь надо и зачеты сдать, С оценок высших не спадая. Я из общаги на метро Катил на лекцию Кучборской. Все нравственные «контра-про» При огласовочке московской Она прописывала нам. Потом я к старосте: -- Прикроешь? – Троллейбус допускает к снам – Зевоту на планерке скроешь – И мчишь опять на факультет. Отметишься на семинаре, Выдерживая паритет С редакцией... Всегда в угаре, Поскольку – явный перегруз. Но требований не снижает Ко мне журфак, ведь вуз есть вуз. Судьба меня не повожает, Но все оценки у меня Отличные без исключенья Предмета, семинара дня. Я приспособлен для ученья, Возможно тем, что стал читать Уже в два с половиной года. В газете довелось узнать, В чем ценность раннего подхода: Кто в этом возрасте начнет, Включает кнопки механизма, Что все аспекты разовьет В мозгах интеллектуализма. А кто начнет читать поздней, Уже для многого потерян. Читать учите с ранних дней Про кошкин дом, царевнин терем, Про репку и про колобок... Родители нашли подходец – И я осилить чтенье смог – Бездонный знания колодец... Вот где истоки, почему И в школе и на факультете, Что прочитаю, все пойму, Запомню. Передам в ответе... Нашелся некто, кто донес Декану о моих доходах. Декан журит но не всерьез. Не дать не может «стуку» хода – Ведь донесут и на него. Велит меня из группы с Семой В другую – только и всего Перевести... Сюжет с оскомой... Декан: мол многого хочу: В международной этой группе Иновещательной торчу, Где учат и военной вкупе Профессии по психвойне С диверсиями – плюс газета. Не слишком жирно будет мне? Что я могу сказать на это? Декан мне намекнул, кого Я должен впредь остерегаться... Вот гадость! Что возьмешь с него? С ничтожеством ли мне бодаться? Короче, я переведен В газетную из спецэлиты... -- Ты, где, Валера? -- Я, Семен... -- Случилось что? Да не юли ты... Подставил кто-то? Говори! Я вмиг мозги ему прочищу! -- Не суетись, Семен, замри. Так надо. Будь здорров, парнище!... -- Вне группы Семиной грущу. Там вправду классные ребята. Панфилов-шеф глядел вприщур -- Я улыбался виновато. А в «Комсомолке» той поры Едва не каждый гениален. У каждого – свои миры. Любой писака уникален. Брускова, Ивкин... Имена Те будут вечно негасимы. Зюзюкин, Инна... И она И он – воспитанники Симы. А Щекочихин? Ведь и он На той же выведен конюшне. И список может быть проден. Крылов... И Иванову нужно В него добавить – и меня. И Яковлеву, Снегиреву, Юмашева... Вся ребятня Страны прислушивалась к слову Пескова, Бочарова... Их Читали граждане и старше. Газета интересней книг, А в ней иоя судьба на марше. В команде -- плотники, врачи – Не обязательно с журфака. Лишь были б души горячи... Нахальство? Любопытство? На-ка – Я эти качества в себе Еще в «Товарище» настроил Ориентирами в судьбе. Во мне их слишком? Кто бы спорил... Когда Руденко, Бочаров. Зюзюкин, Аграновский очерк Дадут на полосу – нет слов... Страна в ажиотаже... Прочих Газет подвалы и столбцы Едва ли так же интересны. И Соловейчика птенцы Изобретательны, непресны. Теория печати врет: Большие, мол, материалы – На полосу и разворот Читателя волнуют мало. Так отчего ж тогда «КП», Полосников в которой масса, Мелькает в утренней толпе? Что – исключение из класса? И держит первенство «КП» По тиражу на всей планете. Ее присвоили себе Подростки... Но давно не дети Не могут без нее и дня Прожить... Сверяя с назиданьем Судьбу... Я счастлив, что меня Газета с новым шлет заданьем... Три категории у нас Определились журналистов. Ферст: тонкокожие, чей глаз В слезах, порыв души неистов В ответ на явленное зло. Прожженный циник будет секонд, Сёрд – в третьих то и то вошло, Точнее – обошло... И секанс Событий, преломив в душе, С профессионализмом мощным Сливали в сочное драже... Была газета полномочным И честным рупором страны, Томящейся в тисках цензуры. Власть предержащие темны И напрочь лишены культуры, А «Комсомолка» вопреки Той власти странным устремленьям, Вскрывала к истине замки... Я отдавался с вдохновеньем Под Щекочихинским крылом Работе, на журфаке парясь. Еще за далями диплом, А надо мною – «Алый парус»! Все с перегрузом – будь здоров! – Мелькают быстрые недели. Журфаковские Ковалев И Ванникова пролетели, Чтоб эстафету передать Уже Бабаеву с Рожновским. Их гениальности печать Коснулась с оттиском московским. Я не могу не пропускать, Но все равно хожу в отличных. Иначе стали бы таскать К декану из-за хаотичных Командировок по стране По крикам «SOS» в ребячьих письмах. Приходится вертеться мне И в овладеньи знаний присных, Чему способствует журфак, И поднимая «Парус алый». Как только выдержал «чердак»? Но я, худосочный и малый, Сутулясь, все же не ронял Свою двух ипостасей марку. Декан за «двойки» не пенял, В статьях не допустил помарку... Как много запрещенных тем! Вот часовые у погоста На Красной площади. Я тем Завидую, кто очень просто, Подставив тайный микрофон, Их шепот записал на пленку – И поместил в журнальчик. Он Лежал в спецхране. Пацаненку -- (Кто пацаненок – ясно: я) -- Велят избавить «Комсомолку» От зарубежного старья. Читнул в дороге втихомолку, Пока журналы отвозил В пункт ликвидации спецхрана. В Москве один подобный был, Секретный. Строгая охрана. Там те журнальчики в крупу Вначале быстро измельчали, Потом сжигали... На горбу Сам заносил... В одном журнале Я по дороге прочитал... Подслушали у Мавзолея: Солдат о холоде шептал, Себя с напарником жалея, Потом на вечный перешли Вопрос о девушках столичных... Конечно, мы бы не смогли Из представленья о приличьях Дать в «Комсомолке» этот треп... Он – невысокого полета. Солдатам был подброшен «клоп»... Ну, ладно, дальше неохота... Невиден, ростом мал, сутул Студент с мандатом «Комсомолки». В редакции подставлен стул С историей. Ее осколки Мне поспешили поднести: Мол, Дудинцев и Голованов От девяти и до пяти На нем сидели прежде... Рано, Мне, дескать, в юные года На трон подобный забираться... -- Да нет. Не рано никогда И никогда не поздно, братцы... – Я понимаю что к чему. Обласкан ветеранской кликой. И догадался, почему Была немыслимо великой Та журналистика, что нас Примером звездным вдохновляла. Ее давили, чтобы глаз Она отнюдь не поднимала. В сопротивлении Кремлю Она наращивала силу. Я их, предтеч моих, люблю, Тех, кто до срока слег в могилу. Ео свет их душ сильнее тьмы И памяти их быть нетленной... Был мрй, тринадцатое... Мы Тогда и расписались м Леной. Так много мистике – и мне Понятно: нет для жизни, кроме... Там, на Матросской Тишине Мы родились в одном роддоме. Мою маманю привезли Из общежитья на Стромынке – И беспокойства и возни С доставкой женушки и сынки Немало... Ленина семья Жила здесь рядом, при больничке У бабы Веры. Колея Судьбы особые отлички Для бабы Веры припасла: Она окончила Сорбонну До революции... Жила На минах. Ведь в эпоху ону Элитный вузовский диплом Приравнивали к шпионажу... Старт жизни общмй дал роддом... Шероховатости приглажу... Потом я голос услыхал По радио – еще подростком В «Ровесниках» -- и не искал Ее, но был уверен просто: Та, что задорным голоском Открыла бодро передачу – Родная будто с ней знаком Сто лет... И песенка впридачу: Зарю встречает поезд наш, И мчит в дороги светлые, Мы взяли в путь один багаж: Свои мечты, свои мечты, мечты заветные... В те годы я синхронно с ней Примерно то же тарабанил На радио карельском, всей Судьбы не зная... Голос ранил. Он остро душу задевал. И звал. Была из коммунарок, Хоть Дубовицкий ограждал. Он, Игорь, с виду тих, неярок. Зато по радио – орел. Детей держа от бед подальше, Их от политики увел, Взгляд к звездам обратив... Куда же Еще? Радийный шеф детей Интеллигентен. Осторожен. Опасных избегал затей. Жаль только, что душой скукожен... А лена для себя нашла Отдушину. На той же ставке -- (В литературные дела Водила юных) – кля Саньке Аронову допрежь дана Была, а раньше Юле Киму. О композиции она, Сюжете возмещала им, у Которых странные мозги И руки тянутся к бумаге С пером... Им, главное – не лги, Но сколько такта и отваги Необходимо, чтоб лечить Закоренелых графоманов, Помочь по-человечьи жить, Освободив от ложных планов... В судьбе не разминуться нам -- Мы лето провели в «Орленке». Сегодня поражаюсь сам: Меж комнатами стенки тонки – Как я ее не услыхал – Ведь мы там жили через стенку? Похоже, рок со мной играл, В супруги предназначив Ленку. Там Пахмутову помню. Я «Сутул» -- по мнению маэстры. Кон Игорь, как всегда темня, Тестировал, какие ветры У нас гуляют в голове, Конформны мы иль неконформны. Какие надобны Москве, Кремлю – Понятно... Светофорны И Газман с Добриком – киты От педагогики, титаны... Придумывать не надо. Ты Запомни: детства капитаны.... Еще студент, уже в «КП»... К нам раз приводят экскурсантов – «Ровесников»... И в той толпе Носитель всяческих талантов Опять ее не разглядел, Но рок унынью не поддался. Уж если он чего хотел... Как дубовицкий ошибался! Ведь мы – тринитротолуол, Что в их болото смело брошен. К нам шеф «Ровесников» привел И пожалел. Он огорошен: Мы костерили комсомол В открытую – мы, «комсомольцы»! Он поскорей своих увел... Нет, мы не прячемся. Извольте, Мы не скрываем наших «брр», На мерзости системы глядя, Желаем переделать мир Под свой формат – не злого дяди, Который охамел в Кремле, На Старой площади... Поселишь Там хоть кого... Заметно мне, Что Ленин папа Сан Лексеич, Хотя и лучшим был из них, Но он такой же партработник Цековский – неизбежен миг Конфликта с дочкой... Для свободных Души ее и головы Диктат цековского папаши, Любившего ее – увы: Ему чужды идеи наши, От коммунарства он далек Однажды стал невыносимым – И та покинула мирок Хором элитных. Стала с ними, Родителями, не дерзя, Держаться более на равных: Мол, у нее своя стезя. Их старшинство приемля, главных Не признавая над собой... Визит случайный в «Алый парус», Стал путеводною звездой... От безыдейности избавясь, Дух коммунарства разожгла В отзычивом на правду сердце. Она не сразу поняла, Что входит к испытаньям в сенцы, А испытанья тут как тут: У же грозил ей вскоре грозный И праведный советский суд. В Перми на сборе в день морозный Был лыжный агиткультпробег. Она с отрядом заблудилась, Едва не поморозил всех... Фемида, правда, отступилась, Когда Сан Сеич позвонил. Не то бы хрустнула судьбина – И срок немаленький грозил. По-прежнему отцом любима, От этой бури спасена... Из фешенебельного дома На Ленгорах ушла она К бабуле в комнатку... Весома Потеря: бабушка жила В гостиничного типа доме – И ей пристанище дала, А с ней – и мне (поздней)... Ладони И судьбы мы смогли свести... В то время я создал коммунку В общаге с целью, чтоб спасти От голодухи, дабы слюнку Вотще неделю не пускать, Что не всегда случалось гладко. Один, войдя в нее, искать Стал повода -- (увы, накладка) – Как изнутри нас развалить: Свой пай потребовал посудой. Я обещал ее разбить На черепе его... С иудой Лишь так и надо поступать... С другимы вышло все толково. Смогли в коммуне выживать... Тут и возникла Белякова – И на окраину Москвы В свою каморку пригласила Коммуну... Подивитесь вы – (Я подивился) – это было Так искренне и так светло. И на окраину столицы Со мной в ту комнатку ушло С пяток ребят, кто всем делиться Готов: и хлебом и судьбой... Вид из окна: Лосиный остров. Чуть свет – выходим всей гурьбой На пруд: заврядка... Вскоре остро Встает вопрос: как дальше быть? Неловок в роли ухажера – Не привелось допрежь любить... Ну, сделал предложенье скоро. Была и свадебка. С собой Спиртное приносили... Только Стояла цербером, скалой, Шлагбаумом пред пьянкой Ольга Клековкина. Весь «лимонад» Лила на головы старушек, На всех бросая строгий взгляд... Кефирчиком из чайных кружек Отметили мой переход Из холостого состоянья... Судьбе известен тайный код. Я только Леночке признанья Нашептывать в азарте стал И страсть нас разбирала, голых... Как вдруг взволнованно позвал Ее из-за окошка голос. Из зоны, где когда-то я В библиотеке подвизался И Лена школу бытия Прошла, гонц судьбы примчался: То ль проститутка с малых лет, А может – юная убийца, Орала в полночь – всюду свет Зажегся – лучше б не ложиться – И Лену во весь дух звала – Она квартиру позабыла. Конечно, Лена привела Ее, конечно, приютила... Она частенько и потом Каморку нашу посещала. Впускали, ведая о том, Что исподволь разворовала Детгизовскую – как мне жаль! – «Библиотеку приключений». Была неблагодарной тварь. А Лена – милый, добрый гений – Гордилась: все же приучить Сумела к чтению девчонку... Ну, как такую не любить? Мы обживаем комнатенку, И строим крепкую семью, И оба делаем карьеру. С рассветом уношусь в свою Учебно-творческую сферу... Нас репортеров-пацанов Прилюдно жучил Голованов, Порол нас, не жалел штанов, В изобретательстве профанов, За то что странных избегать Старались «гениев»-пришельцев. -- Из миллиарда если пять Всего идей пригодны в дельце, То пропустить их – смертный грех. И, стало быть, терпеть и слушать Обязаны усердно всех, Чтоб веру в людях не порушить... – Тогда казалось, что король Космического репортажа Перебирал... Теперь порой Я думаю, что мало даже Он нас выстегивал тогда... Семестр несется за семестром... Курс третий... -- Ты у нас звезда На курсе... – Падок к комплиментам, Но я уж опыт подкопил – И понимаю: осторожно, Сигнал опасности. Кадил Мне тот, на коего оплошно Иль неоплошно указал Мне некогда декан намеком. Я дважды два легко связал. Предполагаю: выйдут боком Те комплименты – отошел От славословящего дальше... Тогда вплотную подошел К идее развернуться так же, И в «Комсомолке», взяв в пример Петрозаводский клуб «Товарищ» -- Одной из коммунарских мер... -- Валер, идею не провалишь? Потянешь? -- Потяну! – Давай! – Зеленый свет зажжен «Комбригу». Вперед! -- Ребята, подпевай! -- Даешь попутный ветер бригу Под «Алым парусом». Виват! – Отряд ребячьих комиссаров, Живущих с верой в правду в лад, Ты, «Комсомолка» записала В свою историю навек... В Петрозаводске это было В «Товарище». Берет разбег «Комбриг». Велит поднять ветрила. Цель: разыскать в стране людей, Которым пресно жить и тошно В серятине ползущих дней. Помочь понять, что всюду можно Жить интересней и полней, Восторженно и заполошно. В реализации идей, Что было в школе невозможно. Мной опыт Иванова взят, Макаренковские идеи. Мы не ломились наугад... Подростки, школьные злодеи, Здесь обретали интеллект, Оказывались мудрецами. И -- поразительный аспект: В общеньи с ними мы и сами Вскрывали свой потенциал... «Комбриг» нес знамя коммунарства, Ребят страны к горенью звал, Раскрепощал... Терпел мытарства. Забюрокраченный ЦК Идею принимал с опаской. И, хоть не запрещал пока, Не согревал теплом и лаской... Юмашев... Валю мы нашли. Где? У Чуковского на даче. Возился в угольной пыли. Глаза сверкали углей ярче. Он маме помогал топить Избу папаши Айболита. Сумел нас чем-то зацепить. Решили, что его орбита Достойна большей высоты. Поверил и пошел за нами. Пути дерзания просты: Мечта и вера наше знамя. Других подобных пареньков Везде, где можно, подбирали. С командой страстных чудаков Такие штуки вытворяли. Я раз повез ребят туда, Где с Соловейчиком столкнулся, Здесь замкнутые на года В остроге девушки... Проснулся Наутро девичий острог, А к берегу ладья пристала Под алым парусом. Был шок. Толпа смеялась и рыдала. А Валя им вещал с ладьи Из-под портьеры «комсомольской», Что, дескать, милые мои, Все впереди – и мы не моськой По жизни пробежать хотим. А пролететь отважной птицей. И мы, конечно, полетим – Душа к высокому стремится... Журфак немного потускнел На фоне нашего «Комбрига». Я в «Комсомолке» перезрел Журфак, ведь лекция и книга Всегда и суше и грубей Того, что обретаем в жизни... И ты, ровесник, не робей – Живи! Над книгой не закисни... Поэма девятая. Василий Шпачков Сентябрьской сказочной порой Мы снова в гуще архетипов. Мы начинаем курс второй. Словесность. Главный мэтр Архипов По эстафете передал Наш курс Ивану Иванову, Что нам крамольные внушал Идеи, разрушал основу, За что был вскоре удален. По вторникам у нас военка. Вот АКМ. Разобран он. Попробуй собери. Маленько Волнует странный инструмент Для умерщвления народа. Смысл искажающий сегмент Учебы, коему природа Души должна протестовать... Стреляем в тире по мишеням И в ногу учимся шагать. Раз-два! Считают достиженьем, Что трудный поворот «Кругом!» Осваиваем в две недели. Уставы... Их принять мозгом – Глаза б в ту слякоть не глядели – Как ни стараюсь, не могу. Мне здесь не помогает память. Заслонка, видно, есть в мозгу, Что отторгает эту слякоть, Унылую галиматью... Анпилов на военке – рядом. -- В ученье тяжко, а в бою... -- Нет, лучше этого не надо. Мне в мирной жизни хорошо... – Анпилов двинут в помкомвзвода: Как отслуживший подошел Ракетчик... Гнусная погода -- А нас доставили в лесок И дали в руки карту-схему. Там наш маршрут наискосок. Ориентированья тему Должны освоить в том лесу... -- «Куда, куда вы удалились?» -- Я – командирам... Вздор несу. Мы с Горловым с дороги сбились – И карта нам уже не друг. Я Николаю влез на плечи, Все сверху обозрел вокруг... -- Вон там начальство...! – Сердцу легче. Мы не валяем дурака, А двигаем к начальству прямо. И раньше времени слегка Пришли, куда нам надо... Гамма Эмоций! ...Я теперь богат: За стройотряд тысчонку дали. Теперь мне и сам черт не брат. Я не кучу. Но вы видали, Какие книги я купил? Есенин – первое изданье, Старинный Пушкин! Даль! Вопил От радости, что в обладанье Такие ценности... Мои! Страсть книжника меня разденет: Где что есть ценного – мигни – На книжки не жалею денег. На Ломоносовском со мной В каморке номер триста сорок, Конечно, Горлов! Шебутной. Надежный друг, что стал мне дорог. Хомайко и Маценко – два Хохла в придачу к другу Коле – Моя московская братва. Непьющие. Не важно что ли? С общагой рядышком – «Литва». В кино – почти что ежедневно. В иной денек глядим и два Хороших фильма и душевно Их обсуждали... Нас манил Кинотеатр повторных фильмов -- Вблизи от факультета был. Отцовской юности кумиров Там удавалось посмотреть В изображении отвратном... Зайдем на кладбище скорбеть, Потом – задумчиво – обратно. Есенинский мемориал Затерян средь могил и скромен... Пришел к поэту. Постоял. Талант Сергея был огромен, Что сильно раздражало власть. Вполне могла в смертоубийство, Как и с другимы было, впасть. Той власти кредо – кровопийство. -- Была любовницей его, Сергея, -- слышу голос тихий. Не спрашиваю ничего. Сама рассказывает... В книге Потом Катаева нашел Рассказанные эпизод. Я их запомнил хорошо. Не позабуду и за годы. Нередко топали пешком От факультете до общаги, Знакомясь с шумным городком, Над коим нашей жизни стяги И звезды... Чаще на метро До Воробьевых гор доедем – И по лесочку, где пестро – До Ломоносовского... Бредом Казалась мысль, что в некий день Придется этот рай покинуть. Какая, право, дребедень! Скорее эту мысль отринуть... Ближайший к Моховой театр Был – Маяковского... Любимый! Советчик мой и психиатр, К кому в расстройстве чувств могли мы С журфака прямо забежать – И соразмерить наши чувство С Шекспиром... Не могу дышать – Так забирает в плен искусство... -- На Пушкинскую!.. – Там кафе, Куда захаживал с друзьями. Смотрю: Твардовский подшофе С помощником. Решились сами К поэту века подгрести, Что в «Новом мире» верховодил. Представились. Велел зайти. Был искренним, казалось, вроде... Зашли. Но он нас не узнал – И не нашел для нас минутки. То ль сильно пьяным пребывал, То ль приглашал нас ради шутки. Ну, вот, два курса позади. Поехал снова в Приишимку. Поет романтика в груди И заработать... Надо шибко. Я здорово вошел во вкус. Как плотничаю – чистый профи! В моей бригаде – новый курс, Солдаты бывшие в основе. Уже знакомые места И узнаваемые лица. С утра до ночи маета. Неужто где-то есть столица? Мы – представители ее. Все так и кличут москвичами. Ах, стройотрядное житье! Иных в отряд и калачами Не заманить. Мы в Казахстан Себя послали добровольно, Цивилизацию местам Затерянным неся мозольно... Мне надо снова приступать К учебе, но пришлось прерваться. Внезапно заболела мать. А у меня три младших братца С сестрой. Придется в академ Пойти – и заработать денег. Нерадостная смена тем. Ну, что ж, раз надо... Не бездельник, А стройотрядовский студент. А где в стране большая стройка? Понятно. Я лечу в Ташкент. Мне надо продержаться стойко И заработать на семью... А летом снова в стройотряде. Уже привычную свою Торю стезю семейства ради... Чем третий курс одарит нас? Общагой в сталинской высотке. И дом и мебель – высший класс! Вождь утверждал! На входе тетки Просматривают пропуска. На факультете пообвыклись. Глялим по праву свысока На первачей... -- Зеленый, вытрись – Еще на губках молоко... – А сверстники-то на четвертом, Опередили далеко. На надо быть в устоях твердым. Да, кстати: я теперь женат. Учились в параллельных классах. Домой заехал... Шах и мат! Девчонка в мужиковских массах Большой встречает интерес. Весь сильный пол плясал чечетку. Я стройотрядовский ликбез Прошел – и жаль терять девчонку. Ну, с предложеньем подкатил, Дождался с радостью согласья. На третьем курсе, значит, был Уже женатым дядя Вася. Тянулась к Валечке душа. По пятницам скорей срывался – С занятий, на вокзал спеша – И в Брянск. Я ей помочь старался. Она – в плехановском. Вдвоем Ее заочные заданья Решаем, делаем, сдаем. Потом окупятся терзанья. И ростиком невысока, Вся светленькая и простая, А вот – пленила мужика, В душе – вселенски вырастая... А в зоне «Д» -- седьмой этаж По умолчанью – третьекурсный, От кухни и до холла – наш. Из кухни – ароматец вкусный А с ним – шкварчание котлет. Со мною в комнатке Меркулов, Байорас. Разных факультет Из городов и из аулов Собрал талантливых ребят. Четвертый в комнатке – Алиев. Все в гении попасть хотят... Ах, этот зуд подспудный змиев! Незримая, но злая казнь: Тот хочет в Зорины прорваться, Тот – в Аграновские... Соблазн... Ну, что же, если не сдаваться, То может быть и повезет -- Не улетит твоя жар-птица... Меня четвертый курс зовет, Ребята, с коими учиться На факультете начинал. Они мне третьекурсных ближе. Так получилось – я отстал, Но сердце – с ними. Ведь они же – С кем делал первые шаги, А это – навсегда бесценно. На третьем курсе – не враги. Однако дружба – неразменна. В триста седьмую поместил Меня декан на третьем курсе. У группы свой сложился стиль. При мнемоническом ресурсе Я им пришелся ко двору. На семинарах выручаю Всю группу... В смелую игру Преподавателя включаю. Его обилием цитат, Их точностью обезоружив, Над временем беру диктат, Чтоб те, кто подготовлен хуже, Укрылись за моей спиной, Пока профессор увлеченно Проблему обсуждал со мной. Прием сей исполняю четко. Раиса Скоркина меня За этот фокус уважает. По сути – полная фигня. Меня порою раздражает, Что Вороненкова всегда Не подготоалена к уроку. Мне что за дело? Чехарда Бессмысленная, мало проку В отсиживаньи за спиной. Но я к уроку подготовлен, А остальные... Кто со мной?... Не мной порядок установлен... Те семинары – как мостки. Не до конца понятна цель. Но... Кучборская опять мозги Нам заполняет безраздельно. «Руггон-Маккары» и Стендаль... «Пер Гюнт», сентиментальный Ибсен... Людскую глубь, и близь, и даль Нам раскрывают, чтобы иксом Душа чужая не была, Как то для нас случалось раньше... Шарага братская жила При очень милой кастелянше. И лампу сможет заменить И полотенце, коль попросим. С такой хозяйкой легче жить – И мы упрека ей не бросим... На этаже просторный холл И зальчик, занятый театром – Своим... Здесь творческий котел – И норным места нет ондатрам – В кипении пребудут все. Воистину неизмеримо То, что дает нам «медресе». Не проходите, значит, мимо... Студент журфака он... того: Актер, художник и затейник... Я исхитрияюсь сверх всего На стройке вкалывать для денег. Общагу строит МГУ, А я – подсобником на стройке. Сам – не банкрот, послать могу Жене, спасти от неустойки. Работал даже и в метро, Но там платили шибко мало. Высокой бедности тавро Студенчество не подавляло. Я и вагоны разгружал -- А кто не разгружал вагоны? Промчался сессии аврал. Кучборская свои законы, Раз установленные чтит: Пятерку ставит автоматом... Каникулы... Состав летит. До Брянска долетает махом. И я – у Вали, у жены. Декада на отдохновенье, Рассказы, встречи... До весны Мы ближе каждое мгновенье... Послесловие к книге девятой Сверкал семестр и вот – погас Мы – «лесенкой» -- взошли на горку. С нее потащит дальше нас Сама учеба. ... Груз на холку Уже не будет так давить. Уже мы ко всему привыкли. И на зачетак нас ловить Не станут на незнанье... Циклы Учебные почти что все Мы выучили до средины И «васистдасом» с «кескесе» Овладеваем... Нас со льдины Теперь и ветром не сметет, Не сбросит штормовой волною. Еще один семеср пройдет, Потом еще, еще... Весною Для нас распустятся цветы, А осенью набухнут сливы... Сияют смелые мечты – И всех симфоний переливы Торжественно звенят -- мечтам Весомым аккомпанементом. Мчать за мечтою по пятам, Так славно быть в Москве студентом! Москва! Столица! Центр Земли! В ней и о ней моленье наше... Пред сущностью судьбы замри: Мы не смогли бы жить иначе. Нет выбора. Дается нам Такое счастье – альма-матер! Прижмем уста к ее стенам – И вот он впереди – экватор... Содержание Предисловие к девятой книге Поэма первая. Я, Семен... Поэма вторая. Тома Поэма третья. Света Назарюк Поэма четвертая. Таня Суворова Поэма пятая. Ольга Бордун Поэма шестая. Лариса Лабарова Поэма седьмая. Виктор Притула Поэма восьмая. Валерий Хилтунен Поэма девятая Василий Шпачков Послесловие к девятой книге в | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
