Обидно. Сижу, поглаживаю животик, пинается моя шанежка. Давит, все тело ноет, ноги болят, голова кружится. Устала лежать, встала, прошлась по комнате, заглянула в детскую. Обои поклеены, больше ничего нет, ремонт заморожен. Опять легла, пинается.

- Уже скоро. – Громко сказала я.

Время растягивается, резиновое что ли? Хочется кушать, в холодильнике только масло и яйца, даже хлеба нет. Звоню.

- Ты скоро? Хлеба купи. – Грубо и нетерпеливо спрашиваю.

- Мм.

- Ты пьяный что ли?

- Угу.

Положила трубку, села в кресло. Обидно. Воскресенье ведь, выходной, а он в этой проклятой бане. А должен быть со мной! Интересно, это локоть или коленка? Хожу по дому, туда сюда, туда сюда, как собака на привязи. Живот вдруг стал каменным.

- Эй, что такое? Да я не переживаю, расслабься, давай же.

Отпустило, но все равно обидно. На часах уже 9, обещал ведь! По телевизору смотреть нечего, за компьютером сидеть не могу, в кресле не удобно. Уставилась в одну точку, снова живот как каменный. Пошла к зеркалу, футболку задрала, какой большой! Время 10, где же ты?

Ключ повернулся в замке, потом тишина. Может, упал? Снова щелчок, выхожу в коридор, стоит, смотреть противно. Пьяный, шатается, глаза пустые. Помогаю раздеться, пахнет противно, пахнет водкой.

Вошел в комнату, плюхнулся в кресло. Меня словно не видит.

- Есть хочу. – Не поднимая глаз, говорит и икает.

- А хлеба, почему не купил? – Стараюсь сдержать слезы.

- Ты не говорила про хлеб.

- Говорила. Яичницу будешь?

- Буду. А суп? Я хочу суп.

- Мяса нет, ты забыл.

Иду на кухню, пожарила три яйца, принесла. Снова хлеб требует, дурак что ли?

Не успела чай налить, пришел на кухню, вертит сковородкой у моего лица.

- Я есть хочу, пожарь мне еще.

Молча забрала сковороду и снова жарю три яйца, что его там не накормили? Принесла снова и чай поставила. Ест, смотрю на него, с вилки падает кусочек на пол, а я его сегодня с таким трудом мыла. Обидно. Пошла села на диван, пинается, сильно пинается.

Встал, пошатнуло, чуть не упал.

- Ты что, не можешь сразу побольше пожарить? Я есть хочу! – Орет как блажной и икает.

- Ты же съел, только что шесть яиц. Больше нельзя печень заболит.

Посмотрел на меня как на врага, схватил сковородку. Сижу, слышу запах горелого. Зашла, сидит на табуретке, уснул, яйца подгорели, выключила. Погладила по волосам, говорю:

- Иди спать, ты же совсем пьяный, давай вставай!

Смотрели фильмы про живых мертвецов, так же как зомби встал, пошел в комнату, развернулся не глядя, оттолкнул меня. Стоит у плиты ест горелые яйца, руками.

- Ты считаешь это нормально. Мне плохо, живот болит. Я сижу, весь день одна, а если со мной что–то случилось бы. – Не выдерживаю плачу.

Поворачивается, резко подскакивает ко мне вплотную, орет прямо в лицо, изо рта брызжет слюна:

- Я не понял! Кто здесь хозяин я спрашиваю!

Садится на корточки и со всей силы бьет кулаком по полу, еще раз, еще раз. В голове отдается. Обидно.

Плачу уже навзрыд, не могу успокоиться. Он не смотрит на меня, стаскивает с себя штаны вместе с трусами, футболку. Падает поперек кровати.

Живот твердеет, так сильно, что, кажется, сейчас раздавит моего малыша. Глажу животик, глубоко вдыхаю и выдыхаю.

- Все будет хорошо, успокойся. – Слезы по лицу, сама себя успокаиваю.

Время уже 12. Сижу на краю кровати, смотрю на мужа. Я ведь себе не так все представляла, он же мне совсем другое обещал, совсем другое. Лежит такой чужой человек, худой, голый и храпит так, что мне не уснуть. Живот каменеет постоянно, надо позвонить, кому ни будь, только не маме, а то напугается. Звоню сестре, плачу в трубку, все рассказываю, жалеет меня.

Время 01-30. Голова разболелась, пытаюсь разбудить мое чудовище, не поддается. Живот болит все сильнее, может схватки начались, но ведь рано еще, еще две недели осталось. Мучаюсь, хожу по квартире, курить захотелось, сильно захотелось курить. С таким трудом бросила, не буду.

Время 02-00.

- Алло, скорая помощь. Я беременна, срок 8,5 месяцев живот болит, не знаю схватки ли это, но болит сильно, все сжимается и твердеет. У нас дверь железная, я на пятом этаже, позвоните, я одна дома, не могу караулить на улице.

Оделась, сумка для больницы была собрана давно, сижу, стараюсь не плакать. Прошло 20 минут, переживаю, звоню 03.

- Так машина уже разворачивается, девушка, бегите скорее.

Я бежала по лестницам, в тапочках, поскользнулась, чуть не упала. Выбегаю на улицу, машу им руками, слава богу, остановились.

- Ну, барышня, а вещи ваши где? - Уставший фельдшер, смотрел на меня в недоумении.

- Я думала, вы меня посмотрите.

- Что? А ну пошли скорее за вещами, что тебя смотреть! Насмешила, рожать поехали.

- Как рожать?

- Живот болит, срок почти подошел, конечно, рожать, раз болит, значит ребеночку там не хорошо.

Мы поднимались на 5 этаж, фельдшер ругалась, но не обижала меня. Вошли, она сразу глянула на кровать. Муж лежал голый, мне стало стыдно.

- А он, почему не вышел?

Пришлось соврать:

- На день рождение был, напился, понимаете.

- Понимаю, бывает. Куда столько вещей то берешь?

- Я в книжке читала, все, что нужно взяла.

- Ладно, поехали.

Я посмотрела на мужа, спит зараза. Вот рожу, а он даже не узнает. Ехали с сигналом, я переживала жутко, живот каменел.

Фельдшер подвела меня к приемному покою, посадила меня на кушетку, что-то записала и, пожелав удачи, ушла.

Я сидела, мою карту изучала женщина, с одним глазом, второй был потухший. Она подозвала меня к себе, я села рядом. Ожидала от нее чуткости и понимания, ожидала зря.

- Что аборт делала? Сколько тебе лет было?

- Двадцать.

- И гонореей болела, натаскаются, а потом рожать приходят.

Я в шоке, но ругаться не было сил.

- Мой первый парень изменял мне, поэтому я заболела, но лечение было вовремя и все прошло.

- Угу. А аборт? Сколько раз ты лежала на сохранении? – Она посмотрела на меня своим зеленым глазом.

- Четыре.

- Я мать троих детей, и ни разу на сохранении не лежала. А все, потому что не таскалась и не делала аборты.

Я хотела ей ответить, правда, но ком подкатил к горлу, и я не смогла. Она все бурчала себе под нос, оскорбляя мое достоинство. Я смотрела на нее, и вспомнила мужа, бьющего кулаком по полу, и подумала, что разницы нет. Эти люди меня ненавидят, так зачем их переубеждать. Аборт я сделала, потому что была молодая, я была не готова. Для меня это и так тяжелое воспоминание, очень тяжелое. Женщина измеряла мой живот, грубо толкая меня в бок, проводила в раздевалку и дала странную на три размера больше ночную рубашку, с глубоким до пупа разрезом и печатью с номером больницы.

Я лежала на боку, она снова меня оскорбляла, утверждая, что я занималась анальным сексом.

Я не выдержала:

- Прекратите, как вам не стыдно. Я никогда этого не делала! – Что толку спорить, она меня ненавидит.

Наконец за мной пришла врач. Милейшая женщина. Из вещей разрешили взять только полотенце и зубную щетку с пастой, сотовый телефон, остальное забрали.

Меня осмотрели, сказали, что это ложные схватки и увели меня в палату, положили на толстый матрац, покрытый плотной клеенкой.

- Вам поставят укол, и вы поспите, надо набраться сил, завтра утром за вами придут.

Укол не помог, я не могла уснуть, все думала об этих людях, которые меня обижали, мне было одиноко и страшно.

Утром, меня разбудила врач со смешным лицом, она все время улыбалась. Я лежала на кресле и слушала ее звонкий голос:

- Так, животик твердый, болит, значит малышу пора наружу. У вас мальчик?

- Да, ответила я. И, ой!

Поток прозрачной теплой воды излился из меня, я испугалась.

- Спокойно, моя хорошая. Воды чистые, значит все нормально. Слазь, осторожно, а теперь вперед рожать!

Я как в тумане, неужели этот момент настал, хоть бы предупредили. Меня завели, в большую светлую комнату, весеннее солнце играло лучами на полу.

Хрупкая и невысокая девушка в белом халатике вошла и притащила с собой какой-то аппарат.

- Меня зовут Вероника, я буду принимать у вас роды.

- Очень приятно. – Я порадовалась, эта точно нормальная, повезло.

Она ловко обмотала мой огромный живот проводами, включила звук. Я услышала стук сердца, моего маленького, она сделала громче и ушла. Кардиограмма вырисовывала кривые знаки, мне было хорошо, я слушала сердечко моего мальчика. Как он там?

Вероника вернулась, сказала, что все нормально, что теперь будем ждать схваток.

Я ходила по палате туда сюда, смотрела в окно, все надеялась, вдруг он стоит под ним и ищет меня. Все черные машины проезжающие мимо, казались его машиной. Телефон брать не разрешали, сказали, только после родов. Но я была этому рада, а то опять сама бы позвонила первой, нельзя этого делать. Если и теперь он ничего не поймет, то не поймет никогда. И вообще, может, я не вернусь больше к нему.

Я вдруг представила себя на полу, окровавленную, молящую о помощи. И его пьяного и немого. А потом представила, как он кричит и рыдает над трупом беременной жены. Брр, надо отключить фантазию, все будет хорошо, я здесь и скоро рожу.

Прошло три часа, схватки не начинались. Озабоченный вид врача меня напугал, но она поспешила меня успокоить. Принесли капельницу, объяснили, что так дело пойдет быстрее. Из соседних палат доносились вопли и мольба, других женщин.

Прошло еще два часа, я стонала, вставала на колени и ползала по полу, снова вставала и, наклонившись на кровать, сжимала кулаки. Еще через час я звала на помощь, окровавленная и замученная, мне казалось я схожу, сума от боли.

- Господи! Мама! Помогите! – кричала я.

Мужчина с повязкой на лице, недовольно позвал медсестру.

- Вколите ей обезболивающие.

- Спасибо. – Пробормотала я.

Но оно не помогало, боль усиливалась. Меня вырвало, зеленая жидкость обожгла рот.

- Что это? – Вероника смотрела на меня.

- Мне совсем плохо, скоро это кончится, я больше не могу. – Она только успела, наклонит меня в сторону, снова вырвало.

- Так, ложись и больше не вставай, все идет нормально. Я в соседней палате, там уже рожает, поэтому тебе придется подождать, если что зови.

В положении лежа боль ощущалась особенно сильно, я не могла больше терпеть, хотелось умереть. Вдруг, я почувствовала себя нормально, только какой то странный звук вышел из груди.

Вероника заглянула, я тужилась.

- Э, что такое? Солнышко, потерпи, не тужься, еще пять минут, я скоро приду.

Я не успела ответить, как же не тужится, если оно само, но главное мне больше не больно.

Я гладила живот, но малыш не толкался.

- Как ты там, мой хороший?

Вероника и еще одна девушка вбежали в палату, кровать подо мной, легкими движениями их рук, превратилась в кресло с ручками.

- Виднеется головка. – Как бы сама себе сказала Вероника.

- Как головка? А волосики видно?

Вторая девушка рассмеялась:

- Видно, видно, темненькие.

- О боже, о, боже мой. – Я снова почувствовала потуги.

Они кричали в голос:

- Расслабься, теперь тужься, выдавливай его. Раз два три, давай.

Я старалась, но дыхание срывалось.

- Не делай так, ты его сожмешь, надо вот так. Фу, фу, фу, а потом до конца схватки дави, поняла.

- Ага, поняла, ой.

- Так головка, так идет с ручкой, только не бросай, дави. – Вероника кричала на меня.

Детский педиатр, стоявшая рядом, недовольно качала головой:

- Слушай, что говорят.

- Надо растягивать. – Вероника посмотрела на ассистентку, та в ответ кивнула.

На мой живот помощница положила руки, и как зубную пасту выдавливала моего ребеночка.

- Вижу плечики, у нас пуповина вокруг шеи, давай дави.

Даже не знаю, как это описать, словно кости разошлись внутри меня, и из волшебной скважины выскользнул маленький человечек.

- Уа, уа, уа. – Он был такой синеньки и малюсенький, с черными волосиками и громко кричал, а потом вдруг резко замолчал.

- С ним все в порядке? – Я попыталась привстать.

- Все хорошо, травма пришла на лобовую часть, но это не страшно, синяк пройдет быстро. Так мальчик, рост 51см вес 3900.

- Шанежка моя, какой ты красивый.

Моего ребеночка положили мне на живот. Он молчал, смотрел на меня черными, как уголек глазками, ручки сложив впереди. Я смотрела на него, а он на меня, я перестала осознавать, что вокруг меня. Я любила впервые, любила как мать, самоотверженно и бесповоротно. Я любила так, как невозможно любить никого больше. Его забрали, но быстро вернули и приложили сбоку к груди. Я не могла понять, как в такой маленький ротик влезет такой огромный сосок. Но он сделал все так, словно всю жизнь сосал грудь.

Я прижимала его к себе, осторожно, нежно, говорила:

- Ты самый красивый на свете, самый любимый, самый мой родной.

Вероника принесла телефон. Я не думала, просто включила его и набрала номер.

Грубый голос ответил:

- Прости меня.

- Я родила, он самый красивый на свете, на тебя похож. – Я поцеловала сына в лобик.

- Я звонил, звонил, а они все говорят, что ты еще не родила, прости меня.

- Потом об этом. Педиатр сказала, если бы не Вероника, которая роды принимала, была бы серьезная травма, еще пуповина обвилась вокруг шеи. Знаешь, а он совсем не похож на Рому.

- Тогда назовем его Левой. Как ты хотела.

- Хорошо, все пока, врач идет.

Вероника вошла, а я улыбнулась ей и сказала:

- Смотрите, Лев родился.