Вновь, как и тысячи лет назад, последний день перед Рождеством прошел. Морозная ночь опустила синее покрывало на весь чудный мир. Звезды ясно глядели на дела мирские, не принимая, впрочем, никакого в них участия. Торжественный месяц празднично устроился среди них, дабы добрым людям было светлее, а значит и веселее колядовать. Вся природа, казалось, замерла, готовясь встретить святой праздник, и только мороз скрыпел в могучих дубах близлежащего леса, да земля одергивала на себе серебряное платье искрящегося снега. В селе Диканька парубки да дивчины всегда славно набивали в эту ночь мешки разными подношениями за свои колядки! Однако ныне рано было еще слышать под окнами их звонкие голоса, выводящие песнопения и раздающие направо и налево смех и шутки, веселые донельзя. Месяц, которому скучно было висеть среди молчаливых звездочек, решил, забавы ради, посмотреть, чем это занимаются добрые христиане. Украдкой начал он заглядывать во все окна, до которых только смог дотянуться. Не спеша прошелся по селу и везде застал картину всеобщего приготовления к празднику. Девчата наряжались в лучшие одежки, вплетали в толстенные косы новые ленты и затейливыми узорами укладывали на хорошеньких головках. Парни, стремясь произвести впечатление молодецкой удалью, лихо заламывали шапки на вихрастых головах и выбирали мешки побольше. Наконец, месяц добрался до самой видной хаты на всем селе. У самого местного головы не было такой хаты! Все, кто проезжал по селу, обязательно останавливались полюбоваться козаками, намалеванными на каждой двери: с трубками в зубах да на лошадях. Хата эта была к тому же самой новой в Диканьке – не более двух лет прошло с тех самых пор, как кузнец Вакула выстроил ее для своей жинки, прекрасной Оксаны. Месяц вытянулся едва не в струну, стремясь пробраться хотя бы в щелочку ситцевых занависий, что заботливо укрывали окно от нескромных людских взоров. Последуем же и мы его примеру.

Добрый знакомец, кузнец Вакула, силач, искусный мастер и живописец, сидел на полу и увлеченно играл с несмышленым дитятей в незатейливую игру. Дите время от времени принималось звонко хохотать и сучить от восторга маленькими ножонками. Его мать, жинка кузнеца, хлопотала возле печи. Печь тоже была размалевана важно! Были там и диковинные птицы, и дивные цветы, и неведомые звери. Временами Оксана оборачивалась, посмотреть над чем же смеется чадо, и тогда в глазах ее отражалась вся материнская любовь, какую можно только сыскать в подлунном мире. И нет ничего прекраснее этой картины спокойного домашнего уюта. Чу! Кто-то еще, помимо месяца и нас, пытается заглянуть в оконце! Да это же черт, собственной дрянной персоной заявился! Вот неугомонная бестия! Нешто мало кузнец его проучил в прошлый раз? Однако ж интересно, какое не богоугодное дело выгнало его на мороз нынче?

Черт, переминаясь на тоненьких ножках и поджимая под тощий живот то одно, то другое копыто, шустро обежал вокруг кузнецовой хаты. Убедившись, что нигде нет ни щелочки даже для такой юркой твари, как он, остановился в задумчивости.

На тропинке показался дьяк, который шел навестить Вакулу да и потолковать с ним о завтрашней службе. Заодно дьяк надеялся, что добрая Оксана всенепременно поднесет ему чарочку в честь Рождества. Дьякова-то жинка попрятала все запасы варенухи, после того, как на дысь он набрался в шинке вместе с другими уважаемыми людьми, а именно головой да козаками Чубом и Свербыгузом. При воспоминании о подношении ноги дьяка шустрее засеменили по тропинке. А черт, заметив его нисколько не испугался, а, напротив, вроде как обрадовался и мелким бесом подбежал поближе. Когда дьяк занес руку, чтобы постучать в дверь, он, оборотившись мгновенно в размер не более мышиного, шустро запрыгнул ему в карман. Дьяк ничего не приметил.

-Кто тут шляется? Честным людям праздник мешает справлять? – грозно начал Вакула с порога и тут заметил дьяка, который всегда немного робел в его присутствии, - Ах, это вы! Ну, заходите! Духовному лицу мы завсегда рады! – и кузнец посторонился, оставляя гостю место протиснуться.

Но тут, никем не видимый, черт начал подзуживать дьяка произносить слова, которые тот никогда бы не сказал и во хмелю.

-Что-то ты, Вакула, совсем стыд потерял! На честных людей с кулаками уж бросаешся, даже звания ихнего не спросив! А я вот возьму и не пущу тебя завтра в храм, посмотрим, как ты тогда запоешь!- и дьяк ткнул своим длинным пальцем прямо в глаз кузнецу.

Вакула, никогда и допреж не отличавшийся смирным нравом, взревел и схватил дьяка за щуплые грудки. Ноги священнослужителя беспомощно замолотили воздух, а в голове пронеслась здравая мысль о том, что теперь уж точно водки не нальют. Но хитрый черт снова из кармана начал подзуживать дьяка и он, изловчившись, укусил кузнеца за нос. Вакула будто тряпичную куклу отбросил дьяка в сугроб и прыгнул следом. Черт же вывернулся и шмыгнул в открытую дверь. Оксана подивившись, что мужа так долго нет, как раз, вышла из комнаты, посмотреть в чем дело. Услышав звуки возни и увидав мужа, оседлавшего дьяка и мявшего тому бока, вскрикнула и кинулась разнимать драчунов. А черту того только и надо! Мгновенно подбежал он к дитю кузнеца и, оборотившись прежним, схватил ребенка. Метнулся к печи, торопливо загасил ее, выплеснув воду из умывального кувшина, и выбрался из хаты привычным для себя способом. Дитятко, верно решив, что это новая игра, весело засмеялось, оказавшись в воздухе. И именно этот смех, звонким колокольчиком прозвучавший в морозном воздухе, отрезвил кузнеца. Вакула перестал колотить дьяка и с удивлением посмотрел на заламывавшую рядом руки Оксану.

-Шо со мной було? – растерянно пробормотал он.

Дьяк, кряхтя и охая, выполз из сугроба и начал вытряхивать снег ото всюду в одежде. Попутно он размышлял, какая такая бестия его дернула дерзить вспыльчивому кузнецу? Оксана причитала над обоими и одновременно выговаривала муженьку за проделки. Вакула стоял, голову повесевши и испытывая неимоверный стыд. Кое-как приведя себя в порядок, драчуны вошли в хату. И крик вырвался из могучих легких кузнеца. И был он точно у раненого медведя, предчувствующего свой близкий конец.

-Оксана! Где наш син?

Его жинка подстреленной голубкой заметалась по хате, но нигде не найдя любимое чадушко, без сил опустилась на пол.

Дьяк смущенно мялся на пороге. Кузнец же опрометью выбежал обратно на улицу и начал искать сына по двору. Но не за домом, не за поляницей того не оказалось. Даже на дорогу выбежал Вакула, надеясь увидеть ковыляющую вдали фигурку. Вернувшись и перенеся бесчувственную Оксану на кровать, он обратился к дьяку с просьбой присмотреть за ней, покуда он сам отправится на поиски. Дьяк, чувствуя свою долю греха, согласился и обещал помолиться о том, чтобы ребятенок нашелся целым и невредимым в самое скорое время.

Черт же, не тратя время, козлиным галопом несся по сиявшему алмазным снегом полю к заветному камню, за которым спрятан от посторонних глаз вход в преисподнюю. Дитя, укрытое от мороза толстой чертовой шкурой, сидело за пазухой и доставало нечистого выходками. То за бороду подергает, то пузо щекочет, то пятками лупит под ребра, так что черт взвизгивал, точно поросенок перед бойней.

А Вакула огромными шагами бежал к хате козака Чуба. Второпях спотыкался о наледи, падал, но вскакивал и бежал дальше. Вот и знакомая хата показалась. Вакула стукнул в дверь пудовым кулачищем.

-Здорово, Вакула! Чего барабанишь, будто пожар на селе? – степенно спросил Чуб, потягиваясь, так как время проводил дюже для себя приятно – с трубкой отменного табаку, миской вареников, бутылью варенухи и неизменным кумом.

-Беда, батько, беда! Степана украли! – Вакула в сердцах снова стукнул по косяку, да так, что изрядная шапка снега свалилась с притолоки прямо ему на голову. Однако он этого даже не заметил, только отряхнулся по-собачьи.

Чуб аж подпрыгнул от такой худой вести и исчез в хате. Обратно он выбежал в одних шароварах, да рубахе холстовой, но в руке со страшною нагайкой.

-Ну, Вакула, показывай, шо за вражина на мово внучка позарилася?

-Да, я, батько, и сам не ведаю… Токмо с дьяком потолковали на дворе, а там глядь – Степки-то и нету нигде.

-Так… Тогда пойдем к чертовке-Солохе! Не зря ж сказывают, шо она ведьма. Глядишь – пособит. Внук все ж таки ей.

И кузнец с Чубом торопливо повернули к хате Солохи. Кум же смекнул, какое ему везение – досталось все угощение, которое он и употребил к полному своему удовольствию.

До матери кузнеца идти было вроде и недалеко, но и не близко. Чуб продрог до костей и с тоской вспоминал об оставшейся дома выпивке. Однако ж любовь к внуку оказалась сильнее вечной лени. Неожиданно, навстречу им высыпал целый гурт веселого народу. Парубки, дивчины и зрелые бабы с мужичками – всем в эту чудную ночь не сиделось по хатам. С песнями, колядками и шутками-прибаутками они окружили наших героев, не давая и шагу ступить прочь из их озорного хоровода. Как уж тут бранился Чуб, угрожающе размахивал нагайкой! Как рычал кузнец, потрясая кулаками! Но крики тонули в веселье гуляющих, и толпа стала увлекать их все дальше от цели путешествия. Кузнец с трудом вырвался из кольца смеющихся (в горе ему казалось - скалящихся) лиц и масок. Обернувшись, он увидел, что Чуба завертело в самую сердцевину и, плюнув с досады, побежал один к дому матери.

Солоха гостей не ждала. Подрастеряв кавалеров после памятной ночи, пришлось ей смириться с тем, что большая часть богатства Чуба досталась сыну в приданое за Оксаной. И вела она с той поры жизнь тихую, почти праведную. Хлопотала по хозяйству, да нянчилась с внучком. Только изредка вылетала, как и впредь, на метле из печной трубы, чтобы побывать на шабаше. Ну, да это для ведьмы обычное дело.

Открыв дверь, Солоха немало подивилась безумному виду сына, но быстро разобралась, что к чему.

-Не иначе, черт решил сыграть с тобой, Вакула, злую шутку! Недаром он грозился страшно отомстить тебе! Но хватит вести досужие разговоры! Надо Степашеньку, внучка родного спасать!

Солоха щелкнула пальцами и к ней сей момент подлетела верная метла. Вакула, никогда до сель не видавшись материно ведьмино обличье, стоял столб столбом. Ведьма, уже сидевшая верхом, сверкнула глазищами:

-Чего застыл? Хватайся за прутья, да, смотри, держись крепче, а то слетишь ненароком в сугроб!

Вакула послушался. Но украдкой сотворил крест, за что тотчас поплатился – метла хлестанула его по пальцам. Вакула в ответ ухватился покрепче. Они взлетели и, на мгновение застыв под потолком, лихо вынеслись в открытую дверь. Солоха рассудила, что кузнец в печной трубе попросту застрянет. На пороге сбили с ног запыхавшегося Чуба, которому все же удалось вырваться от колядующих. Чуб помянул нечистого, с тоской посмотрел им вслед и вошел в хату, чтобы отогреться и выпить водки. Еще с прежних времен он хорошо знал, где запрятано требуемое. Выпив, он с удивлением заметил, что нагайки больше в руке нет. «Видать, обронил!» - с жалостью подумал Чуб и налил еще водки.

Метла, несмотря на весомый груз, летела на удивление споро. Со свистом рассекала колючий воздух, а огоньки звезд мелькали по бокам так быстро, что у Вакулы с непривычки зарябило в глазах. Ведьма уверенно направляла метлу по только ей ведомой дороге. Вскоре впереди показалась прыгающая вверх-вниз точка. Ведьма страшно гикнула и метла рванула вперед еще быстрее. Точка начала расти и превратилась в скачущего черта с рожками, копытами и хвостом с кисточкой. Нечистый заприметил погоню и попытался скрыться. Спасительный камень был прямо под ним и он ястребом рванул вниз. Но и Солоха не промах! На несколько мгновений она опередила бывшего воздыхателя и отрезала ему путь домой! Вакула грохнулся оземь, но вскочил и замахнулся нагайкой на скукожившегося черта:

-Отдавай моего сина!

Черт потеснее прижал спящего ребенка (дите заснуло по дороге, устав пинать нечистого).

-Вот уж не надейся, кузнец, не получишь обратно сына! Я его к себе в самое пекло заберу и знатного чертенка сделаю, людям на погибель!

-А что, Вакула, - вкрадчиво молвила из-за спины черта Солоха, - давай этого немца до рассвета додержим здесь, под открытым небом… А как ясное солнышко взойдет над миром – так ему и конец настанет!

-Добре говоришь, матушка! – кивнул кузнец, - Пускай, как подобает, встретит светлый праздник!

Черт задрожал, что осиновый лист. Посмотрел на Солоху с отдельной укоризной.

-Давай так поступим, кузнец. Я тебе три загадки загадываю. Отгадаешь, забираешь сына и меня отпускаешь, ну, а коли не отгадаешь – дитя со мной остается и мы до рассвета в подземное царство спустимся! Ты не забудь, я ведь могу и придушить дитятко перед тем, как самому сгинуть.

Вакула не на шутку перепугался. А черт стоит себе, противную морду скалит в ухмылке.

-Давай, загадывай свои загадки, – молвил кузнец.

- «В синім небі світлячки — не дістать до них рукою, а найбільший, світлячок зігнувсь, як черв'ячок.»

Вакула усмехнулся:

- Ну, это просто… Звезды и месяц!

Черт оскалился:

-Тогда слушай вторую загадку:

«Візерунки на вікні він намалював мені, Я по вулиці гуляв – він за ніс мене щипав. Хто впізнає невідимку, того, що поруч ходить взимку?»

-Ох, черт, то ж мороз!

-Думаешь, ты так умен, кузнец? У меня еще одна загадка осталась!

«В руку мотузок взяла, Їх на гору потягла. Швидко з’їхала з гори,Треба в гору знов тягти.»

Вакула задумчиво чесал пятерней буйную головушку. За него ответила Солоха:

-Так это ж саночки, на которых я Степашеньку вожу с горочки кататься!

Черт скрипнул зубами с досады.

- Отдавай сина! – Вакула нахмурился.

Но хитрая бестия все медлила. Великая досада отражалась на его богопротивной роже. Вдруг Солоха крикнула:

-Беги, черт!

Нечистый дернулся и ведьма поставила ему подножку. Падая, он разжал лапы и дитятко кубарем выкатилось прямо на руки любящей бабки. Солоха крепко прижала к себе внучка. Степан улыбнулся во сне, почмокал губами. А Вакула сгреб черта за шиворот и со свистом опустил нагайку ему на спину:

-Ну, что ж видна судьба у тебя такая – благодарности от меня получать!

Пройдясь еще пару раз, он выпустил черта наземь и тот, тихонько скуля, шмыгнул под камень. Солоха с дитем на руках снова оседлала метлу и тем же порядком они мигом домчались домой. А там изрядно охмелевший Чуб с лобызаниями принял их всех в свои мощные объятия. Вакула, впрочем, сразу же поспешил с сыном домой, к жинке, которая, пролежала в беспамятстве все время. Оно может и к лучшему. Но стоило кузнецу переступить порог родной хаты, как Оксана пришла в себя и кинулась к ним беспокойной горлицей. Так оставим же их наслаждаться светлым праздником Рождества в милом семейном кругу. Те паче, что и дьяк тихонько удалился не замеченным. А Чуб тем временем изливал свою признательность несравненной Солохе, на радостях простив ей прежнее вероломство. Закроем же дверь и в эту хату, оставив их наедине…

«Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей…»