* * * …И с Запада шагая на Восток, Храня в себе славянские мотивы, Я проходила жизненный урок По разным чужестранным перспективам. Впитав в себя безумье прошлых дней, Я все-таки нашла душе избитой Приют. И нет земли родней, Где воедино сходятся орбиты, Там три реки, сплетенные судьбой, Журча игриво, мчат по руслу дружно Насытить Волгу-матушку собой, Три синеглазки: Нея, Немда, Унжа. Там воздух чище, выше небеса, И там поля своим раздольем шире. Стоят, гордясь осанкою леса… И нет теперь милее в целом мире Земли, куда привел меня мой путь - Где Воскресенский храм стоит высоко, Где жили племена мари и чудь На коряковском поприще далеком. Там до сих пор былинный пересказ Гласит, что пан из Речи Посполитой, Когда пошел на Русь, то здесь как раз, Его отряды были все разбиты. И в сорок пятом здесь цвела сирень… Но, уходя из дома в сорок первом, Мужчины из окрестных деревень Не все вернулись в край благословенный. Во славу им воздвигнут обелиск… Сейчас другие войны. Но поверьте, Что каждый май под разноцветье брызг Салюта - вновь приходит к ним бессмертье… Люблю тебя высоковский простор, И старый дом, что на краю дороги, И несказанно голубой шатер Небес. И спуск к реке пологий. Заворная дорога здесь была, И пастухи по ней водили стадо На водопой. Прошли те времена… Все заросло. Теперь уже не надо Ни ферм, ни колосящихся полей, Ни подвигов труда, ни славы гордой … Но до сих пор живут в душе моей Слова одной пословицы народной: Что без хозяина, земля-то – сирота… Но умирают русские деревни. И гибнет в суматохе красота Земли родной, благословенной, древней…. Стихотворение Лилии Амановой. Мы – поколение надежд Послевоенных вдохновенных, Распахнутых навстречу вежд. Мы – поколение Вселенных. Она у каждого своя. Мы – первенцы с войны пришедших. С нас возрождается семья, Нам фронтовик бывалый шепчет Неловко нежные слова. И нам рассказывает были, Которыми полна глава... Мы – первые – и не забыли, Нам это должно сохранить И передать, как эстафету, Чтоб дальше потянулась нить От тех, кто добывал победу До пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра- Пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра- Пра-правнуков. Пусть, как вчера, Останется святая правда О светлых подвигах предтеч Для них, потомков самоценной Живой, геройской, полной встреч, Любви – навеки незабвенной. Как больно было вспоминать Отцам о том, что пережили... Я помню, как страдала мать. Мы голода не заслужили. Считавшийся моим отцом, Мой тезка за четыре года До дня, когда лихим мальцом На белый свет я вышел гордо, Погиб, спасая Ленинград. Туда односельчан послали, Когда неугомонный гад Насел лавиной... Защищали Односельчане град Петра. И на глазах у них погиб он... А жизнь-судьба порой пестра. Я Николаем числюсь ибн- Свет Николаевичем... Но Иной с войны пришедший воин Дал жизнь – так было суждено. Живу, Чем искренне доволен. Не стану маму осуждать, Она, вдовой оставшись ранней, Позволила себя обнять Пришедшему с жестокой раной В Высоково фронтовику. И вот он я – не запылился – Явился. Дырку на боку Верчу – отчаянным родился. Да, судьбы у людей пестры. Едва ли с этим кто поспорит. Две старших у меня сестры, Две Николаевны. Не стоит На том вниманье заострять. Есть сестры – Лида с Валентиной. Нельзя в рассказе не назвать. Не то нечеткою картиной Читатель будет удивлен. Еще есть старший брат Аркадий. Меня, Колюню, любит он И защищает жизни ради. Я помню: зашатался зуб Молочный... Подошел Аркаша... -- Сиди, не закрывая губ. – На зуб набросил нитку... -- Наша Проста лечеба и легка. -- Конец той нитки к нашей двери Аркашка привязал... -- Пока! – И – шасть за дверь. И я не верю... -- А зуб-то выпорхнул. Тю-тю! – Я ямки языком коснулся, Где был тот зуб... И ямку ту... -- Не трогай пальцем!... Облизнулся... -- Не трогай! – Рассердился он... Жизнь впроголодь – судьбы начало. Взаправду было или сон, Сам помню или вспоминала Матрена-мама, как мы с ней Невыносимо выживали. Едва в полях растает снег, Вдвоем из грязи добывали Отзимовавшие в земле, С землею схожие картохи, Чтоб хоть чего-то в зубы мне Засунуть. С голодухи плохи В семействе все. Но я-то мал… Под кожурой картошки – слякоть. На сковородку выливал. Муки добавит мама... Плакать Не буду, черных тех поев Вкуснейших драников... По счастью В голодоморе уцелев, Любому по судьбе ненастью Учился противостоять... Я в ноябре сорок шестого Себя стал миру предъявлять В Высокове. В крестьянстве строго Насчет морали – и меня Обидным словом называли, Невиноватого – казня... Зато в семействе – целовали. Мамаша набожна. Она Матрена-мама, дочь Назара. В девичестве не Кузьмина, А Громова. Судьба связала Их с Николаем Кузьминым, Крестьянином, что пал на фронте. Мы память воина храним. Вы оскорблением не троньте Геройски павшего в бою... Прямым наследником Победы С младенчества осознаю Себя... В тряпье-рванье одеты, Мы с Юркой спорим, чей отец Был более геройский, смелый, Страной отмеченный боец... Я от мороза задубелый Бежал с обидою домой. Уткнувшись в материн передник Я плакал. Доброю рукой Мать гладит, двух отцов наследник, Я знаю, плачет и она – Слезинки капают на темя. -- Была жестокая война, Кровавое и злое время... -- Война не отпускает нас. Она – в хозяйственной разрухе, Отчаянии скорбных глаз Голодной старенькой пеструхи. Для бедной и соломы нет. В колхозе – тяжкая работа. Вот цены снижены – просвет! Надежда, что всесильный кто-то Все знает, видит из Кремля, Спасет, поддержит и поможет – И снова расцветет земля... -- Все знает Сталин. Все он может... – -- Да, правда, все он знает, сын. – Перекрестив, мать что-то шепчет. Осталось четверо мужчин Из двадцати на фронт ушедших. Потом ребята подросли, Те, довоенного рожденья. Чужие мужики нашли Невест в деревне... Восхожденье Шло очень медленно сперва... Лет десять о войне в деревне Не шла досужая молва. Обычай соблюдая древний, Здесь вспоминали сообща С молитвой убиенных в схватке. Хоть жизнь была еще тоща, Не изменяли той повадке. О личном -- вроде не с руки – Ведь все Отчизну защищали. И мужики-фронтовики О подвигах своих молчали. И бабы, особливо те, Что дождались мужей живыми, Зря не болтали в суете, А помогали вдовам. С ними Делили скудный хлеб и соль, Как если б их вина большая За вдовую печаль и боль. И помогали, приглушая... Престольный праздник отгуляв, Согревшись первачом отменным И разгоаорчивее став, Воспоминаниям военным Давали волю земляки. Кто в телогрейке, кто и а майке Застенчиво фронтовики, Бесхитростно травили байки, Что было страшно и смешно. Они подтрунивали сами. Но страшно было все равно. Вбирали детскими мозгами, Как дядю Мишу в лазарет Везли с раздробленною левой Рукою. Снайпера в ответ Он застрелил... -- Ты нас разгневай, Тогда мы спуску не дадим... – Мелехин жил с одной рукою. Казалось, и не был другим. Но и с одной творил такое, Что Шиве даже не суметь С шестью конечностями Шивы. -- Что горевать? О чем жалеть? Мы дома. Слава Богу, живы... – Сплочен и дружен сельскимй мир. Колхоз в забытой деревушке Десятка два семей кормил – Плюс белые грибы с опушки. В заботы взрослых, нас, детей Жизнь вовлекает с малолетства. Лен теребили без затей, Снопы вязали. Без кокетства Возили сено во дворы, По осени копали клубни... Захочешь есть – не до игры... Ну, старый фильм посмотришь в клубе... Воспоминания солдат С годами становились строже. Теперь они от нас хотят: -- Храните память, не корежа, О тех, кто выстоял в боях. Наследники отцовской славы, Теперь нам с вами на паях Ковать булатный щит державы... – Пусть победители живут Намного хуже побежденных, О чем уместно вспомнить тут... Россия... В небесах стозвонных Сегодня души тех солат... Они сейчас на взрослых внуков С суровой нежностью глядят В апофеозе майских зауков... Еще входила к нам в семью Мария Громова – бабуля... Не знали бабушку мою, Ивановну? Уж коль судьбу я Сам выбрать бы получше мог, То изменил бы что угодно, Но бабушку б в судьбе сберег... Судьба с ней поступила подло. Муж сгинул... Нет, не на войне. В лес по дрова пошел зимою Назар. И не вернулся. Не Ясно, что лихой порою С ним, опытнейгим там могло Случиться. Лошадь возвратилась Домой с телегой без него. Над ним, пропавшим, тьма сгустилась. Осталась бабушка одна – И сердце посвятила внукам. Для них – с темна и до темна Всю душу вперекор докукам Самоотверженно она И безотказно отдавала. Трудолюбива и сильна – И никогда не унывала, Претерпевая груз судьбы... От голода семью спасала. «Коровки» -- белые грибы Неутомимо собирала. Лесной клубники кузовок Продаст на утреннем базаре. Обратно докторской кусок Везет колбаски... Уважали, Как лакомство ту колбасу... Аркадий, мой старшой брательник, Точь в точь, как бабушка, в лесу Всегда прокормится без денег. Все травы там наперечет Отлично знает и коренья. Во всех лесных делах сечет. Он – следопыт. Ему с рожденья Лесное виденье дано. Такого я не удостоен. Мне, знать, иное суждено. А над судьбой никто не волен. Брат и охотник и рыбак – Прошел лесных сто академий. Такому ни к чему журфак. А я в лесных делах – не гений. В Высокове дом Кузьминых – На самом краешке деревни. Он – с первым номером. Иных Предутренние наши певни, Наверно могут раздражать. Мне под их песни спится слаще. В деревне – как их не держать? Когда в лесной гуляешь чаще, Они – как радиомаяк.... Есть баня, дальше – огородик... За огородом – прямо так – На Унжу тропка... Теплоходик Едва ль по Унже поплывет... А вот мальчишечья рыбалка Приварок махонький дает. Для рыбки червяков не жалко... Я – заводила. По лыжне Отчаянно с крутейшей горки Несусь на лыжах. Страшно мне? Ничуть! Я огибаю колки И залихватски торможу. А летом всех ребят за Унжу Стрелять из лука увожу, Остиавив с носом опекуншу – Сестрицу... А потом пошли Дела учебные. Учился Хоть не отлично, но почти. Старался в школе, не ленился. Война былая мне больна. Все павшие на ней – святые. Их незабвенны имена. Что отношнья непростые Сложились у меня с войной, Поскольку мнимого отцовства Незаживающей больной Факт ранил странного сиротства, При том, что подлинный отец Был сверстниками мне указан. Законорожденный наглец Мне: -- Николаевичем назван Ты не по праву... -- Как же так? Вот и Аркадий – Николаич... А ты – приблудный. Был чужак Отцом. Ты --... Слово мерзкое излаешь Потом нередко сам себе – И плачешь. Мама успокоить Не может. С ранних дней в судьбе Заминка. Я не мог позволить, Чтоб оскорбляли маму. Бил Насмешников жестоким боем. При этом сам несчастным был... А Николай Кузьмин героем Мне мнился... Все-таки его Привык считать отцом я павшим. И не осталось никого Из сверстником, кто б не щипавшим Меня, был другом. Я – один. Я замкнут. Мысли, что роились, Я, маленький простолюдин, Не выдавал. Во мне таились. Поскольку рано ощутил Разрым меж мною и деревней... Зато природу полюбил. И утреннее пенье певней, И лес грибной, куда ходил С бабулей прямо с малолетства. Рыбалку с братом полюбил, Охоту... Пробегало детство... Нас двое, мужиков, в семье. Я и Арканя, мой брательник. А женщин – четверо. И мне И брату: -- Что же ты, бездельник, В хозяйстве сестрам не помог? -- Когда? Ходил же на охоту! – -- Ужо посадим под замок! -- Сама за уткой по болоту Пошлепай, Валя! -- Спорь с сестрой – Запру. И обойдусь без уток. -- Да я... -- Ты младше, рот закрой. Пойдешь в подпаски. -- Кроме шуток? -- И младшего возьмешь с собой... – Мне – пять, Аркане чуть за десять. Мы деревенскою судьбой Мобилизованы. Надеясь Семье деньжижками помочь, Стучим с рассветом в колотушки. Весь день мы со скотом, а в ночь В сенях лег на пол без подушки – Где бродит свежий ветерок. И мама подойдет, погладит. А брат на сеновал залег, Как некогда любил и прадед, О чем рассказывала мать. Подпасков служба – не игрушка. За всеми надо успевать, Не прозевать. Не то опушка Вмиг опустеет. Скот в поля Колхозные пойдет кормиться. -- Ой, что нам будет! -- Тру-ляля! – Нельзя отвлечься и забыться. Дни летние длинны, длинны... Пока на луг пригонишь стадо И растолкуешь. Что жолжнв Пастись, а вредничать не надо, Проходть время быстро... Но К полудню ближе замедляет Свой бег... Весьма раскалено Светило. Так оно пылает, Что иссушает все и вся... Тогда мы стадо к речке гоним – Коровам ведома стезя – Заводим в воду... Как дюгоням, Им сладостна теперь вода. Стоят, «утопшие» по брюхо И не бунтуют никогда. Слепень нахальный или муха, Ударят вымокшим хвостом. В восторге фыркают... С Арканей На мелководье вместе в том Блаженстве радостных плесканий. Над нами – крики петухов. Высокий берег, там деревня. Там та же жизнь, что пять веков Шла: поле, крики певня... С Арканей мы серьезны тут. Ответственны: на нас все стадо. Коров домой хозяйци ждут Под вечер, воврнмя их надо Собрать и вывести на тракт. Набегаемся оба за день, Что ног не чуем... Но контракт! Нападаемся до ссадин. Под вечер счет уже вели Не по часам, а по минутам. Измерить шагом тень могли... -- Пора! -- И радостным маршрутом, Вели мычащее домой, Зовущее коровок стада. -- Встречай, хозяюшка, помой. Доиться мне, корове, надо... – Случались ветреные дни, Дождливые... Тогда особо Бди. Есть блудливые. Они Способны навредить. Особа С рогами стадо поведет Неведому куда... Попробуй Тогда их собери... Но влет Арканя догонял «особу» И выразительно давал Понять, что вредно хулиганить. А я Аркане помогал... -- Вот то-то. Впредь не партизанить! – В рогптои войске, пуст без слов, Мы – командиры. Я – хорунжий. Был сдучай: мы пасли коров На Уваихе в пойме Унжи. Густая сочная трава, Шиповник сладкий на закуску. Для стада истинно – лафа! Туда есть дальний путь – по спуску На перешек... Жарко...Вплавь Неслись за озеро коровы – И мы – на лодке... -- Коля, правь!... – Коровы хоть куда готовы За вкусной пищей плыть, идти – И спрашивать тебя не станут. Твоя забота их пасти, Вот и паси. Не то отстанут Иные – где потом искать... Наевшись, вечером обратно. Тволя задача – не зевать. Коль потеряешь – неприятно. . Ну, вот. Обратно плыли все. Отстал один козел бубрихин. Блудливый, на кривой козе Стремился всех объехать, тихим Все притворялся. Но чуть что – Сбегал, ищи его, проныру. По шкуре палкою за то Не раз досталось дебоштру... И вот – все стадо поплыло. Проныра отстает нарочно. Непослушание нашло. Всем видом говорит, что прочно Настроен листков поесть. Вот стадо выплыло, на берег Обратный дружно стало лезть, Козел собрался в путь попятный, За стадом медленно поплыл. Вот, наконец, на середине Озерной нечестивец. Был... А остальной уже скотине Вниманья нет – и разбрелась. Арканя лодку к Ваське правит. -- Ну, козлик серенький, держись! – Тот понимает: не похвалит Его рассерженный пастух – И вдруг поворотил обратно. -- Ты что задумал, вредный друг? – Мне и аркене неприятно: Попробуй выгони теперь! Веслом его достал Арканя. -- Ну непонятливый же зверь! – Тот бултыхнулся, точно в ванне И, видимо, хлебнул воды. Еа месте покружил немного -- И под врду ушел. Беды Не ждали, Но она дорогой Случилась. Жалко мне козла. Арканя испугался первым. От мира ожидали зла. -- Мы скажем так: «Козел топтался На Уваихе в стаде днем, А позже Ваську не видали, Не знаем ничего о нем...» -- Как с братаном и ожидали, Такой ответ устроил всех. Хозяйка пребыванье в стаде Козла не оплатила – грех! И поплатилась. Но, по правде, Догадки были – утонул. А что да как – никто не ведал. Арканя уст не разомкнул, И я брательника не предал. Аркадий – истый следопыт С чем соглашалтсь старожилы: -- С ним лес как будто говорит. -- Лес пацану дает и силы. -- У них от бвбки ведовство. -- И Николая причисляешь? -- Он мал, но бабка и его Секретно, учит, понимаешь.. – Тех знаний цельный институт Да с академиями разом Не мог бы дать... -- Грибы растут На ведьминых кругах. Ты глазом Проплешки эти примечай – И живо наберешь лукошко. -- Бабуля, это Иван-чай.. – -- Узнал! А те травинки кошка Весною любит пощипать... -- А эти – видел сам – собака... -- Вот так и надо примечать. Ты головастенький, однако... – Но мне до брата далеко. Читает, как в открытой книге Следы лесные и легко Разгадывает все интриги, Что помогает жить семье. Арканя – он лесной добытчик. Часы по тени на земле Отсчитывает... Без кавычек – Кормилец и глава семьи. Я – маленький – лишь часть природы. Все впечатления мои – Я в ней, как в марте – всходы. Я в ней, она во мне всегда – Туман – и утро, травы в росах, Букашки, кустики. Вода – Тот мир, где мне не нужен посох. Я не по прихоти своей В него явился. Есть законы. Живешь – их нарушать не смей, Как все те, что тебе знакомы С рожденья, что мычат, свистят... Тебе делиться с ними нечем. Как ты, и эти жить хотят, Ты жизнью. Как они, отмечен. И без тебя не будет их, Без них -- тебя. Взаимосвязи Об этой знаешь не из книг. В природе истинной – нет грязи. Давно, еще до ввода в строй ГЭС Горьковской стоял на Унже Верстах в пяти от нас сплавной Участок... Вот на ум же Пришел, а я уж позабыл Тот эпизод из дней ушедших, Когда я с мамой – крохой был – Шел в гости к тетке. Мама шепчет Молитву, видно, по пути. Тащусь при ней, держась за руку, Терплю, хоть далеко идти Сию дорожную докуку. Кто видел «... Это все о нем», Тот представление имеет О сплаве бревен молевом: В верховьях – валят. Зиму преет, Весной пускают по реке Бревно плывет свободным ходом. Сплавной участок... На крюке Здесь остановлено народом... Перегорожена река Здесь бонами на мощных тросах, Что крепятся за берега... О смелых говорят матросах, Но сплавщики еще смелей: Бревно несется в них тараном – Останови его, сумей. Обычно в том бою неравном Все ж побеждает человек. Здесь бревна в секции вязали, Из них – огромный плот – ковчег, Который далее пускали Вслед за буксиром по реке, По Волге... Как-то в Чебоксары С Арканей на таком плотке Прошли... Там были тары-бары Под небом посреди реки... А в Чебоксарах пили пиво, К нему – сухие окуньки... Я вспоминаю это живо: Тогда четырнадцать уже Мне было. Это много позже. При шуме, гаме, галдеже Мы с мамой – запань в стуке, дрожи – По ней идем, как по мосту За реку к тетушке в Исады... По доскам топать не версту, Почти уж перешли и рады... Рабочие с баграми ждут, Торопят нас – мы им мешаем. И мужики и бабы тут С баграми... Взглядом провожаем Могучее одно бревно – Баграм никак не поддается, Не хочет слушаться оно, Упорно за свободу бьется... Остался выход на мостки, Чтоб посуху пройти на берег... И тут из маминой руки Рванулся я, как хищный жерех, Не по мосткам, а по бревну, На берег, под ноги не глядя... Ни нас секунду ни одну Не тормозя... А те вилять, я Каким-то чудом не скользил На мокром и не ошибался. Бежал, бежал – не тормозил, Благополучно оказался На берегу... Хранил Господь. Чуть оступился бы – и точка. Господь, и дале верховодь, Храни Матренина сыночка! Я маме с берега кричал Чего-то радостное... Мама... На запань села... Люд молчал... Шагали к тете Ане прямо... Она молилась по пути. И не ругала. Не бранила... Тогда я не сказал: -- Прости! – Скажу сейчас: -- Прости дебила! Притом, я точно «мамин сын». Пропитанный ее влияньем. Всегдашний слушатель былин. Она Божественным сказаньем Все заполняла вечера. Матрена набожна, открыта. Хоть малограмотна, чела Мудрейшего, за коим скрыто Богатство памяти ее – Сказаниях о рае с адом, Апостолов, святых житье... Я слушаю, впиваясь взглядом В уста и вслушиваясь в глас. -- Все на земле по воле Бога. Он кажды миг глядит на нас Доброжелательно и строго: Не сильно ль, глупые, грешим? Мы путь когда земной кончаем, Совсем ему принадлежим. Решает он, чем: адом, раем Дальнейший обернется путь. -- А это отчего зависит? -- В чем нашей здешней жизни суть? В добре – до рая нас возвысит, Во зле – нас в ад определит... – -- Рай где? -- Он высоко на небе. Ад под землею...Там горит В огне, кто в грязной непотребе Жил на земле как зверь и скот... – Я приземлял и рай и пекло. Сие мамашу достает. Она в своих усильях крепла Найти свидетельства чудес. Я ими окружен буквально – Ни шагу ни полшага без Чудес! Она их визуально Сама всиречала. Приглушив, К примеру голос, сообщала: -- Овраг разверзся, будто взрыв Случился вдруг – и я слыхала, Как грешники кричат в аду... – Ее рассказы потрясали. И я, внутри себя, иду В реальность духа... Сочетали Ту ипостась и сельский быт Рассказы без сопротивленья. И всюду мне отвратный вид Нечистых каждое мгновенье Мне чудился в любом углу... Страх отступал, лишь гляну в небо. Свет солнца разгоняет мглу. Добро – извечная потреба, Что в ангеле воплощена. Он всюду следует за мною. Моя судьба защищена, За ним -- за каменной стеною. Я временами ощущал Его присутствие предметно. Он был со мной. Он защищал Меня надежно и конкретно. С ним радостнее было жить. Так внутренний мой мир слагался. Я светлое в него включить, Отвергнуть мерзкое пытался. Ах. мама! Вечная любовь... Я младшенький в семье, любимец. Я – «день Победы»: из сынков Солдат... Мне давший жизнь – счастливец: Живым вернулся с той косьбы, Где Николай Кузьмин был скошен Под корень волею судьбы – Мне в основание положен. Не хватит памятников им, Хранившим пямять о героях, Солдаткам нашим дорогим. Их слезы – в нравственных устоях России – главный монолит. И почитался ими свято С войны пришедший инвалид, И горд был каждый сын солдата... Все беды мать себе брала И управляла всей семейкой. Хоть в школе в летстве не была, Считалась все же грамотейкой. Читать умела и писать. Служа у богатея в няньках, Ему свой стиль: «Хочу все знать» Наглядно показала... -- Глянь-ка: Хвост влево – это буква «Я»... Пожалуй. Запишись, Матрена, Ты на ликбез, не то житья Не дашь мне... Ишь неугомонна!... – Ей поучиться бы сильней – Ума и памяти хватало – И поднялась бы над своей Нелегкой долею немало. Не потому ли так меня Всю жизнь тянуло к книжным знаньям, Чего Арканя, как огня Страшился. Он своим терзаньям В науках положил конец, Четыре года отучившись... -- Ты головастенький, малец, Учись! – И в книжечки зарывшись, Я их проглатывал. Она Меня в ученье поощряла. Безмерна этому цена. Тем паче – жизнь не баловала. С суровой вьюгой за окном Сражались сельские «вигвамы». Евангелие вечерком Я переписывал для мамы. Не все в нем понимал слова, Печатные рисуя буквы. Смысл до мозгов едва-едва Пробился трудно... То, что клюквы Развесистой в рассказе нет, Дошедшем сквозь тысчелетья, Я понял. И глубокий след Во мне та Богочеловечья История оставит впрок На всю нелегкую судьбину. Тот набожный ее урок Духовную создал плотину, От ереси любой заслон... Мать верила – и я поверил, Что Бог нас примет в Рай, ведь он Страдавшим в рай откроет двери. И доля лучше, чем ее При жизни у детей случится. -- Счастливое пойдет житье, Сынок, да надобно учиться... Заслугой доброе житье Добудешь. Вовсе не оплошкой... -- Я обижался, что ее В деревне все зовут Матрешкой. В Италии, -- узнал поздней, -- Заботливая мать семейства – Матрона. К матушке моей То слово приложить уместно. Когда я был совсем мальцом, Она работала на ферме, Что здесь, за нашенским крыльцом. Домой придя ежевечерне, Тайком притаскивала жмых: Им лакомились, как халвою. Что б ожидало горемык? – Висел, как меч над головою Закон о взятых колосках... Не дай Господь, узнай начальство – И все. Семейству полный крах. Но то не смелость и нахальство, А справедливость на свой лад. В колхозе не было оплаты, А труд был рабский, вот и рад Был раб, ведя с собой дебаты, Домой взять горсточку зерна, Две кружки молока, картошку... Жизнь беспросветна и темна... Кто азял – и совершил оплошку: Заметили -- принес беду Семье великую: -- К расстрелу! – Могли в сорок шестом году Приговорить легко по делу Ценою в гривенник... Была Отчаянной и бесшабашной. Когда беда избу сожгла Мелехину – без дома страшно – Она в наш дом его зовет. -- Вот горница. Живите, Миша. – А он отменные кладет – Искусство! – печи. Печь и крыша – Семья соседа спасена. Он печь сложил на удивленье, Хоть без фундамента. Она В ответ на пляску – сотрясенье «Плясала» тоже... Новых бед Тем избежали, что под полом, Под печью протолкнули жердь, Опору пляскам дав веселым. А в будничные вечера В деревне ужинают рано. -- За стол, родимые, пора! – Без разносолов. Но духмяно: Увриошка в черном чугунке, Капусто, сало, хлеб кусками... Аркадий хлеб зажал а руке... -- Куда? -- Охота, мать! -- Прыжками Бросался следом пес Тарзан, Любимец, верный друг Аркани В лесных походах – «партизан» -- Защитник. -- Точно на аркане Его затягивает в лес. В кого такой лишь уродился. В Назара-деда7 Тот же бес Охоты во внучка вселился. Колюня, ты таким не будь. В Арканю не по шла учеба. А ты учи науки, суть Всего познай, читай особо Евангелие... Почитай? – Я неохотно соглашался. Когда маманей выпит чай, Тогда уж я за чтенье брался. Но только начинал читать, Она тотчас же засыпала, Я тихо продолжал жужжать... Потом она меня искала Глазами, а уж я утек... Однажды душной летней ночью, Разглядывая потолок – Мы спали на полу – отточью Особый придавая смысл, Сказала: -- Я тебя,... Коляша,... Едва не извела... – И кисл Вкус жизни сделался. И наша Избенка стала мне тесна. -- Как так? -- Да только ты не бойся. Господь те мысли отогнал. .. Ой, руки-рученьки... -- Устройся, Мать, руки на меня сложив... -- Так, вправду малость легче, сынка... – Отчизне верно отслужив, Муж Николай Кузьмин – былинка На поле брани – не пришел С войны... Дав волю Ленинграду, России верные сыны Свою салюту и параду Отдали яркость – и легли. Свидетель гибели его, Сосед, земляк, однополчанин, Нес память по земле того, Чье имя принял я... В рассказах Надолго Николай Кузьмин Был жив в различных парафразах Во Дни Победы... Верный сын – Я от него не отрекаюсь, А дальше имя то несу Достойно, как могу. Стараюсь. И плачу горестно в лесу... О прихоти судьбы. О вдовах, Которых некому жалеть. О жаждущих любви, бедовых, Кто исхитрился уцелеть. Один из них нашел к Матрене, Вдове Матрене, молодой... Подход... И вот он я – на троне Рук материнских... Боевой Мужик был, ушлый, даровитый, Колхозный крепкий бригадир... Я в детстве претерпел обиды, Но все ж мне подарили мир... «Надоела тебе, милый, Серая шинелечка, А мне тоже надоела Торфодушегреечка. Надоел тебе, залетка. . Автомат с гранатами, А мне тоже надоели Топоры с лопатами. Мой-то миленький в бою, Просит карточку мою. Его адрес полевой, Вернулась карточка домой. Ягодиночку убили Немцы распроклятые, В чистом поле схоронили Без отца, без матери, :. Я по морюшку плыла, По морю Ледовитому. Приплыла и на грудь пала Милому убитому. Моего милого ранили Во темном лесу. Не стерплю, за ним поеду, С поля боя вынесу. Не дождешься того времечка, Как кончится война, Когда выйдет на свиданьице Залеточка моя Милый Ваня строил баню, Милый Ваня строил дом, А с. войны вернется Ваня, Будет Ваня агроном». Во вдовьей встретившись избе, Трудом измученные быбы О горестной поют судьбе. Усталы голоса их, слабы. Но что-то нежное звенит И страшнре в том горьком пенье. И каждая себя винит В греховном неком преступленье И та, чей возвратился муж, А горше та, чей не вернулся. И в каждой из печальных душ Надежда тллеет: вдруг очнулся От забытья-небытия И нынче вышел на дорогу, Чтоб возвратьтиться на своя Круги... Надежда поемногу Все тает... Ну. а если есть Свидетель гибели солдата, То и не ждет благую весть Несчастная... Молодцевато Тридцатилетним, полным сил Шел Николай Кузьмин сражаться. Дымя трубою, увозил Навечно пароход... Остаться Матрене молодой вдовой И новую любовь приветить... Была в труде передовой. На ферме довелось ей встретить Солдата Александра. Он Носил и отчество поэта – Сергеевич... Красив, умен... И можно ль осуждать за это? За то, что новая любовь Сердца людей соединила. Но Александр-то не был вдов – Вот в этом осложненье было... Вдова хотела «извести» Плод тайного сего союза. Господь решил меня спасти. И вот – расту. И не обуза. Хоть и позорное клеймо Все детство горько омрачало, Как будто на глазу бельмо, Уродовало... Боль крепчала С годами более за мать, Чем за себя... А Валентина, Сестра, любила вспоминать: -- Сергеич никогда от сына Не отбивался: мол, не мой. Гостинцы привозил. К Матрене Являлся, как к себе домой. Не прятался... Шел не к гулене – Достойно – к матери сынка... Однажды Коля в зимний вечер В санях приметил мужика... А в доме – шепотками – вече: Мать с бабкой тихо: шу-шу-шу.. Мужик, слегка заиндевелый... Гляжу в окошко, не дышу... Он вожжи к верее – умелый – Вмиг привязав, пошел к крыльцу... На печку влезли сестры с братом. Мне, любопытному мальцу, Все странно... У печи с ухватом Шустрей засуетилась мать... Вошел, впустив клубы мороза. Заиндевелую снимать Не стал овчину-шубу... Поза И нерешительность его Одновременно выражала И смелость... -- Тут того-сего Привез мальцу... – Мать закивала... -- С базара еду... – Он смотрел Все на меня... Я застеснялся. Перед чужими я робел. Влез на кровать и «задевался» Под одеяло.... «Нет меня»... Тот маме с бабушкой о чем-то Гудел, бутылкою звеня: -- Мороз, а снегу-то до черта... Я вот бутылочку привез. Нальем ао стопочке, Матрена? Вы как, мамаша? -- Много пьешь? Я сам-то нет, а с вами... -- Можно... --- -- А на базаре суета... -- Что дядька делал на базаре? Мария-бабушка туда Грибы носила. Нанизали На нитку белые грибы. Бабуля сушит их за печкой. И двадцать верст бредет, дабы Добыть деньжат и «челрвечка» -- Меня колбаской подкормить... Мужик еще недолго побыл, Шапчонку взял и – фить-пирить. -- Пойлем пить чай! – Арканя добыл В пакете пряник, сунул мне... А на столе – халва, конфеты... И мама праздничная. Вне Всех календарных дней приметы Той праздничности и в еде И голосе смущенном мамы... А повод праздничности где? Что тот мужик – отец, с годами Я понял. Много лет спустя И то сообразил, как тяжек Был мамин крест. Меня растя И защищая от дворняжек, Что норовили укусить, Пока я их не научился В отчаянном бою «гасить»... А за нее кто б заступился? Потом-то вырос я... Тогда Нужды не стало даже в драках. Моя высокая звезда Пыл погашала в забияках. Когда Арканя службу нес В Советской Армии, я с мамой Делил все тяготы всерьез. Ей был по жизни близкий самый. Она при родичах, гостях Подчеркивала: -- Он – хозяин. – Я это нес в душе, как стяг. Он надо мной витал, неявен Для прочих. Но для мамы он И для меня сияет ярко. Онп – прекрасней всех мадонн И для нее пылает жарко Сынком растопленная печь. И сваренный им суп в тарелке... -- Не торопись, не то обжечь Суп, мама может... Для забелки Сметану свежую возьми... – -- Такой хозяйственный, Коляша. Не скажешь: нет еще семи... -- Да ладно... Жизнь такая наша... – -- Лудить кастрюли и паять – Звучит Шаляпина напевней. Его б в скульптуре изваять: С тележкою бредет деревней Могутный древний бородач. В фуражке синей на затылке. В хозяйствах много недостач. Где взять вдовице и бобылке Хотя бы новое ведро? Я прежнее надысь корова Пробила... Злато-серебро Отсутствует. Придется снова Ведро лудильщику нести... -- Лудить, паять, кастрюли, ведра... – -- А чайник сможешь мой спасти? – Степенно отвечает, бодро... Сперва с вопросом прибегут, Вновь по домам несутсся бабы – И вот – помятое несут... Он хмыкает: -- Ломать не слабы... – По переулкам ребятня Весть о лудильщике разносит. Вот мама слышит – и меня В сарай искать ведерко просит Бежпть... Бегу и нахожу. Иду в избу, где бабка Марья Кастрюлтцу, считай дежу -- Дно – точно сито или марля -- Дыряво, чистит рушником. Из-за печи еще кастрюлю Мать с ломаным берет ковшом – Пробит насквозь, как если б пулю Ковшом ловили... Подает Бабуле... Бабка протирает. Со всем на улицу идет... А мать в корзину собирает Шмат сала, бульбу, огурцы, Поверх кладет яиц десяток. Дать денег? Но пусты ларцы. Даем, что обретаем с грядок. Шаляпинский смолкает глас. И я к оврагу выбегаю. Через два дома встал от нас Лудильщик. Зорко наблюдаю. Он урезонивает всех И просит отойти к забору... -- Подальше, не вводите в грех... – И наклоняеися к прибору. Льнт из бутылки керосин И чиркнув спичкой, поджигает. Он на глазах у всех разинь Прут оловянный расплавряет, Заделывая брешь в ведре. Что происходит мне не вилно. Заплатка прочно на дыре Лежит... -- Что, мужики, не стыдно? Работа плевая – и вот: Ведро, кастрюля без изъяна. Ни молоко не протечет, Не потеряешь ни стакана, Не выльешь из кастрюли щи... – Он совершает дело споро... -- Целее даже не ищи... -- Макарыч, -- Шурка для задора, Соседка клана Кузьминых, Его нарочно поддевает. Мол, крепче сделал у иных, Ее же вроде протекает... Обижен мастер. Он талант. Уж если делает, то прочно. -- Не слушай Шуркиных команд, Ведь ведаешь и сам, что склочна, -- Вступается народ ный суд. Подходит наш черед. Лудильщик: -- Злесь тонина, здесь дырка, тут... – О, он спаситель, не могильщик... -- Что, очень надобно ведро? Ну, погляжу, что сделать можно. Поди спасу твое добро... – -- Уж ты спаси, а мы, как должно... – -- Корова Дочка продавила, Нарочно наступив в ведро. Доила дочь – не угодила... -- Готово. Что политбюро Мне скажет об итоге дела? В колодце набери воды, Назаровна, неси... – Галдела Толпа... Затихла... Закурил... Мать принесла ведро с водою... -- Ставь на песок. И жди. – Смолил. -- Урона, стало быть, удою Не будет... Все. Пора домой... – Собрал добро в свою тележку, Минуя взгляд прощальный мой, Отправился к себе вразбежку. Мать «новое» ведро берет И старое одно в придачу На коромысло -- и вперед! – Водою освятить удачу... Я мал. Вокруг меня – краса. Озера, близкие овраги, За ними – синие леса – Для размышлений и отваги. Все это наполняло взор И душу радостью и смыслом. Кому же, как не нам, укор, Что все с годами сникло. Скисло. Покрылось грязью, умерло? А в детстве жизнь казалась раем, К чему и мамино вело Божественное чувство... Знаем О Боге больше от родных, Чем из научных монографий. Да я и не читал тех книг... И тропки местных топографий Согласны с мамой в том, что Бог Единственный, кто это создал: Премудрый и Всесильный мог – И в щедрости нам горстку звезд дал. Поскольку много размышлял, С младенчества с собой не скучно И я общенья не искал, Не доставал людей докучно. Был благодарен им за все Крупицы разнородных знаний. Душа – вот наше медресе. Наш университет исканий Высоких истин и любви…. Задумаюсь – и снова детство Пытливо в очи виз-в-ви Глядит без грусти и кокетства. В деревне не было воров. Здесь все знакомы до подметок. Всего-то двадцать пять дворов... Одежда... То, что до ошметок Донашивали старики, Для ребятни перешивалось. Я вспоминаю те портки – От них немного оставалось, Когда их отдавали мне... Под дранью избы и соломой. Овраг... Обычно по весне Сперва с ленивою истомой К нему тянульсь ручейки С полей, от таявших сугробов. Затем в подобие реки Его потоки глыбодробов Внезапно превращали. Он Ломал и возводил плотины. И так уже он был силен – Озерные вздымались льдины, Водица прибывала в нем.... Нам это наблюдать с пригорка Занятно. Мы часами ждем, Глазеем... В зрелище подкорка Свою находит красоту. А можь природы восхищает. Треск льдин услышишь за версту, Он ледоход предвосхищает – Неописуемые дни. Река очистится от спячки. Так, лето, зиму шугани, Пора решать твои задачки! Чем нас, мальчишек, ледоход Еще подспудно привлекает? Он, видими, нам знак дает: -- Будь сильным! – явно намекает. И вот... Мне было только шесть. Вода стоит большая в пойме. На дне трава ржавеет... Весть Деревню сорвала... На кой мне Туда со взрослыми бежать? Там стала рыба задыхаться И у поверхности лежать – Не может убежать, спасаться... Большие щуки, судаки, Лещи, язи, налимы, сиги Доплыть не могут до реки... Такое не увидишь в книге. Все у певерхности лежат И над водой хватают воздух... Деревня вся – и стар и млад – Нет, чтобы дать рыбешке роздых, -- Ловила рыбу – кто чем мог. С Арканей, мамой и родными, Забыв избушку на замок Закрыть, охотились за ними. Водица в мае холодна. Но в ажитации азарта, Моих ручонок ни одна Не избежала... Ляжет карта Для рыбы прямо – убежит. Но вот заметил близко щуку -- Уже почти пластом лежит... Я к ней протягиваю руку, Хватаю! В рыбе сила есть. Меня, акула, потащила На глубину... Плохая весть: Во мне вся на исходе сила, А плавать вовсе не могу. Двумя руками прижимаю Ее почти что на бегу, Ей жабры пальцами ломаю... Уже на цыпочках стою, Вода дошла до подбородка Добычу выпускать свою Не хочется... Молился кротко, Пока ко мне бежала мать. Вдвоем осилили «акулу»... -- Ведь там обрыв. Ты вдругорядь, Бросай, беги домой... -- Такую? И впредь не брошу ни за что! -- Да ты у нас герой, мужчина! А я уху сварю зато. Ты отличился – есть причина! – Однажды – года через два. Пошли ребята «на охоту». Рогатки, луки есть... -- Братва! Убьете пташку, то бойкоту Подвергну – Страшное словцо Ребят к ответственности звало. Куда стрелять? -- Вот а пень... – Лицо. Мое серьезность выражало. Отряд, которым шли, другой – Михайловский. На дне и склонах – Снег. Кое где в снегу водой Промыты бочоги. В тех схронах – Совсем холодная вода. Чего не ждали, то служилось. Жилянин Вовка – жух! – туда, В такой бочаг... -- Ну, что случилось? Чего так дико заорал? Жилянкину лишь шестой годочек – И я его в позод не брал... -- Я вытащу тебя, дружочек... Все из оврага. Так, аврал: Посушим вовкину одежду... Теперь что делать? Вовка мал... Что приключилось, только между Своими обсуждаем, так? -- В другой раз сходим на охоту? -- Конечно сходим. Будет знак... – Со сьаху Вовка впал в икоту... Брат потащил его домой И быстро затолкал на печку... ... В дверь дома барабанят -- Ой! Мать встала, запалила свечку И вышла в сени. Разговор Шел явно на высокой ноте, Местами превращаяь в ор. -- Все о твоей, сынок, охоте. Забор бы лучше починил, Чем зряшго шастать по оврагам – Два прясла ветер покривил. -- Поправлю хоть бегом хоть шагом На все про все за полчаса... – Мать Вовки,... эта,... из сельмага. Прищла и вся изолгалась: Ьы. Дескать. Там, на дне оврага, Нарочно затолкал в бочаг Упавшего ее сыточка. Поверит в это лишь дурак. Я прогнала ее. И точка! – Жилянин Колька ни при чем И Вовка, что мамаша – дура. Обоих по грибы берем. Но не бывло дождей... Фактура Неподходяща для грибов. Наковыряли на жареху. Не больше – так себе улов. Июль. Жара. От слепней боль же В такую сушь нще сильней. Мошка и мухи с комарами В сушь тоже яростней и злей. А без грибов неловко к маме Порожними идти домой. И мы присели на опушке. Двойною узкой полосой В лес две поляны боковушки Вдавались далеко. У нас «Жилянины кулиги» звали Ье две поляны. Лишь сейчас Узнал: под пашню расчищали Участок леса. Вот его «Кулигой» встарь обозначали. Тогда об этом ничего И колька с Вовкою не знали. Догадывались, правда. Встарь Могли так называть деляны, Что разрешил отрезать царь. Сидим, болтаем, строим планы, На жухлой развалясь траве. Меня все слушают: всех старше И заводилой в озорстве Не буду. Я всегда на марше Теперь ответственность несу За каждого из всей ватаги. Беда случится, то спасу – На это накопил отваги. Но надо избежать беды: Держать ответ мне перед мамой Моей – в савненьи с ней суды – Ничто. Она – суд страшный самый. Конечно, мамы и ребят Меня в любой ребят ошибке Охотно первым обаинят. Быть старшим – тут не до улыбки. Ответственность – тяжелый груз. А на жиляниных кулигах В траве с букашками вожусь. И будто в фантазийных книгах Воображаю, что они Живут в своем нормальном мире, А к ним в загадочные дни Явились великаны – шире И выше, больше во сто крат. И только бы не погубили! – Они понятное твердят. Фантазию свою врубили И остальные пацаны. Все вглядывались в мир букашек. И понимали: мы должны Беречь живое: от ромашек До муравьишки на земле... В команде нашенской взрослели. Случалось даже драться мне, А раз три парня одолели Потом мирились. И дрались Уже с михайловцами вместе... Но школьные огни зажглись, Взывая к совести и чести... До школы топать две версты. В снегу колхозный тракторишко Пропахивал дорогу... -- Ты Шагай по ней, востри умишко! – По вешкам пробираюсь в класс. Глотаю знания с восторгом. В библиотеке школьной нас, Библиотекарем-культоргом Уже записанных в актив, Читать побольше поощряют. Но там немного классных чтив, Сперва прочел то, что читают Все одноклассники мои Потом и то, что старшим классам По возрасту... Я был семьи Надеждой, по учебе – асом По математике. По ней Мне будущее предвещали В той семилеточке моей, Где класс восьмой позднее дали. Cентябрьский день – а я в шестом... Арканю в армию призвали. И в доме гашем мы втроеи: Я, бабка, мать... На сеновале Я заготовил сена – жуть! Хватило б Дочке на всю зиму. Но Дочку решено «толкнуть». А Дочка мной была любима. Мужик веревку на рога, Набросив, потащил к оврагу... О том, как Дочка дорога, Я понял тут... Она ни шагу С чужим не сделала, пока Мы с мамой Дочку со слезами Не проводили... Жизнь легка Теперь, когда корову сбыли. Из школы возвращусь – и вот... А на стене висит берданка. Я не охотник до охот. Но все ж ружье – душе приманка. Его снимаю со стены... Патронов только два. Арканя Хранил две гидьзы... Мы должны Быть в обществе – как на кукане – Охотников. Ведь только им, Заригистрированным, порох И гильзы продают одним... Лес предвечерний. Листьев шорох. Смеркалось. Думаю, дойду До леса только – и обратно. Так, прогуляюсь здесь в виду Деревни... Походить приятно... Недолги сборы... И вхожу Уже я в ближний перелесок. Погода теплая... Сужу По играм птиц, небесных фресок Рисунку: снежной быть зиме... Иду вдоль убранного поля – В округе все знакомо мне – Ну, просто благодать! И воля! Направо маленький лесок. Полно грибов в нем и брусники. Чуть далее любитель мог День пировать в кустаз черники. По ходу – старый дикий лес. Через него ведет в Сивково Дорога – просека, разрез – И дальше в Угол... Так толково Деревни в том лесном углу Все вместе названы... Играю С природой в древнюю игру – Охоту: с ружьецом шагаю... Уже я миновал лесок. И вижу: метрах в ста по тропке Несется заяц со всех ног. Под кустик, сам, как заяц робкий, Валюсь, тотчас взвожу курок. И взгляд не отвожу от зайца. Азарт от головы до ног Пробрал... Косой, не спотыкайся! Косой покуда не засек. Держу ружье наизготовку. Косой присядет и – прыг-скок – Несет ушастую головку Навстречу шарику... В патрон Арканей шарик был заложен. Я думаю, косого он, Пожалуй, разорвет... Встревожен Некстати этой мыслью я. Откуда мысль – мне непонятно, Но голову мою сверля Тревожит сильно неприятно. Мысль: разорвет, ой, разорвет Уже мозги не покидает, Самостоятельно живет И душу сильно угнетает. За можжевельником лежу. За приближающимся зайцем Без удовольствия слежу. Владеет мысль умом и ... пальцем... Прицелившись, нажал курок... У самых ног косого землю Взрыл шарик... Вновь большой прыжок – Я результата не приемлю -- И вскакиваю. В тот же миг Тот, как солдат, «Кругом!» исполнив Команду, к лесу напрямик Стремглав понесся... Словно вспомнив Атавистический приказ, И я за ним стрелой помчался... Но жизнь различная у нас: Он ускакал, а я остался... Пока бежал, я из ствола Пытался выковырять гильзу. Она разбухшею была От многих выстрелов – и книзу Не шла... От зайца же нигде Ни следа ни с хвоста шерстинки. Такое вышло па-де-де Счастливое для животинки. Я братов шомпол достаю. Выталкиваю гильзу. Туго Она выходит. Так – в бою, Иотчпс бы выбили из круга. Стемнело. Но взошла луна. И – неудачливый охотник – Изведать жребий свой сполна. Решил... Должны в рямах болотных Кормиться утки в этот час... «Болотечко»... Так называют То высоковское, что нас Кормило дичью... Там бывают Ночами утки... Добывал Частенько для семьи Арканя... Луг. Черкальцнм не нем сиял Квадрат болотца.... Звал, арканя, Меня охотничий синдром. Сторожко, двигал до болота, На цыпочках. А где – ползком... И замер... Говорят: охота Неволи пуще. В этот раз Я истинность сего проверил. Народа сказ – не в бровь, а в глаз... Ружьишко зарядил, примерил Устроился на островке, Стал ждать... Лишь полчаса в засадке, А тут три кряквы, о стрелке Не помышляя, шли к посадке. И плюх! И срдолгнулась хлябь. И по всему пошла болотцу Их маскируюшая рябь. А где же утки? Раздается С болота кряканье – и вот, Я различаю три головки. Прицеливаюс... Бах! На взлет Взмывают две... Где третья?... Ломки И остры тени. Я ищу – Не нахожу... Потронов нету... Одно ружье домой тащу. Не взял от брата эстафету Удачливости... Поутру Чуть свет -- на «тихую охоту». Вот здесь – удачлив. Я беру, Маслят и рыжиков... К болоту И не заметил как пришел. Дай гляну. Где та третья утка... В два счета я ее нашел... Была мертва... И стало жутко Мне жаль убитую ее. Понюхал для чего-то тушку, В воде оставил... Пусть зверье Поест... Порадую зверушку... Хоть человек я не лесной, Азарт порой хватает с лета. Случается у нас весной Тетеревиная охота. Апрельским утром в лес иду. Деревня в предрассветной дымке. Поля миную, лес... Кладу Надежду: невидимки Меня тот тетерев не зрит... Он сел на ветку на опушке. Я замер. Птича чутко бдит. Вновь шарик запатронен в «пушке»... Да кстати: в старину ружье В России пушкой называли Поскольку из нее в зверье Тогда «пуляли» -- не «стреляли». Я положил ружье на сук. Устраиваюсь поудобней. Давай, токуй любезный друг. Затоковал... Себя свободней Тотчас порчувствовал и я. Токуя, птица тотчас глохнет. Тогда-то снайпер из ружья Его неумолимо «грохнет». Далековато для меня... Ла делать нечего. Я целюсь. Стреляю. Заячья фигня Злесь повторилась. Не осмелюсь Себя за выстрел повторить. В вершке от тетерева землю Мой выстрел соизволил взрыть. В висках моих ударам внемлю – Пульс оглушительно стучит... А тетерев себе токует, Не улетел... Коль так... Сердит, А сердце бедное тоскует, Я тихо перезарядил. Патрон с трудом воткнул с картечью. Себя за тихость похвалил. Ружье на сук... Хруст... Лишь замечу, Как он взлетает... И исчез... Такая, братцы незадача... И потускнел апрельский лес. Иду в досаде чуть не плача. Иду в деревню. А ко мне На встречном курсе – гусь завидный. Я на подлете – бах! Фигня? Осечка. Снова – бах! Постыдный Дуплет осечки. Бах! И бах! С забора, словно бы в издевку Ворона сообщает: крах! Ну, эту не прощу запевку. Не целясь, я в нее пальнул... Попал! Единственая жертва. В кого не надо, не мазнул. О неудачнике сюжет вам Поведал. Или же о том, Чьи все охотничьи трофеи Остались пребывать живьем – Лесные постарались феи... Рыбалка унженская! Фарт – Не развлеченье, а подспорье. С Арканей раз залезли – факт - В чужие сети... Эх, бездолье... Никто об этом не узнал. Хозяин издали заметил – И на моторке к ним погнал. Арканя ловко засекретил: Сеть с рыбой опустил на дно. Мужик зажиточный и вредный Примсался. Ну, браниться... Но -- Мы ни при чем. Мы в час обедный Собрались было поудить, За сети весла зацепились. С трудом смогли освободить... И без рыбешки удалились... – Он с подозрением глядел. Но наши лица так невинны. Смолчал, хоть обругать хотел. Ориентиры и глубины Приметив, мы потом свою Добыли с дна сетешку с рыбой, Немного подкормив семью. Признаться? Разве что под дыбой... Рыбалка – радостная вещь... Встаем до света, взяли снасти... Удача будет ли – бог весть. Еще темно. Мы двери настежь – Бегом на речку! На дворе Темно – и птицы не проснулись. Навстречу утренней заре. Несемся... Дышим... Прочь от улиц. И надышаться не могу... Но вот блеснут речные воды. Спешу к воде, почти бегу. Не зря первичные народы У рек селились в старину: Рыбешка им была по вкусу. Закину удочку... Одну? Нет, три! И вот уж впереди по курсу Запрыгал первый поплавок... Борюсь – весомая попалась, То тащит в речку, то рывок Обратно... Сколько б ни старалась, Но я подсек – не отпушу... Горбатый темно-красный окунь Трепещет – я с ним трепещу... Жаль, далеко до наших окон. И маме, жалко, не видать, Как быстро я уже с почином. Ну, на наживку поплевать – Вновь, мама, удочку закинем? Закинем, то-то и оно... Ловись, большая и... большая. На дне реки, поди, темно, А тут, наживка, искушая... Хватай ее, скорей хватай... Схватила! Поплавок ныряет... Ну, кто сильней? Тащи, давай! И я тащу! Ажно сгтбает Удилище речной силач. Поборемся! Он влево-вправо Раздергал леску... Не судачь. Держи! Рыбалка не забава. Он высунул наружу пасть. Пасть здороовущая – пугает? Он воздуха вдохнул – и шасть! Рванулся... Он-то убегает, Моя задача – не пущать. Упорно медленно спокойно Ташу... Вытаскиваю... Хвать! С крбчка снимаю... Так, пристойно: Аж двухкилограммовый язь! Ловить язей, друзья, почетно. Язь, это, братцы, не карась... За язя хвалит всяк... Бессчетно Ловил их прежде дед Семен. Всю жизнь на озере рыбачил. В одном и том же месте он Класс демонстрировал. Лихачил. С утра до вечера сидел. И я рыбак заядлый тоже, Но так, как Сеня, не умел, Да и никто другой не сможет. Он день просиживал не зря: Кормил семью отменной рыбой. Хватало, честно говоря, М на продажу малость. Ибо Другого на продажк нет, А денежки нужны в хозяйстве. -- Он, точно, ведает секрет... – До обвиненеий в чернознайстве По правле, дело не дошло. Мальчишки из кустов глядели. У Сени то же барахло, Такие ж чераяки... -- На деле Какой-то-никакой секрет Решили мы – он все же знает: Клев у него – у прочих нет. -- За разом раз, гляди, таскает... – Не ведали в те годы мы В деревне баночных подкормок. Лишь от весны и до зимы Насаживали из коробок Червей – да свежих! – на крючки. Ловилось – так у всех ловилось. Нет – то у всех пусты сачки. Лишь Сеня – -- Ну, скажи на милость: У почих клева вообще Не наблюдвется – Погода! Он – ловит! Подсмотреть – вотще Пытаемся. Уж так охота!... – Ловили там же где и он, Что результата не давало: Где много крупных брал Семен Мы брали мелких или мало. Был, впрочем, важный результат: Мы перестали относиться Как к баловству к рыбалке. Факт. Которым Сеня мог гордиться. Мы признавали мастерство Семена, или же искусство. Престранно Сени естество Испытывал заметно чувство Неудовольствия, когда К нему другие приближались. Казалось, много ли вреда?... Уж как мы только ни старались: И постепенно и рывком... Но вот: подкрались на пять метров – В нем замечалось, как ни в ком, Он отчуждался так заметно.... Закуривал свой самосад, Что прочих пробивал на кашель. Бросал на гостя резкий взгляд: Что, мол, явился? Щей да каши Про вашу честь не припасли... -- Ну, как, клюет? – Демонстративно Он отворачивался: шли Бы вы подальше... И – противно: -- Сегодня что-то не берет... – Он уважал свое искусство И не желал, чтоб без забот Его украли... Это чувство: Суть от халявщиков спасти, Достойно только уваженья. У нас искусство не в чести И вызываеь раздраженье... Рыбалка – это жизнь. Она Разнообразных мотиваций И чувст насыщенных полна – Одна из ярких иллюстраций, Как организовать успех, Поймать надежно миг удачи... Был август. Пасмурь. День для всех – Без клева. ...Взял и присобачил Три удочки у ивы я. С подветренной ветвистой части. -- Зря, Коля, вышел. Даже я Решил не трогать нынче снасти... – Сосед мой, Снайпер, говорит... -- Что ж, дуракам закон не писан... – Тот ухмыльнулся – и шустрит: -- А коли писан, то не читан... – А ветер все не утихал, Шумел в кустах с безумной силой. И с поплавочками играл... Вдруг... Неужель попался, милый? Вдруг гаклонился поплавок – И резко потащился вправо. Подсек. Уж подсекать я мог. Тащу. Неужто? Боже правый! Попался, чувствую, крупняк... Ну. так и есть – карась претолстый Серебряный... Давай, босяк Серебряный... Хоть так, хоть тосты С таким не стыдео говорить... Уж как вертелся, как старался, Как он пытался обхитрить... Да тщетно – накрепко попался... Ну, Снайпер. Вот тебе урок... Все поплавки зашевелились. Карась с крючка, а на крючок Тотчас же червячка... Свалились Те карасищи, как с куста. Увесистые все. Литые. Вот это ловля! Красота! Со мной такой успех впервые. Один испуганный карась С такою силищей рванулся, Что вырвал удочку и – хрясь! Я только следом потянулся – А удочка уже плывет... Карась таскал ее повсюду... Но повернул ко мне... Ну, вот... Разделся... Не схвачу простуду? Побрел за удочкой... Поймал... Какрась на леске трепыхался. Я к берегу подвел, прижал... -- Еу. Вылезай друг, раз попался... – Я более пяти кэгэ В тот жень веселых карасишек Принес домой – и в очаге Хватило мне на всех дровишек. Не шибко хвастался моей Отменной удалью рыбачьей... Семен бы похвалил – ей-ей! Поздравил бы с такой удачей... Был случай – горько вспоминать. Мне шел седьмой. Я был подпаском. Определила с братом мать. Пл установленным порядкам – Обычай мулр и справедлив: Поочередно вся деревня Подпаска кормит. Был бы жив, Доволен... Пастухов харчевня В тот день – Мелехина семья. Печник Мелехин, дядя Миша. У каждого судьба своя. Будь ниже, чем друших, будь выше – А проживаешь лишь свою... Мелехин Миша – он калека – Рука усохла, но семью Кормил – был дар у человека: Он ставил печи на заказ. А руку потерял на фронте. Немецкий снайпер как-то раз Попал... -- Историю не троньте – -- Я воевал!... – В подпитии Всегда немного по-иному Печник нам подвиги свои Описывал... Деревня к дому Шла Кузнецова поболтать. Туда т пьягненький Мелехин Шел пофорсить, повыступать... И заменить на сцене некем Отчаянных фронтовиков. И небылицы их – достойны Высокой памяти веков... Пусть правнуков не тронут войны. -- Дай, что ль, Серега, закурить! – У Кузнецрва нет махорки. Зажиточен – и чтоб дымить – Он «Беломор» дает на взгорке. И, затянувшись пару раз, Поддптый снайпер деревенский В который раз начнет рассказ По сочиненью – рекордсменский. -- Я фрицев шлепал точно мух. Один, второй, четвертый, пятый... Одною пулей сразу двух Сбивал порой... Тот конопатый, Когда я всех почти убил, Попал мне в руку сильно больно... Но я-то тоже снайпер был. Я рассердился малахольно – Такого лишь меня задень – Я тотчас отомстил фашисту. Пиф-паф – и уши набекрень... -- Не веришь? – начина ершисто Привязываться к молодым. - Давай померимся силенкой. Ну, на руках... – Он был худым И одноруким, быстрым, легким, Но жилистым... А если кто Вдруг побеждал его случайно, Он малахольно брал зато Кол, разъярясь нелбычайно, Гонялся: -- Я вам покажу! Врешь, не уйдешь от партизана. Тебя я насмерть уложу!... – Так расходился несказанно. Все разбегались... Усмирить Мгла лишь Дусяька Колобушка, Жена... Жену не станет бить... Наутро Миша смирный душка: Не то все напрочь забывал, Не то винил себя за драку Но через время затевал, Подверженный хмельному мраку Те сумасбродства... У него Должны мы ужинать с Арканей. Брат задержался. У кого? Дождется точно нареканий. Мдти стесняюсь в дом один И у крыльца стою Мишани. Вдруг в поле голос... Из низин – Со странным выхрипом... Аркани! – Подумалось. Наверно брат. Он в клуб в Кобылино с друзьями Отправился... Я рад – не рад. Меж мамиными сыновьями – Любовь и дружба. -- Кано! – Так Я брата называл... Не Кано. Прорезалась сквозь поздний мрак В ночи фигура великана. Зима! Обычно пьяный тип, Аркадия постарше, злобный. Финкарь в руке. Меня под сгиб Руки хватает. Хрип утробный – И чувствую улар в скулу. Сам, почему, не понимая, Кричу: -- Не убивай, молю! Я маленький! – На миг немая По-гоголевски сцена... Вдруг Я аврвался из рук детины И мчусь, мигую ближний круг Домов... Он на манер скотины Зарезал бы меня тогда... По шее струйкой кровь стекала— ... Мать встретила меня... -- Беда! – Сам весь в крови – и ужасало Пережитое, как кошмар... Я плохо помню остальное... Забывчивость – счастливый дар Остановили кровь... Ночное То похождение потом Деревня тихо обсуждала.. Я, перевязанный бинтом... Арканя отыскал сначала В тот вечер Зиму в поле. Был В том месте, где меня ударил, Без финкаря. Подальше сбыл? Прочь выкинул? Вокруг обшарил Поздней все поле рядом брат – И все-таки нашел ту финку. -- Ну, Коля, ты судьбой богат. Имели б страшную картинку, Смести бандит свой нож всего На пару сандитетров к шее. Шрам будет. Больше ничего. Все заживет. Будь доля злее, Уже б тебе не жить. Молись, Матрена, долго Николаю Угоднику... Развеселись, Малыш! Жить до ста лет желаю... – Ну, фельдшер успокоил нас... Зима и родичи ходили, Упрашивали... -- Если б глаз Порезал Коле?... -- -- Заявили В милицию? О-- Пока что нет... -- Пожалуйста не заявляйте... – Остался шрам. Остался след В душе... И не напоминайте... Зима-то вскорости исчез. Куда-то их деревни нашей. По классам школы я полез Вверх по судьбе на щах и каше. Окончил восьмилетку. Был Взят в техникум. Его закончил. Достойно в армии служил. Той службою судьбу упрочил. Я службой отпуск заслужил. Год шестьдесят восьмой, весною В деревню, где мальчонкой жил. Приехад... Чувств своих не скрою: Весь в ностальгических соплях... Я к Лидии сестре шагаю Слегка «под мухой» и в мечтах... Вдруг – крах! Кого же вдруг встречаю? Мне встречно велик мчит... Зима! Тридцатник мужику, а -- старый. В душе такая кутерьма. Я – тренированный, поджарый, В военной форме. Я сержант. -- Ну, вот и встретились, убийца! – Кому из нас дается шанс? На что? Пытаюсь разозлиться. Зиме: -- Поробуешь бежать, Я тут же удавлю на месте. Пошли! – Хочу его дожать. И что? Убит тотчас из мести? На гору подялись. Внизу Плескалось Горьковское море. Несу в моей душе грозу. Душа моря была тюрьмою Для непрощеных злых обид. Но вот – не знаю я, что делать... Зима заплакал тут навзрыд И рухнул на колени... Съелась, Спилась та жуть, что он внушал, Осталось только омерзенье. -- Беги. Чтоб больше не встречал – Выплевывал в него презренье... Мне стало легче на душе. И оттого, что не ударил. Не то б душа была в парше. Зима, наверно погутарил Кой с кем из родичей... Пришли Витек и Юрка в гости Егоровы. Они могли Считаться и друзьями... Рос, те Росли с ним рядом пацаны... Егоровы позвали в гости. Пошел. Там пили. Бодуны Придумают свое от злости. Вот и придумали. -- Давай Поборемся! – Егоров Юрка Затеял. Ты не затевай С солдатом. Он боролся юрко, Да только где емусо мной! Вмиг оказался на лопатках – И озверел. Я: -- Ты, родной, Угомонись. В подобных схватках Тебе не справиться со мной. Но ош пошел вразнос: -- Бороться! – И снова на лопатках. Злой Он за нос укусил. В уродца Меня едва не превратил. Я разошелся не на шутку, Едва подонка не убил. Позвали старших в ту минутку, Я весь в крови... Меня домой Толпою увели, лечили. Нутро вновь пришли толпой, Гутарили смеяст. Шутили... Но я-то маме рассказал Все про Зиму до их прихода... -- Вот он-то их к тебе послал. Что тот что этот – два урода В урод превратить тебя Хотели – подлые подонки... Но ты-то что? Нет. Чтоб, стерпя, Уйти! От подлых будь в сторонке...! – Уехал в армию опять. Потом в училище в Ростове Пришлось с напрягом поступать. Позднее – в МГУ. В основе Всей жизни – знания. Потом Я с Юркой больше не встречался. От матери узнал о том, Что будто за Немду подался, Реку за лесом. Там нашел Себе и женщину в подобье, С ней жил... Брат в водники пошел, Замерз... Хмельное плоскостопье – И он на гору не взошел, Замерз всего в версте от дома, Который на дрова пошел... Судьба не кармою ль ведома?... ... И вот. Пошел седьмой мне год. В класс принимали семилеток, А я – ноябрьский. От ворот Мне поворот. А я отметок Плохих бы, точно, не имел. Учительницу мать просила. Та отказала. Не у дел Остался. Предо мной форсила Жиляниколена: -- Гляли, портфель! – -- Подумаешь! -- Но я-то в школе, Ты – из неграмотных тетерь... -- Еше увидим... – На приколе Я оставался целый год. И... второгодницами стали Те, кто дразнился... -- Ну, народ! – Год что ли целый продремали? – И мать злорадства не таит. -- Жилянина и Кузнецовы, Лидуха с Валькой, бледный вид Имеют, что наук основы, Азы в лобешник не вошли... Бог видит все и правду знает. Чтоб надсмехаться не могли... Теперь их Коля доконает – Уж он-то малый не дурак, Покажет, как учиться надо! – И точно, я учился так, Что матушке была отрада... И справила она костюм. Вельветовый... Пиджак-куртешка На молнии. Я в нем – изюм Да в шоколаде. -- Ах, одежка, Чудесна!... Брючки каковы! Отлично выстроченный пояс -- Завидный повод для молвы. И теплые – в них хоть на полюс! -- Причем, он куплен для меня. Не недоноски от Аркани... -- Носи, заботливо храня – Не будет сносу этой ткани. – Я завтра буду всех модней. И даже Борька Львов, богатый. Примолкнет на десяток дней, Боьром не станет звать... -- Куда ты?... -- Здесь, на крылечке постою... Была надежда, что увидят Обновку яркую мою Соклассники, коль кто-то выйдет... Разглядывал свои штаны – И сердце просто трепетало: Прочны. Красивы и длинны, С карманами, куда немало Полезных можно положить Вещей и их носить с собою. Как это сложно пережить, Не похвалившись новиною! Стал от калитки до крыльца Прогуливаться. Так виднее. Но нету дела для мальца Хоть и в обновке... Все темнее... Вздыхаю и домой иду. Наутро в нем иду я в школу. Девчонки, с кем в одном ряду Стжк, как будто по уколу Вдруг получили... Отстают... Иду, веселый и счастливый. И даже будто бы встают Коровы: дескать, кто красивый Такой идет вдоль бочагов? И кони ржут, и овцы блеют. И радость в нем без берегов... Мальчишки школьные глазеют, Ощупывают весь костюм... -- В кармане можно хоть рогатку Держать! – И я – властитель дум. Весь класс вокруг меня – вприглядку... Потом уроки начались. На время обо мне забыли. Забыл и я. Урок – учись. Нето накажут. Или – или... Но настроление – на «ять»! Как вт день рождения. Хотелось В восторге на весь мир кричать. В восторг костюмчиком оделось Сегодня существо мое... Потом закончились уроки. Ребячье вольное житье – В овраге, где весной потоки, И осенью местами грязь... В футбол играли доупаду... Домой под вечер подалась Вся ребятня... Вот тут досаду Я и почувствовал... Штаны – Теперь уже не скажешь брюки – Со всех сторон весьма грязны... Вот, право, не было докуки... Так возвращаться мне нельзя: И мать и бабушка накажут. Грязь, прямо в сердце поразя, Обидит их. Что только скажут? Они-то из последних сил Колюне справили обновку. А я-то? Я несчастен был... Пробравштсь в дом тишком, я ловко Штаны забросил под кровать. Там за ночь высохнут, надеюсь. Отправился пораньше спать... Наутро, думаю, оденусь... И встал пораньше. Но штаны, Как с ночи были под кроватью Неподражаемо грязны, Так и остались... Если б к платью Так относилась бы и мать. Но мать чиста и аккуратна. В окошко стали тут орать Девчонки, в школу мол... Отвратно... Увидев новые штаны, Бабуля вдруг лишилась речи. Я – под кровать. Там у стены Укрылся от нее далече. Она: -- Не прячься. Еретик! А ну-ка вылезай. Негодник! – Я в старых жеваных возник – И в школу побежал... -- Вот шкодник! – А вечером уже за все Грехи от матери и бабки Досталось... -- Ну, во всей красе! Как превратил костюмчик в тряпки?... – Семь лет промчалось словно миг. Единственная семилетка На сельсовет. -- Навоз и жмых – Не нам. Судьба-то целит метко. Уж коль со школой повезло, Пойдем теперь толкаться в город. Взрастило, правда, нас село, Но надобно, покуда молод, Расти стараться по судьбе... Решили в Костроме учиться. А где? Мы выбрали себе ГПТУ... -- Гляди! -- Годится. Жестянщик – славная стезя. -- Чинить кастрюли будем, ведра... -- Ну, что, на теплоход, друзья! – По трапу поднимались бодро, Хоть робость все-таки берет: Впервые в жизни – страшновато. Самостоятельный поход. -- Держитесь кучкою, ребята! -- Мы в третьем классе, в толчее. На верхней палубе оркестрик Для «чистой публики»... Сие Показывает, что реестрик Для чистых и нечистых есть. И мы – село – среди нечистых. Там смех, там можно вкусно есть, Там место для мужчин плечистых, Всегда уверенных в себе... А тетий класс для робких, бедных И незавидных по судьбе, Для ошарашенных и бледных... Под вечер прибыл в Кострому Наш теплоход. Огромный город, Где даже улицы в дыму... Кула пойти... Пока ты молод, Нетрудно ночь пересидеть На пристани... С утра искали То ПТУ... Куда глядеть? Кого спросить? Вконец устали, Пока нашли то ПТУ. Большое здание солидно... -- Нельзя вам! -- Как? -- Да потому, Что нужных справок нет! Обидно... -- Все документы привезли, Что требовались по газете... -- А справок нет... – Мы прочь пошли. Порядки непонятны эти... Пришлось повторно в Кострому Со всеми справками приехать... -- Нельзя! -- Чего-то не пойму... -- Чего? -- Да как же?... -- Мекать-бекать Не стану: вы же из села. А ПТУ-то городское... -- Почто же сразу не могла Сказать нам? -- Острое такое По сердцу чувство пронеслось: И здесь нас держат за нечистых... В душе обидою зажглось Желание из черных мглистых Низин прорваться к высоте... Вернулись. Безуспешны в массе. Возможно, что на шаг к мечте В восьмом меня приблизят классе. Тем летом он открыт как раз. И семиклассников обратно Взяла в восьмой школенка класс. Помочь им разобраться внятно С судьбой: куда-то поступить. А Кострома с тех пор отвратна. За что нам Кострому любить: Так нас обидела двукратно. А школа после горьких слез И горькой костромской обиды. За нас взялась сейчас всерьез: Судьба на нас имеет виды – И школа помогла судьбе Определиться в нас и с намию Уже слезка не по себе За партой: тесно. Временами Хотелось отомстить сполша За костромское то презренье. Но пониманье: жизнь сложна. Рождает волю и терпеньн. И первый в жизнь приход не а стык Нас все же не лишил залора. Но имподволь уже мужик Твердел в нас, отрешась от вздора Пустых ребячьих толковищ. Душа приемлет перемены. Я духом беден, но не нищ. И прежние темны мне стены. Поездка наша в Кострому – Водораздел, граница детства. С собою опыт сей возьму Напоминаньем, что кокеьства Реальная не знает жизнь. Но есть вопрос: куда податься? Судьба, подсказку дай, вложись В подсказку. Не ищу богатства, А только самого себя. Однако в этом-то и тайна. Иной до фининшп, скорбя Доплелся. Не найдя... Случайно Иль по велению судьбы, Приехал в Школу лектор Сосин Борис Вастльевич. Нам в лбы, Он вкладывал, чего ни спросим. Язык подвешен хорошо. По политическим вопросам Нам просвещал. -- Еще? -- Еще! – Нам, очарованным барбосам, О техникуме рассказал, Где он служил обшествоведом, Историком... И привязал Меня – поверил тем беседам – К идее в техикум вступать. Он зоо... и ветеринарный. Где? В Юрьевце... Перелопать Возможности...Неординарый, Но в общем-то логичный ход. Ведь я пастух и сельский парень. Смысл с целью обретает год... Так в техникум бумаги впарим? И снова в жизни повезло. Сестрица выходила замуж. Родство внезапное свело: -- Брат жениха. Володя. Сам уж Женат. Вот Шурочка моя. Ждала из армии солдата. У нас – отличная семья... – Корегин Вова... Он, как брата Сердечно принял и меня... Итак, я в техникум прорвался. А дальше началась фигня. Общага... Здесь вот я попался В компанию, как кур во щи... Общага та в полуподвале – Двор проходной... Добра ищи... Здесь полуурки заправляли. И пьянки с драками, увы, В общаге были той нередки... -- Привез продукты? Для братвы! – Мне оставались лишь объедки. Приехав, мать нашла меня, Худого, тихого... -- Коляша, Бросай, ведь это западня. Отравленная эта чаша Убьет и взрослого. Бросай. Домой поедем сей же час мы. Тебя съедает, как лишай, Среда... – К беседе сопричастны Володя с Шурой. Шура – в плач, Володя – непривычно хмурый. -- Ты вот что: жизнь переиначь. Прикинули, послушав с Шурой, Решили: будешь жить у нас. Хоть в тесноте да не в обиде. Пойдем к нам, Коля, в добрый час! – Мы жили дружно – в лучшем виде В полуподвале. Сам снимал Его Коригин у старушки. Семья Володи – идеал. Все вместе: кухня, постирушки. И дружелюбие ко всем, Открытость и неуныванье, Любовь... Высоким бытием Признательность мою – признанье Чуть запоздало – на года – Они навеки заслужили... Короче, целый год тогда С Коригиными жил. Мы жили Поистине одной семьей. Хоть я по сути посторонний. Я ведь не родич им прямой, Но был, как брат Володи... Скромный, Чудесный парень... Вся подстать И Шура. Он в порту трудился Бульдозеристом... Лен трепать Пошла она... А я учился. По выходным с Володей мы Сперва ходили вместе в баню, Потом втроем – в кино... Пимы, Дубленка самострок... С таранью В буфете славное пивко... Картошка, сало, лук от мамы... С учебной фермы молочко И овощи... Забылись драмы Начальных в техникуме дней. Учиться никогда не в тягость. Чусть пообвыкнув, я поздней Самостоятельности сладость Изведал -- комнатенку снял С сокурсеикам у старушек. Опасных связей избежал И неприятных заварушек В общаге... Техникум... Он дал Судьбе неизмеримо много. Здесь постепеннл вырастал Я из деревни – и дорога Неспешно вывела меня На жизненные перспективы, Судьбу с профессией родня, Вобрав моей деревни нивы. Не зря я в техникум пошел. Он нужным был в судьбе этапом, В котором я себя нашел, Как если бы небесным штабом Намечен изначально план. А техникум зовут телячьим. Услышав – пан или пропал – Я лезу в драку/ При цыплячьем Моем «магуществе» был шанс, Что самому накостыляют. Но резистанс вгоняет в транс... -- Василь Иваныч, там пинают Коляшу – Зять пришел, разнял. Кого-то выгнали, наверно. Телячьим в злобе называл. А по устам быстрей, что скверно, Чем то, что здорово, летит... Мне было лишь почти шестнадцать, Когда вписали в кондуит И стал студентом называться. Мой Юрьевец... Старинный град. Дела веков потомкам слаще. Века немалые глядят -- Столицы нашей чуть помладше. Георгий Всеволодович, Великий князь сей град построил. Под Батыя гортанный клич -- Хан сам вниманьем удостоил, Поскольку город воевал – Был Юрьевец тогда разрушен. Но вновь из пепда восставал И снова воевал. Град нужен, Чтоб от набегов защитить Москву и северные земли. Привык достойно, храбро жить, Всевышнему послушно внемля. Семнадцатый тревожный век. Вторгалась в край с оружьем нечисть. Но останавливал набег Град Юрьевец... Стоял, как крепость. Георгиевская гора – На земляных валах заслоны... – И отступала мошкара Под вопли раненых и стоны. Георгиевская гора Потом ссыпалась в тело дамбы. Она сегодны, нак вчера, Град защищает. Это нам бы В веках грядущих не забыть. Сегодня виден Белый Город – Валы и рвы... Ценить, любить Ты должен град свой, стар иль молод. Был Белый город на горе Над речпортом, живущим ныне. Там сосны в мощной их поре, Пруды... Порадуйся картине. Посад на волжском берегу Был под горою в давнем веке. С Горы фортеция врагу Грозила при лихом набеге. В Пушкарской и Стрелецкой там Жил гарнизон слободках тесных... Историки расскажут нам О фактах, ныне им известных. Средневековый весь посад – Меж нынешним портом и почтой. Монастыри вокруг... Их ряд Служил и обороне прочной. На протяжении веков Известным был торговым центром. Здесь – рынок соли и мехов, Здесь торговали рыбой, хлебом, Холстами, кожей и резным Узорочьем древесным, тканым... Град – домом был мастеровым, Начальственным чинам и ратным. Век восемнадцатый... Уезд Возглавил Юрьевец солидно. Случайно ль, что из этих мест Народ шкл в бурлаки активно, На срлав и пилку леса... Нрав – Влечет сезонная работа... Кто волю любит, тот и прав – Закабаляться неохота. Град стал бурлацкой Меккой. Здесь На Жареном бугре свершали Обряд их посвященья... Весь Народ сходился. Но детали Мне неизвестны... Развит был Здесь промысел судов. До сотни В год здесь со стапелей сводил Судов под паруса и сходни Град Юрьевец. Поволжский град. На перекрестье м Унжей, Немдой. Закономерно стал богат, Екатериной был подъем дан -- Пожалованный граду герб Был точно орден за заслуги. Едва не причинил ущерб Сам Сталин граду, но потуги Отважных граждан град спасли. Он окружен высокой дамбой И воды Волги обошли. Он не пропал под лужей срамной, Когда здесь Горьковскую ГЭС Построили и затопили И города, и древний лес, Монастыри... Но сохранили Почти весь Юрьевец борцы... На гербе Юрьевецком башня, Что символ доблести... Купцы, Во славу доблести вчерашней, Заводы строят... Злесь растет Льнопрядильнойе производство, Великолепный пивзавод, Два лесопильных... Раз завод свой, Ему пограмотней нужны Рабочие... Град строит школы. Училища... Не для мошны – В ответ на совести уколы -- Соборы строили... Стоят И до сих пор напоминаньем О том, что верил в Бога град, Жил с благодатным упованьем, А потому и уцелел, Когда другие под водою. Наверно к городу милел Макарий Унженский... Бедою Не стало затопленье... Ум И душу положил за город И протопоп тот Аввакум – Для страстотерпца тоже повод Замолвить Господу словцо... Ермак-землепроходец тоже Стоял, нет отвраив лицо: -- Спаси мой светлый город. Боже! – Любили нежно этот град И Федор Красный, ополченец Кирилл Уланов, что палат Дворцовых царский обновленец, Художник... Юрьевецкий, наш Киношный гений сам Тарковский... И распевавший «Вернисаж» Леонтьев... Город наш таковский! Ученье в радость, а не лень. Наставники – столичных вузов Несли невидимую сень – И полный свежих знаний кузов. Физвоспитание – и то Вели выпускники Лесгафта, Нас поднимая на плато Культуры тела космонавта... А мой поволжский гОвОрОк Словесник высмеял однажды. Пришлось мне взяться и за слог... Я полон вдохновенной жажды. Ведь, говорят, сам Левитан! Тот поначалу тоже окал... Что ж, им пример мне верный дан. Я исправляюсь и неплохо... В напряге лекций что ни день, И семинаров, и зачетов, Экзаменов вся дребедень Слетала, как от водометов. На практику – особый крен. В учхозе – сами все. Доили. Пасли – и за скотиной «крем», Как должно, чистили... Ходили, Что называется... Поля Пахали , сами засевали, Овес косили – вуаля! Профессией овлаевали Серьезно. Им внушали: -- Там, Где доведется вам трулиться, Решать все доведется вам. И каждый навык там сгодится. Бывают в жизни чудеса... Стояли жгучие морозы. Замерзла Волга и леса. Все остановлены извозы. Каникулы. Хочу домой. Иду в пальтишке на ватине. А ветер снежной бил крупой. Темнело. Десять верст... Иди, не Оглядывайся... Торопись... Пустынно... замело дорогу. Отыскивай. Не оступись... Не видно... Сковывает ногу... И вдруг я ясно различил Сквозь грозно воющую вьюгу, Что кто-то музыку включил, Играл многоголосье, фугу. Звенел великолепный Бах. Я побежал. Метался вправо И влево... Сделал новый шаг – И снег по пояс... Ни сустава Уже не чувствую ни мышц... Присел, чтоб отдохнуть немного... И жаль себя: пропал малыш! Царит веселье над дорогой... Сквозь сон лишь нежный голосок, Раздваиваясь полифонно, Жизнь уносил наискосок... И сыпал снегом многотонно. Казалось в сладком полусне: Я дома. И сестрица Валя С вопросом ласковым ко мне.... А сон, сильней одолевая, Уже лишал последних чувств... Но ржание коня услышал И лай... Тепло собачьих уст, В лицо лизнувших... Нет, не вышел В тот раз из сонма я живых... Два мужика меня схватили, Растерли снегом... -- Пей! – Кувырк! В тулуп закутали. Пустили Лошадку рысью. Полчаса По лему. Дверь родного дома. -- Кто там? -- Откройте... – Голоса Родные... -- Ну. живи, кулема!... Каникулы все на печи Я пролежал – отогревался. -- Что, мама, молишься? -- Молчи... – Ее молитвою спасался От налетевшего потом Вослед беде ушедшей страха... И наполняла точка дом Святой полифонией Баха... Картины улетевших дней Теснятся в голове неровно. Бабуля Марья... Я о ней Хочу здесь рассказать подробно. Ведь я – воспитанник ее, Безграмотной крестьянки русской. Бог дал ей тонкое чутье. При том, что вечно с сверхнагрузкой. Но надобно сперва назвать. Бабуля – Громова Мария Ивановна... Век вековать Пришлось при том, что тирания На этот век вся и пришлась. Синхронно с Лениным Мария В глухой деревне родилась. Труд тяжкий – вся ее стихия. Ее трудом держался дом – Вода в ведре и дров охапки... Распросы внуков о былом Разогревали память бабки... В деревне Савино она Пришла на свет в семидесятом... Сиротство раннее... Вина На том укладе подловатом, Что вызвал социальный взрыв... Ее воспитывала тетка... Судьба, к работе приучив, Внушила мысль: трудись и кротко, Что Бог пошлет, переноси... За Громова пошла Назара. Пошли детишки. На Руси В обычае, что их не пара В семье, а восемь – десять... Но Лишь трое дочерей родили, А тут Назар пропал... Грешно Иные за глаза судили, Что, дескать, он сбажал другой... Скорей всего, что это враки. Из леса конь пришел такой Пугливый... Шатуну-кусаке Попался в лапы? Может быть... Остались дочери Анюта, Екатерина, Мотря... Жить Без мужика семейству худо... Все тяготы пришлись одной Еще молоденькой Марии... Несла их сквозь мороз и зной. Ее соблазны не манили, Поскольку верила: Господь Определяет нашу долю. Молилась: -- Боже, верховодь! Твою исполню в жизни долю... – Взрослели дочери. Родней Бабуле внуки... Малый с челкой, Я рос при бабушке. За ней Бежал, как нитка за иголкой. Она ткала половики, Скатерки, чудо-полотенца... К ней за советом грибники, Ходили... Полечить младенца Она отварами могла... Зимой сидела вечерами За прялкой. Ловко нить пряла И на веретене кругами Наматывала... А весной Освобождался от чердачной Весь паутины годовой Станок старинный – хоть армячный Хоть фрачный – это от ткачих Зависит больше, чем от стана. Он собирался и – чих-чих! – Стучал и квакал постоянно. А начмнала, помолясь, Бабуля икать свои холстины. Я наблюдал за нею всласть. Чудесней не видал картины. Бабули пальцы – как крючки. Нотловко так сдвигают рамку, Выравнивая ряд... Утки Ныряют, будто пули в ранку. Она мырлыкает под нос. На бабушке платочек белый. Тень... Профиль бабушки курнос... -- Бабуля, перерывчик слелай! – Но ни минуты без трудов: То пуговицу пришивает, То платьице на сто рядоа Починенное обновляет, То пришивает поясок... Он много значит для Марии. Ведь в юности ее не мог Никто бед пояса. Хулые Суждения о той, на ком Нет пояса: она развратна. Мужчина тоже с пояском Обязан быть. И всем отвратна Персона, ежели на нем Нет пояса: он обесчещен! Во нравы были давним днем! Без пояса? Хулой помечен! Мария в платье, а на нем – Всегда передник – стиль вдовицы. Она – кумир в мирке моем. Я ей не устаю дивиться. Во всем стараюсь подражать. Как с августа пора грибная, Нас с ней в дому не удержать. Нас кличет сторона лесная. Идем с бабулей поутру Грибочкам поклониться в пояс. Боровички – как на смотру – На толстой ножке. Кроясь Под листьями, стоят гуськом Тут подберезовики-душки. Краснеют-рдеют островком Там сыроежки... На опушке – Лисички – только подбирай. Бабуля згает сто приметок – И лес пройдет из края в край. Взгляд бабушки остер и меток. Все муравьишки и жучки Ее приятели лесные, Подсказывают адрески, Где лучшие места грибные. Из леса бабушка идет С двумя корзинами «коровок». Так белые народ зовет Весь костромской... И сто уловок У бабушки, как сохранить Грибочки в наилучшем виде. Она умеет так сушить, Что белые всем скажут: мы-де Вкуснейшие... И на базар За десять верст грибы носила, Чтоб внукам, как щедрейший дар, Нести конфеты... Угостила Она нас белым хлебом и Колбаскою... Вот это праздник! Поскольку нам привычными Щи с пшенкой были... Я, проказник, Случалось бедокурил... Но Она и пожурит – без злобы: -- Коляща. Эх...! – Огорчено Сердечко глупостью особы Ее любимого внучка... Я маленький – и не боялся... Знал, что меня, баловника, Не даст в обиду – но старался Ее не сильно огорчать... В избенке Кузьминых бывало Порою нечем ь дышать: Накурено... Парней немало В нее сходилось и девчат. И мужики сходились тоже. Кровь выпивкою горячат. Зима, а здесь огонь по коже. Грибочки бабушки идут, Закуска с клюквой на закуску... -- Отведать можно только тут. Отменные грибки! -- В нагрузку Бабулю заставляют пить. Она отмахивалась только: -- К чему добро переводить? Мое питье – из трав настойка. – Настаивали мужики, Бабуле наливали водку... Пила... И мелкие глотки, Как будто чай... Нет, не в охотку... Допив до дна крестилась, мол. Прости, Господь, за прегрешенье... А мужики, облапив стол, Придя от водки в возбужденье, Так горячились, будто их Участие в делах державы Имело смысл и ей от них Прибавилось бы в мире славы. Ядреные сужденья их Пропитаны ядреным матом. И возбуждались от своих Суждений пуще... Дипломатом Никто из мужыков не слыл, И правду-матку без стесненья И колебаний матом крыл... И тут в порыве вдлхновенья Внвь бабке наливают: -- Пей! – Сопротивляясь выпивала. Но после ни одной – ей-ей! В сторонку стопку отставляла. Устраивалась на кровать В сторонке возле жаркой печки... Тут диспут начинал мельчать, Потоки речи, точно речки, Пересыхали... И бубнеж Все нечленораздельней, глуше... Давно сбещала молодежь... Стаканы становились суше – Весь выпивался самогон... И расползались «дипломаты»... В «липломатический» сезон Я на печи... Едва закаты Ложились, эти мужики К нам на «симпозиум» сходились. В карманах курток «петушки» И печенюшки находились – Перепадало что-то мне. Потом те погружались в споры... Я наблюдал за ними, вне Их поля зрения... Раздоры Их удивляли: те всерьез Разогревались в этих спорах Почти до драк, порой до слез... Аркадий, брат, при тех раздорах Всегда отсутствовал... Где он? Не знаю. Где-то парня носит. Без брата скучно. Он смышлен. И вольной воли сердце просит. Он, возвращаясь. Отдавал Бабуле тетерева, утку... А мне ружьишко доверял... -- Прицелься в бабку, -- как-то в шутку Мне говорит, но я не стал... Но я нажал курок случайно. Бах! Выстрел крышу разметал И напугал необычайно Меня, Арканю, всех в избе... Я оказался под кроватью. Мать, съехав шибко по резьбе. Нам выдавала... Чуть проклятью Нас не подвергла... Брат, как мог Всех успокаивал... Не скоро От выстрела того дымок В избе растаял... Много вздора Случалось. Жизнь была трудна.. С собою мама не справлялась. Винила бабушку. Она. Вмиг за ворота выбиралась: -- Коль так, я к Аннушке пойду. Тут обижают, виноватят. У Ани жтзнь,,, как на меду. Не возвращусь сюда. Мне хватит! – Усаживаясь на крыльцо, Рыдала мать, себя ругая... Светлело матери лицо: Чрез пару дней назад родная В дом приходила... - Ты прости, Меня, Матрена, простодуру... -- И ты прости! И не сочти Обидой... – Режиссуру Тех сценок знал я наизусть. Два самых дорогих мне сердца. Их грусть во мне рождала грусть. Сочувствия открытв дверца. Натуры схожи, лишь одна Была мечтательной. Другая – Желанья высохли до дна, А опыт дней, остерегая Велит ей толерантной быть. Жил старый кот ваальяжный в доме. Случилось вдруг забарахлить Однажды сердцу баба... Кроме Кота и баба – никого... Кот прибежал на ферму к маме. Под ноги пригает... Его И не прогонишь с матерками... Бежит к воротам – и опять Под ноги – и опять к воротам, Как будто за собою звать Пытается... -- Пойду... Чего там, Узнаю... --- Фельдшера зовет. Тот сделал бабушке уколы... -- Ну. если бы не этот кот, Беды не миновать... Укоры Порою совести слышы. Я не простился с ней, как должно. Оно под сень иной страны, Ушла... Февраль вихрился грозно. А я был в Юрьевце тогда. Учился в техникуме лихо. Бог сосчитал ее года – И принял душу Марьи тихо. Вели на кладбище в санях Ее под пенье богомолок. Родные мне не дали знак. Опасен путь домой и долог. Решили пожалеть меня... А совесть душу не жалеет Пожалуй, не бывало дня – Душа по бабушке болеет... Потом я в армии служил, Попасть старался в офицеры, Но что-то с чем-то не сложил – И не проник я в эти сферы. Зато столица призвала. И я под сводами журфака... Москва... Святые купола... Непросто стартовать, однако... Нагрузка к бедности, вдовству... Но сына – главную особу -- Самоотверженно в Москву Мать собиралк на учебу... Во-первых – продала бычка. Костюм купила для столицы. Деньжат подзаняла... -- Пока Коляша, хватит, чтоб учиться?... -- Москва к пришельцу холодна. И притерпеться сложновато. Считали все, что я – со дна. Меня крестьянская бравада Подталкивала: докажи, Что ты и щедрый и хороший. Выстраивая миражи, Я тратил материны грОши, По правде – сущие грошИ – Сорил словами и деньгами. Творя по-детски куражи... Но дни в Москве сменялись днями, А я все спорил сам с собой. В столичное хотел вписаться. Я грезил матушкой-Москвой, Мечтая ей быстрей отдаться. Истпарт, марлен,тыр-пыр, литвед. Одни названия какие! Непосвященные в них бред Услышат. Мы-то все уже другие. Свой к древним грекам интерес Я ныне разделял с Кучборской. Как смог бы жить я дальше без Ее фигурки командорской? Мне Аристотель открывал Своей «Поэтикой» секреты... Я с ним, как с другом толковал... Но все ль толкуют с ним поэты? По крайней мере те из них, Кого собрал наш курс в столице, Узнают из высоких книг, Как к катарсису им стремиться... Московские профессора Меня в студента превращали. Я, как всегда, гир-гип-ура! – Легко учился. Без печали. Я брал от профессуры все, Их знания хватал не мелко. Не утомляло колесо, В котором несся, будто белка, Чтоб ничего не пропустить... Казалось важным все и нужным. И сессия пошла шерстить, Без жалости: -- Пока! – Недужным Показывая путь домой... Я на «четверки» и «пятерки» Сдал сессию. Теперь я свой В столичеой этой жесткой терке. Каникулы. Они прошли Легко и беззаботно. Быстро. Мозги отмякли и могли Теперь шустрей, чем у министра Ту информацию впивать, Которой их журфак наполнит. Крупицы вечных добывать Важнейших истин. И запомнит Пускай все важное душа... Настроился работать много, Уворно, трудно... Не спеша – Еще вся впереди дорога... Я говорил себе: -- Учи! – Не понарошку, вполнакала... -- Но москвичи – не москвичи -- Проблема сильно задевала. У них – благоприятней старт, Иные взгляды и ментальность. Я не хочу таким же стать. Но я в московскую реальность Войду и телом и душой... Была апофеозом курса История о курсовой. Мы ранее все хнали куцо Стихи Есенина. На шаг Я стал теперь к поэту ближе. Его метафоры в ушах, В глазах вседневно. Слышу, вижу Теперь намного больше в них, Я понимаю их рожденье, Я в них, теперь совсем родных, Сам обретаю вдохновенье. Работа принята. Она По праву принесла «пятерку». Но мне назад не отдана, Сокрыта кем-то под скатерку. Маленько попереживал. Но новые пришли заботы. Декан на практику послал Меня в метро, хоть нет охоты Мне, зоотехнику, писать О транспортном хозяйстве града. Кто станет здесь протестовать? По вкусу – не по вкусу – надо! Я написал и прочитал Свое творение в газете... Хоть трое суток не шагал, Приятно видеть строчки эти. А после практики земляк Нашел меня – Жилянин Вовка. -- Ну, поделись, каков журфак? -- Читай, моя вот... - Ишь ты, ловко! – Жилянин паренек простой. Сказал, как отрубил Жилянин: -- Да ты, брат, пишешь как Толстой! А в корне наш, простолй селянин! -- Я углубляюсь, завожусь – Судьба ложится на страницу. И Ломоносовым кажусь Себе: я покорял столицу. Журфак стоит на Моховой. Кремль в двух шагах стоит, напротив. Курс поглощает с головой, Я весь в нем, во крови, во плоти... Общага... Наш особый мир -- И третий корпус филиала И зона «Д»... Тот мир мне мил, Он доброго мне дал немало. Мы здесь играли в буримэ, Подтрунивали друг над другом, Коль в чем-то был ни бэ ни мэ, Воспитывались братским кругом. Абросимов, смоленский брат, Талантлтвый и одержимый, Делиться знаниями рад Во имя дружбы нерушимой. Витек в ближайштй круг входил – Хранитель тайн без всяких кляпов. Он у Толстого находил. В романах много странных ляпов. Он – не газетчик вроде нас – Издатель будущий, редактор. Один имел здоровый глаз, Но юмор, вдохновенья фактор, Ему отлично помогал. Второй обзажный брат был Портас. Любил поспорить. Коль приврал – Ждя красного словца, не портясь, Чтоб просто было веселей. Приехал Валя из Молдовы. Он не обманывал друзей, Не сотрясал враньем основы, А сочинял на радость всем... А однокурсник Крпивохижа Розоблачить берется. С тем, Чтоб прекратил нам врать бестыже. Несостоявшийся курсант Десантников-бойцов в Рязани, Отличный парень, но педант, На Валю строгими глазами Глядел: -- Вот здесь тебя поймал: Ты в шортах пригал с паращютом? Вранье! Мароз бы так продрал, Запел бы тенором с капутом Всему хозяйству! Валентин Девчонок завлекал умело. К нему, не ведавшему сплин, Девчонки липли без предела... С одной он крупно залетел. Роман был с Петрой Лау, немкой. Жениться Валя не хотел, Но вот, связался с чужеземкой... Она настырная была, Решительная аспирантка. О Чмли много собрала Богатых фактов... Петра хватко Решила на себе женить Любвеобильного героя. Не хочет. А тогда – казнить. И вот мы с Петрою, все трое Идем на комсомольский суд. Я отбиваю с боем парня. Е то бы айн, цвай – и капут. Он сжал мне руку благодарно. Входил в мой найближайший круг Серега Кузнецов... Критичен Был и самокритичен друг. Рек: для писателей типичен Сюжет предательства и грязь. Я спорил, полагая верным Обратное... И как-то раз По планам давним, сокровенным Моим прошелся: не смогу, Мол, книгу написать, поскольку Есть нерешительность в мозгу... -- Сверхтребовательность плюс Кольку Удержит от писанья книг... – Я, поразмыслив, согласился... Сам Кузнецов в какой-то миг Журфак покинул, где томился, Идеологией распят. Продолжил в инженерном вузе Образование... Кипят Студенческие страсти... Музе Сюда пробиться нелегко... А Маадыр-оол однако Писал стихи... Так далеко Тува... Воспитанник журфака, Спокойный. Вежливый мудрец... В «Аквариум» ходили дружно На пиво с раками... Венец Учебы – выдать ненатужно Суждение о мировой Политике, литературе... И каждый – парень с головой, Любой – философ по натуре... Весна в Москве – полет души! И сессия зовет к ответу. Сдал сессию – и пой, пляши... Чуть не по каждому предмету Переработай сотню книг. Как выдержать такой бремя? Ритм бешеный -- и только миг Пред взглядом вечности на время Учебы... Но при всем при том Нет лучше лет московских в жизни... Для деревенщины – мостом К служению – всерьез отчизне. Москва сама – огромный вуз. Концерты, выставки, спектакли. Все лкчшее – на весь Союз, Порою на весь мир. Не так ли? Москва проспектов и Москва Старинных улочек учила, Что жизнь сложней, чем дважды два. Идеология служила Наукам фиговым листком. Сама столица: -- Жизнь иначе Устроена, поймешь потом – Разнообразней и богаче... На семинары все хожу. Боюсь: не пропустить бы нечто, То, из чего судьбу сложу, И важное смогу облечь, то, В чем выявится суть вещей... Открылся заново нам Пушкин И Сальыков-Щедрин – щедрей На мысли, скрытые в игрушки... Последним восхищаюсь. Ум – Сильнейший. Острый и ярчайший. Ирония – плод горьких дум – Была изысканной, тончайшей. Пронзительный -- до сути – взгляд И глас взволнованный и гневный На жизнь, что превратилась в ад, На безнадежный мрак полдневный. И горько: то о чем писал Сто лет назад великий критик, Все хуже... В пьянстве угасал Народ-страдалец и не нытик. Однако надо понимать: Он не одни казнил уродства. Он человека поднимать Стремился для борьбы из скотства. Оставил летопись борца, Искателя гармоний в мире И обществе – венцом венца, Алмазом подлинным в сатире, В культуре русской, мировой... Уродливое отвергая, Учил нас видеть мир живой, Прекрасный, зло ниспровергая... Он – тоже вуз. Он учит жить, Раздумывать, писать. Бороться. Отчизне – не царям – служить... Он – для высоких душ воротца... Один из тех, он, кто нам мир Преображает в пониманье... А плюс Вольтер, Руссо, Шекспир... Учись, прикладывай старанье... Нас на журфаке учит все: Стипендия и стройотряды. На все набрасывай лассо, Распутывая все шарады... О практике... Она-то нас Професии сама учила. Все остальное шло в запас Души, накапливалась сила... О первой практике в метро Я рассказал. Была случайной. А дальше все логично шло. Судьба искала пирс причальный. Им оказался человек. Из «Сельской жизни» мэтр Сеславин. К нему известный имярек И записался... Так был сплавлен Мой техникум и журнализм. Сецсеминар по сельским темам. А кто ту лучше знает жизнь? Кто подключен ко всем системам? Конечно, сельский парень. Я. Но я еще и зоотехник. Моя по сути колея. Сеславин Михаил, затейник, Придумал: практику пройти Важнейшую, за третьим курсом, Мне – в «Сельской жизни»... -- Ну, лети! – Лечу... Проверка всем ресурсам. С волненьем открываю дверь На «Правде». Дом 24... Особый запах – верь – не верь: Я здесь в моем особом мире. Известные стране и мне, Как смертные простые ходят «Пера акулы» , просто, вне Амбиций, шутят, сумасбродят... Везенье просто рядом быть... Отдел животноводства. Глинка: -- Сенаж ты можешь не любить. Но надо, чтоб его глубинка Любила... Словом, так: сенаж... В Калужскую поедешь область. Все ясно, гениальный наш?... – Я преодолеваю робость. Ведь первый – это первый раз... Качу в калужскую глубинку... В растерянности... Глаз – алмаз. Неважно с сенажом. Я Глинку Здесь не порадую ничем. И за перо берусь в расстройстве. Все плохо. Так писать зачем? Пишу однако в беспокойстве О сотнях маленьких телят, Об их зимой голодных мамах. Пишу, чуть сдерживая мат. Да что ж творится даже в самых, Казалось крепких фермах... Эх... Несу написанное Глинке... Читает... -- Сам писал? Успех! Ну, что ж, даем добро былинке... -- И опубликовали. Я От радости на ...дцатом небе. Как примет группочка моя? -- Вот гонорар, чтоб впредь о хлебе Студентик не переживал. Повышенный, промежду прочим.. -- Спасибо! Я не ожидал... -- А это, чтоб и впредь охочим До честных репортажей был... – Позднее «Журналист» журфака Итоги практики подбил И в «Журналиста» тоже -- на-ка: Стоит, как лучший, опус мой. А в группе притушили радость. Сокурсник... Зависть что ли скрой... Сказал, испытывая зависть, Что, если, стало быть, Колян, Так «разбирэ» в сельхознавозе, То стал бы «предколхоза-сан», А незачем учиться в вузе На журналиста... Я не стал Ни отвечать на эту глупость, И хамство, выдержал, смолчал... Хам провоцировал на грубость. Мне стало ясно: я вполне Дозрел до требований к профи... А «Сельская...» мой свет в окне. Пойду, чтоб с Глинкой выпить кофе... У «Сельской» сказочный тираж. Ее и в городах читали... Я поднимаюсь на этаж Профессии, любви, морали... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
