Сразу должен сказать, что оба взгляда мои личные, а брошены они были с перерывом в восемнадцать лет... Взгляд первый.************************************ ********************* Было это в 1990 году, сразу после того, как по меткому замечанию одной моей знакомой собаки «цепь слегка удлинили, но миску дальше отодвинули», назвав эту манипуляцию «перестойкой». Железный занавес обветшал и в нем обнаружились отдельные небольшие дыры. Тем не менее для простых смертных мир по ту сторону оставался малодосягаем вследствие отсутствия на руках конверируемых дензнаков, которые только и могли обеспечить кров, кусок хлеба и прочие атрибуты необходимые для нормальной жизнедеятельности... Однако, как известно, голь на выдумки хитра, и народ потянулся на просторы заграничья «всеми фибрами своих чемоданов» (это не я сказал, а Илья Ильф) и всеми доступными методами. Был среди этого народа и ваш покорный слуга. Сложилось так, что в то время я познакомился с неким яхтенным капитаном ( назовем его Петровичем, тем более, что так его звали на самом деле), который располагал свежепостроенной яхтой для похода в дальние теплые страны. Если учесть, что яхту он строил (естественно за счет материальных ресурсов предприятия, на котором трудился — других вариантов тогда не существовало) в течение 17-ти лет, то можно уверенно сделать вывод, что я оказался в нужном месте как раз в нужное время. Команда, впрочем, у него тоже была, и попасть с улицы на готовую яхту было бы не просто, если бы не два бесценных качества, которыми я обладал в глазах моего капитана — владел английским языком и ремеслом радиста. Формальным основанием для прорыва нами железного занавеса было участие в регате, в Греции, однако мы заведомо на нее не успевали, и в своих планах были подобны тому еврею из анекдота, который все время просился то из Союза в Израиль, то из Израиля в Союз. Когда же ему предложили все-таки определиться, где лучше, он сказал: «И там, и там плохо, но две недели в Вене...». Да, тогда в Вене был перевалочный пункт для иммигрантов в Израиль. Так вот и мы решили, что регата - побоку, но дорога из Керчи в Афины через Стамбул и обратно... Кстати, я шел обратно. В Афинах мы меняли экипаж, в частности потому, что все путешествие занимало два месяца, а отпуска у людей были по большей части обычные месячные. Лодка наша была хоть и довольно большая, но тяжелая и тихоходная. Да и путь предстояло проделать почти исключительно под парусами, потому, как конвертируемых дензнаков для приобретения по пути дизтоплива практически не было. Возвращаясь к вопросу о размере дыр в проржавевшем железном занавесе должен напомнить, что тогда уже не надо было ходить в Горком парии большевиков, чтобы тамошние деятели, глядя в твои глаза и бумаги, и, оценивая степень твоей политической грамотности по ответам, которые ты даешь на их дурацкие вопросы, приняли решение об оказании тебе высокого доверия, которым считалось позволение пересечь границу Великого и Нерушимого, оформленное, как выездная виза (было и такое!). Вместе с тем советский рубль, в котором выражались наши зарплаты, оставался таким же деревянным, как и в старые времена. Точнее степень его деревянности даже возросла. Если в кондовые советские времена на доллары меняли строго ограниченное число рублей, но по курсу один доллар за 60 копеек, то теперь количество меняемых рублей увеличили, но курс уже был 6 рублей за один доллар. Тут уместно опять вспомнить высказывание моей знакомой собаки, приведенное в начале этого очерка... В общем, у нас было по 80 баксов на нос, часть из которых пришлось еще вложить в общий фонд экспедиции. Что касается вашего покорного слуги, то по независящим от меня причинам, в которые не стоит вдаваться, к моменту прилета в Афины я располагал всего 20-ю долларами США... и то взятыми в долг... Ни о каких страховках тогда, конечно не было речи. Несколько поправить свое финансовое положение мы рассчитывали в Афинах и Стамбуле за счет продажи водки и фототехники, которые можно было вывезти с собой в малом количестве. В общем и целом приходилось рассчитывать на автономное существование за счет запасов на судне, в состав которых входили дизтопливо, еда (главным образом консервы), настоящий живой доктор (первому экипажу достался гинеколог — это не дурацкая шутка, так и было! - а нам хирург) с некоторым набором медикаментов... Вот в таких обстоятельствах после двух недель плаванья вечером 2 августа 1990 года мы подошли к Дарданеллам. Весь предыдущий день штормило, мы шли с греческого острова Лемнос, при уходе с которого полицейский в ослепительно белой форме спросил у меня: -- Куда сейчас идете? - В Стамбул, - бестактно ответил я. - Нет, нет! - строго возразил полицейский, - Константинополис! Хорошо помню дату, потому что во время этого перехода мы услышали, что началась «война в заливе». Мой красный «ВЭВ-202» всегда болтался на палубе, и всегда был настроен на «Свободу». В выпуске новостей сообщили, что США начали операцию в Кувейте. Стало тревожно, тем более, что Турция могла оказаться непосредственной участницей войны. Большую часть дня, за исключением вахты, я провел на койке, спасаясь от морской болезни, то засыпая, то просыпаясь. На палубу поднялся только вечером в сумерках. С трех сторон был недалекий берег. Ветер стих и перестало качать. Наконец-то я был в состоянии поесть и с удовольствием принял участие в ужине, который, как обычно, проходил в кокпите. Позже выяснилось, что в этот момент мы были в двух шагах от Трои, и до сих пор досадно, что прошли мимо. Однако тогда разговор шел о другом. Петрович был озабочен поиском буксира. В Дарданеллах довольно сильное встречное течение, и наша лодка (звали ее «Балашиха») со своим 25-сильным двигателем и двухлопастным самодельным винтом могла не выгрести против него, не говоря уже о том, что солярки осталось немного. Судоходство в этом месте интенсивное, и вскоре мы уже нашли себе «жертву». Это был подошедший к проливу сухогруз «Петр Анохин». После недолгих переговоров по радио капитан «Анохина», спросив разрешения у, как он выразился, «властей», согласился взять нас на буксир. Пока мы подали буксирный конец и вошли в Дарданеллы, стемнело окончательно. Капитан «Анохина» предупредил, что переходит на 12- ый канал, на котором работают лоцманы, обеспечивающие проводку судов по проливу. 12-ого канала у нашей убогой УКВ-радиостанции «Причал» не было, и мы остались без возможности вызвать «Анохина» в случае необходимости. Перед началом движения капитан еще предложил осветить нас кормовыми прожекторами, но Петрович отказался. Дело в том, что в Чанаккале турецкие власти проверяли проходившие суда, и, по слухам, с нас могли слупить 20 долларов за проход пролива. Этого Петрович, конечно, не хотел, и рассчитывал проскочить незамеченным. Однако его жлобское легкомыслие чуть было не кончилось плачевно. На подходе к Чанаккале мы вдруг увидели с левого борта небольшой паром, который на хорошем ходу собирался проскочить между нами и «Анохиным». При виде такого в кокпите, где находилось большинство экипажа, образовалась немая сцена не хуже гоголевской. С мостика «Анохина» в последний момент засемафорили сигнальным прожектором на паром. Тут и на пароме сообразили, в чем дело, и резко отвалили вправо, взревев двигателем. Теперь паром шел прямо нам в борт. Я приготовился к удару (не сообразив в первый момент, что двигатель взревел уже на реверсе), и успел подумать, что главное – пережить сам удар, а там подберут. Наш рулевой (кажется, это был доктор-хирург Эдик) также резко отрулил вправо, и, уходя в сторону, яхта дала сильный крен на левый борт. Краспица грот-мачты почти чиркнула по верхней палубе парома, грозя покалечить или смести за борт стоящих там людей. На пароме громко визжали женщины… В следующий момент все кончилось. Паром проскочил, буквально, в двух метрах у нас за кормой. Петрович попытался пошутить (эдакий морской волк, которому все нипочем, даже собственная опасная глупость), но нарвался на резкую отповедь Эдика. Остальные медленно выходили из оцепенения. Кажется, никто не успел толком испугаться. Я так точно. И тут из недр лодки появился радостный Сережа, недоумевая, что за суета происходит наверху. Он, как выяснилось, только, что покинул гальюн, и был счастлив узнать, что примерно туда и направлялся удар парома… Через некоторое время «Анохин» остановился, и появился катер с представителями местных властей. Они не проявили к нам никакого интереса, на несколько минут поднялись на борт «Анохина», после чего мы двинулись дальше. Прошло еще некоторое время и перед тем, как отправиться спать я увидел, что берега стали быстро удаляться. Мы выходили в Мраморное море. Однако приключения на эту ночь еще не закончились. Среди ночи, сквозь сон я вдруг услышал, вместо привычного тихого журчания воды, обтекающей форштевень и борт, какое-то хлюпанье и хлопанье. Эти звуки не особо мешали, и я даже не дал себе труда проснуться, только вяло удивился сквозь сон, а утром, поднявшись в кокпит, узнал от Петровича, что под напором воды в кильватерной струе «Анохина» лопнула и отслоилась стеклоткань, которой были оклеены наши борта. Теперь весь правый борт был в лохмотьях. Обрывки стеклоткани топорщились ниже ватерлинии, существенно увеличивая сопротивление при движении. Петрович легко нашел виноватых, главным назначили Эдика, который в тот момент рулил. Досталось и тем, кто клеил, благо оказались под руками. К счастью, на водонепроницаемость корпуса лодки ободранный борт никак не повлиял. К 12 часам вышли на рейд Стамбула. Открылся классический вид, мелькающий, по крайней мере, в двух культовых фильмах советской эпохи – «Бриллиантовой руке» и «Беге» - вид с моря на два грандиозных сооружения Айа София и Голубую Мечеть и на весь центр Стамбула. «Анохин» бросил якорь. Мы подошли к его правому борту попрощаться. Надо сказать, что рейд был забит судами. Также забит был и служебный диапазон. На 16-ом вызывном канале непрерывно звучала речь, преимущественно турецкая. Команда «Анохина» собралась у борта. Смотрели сверху на нас. Петрович решил извлечь максимум пользы из текущего момента, и через минуту мы с ним уже оказались на палубе, где нас встретил второй помощник. Наш капитан просил харчей, но второй помощник оказался мужиком прижимистым, и предложил только хлеба. Пока Петрович вел переговоры. Я общался с командой. Это были молодые ребята из Петрозаводска, речники. Много лет спустя, от Игоря Павлова, о котором скажу чуть позже, я узнал, что Петрозаводское училище речного флота дает два диплома – речной и морской. Тогда же мне показалось немного странным, что экипаж морского судна укомплектован речниками. Один из моряков, показывая на Сашу Киреева, который полуголый сидел на палубе «Балашихи», сказал: «А это, что, вы грека с собой захватили?». Киреев был почти черный от загара, да еще с характерными чертами южанина и смуглый от природы. Пришлось объяснить, что это у нас такой старпом. Второй помощник повел нас осматривать судно. Было оно довольно новым, построено в Португалии. Проект этот называется «сормовский» - это я узнал тоже 12 лет спустя от того же Игоря Павлова. Произвели впечатление каюты экипажа - одноместные по размерам и комфорту, как нормальный гостиничный номер со своим санузлом. На таком судне можно жить и работать, не то, что у нас с кубриком на четверых и одним гальюном на девять человек — так можно только отдыхать. Мы поднялись по трапу в рубку, а затем, наконец, оказались «в закромах». Сердобольная тетя (видимо кок) открыла большой холодильник и одарила нас круглым черным замороженным хлебом. За процессом передачи провизии бдительно наблюдал второй помощник, но тут его кто-то отозвал. Кок, убедившись, что начальство удалилось, быстро сунула нам вдогонку слив и еще чего-то. «Пока не видит», - прокомментировала она. С тем мы и отчалили. «Анохин» остался на рейде, а «Балашиха» пошла в Стамбульскую марину Атакёй. * * * Летом 2002 года мы ходили по Белому морю на рыбнадзоровском судне с капитаном Игорем Павловым. Очень быстро выяснилось, что Игорь, выпускник того самого Петрозаводского училища, в конце 80-х чуть было не попал на «Петра Анохина». Оказавшись все-таки на другом судне, в начале 90-ых, он полгода сидел в Амстердаме. Там они вполне в духе времени безуспешно пытались продать на металлолом «Волгобалт», который специально для этого пригнали из России. Примерно в тоже время я долгих 9 месяцев учился в Антверпене — в общем-то, совсем рядом. Таким образом, мы имели два реальных шанса пересечься при довольно необычных обстоятельствах, но встретились только с третьей попытки. А мир все-таки мал и тесен! * * * Нам пришлось идти назад, т.к. марина Атакёй находится километрах в семи к западу от центра города. И вот, щеголяя ободранными бортами, «Балашиха» входит в акваторию марины, отгороженную молом. Нас встречают лоцманы на «зодиаке». Бесцеремонными таранными ударами в борт эта полурезиновая посудина помогает нам маневрировать в узком проходе. Слева замечаю чудное видение: стоят три русские лодьи с характерными обводами и низкими мачтами под прямые паруса. Позже выяснилось, что это не глюки, вызванные сливами с «Анохина», а экспедиция «Золотой Век», направляющаяся в Святую землю. О поездке в Израиль мы тогда и не мечтали. С этой страной, если кто не помнит, не было даже дипломатических отношений – тяжелое наследие внешней политики времен развитого социализма. Однако, опять же, голь на выдумки хитра! Не мы одни такие умные оказались. Вот ребята построили в Петрозаводске лодьи, придумали себе мероприятие, договорились с Русской Православной Церковью, погрузили на борт паломников и пошли не взирая на нюансы внешней политики и дипломатии. Наконец, «Балашиха» у причала. Марина новенькая, с иголочки, блестит… В 2000-ом году одну из своих командировок в Индию я проводил в компании коллег из Стамбула. Вспомнил Атакёй, и они мне рассказали, что марина за десять лет пообносилась и поблекла, но тогда в ней все было (или, по крайней мере, казалось нам диким людям) шикарным. Мы с Петровичем сходили в офис официально зафиксировать приход и стоянку, потом отправились в душ всей командой, где я побрился и оставил на радостях свои часы и мыло. Туалет радовал зеркальным блеском кафеля и унитаза, а также веселым журчанием бодро сливающейся воды, что было особенно приятно после яхтенного гальюна, в котором унитаз очищался путем отсасывания с помощью встроенного ручного насоса. Возле туалета располагались вертолетная площадка и автостоянка. Стоянка выложена бетонными плитками с большим зазором, в котором весело зеленеет газонная травка. Машина стоит прямо на газоне, и вместе с тем его не топчет. Потом была прогулка в город по улице, шедшей от марины к станции пригородного поезда, выполняющего роль метро. Станция называлась «Бакеркёй», а улица была сплошь усеяна торговцами, которые торговали всем. То есть вообще всем… Господи, тогда это шокировало, а что сейчас делается возле любой станции московского метро? Еще, когда в последующие два дня мы ездили на этом псевдометро (в Стамбуле есть и полноценное метро, но оно не очень удобное), совершенно новым и неожиданным впечатлением были торговцы в вагонах. Они входили на остановке, громко оповещали публику о своем появлении, демонстрируя товар (книжки и т.п.), после чего проходили по вагону из конца в конец. Боже мой, как это теперь хорошо знакомо москвичам! Тогда же мы от них шарахались… Идя по улице к станции, мы пробирались сквозь строй торговцев и глаза разбегались, но особенно запомнился разносчик каркаде. Собственно, тогда я не знал, что такое «каркаде», просто увидел, что он продает некий напиток великолепного красного цвета, а внимание привлекло его необычное оборудование. За спиной – высокий, типа кувшина или вазы, чайник (литров на десять) с длинным тонким изогнутым носиком, висящим над левым плечом. Пояс приспособлен в качестве держателя стаканов. Их там штук 5-6. И пояс, и чайник из белого металла с чеканкой, вроде, как серебряные. Когда попадается очередной клиент, торговец берет стакан с пояса и наполняет его напитком, просто наклонившись вперед, так, чтобы каркаде полилось из носика. У него в руках был еще второй простой чайник с водой для споласкивания использованных стаканов. Гигиена на высшем уровне! Еще поразила тогда торговля фруктами в одном месте (сейчас тот же ассортимент можно увидеть в любом московском магазине или на рынке). Торговали с колес. Такая фруктовая горка прямо на легковом автомобиле желанная и недоступная для нас - жителей зазеркалья. Все же мы купили пиво в банках и заели его сливами с «Анохина». В целом этот район города показался мне зеленым и вполне европейским по архитектуре. Ближе к вечеру Эдик успел познакомиться с доктором «Миссии Золотой век». Эта экспедиция на трех лодьях «Вера», «Надежда», «Любовь» шла, как я уже сказал, под флагом паломничества в Святую землю. Естественно, Русская Православная Церковь была одним из организаторов (или спонсоров) и участников этого мероприятия. Доктора звали Ира. Она поразила Эдика тем, что внезапно прервала беседу, заявив, что скоро ужин и надо идти, поскольку «батюшка будет благословлять трапезу». Тогда мы еще не привыкли к демонстративным религиозным ритуалам. Разгул православного ханжества был впереди. После ужина, когда стемнело, мы с Петровичем и еще кем-то из наших тоже отправились на лодки «Миссии Золотой век». Они стояли от нас в 50-ти метрах, но через воду. Идти надо было вокруг. Лодьи оглядели с причала, а зашли на сопровождающую их яхту. Ее хозяином оказался Геннадий Михайлович Дулов из Мариуполя. Он был вторым радистом экспедиции. Первым же был Василий Заушицин, уже прославившийся тогда участием в походе подобной же посудины (поморского коча) на Шпицберген. Кажется, этот кочь несколько лет назад сгорел в Петрозаводске, где он был экспонатом частного музея, организованного тем же клубом, который строил все эти лодки. Заушицин вместе со своей аппаратурой обитал на одной из лодей, если не ошибаюсь, на «Любви». Надо сказать, что КВ-радиосвязь для экспедиции в ту эпоху, не знавшую еще мобильных телефонов, была чрезвычайно важна, поскольку после выхода за границу она была, по существу, единственной регулярной связью с домом. Разбудить Дулова оказалось не простой задачей. Первое, что он сказал, наконец, проснувшись: «Только свет не зажигайте, а то я того… Не удобно…». «Того» означало, как выяснилось, что он сильно поддал намедни, и физиономия у него «не в форме». Впрочем, казалось, что это лишняя предосторожность. Говорил он абсолютно связно, думаю, что и выглядел тоже вполне нормально. За язык его тянуть не пришлось. Он говорил характерным певучим южнорусским говорком долго, много, но интересно. Рассказал про свою самостройную лодку. Она была стальная, одномачтовая, длиной метров 12 и, что самое интересное, с двойным управлением. Помимо штурвала в открытом кокпите, был еще второй штурвал в закрытой рубке, которая размещалась здесь же в передней части кокпита. Управлять такой лодкой можно было «со всеми удобствами» в любую погоду. Впрочем, некоторые проблемы, видимо, возникали при работе с парусами. Доступа к шкотам из рубки, естественно, не было. Потом он рассказал о ходовых качествах лодий. В Черном море при попутном ветре он не мог их догнать на своей яхте, правда, круто к ветру они, конечно, ходить не могли, максимум в полветра (и то с трудом). «Любовь» он называл не иначе, как «любушка». Собственно, этим разговором и закончился первый день в Стамбуле. Стамбульский базар На следующее утро мы большой компанией отправились совершать набег на стамбульский базар. Я достал из заначки две бутылки водки, предназначенные на продажу. Аналогичным образом поступили и остальные. На поезде мы доехали до центра и двинулись в направлении «гранд базара», ведомые чутьем и Петровичем, который уже побывал тут по пути в Грецию. Впрочем, заблудиться нам не дали бы в любом случае. Очень скоро мы были атакованы оравой мальчишек лет 10 – 12, которые начали нам усиленно предлагать носки и прочую дребедень. Там были, в частности, пакеты с наборами парфюмерии. Мы с Киреевым, посоветовавшись, тут же купили по пакету в качестве подарков. Парфюмерия была, конечно, турецкая с надписью на грубой самодельной этикетке «Chanel №5», но мы тогда не разбирались в нюансах. Далее мальчишки из той же оравы поволокли нас по разным лавочкам. Сейчас я уже хорошо знаю, что такое восточная торговля, но тогда это было абсолютно новое ощущение непрерывно совершаемого над тобой насилия. Меня с моей водкой затащили в ларек, который держали какие-то южные славяне. Там торговали, главным образом, джинсами. Хозяева долго пытались мне всучить что-нибудь из товара в обмен на водку. Однако, я неимоверным усилием воли устоял и получил в конце концов свои, если не ошибаюсь, пятнадцать долларов. После этого мы вновь воссоединились на улице (моих спутников тем временем, утаскивали в соседнюю лавку кожаной одежды). Через некоторое время, пробиваясь по улочкам, заполненным товаром, торговцами, покупателями и зеваками, мы подошли к тому, что называется в Стамбуле «Гранд базар». Это каменное старое здание типа пассажа. В нем сосредоточена торговля драгоценностями. Внутри золотые лавочки сияют витринами, заполненными ювелирными украшениями различной стоимости и пошиба. Нашей целью была покупка дешевых серебряных изделий, дабы реализовать с пользой скудные валютные средства, которыми мы располагали. Отоварились тут мы на следующий день, а сейчас ограничились рекогносцировкой. Далее опять шатались по бесконечным улицам базара. Поскольку повторялось это в течение 3-х дней, то многие впечатления разных дней перемешались. Впрочем, все это отдельные впечатления не связанные между собой, и последовательность изложения роли не играет. Был торговец булками, которые он тут же на лотке начинял горячими соблазнительно пахнущими потрохами. Я брел в паре с моим товарищем Димой (из чего делаю вывод, что это был не первый день, а, видимо, во второй), и мы не могли себе позволить купить целую булку, но половину все-таки купили и съели на двоих. Были электромоторы советского производства, разложенные для продажи прямо на улице, которые были явно сняты советскими моряками со своих же судов. Было и многое другое. В первый день я зачем-то загнал свой второй фотоаппарат, обменяв его на маленькую поясную сумку. Сделано это было в результате наглого и внезапного нападения торговца сумками, которому приглянулся мой незатейливый аппарат, и которому я позорно уступил. В тот же первый день, выбравшись с базара, мы остались вдвоем с Киреевым и пошли шататься по центру Стамбула. В Айя Софию не пошли. Вход туда был платным: 8 долларов, зато разувшись зашли в, стоящую напротив, бесплатную Голубую мечеть. Орнамент, образованный внутренними поверхностями каскада куполов, произвел впечатление. Я первый раз попал в мечеть, правда, ничего неожиданного для себя там не обнаружил. Запомнился также обелиск Константина и еще один, кажется, более поздний, стоящий на одной из близлежащих площадей. О существовании подземных Цистерн и дворца Топ Капе я тогда не знал. Не знал я и о том, что к посещению новых мест надо заранее готовиться, почитывая литературу, чтобы смотреть целенаправленно и понимать, что видишь. Потом мы брели вдоль крепостной стены. Теперь я знаю, что это крепостные стены, окружающие Топ Капе — дворец султанов. Потом прошли крепостные ворота и оказались на набережной мраморного моря. По берегу вдоль крепостной стены шла оживленная автомобильная дорога и тротуар, по которому мы топали. Берег моря каменистый. Отдельные отважные личности купались. Хотя вода в Мраморном море и абсолютно прозрачная, в черте Стамбула ее санитарное состояние вызывало сомнение. Впереди маячила азиатская часть города по ту сторону Босфора. Пройдя некоторое время на восток, мы повернули вслед за берегом налево. Перед нами открылся вид на вход в Босфор, бухту Золотой Рог и полуостров между ними. Впереди справа был великолепный «старый» мост, перекинутый через самое горло Босфора. На высоком полуострове слева от моста - жилой район, а на его фоне совершенно грандиозно смотрелся, стоящий у причала круизный теплоход. Он был такой огромный, что, казалось, загораживал собой половину полуострова. Еще левее был довольно узкий вход в бухту Золотой Рог… Вернувшись на лодку, я занялся мелким ремонтом антенны, которая упорно не хотела работать, несмотря на попытки ее отремонтировать в течение последних двух дней. С помощью того же Киреева поднялся на топ грот-мачты, где чувствовал себя уже как дома. Заодно обозрел окрестности марины с пятнадцатиметровой высоты. На этот раз ремонт оказался удачным и связь с родиной была восстановлена. Вечером пришли Заушицин и Дулов. Мы с Василием некоторое время обсуждали наши радистские дела. Тем временем Дулов с Петровичем затеяли затяжную беседу в кокпите за чаем. Тут, конечно, говорили о лодках. Разошлись не скоро, и вот, когда все же разошлись и распрощались, и я предвкушал сладкий сон, мы с Петровичем оказались на причале возле соседней французской яхты, а две минуты спустя были уже на борту в кают-компании за столом в обществе хозяина яхты и его семьи. Радушный хозяин открывал бутылку местного красного вина «Дарданеллы». Беседа, в которой я, как обычно был переводчиком, не запомнилась. Обычный разговор: кто откуда и куда. Зато запомнился скверный выговор хозяина и вино, после которого я, почему-то, плохо спал (кажется, единственный раз за весь поход). Сидели, впрочем, мы там не долго, а на причал забрели в связи с тем, что Петрович увидел возле одной из соседних яхт на причальной колонке, которая служит для подключения с берега водопровода, телефона, электричества и телевизора, силовой кабель с соответствующим разъемом. Именно такой кабель был нужен, чтобы зарядить давно севшие аккумуляторы «Балашихи». Сначала мы пытались окликнуть обитателей яхты, однако на борту никого не оказалось. После вина «Дарданеллы» попытка дозваться хозяина кабеля была повторена и опять без результата. Наконец, Петрович просто взял этот кабель и отнес к нашей яхте: «Зарядим и вернем». Утром я включил заряд аккумуляторов и убыл в составе части команды на стамбульский базар, где, в частности, мы отоварились серебром. После возвращения - выключил зарядное устройство, но в суете не поспешил вернуть кабель владельцу. Так он и висел между нашей лодкой и причальной колонкой. А ближе к вечеру на нашем причале появился охранник марины, который на хорошем русском языке (хотя и с сильным характерным акцентом) громко спросил: «Кто взял кабель? Кто разрешил взять кабель?». Вопрос этот чисто случайно оказался адресованным мне. Я как раз, чем-то занимался на баке. Лодка была пришвартована носом к бону. В воздухе повеяло жареным… Перспектива быть арестованным в порту чужой страны за воровство, да еще без копейки денег в кармане особо не радовала. От испуга я моментально вспомнил, что у нас есть капитан, который формально и несет ответственность за все, что происходит на судне ( не говоря уже о том, что кабель был взят им самим). «Все вопросы к капитану!» - бодро парировал я, благо Петрович в этот момент еще не вернулся с базара. Охранник выказал возмущение, убедился, что капитана нет, забрал кабель и ушел, оставив нас в состоянии легкой тревоги по поводу грядущего разбирательства. Позже выяснилось, что владелец, уходя среди дня в море, не нашел своего кабеля и пожаловался охране. Сам спокойно ушел на яхте, а охрана занялась поисками, которые сразу же дали результат. Вернувшись, Петрович начал с того, что обвинил меня. Мол, зарядил, так надо было сразу кабель вернуть. В этом была, конечно, доля резона, хотя рассудить можно было и по другому: не я брал кабель, не мне его и возвращать. Далее выработали линию защиты: мы, якобы, думали, что кабель принадлежность причала, а не яхты. Между тем, в течение дня Дима с Киреевым приводили корпус нашей лодки в порядок. Спустили на воду тузик, и с него обдирали и обрезали отслоившиеся шмотки стеклоткани и красили оголенные участки. После покраски было почти незаметно, что борт частично ободран. Дочь нашего соседа-француза, угощавшего нас с Петровичем вином «Дарданеллы», увидев меня на причале, подошла и тихо с легким ужасом в голосе спросила: «Скажите пожалуйста, что случилось с вашей лодкой?». Я начал с некоторым трудом подбирать английские слова, она же, решив, что нечаянно задала нескромный вопрос, тут же выпалила: «Если не хотите, пожалуйста, не надо говорить!». Такая сверхделикатность меня немного позабавила, и, конечно же, я ей рассказал, как сумел, незатейливую историю нашего ободранного борта. Как мы уносили ноги из Стамбула На следующее утро был совершен последний прощальный набег на стамбульский базар. Основная задача состояла в том, чтобы сбыть все излишки имущества, имеющиеся на яхте. Более всего мне понравилось, что непосредственно продажей с энтузиазмом занялся Эдик, гордое сердце которого еще две недели назад в Афинах было уязвлено торгашескими поползновениями наших товарищей из первого экипажа. Он с большим удовольствием и успехом толкнул на большой базарной площади под неизвестно, что там делающей аркой с надписью «стамбульский университет», несколько пачек индийского чая и свой тонометр (с давлением у нас проблем не было). Место это и эта странная арка довольно часто мелькает в телевизионных репортажах. Похоже, большинство массовых политических мероприятий в городе проходит именно там. Мы, правда, застали отнюдь не политическое действо, и не только застали, но и поучаствовали. На вырученные от мероприятия деньги были куплены фрукты для услады озверевшего от чечевицы экипажа. Каждому досталось по персику (если память мне не изменяет). Кстати, о чечевице. Попала она в наши трюмные запасы по настоянию Эдика, за что его к концу похода кое-кто на борту начал тихо ненавидеть. Не то, чтобы ее готовили очень часто, но, когда готовили, она откровенно «не шла»… Приключения наши на этом не завершились. Следующим номером программы Дима попал в полицию за безбилетный проезд на поезде. Система контроля билетов на станциях оказалась весьма своеобразной. Это мы обнаружили в первый же день. Вход на перрон свободный, на перроне в кассе покупаешь билет и с ним свободно садишься и едешь - все, как у нас было до последнего времени на пригородных поездах. Зато при выходе с перрона билеты проверяют, правда, не всегда, примерно так через раз. Проверяет обычно один или два человека, а идет с поезда целая толпа, и трудно себе представить, что проверяющие в состоянии реально разглядеть, что за билеты суют им под нос. Кажется, они на них почти не смотрят. В общем, обстановка провоцировала, и, когда в последний день мы уже остались совсем без денег, Дима решил вернуться с базара по старому билету… «Потерю бойца» мы обнаружили выйдя на улицу со станции «Бакеркёй». Сначала не поняли, куда он делся, и не придали этому значения – не маленький, придет. Действительно, спустя полчаса он пришел и поведал о своем приключении. Его сцапали со старым билетом и пытались принудить заплатить штраф. С этой целью отвели в участок, где заставили вывернуть все карманы, в которых была какая-то мелочь в турецких лирах, один или два доллара, а также некоторое количество советских рублей. Изъяли все и выразили явное неудовлетворение размером полученной компенсации. После этого Дима был отпущен на все четыре стороны и явился на родной корабль, на котором уже разыгрывалась следующая драма. Готовясь к отходу, Петрович вдруг с удивлением узнал, что бесплатно стоять в марине мы могли не трое суток, как он считал, а только двое. Таким образом, мы должны были заплатить 20 долларов за сутки стоянки, а суммы этой у нас уже физически не было. А еще незавершенная история с кабелем (мы ждали продолжения). Три дня бесплатной стоянки нам, как советской яхте, полагалось в соответствии с соглашением, которое марина Атакёй имела с какой-то советской яхтенной организацией. Это Петрович узнал еще по дороге в Грецию. За время плавания, как выяснилось, соглашение было пересмотрено… Петрович почесал затылок, взял меня, и мы пошли в офис. Там за стойкой сидела молодая девица, вполне прилично говорившая по- русски. Она бывала в СССР у каких-то своих друзей. По поводу нашей проблемы - пожала плечами и сказала: «Здесь царство денег». В результате созрело очевидное решение: надо драпать, и чем, скорее, тем лучше. Помню, как я лихорадочно развязывал швартов, он долго сопротивлялся. «Там буерепный, он должен легко развязываться», - сказал Петрович, глядя на мои муки (он имел в виду тип узла). Наконец, жесткая веревка поддалась, мы отвалили, запустили двигатель, и благополучно выскочили из марины. Всю дорогу до Босфора я с тревогой поглядывал за корму. При желании на моторной лодке ничего не стоило догнать нашу тихоходную посудину, однако, это видимо никому не было нужно. Бензин, потраченный на эту операцию, обошелся бы дороже. Примерно через полтора часа «Балашиха» нырнули в узкое (около 1,5 километров) горло пролива, проскочив под старым мостом. Босфор был похож на Волгу где-нибудь возле Нижнего Новгорода, только суда там встречались отнюдь не речные. Размеры некоторых из них особо впечатляли в узком проливе. Берега Босфора живописны, зелены и плотно застроены дорогими виллами. Скоро мы увидели и новый мост. Он немного короче старого, расположен в самом узком месте. Возле него слева по ходу на склон горы карабкается крепость с характерными высокими круглыми башнями. Говорят, именно здесь пролив перегораживали цепями, закрывая выход кораблям из Черного моря. Сразу за мостом справа вдалеке на холмах загородный дворец султанов. Далее холмистые зеленые берега стали менее застроенными и ближе к выходу из пролива совсем пустынными. Недалеко от нас расходились два судна под советскими флагами. Я услышал как они затеяли неспешную беседу на одном из служебных каналов УКВ,. Судно, шедшее из Стамбула, возвращалось после долго плавания, их капитан интересовался текущими делами на родине. Другое судно еще вчера было в Одессе. Межу тем у нас на борту Эдик извлек из дальнего загашника бутылку медицинского спирта, которую он тщательно прятал от Петровича всю дорогу. Еще в Афинах по прибытию было обнаружено, что спирт, из бортовой аптечки (положенный Эдиком туда перед отправкой лодки из Москвы) Петрович по дороге выпил. О существовании еще одной бутылки не знала ни одна душа (кроме Эдика), и вот теперь ее извлекли на свет божий, содержимое развели водой и начали употреблять по поводу прощания с заграницей. Надо сказать, что пойло было теплое и от этого особо противное на жаре. Я его с трудом упихал себе внутрь. Петровичу, тосковавшему всю дорогу по родине и ее алкогольной продукции, явно стало лучше, и он поделился воспоминаниями о детстве, проведенном в Одессе у тетки, и о приснившемся ему тогда сне, в котором он покорил Черное море. Сон оказался «в руку», хотя ждать пришлось полжизни. На руле стоял Киреев, и вид у него, надо сказать, был такой лихой, что Сережа, тихо толкнув меня в бок, сказал: «Сними Киреева, пошли, покажу откуда». Мы спустились в кают- компанию, и оттуда через открытый люк я сфотографировал Саню. Он смотрел орлиным взглядом вдаль - прямо капитан из детской книжки или с флотского плаката. Уже недалеко от выхода в Черное море мы увидели катер, пересекающий Босфор. Он был полон матросов ВМФ в парадной форме. «Ребята за водкой поехали», - прокомментировал Петрович с легкой грустью в голосе. Берега пролива разошлись в стороны, и, несмотря на практически полный штиль, лодку сразу закачало. Мертвая зыбь катается по открытым просторам в любую погоду. В Эгейском море ее не было. Там не так уж много открытого пространства – все острова, да острова. Пожалуй, единственный переход открытым морем был до Лемноса, но тогда откровенно штормило. Я мгновенно понял, что моя любимая морская болезнь при мне. Ее явно усугубил теплый разведенный спирт, бултыхавшийся в желудке и создававший дополнительные проблемы вестибулярному аппарату по мере всасывания в кровь. Перспективы были неважные. Киреев, как раз спустился в штурманскую и, померив расстояния по карте, задумчиво произнес: «Как ни крути – 450 миль». Шесть суток в море было гарантировано. Взгляд второй.************************************ **************** В конце апреля 2008 года нас ждал Бодрум и там арендованная яхта. После долгих поисков авиабилетов, выяснилось, что чартеры еще не летают и добраться туда за приемлемые деньги можно только «Турецкими авиалиниями» с пересадкой в Стамбуле. Между рейсами — шесть часов. Кажется, судьба предлагает завершить то, что я не смог сделать в прошлый раз? Святая София... Тогда я не попал в нее по нищете своей, но есть ли более достойное посещения место в этом городе? Построенная в шестом веке при Юстиниане Великом, Святая София на долгое время стала величайшим христианским храмом мира, одним из символов «второго Рима» - Византийской империи. Недаром Ярослав Мудрый пожелал иметь собственный храм святой Софии в Киеве, подобный Константинопольскому. Впрочем, с тех пор киевский храм значительно изменил свой облик. Святую Софию в Константинополе построили всего за 5 лет (с 532 по 537 годы). Случилось это после разрушения в ходе восстания, получившего название «Ника», стоявшей на этом месте более старой церкви . Архитекторами нового императорского собора стали Исидор из Милета и Анфемиос - математик из Траллеса. Образцом для константинопольского христианского храма стал римский Пантеон — одно из величайших культовых сооружений языческой античности - с его уникальным бетонным куполом. Пришло время и Святая София стала мечетью Айа София, разделив судьбу Константинополя, ставшего в свою очередь Стамбулом. Крест на куполе был заменен на полумесяц. Символ этот исконно вовсе не исламский, а византийский, имперский. Турки привнесли его в ислам только после взятия Константинополя, как знак исламизации мировой империи. Такова в общих чертах судьба этого строения, имевшего образцом языческий храм, построенного, как христианская церковь и превращенного в мечеть. Впрочем, это еще не все метаморфозы, поскольку нынче Святая София уже музей. Кажется очень тактичным и разумным решение нового светского турецкого правительства Мустафы Кемаля Ататюрка превратить ее в 1934 году именно в музей. Этим был положен конец стимуляции у мусульман чувства религиозного превосходства напоминанием о победе ислама над христианством, что целенаправленно делалось при султанах. Вместе с тем представить Святую Софию христианской церковью в мусульманской стране невозможно, особенно с учетом исторического статуса и роли этого храма. Три часа полета на «Аэробусе» прошли незаметно. Съеден обед, прочитан журнал и вот, самолет, продравшись сквозь облака, касается шасси посадочной полосы. Погода отвратительная: сплошная облачность, плюс двенадцать, сыро. К такой гадости я был готов заранее, хотя до последнего надеялся на лучшее. Неделю назад Киреев, изучивший текущие погодные карты в интернете, мрачно сказал: «Там такое ползет на всю Европу!..» и сделал неопределенный жест руками. Имелся в виду большой циклон. Впрочем, самого Киреева на этот раз с нами нет - он улетел в Хорватию. За прошедшее время Саня успел пройти три кругосветки на небезызвестной яхте «Апостол Андрей» под командованием Николая Литау, «дослужиться» там до старпома, получить массу регалий от высших спортивных званий до государственных наград. Северный морской путь, периметр Антарктиды, мысы Горн и Доброй Надежды — все это ему хорошо знакомо. Да, что там говорить! Это человек, помочившийся во все четыре океана! В таком статусе совершенно западло ходить на яхте за свой счет, как это делаю я и моя команда. Тут уже деньги за удовольствие должны платить ему, а не он сам, поэтому и в Хорватию Киреев улетел не просто так, а поработать пару недель инструктором в школе яхтинга. Мы, между тем, идем на паспортный контроль. Для начала надо купить марку-визу в паспорт. В Стамбуле это происходит довольно быстро и легко. В курортных аэропортах можно попасть в солидную очередь. Тут есть маленький секрет, знание которого может быть весьма полезно при пересечении турецкой границы. Марка стоит 20 долларов или 15 евро, причем за доллары и за евро эти марки продают в разных кабинках. По крайней мере так дело обстоит в Антальи, куда мне с товарищем довелось прилетать годом раньше. Теперь решим задачу. Дано: прибыл здоровенный (скажем ИЛ-86) чартерный борт из России. Спрашивается: куда ломанутся три сотни наших соотечественников за марками? Правильно! В окошки, которые торгуют за родные и горячо любимые доллары. Российский обыватель, путешествующий в Турцию, в массе своей не слишком продвинут и с недоверием и опаской относится к евро как к валюте. А зря! В результате в долларовые окошки образуется огромная очередь, а в «евровые» можно подойти совершенно свободно. В порядке лирического отступления продолжу совершенно документальный и очень полезный рассказ о нашем прибытии в Анталью (хотя речь сейчас, вообще-то, о Стамбуле). Еще один маленький нюанс, который сейчас сыграет, заключается в том, что для жителей Евросоюза марка стоит дешевле — не 15, а 10 Евро. Итак, мы с товарищем подходим в «евровое» окошко, суем туда паспорта и какие- то евробумажки и получаем... правильно! Марку за 10 Евро, наклеенную в паспорт и соответствующую сдачу! Девушка в окошке, давно одуревшая от наплыва туристов приняла нас за европейцев, поскольку совершенно не привыкла видеть в руках русских евроденьги, а также самих русских возле своего окошка. На паспорта она просто не смотрит. Надо сказать, что моего товарища, все-таки вернули с паспортного контроля, но сделали это самым корректным образом. Пограничник вышел из своей кабинки и лично отвел «задержанного» вместе с паспортом назад к девушке, торгующей марками, где ошибка была исправлена без каких бы то ни было осложнений. Я же между тем благополучно миновал пограничный кордон с «неправильной» маркой, причем как при въезде, так и неделю спустя при выезде... Можно считать, что для меня турецкие власти сделали тридцатитрехпроцентную скидку. Однако вернемся в Стамбул. Неотягощенные багажом, который шел прямиком в Бодрум, мы быстро договорились с таксистами (нас было шестеро и требовалось две машины), которые практически сразу согласились отвезти нас к Айа Софии за 20 турецких лир с машины (это, если не ошибаюсь, порядка 15 долларов). Аэропорт в Стамбуле находится совсем рядом с моей почти родной мариной Атакёй. Мы ехали вдоль берега на некотором удалении. Скоро я начал узнавать место, а затем увидел и верхушки мачт справа за невысокими зданиями на берегу. Дорожные указатели недвусмысленно подтверждали — это Атакёй. Еще минут пятнадцать движения в том же направлении по мокрому неброскому городу, слева мелькают не слишком выразительные жилые кварталы относительно современных малоэтажных домов, перемежающиеся время от времени симпатичными зелеными лужайками и скверами, и вот вдали появляется силуэт Голубой мечети (она же мечеть Султан Ахмед). Она находится напротив Святой Софии на той же большой площади в центре города. Такое соседство не случайно, построена она Ахмедом I-ым в 17-ом веке с целью затмить Святую Софию и таким образом подчеркнуть превосходство ислама. Впрочем, стоило ли так напрягаться, ведь Святой Софии к тому моменту уже было 1100 лет от роду?.. Все равно, что пытаться «переплюнуть» египетские пирамиды возведением Останкинской телебашни. Вид города вокруг меняется. Улицы становятся узкими и кривыми. Мы въехали в старую часть. Еще пара минут и перед нами буквально распахивается огромное пространство, справа - Святая София, слева - Голубая мечеть. Проезжая часть, между тем тут не слишком широкая. Вокруг все больше просторные скверы с мощеными камнем пешеходными дорожками. Выходим под нудный мелкий дождь и направляемся прямиком к цели нашего вояжа. Вот она Святая София — огромное красное строение, увенчанное невысоким куполом серого цвета. Главный фасад и противоположная ему алтарная часть имеют форму полуцилиндров, примкнутых к кубу базовой конструкции. Боковые фасады, один из которых сейчас перед нами, представляют собой гигантские арочные ниши с мощными выступающими боковыми опорами. Ко всему этому великолепию добавлены еще четыре обязательных для мечети минорета, которые при ближайшем рассмотрении оказываются совершенно разными по архитектуре и построенными из разных материалов. Похоже, очень с ними торопился Мехмед Завоеватель. Без проблем приобретенные билеты, пройдя двадцать метров, вручаем услужливым билетерам, которые сами отправляют их в чрево турникетов. Сервис для совсем бестолковых туристов, не ладящих с техникой и никогда в жизни не видевших этих самых турникетов. И вот, наконец, мы вступаем под своды великой церкви. Сначала оказываемся в пристройке, похожей на гигантский тамбур или корридор, протянувшийся вдоль всего главного фасада. Это так называемый «нартекс» (нарфик или просто «притвор») (от греч. narqhx - ларчик, шкатулка). Ему положено примыкать к западной стороне собора. В данном случае сторона северо-западная. Нартекс предназначался для некрещеных, не имевших права входить внутрь нефа. Прямо преред нами распахнутые Императорские ворота. Надпись на камне рядом с ними оповещает, что только император имел право входить через них. Над воротами — великолепная мозаика IX века, изображающая императора на коленях перед Иисусом, восседающем на троне. Того самого императора Льва VI, который противостоял набегу Вещего Олега на Константинополь в 907 году. Через Императорские ворота, ощущая себя почти монархом, прохожу в неф или наос – главное помещение церкви. Полумрак - низко подвешенные люстры создают только локальное освещение, ощущение огромного пространства, над нами на пятидесятиметровой высоте повис купол, опираясь на массивные угловые опоры четырехугольного нефа и две мощные арки северо-восточного и юго-западного фасадов. Часто говорят о «парящем куполе» Святой Софии. Этот эффект создается непрерывным рядом арочных окон у его основания по всему периметру. В результате в солнечный день должно казаться, что купол висит над нефом, не опираясь на стены. Боюсь, что мы не имели возможности в достаточной степени это прочувствовать из-за плохой погоды. Изначально купол был спроектирован не слишком удачно. Очень скоро (после землетрясения 553 года) он начал разрушаться, и был подвергнут серьезной переделке, в результате которой даже несколько увеличился. Позже я обратил внимание (проверено по карте) что, алтарная часть смотрит на юго-восток, а не на восток, как положено по православным канонам, и, как дружно утверждают все источники. Это направление примерно соответствует и направлению на Мекку. В связи с чем, полагаю, у турок не возникло дополнительных проблем с преобразованием Святой Софии в мечеть. Впрочем, чтобы последователи Пророка не промахнулись, в каждой мечети возводится михраб, точно указывающий нужное направление. Не стала исключением и Айа София. Кроме михраба сохранена и другая атрибутика мечети. На стенах нефа подвешено несколько больших круглых деревянных медальонов с именами Аллаха, Пророка и первых халифов. В южном углу находится обязательный минбар — лестница для произнесения проповедей (аналог христианской кафедры). Однако первое, что бросается в глаза это... ферма металлических лесов, поднимающихся к куполу. -- Туристических объектов без непрерывной реставрации не бывает, - разочарованно замечает кто-то из моих спутников. Через пару минут, правда, мы к ним привыкли и перестали замечать. Зато начали постигать особенности декора и внутренней архитектуры церкви. Слева и спава от Императорских ворот стоят довольно загадочные белые мраморные объекты. Они напоминают гигантские пузырьки для духов — правильные шары с «горлышком». Оказалось это чисто декоративные элементы, причем «не родные» (привезены из Пергама). Появились они тут относительно поздно — в XVI веке. Это далеко не единственные архитектурные элементы, позаимствованные из других строений. Так еще в процессе возведения собора были использованы колонны античных храмов. Надо сказать, что первоначальный декор сильно пострадал и был во многом уничтожен в период иконоборчества (VIII –IX – века) самими византийцами. Позже церкви досталось и от не слишком почтительных католических единоверцев, когда в 1204 году очередной крестовый поход, подстрекаемый венецианцами, завернул ненароком в Константинополь, вместо Иерусалима, где и закончился разграблением города и разделом Византийской империи, формально превращенной на некоторое время в Латинскую империю. Народу в соборе относительно много, но он как-то теряется в огромном пространстве. Между людьми деловито прогуливаются кошки, которые чувствуют себя здесь совершенно непринужденно. Они дома. Одна из них забирается на ярко освещенный люстрой маленький каменный пьедестал рядом с мраморным «пузырьком» и начинает позировать. Недостатка в фотографах не ощущается. Народ с удовольствием снимает пушистую красотку, а та, кажется, довольна, оказывшись в центре внимания. Я разглядываю огромный почти квадратный в плане неф, отделанный цветным камнем - мрамором, порфиром и гранитом. С трех сторон (кроме алтарной) по периметру идет галерея, поддерживаемая слева и справа рядами колонн. Вход на нее из притвора по пологому пандусу. Над алтарем — огромная в основном хорошо сохранившаяся мозаика — богоматерь с младенцем. Мозаика - вообще характерный признак византийского стиля. Примерно в одно время со Святой Софией византийскими зодчими построены старые церкви Равенны, украшенные великолепной и отлично сохранившейся мозаикой, поразившей меня в свое время при первом знакомстве. Позже я обнаружил копии равеннских мозаик в музее им. Пушкина в Москве. Несмотря на высокое качество там они уже не производят такого впечатления — не то освещение, антураж, архитектура. Венецианский собор Сан Марко тоже богато украшен мозаикой в византийском стиле. Та же традиция продолжена и в Исаакиевском соборе Санкт Петербурга. Причина тут не только художественная, но и чисто технологическая. В сыром климате Венеции и Петербурга фрески долго не сохраняются. Долговечна только мозаика. Большие мозаичные изображения ангелов в верхних углах нефа сохранились значительно хуже. Всё это великолепие полтысячи лет провело под слоем штукатурки, где оказалось после переделки Святой Софии в мечеть. Значительная часть поверхности стен покрыта штукатуркой и сейчас. Возможно под ней скрыто еще не мало интересного. Поднимаемся на галерею. По конструкции пологого, вымощеного грубо обработанным базальтом пандуса легко догадаться, что он предназначался для доставки наверх знатных особ в паланкинах. Позже я прочитал, что среди них была прежде всего императрица, и, вообще, галерея предназначалась для женщин, которые в те времена должны были присутствовать на церковной службе отдельно от мужчин (также, как в наше время в синагогах). Сейчас на просторной и светлой галереи выставлены крупные фотографии элементов мозаик Святой Софии. Большой формат (примерно два метра на метр) и отличное качество снимков позволяют увидеть массу деталей. Здесь же на галереи есть несколько открытых относительно небольших мозаик на стенах. Одна из них изображает императора и императрицу соответственно по правую и левую сторону от Христа, восседающего на троне. На другой - Христос в окружении Богоматери и Иоанна Предтече. Мы спускаемся вниз и покидаем храм, выходя под серое, набухшее тучами небо. Есть еще довольно много времени для прогулки. Обходим Святую Софию, разглядывая ее с близкого расстояния. Во дворе несколько вспомогательных культовых построек турецкого периода. Среди них фонтан для ритуального омовения. Выходим на площадь и направляемся в сторону моря, по пути купив у уличного торговца кулек горячих каштанов, которые тут же начинаем уплетать. Народу на площади стало значительно больше. Туристы проснулись и, ощутив культурный голод, начали прибывать на экскурсии в больших автобусах. В Святую Софию течет уже непрерывный поток людей. Кто рано встает — тому бог подает! Мы успели избежать толкучки. Рядом с алтарной частью собора крепостная стена и арочные ворота. Это вход на территорию дворца султанов - Топ Капе. Часть моих спутников направляется туда, я же с оставшимися иду дальше. Невзрачные кривые улицы, застроенные старыми двухэтажными домами скоро выводят нас сначала на станцию электрички, а через нее на набережную. Мы идем между проезжей частью с довольно оживленным движением, проложенной у самого моря и все той же крепостной стеной, окружающей подступы к Топ Капе. Я понимаю, что попал в хорошо знакомое по прошлому разу место. Именно здесь мы шли с Киреевым, в сторону бухты Золотой Рог и Босфора, которых пока не видно за изгибом берега. Через несколько минут ходьбы по безлюдной набережной нам наконец открывается вид на горло Босфора, через которое перекинут полуторокилометровый изящный вантовый мост (Ататюркский мост), повисший над водой между двумя частями света. Набережная поворачивает налево, и впереди между устьем бухты Золотой Рог и Босфором открывается возвышенный полуостров, на котором расположился городской район Бейоглу (новый город) и в нем Каракёй (бывшая Галата) — портовый район. Крепостная стена также поворачивает вслед за берегом и, немного отступая от моря, карабкается на склон невысокого холма, у подножья которого расположился замечательный ухоженный парк, в который мы и сворачиваем. Здесь растут высокие деревья, смыкающие кроны над нашими головами, а под ними на зеленых газонах — яркие цветы, среди которых - роскошные черные тюльпаны. У меня, к счастью, эти цветы не вызывают афганских ассоциаций. Вспоминается давний поход по Кавказу в районе озера Рица. Там эндемичные дикие черные тюльпаны растут на альпийских лугах. Парк заканчивается все той же крепостной стеной. Через арочные ворота башни мы попадаем на оживленную городскую улицу. Обсуждаем в каком напралении дальше двигаться, чтобы вернуться к Айа Софии. Оказавшийся рядом уличный торговец, сообразив в чем наша проблема, улыбается и машет рукой вдоль улицы вверх по некрутому склону. По улице проползают тамваи, пробегают желтые такси, вальяжно проплывают большие автобусы, а на узком тротуаре плотная пестрая толпа. Тут и местные (женщины все больше с платками на головах), и разнообразные туристы. Останавливаемся у стеклянной стены какого-то магазина или ресторана. Здесь собрались туристы, которые смотрят, как внутри пожилая женщина внушительных форм сидя раскатывает блины из теста и один за другим кладет их на горячую выпуклую полусферу. Так выпекается традиционный хлеб, похожий на армянский лаваш. Кстати об Армении... Известно, что в1915 году между армянами и турками произошел очень серьезный эксцесс. Настолько серьезный, что ведущие страны официально признают его геноцидом армянского народа, и требуют аналогичного официального признания от Турции. Турция признавать этот факт отказывается, что создает ей определенные проблемы на международной арене. На площади перед Айа Софией, куда мы вскоре вышли, я обратил внимание на странный плакат за стеклом. Странный, потому что на нем была фотография картины Верещагина «Апофеоз войны», сопровождаемая текстом на турецком и английском. Как известно, на картине изображена гора человеческих черепов и вороны на ней. Интрига прояснилась, когда был прочитан текст, гласивший примерно следующее: «Американцы распространяют эту картинку в качестве вещественного доказательства геноцида армян 1915 года. На самом деле это фотография картины Верещагина «Апофеоз войны», находящейся в Третьяковской галерее в Москве. Картина написана в 1871 году, то есть за сорок четыре года до указанного времени. Зачем понадобилась эта фальшивка? Она нужна потому что никаких доказательств не существует, поскольку не было самого геноцида». Такая вот идеологическая война... Нам осталось только выпить турецкого кофе в симпатичном кафе с вполне аутентичным оформлением здесь же на площади, поймать такси и распрощаться со Стамбулом. Впреди были Бодрум, Кушадаси, Гундаган, Нидос... Но это уже другая история. P.S. или об источниках. В интернете довольно много страниц, посвященных Святой Софии, но большинство из них — клоны, повторяющие одно и тоже, одними и теми же словами, поэтому как источник назову только одну статью, аутентичность которой не вызывает сомнений: Булах Андрей Глебович, Санкт-Петербургский государственный университет, профессор кафедры минералогии, доктор геолого- минералогических наук Традиции использования цветного камня в архитектурном декоре интерьеров византийских и русских храмов* | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
