СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ

 

Что и говорить, когда сказать нечего, особенно если жуешь швейцарский сыр, как это делал профессор лингвистики Брысов.

Он едет в поезде, сидит с набитым ртом, а напротив - немытая детина в фуфайке, смотрит профессору в рот и говорит:

- Вот у меня брат, он – завскладом. Там у него на складу каких только сыров нету, ты такие ни разу не пробовал!

Брысову, как профессору, было неприятно такое соседство. Он едет на важную научную конференцию в центр, и хотел бы в пути собраться с мыслями, ведь ему делать доклад.

Детина в фуфайке шмыгнул носом и отпил треть бутылки портвейна, а когда проезжали мимо заброшенных цехов, сказал:

- Эвон, какие арматурины! Мы раз с шурином моим, как раз тот самый, который один раз за ночь пропил 100 тыщ, тягали такую километров на десять, да чего там! На двадцать кэмэ перли из Лыковки в Сосновку.

Потом спутник засмеялся, а Брысов вздрогнул, когда ему на лицо попала капелька гортанной слизи, извергнутая из нутра попутчика.

«Какой невоспитанный человек», - подумал профессор, вытираясь накрахмаленным платочком.

Скоро прибыли на станцию Распутье. Стояли тут три минуты, но проворные беспризорники все же успели увести сумочку с косметикой у дамочки из четвертого вагона, а вор Бодайло отцепил последний вагон, набитый векселями.

В вагон налезли татары с тюками, а в купе к Брысову с некультурным типом подсадили пожилую даму в роговой оправе аптекаршу Клушеву, агрегатчика Пронина и какого-то сморщенного старичка-подагрика.

- Располагайтесь! – кричал Некультурный, - мы с профессором, чур, на нижних полках, а вы – полезайте наверх!

- Вверхь? – переспросила Клушева, - позвольте, но тут всего четыре места, а нас набралось пять. Я наверхь не полезу.

- Ничего, бабка, - сказал Некультурный, - моя мать, кстати завскладом по снабжению, весит почти двести килограммов и очень любит ездить на самых верхних, багажных, полках!

Аптекарша Клушева была толстой женщиной, с характерным «бухгалтерским» задом, она не хотела лезть наверх, но Некультурный и агрегатчик Пронин решили ее подсадить. В итоге женщина застряла мясом промеж двух верхних полок, где и осталась висеть. Поначалу она гневно возмущалась и даже била зонтиком профессору в глаз, но когда Некльтурный рявкнул: «Не каркай!», женщина приутихла. Ее полные ноги болтались над брысовским чаем, а развязавшиеся шнурки аккуратно легли в масло на приготовленный бутерброд. Зонтик скоро упал и проткнул нижнюю губу старичка-подагрика.

- Ничего, старикашка, - не унимался Некультурный, - ты у нас свой человек. Садись, так и быть, на мою пижаму, если не обоссышься. А я вот, видишь, тоже в ту же сторону еду. У нас в деревне, тоже есть подагрик один, пердун, так он может спать стоя подолгу и ничего, а все потому, что он мой хороший друг и иной раз мы выкапывали целое поле картошки с ним за два часа. А это двести соток!

Старичок сел, кивая. С его нижней проткнутой губы капала кровь на белые тапочки профессора, который их тут же элегантно задвинул под стол ножкой, но это заметил Некультурный, который усмехнулся чистоплотности профессора, и решил над ним подшутить, лягнув его в коленко своим кирзачом.

Агрегатчик Пронин просто сел на свой чемодан посреди купе, достал из пошарканного пальто недоеденное окислившееся яблоко и принялся его грызть.

- В тесноте, да не в обиде, - прокряхтел старичок.

- Пердун прав! – заметил Некультурный, - один раз, когда я еще был совсем маленький, но все же уже мог водить трактор сам без помощи отца, известного скрипача в стране, но теперь спившегося, и как забьется ко мне в кабину человек десять моих приятелей с бухлом, так и едем на речку вместе, песни распевая и вино попивая, каждый со своей бутылки!

Однако его перебила подвешенная между небом и землей аптекарша, съездив ему ботинком в сливовый нос.

- Сука! – заревел Некультурный, придерживая хлынувшую кровь одной рукой, а другой схватился за икру женщины, и надавил с силой пальцами, после чего на целлюлите остались черные синяки.

Старичок зашелся в старческом кашле, а агрегатчик Пронин спрятал огрызок яблока в карман и улыбнулся.

Профессору было неприятно ощущать себя в такой компании. «Уж лучше бы я полетел самолетом», - подумал он. Он привык быть вместе с докторами, или, на крайний случай с кандидатами наук и доцентами, если только они изысканно ведут себя и любезничают.

Уже была ночь. Пьяный проводник приволок прожженные матрасы, предложил чаю и удалился. Народ засуетился, укладываясь спать. Клушева обошлась без белья, ведь и так висит. Некультурный, чтоб мягче было, лег сразу на два матраса, раздевшись прежде догола.

- А я так привык спать! – пояснил свой поступок он.

Агрегатчик Пронин решил спать стоя как конь. А старичок, сказал, что у него бессонница, и лучше так посидит ночь, потому что любит смотреть на спящие человеческие лица.

- Ты тогда на мое смотри, - сказал ему Некультурный, - у меня целительная мимика, и глубже сон, когда на меня кто-нибудь смотрит. Обычно я люблю, когда в изголовьи подушки сидит кот, который иногда бросается на подвижное лицо, отчего мне только приятность одна, удовольствие.

Брысову же не спалось, к тому же пахло носками и сверху капало, а потому он решил побеседовать о каких-нибудь пустяках:

- Любезный, - начал рассказ профессор, обращаясь непонятно к кому, - любопытно, что союз «зато» синонимичен союзу «но». К примеру: «Они немножечко дерут, зато уж в рот хмельного не берут».

- Это уж верно, что дерут, - отозвался агрегатчик Пронин, спящий стоя.

- Зато у нас на вокзале в рот берут, и не очень дорого! – отозвался Некультурный.

- Ну что Вы, - улыбнулся наивности собеседников в темноте профессор, - я хотел поговорить с вами о вопросах орфографии, а вы…

- Вот и о фотографиях, - проснулась подвешенная Клушева, - дерут за фото такие деньги, а качества нет, и лицо нисколько на морду не похоже!

Агрегатчик Пронин, спящий стоя, повернулся на другой бок, и заметил:

- Чтобы рыбку съесть, надо в воду влезть.

Старичок-подагрик, скрипнув своим ревматизмом, астматично пробулькал:

- Это как сказать, здоровье если позволит, то можно и в прохладную водицу залезть, да вот у меня язва пятой степени.

Брысов улыбнулся неучености деда, но смеяться над ним не стал, видно, что образованный человек, государству нужный. Заметив, что вопросы орфографии не заинтересовали публику, он решил сменить тему. Но, не успев начать мысль, его прервал Некультурный:

- Уж что-то профессор разговорчивым стал. А не укоротить ли ему язык?

Спина профессора в миг покрылась испариной, от страха у него затряслись поджилки, но он все же нашел в себе силы судорожно вскочить и кинуться к выходу.

- Куда?! – схватила его толстыми ногами аптекарша за шею.

Брысов вскричал от неожиданности. Агрегатчик Пронин обнажив остроотточенные железные зубки ловко впился ему в руку. Старичок изрыгнул в темноте эффектное пламя из своей волчьей пасти. Некультурный, обросший шерстью, выхватил из-под сиденья старинный римский меч.

Однако дверь купе открылась. Это пьяный проводник обещанный чай принес. Спасительные секунды выручили профессора, он проскочил мимо проводника и бросился бежать по вагону. Проводник, облив себя кипятком, гневно матерился, но его возгласы были пресечены гадкими нелюдями. Агрегатчик Пронин за считанную минуту обглодал его левую икру, аптекарша Клушева плюнула в его глаз настоящей серной кислотой, старичок поджег его пышную шевелюру взглядом, Некультурный римским мечом выпустил дымящиеся кишки на ковровую дорожку.

Хорошо, что таких ужасов не видел напуганный Брысов, он несся по вагонам, сшибая на пути дам легкого поведения и просто нормальных мужиков. Но вскоре он уткнулся в последний вагон, набитый татарами и их тюками. Испуганного профессора посадили на пол, налили ему горячий чай в литровую банку, положили туда масла, соли и комок скатавшейся овечьей шерсти. Обезумевший Брысов выпил гремучую смесь, но шерсть застряла в горле и он изошелся в кашле.

К тому же попутчики были рядом, ибо раздавались визги и крики из соседнего вагона. К татарам уже много в вагон понабилось испуганного народу: осиротевшие школьники, покалеченные дамы и просто нормальные, но трусливые мужики.

- Кто это?

- Что им от нас надо??

Паниковал народ.

Один лишь Брысов знал, что это за гады такие.

С мыслью такой профессор лингвистики проснулся. Раннее утро. Колеса мерно постукивают в такт чайной ложке в стакане с чаем. Попутчики мирно спят, рано еще.

И подумал вспотевший от ночных кошмаров Брысов, поворачиваясь на другой бок: «Надо было лететь на самолете».

Но что же это такое? Вдруг профессор поперхнулся, откашлялся и на его сухую ладошку вылетел комочек шерсти, овечий!

А состав в это время летел в пропасть, отчего сердца пассажиров судорожно бились, опускаясь в пятки.

 

Декабрь 2002