Я становлюсь классическим мизантропом. Вряд ли остановлюсь иначе, чем трупом… Видимо, так перед Большим Потопом Хам становился хамом, Ной – филантропом, величественный Арарат – причальным уступом. Так способ передвижения автостопом выбрали твари, толкаясь по трапам крупом. Я не способен больше искать слова. Надо стрелять. Идти убивать Дракона. Надо вписать в конституцию три закона: позанавесить в Империи все зеркала, расчехлить и поставить на боевой взвод иконы; и, дабы поповская рать мешать не могла, в Анголу послать эту рать, невзирая на стоны. «Истинно, Жилин, - срам, а не попы». Доверие расплывается лужицей воска от воцерковленного непристойного лоска. Не собирайся в стаю. Беги толпы. Выскажись, наконец, ну хоть: «матка боска». Бред же – считать, что от слова падут столпы и осыплется на возмущённые лики извёстка. Надо идти и стрелять. Ключевое – «идти». Но и «стрелять» - не лишний стилос в пенале, если собрался не забывать детали, чтобы с натугой выкрученное «прости» выжалось не на бумагу. И не в финале. И не к себе, как обычно… Снегом в горсти, тает во мне неуслышанное в хорале. Никакого не слышно Слова, пока дьячки вопиют на миру осмогласно чуть ли не «вива!». Мне в такие моменты особенно сиротливо. Ведь достаточно заглянуть иконе в зрачки… Подобрав карабин, размышляя, брожу по отливу. Хлюпает литораль. Ковыляют рачки. И, нахохлившись, ждёт Дракон на краю обрыва. |