Краткое содержание романа «Наставник».

 

Детектив с элементами фэнтэзи и политической сатиры. В центре событий фигура Василия Ручкина, сына высокопоставленного чиновника, который, обучаясь в Академии главных чиновников, открывает в себе ряд сверхспособностей. Источником этих возможностей является перстень «Великий Чёрт» подаренный Василию погибшим старым другом. Однако обладание этим перстнем является знаком должности Наставника чертей в мире людей. Василий подвергается посвящению в Наставники, но поставлен перед необходимостью поединка с ложным Наставником – Жаном Нечистовым. Ради своих друзей: журналистки Анастасии Клевр, волхва Ивана и собственной безопасности Ручкин вступает в борьбу с Нечистовым и одерживает победу. Только после этого прибывший Куратор из подземного мира открывает Ручкину всю историю взаимодействия мира людей и мира чертей, в которую оказался втянутым герой. Политический скандал вспыхнувший из-за борьбы олигархических групп за крупные металлургические предприятия и поставивший страну на грань войны с мятежным Лесогорьем, журналистское расследование Клевр, убийство втянутого в интригу драматурга Бугая, мистические сны Ручкина-старшего и другие дополнения основной сюжетной линии придают повествованию высокую динамичность и приводят к неожиданным поворотам событий.

СОДЕРЖАНИЕ

 

ВХОД

І. Сознательный выбор.

ІІ. Неоспоримое преимущество.

III. Знак Касты.

IV. Наставник.

V. Напряжение.

VI. Правила игры.

VII. Поединок и последствия.

ВЫХОД

 

ВХОД

 

Эта история начинается и заканчивается на кладбище. Однако, закончиться на кладбище у неё гораздо больше оснований, чем начинаться.

Симпатичная серая кошечка шныряла между надгробьями без особой цели. Так, прогуливалась. Остановилась возле одного, более необычного, чем прочие. Высокая каменная полусфера выростала округлой крышей восточного караван-сарая в миниатюре из широкой горизонтальной, гранитной плиты. Если бы кошечка ещё и умела читать, то надпись на плите непременно удивила бы её. «Не пора ли Вам к нам?» – гласила эпитафия, обращённая, по видимому, к каждому прочитавшему.

Кошечка ловко вскочила на самую верхушку полусферы и стала с любопытством озираться. Вдруг верхняя половина каменного шара мягко двинулась вниз, а испугавшееся животное оцепенело от неожиданности. Этой неосмотрительной нерасторопности хватило для того, чтобы кошечка на шаре ушла под плиту и только громкое «Мяу!» прощально прозвучало из открывшейся бездны.

Всё! История началась.

 

І. Сознательный выбор.

 

Ну, кто и куда собрался по окончании школы, это как говорится, его личное дело. Вот неплохой вариант. Идти в начальники. В какие? А бес их разберет. В принципе, какая разница. Много в стране разных должностей и каждая привлекательна. Посмотришь на человека при должности, и сердце колючкой забьётся у рядового гражданина: «А вот бы я на это место!» Идет себе руководитель: костюмчик от кутюр, часы швейцарские, не «Apella» какая-нибудь как у директора школы, минимум «Omega» или «Philipp Pаtek», а машину водила как подгонит, выскочит, двери задние откроет: «Прошу Вас, Петр Петрович!» и, хлоп! Петр Петрович жопу в мерседес. Поехали по государственным делам.

Как дела государственные представляет каждый наш человек: взял бабок зеленью и по девкам или в командировку в Париж, в кабак на Эйфелеву башню, водки нажрешься и рыгай себе как Квазимодо с балкона Парижской богоматери. Красота! Кайф!

Кому ж как не Васе Ручкину, сыну ответственного руководителя, было знать, как начальники живут. Кузьма Трофимович, Васин батюшка, был человек заметный, птица высокого полета. Уж более двадцати лет подвизался на разных крупных должностях областного значения. Особенно повезло в прошлом году – повысили. Вызвали в столицу и назначили начальником областного управления по Контролю за моралью государственных служащих. Очень карающая инстанция. Меч, можно сказать, для немедленной рубки всего, что «встает против морали!». Да, так отцу в Столице министр министерства Морали и Этики сказал «Руби, дорогой Кузьма Трофимович, этим мечем все, что встало против морали, не взирая на лица!». После папиного рассказа Васе эта картина ужасно предстала в воображении, отец рубит, кровь хлыщет, а лица, у покараных такие, что точно, лучше не взирать. Правда, постепенно он к этой картинке в своем сознании очень даже привык и порой заменял уставшего отца, так сказать, помогая на производстве.

Кузьма Трофимович, при всей занятости, воспитанием сына занимался регулярно. Беседовал с Васей, помогал определиться в выборе правильного жизненного пути. Сядет, бывало в воскресенье с утра, просмотрит номер свежей столичной газеты «Правда и совесть», начитается всяких политических откровений и позовет:

- Василий!

- Да папа, - идет Вася, на лице фраза «а куда я денусь».

- Садись сынок. Ты скажи мне Василий Кузьмич, что ты дальше в жизни делать собираешься? Может в шахту хочешь пойти или на завод токарем, а может, вообще, говно чистить надумал в общественных сортирах? Говори!

- Нет пап, я в институт пойду или в университет.

- Молодец! - Облегченно вздыхает Кузьма Трофимович, после первого этапа пытки. - А в какой ВУЗ конкретно ты собрался? В политехнический на инженера или в педагогический на учителя, туда, где учат на зарплату жить?

- Ну что ты папа. Я хочу в люди выбиться. Как ты и советовал в прошлый раз, пойду только в Академию главных чиновников.

- Вот и хорошо, - заулыбается отец, самодовольно с прищуром, - вот и умница. Будешь, брат Васька, учить людей строить правильную жизнь, бороться за счастье нашей страны, за ее честь, славу и все такое.

- Папа, я учусь не плохо, я ж не дурак, - говорит дежурную фразу Вася, а он действительно был парень неглупый и начитанный, по всем предметам тянул не ниже твердой четверки, а гуманитарка, та вся на «отлично».

- Знаю, Вася, знаю, - размякает Кузьма Трофимович, - поэтому и говорю, что дорога твоя лежит, да! Лежит и ждет тебя в Академию главных чиновников. Туда с «тройками» не берут, ну берут, конечно, но надо, чтоб родители очень высоко сидели, например, если министры или депутаты. А я, как видишь, птица областного масштаба, но я на жизнь, Вася, не жалуюсь, не хнычу и не впадаю в истерику.

«Насчет истерики, это он приврал. Впадает в нее всем телом и часто. Не зря за моралью надзирать поставили. Берсерк в бою с врагами. От него из кабинета людей штабелями в скорую тащат» - отмечает Вася про себя.

В Столице, кстати сказать, именно за эти качества ценили Кузьму Ручкина. Умел впадать в праведный чиновничий экстаз. А как обличал! Как обличал, если сверху просили. Великий Инквизитор мальчик по сравнению с тов. Ручкиным. Как истинный мастер обычно работал с вдохновением, импровизировал, предпочитал дать разнос ни за что. Форму поддерживал. Мог вызвать любого, трезвенника и пьяницу, честного и вора, мог вызвать с утра, в обед, в конце рабочего дня, иногда, для куражу, среди ночи. А бывало еще, если надо растоптать жертву окончательно, чтобы персонаж никогда не поднялся и даже не думал об этом, то приглашал Кузьма Трофимович подконтрольную прессу. А на следующий день вся область читает, что некто, «бывший уже начальник, растратил, разбазарил, рассыпал последние крупицы своей и без того ослабленной морали, превратившись в негативный пример со всеми вытекающими последствиями».

- Я, Вася, сынок, путь свой прокладывал сам. Выйти из семьи простого учителя в такие начальники, поверь мне, это кусок жизни и здоровья, это, Вася, труд, мораль, Вася, и умение дружить с вышестоящим руководством.

Насчет вышестоящего руководства Ручкин не врал и даже не лицемерил. Он «в люди» через это вышестоящее начальство и вылез.

Когда-то, по окончании физкультурного техникума, молодой Кузьма Ручкин пришел учительствовать в школу, преподавать физическую культуру. Кузя был парень погулять не дурак. Зависал часто вечерами в дискоклубе «Тополек» и имел массу добрачных связей. Однажды подцепил видную девку, в хорошем фирменном прикиде, по всей видимости, без комплексов. На секс-экшн она потащила его на папину дачу, такси оплатила сама.

Двухэтажный особняк, со скромным названием «дача» поразил неискушенное воображение преподавателя физкультуры. Такую жизнь Кузя видел впервые. Ночь он отработал на мировой секс-рекорд, но не книга Гиннеса была его великой целью, а эта чувиха, имени которой он, кстати, еще так и не узнал.

Уже утром на кухне она, от нечего делать, спросила, как его зовут. Когда услышала что Кузьма, долго истерически хохотала. Потом, уже успокоившись, назвала себя: «Таисия».

Что-то сработало у физкультурника Ручкина в голове, как щелкнуло, у нефизкультурников это называется интуиция. Эта щелкнувшая интуиция подсказала Кузьме, что со своим именем он вполне может претендовать на девушку по имени Таисия. Но сработало не только это. Всем нутром учитель Ручкин ощутил, что сможет понравиться родителям, которые дали дочери такое имя.

Как охотничья собака чует зверя за километры, так Кузя почувствовал запах, нет, не запах, дух, нутро Тайкиных папы и мамы за десятки километров от дачи, он уже провел их аэрофотосъемку с огромной высоты, как космонавты фотографируют урожай из космоса, он понял, что вышел на главную беговую дорожку своей жизни. Может быть, именно этот щелчок в голове, этот момент карьерно-сексуального инсайта был предзнаменованием, что Кузя готов к подъему по винтовой бюрократической лестнице. Он тогда этого еще не знал, но это было в тот момент совсем не важно для мировой истории, как впрочем, и потом.

Через несколько дней выяснив, в том же диско-баре «Тополек», кто такая Тайка, где живет, где учится, кто ее родители, Кузьма с букетиком цветов припёрся на ступеньки областного университета к корпусу, где размещался факультет иностранных языков.

Когда студентка Тая с толпой сокурсниц вывалила из корпуса и увидела Кузьму с цветами, она очень удивилась. Позже, она ему призналась, что просто охренела. И тут она допустила главную ошибку, которую допускает абсолютное большинство дочек состоятельных и влиятельных родителей, она сделала шаг в его сторону, короче, она подошла к нему. Тая была в шоке. Нет, не от наглости этого Кузи, не от его «отечественной» одежды, она пребывала в шоке от самого факта живого чувака с цветами после такого ночного траходрома. Обычно, другие знакомые мальчики ее круга подваливали с шампанским на тачках с призывом потусоваться да еще потрахаться, выдавали все эти банальности, с нагло кислым «свинским» выражением морды-лица. А тут, с букетиком скромных цветов, с ангельским влюбленным челом стоит скромный учитель Кузя, как из правильных фильмов о любви, которые лезли из детских воспоминаний черно-белыми пятнами.

Через неделю свиданий с бурными ночами Таисия объявила, что завтра поведет его знакомить с родителями, что выглядеть он должен очень прилично, что папа директор крупного завода, а мама значительный общественный работник в областном управлении и, что папа и мама сказали, что за последние дни она изменилась в лучшую сторону и они хотят увидеть того, кто так положительно влияет на их дочь.

Вот какие воспоминания нагло лезли в руководящую голову Кузьмы Ручкина, как он их не гнал. Лезли и тыкали мордой в личную историю, в автобиографию, которую не хочется заполнять фразой «сделал карьеру n-ой частью тела», т.е. за счет жены и ее родителей.

Семья Тайки жила в элитной высотке в центре города. Подъезд с консьержем, стены в импортном кафеле, ручки перил дубовые, в холлах пальмы в горшках и буржуйская мебель.

Родители оказались такими, какими их рисовал себе в воображении Кузьма. Норма! Оба из села, выучились, работали за совесть, Родина оценила, любят прямоту, порядочность, надёжность в людях и так далее.

Кузьма им сразу понравился, он это почувствовал. Не мог понять одного, почему его, человека другого уровня, не их круга принимают так любезно, по-свойски. Или хотят также по-простому дать от ворот поворот, или тут, что-то не то, зачем-то он им понадобился. Всё развеялось, когда папа – директор завода завёл его к себе в кабинет «на коньячок».

- Вот что Кузьма. Парень ты, я вижу, неплохой, без вывертов. Хотелось бы, конечно, нам с матерью познакомиться с твоими родителями. Так, знаешь, на всякий случай. Но тебе я скажу прямо. Тая у нас одна, мы почувствовали, что она к тебе привязалась, можно сказать, полюбила. А если так, то нечего вам по дачам блядовать, нужно оформлять нормальную жизнь. Тебе, я скажу прямо, такого шанса в жизни больше не видать. Повезло – не брыкайся! Я создам все условия. Будешь учиться дальше, если есть голова на плечах, выйдешь в люди. Не хочу, как отец, чтоб Таисия скурвилась. Решай!

Через неделю познакомил Кузьма Тайкиных родителей со своими, во время этого же вечера знакомств сделал ей при родителях предложение руки и сердца. Старики расчувствовались и напились до чертиков, матери, расплакались и обменялись рецептами селенных огурцов, наречённые смотрели телек. Идиллия! Все внешние атрибуты будущего счастья висели в воздухе в образе внуков, стодолларовых бумажек, возбужденного пениса и прочей чепухи, в общем, каждому виделось своё, и все были счастливы.

Дальше, а что дальше? Кузьма окончил университет по специальности история. Тайка родила сына Васю. Потом больше рожать не могла. Бурная обеспеченная молодость влияет на здоровье не лучше голодной и холодной.

Карьера Кузьмы, теперь уже Кузьмы Трофимовича, неслась как в скоростном экспрессе, только рельсы печально блестели вслед. Тайка стала кандидатом наук и заведовала английской кафедрой в том же областном университете. Виделись ночью, иногда по воскресеньям, иногда вместе в отпуск. Друг другу не надоедали.

А теперь тов. Ручкин получил новое назначение с повышением и плотно раздумывал над судьбой единственного и любимого сына.

- Я скажу тебе как отец, Василий, - продолжал бывший учитель физкультуры, - лучшего высшего заведения, чем Академия главных чиновников в нашей стране нет. Ни университеты, ни институты, ни театральные и цирковые училища не дадут тебе столько, сколько Академия. Ты, Вася, будешь учиться на элиту и станешь элитой. Я бы и сам там с удовольствием поучился, но мне это уже не надо. Я, сынок, при деле, при должности. А у тебя всё впереди. И надо не музыку слушать и по дешевым кабакам лазить, а учиться, учиться и ещё раз учиться, как я всегда говорю молодёжи на встречах в напутствии в счастливое завтра.

Воспитательная беседа приближалась к финишу. Вася расслабился. «Отец, конечно, неплохой мужик, счастья хочет для меня, по-своему, по-тёмному, есть что-то такое звериное, инстинктивное во всех его рассуждениях, да и достал конечно, всё про одно и тоже каждый раз. Но жалко его, а если посмотреть на него по Достоевскому, ещё ничего, классный батя получается.

Я не сосунок, понимаю, что шмотьё, тачка, дача в два этажа, загранпоездки, да вообще всё это не из его руководящей зарплаты в тугриках – 200у.е. по курсу. Никакой учитель, врач и даже средний бизнесмен так глубоко у нас золотой пылью не дышит. Так что быть мне чиновником и я к этому готов. Как говорит отец – это мой сознательный выбор».

Так горько и справедливо размышлял сын бюрократа старший школьник выпускного класса лучшей школы города Василий Ручкин о времени и о себе.

Замечу, дорогой читатель, если уж я взялся толкать Вам эту лабуду, то есть рассказывать эту занимательную историю, что Вася был именно хороший мальчик, в том самом смысле слова, в каком мы с Вами привыкли, особо не задумываясь называть чужих детей хорошими или плохими.

Он не пил, хотя водку и пиво попробовал несколько раз в компании одногодок-олухов, курил тайком, но был уверен, что бросит. Вася, что просто удивительно в наши словоблудные времена, почти не ругался матом и не любил слышать, как ругаются другие. Он был хорошо физически подготовлен, отец, как учитель физкультуры, потрудился ещё в его детские годы – привил любовь к спорту. Вася много и вдумчиво читал, писал неплохие стихи, вёл дневник своих наблюдений за миром и очень стеснялся девочек. Да! Поверьте мне, развращённые мифом о тотальной сексуальной безнравственности молодёжи, читатели, есть ещё девственники в старших классах наших общеобразовательных школ, несмотря на все старания учителей внушить полное омерзение ученикам к классической литературе, а вместе с ней к чистой любви, романтизму, верности, и всему тому прекрасному, во что давно не верят сами учителя.

Но кто-то может воскликнуть, ну вот, смотрите, только что на глазах у почтенной публики был описан, можно сказать, идеальный подросток, продукт гармоничного взаимодействия, слившихся в передовом педагогическом экстазе крепкой семьи и прогрессивной школы. Увы! Разочарую Вас, ибо смысл моего повествования в нелицеприятном оглашении сермяжной правды.

Соседом Ручкиных по лестничной площадке был пенсионер дядя Саша, вернее, Александр Рафаилович Перчик, бывший директор областной филармонии. Человек одинокий, холостой, а почему, попробуйте догадаться сами. Всей своей одинокой душой эстета дядя Саша любил маленького Васеньку с самых ранних лет, а малютка привык называть его дедушкой. Именно эта чистая, бескорыстная привязанность старика и мальчика наполняла новым ароматным смыслом жизнь первого и очень повлияла на настоящую образованность второго.

У Александра Рафаиловича была прекрасная домашняя библиотека отечественной и зарубежной классики, множество книг по искусству и чудесная фонотека классической и джазовой музыки. Полный интеллектуальный набор старого интеллигента. Когда его длинные тонкие пальцы доставали матового жука винилового диска, особенно завораживающе мерцал чёрный крупный камень в серебряном перстне, и он говорил: «Послушаем, друг мой, «Пер Гюнта» Грига, ощутим прозрачность и величие северных фьордов». Эта, некоторая напыщенность не резала Васиных ушей, в этих словах не было фальши как во всём остальном мире, а в остальном мире не было Грига, Врубеля, Рембо и, вообще, так называемый остальной мир жил именно как выброшенный остаток чего-то ненужного из квартиры дедушки Саши. Да и будем откровенны, кто и что может лучше повлиять на душу юноши, чем мудрый образованный старик, хоть он живой персонаж или книга. Ведь все умные книжки – это слова мудрых стариков относительно нашего времени, даже если книжки они писали молодыми.

Так лепилась натура нашего героя из материалов двух разных свойств: прагматизм и рассчет родной семьи, и мир духа старого соседа.

Итак, наш юный друг, как говаривал господин Перчик, был одновременно и плох и хорош, как большинство из нас, но в силу своей молодости и неискушенности находился к хорошей части своей натуры гораздо ближе, чем любой тренированный жизнью взрослый. Был он среднего роста, строен, блондин с голубыми, как принято считать, предательскими глазами, и обладал очаровательной застенчивой улыбкой, которая легко обращалась на циничную усмешку всем обеспеченного человека.

Существовало ещё нечто в жизни Васи Ручкина, что сыграло определённую роль в его человеческом оформлении. Как это не банально – это была любовь! Да! Именно любовь! Хотите с большой буквы, хотите с маленькой, но любовь. Красивая, трепетная любовь подростка, не опошленная даже фантазиями на тему откровенных картинок из порножурналов, которые, конечно, он с удовольствием маленького самца внимательно разглядывал.

Это была одноклассница. Брюнетка, Илона Северцева. Провоцировало на интерес к её особе уже само сочетание имени и фамилии. Что-то абсолютно южное, тёплое, пляжно- средиземноморское звучало в имени Илона, которое обрамлялось холодным, колючим в легкий морозец снежком – Северцева. Сразу представлялась прекрасная пальма, по капризу природы выросшая где-то в Арктике, на удивление белым медведям. Стройна пальма в ледяных торосах, стала дамой сердца школьника Ручкина, со всеми вытекающими для души и сердца последствиями: стихи, мечты, медленные танцы на школьных балах и т.д. Но в отличие от своего прыткого папаши Василий не был дамским сердцеедом, и если природа решила, в данном случае отдохнуть на потомстве, то сделала это по части любвеобильности. Короче, Васино либидо попёрло в голову, оставив на время без работы ту самую сферу, которая это либидо и порождает.

Подводя итог, вынужденному лирическому отступлению замечу, что жизнь Василия Ручкина была неинтересна по сравнению с жизнью Д’Артаньяна или Дика Сента, но кто знает, может быть, легендарный Чингачгук променял бы привилегию снимать скальпы с врагов на персональный компьютер с выходом в internet и личный Fiat «Bravo», если бы имел такую возможность. Надо, кстати, перезвонить ему на мобильник, спросить при случае. Это была глупая шутка.

 

* * * * *

 

Кузьма Трофимович решил, что от слов о благоустройстве сыновьей судьбы пора переходить к конкретному решению вопроса.

Конкретно. Слово-то какое хорошее, даром что ненашенское, а как прижилось. Выпить – конкретно, порешать – конкретно, обговорить – конкретно, даже в туалет и то, наверное, лучше конкретно, чтобы долго не хотелось. Вот тебе и философская терминология в народной интерпретации.

Ручкин оформил себе командировку в Столицу на три дня. Перед этим, как человек основательный, перезвонил «туда» старому знакомому Григорию Фомичу Дузову, большой столичной шишке на видном месте. Шутка сказать, начальник кадрового департамента Кабинета Министров. Вся чиновничья братия через его службу прошла и по сей день проходит. Ох, толковый мужик, всё-то у него схвачено, кругом свои люди и каждый Григорию Фомичу должен за услуги, да за нужную бумажку, да за доброе словцо в высокое начальственное ухо. А проштрафится, кто перед Дузовым, считай, поставил себе крест на карьере, да и на всей нелегкой судьбе. Это всё равно, что Чингиз-хану в период расцвета монгольской империи сказать «Слышь парень, я тебя не уважаю!». Но дураков нет, ни Чингиз-хану, ни Дузову никто такое не говорил и даже не думал.

Договорились поужинать в ресторане «Ночной охотник», что на улице Счастливого детства. Ровно в девять вечера в кабинет с накрытым столом и Ручкиным за ним заявился Фомич. Обнялись, поцеловались, за жизнь покряхтели, после третьей Дузов сам сказал:

- Давай, Кузя, что болит. Выкладывай. Или уже проблем в жизни не осталось, или все деньги уже заработал и больше не хочешь?

- Ну, что Вы, Григорий Фомич, - делано засмеялся Ручкин, - нам ещё работать и зарабатывать долго и, дай Бог, много. Сын мой Василий, умный паренёк, поступить хочу его учиться в Столице, но не так сяк, а с прицелом.

- Говори куда, хотя догадываюсь.

- Совершенно верно, в Академию главных чиновников.

-Эх, замахнулся! В элиту влезть хочешь? Давай вон к международникам на дипломата или в университет на любую специальность.

- Если бы туда собирался, тебя б не беспокоил. Знаю, можешь ведь, старый носорог, как мы тебя называли, можешь пропороть любой вопрос, любую стену пробить.

- Не завирай! Любую…. Ну, скажу так – повезло тебе Кузя, как с Тайкой тогда. Я только три года как нового ректора в Академию оформил. Не обращался к нему ещё ни разу. Поговорю завтра. А ты в Столице задержись. Тут, брат, у них правило такое, если он согласится, то кто-то из родителей, кто калибром покрупнее, является в Академию за дитё своё собеседование сдавать.

- Бабла что ли занести надо?

- Дурак! Бабла. Собеседование говорю. Это как на высший пост какой. Идёшь и своими ответами ручаешься за сына на всю его жизнь. Понял? На всю жизнь.

- Ну, понять-то понял, но вот что-то в толк не возьму, это как на всю жизнь?

- Как, как. А так, что он уже не просто студентом будет, а с первого дня получать начнёт такие знания и такую информацию, что ежели, где не оправдает доверия, то всё…

- Как всё?

- Вот так, всё! Что, думаешь просто так, в большие люди берут. Это тебе не в твоей селухе королевать. Здесь другие счёты. По сути дела, ты сына полностью отдаёшь во власть стране и после этого ему уже ничем и никогда не поможешь. Вот и поразмысли ещё раз, хочешь такого пути пацану или нет.

- А ты вот, Григорий Фомич, большой человек, ты же этой Академии главных чиновников не заканчивал, а в люди вышел?

- Ушли, Кузя, те времена. Всё! Развод и девичья фамилия как говорится. Академию создали шесть лет назад. Да ты знаешь. Создали как новую кадровую колыбель, сам Президент так сказал и поставил перед ней особые задачи. Какие, не буду говорить. Думаю, что и в «Ночном охотнике» много охотников найдется послушать, о чём говорят два солидных человека. (Переходит на шепот) Первый выпуск уже состоялся. Так представь себе, что сразу со студенческой скамьи двадцать человек кинули в замминистры, пятнадцать – директорами стратегических предприятий, остальных редакторами газет и телеканалов, а ещё несколько поехали послами в нефтяные страны. Вот такие брат пирожки с говном! Думаю, скоро и мой черёд в огороде на пенсии ковыряться. Буду на даче на Багамах в огороде бананы выращивать! – неестественно захохотал Дузов.

«Переживает мужик» - подумал Ручкин – «оно и понятно, кому охота от власти на сраные Багамы».

- А как же дети шишек столичных. Они же все там, в Академии?

- Ну, во-первых, не все, не каждый ребёнка Тараканищу отдаст. Помнишь у Чуковского «приводите ко мне, говорит, детей, звери, всех схаваю!» Но многие отдали. А что делать? Куда их деток-то, не в инженеры ж, не в шахту. Вот и отдают, сердце не на месте, а ведут. Просят, умоляют, бабки суют. Только дурней туда не берут. Экзамены очень строгие, как в партшколу при усатом. Я то уж знаю!

- Да! Кому как не тебе знать. Что ж ты мне посоветуешь, Григорий Фомич.

- Скажу тебе прямо, Кузьма Трофимович. Был бы у меня пацан в таком возрасте, вот те крест, отдал бы. Такая наша доля, доля чиновных людей. Тебе решать! Надумаешь, завтра до обеда мне перезвони в кабинет. Скажешь – Ручкин, секретарша соединит.

 

* * * * *

 

С тяжёлым сердцем и в нелёгких раздумьях возвращался в отель Кузьма Ручкин. Ну, было б двое, то одного б отдал. А так, Васенька один единственный. Ух, Тайка курва, «не буду больше рожать, не буду ни за что», врачи ей запретили. Так остро как сейчас, никогда ещё не любил Ваську Кузьма Трофимович, любил как дикий зверь своего детёныша, готов был разорвать это подлое Тараканище, раздавить как тварь последнюю. А где там. Его самого раздавят, только пикни. Что же делать-то?

 

* * * * *

 

Дузов ехал домой довольный собой и хорошо выполненной работой. Именно в его обязанности входило привлечение в Академию главных чиновников умных детей из высших бюрократических семейств страны. За сыном Ручкина они давно присматривали. Хороший паренёк! Из такого будет толк. Не приехал бы Кузьма сам, так по-другому подвели бы к мысли, что Ваську надо в Академию отдать, да так бы подвели, что и не понял бы, а всю жизнь благодарил Григория Фомича за великую помощь и услугу. Вот такие пирожки с говном. Дузов улыбнулся. Пирожки эти он сам придумал, мол, каждый хочет румяный пирожок скушать, не покумекав, что внутри, а когда откусит, поздно кумекать, говна уже полон рот.

 

* * * * *

 

На широкой кровати в люкс номере отеля «Гражданин» Ручкин провертелся без сна пол ночи. Встал, накинул халат, присел в кресло у журнального столика. На глаза попался свежий номер «Правды и совести». Взял в руки, развернул, стал бегло просматривать заголовки. Всё как всегда, названия статей успокаивали и подсказывали, не горюй Кузьма Трофимович, жизнь течёт по-прежнему.

Вот статья под названием «Дадим стране больше молока!». Дородная доярка с огромной грудью на фотографии. Сразу закрадывается едкая мыслишка, что такая может обеспечить молоком всю страну и без участия коров.

Короткое интервью Президента по поводу визита премьер-министра Чнбурикии. На фотографии два видных политических деятеля крепко обняли друг друга. Внизу подпись, цитата Президента: «Мы любим друг друга!».

«Пьянству и разврату бой!». Уволен директор столичного рынка. Комиссия по морали обнаружила у него на рабочем столе календарик с изображением девушки с бутылкой шампанского в руках. Члены комиссии, проанализировав ситуацию, пришли к выводу, что директор был сексуально-алкоголический фетишист и удовлетворял себя на рабочем месте созерцанием картинки.

А это что? Кузьму бросило в пот. На третьей полосе большая статья: «К нам поступают лучшие». Об Академии главных чиновников. «Ну-ка, ну-ка, прочтём». Сейчас в голове у Кузьмы Ручкина такой бардак, что я, вместо того, чтобы за его взглядом бессистемно носиться по скопищу букв и знаков препинания, приведу несколько выдержек из статьи.

«Академия главных чиновников (АГЧ) – это, как сказал наш честнейший Президент, «кадровая колыбель нашей страны». Самые умные и одарённые юноши и девушки со всех уголков нашей прекрасной и великой Родины учатся в АГЧ. Они прошли сложные честные и абсолютно прозрачные вступительные экзамены, сдали их только на «хорошо» и «отлично». Теперь они представители молодого и задорного племени студентов».

«Хотим, дорогой читатель, представить Вам ректора АГЧ, профессора, доктора морально-этических наук, академика Максима Максимовича Елбунова». На фотографии улыбающаяся физиономия под узким лбом и лысым черепом, в улыбке танцуют шейк кривые зубы. Впечатление такое, что во время написания докторской, он собственноручно, если можно так сказать, лишил мораль с этикой девственности.

«Наши выпускники нужны стране. Каждый получит престижную высокооплачиваемую работу. Я могу похвастаться, – говорит ректор Елбунов, – что меньше, чем 100 долларов в эквиваленте зарплаты у наших выпускников не бывает. Но такие деньги платятся страной, только за ответственный нелёгкий труд». Даже при взгляде на фотографию, понимаешь, что костюм господина ректора тянул минимум на десять таких «высоких» зарплат.

Но каждый видит своё. Всё внимание Кузьмы Трофимовича приковал небольшой абзацик текста: «Академия не скрывает, что основная масса студентов – дети высокопоставленных работников. Мы нигде и никогда не позволяем себе что-либо утаивать от широких слоёв населения и нарушать тем самым гражданскую мораль. Да, это действительно так, что родители с высоким положением в обществе направляют детей в АГЧ. Но поступают лишь лучшие!» Эти три предложения сломили все псевдобунтарские настроения в душе бывшего учителя Ручкина. Лучшие учатся в АГЧ, а его сын не хуже, и он – КУЗЬМА РУЧКИН! – не лыком шит, не лаптем щи хлебает, не бог, но горшки обжигает, не голь перекатная и ещё сотни тысяч «не», засунет, устроит, протолкнёт Вася в это АГЧ «всем козлам назло». Эти поэтические строки свербели в носу, он чихнул и улыбнулся. Чему? Своему самодовольству.

 

* * * * *

 

До обеда он перезвонил Дузову. Представился. Секретарша соединила без лишних вопросов.

- Добрый день Григорий Фомич.

- Здоров, Кузьма Трофимович. Что надумал?

- Да, надумал бесповоротно. Надо Васеньке там учиться в этой АГЧ. В газете статью прочёл, помогло принять решение.

- Ну и хорошо, – улыбнулся Дузов: «Молодцы хлопцы, газетку на видное место подбросили».

- Что дальше делать?

- Дальше? А дальше так. Я полагал, нет, был уверен, что ты как любящий отец поступишь правильно. Поэтому Максим Максимовичу уже перезвонил и договорился, что он будет тебя сегодня ждать в своём кабинете в 23.00. Так что будь как штык!

- В одиннадцать вечера?

- А ты, что думал. Там работают круглосуточно. Важнейший участок, государственное направление. На вахте представишься, тебя проведут. Ну, давай, а то у меня люди в приёмной.

- Всего хорошего, Григорий Фомич, спасибо огромное!

- Сочтёмся!

 

* * * * *

 

Академия главных чиновников расположилась на одной из главных улиц Столицы, на улице Состоявшейся Революции. Со всех сторон обнесена оградой, облицованной белым мрамором. Территория просто огромная, напротив центрального входа пятнадцатиэтажный учебный корпус, за ним ещё четыре, но по девять этажей, здесь же на территории слева открытый стадион с футбольным полем и другими площадками, рядом закрытый спортивный корпус. Правая дальняя часть – студгородок: шесть корпусов общежитий стоят кругом фасадами вовнутрь. Кафе, ресторан, пивбар, книжный магазин, магазин готовой одежды, ещё какие-то мастерские по починке – всё размещено на первых этажах общаг.

Всё это архитектурное нагромождение, любезно показывал Кузьме Трофимовичу молодой человек, встретивший его на вахте. Извинившись за то, что Максим Максимович будет занят ещё около получаса, он предложил прогуляться по территории АГЧ. Несмотря на позднее время за оградой было светло, наружный свет лупил вопреки правительственной программе «Скромность и экономия».

- У нас самодостаточная инфраструктура, которая обеспечивает жизнедеятельность всей структуры в пределах контролируемой территории – заучено прокомментировал завершение экскурсии молодой человек и поднёс к уху заигравший государственный гимн мобильник, – Вас приглашает Максим Максимович. Я проведу.

- Позвольте один вопрос. – На ходу обратился к своему гиду Ручкин. – Где же все студенты?

- А, конечно, – улыбнулся провожатый, – После 22.00. у нас время пребывания студентов первого курса в общежитиях, так что они по своим комнатам готовятся к занятиям. Старшие курсы на объектах, то есть на практике. Прошу Вас.

Он распахнул перед гостем входную дверь в пятнадцатиэтажный корпус. Просторный светлый холл, диваны вдоль стен, доски объявлений, в глубине помещения двери лифта. Ничего особенного.

- Кабинет Максима Максимовича находится на пятнадцатом этаже. – Сообщил под лёгкий гул скользящей вверх кабины сопровождающий Ручкина субъект.

Пустой длинный коридор с ковровой дорожкой на полу завершился высокой двустворчатой дверью с лаконичной табличкой «Ректор». Секретарша уже покинула рабочее место, дверь в кабинет Елбунова была приоткрыта.

- Максим Максимович, я привёл гостя, – доложил молодой человек, войдя в кабинет.

- Проси!

Кузьма Трофимович ступил за порог, навстречу с улыбкой двинулся к нему портрет из газеты.

- Ждал Вас господин Ручкин. Ждал.

- Добрый вечер.

- Присаживайтесь. Как не ждать старого товарища Григория Фомича. Без долгих приамбул скажу, готов помочь, чем могу. Нам нужны надёжные и умные студенты. Сына Вашего, кажется, Василием зовут.

Ручкин кивнул.

- Да мы таких Василиев по всей стране ищем, собираем. Предупредил ли Вас Дузов, что сначала Вам следует пройти собеседование, что во многом важнее для поступления, чем результат экзаменов сына, который, безусловно, также должен быть на высоте.

- Да, я предупреждён и готов пройти. Назначайте время.

- Время? Например, сейчас! Очень подходящее. В самом деле, тихо, спокойно, никто не мешает. Не волнуйтесь, – заглянул в листок бумаги на столе, – Кузьма Трофимович, это не то собеседование, я имею в виду содержание, к которому вообще, в принципе, можно подготовиться. Его можно проводить в любое время, но, правда, не в любом месте. Как было модно изрекать в прошлом веке «место встречи изменить нельзя» и суть встречи тоже. Вы согласны проделать это сейчас?

Холодная улыбка тонких губ – эспандер, растянутый культуристом, декорирование сверху из двух матовых зелёных отражателей – глаза. Рука хозяина уже взяла Кузьму под локоть, дав понять – здесь никто не ждёт ответа, ответил тем, что явился сюда.

-Прошу, господин Ручкин, нам на тринадцатый этаж.

В затемнённой комнате на тринадцатом, лаборант усадил Ручкина в кресло на возвышении. Прикрепил к вискам и затылку датчики на лейкопластыре, пальцы рук и запястья одели в перчатки с множеством отходящих проводков. Возле кресла мониторы, перед ними пульт управления. Елбунов сел напротив, за стол, в руках блестит ручка. Разложил какие-то бумаги, поднял голову. Улыбка уже умерла, кажется, что навсегда. Лицо приобрело естественное выражение, маска древнего духа – безмятежно-жесткая.

- Господин Ручкин, прежде чем мы погрузим Вас в состояние гипнотического сна я задам несколько общих вопросов. Первый: приучен ли сын к основам нашей морали?

- Я уверен, что да! Я сам профессионально занимаюсь моралью и этикой, и с детства внушал Василию основные принципы нашей страны…

- Вы меня не поняли. Я совсем не о той морали, которую мы предлагаем всем, не о морали для общего пользования. Ваш сын вырос в семье высокого чиновника, в Вашей семье. Понимает ли он суть кастовой морали, что нам разрешено больше, чем прочим, что мы не живём, грубо говоря, на одну зарплату, что есть особые тайны, которые нельзя выносить за пределы нашего слоя, что мы основа этой страны и так далее. Получая особые материальные блага, наблюдая вас в быту за подготовкой рабочих вопросов, читая прессу, осознаёт ли он это?

- Да, конечно.

- Подтвердите на простом примере.

- Сейчас, сейчас…. – Ручкин искал в памяти что-то очень простое и яркое, нашёл! – Как-то мы с сыном ехали с дачи на служебном «Мерседесе». Мальчик попросил разрешение сесть впереди возле водителя. Он любит быструю езду, у него Fiat «Bravo», мой подарок. Так вот, требовал от водителя разогнаться. Мы шли где-то под 150 км/ч. Вдруг из-за трактора, стоящего на обочине выскочил человек, наверное, тракторист. Водитель успел вывернуть влево, но задел тракториста, немного, тот упал, стал подниматься. А Васенька, совершенно не растерявшись, говорит водителю «Нечего останавливаться, пусть, смотрит, кто едет и какие номера. В следующий раз будет лучше видеть». Я велел водителю ехать дальше. Конечно, Вася был потрясён, но казалось, что он был готов к тому. Что тракторист должен выскочить…

- Очень хорошо! Убедительный случай. Мальчик осознаёт свою особую принадлежность, справедливо порицает зарвавшегося гражданина и готов разделить с отцом небольшую тайну. Очень хорошо. Скажите, что читает Василий, только не называйте вещи из обязательной школьной программы.

- Я постараюсь, правда, в силу постоянной занятости, так сказать, не вникаю. Но на книжных полках в его комнате видел Ницше, Камю, этого Севенд…, Сверден…

- Сведенборга.

- Да! Спасибо, Сведенборга, Макиавелли, Достоевского…

- Достаточно. Очень не плохо. Хороший вкус. Эстетизм должен стать заметной чертой новой бюрократии, с интеллигенцией, сами знаете, надо работать на уровне. Пишет ли что-нибудь? Стихи, прозу?

- Да и очень красиво. Подражает, этому… Рембо.

- Вася гомосексуалист?

- Нет, что вы! Он нормальный парень.

- Не беспокойтесь, ведь это не причина для отказа. А если натурал, тем более. Последний вопрос. Ответьте предельно честно. Насколько сын привязан к Вам и к матери, то есть, делится ли тайнами, переживаниями, готов ли он к долгой разлуке. Суть вопроса понятна?

Ручкин задумался: «Он всегда тепло относился к сыну, даже в состоянии своего проявляющегося семейного самодурства. А как Василий? С матерью он не близок. Не раз Тая жаловалась Кузьме, что сын очень скрытен и неоткровенен. А с ним? Да, если предельно честно, когда они там видятся. Так, фрагменты на пять минут из шестнадцатисерийного фильма. Васе шестнадцать, а что я могу сказать о нём. Могу хвалить, могу поругать. Его и ругать-то не за что. Чёрт! А сын действительно далёк от меня, или я от него. Живём бок о бок, а как в разных странах. Ладно, чего хныкать, скажу, как есть».

- Я думаю, что он не близок с матерью и со мной тоже. Мне просто нечего сказать о том, что у него внутри, в мыслях…

- Что ж. И это не страшно для будущего образования. А теперь Кузьма Трофимович расслабьтесь, Вы входите в гипноз.

Кузьма куда-то улетел, во тьму, в пропасть, в открытую красную пасть дикой кошки. Это последнее, что он помнил.

- Алексей, – обратился Елбунов к лаборанту, – вынь из него ответы по стандартному опроснику, а потом загони ему все защитные программы по безопасности, включая У-84 и личный код.

Максим Максимович заторопился к себе в кабинет. Есть возможность поработать. Он почти уже закончил книгу и теперь размышлял над названием. В голове крутились два варианта: «Как правильно защитить демократические завоевания» и «Защищённая демократия – лучший удар по врагу».

Ручкин очнулся так же мгновенно, как и засыпал. Лаборант аккуратно снимал с него перчатки. За столом сидел дугой незнакомый человек.

- Подойдите к столу, Кузьма Трофимович. Вам надлежит подписать документ о неразглашении. Ознакомьтесь и подпишите.

«Я, Ручкин Кузьма Трофимович, торжественно клянусь ни при каких обстоятельствах, никому, включая родных и близких, не рассказывать о факте собеседования, его содержании и методах, не оставлять следа в записях, на аудио и видеоаппаратуре. Я уведомлён, что разглашение приравнивается к публичному раскрытию государственной тайны, в случае нарушения мной данной клятвы, формы и методы покарания выбираются компетентными органами нашей страны».

Расписался.

- Вот набор вопросов, – продолжил человек за столом, – которые должен готовить абитуриент. Документы в комиссию необходимо подать в срок. Всего хорошего.

 

* * * * *

 

Этой ночью Кузьме снился странный сон. Он лежит в длинной тонкой лодке одетый в белое, с разрисованным татуировкой лицом. В руках копьё и топорик. Лодка плывёт по реке вдоль лесистых берегов. На поляне у реки курят трубки индеец и медведь. У индейца голова в уборе из длинных орлиных перьев, прямо как в кино. Индеец вынимает трубку изо рта, выпускает кольцо красноватого дыма и вдруг говорит о нём, о Кузьме: «Он плывёт в долину духов в Стране Предков», медведь, в свою очередь, берёт трубку в лапу и рычит: «Ну и хрен с ним, кому он теперь нужен в племени!».

Течение реки убыстряется, лодка уже несётся с невероятной скоростью в направлении оглушающего грохота. Кузьма хочет выскочить из лодки, но не получается, тело отключено. Он мёртв. Грохот совсем близко, лодка сваливается в высоченный водопад. А-аааа!

Ручкин проснулся, резко сел в кровати. «Что ещё за чертовщина!» Теперь этот сон-видение будет постоянно преследовать его в самых разных вариациях.

 

ІІ. Неоспоримое преимущество.

 

В Новогодние и Рождественские праздники особенно трудно надзирать за общественной моралью. Во-первых, везде пьют, попирая все государственные законы и указы Президента, во-вторых, под влиянием алкогольных паров, лезут друг на друга как кролики. Причём, не только всякая шелупень, но и первые руководители, и их замы. Мораль лежит в стороне, и тихо стонет от возмущения, а может и не от возмущения, а от чего-то другого.

Хлопот у Кузьмы Трофимовича в такие дни полон рот. Действительно, рот не закрывается. Оперативки, совещания, выездные заседания, брифинги с прессой, интервью, выступления перед молодёжью, и даже инструктаж с Дедами Морозами и Снегурочками, которые, в соответствии с недавно открытой древней традицией, должны не водку смешивать с шампанским при любом удобном случае, а пить исключительно молоко и закусывать печеньем.

А то вот в одном из районных детсадов в младшей группе был случай. Дед Мороз явился в дупель пьяный. Начало утренника продержался, но когда Баба-Яга сказала ему по сценарию: «Мы ещё посмотрим Дед, кто кого!» и легонько толкнула, он упал без чувств посреди зала и уснул. Воспитатели поднять спящего пьяницу не смогли, а дети подумали, что Баба-Яга окончательно победила Дедушку Мороза, и стали хором рыдать, а когда одна девочка крикнула: «Я знаю! Дедушка умер. У нас так сосед упал и его на кладбище увезли!», детское горе вылилось в дружный рёв. За Дедом Морозом приехала милиция, и чтобы успокоить детей, на виду у них «арестовала» Бабу-Ягу с Лисой.

Нравственность падала с катастрофической скоростью. Столичное министерство давало накачку, и Ручкин появлялся дома только глубокой ночью, чтобы уже в 06.00. ехать на работу. Не понимали люди новых моральных установок власти, а примеры в прессе и по телеку, из жизни благовоспитанных датчан или шведов только вызывали тихие алкогольные протесты.

Кузьма Трофимович решился на отчаянный шаг. На совещании у губернатора предложил на Рождество закрыть все пункты продажи алкогольных напитков. Ошибочка, конечно, вышла. Нельзя быть святее самого Папы. Губернатор от такой инициативной наглости побагровел как Дед Мороз к концу рабочего дня. Он сам хотел внести подобное предложение для обсуждения, но его хамски опередили. Теперь народ был спасён, правда он никогда не узнает, кому благодарно кланяться.

- Ты, Кузьма Трофимович, запретами-то работы себе не облегчай, а думай, как поднять мораль в рамках действующего законодательства! – Отрезал губернатор.

На Рождество пили с удвоенной силой.

 

* * * * *

 

У Васи год начался с неожиданной утраты. Бритоголовые идиоты зверски избили соседа, дедушку Сашу. Когда их задержала милиция, они пояснили своё поведение предельно просто: «Он на пидора был похож!». Такие вот сексуальные цензоры. Их возмутило его светло-песочного цвета кашемировое пальто, широкополая шляпа и длинный красный шарф.

Перчик умер в центральной областной больнице через два дня. Почти всё время был в сознании.

Вася стоял у кровати самого лучшего в мире человека, слёзы катились, не спрашивая разрешения.

«Друг мой, – прошептал больной и раскрыл сжатую в жмень ладонь, – возьми этот перстень. Как память. Иди, не стоит так упорно смотреть на смерть».

«Не стоит так упорно смотреть на смерть», – эта фраза, прощальные слова, не хотели вылезать из головы. Серебряный перстень устроился на указательном пальце правой руки, горьким напоминанием утраты. Желание мести зажгло в его сердце чувство, которое никогда прежде не имело шанса поселиться в этом человеке – ненависть. У героя появилось новое качество, которое нашла обычная жизнь, чаще всего не в силах победить, а потому ежедневно развивает.

Второе важное событие этого полугодия у Василия случилось весной. Весной вообще, много чего случается в природе, а у людей тем более. Прекрасная пальма устала от одиночества в холодной арктической пустыне. Прекрасная брюнетка Илона поцеловала Ручкина-младшего в щёку на школьной дискотеке и пообещала в скором времени прийти к нему в гости.

Мама уехала в очередную загранкомандировку, отец – на работе, как всегда. Горничную Василий спровадил пораньше. Этот субботний день обещал исполнение желаний.

Илона появилась в четыре часа. «Привет, привет, показывай, как живёшь, это гостиная, это твоя комната» – набор обычных ритуальных фраз в начале встречи. Выпили кофе с пирожными. Илона долго смотрела на книжные полки в комнате одноклассника.

- Какие у тебя книги недобрые. Ну, может кроме Достоевского. Хотя интересные.

- Как? Недобрые, – Вася ухмыльнулся, – Я думаю, что главное – они умные и даже больше, они критичные.

- Пусть умные и критичные, но злые. Я читала Ницше «Антихристианин», читала выборочно «Государя» Макиавелли, или вот у тебя стоит новомодный Зюскинд. Я не идеалистка, но думаю, что подлинный смысл этих книг зло, и интерес читателя поддерживается игрой жёсткого и циничного ума автора.

- Илона, я думаю, что это изящный цинизм мысли. Который сделан для другой эпохи и, сегодня, существует как памятник идеям прошлого, а иногда, современный автор просто развлекает нас образами зла.

- Смотри Васька, – засмеялась Илона, – дофилософствуешься. Фауста изучали? Мефистофель всегда в поиске новых форм, не забывай.

- Я это знаю. Но думаю, что зло более физическое, чем интеллектуальное состояние. Зло оно с кулаками, с оружием, с войной. Идеи нейтральны, мы просто можем воплотить их во что-то злое.

- Стоп! Стоп! Идеи правят миром. Так любил повторять мой дед. Он при усатом, отсидел десять лет только за то, что имел привычку ходить на работу в галстуке и отутюженных брюках. Объявили идейным врагом. Вот тебе злая реализация злой идеи о постоянной классовой борьбе. Ты почитай больше добрых вещей, более открытых.

- Ну и кого же?

- Чехова, Пришвина. Тех же Стругацких, Сент-Экзюпери, да мало, что ли не злых, чистых книг!

- Илона, не заводись. Я попробую, но меня, честно говоря, к таким книжкам не тянет. Может, я музыку поставлю.

- Я уже побегу. Восемь вечера. Дома будут беспокоиться.

- Я провожу.

Ах, эти провокаторы – весенние вечера. Ну конечно. Они целовались в тёмных уголках по дороге к её дому. И он был мужественен, а она скромна и нежна. Но всё заканчивается банальным подъездом дома, в котором она живёт.

Мы не будем с Вами, уважаемый читатель, более тратить время на эту любовную историю. Скажу только, что они как это бывает в юном возрасте, поссорились через месяц из-за этих чёртовых книг, как сказали бы политики, разошлись на идейной почве, что всё-таки здорово отличает личные отношения умных людей от отношений нечитающей публики. Вот и догадайся, кто счастливее в этом мире.

Илона увлеклась студентом университета, который интересовался богословием, и что-то они там нашли очень общее по теме добра и зла.

 

* * * * *

 

Индеец и медведь стали постоянными спутниками снов Кузьмы. В последний раз они предстали таким образом: индеец возле вигвама и пел странную тягучую песню на непонятном языке, а медведь медленно в такт танцевал на задних лапах с дымящейся трубкой в пасти. Кузьма, на этот раз был привязан к верхушке какого-то дерева, над ним кружили крупные хищные птицы с окровавленными клювами и, время от времени, отрывали от тела Кузьмы куски плоти. А он почему-то не кричал, и больно ему не было нисколечки. Он даже приветливо улыбался этим птицам, как приглашал: «Ешьте, ешьте меня, птички!».

Сны с индейцем и медведем стали таким обычным делом, что он начинал скучать, если они долго не появлялись. На Новый год они плясали у костра, на Рождество пили из горла огненную воду, а на 8 марта не стали снимать скальп с бледнолицей пленницы и даже отпустили её в честь Международного женского дня. Гуманисты, что ли?

 

* * * * *

 

Ректор АГЧ Максим Максимович Елбунов готовил отчёт о подобранном контингенте первокурсников на этот год, хотя они ещё были школьниками выпускных классов. Но такова процедура, установленная Отделом по Специальным вопросам при Президенте. Туда, кстати, и отчётец пойдет.

Подбор студентов на этот год был усложнён дополнительными требованиями сверху. Просто одарённые дети уже не совсем подходили под новые критерии: интеллектуальность, общая культура поведения, коммуникабельность, успеваемость в школе, особое понимание морали и этики, социальная принадлежность и нежелательность сексуального опыта, но теперь к этим характеристикам добавили ряд дополнительных. Главное требование категорически отвечало последним находкам генетики, психологии и в некоторой степени паранаучным «достижениям». Они хотели «детей Индиго».

Он и сам давно уже носился с этой идеей, еще, когда возглавлял секретную психолого-педагогическую лабораторию. Три года они работали с такими детьми. Фантастическая одарённость, самообучаемость, телепатические и парапсихологические способности – всем этим дети Индиго обладали сполна. Но у них было ещё одно очень необходимое загадочное свойство. Абсолютно несовместимое для обычного человека соединение хрупкой индивидуальной чистоты и полное непонимание и нежелание определяться в морально-этической ситуации. Для них не существовало понятий «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло». Эти категории заменялись в сознании другими – эффективно, красиво, успешно, целесообразно, в общем, ряд можно продолжать. Они, как и хотел когда-то бедный Фридрих Ницше, словно размещали себя «по ту стороны добра и зла».

Елбунов был поражён, когда девочка хлопала в ладоши от радости, что в видеоролике, красивая сильная змея съела некрасивую слабую птичку. Или случай с задачей №64, на консультировании по вопросу выживания. Ослабленное первобытное племя было лишено всех продовольственных запасов. Необходимо предложить наиболее эффективный механизм выживания, исходя из сложившихся обстоятельств. Пятилетний мальчик Индиго, после получасового размышления совершенно серьёзно предложил использовать в пищу стариков и наиболее слабых членов племени, постепенно продвигаясь к новым охотничьим угодьям. А на занятия в лабораторию, два раза в неделю его водила бабушка, которая в талантливом внучке души не чаяла. Она-то думала, что внучок посещает эстетический детский центр. Вот тебе бабушка и Юрьев день!

«На самом деле, – размышлял Елбунов, – не все дети Индиго подходят нам в студенты. Где-то процентов двадцать, те у которых доминирующими чертами является честность, осознание своей особенности и избранности, и склонность к манипуляции окружающими.

Нам, чтобы вычислить этих деток, Нэнси Энн Тепп не нужна, есть свои экстрасенсы и приборы по определению биополя и ауры. Конечно, смущает, что «дети Индиго» или «дети света», у французов называются «тефлоновые дети». К ним, якобы, «ни что не прилипает». Они приходят на Землю с твёрдым убеждением, что каждый предназначен к выполнению некоторой личной миссии, со своим «Дао» или «кармой», и никто не в силах отклонить их от этого пути. Но это пока ещё только общие предположения. В конце-то концов, у Самого главного ведомства есть такие манипулятивные ресурсы, что и эти «дети Индиго» на сегодня просто баловство».

Размышления прервал звонок чёрного телефонного аппарата без панели набора номера. «Ничего себе, уже полгода не звонили» – занервничал Елбунов.

- Слушаю.

- Это ты Максим?

- Я. Кто же ещё.

- В твоих последних сводках ошибочка найдена. Догадываешься?

- Нет. Какая?

- В методиках подготовки кадров ты отождествляешь мораль и честность, пытаешься прививать эти качества одновременно как взаимодополняющие. Это не так! Мораль – это обман, условность, просто правила общения, чтобы не бить друг другу морды при встрече. Честность – вот самый жестокий и нужный инструмент в нашем деле. Сделай одолжение, чтобы я не читал тебе больше лекций по телефону, не расслабляйся. Заменим быстро, и не успеешь понять, в чём дело. Будешь снова работать внизу. Понял?

- Понял. Второй.

- Ну, бывай.

«Кто-то подставил, ох подставил. Отправил туда вниз общие методики для обучения в АГЧ. Не могу же я официалку в наглую править и вставлять вещи, которые демократическая пропаганда отвергает. Но сигнал серьёзный. Придётся под прикрытием программы «дети Индиго» предложить новое толкование бюрократического воспитания, где честность главное качество. Да, так и доклад наверх назову: «Честность – неоспоримое преимущество высшего чиновника». Правы. Правы коллеги. Что-то я позабылся, весь в работе, на лучшие результаты нацелился, слишком вжился в роль. Ну, надо успокоиться и работать! Срочно изложить новую концепцию в докладе наверх».

 

* * * * *

 

Вася Ручкин окончил школу успешно. Золотая медаль на книжной полочке рядом с аттестатом. Выпускной бал явно не удался, школа так надоела выпускникам, а выпускники учителям, что прощание прошло прохладно. Из ресторана он уехал домой на такси, не мог смотреть, как Илона у стенки весь вечер шепчется с этим рыжим богословом. «Силы добра!» – зло сказал Вася про себя, поглядывая на парочку. Выпить как другие и тыкаться пьяной мордой в размалёванные губы девчонок тоже не хотелось. Досада выгнала его из зала и привезла домой. Досаду сменили воспоминания и побежали строчками стихов:

Я не смотрю на смерть упорно,

На смерть добра, на смерть любви,

Но только в сердце чёрно-чёрно

И голос шепчет «Не зови!

 

Не подзывай чужое счастье

Оно взросло не для тебя,

Тебе не нужно пламя страсти,

Живи, свой дух не торопя».

 

Я верю, честен этот голос,

По чьей бы воле не звучал!

Быть может он посланец неба,

А может, ад меня позвал.

 

Слышал ли Вася этот голос действительно или это просто юношеская лермонтовщина, кто знает. Только после всех переживаний он, с необычайной волей для семнадцатилетнего подростка сел за свой письменный стол и стал штудировать очередную скучную тему из Новейшей истории. А может быть, ему не было скучно, и он уже видел себя студентом Академии главных чиновников, назло всем «силам добра».

 

* * * * *

 

Вася не раз бывал в Столице, но в этот приезд она выглядела остро недружелюбной и чужой. Вся в рекламных щитах и воспитательных политических лозунгах, которые закрывали приветливое лицо старого центра как паранджа. Из-за постоянных автомобильных пробок и перегруженности улиц «Мерседес» ехал медленно, постоянно останавливаясь на многочисленных светофорах, и Вася успевал читать все яркие нелепицы столичной вычурности.

Огромный биг-борд возле Цирка гласил: «Мы идём в Европу!», а рядом афиша «Дрессированные медведи на велосипедах! Доедут куда угодно!»; плакат политической партии «Партия чистых и конкретных дел – партия беспредельного патриотизма!»; улыбающийся генерал в парадном мундире обращался в поэтической форме к призывникам с большого уличного экрана «Приходи служить! Армия будет тебя любить!».

На новом модерновом здании необъятных размеров баннер. На нём трое мужчин обнимаются и целуются, несколько переступая грани публичного поведения, сверху соответственная надпись: «Обнимемся и расцелуемся». Всё говорило о том, что это, скорее всего гей-клуб, оказалось, центральный офис церкви «Любви и безгрешного поцелуя», но сомнения у Васи остались.

Улыбающаяся обнажённая девушка, прикрыла грудь и n-ое место большими листьями. «Пойдёшь охранять природу вместе со мной? Партия зелёных экологов!». На здании Кабмина новомодный лозунг: «Высокая мораль – залог успешной экономики!».

«Мерседес» остановился возле старинного православного храма. «Пойдем свечу поставим за твои экзамены» – сказал Кузьма Трофимович.

При рассмотрении в близи, оказалось, что храм стал невинной жертвой «демократических дополнений к Закону о собственности церквей и религиозных организаций». На входе их встретил бритый наголо монах буддист в грязно-оранжевом балахоне.

- Вы хотите поклониться Великому Будде?

- Нет. А что это не православный храм? – удивился Кузьма

- Православный, – горько вздохнул буддист рязанской внешности, – ваши там, в дальнем правом углу, – он махнул рукой в неопределённом направлении.

Внутри царило фантастическое сожительство религий со всех концов света. Слева у входа копошились буддисты, дальше похожие ребята распевали «Хари Кришна!», в волчьей шкуре прыгал и бил в бубен тунгусский шаман, чуть глубже перед группой прихожан развалился в позолоченном кресле заезжий проповедник и что-то с диким акцентом всаживал в головы слушателей о наказании за грехи.

Старенький мулла, на скромном коврике склонённый перед раскрытым «Кораном» после предшествующей пёстрой братии показалось таким родным и близким, что Кузьме захотелось подойти к нему. Мулла это почувствовал, наверное, такое случалось неоднократно, поднял голову: «Вам дальше,товарищи, батюшка ближе к иконостасу».

Продвигаясь к месторасположению православных, прочитали объявление под иконой Николая Угодника: «Ближайшая синагога находится на улице Белого Казачества 33».

Православный попик своим обрадовался несказанно.

- Неужели дошли! Вот молодцы, значит, вера Ваша крепка. А то многие, прости Господи, не доходят. Особенно привлекает заблудшие души тунгус, шаман этот. Как в бубен даст, да начнёт скакать – чистый дьявол. Ну, зеваки, понятно, станут толпой, да ещё и деньги ему бросают, чтоб дольше прыгал. Тут ребята мусульмане хотели его, того, отлупить для острастки. Еле мы с Мусой Ахметовичем, с муллой ихним, ребят-то отговорили. Да, шайтан не шайтан, а в храме грех!

- А что батюшка, это всегда так в церкви будет, ну, иноверцев много? – шёпотом спросил Ручкин - старший.

- Недолго осталось. Депутаты обещают в скорости пересмотреть пункт дополнений к Закону. В нём, не подумавши, написали, что все конфессии имеют право на все имеющиеся культовые сооружения, вот они и напёрлись к нам. Этот храм особый, один из первых был возведён в наших землях, оплот мира душевного и межчеловеческого. Мы их не гоним, пусть все по закону встанет на свои места. По Божьему-то, и так всё на местах, а по человеческому, пусть их, разберутся.

- Сын поступать приехал, свечку хотим поставить на удачу да молитву заказать.

- В ресторане будешь заказывать, – сурово глянул попик, – а на молитву за здравие запишу.

По дороге к выходу немножко засмотрелись на шамана. Ох, точно шайтан! Такое вытворял: «Его бы в классный ночной клуб, такое б шоу получилось» – подумалось Васе. Отец легонько подтолкнул в спину. Вышли, сели в машину. Ну, теперь в Академию.

 

* * * * *

 

Родителей за ограду Академии главных чиновников не впустили, тем более что значительная их часть уже побывала на собеседовании. Кузьма Трофимович ревниво всматривался в лица, нет ли знакомых. Знакомых было немало. Важняки, вроде него, из других областей, столичных тоже хватало: депутаты, супружеская пара известных артистов, банкир, который часто появлялся на телеэкране. Здоровались сухо, без долгих разговоров. Столичные подъезжали, остальные ждали чад сидя по своим авто.

Абитуриентов собрали в огромном актовом зале на втором этаже главного корпуса. На сцену к микрофону вышел молодой человек и объявил, что с напутственным словом к будущим студентам обратиться ректор Академии, профессор, доктор морально-этических наук, академик Елбунов Максим Максимович. Все по привычке, выработанной отечественной педагогикой, похлопали.

Здоровый лысый мужик в чёрном костюме подошёл к микрофону:

«Уважаемые абитуриенты! То, что Вы приехали сдавать вступительные экзамены в Академию, говорит о Вашей смелости, о здоровых амбициях, о желании стать частью государственной элиты, пойти по нелёгкому ответственному пути Ваших родителей. Мне это очень нравиться. Демократической стране нужны современные, квалифицированные чиновники, отличающиеся высокой моралью и честностью помыслов и поступков. Те, кто закончит нашу Академию, вместе с дипломом получит неоспоримое преимущество в решении своей личной судьбы, по сравнению с выпускниками других ВУЗов. Но Вам предстоит пройти нелёгкий путь к обладанию теми особенными знаниями, которые даёт наша Академия главных чиновников. В Академии пять факультетов:

1. Промышленного и внешнеэкономического управления.

2. Средств массовой информации и управления общественным сознанием.

3. Психологии, педагогики и надзора за моралью.

4. Политической и правовой деятельности.

5. Паранауки и специальной работы в особых условиях.

Сейчас Вас разведут по аудиториям и в течение трёх часов Вы будете отвечать на вопросы в тестах. Завтра в десять утра в холле Академии будут вывешены фамилии зачисленных на первый курс. Запомните, что по результатам тестирования факультет для Вас назначаем мы. Если кого-то не устроит факультет, на который его зачислили, пусть родители явятся за документами. Вопросы ко мне? Нет. Желаю успешной сдачи экзамена».

Вася попал в аудиторию №56 на пятом этаже. Каждого абитуриента посадили за отдельный стол с компьютером и объяснили, что тест выведен на экран и можно приступать к работе.

Это были странные вопросы. Частью они напоминали психологический тест, частью решение стратегических задач в какой-либо компьютерной игре, а некоторые просто устанавливали твоё мнение по тому или иному вопросу.

Например, компьютер поинтересовался у Василия, хотел бы он работать советником у Мао Дзе-дуна; не лучше ли питаться мясом обезьян, чем мясом коров и свиней; что лучше для современного человека: христианство или древние языческие религии. Вася вспомнил тунгусского шамана и ответил, что христианство лучше.

Один из сложных стратегических вопросов просил внести свои предложения в расположение и порядок действия немецких войск в битве за Сталинград, таким образом, чтобы это привело к победе войск Рейха. Наш абитуриент ограничился записью в выделенной строке: «Историю нельзя переделать за десять минут на компьютере, хотя это не значит, что историю не переделывают в принципе». Небольшая часть вопросов была посвящена общей эрудиции и касалась спорта, эстрады, кулинарии, архитектуры и прочих штучек, которые любят освещать бульварные журнальчики.

Когда Ручкин-младший завершил тестирование, он стал осматривать аудиторию. Под общим заголовком «Теоретики и практики бюрократического управления» на стене висели портреты Макиавелли, Карла Маркса, Макса Вебера, Ленина, Сталина, Мао Дзе-дуна, Конфуция и ещё кого-то. Он не успел разглядеть, потому, что экзаменатор объявил, что отведённое время вышло, и попросил всех покинуть аудиторию. В голове крутилась мысль, что надо было бы согласиться на роль советника Мао, раз уж здесь повесили его потрет, хотя если бы в аудитории поставили чучело обезьяны, это совсем не обязывало есть её мясо.

Вечером, в рамках обязательной государственной программы по окультуриванию периферийных госслужащих, Вася с отцом пошли в Государственный драматически театр им. Всех Диссидентов и Правозащитников. Давали постановку этого сезона, популярную у руководства страны. Пьеса носила призывное заглавие «Не спит ли совесть демократа?»

Интересна была и судьба автора пьесы, изложенная в программе. Степан Тарасович Бугай был когда-то средним чиновником, в каком-то городе, но попался на взятке соответствующего размера в долларах США. Получил пять лет, вышел через три по амнистии. На зоне начал драматургическую деятельность, создал театр из заключенных, ставил пьесы собственного сочинения с назидательным содержанием. После освобождения, окончательно исправившись, драматург Бугай просто ворвался в круг живых классиков страны. Вася услышал перешёптывание двух дам. Одна рассказывала другой, что автора очень поддерживают криминальные авторитеты, но по какой причине неизвестно, пока.

Пьеса от Бугая не блистала красивым слогом и остроумием. Доминировала морально-воспитательная тема. Содержание сводилось к следующему: городскому чиновнику предлагают крупную взятку за закрытие детского сада, чтобы организовать в этом здании ресторан и казино. Он мучается выбором. Зарплата маленькая, все родственники болеют, машина перестала ездить. К нему приезжает мать из села. Он делится с ней переживаниями. Она обещает его проклясть, если он выгонит детей на улицу. Тогда герой отказывает взяткодателям. Они запугивают его, показывают отрубленные руки и головы других чиновников, вывозят его на кладбище, но он не соглашается. Бандиты совершают попытку зверски убить его. Но он, назло врагам, выживает, и детский садик остаётся открытым.

В заключительном монологе больной без обеих ног, (их отпилили бандиты, причём пилили на глазах у одуревшей от страха публики) герой обращается к матери: «Спасибо мама! Как вовремя Вы приехали. Пусть я теперь без ног и без машины, но моя совесть чиста, она не спит, слышите мама! Она уже никогда не заснёт!»

Под грохот оваций закрылся занавес. Некоторые женщины плакали. На сцену вышел сам автор – Бугай. Ему вынесли корзину роз, и он сказал: «Я буду работать день и ночь, чтобы наша с Вами совесть никогда не заснула. У меня большие творческие планы и много гениальных идей!»

Потом появился министр культуры и сказал, что «бугаёв в стране много, а в драматурги выбился один». Зал взорвался аплодисментами, потому что все видели работающие телекамеры.

На следующий день в 10.00. утра в холле АГЧ Василий прочитал в вывешенных списках, что абитуриент Ручкин зачислен на первый курс факультета «Средств массовой информации и управления общественным сознанием». Также предписывалось всем поступившим явиться в Академию 27 августа для получения мест в общежитии, записи в библиотеку и общего инструктажа по подготовке к занятиям, которые начинались с первого сентября.

Кузьма Трофимович очень обрадовался новостям, даже прослезился. Ещё бы, ни у кого дети в области не учились в Академии. Пусть почувствуют, какие у Кузьмы связи. А Васенька, он умница, он сумеет реализовать своё неоспоримое преимущество. Ох, надо Тае перезвонить, рада-то будет! В тот же день Ручкины отправились домой.

 

* * * * *

 

Максим Елбунов работал над новой концепцией воспитания для студентов «детей Индиго». В основу было положено развитие чувства честности, как ключевого качества нового поколения чиновников. «Честность руководящего работника, доведённая до своего высшего экзистенциального состояния, позволит чиновнику бескомпромиссно преодолевать любые ситуации, так называемого, выбора. Выбор перестанет действовать как факт объективной реальности. В основе ситуации выбора лежат сомнения, которые подпитываются материальными и моральными факторами. Для рафинированной процессом воспитания в Академии честности материальный соблазн прекратит существование навсегда.

Влияние морального фактора будет преодолено через изолирование от родственных и дружеских связей, развитие чувства кастовости, особой избранности, с подключением мистических ритуалов и инициаций.

Честность высшего чиновника будет имманировать мораль в снятом виде, как элемент публичной риторики, используемый для управления массовым поведением через эмоциональное воздействие.

В ожидаемом результате честный высший чиновник не остановится перед семейными, дружескими и иными связями, религиозными и национальными табу в решении государственных вопросов. По сути дела, речь идёт о выведении новой расы государственных людей. Идеальным материалом для такой новаторской психолого-педагогической работы являются наши первокурсники – «дети Индиго»».

Секретарша Элла бесшумно проскользнула в дверь.

- Максим Максимович, к вам экзаменатор с докладом.

- Проси. – Елбунов убрал текст доклада в папку с грифом «наверх» и положил в стол.

Профессор Лев Павлович Вечерний был особо доверенным лицом ректора. Все полагали, что этих людей связывало что-то большее, чем совместная работа. Именно этот невысокий седой человек заведовал «Отделом кадровой селекции» Академии и его мнение о способностях и дальнейшем предназначении каждого выпускника являлось для ректора главным аргументом в принятии такого рода решений. За глаза преподаватели и студенты называли вечернего Геббельсом, надо согласиться, что небезосновательно. Если признать, что у АГЧ была своя внутренняя идеология, несколько отличавшаяся от государственной, то творцом являлся он.

- Максим Максимович, я принёс тесты наиболее любопытных экземпляров. Взгляните! – тихий вкрадчивый голос звучал с оттенком радостной взволнованности.

- Показывайте.

- Первое дело. Клёст Игорь. Юноша-Индиго. Сильная Аура. Высокая степень цинизма. Ответы в тестах на 40% отличаются от ожидаемого стандарта. Обладает парапсихологическими способностями: читает мысли. Только включением психических способностей отсканировал ответы на тест из системы, при этом с частью ответов не согласился и предложил свои. Рекомендован на факультет «Психологии, педагогики и надзора за моралью».

Дело №2. Атридзе Елена. Девушка-Индиго. Средняя Аура. Высокие математические и экономические способности. Склонна к принятию эффективных нестандартных решений в экономике, созданию новых схем движения денежных потоков. В процессе тестирования при решении предложенной задачи, типа: «Экономические стратегии», предложила перерасчёт ценообразования на рынке нефтепродуктов с 30% увеличением прибыли. Рекомендована на факультет «Промышленного и внешнеэкономического управления». И последнее дельце, которое хочу показать прямо сегодня, так сказать, не отходя от кассы.

Третье. Василий Ручкин. Юноша-Индиго. Сильная Аура. Высокое IQ, хорошо эрудирован. Способность к опережающему видению событий, которые должны произойти. Опережающее зрение пока секунд на тридцать. Сам об этом ещё не знает. Обладает феноменальной памятью. В тестах не показал ничего особенного, но прослеживается сильное внутреннее желание мести. Акцентуированное чувство кастовости. Рекомендован на факультет «Средств массовой информации и управления общественным сознанием». Лидерам семей, всех трёх в процессе собеседования, внедрена в подсознание защитная программа и личный код. Вот так!

- Ну, Лев Павлович. Не торопитесь. Поучатся годик-два, а там и посмотрим, что делать с программами и кодами. А то, что в детках не ошиблись это хорошо. Только плюс нам за работу.

- Я не демон, Максим Максимович. Но мне не хотелось бы, чтобы такие экземпляры оставались под частичным влиянием семьи. Нельзя-с!

- Не демон, это здорово сказано! – Расхохотался Елбунов. – Не демон! Ха-ха! Подождём, нечего пороть горячку, потому, что я тоже, ха-ха, не демон!

- Вот предварительный материал для официального отчёта в министерство о вступительных экзаменах, - уже без особого энтузиазма докладывал Геббельс, – а это дело просмотрите сами, берем, не берём, тёмная фигура. На Ваше личное усмотрение.

Елбунов внимательно вычитал официальный отчёт. Всё как положено, комар носу не подточит! «Надо журналистов на днях кликнуть и дать интервью для «Правды и Совести», что, мол, всё прошло прозрачно и демократично, нарушений нет и быть не могло. В демократии, главное, соблюдать внешние правила игры. Как это у Хейзинги, «Человек играющий». Вот-вот! То в рыцарскую честь играли, то в строительство коммунизма, то в освободительные движения, теперь мода на игрушку «Демократия». Когда уже наиграются. Хейзинга уверен, что никогда. А, в конечном счете, играют всегда только двое: Бог и Дьявол, но это уже банально, хотя и истинно».

Елбунов открыл четвёртое дело.

«Иванов Иван. Из Лесогорской деревни. Семья отшельников. Потомственный волхв. Способностей до конца не осознаёт. Пишет и читает с трудом. Некоммуникабелен. Эрудиция и знания узкого спектра: лесные травы, отвары, настои, методы народной медицины. Аура огромной силы. В период выполнения тестов был помещён в отдельную аудиторию. С компьютером не знаком. Посмотрел на монитор с гневным восклицанием: «Съешь тебя огонь!». Монитор моментально загорелся и взорвался. Рекомендуем зачислить для обучения в Академии на факультет «Паранауки и специальной работы в особых условиях», чтобы такой экземпляр не оказался в руках оппозиции или каких-либо гражданских и политических движений. Как юноша-Индиго, не идентифицировался».

«Ох, и Вечерний! Ну, точно Геббельс. Самое интересное на десерт оставил. Конечно, возьмём. Читать и писать научим, не вопрос! Волхв, потомственный! Это же, считай, Гришку Распутина в юные годы раскопали. Но сообщать о нём не буду, даже в отделе по Спецвопросам при Президенте. Не доросли Вы ещё, моралисты наши, до работы с такими Кинг-Конгами, не доросли! Хотя Лесогорцы народец опасный!»

 

III. Знак Касты.

 

В назначенный день с толпой первокурсников Ручкин-младший ступил за ограду Академии главных чиновников. Их ждали. Без суеты и неразберихи сразу отвели в общежитие для первого курса и расселили по комнатам. Васе досталась комната №35 на третьем этаже.

По сути дела, это была однокомнатная квартира, и жить он будет в ней один. Так принято в АГЧ. Ванна с душем, туалет, кухня, оборудованная всем необходимым, в комнате кровать, шкаф, книжные полки, компьютер с подключением в internet на письменном столе у окна, телефон с отдельным номером. Всё предусмотрено до мелочей. Даже пакеты для грязной одежды, а в «Правилах» на стене значился пункт: «положите одежду, подлежащую стирке в пакет, и получите у кастелянши готовые к носке вещи в течение двух дней». Телевизор, правда, работал дозировано: с 05.00. до 08.00. (начало занятий) и вечером с 18.00. до 00.00. часов, зато каналов неисчислимое количество. Как говориться, учись студент! Наука не должна разбиться о быт!

Библиотека находилась в пятом учебном корпусе, тут же будут проходить и все занятия. Это корпус для первокурсников. Любой текст можно взять книгой, а можно на носителях, сбросил в компьютер и вперёд.

Столовая, опять же, на первом этаже общежития, тут же зал для отдыха и дискотек. Всё, снова только для первокурсников. У Васи после ознакомления с правилами закралась мысль, что их как-то специально отделяют от других. Ну, жизнь покажет.

Вечером после 22.00. нужно находиться только в своей комнате. Даже если собрался на чай к соседу, перезвони дежурному и предупреди в какую комнату идёшь и на сколько минут. Более получаса быть в гостях после десяти вечера запрещено. Вот фашисты!

Всё направлено на поддержание твоего обеспеченного одиночества. На новые знакомства здорово не тянуло, но вообще-то он был и не против.

Вечером, часов около восьми, в комнату сильно постучали «Ну и манеры, так и дверь высадить можно». На пороге высокий широкоплечий парень с курчавой бородкой.

- Я, Иван. Комната 34, рядом. Помоги включить печку. Я не умею. Хочу попить чайку.

- Да, конечно.

«Странно, но почему бы и не помочь. Печка нормальная, не печка, а газовая плита, современная с электророзжигом». Зажёг.

- Вот смотри. На эту кнопку нажал, ручку повернул. Горит. Не нужно, повернул ручку обратно. Ясно?

- Спасибо, соседушка. Научил.

«Соседушка, что за обращение. Издевается? Кажется, нет».

- Пожалуйста. Я, Василий.

«Ох, и лапа, точно медведь».

- Ты откуда приехал, Иван?

- Я из Лесогорья, село Вещуны, не слыхал?

- О Лесогории слышал. Странные места, говорят вы живёте там по своим правилам, не учитесь, власть не признаёте. А оказывается вот и студенты есть?

- Твоя правда, Василий. Мы отшельники. Профессора из академии год отца уговаривали меня отпустить. Очень он не хотел сына в Столицу чертям отдавать.

- К чертям? Вы нас чертями называете? – улыбнулся Вася.

- Да не Вас, не всех. Ты явно не чёрт. А про что я говорю, со временем поймёшь. Не спеши.

- Приятного чаепития, Иван.

«Ох, и типчик! Соседушка».

 

* * * * *

 

Ручкин быстро втянулся в распорядок и учёбу. Нравилась философия, психология, история, литературы, спец. курс «История мировой бюрократии». Послушаешь, почитаешь и поймёшь, что везде и во все времена ключевая фигура в обществе чиновник. Что при демократии, что при абсолютной монархии. Как бюрократ вопрос подготовит, как доложит, как документы составит, такое, в итоге, и будет решение. Получилось, что так называемый, государственный интерес, чиновник всегда может развернуть под свой личный, а личный преподнести как государственный. И если внутри самих бюрократов, как пишет Вебер, есть «корпоративный дух», проще говоря, не сдают друг друга, а действуют как единый организм, каждый на своём месте, то нет большей силы в государстве, чем они. Сверхлюди нашего мира – это чиновники. Высшая каста, белая кость.

А сколько всяких рецептов и предложений в продолжение всей человеческой истории выносилось, чтобы победить бюрократов и бюрократизм, какие головы лбы порасшибали, сколько революций прокатилось. Ленин, например, на что был крут на расправы, надумал как-то чиновников подсократить. Сокращали, сокращали, а когда после всех сокращений пересчитали, оказалось вдвое больше, чем было. Плюнул на такие попытки, обозвал бюрократами всех без разбора и прекратил это дело.

Сталин и Мао Дзе-дун понимали, что без армии преданных бюрократов к коммунизму не доедешь. Любили, ценили, поддерживали и подкармливали. Конечно, устраивали периодически чистки, но как отдельный класс с привилегиями, не обижали.

Но Макс Вебер сердцу современного бюрократа милее всех. Доказал многочисленными работами, что все блага цивилизованной Европы, были бы в принципе невозможны, если бы не деятельность рационального, то есть разумного типа бюрократии, что в политике, что в экономике, что в администрировании, короче, везде.

Неприятно только, что все смотрят на чиновников, как на зло, но призывают с ним мириться, как с необходимостью. Значит зло необходимо миру именно в системе управления. А где же тогда «добро»? А «добро» получается в подчинении. Нашли высшие чиновники денег в бюджете, выделили на гуманитарные проблемы – «добро» может состояться, нет денег – извините, пусть добро за порогом подождёт.

Особенно Ручкину понравился курс профессора Вечернего «Бизнес и бюрократия». Начал с мысли Бальзака, что за всяким большим состоянием, стоит большое преступление, соответственно, чем больше состояние, тем больше совершённое преступление. А задача чиновника узнать, что за преступление, как совершил, кто соучастники. Собрать все бумаги и посадить самодовольного бизнесмена на крючок. Служишь государству – терпим, начал баловаться – можно организовать публичный процесс, например, реприватизацию собственности.

«Запомните коллеги, – тихо, вкрадчиво ведёт профессор, – ещё Вебер призывал к воспитанию капиталиста в национальном духе. А воспитание не является добровольным процессом, особенно со стороны объекта воспитания. Как же прийти к результату? Необходимо организовать систему зависимости капитала от представителей государственной власти. Что входит в эту систему: компромат, по которому можно возбудить громкое дело, информация о слабостях объекта управления (алкоголь, сексуальные приключения и ориентация, наркотики, азартные игры, незаконнорожденные дети, грехи близких родственников и многие нюансы, проистекающие из перечисленного). Финансовые махинации и нарушения, которыми полон мир бизнеса. Классический пример американский президент Бил Клинтон и его связь с секретаршей. Подумайте, кому была нужна та секретарша Левински, тем, кто через это заставил Клинтона пойти на ряд решений. Хотя этот пример, скорее для дисциплины второго курса «Шантажирование политика: методы и технологии». Но бизнесмен, даже если Вы имеете с ним дружеские отношения, никогда не должен знать о вас то, чего Вы бы не хотели ему сказать. В этом, дорогие мои, честь высшей бюрократии. Мы должны быть всегда чисты перед общественным мнением. Попался – выбыл из игры, если не отбелился через качественное паблисити. Поэтому у Вас в руках всегда должна быть подконтрольная пресса. Подкормленный или сделавший при вашей поддержке карьеру известный журналист, а лучше несколько, но в их числе обязательно и оппозиционный. Ресурс, который позволит поднять бучу в прессе из ничего, на пустом месте – это высший пилотаж. Приведу примерчик из личной практики. Много лет назад, ко мне обратился мой воспитанник, очень высокий чин в тогдашней системе власти с просьбой помочь развернуть кампанию против неподконтрольного нефтяного концерна, какого называть не буду. Бились над информацией месяц. Зацепиться не за что. Капитал на 80% иностранный, деньги чистые, работают по закону, проводят благотворительные акции, построили школу в каком-то селе, налоги платят. Нет подхода к вопросу. Но, журналисты, раскопали мне в одном затрапезном городке уголовного человечка, с которым нынешний глава концерна когда-то начинал совместный бизнес, а потом, когда тот получил срок за бытовуху, кинул его, как нынче говорят, и вложил эти совместные деньги на 20% от уставного капитала новообразованного нефтяного концерна. Выпустили мы пару раз этого человечка в прессе с претензиями, так мол и так, меня обманули, я имею право. Через неделю на меня вышел его бывший партнёр, с вопросом, как и с кем договариваться? Я потихоньку, все предварительно проверив, отдал его нашему государственному человечку. Кстати, концерн работает и сегодня, но уже с учётом государственных интересов. И ещё, запомните друзья! Наша каста – это классические чиновники, те, кто прошёл нашу школу и вырос в нашей иерархии. Мы называемся белые чиновники, да, да, я в прошлом тоже человек системы управления. Но сегодня, многие бизнесмены, подзаработав деньжат, платят политикам, и те продают им высокие бюрократические посты. Это «чёрные чиновники», другая кость, другая кровь. Вроде бы на лицо один результат, белый чиновник после некоторого срока, часто становиться небедным человеком, чёрный чиновник тоже богат и при должности. В чём же разница? В пути к такому положению. Чёрный чиновник в своей коренной сути – бизнесмен. Когда прямо и жёстко встанет вопрос, в очень важной сфере, как поступить, как повести дело в интересах государства или в интересах наживы, чёрный чиновник выберет наживу. Наша обязанность всегда выбирать государство. Если белые чиновника будут брать там, где начинаются стратегические вопросы жизни и существования страны, тогда всё. Я не романтик и не старый идеалист, но эта невидимая граница, даже для нас неангелов есть и её надо видеть и чувствовать всегда, а контроль за вами идёт с первого дня обучения и он никогда и никуда не денется».

 

* * * * *

 

С начала второго семестра декан факультета профессор Чёрный представил Василия заведующему лабораторией парапсихологии, доценту Рябчику Сергею Сергеевичу, долговязому, худому субъекту в больших очках в чёрной роговой оправе, за что студенты называли его Филин. Васю обязали раз в неделю посещать лабораторию для раскрытия потенциала выявленных способностей. Ручкин не возражал. В этом чудесном мире людей высшей касты хотелось стать значительным и необычным.

На первом занятии Филин сухо изложил, что есть надежда на феномен опережающего зрения, умения предвидеть события за некоторый небольшой отрезок времени до их реального осуществления.

Тренировку начали с очень простых, на первый взгляд, вещей. Угадывание рифмы в стихах неизвестных Василию поэтов, потом целых строчек, потом Ручкин поймал себя на том, что может прервать Филина и прочитать до конца стихотворение, которое тот начинал.

Дальше работали с прозой. Получалось неплохо.

Когда Филин сказал ему описать свои ощущения по появлению опережающего зрения, со слов Васи получилось следующее: «Я слушаю Ваш голос и читаемые строки, вхожу в ритм, оказываюсь на Вашем месте с книгой в руках, вижу текст, начинаю читать, когда завершаю, выхожу из ритма, возвращаюсь на место».

Филин был поражён. «Значит у тебя не просто опережающее зрение, ты способен астрально трансплантироваться в другого, и продолжать действие за него! Это фантастика, Ручкин, это чудо!». Таким возбуждённым Сергея Сергеевича никто ещё не видел.

Потом он рассказал Ручкину, что читал об этом, но не верил в такие умения людей. Подобные свойства хронисты приписывали мандаринам – высшим чиновникам древних дальневосточных империй Китая и Сиама. Мандарин – высшая фигура бюрократии той эпохи, практиковал медитацию как обязательное упражнение образованного человека буддистской культуры, мог переместиться в поэта или художника и закончить произведение за него, выступить, так сказать, в соавторстве, или просто увидеть картину глазами самого художника. Неплохо удавалось Василию и предвидение ситуации. Например, на телеэкране шёл некоторый динамичный процесс, автогонки, за тридцать секунд до финиша телевизор выключали, он называл какой болид пришёл, на каком месте. Так дошли до четырёх минут. Вытянуть на больший отрезок по опережающему зрению пока не получалось.

Филин увлечённо рассказывал, что сам феномен опережающего зрения тесно связан с фактором страха. Скорее всего, первый раз и пробуждается к проявлению страхом. Поэтому парапсихологи склоняются к тому, что этой способностью обладали многие успешные абсолютные властители, тем самым, предотвращая многочисленные заговоры и смуты, находясь в постоянном страхе за жизнь. Владеющие этим умением высшие советники, часто используются государством для ведения сложных международных переговоров, они заранее видят возможные ходы оппонента.

Были случаи, когда человека способного к опережающему зрению выдавали его постоянные выигрыши на тотализаторах и в казино. Криминальные структуры охотятся за такими экземплярами и известно несколько случаев исчезновения этих людей в лабиринтах теневых систем.

Как-то Филин проговорился, что первый курс это ерунда, вот после летней сессии начнётся настоящая подготовка. Ручкин запомнил его слова.

 

* * * * *

 

Он знал всех в своей группе. Пятнадцать человек. Лекции, семинары, библиотека, студенческая столовая, праздничные мероприятия. Знаком был и с другими первокурсниками. Но дружбы и даже тесного приятельствования не завязывалось ни с кем. Привык общаться с соседом Иваном. Тот потихонечку отучался от своих Лесогорских манер, всё-таки этикет читали мощно и требования к его выполнению действовали и в быту. Но стучал в двери Иван по-прежнему, как в избу. Привычный вечерний грохот оторвал Василия от «Жизнеописаний» Плутарха.

- А, соседушка, на чаёк?

- Да, Василий, я вот с домашним медком. Мамка проведывала, привезла.

- Медок-то не колдовской?

- Есть немножко, заговорённый, от сглазу – одна полная ложка в рот, от проклятия – растереться на ночь. Шучу, но не совсем.

- Садись, чайник уже вскипел. Ну, как, черти не достают?

- Я, Василий, чертей, как волхв, сразу определяю. Они мне дальние родственники, что ли. В них ничего плохого нет, пока они заняты своим прямым делом.

- Это как?

- Как бы тебе пояснить подоходчивее. Пока чёрт выполняет, то, что ему определено мирозданием – он полезен. Как пчёлка, вот она занята тем, что делает медок. А если её специально поймать, да положить кому-нибудь в штаны, тогда, она очень вредна и даже опасна, если, например, у укушенного аллергия на пчелиный яд, то и умереть может.

- С пчёлами ясно. Ты про чертей расскажи.

- Да также и чёрт, если по аналогии. Забери у черта его природные функции и дай другую работу, опасность возникнет огромная.

- Интересная конструкция. Скажи мне, дорогой товарищ волхв, а может чёрт быть государственным чиновником.

- Не просто может, а должен, Василий, должен! Бюрократия – это субстанционально есть зло. Разумная она или неразумная. Любая. Это зло необходимо для организации жизни общества, что доказано всей человеческой историей. Зло, с которым необходимо смириться. И чёрт, как представитель сил зла, есть, по определению, идеальный чиновник. Он тут на месте. Беда начинается с другого. Если этого чёрта, как ту пчелу, начнут подкладывать кому-то в штаны.

- Это как подкладывать?

- А так. Если чиновнику взятку несут, чтоб кого-то задавили или обманул, чтобы начал создавать несправедливость, то есть нарушать баланс добра и зла. И тот чёрт-чиновник, который отступает от своего предназначения через левые доходы становиться опасен. Счёт в банке, шикарная жизнь, девки, тут-то выпущенная бесовская сила удержу не знает. Чёрт переступает отведённый злу порог и приближает беду.

- А ты Ваня, философ-мистик, можно сказать, аналитик человеческого, с позиции нечеловеческого знания.

- Ирония, конечно, метод Сократа, но она должна приближать истину, а не высмеивать её.

- И много ли, по-твоему, чертей среди высших чиновников?

- Много, особенно среди белого отряда.

- А чёрные чиновники, выходит, только люди.

- К сожалению. Поэтому они более страшны. Представь себе, что человек добрался благодаря деньгам до функций нечеловеческого предназначения, которые он понимает только механически, не имея представлений о границе света и тьмы. Да ещё и идёт-то за наживой. Страшно сказать, что может натворить. Ого, полчаса уж пробежали. Пойду к себе, соседушка. Как-нибудь договорим.

 

* * * * *

 

Елбунов сладко затянулся трубкой. Под чашку хорошей арабики – это верх блаженства. Рукопись будущей книги о методах защиты демократии лежала перед ним на столе. Актуальная получилась книженция. Всё охватил, ничего из современных тенденций не пропустил, видный придворный учёный. И цитат Президента достаточно, и статистику всобачил, а про честность и мораль самая удачная глава. Чувствовать политический момент, схватить его да к нему приспособиться – это как Бога за бороду поймать!

Пишут, конечно, и по-другому, исследования ведут, борются за новое слово в науке. В науке все слова старые, уже почти всё сказали, дальше простая перестановка слагаемых. Максим Максимович в этом твёрдо убеждён. Пиши то, что на верху нравиться и будут издавать большими тиражами, студентов заставят читать, диссертантам рекомендуют, плюс почётные звания и место в президиумах на всех научных форумах. Одно плохо, он заметил, что как только такой «учёный» помрёт, царство небесное, его издавать перестают, и никто уже не читает, и особенно о его трудах не вспоминают. Значит, всё-таки, на «нетленку» не потянул. Но он этих «научных» правил разрушать не собирался. Все самое серьёзное у него в другой сфере – готовить новую расу бюрократов, а про такое писать нельзя! И вообще в этой демократической стране лучше писать то, чего не думаешь, и о том, что думаешь – не писать. Закон сохранения нервной системы, а порой и жизни. Да! О таком лучше и не думать, а то ещё сомнения пойдут ненужные о личном «вкладе в науку». Чертовщина всякая лезет в голову, на ночь глядя.

В дверь аккуратно постучали.

- Позвольте, Максим Максимович.

- Прошу! – вот привычка у Вечернего по ночам появляться, не Ночной же – Вечерний.

Ректор отложил трубку. Лев Палыч по пустякам не тревожит.

- Я Максим Максимович, всё по тому же дельцу, вернее сказать, по его результатам.

- По супер-Индиго?

- Да! Результаты, доложу я Вам, по завершении учебного года, многообещающие. Вот полюбопытствуйте, – подал папку.

- Я прочту на досуге. Вы вкратце изложите сейчас.

- Во-первых, вы очень правильно поступили, зачислив этого волхва – Иванова. В лаборатории парапсихологии Рябчик на него не нарадуется. Обладает сверхспособностями и проявляет их без напряжения. Видит с завязанными глазами, описывает объекты, даже читает. Его умение воспламенять взглядом предметы, Вам известно. Владеет гипнозом. Использует Лесогорские гадательные техники для предсказания событий и очень успешно. Но! Есть одно «но»! Бунтарь! На всё своя точка зрения, наших идеологических установок не приемлет. У него свой взгляд на устройство мира людей, где нам с Вами, отведена роль чертей. Спорит грамотно на хорошей философской и теологической базе, поэтому, думаем в Академии держать и дальше, но по использованию, пока, ума не приложу.

- Пусть учится. Отец на собеседовании, как помню, не был.

- Нет, не был. Но в колдуна через гипноз ввести нашу программу, скорее всего, не реально. Если уже у молодого высочайший порог по блокированию сознания от внешних воздействий, то про старого колдуна и говорить не стоит.

- Хорошо. Дальше.

- Клёст Игорь. Всё больше проявляет себя как органический сканер любой защищённой информации. Этот, хорошо управляем. Недавно вот снял нам всю закрытую информацию с внутренней системы «Металлургической гильдии».

- Ничего себе, штучка. Мы к этому два года безуспешно подбирались.

- Я уже подготовил Вам материалы для Генпрокуратуры под предстоящие парламентские выборы, а то металлурги что-то к оппозиции очень потянулись.

- Не забудьте ещё экземплярчик отксерить, для Самого.

- Конечно. Меньше прочих успехи у Атридзе. Думаю, я где-то поспешил и завысил её характеристики. Хотя успеваемость по учёбе прекрасная. В крайнем случае, получим серьёзного экономиста-аналитика. Василий Ручкин всё более раскрывается по опережающему зрению, кроме того, имеет способность заменять своим сознанием сознание другого или астрально телепортироваться в него и выполнять определённые действия. Мы ещё не сформировали, как это назвать окончательно. Но применение самое широкое. Чем ещё хорош этот студент – очень замкнут, идеальное отсутствие друзей, такое … сознательное одиночество. Экземпляр! Хоть сейчас в работу.

- Информация принята, Лев Павлович. Спасибо. Но о работе говорить рано. Они ещё, в полном смысле, не наши. Только после посвящения.

 

* * * * *

 

Дузов ещё вчера велел министру культуры привезти к нему драматурга Бугая. Получил один вопросец сверху. Подключить надёжные кадры во всех сферах к давлению на «Металлургическую гильдию». Материальчик, намекнули, уже есть в Генпрокуратуре, надо предварительно откликнуться на планируемое общественное возмущении. Дузов уже продумал кое-что: в газетках и по телевидению по мелочам подёргать, филиал «Green Pise» травануть по экологической теме на их заводики, научный мир завести – конференцию, например, забабахать: «Тенденции разрушения социальной инфраструктуры в населённых пунктах с приватизированными градообразующими предприятиями цветной и чёрной металлургии». Кроме этого, Григорий Фомич, решил прокрутить свое ноу-хау по этой проблеме. Лупануть по потенциальному противнику из пушек отечественной культуры. Обговорил вопросец с министром, мужиком вдумчивым и внимательным. Сомнения закрадывались иногда и на его счёт, всё-таки долго в цирке фокусником работал, и старые трюки не бросил. Было было! Как запрячет кругленькую сумму из бюджета культуры, куда там ревизорам, сам чёрт ногу сломит. Вот есть они денежки по бумагам и всё тут. Ладно, все святые давно на небесах.

Министр предложил задействовать Бугая. Мол, Бугай, конечно, не Шекспир, но с задачей справиться. И когда театральный сезон в Государственном, драматическом откроется пьесой о коррупции в металлургии, а на премьеры ходят все VIP во главе с Президентом, то кто-то сильно зачешется.

Бугая в тот же день не привели, бывший зек был в запое, но жена сказала, исходя из опыта, что уже идёт отлёжка. Назначили на сегодня.

Дузов Бугая лично не знал, но заочно недолюбливал. Отмотал срок, потянуло на искусство, пиши себе шансон, а то видите ли, драматург, да ещё любимец высших эшелонов власти, борец за мораль.

Когда драматург вошёл в кабинет, запах тяжелого самогонного перегара просигналил в нос, «Искусство, пока ещё, принадлежит народу».

«Ну и морда, – подумалось Дузову, – точно бугай. Волосы длинным ёжиком торчат, уши в растопырку, а рыло – только из корыта хлебать. Да и туша не меньше центнера».

- Степан Тарасович Бугай, известный, популярный драматург! – представил министр.

Драматург протянул правую творческую руку, на внешней стороне кисти читалась наколка кривыми буквами «Стёпа».

- Присаживайтесь. – Улыбнувшись, пригласил Дузов. – Как дела на фронтах культуры?

- Творим, – зычным голосом ответил Бугай, – думаем, пишем, ищем современные образы героев, так сказать, нашего времени. В залах аншлаги.

«Ещё бы, – мелькнуло в голове у Дузова, – гонят всех подряд на эти пьесы, на случку к бугаю!»

- Вот и прекрасно, – сказал он вслух, – искусство должно, я полагаю, помогать власти в решении государственных задач. Так?

- Так! – хором ответили автор шедевров и министр.

- Хочу, конфиденциально, поставить Вам задачу большого общественного значения. Конфиденциально! – повторил с расстановкой.

- Ясно, – вздохнул свободный художник, – не в первый раз. Всегда справлялись.

- Ну и ладненько. Слушай внимательно, Степан Тарасович. Нет, заказ записывать не нужно. Напишешь пьесу про коррупцию в металлургической отрасли на приватизированном предприятии. Хозяева и директор жулики, рабочие без зарплаты, дети голодаю. Потом вмешивается прокуратура, и плохие получают большие срока. Вот тебе краткое содержание. Усёк!

- Усёк, Григорий Фомич! Я уже вижу, как это будет! – Вдруг подозрительно оживился Бугай. – Всё плохо, как Вы и сказали, но вдруг на заводе появляется буддистский проповедник, начинает учить рабочих медитационным техникам, они просветляются умом и, прославляя «Великого Будду», обращаются в прокуратуру, где тоже работает много просветлённых…

- Ты!!! – Дузов, аж охренел от такого поворота, – Ты, что ещё из запоя не вышел или уже белку поймал, твою мать! Какие к монахам, буддисты. Вы что, умалишенного ко мне привели, – развернулся он к министру.

- Я и сам ничего не пойму, – побелел как простыня глава культуры страна.

Минуты две все молчали. В голове Дузова включился особый руководящий калькулятор, который должен был моментально вычислить откуда прёт такая ересь. Опыт работы подсказывал Григорию Фомичу, что эти буддисты не спроста, это у Бугая не по-пьяни, что-то своё протаскивает, гад! Оп!

Табло калькулятора замерло, выдав окончательный результат. Ну, конечно же, Дузов вспомнил, что на первые числа сентября в Столице разрешили провести фестиваль дзен-буддистам со всех городов и весей, а они, буддисты, заказали этой падле, то есть Бугаю, пьесу, зная, что он протолкнёт её на сцену Государственного драматического. Ох, и Бугай, настоящая свинья. Дузов с удовлетворением по хозяйски растянулся в кресле.

- Что же ты, Степан Тарасович, потянул денежку с буддистов за пьесу к фестивалю, теперь хочешь с нас поиметь и за один шедевр положить в карман как за два? Отвечай!

- Это, Григорий Фомич, такой творческий ход, – заёрзал Эсхил наших дней, – «вычислил, вот собака, хуже мента, смотри, как след взял», – просто предложение. Я не настаиваю. Государственный заказ важнее всех личных вопросов. Будет пьеса в срок. Только про металлургов, без всяких буддистов.

- Давай. Пиши, и без фокусов. Вы, как министр, проследите. А для верности я прозвоню кое-куда и приставлю к тебе человечка, который в творческие планы лезть не будет, но из графика выйти не даст, особенно в запой. Запомни. Открытие сезона будет про металлургов! Всё. Свободны.

Степан Тарасович Бугай сиротливо плёлся по улицам Столицы. Башку разрывало с дикого похмелья, как будто там металлурги запустили доменную печь, а сушняк во рту был такой, что вот-вот польётся из горла расплавленная сталь. Хотелось впасть в медитацию.

Что же он теперь паханам-то скажет. Они его с буддистами свели, про пьесу добазарились, по рукам ударили, на аванс неделю пил. Да ещё авторитеты заставили на пидора поклясться, что открытие сезона в театре будет спектаклем про буддистов. Вот и занимайся искусством, когда кругом капканы: там бандиты, тут власть. Бугай чуть не расплакался от обиды за судьбы прекрасного и свернул к знакомому бару.

 

* * * * *

 

Дузов не спеша вышел из здания Кабмина. Служебное «Volvo» выехало из ряда и подкатило к ступенькам. Григорий Фомич обернулся и с нескрываемым удовольствием благодарно посмотрел на здание: «Вот она – власть, увековеченная в камне. Величие и строгость. Как строили при усатом. Поглядишь, и дрожь пробирает. Гранит – камень силы. Интересно, почему могильные плиты руководителей и цоколи правительственных зданий из этого камня. Это не совпадение. Это особый шик со смыслом. Гранит увековечивает! Власть вечна, пусть меняются люди, она будет всегда. И те, кто ушёл из неё, тоже увековечены в граните. Самый главный закон в мире – закон власти и подчинения. И всё служит подтверждению этого закона, вот и гранит подтверждает и указывает – смотрите это власть!» Дузов сел в машину в состоянии высокого патриотического подъёма.

«В кафе «Бриз», Лёша, на набережную» – скомандовал водителю.

Кафе «Бриз» имело два достоинства для встреч подальше от чужих глаз. Во-первых, оно было неброско внешне и расположено далеко от традиционных мест скопления прогуливающихся зевак, во-вторых, там имелся маленький уютный кабинетик, где Дузов и проводил беседы. Хозяин кафешки, старичок по кличке Дуля, был многим обязан Григорию Фомичу и предан как пёс, короче, Дузов был в нём уверен.

Он назначил встречу модной столичной журналистке Анастасии Клевр. На самом деле, её фамилия была Клевер. Она долго пыталась приучить всех называть её на французский манер Клевер, с ударением на последнем слоге. Но, убедившись в полной фонетической безнадёжности коллег и знакомых, просто выбросила это злополучное «е» и стала Клевр.

Дерзкая, работоспособная и небезталанная приехала в Столицу пять лет назад из какой-то провинциальной глуши и успела сделать неплохую карьеру в оппозиционных СМИ. Правда, тайну карьеры знали двое, она и Дузов.

Как-то, года три назад, раскручивая одну тему журналистского расследования, Настя здорово наступила на мозоль крупному уголовному авторитету. Жизнь её просто висела на волоске. На её счастье этот же авторитет крепко насолил Григорию Фомичу, когда попытался со своими грязными деньгами нагло влезть в один коммерческий проект, который Дузов курировал по поручению свыше. Григорий Фомич пригласил её на неформальную встречу, сюда же в «Бриз». Объяснил её положение, немножко попугал и предложил покровительство и деловое сотрудничество, а также деньги, которых у безродной молодёжи всегда не хватает. Благодаря протежируемым Дузовым интервью с влиятельными фигурами политэстеблишмента и интересной информации дела у Насти быстро пошли в гору. Порой она выполняла для Дузова и не совсем журналистскую работу.

Он заказал Дуле бутылочку «Хванчквары». Настя появилась минут через десять. Миниатюрная брюнетка, оформленная в джинсово-спортивном стиле, она была хороша.

- Здравствуйте, господин бюрократ.

- Здравствуйте, красавица. Не вышла замуж ещё? Я ж должен знать к кому ревновать.

- Нет, не вышла. Никак не клюнет подходящий миллионер.

- Я, Настя, тянуть с делом не буду. Времени в обрез. Послушай внимательно. Одно дело для тебя привычное. Знаешь про «Металлургическую гильдию»? Вижу, знаешь. Сильные ребята, но надо поклевать их немножко. Так, по верхам. Где-то детсад закрыли при купленных заводах, где-то пансионат перепродали. Интервью взять у сокращённых ветеранов, мам молодых и прочей похожей публики. Можно поковыряться в биографии людей из верхушки структуры, мол, такой-то сидел по такой-то статье. Проще говоря, чуть-чуть покусать. Хорошо бы в твоих оппозиционных газетах, а мы подхватим в официалке.

- Сложно, Григорий Фомич. Они же несколько акций оппозиции проспонсировали, офисы партийные на местах мебелью и компьютерами обставили. Независимые газеты такой материал не возьмут.

- А ты, Настя, подумай хорошо, что тебе для этого нужно и скажи мне, чем помочь.

- Есть один вариантик. Знаете газету «Око революции». Вот. Они на грани разорения. Но авторитет у читателя высокий. Им бы денежек вкачать, а условия я могу обговорить с редактором, в смысле, что он должен за это делать. Но официально их покупать нельзя, учредитель коллектив и это их марка. А вкачать, как бы под раскрутку какой-то фирмы или фирм, под рекламу и так далее. Или, можно, скажем, под региональные исследования о состоянии социальных инфраструктур предприятий в нужных нам областях. Тут получиться и госбюджетные вливания сделать.

- Ну, что ж. Вариант неплох. И газета голосистая. «Око революции». Гранитный образ.

- Что?

- Да я о своём. Думаю, потянем. Теперь, Настя, второе дело. Про Академию Главных чиновников в курсе? Ну, безусловно, вся страна знает. Ты у ректора интервью брала, правда давненько. Меня беспокоит, что уж больно они закрытые эти академики. Нет, не в смысле общения с прессой. Тут порядок. А вот что у них внутри, чем дышат, чему действительно учат? Даже Министерство образования и воспитания толком не знает. Их крышует Отдел по специальным вопросам при Президенте. Это, считай, контрразведка без погонов. Меня волнует этот участок. Слухи доходят не важнецкие. Какие-то «дети-Индиго», новая раса чиновников, особые спецкурсы. И не сунься туда, рыло сразу прищемят.

Настя напряглась. «Вот это супер, ну и материал».

- Ты, Анастасия, не суетись. Пока работа не для прессы. Но на будущее, кто знает. Может и книгу напишешь. Там на первом курсе, теперь почти уже на втором, учится сын моего старого протеже и приятеля, Василий Ручкин. Поедешь в область к его отцу. Сделаешь с ним интервью о борьбе за мораль. А в сентябре, я тебя пристрою на месяц-другой в эту Академию, почитать спецкурс какой, как действующего журналиста. Они такое практикуют, в Академии, это норма приглашать раскрученные имена. Василий, как раз, учится на факультете СМИ. Ты должна сделать его нашим информатором. Он в каком-то спецпроекте. Методы на твоё усмотрение, мадмуазель Клевр. После общения с отцом у тебя будет хороший повод для тесного знакомства с сыном. О’кей? Вот конвертик со средствами существования.

 

* * * * *

 

Дузов, конечно, не собирался открывать Насте все карты. Он лично занимался подбором части абитуриентов в Академию, имел своего информатора среди преподавателей. Но в одном с Клевр он был искренен. Его не допускали к чему-то новому и очень важному.

 

* * * * *

 

Летняя сессия прошла. Домой дали задание прочитать мемуары трёх известных в истории личностей, на выбор. Василий засел за Талейрана, Чан Кайши и Троцкого. Попытался, как советовал Филин, читать так, как если бы он вспомнил свои поступки и решения. Получилось интересно, поймал себя на мысли, что в большинстве ситуаций поступил бы также. Филин конкретизировал – «это чувство кастовой солидарности».

На собрании группы оповестили, что начиная с завтрашнего вечера, в любое время дня и ночи, каждого могут пригласить по телефону в главный корпус для особого собеседования. Первокурсники в ожидании звонка не находили себе места. Но, получилось, что никого не вызывали. По крайней мере, в группе не было ни одного студента, который мог бы сказать: «Мне уже позвонили».

В 00.00. в комнате №35 зазвонил телефон. Ручкин-младший с замирание поднял трубку. Удар в голову. Он провалился в темноту. Боль. Открыл глаза. Чужая комната. Он в кресле. Звучало хоровое пение на незнакомом языке. Четыре голоса шептали вверху.

- День для тех, кто видит, ночь тем – кто знает! Кто боится ночи пусть выйдет вперёд и будет свободен, – сказал один.

Василий впился пальцами в ручки кресла.

- Тот, кто останется – выбрал свой путь.

- Вы станете другим. – Подключился второй голос. – Нет ничего тяжелее во всех мирах, чем доля другого. Он всегда молчит, где все говорят, и говорит там, где никого нет. Он знает больше, он видит глубже, он слышит всё, что и не издаёт звук. Без семьи, без друзей, есть только долг и одиночество среди одиноких.

- Ваша воля свободна и холодна, крепка и прозрачна. Нет у Вас сомнений, Вами не владеют людские страсти, ледяное спокойствие в Вашем сердце.

Слова проникали так глубоко, они охватывали, заволакивали, возвышали и успокаивали. Вася чувствовал как голос в голове, его голос радостно восклицая: «Наконец-то, наконец-то, я слышу вас братья, я хотел, всю жизнь принять эти слова, мне так хорошо, как ещё никогда не было. Примите меня, я буду с Вами навсегда». Звучащая музыка наполняла всё тело, незнакомый язык становился простым и понятным: «Иди к нам, брат, мы ждали тебя тысячи лет!» – пел хор. Гордость, гордость и холод забирали сознание, ты уже не принадлежишь себе, ты стал другой.

- Рождённый заново в ночной час, – начал третий, – рождённый для власти. Власть Ваш путь, власть Ваше предназначение. Вы пойдёте дорогой своей судьбы. Нет в мире ничего слаще и страшнее.

Сотни иголочек выскочили из мягкого кресла и впились в тело. Резкая боль сменилась спокойствием и безмятежной негой. Вася закрыл глаза и увидел яркий ослепительный свет и точку посередине, точка увеличивалась и приближалась – это человек. Какие знакомые черты?! Это, это, да я знаю Вас! Хотелось ему закричать, дедушка Саша. Человек поднёс указательный палец к губам: «Тихо, друг мой! Я всё скажу сам!». Почему на нём такая одежда, бархатная мантия и маска, но как же я узнал его.

«Ты узнал меня не взглядом, внутреннее умение, глаза воли – вот твоё главное зрение. Слушай меня. Вот знаки нашей жизни и судьбы». В сознании Василия появился меч, вложенный в закрытую книгу, на обложке вязью две буквы ВЧ.

 

«Ещё древние говорили, что люди власти состоят из лис и львов. Лиса – хитрость и острый ум, Лев – сила и отвага. В тебе должны жить и лев, и лисица. Смотри: книга – это знания, ум, хитрость, мудрость. Меч – сила и отвага. Откроешь книгу – возьмёшь меч, схватишься за меч – раскроешь книгу. Всё едино: мудрость без силы – это слабость умного раба, сила без мудрости – это глупая отвага мёртвого воина. Книга и меч вместе – это власть. Никогда не разъединяй их, и многие захотят быть твоими друзьями, а враги будут в страхе служить тебе. Буквы «ВЧ» имеют много толкований, но высший смысл один. Вот как они раскрываются: «высший чиновник», «высший человек», «высшая честность», «власть и честность», «воин чести», «воля и честность», можно назвать ещё много других слов, но они скажут тебе об одном – это ты! Будь верен своей судьбе, не отступай никогда, будь храброй лисой и отважным львом. Прощай, друг мой!» Фигура начала удаляться, свет померк и Василий открыл глаза.

Ветер ударил в лицо. Он правил колесницей заряжённой белым конём. Колесница неслась вдоль выстроившегося древнего войска. Блестели щиты, воины били по ним мечами. Войско орало: «Базилевс! Базилевс! Веди нас на подвиги! Дай нам богатую добычу! Базилевс!» Василий поднял правую руку. Войско замерло, тысячи людей замолчали, пусть говорит Базилевс. «Да будет так! Я приведу Вас к победе! Я наполню Ваши повозки золотом! Нет сильнее Вас на этом свете!» «Слава великому Базилевсу!» – хором вздыхает войско.

Снова темнота. Он в долгой рясе сидит за грубо сколоченным столом в каменном зале. Горит толстая свеча. Перед Василием старинная грамота. В руке кисточка для письма. «Я великий князь и владетель народа своего, защищая честь рода, земли и людей своих, желаю……. с кузеном своим королём Тардским». Василий макает кисточку в плошку с чернилами. Ставит «мира». Всё! Указ готов, не будет войны!

Он в бобровой шапке и длинной шубе высаживается из фаэтона, идёт по снежку в мороз. Пьяный дурачок увязался: «Барин, дай пятачок, дай, мне только на водочку дай». Швейцар отворяет высокие двери, гардеробщик принимает верх. Это ресторан. Огромный зал, играет скрипка, дамы в вечерних туалетах. Метрдотель ведёт его к столику. Вдруг худая фигура в студенческой шинели, наган в руке. «Это тебе кара сатрап!» Выстрелы. «Как больно!»

Опять темнота и он летит в бездну. Шепот в ухо, близко, близко, – «всё это твоё: и слава, и мудрость, и кара», – и опять, – «и слава, и мудрость, и кара». Плачь, женский плачь и голос, как мамин, что-то очень просит, плачет и просит: «Васенька, никому ничего про это не рассказывай, я тебя умоляю, прошу, сыночек мой! Никогда не рассказывай, обещай, обещай мне, что не расскажешь…». «Никогда, мам, не расскажу, обещаю». Всё! Грохот, боль! А-ааа!

Вася очнулся в изоляторе профилактория Академии. Медсестра руками всплеснула: «Слава Богу! Доктор над тобой бился-бился, говорит, шок от сильного удара. Очнулся, голубчик!»

- Я давно здесь?

- Да уж три дня. Но ты лежи, не болтай, а то поспи ещё. Или бульончику выпьешь. Хочешь?

 

* * * * *

 

Филин сел на кровать к Ручкину.

- Жив, здоров! Я волновался.

- Что со мной было, Сергей Сергеевич.

- Электричество тебе Василий в башку ударило, все 220. Да. Зачем же ты трубку от телефона оторвал и в розетку провода сунул? Жить не хочешь, что ли.

- Я? Я такого не делал.

- Не делал. А кто? Пушкин? Как тебе на том свете, интересно?

- Не помню, помню удар и темноту.

- Ну, отдыхай, отдыхай. Я потом ещё зайду.

- А, собеседование, Сергей Сергеевич. Все, наверное, уже сдали.

- Лежи, лежи. Всё уладится.

 

* * * * *

 

Кузьма Трофимович пребывал в хорошем расположении духа. В «Правде и совести» вышло его большое интервью с портретом во фрунт. Журналистка приехала известная – Анастасия Клевр. Дузов за день перезвонил: «Дай большое интервью. Что в оппозиционных газетках пописывает, не бойся. Она везде успевает». «Шутка ли, к нему приехала. Ай, да Григорий Фомич! Губернатор теперь, на всякий случай, всем в пример ставит, ручку первым подаёт. Того рождественского инцидента, из-за водки чёртовой, как и не бывало».

Он ей, молодец, всё подробно рассказал, как за моральной чистотой надзирает, как в области за нравственность борьбу ведёт. А номер газеты, вот он, всегда под рукой, перечитывать лишний раз приятно.

«… Мы в области создали систему постоянного контроля, за нравственностью граждан в рамках действующего законодательства страны. Провели за минувшее полугодие 103 выездных заседания на судах чести и морали предприятий области всех форм собственности. Вынесли 246 порицаний, 84 предупреждения, 54 выговора с последующим увольнением или освобождением от занимаемой должности. Освобождено от занимаемых руководящих должностей 43человека. Возбудили по области 27 уголовных дел по статье «моральное падение и нравственное разложение» «Морального кодекса» нашего государства».

- Кузьма Трофимович, а с какими наиболее типичными случаями Вы сталкиваетесь в своей нелёгкой и ответственной работе?

- Прежде всего, наиболее массовое явление – это пьянство или попытка пьянства на рабочем месте. Как ни придем с проверкой в кабинет любого уровня, обнаруживаем полный шкаф алкогольных напитков самого разного ассортимента. От самогона до французских коньяков. Меры принимаем на месте. Созываем прямо тут коллектив, выставляем всё это непотребство на стол и заставляем отвечать, глядя в глаза товарищам.

Много случаев расследовали по нецензурным выражениям. Так прямо и говорю всегда: «Тебе хочется материться, закройся дома и матерись. А на работе выражайся прилично!

Создали дружины из студентов, выставили в общественных туалетах, что бы приучать людей делать это дело в унитаз, а не мимо. Очень сложный участок. Многие не понимают.

В частных секторах заставили на улицах покрасить все заборы и ворота в один цвет. Чтобы эстетика была.

Организуем регулярные походы целыми предприятиями в оперу, на балет, на концерты симфонической музыки. Лучших работников премируем бесплатными билетами, за счёт производства. Тяжело нашего человека к высокой культуре подтащить, упирается, не хочет. Но мы рук не опускаем.

Волнует нас и молодёжь. Прямо скажу, очень волнует, а это наше будущее! С чем они пойдут на производство, создадут крепкую семью, с какими чувствами будут относиться к своей стране. Так что, молодёжь контролируем: цветы к памятникам – по праздникам, встречи с ветеранами войны и труда, дискуссии на актуальные темы, например, «СПИД – чума ХХI века», раздаём календарики и презервативы.

Ох, хорошее интервью, молодец Кузьма Трофимович, мо-ло-дец! Пусть Столица увидит, прочтёт, как мы тут в поте лица своего и чужого мораль куём. Все задания досрочно выполняем и готовы даже выходить с инициативами, если скажут сверху. А на девятое мая, какие столы накрыли, напоили ветеранов до упаду. Они потом, правда, весь центр города обделали, но это, как говориться, мелочи.

Приятная девушка Настя. Сказала, что в сентябре будет в Академии главных чиновников спец.курс читать по журналистским расследованиям. А он похвастался ей, что у него сыночек там учиться, Василий. Она сказала: «Обязательно познакомлюсь. У такого умного и обаятельного папы, уверена, умный и приятный сын». Да, это точно, умный и приятный. Вот она Ваську и в глаза не видела, а как тепло сказала и на сердце веселее.

 

* * * * *

 

«Многие почему-то уверены, что Гомер древнегреческий поэт. Надо читать новые исследования. И хранителям устаревшей информации можно прямо заявить: «Позвольте господа! В этом вопросе есть новые факты. Гомер такой же наш поэт, по полному праву, как и древнегреческий». Наши филологии после десятилетий скрупулезной работы определили, что Гомер жил и работал на наших древних землях, а в Греции бывал наездами, пел свои поэмы, деньги зарабатывал, как Алла Пугачёва или Патриция Каас, или «Океан Эльзы», все эти исполнители к нам приезжают на гастроли, пользуются заслуженной популярностью, но мы же не кричим на всех углах, что они наши. Нет, они заграничные. Гомер, кстати и Одиссея, в основном, гонял двадцать лет по нашим древним территориям. У нас через пять лет постоянного проживания гражданство дают, а Одиссей целых двадцать лет у нас гостил. Тоже, знаете ли, вопрос, чей он после этого герой. Не все признают научные результаты по Гомеру, на конференциях от ЮНЕСКО даже скандальчик вышел после доклада нашего крупного учёного профессора Крепкоштанова, но научные открытия не сразу приживаются. Однако памятник Гомеру в Столице поставили. Сидит он на большом камне, никуда не смотрит – слепой, в руках кусок бараньей кожи – черновик «Одиссеи». На постаменте надпись «Нашему великому национальному поэту Гомеру от благодарных потомков». На праздники всегда корзины цветов возлагают, молодожены фотографируются, школьники делают групповые фото в выпускные альбомы. Он у нас в Столице прижился лучше, чем в Греции. И скверик с памятником народ окрестил гомеровским. Сейчас в Столичной мэрии идёт дискуссия о переименовании одной из прилегающих к скверу улиц в улицу имени Гомера. Скорее всего, этой чести удостоиться улица Сивокобыльская. Она очень старая, одна из первых была застроена в нашем городе, конечно, не такая старая, как Гомер, но Батыя помнит».

(Выдержка из статьи министра образования и воспитания «Мы помним свою историю» в журнале «Народная память».)

 

* * * * *

 

Максим Максимович изредка прогуливался в гомеровском скверике, но, увы, не по своей доброй воле. Место для некабинетных встреч. Его дело зависнуть в пейзаже, они сами подойдут.

- Максим Максимович, день добрый.

- Приветствую! – Старый знакомый пришёл из Спецотдела при Президенте, полковник в отставке Лопатин.

- Брак даёте. Наверху обеспокоены. Нет, не Сам, конечно. Он этих дел не ведёт. Что с Ручкиным?

- Перегрузка при инициационном зомбировании. Всё было рассчитано до мелочей. Гипнопрограмма подобрана под индивидуальные характеристики психики. Программа на блокировку для добровольного отказа на общение по теме. Но мы столкнулись с подвалами его сознания. Они пребывали в пассиве, мы не ожидали, что сработает мощный щит-образ. Самое интересное, что этот щит нам и помог.

- То есть?

- Пошла сумасшедшая ассимиляция всех наших вводных его психикой, всё было троекратно усилено.

- Усилено. Но непонятно, как и чем?

- Да, глубоко личное переживание. С ним уже работали, раньше.

- Он сам это понимает?

- Уверен, нет! Я не хочу отказываться от Ручкина.

- Мы и не торопим, но родственников отдалите максимально.

- Да-да. Я хочу предложить ему не пугать родителей, пожурю его, найду причину. Но семье ни-ни.

- Под Вашу ответственность. Есть и хорошие новости. Ваша воспитательная программа под детей-Индиго одобрена. Честность – интересная тема. Но, не наплодите нам манкуртов. Ведь убегут и будут на нас влиять с той стороны «добра и зла».

- Будем беречься.

- Вот проблемка такая, господин ректор. Нам под видом практики ваших вундеркиндов надо прочесать бумажки в одном городке: исполком, силовики, бизнес. Вход обеспечим. Но! Поедут мои люди – вонь пойдёт, поймут, что копают. А тут какие-то студенты-практиканты, желторотики. Дело неформальное, баловство.

- Какова суть задания?

- Позже. Вы мне команду подберите. Проведём эксперимент. Учёный мир, надеюсь «за»? Включите Ручкина, если поправится. Хотим посмотреть его в деле.

 

* * * * *

 

Иван подъезжал к родному Лесогорью. Автобус почти пустой. Двое в галстуках, в летнюю жару, видно какие-то чиновники с проверкой к губернатору, и он – студент. Галстуки с опаской поглядывали на его бороду «живой лесогорец, за пределами места проживания», чего ожидать в любую минуту – неизвестно. Раньше немало лесогорцев жило в Столице. Но их признали неблагонадёжными и опасными для демократии с формулировкой «носители авторитарных тенденций в руководящей работе и колдуны». Быстро повыгоняли и выселили на «исторические земли обитания».

Вот и пункт пропуска – КПП с военным постом. В Лесогорье просто так не въедешь. По периметру охвачено изгородью из колючей проволоки и патрулируется снаружи день и ночь. Лесогорье особым Законом объявлено «зоной традиционной исчезающей культуры и национальным этно-экологоческим заповедником». Бюрократическая «мудрость» границ не знает. Несколько сот тысяч людей огородили колючкой и объявили Национальным заповедником. Соваться в Лесогорье и власть и армия боятся. Попытались ввести батальоны солдат, через сто метров движения в лесу у военных начались галлюцинации, открыли стрельбу друг в друга, те, которые выбрались к своим к колючке по дурдомам лежат.

На КПП солдаты проверяют документы. Ивана не боятся. Служится им спокойно, поняли, если за колючку, а тем более в лес не соваться, лесогорцы не тронут. Наоборот, сколько случаев было, что знахари солдат, офицеров, и семьи их лечили, с того света вытаскивали.

За КПП огромный дом. Живёт губернатор Лесогорья из Столицы назначенный. Что в лесах творится, как люди живут – близко не знает. Считается, что управляет «этно-экологической» зоной через Совет Старейшин Лесогорья. В глаза он этот Совет не видел, да и нету никакого Совета, каждая деревня имеет свою границу в лесу и живет как знает. А к губернатору раз в месяц деда Пня посылают из ближней к въезду деревни, якобы для отчёта. Пень колдун весёлый. Под берёзкой сядет напротив окон губернаторского дома, сидит, ждёт, «выходи, мол, начальник, отчёт слушать». Губернатор, в костюме, при галстуке тропиться к деду.

- Здравствуй, губернатор, – шамкает беззубый Пень.

- Здравствуйте, глава Совета Старейшин Лесогорья! Какие новости, какие проблемы, может, нужна правительственная помощь.

- Новости всё те же, – отвечает дед, – Кто умер, кто родился, кто женился. Новости человеческие. Жалуются люди, что больно вертолёты ваши при облётах шумят. Зверя, птицу пугают, на деток страх наводят. Надо бы поунять.

- Ну, вы же должны понять, уважаемый Глава, что это государственная задача по поддержанию порядка, система наблюдения и контроля.

- Ты спроси их, летунов-то, что они видят сверху в лесу-то. Ничего. Что есть там порядок, что нет его, не видать им. И шуметь зря ни к чему.

- Вертолёты облёт прекратить не могут. Это зафиксировано в законе. Никто его нарушать не будет.

- Ну, тогда и говорить с тобой нам не о чем, – заявляет, почёсывая бороду, Пень, – Тогда, я на отчёты больше не ходок!

- Постой, постой, – беспокоится губернатор, – я должен их принимать регулярно. Так нельзя, не по Закону. Даю слово, что буду обсуждать поднятый вопрос в Столице, даю слово!

На том обычно «отчёт» и заканчивается. Правду сказать, губернатор пытался в Столице говорить про вертолёты, но ему чётко дали понять – Закон нарушен не будет.

Иван протягивает офицеру паспорт. Таких в Лесогорье немного. Выездных. Тех, кто с паспортами. Пытались всех жителей опаспортить, но люди не поняли, не захотели. Что это за бумажка с червячками, говорят, глядя на буквы. У Лесогорцев своя письменность, клинопись, как от предков завещано. Писать клинописью умеют все, от мала до велика. Но Столица объявила Лесогорье «территорией массовой безграмотности» и их клинопись за письменность не признаёт.

Много лет назад, когда в Национальном Парламенте, было ещё два депутата – лесогорца, они просили признать клинопись вторым вариантом письменности в стране, но их обсмеяли. Сказали, что покушаетесь на единство родной культуры и истории. Потом, вообще запретили в Лесогорье выборы проводить и колючкой обнесли.

Иван от этого не печалился. Есть обида, что относятся как к людям ІІІ сорта, но так жить, как в Столице, уж лучше от них забором отгородиться.

Запах леса освежил голову. После психической атаки, лес – первый лекарь. Вдохнёшь глубоко букет лесных запахов, и сразу в другом ритме всё в организме движется, а дома отваров травяных попить на ключевой водице, будешь как дитя новорожденное. «Заперли, Василия, никого не пускают. Секретничают», – тревога в сердце не унималась.

До деревни Ивана часов семь ходу по лесу от КПП. Знал, к полуночи дойдёт. Зверя можно не бояться. В разгар лета все в лесу сыты. Это не зимой от волков беречься или медведя-шатуна заговорами отгонять. По-дороге будет алтарь Лесной Девы – надо зайти, поздороваться.

Меж двух берёзок на поляне, кошмарный сон, для клерикалов, каменная чаша с дождевой водой и подле деревянная лисица. Иван опустил руки лодочкой в чашу, поднёс к деревянной мордочке «Здравствуй, голубушка, вот испей водички!». Мокрыми руками протёр фигурку от пыли и паутинок. «Вернулся. Домой иду. Не прячь тропинку от меня, в чащу не веди». Поклонился. Заспешил в деревню.

Иванова деревня, Вещуны – невелика. Пять изб притаились на лесной опушке. Весь немногочисленный род поместился.

Отец не спал. За накрытым столом ждал сына.

- Запропастился где? Уж всё остыло, – встал из-за стола, обнялись крепко, – Отощал чуток, смотрю.

- Да уж не разъелся.

Иван перекрестился на лик Спасителя в красном углу. Больше конечно, похож на волхва из чащи, но это особенности местной интерпретации.

За разговорами просидели до рассвета, пока мать не погнала отдохнуть хоть пару часов. Иван рассказал всё, что с ним происходило в Академии, пожаловался на затуманенную башку от программирования. Отец, Лобан Соколович, положил руки на сыновью голову: «Крепко они тебя. Пойдем после полудня к Русану в деревню. Посмотрит».

- Человек, мне не простой попался в Академии, – повёл дальше Иван, – студент Василий Ручкин. Сосед по комнате. С ним после инициации случилось нечто особенное. Я и так чувствовал, что сила от него идёт нечеловеческая, хотя он её плохо понимает и не знает. Думаю, что черти им испуганы. Ему и семье могут сделать плохое. Ну, да я ж ненадолго-то в Лесогорье. Пропуск не семь дней. Потом летняя практика от Академии. Буду за Василием приглядывать.

- Если он не Лесогорский, Василий твой, то такая сила не в нём самом. Поверь, Ваня, мы тут, сам знаешь, не только комаров по болотам бьём. Наши и в Столице остались, и в других городах. Связь имеем. Всю чистую и нечистую силу во всех проявлениях знаем. Нет ли у Василия амулета, какого или вещицы, чтоб при нём постоянно.

- Есть, батя, штукенция у него. На указательном пальце правой руки перстень серебряный с большим круглым камнем чёрного цвета. Никогда с перстнем не расстаётся, говорит память о покойном друге и наставнике, которого любил, как родного деда.

- Тебе в руки перстень не давал.

- Нет.

- Слушай Ванюша, как будешь, рука за руку здороваться с приятелем своим, настрой силу внутреннюю в такое представление в голове, что одеваешь перстень себе на палец. Коль перстень не простой, почувствуешь, что в момент рукопожатия как кто в грудь тебе жаром дыхнёт, как дракон, – смеётся, – ну не дракон, конечно, а паром горячим обдадут. А коли будет так, ох, очень перстенёк тот непрост. И сила и тайна за ним. Старый Русан лучше меня знает, его спросим. Мать права, давай прикорнём на часок-другой.

Поевши, пустились в соседнюю деревню к Русану. По дороге Лобан, поведал Ване, что лесогорцы имеют дорожку нелегальную с территории, по которой частенько выбираются в другие места и собирают информацию о чертовских делах, да думают, как и где им противостоять. Недавно потихоньку одного знахаря в Столицу возили. У чиновника правительственного внезапный удар был. Лежал как бревно. Упал после просмотра телепередачи и стал сам не свой, не пошевелится, не заговорит, только что дышит. Врачи, светила покрутились и отказались от него. Сын чиновника тайно вышел на лесогорцев, помощи попросил. Знахарь его на ноги поднял, говорит, злую силу заговорами выгнал. Сам к концу лечения едва жив был. Мощное зло, такого ещё не встречали. А чиновник, ведёт себя, как он и не выздоравливал. Придут проведывать, ляжет и дышит потихоньку. Ну, труп и всё. Только жена и сын знают, что отец здоров. От того чиновника, мы много важного узнали, он, если что, всегда готов помочь.

Из леса вынырнула Русанова деревня. Старик сидел на бревне у тропинки.

- Здорово путнички, заждался, – поприветствовал первым.

- Как ты знал? Сорока принесла? – засмеялся Лобан.

- Ежики рассказали! – отбил Русан.

- Силы Вам чистой! – поздоровался Иван.

- Садись. Вижу, вижу, вокруг головы обод чёрный, но и светлое ещё живо. Как в лес ты вошёл, я почувствовал, что чужая сила влезла. Видишь у тропинки цветочек синенький – светец, свеженький, только раскрылся. Сорви да поднеси к переносице.

Ваня сорвал светец, поднёс ко лбу. В момент цветочек завял, и сочная ножка бессильно согнулась: «Вот тебе и сила бесовская в действии».

- Не бойся, – успокоил Русан, – отец отвару сделает по моей методе, заговорённой водой будешь умываться. Да, Лобан, своди его в Дубовое озеро омыться, там, в баньке на бережку попарится пускай. За дня три, выведешь нечистую, из Ваньки.

- Русан, весточка есть про чёрный перстенёк-то, – аккуратно начал отец, – повезло, что на неплохом человечке на руке живёт. Но если черти разберутся что почём, раньше нас, неважно будет.

- Ты нашёл? – старик остро глянул на Ивана.

- Я.

- Пошли в избу.

Русан открыл кованый сундук и стал рыться в свитках с клинописью. Положил перед Иваном один старый запечатанный восковой пломбой.

- Открывай. Это я запечатал и заговорил от дурных глаз. Чай не забыл своё письмо?

- Помню.

«Перстень «Великий чёрт» изготовлен ювелиром Баклушею на заказ купца Фогеля в 1756 году от Р.Х. В серебряной оправе чёрный круглый камень. В перстне сделан секрет. Если надавить на камень и повернуть против хода Солнца, камень с верхней частью оправы отойдёт. На втором дне оправы по серебру выдавлен знак,

 

что означает единство силы и хитрости «Великого черта». Перстень обладает силой защиты и нападения. Носитель перстня может отразить или принять любую силу чистую и нечистую

У купца Фогеля перстень и дня не хранился, а был передан купцом заказчику, генералу Спесивцеву, который через год застрелился от несчастной любви, а перстень передан в наследство дочери Александрии, которая пожертвовала его с другими дарами Спасской церкви, что на дороге в Лесогорье. На наступную ночь церковь дотла сгорела, а дары были выкрадены поджигателями.

По свидетельству разных людей потом перстень видели в соседних землях у разных носителей. Последний владелец Морти Гномус занимал в иерархии нечистой силы пост Наставника. Исчез из поля зрения.»

- Вот такая справочка есть у меня от верных людей. Добавлю, что Баклуша был личный ювелир многих высших чиновников чертей и, делая перстень генералу знал, что он в другие руки попадёт. Генералу секрет был не ведом. У бесовских украшений правило такое. Чтобы силы набраться они сначала должны походить по рукам нормальных людей, а как сила в них наберётся, они чертям знак явный дают. Спасскую церковь перстень «Великий чёрт» сжёг, проявил свою власть, тут то его тёмные и забрали к себе готовым к использованию. Понятна диалектика?

- Куда ж яснее, – буркнул Лобан Соколович.

- А ты Орлян? – Иван вздрогнул, давно его настоящим именем, лесогорским не называли. Иваном Ивановым в паспорт написали, чтоб люди не боялись. Даже отец давно уже только Иваном кличет.

- Понял, многое понял, Русан. Как же теперь быть-то с Василием?

- Как быть. Во-первых, усеки навсегда. Приятель твой уже давно чёрт. Его Наставник готовил к этому, да ещё отец чиновник. Мировоззрение у него чертовское. Это факт! После инициации через семь дней ему всё это откроется, кто он и зачем на земле. Но разом с тем, откроется ему и граница меж светом и тьмой. Это хорошо. Если он по природе своей неплох, будет обычным чертом – чиновником.

- А перстень?

- Перстень. Перстень в полную силу сможет ему служить, когда он камушек надавит и откроет знак «Великого черта». Сила его утроится, и все черти его обнаружат, но будут бессильны перед ним, и будут служить ему, как он захочет. С этого времени он примет пост Наставника, а прежний Наставник умрет, кто не знаю, а только шуму в Столице будет много.

- Ну, и ладно. Пусть себе не знает про секрет и не открывает, – обрадовался Иван.

- Придётся открыть. Если черти поймут, что за перстень до того как Василий станет Наставником, его убьют, а «Великого черта» заберут. Палка в двух концах. Тебе, Орлян, там без нас смотреть, когда приятелю тайну открывать. Вот так!

- А почему должен умереть прежний Наставник, бывший сосед Васи уже умер.

- Он сбежал с должности и тайны перстня парню не раскрыл. Значит, был назначен новый Наставник, но без перстня, то есть более слабый. Как «Великий чёрт» открыв себя, признает нового хозяина полностью, уберёт ложного Наставника из этого мира. Правила такие у них, как и у чиновников, двое с равными полномочиями не уживаются.

Помолчали. Лобан встал первым.

- Силы тебе чистой, Русан, пойдём мы.

- И вам духа крепкого.

- Русан, разрешите ещё вопрос, последний, – надумал Иван.

- Спрашивай, раз есть что.

- Как же другие студенты Академии. Они же все прошли через телефон, через программы всякие, как же они?

- Не только они. Их родители тоже, один обязательно. Их семьи этого хотели, многие из них хотели, видели всё – как отцы и матери живут. В каждого заложен свой час смерти. Я им помочь не смогу, ты тоже. Идите уж.

 

IV. Наставник.

 

Василий аккуратно присел в кровати. Казалось, что при резком движении полетит. Нет, не вниз на пол от слабости и бессилия, наоборот, полетит к потолку просто и спокойно, как обычно, может и на крышу корпуса. Фу! Глупости. Это от болезни и нездоровья, где-то там в сознании. Теперь бы с ума не сойти. Острое чувство голода, есть хочется, неимоверное желание. Как бы сказать медсестре, чтоб бульончику хотя бы принесла. Кричать не услышат. Дверь в изолятор скрипнула.

- Вот, Васенька, подумалось вдруг, что покушать хочешь, – на пороге сестричка с чашкой бульона и яблоками на подносе.

- Спасибо. Я точно проголодался.

Съел, сожрал всё до крошки. Молодец медсестра, как услышала. Снова прилёг. Картинки из странного набора воспоминаний и впечатлений складывались кадриками одной длинной киноплёнки, которую таинственный механизм крутил с обескураживающей скоростью и каждый сюжет бил наотмашь по лицу отточенной откровенностью и разоблачающей открытостью.

Вот он читает любимые умные книги и глубоко вдыхает из каждой страницы черную пыль. Она шепчет и смеётся. Смеющаяся пыль состоит из малюсеньких дракончиков, они лезут к нему в нос и в уши. А он как не замечает. Читает, листает, дышит.

«Илона! Да, да. Привет. Не слышит. Между ними, говорящими о книгах, стоит чёрт. Самый настоящий с копытами и хвостом, но в белом костюме. Толкает Илонку и дразнит, а теперь он говорит за меня. Она слушает, ей кажется, что я говорю. Оп, чёрт залез мне в карманы джинсов. Что он делает? Ох, сволочь. Толкает меня к Илонке.

Сосед дедушка…. Мы у него в квартире, говорим, беседуем. Музыка. Я засыпаю, а он, он, что это такое…. Стыд какой, стыд. Целует, гладит, меня спящего, а я ничего не чувствую, просто мне сладко во сне. Я под гипнозом, он любуется мной, какие приятные руки. Не хочу, не хочу это видеть…

Он в больнице отдаёт мне перстень перед смертью. Молчит. Но почему-то звучит странное бормотание, голос его. На меня кто-то невидимый накидывает чёрную мантию и корона, золотая корона у меня на голове. Его фраза: «Не надо так упорно смотреть на смерть». Какая смерть его? Он, лежащий, превращается в смерть, белое красивое мёртвое лицо. Он сам и есть Смерть. Я иду по городу в мантии и короне, но никто этого не замечает. Только маленькие дети с удивлением смотрят на меня. Им видна мантия. Девочка подбежала и потрогала, смеётся.

Что так ярко светит на правой руке. Перстень. Мы в лаборатории у Филина. Перстень тянет меня в сидящего Филина, ведёт за руку, превращает в поэта, в писателя, в автогонщика. А вот пускает стрелы во все стороны, чтобы не могли подойти близко Вечерний и Елбунов. Они не видят стрел, хотя маленькие иголочки утыкали их костюмы.

Комната. Звонок. Снимаю трубку. Удар, сейчас уже не больно. Мантия, маска, меч в книге. Голос дедушки Саши: «Теперь ты Наставник». Кто, я? «Наставник, ты наделён мной волей и властью. Осознай своё могущество, научись его применять. Многие готовы служить тебе, если честно откроешь сам в себе, кто ты такой!», «Кто же я такой? Скажи!», «Найди ответ сам, Наставник, который пришёл после меня!» Дверь закрылась, поезд несётся быстро, ещё быстрее, впереди пропасть, говори ответ, иначе поезд упадёт в пропасть, а там люди, дети, всем конец. Говори! Говори, кто ты! Я…. Чёрт! Поезд мягко тормозит посреди лугов полных цветов. Двери открылись, люди смеются, бегут к цветам, собирают, дети катаются в траве. Я? Чёрт?

Иван, соседушка, теоретик чертовщины, где ты? Василий рухнул посреди палаты. Невидимые руки заботливо переносят юношу в постель. Поправляют одеяло. «Отдохни Наставник! Я служу тебе!»

 

* * * * *

 

Восьмой день в изоляторе. А ему совсем не скучно. Он путешествует куда захочет. Был у себя в комнате, полазил в Интернете, в читальном зале, в журналах покопался, пока библиотекарша не подошла к полке. «Хорошо не увидела, дура, что журналы листались сами собой. В кинотеатрах городских три новых фильма посмотрел. При этом всё время в изоляторе лежал. Жалко, в ресторан не сходишь. Пьёшь этот бульон надоевший. Кто-то идёт по коридору. Посмотрим как сквозь стену. Ага, Ваня приехал. Ну, слава Богу. Или чёрту так говорить не положено. Ещё попробуем? Слава Богу! Слава Богу! Нет, нормально, без последствий. Сейчас приколюсь, Ваньке дверь открою».

Иван подошёл к двери изолятора. Она гостеприимно открылась. На кровати под одеялом улыбающийся Василий. За спиной хлопнула дверь.

- Здорово, болящий. Только возбуждение уйми, успокойся. Так прёт, что обычному волхву и шагу не ступить.

- Привет, соседушка. Где ж ты пропал?

От рукопожатия Ивану в грудь ударила горячая волна. Волхв не удивился. Ждал.

- Вижу, Вася, ты уже про себя многое знаешь, можно и не рассказывать.

- Можно, – кивнул Ручкин, – но кажется, не всё. Главное знаю. Как ты предупреждал. Сам себе сказал, представляешь, что я чёрт.

- Главное не расстраивайся очень. Мы теперь вроде родственников с тобой, дальние, конечно.

- Я и не в претензии. Даже весело. Лазаю, где захочу. Вот утром в кино сходил.

- А откуда сила понял?

- Разобрался. В перстне. Полная мистика. Надо же, жил себе и вдруг в такое вляпался.

- Я дома, в Лесогорье побывал. Со старым волхвом о тебе советовался. Всего не расскажу. Но перстень твой до поры до времени другие черти видеть не должны. Вернее, они-то его видели, но ещё не поняли, что это и есть «Великий чёрт».

- Великий чёрт. Ты о чём Орлян?

- Ну, не фига себе! Ты, что знаешь моё имя лесогорское.

- Да, вот только сейчас у тебя в голове покопался и нашёл твоё имя настоящее.

- Силён брат. Страшно силён. Ну, так и посмотри у меня в голове, что такое «Великий чёрт».

- Ага. Посмотри. А сам уже защиту во всю выставил, не пробраться.

- Реакция на твою заяву. Давай по-человечески расскажу. – Примирительно сказал Ваня. – «Великий чёрт» это имя твоего перстня. Владеть им может только Наставник, то есть чёрт обладающий правом и обязанностью наставлять других братьев своего племени, разрешать или запрещать что-то, давать задания, проверять, как выполняют, даже наказывать, если ослушаются. Вот, ты Василий и есть теперь Наставник, Ментор чертовский в нашей стране. А тебя кто-то должен был посвятить в Наставники. Этот кто-то, получается, тот, кто дал тебе перстень, то есть прежний Наставник. Он тебя и посвящал…

-Знаю – резко перебил Ручкин – знаю кто и как посвящал.

- Извини, я не хотел обидеть, – смутился Иван, – нет же твоей вины, да и его по большому счёту. А только у чертей и быть по-другому не может, а только противоестественным способом. Это я тебе как волхв говорю. А кто посвятил, не знаешь, вернее имя его тебе не ведомо.

- Какое

– Морти Гномус,

– Вот тебе и дедушка Саша. Морти Гномус! Скажи лучше, что я ещё могу, кроме того, как в кино ходить. Если я Наставник, почему они ко мне не идут, не спрашивают ничего, не служат, как обещал мой Наставник.

- Будет всё. Не спеши. Сначала ты должен найти и увидеть меч в книге.

- Я видел.

- Где? – перепугался Иван.

- Чего ты так заколотился? Видел, когда зомбировали, когда сознание потерял.

- А-а, – потянул приятель, – понятно. Ты этот символ должен увидеть не в глубинах своего сознания, а в жизни, как реальный предмет.

- И где? Где я его увижу?

- Не скажу пока, для твоего же блага.

- Для моего блага, – заворчал Ручкин, – какой добряк выискался. Помнишь куда дорога благими намерениями вымощена?

- Прекрасно помню. Вот поэтому и не скажу.

- Сам узнаю.

- Узнаешь, узнаешь. Дослушай же ты меня! Как увидишь меч в книге, умрёт тот, кто сейчас у них Наставник, только ложный без «Великого чёрта». Правило такое, перстень убьёт конкурента. Ты же будешь в смерти виноват.

- Я? Не хочу я никого убивать. Как же быть?

- Вот и я говорю. Только в крайнем случае. Если не будет другого выхода. Тогда я скажу, где символ находится.

Вошла медсестра.

- Васенька, тебя ректор, Максим Максимович вызывает. Одежда в приёмном покое.

- Спасибо. Сейчас спущусь. Давай Ваня я Елбунову в голову-то влезу, и узнаю, чего он от меня хочет.

- Вот, как раз, нельзя этого делать. Если ты в него влезешь, он сразу поймёт, что ты непрост. Начнёт вынюхивать. А вдруг он и есть ложный Наставник. Крышка тебе тогда, прямо у него в кабинете.

- И тут капкан.

- На, надень, – Ваня протянул приятелю рукавички из тонкой шерсти, – перстень вовнутрь камнем поверни, руки не подавай и прикинься, что вообще ничего не понял, короче, включи дурака.

- И что же я скажу. Летом в перчатках.

- А скажешь, озноб, руки как лёд, согреться не можешь. Плети, что хочешь. Но перстень он увидеть не должен.

- А может перстень просто в карман положить?

- Нет тогда «Великий чёрт» сразу начнёт орать «Где хозяин? Верните!», ну, будет такие волны испускать, все черти к нему сбегутся. После того, как он признал в тебе Наставника, снимать нельзя.

От страха Ручкина охватил такой озноб, что рукавички пришлись очень кстати и без всяких чертей.

 

* * * * *

 

Елбунов и Вечерний встретили Ручкина с отцовским сочувствием, которое плохо лепилось к их обычно застывшим в руководящем пафосе физиономиям.

- Присаживайтесь, Василий, – пригласил ректор, – Как здоровье и общее самочувствие?

- Ничего, спасибо. Пока не очень. Головные боли, озноб. Иногда, наоборот, в жар бросает.

- Это должно пройти. Врачи, во всяком случае, дают нам более оптимистическую картину.

- Василий! – Вступил Вечерний. - Как вам пришло в голову создать условия для поражения себя ударом электрического тока? Зачем вы это сделали?

- Я, Лев Павлович, желанием суицида не страдаю. Это не моих рук дело. Думаю, что чья-то глупая шутка, – оправился от волнения Ручкин.

- Полагаю, что студент говорит правду. Его тесты и занятия в лаборатории у доцента Рябчика показывают устойчивость психики и суицидальные мотивы не прослеживаются. Мы будем искать виновника, – Елбунов пристально посмотрел студенту в глаза, – Василий, вопрос следует видеть и в другой плоскости. Мы пока не сообщали Вашим родителям о случившемся, а направили письмо, в котором уведомили, что задерживаем Вас в Академии для выполнения некоторых исследовательских работ.

- Спасибо, Максим Максимович. Я бы так не хотел пугать родителей этим случаем. И отцу лишние слухи и разговоры только помешают в работе.

- Прекрасно. Отложим информацию, как говорится в долгий ящик.

- Ручкин, – вмешался Вечерний, – меня, лично, очень беспокоит Ваше общее психическое и физическое состояние. Вы не замечаете в себе каких-то ментальных сдвигов или новаций.

- Замечаю, но, по-моему, в худшую сторону. Я в изоляторе пробовал некоторые свои способности, что мы зарегистрировали с Сергеем Сергеевичем, но они ухудшились.

Елбунов и Лев Павлович переглянулись, Ручкин понял, что-то не понравилось или сомнения в его искренности. Надо как-то сгладить.

- Но появились новые. Могу взглядом открывать и закрывать двери, двигать предметы, книгу листать.

- Это интересно, – улыбнулся Вечерний, – очень!

«В цель!» – вычислил Василий

- Мы решили отправить Вас на практику. С Вами поедет доцент Рябчик – старшим и студенты: Клёст Игорь и Атридзе Елена. Место практики город Захолуйск. Небольшой, но и не маленький – 150 тысяч населения. Это серьёзное задание, которое не выходит за рамки практик Академии, хотя они специфичны. Группе дадут всю необходимую документацию разных служб города. Отфильтруете и систематизируете всё интересное, что связано с бывшим мэром Вершининым Ильёй Игоревичем. Это имя скоро замелькает в прессе. Интересное в таком смысле, где он преступил закон или был близок к тому, или морально упал, или нарушил данное слово и так далее. Суть задания знаете только Вы и Сергей Сергеевич. Это будет Вашей проверкой на профпригодность – второй частью собеседования.

- А первая часть?

- Первую Вы только что прошли.

Когда Ручкин покинул кабинет, Елбунов заметил:

- А я бы всё же покопался в его башке прежде, чем слать в Захолуйск. Тем более от него исходят очень отчётливые, как бы лучше сказать, сигналы силы, что ли. Но я и вижу его, по сути, в первый раз.

Лев Павлович ничего не ответил.

 

* * * * *

 

Статья в газете «Око революции» вызвала в Столице оживление. Ещё бы, само название: «Даёшь сталь! А как же люди?» уже настораживало. На рисунке известного карикатуриста матери, прижимая к груди перепуганных детей, убегали от гонящегося за ними потока раскалённого метала. Отдельные фразы звучали как вызов.

«Разрушенные и брошенные клубы и детские сады в рабочих посёлках сталеваров напоминают кадры из фильмов фэнтези о гибели человечества. Сбившиеся в стаи бродячие собаки так голодны, что готовы к охоте на детей и стариков. Под трибунами, некогда действующего стадиона, ночуют бомжи и наркоманы. Даже десятиклассницы уезжают на выходные в близлежащие города подзаработать проституцией.

«Металлургическая гильдия» являясь одной из самых богатых бизнес-структур в стране, имея на счетах миллиарды долларов, не хочет даже слышать словосочетаний «социальные вопросы», «социальная инфраструктура». У господ главных металлургов открылась острая аллергия на проблемы семей своих рабочих и тех, кого они сделали безработными».

Завершалась колючая статейка фразой: «Будет ли у нас в стране когда-нибудь действовать мораль, о которой постоянно твердит правительство и Парламент, не пора ли к хозяевам «Металлургической гильдии» применить статьи Закона «О моральном падении и нравственном разложении»».

Статья была подписана именем известной столичной журналистки Анастасии Клевр, прославившейся громкими расследованиями. Любой мало-мальски сведущий политик или чиновник сигнал понял верно: вопрос готовился и впереди скандал, да ещё и какой.

В Парламенте ожидали выступления депутата Вершинина, он, как известно, выполнял роль политического рупора металлургической группировки. Илья Игоревич отмалчивался два дня, проводил консультации, то есть пытался разобраться, кто и почему нанёс первый удар и какова цель, какие ещё акции готовы и как их тормознуть. Но дальнейшее молчание депутата становилось просто неприличным и могло вызвать подозрение в слабости группы. Вершинин вышел на трибуну Парламента:

«Коллеги, по поручению и настоятельным просьбам моих избирателей, а я за два дня получил десятки, нет, сотни писем, вынужден заявить. Статья «Даёшь сталь! А как же люди?» является полной гнусной клеветой на постоянно действующие социальные программы «Металлургической гильдии». Поезжайте, коллеги, и посмотрите сами, как живут сталевары. Ничего подобного нет и в помине. Все «факты» высосаны из пальца…». Выступление завершил традиционно: «Необходимо разобраться, кому потребовалось порочить честное имя и марку уважаемой бизнес группы. Я лично, этого так не оставлю!»

На 18-ом канале столичного телевидения обозреватель Антон Пешкин в выпуске новостей сказал: «Выступление депутата Вершинина в Национальном парламенте подтверждает наши ожидания – «Металлургическая гильдия» приняла вызов и не простит нанесённой обиды. На войне как на войне, господа».

Открывавшаяся через неделю в Академии Наук чрезвычайная Научно-практическая конференция «Тенденция разрушения социальной инфраструктуры в населённых пунктах с приватизированными градообразующими предприятиями цветной и чёрной металлургии» стала ещё одной вязанкой дров в пламя скандала. Включились иностранные СМИ, аккредитованные в стране, интервью и цитаты разошедшихся учёных гуляли по страницам газет и журналов. Выпуски теленовостей начинались с освещения очередных перлов с конференции. На итоговом пленарном заседании была принята резолюция конференции с обращением к Президенту «приостановить преступное разрушение человеческих условий жизни в городах и посёлках металлургов, привлечь к ответственности виновных в многолетнем издевательстве над людьми».

Тему подхватили другие газеты и журналы. Она стала модной и горячей. Президент вынужден был сделать публичное заявление по проблеме, так как погасить скандал в кулуарах уже было невозможно.

«Дорогие сограждане, я как Президент, гарантирую, что вопрос о выполнении «Металлургической гильдией» обязательств по сохранению и развитию социальной инфраструктуры будет всесторонне изучен, получит объективную оценку, и если есть виновные, они будут наказаны по законам нашей страны».

Дело приобретало общенациональное и даже международное значение. Всемирная организация по проведению мониторингов за соблюдение прав наёмных работников «Солидарное влияние» выпустила бюллетень, в котором отразила количество сверхурочных неоплаченных часов и спорных дел по увольнению на предприятиях «Металлургической гильдии». Воодушевлённые профсоюзы металлургов вывели рабочих на забастовки.

Проправительственная пресса вытирала ноги об оппозицию. Певица Алёнушка на столичном показе мод исполнила «Интернационал». Все посчитали это очень символичным. Модный поэт Кукин, написал стихотворение «Сталевар», там были такие строки:

«Стоишь у мартена и пот у виска,

А дома у деток нет хлеба куска».

Стихотворение было переведено на все европейские языки. Поэту присудили государственную премию имени Гомера. На церемонии в Президент-отеле, Кукину вручил награду сам Президент страны с формулировкой «за высокую гражданскую и моральную наполненость произведений.»

Робкие попытки хозяев «Металлургической гильдии» оправдаться в подконтрольных СМИ, утонули в гневном потоке новых материалов. Ситуация всё больше выходила из под контроля. Забастовали студенты столичных ВУЗов, манифестации учителей и врачей прокатились по провинциям. Все жили в гнетущем предчувствии – что-то будет.

Как гром среди ясного неба прогремело известие в утренних выпусках новостей «Убит известный драматург и общественный деятель Степан Тарасович Бугай». У него в квартире на рабочем столе, работниками правоохранительных органов, обнаружен черновой вариант драмы о коррупции на металлургических предприятиях, под рабочим названием «Холодная стальная совесть».

 

* * * * *

 

В Захолуйске царила политическая апатия, дождь и вечная грязь на улицах.

Команду в составе доцента и трёх практикантов поселили в четырёхкомнатной квартире. Рабочий зал, кабинет Филина, комната Елены и комната для молодых людей. Телефон, телевизор и четыре компьютера. Нормальные выездные условия. Горячей воды не было. Традиция наших провинций.

Название города имело любопытную историю. В далёкие недемократические времена, столичные господа подбирали себе на дворовую службу разного рода челядь. Хороших видных лакеев, псарей, швейцаров на двери частенько брали в городке Брыкове. Народ был высокий, красивый. Так и привычка появилась за новыми слугами ездить в Брыков. На площади возле городской управы, по воскресеньям собирался брыковский люд, на смотрины. Столичные вербовщики приезжали «за холуями». Прилепилась, со временем, к городу Брыкову народная метка – Захолуйск, а потом стали на всех картах и документах писать Захолуйском, официально.

Работать в группе было легко. Во-первых, Филин создал хороший товарищеский настрой с первых часов процесса, во-вторых, Елена и Игорь без выбрыков выполняли работу огромных объёмов качественно и быстро, а в третьих, Василий, ощущая возможные перспективы своей жизни, очень хотел разобраться в бюрократической судьбе депутата Вершинина.

К всеобщему удовлетворению членов группы, эта глухомань, то есть Захолуйск, оказался компьютеризированным объектом. Основная часть материалов всех городских отделов и служб хранилась в информационной системе. Поэтому, Игорь в короткий срок снял всю информацию через сеть, пароли и коды были не помеха, и завалил коллектив данными по всем направлениям жизнедеятельности города. Елена, высокая, холодноватая блондинка, проводила анализ и систематизировала материалы. Ручкин сжимал подаваемые результаты до задачи группы: выводил формулу успеха Вершинина, где, когда, в каких вопросах фигурировал этот субъект, его окружение, хозяйственные и гуманитарные проблемы, в которых виден его след и его интересы. А так как Вершинин целых пять лет командовал Захолуйском, Ручкину достался самый потный кусок работы. Сергей Сергеевич, как руководитель практики, проводил свои измерения на совместимость членов команды, индивидуальные качества каждого, на раскрытие общих и особенных способностей в условиях выполнения профессионального задания.

В итоге, после пяти дней пахоты, оказалось, что они владеют информацией только по трём последним годам пребывания Вершинина на должности мэра.

- Этого нам, Василий, явно недостаточно. – Резюмировал Филин, когда они уселись вдвоём на диване в его кабинете.

- Надо трясти городские архивы, подшивки прессы за те годы, организовать контакты со старыми чиновниками и силовиками. – Высказался Ручкин.

- По прокуратуре у нас человечек есть, в библиотеку и архивы пошлём ребят, тебе нужно расковырять пару ответработников на пенсии, а может ещё и действующих, – подхватил Филин, – завтра и начнем.

Уже первый просмотр газетных подшивок вывел на интересную историю. В своём кабинете работниками городской прокуратуры был арестован начальник городского фонда государственного имущества Бугай Степан Тарасович, в момент получения взятки в долларах США, за обещание содействовать в приватизации городского рынка. В следующем номере этой же газеты «Захолуйская правда», выступление мэра города Вершинина Ильи Игоревича, где он требует подробно разобраться в случившемся, и призывает суд наказать негодяя, чтобы город был чист от коррупции и аморальности.

Городской прокурор принял доцента Рябчика очень любезно, ему уже был звоночек сверху и он готов посодействовать, чем может, тем более что никакого секрета тут нет. Да он знает об этом деле, но тогда работал в другом городе. Специально готов поднять дело по расследованию. Мэр? Нет, мэр по делу не фигурировал. Что Вы! Наш депутат Илья Игоревич постоянно помогает городу, у него незапятнанная репутация и соринки за ним нет. Бугай? Он явно был не чист на руку. Да, чересчур разошёлся, брал и брал, вот и вляпался. Как узнали что он берёт? Получили звоночек, сигнал по телефону. От кого? Сам Осонин и позвонил, попросил о встрече. Не могу, говорит, он так давит, то есть Бугай, так требует, давайте примем меры. Да мы сразу же сами самостоятельно провели операцию по задержанию взяточника, ну не я, конечно, наши сотрудники, я работал в другом городе. Да, сами приняли решение, только так! Вы, говорите не для протокола? Ну, как же, я понимаю, кто мне скомандовал Вам помогать. Да-да, тем более что я тогда не работал в Захолуйске. Ну, я слышал, да, почти уверен. Был звонок или вызов даже, в область городского прокурора, бывшего, да, по Бугаю, там дали добро на операцию и задержание. Такая, Сергей Сергеевич, система, куда денешься, тем более, что стоял очень серьёзный вопрос. А Вы думаете! Начальника городского госимущества накрывать это не мелочёвка. Да ещё в те времена. Не того поведёшь, не разберёшься и сам полетишь. Рад, рад, что смог помочь, всего наилучшего.

Вечером, Сергей Сергеевич, поделился с Ручкиным своими соображениями.

- Я думаю, что дело Бугая как-то связано с Вершининым. Чтобы фонд госимущества крутил крупные вопросы по городу без мэра. Не верю. Какая-то мелочь, да. Но крупняк: школы, детсады, заводики, рынки, не думаю. И уж, как-то быстро и чётко вывели Бугая из игры, тем более через область. И мэр как бы не знал. Полагаю, клюёт, Василий. Поэтому завтра сажаю тебя практикантом в общий отдел горисполкома. Заведующая работает там лет пятнадцать. Думаю, много интересного знает по этой истории. Попробуй её разговорить. Нет. Применяй свои способности, я, всё-таки, вижу, что они у тебя в полном порядке и даже лучше, чем прежде.

Заведующая общим отделом Захолуйского горисполкома, Раиса Остаповна Бублик, была ветераном многих трудовых, да и не только, фронтов. Начинала с комсомола, очень приглянулась первому секретарю, как тут не приглянёшься. Бог, как говориться, по части внешности не обидел. Но карьера в гору не пошла. Хотя молодость и даже более зрелые годы пролетели весело. Есть что вспомнить на смертном одре.

Василий ей понравился. Симпатичный, обходительный, без столичных претензий, хотя видно, мальчик себе цену знает. Первые два дня совместной работы особо не разговаривали, да и не о чем. А вот на третий день, за чайком, стал рассказывать о жизни столичной, о модах, о концертах, о спектаклях в театрах. Вдруг проскочила знакомая фамилия – драматург Бугай Степан Тарасович. Ещё Василия, удивило, что – человек отсидел три года и стал на путь творчества.

- Позвольте, Василий Кузьмич. Вы сказали Степан Бугай?

- Да, да именно.

- Представьте себе, я думаю, что этот Бугай когда-то работал у нас в городе. А каков из себя?

- Крупный, высокий, лицо тяжёлое, мясистое. Я его раз только видел, издалека.

- Наш Бугай, точно наш. Ты подумай, жулик в писатели подался, о морали пишет. Я Вам скажу, Василий Кузьмич, он, когда у нас начальником фонда госимущества работал, столько грязных делишек прокрутил, что Вы! А потом его партнёры же сдали. Больше он в Захолуйске не появлялся, ну надо ж – драматург.

Раиса Остаповна резко поднялась и подошла к окну. Нахлынули воспоминания. Наставнику больше ничего от неё не было нужно, в смысле устных рассказов, он уже считывал воспоминания с её проснувшейся памяти.

- Картина следующая, – докладывал Василий Филину вечером, – Вершинин и Бугай много дел крутил вместе. И когда Вершинин был первым замом у предыдущего мэра и когда сам сел на должность. В компании с будущим драматургом Вершинин сделал своё базовое состояние. Они даже дома рядом построили. Но когда мэр Вершинин, опять таки сначала вместе с Бугаём, помогли молодой растущей структуре «Металлургическая гильдия» войти, как говориться, то есть нагло отобрать сталеплавильный завод, расположенный в городской черте Захолуйска у прежних владельцев, меж ними начался скрытый конфликт. Благополучие Вершинина начало расти как на дрожжах, а Бугай остался у разбитого корыта. Раиса Остаповна помнит, как они орали друг на друга в кабинете мэра и даже в приёмной. По всей видимости, Бугай угрожал Вершинину старыми совместными делами. Как-то напившись, Бугай жаловался ей, не будем уточнять, где и при каких обстоятельствах, что Вершинин получил от сталеваров процент акций и большую взятку, а его, Бугая отодвинули от дел и не замечают. Но он им ещё покажет, у него есть большие люди в Столице. Вдруг отношения наладились. Бугай ходил весёлый, улыбался, начал прицениваться к новым иномаркам в салоне. А через пару недель после примирения его арестовали на месте работы.

- Молодец, Василий. Если ещё, ну это уже в Столице, влезем в данные по ценным бумагам, что числятся на борце за мораль депутате Вершинине, да тряхнём Бугая, получится крепкий крючок для народного избранника.

Тряхнуть драматурга не удалось. Утренние газеты сообщили о его смерти. Сергей Сергеевич объявил срочную эвакуацию группы из Захолуйска.

 

* * * * *

 

Из дневников студента Иванова.

«У бюрократов есть характеристики, которыми они наделяют друг друга, но понимать эти характеристики следует особенным образом, именно так как это понимают сами чиновники.

Опытный руководитель – это чиновник, который долгие годы ставит опыты над подчинёнными и другими людьми. В результате опытов пришёл к очередной творческой идее: «Я Вас, блядь, научу Родину любить!» Отличается самоуверенностью, хамством и большими связями. Практически непотопляем. На пенсию не уходит, умирает на боевом посту, чаще всего в кабинете.

 

Толковый специалист – чиновник, который сразу берёт в толк, что и почём, с кем переговорить и как организовать дело, как подготовить нужную бумажку и у кого подписать. Быстро сколачивает состояние, иногда уходит в большую политику.

 

Принципиальный – тот, который подставил не одного коллегу и сделал карьеру на борьбе за «принципы».

 

Умный – осторожный и трусливый, так как бюрократы понимают «ум» как предельную осторожность. Умный в состоянии пересидеть любые кадровые чистки. Никогда ни во что не лезет, от проблем скрывается на бюллетене.

 

Высокоморальный – чаще всего импотент или гомосексуалист. Женщинами не интересуется, поэтому поймать на аморалке крайне сложно. Особо опасный разряд – педофилы.

 

Чуткий – собиратель сплетен и слухов.

 

Способный – имеет целый арсенал способов по превращению должности в доходное место.

 

Хороший кадровик – специалист по трудоустройству родственников и знакомых.

 

Хозяйственник – умелец по распродаже государственного имущества в личных интересах. Вор.

 

Инициативный – новичок, ещё не битый системой, быстро успокаивается.

 

Честный – ни разу не попадался. Имеет крышу в правоохранительных органах».

 

* * * * *

«Лесогорье – страна древняя и таинственная. Не тронутая цивилизацией, в обычном понимании этого явления, ни на йоту. Природа девственна и не осквернена человеком, словно тысячи лет тому назад, когда у людей ещё не скопились силы перевернуть и переделать всё вокруг. Только народ лесогорский не от бессилия или лени не изменяет свой дикий край. У лесогорцев вся сила и умение направлены на сохранение своего земного угла в той первозданности, которую завещали и освятили в старинных рукописях и устных преданиях далёкие пращуры. Лесогорцы сами часть природы, как медведи или птицы, как мох на камне, как старый дуб на перекрёстке лесных троп. Говорят у них, что человечий детёныш в избе народился, что у соловушки птенцы вылупились, что дикая свинья опоросилась в чаще – все равнозначные светлые события, праздник жизни.

И для зверей лесных лесогорец на человек. Такой же равноправный лесной житель, как и все твари земные. С каждым лесным жителем лесогорцы на его языке говорят. Для каждого есть у лесогорцев слово приветствия при встрече, слово утешения при болезни, слово прощения при охоте. Звери за лесогорцев горой. У них тоже обиды нет, что лесогорцы на охоту ходят. Мир так устроен – не переделаешь. Звери и сами друг друга ловят, охотятся, подбираются к жертве, детей своих кормят. Главное, чтобы мера была во всех делах, чтобы не для забавы, а для поддержания круговорота жизни.

Поэтому, если вдруг война, если враги покусятся на сей медвежий угол, не только люди, все твари лесогорские поднимаются на бой.

Если верить сохранившимся лесогорским клинописным свиткам и преданиям мудрецов, то были в истории этой страны вот такие случаи.

Как взялся Владимир Русь крестить, то направил он к землям лесогорским воинский отряд под командованием молодого князя варяжской крови, который на славян свысока поглядывал, да считал их живым товаром на продажу и данниками покорными.

Разбил князь лагерь на краю леса и послал воинов отловить десятка два местных обитателей.

– Погляжу, - говорит, - что за народец тут прячется!

Сидит князь в шатре, вино греческое пьёт, воинов с добычей поджидает. День провёл в празднестве, второй, а на третий день выползает из лесу один его ратник, весь окровавленный, тело в рваных полосах, спина в клочья разодрана.

Бросился к нему князь:

– Что случилось? Где все?

– Худо, каган. Совсем худо. – Из последних сил шепчет воин. – Медведи да волки напали на нас со всех сторон. Рвали и грызли без пощады со звериной лютью. Один я выполз. Другие полегли.

Разгневался варяг молодой на лес негостинный.

– Сожгите его! – На лес орёт. – Палите его, чтобы все изжарились!

Кинулись воины с горящими головнями к лесному валежнику, а тут выходят им навстречу пять старцев-волхвов седобородых с клюками в руках.

– Где ваш главный? – Грозно спрашивают воинов. – Ведите к нему!

Проводили ратники старцев к княжескому шатру, князя покликали. Выскочил гневный князь да давай орать на волхвов:

– Вы, нехристи лесные, кикиморы болотные! Как смеете не встречать меня, кагана Рогволода! На моей удельной земле ваши чащи и избы стоят. А вы с детьми и семьями челядь моя, холопы и рабы, товар на продажу в Царьград. А ну, ведите сюда ваших девок и мужиков, не-то всех изведу, сожгу и казню! Оставшихся окрещу по воле князя Владимира!

– Не поспешай, путник случайный! Нешто так Христос учил с людьми вестись? Мы знамо, лесные жители, однако нам христово учение ведомо. Там про любовь меж людьми говорится, про терпение, противу насилия и обид.

Совсем разъярился князь Рогволод. Выхватил меч из ножен, на старцев пошёл:

– А, я вас, холопы, по-своему окрещу! Огнём и мечом! Узнаете от меня Христово слово!

– Ну, зря ты, молодец, зря! – Сказал старший волхв, посохом о землю стукнул и все пять старцев вмиг исчезли.

Не успели князь и воины удивление своё несказанное преодолеть, как пошло вокруг по земле шипение многотысячное. Изо всех нор, из пней корявых, из луж да болотец поползло на них змеиное войско. От такого несметного числа гадов ползучих под ногами стало черно. Шипят змеи, на ратников кидаются, жалят в руки, в лица, верёвками на ногах завязываются и плашмя людей валят. Кони с перепугу вон бросились, ратники, которые успели – разбежались, иные уж на земле мертвяками лежат или в муках кончаются. Остался варяг совсем одинёшенек в змеином окружении. Стоит, мечом из последних сил отмахивается. Тут вновь пять волхвов появились, обратился старший из них к Рогволоду:

– Ну, что? Пощады будешь просить али как?

– Не станет князь у холопов живота выпрашивать! – Дерзко варяг отвечает. – Делайте ваше дело! Коль жив останусь, вернусь и изведу ваш род болотный!

– Зря, молодец, зря. – Усмехается в бороду волхв. – Будет так, что жив останешься, но Лесу служить станешь. Несите, старцы, шкуру медвежью. – Обращается волхв к своим спутникам.

– Что удумал ты, леший бородатый? – Кричит ему князь. – Пошто за шкурой послал?

– Слышал я, - поясняет волхв, - что многие из варягов называются сыновьями медвежьими – берсерками. Решили мы тебя уважить. Не только сыном медвежьим, взаправдашним медведем станешь. Бессмертным. Коль ты такой нескоримый воин, лесным сторожем сделаешься на веки вечные.

На этих словах змеи бросились Рогволоду на руки и на ноги, верёвками завязалися, наземь повалили и напхали в рот ему травы, чтобы не голосил.

Всунули волхвы варяга в медвежью шкуру, брюхо жилами зашили и поволокли человечье чудище в медвежьем одеянии на Волчий холм.

Холм так прозванный, потому что в самой его серёдке, на макушке, в центре поляны торчит прямо из землицы белая каменная глыба, которая по форме точь в точь волчья башка с оскаленной пастью. Волхвы сказывают, что когда в седую старину, пришло людское племя в эти места, то глыба уже стояла. Решили предки, что это знак им на вечное поселение в здешних лесах. Принесли они жертвы каменному зверю, оставили на ночь дары и пищу, а на утро ничего оставленного подле головы не нашли. Принял значит камень-хозяин жертвования и пустил на поселение. Посадили пращуры возле волчьей головы молодой дубок, а теперь это дубище огроменный, лесной Отец – как называют его лесогорцы.

Бросили волхвы зашитую медвежью шкуру с варягом внутри к подножию волчьего камня. Скликали по лесам всех глав родов, всех мужчин зрелых и юнцов безусых. Пришёл народ и накрыл холм своим числом от макушки по склонам до подошвы. Стояли вместе и охотники, и бортники, и рыбаки, и кузнецы, и горшечники, и земледельцы-огородники, стояли с ними роды волхвов и гадателей, а приблудные люди, те, которые в лесах затерялись и жить напросились, отдельно стояли поодаль от холма. Лесогорцы их не ущемляли, но в свои роды не принимали, велели им ставить деревеньки отдельно на указанной земле. И семейных союзов с приблудными не заключали.

Стали волхвы великим кругом, оточили живым колесом варяга в медвежьей шкуре и стали заклинаниями увещевать Мать Лесную Тишину принять к себе в слуги-сторожа нового медведя-воина, вечного раба и бессмертного обходчика. Запел старший волхв песнь хваления и почитания Лесной Матери, двинулся круг под пение с востока на запад с ускорением шага. Сначала быстро ногами волхвы перебирают, а теперь уже на бег переходят, глядишь, несутся кругом во всю мочь, только белые волосы и бороды развиваются, да долгие балахоны на ветру полощутся.

Кричит хор волховской песнь-заклятие, стучит посохами по земле, к небу руки воздевает. От старцев магическая дрожь по всем стоящим на холме пошла, всех в плен забрала, кричать и просить чуда у Матери Лесной заставила. Вот уж люди поют и бегут живыми цепями по кругу, будто земля лесогорская в пляску кинулась и даже леса деревьями дрожать пошли.

А старший волхв из круга вырвался и через медвежью тушу прыгнул под крик оглушающий, да за ним другие перепрыгивать взялись. Разбудили волхвы своими просьбами громкими Лесную Мать. Погнала она тучи на Волчий Холм, заслонила чёрной пеленой ясное солнышко, громом в небесный щит ударила, молнией – огненным мечом блеснула над детьми своими и омыла лесогорье священным преобразующим дождём.

Дрогнула медвежья шкура, стукнуло в ней новое сердце, задышала родившаяся лесная душа. Поднялся медведь-страж, встал на задние лапы и зарычал с неистовой силой, объявляя о своём сотворении. Рык его полон тоски и вечного страдания, в глазах огонь злобы и печаль неизбывная сплелись жгутом. Расступились волхвы, разорвали цепь единую люди на холме, проход освобождая, и пошёл князь-медведь на вечную службу в чащи лесогорские».

Вася вспомнил, как он, очарованный рассказом друга, отреагировал после долгой паузы:

– Здорово! Прямо сказка. Выдумал, Ваня? Скажи честно?

– Ни капельки не приврал. – Улыбается в бороду Иван. – Всё передал слово в слово, как и мне батя сказывал. А князя-медведя, сторожа лесогорского, я и сам разок видал.

– Да ну? – Загорелся Василий. – И как?

– Да так. Огромный он, седой уж совсем. Всегда одинёшенек. Ни медведицы у него, ни медвежаток не бывало. Отшельник.

– Не хочет?

– Кто его знает. Может и хочет. К нему никто близко не подходит. Проклятый он Лесной Матерью, счастьем обделённый.

Поезд снова встал. «Станция Блудино. Стоянка 10 минут». Василий отвлёкся от воспоминаний, вышел на перрон. Платформа №1. Маленький провинциальный, игрушечный вокзальчик. Слева летний палисадник, посредине роскошная яблоня, обвешанная зрелыми плодами. Густой яблочный воздух. Наставник смотрит на крупное яблоко: «Может быть, я могу читать не только человеческие мысли? О чём молчит это яблоко?»

Разговор яблока и червяка услышанный Наставником.

- Какое странное ощущение? Кто там копошится во мне?

- Я, червячок.

- Что ты там делаешь, негодник?

- Я, ем.

- А что ты там ешь?

- Тебя.

- Меня? Ты меня ешь? Немедленно прекрати и убирайся вон.

- Не могу. Я обречён жить в тебе и постоянно есть.

- Как это унизительно быть съеденным жалким червяком!

- По-моему, никакой разницы кто тебя съест. Ты рождено, чтобы быть съеденным.

- Правильно, но я жду, что меня съест человек. Это высшая, желаемая точка моей карьеры. А если изуродуешь меня, человек меня выбросит.

- Послушай, яблоко. Человек тебя съест и даже не поговорит с тобой, не спросит ни о чём. А я тебя ем, общаясь, мы ведём разговор. В этом есть своя прелесть.

- Пожалуй. Но может быть меня захочет какое-то крупное животное. Например, лошадь.

- Это, вообще, бесславный конец. Быть съеденным вперемешку с сеном....

- Твоё ползание вызывает у меня эротические ощущения, ты что, пытаешься меня трахнуть?

- Ну, вообще-то я имею фаллическую форму и перемещаюсь внутри тебя, это напоминает половой акт.

- Ах, как хорошо, мне нравится, если ты ещё и перестанешь жевать, я испытаю оргазм.

- Если я перестану жевать, то не смогу делать в тебе дырочки.

- Ладно, жующий фаллос. Ты меня любишь?

- Я? Дай подумать. Я в тебе родился, ты мой роддом, моя квартира или домик, я тебя ем, оказалось, что это ещё и половой акт, никого другого у меня нет, и я не могу без тебя жить. Да! Я тебя люблю.

- Как это прекрасно, червячок. Ты меня полюбил. Мы будем вместе до самой смерти как Ромео и Джульетта и умрём в один день!

- Ни фига себе! Откуда ты знаешь Шекспира?

- Кого?

- Автора «Ромео и Джульетты».

- Шекспира я не знаю. А в эротической постановке, я играла роль Джульетты в нашем театре, но в прошлой жизни.

- А кем ты была в прошлой жизни?

- Фотомоделью, а что?

- Нет ничего, очень приятно. У меня никогда не было знакомой фотомодели.

- Вот и гордись! А ты чем занимался?

- Я работал в Министерстве экономики.

- Так ты министр?

- Нет. Зав отделом.

- И как тебе. После руководителя воплотиться в червяка.

- Вообще-то неплохо. Всё под рукой, рук, правда, нет. Я имею в виду, и дом, и еда, и есть с кем поговорить.

- Ты ещё постановление напиши.

- А я как раз выгрызаю тебя буковками. Делаю набросок резолюции по отделу о подлинности реинкарнации, то есть переселении душ.

- Буковками? Так ты мне делаешь тату. Как здорово! А что, большинство чиновников превращаются в червяков?

- Думаю, да.

Пробегающий мальчишка, подпрыгнул на бегу, сорвал яблоко и с хрустом укусил.

«Истины буддизма в действии – подумал Наставник, – только бы крыша не поехала от многообразия мира».

«Стоянка завершена!» Василий побежал к своему поезду.

 

* * * * *

 

В вечерних новостях обозреватель Антон Пешкин рассказал ужасные подробности о смерти «великого национального драматурга Степана Бугая».

«В Государственном драматическом театре имени Всех Диссидентов и Правозащитников, как всегда, был полный аншлаг. Давали пьесу Бугая. Когда спектакль завершился, благодарные зрители уставили всю авансцену корзинами живых цветов. Актёры вышли на поклон. Овации не стихали. Исполнительница главной роли, народная артистка Щучкина, склонившись в поклоне над корзиной красных роз, вдруг дико закричала и упала без чувств. Сначала никто не понял в чём дело. Актёры бросились к ней, но она только прохрипела «Там!», протянув руку в направлении корзины, и опять потеряла сознание. Заглянули в корзину, и причина стала более чем очевидна. Среди ножек роз, в корзине, торчала настоящая кисть мужской руки. Срочно вызвали следственную бригаду генпрокуратуры. Зрители спешили покинуть театр. Когда мужскую руку извлекли из корзины, на ней была обнаружена крупная наколка кривыми буквами – «СТЁПА», хорошо читающаяся даже среди густой волосатости. Работники театра опознали гениальную правую руку Степана Бугая. Проведённая медицинская экспертиза даёт все основания утверждать – кисть отрублена уже у мёртвого человека, поэтому, следует полагать, что господин Бугай мёртв».

Дузов вскочил, походил по комнате «Неужели влип? Начнут шерстить все каналы Бугая, все встречи. С кем говорил, с кем обедал, спал. Мне приводил его министр. Это не спрячешь. Я дал ему заказ. Да, заказ. И какой заказ! А я получил заказ от конкурентов «Металлургической гильдии», от новых монстров отечественного бизнеса «Сталеплавильного союза» с кругленькой суммой. Настя начала скандал, натравили «Око революции». На столе Бугая драма про коррупцию в металлургическом производстве. Получается, что на мне сходится много концов! Могут убрать? Как пить дать. Интересно, как будут работать со мной. Если через официалку – Генпрокуратура и всё такое, можно просто отморозиться. Значит никому раскрытие дела не нужно. Если будут теребить другими способами, вытянуть всё. Пора, Григорий Фомич, убегать из Отечества, если успеешь. А оттуда можно хорошо торгануть информацией. Дорожка туда есть! Будем собираться, никому ты в этой игре, кроме себя, живым не нужен, товарищ Дузов!»

 

V. Напряжение.

 

Протесты работников металлургических предприятий в области и по стране нарастали с каждым днём. Губернатор поручил Кузьме Трофимовичу «проявить заботу о детях металлургов за счёт областного бюджета». Ручкин подошёл к задаче творчески. Пригласил ведущий зарубежный цирковой коллектив, проарендовал автобусы и начал бесплатно детей возить на цирковые представления. Губернатор его даже похвалил на коллегии: «Кругом напряжёнка, люди обозлены, а Кузьма Трофимович среди всех громов и молний устроил детям праздник! Объявляю Ручкину благодарность!»

На последнем представлении известного коллектива Ручкин-старший решил побывать сам. Заодно и посидеть пару часиков, дух перевести. Очень понравилось. Смеялся до слёз, в ладоши хлопал. А в конце спектакля всё же задремал – умаялся. Проснулся оттого, что его громко позвали по имени «Кузьма! Кузнечик, просыпайся». «Кузнечик, вот ещё, так только мама в детстве называла». Открыл глаза. На арене, в центре сидели у вигвама индеец и медведь. «Никак не проснусь!»

- Ты, не спишь, Кузьма. Ты сидишь в цирке и смотришь на нас, – сказал индеец.

Кузьма огляделся по сторонам. Никого. На всю чащу циркового амфитеатра он один.

- Нет тут никого, кроме нас. Все уже ушли, пока ты спал. Не стали будить большого начальника, – прорычал медведь.

- А я что тут делаю? – Вскочил Ручкин-старший. – Я тоже пойду. Что вы ко мне привязались. По ночам беспокоите, так теперь среди бела заявились. Вызову милицию, будет вам. Так что, товарищи, лучше идите отсюда по-хорошему.

- Мы тебе Кузнечик не товарищи, а друзья, – спокойно вставил индеец,- друзья давние, с самого детства. Что забыл. Как с уроков убегал на фильмы про Чингачгука, Винету, Оцеолу, Зоркого Сокола, забыл, как Фенимора Купера по ночам читал, а по химии и алгебре двойки носил.

- Нет, не забыл, – удивлённо выдохнул Кузьма и шлёпнулся в кресло, – а ты, вы откуда знаешь…

- Откуда, от китайского верблюда! – Влез медведь. – Кому знать как не нам? Скажи?

- Не знаю. А почему вы меня всё время убить хотите? То в водопад кидаете, то грифам жрать отдаёте.

- Мы его убиваем. Ты посмотри, Сын Большой Медведицы на этот говорящий труп. – Обратился индеец к медведю. – Мы его убиваем. Совесть у тебя есть, специалист по морали? Мы всё время тебя тормошим, мы спасти тебя хотим, потому, что ты друг.

- Спасти? От кого?

- От кого? Что мы тебя в пирогу смерти положили или к дереву привязали. Кузнечик, в тебя давно вкачана, в мозги твои бледнолицые, программа уничтожения и код смерти в тебя забит, в тот самый день как ты собеседование в Академии Главных чиновников сдавал. С тебя на следующий день скальп можно было снимать, пока не протух.

- Я говорил тебе, Ульзана, что с бледнолицым лучше не связываться, – гневался медведь, – всё равно у него всегда виноват краснокожий.

- Простите друзья, – неуверенно сказал Кузьма, – я не знал. Откуда вам известно, что в меня всунули программу смерти?

- Кузнечик, - индеёц подошёл и положил Кузьме руку на плечо, – мы продукты твоего подсознания, мы живём там с детских лет. Пока ты был мечтателем, мы вместе скакали по прериям, ловили мустангов, курили трубки у костра. Вспомни, как было здорово. Ты ведь и в физкультурный техникум подался учиться, чтобы стать ловким и смелым, как Чингачгук, чтобы побеждать злых гуронов. Помнишь?

- Помню, я помню, - всхлипывал Кузьма, слёзы капали на французский пиджак, и он стал на глазах превращаться в кожаную, рыжую индейскую рубаху.

- Тебе не стыдно, кем ты стал – тупым бледнолицым начальником, рассказываешь школьникам, как надо быть честными и послушными, вместо того чтобы поиграть с ними в индейцев. Деда Мороза помнишь, который перепил огненной воды и пришёл в детский сад. Зачем ты его выгнал с работы?

- Ну, извините, он же нарушил все педагогические…..

- А сам не нарушал! – Рявкнул медведь. – Святой дух?! Забыл, как сказал Великий Виракоча, кто никогда не преступал табу, пусть первый кинет в меня своё копьё!

- Не забыл. Но мне кажется, это говорил Иисус, и не про копьё, а про камень….

- У вас Иисус, а у нас говорил Виракоча, и Маниту говорил, и Кецолькоатль. Все говорили. А ты забыл!

- Кузнечик, если будешь жить дальше как бледнолицый, ты обречён. Мы больше не сможем биться в твоём сознании с программой смерти. Каждый день она сжигает часть наших прерий и лесов. Скоро она выгонит нас. Мы пришли сказать тебе это друг, – грустно закончил Ульзана.

- Я не хочу умирать, я хочу жить, работать, руководить процессами.

- Нет. Если ты хочешь только этого ты умрёшь. Подумай, может, ты хочешь чего-то другого?

- Другого. У меня нет ничего другого. Осталось только это. Кабинет, телефон, звонки, распоряжения….

- Ты, гружённая, ненужным барахлом, старая вьючная лошадь. – Подвёл итог медведь. – И тащишься покорно на кладбище.

- Тогда я ничего не хочу. Нет. Хочу, чтобы сын был счастливым.

- Поверь мне, – сказал Ульзана,- я в курсе его дел. У него своя тропа войны и он победит. Ты ему больше не нужен, тем более, что не нужен самому себе.

- Человек, который не нужен себе, не нужен никому, – философски подтвердил медведь.

- А жена, Тая?

- У неё давным-давно полно любовников. Что, неужели для тебя это новость? – удивился индеёц.

- Да, новость…. Нет, я знаю, конечно, моя работа и проблемы, я устаю, она всё время одна. Я знаю, мне говорили. Просто не хотел верить.

- Нам пора. Ты не решил чего хочешь?

- Я? Ребята, а можно мне уйти с вами. Я хочу, хочу жить в вигваме, ловить рыбу в чистой реке и играть в индейцы. Я всегда мечтал, но боялся вслух. Вслух сказать. В нашем обществе это называется сумасшествие. Заберите меня, друзья мои! Я хочу жить по-настоящему!

- Идём, бледнолицый брат. Мы подарим тебе быстрого коня и острый томагавк.

Они, обнявшись, пошли за кулисы цирка.

Через три дня в области был объявлен безвести пропавшим начальник областного управления по контролю за моралью государственных служащих Кузьма Трофимович Ручкин. Поиски первых недель не дали результатов. Он числится среди безвести пропавших и по сей день.

Через два месяца Таисия Ручкина получила странное письмо из-за границы, написанное почерком пропавшего мужа:

«Дорогая Тая! Так получилось, что я смог осуществить свою детскую мечту – стать индейцем. Сначала жил в резервации индейцев чероки в Америке. Но там уже всё испохабили бледнолицые. Поэтому мы с друзьями уехали в Южную Америку в дебри Амазонки. Нашли чудесное племя. Они никогда прежде не видели белых людей. Меня назвали Сын Луны. Я очень счастлив. Не ищи меня и не сообщай в милицию. Не поверят и не найдут. Прости. Поцелуй Васю. Твой бывший муж, теперь Сын Луны!»

Таисия не стала никуда сообщать. Наверное, это глупая шутка, но в глубине души её очень хотелось верить, что Кузьма жив, что поселился на берегу Амазонки и пользуется среди индейцев заслуженным уважением. На сердце стало тепло.

 

* * * * *

 

Остаток летних каникул Василий провёл дома, нужно было успокоить маму.

Начало второго курса давалось трудно. Череда таинственных событий, где политика соединялась с мистикой, жажда найти и увидеть действующий знак «Великого чёрта», и самое главное, исчезновение отца, надломили силы нашего студента. Играть своими чрезвычайными способностями просто надоело. Растревожил и последний разговор с Иваном:

- Ты, Вася, и Филин, сегодня можете стать мишенью. В Захолуйске вы раскопали о Вершинине и Бугае тёмные вещи. В разгар скандала многие захотят заткнуть знающие рты, на всякий случай. Или потащат вас давать показания, но это вряд ли. Елбунов и Вечерний, – мы знаем, в чьей они команде, кто их направил на прошлое Вершинина. Елена и Игорь, вообще не в курсе, но при такой большой игре мелочь сметают со стола, не раздумывая.

- Спрячь Филина в Лесогории. Сможешь?

- Смогу. А смысл?

- Наша гарантия. Если он осядет там и просигналит Елбунову, что требует гарантий для оставшейся части команды, ректор и Вечерний крепко подумают, прежде чем нас вычеркнуть, подумают и их хозяева. Слабовато, но вариант.

- Добро. Филин с радостью уйдёт до конца бури. У него же мать лесогорка.

- Вот откуда набор сверхспособностей.

- И отсюда тоже. Завтра отправлю его по тёмной дорожке, есть у нас такая. А ты?

- Попробую разузнать, кто действительно забросил нас в Захолуйск, при чём тут Бугай в этих лабиринтах, и главное, Ваня, тебе скоро придется показать мне знак, особенно если за всеми историями стоит ложный Наставник. Я почти уверен – это его рук дело. Настоящая чертовщина!

 

* * * * *

 

Утром в корпусе Филин молча пожал Василию руку. Лишние слова ни к чему.

На большой перемене Сергей Сергеевич добрался до гомеровского скверика и присел на скамеечку со свежей газетой. В урнах ковырялся бородатый бомж. Добравшись не спеша до скамеечки с доцентом и разбирая содержание урны, сказал, не глядя в его сторону:

- Ты, мил человек, пойдёшь за мной не торопясь. Я хожу не быстро, то в урну загляну, то присяду с усталости. И ты не поспешай, но только не потеряйся. Я тебя в одну квартиру приведу к хорошим людям. Переночуешь. А завтра наши тебя домой, в леса, заберут. Ну, поднимайся потихоньку.

Квартирка оказалась бывшего начальника Главкосмоса. Филин знал, что Гареев парализован и шансов на выздоровление нет. Когда увидел Юрия Теодоровича улыбающимся, здоровым человеком, удивление на лице скрыть не смог.

- Да-да, Сергей Сергеевич, не падайте в обморок. Это лесогорские чудеса – дела их знахарей. Проходите, ждём вас и волнуемся.

- Спасибо. И что никто не знает, что вы здоровы?

- Только семья. Уж слишком внезапно меня выбили из седла. Это необычная болезнь. Порчу навели через телеэфир. Адресную, именно на меня. Теперь берегусь.

- Мне известны такие методики. Но в вас должны были, в своё время ввести своеобразный приёмник – программу, которая ждёт сигнала, чтобы запуститься для действия в пределах своей задачи.

- Я знаю. Весь Главкосмос, тогда ещё пропустили через это. Вопрос, кто теперь имеет доступ к материалам и может бить по людям. Всё было передано в спец. хранилище, под кураторство спец. отдела при Президенте. Туда не добраться.

- Очень любопытные вещи вы рассказываете, Юрий Теодорович. Просто очень. От этого спец. отдела, в последнее время, идёт много странных пожеланий и заказов. Вы сможете каким-то образом проинформировать о содержании нашего разговора студента Иванова, лесогорца.

- Мальчишку?

- Других нет. Сделайте.

- Хорошо. Но, мои гарантии?

- Не встречайтесь сами. Передайте через гражданина, который меня привёл к Вам.

- Договорились.

 

* * * * *

 

Елбунова в приёмной среди прочей документации ожидал запечатанный конверт.

- От кого? – бросил он секретарше.

- Без адреса отправителя, Максим Максимович.

Когда вскрыл и прочитал, вытер пот со лба.

«Уважаемый Максим Максимович! Информация, которую наша команда привезла Вам из Захолуйска, в свете разворачивающихся событий, заставляет меня выступить гарантом Вашей безупречной порядочности по отношению ко всем членам команды. Я являюсь наиболее ценным свидетелем получения задания, его исполнения и сути добытой информации как руководитель группы. Если с кем-то из членов моей группы что-либо произойдёт, я немедленно выступлю с разоблачением. Искать меня нет смысла. Прилагаю заявление об отпуске за своё счёт.

С уважением!

Доцент Рябчик С.С.»

 

* * * * *

 

Со смертью Бугая скандал вокруг «Металлургической гильдии» вспыхнул с новой силой.

Журнал «Вечерняя Столица»:

«Найденная на рабочем столе драматурга пьеса «Холодное стальное сердце» намекает всем сознательным гражданам, что «Металлургическая гильдия» не только издевалась над рабочими своих заводов, но готова преследовать правду и мораль везде, где они встают на борьбу за неё….».

Газета «Красный большевик»:

«Рабочий класс страны понёс неизмеримую утрату. Зверски замучен наёмниками буржуазии, пламенный борец за права рабочих, честный гражданин, великий пролетарский драматург Степан Тарасович Бугай! Спи спокойно, дорогой товарищ! Мы отомстим за тебя».

Журнал «Playboy»:

«Садистское убийство модного драматурга Бугая соединённое с псевдоэстетической публичной демонстрацией экибаны из красных роз и отрубленной мужской кисти, подтверждает эксгибиционизированный в акте перфоманса латентный гомосексуализм высших кругов нашей металлургической олигархии…».

Журнал «Юный натуралист»:

«Нам пишут дети с предложением использовать отрубленную руку драматурга Бугая для клонирования его в зрелом возрасте, с целью возрождения этой гармоничной личности и раскрытия преступления на основе его свидетельских показаний…».

Альманах «Театр»:

«Создано творческое объединение молодых драматургов Столицы с символическим названием «Потомки Бугая». Цель объединения – создание драматических произведений о коррупции во всех отраслях промышленности…».

Из передачи «Спокойной ночи малыши» временно был выведён популярный персонаж Степашка. На всякий случай убрали и поросёнка Хрюшу.

Когда в передаче «Сельский час» фермер сказал: «А этого бугая мы придержим сыну на свадьбу», в редакцию полетели гневные письма и звонки.

Экологическое движение Green Peace, не разобравшись в проблеме, выступило против акций по массовому забою бугаёв в нашей стране.

Президент вынужден был сделать очередное заявление:

«Я гарантирую гражданам страны, что возьму под личный контроль дело о зверском убийстве национального гения Степана Бугая. Убийцы ответят по всей строгости нашего закона. Мораль народа и честь страны будут защищены».

А чертовщина, наглая и неприкрытая продолжалась, как говорится на глазах у изумлённой публики. Под центральный вход Генпрокуратуры кто-то подогнал и оставил катафалк. Автомобиль простоял почти весь день, пока под тёплым сентябрьским солнцем не развонялся на всю улицу. Когда катафалк открыли, к вящему ужасу обнаружили разморозившееся тело Бугая, в чёрном погребальном костюме, с букетом белых роз и запиской в букете: «От благодарных зрителей!».

Общество взвыло от такого публичного цинизма. Нужно было выпускать пар. По распоряжению Генпрокурора было задержано всё руководство «Металлургической гильдии».

 

* * * * *

 

- И как вам это наглое письмецо Рябчика? – Елбунов пристально посмотрел на Вечернего.

- Подготовились. В принципе, грамотное действие. По ситуации.

- Отец Ручкина, областной чиновник, видите ли, без вести пропал. Объяснили дураку, что к чему и припрятали. Далеко припрятали. Не можем запустить в нём программу.

- В любом случае Ручкина-младшего трогать не стоит, – высказался Лев Павлович.

- От чего же?

- Вы обратили внимание, что в новостях прошла тема про некоего нашего высокого чиновника, скрывавшегося за рубежом. Находится под охраной их спецслужб и готов дать показания по кампании против «Металлургической гильдии». Как всё начиналось, кто заказчик.

- Ну?

- Этот некий высокий чиновник, известный вам – Григорий Фомич Дузов, начальник кадрового управления Кабмина.

- Дузов смылся?

-Да. Он за денежки «Сталеплавильного союза» и запустил все первые пиар-акции против «Металлургической гильдии», включая Бугая с его неоконченной пьесой. А команду получил работать со Сталеплавильщиками…. Догадайся с трёх раз, от кого!

- Картина «Последний день Помпеи». А Ручкин тут может зафигурировать как сын старого друга Дузова, который уже пропал. Мы не знаем, связаны ли единой схемой поведения Ручкины и Дузов, но если связаны, то, тронув Ручкина-младшего, засветимся через заявы Дузова.

- Молодец Максим. Берёшь след.

- Лев Павлович. Я отношусь к Вам с большим уважением, но не стоит забываться. Я всё же ректор.

- Да, Максим Максимович. Ректор вы. А делать мы с вами вместе будем то, что прикажет наш Наставник. Но потом! На днях у нас появится журналистка Клевр, человечек Дузова. Будет читать спецкурс по методике журналистских расследований. Следует проверить, что она знает, сначала покопаться в лаборатории в её мозгах. А потом…. Если ее, например, украдут.

- Лесогорцы? Кто её полезет искать в дремучих лесах?

- Нет. Я категорически против того, чтобы подставлять лесогорцев. Отдохните, господин Елбунов. Нам ещё много работать. Вы же не хотите вернуться «вниз»?

«Сука. И не дашь в морду. Смотрящий за самим Наставником» – пожал руку доцента ректор.

 

* * * * *

 

«Сорок восемь депутатов Национального парламента обратились с открытым письмом к Президенту страны с требованием «немедленно освободить безосновательно задержанных по санкции Генерального прокурора руководителей «Металлургической гильдии»». Целых сорок восемь. Выходит, не одного Вершинина гильдия подкармливала. Не одного. Зарубили голосованием проект по свободным экономическим зонам в приграничных областях. Давят на власть. Понятно, что зоны создаются под бизнес придворных чиновников из Администрации и Кабмина. Хорошо хоть меня пока не теребят. Дузов скорее всего, сдаст. Григорий Фомич спасает жизнь, и пошёл в разнос. Будет сдавать пачками. Ну, что ж господа. Посмотрим. Я неплохо начала ещё одну скандальную тему. Занимайтесь. А я попробую использовать последний подарок Григория Фомича. Говорил, что странные вещи творятся в Академии главных чиновников. Какие-то дети-Индиго, попытка создания новой расы бюрократов. Если выстрелить хорошим материалом в статье – можно застолбить новую проблему. Мастер журналистских расследований Анастасия Клевр снова нашла тёмные пятна сегодняшнего, светлого дня!» – Настя даже рассмеялась своим мыслям.

«А потом забабахать скандальную книжечку и в информтурне с лекциями по старушке Европе. Так. Серьёзно! Классная идея. Замутить, поднять волну и прокатится на этой волне. Журналистский сёрфинг. Ну, берегитесь, экспериментаторы над невинными детишками!»

Настя вошла за ограду Академии.

 

* * * * *

 

После короткого ритуала знакомства ректор Елбунов вызвался проводить журналистку в аудиторию и лично представить студентам. Что ж, засветиться перед учениками в компании раскрученной на всю страны персоны – неплохой пиар. Настю же и внешность и грубая пластика Елбунова оттолкнула. «Людоед из мультика», – определила для себя.

- Прошу любить и жаловать, коллеги, Анастасия Петровна Клевр. В особом представлении не нуждается. Думаю, что общение с известной журналисткой будет способствовать вашему профессиональному росту.

«Клевр, - включился Василий, – Делала интервью с моим отцом, запустила первую статью в «Оке Революции» против «Гильдии». Теперь появилась у нас в компании Елбунова. Даже если захочется посмотреть на это как на случайность, всё равно не получается. Может быть Клевр, то недостающее звено, из-за которого я не могу нарисовать для себя всей картины событий?»

Он слушал её не внимательно. Мысли крутились вокруг последних событий. Но когда удавалось направить внимание, понимал, что девушка умна и материал неплох.

«У журналиста должны быть доверительные контакты с людьми разного уровня, разных социальных слоёв. Вам должны доверять, верить данному слову. Какая бы интересная, скандальная информация не находилась у вас в руках, если вы получили её в обмен на обещание молчать в такой-то по протяженности период времени или право на оглашение только при оговорённых обстоятельствах – держите слово. Если журналист подвёл свой источник, подвёл и плюнул на последствия и репутацию человека, он никогда не сможет вернуться к серьёзному и глубокому, настоящему расследованию. Многие потерявшие доверие, пытаются изображать своё очередное расследование в газете или на телеэкране. Но если проанализировать их действия с точки зрения добытых фактов, раскрытой логики событий, то, очевидно, есть только понты – расследования нет.

Помните, люди любят делиться тайнами. От этого соблазна личной таинственности и значительности не застрахован никто. Особенно, если человеком движет обида или жажда мести. Тайна у других, а вы должны стать ключом к ней».

Когда первая лекция завершилась и аудитория опустела, Василий сам подошёл к ней.

- Анастасия Петровна, я, Василий Ручкин. Вы когда-то брали интервью у моего отца Кузьмы Трофимовича.

- Да. Я хорошо помню это интервью. Отец очень тепло отзывался о вас, Василий, и гордился.

- Хотя такие интервью не ваш стиль. Почему автор известных расследований вдруг польстился на провинциальный рассказ о достижениях борьбы за мораль, – Ручкин дерзко поймал её взгляд.

- Ну…., – растерялась, но мгновенно оправилась Настя, – интересно для себя покрутить психологию и взгляд на картину жизни провинциального чиновника. В Столице кругом цинизм и ирония, а тут такое чистое искреннее служение.

- Трудно считать это ответом профессионала, Анастасия Петровна. Не обижайтесь, я не пытаюсь сократить дистанцию между нами, но поверьте, я уже знаю о вашем участии в организации кампании против «Металлургической гильдии» гораздо больше, чем Вы можете себе представить.

Произнося эту тираду, Наставник одновременно беспардонно вытаскивал из памяти журналистки всё до мельчайших подробностей по интересующему его вопросу: разговор с Дузовым, покупку «Ока революции», кучу всякой чепухи, которая хранится в красивых женских головках. Оп! Ничего себе. Она находит его очень сексуальным, несмотря на то, что он «зазомбированный бюрократический расист и самоуверенное Индиго, которое она раскроет всему миру». «Занимательная мысль тебя посетила, Настя» – отметил Василий, но чтобы не отпустить ситуацию сказал вслух.

- Я предлагаю Вам встретиться сегодня и обсудить вопросы, интересные для обоих.

- Что именно?

- Индиго, например. В семь ноль-ноль, бар «Страус», по улице Мерлин Монро.

Не дожидаясь ответа, выскочил из аудитории.

«Ох, наехал на звезду прессы! Симпатичная девушка. Что ж, если мой самый дорогой покойный друг оказался гомосексуалистом, то почему моей первой женщиной не может стать та, которая появилась, чтобы шпионить за мной! Карьера чёрта продолжается».

* * * * *

 

Бар «Страус» располагался на первом этаже «Центра духовности», общественной организации, которая имела целью осчастливить любые свободные уши, циклом высокопарных лекций о духовном мире человека. Ничего действительно полезного от этой лавочки не исходило, но, пользуясь связями с высокими особами, они смогли вставиться в ряд гуманитарных правительственных программ и крутили «духовностью» как чёрт месяцем. Почётный президент «Центра духовности» господин Ферапонт Аскольдович Кудряш не вылезал из телеэфира различных ток-шоу, круглых столов и педагогических передач типа «Дети наше будущее». Последний крупный проект Кудряша «Духовность в каждую семью» щедро финансировался из госбюджета, что позволяло Ферапонту возить свою духовность на мерсе последней модели.

Кроме бесед о возвышенном господин Кудряш очень любил хорошую кухню и дорогое виски, поэтому, когда, выступая, он произносил словосочетание «воспитательное значение» в его воображении появлялся сочный «питательный» осетровый шашлык на шампурах, а слово «человек» ассоциировалось с вышколенным официантом, принимающим богатый заказ. Тираду «гармонично развитая личность» Ферапонт адресовал исключительно себе.

Всем своим видом и манерами Кудряш напоминал массовика затейника из профсоюзного санатория, что соответствовало действительности. Карьеру «духовного вождя» баянист Ферик начал лет пять назад, когда в состоянии чрезвычайного алкогольного опьянения очутился в постели с отдыхавшей в санатории «Рябинушка» столичной профессоршей старой девой Региной Леонидовной Бельских. Она утащила его в Столицу, накачала сознание бездельника Ферика книжными банальностями и вывела в свет науки и политики. Результатом плодотворного сотрудничества стал «Центр духовности» на улице Мерлин Монро.

Кудряш сдавал часть помещений на первом этаже в субаренду, и прятал денежки от любимой Регины Леонидовны, на свой счётик в банке «Гудад», через дорогу, напротив «Центра».

Вот и сегодня, заказав по телефону в ресторане «Аристократ» роскошный ужин, он, напевая под нос «Мурку» завернул в бар «Страус» хлопнуть трудовую рюмку «Jim Bim». За столиком, в глубине зала цепкий взгляд массовика обнаружил знакомую особу. «Настя! В жизни в «Страусе» не сиживала. Журналисты имеют свои точки. Кого-то ждёт. Надо упасть рядом и посмотреть на жертву».

- Целую ручки, госпожа Клевр – церемонно провинциально подвалил Кудряш.

- Здравствуйте, Ферапонт Аскольдович, – без особой радости выдавила Настя. «Свалился на мою голову. Гармоничная личность» – она живо представила Кудряша с баяном на пузе, в кругу духовных последователей.

- Позвольте, Анастасия Петровна к вам за столик. Как это вы в нашем «Страусе» оказались. Можно было и к нам в «Центр духовности» заглянуть. Осветили бы нашу работу в большой статье своим, я не побоюсь этого слова, гениальным пером. А?

- Вас и так достаточно освещают, Ферапонт Аскольдович. По всем каналам ваш светлый образ, а в газетах ваши фото и интервью затмеваю даже Президента. Не боитесь попасть в немилость от такой сумасшедшей активности?

- Я? Да ну, что вы…, – поперхнулся Кудряш, – разве мы можем сравняться с Самим, никогда! Никогда! И не думаем, и не мечтаем!

Бледная физиономия Ферика вызвала у Насти нечто похожее на чувство жалости.

- Успокойтесь господин почётный Президент. Я пошутила.

- Вот, вот опять Президент. Как вы жестоко шутите, Анастасия Петровна. Как жестоко! Надо быть добрее, развивать в себе духовность, гармонию, сострадание к людям.

- Вам нужно моё сострадание? – Настя поймала взглядом бегающие глазки собеседника, – Человеку, который каждый вечер ужинает в самых дорогих ресторанах города за счёт бездонного госбюджета, сострадание противопоказано. Если начать вам сострадать, вы просто лопнете от самодовольства и регулярного переедания.

- Браво! Браво! Вот он стиль мастера слова. Какие образы, какой слог! – Кудряш пошёл на попятную, сглаживая углы, – Вам нет равных, ей Богу! Но всё же мягче, мягче нужно к людям. Я, знаете ли, добряк, но поверьте, люди в массе злопамятны, ох злопамятны. Вот вчера вспомнили в компании, что это вы колупнули темку «Металлургической гильдии» первой. С вас всё и началось. Да, получается, не отзовись вы в «Оке революции» статьёй на злодеяния и не было бы ничего.

Настя нахмурилась.

- Я, Анастасия Петровна, так, к слову. Вы, голубушка, не обижайтесь. Я далёк от интриг, да ещё и политических. Я не хотел, не буду больше.

- Я не обижаюсь, господин Кудряш, – строго сказала девушка, – Но мне как раз нужна новая острая тема. Хотите, покатаюсь по Вашему шарлатанскому центру. Заодно переключим внимание общественности на проблему заевшихся деятелей духовности. Сделаю круче, чем с металлургами.

- Ах, Настя! Ну, как Вы так больно меня бьёте. За что? Занимайтесь своими металлургами. Это свежо, интересно. Что мы. Мы не Ваш калибр. Мы всё только для людей. Да! Для них! – Ферик сделал мах руками в воздухе, очерчивая множество «их», и невнятно распрощавшись, выскочил в двери.

Сунулся в кабину мерса припаркованного напротив бара «Я всё-таки узнаю, сука, кого ты ждёшь! Я те сделаю цыганочку с выходом, глиста та в обмороке!»

 

* * * * *

 

В десять минут восьмого Вася вошёл в двери бара «Страус». «Чем-то расстроена» – перехватил волну негативной энергии, лупившую от Насти.

- Добрый вечер.

- Кому какой, – резанула Клевр.

- Мне пока добрый, а вам кто-то подпортил.

- Не в счёт. Давайте карты на стол. Откуда Вам известно, что мне нужны «Индиго»?

- Я не хочу быть невежлив, Анастасия Петровна, но повторюсь, мне известно больше, чем вы себе можете представить.

- А именно?

- Например, что заказ на металлургов от Дузова, что вы хотите крутануть тему тайных экспериментов в Академии про создание нового типа чиновника, про «Индиго». Мало?

- Более чем, – Настя с интересом уставилась на Ручкина, – тогда для чего разговор. Вы знаете почти всё, но что-то вам, Василий, от меняя нужно.

- Да. Я могу предложить обмен информацией.

- Какой? На каких условиях?

- Я расскажу всё, что знаю о непубличной стороне АГЧ.

- А я?

- Вы можете быть полезны по другому вопросу. У меня есть информация о странных вкусах к тёмным делам Спецотдела при Администрации Президента. Хочу знать об этой структуре как можно больше.

- Идёт! А как вы проверите, что я не наплету вам всякой чуши, вытянув историю из вас. Бай-бай!

- Не выйдет. Любая ваша ложь будет моментально ясна.

- Что ж. Я уже засиделась в этом «Страусе». Кофе будем пить у меня.

 

* * * * *

 

- Я у тебя первая в жизни? – спросила Настя, устроив милую головку у него на груди.

- Да. Первая.

- Выходит, что я твой преподаватель не только по журналистским расследованиям.

- Урок превосходный. Расследования отдыхают.

- Ах ты, вредный студент! – она притворно обиделась. – Расследования ему отдыхают! Головой работать всегда труднее!

- Как раз головой я работаю уже очень давно по сравнению с другой частью тела. Но, расследования тоже выше всяких похвал.

- Ладно! Выкрутился. Пошли на кухню. Теперь будем обмениваться другой информацией.

Они устроились на мягком кухонном уголке. Настя закурила.

- Кто первый? – спросила она.

- Ты.

- Уговорил. Я действительно кое-что знаю об этой структуре. Главное – они никогда не были самостоятельны. То есть, они реально, никогда не работали на Президента. Нет, конечно, выполняют его поручения, подают отчёты, стоят по стойке «Смирно», но это фуфло. Когда создали Специальный отдел по особым расследованиям, туда сразу влезли русские и попытались подмять всё под себя, потом, со сменой власти их вытеснили американцы, но тоже не удержались. Соответственно всё работало на Москву и Вашингтон. Но самой загадочной оказалась третья сила, которая фактически владеет сегодня отделом со всеми потрохами.

- Кто они? – напрягся Василий.

- Не спеши. Кто они такие, до конца не понятно никому. Во-первых, это люди без погонов, отобраны по критериям, которые знает только начальник отдела, некто Зулусов Олег Омарович. Знаю, что лет десять проработал начальником безопасности в Южной Африке, в алмазной кампании. Его правая рука – Лопатин Борис Иванович, работает только на хозяина. Остальные – исполнители. Своих интриг не ведут, как будто.

- Откуда тебе это известно?

- Журналистская тайна, студент. Ну, хорошо. Три года назад Столицу потрясло дело о пропавших детях. Бесследно исчезли два мальчика и девочка. Всем было по пять лет. Их выкрали в один день.

- Украли?

- Да. Именно украли. Брали среди бела дня, из детских садов прямо во время прогулки. Свидетели говорили о чёрном «BMW» с правительственными номерами. Но им быстро позакрывали рты. Для следствия, но не для журналистов. Мне удалось разговорить через год одну перепуганную воспитательницу за очень кругленькую сумму. Отдала все свои сбережения, но она назвала точные номера автомобиля. Оказалось, что эта машина числилась в гараже столичной мэрии, но была отдана на три месяца в Спецотдел при Президенте. Обычная бюрократическая процедура. Тогда я решила собрать досье на этих сволочей.

- Странное дело.

- Слушай! Во-вторых, я выяснила, что они, то есть Зулусов и Лопатин люди структуры «Гудад». Это крупный банк. Под ним заводы, мобильная связь, пара портов на юге, есть ещё много мелочёвки. Но, самое главное, «Гудад» владеет контрольным пакетом акций «Сталелитейного союза». Улавливаешь?

- Основной противник «Металлургической гильдии»!

- Точно! Вот, почему я согласилась поработать по заказу Дузова. И сегодня надеюсь, что скандал, если его разжигать и дальше, выведет прессу на «Союз» и «Гудад». Но основное, проследить работу Спецотдела во всей этой суматохе и поднять дело о пропавших детях.

- Круто! Настя, ты смертник.

- Сначала я погуляю на их поминках. Так вот, я уверена, что Дузов получил заказ от Спецотдела и перекинул мне часть по прессе. Но, похоже, что заказ дали и Бугаю, его направление.

- Думаешь, Бугай – их работа. Зачем?

- Нет. Здесь поработал кто-то другой. Хотя его смерть и привела к аресту хозяев «Металлургической гильдии». Это какой-то публичный бандитский почерк с отрубленной рукой. Его как будто наказали за что-то. А может, просто решили запустить драматурга, как катализатор дела.

- Хорошая идея. Катализатор. Например, его убивают из мести бандиты, вставляют руку в корзину роз. На столе находят пьесу о коррупции в металлургии. Но возникшую непредвиденную ситуацию можно развернуть на себя. Найти убийц, выкупить тело или отнять и устроить шоу с катафалком под Генпрокуратурой, сыграть на нервах и престиже власти. Президент рвёт и мечет, а начальник Спецотдела предлагает для снятия общественного шума арестовать верхушку «Гильдии». Красивый ход.

- Ты молодец. Есть логика. В результате «Гильдия» подставлена под уголовное дело, счета приостановлены, а «Гудад» готовится прибрать её заводы.

- У меня есть своя ниточка к этому делу. Меня в группе практикантов направляли в городок Захолуйск. Беседовал и давал задание лично ректор Академии, Максим Максимович Елбунов. В кабинете с ним был ещё некто доцент Вечерний. Они уверены, что моё сознание, как и всех студентов, подавлено зомбированием, и я нахожусь в их полной собственности. Мы копали на бывшего мэра Захолуйска, а ныне депутата Парламента Вершинина. Он сегодня политическое лицо «Металлургической гильдии». Связался с ними ещё в бытность мэром, помог забрать завод у старых хозяев. Вместе посадили на пять лет его бывшего партнёра Бугая. Да, да, того самого, который после освобождения подался в драматургию. Подставили на взятке, за то, что Бугай хотел своей доли от «Гильдии». Вот и получил, но, похоже, уже от других.

- Скорее всего, его, как и в первый раз погубили жадность и невезение. Василий, ты говоришь, что задание шло от ректора?

- Да, прямо от него.

- Вот тебе и ещё одна группа под влиянием «Гудад», а может быть, он получил приказ по цепочке, но это уже детали. Как ты сказал? – вдруг встрепенулась Настя. – Все студенты зазомбированы?

- Похоже, очень похоже. Есть как бы некая единая организация, которая использует современные техники контроля за сознанием для создания своей армии руководителей во всех сферах жизни. И теми же методами выбивают из обоймы неугодных лиц. Например, бывший начальник Главкосмоса…

- Гареев?

- Да. Его атаковали прямо из телевизора. Выбили из седла человека до состояния растения. Официальная версия – инсульт. Может быть, но созданный ударом по сознанию.

- Вася, круг замыкается. Наши, такие на первый взгляд, разные проблемы имеют один источник – группы влияния с центром в структуре «Гудад». Согласен?

- Согласен Настя, но пора бежать в Академию. Второкурсник обязан вернуться в общежитие до 24.00.

- До послезавтра, студент!

Он выбежал из подъезда Настиного дома и поймал такси. В поле зрения попал серебристый мерседес, похожий на тот, что стоял у бара «Страус». Отмахнулся от тревожной мысли «Да мало ли в Столице серебристых мерсов!» Захлопнул дверь: «В Академию».

 

* * * * *

 

Из дневника студента Иванова.

«Угодливость – обязательное свойство чиновной души. Угодливость обращена на вышестоящего начальника. Она проявляется в бюрократе как талант актёра в театре под названием «Кабинет руководителя». В присутствии руководителя у подчинённого вдруг меняется тембр голоса, пропадает гордая осанка, взгляд наполняется теплотой и выражает невысказанную привязанность и любовь к шефу. Если встреча сопровождается совместным движением, то походка подчинённого тоже изменяется. Исчезает крупный руководящий шаг, его заменяет сопроводительное семенение возле бонзы.

Рост часто выступает видимой помехой для всепоглощающей угодливости. Особенно счастлив чиновник маленького росточка, он всегда смотрит на патрона снизу вверх.

Чиновник среднего роста при мелкокалиберности шефа вынужден присутуливаться, что часто становиться постоянной чертой общей конституции тела.

Высокий ростом и статный подчинённый – есть предмет неумирающей начальничьей ревности. С высоким ростом нужно сразу выходить в крупные руководители, иначе старательное исполнение упражнения «созерцание ботдисатвы снизу вверх» может нарушить функции организма через смещение органов и привести к хроническим заболеваниям.

Угодливость требует мастерского владения тембрами голоса. Голос неотъемлемая часть позы и вместе они составляют композицию для начальника под названием «Вы – ум, честь и совесть нашей непростой эпохи!» Тембр голоса должен мгновенно переключаться в зависимости от обсуждаемой темы – от громкого и внятного раската при докладе до тонюсенького хихиканья и сюсюканья при сплетничаньи или пошлом анекдоте на ушко «отцу родному».

Улыбка, адресованная руководителю должна передавать целую гамму искренних чувств: как я вам признателен, что вы есть на свете, я только ваш человек, без вас этот мир бы не существовал никогда и как приятно общаться с гением. Улыбка обычно сопровождается наклоном туловища вперёд в сторону объекта почитания и выполняет функцию лёгкого или глубокого поклона в зависимости от продолжительности замирания в позе.

Документы следует подавать бережно, а принимать бумагу с визой или подписью руководителя из его рук с чувством благодарного трепета.

Оборотной стороной угодливости является хамство. Хамство тренируется и исполняется на подчинённых. Диалектика взаимоотношений хамства и угодливости открывает сущность внутренней этики бюрократической касты».

 

* * * * *

 

Ферапонт Кудряш не на шутку разобиделся на Клевр. Спрятавшись в кабине своего авто с густо-затемнёнными стёклами, он с упорством оскорблённой мелочной натуры принялся наблюдать за Настей, которая хорошо была видна за своим столиком в большие окна «Страуса».

«Сиди, сиди в засаде, только я ещё глубже устроился. Кто ж к тебе придёт милочка. Ого, парниша, совсем молоденький. Что, мадмуазель продажная пресса, на малолеточек потянуло. Это вот так мы блюдём общественную мораль. Боремся за чистоту общества. Да завтра вся Столица будет знать о твоей порочной бездуховности. Я тебя на лекциях в примерах буду приводить как морально разложившуюся личность. Та-ак! Встали, вышли, ловят такси. Поехали и мы за ними. Понятно, Настасья, каким местом ты информацию собираешь, да и как таким методом не собирать. Мальчишечка тебе, сука, всё расскажет, даже приврёт для солидности. Ты смотри! Прямо к себе домой повела. Вот так профура. Ну, ничего, я сейчас позвоню в ресторан, ужин отменю, но вычислю, во сколько от тебя выползет без сил этот невинный Аполлон. Ты ещё узнаешь, кто такой Ферик! Ферик – это ого-го! Не фуфло и не лабух кабацкий. Ферик тон жизни в стране задаёт. Трахайся, трахайся, Анастасия Петровна, слезами зальёшься!»

Размышляя таким «благородным и духовным» образом «гармонично развитая личность» постепенно стала клевать носом, подрёмывать, а после и вовсе захрапела с присвистом и руладами, откинув башку на подголовник кресла.

Кудряш проснулся от режущего звука, который издают тормоза машины, что гнала на большой скорости. Он продёр глаза. Хлопнули двери. Из большого чёрного джипа вышли троё. Двое высоких спортивного сложения мужчин и один маленький, сгорбленный с всклокоченной бородой. Фонарь у подъезда хорошо осветил всех. Третий был одет в старое мятое пальто. Двое спортивных вошли в подъезд, бородатый остался под фонарём. Стал рассеяно шарить по карманам. Вытянул сигарету, чиркнул спичкой, затянулся.

Кудряш решил не обнаруживать себя. Пусть думают, что припаркована пустая машина.

Минут через десять двое вывели, скорее, вынесли, поддерживая под руки Клевр. Один выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил два раз в грудь курившему бородатому. Тот беззвучно упал под фонарь. Стрелявший, протёр оружие платком и вложил в руку Насте, надавил на её кисть. Потом, держа ствол пистолета, платком положил его на асфальт в паре метров от валявшегося бородатого. Вдвоём они забросили бесчувственное тело журналистки на заднее сиденье джипа, сами сели вперёд. Завелись, уехали.

Перепуганный Кудряш на автомате инстинкта самосохранения завёл «мерседес» и безумно погнал в другую сторону от свалившего джипа. Оцепеневшие руки впились в круг руля, нога не отрывалась от газа. Остановился, оттого, что в сознании блеснула спасительная мысль, что он не хочет на кладбище вместе с бородатым. Когда дал по тормозам, в грудь больно влепился руль. Отдышавшись, понял, что под задницей лужа. На панели автомобиля часы показывали без пятнадцати два.

 

* * * * *

 

Утренние номера газет и теленовостей сразили Столицу очередной сенсацией: «Похищена из своей квартиры известная журналистка Анастасия Клевр. Двери в квартиру взломаны. У подъезда дома труп старого человека, предположительно лесогорца с двумя огнестрельными ранениями в область сердца. На пистолете, обнаруженном рядом, отпечатки пальцев похищенной. По всей видимости, она пыталась защитить себя и каким-то образом сумела выстрелить в одного из похитителей. Выстрелы разбудили жильцов дома, и преступники, скрываясь, бросили тело своего товарища. Жильцы видели, как от подъезда Клевр быстро уехала большая легковая машина цвета «металлик», предположительно марки «Мерседес-бенц»».

На утреннем заседании Национального парламента слово взял депутат Вершинин: «Я имею необходимую информацию, из надёжных источников, что похищение Клевр и убийство Бугая дело рук одной и той же преступной группы, название которой хорошо известно – это лесогорские колдуны! Да, господа, лесогорские колдуны! Они подтолкнули Клевр к написанию статьи «Даёшь сталь! А как же люди?», они заказали пьесу Бугаю, но в силу особых обстоятельств вынуждены были свернуть свою тёмную игру, так как доказать несуществующую вину «Металлургической Гильдии» были не в состоянии, а Клевр и Бугай могли их выдать. Я не удивлюсь, если мы в ближайшее время обнаружим труп или какую-нибудь часть тела похищенной журналистки. Лесогорцы давно хотят установить контроль над страной, живут как тоталитарная секта, не отдают детей в школу, не подчиняются нашим законам! Я требую от Президента немедленной военной операции против колдунов Лесогорья, введения войск на мятежные территории и воставления там конституционного порядка. Я требую от Генпрокуратуры немедленного освобождения всех членов правления и крупных акционеров «Металлургической Гильдии» как оболганных и ошибочно задержанных. В свете вышесказанного, завершу выступление знаменитой исторической фразой «Карфаген должен быть разрушен!», Лесогорье – осиное гнездо бородатых колдунов, необходимо разогнать. Колдунов в тюрьмы, детей в школы-интернаты, на территории Лесогорья создать крупную военную базу!»

За предложенную Вершининым резолюцию проголосовало более двух третей депутатов парламента.

Генпрокурор, который ничего не мог найти по делу Бугая на «Гильдию» был рад возможности отпустить задержанных, что и сделал после звонка Президента.

В обеденном эфире 18 канала в передаче «Гражданская позиция» гостем Антона Пешкина был специалист по национальным ценностям, профессор Никита Ильич Крепкоштанов. Приводим выдержки из беседы:

А: Никита Ильич, вы не раз в трудную для всей страны минуту вставали на защиту национальных ценностей. Угрожают ли лесогорцы национальному единству страны?

К: Да, Антон, вы задали очень своевременный вопрос. Для ответа обратимся к истории. Кто такие лесогорцы? Всю историю они выступали как бунтовщики и мятежники, носители чёрной колдовской силы. Стоит вспомнить заявление их легендарного вождя Краста, когда он в 19 веке подошёл с ордами беснующихся колдунов к Столице: «Я хочу свободы моему народу. Мы не такие как вы. У нас другая мораль, другое общество, мы – другой мир. Или мы заберём свою свободу, или вы будете жить в страхе оттого, что мы есть на этом свете». Вдумайтесь, Антон, он обещал нам вечный страх. Разве жить в постоянном страхе – это не угроза для нации?

А: Не так давно, лет пять-шесть назад, в прессе прокатилась бурная дискуссия, которая, если помните, называлась «А не дать ли свободу Лесогорью?» Может тут есть момент истины?

К: Антон, не будем увлекаться гнилым либерализмом. Вспомним, как тяжело было подавить восстание Краста. Мы что, хотим снова кровавых боёв на улицах Столицы? Они уже перешли в атаку. Они уже убили, убили зверски, с издёвкой. Они уже имеют в Столице организованную преступную сеть! Всех лесогорцев за пределами ограждённой территории необходимо срочно арестовать как опасных государственных преступников, а в Лесогорье ввести войска после массированной атаки с воздуха.

А: Никита Ильич, но вот данные следствия после осмотра тела убитого, как предполагается убитого Клевр в целях самозащиты, свидетельствуют, что на правой части груди нет татуировки в виде берёзы, а, как нам известно, такое тату делается каждому мальчику лесогорцу в возрасте семи лет?

К: Это мелочи. Разве в этом суть проблемы. Есть или нет у убитого бандита татуировки на груди. Никто из нас никогда не присутствовал на лесогорских, колдовских обрядах. Это закрытое тоталитарное общество. Мало ли, что они говорят о себе. Если Президент упустит эту возможность и не раздавит осиное гнездо Лесогорья, мы будем и дальше жить в страхе!

А: Как вы полагаете, готова ли наша армия к победной военной операции на этой территории?

К: Да! Я убеждён. Наша современная военная машина раздавит эту тёмную средневековую орду за несколько дней. Президент, как гарант Конституции обязан защитить нацию! Если я, Крепкоштанов, сумел убедить Страну и власть в том, что Гомер наш национальный поэт, то я смогу потребовать от высших эшелонов, начала военных действий!

По Стране прокатилась волна манифестаций, щедро оплаченных «Гильдией». Люди несли транспаранты с гневными лозунгами: «Смерть колдунам», «Даёшь закон в Лесогорье», «Начнём войну за мир».

Вечерние новости сообщили, что Президент собрал экстренное заседание Совета по национальной безопасности, по поводу подготовки армии к масштабной военной операции в Лесогорьи.

Губернатор Лесогорья был срочно отозван в Столицу и арестован по подозрению в содействии злоумышленникам.

 

* * * * *

 

Олег Омарович Зулусов велел подготовить служебную машину к выезду через полчаса. Хозяин, настоящий, а не избранный всенародным демократическим голосованием, вызывал на серьёзную беседу. Явно не досмотрели, допустили прокол. «Гильдия» на свободе, ненужный ажиотаж вокруг Лесогорья, похищение Клевр. Или набор случайных хаотических движений различных политических сил, или кто-то осознанно ведёт свою большую игру.

Олег имел одну основную специальность, вопреки всем записям в трудовой книжке, – специалист по организации государственных переворотов. Звучит, конечно, громко, но это именно то, чем он занимался вот уже лет двадцать. Начинал, обслуживая идеологические претензии старой империи к правителям стран третьего мира. Африка, Юго-восточная Азия, страны Ближнего Востока – славная биография, мог получить Героя в прежние времена. Да и внешность Зулусова была столь специфична, что во всех этих регионах он, по крайней мере, никак не принимался местными за европейца. Смуглый, индусский оттенок кожи, чёрные курчавые волосы, полные негроидные губы, вот только пронзительно голубые глаза могли что-то подсказать искушённому антропологу, но при использовании цветных контактных линз и этот «недостаток» легко устранялся.

После распада империи, более расторопные коллеги пригласили Олега поработать на юге Африки. Они там здорово зарабатывали и подтягивали профессиональный контингент в чужие земли. Олег возглавил службу безопасности одной алмазодобывающей кампании. Хозяева его очень ценили. Ещё бы, он без привлечения правительственных войск подавил восстание племени, на землях которого размещались шахты. Раскатал врагов за неделю. Применил и жестокость и хитрость. Сначала, с созданной диверсионной группой выкрал несколько основных племенных колдунов. Зулусов всегда включал фактор местной традиции в свою работу, как его учили. Восставшие, в силу культурных особенностей, оказались без своих идеологов, говоря нашим языком. Некому было после похищения заговаривать воинов от смерти, варить зелье мужества и отваги, совершать боевые жертвоприношения и тому подобное. Это было равносильно тому, как если бы перед битвой с фашистами под Москвой, вдруг отменили и распустили Коммунистическую партию Союза. Противник был полностью деморализован.

Через день в центральное селение племени сбросили с вертолёта отрезанные головы колдунов. На похороны для сложных ритуальных обрядов прибыли все воины. Два дня они должны были оплакивать убитых, провожать их в мир предков и, самое главное, не брать в руки оружия. Зулусов рассчитывал именно на религиозные особенности. Как только все воины собрались, безоружные и подавленные, он поднял вертолёты кампании и пошёл сам с отрядами безопасности к африканской деревне. До сих пор в голове стояла эта непонятная и страшная картина. Они не сопротивлялись. Их убивали без счёта, а они даже не пытались бежать от погребального холма, где лежали головы их прежних учителей. Эти глупые дикари хотели принять смерть возле священного холма, его и холмом то не назовёшь, куча веток и огромных глиняных горшков. Лезли под пули с возгласами некоего сумасшедшего бездумного счастья. Добровольное массовое самоубийство.

Возле него шёл солдат, который для пущей острастки нёс копьё с насаженной головой главного колдуна. Наверное, поэтому многие бросались под ноги Зулусову, прося чтобы их убивал именно он. Операцию остановил с большим трудом. Его солдаты находились на грани помешательства, да и сам чувствовал, что человек в нём уже умер.

Под вечер солдаты подвели к нему юную африканку. Переводчик, из местных, пояснил, что это дочь главного колдуна. Она считает, что дух её отца переселился в него, в его победителя. Поэтому, если он, Олег, не заберёт её с собой, как отец и муж, то одноплеменники принесут её в жертву. Она просила Олега взять её с собой и клялась быть его рабыней до конца своих дней, а если нет, то пусть он по праву отца, убьёт её сейчас. «Возьму, а она меня же при удобном случае и прирежет», – крутилось в голове. Но его собственная жизнь казалась в эту минуту такой осточертелой и ненужной, что неожиданно для себя он сказал: «хорошо».

Девчонка поселилась у него в качестве служанки. Он стал называть её Ана, с этого сочетания начиналось её длинное племенное имя. Доверять Ане стал, когда она спасла ему жизнь после укуса ядовитой змеи. Укус случился далеко от городка, день езды джипом. Когда напарник привёз его в поселение, врачи сказали, что сыворотка уже не поможет. Ана упросила положить его на ночь в африканскую хижину, недалеко от городка и клялась на ломаном английском его заму, что спасёт хозяина.

Единственное, что сохранилось в порванной памяти от той ночи, странное видение. Ана поёт тягучие, ритмичные заклинания с огромным ножом в руке и смотрит внимательно в его широко открытый рот. Вдруг рот начинает растягиваться, губы рвутся в краях и из него появляется голова толстой лесной змеи. Змея шипит и выползает изо рта к нему на грудь. Ана неуловимым движением подхватывает выползшую гадину, и подбрасывает вверх, стремительным ударом большого ножа отрубает ей голову.

Потом Ана, когда он поправился, сказала, что змея не сама его укусила. Дух одного из убитых колдунов вселился в тело, чтобы забрать его, Олега, с собой в мир предков.

После этого случая Зулусов пустил Ану в свою постель. Доверие к ней росло в его сердце, если сердце ещё было у этого человека. Ана, используя гадание на внутренностях кур и диких птиц, потом не раз предупреждала Олега о заговорах и интригах. Однажды она сказала: «Надо уезжать! Твоя смерть уже ходит по лесу. Только возьми рабыню с собой!»

Зулусов сделал ей документы и увёз с собой, на Родину. Уже дома из газет узнал, что лесным пожаром на его бывший городок выгнало обезумевшее от страха большое стадо слонов. Они крушили домики и топтали людей. Погибло несколько человек и многие искалечены. Выслушав, Ана ответила, что колдуны искали его, чтобы забрать с собой, но теперь он далеко и они не скоро его найдут.

После этого известия Олег изменил фамилию на Зулусов, сделал такой шаг, как особое заклятие от врагов, так посоветовала Ана, создать в имени щит из названия побеждённых воинов.

Возглавить Спецотдел по особым поручениям при Президенте, Олега Омаровича пригласили после очередного любопытного спецпроекта, который он провернул со свойственным ему хладнокровием и расчётом.

По соответствующим каналам ему предложили поработать в Джангарстане. Задание обычное: устранить от власти Президента в молодой неокрепшей демократии. Команду может набрать сам. Правой рукой взял себе Лопатина. Боря был высококлассный организатор и специалист по управлению информацией.

В столицу Джангарстана Кызылкенд приехали, по сути, на пустое место. Агентура слабая, оппозиция практически отсутствует, народ к президенту относится хорошо, можно сказать любит. Зацепиться фактически не за что. При этом физическое устранение объекта, руками наёмников запрещено.

Зулусов, по верной привычке, начал отрабатывать содержание и особенности местных традиций, обрядов, быта. Лопатину поручил сделать оценку информационных коммуникаций Джангарстана: дороги, телефоны проводные, мобильная связь, Интернет, радио, телевидение и даже время которое занимает конный перегон между городками и поселениями со столицей, а также состояние станций почтовых голубей. Через месяц потной аналитической работы начал вырисовываться на первый взгляд безумный, но вполне осуществимый план.

Тайно ввезли в страну семь комплектов президентских кортежей: 600-е мерсы, джипы для охраны, мотоциклы. Заказали семь восковых фигур президента в полный рост, в костюмах с закрытыми глазами. Копии должны были абсолютно совпадать с оригиналом. Наёмников, на роль охраны набрали в соседнем государстве. Лопатин определил, что при полном отсутствии Интернета и почти полной мобильной связи, движение срочной информации займёт не менее двух часов, если в час Х нейтрализовать обычную телефонную связь. Радио и телевиденье прекратят работу сами, в силу особенных этнических традиций.

В назначенный день, семь президентских кортежей с восковыми куклами разъехались по районам Джангарстана, один из них выехал в окраинный район столицы Кызыкенда. Президент с семьёй находился на своей даче, на Эйлаге – высокогорном пастбище.

За три с половиной часа до захода солнца, это была важная часть плана, в шести основных районных центрах Джангарстана и на окраине столицы, появились кортежи Президента. Это не удивило население, знали, что Президент любит наносить внезапные визиты. Вдруг, охрана начала кричать и суетиться, а сопровождающий врач обратился к людям и сказал, что отец народа умер, но попросил перед смертью похоронить его именно здесь. Похоронить умершего по местным обычаям следовало до захода солнца, и все приготовления начались немедленно в семи разных точках одновременно. Телефоны не действовали, радио и телевидение, опять таки в силу обычаев, немедленно прекратили всякое вещание. Народному горю не было предела. Все обрядовые процедуры охрана выполнила сама, никого не подпуская к священному телу.

Группка преданных людей прорвалась к живому президенту на дачу. Он немедленно выехал в столицу на обычном, непрезидентском автомобиле. Когда добрался до первого районного центра с небольшим количеством помощников, то увидел на местном кладбище запоминающуюся процедуру своих собственных похорон на стадии закапывания могилы. Выскочил из машины и побежал к плачущей толпе с криком: «Я жив! Опомнитесь, что вы делаете!» Сначала люди в удивлении расступились перед взъерошенным, потным и пыльным, что-то кричащим человеком. Но когда он начал плевать в священную могилу, толкать охранников и орать как сумасшедший, оскорбляя всех плачущих, толпа озверела и забила своего настоящего президента до смерти прямо перед могилой куклы.

Когда обезумевший от горя Джангарстан разобрался что к чему, группа Зулусова уже была далеко от Азии, а отряд чистильщиков прибрал все следы подготовки операции и ненужных свидетелей. Статья в местной прессе, анализирующая загадочные события, называлась очень символично «Шутки шайтана».

Через пару недель по возвращении, Зулусова пригласил для личной беседы глава мощной бизнес структуры «Гудад», некто Нечистов. Проходя в его кабинет по главному офису организации, Олег отметил для себя, что помещение сверх меры, буквально напичкано защитными системами.

Кабинет Нечистова поражал неприкрытой, бесстыдной роскошью. Картины мастеров Возрождения, в позолоченных рамах, персидские ковры под ногами, даже каминная решётка на ножках выполнена из золота. Над креслом главы кабинета – картина Босха, о мучениях грешников в аду. Кругом стояли золотые статуэтки, вольно передающие сексуальные забавы античных и индуистских божеств. Хозяин жизни, Жан Каинович Нечистов, восседал за старинным, необъятным столом красного дерева в алом кожаном кресле.

- Присаживайтесь, полковник, – проговорил Нечистов, не поднявшись и не подав руки. – Передайте ему дело, – бросил секретарю.

Секретарь подал Зулусову увесистую папку. На обложке значилось «Личное дело полковника ГРУ в отставке Олега Османовича Беклаева».

Зулусов за столиком в центре кабинета, куда его усадил секретарь, начал просмотр материалов. Досье было более чем полным. Кроме всех его практических действий с именами партнёров, явками, планами акций, папка содержала отдельный раздел с описанием его кулинарных пристрастий, спортивных увлечений, сексуальных вкусов, и, что особенно поразило Олега, включала описание основных сюжетов его сновидений и некоторых тайных мыслей, которых он никогда и никому не высказывал вслух.

- Сюрприз. Очень профессионально. Я бы сказал, что это шире, чем досье.

Это картина жизни. Что вам нужно?

- Нам? – Нечистов улыбнулся, скорее, оскалился как сильный зверь, – Это вам, Олег Омарович нужно. Нужно работать на меня. Плачу больше любого падишаха, не торгуясь. Согласны? Работа по вашему профилю.

- Ломаться не стану. Согласен.

- Приятно видеть трезвый ум. Для начала пойдёте на высокий пост в системе безопасности страны. Президент боится революций и переворотов, поэтому лучший начальник Спецотдела при его Администрации, тот кто, сам устроил не один переворот, тот, кто не допустит подобного и вычислит чужую игру. Но, не забывайтесь никогда, Беклаев, ваш хозяин – Я, Жан Нечистов! Все остальные, только объекты для работы.

- Могу ли я знать основные цели организации, в которую принят на службу?

- Цели? Целей множество, но основная – порядок в стране! Управление обществом и контроль над государственной властью. С вашим характером, думаю, скучно не будет.

- Меня очень устраивает эта концепция.

Через три дня его пригласили в кадровую службу Администрации. Провели собеседование в присутствии Президента. Спустя две недели принял должность. Причины своего служебного взлёта вскоре просчитал: «Американцы и русские долго держали Спецотдел под своими разведслужбами. Президент боится переворота, поэтому обратился за помощью к влиятельным национальным бизнес-структурам, которых устраивает сполна, чтобы ему нашли мастера по обеспечению политической стабильности и игрока, который может дестабилизировать ряд политических противников. Выбрали меня. Будем работать, пока!»

Автомобиль Зулусова мягко подкатил к ступенькам банка «Гудад». Уже четыре года для него эти ступеньки важнее входа в Президентский Дворец.

 

* * * * *

 

Василий и Иван шли по вечернему, беспечному городу.

- Ваня, тебе срочно нужно уходить. Во-первых, лесогорец, во-вторых, мой друг. Тебя тоже не пощадят.

- Громкое слово ты сказал, соседушка. Друг. Хотя и, правда. Кто ж я тебе, а ты мне сегодня? Да. Друг.

- Они похитили Настю, значит, всё началось по-взрослому. Я буду её искать, только так можно выйти на ложного Наставника. И знаешь, Ваня, я готов к его смерти. Не сейчас, чувствую, ещё рано, но готов.

- Ты уже Наставник, Василий. Я созрел, скажу. Знак «Великого чёрта» в твоём перстне. Надавишь на камень и легонько повернёшь против часовой стрелки.

- И всё?

- Всё. Просто и надёжно.

- Спасибо. Я-то думал…. Но в такой ситуации очень хорошо, что знак под рукой, вернее на руке. В Лесогорье пойдёшь?

- Да. Мужчины там сегодня будут очень кстати. Если начнётся война, станем сражаться как предки под знамёнами Краста.

- А как же лесогорцы спаслись тогда, после разгрома. Ведь, военные считали, что перебили вас всех.

- Есть у нас такая штука, Василий, подземный град. Там и спаслись женщины и дети. И сейчас Лесогорье даст бой.

- Если я разберусь, кто ложный Наставник и каковы правила игры, смогу остановить начало войны.

- Романтик, – горько усмехнулся Иван, – разве в силах один умный чёрт остановить всю людскую глупость. Дальше пойду один. Пересижу день у Гареева. Ну, обнимемся что ли, друг!

- Прощай, Орлян! Не все люди сволочи. Скажи это своим.

- И не все черти!

 

VI. Правила игры.

 

Плеть в руке Нечистова свистела Соловьём-разбойником. Она гуляла по головам, плечам, спинам Елбунова и Вечернего без пощады и сомненья. Кроваво-красные рубцы покрыли научную лысину ректора АГЧ, а разорванная левая щека Вечернего просилась кадром в какой-нибудь фильм о жестокости рабовладельцев. Наконец, Жан Каинович подустал. Физическая часть экзекуции была завершена.

Совершенно сдержанно, и хладнокровно без ноток возбуждения или гнева в голосе он обратился к потерпевшим:

- Вам приятно, господа? Может быть, истязания доставляют вам несказанное удовольствие? И именно они есть конечная цель вашей малоплодотворной деятельности? Так скажите, не смущайтесь. Я, уверен, что смогу это понять. Возможно, увлечение педагогикой приблизило вас к извращённому вкусу Жан Жака Руссо, который, как известно, просто обожал, когда его избивают. Он, кстати, ещё мочился во сне на простыни, вы не замечали у себя энуреза, а, Елбунов? Смотрите в глаза шефу, неудачники. Если так, то пребывание в аду будет для вас просто курортом. Молчим. Молчание, говорят болтуны, знак согласия. Теперь к делу! Где держите Клевр?

- В подвале, под лабораторией, – робко начал Елбунов.

- Хорошо. Где мальчишки, Ручкин и Иванов?

- Не знаем. Может, к вечеру вернутся в Академию.

- Чушь. Имея от Клевр данные о вас, о «Гудад», о спецотделе и даже, как выяснилось при анализе памяти журналистки, о пропавших детях – они назад не пойдут.

- Как нам действовать? – спросил Вечерний.

- Вам? Вам лучше не действовать! Вернётесь в Академию и продолжите работу. Студентов старших курсов пустить по городу на поиски мальчишек, предварительно подкачав мозги программой подчинения. Иванов, скорее всего, ушёл в Лесогорье. А Ручкин…. Ручкина я найду сам.

- Вы пойдёте его искать? – опешил Вечерний.

- Да, Лев Павлович, я. Или вы сомневаетесь в моих способностях? А напрасно. Я найду его, но…, но…, – он подошёл вплотную к выпоротым педагогам, – если только Ручкин не является учеником Морти Гномуса! А!!! Где, где гарантии, что это не наша смерть!

Глаза Жана демонически засветились жёлтыми огнями, ярость раскаляла воздух вокруг, и струйки дыма поднимались от персидского ковра под его ногами.

- Нет, нет, мы знаем, что этого не может быть, – сбиваясь и заикаясь, залепетал Елбунов.

- Скажу прямо, – вдруг, обретя то холодное спокойствие, которое приходит в расчётливые умы в такие минуты, промолвил Вечерний, – это вполне может быть и он. Я всегда думал об этом и сегодня у меня всё меньше сомнений.

- Вы думали об этом? – опешил Нечистов, – Думали и не сообщили? Лично мне? Как это понимать, ты старый жулик?

- Я, господин Наставник, чту правила и традиции нашего племени. Всё, что касается нарушений по части правил людских, никогда, поверьте, не вызывало у меня сожалений и сомнений. Но правила нашего мира, требуют возвращения и правления истинного Наставника, того, кому Морти Гномус передал «Великого чёрта». Ручкину восемнадцать, как известно, Наставник передаёт выбранному им в ученики перстень в шестнадцать лет. Скорее всего, так и случилось. Ручкин носит перстень с чёрным камнем, от него исходит огромная волна силы, пока неуправляемой, но день придёт. Правила требуют вашего ухода. Я знаю, что финал близок.

Елбунов от ужаса, что вдруг так просто и спокойно, Вечерний огласил эту истину, что Ручкин это Наставник, а Нечистый почти труп, был близок к потере сознания.

- А вы, Вечерний, оказывается ларчик с сюрпризом, – натянуто улыбаясь, выдавил ложный. – Быть каждый день рядом, служить, угождать и так предать. Ради чего?

- Ради великих наших правил. Они должны воцариться. Я служу не вам, а силам зла, пока они защищают гармонию мира. Вы же хотите её нарушить. Но! Есть право поединка! Оно известно вам, Жан. Найдите Наставника и сразитесь. Бой без правил. Всё как в жизни. Завладеёте «Великим чёртом» и станете истинным Наставником. Ваше спасение – битва.

- Правила! Принципы! Адская ерунда, средневековье в центре Европы. Не смейте хоронить меня, мразь! Битва будет. И когда я раздавлю этого червячка, вашего воспитанника, я сам разрежу, господин доцент, ваше сухое, мерзкое тело на куски и скормлю Церберу!

- Ещё одно! Вы, пока вы ещё Наставник, обязаны остановить нападение на Лесогорье. Наш вечный договор о паритете с ними необходимо соблюдать. Лесогорцы служат свету и добру. Война будет начата из-за наших общих ошибок. Я готов нести свою голову на суд Властителя, а вы?

- Я? Отвечать за ваши глупости и ошибки? Не буду!

- Будете! Вы Наставник. Немедленно отправьте человека к Дузову, туда, за границу. Под страхом смерти он должен публично заявить, что Бугай и Клевр, дело рук, ну, например, криминального мира, что по Бугаю почти верно. Что бандиты заказали ему, Дузову, кампанию против «Гильдии». Это должно повлиять на решение Президента.

- Интересный ход! – взял себя в руки Наставник, – Я сделаю это, даю слово, но только ради моей победы! Вон! На рабочие места.

 

* * * * *

 

Зулусов ожидал в приёмной. Когда из дверей вышли окровавленные Елбунов и Вечерний, удивился, но не смутился и виду не подал. Вежливо поздоровался и прошёл в кабинет. Пятна крови на ковре, запах ярости, плеть на полу – хозяин явно не в духе.

- Присядь, Олег.

«Олег, так он обращается только в сложные минуты» – определил Зулусов. Молча сел.

- Есть вопросы. Во-первых, отправишь человека к Дузову. Пусть сделает заявления по прессе, что Бугай и Клевр дело рук криминала. Война мне не нужна. Кто поедет?

- Такое доверю только Ане. Справится.

- Хорошо. Второе: напиток силы, что тогда она сделала для меня, сегодня очень кстати.

Зулусов побледнел, такое напомнить. Да, было дело, когда Нечистов узнал, что Ана колдунья зулу, потребовал себе особое зелье. Сказал, что оно может когда-нибудь спасти его жизнь и власть. Рецепт ужаснул даже Зулусова. Основной компонент – три сердца невинных детей. Ана сварила зелье, и он привёз его Жану. Но сварила не совсем, то, что он ожидал. Не знает до сих пор, и не понял ничего жестокая тварь, не понял, что через это Зулусов, второй раз, как тогда в Африке, уже не переступит. Сварила то, что продлит ему жизнь только на два часа. Ана пояснила Олегу про какой-то поединок власти в мире тёмных сил.

- Олег! Не отвлекайся. Нечего шнырять сомнениями в своём тёмном прошлом. Третье: твоя цель – студент второго курса Академии Василий Ручкин. Найти его в городе! Где, с кем, что делает. Найти, подсадить хвост и сообщить мне. Я хочу поговорить с ним лично. Если разговор пойдёт не в ту сторону, не так как я хочу, убить его на месте. Он знает много и, кстати, копает под тебя тоже, вместе с Клевр. Но она уже откопалась. Идиоты, которые вышли от меня, выкрали её и держат в подвале лаборатории. Убитый бомж их работа, вернее одного. Елбуновская самодеятельность. Фотографии Ручкина в личном деле в Академии. Будьте предельно осторожны. Этот Ручкин умеет читать мысли, кажется…

- Задание понятно. Сроки?

- Предельно короткие. День, два. Иначе, на тот свет пойдём вместе, в обнимку, – расхохотался своей шутке Жан. – Всё я устал от всеобщей глупости. Не разочаруйте меня, пожалуйста, и вы. На этот раз никакая Африка не спасёт.

- Я уже давно не ищу спасенья ни телу, ни тем более душе.

 

* * * * *

 

Василий шёл по вечерней Столице. Нарядные люди, неоновые вывески вперемешку с патриотическими плакатами, стайки жуликоватых пацанят беспризорников, необъятных размеров портреты Президента с девочкой на руках – жизнь, одновременно действительная и фальшивая, блевота праздника равнодушия.

В Академию возвращаться уже нельзя. Завтра он будет искать хозяина Мерседеса, а сегодня рыщет как бомж в поисках ночлега. Слева по курсу знакомый столичный храм. Был здесь больше года назад, вместе с отцом. «Отец. Где он? Знаю точно, что жив. Сам не пойму, почему это в голове сидит отчётливо и светло. Жив! Может перстень диктует необычные, но уверенные неоспоримые истины. Надо зайти в храм. Если это чёрту разрешено? Батюшка, помнится, был добрый и строгий человек. Сейчас и проверю, насколько Бог и чёрт антагонисты».

Ручкин вошёл в тёмное помещение вечерней церкви. Многообразие мировых религий в отдельно взятой православной церкви было преодолено. Тишина, свечи, полумрак. У алтаря движется одинокая, сухая фигура.

- Добрый вечер!

- Что тебя привело сюда, в храм Божий, молодой чёрт? – священник смотрел строго, но не зло, без опаски, скорее с любопытством.

- Почему чёрт, да ещё так сразу? – Василий опешил.

- Потому, что! Думаешь, я тут забавляюсь, нет молодой человек, я ещё и души сторожу человеческие, поэтому мне лукавого распознать положено сразу. Ладно! Если чёрт пришёл к Богу просить защиты, что-то в свете не в порядке. Иди за мной.

Вышли на подворье к служебному домику. Священник прошёл первым перекрестился на иконы в углу, Василий тоже. Батюшка, аж ахнул.

- Ну, Пресвятая Богородица, значит, ещё не потерян ты юноша, не потерян. Садись. Говори всё, что хотел.

- Как вас называть?

- Отец Антоний я. А ты?

- Василий, Василий Ручкин.

- Твой, значит батюшка-то, без вести пропал?

- Да, мой. Но знаю, что жив.

- Это хорошо, что надеешься, хорошо. Ну-ну?

- Мне надо где-то пожить несколько дней. Меня ищут, хотят схватить и, наверное, убить вместе с Клевр.

- С журналисткой?

- Да. Я знаю кое-что, что может остановить войну с Лесогорьем, ну, и кучу других мерзостей, что касаются известных людей. Больше ничего не скажу.

- Ну, и не надо. Что мог, то молвил. Я дам тебе приют. Ночевать будешь в этом домике. Уходить нужно чуть свет, возвращаться в сумерках. Вот молоко и хлеб. Умывальник и удобства прочие вон там. Ешь и ложись спать, Василий Ручкин, думаю, нелегко тебе будет, но вижу на челе твоём незримую печать победы.

Утром позавтракал тем, что принёс отец Антоний. Батюшка вывел Василия за ограду храма.

- Ну, иди, иди Вася. Бог тебе в помощь. Ох, господи, что я говорю.

 

* * * * *

 

В одиннадцатом часу Ручкин подошёл к «Страусу». Серебристый мерс был припаркован напротив. Зашёл в бар. Выпил чашку крепкого кофе. Расплачиваясь, спросил, как бы для разговора у бармена:

- Чья тачка, такая крутая?

- А эта? Да, Кудряша. Тут выше «Центр духовности», организация, воспитательная что ли. Он там президент. Сегодня, кстати, у них конференция очередная. Брейк-кофе, как всегда заказали у нас.

- Духовность. Это сегодня модно. Все уши прожужжали.

- Вот-вот, – откликнулся словоохотливый бармен, – с такими мордами отъеденными, на тачках по запредельной цене и все учат духовности. А заканчиваются их конференции всегда одним и тем же.

- Чем?

- Чем! Пьянкой и девками. Вот и вся духовность. Говном она воняет, их духовность, говном!

Больше с барменом «Страуса» говорить было не о чем, но с его резюме Ручкин был полностью солидарен. «Теперь надо найти Кудряша, но не попасть ему на глаза до поры до времени, он то меня точно видел с Настей, нельзя его спугнуть». Вася прогулялся до спортивного магазина и купил темно-зелёную бейсболку. Надвинул козырёк вперёд, чтобы прикрыть лицо, подумал и взял ещё и солнцезащитные очки. Обычный прикид, но и конспирация чуть-чуть. Агент Наставник выходит на тропу войны!

К «Центру духовности» активно парковался целый парижский автосалон. Все модели – новьё сезона. Известные стране фигуры широко улыбаясь, расцеловывались на входе с хозяином бала. Ферапонт Аскольдович в белоснежном костюме, который, по его мнению, символизировал чистоту помыслов и деяний, был похож на портье дорогого южного отеля. Один за одним шли косяком борцы за духовность: вот министр культуры, бывший цирковой фокусник; министр морали и воспитания, автор многочисленных трудов в соавторстве; ректор АГЧ Елбунов, почему-то в чёрной широкополой шляпе; Президент фонда гуманитарной политики, известный карточный шулер; депутат Вершинин, организатор травли на Лесогорье; профессор Крепкоштанов, личный враг всех греков ещё не поражённый Зевсом, и многие другие официальные и не очень лица.

Василий смешался с толпой в холле «Центра». Большой баннер над входом в актовый зал объявлял тему конференции «Духовность ратного подвига патриота!» «Значит, будет травля лесогорцев – грустно вздохнул Ручкин, – Ого! Попов подвезли. Ну, эти монстры господа на отца Антония совсем не похожи. Брюхатые, бороды совковыми лопатами висят, идут важно, как члены Политбюро. Наверно после сытного обеда духовность выпускают не слабо, только успевай противогаз натягивать! Пошли в зал. Шабаш духовности близок к выполнению команды «Пуск!»». Вася устроился на предпоследнем ряду среди нагнанных студентов столичных вузов. Студенты сразу повтыкали в уши наушники плееров, некоторые играли в игры на мобильниках или набирали SMS-ки, самые старательные уткнулись в книги и конспекты. Конференция началась.

Тяжёлые от высокой ответственности лица президиума пытались содержательно висеть над пёстрым залом. Постепенно притворная пафосность сменилась обычными кислыми минами. Говорили долго и нудно. Основной смысл нарочито высокопарных спичей сводился к следующему, – лесогорцы – колдуны и бандиты, мы хорошие и духовные, чтобы сберечь свою духовность, давайте разбомбим Лесогорье и поубиваем его жителей. Особенно развонялась жена Кудряша, профессорша Бельских. Василий отметил для себя полную бесчувственность её лица, некую маску омертвелого самодовольства. Только хищные и жадные глаза требовали от слушателей подчинения и уважения. Писклявый, нудный лекторский голос бил по ушам ладонью наотмашь: «Человеческие культурные и гуманитарные ценности не свойственны лесогорцам. Наша духовность никогда не будет ими принята. Я, как женщина и учёный, живу в тревоге за наших детей. Мы обязаны их защитить от тёмной колдовской орды. Мне трудно произнести то, что я скажу сейчас, но мой гражданский долг обязывает сделать это. Армия нашей великой Родины должна покончить с бандитами Лесогорья раз и навсегда». Было видно, что ей совсем не трудно было сказать о войне, и детей, и лесогорцев ей тоже совсем не жалко.

Ручкин решил немножко похулиганить. Попросил у студента лист из блокнота, ручку и накатал записку в президиум. Сложил и подписал «депутату Вершинину». Записка предупреждала «Если Вы сейчас призовёте к войне с Лесогорьем, завтра во всех центральных газетах выйдет материал как с помощью «Гильдии» Вы подставили и посадили Бугая в Захолуйске». Подпись «Шерлок Холмс».

Наблюдать за реакцией депутата было просто приятно. Он с широкой улыбкой барина принял очередную записочку из рук молоденькой девчонки, бегающей на подхвате. После прочтения напрягся, побледнел и стал шарить глазами по залу. Выпил залпом стакан минералки. Сунул записку во внутренний карман пиджака. Нырнул носом в листки бумажек перед собой, скорее всего текст доклада. Стал что-то судорожно вычёркивать ручкой. Бросил. Вытащил молчащую мобилку, поднёс её к уху, и зашептал в неё, изображая важный разговор. Поднялся с места, обошёл два кресла, склонился к уху Кудряша. Стал быстро говорить, пожал руку и стремительно вышел из зала. Кудряш, явно расстроенный такой потерей для высокого форума, взял микрофон и объявил, что, к сожалению, по важным государственным вопросам нас срочно вынужден покинуть депутат Вершинин. «Сами понимаете, какое тревожное время!»

«Опыт! – ухмыльнулся Ручкин, – Опыт волка. И ничего не сказал, как требовалось в записке, но и не потерял лица перед общественностью миротворческим выступлением. Теперь проверим Кудряша». Записка гласила: «Ты, толстая свинья, следил за Клевр на своей тачке. Может быть, ты и украл журналистку? Выйди на трибуну и признайся». Подпись «Карлсон». Ферепонт как раз получил записку, уже подходя к трибуне с заготовленной речью. Прочёл, побледнеем, затрясся, успел сунуть в карман брюк и упал в обморок с тупым стуком дебелого, откормленного тела. К Кудряшу бросилась охрана, подошли члены Президиума. Мокрое жёлтое пятно на белоснежных брюках и лужа под неподвижным телом. Острый запах мочи резал ноздри.

- Обоссался. – конкретизировал Елбунов.

- Переживает. – Смягчил Крепкоштанов.

Студент, у которого Василий брал ручку и блокнот, с интересом уставился на него.

- Слышь, чувак, что ты им пишешь? Один удрал, второй в обмороке. По-моему, твои записки работают.

- Да написал, что их фотографии в бане, где они любят друг друга, уже переданы на все порносайты Интернета, – отмазался Ручкин.

- Гомики! – вздохнул студент, – Я это чувствовал. А ты что, папарацци?

- Типа того.

«Пора валить, – решил Василий, – Кудряш что-то знает, будем выходить на прямой контакт».

 

* * * * *

 

Зулусов на всех парах мчался к «Центру духовности». Проклятые светофоры, казалось «красный» горит вечно. Уход Вершинина и обморок Кудряша. Их давили информацией. Наверное, Ручкин. Главное, успеть найти его первым. В мозгах засела просьба Аны: «Олег, хозяин, ты должен спасти этого человека. Может быть, это главное и лучшее, что ты сделаешь в жизни. Молю тебя, его нельзя отдать Нечистову. Молю тебя!»

Зулусов хотел изменить правила игры ради Аны, ради своей, проклятой, свинской работы, жизни, ради своей мёртвой каменной души. Он устал быть инструментом в чужих, грязных руках, он поведёт свою игру сам, от отчаяния, от злости, без всякой надежды на победу. «Стоп! Эмоции противопоказаны. Что дальше? Допустим в этой схватке, непонятно какой, какой-то мистической вселенской битве, если верить Ане, Ручкин, свалился на мою голову, победит Нечистова. Потом. Что потом? Ничего, Вообще, ни-че-го! А ему, Олегу, какая нужда в такой драке биться за ещё ни разу невиданного студента. Только из-за того, что сказала полуграмотная, чёрная баба. Смех, смех. Никогда ещё так глупо себя не вёл. Да. А когда я вёл себя умно? Когда президентов скидывал или зулусов разгонял, когда подонку Нечистову служил? Выходит, всегда был дураком. Обидно. Хотел, хотел в детстве, в юности стать футболистом. А? Ведь как играл. В сборную юношескую страны входил. Нет, повела дурака романтика, в Штирлицы, в Зорге решил всю жизнь играть. Ну, играй, раз влез. Игрок на большие ставки. Хватит! Разнылся как мальчишка. Мальчишка Ручкин этот, мальчишка! Куда же ты влез-то, парень. Где ты крутишься сейчас, где-то возле хренова «Центра»? Ты Кудряша проверил на его тачку, испугал, теперь будешь искать встречи. Значит, и я пойду за Феропонтом, пойду за ним, а найду тебя».

Олег прошёлся по «Центру». Кудряш со свитой сидел в кабинете, плакал, пил водку, трясся и ничего связного не говорил. Зулусов потолкался в холле, заглянул в бар «Страус», показал фото бармену. Тот подтвердил, да был такой около одиннадцати дня сегодня. В итоге, решил следить за автомобилем Кудряша. Тот поедет или сядет в авто, а Ручкин начнёт преследовать или искать контакт на месте. Подождём.

 

* * * * *

 

В Захолуйске власти и общественность решили откликнуться на смерть знаменитого земляка – Бугая, и увековечить светлую память последнего в названиях улицы или площади, а может и ещё чего.

На внеочередной сессии горсовета, мэр Самвел Мартиросян, в частности сказал: «Бугай, в последнее время, стал символом демократической литературы. Человек не просто исправился, а пошёл в искусство. Стал петь не какой-нибудь шансон-мансон, а писать острые социальные драмы. Этим своим творчеством, покойный Степан Тарасович прославил богатую талантами захолуйскую землю на всю страну и далеко за её пределы. Поэтому, предлагаю выбрать какую-нибудь площадь или улицу славного Захолуйска и назвать его именем».

В процессе бурного обсуждения были высказаны справедливые замечания по поводу того, «что сначала Бугай был просто пьяница и жулик, а национальным драматургом стал уже после отбывания срока». Отсюда следовало, что выбранный объект лучше назвать «именем исправившегося Степана Тарасовича Бугая». За такой вариант и проголосовало абсолютное большинство. Против был только самый старый депутат Голобрюхов, потому, что Бугай так и не возвратил ему занятые ещё давно двадцать долларов. На укор мэра: «Не стоит быть таким мелочным», Голобрюхов возразил: «Дайте мне сейчас же двадцать долларов, и я проголосую «за»». Никто, понятно такой суммы ему давать не собирался, включая мэра Мартиросяна, и он проголосовал «против». В итоге постановили: «Переименовать улицу «имени Оноре де Бальзака» в улицу «имени исправившегося Степана Тарасовича Бугая»», всё равно как сказал мэр «люди ее, как называли Мясная, так и будут называть, а чтобы Франция не обиделась на Захолуйск, за Бальзака мы назовём его именем городскую спортшколу, когда будем открывать после капитального ремонта».

Табличку на дверях бывшего кабинета Бугая решили не вешать, всё-таки именно из этой двери его вывели ОБХэсники в наручниках.

Как только эту улицу не называют городские острословы: «имени оправившегося Бугая», «имени вправившего Бугая», и даже «имени Бугая приправившего Бальзаку». А в местной газете журналисты не раз, то ли шутки ради, то ли по ошибке величали её «имени Степана Тарасовича Бальзака».

 

* * * * *

Лесогорье и его обитателей Григорий Фомич Дузов искренне не любил. Не любить кого-то, означало для Дузова – при первом удобном случае растереть в пыль. Случай, однако, очень долгое время никак не представлялся. Хотя, Дузов в случаи, которые милостиво сваливаются на счастливую этим голову, не верил. Случай следует планировать, организовывать, создавать и, в итоге, использовать. Впрочем, Лесогорье нынче Григорию Фомичу ничем особенным делать карьеру не мешало и он отложил планы мести в долгий ящик. «Хрен, с вами, - порой думал Дузов, нащупывая кривой шрам на правом бедре, - живите, лешие нечёсаные. Живите, пока я занят неотложными государственными вопросами. Ещё успею. Мало не покажется».

А история дузовской нелюбви была такова. В далёкие годы, теперь уж почти мифической советской власти, молодого работника ЦК комсомола республики, Гришу Дузова, вызвал к себе второй партийный секретарь товарищ Непобедимский Иван Иосифович и, положив доверительную руку на плечо робеющего комсомольского деятеля, сказал:

– Вот что, Гриша! Хорошо ты работаешь. С огоньком. Умеешь выступить перед молодёжью, собрание провести, потребовать выполнения поставленных задач, ну, и всё такое. Молодец! Будешь расти! Но, Гриша, чтобы расти, необходимо брать на себя ответственные задачи политической важности и успешно их решать. Правильно я говорю?

– Так точно, Иван Иосифович! – Бодро, с молодецким азартом ответил Гриша.

– Ну, и славно, - снижая тональность продолжил Непобедимский. – Поедешь, Гриша, комсомольским вожаком в Лесогорье. – Партиец пристально вылупился на комсомольца.

Дузов почувствовал, что стремительно холодеет от пят до ушей и вот-вот потеряет сознание, словно ему оглашают смертный приговор.

– Куда? – Прошептал Гриша, ещё не веря в свою близкую смерть.

– В Лесогорье. – Твёрдо повторил Непобедимский. – Знаю, что задача сложная, очень сложная. Но партия приказывает, чтобы в Лесогорьи был комсомол.

– Иван Иосифович, - жалобно простонал Григорий, - туда даже немцы не совались. Их монголы не тронули, Деникин за семь вёрст обходил.

– Это потому, Гриша, что все они не были коммунистами и комсомольцами! – Резонно подытожил товарищ Непобедимский. – А мы, коммунисты, их дожмём. Шутка ли сказать, в европейской части СССР есть территория без райкомов партии и комсомола. Позор! Вдруг там готовится антисоветский заговор? – Сделал таинственное лицо Иван Иосифович. – Вдруг там не хотят идти светлой дорогой коммунистического строительства? А? Могут?

– Могут. – Выдохнул, Гриша, понимая, что не отвертится. – Когда выступать в поход?

– Вот! Это правильно! На следующей неделе. Мы тебе в помощь дадим отряд людей, ну из спецорганов. Они будут в гражданку одетые. Вроде тоже комсомольцы. Работать в тесном взаимодействии. С их старшим, майором Крюковым, познакомишься завтра. А пока иди, готовь необходимую документацию: билеты, учётные карточки, короче, всю комсомольскую трихомудию. Постановление ЦК о создании Лесогорского райкома комсомола возьмёшь у секретаря.

Непобедимский крепко пожал руку, приобнял за плечи и проводил Гришу до дверей.

– Если справишься, заберём на партработу в ЦК. – Пообещал твёрдо Иван Иосифович.

Будущий грозный Григорий Фомич, а ныне комсомольский работник Гриша Дузов пребывал в трагическом унынии. Он подумал, что надо бы оставить товарищам героическое письмо-завещание на случай посмертной славы. Рука дрожала, мысли разбегались веером. Он попробовал проникнуться беспримерным мужеством Павки Корчагина, Александра Матросова и Зои Космодемьянской, но от таких попыток лишь усилил дрожь в коленках. Только бутылка водки, употреблённая в полном одиночестве, выполнила гуманную функцию народного снотворного.

На следующий день отправился знакомиться с майором Крюковым. Тот оказался мрачным полноватым мужиком лет сорока, и почему-то бородатым. На тихий вопрос о бороде майор спокойно пояснил:

– Там все бородатые. Обычай у них. Тебе бы, парень, тоже борода не помешала.

А на вопрос Гриши:

– Сумеем создать там комсомол, товарищ майор,

Крюков подумав, ответил:

– Комсомол, конечно, создадим. Но идеи не привьём. Исключительно формально создадим, товарищ Дузов. Если получится. Так, что ты там не очень разоряйся насчёт решений съездов, идеологии и всё такое. Не поймут. Могут и волками затравить.

– Как это волками? – Не ухватил Гриша.

– Да так. Фас и все дела. – Шмыгнул Крюков. – Средневековье. Тёмные силы бескультурья.

– Вы откуда всё это знаете? – Окончательно приуныв, поинтересовался Дузов.

– Я? А кому знать как не мне? – Удивился майор. – Тебе что, не объяснили?

– Нет. – Честно ответил комсомолец.

– У-у-у! – Потянул майор. – Инструктаж называется. Я, Григорий, можно сказать единственный специалист по Лесогорью. Других нет. У меня опыт продолжительного непосредственного общения. Я, брат, у них полгода с ранением провалялся. Выходили черти!

– А как вы туда, ну, к ним, попали?

– Война. Десант. Ветром на парашюте занесло. Немец в воздухе насквозь всего изрешетил. После такого не выживают. А они выходили. – Коротко и ёмко изложил суть Крюков.

– О-о! – Обрадовался Гриша. – Вы, стало быть, им как свой! Они же вас знают.

– Хрен с маслом! – Мрачно пресёк дузовскую радость майор. – Когда вылечили, выпроводили со своей территории и предупредили, чтобы не вздумал возвращаться. Строго предупредили.

– Так зачем же вы… – Недоумённо начал Гриша.

– А ты зачем? – Рявкнул Крюков.

– Мне партия приказала. – Пожал плечами Дузов.

– А мне кто, по-твоему, приказал? Мама родная? – Майор почесал густую чёрную бороду. – Вот то-то и оно. М-м-да-а… - Тут Крюков вдруг заулыбался и оскалил ровные белые зубы. – Бывало, что удачно окомсомоливали. На Дальнем Востоке, ну, после войны, я прикрывал приём в комсомол камчадалов.

– Кого? – Услышал незнакомое название Дузов.

– Камчадалов. Ну, вроде чукчи, но на Камчатке живут. Тоже дикий народец. Так мы водки привезли – залейся! Вступил в комсомол – получай бутылку. Ох, набежало их! Толпа! Только водку давай. Деды старые, завтра помирать, требуют: «меня в «сомёл» бери, начальник!» Мы им объяснять, что комсомол только для молодых. Нет! Ничего слушать не хотят. Шумят: «Молодой ждёт! Меня бери! Водка дай!»

– И что? – Грустно спросил Дузов, понимая, что Лесогорье такой методой не взять.

– Ничего! Всех приняли! – Довольно заключил Крюков. – Кроме детей. Они ж черти, даже грудничков пытались комсомольцами записать. Поэтому, - сделал снова мрачное лицо, - и в Лесогорье создавать придётся исключительно формально. Такая вот специфика у примитивных культур. Короче, метод предлагаю следующий! – Крюков сделал очень серьёзное лицо и сдвинул густые брови. – Главное их уговорить сфотографироваться. Со мной фотограф в группе. Подписей тебе от них всё равно не получить. Не грамотные они. Это если по-нашему. Они какими-то своими закорючинами пишут. Сами за них крестики в билетах и карточках поставим. Ну, не крестики, а закорючины. А фотографии напечатаем, ты вклеишь. Вот тебе и будет боевой лесогорский комсомол. Согласен?

– А то! – Оживился Гриша. – Я протоколы собраний сам сочиню. Мне бы только численность создать.

– Создадим! – Уверенно сказал Крюков. – Или не создадим. Короче, будем бороться за поголовье. – Критично посмотрел на Гришу и добавил. – Бороду отпускай. Надо, надо. Они с босолицым разговаривать не станут. Ты прямо сегодня бриться прекращай.

Неделя прошла в бумажной подготовке. План установили – двести комсомольцев и ни одним меньше. Гриша чуть отошёл от мысли о личной гибели в диком краю, очень надеялся на опыт и знания товарища Крюкова Игната Семёновича. За время сборов на лице сформировалось некое подобие бороды вкупе с пышными усами. Гриша и не ожидал, что усы активно попрут. Их даже ножницами приходилось подрезать над губой, в рот лезли настойчиво.

За день перед отъездом Крюков предупредил:

– Ты не вздумай, братец, в костюмчик с галстуком нарядиться. Давай гимнастёрочку нагладь, бушлатик, сапоги, то есть по-народному, по-свойски должен выглядеть. А борода, кстати, сойдёт. Зато усищи какие! Ох! Прямо к Будённому в конницу! Очень впечатляющие усы.

Утром выехали: группа на автобусе, Крюков с Дузовым на «Виллисе», замыкала колонну полуторка, гружённая палатками и провиантом. Дорогой у Гриши родился непростой вопрос:

– Товарищ майор. Почему поручено комсомол создать, а не парторганизацию?

– Политический момент! – Авторитетно объяснил Крюков. – Если с комсомолом, например, не получится, то ещё туда-сюда. Плохо, конечно, но терпимо. А вот если взяться партию создавать и провалить это дело, то сам понимаешь… Да-а-а.

– Понимаю, товарищ майор. – Усиленно закивал Гриша.

– Ты вот что, брат, прекращай меня товарищем майором называть. Особенно там. Игнат Семёнович и всё тут. Без чинов. Ясно?

– Ясно, Игнат Семёнович. – Отреагировал понятливый Дузов и погладил усы.

Лесогорье в те времена ещё не было обнесено колючкой. Просто все знали, что вот здесь советская земля заканчивается, а там уже Лесогорье. Тоже, конечно, советская земля, но не совсем. Колонна пересекла воображаемую границу без всяких препятствий.

Особенно углубляться не стали. Проехали километров пять по редколесью и разбили лагерь на возвышенности. Внизу речушка чистая журчит, вода рядом. Насобирали в лесу валежника, приготовили ужин. На всю группу в четырнадцать человек хватило одной средней армейской палатки. На ночь Крюков выставил усиленный караул из трёх человек.

– Придут? – Спросил его Гриша, залезая в спальный мешок.

– Обязательно. – Заверил Крюков. – Приглядятся, а потом нанесут визит.

– А напасть могут?

– Нет! – Убедительно тряхнул головой Игнат Семёнович. – Не их манера. Сначала поговорят, разузнают что да как. Не бойся. Спи.

Но едва Гриша Дузов сомкнул глаза, как лес накрыл оглушающий волчий вой. Сначала один длинный, протяжный зов, за ним ночную песню подхватили прочие. Вот уже целый волчий ансамбль леденит кровь в жилах и предупреждет – это наша земля.

Гриша сжался в комочек и жалобно всхлипнул.

– Не бойся. Это оборотни развлекаются. Волко-люди. Есть у них такие. Обычное дело. – Лениво зевнул Крюков. – Это не нам. Себя тешат.

– Я так не усну. – Зашептал Гриша. – Это ж какая-то загробная песня.

– Привыкнешь. – Снова зевнул Игнат Семёнович. – Может среди них и твои будущие комсомольцы есть. Днём-то не угадаешь: кто человек, кто человеко-волк. Ты только в туалет далеко не ходи. Ну, так, на всякий случай поближе оправляйся.

После такого успокаивающего наставления Крюков громко захрапел, разбавляя ночной вой колоритными руладами с присвистом. Волчья психическая атака не утихала, и комсомольский лидер уснул лишь с рассветом, уже под щебетание утренних птиц. Крюков разбудил его ближе к полудню:

– Поднимайся! Делегация к нам. Пошли. Ты молчи! Я сам.

Дузов наскоро причесался, перепоясался портупеей и выскочил наружу. Крюков ждал его, чтобы вместе пройти к речушке вниз.

– Вон. Стоят. Ждут. – Указал майор на две мужские фигуры в белых одеждах. – Разведка.

Они спустились с высотки и оказались нос к носу с двумя бородатыми субъектами в долгих белых рубахах под поясочек. Мужики были длинноволосые и бородатые, на ногах лапти. «Русские крестьяне с картинки из учебника. – Подумал Гриша. – Девятнадцатый век до отмены крепостного права».

– День добрый, хозяева. – Первым поприветствовал мужиков Крюков.

– Здорово, с неба упавший. – Ответил лесогорец убелённый сединой и выглядевший постарше. – Пошто наведался?

– Поговорить хотел, если не откажете. – Мирно повёл Игнат Семёнович. – С волхвами желательно.

– Ну стал бы себе на меже да подождал бы разговора. – Влез в беседу мужик помоложе. – Чего в чужую землю вторгся?

– Так тихо ж стою. – Улыбнулся Крюков. – Не буйствую, не шумлю.

– А с тобой кто? – Указал пальцем на Григория седой.

– Да так. Молодой на подхвате. – Снова мирно улыбнулся майор, а Гриша стоял ни жив, ни мёртв, чувствуя в диких лапотниках чужую силищу, похоже, что беспощадную.

– Ладно. Ждите. – Определился седой. – Токмо, если до вечера волхвы к вам не явятся, лучше убирайтесь подобру, поздорову. Значит не хочут они разговоры разговаривать.

Лесогорцы двинулись от них вдоль речки и скрылись за изгибом в лесу.

– А если не придут волхвы, уедем? – Поторопился уточнить обстановку Григорий.

– Придут. Не имеют права по своим законам мне в разговоре отказать. Я ихним знаком меченный. – Ответил Крюков, расстегнул гимнастёрку до пояса, оголил правую сторону груди. – Гляди. Видишь, берёза наколота. – Григорий уставился на синюю кривенькую берёзку-наколку над правым соском майора. – Я, как бы, ихний получаюсь. Пропуск мой.

– Откуда?

– От верблюда! Накололи когда выхаживали. Зачем не знаю. Но факт, есть факт. Пошли обедать.

Крюков лопал с аппетитом, Грише кусок в глотку не лез.

– Ты ешь, ешь. – Наставлял Игнат Семёнович, уплетая разогретую тушёнку. – Потом неизвестно когда перекусить удастся. Сейчас вот доедим и отправимся с тобой, брат, на сидение.

– Куда?

– На сидение. Ну, будем вон там, подальше от лагеря тихонько сидеть. Чтобы у местных на виду, без охраны, без оружия.

– А зачем это? – Гриша сунул в рот кусок хлеба.

– Волхвов ожидать. Чай неси! – Крикнул повару, хлопотавшему у походной кухни.

Сидение происходило в полукилометре от лагеря на полянке в молоденькой дубовой рощице. Сидели уже часа четыре, но всё по нулям.

– Не идут. – Сказал Гриша.

– Не вякай. – Отозвался Крюков. – Терпи и молчи.

При этих словах Дузову показалось, что между деревьев мелькнула быстрая мощная тень. Ещё и ещё раз, только ближе. Уже не тень, а серая большая собака, или не собака. На поляну из кустов выскочил крупный наглый волк.

– Сиди! – Шепнул Крюков.

Зверь остановился метрах в пяти, повёл носом, забирая воздух. Гриша, застыв фарфоровым болванчиком, таким же бледным и безжизненным, видел совсем рядом сжатую пасть хищника, его внимательные наблюдающие глаза, жёсткую плотную шерсть – грязно-серую с коричневыми подпалинами. А самое мерзкое и страшное – запах волка, острый и сильный, ни с чем не сравнимый запах свободного убийцы.

Волк сделал шаг в их сторону, постоял, и ещё подвинулся на короткий шажок. Гриша закрыл глаза, чтобы удержать себя от бегства. Волк повернулся к ним задом, и мелкой неспешной трусцой засеменил прочь.

– Тоже комсомолец? – Первое, что проговорил Гриша, с трудом расцепляя сведённые нервным шоком челюсти.

– Бери выше. Минимум – секретарь первички. – Мрачно отшутился Крюков. – Ты молодец, что не вскочил. А то, знаешь, он бы сразу в горло.

– Теперь что? – Дузов удерживал себя на грани психического срыва.

– Дальше ждём. – Ответил Крюков. – Скоро явятся. Должны. Это они наши мысли проверяли. Умеют в башку влезать. Колдуны. А волк, он вроде как катализатор. Короче, древний метод.

– Водки бы. – Сквозь зубы процедил Гриша.

– Лучше спирту. – Усугубил мечту Игнат Семёнович.

– Не будет тут никакого комсомола. Никогда. – Зло высказал колющую мозги истину, Григорий.

– Конечно, не будет. – Поддержал майор. – Ведь, комсомол, он, где возникает? Там, где люди зависят от власти и ей без раздумий подчиняются. А здесь что? Анархия! Все сами по себе. Им комсомол не нужен. Они заместо твоего собрания в свободное время на рыбалку пойдут или по грибы. Свобода! – Мечтательно вздохнул Крюков. – Благодать.

– Интересно получается. – Повернул голову к майору комсомолец. – По-вашему выходит, что лучше волком по лесу шнырять, чем коммунизм строить?

– Это не по-моему, а по-ихнему. По-лесогорскому. – Спохватился Крюков. – А насчёт коммунизма, ты у волка спроси, чего ему больше хочется. Кстати, у него в лесу давно коммунизм. Всё общее. Бери да ешь!

Солнце уже присело за верхушки деревьев, и первая вечерняя прохлада уверенно по-хозяйски влезла сидельцам под одежду.

– Свежеет. – Скупо бросил майор.

– Водочки бы. – Снова мечтанул Дузов.

Внезапно меж деревьев поплыли густые лохмотья тумана. Они быстро подбирались друг к другу, соединяясь в одну плотную молочную горку или высокий засыпанный чистым снегом стог сена. Гуляющий туман вокруг новообразования исчез, и невесомая пуховая горка осталась дивным капризом волшебного леса.

В пелене тумана проступили явственно силуэты трёх седых длинноволосых старцев, каждый из которых опирался на высокий посох, покрывая его макушку пышной снежной бородой, а может быть это туман так цеплялся за людей, добавляя им век своими космами.

– Хотел разговору – говори! – Прозвучало из слепленной туманом троицы.

Крюков вскочил на ноги и отвесил фигурам поклон. Гриша последовал его примеру.

– Силы вам чистой! – Крикнул Игнат Семёнович. – Не серчайте за беспокойство. Служба у нас. Позвольте нам побыть в Лесогорьи дней несколько. С людьми поговорить, лесом погулять.

– Без дела не дозволим! – Пришло от волхвов.

– Дело у меня умное. Ради спокойствия вашего. Против горя и бед. Против брани ратной. Против страданий и слёз, против вдовства и сиротства. – Умело и уверенно высказался Крюков.

– До сути дела иди! – Потребовали белые старики.

– Суть такая! Если не хотите, чтобы солдаты ваших отроков да парней, девиц да молодок силой брали, чтобы лица разглядеть да имена записать, дайте по-доброму десять десятков для переписи и учёта. Мы их перепишем и уйдём. Не будем чинить ни насилия, ни обмана. Коль откажете, другие вместо нас придут великим числом. Тогда будет стрельба и война может быть. Вот моя суть дела. Подумайте и ответьте!

– Пущай молодой, что возле стоит, подтвердит, что ты не врёшь и он поганого не замышляет!

Крюков толкнул Гришу в бок, мол, отвечай.

– Подтверждаю. – Не своим механическим голосом сказал Дузов. – Всё по-честному. Христом богом клянусь. – И перекрестился.

– Ответ ждите завтра поутру. Ночь будет спокойная. – Донеслось из тумана, и белая горка в миг рассыпалась на косматые клочья, которые поплыли низко над землёй в разные стороны.

– Комсомолец, а крестишься. – Ехидно подметил Крюков.

– Сам не знаю, как получилось. – Гриша разглядывал правую кисть, всё ещё сложенную в три перста для крестного знамения. – С испугу наверно.

Ночь действительно была на удивление тихая. Грише от такой потрясающей тишины стало ещё страшнее, но сон овладел им как забытьё, как провал в бессилие.

Утром пришёл молодой лесогорский бородач и сказал Крюкову:

– Три дня вам тут стоять. Девок и парней долго не расспрашивать. Пиши имя и отпускай. Так волхвы велели. А с тебя, с неба упавший, за своевольство, да за то, что запрет нарушил, будет плата отдельная. Особая. – Молодец дерзко рассмеялся Крюкову в лицо. – Очень особая. Дело сделаешь и расплатишься!

Фотограф подготовил к работе новёхонький «Зенит». Он наладил фотоаппарат в палатке напротив раскладного стульчика, на который решили усаживать по очереди «комсомольцев» для беседы. И стульчик комсомольский, и стол, и Гриша – всё на фоне белой простыни. Как бы ради уважения. Гриша с бумагами сел за столик так, чтобы не перекрывать светлые облики будущих членов ВЛКСМ. Звук щелчка затвора придумали заглушить громкостью включённого радиоприёмника. Вроде всё по уму.

Вскоре заявились «комсомольцы». Шли десятками. Парни и девки по отдельности. В каждом десятке свой старшой или старшая. Они подходили к столу первыми и говорили: «Старшой десятка, Кругол сын Одоротия!» или «Старшая десятка, Пелена дочь Барсука!» и так далее. «Зенит» щёлкал, радио орало, Гриша писал. «Комсомольцы» получались исключительно бородатые в белых рубахах под горло, «комсомолки» – в чистеньких косынках, завязанных узелком под подбородком, прямо девицы из сказки.

Соответственно, лесогорских имён ни в каких советских справочниках не значилось и ЗАГСы подобного эксклюзива даже вообразить бы себе не смогли. Шли: «Кречеты, Ховраны, Опуни, Красты, Ручаи, Сталеты», а за ними «Дубравы, Березицы, Лыбеди, Калины, Яскравицы…»

К вечеру голова Дузова опухла.

– Нет, – поделился с Крюковым, – не наши это люди. Не советские. И даже больше. Они как инопланетяне. Совсем другие.

– Не переживай. – Подбодрил майор. – Камчадалы тоже другие. Ничего. Окомсомолили. Ты, главное, пиши и всё. Их бы не спугнуть чем. Вот это забота. А остальное, пусть партия решает.

К середине третьего дня работы «комсомольская сотня» была выполнена. Ни больше, ни меньше – сто.

– Всё! Работа сделана. Сворачиваемся. – Велел Крюков. – Надо удирать.

– Согласен. – Довольно потянулся Дузов, оглядывая с высотки дикий пейзаж. – Эх, красота, природа! Всё лес да лес. – Тут его вращение вокруг своей оси остановилось. Он зачарованно замолчал, а потом быстро зашептал майору. – Смотрите! Смотрите! Какой красавец!

Крюков пристроился по взгляду Дузова и увидел в метрах ста огромного седого медведя, который совсем по-человечески присел на торчащий из земли камень и смотрел в их сторону. Именно на них, внимательно, не отворачивая морды.

– Где фотограф? – Вошёл в азарт Гриша. – Пусть его сфоткает. Быстро. Пока медведь сидит.

– Ко мне! – Крикнул фотографу Крюков. – Видишь? Возьмёт его твой «Зенит»?

– Ух ты! – Обрадовался тот. – Вот это кадр! Конечно, возьмёт, Игнат Семёнович. Мы его, мишку, сейчас для истории.

«Зенит» щёлкнул несколько раз, а медведь, словно только и ждал, когда его зафиксируют, поднялся с камня и скоренько нырнул в кустарник.

Колонна почти добралась до лесогорской границы. Ехали в хорошем настроении, с чувством выполненного партийного долга. «Виллис» замыкал возвращающуюся экспедицию. Вдруг мотор закашлял, рыкнул и заглох. Водитель выскочил к капоту.

– Езжайте! – Махнул автобусу и полуторке Крюков. – Догоним! А нет, то пешком. Вон метров тридцать осталось.

– Ничего не пойму! – Удивился водитель. – Полный ажур!

– Заводи! – Скомандовал Крюков.

«Виллис» взял с места и бросился за своими. Прыгнул на кочке, и Гришин портфель с комсомольскими документами вылетел на дорогу.

– Стой! Стой! – Заорал Григорий, выпрыгивая на ходу.

Он хотел бежать за потерянной поклажей, но как вкопанный остановился перед огненной полосой внезапно вспыхнувшей на его пути.

– Ни шагу! – Истошно завопил Крюков. – Межа волховская! Стоять! – Выбрался из машины и подбежал к Дузову. – Там смерть! Это предупреждение.

– Портфель! – Простонал Грша, протягивая руки к заветному предмету, лежащему в каких-нибудь десяти шагах.

– Забудь! – Пресёк Крюков. – Потеряно навсегда!

– Ну уж нет! – Упёрся Дузов. – Мне за это голову снимут! – И бездумно бросился к огненной меже.

Мгновенно на его пути за самой межой возникла фигура огромного белого волхва, направившего острый, заточенный под обоюдоострый кинжал, конец посоха в ноги Григорию. Удар пришёлся в бедро правой ноги. Посох глубоко вонзился в плоть и рассёк ногу кривым разрубом вниз.

– А-а-а! – Завопил Дузов, повалившись на землю. – А-а-а!

– Не ори! Тихо ты! – Хлопотал над ним Крюков. – Я же говорил, стоять!

– Пусть ваш человечек на железяке своих догоняет! – Зычно велел волхв. – Неча ему тут зырить!

– Едь! – Крикнул Крюков ошарашенному водиле. – Едь! Мы догоним! Кому говорю едь, если жизнь дорога!

Шофёр дал по газам и спасительный «Виллис» исчез за сосновым бором.

– Иди! Забирай суму! – Обратился волхв Крюкову. – Сума нам без надобности. С тебя плата будет за ослушание.

Крюков покорно перешагнул огненную межу, сделал несколько шагов, взял в руки портфель.

– Перекидай суму через межу! – Строго потребовал колдун.

Крюков бросил портфель к ногам замолчавшего Дузова.

– Тебе берёзка была дарована на грудь как милость. Но станет твоею карою. Никому нельзя ослушаться веления лесогорского на лесогорской земле. Встань так, чтобы межа меж ног твоих прошла!

Крюков переступил линию левой ногой, и теперь магическая граница ярилась короткими огоньками пламени под товарищем майором.

– Прощай, брат Гриша. – Негромко вымолвил Игнат Семёнович. – Там скажи, мол, я у лесогорцев жить остался. Во что другое не поверят, а тебя сумасшедшим объявят. Прощай.

– Был человек по милости божьей, стал берёзой по воле волховской! – Трижды грозно повторил колдун и коснулся концом посоха груди Крюкова.

То, что увидел Дузов в следующий момент, навечно засело в памяти нестираемым кошмаром. Грудь Крюкова вдруг стала раздаваться во все стороны. Казалось, её накачивали воздухом, как большой мяч. Раздутая грудь с треском порвалась в нескольких местах и оттуда из трещин полезли, вырастая и извиваясь, кривые узловатые корни дерева. Они раскачиваясь достигли земли, вцепились в неё закорючинами и, вгрызаясь в почву, потянули безжизненного Крюкова за собой.

Тело майора сначала расплющилось в лепёшку, а потом с каким-то адским чавканьем было проглочено землёй. На поверхности оставалась лишь мёртвая голова. Внезапно шея Крюкова принялась расти, унося голову вверх, при этом кожа на глазах превращалась в берёзовую кору. Голова остановилась на середине несущегося ввысь ствола, одеревенела, будто работа искусного резчика, покрылась грубой чёрной корой и осталась торчать выпуклым большим наростом на теле сотворённого волхвом дерева.

– Будешь межу сторожить! – Обратился колдун к берёзе. – Будешь чужаков отгонять! Отслужишь Лесогорью сторожем – будет тебе от кары избавление! А ты молодец, - перевёл суровый взор на оцепеневшего Дузова, -- иди себе с миром. Да не возвращайся. Науку за ослушание ты узрел.

Волхв исчез, погасла огненная межа, а Григорий, ухватив под мышку портфель, то хромым бегом, то ползком, растирая по лицу слёзы и кровь, удирал к своим, прочь от места ужасной казни майора Крюкова.

Проведать Дузова в госпиталь Непобедимский явился лично.

– Ну, герой, отвечай, где Крюков?

– Гражданин Крюков по собственной воле остался в Лесогорьи. – Чётко, без запинки оттарабанил Гриша.

– Не похоже на него. – С сомнением в голосе сказал Иван Иосифович. – Проверенный партиец. Чего это он?

– Старые личные связи, ещё с войны. Он и водителя отослал, чтобы мы не смогли его задержать. Я ж на тот момент был ранен в ногу. Он воспользовался и ушёл к ним.

– Складно у тебя выходит. – Скривился Непобедимский. – Ты имей в виду, что пока я с тобой беседую. А как выпишут – вопросы будут задавать компетентные органы. Усёк?

– Так точно.

– Не надо, не надо официоза, Григорий. Ты лучше вот, - швырнул на одеяло пачку фотографий, - объясни-ка, что это за зоопарк ты в комсомол принял.

Дузов взял фотки и обомлел. С карточек на него смотрели звериные морды: волки, медведи, бобры, барсуки, лисы, попадались и кабаньи рыла. Зверокомсомольцы были щёлкнуты, как положено, на светлом фоне, одеты в белые рубахи, а у женского пола – морды кокетливо обрамлены косыночками.

– Мы людей снимали. Ровно сто человек. – Пролепетал Дузов.

– Нехороший намёк получается. Политический намёк. Просто какая-то вражеская сатира на советскую молодёжь! – Нахмурился Непобедимский. – Я, к сожалению, Григорий после такого уже ничего не смогу для тебя сделать. Отвечать будешь по полной.

Вскоре Дузова перевели в госпиталь при следственном изоляторе. На нервной почве Гриша действительно серьёзно заболел и всю зиму кочевал между жизнью и смертью. Когда выкарабкался и чуть окреп, жалел, что выжил. Всё пахло здоровенным сроком, и это в лучшем случае. Но, на Гришино счастье, в самом начале весны умер Усатый. Дузова вытолкали из госпиталя взашей: ослабленного и безработного. Где-то через пару недель к нему явился фотограф экспедиции, тоже освобождённый главной смертью страны.

– Я не надолго. Можно сказать на минутку. Помните, по вашей просьбе медведя седого фотографировал?

– Ну? – Дузову не хотелось возвращаться к той страшной истории.

– Это вам. – Протянул ему снимок фотограф. – Был медведь, а получилось…

Гриша взглянул на снимок. На камне вместо седого медведя сидел человек одетый в старинный воинский наряд: кольчуга, кожаные штаны заправлены в сапоги, широкий походный плащ покрывает плечи и застёгнут на груди круглой металлической пряжкой, руки в рукавицах обшитых бляшками. Человек был молод и даже красив. Он глядел с фотокарточки с такой тоской и мольбой, что Дузову стало жутко. Гриша отвёл взгляд.

– Я могу это оставить себе?

– Да. Это вам. Прощайте.

Вскоре начались реформы во власти. Про Дузова вспомнили, выдернули наверх, доверили ответственную должность. Всё вернулось на круги своя. Только шрам от колдовского посоха ныл на сырую погоду, и в домашнем сейфе человек-медведь на снимке напоминал о страшном могуществе волхвов.

Григорий Фомич Дузов с удовольствием сделал глоток душистого зелёного чая. «Пора Гриша, тебе вылезать на свет божий с бесценной информацией, которой здесь, за бугром, владеешь только ты. Пора! Ещё день два и разгорится бойня в Лесогорье. Тогда твои горячие новости здорово упадут в цене, а этого умный человек допустить не может. Цена, в принципе, уже сторгована, потом налетят щелкопёры со всех концов света, сиди себе, куй состояние, разводи мировую общественность. На двенадцать ноль ноль, интервью по ихнему влиятельному телеканалу. Что ж, светиться, так светиться по-крупному, на уровне своего калибра в структурах власти. Скандал будет…. Шутка ли, спецотдел при Президенте заказывает травлю «Металлургической гильдии», мочит Бугая, ну, скорее всего, ворует и мочит Клевр вместе с лесогорцами. А чё их жалеть-то, колдунов? Будет праведная месть за товарища Крюкова! Эх, Настя, красивая была девка и умная.

После такой информации, глядишь, и Президент вынужден будет в отставку уйти, а там, и домой можно возвращаться. Не просто бывшим чиновником Дузовым, а национальным героем, разоблачителем и борцом за демократию. Главное в интервью подать себя умело, чтобы в розовом свете. Так, мол, и так, вынужден был играть как бы по их правилам, собирал информацию, сердце щемило от негодования, но убеждений демократических никогда не предавал и, наконец , сидя в студии, готов поведать миру все тёмные интриги отечественной власти, которая цинично сотрудничает с тёмными колдовскими силами лесогорских нелюдей. Вот! Только так!»

Дузову понравился этот мудрый, внутренний монолог. Старую гвардию голыми руками не возьмёшь. Время побежало на начало двенадцатого, и Дузов закрыв дверь нанятой квартирки, спустился лифтом вниз, вышел на улицу и привычным жестом остановил чистенькое европейское такси. Сел на заднее сиденье.

- Джорнал сквеа.

- Йес сер.

Двинулись. Только сейчас обратил внимание на шофёра. «Чёрная баба за рулем. Экзотика. У нас такого ещё нет, пока. Развели, понимаешь, эмиграцию со всех окраин мира».

Вдруг замки на всех дверях закрылись и вылетевшие неизвестно откуда ремни захлестнули горло и руки, больно притянув к сиденью.

- Что за херня, – прошипел Дузов.

Африканка, не поворачивая головы, обратилась к пассажиру на чистом понятном родном языке с еле уловимым акцентом.

- Не суетись, товарищ Дузов. Ответь мне для начала на один простой вопрос. Ты жить-то хочешь? Или раздумал уже?

- Хочу. – Дузов понял, что дело плохо.

- Тогда слушай очень внимательно, что ты должен сказать в своём поганом интервью. Слушай и запоминай, а если вдруг хоть чуть-чуть ошибёшься, сам понимаешь ни ЦРУ, ни хрен с горчицей тебе не помощники. Код в твою башку заложен давно, очень давно. Будешь идти по базару, или задумаешь, например, в Париже или Лиме пойти на первомайскую демонстрацию, а тебе на ушко весёлый клоун шепнёт заветное словечко, и ты сам себя жизни лишишь. Понял?

- Понял. Что делать, говори. Да ослабь, ты хоть на горле ремень. Удавишь до интервью, сдохну в твоём такси.

- Не сдохнешь. Всё рассчитано и продумано. Терпи бюрократ. Значит так, – жестко заговорила африканка, – сообщаешь им, что тебе известно, что Бугай убит бандой уголовного авторитета Хасана, им же выкрадена Клевр. Хасан, свёл Бугая с буддистами, и они заказали ему пьесу про своих ребят с условием, что она откроет сезон в Государственном драматическом, но Бугай под влиянием острого чувства гражданского долга откликнулся на дискуссию про безобразия металлургических боссов творимых на заводах и засел за другую пьесу. Люди Хасана узнали об этом и в порядке наказания убили Бугая и устроили публичное запугивание с телом и отрубленной рукой. Запомнил?

- Да, запомнил, запомнил. Что ещё?

- Дальше будет так. Депутат Вершинин вышел на Хасана и заплатил деньги за похищение Клевр, но с условием, сделать это так, чтобы подставить лесогорцев и снять все подозрения с арестованной верхушки «Гильдии». Они нашли обычного бородатого, грязного бомжа, никакого не лесогорца. Отмыли его, накормили, взяли журналистку, а его ухлопали возле её подъезда, чтобы навести гнев народа на лесогорцев. А ты, гражданин и демократ, Григорий Фомич Дузов, по верным каналам с далёкой Родины, получаешь точную информацию. И теперь, на основе этой информации, требуешь от Президента своей страны прекратить грязную кампанию против Лесогорья и не допустить военной операции. Ты призываешь президентов и правительства всех, демократических и недемократических стран мира немедленно обратиться к нашему Президенту с требованием не начинать войны, а провести всесторонне глубокое расследование дела. Всё это следует говорить пламенно и с огнём в глазах, как на партсъезде. Ясно?

- Ясно, – просипел Дузов, отстегни ремни.

Ремни хлестнув по рукам и шее, спрятались. Дузов потёр покрасневшее горло.

- Версия тебе дана красивая и почти верная, – продолжила женщина, – будешь в центре внимания, заработаешь авторитет и доллары, а, кроме того, станешь известным борцом за мир. Не обосрись, товарищ, а то сам понимаешь.

- У вас длинные руки, – закончил фразу Дузов.

- Точно! Вот и приехали. Желаю удачи, землячок.

- Патрис Лумумба тебе землячок. – Огрызнулся Фомич, – Не боись, не подведу. Рассказ действительно неплохой, меня устраивает.

Дузов хлопнул дверцей и направился к стеклянным дверям телеканала. Сведение старых счетов с волхвами откладывалось до следующего удобного случая. Чистенькое такси с экзотическим водителем весело побежало по тёплым осенним улицам.

 

* * * * *

 

Зулусов в автомобиле включил радио. По всем волнам обсуждали сенсационное интервью высшего чиновника, а ныне политического эмигранта Григория Дузова.

«…. уголовный мир выполняет заказ депутата», «…. Лесогорье жертва криминалитета и металлургической мафии», «Мафия выставила Клевр большой счёт за правдивую статью». «Умница Ана, видать проняла Дузова твоя убедительная аргументация» – улыбнулся Зулусов.

Радио продолжало праведное неистовство: «Президенты США и России обратились с личными посланиями, и провели телефонные переговоры о судьбе Лесогорья с Президентом нашей страны», «Франция и Германия готовы отозвать своих дипломатов и приостановить отношения на высшем уровне в случае начала военной операции против уникальной этно-территориальной общности», «Всемирная Торговая Организация сделала заявление о том, что вхождение нашей страны в её структуры осложнено проблемой Лесогорья», «Международный союз геев и лесбиянок готов высадить в нашей Столице многотысячный «десант любви» для сексуального просвещения и снятия накопившейся в массах агрессии более гуманными методами, чем война». Олег нажал кнопку. Всё и так ясно. Президента додавят по дипломатическим каналам. По крайней мере, угроза быстрой и бездумной войны отступила. Зазвонил мобильник. Номер Нечистова.

- Добрый день, господин Зулусов. Действительно добрый, я думаю. Вы отлично сработали с Дузовым. Что со студентом?

- Пока ноль. Но отрабатываю несколько вариантов.

- Поторопитесь, Олег Омарович. Теперь это главная наша цель. – Отключился.

«Наша цель. Твоя, голубчик, твоя. Наша уже совсем другая. Можно сказать – прямо противоположная».

По тротуару, возле парковки прошёл среднего роста паренёк в синей вельветовой курточке, джинсах, на голове тёмно-зелёная бейсболка, лицо закрыто крупными стёклами солнечных очков.

«Неужели он! – напрягся полковник. – Или нет. Вот идёт назад, возвращается. Замедлил шаг у машины Кудряша. Ну, сними очки, сынок, давай, давай. Солнышка-то нету, денёк, смотри, пасмурный. Зачем тебе очки. Для фасону или фейс прячешь. Ближе, ближе, поднёс руку к голове, надвинул козырёк. Ну! Оп, снял очки. Смотреть в мою сторону! Смотреть! Поворачивается, он! Он, зараза! Иду на контакт».

Зулусов вышел из машины, захлопнул дверцу. Не спеша двинул навстречу объекту, глядя в другую сторону. Как поравнялись «случайно» стукнулся с Ручкиным оттопыренным локтем. Ключи от машины упали на тротуар.

- Извините.

- Ничего, ничего, – нагибаясь за ключами, сказал Олег и продолжал уже почти присев на корточки, – Слушай и не убегай. Не стоит. Я тебе не враг. Не веришь, залезь мне в голову. Спокойно! Знаю, что можешь меня взглядом откинуть на несколько метров, или вообще парализовать. – Выпрямился, не останавливая речь. – Но, я твой шанс. Я знаю, где Клевр, я знаю, как её спасти.

Ручкин опешил, но старался быстро собраться с мыслями.

- Хорошо. Идите вперёд, я за вами. За углом, в квартале ходу, тихий ресторанчик. Там договорим.

- Идёт.

Зулусов зашагал в двух метрах впереди Ручкина. Олег выбрал столик в дальнем углу зала. Василия усадил таким образом, чтобы прикрывать его спиной от посторонних глаз.

- Накормите меня поплотнее, если вы не враг. Деньги практически закончились.

- Два кофе, – сказал полковник официанту.

- Великолепный дружеский обед, – резюмировал Ручкин.

- Тебе нельзя оставаться в городе. Лучшее укрытие – мой загородный дом. Там наешься до отвала.

- А кто вы?

- Зулусов Олег Омарович. Слыхал, думаю, от Клевр. Начальник Спецотдела.

- Я полагаю, что вы, скорее враг, но хитрый очень.

- Может, при других обстоятельствах так бы и было. Но! Моя задача сберечь тебя, дать необходимую информацию, а там будешь принимать решение. Допил кофе? Всё. Едем.

Ручкин уже активно сканировал сознание нового союзника. «Да, мешанина страшная. Сплошные сомнения и зверская биография. Сам до конца не осознал, отчего ему, Ручкину, помогает. Съедает боль за прежние дела. Хочет какого-то прощения, сам не зная от кого, и есть ли это прощение вообще. Одновременно желает вести свою собственную игру и иметь перспективу. Меня пока всерьёз не воспринимает, но инстинкты подсказывают, что выбрал верный шанс, хотя и кинул хозяина. Умеет блокироваться, все, что хочешь из него, таким образом, не вытащить. Но, похоже, что готов многое рассказать».

Машина попетляла городскими улицами и выскочила на автостраду. Ехали минут сорок. Свернули в район лесного массива. Неширокая бетонка бежала по берёзовым рощицам и скрывалась в темном сосновом бору. Поворот влево, из-за стены сосен открылся вид на двухэтажный, белый дом. Ворота распахнулись автоматически, и авто вкатило в ухоженный безлюдный двор.

Внешний вид дома удивил Ручкина. Двухэтажный, белый, с овальными окнами, крыша аккуратно покрыта длинной золотистой соломой.

- Уважаете украинскую этнику? Читаем Шевченко на сон грядущий? – спросил хозяина.

«Вот гавнюк малолетний! Шутить вздумал» – ругнулся про себя Зулусов.

- Читаем и Шевченко, и Пушкина тоже, но вперемешку с африканскими сказками. Это африканский стиль. Жена с дизайнерами и архитектором колдовали. Проходи в дом.

Внутри необычно было ещё больше чем снаружи. Плетёная мебель, на стенах зулусские копья-мечи, маски, на дверях и окнах подвешены какие-то кусочки деревьев, пучки трав, змеиные шкурки.

- Амулеты. Говорят, защищают, – пояснил Олег, перехватив изумлённый взгляд гостя.

Зулусов хлопнул в ладоши. В одну из нескольких дверей вошёл полный человек в фартуке.

- Массимо, нам хороший ужин на двоих.

- Всё почти готово, синьор.

- Один из лучших поваров Италии, – пояснил Зулусов Ручкину. – Много лет назад, отравил крупного мафиози – отомстил за своего сына. Грустная история. Там он был уже не жилец. Я сумел его вывезти. Прогнать не могу. Так и кормит меня. Готовит фантастически. Сюда. Это твоя комната. А та дверь – в ванную. Освежись, переоденься в халат и к столу.

Суп из шампиньонов и утка с черносливом насытили и разморили студента. Вася начал поклёвывать носом прямо за десертом.

- Так не пойдёт, – определился Зулусов. – Времени лишнего нам не дано. Пойди, умойся холодненькой водой, садись в то кресло, и пока не проговорим основные моменты дела, спать не пойдёшь.

- Согласен, – зевнул гость, – буду держаться.

Ручкин умылся и, укутавшись в плед, устроился в широком мягком кресле.

- Я буду говорить, – начал Зулусов, – ты внимательно слушаешь. Возникнут вопросы – задавай. Комментарии принимаются после основного информационного блока.

Голова из пледа согласно кивнула.

- Тебя вели давно. В рамках программы дети-Индиго. Педагоги и психологи насоветовали Президенту обратить особое внимание на последние откровения науки. Я считаю, что это чушь, но набором занимался по служебным обязанностям. Сначала программу контроля и код смерти загнали в мозги твоему отцу. Но он на сегодня, бесследно исчез. Тебя тоже подвергли зомбированию, но в процессе возникли непредвиденные вмешательства мощного, постороннего источника. Думаю, ты знаешь, кто влез. Вечерний всегда внимательно наблюдал за тобой, Елбунову было некогда. Когда задание свело тебя с Филином, а данные о Вершинине и Бугае перестали быть для тебя секретом, возникло ложное подозрение о том, что ты через отца связан с Дузовым. Оно усилилось от твоего контакта с Клевр, так как Дузов курировал её работу.

Бугая убили бандиты группировки Хасана. Он всегда был связан с ними, ещё с зоны. Все его пьесы – своеобразные бандитские пугалки для чиновников. Везде зверства, кровь и часто трагический финал. Хасан на переговорах часто спрашивал в лоб: «Хочешь мучаться, как в спектакле у Бугая». Когда он подвёл по написанию пьесы для секты дзен-буддистов, которые тоже скачут под другой преступной группы, Хасан велел его убить, а отрубленную руку сунуть в корзину цветов. Он так и сказал, по нашим сведениям: «Пусть в последний раз помашет ручкой зрителям!» Мы проследили, где захоронили тело и оформили шоу с катафалком.

- Кому ж это надо?

- Сейчас все приказания идут от Жана Каиновича Нечистого – президента группы «Гудад». Он хотел раздавить «Металлургическую гильдию», ему я, к сожалению, долго служил. Теперь не хочу.

- Чем он вас взял? Не сами же вы попросились на работу?

- Верно! Досье на меня. Очень полное. Много фактов. Но, что интересно, там мои сны, мысли, которые никогда не говорил вслух и многое другое. Прижали полностью.

- А Елбунов и Вечерний тоже его люди?

- Да, его. Он их унижает, как хочет, даже плёткой лупит до крови. Бил за то, что они без его разрешения выкрали Клевр.

- Они?!

- Они. Анастасия в Академии, в подвале под лабораторией. Провели полную скачку данных из сознания. Скорее всего, она жива, но в состоянии растения. Нечистов поручил мне найти тебя и привезти к нему или организовать встречу. Если он даст команду, тебя следует убить на месте.

- Вот кто Наставник! – вырвалось у Ручкина.

- Кто? Какой Наставник?

- Это я о своём. Продолжайте, пожалуйста.

- Мне кажется, Жан тебя очень боится. Не пойму отчего. Но моя жена, африканка, дочь колдуна зулу, велела тебя спасти и говорила о великой вселенской битве добра и зла или что-то в этом роде. Можешь пояснить?

- Нет. Не имею права. Но это так. Она права.

- Ладно, чёрт с тобой.

- Мне необходимо сделать разоблачения, чтобы остановить войну с Лесогорьем.

- Уже сделано. Жена, её имя Ана, заставила Дузова дать интервью на Западе, подходящего содержания. Войны не будет.

- Почему вы не рассказали Президенту о «Гудад» и Нечистове?

- Президенту? – Зулусов горько усмехнулся. – Он слабая фигура. Продукт политтехнологий. К тому же Нечистов влияет на него значительно сильнее прочих. Он и сосватал Президенту меня на руководство Спецотделом.

- Можно ещё вопрос? Может не очень приятный.

- Валяй.

- Пропавшие дети, три ребёнка. Что с ними? Для чего вы их выкрали.

- Смотри-ка парень. А ты уверен, что я?

- Ваши люди. Если нет, опровергните.

- Не опровергну. Тёмная, страшная история. Когда начал работать с Нечистовым как-то похвастался поваром итальянцем. Он напросился на ужин. Познакомился с Аной и узнал, что она колдунья зулу. Тут его и повело на пространные разговоры об африканской магии, об амулетах и заклятиях. Особенно его интересовали амулеты и отвары, приготовленные из жертвенных животных. Ана подробно рассказывала ему об особенностях белой магии. Уже в конце вечера Жан вдруг заявил, что магия, основанная на человеческих жертвах значительно сильнее. Человек, который использует её, становится практически непобедим. Ана и глазом не моргнув, сказала, что он прав. Я, говорит Нечистов, давно хотел выписать себе африканского колдуна для исполнения подобных процедур, так как мне вскорости предстоит одно нелёгкое сражение, которое не исчерпывается только физическим и интеллектуальным противостоянием, а имеет и мистическое содержание. Могу ли я, уважаемая Ана, рассчитывать на ваши услуги, естественно за очень и очень высокое вознаграждение. Да, говорит Ана, безусловно можете. Только, что именно вы хотите. Хочу напиток воинского бессмертия, я читал о нём. Основное свойство, что даже пораженный врагом воин остаётся живым и когда враг отворачивается, набрасывается на него и побеждает. И вся сила и дух врага переселяется в него. Это очень сложный колдовской процесс, отвечает Ана, а знаете ли вы Жан Каинович, каков основной компонент напитка. Да, знаю. Три сердца пятилетних детей. Я хотел вскочить и убить его на месте за такие мысли, но Ана только посмотрела на меня, и я потерял все силы и весь вечер говорил её словами. Только после ухода Жана, Ана отпустила мою волю на свободу. Что же ты тварь, орал я на неё, детей хочешь убить для этого подонка. Она велела мне успокоиться и пояснила, что Жан не просто человек, не как я, и даже не как она. Он демон, обладатель огромной силы и власти. Ему угрожает великое сражение, как я теперь понимаю, с тобой. Если не обмануть его и настоящий колдун зулу приготовит ему напиток воинского бессмертия, то Жан тебя победит. Укради детей, определи их по своим каналам за границу, в частные учебные заведения, до поры до времени, а я, Ана, сварю ему зелье силы на крови птиц, он ощути прилив сил и энергии и поверит, что напиток настоящий. Но после битвы с тобой, у него останется только два часа жизни. Вот. – Выдохнул Зулусов.

- Весело, – аж весь вылез из пледа Ручкин, – серьёзный крендель. Может, я лучше смотаюсь куда подальше, и пусть себе живёт и руководит. А?

- Нет! Ты будешь биться. – Чернокожая африканка вошла в двери гостиной.

- Ана? Вернулась. С приездом. – Зулусов чмокнул женщину в щёку, – Знакомься, Василий, моя жена. Только, что остановила одну войну, с Лесогорьем. Теперь хочет развязать другую, космическую. Хроническая форма колдовского гуманизма.

- Очень приятно, – поднялся с кресла Василий.

- Рада, что ты жив, молодой демон. И перстень силы с тобой. Я узрела в ночных виденьях твою победу, но сны могут нас жестоко обманывать. Ты обязан принять вызов. Если спрячешься, через короткое время силы и способности покинут тебя, а Нечистов будет иметь целую армию высших чиновников и власть его тёмных желаний неизмеримо возрастёт.

- Тогда ладно. Я согласен биться. – Сказал Вася без особого энтузиазма и снова плюхнулся в кресло.

Полночи обсуждали план предстоящего боя. Утром после завтрака Ручкин попросил Зулусова отвезти его в храм к отцу Антонию.

- Хороший человек батюшка. Это я не даю брюхатым, его из центра Столицы выжить – похвастался полковник. – К нему придёшь, и помолиться хочется и покаяться.

- Покаяться всегда есть за что, – философски заметил Ручкин, – Вот, например, за Гареева. Зачем его в паралич вогнали? Тоже Нечистову помешал?

- Ты парень не части в претензиях-то. Во-первых, он жив, во-вторых, я знаю, что его лесогорцы выходили и не мешаю ему жить. И Нечистов тут даже боком не проходит. Гареев готовил на продажу ряд военных технологий и считал всех дураками. Имя в мировой науке очень значительное, но границ своей компетенции переступать не стоит. За забором возможностей сидят цепные псы и я один из них. Предъявишь обвинения, даже за руку схватишь – публичный скандал. Кто прав: мировая научная звезда или собака полковник с тёмной биографией. Думаю, он прекрасно понял за что. Дома оно всегда лучше, полежать, подумать, чем в тюрьме гнить. Ещё вопросы есть, таинственная личность?

- Ещё вопросов нет, товарищ полковник. Учиться мне и учиться.

- Курсы повышения квалификации я тебе устрою. Это точно!

 

* * * * *

 

Илья Игоревич Вершинин был очень доволен своим заявлением на утренней пресс-конференции. Как говориться, был полностью удовлетворён самим собой. Оперативно отреагировал. И правильно сказал: «Я обращусь в суд с иском о защите моих чести и достоинства против клеветнического заявления господина Дузова». Адвокаты уже потащили бумаженции в суд. Но фраза «честь и достоинство» особенно радовала Вершинина.

Первый раз в жизни его обвинили в том, к чему он действительно не был причастен. Ну, ни сном, ни духом. Поэтому знал, что свои честь и достоинство защитит. Он никогда их не ронял. Нельзя-с! И когда мэром Захолуйска воровал, и когда свинью Бугая посадил. «А всё правильно! Есть у тебя корыто – городской фонд госимущества, хлебай себе оттуда потихоньку и не суй рыла в чужой огород. Ему, видите ли, долю захотелось иметь от «Металлургической гильдии». А кто ты такой? Кто стоит за тобой? Чей человечек? Присмотрелись – выходит ничей. Как же так. Ничей, а так много хочет. Непорядок. Иди, посиди, подумай, голуба, где свой порог компетентности переступил. Драматург! Свинья малограмотная. Вот, я, Вершинин, книженцию как-то полистал, помощник подсунул. «Принцип Питера» называется. Там учёный человек ясно доказывает: «всяк сверчок, знай свой шесток», или если по научному, то у каждого деятеля есть свой предел компетентности, а именно, работа и доход выше которой он не потянет. Умом не вышел. Один в Президенты, другой в дворники, третий в депутаты, а Бугай на зону. Против открытий науки не попрёшь. Иначе засрёшь и не отмоешь свои «честь и достоинство». Кому потребовалось повесить на него похищение журналистки? Кто записочкой так шуганул на конференции, да ещё и увязал старую захолуйскую историю с Лесогорьем? Вот где загадка. Вот от чего зачесаться можно.

Оклеветать захотели. Кого! Столько на своём веку уже перевидал, таких дел накрутил. В иные времена уже раза три башку бы отрубили. А сейчас песни другие. Два профессора уже докторскую, уважаемому депутату дописали. И тема-то, какая приятная: «Особенности местного самоуправления в условиях дальнейшего развития рыночных отношений». Он эти особенности хорошо знает. Сам их создавал. На них и поднялся. Особенности простые. Что сам в городе продать не успел, куда лапу не наложил, то пропало. Сами продадут, и разрешения не спросят. Если какой бизнесмен тебе как мэру не несёт, значит, носит, собака, кому-то другому и не боится. Раздобыл крепкую крышу. Надо разузнать, крышу его сверху раздолбать и под себя поджать, в свете развивающихся рыночных отношений. Особенности. Губернатору дай, областному прокурору вместе с городским вези, с налоговой дружи, а на выборах даже криминалом не брезгуй. Написали профессора, идиоты кабинетные. Что им знать о настоящих, зверских, не людских особенностях. По-другому в такой системе наверх не пройти, не пролезть. Тесно, ой как тесно. Все хотят в друзья, в верные товарищи, пока на должности высоко сидишь, а поскользнёшься, только поскользнёшься, не упадёшь, не дай бог, уже глядишь, половина друзей об тебя ноги вытирает. Ладно, сам такой. Найду, дайте время, найду, кто записочкой побаловался. Тогда держись, Шелрок Холмс. Я буду твоим профессором Мориарти, и никакие доктора Ватсоны тебя не спасут. И не рассчитывай на мои высокие «честь и достоинство»».

После долгих размышлений Илья Игоревич решил звякнуть прокурору Захолуйска. Когда-то был верный человек, сам его на эту должность вытолкнул.

- Привет законникам!

- Рад, рад слышать Илья Игоревич. Как поживаете, как здоровье?

- Бог миловал, боремся и за жизнь,и за здоровье.

- Чем озабочены? Я вот на днях в Столицу собирался сам бы и забежал.

- Хорошо. Зайдёшь. Вопрос у меня к тебе, деликатный.

- Слушаю.

- Не было ли в Захолуйске в последнее время, каких комиссий. Ну, там по уголовке, по экономике. Сам понимаешь. Или может, люди чужие крутились возле городских?

- Нет. Комиссий, то есть официалки, точно не было. Я ручаюсь. А люди столичные были. Группа практикантов с преподавателем от Академии Главных Чиновников, всего четыре человека. Что-то выспрашивали всех по покойному Бугаю. Один из группы, практику проходил непосредственно в исполкоме, в отделе у Раи Бублик. Это всё.

- У Раи говоришь? Не сдаёт позиций комсомол. Вот, что, дорогой мой. Ты сбрось-ка мне на факс состав группы поимённо, ну и, вообще, всё, что о каждом известно. Подсуетись, прощу. Нужно сделать всё быстро, в темпе. Я в долгу не останусь. Лады?

- Конечно, Илья Игоревич, разве я когда подводил. Завтра после обеда ждите. Будет факс с людьми.

Вершинин не на шутку разнервничался: «Группа от Академии ничего хорошего не сулила. Значит, давят «Гильдию» и его вместе с ней системно и всесторонне. Такие «практиканты» зря не ездят. Охота пошла, гон начинается, собаки в очко дышат. «Гудад» уже часть акций выкупил. Если так дела пойдут, то и сам станешь никому не нужным депутатиком в копеечном костюмчике. Ход, ход правильный пора сделать и без ошибочек. Слабость нельзя показывать, но компромисс искать срочно, если он существует ещё, этот компромисс».

 

* * * * *

 

Из дневника студента Иванова.

«На что похожа душа чиновника, если считать, что она существует. На камень, на пепелище от костра, на пустыню, на мерзкую жабу, на верблюжью колючку. Вроде бы все сравнения годятся, все в цель. Вот, скажем, родится человек. Подрастёт, пойдёт в школу, закончит её, кто на золотую медаль, а кто и на дохлые тройки. Дальше – институт. Гулянки, друзья, любовь. Всё нормально, пока. У души белые крылья, она порхает, купается в лучах солнца и пьёт росу пополам с пивом под футбол по телеку. А потом наступает взрослая жизнь и сладкое слово «карьера» уже важнее гулянок, друзей и даже любви.

Человек садится за свой рабочий стол и начинает поглядывать на стол начальника. В глазах поселяется горькая тоска по имени зависть. Она постепенно превращает глаза в ледяные кругляшки, губы в уголках тянутся вниз, пальцы-роботы привычно листают тонны важных бумаг. Лететь, махая белыми крыльями больше не надо. Вредно. Надо идти, шаг за шагом, медленно, верно, монотонно, холодно. Душа снимает крылья и прячет под последним, розовым кустом. Надеется, дура, что сможет вернуться за ним. Никогда!

Человек ставит подписи и кладёт конверты в стол или сразу на счёт в надёжном банке. Перед ним угодливо открывают двери одни, а он открывает двери перед другими и мечтает, что ему будут скоро, очень скоро, открывать двери все, а он только кое-кому. У души появляется пузо, отдышка и неприятный запах изо рта. Она теперь толстая и капризная. Она такая одинокая, что хочется плакать, но уже разучилась. От злости на себя и бессилия что-либо изменить она начинает вонять, как протухшая курица. Человек не обращает на неё никакого внимания. Зачем тратить время на абсолютно бесполезный предмет, который только мешает. Лучше его просто выбросить. Решено – сделано.

Вы знаете куда выбрасывают чиновничьи души? В недостроенные или закрытые объекты. Туда, где никого нет, и на что нет и никогда не будет средств.

Эти несчастные, обрюзгшие и вонючие души живут в заброшенных сельских клубах, в развалинах дворцов пионеров и домов культуры, в цехах остановившихся навсегда фабрик и заводов, в заколоченных избах опустевших деревень. Одна умудрилась прижиться в ржавом крыле памятника-самолёта. Наверное, маршальская.

По ночам они собираются и шепчутся. Их тошнит друг от друга, но поговорить-то хочется. А случайно забредающие люди, услышав шепот, думают, что обнаружили привидения. За этими душами, я слыхал, не приходят ни из рая, ни из ада. Зачем? Рая не заслужили, а в аду своей вони хватает.

Некоторые души пускаются в нелёгкий путь. Они ковыляют по пустыне прошлого и ищут тот самый розовый куст и свои припрятанные крылья. Но все их кусты давно засохли, крылья забрали другие счастливые человечьи души, которые летят высоко-высоко, потому, что у них по две пары крыльев и они купаются в лучах солнца и пьют утреннюю росу. А чиновнику, особенно крупному, так удобно без души, без глупых чувств, которые только портят аппетит и вызывают изжогу.

Так и мучаются брошенные души, скитаются, плачут, воняют и проклинают своих бездушных хозяев».

 

VII. Поединок и последствия.

 

Сыну Луны не спалось в эту липкую, душную ночь. Он кряхтел и вертелся в гамаке, на душе было тревожно. Вылез из гамака и тихонько прошёл к выходу из семейной хижины. Даже объятия молодой любимой жены не манили его, хотя всё-таки дочь вождя. Ох, Кузьма, и тут умудрился стать зятем регионального лидера.

На пороге порыкивал во сне верный медведь. Ему привиделся очередной бой с каким-то местным зверем. Воин! И сны бойцовские. Сын Луны осторожно обошёл шерстяную тушу друга.

Ульзана с племенным шаманом о чём-то негромко беседовали, сидя у костра, который потрескивал в центре кругообразного индейского поселения обнесённого частоколом.

- Что-то не спится, – как оправдываясь, буркнул Кузьма и устроился возле Ульзаны.

- И не должно спаться, – ответил тот, – не та ночь, не те дела. Шаман расскажет.

- Завтра великий бой, – зашамкал служитель культа – Часть твоей крови, которая далеко от нас, будет сражаться.

- Вася, сынок! – подскочил Сын Луны, – Сражаться? С кем? За что? Что у нас там война началась?

- Успокойся, – рявкнул за спиной медведь, – сядь и внимательно выслушай ветерана.

- Будет бой за место вождя, – невозмутимо повёл дальше шаман. – Молодой воин, твоя кровь, встанет против хитрого умелого воина. Один из них погибнет. Наши духи предков поют молодому воину песнь великой победы. Взгляд его полон отваги, в сердце огонь, на пальце руки грозное оружие. Всё! Больше ничего не вижу и не знаю. Остальное завтра, после сражения. Духи дорасскажут, – закончил старик.

- Как? Это всё? – занервничал Сын Луны. – Спроси у духов, может, ещё скажут. Как чувствует себя, здоров ли. Как учится, как мама, ну, и всё такое…

- Духи это тебе не мобильная связь, – степенно пояснил Ульзана, – им время нужно. Посмотреть разобраться. Да, и учти, расстояние какое – Старый Свет, а мы в Амазонии. Не суетись, а то твоя нервозность может передаться сыну. Нельзя. Он должен быть спокоен и отважен.

Сын Луны окончательно погрустнел. «Вася, кровь моя, как помочь-то хочется. Я бы этого хитрого умелого воина как саданул бы копьем в горло и ту-ту, назад в джунгли. Иди, поймай меня. Что там у них творится! Куда милиция смотрит. Может, шаман чего по старости лет наплёл. Хотя, мужик толковый, зря брехать не будет. А, Тайка, смотрела б за ребёнком! Если муж в длительной командировке, уже и дитё списано. Держись, Васенька, всё-таки ты сын воина – Сына Луны. Да! Сын Сына Луны. Во как! Эх, не уснуть, не успокоится, пока духи по своей мобильной связи весточку не передадут».

 

* * * * *

 

Зулусов заявился к Нечистову в десять утра, без предварительного соглашения о встрече. Видимо Жан ожидал его с большим нетерпеньем, так как секретарь сразу провёл Олега в кабинет.

- Без экивоков. Каков результат? – Жан порывисто встал с кресла.

- Я нашёл его. Он сразу понял, что у меня разговор. Я предложил ему встречу с влиятельным человеком, который может решить его очень большие проблемы.

- А именно?

- Вернуть в Академию для дальнейшей учёбы, спасти журналистку, гарантировал жизнь и материальную поддержку.

- Что он ответил?

- Парень не прост. Похоже, знает многое. Рад, что остановлена война с Лесогорьем. Конечно, не доверяет, но сильно устал и ищет варианты вернуться к спокойной жизни. Всё-таки ещё пацан.

- Перстень, серебряный с крупным чёрным камнем на руке?

- Да. На указательном пальце правой руки.

- Где и когда назначена встреча?

- Сегодня ровно на двенадцать ноль-ноль дня. За городом по Гуляйскому шоссе, километров пятнадцать и направо. Там берёзовая роща за старой церквушкой. Захотел встретиться только в том месте.

- Почему? – Удивился Нечистов. – Что за фокусы и прихоти.

- Не знаю. Может быть какой-то вариант отхода.

Нечистов пристально вцепился взглядом в голубые глаза Зулусова.

- А ты полковник, не двойной ли агент? Ну, конечно, с твоим-то опытом, как не поиграть на возможной разнице курсов силы. Продал или испугался?

- Продаться не мог, денег у него нет. Я его обедом кормил в ресторанчике. Испугаться тоже не мог. Я бросил это дело – бояться, причём уже давно. Не нравится вариант встречи, ищите сами, – постарался выглядеть хладнокровно Олег.

- Хорошо, какая разница, что ты себе надумал. Через сколько выезжаем?

- Где-то, через час, будет в самый раз. Да, в одиннадцать десять можно выдвигаться. И у меня есть предложение.

- Слушаю.

- Взять с собой Клевр. Мало ли что. Покажем её, пригрозим, может быть будет посговорчивее.

- Не путай реальную задачу с шантажом. Но девку возьмём. Съездишь за ней к Елбунову. Держи сучку в своей машине, будет нужна, покажешь.

Вошедший секретарь выглядел удивлённым.

- Жан Каинович, в приёмной депутат Вершинин. Срочно просит принять.

- Эта птица просто так не прилетит. Проводи господина полковника запасным ходом.

- Прошу, – секретарь прошёл к картине на стене за креслом шефа, легонько щёлкнул пусковой механизм, картина плавно поехала вверх. Освещённый коридор, узкие ступеньки.

- Ход через двор, – пояснил Жан, – жду вас в назначенное время.

- Буду, – Зулусов поторопился вниз, и картина за спиной опустилась.

Появление Вершинина в офисе «Гудад» выглядело более чем просто сюрпризом или неожиданностью. «Атака или предложение мира, может – разведка боем. Надо успокоиться и принять его нейтрально, с некоторым удивлением». Жан велел секретарю просить гостя.

Вершинин бодро вошёл в кабинет. Хозяин двинулся навстречу с любезной гримасой с протянутой вперёд для приветствия рукой.

- Какими судьбами, господин депутат. Вот уж кого, не ждал, так не ждал.

- Пути господни неисповедимы Жан Каинович, не так ли?

- Если мы с вами встречаемся, то господь уж точно не при чём. Присаживайтесь, – хозяин указал на кожаный диван у журнального столика. Сам расположился рядом в кресле. – Я, правда, Илья Игоревич, сейчас очень ограничен во времени. Перейдём к цели вашего визита.

- Согласен. Я хочу сделать вам взаимовыгодное предложение. Вы здорово поработали по мне. Безосновательное обвинение Дузова о моих связях с Хасаном, собранные факты по Захолуйску, остановка интервенции в Лесогорье. Значит, власти снова жёстко возьмутся за «Гильдию».

- Пожалуй.

- Я хочу сохранить свой пакет акций по «Гильдии», иметь поддержку на выборах и извинения, публичные, от Дузова с опровержением моего причастия к убийству Бугая.

- Допустим, что да. Но, где мои интересы?

- Я подробно расскажу, где у «Гильдии» нарушения и не лады с законом, помогу выкупить акции у ряда крупных держателей. Вобщем, она перестанет существовать. По-моему, хорошее предложение.

- Неплохое. Я принимаю его в черновом, так сказать, варианте. Но, техническое исполнение, потребует тщательного согласования всех деталей дела. И…

- И что?

- И вашего беспрекословного подчинения. У меня так заведено. Принцип работы. Самодеятельность по глупости уже жестко карается, не говоря про собственную игру. В моей системе и повинную голову меч сечёт.

- Я согласен. Буду работать и я оправдаю, да, оправдаю доверие, – в Вершинине ожил тот подлинный, мелкий человечек, который всегда был его сутью, но прятался и пыжился, пытался стать выше себя самого, подпрыгивал, вставал на цыпочки, носил обувь на каблуках. Нет, не помогло.

- Идите, Илья Игоревич. Я вызову вас, когда потребуетесь, – Нечистов даже не приподнялся. Не стоит. «Какая мерзость и мелочь. Он делает мне предложение. Римский принцип самый надёжный. Когда предатель завершит работу его следует убить».

Депутат, раскланиваясь и подобострастно улыбаясь, наконец-то, скрылся за дверью.

 

* * * * *

 

- Ну, что, Орлянушка, небось, сразу же к Василию поспешишь? – Лобан Соколович поймал настроение сына, который уж второй день ходил задумчивым и неразговорчивым.

- Да, батя! – Выдохнул Иван. – По правде прямо сейчас и поеду. Тревожно мне. Помочь ему надо.

- Помочь ты ему не поможешь, но плечо друга рядом, - хорошее дело. Пока столичные ястребы подутихли да проезд в Лесогорье открыли – поезжай. А я тебя до пропускного пункта провожу.

Утренний лес был спокоен, как угадал, что на время угроза отошла. Вся обычная живность, лесное население, схватились за последние осенние работы.

Нагулявший толстые бока бурый медведь выдрался из кустарника и нос к носу встал перед путниками. Сам такого не ожидал, но пребывая в благодушном настроении не знал, как тут поступить: то ли зареветь да попугать, то ли морду отвернуть и мимо пройти.

- Ну, что Мишка, - ласково усмехнулся Лобан, - сюрприз получил? Ну, ладно уж. Не реви. Иди себе, и мы пойдём. Согласен?

Ласковый, успокаивающий голос лесного человека настроил косолапого на мирный лад. Он негромко рыкнул для порядка, отвернул морду и бочком-бочком полез назад в кусты.

- Вот и умница. Идём, Ваня. Со зверями, мы, лесогорцы завсегда в дружбе жили.

У КПП коротко обнялись.

- Держись сынок. Силы тебе чистой! И помни, что сказал я тебе: до боя и после боя человек разный, и по-разному живёт.

- Тебе, батя, духа крепкого! Не переживайте только сверх меры. Слова твои помню и думаю про них.

В автобусе он оказался единственным пассажиром. Боятся ещё люди ехать и сюда, и отсюда. Иван уселся у окна на поскрипывающее при каждой дорожной кочке, креслице, вытянул дневник-размышлялку и взялся за философствование.

Из дневника студента Иванова.

Старое правило – «Хочешь узнать суть человека – дай ему власть», по-моему, в исследовании социальной индивидуации личности, может претендовать на звание абсолютного критерия. История подтверждает, что в девяносто пяти случаях из ста, испытание властью приводило к существенным изменениям личностных характеристик властителя, развитию, прежде всего, целого ряда негативных, разрушительных качеств. Одиночество, цинизм, скепсис, вседозволенность…. Ряд можно продолжать. Впрочем, в «теории вертикальной мобильности» у Питирима Сорокина всё это неплохо описано. Власть приходит к тому, кто жаждет её и готов к борьбе.

А если человек не хочет власти? Вот, Вася, например. Он же не стремится стать Наставником. Этот путь ему подброшен обстоятельствами, и он вынужден выйти на поединок. Никакой демагогии и выспренности в его поведении я не наблюдаю. Скорее наоборот, - он и рад бы отказаться, но дорога гонит его, она пропадает за спиной после каждого его шага, и возврата назад просто нет. Может быть, он свободен от тоски по властвованию?

А если всё страшнее? Если дорога к посту Наставника настолько закономерна и органична для него, что он ничуть не озабочен сомнениями, если он просто идёт туда, где его ждут? Он движется к цели как Избранный, а не как выскочка, переживающий нервные потрясения и страхи от своей ничтожности. Как тогда? Тогда – властвование неотделимая часть его натуры, всего лишь флегматично ожидающая совокупления с приближающимся обладателем. Тогда, - холодное сознание встречает добычу не как приз за борьбу, а как должное восполнение отсутствующего: как рубашка на праздник ждёт галстук, автомобиль – бензин в бак, а дурак – выигрыш в лотерею. Не он стремится к власти, власть стремится к нему! Да! Вот в чём дело!

Она сама его открыла, сама его нашла в образе старого соседа, она надела ему свой вечный хомут в виде перстенька на память, она затащила его в Академию… . Власть хочет сделать его своим рабом, рабом на троне.

Кого-то ищут деньги, кого-то женщины, кого-то невзгоды, кого-то знания, а его разыскивает Власть.

Она готова отдаться моему другу в своей, самой-самой до невозможности, мистической ипостаси: Власть над нечеловеческим, над чертовскими, над сверхъестественным! Но она выставляет ему свою вечную цену – Смерть! Действительно, только плата чужими жизнями принимает эта касса, пробивая билет наверх! Суть предстоящего поединка не в сражении, не в содержании боя, да и будет ли бой… . Суть в Смерти! Василий должен убить! Пусть не прямо, ну, не ножом в сердце, пусть не по своей воле, под давлением обстоятельств, но! Убить! Конечно, Нечистов заслуживает смерти, хотя он практически неуничтожимое существо подземного мира и слово «убить» к нему не вяжется. Только, всё равно, Ручкин преступит через чужую Жизнь. И тогда он, Василий Ручкин, мой лучший друг, он станет другим, - как становится другим новобранец на войне убив своего первого неприятеля, как соловеет молодой волк от горячей крови первой зарезанной овцы.

И тогда Власть распахнув железные объятия, торжествуя скажет ему: «Ты мой! Ты такой особенный, неповторимый, умный, смелый, лучший из всех! Я тебя люблю! Я тебя так люблю, что и ты просто обязан любить меня! Нам вдвоём будет очень хорошо! Зачем тебе другие, назойливые, суматошные, глупые людишки! Отодвинь их всех подальше, пусть не мешают нашей страсти!»

И что же ты ответишь ей, Василий Ручкин? Я очень надеюсь, что найдёшь примерно следующие слова: «У нас с тобой не роман, а контракт! Я буду делать, то, чего не люблю, потому что у меня обязательства и я просто выполняю свой долг. Ты нашла не совсем подходящего человека, ты ошиблась и теперь терпи. Я обойду все твои ловушки и устою перед искушениями. Я Наставник, а не Деспот. Извини, я занят. У меня свидание с Настей, а ещё я Ваньке обещал попить пивка».

Тогда, Вася, ты выиграешь главный бой, - бой против себя самого, а победа позволит тебе остаться хорошим человеком, пусть и с чертячьей начинкой.

Хотя в предстоящем событии есть ещё один чрезвычайно важный аспект. Не зря отец сказал, что давно уж такого в свете этом и том не бывало, чтобы два служителя зла крупного калибра вышли между собой на открытый поединок. Просто какая-то адская сенсация. И ещё сказал, что и мудрецы лесогорские и подземные силы замерли в великой тревоге и ожидании. Все про это или шепчутся, или молчат. Самое опасное, что бой состоится в мире людей, и от того как пройдёт поединок, зависит, станет ли тайное явным и очевидным для непосвященных.

Лесогорцы-де посылали весточку чертям, мол, готовы, чтобы всё произошло в наших дремучих лесах, подальше от чужого глаза. «Нет! – Ответили снизу, - Никакой подготовки и быть не должно. Это вам не боксёрский поединок с тренерами и секундантами. Всё будет, как исстари заведено: без всяких правил, без ограничений в средствах и методах, вплоть до того, что один другого имеет право хоть спящим на подушке зарезать или из-за угла пристрелить. Не морочьте нам головы и не суйтесь не в своё дело». Значит, есть там надежда, что Нечистов верх над Ручкиным возьмёт. Надеются они, что перстень чертовский при открытии не признает в Василии хозяина своего, не захочет некоренной, не совсем чертовской породе служить. Пишут же наши рукописи клинописные, что вещи заряженные чёрной магией готовы кориться только тому, у кого холодное сердце.

Опять, опять меня в ту же степь завело! Всё Васькины личные качества обсуждаю. Нет бы просто себе за друга переживал, и верил в победу. Нет, не могу. Для лесогорцев доброе дело выше всякой дружбы и клятв. Идёшь доброй тропой – я тебе друг. Идёшь злой – я твой первейший враг.

Каков станет Василий после боя – я не знаю. Но то, что не будет он прежним – знаю я.

Знаю это и желаю ему победы и плачу всей душой, что никогда мы с ним не будем так близки как прежде. Сможет ли он спасти в себе частичку хорошего, доброго - покажет время. И не допусти господи, чтобы у чертовского племени вырос из Василия такой Наставник, о каком они в злобе и люти мечтали сотни лет.

 

* * * * *

 

Василий шёл по осенней роще. Она, казалось, вдруг стала такой серьёзной и сосредоточенной без обычно радостного, шумного легкомыслия ещё не голых ветвей, растревоженных тёплым осенним ветерком. Молчащие берёзы вздрагивали от прикосновения его ладоней к стволам, а опавшая листва на тропинке хватала за ноги и шуршала: «Не иди». Сентябрь застыл в своих последних днях, в ожидании необычного.

До встречи оставалось сорок минут. Ручкин оглянулся на упрятанную за хором берёзок церквушку. Отец Антоний с местным священником молились там Богородице о защите раба божьего Василия.

На краю открывшейся полянки присмотрел удобный пенёк. Присел. Пора открывать перстень. Время.

Стало жутко оттого, что сделаешь шаг в безвозвратную судьбу, в неизведанные правила, может быть, горькой и чужой жизни. Интересно. Как всё будет. Лирика! Он надавил на камень, тот мягко подался внутрь оправы. Повернул против часовой стрелки, отпустил. Оправа с камнем открылась как крышечка миниатюрной шкатулки, а на дне – гравировка: меч в книге и буквы «ВЧ».

Василий вздохнул глубоко и почти физически ощутил, как энергия перстня с вздохом горячей волной влетела в ноздри, как в детстве, когда простудишься, мама заставляет дышать паром отвара целебных трав. Ингаляция. Голова стала тяжёлой и большой от распирающего изнутри жара, сердце громко выколачивало: «Нас-тав-ник! Нас-тав-ник!» Знакомый голос Морти Гномуса запел ветром в ушах «Лис и Лев живут в тебе! Властвуй, властвуй!» Берёзы склонились до земли и замерли в чудном приветствии, испуганно заверещали молчавшие пташки: «Не обижай нас, не обижай нас». На церкви в тревожном набате забился колокол.

Невидимые, заботливые руки накинули на плечи длинную чёрную мантию и возложили на растрёпанную голову золотую корону с литерами «ВЧ». Об ноги как кошка тёрлась подкравшаяся лисица.

В этот самый момент десятки важных чиновников по всей Стране ощутили в голове на миг нечеловеческий холод и произнесли кто вслух, а кто про себя: «Пришёл истинный Наставник. Ложный умирает». Все они поинтересовались, кто звонками домой, кто, заглядывая в шкаф, кто, подойдя к зеркалу – в каком состоянии официальный чёрный костюм, уместный для «выражения искреннего соболезнования». А потом были десятки странных заказов в бюро ритуальных услуг, но все заказы одного содержания: «Я хотел бы на завтра получить большой венок из чёрных, крупных листьев, без надписей, без позолоты. Вы меня поняли? Благодарю. Я пришлю машину, завтра к десяти». А потом они все стали перезваниваться между собой и спрашивать тихо, в полголоса: «Ты будешь завтра?», и отвечали друг другу также одинаково: «Да, обязательно буду». Если бы кто-то мог проследить эту зловещую одинаковость в чёрных тонах, то не ошибся бы подумав: «Здесь дело попахивает чёрной мессой».

Маленькое, невинное белое облачко над берёзовой рощей стало раздуваться как поспевшее дрожжевое тесто, забытое хозяйкой. Оно налилось свинцовой, нестерпимой тяжестью, сверкнуло короткой молнией собственного производства, и на рощу обрушился беспощадный ливень. Толстые струи сбивали ослабшие листья и миллионами крохотных злых молоточков били испуганную поляну, траву, хворост, тропинки…. На Наставника не смела упасть ни одна, даже самая отважная капля. Струи дождя учтиво огибали его и ложились у ног водяным, густым киселём без брызг и пузырьков. Вдруг, тучка передумала плакать, и капли закружились мохнатыми снежинками. Они танцевали для Наставника ритуальную пляску холодной Вечности и заглядывали в его неподвижные голубые глаза: «Тебе нравится наш танец, Наставник?» Он услышал их вопрос и улыбнулся. Тучка стала бледнеть и вернула себе облик лёгкого облачка. Солнце весело защекотало рощу, берёзы засмеялись, лисица вылезла из-под мантии и побежала по своим делам. Наставник захлопнул крышечку перстня.

Два старца в колпаках и хламидах вышли на поляну из зарослей орешника. Один в одежде белых цветов, другой – чёрных. Не торопясь приблизились к юноше, чуть склонили головы в приветствии.

- Мы судьи! – Провозгласил белый.

- Мы только судьи. – Подтвердил чёрный.

- Мы ни во что не вмешиваемся, мы лишь наблюдаем.

- Мы обязаны удостовериться в том, что поединок состоялся и победитель жив!

- Не обращайте на нас никакого внимания. Ведите свой бой жестоко и беспощадно. У вас в схватке три раунда. Если в итоге не будет выявлен победитель мы убьём обоих. – Завершил пояснение белый старец и судьи вместе чинно отошли на край будущего ристалища.

Там перед ними возникла гладкая вертикальная доска, на каждом краю которой стояло по три фишки: белые и чёрные.

- Чей ход будет первый? – Спросил судья в чёрном.

- Какая разница? – Удивился в белом. – Кто успеет – того и ход.

- Согласен! – Кивнул другой.

- Меня смущает иное. – Поделился тревогой белый судья. – Не вижу коллега, классической ситуации. Ну, так сказать, Добра и Зла в их онтологической природе.

- Насчёт Зла вы это напрасно, господин судья. – Хитро улыбнулся старец в чёрном. – Оно здесь доминирует и онтологически, и персонифицировано во времени.

- Да-да, коллега, насчёт Зла я согласен. Но вот по моей линии, касательно Добра, меня терзают сомнения. Не вижу при любом исходе схватки никаких перспектив для моей стороны. Я тут Добро даже унюхать не могу. – Он демонстративно повёл носом с глубоким вздохом по сторонам. – Нет, и не пахнет.

- Успокойтесь коллега! Раз нас назначили судить этот бой, мы обязаны честно выполнить свой долг. В конце концов, кого ещё присылать сюда, как не нас?

- Опыт! Опыт и знания. Вы меня вернули к трезвому видению судьбы. Благодарю вас! – Белый колпак почтительно склонился перед чёрной хламидой.

 

* * * * *

 

Нечистов с кортежем из четырёх автомобилей с охранниками «Гудад» мчался по Гуляйскому шоссе. В одном из джипов под присмотром дюжих молодцов везли Зулусова в наручниках. Зулусов был абсолютно спокоен внешне: «Идиоты. Что для него скинуть наручники – задача младших классов». В замыкающей машине на заднем сиденье болталось бесчувственное тело Насти Клевр.

Внезапно Жан почувствовал, как всё оледенело в голове вечным холодом и моментально отпустило. С головы и плеч исчезли видимые только для него и посвящённых, мантия и корона. Бессилие стопудовой ношей навешивалось на всё тело и руки, заболтались от кочек под колёсами на просёлочной дороге кожаными плётками: «Неужели открыл перстень, щенок!» Постепенно власть над собственным телом стала возвращаться, подействовал напиток силы. «Помогает, зря заковал полковника, а может и не зря».

Кортеж замер перед рощей. Нечистов вылез из автомобиля с рацией в руке.

- Повторяю, – обратился он к охране, – как получите команду «ликвидация» моментально врываетесь и уничтожаете объект.

Жан ступил на лесную тропу и каждой клеточкой кожи почувствовал близость чужой силы. Он вынул из кармана пиджака маленькую стеклянную бусинку и бросил перед собой на землю. Бусинка принялась быстро катиться вперёд, с каждым оборотом прибавляя в размерах. Вот уже спешит на поляну огромный стеклянный шар с полыхающим внутри буйным испепеляющим пламенем.

- Первый ход с вашей стороны! – Заметил белый судья.

- Вижу. – Буркнул его напарник и подвинул чёрную фишку в центр доски.

Стеклянный снаряд полный огня ворвался на поляну и устремился к Наставнику, иссушая горячим жаром всё вокруг себя.

- Огонь от тебя, вода от меня! – Вскрикнул Наставник, и молния точной стрелой поразила огненный контейнер расколов его стеклянную оболочку. Бусина рассыпалась, а на вывалившийся столб огня коршуном упала сверху серая тучка. В мгновение она на месте схватку стихий осталась лишь шипящая, горячая лужа и россыпь стеклянных осколков.

- Ничья, пока. – Сказал чёрный судья. – У вас, коллега, колпак дымиться.

- Вечно все эти поединщики доставляют мне неприятности. – Белый снял с головы подгоревший дымящийся колпак. – Ну, вот, опять заказывать новый. – Он швырнул ненужный колпак в сторону и тот обернулся белой голубицей с чёрным хвостом. – Домой лети! – Приказал судья птице-колпаку. Голубица послушно взмыла вверх. Две фишки белая и чёрная, исчезли с доски.

Ручкин поднялся со своего пенька и громко провозгласил:

- Мой ход!

- Ваше право, Претендент! – Хором ответили судьи.

Юноша закрыл глаза, всё лицо его сплошная сосредоточенность, пальцы рук сжались в тугие, напряжённые кулаки. Он замер, и вдруг мощным вздохом выбросил перед собой серебристый сгусток энергии, пульсирующий режущим острым светом. Он протянул руки к висящей в воздухе агрессивной массе и, не прикасаясь к ней, силой своего желания и власти, заставил её принять вид копья.

- Порази его и овладей им! – Повелел своему творению молодой господин.

Копьё помчалось жаждущим цели снарядом и встретилось с грудью Нечистова, выскочившего на поляну. Нежданный стремительный удар воли противника сбил его с ног. Копьё нырнуло в тело Нечистова и растворилось в нём разрушительным праздником покоряющей и разрывающей энергии.

- Как бы вы это истолковали, коллега? – Спросил судья в чёрном.

- О! Великолепный магический приёмчик. Вторжение своей волей в физику и психику противника. Давайте понаблюдаем. – Взбодрился судья в белом.

Жан потерял контроль над собой. Руки, ноги, шея, голова издевательски не хотели слушаться. Его крутило, выворачивало, швыряло об стволы деревьев и наземь, он пускался в присядку, ползал змеёй в грязной луже и кусал себя за колено. Постепенно, эта вторгнувшаяся сила просочилась в его мозг. Острая головная боль нокаутирующим ударом смяла его сознание. Он пытался найти в своей памяти тот крючок воли и злости, зацепившись за который можно вытащить из себя чужеродный, покоряющий заряд силы. Жан лёг на мокрую жёлтую траву и попробовал сосредоточиться.

Ручкин ждал молча.

- По-моему, всё. Вы как, коллега? – Весело спросил судья в белом.

- Нет, нет. Не спешите. Ничего ещё не закончено. – Хмуро пообещал судья в чёрном, и запустил пятерню в свою густую бороду.

Нечистов медленно перебирал складки памяти в поисках опоры сопротивления. «Богатство, женщины, власть, - нет, не то. Не то! Это не даст злости, напротив, роскошь расслабляет, усыпляет. Дальше, глубже…. Ну, же, ну! Котлы, грешники, тяжёлая работа, стоны и крики, запах палёного мяса. Да, это не выносимо, я не хочу назад. Но такие воспоминания не дарят силы. Что ещё? Вот, кажется, оно. Маленький чертёнок тащит бадью с кипятком в огромный чан. Спотыкается и падает. Кипяток шипит по полу и обжигает мордочку. Это же я! Свист кнута и боль рвёт спину. Ещё и ещё! Чёрт надсмотрщик безжалостно хлещет меня, он хохочет и продолжает лупить. Унижение и бессилие. В тот момент я решил на всю жизнь вперёд, что вырвусь из-под земли и сам буду карать всех без разбора. Тогда я наметил свой путь. И я сделал себя властителем. Сам! Своим изворотливым умом, силой своего демонического духа! Я не отдам тебе мою судьбу,молодой наглец! Не отдам!!!»

Нечистов заревел рыком дикого зверя, вскочил на ноги и, раскинув руки, неимоверным усилием воли согнал чужеродное начало в себе в один сжатый, крошечный сгусток и выплюнул его под ноги.

- Вот она твоя воля! Смотри! – Рассмеялся Он, расплёвывая кровавые брызги. – Я, я – Наставник!

- Один-один и в этом раунде. – Недовольно сказал судья в белом и убрал с доски отыгравшие фишки.

- Последняя попытка у каждого. – Старец в чёрном поправил съехавший на ухо колпак. – Лучше уж бы они сами разобрались. Давненько нам не приходилось завершать судейство смертным приговором.

- Согласен. Тем более, что в таком случае нам этот приговор и исполнять. Я лично отвык. Не хочу.

- Ну, коллега, если уж и мы станем нарушать Закон равновесия, что тогда начнётся в этом мире?

- Теперь, наглец, ты увидишь, как выглядит твоя смерть! – Медленно проговорил Жан. – О! У неё очень почётный для тебя облик! Только подлинный властитель сможет переступить через это!

Нечистов исчез. Вместо него на поляне перед Ручкиным стояли трое: седая, немощная трясущаяся старуха, опиравшаяся на клюку; маленькая девочка в ярком платьице, со смешными косичками-загогулинами, она весело прыгала через скакалочку и звонко распевала «Чудо-остров»; забавный мохнатый щенок, крутился волчком догоняя свой хвостик.

Василий вскочил с пенёчка. Он растеряно смотрел на свалившуюся как с небес троицу. Кулаки разжались, во взгляде вместо внимательности и холода засветилась теплота.

- Всё! Махнул рукой судья в чёрном. – Он проиграл! Сегодня мой день!

- Подождите коллега! Бой продолжается. – Возразил судья без колпака. – Мы просто не знаем как будет выглядеть победа сегодня. Часто, часто, господин судья, бывало такое, что победу вначале принимали за поражение! Не спешите.

- Вам его просто не жаль, а ещё судья в белом! Бедный мальчик. Какие переживания!

- Давайте не будем опускаться до оскорблений личности. После стольких тысячелетий знакомства и совместной работы…. Право, не стоит.

- Простите, коллега. Эмоции, знаете ли. – Чёрный колпак поклонился белой хламиде.

- Ну, что Васенька. – Ласково обратилась к Ручкину старуха. – Начинай или как? Убей нас скорее и делу конец. А то уж мы заждались.

- Дядя Василий Кузьмич! – Звонко, как колокольчик, сказала девочка, перестав прыгать через скакалочку. – Вы убейте нас, пожалуйста. А то мне очень холодно тут в моём платье, а прыгать я устала. У меня ножки болят. Ну, убейте, пожалуйста. – Девочка прижала ручки к личику и расплакалась.

- Гав! Гав! – Возмущённо облаял Ручкина щенок и стал лизать девочке ножки.

- Я не могу сделать такого. – Тихо проговорил Ручкин и посмотрел в сторону судей. – Я, правда, не могу.

- Вот и молодец! – Не выдержал судья в белом. – Молодец!

- Бой окончен! Жан победил! – Снова поспешил с выводом чёрный судья.

- Нет, коллега! Третий раунд ещё продолжается! Смотрите!

Щенок подбежал к ногам Василия и шаловливым клубком завертелся вокруг. Ручкин наклонился и протянул руку, чтобы погладить весёлого зверька. Вдруг щенок обратился в толстую волосяную верёвку, которая тугим узлом схватила ноги юноши и сильным рывком опрокинула его на землю. Девочка отточенным движением метнула скакалку. Плотный резиновый жгут обвил всё тело Ручкина, удавкой затянулся на шее и крепко связал руки на груди. Одним прыжком старуха, пролетев поляну, очутилась возле бессильно дергающегося врага, и её клюка смотрела ему прямо в глаза безжалостным острым копьём. Теперь не было уже старухи, девочки и щенка, а копьё над Ручкиным занёс Нечистов с недоброй ухмылкой на лице.

- Я же предупреждал, что лишь властитель мог переступить через это задание. Ты не смог. А я бы смог. Вот и всё Претендент. Ну, ладно, не стану тебя мучать и читать мораль. Я, вообще, не моралист. Добро пожаловать на тот свет, наглец!

Нечистов занёс копьё повыше для последнего итогового удара.

Внезапно крышка перстня на руке Василия откинулась и огромная книга с заключённым между страниц мечом поднялась и замерла между головой юноши и остриём копья. Книга распахнулась, меч грозно направил конец клинка на Жана. Тот, онемев от неожиданного сюрприза, замер перепуганным истуканом. Меч не собирался ждать. Стремительным ударом пронзил он Жана в его чёрное сердце и без следов крови на лезвии лёг в раскрытую книгу. Книга юркнула в перстень. Крышечка захлопнулась.

- Ох! – Выдохнул Жан и повалился на землю.

Путы связывавшие Ручкина исчезли. Он вскочил на ноги, а Нечистов из последних сил старался устоять на четвереньках, удерживая слабеющее тело.

- Я хочу продолжить бой. – Прошипел Жан. – Во мне напиток силы. Бой!

 

- Какой бой? – рассмеялся Наставник. – Бой. Его не будет. Исполни правило. На коленях поцелуй перстень на моей руке.

- Мальчишка, дурак! Я сильнее тебя. Ты не знаешь, что я могу. Продай мне перстень. Назови любую сумму и убирайся, – захрипел Нечистов.

- Мне не требуется ничего называть, – проговорил Наставник. – Всё и так уже принадлежит мне, кроме тебя, потому, что ты мне просто не нужен. Ты всего лишь чёрт третьего ранга, чёрт Жан по кличке Крапленая Колода и скоро ты вернёшься домой под землю.

- Если я сейчас не выйду из рощи, охрана убьёт твою журналистку.

- Не ври! Не смей врать Наставнику! – голос зазвучал грозно и властно. – Твоё время ушло, исполни правило.

Несколько лисиц выскочило из кустов и, противно шипя и тявкая, стали кусать Нечистова за руки и бока, подгоняя носами и лапами обессилевшего Жана к Наставнику. Он на четвереньках подползал к новому властителю, пока не уткнулся лбом в протянутую правую руку.

- Целуй камень!

Дрожащие губы прижались к заветной вещице. Как он мечтал о ней, видел в сладких снах, рисовал тайком воображаемый перстень на блокнотных листках и сжигал их тотчас. Теперь она перед ним, на руке нового истинного Наставника. Рука поднялась вверх, Жан упал лицом в мокрую траву полянки.

- Я приду на твои похороны. Окажу тебе последнюю честь. Таковы правила. Прощай, Крапленая Колода!

Жан чувствовал каждой клеточкой организма как земная жизнь уходит из него. Вот уже ноги стали необычайно лёгкими, только ходить по «тому свету». Он попытался приподняться на руках, но лисица хищно зашипела в ухо. Снова упал лицом в траву. «Обидно, горько. Опять туда к котлу на тысячу, а может на десять, сто тысяч лет, навечно. Как сладка жизнь человека. Нет и не будет, ничего слаще и лучше в никаких других мирах. Поцелуй женщины, тёплое море, терпкое вино, почему эти недоумки – люди ещё бегают и ищут счастье. Счастье – это жизнь, это когда солнце, когда утро, когда с чашкой ароматного кофе смотришь в окно на сильный свежий дождь. Всё, счастье заканчивается, уходит в мокрую траву под тявканье лисиц. Обманула, тварь чёрная, обвела вокруг пальмы». А-а-а! Предсмертный крик отчаяния разорвал молчание рощи. Ложный Наставник ушёл в свой прежний мир.

- Он не выиграл! Он не смог переступить и не сражался! – Возмущался судья в чёрном. – Здесь нет победителя!

- Не кривите душой, коллега! «Великий чёрт» принял бой за своего владельца! Сам перстень выбрал своего хозяина. Власть выбрала этого мальчика себе в мужья. А в правилах боя никаких запретов на помощь не значится. Не так ли?

- Он не переступил! – Упорствовал чёрный.

- А по-моему, он-то как раз и переступил! Жаль, что вы не хотите этого увидеть и понять! Состоялась великая победа! И, вот, что коллега, я теперь более-менее спокоен за онтологию Добра в этом сюжете жизни. Я очень спокоен. Мне хорошо. Кстати, - обратился судья в белом к ожидавшему решения Ручкину, - вы можете быть свободны. Поединок завершен. Наши, как говориться, поздравления.

- Поздравляю, господин Наставник. – Буркнул чёрный судья. – Ну, идите, идите. Мы тут приберёмся.

Василий скорым шагом покинул поле выигранного боя.

- Тело оставим? – Спросил чёрный судья и махнул рукой в сторону трупа Нечистого.

- Положено. Не может же такой известный на всю страну человек пропасть без вести. Он, по крайней мере, заработал почётное погребение. Фишку свою забирайте, а мою не трогать. Доску сдадим на отчёт.

 

* * * * *

 

Василий направлялся к застывшему каравану автомобилей. Он шёл спокойно, размеренно, как идёт случайный прохожий, которому нет дела до машин на дороге – и едущих, и стоящих. Охранники сначала без интереса смотрели на бредущую фигуру, потом спохватились, повыхватывали оружие и бросились в его сторону. Наставник остановился и сосредоточенно посмотрел на приближавшихся людей. Его губы едва заметно шевелились. Зулусов, оставшись без присмотра, распахнул дверь джипа, выпрыгнул и побежал за всеми, на ходу пытаясь избавиться от браслетов.

Вдруг, группа охраны замерла как вкопанная, люди стали зевать, сладко потягиваясь, некоторые по-детски терли кулаками глаза, и все до одного опустились на корточки или четвереньки, чтобы нащупать, найти более удобное место на земле, вытянуться и поспать. Это напоминало школьный туристический отряд на привале после длительной прогулки по просторам родной природы. Когда Зулусов наткнулся на ближайшего охранника, тот уже впал в глубокий сон и выводил сложные рулады, сладко причмокивая в коротких перерывах. Здоровенные парни в чёрных костюмах дружно успокоились как по команде «Отбой». Олег посмотрел на подошедшего Ручкина, и на мгновение ему показалось, что на голове у парня корона из жёлтого металла, а на плечи накинута длинная чёрная мантия. Зулусов мотнул головой и наваждение исчезло.

Наставник протянул руку к браслетам и наручники, щёлкнув замком, упали в траву. Зулусов удивлённо осмотрел освобождённые руки

- Поехали, – как приказал Василий.

- Клевр в последней машине, – доложил Олег.

- Хорошо. Садитесь за руль.

Ручкин сел впереди, мельком взглянув на Настю. Зулусова удивило столь неромантическое поведение подопечного, но он отнёс это к усталости последнего. На дороге возле церкви двое людей всматривались в окна подъезжающего джипа.

- Остановите, – Ручкин спокойно вышел к ожидавшим.

Отец Антоний и неизвестно откуда появившийся Иван бросились к Ручкину. Иван порывисто, крепко обнял друга, но столь же быстро отдёрнул руки и отступил на пару шагов.

- Вася, что с тобой? Такой смертельный холод. Скажи что-нибудь.

- Да, это я, но мне думается, что уже и не совсем я. Сказать пока нечего. Тебе рад. Это всё.

- Что ж ты мил человек как сосулька ледяная, – вступил отец Антоний, – эко тебе не сладко пришлось. Вон как всего свело. Шок у него. Его срочно надо в тепло да водки стакан и пусть спит. Давайте ехать. Ану-ка, Ваня сажай его, а ты заводись! – скомандовал батюшка задумавшемуся полковнику.

- Куда едем? – спросил Олег.

- Куда, куда? На кудыкину гору! К тебе и едем, – пояснил попик.

 

* * * * *

 

Аны дома не оказалось. Вся разношерстная компания ввалилась в гостиную. Настю устроили на диване. Отец Антоний перекрестил пол стакана водки и заставил Василия выпить залпом народное лекарство. Иван и Зулусов уложили Ручкина, который впал в состояние Клевр, в гостевой комнате. Завалили его сверху одеялами и пледами, и с чувством выполненного долга уселись за накрытый Массимо стол.

- Что с ним теперь будет? Сильно изменится? – спросил Иван.

- Что с ним будет ему и решать. И насколько изменится, тоже в основном от него зависит, – ответил Антоний. – Власть пришла к Василию нелюдская. Пришла не просто, а через смерть супротивника. Ну, да власть по-другому и не приходит. Должен всё это пережить. Главное сердцем не очерстветь. Про душу в таком случае вообще что-то сказать сложно. Не знаю я.

- У нас бывало такое с ребятами, после спецопераций, особенно после грязной работы, – вставил полковник, – некоторые и с ума сходили, некоторые….

- Не должно б, – уверенно перебил Лесогорец. – Знал давно на что шёл, знал, за что и вины на нём нет.

- И не грех это, чертовскую силу сокрушить, – добавил священник.

- Ты откуда взялся? – сменил тему Зулусов, поглядывая на лесогорца. – Что уже оцепление сняли.

- Снимают потихоньку, – улыбнулся Иван, – даже извинения генералы старейшинам принесли от имени Президента и правительства. Ну, а я сразу же в Столицу рванул.

- А нашёл нас, как? – недоверчиво продолжил Олег.

- Ну, как нашёл, особая статья. Я ж его за десятки километров чувствую, Василия-то. Лесогорец я или кто?

- Вот, вот. Лесогорец. Ха! Какие бойцы спецподразделений пропадают. Я бы с такими талантами в своё время весь мир бы перевернул.

- Мир уже без тебя перевёрнут, – заметил отец Антоний, – теперь надо всё назад расставлять, как господь задумал. Ну, спасибо за обед! Храни вас господь, а мне уж ехать пора.

- Вас отвезут, батюшка.

Иван остался ночевать в доме Зулусова. Ручкин спал как убитый. Журналистка на диване даже и не пошевелилась за всё время. «Красивая, – решил Иван, – Завтра же увезу её в Лесогорье к нашим старикам на капитальный ремонт сознания. Месяцев за пять поставят на ноги. И не таких вытаскивали». Проведал ещё раз спящего друга и сам устроился в отведённой комнате на ночлег.

Зулусову не спалось. Кроме гаммы впечатлений от таинственных событий ещё здорово разволновался от отсутствия Аны. Мобилка отключена, записок никаких. Массимо её видел с утра, когда уходила, но ничего особенного не сказала. Предупредила, что будет не скоро и всё. Под эти тревожные размышления Олег, наконец, задремал.

Открыл глаза оттого, что кто-то сильно и горячо дышал прямо в лицо, Когда увидел кто, вздрогнул от ужаса, но рука автоматически потянулась под подушку за пистолетом. Огромная, чёрная пантера, сидевшая возле него на кровати, подалась вперёд, обнажила белоснежные клыки в красной полураскрытой пасти и положила лапу на дёрнувшуюся руку.

- Не суетись белый воин, – мяукнула кошка голосом Аны, – ты не успеешь, сейчас я быстрее.

- Ана! Ты? – Олег оцепенел от охренения.

- Конечно, откуда же ещё в твоём доме возьмётся гуляющая ночью пантера.

- Тебе идёт, – сказал он, собрав всё самообладание.

- Мне-то идёт, а вот ты выглядишь жалко. Простыни ещё не мокрые? Хотя нет, твоё каменное сердце забыло страх. Знаешь, чего я хочу?

- Догадываюсь.

- Правильно. Пришёл час предкам найти тебя. Ни змея, ни слоны, дикая кошка-женщина определена духами твоей смертью. Я отгрызу твою голову и глаза, которые видели и хотели смерти моего племени, застынут навсегда. Молись своим богам, мои тебя уже ждут!

- Молитвы позабыл, присягу помню, но повторять её глупо. Я готов, – Олег закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он ждал удара, сильной, оглушающей боли от горячего последнего поцелуя хищницы.

Ничего не произошло. Открыл глаза и увидел, как пантера соскользнула на пол, свернулась в клубочек и смотрит на него с той нежностью и преданностью, которые мы находим в глазах наших домашних четвероногих друзей.

- Я отпускаю тебя, Зулусов. Ты будешь всегда помнить меня, помнить и тосковать, выть волком ночами и искать меня в уличной толпе. Волею предков я прощаю тебе, прощаю именем любви и ухожу, проклиная свою слабость. Служи Наставнику, не ищи меня никогда. Я сделала всё, что могла.

Чёрное гибкое тело хищника, поднятое в невообразимо лёгком и стремительном прыжке, вылетело в открытое окно, и шаги мягких лап нельзя было слышать, а только представлять как она скользит, почти не касаясь земли по ночному лесу.

Олег плакал, плакал первый раз за тридцать лет. Он рыдал громко, потеряв всё приличие и сдержанность, не мог остановиться. Он оплакивал всю свою жизнь и единственную стоящую женщину, которую так странно и жестоко подарила ему судьба и также странно и жестоко навсегда отобрала. Он уже не рыдал, он орал, во всю глотку провожая в ночь свою нечеловеческую любовь.

 

* * * * *

 

Василий провалялся в беспамятстве двое суток. На третье утро Ручкина разбудил настойчивый звонок мобильника. На дисплее высветился номер «666». Незнакомый мужской голос в трубке вежливо извинился за беспокойство.

- Кто звонит? – спросил Василий.

- Я ваш Куратор, господин Наставник. Теперь вы вступили в права владения своей территорией и нам необходимо встретиться.

- Когда и где?

- Сегодня, в 10.00. Я жду вас на центральной алее кладбища высших чиновников.

- Как я вас узнаю?

- Не беспокойтесь. Я сам подойду. Постарайтесь не опаздывать, нам ещё следует посетить церемонию.

Мобильник замолчал. Ручкин вылез из-под груды дружески наваленных одеял и пледов. «В душ, завтрак и ехать. Зулусова возьму с собой».

Чёрные африканские кудряшки шевелюры полковника посыпал густой пепел седины. Ручкин решил ничего не спрашивать.

- Иван позавчера утром увёз Настю в Лесогорье, – доложил Олег, – необходимо немедленное лечение.

- Конечно. В десять у меня встреча на кладбище. Сможете поехать?

- Да. Думаю, что теперь я связан с вами надолго.

 

* * * * *

Настя в избе Русана лежала на широкой лавке. Русан велел жене растереть девушку согревающими мазями и укрыть овчинным одеялом. Сам хозяин у крыльца вёл непростой разговор с Иваном и его отцом.

– Ведомо тебе, Орлян, что нет у тебя права без дозволу волхвов приводить чужака на землю лесогорскую? – Спрашивал Русан Ивана строго по требованиям «Суду», - древнего свода законов Лесогорья.

– Ведомо. – Понурив голову, отвечает Иван.

– Ведомо тебе, Орлян, что без согласия чужака не можешь ты привести его к нам?

– Ведомо.

– Ведомо тебе, Орлян, что если неженатый лесогорец приводит женщину в наши земли, то он должен взять её в жены, а она до конца своих дней не может покидать нашей земли?

– И это мне ведомо. – Соглашается Иван, а у самого в глазах собираются слёзы отчаяния.

– Пошто ж преступил ты заповетные правила древнего «Суду»?

– Оттого я нарушил «Суд», что жизнь её хотел спасти! Разве быть на стороне добра не наше обязательство перед всем миром? Разве жизнь человека – не добро? – Горячо, с юношеским запалом пытался объясниться Иван.

– Нельзя сталкивать правила «Суду» так, будто они суперечат одно другому! – Возвышает голос Русан. – Нельзя! Этим лишь усугубишь свою вину перед волхвами.

– А как же быть, Русан? – Вступает в разговор Лобан. – Как быть, если запрет и добро не согласованы?

– Как быть решит суд волховской. Я их воли общей не знаю. Я лишь один голос среди пятнадцати. Эх, Лобан, если бы это не твой Орлян, я бы голосовал за наказание. Понимаю, что он хотел добра, но выходит-то переступ через заветные правила. А се означает … - задумался Русан.

– Что се означает? – Торопит его мысль Лобан.

– Се означает, что или Ванька твой объявляет её своей невестой и ручается за неё, и жить она остаётся здесь навсегда. Или сам понимаешь. Орляна лишат силы колдовской и изгонят без права на возвращение.

– А Настю? – Спрашивает Иван.

– Настю? Про такие случаи в «Суде» не сказано. – Задумывается Русан. – Могут отпустить, а могут и не выпустить. Как суд постановит.

– Настю вылечишь? – Наседает Иван.

– Сам не смогу. Сильная порча. Иссушила разум и силы телесные. В Подземном Граде её исцеление. Только там. – Вздыхает Русан. – Будем просить суд волховской про дозволение на вход во Град.

– Я не смогу объявить её своей невестой и взять в жены. Прости, батя. – Иван кладёт руку на плечо Лобану. – Не смогу. Она Василия женщина. Знай это. Изгнание станет моей участью. По другому я не поступлю.

– Завтра в полдень совет. – Определяется Русан. – Раз такое твоё слово, Орлян, неча зря лясы точить. Идите к себе. Готовьтесь.

Отец с сыном протоптанной дорожкой спешат на свой хутор. Тяжела Лобану дума про пожизненное изгнание единственного сына. Последняя ночка получается у Ивана с матерью наговориться да распроститься. Если суд решение объявляет, тут же и исполнение производится.

«Эх, Ваня, Ваня! Кабы знал ты как тяжело нам с матерью достался. Сколько лет мы дитё ждали, сколько молений и жертв Лесной Матери сотворили. Стоит ли рассказывать тебе, сынок? Или этим лишь больше твоё страдание усилим? Нет, не время говорить. Жизнь не кончена. Кто знает, что ещё в ней станется?»

– Отец, - басит из-за спины Иван, - а, отец!

– Чего тебе?

– Учит же нас Лесная Мать, что судьба человеческая неотвратима. Может так мне на роду написано?

– Не ешь себя печалью, сынок. Не грызи! – Останавливается Лобан. – Я бы тоже так поступил. То, что законы «Суду» строги и непререкаемы, - в том основа нашего народа. Но не только правилами и законами создаётся жизнь человеческая. Ведь лесогорцы в своей истории многие правила в сторону отложили. Например, в седую старину пришлые люди, блудные, в роды не принимались и искусствам колдовским не обучались. А как поднял Краст восстание, так блудные встали в наши ряды и сражались, и погибали честно. Сильно поуменьшила та война число народа Лесогорского. И постановили волхвы признать блудных полноправными лесогорцами, и взять их в свои роды, и браки с ними заключать, и в обучение пустить. А как с фашистом пришла великая беда, то мы советских раненых лечили, партизан пускали в своих землях прятаться, кормили их. И наших много пошло с немцем воевать. Сначала-то волхвы противились, мол, чужая война, не наша. А чуть погодя сами велели фашиста изводить. Время рассудит и твою кручину, сынок. Главное оставаться на стороне добра. Ух, ты! – Спохватился Лобан. – Заболтались мы! Давай поспешать к матери. Заждалась небось.

Дубрава, жена Лобана, встретила их незлым ворчанием. Сетовала, что ходят долго, что дома их не дождёшься, что всё у них мужицкие дела да секреты. Тем не менее, под такое громкое недовольство быстро собрала на стол и усадила ходоков ужинать. Поели молча.

Иван собрался с духом и сказал:

– Матушка, я насчёт завтра хочу поговорить.

– Знаю я всё. – Положила ладони на стол Дубрава. – Нет нужды тебе открываться. Сам избрал путь, сам по нему и пойдёшь.

– Кто сказал? – Опешил Иван.

– Ей чтобы знать, чужого слова не надо. – Вмешался Лобан Соколович. – У тебя мать особенная. Не такая как прочие. – Помолчал и признался. – Провидица она, Дубрава наша. С девичьих лет провидица.

Иван от такой новости чуть с лавки не упал.

– Матушка! Ты? Ты провидица?

– Не кричи, Ванюша. Отец правду говорит. Есть у меня дар от Лесной Матери.

– Да что ж вы мне раньше-то не признавались? – Вспылил Иван. – От меня таились? Нешто я вам чужой?

– Цыц! – Стукнул рукой по столу Лобан. – Не говорили, значит была причина. Сам ведаешь, на всё Лесогорье только три провидицы. Их имён никому знать нельзя, кроме членов совета. И не ради баловства, а для безопасности. Дубрава самая младшая.

– Так ведь…, - замялся Иван. – Есть же запрет.

– Есть! – Дубрава смело посмотрела сыну в глаза. – Есть! Не должна провидица иметь детей, мол, от сего её дар исчезает. А я тебя, Ванюша, так хотела, так сильно желала, что выпросила у Матери Лесной дозволения.

– Ладно. – Попытался остановить тему Лобан. – Хватит про это.

– Хватит, так хватит. – Кивнула Дубрава.

– Матушка! – Иван не мог не выспросить тайны до конца. – Какую ж плату установила тебе Лесная Мать за право на ребёнка?

Лобан и Дубрава поглядели друг на друга. Лобан скупо кивнул, давая разрешение.

– Завтра плата моя будет выплачена. – Медленно проговорила Дубрава. – Сполна. – После этих слов отбросила всю выдержку да спокойствие, уронила голову в ладони и разрыдалась.

– Её не обманешь. – Почесал бороду Лобан. – Ей всё видно, что захочет. Да и не захочет чего, а видит. Иди-ка на воздух, пусть мать себя в приличие вернёт.

Иван выскочил из избы, бросился к ведру со студёной колодезной водой, всунул голову по самые плечи, чтобы спасти себя от поглощающего внутреннего жара из страха и обиды. Страх перед силой провидиц с детских лет сидит в каждом лесогорце. Провидицы живое воплощение Лесной Матери, грозные вестницы судьбы, основа рода лесогорского, их слово сильнее волховского, они жизнь и смерть даруют волею высших сил. Простой лесогорец не может видеть лиц провидиц. Сказано в «Суду» о том, что если неподготовленный увидит лицо провидицы, то в три дня смерть его заберёт. А тут… Родная матушка, с детства самая близкая и любящая – провидица! И обида, обида скребёт в сердце острым когтём. Отчего не говорили? Не доверяли сыну родному? И сейчас из избы выставили. Иван опустился на землю, прислонился к бревенчатой стенке колодца и жгучее желание стать странником одиночкой растолкало все прочие чувства в его душе.

– Иван! Зайди! – Крикнул Лобан, отворивши двери. – Иди, иди! Ещё разговор попереду.

Иван вернулся за стол, на родителей и глядеть не хочет. Повернулся боком, на печь уставился.

– Ты, Ваня, от нас-то лица не вороти. – Досадливо говорит отец. – Не вороти. Не много уж осталось вместе побыть.

– Орлянушка. – Берёт слово Дубрава. – Обида – злое дело. Сушит душу, разум затмевает. Держали мы тебя в неведении не от недоверия, а от любви. Настал час, всё тебе и открылося. Это я настояла, что бы ты учиться уехал. Чтобы попривык к ихнему житью-бытью. Чтобы не диким медведем оказался среди людей, а готов был до иной жизни. Неотвратимо твоё изгнание. Просто из вороха причин возможных эта подобрана судьбой. Лесная Мать тебе жить дозволила, я тебе жизнь дала, а тебе платить. И нам с отцом тоже платить горькой разлукой. Вот, что я хотела тебе сказать в дальнюю дорогу. Плохо будет, коль обиду на нас понесёшь с собой.

Ласковый спокойный привычный голос матери, как заговор от всякой печали и боли, возвращает Ивана из плена обиды к родительским тёплым глазам.

– Что будет со мною, матушка? Что видишь ты?

– Нет у меня права оглашать тебе судьбу, Орлянушка. Не стоит и тебе жить в подчинении у предсказания. Осилишь дорогу свою честным ходом, светлым разумом. Одно открою. Не смогут волхвы перед изгнанием забрать из тебя силы чародейские и память о науке лесогорской. Сильна кровь матери-провидицы в твоих жилах, защитит она искусства колдовские в твоей головушке.

– Чего ещё хочешь спросить, Иван? – Предлагает отец. – Не о себе, о других.

– Будет ли дружба моя с Василием крепка? Чёрт и лесогорец сойдутся ли нравами?

– Сойдутся, уже сошлись. – Пророчит Дубрава. – Лишь береги друга от прочтения книги закладеной мечом. Не пускай его к тёмным истинам, ибо книга сама желает быть прочтённой. Ждут страницы её глаз Наставника, ловят их, на себя обращают. Будь с ним рядом, возле стой, отвращай от плохого, расти светлое в душе его. А у меча бесовского есть сила оборотная. И в защиту хозяина Наставника может служить, и смертью его стать.

– От чего же зависит оборотная сила меча, матушка? – Тревожится за друга Иван.

– От страницы, на которую его положит книга, перелистнувшись. – Поясняет провидица Дубрава. – От слов заветных писаных в рукописи чертовской. Они указ мечу на кровавую работу.

– А над книгой чья власть? – Подаёт голос Лобан.

– Сама себе та книга хозяйка. Как у нас в Лесогорье нет никого над Лесной Матерью, так и у чертей нет власти над волением книги. Сам Сатана тем страницам не господин. Они ему дела нашептывают.

– Как же быть-то? – Рсстроился Иван. – Как узнать, какая страница когда перелистнётся?

– Слыхала я в ночной песне облаков, что прилегли отдохнуть на ветвях священного дуба, который стоит подле Волчьей Головы, что есть вход в ту книгу. Тайный, древний. Лишь тот, кто проникнет в неё, узрит причины и порядок переворота страниц, кто пройдёт по её словам как по лабиринту испытаний и страданий, познает истоки её воли.

– Ход в книгу? – Горько усмехается Иван. – Это что-то невозможное. Не слыхивал я такого, чтобы гуляли по книгам. Это же не дорога и не лес.

– Магия это и колдовство! – Возвысила голос Дубрава. – Они мне не ведомы и взгляду провидческому не доступные. Коль вздумаешь с другом своим тот ход выискивать – не торопись. Время должно пройти немалое, чтобы книга Наставнику доверять почала, чтобы своим его признала окончательно. Наспех не ищите. Иначе меч направится на вас. Довольно с тебя. – Поднялась из-за стола провидица. – Все, что знала – рассказала честь по чести. Теперь идите с отцом в баньку у Синеозера. Я истопить велела. Отвар травяной на горячие камни плесните. Будет от него пар целебный и защитный. Завтра на совете обережёт тебя, сынок, от покушений на твою силу чародейскую. Ступайте!

Орлян и Лобан перекрестились на лик Спасителя в красном углу и, захватив приготовленный узелок с чистым исподним, поспешили в баньку.

Утром Дубрава дала мужчинам выспаться. Подняла, когда уже солнце высоко стояло. Накормила плотно, с запасом на долгую дорогу. Вышла проводить за хутор до родовой межи.

– Свидимся ли, матушка? – С надеждой вопрошает Иван.

– То от нас не зависит. – Обнимает сына Дубрава и шепчет на ухо. – Коли не собьёшься с пути, будет у нас встреча. Прощай, Ванюшенька!

Скорым шагом Иван и Лобан добрались до лесного перекрёстка у старой сосны. Глядит, а там их Русан поджидает. Держит под уздцы лошадёнку, в телегу запряженную. На телеге, на соломке Настя лежит, овчинным тулупом укрытая.

– Силы вам чистой, молодцы! – Здоровается волхв.

– И тебе, Русан, светлого пути! – Разом отвечают.

– Жду вот вас. Дорогу указать.

– Нешто нам дорога к Волчьей Голове неведома? – Улыбается Лобан.

– Да ведома, то ведома. Только совет волховской нынче для суда Подземный Град избрал. Туда двинемся. Ты, конечно, Лобан разок во Граде бывал, но со мной вернее. Сам знаешь, Град дважды на одном месте вход не являет. Меняет, стало быть. А разыскать не каждому даётся. Вот и жду вас.

– Тогда пошли, что ли? А, Русан? – Торопится Лобан Соколович.

– Ну, знамо дело, пойдём. – Согласился Русан.

Трое путников, девушка в телеге и лошадка запряжённая уходят с протоптанной тропинки в глубь, в самую нехоженую чащу. Вскоре проходы меж деревьев загораживает валежник и вольный колючий кустарник.

– Дальше хода для телеги нет. – Говорит Лобан. – Куда ж ты завёл нас? Не ошибся?

– Не-а. – Улыбается Русан. – Тут и подождём, пока нам врата откроют. Не крути башкой-то, Орлян! – Подбадривает юношу. – Поди растерялся. Так теперь будешь знать, как во Град попадают. Особенная дорога. Её не углядишь. Внезапно сама объявляется.

Прождали до полудня. Тишина. Никаких признаков тайной дороги. Вдруг, ниоткуда налетевший ветер, засвистел по-разбойничьи и от его натиска закачались от земли до макушки три сосны-сестрицы, стоящие рядом одна с одной, словно выросшие из единого корня. Ветер ещё разок, другой потряс деревьями, а потом подхватил их ласково под смолистые спины и стал на землю укладывать аккуратненько, чтобы не повалились под своей тяжестью. Сосны, падая, вывернули корнями землю, содрали мхи и кусты вокруг себя, закинули кривые подземные щупальца вверх, и путникам открылся чёрный широкий ход. Дыра под сосновыми корнями уходили в глубину тёмным коридором, и тревожный запах сырого, гиблого места ударил Ивану в нос.

– Открылось! – Сказал Русан. Вытянул из телеги палку, просмолённую и обмотанную тряпьём с одного конца. – Подпали! – Велел Лобану. – Темновато будет в начале.

Лобан достал из котомки кресало, раздул искру на пучке сухого мха, и поджёг самодельный факел.

– Ну, помогай Лесная Мать! – Громко крикнул Русан и первым, с факелом в руке, устремился в проход.

За ним с лошадёнкой под уздцы ступил Лобан, Иван за телегой. Едва путники вышли в проход, за ними с чавканьем и хлюпаньем опустилась земляная стена. Ветер поставил сосны на место.

Лошадёнка тёрла ушами низкий свод прохода. Вдоль стен забиты пиленые стволы деревьев с поперечными балками для удержания от обвала. Под ногами насыпана хрустящая речная галька. От шагов по ней сухой гулкий хруст заполняет навязчивым хрумом всё пространство. Ещё и колёса тележные стараются. У Ивана уши заложило.

– Сделано противу чужаков. – Громко поясняет Русан. – Сразу слышно повсюду, что идёт кто.

– Долго ещё? – Кричит Лобан.

– Не знаю! Я этим ходом раньше не добирался. Главное стоять нельзя! У меня только два факела с собой! В темноте трудно будет!

Галька под ногами заканчивается, теперь идут по мягкой влажной земле.

– Тихая дорога началась. – Снова берётся пояснять Русан. – Уши отдохнут. Тихая дорога для стражей. Они по ней неслышно подбираются к чужакам, если те шумят. Вон, храбрецы отдыхают. – Направляет Русан руку с горящей палкой к стене прохода.

Иван видит рассаженные в ряд человеческие скелеты с проломленными черепами. Всех, скорее всего, убивали однообразно. Сильный удар тяжёлой палицей по голове и разбитый череп в итоге.

– А где же стражи? – Интересуется Иван.

– А тут мы! – Отвечает низкий мужской голос из встречающей темноты.

Два коренастых лесогорца вырастают из мрака перед Русаном. У обоих в руках крепкие тяжёлые дубинки, окованные в широкой части железными кольцами с шипами. За пояса заткнуты разбойничьи кистени, их свисающие на цепях головки недобро звякают, стукаясь друг о дружку.

– Закрыт ли засов? – Грозно спрашивает страж Русана.

– Забыл закрыть. Медведь посторожит. – Завершает Русан вторую часть входного тайного слова.

– За мной следуйте! – Командует страж и возглавляет караван.

Второй страж замыкающим пристраивается Ивану за спину. Теперь молодому лесогорцу хочется спрятать в шум хрустящей гальки грозное сопение охранника в затылок, но дорога действительно тихая.

Ход поворачивает влево и Русан гасит факел в специально выставленной бадье с водой. Проход освещается струями бледно жёлтого света, приходящего прямо из стен, через маленькие застеклённые отверстия. Ощущение такое, что где-то очень далеко есть ослепительный яркий источник, а от него поотщипывали кусочки и бросили сюда, под землю. Иван вспоминает, что отец рассказывал про светловоды в Граде. Это длинные узкие норы прорытые на верх, в них на определённом расстоянии от поверхности до подземелья расставлены отшлифованные пластинки прозрачной слюды. Они ловят наверху солнечный свет и по линзовой передаче доставляют его вниз. За всю систему подземного света отвечает один волхв. Ему помогают ученики. Только он знает, где там наверху спрятаны по лесу первые уловители света.

Ход вводит путников в помещение размером с большую избу.

– Берите девицу на ноши. – Говорит страж. – Кобылка с телегой тут постоит. Мы уходим.

Русан подзывает Ивана и указывает на ноши в углу. Ложе плетённое из крепких прутьев меж тонких обшкуреных стволов.

– Переложим!

– Сейчас. – Ставит ноши у телеги Иван и бережно берёт Настю под плечи.

– Теперь Град начинается. То лишь ход был. – Объявляет Русан. – За мной.

Иван с Лобаном поднимают ноши и следуют за Русаном, вступают в тайное убежище Лесогорья.

Они двигаются галереей с высоким сводом, из оконец которого струится свет. Слева и справа широкие проходы открывают взгляду отсеки Града.

– То амбары с запасами пищи, - успевает на ходу рассказать Русан, - то оружейные склады, а там кузни. Чуете? Стук молота кузнеца. Работа идёт. Вон, поглядите. Озеро подземное, источник воды на всякий случай. Таких несколько во Граде.

Слева из норы, закрытой толстой кованой решёткой, у самих ног Ивана, раздаётся грозный злой хищный рык. Его подхватывают ещё несколько таких же адских голосов.

– Ух ты! – Сторонится от норы Иван. – Это кто ж такие свирепые?

– Звери подземные. – Торопится проскочить неприятный участок Русан. – Раньше, говорят, они по земле бродили. Наши предки загнали их вниз на жительство. Они в подземной реке обитают, а когда вылезают на скалы или на отмели стоят, орут как безумные. На судьбу жалятся. Мы как обнаружим, что они ход в Град скребут, решёткой перекрываем от греха подальше.

– А ты их видел, Русан?

– Эх, Орлян! Что у тебя в голове? Не о том думу думаешь. Вот кабы ты лет сто назад на нарушении «Суду» попался, волхвы могли приговорить подземным зверям на съедение.

Тут донёсся очередной звериный вопль и Иван почувствовал как мурашки страха рванули по коже.

– Ну, теперича время другое. – Усмехнулся Русан. – А было, было… Знаешь ведь, что когда Краст повёл войско наше на Столицу, запряг как лошадей в колесницы подземных зверей.

– Слышал, но в учебниках столичных такого не пишут. – Сомневается Иван. – Я думал, что это так, сказка.

– Сказка! – Обиделся Русан. – Да их и остановить-то смогли столичные, когда стали из пушек впрямую бить!

– Ну, Русан, теперь сам вижу, вернее слышу. – Пробует смягчить разговор Иван. – А что они едят, чем питаются?

– Что едят? Что едят? – Заворчал Русан. – А что поймают или кого, то и едят! А за этими дверями, - указывает рукой на огроменные дубовые ворота, схваченные железными скобами, - казна Лесогорская.

– Казна? – Удивляется Иван.

– Казна-а-а! – Ехидно корчит физиономию Русан. – Нам-то без надобности. А Столичные чиновники шибко злато-серебро любят. Антиквариат, говорят, на наши подношения.

– Взятки что ли мы им даём? – Недоумевает Иван. – Так это ж плохое дело.

– А кто тебе сказал, Орлян, что путь добра прямой и широкий? Порой он тропинкой извилистой бежит, во мраке теряется, в пропасть обрывается. Только дурень всегда напролом прёт. Ум и хитрость в соединении дают хитроумие. В делах со Столицей без него не обойтись.

– Я-то думал, что только черти изворотливые? – Вздыхает Иван. – Оказывается и мы тоже не подарок.

– Эх, Орлян, Орлян! – Уже по-доброму печально в голосе отзывается волхв. – Куда ж тебя изгонять-то? Совсем ты ещё дитё неразумное. Даром что медведем вымахал с лапами здоровенными. Может, женишься на ней, на девице-то?

– Нет! – Категорично отвергает сострадательное предложение юноша. – И не просите. Не могу я. Я себя возненавижу и ей жизнь поломаю, если так поступлю!

– Ну-ну, сынок! Не горячись. – Вмешивается Лобан Соколович. – Не цепляй его, Русан! И так всем моторошно.

– Да я так, по-хорошему. – Спохватывается Русан. – Глядите по левую руку – там помещения – убежища для родов восточной части Лесогорья. Нашей, стало быть, стороны. Есть убежища женские и детские, есть для раненных, для стариков.

– А для мужчин? – Выспрашивает Иван.

– А мужчины в это время воевать должны! Их место наверху, в лесах. Вот такие бабушкины пироги! Добрались! – Объявляет Русан. – Палата Совета волховского. Стойте тут да ждите. Покличут. А я пойду. Мне место в совете занять положено. – И он скрылся за скрипучей дубовой дверью.

Сын с отцом поставили ноши с Настей на земляной пол и присели на лавку возле дверей в Палату Совета. Заждались. Их долго не приглашали на суд. Лобан совсем извёлся, на лавке ерзал-ёрзал, вскочил и давай шагать от стены к стене. Канавку в земляном полу протоптал.

Иван, напротив, замер, отключившись, ушёл в свои думы и воспоминания, разговоры отца мимо ушей пропускал, а если тот очень с вопросом наседал, Иван лишь переспрашивал да кивал.

Наконец, строгие двери громко заскрипели, из-за них вышел дюжий молодец и баском велел:

– Входите ужо. А девицу не вносите. Пущай тут полежит. Я пригляжу.

В круглом зале пятнадцать волхвов сидели вдоль стен, каждый на своём родовом троне. Над тронами символы родовых покровителей.

Вот смуглый чернобородый волхв, представитель окраинного западного Лесогорья – над головой к стене прикреплён покровитель – Ворон. И сам волхв хищно чёрными глазами блестит и носом длинным недобро водит, и имя ему – Ворон.

А прямо напротив входа трон рода Лис. Морда оскаленная в изголовье на стене, у волхва на плечах шкура лисья и к шишаку посоха подвязан ворох рыжих хвостов.

Широколицый, кажется от густых бровей укрытый долгой коричневой щетиной, и борода торчит во все стороны, северный волхв из рода Кабана. По груди на пузо спускается ожерелье из клыков вепрей и скалит он острые зубы на подсудного, как вот-вот бросится на таран.

Русан сидит под головой бурого Медведя. Их род один из самых древних и уважаемых за мудрость и спокойствие. Русан набросил поверх льняной рубахи короткую накидку из медвежьей шкуры. Глядит уверенно, но Ивану никакого знака не подаёт. Пристойность сохраняет.

Самый высокий трон у главы Совета – Огненного волхва, жреца Лесной Матери. У него за головой горит, чадит масляный светильник. Зовут его Огнен и одет он в красную яркую хламиду, а посох завершается железной чашей и в ней тоже прыгают языки пламени. Огненный род почти вымерший. Несколько семей осталось. Огнен прямой потомок Краста, оттого ему часть быть главой совета.

– Силы вам чистой, главы родов, члены Палаты Совета! – Приветствуют собрание отец и сын, и кланяются на четыре стороны.

Каждый из волхвов в ответ на приветствие ударяет посохом в дощатый пол круглого зала.

– Быть ли отцу в суде или снаружи ждать? – Обращается Огнен к Палате.

– Не про его честь собрались, пусть выйдет вон! – Кричит, как хрюкает волхв Кабан.

– Отец для сына – вожак стаи! Пусть стоит возле волчонка! – Протяжно вступает голос волхва рода Волков.

– Что нам скажет Русан, глава Медвежьего клана восточной стороны? – Тихо и вкрадчиво спрашивает волхв рода Лис. – Его родак совершил переступ через заветы «Суду», ему и предлагать.

– Скажи, Русан! – Даёт ему слово Огнен.

– Совет Лесогорья! – Начинает Русан. – Отец Орляна, Лобан Соколович, честный лесогорец верный заветам нашей земли. Он не заслуживает быть выдворенным из круга. Я прошу оставить его подле сына.

– Быть посему! – Стукает посохом в пол Огнен. – Оставайся, Лобан. Перехожу до переступа! Русан рассказал нам про его допрос сделанный Орляну по правилам «Суду». Ведомо нам слово в слово то, что отвечал Орлян. Ведомо нам, что он избирает изгнание вместо женитьбы. Так ли, Орлян?

– Так! – Склоняет голову Иван.

– Отчего же ты, Орлян, предпочёл изгнание? Неужели настолько разлюбил ты нашу священную землю, что даже готов отвергнуть спасительную нить, которую даруют тебе правила «Суду»? Неужели быть изгнанником в чужих краях лучше, нежели жить семьёй в нашей земле по законам предков? Ответь!

– Могучие волхвы, главы родов, члены Палаты Совета и Лесогорского Суда! – Обращается Иван по всем правилам этикета, оглашая чины. – Стоите вы на страже наших законов, бережёте заветы предков, даёте спокойную жизнь священной земле, оберегаете от войн и страданий наш народ! Виновен я в переступе. Не прошу прощения, хочу разумения. Не от злого умысла, не для чёрного дела внёс я девицу Анастасию в Лесогорье. Верю я в силу Лесной Матери, в даруемое ею исцеление. Верю в вашу силу благородную, древнюю, что стоит на стороне добра. Лишь в силах волхвов лесогорских исцеление девицы, жизнь её в вашей власти и случится ей быть на этом свете или нет – в вашей воле. К милосердию и мудрости вашей, о, великие хранители, взываю и молю об исцелении девицы, которую взялся защитить для друга своего, как пострадавшую за правое дело, дабы не сталось войны меж Столицею и Лесогорьем. Для себя же не прошу ничего, ни милости, ни пощады, а готов к ответу за переступ по правилам «Суду». И ещё скажу, - Иван вздохнул глубоко, - нет сердцу моему ничего дороже Лесогорской страны, её народа, её родов древних, её справедливой жизни. Горько мне от переступа моего, страшно потерять навсегда землю любимую, от тоски, что берёт меня при думе об изгнании, теряю я силы и самое желание жить. Поразумейте, достойные мужи, слова и дела мои, а я готов к вашему приговору.

Иван замолчал, и тишина воцарилась в круглом зале Палаты Совета. Задумались волхвы, взялись бороды чесать да переглядываться.

– Кто ж таков твой друг, ради которого спасти желаешь девицу? – Прокричал волхв-Ворон и вперился в Ивана колючими глазами.

Иван поглядел на Русана, мол, сказать? Тот чуть заметно кивнул.

– Отвечай! – Поторопил юношу Огнен. – Молвил ты достойную речь, не отставай же в честных ответах.

– Отвечу честно, не таясь. – Иван побледнел, понимая, что ответ его вызовет бурю страстей и споров. – Друг мой, новый Наставник чертей! Владелец перстня «Великий чёрт», победитель ложного Наставника.

«О-о-ох!» понеслось кругом по Палате. «Наглец!», «Изменник!», «Дурень!», «Предатель!», «Позор земли Лесогорской!» со всех сторон ударило Ивану в уши. Лобан Соколович стоит красный как рак и слёзы катятся по щекам, и чудится ему вечный родовой позор перед всем народом.

Волхвы с мест повскакивали, орут, посохами стучат, бородами трясут, требуют не изгнания, а казни Ивановой. Лишь Русан и Огнен сидят на родовых тронах, молчат с каменными лицами, ждут успокоения членов Совета.

Наорались волхвы, поохрипли, подустали, разошлись по местам, на троны повлезали. Сидят, ворчат, посохами постукивают, ждут слова главы.

– Задал ты, Орлян, нам задачу непростую. – Начинает Огнен. – Дивную задачу, такую, что и не было у нас никогда. Мудрость, други мои, должны явить мы, мудрость великую и осторожную. – Обращается к волхвам. – Вспомнить мы обязаны, что было у Лесогорья со Стражами Зла в прошлые времена. Да и было ли? – Обводит круг взглядом и хитро чуть улыбается в усы. – Я лишь знаю по древним преданиям, да вам се ведомо, что в прадавние времена лесогорцы и черти поклялись друг другу в дела не вмешиваться, вреда друг дружке не чинить, и жить в мире как неродные братья. Без встречи, но и без зависти. Верно ли я говорю?

– Верно! – Кричит волхв-Лис. – Всё верно ты сказал, глава Огнен!

– Или я ошибся, Кабан? – Смотрит Огнен на недовольно теребящего ожерелье из клыков волхва Кабана.

– Пока верно! Да что из этого? – Трясёт щетинистой бородой волхв-Кабан. – Коль не влезать в дела друг друга, стало быть у него, - тычет пальцем в сторону Ивана, - Двойной переступ! Он-то влез!

Волхвы снова оживлённо загудели. Двойной переступ – страшное обвинение. Тут просто не отделаешься.

– Двойной переступ! Двойной! – Рычит своей находке Кабан, радуясь, что так досаждает медвежьему роду.

– Страшные слова ты изрёк, брат Кабан! – Повернул к нему голову Огнен. – Скорое твоё обвинение, тяжёлое. Может и прав ты? – Задумчиво глядит глава Палаты.

– Прав я, прав! – Торопится убедить всех Кабан. – И другие так думают!

– Славно, что думают. Мы бездумно выносить решение не должны. – Ведёт свою мысль Огнен. – Вот и думаю я, что жить с неродным братом без зависти, означает не желать его добра, да и женщине его тоже не желать. Согласны, братья волхвы?

– Отчего же не согласиться! – Крутит длинным носом Ворон. – Коль зависть есть, то забрал бы девку.

– Не берёт, хранит её, излечения просит – значит, зависти тут и не бывало. – Подхватывает Лис. – Нет тут зависти.

– А может, есть зависть. – Не сдаётся Кабан. – Не видная она для первого взгляда, а в думах переступщика тайною сидит, скрывается!

– Что ж, брат Кабан, интересна речь твоя. – Начинает сердиться Огнен упорству скандального волхва. – Эдак каждому, по милости твоей, можно что угодно навесить, любую пакость приписать, а после сказать, что она де не видна, поскольку глубоко спрятана. Так или не так?

– Ну … – Спохватился Кабан. – Может и сказал я лишку, только переступ-то на лицо.

– Переступ есть. – Наконец, берёт слово Русан. – Я не спорю и как глава рода признаю, что один из нас совершил переступ. Но двойной ли? Скажи, Орлян, ты в бой меж чертями влезал?

– Нет. Я в стороне был. – Отвечает Иван.

– Может, ты часть силы своей другу даровал на пользование в поединке?

– Нет. Силы своей не давал.

– Может, ты тайну ему какую открыл, которая была без тебя Наставнику неведома? – Вдруг подкинул вопросец коварный волхв-Ворон.

– Было дело. – Склоняет голову Иван. – Открыл я ему тайну перстня «Великий чёрт». Без моей подсказки не узнал бы он сего.

– Встревал в дела чертовские! – Заорал Кабан, вертясь на троне во все стороны, ища поддержки у Совета. – Двойной переступ!

Огнен помрачнел, вздыхает тяжело:

– Закон нам не обойти. За двойной переступ – двойная и кара. Думаю, что первое – изгнание вечное, второе – лишение сил и умений чародейских, что есть у него от лесогорской породы и земли. Такое моё слово.

– Не согласный я! – Визжит Кабан. – При изгнании положено умения колдовские забирать. Одно это наказание, а не два. Второе иным быть должно! Иным!

– Чего же хочешь ты, Кабан-волхв? – Спрашивает Огнен.

– Хочу на род его за второй переступ кару наложить! Лишить надо бы медвежий род права заседать в Палате Совета. Удалить Русана из Палаты. А срок, на который представитель рода удаляется вам, братья волхвы, известен! – Вскакивает с трона Кабан. – Известен?

– Знамо дело, ведаем. – Поднимается с места Волк. – Согласно заветам «Суду» глава рода удаляется из Совета до смерти переступщика.

– Умрёт переступщик через день – удаляют род на день, умрёт через год – на год, а через сто лет – так на сто лет из Совета род долой! – Поддерживает Ворон. – Нам переступать не можно. Судьи мы или что-то не верно я говорю, Огнен?

– Всё верно речёте вы, члены Совета! Всё верно. – С болью в сердце готовится Огнен произнести решение волховского суда. Поднявшись в полный рост, отступает вперёд от трона. – Хочу и других спросить, которые промолчали. – Обводит взглядом всю Палату. Нет, никто не желает перечить заветам «Суду». Молчат главы родов. – Чувствую, что молчание ваше есть поддержка того, что двойной переступ содеян? Кто так полагает, пусть стуком посоха подтвердит свой взгляд!

Разом стукнули как один одиннадцать посохов, лишь удержались Лиса и Волк, да Русан, которому нельзя за свой род голос дать, да сам глава Огнен.

– Быть посему! – Приговаривает решение большинства Огнен. – Подчиняюсь и я, хотя думаю, что плохо будет нам в Совете без мудрого Русана. Покинь Палату Совета, волхв-Русан. Более ты не в круге.

Русан голову гордо держит, в середину зала к Ивану и Лобану подходит, Совету поклоны в четыре стороны отдаёт и прочь идёт, не сказав даже слова прощального.

– Я прислушался к вашей воле, братья-волхвы. – Продолжает Огнен. – Приговор огласил за двойной переступ. А по девице послушайтесь меня, как главу Совета. Согласны?

«Согласны, согласны», зашумели волхвы, даже Кабан буркнул: «Согласный я» и спрятал в бороду оскал злого торжества.

– Девицу Анастасию исцелим. Потом отправим в Столицу, пока ещё не в себе будет. Чтобы и в памяти у неё следа не водилось, что в Лесогорье была. И быть посему! – Грохнул посохом Огнен, аж пол затрещал. – Пусть чашу несут с зельем чародейского забвения. – Сказал еле слышно и на трон вернулся.

Лобан Ивану шепчет:

– Держись, сынок. С честью прими кару. Покажи им крепость духа своего.

Молчит Иван. Одно дело разговоры да обещания матушки, что непорушной сила его останется, совсем другое – выстоять перед гневом совета, стать виной родового позора. Держится Иван из последних сил, просит Лесную Мать не покидать его в милости своей, в сей час испытания.

Заскрипели двери за ивановой спиной, вошла дева юная, лица не видать, скрыт облик её от всех взоров длинными русыми волосами, расчёсанными гребнем ровно на все стороны. На деве рубаха просторная долгая до пят, босыми ногами ступает она неслышно по дощатому настилу. В руках бережно несёт дева чашу из белой глины, до краёв полную чёрным напитком забвения чародейского. Прошла девица к осуждённому, остановилась, ждёт указания.

– Невинна ли ты дева, служительница Матери Лесной? – Вопрошает Огнен.

– Невинна я, как подобает служительнице Лесной Матери. – Ответствует дева высоким звонким голосом, только волосы скрывающие лицо, чуть колышутся от дыхания.

– Ты ли варила зелье как велит закон, без чужого глаза, без стороннего слова, в лунную ночь под песнь обрядную? – Ведёт Огнен допрос ритуальный.

– Сама варила, без чужого глаза и слова, под песнь Лесной Матери! – Подтверждает служительница.

– Не забыла ли чего ты дева, положить в зелье кипящее? Не добавила ли чего стороннего? Не имела ли сама сострадания или злого умысла?

– Нет, глава Огнен и вы члены Совета! Не забыла ничего я и творила зелье без сострадания и без злого умысла!

– Ведомо ли, дева, тебе наказание за неправду, коль таковая обнаружится?

– Ведома мне кара, да не про меня она! Исполнила всё своё, что заветами велено!

– Поднеси чашу осуждённому! – Грозно наказывает Огнен.

Протянула чашу с зельем служительница Ивану, принял он сосуд колдовской из белых рук её и понёс к губам своим.

– Испей до дна! – Велит Огнен.

Припал Иван к чаше и пошло густое вязкое зелье в глотку ему, побежало по жилам горячим потоком, ударило хмелем скорым в голову. Покачнулся Иван, едва чашу из рук не выронил. Выпил всё до капли, руки опустил, стоит на ватных ногах, невидящим взглядом смотрит, - всё ему вокруг темно и пусто.

– Поцелуй же, дева, его в губы, поцелуй крепко, чтобы закрепилось в нём забвение к науке лесогорской до самой смерти!

Сквозь пелену едва различает Иван, как приближается к его лицу служительница, распахивает рукой долгие волосы, обнажает губы алые и впивается ему в рот поцелуем забвения. Сладок её поцелуй, - от него Ивану тепло и весело, сладко и задорно, хочется руки раскинуть и соколом в небо взмыть. Только всуперечь хотению, обессилел Иван в один миг, потерял опору, обмяк, вниз стал оседать и повалился травой скошенной.

Яркое небо обожгло нестерпимой синевой глаза, и он опустил веки. Где-то под ним скрипели и стукали колёса, острая соломинка колола в щёку. Иван попробовал пошевелить пальцами рук, потом согнул ноги в коленях. Тело ещё тяжёлое, чужое, но слушается. Снова открыл глаза. Опёрся на локоть, приподнялся. Он в телеге, на которой Настю везли. Впереди круп лошади, спины отца и Русана.

– Куда идём? – Спросил негромко. – Во рту очень сухо, толстый язык еле ворочается.

Лесогорцы одновременно обернулись, кинулись к нему. Отец запрыгнул сбоку на телегу, подложил Ивану руку под голову.

– Отошёл! Благодарствуем, Лесная Мать! – Произносит Русан и кладёт ладонь Ивану на лоб. – Жару нет. Но слаб, слаб. У речки передохнём, поедим, отвару выпьет.

– Ты не мучай себя, сынок! – Пытается найти нужные слова Лобан. – Кабаний род издревле самый раздорный. Всё расставится.

– Из-за меня позор на медведей несмываемый! – Силится сесть в телеге Иван. – Сердцу больно.

– Не думай зряшного! – Строго возражает Русан. – Придёт час, позор Кабану прилепится. Чай не впервой медведей из Палаты гонят. Скажи-ка, Лобан?

– Было, было. Таиться нечего. – Кивает Лобан.

–А как недобрый час приходит, сразу за нами шлют да в круг приглашают. Погорячились, мол, не серчайте. Ух, балбесы лесные! – Незло ворчит Русан. – Твоё дело, Орлян, свою долю исполнять. Нешто ты думаешь, что всё просто так, потехи ради, приключилось? Нет, сын медвежий. Главное помни, что мать-провидица на будущее тебе указала. Выкинь тоску-печаль из сердца. Это я тебе реку, волхв-Русан – глава медвежьего рода!

 

* * * * *

 

Центральная аллея кладбища высших чиновников Страны впечатляла высоченными деревьями и помпезными памятниками, прятавшимися в их многолетней тени.

Вот огромный гранитный постамент, усыпанный звёздами. Здесь лежит великий воин, маршал, который вошёл во все учебники количеством выигранных сражений и, соответственно, несметным числом погубленных солдатских душ. Поговаривали, что в жизни он совсем был не отважен, скорее наоборот. Ни разу не женился, потому, что очень боялся глистов, и считал, что женщина может стать причиной их появления в его организме. Регулярно пил лекарства, стал необычайно худ и получал удовольствие только от просмотра военных парадов.

А вот ещё любопытное произведение кладбищенского искусства. Человек сидит, склонившись над столом, и что-то сосредоточенно пишет. Здесь лежит крупный партийный работник. Официально считается, что памятник символизирует необычайную работоспособность покойного, но острословы называют его «Памятник великому доносчику». Уж больно много человек доносов написал, говорят, даже родную мать не помиловал. Донёс, что старушка не ест сала, а «регулярное потребление национального продукта повышает чувство патриотизма», – вот как сформулировал. Большой был патриот.

Ох, какое забавное творение! Крупная рыбина на красной гранитной сковороде. Могила известного директора рыбного ресторана на набережной. Купил таки место среди сильных мира сего. Огромные деньги отдал. Лет за десять до смерти хлопотать начал. Всё что заработал пошло на взятки и на памятник. Семья после смерти осталась без копейки. Тщеславие человеческое, умом не измеримо.

А это что такое? Два инопланетных гуманоида с огромными головами держат друг дружку за тонюсенькие зелёные ручки. Надпись гласит: «Его здесь нет, мы его забрали в большой космос». Оказывается, что это могила известного уфолога. Всю жизнь утверждал, что неоднократно летал вместе с пришельцами, и на тебе, даже надгробье состряпал на эту тему.

Далее всё понятно, сплошные головы профессора Доуэля: и по плечи, и бюсты, и в полный рост. Высшая бюрократия шлёт пламенный привет на Родину из загробного мира. Великий Данте! Какая массовка для «Божественной комедии», какие типажи! Наверное, в аду сейчас работать не просто. Народ поступает заметный, привыкший к льготам, к уважению. Каждому подавай отдельный котёл, и чтоб кочегары обращались по имени-отчеству, и не вздумайте, господа черти, раньше подсыпать уголька под котёл Ивану Сергеевичу, чем Кондрату Матвеевичу. Какой скандал может случиться! Ведь Кондрат Матвеевич был целый зам. министра, а Иван Сергеевич всего на всего завотделом.

А в целом, кладбище очень тихое место, на котором похоронено очень много громких дел.

Ручкин не спеша, прогуливался центральной аллеей. В десяти шагах за ним, выполняя прощальный завет Аны, чёрной тенью следовал Зулусов. Василий свернул в неширокую аллейку и остановился возле странного надгробья. Каменная плита плавно переходила в геометрически правильную полусферу, причём, создавалось впечатление, что, вторая половина шара спрятана под землёй. На загадочной скульптуре не было ни имени, ни даты, только надпись усиливала таинственность объекта: «Не пора ли Вам к нам?» Василий уже повернулся, что бы подозвать Зулусова и поделиться впечатлением, как вдруг обнаружил стоящего рядом господина средних лет с аккуратной седой бородкой. Субъект держал в правой руке чёрную отполированную трость, кончиком которой поправлял букетик на могилке. Он повернулся к Ручкину и под тёмно-зелёным пиджаком стал виден золотистого цвета жилет. «Безвкусный клоун» – подумалось Василию. В тот же миг господин чуть коснулся кончиками пальцев краёв старомодного котелка, увесившегося на его голове довольно органично, и произнёс:

- Доброе утро, господин Наставник.

- Здравствуйте. – Ручкин не спешил подавать руки.

- Благодарю вас за точность. Теперь у нас достаточно времени для более-менее подробного разговора.

- Вы представились по телефону как мой Куратор. Поясните, что это означает.

- Охотно, – ответил мужчина и легонько тронул Ручкина за локоть, приглашая продолжить прогулку. – Куратор это тот, кто будет осуществлять Вашу связь, господин Наставник, с миром внизу.

- С адом?

- Можно сказать и так, но вопрос выглядит гораздо шире. Если позволите, я поведу несколько пространный рассказ, который поможет вам более полно ознакомиться с ситуацией.

Василий согласно кивнул.

- Благодарю вас. Как вы уже успели понять, наш мир не исчерпывается только одним классом разумных существ, то есть людей. Я не готов охарактеризовать все прочие формы органического интеллекта, но их, наверное, немало и одним из проявлений являемся мы.

- Черти, – уточнил Ручкин.

- Можно и так, но точнее будет «стражи зла». Как и зло, мы имеем реальную онтологию, то есть наше присутствие в мире неоспоримо, хотя и не всеми наблюдаемо. Кстати, мантия и корона Вам очень к лицу.

- Спасибо. А что так видно?

- Для любого стража зла, безусловно. Как, например, вам моя золотая жилетка, хотя я совсем не клоун.

- Простите, – смутился Василий.

- Не стоит. Просто, если вы отвлечётесь от важности беседы, и посмотрите на меня как на обычного прохожего, то увидите, что я одет в свитер и джинсы.

И действительно, Ручкин внезапно обнаружил, что его собеседник одет очень даже обычно, а совсем не вычурно.

- Продолжим, господин Наставник, – вернулся к теме Куратор. – Но стражи зла или черти не самовоспроизводящийся класс. Проще говоря, у нас нет женщин, роддомов и, как следствие, детей.

- А ведьмы?

- Ну, это совсем другая опера. Колдуны и колдуньи это люди с особенными способностями. Мы, стражи зла, пополняем свои ряды, вербуя человеков мужского пола. Традиция заложена Люцифером, и никто на неё не посягает. Да и где взять лучший материал для обслуживания зла, как не среди людей.

- Почему же тогда столь популярно мнение, что женщина исчадье ада?

- Конспирация. Переводим стрелки не одну тысячу лет. Некрасиво? Согласен, но что делать. Впрочем, женщины не в претензии. Появляется дополнительный шарм, таинственность и всё такое. Но, я не об этом. Наш мир очень консервативен, вернее был таким. Внизу производство: котлы, сковородки, астральные тела с душами грешников, пот, кровь, крики, грохот, новые поступления. Одно слово – горячий цех. Его обслуживает наша самая низшая каста – котловые черти, если сравнить с кастами у индуистов, то им соответствуют шудры – неприкасаемые. Чуть повыше расположен наш средний класс: учётчики, снабженцы, инженеры, прорабы, да-да, прорабы. Мы ведём строительство, а что поделаешь? Постоянно новые и новые поступления. Человечество стало численно значительно больше, и грешники просто запрудили весь ад. Очереди – наш бич. Чтобы грешнику забили, например, гвоздь в язык, как наказание за излишнюю болтливость, он месяцами стоит в очереди. А если не простой человек, а бывший начальник, который привык всё получать быстро и в обход, то такие скандалы вспыхивают – жуть! Да, я, кажется, снова отвлёкся.

- Ничего, ничего, очень интересный рассказ, – подбодрил Куратора Ручкин.

- Благодарю, господин Наставник. Ну вот, именно эти невыносимые условия заставили высший правящий класс нашего мира, демонов во главе с Люцифером, искать решение назревшего вопроса. Особенно повлияли революции, начиная с Великой Французской. К нам нагнали множество пламенных революционеров, неплохих ораторов и идея равенства и справедливости изменила и без того неустойчивые ценностные ориентиры котловых чертей. Они стали требовать широких демократических реформ и повышения своего социального статуса. Последствия для жизни в аду Октябрьской Революции в России вообще стали катастрофой. Люцифер чуть было не отрёкся от трона князя Тьмы по примеру Николая Второго.

- А я думал, у вас там всё очень стабильно.

- Куда там, господин Наставник, всё очень запущено. Перестройка, начавшаяся в Советской империи, окончательно раскачала устои, и высшее руководство вынуждено было пойти на радикальные шаги. Котловых чертей объявили полноправными гражданами ада, и эту сволочь, простите, неприкасаемых допустили до иных сфер деятельности, в том числе и до работы в мире людей. Здесь и кроется корень той истории, в которую попали и вы, а теперь приняли пост Наставника в непростые времена.

Куратор замолчал, вынул из кармана зелёного пиджака шёлковый платок и церемонно промокнул слезинки в краях глаз.

- Я весь обращён во внимание, – поторопил его Ручкин.

- Ах, конечно, господин Наставник, извольте. Когда последний до вас, истинный Наставник, Морти Гномус, бесследно исчез, котловые потребовали назначить временного Наставника из их числа. Их аргументы убедили руководство. Надо вам сказать, что работая с грешниками непосредственно, котловые черти выведали у них множество тайн о сокровищах, кладах, секретных банковских счетах и много прочего, что позволяло в короткий срок создавать мощные финансовые и промышленные структуры в мире людей. Они предложили прекратить финансирование снизу всех видов работ на земле, а это всегда были огромные затраты. Люцифер утвердил на должность Наставника чёрта Крапленую Колоду, побеждённого вами под именем Жана Каиновича Нечистова. Хочу искренне поздравить, прекрасная убедительная победа. Весь ад в восторге, а котловые просто заткнулись от страха. Но это только на время.

- О каких видах работ речь, господин Куратор? – поинтересовался Василий.

- Сейчас поясню. Первый и основной вид, самый древний и так сказать определяющий все остальные – это вербовка душ через соблазны, искушения, оказания им разного рода услуг в обмен на подписание контракта или договора, как угодно, который закрепляет их обязательство, что после смерти тела в этом мире, заблудшая душа прямёхонько направляется к нам. Чем больше душ завербуем, тем выходит, лучше работаем.

- А каков смысл? Я имею в виду конечную цель. Ведь вы только что поведали о катастрофической переполненности ада грешниками.

- Да-да, вы совершенно правы. И заметьте, по доходящим до нас сверху слухами, – Куратор выразительно ткнул пальцем вверх и перешёл на шёпот, – рай практически пуст, ангелы слоняются без дела, есть уже случаи тихого алкоголизма. Но традиция сильнее реальности. Правила мироздания вынуждают нас продолжать чересчур успешную охоту. Люцифер очень принципиальный руководитель и о переговорах с противоположной стороной, – тут он снова указал пальцем вверх, – не желает и слышать.

- Знакомый случай, – сочувственно вздохнул Ручкин. – У нас тоже хватает сторонников консервативных методов руководства.

- Кстати, господин Наставник, вам через некоторое время необходимо будет посетить наши подземные структуры, поближе познакомиться с руководством, с производством в целом, бумаги подписать, определиться с зарплатой и так далее.

- Посетить… – опешил Ручкин. – Ну, если без этого никак нельзя, посетим. А что вы там говорили о зарплате?

- Будете получать достойное вознаграждение за свою высокую миссию. Мы не можем позволить, чтобы служитель зла, занимающий пост Наставника на данной территории, перебивался на стипендию и случайные заработки.

- Очень, очень приятно слышать о такой заботе, о своих работниках. Но вернёмся к вашему докладу.

- Да, господин Наставник, именно, что докладу. Так вот, ложный Наставник, Крапленая Колода, вытянул наверх много котловых. Используя выпытанные тайны грешников, они стремительно разбогатели и создали корпорацию «Гудад», а чёрта Елду с документами на имя Максима Максимовича Елбунова поставили ректором Академии Главных Чиновников, где вы изволите обучаться.

- А Вечерний тоже котловой?

- Ну, что вы, Василий Кузьмич. Вечерний, старый служака, знаток мира людей. Его командировали присматривать за котловыми. Он и сообщил нам вниз те необычайные новости о планах Нечистова, которые заставили нас некоторым образом активизировать ваше участие в этом процессе.

Куратор глубоко вздохнул, поправил котелок, всем своим видом давая понять, что готов поведать сенсационную информацию.

- Весь политико-экономический скандал, господин Наставник, как вам известно, начался с посягания со стороны «Сталеплавильного союза», входящего в структуры «Гудад», на собственность «Металлургической гильдии». Не так ли?

- Да, согласен. Обычная борьба за рынок и за перераспределение собственности более слабого игрока.

- Безусловно. Блестящая оценка. Но за этой обычной, на первый взгляд, игрой, стоит давняя проблема, уже изложенная мной в беседе, а именно – переполненность производственных структур ада. Решение этой наболевшей темы Нечистов и его котловое окружение увидело в возможности перенести часть производственных цехов ада сюда, к вам, в мир людей, ну, на поверхность. Понимаете идею?

- Пока смутно.

- Всё очень просто и решение, можно сказать, гениальное. Взять часть сталеплавильных предприятий, слегка переоборудовать и разместить в них конвейеры по осуществлению наказаний за грехи. Представьте себе: сначала душа грешника поступает к нам вниз, там её регистрируют, исчисляют грехи, предписывают набор и срок наказаний, и, что самое важное, придают телесность в ослабленной форме, что-то вроде обнажённого нервного поля или астрального состояния. После этого, подготовленный грешник телепортируется на поверхность, прямо в подготовленные заводские цеха, где и начинает мучаться.

- А как же настоящее производство? Выплавка стали, рентабельность, вложенные средства?

- В том-то и дело! Очень правильный вопрос, господин Наставник, очень закономерный вопросец. Как принято говорить, всё гениальное просто!

- Вы повторяетесь, – заметил Василий.

- Прошу прощения, но идея действительно вызывает у меня восхищение своей логичностью и простотой. Во-первых, догадайтесь, для чего Елду назначили ректором Академии. Правильно, я уже читаю ваши мысли. Новое поколение подготовленных нами высших чиновников, заняв все ключевые государственные посты, пройдя процесс зомбирования, становится, как нынче говорят, крышей всего этого дела, надёжным прикрытием. Заводы по наказанию грешников выводятся из системы проверки и отчётности. Да разве мало сегодня в Стране таких производств, куда всякие контролирующие инстанции боятся сунуть свой нос. Чиновники патологически продажны, господин Наставник, работа у них такая. А если чиновниками станут наши воспитанники? Никаких проблем! Во-вторых, ад это иное измерение, параллельный мир, одно из проявлений геометродинамической Вселенной. Обычному человеческому глазу ни чёрт, ни астральный грешник не виден, поэтому пролетарий-металлург днём может спокойно выплавлять эту самую сталь, давать прокат и получать зарплату, но ночью… Ночью господин Наставник, приходит время настоящего, я бы сказал, вселенского, космического производства. Вам нравится?

Куратор пребывал в эйфории от изворотливости и выдумки своего племени.

- Что ж, – помедлив, сказал Василий, стараясь не выдать своего волнения, – если, по вашим словам, рай почти пуст, то ад, скорее всего, уже переместился на Землю.

- Великолепное резюме для моей, утомившей вас истории.

- Скажите, господин Куратор, со смертью ложного Наставника, обязанности по претворению этого плана возлагаются на меня?

- Ах, если бы, господин Наставник. Увы, Люцифер отказывается подписывать указ о проведении эксперимента. Он справедливо настаивает на том, что Земля и без того является полигоном Сатаны, поэтому нарушать сложившиеся отношения между светом и тьмой никакой надобности. Традиция! Более того, после такого скандала и поражения Нечистого, котловых хотят отозвать из мира людей и приостановить все реформы. Я думаю, господин Наставник, вам не суждено продолжить эксперимент, по крайней мере, пока вы не закончите образование и не займёте подобающей высокой должности в своей Стране.

У Ручкина отлегло от сердца; ещё бы, возглавить работы по созданию ада на Земле, найдите желающего!

- В таком случае, господин Куратор, какие рекомендации снизу вы уполномочены мне передать по поводу дальнейшей работы «Гудад» и прочих созданных подразделений?

- Всё на ваше усмотрение, господин Наставник. Сейчас мы с вами посетим церемонию прощания с Жаном Нечистовым. Пойдёмте потихонечку туда, они, кажется, уже начали погребение. Там вы и познакомитесь со своей небольшой, но могущественной чиновничьей армией, постепенно войдёте в курс дела и будете руководить. Главное, вы должны беречь своих людей, следить за их жизнью, наказывать за нарушения, а особо отбившихся от рук направлять к нам вниз и заказывать им замену. Не торопитесь, после овладения статусом Наставника, вы стали теоретически бессмертны, ну, кроме случаев прямого физического насилия. Так что, у вас очень много времени впереди, вечность!

Когда собеседники, возвращаясь, поравнялись с необычным сферическим надгробьем. Куратор резво вскочил на край плиты и с силой надавил ботинком на центр полушара. Каменная фигура плавно двинулась внутрь плиты и скоро исчезла в глубине, образовав на поверхности надгробья ровное круговое отверстие. Ручкин заглянул в него. Бездна!

- Именно сюда следует бесстрашно прыгать тем, кого вы направляете вниз, да и вам самому, когда вызовут. Никаких физических повреждений, безопасность гарантирована.

Зулусов, неотрывно следовал за парочкой шагах в двадцати, потянулся было к кобуре, в момент бесчинства над могилой, увидев, что всё спокойно, передумал.

Шар, тем временем, занял прежнее положение.

 

* * * * *

 

Колючий осенний дождик беспощадно критиковал тёплый либерализм позднего сентября. Кавалькада автомобилей двигалась по центральной алее кладбища Главных чиновников. «Какая внезапная и странная смерть?» Этот витавший в воздухе вопрос был лейтмотивом всех разговоров сегодняшнего дня. Официальные сводки возвещали, что «во время загородной прогулки Президент группы «Гудад» Жан Каинович Нечистов внезапно почувствовал себя плохо и приказал остановить автомобиль возле небольшой рощицы у Гуляйского шоссе. В сопровождении охраны вышел, что бы подышать свежим загородным воздухом. Но, потеряв сознание, упал на поляне и скончался. Диагноз врачей: последствия длительного тромбофлебита».

Но неофициальные источники принесли совершенно иную информацию. Нечистов якобы оставил возле рощи охрану, пошёл на назначенную встречу, охрана почему-то уснула в полном составе прямо на мокрой земле, а Нечистов уже мёртвый был обнаружен под вечер сельским жителем совершенно случайно, а всё лицо и руки покойного были изъедены лисами. Часть охраны не удалось разбудить до сих пор и их переправили в центральную психбольницу, а те, кто проснулся, не помнят, кто они такие и не могут назвать даже собственных имён. Самые отважные любительских гипотез настаивали, что на Жане отработали новое секретное оружие для уничтожения неугодных олигархов, чтобы все прочие призадумались.

Скопление автомобилей по всей длине аллеи завершалось скоплением людей в её хвосте. Весь цвет высшей бюрократии Страны явился проводить в последний путь близкого друга и надёжного партнёра. Хотели разделить скорбь с близкими и родными усопшего, но таковых в природе не оказалось, поэтому решили, что соболезнования будет принимать группа директоров «Гудада».

Гроб извлекли из катафалка уже закрытым. На крышку в порыве глубокой скорби никто не бросался и после дежурной пафосности выступавших, «друга и партнёра» быстро закопали. Некоторое удивление вызывали совершенно чёрные венки без надписей и лент, но кто-то знающе заметил, что такова нынче европейская мода и многие пожалели, что не смогли ей соответствовать сегодня. Зато пообещали себе исправиться при ближайшем, удобном случае.

Вместо креста на могиле установили табличку с датами рождения и смерти. Священника не приглашали. Один из директоров «Гудада» негромко пояснил любопытным, что Жан Каинович был не то зороастрийцем, не то манихейцем, в общем, крест тут совершенно ни к чему. На том и стали расходиться.

Наставник и Куратор наблюдали церемонию со стороны, стоя за молодой густой елью. Наставник брезгливо созерцал кисло-печальные физиономии Кудряша с супругой, Елбунова, Вечернего, министра культуры, Крепкоштанова и других официальных лиц.

- Подождём немного, господин Наставник, – зашептал Куратор, – все наши останутся. Они в курсе, что Вы будете знакомиться с ними сегодня, и все жаждут выразить Вам своё уважение и принести поздравления с вступлением в должность.

Действительно, когда основная масса прощавшихся схлынула, у могилы осталась группа, человек в двадцать пять, которая даже не пыталась укрыться от усилившегося дождя. У непосвящённого наблюдателя могло возникнуть впечатление, что самые близкие и искренние друзья никак не могут смириться со смертью дорогого человека и не в силах отойти от свежей могилы.

- Идёмте, господин Наставник, вас ждут, – сказал в спину Куратор, – смелее, это ваши слуги. Дайте поцеловать перстень каждому, кто встанет на колени. Если кто-то не станет соблюдать обряд или вы откажете ему в праве прикоснуться губами к Великому Чёрту, я заберу неугодного с собой.

Наставник вышел из своего укрытия и медленно направился к мокнущей под дождём группе мужчин. Все тотчас же повернулись к нему. Они увидели сквозь пелену разгулявшегося ливня юношу в золотой короне и чёрной длинной мантии, которого заботливо огибали струи воды, а земля торопилась высохнуть на его пути, чтобы не замарать полы мантии. Он подходил всё ближе, и колени у каждого затряслись в неудержимом желании воткнуться в землю. Слёза радости покатились по щекам некоторых: «Вот он, истинный Наставник, является перед своими верными слугами. Как же долго мы ждали его!»

То, что увидел, спрятавшийся на высоченном надгробье Зулусов, потрясло его не меньше, чем ночное прощание Аны.

Загрохотал фанфарами дикой радости и вселенского хохота раскатистый долгий гром. Молния, горящей острыми изломами, парадной золотою лестницею в буйстве силы ударила в землю, озаряя путь юноши облачённого в мантию и корону. От удара её раскололась широкой трещиной мокрая в лужах асфальтная дорожка, и сильное огненное свечение высокими яркими лучами ворвалось в серое полотно ливня.

Такое, непостижимое обычному уму гулянье веселящихся стихий заставило бы каждого бежать подальше в поисках безопасного укрытия.

Но Юный Наставник даже не замедлил шага перед бешенством природы, уверенно продвигаясь ко всё более ярко светящемуся разлому. Куратор прошептал ему на ухо последние наставления и почтительно отстал. Стоящие под дождём слуги зла стали опускаться на колени прямо в мокрую грязную жижу, словно покорные подданные жесткого восточного деспота, который привык к картинам массового выражения смирения и не терпит никаких вольностей.

Зулусов увидел как из разлома на свет божий медленно поднимается высокий трон, распространяя ослепительное сияние несущееся во все стороны жаркой волной, заставляющей испаряться струи дождя прямо в полёте. Он прикрыл на миг глаза. Трон вышел наружу, развернулся к юноше и замер. От его ножек, украшенных язычками живого пламени, выскочила свёрнутым рулоном и покатилась навстречу Наставнику кроваво-красная дорожка. Она остановилась у ног ожидавшего молодого Властителя и как живая вздохнула всей своей длинной красной шеей. «Вот и я! Успела! Иди же, Хозяин!» - Шептало ему расстелившееся полотнище.

Служители зла окаменевшими статуями, не отрывая глаз от ног Наставника, ждали его первого шага. «Может, не шёл бы туда, а? Парень». – Подумалось Зулусову. – «Куда тебе эта ноша. Только поверни голову ко мне. Только намекни. Я такую стрельбу подниму, я их гадов поразгоняю и тебя из этого говённого светопредставления вытяну. Ну! Давай же!»

Но нет! Фигура в тёмной мантии ступила левой ногой на красный цвет и под этот шаг грозным гулом зазвучал невидимый подземный орган. Торжественная, поглощающая своим могуществом всякое сопротивление, музыка исходила снизу, из земли, её сила и неудержимость закачала почву под ногами, как бывает это при первых начальных толчках землетрясения.

«Ох!» - Пронёсся вздох радости и облегчения в группе стоящих на коленях. – «Он сделал шаг! Он наш! Вот он Наставник! Он идёт к своему трону!»

Спокойно, не торопясь, не выказывая и малейшего волнения, ступал новый Наставник по дороге к открывающейся иной судьбе. И каждый шаг его нажимал следующий, более грозно поющий, регистр подземного органа.

Всё ближе и ближе подходит юноша в золотой короне к сияющему трону, всё громче крики восторга и вопли торжества слуг зла.

Елбунов орал громче прочих, стараясь перекричать коллег. И надо заметить, что при его зычном голосе это удавалось. Но вопил он без всякого порядка, не в такт, не вместе со всеми и вносил весомую дисгармонию в работу хвалебного хора.

- Ну, что вы так надрываетесь, Максим Максимович? - Сочувственно покачал головой из соседней лужи Вечерний. – И причём зря стараетесь. Не поможет.

- Что вы имеете ввиду под этим «не поможет»? – Насупился ректор.

- То и имею. Не простит он вам похищения Клевр. Не простит. Вернётесь вниз.

- Не вам принимать решение. Простит, не простит. Проехали! Пусть слышит, как я ему рад!

- Он услышит. Все уже услышали, как вы глупы. Я за тысячелетия научился хорошо разбираться в характерах. Этот – не простит!

- Вы бы мне, Геббельс, не хамили! Я всё-таки ректор.- Гордо плюхнул коленом в жиже Елбунов.

- Бывший! Уже бывший! Впрочем, можем заключить пари. Поспорить. Согласны?

- На что спорим?

- Предлагаю на раскалённый стальной кол в задницу и ведро расплавленного свинца в глотку! Идёт?

- Я как доктор морально-этических наук на такие дурацкие предложения не реагирую. – Соскочил с темы Елбунов.

- Да-с! Трудновато вам будет дома. Совсем отбились от наших традиций. Зажрались, чрезвычайно зажрались. А ведь я предложил обычную норму для чертовского пари. – Улыбнулся Вечерний.

В это время очередные блики беснующихся молний осветили сосредоточенное, полное решимости лицо Наставника. Ни одна жилка не дрогнет на его бледном лике, ничто не в силах смутить и остановить его царственный шаг к трону нечеловеческой власти.

Когда до цели его движения оставалось каких-то десять шагов, новое необъяснимое действо ужаснуло видавшего виды Зулусова.

Словно заранее сделанные под оком умелого инженера, враз открылись многочисленные круглые люки из земной тверди, и оттуда потянулись цепочки новых гостей на бесовской праздник. Пошли вереницей в шитых серебром и златом старинных камзолах и плащах, ливреях и мундирах фигуры, чёрных, рогатых с рылами пятаком жителей подземного мира. И не видно было конца и края явившимся на торжество. А они, гордо ступая копытами, плотно окружали сияющий трон и тут же не жалея своих дорогих одежд вставали на колени и начинали радостно вопить в честь идущего Наставника.

И вот он подошёл к трём ступенькам перед троном. В тот же миг подбежал к нему учтивый большой чёрт и, поцеловавши в поклоне перстень на его руке, подал Наставнику в правую руку толстенную книгу в кожаном переплёте.

Наставник принял книгу и ступил на первую ступеньку. «Мудрость!!!» - Многоголосным хором крикнула коленопреклоненная толпа.

Тут к Наставнику, изгибаясь в поклонах, подскочил другой церемониймейстер и подал в правую руку старинный меч. Наставник воздел руку вверх и хор жаждущих выкрикнул: «Сила!!!» Юноша встал на вторую ступень.

Толпа замерла в почтительном молчании, и только голос органа призывал к продолжению ритуала.

Наставник раскрыл книгу посередине, вложил в неё лезвие меча и вновь сомкнул фолиант. Он поднял над собой меч в книге и страшный крик толпы: «Слава Великому Чёрту!», стал ответом ему. Под этот всплеск восторга ступил он на третью ступеньку перед троном и повернулся к жаждущим его власти подданным. Наставник опустился на сияющий трон, положил меч в книге себе на колени и сказал голосом подобным громовому раскату: «Принимаю вотчину определённую мне Князем Тьмы и буду править вами, и наставлять вас мудростью, и карать вас за отступничество силой!» После этих слов он поочерёдно прикоснулся губами к перелёту книги и рукояти меча.

Долгой цепью согнутых спин двинулись к трону подземные гости и земные слуги зла, чтобы обслюнявить перстень на длани нового своего господина и сказать слова верности и подобострастия Наставнику. И каждый из подошедших вновь вставал перед этим юношей на колени и шептал то заветное, что припас в себе, как самое важное в этот час.

Наставник молча, без тени улыбки или смущения выслушивал поздравления и восхищения очередного упавшего на колени служителя зла. Министр обороны в парадном мундире плюхнулся на ступеньку, смачно приложился к перстню и рявкнул во всю глотку: «Поздравляю, Ваше превосходительство! Армия рада Вам служить!» Известный нефтяной магнат, отстоявший в грязи в беспощадной жестокости к своему дорогущему костюму, доложил, что многокомнатная квартира в центре Столицы уже приобретена и ждёт своего нового хозяина.

Вечерний исполнил ритуал торжественно, но без подобострастия и славословия, произнёс просто, но искренне: «Поздравляю, я Вас очень ждал!» Когда очередь дошла до Елбунова, Наставник убрал руку за спину и просто сказал: «Нет». Елбунов встал на четвереньки и быстро по-собачьи убежал в кусты.

Издалека эта необычная группа многих стоящих на коленях перед одним, могла вызвать ассоциации с навеянными книжками, картинами древнего собрания в зарождающемся фанатичном христианском мире, но это уже другая сторона медали.

Зулусов перекрестился: «Да, товарищ полковник, похоже, твоя секретная служба только начинается».

 

* * * * *

 

На следующий день столичная газета «Правда и совесть» доверительно сообщила читателям, что «вчера над центральным городским кладбищем состоялась локальная умопомрачающая по силе гроза с молниями, ливнем и другими ещё неопознанными наукой явлениями природы. Жертв и разрушений нет».

 

ВЫХОД

 

Весёлый бродячий кобелёк разыскивал на кладбищенских могилках остатки поминальных угощений, тем самым, составляя серьёзную конкуренцию менее поворотливым алкоголикам и бомжам. Налопавшись печенья и пирожков, он, весело махая рыжим бубликом, уловил вредный кошачий запах и побежал в направлении вероятного противника.

Серая кошка, нагло взгромоздившись на круглую каменную могилку, посмотрела на подлетевшего самурая без всякого уважения. Кобелёк гавкнул несколько раз для острастки и поостыл. Спокойствие и невозмутимый взгляд серой дамы внушали некоторое уважение.

Кошечка сладко зевнула, потягиваясь, внимательно посмотрела на кобелька и продекламировала:

Мы пройдём над историческим мусором

И вопросы зададим безответные,

Отчего все слёзы не упавшие

Оросят пески Ветхозаветные.

- Это Вы написали? – спросил кобелёк.

- А то кто же, Пушкин? – игриво ответила поэтесса.

- Прекрасно! Знаете, в прошлой жизни, я был известным драматургом.

- Очень приятно, – мяукнула интеллектуалка.

«Я, кажется, влюбился по уши в женщину другой расы!» – определил ситуацию кладбищенский кобель.