Рассказ

 

После очередных «Творческих посиделок», начинающие писатели хорошо поддали и Сергей Кресталевский – местная знаменитость, поэт и бард, - оказался вместе со своим другом, поэтом Мишкой Суриковым, в Александровке. Они хотели «догнаться», но денег не было и Суриков предложил съездить в гости к Ивану Поспелову – атаману Александровской станицы.

- У него всегда казаки собираются, бухают, - сообщил Мишка. – Настоящая блатхата. Пошли, познакомишься с боевым атаманом. Мы вместе с ним в Абхазии воевали.

Они приехали на старом раздолбанном троллейбусе «Зиу-9» в Александровку. По кривым, заснеженным переулкам подошли к невзрачному саманному домику. Во дворе из сортира вышел молодой парень в расстёгнутой короткой дублёнке, в синих штанах с алыми лампасами и в шапке ушанке. Нетрезво покачиваясь на непослушных ногах, уставился на вошедших.

- Что-то я, блин, не врублюсь... Суриков, что ли? Ты, Мишка?

- Я, Вофан, не узнал? – сказал Суриков. – А со мной Сергей Кресталевский, казак Грушевский.

- А почему фамилия еврейская? – подозрительно спросил Вофан.

- Да это у него псевдоним писательский. А фамилия Маликов, - пояснил Мишка.

Они прошли в дом, где в кухне за столом сидело несколько человек, в том числе две девицы. В центре восседал широкоплечий черноволосый чубатый парень с подкрученными кверху концами пышных казачьих усов. Он был в тельняшке, в штанах с лампасами. Кисти рук сплошь усеяны татуировками.

- Знакомься, Серый, - Иван Поспелов, наш походный атаман, полковник, - представил Мишка хозяина дома.

Поспелов недоверчиво окинул взглядом фигуру вошедшего, лениво протянул руку.

- Из казаков, надеюсь? – спросил Кресталевского.

- Отец из станицы Грушевской, чистокровный казак, - кивнул головой Сергей. – Я тоже считаю себя казаком по рождению, хоть в казачьем Союзе не состою.

- А зря. Мы должны объединяться, чтобы выжить, - сказал Поспелов.

Кресталевский промолчал. Его усадили за стол вместе с Суриковым, налили водки.

- Дон должен принадлежать казакам! – выпив, стукнул кулаком по столу Поспелов. – Будем гнать отсюда не только чурок, но и москалей с хохлами. Будет, похозяйничали на нашей земле... Погоним на хрен аж до Воронежа! Пусть там лаптем щи хлебают, а тут нечего... Правильно я говорю, Володька? – спросил у молодого казака, которого друзья встретили во дворе.

- Любо, атаман! – крикнул тот и пьяно обнял Ивана за шею. – Поднимай полк, хоть сейчас пойдём кацапов и чурок мочить. Я сам первый пойду, только прикажи!

- Молодец, Залепуха! - похвалил Поспелов. – Суриков тоже в огонь и в воду за мной. Орлы, бля!.. Короче, пьём, казаки, гуляем, а по первому зову – вперёд и без всяких... А я вас не оставлю, гадом буду...

Когда выпили всю водку, решили пойти куда-нибудь выпить пива. Девчонки с одним казаком остались в доме, а Поспелов и остальные, накинув куртки и полушубки, вышли на улицу.

- Станичники, глядите в оба, как только чурку где приметите, дайте знать мне, - предупредил атаман. – Будем очищать донскую землю от чёрных!

- Любо, атаман! – поддержали его казаки. Только Кресталевскому это не понравилось, но он промолчал.

Возле коммерческого ларька встретили двух негров с дипломатами. Те шли, громко разговаривая на своём языке.

- Оп-ля, на ловца и зверь бежит! – обрадовался Поспелов и перегородил африканцам дорогу.

- А-ля у-лю, голуби сизокрылые, тормозните-ка на минуту!

Те, остановившись, с недоумением уставились на странную компанию. Страха в их глазах не было, - только удивление.

Поспелов долго не раздумывая, с силой ударил ближайшего негра кулаком по физиономии, Вовка Залепухин – другого... Через несколько минут никого из нападавших на месте драки уже не было. Проехав несколько остановок на автобусе, компания вышла в оживлённом районе, - возле кинотеатра и супермаркета. Попили пива в кафе. Атаман взял всем по сто пятьдесят водки.

За углом кинотеатра, куда зашли отлить, наткнулись на чернявого горбоносого парня в лыжной шапочке обнимавшегося с русской девчонкой. Поспелов обрадовался.

- Ещё один как по заказу. Нам сегодня прямо везёт!

Нерусский парень не успел глазом моргнуть, как был оторван от своей возлюбленной и от нескольких крепких ударов оказался на земле. Парня били ногами, не давая подняться с земли. Постепенно зверели, как хищники при виде крови. Кресталевский в избиении не участвовал, но уйти не хватало силы воли. Он видел как под конец, когда нерусский парень уже перестал увёртываться от ударов и стонать, Поспелов вынул из-за голенища хромового сапога нож...

- Тринадцатый! – самодовольно констатировал атаман на обратном пути. – Десятерых в Абхазии замочил. Двоих – здесь. Этот уже тринадцатый.

- Дай бог не последний, - поддакнул атаману Вовка Залепухин.

Только теперь до Кресталевского воочию дошло, что он стал соучастником преступления. Но хмель тут же всё заглушил, оставив единственное желание – выпить ещё. Такое же желание было и у остальных. Набрав побольше водки, они вновь поехали к Поспелову.

На следующий день события стали развиваться стремительно и непредсказуемо. С утра в новостях «Дня Дона» передали о вчерашних криминальных происшествиях в городе, главным из которых было убийство лица «кавказской национальности» за углом кинотеатра в районе супермаркета. Убитого звали Абдул-Азиз Межидов и был он азербайджанцем. Упомянули и об жестоком избиении двух студентов из Камеруна. Опрошенные свидетели происшествий указывали на тот факт, что нападавшие были в казачьих штанах с лампасами.

Едва посмотрев сюжет по телевизору, Поспелов вскочил с дивана, где валялся прямо в сапогах и куртке, скомандовал подъём своим орлам.

- Всё, пацаны, доигрались! По-быстрому сматываем удочки кто при памяти. Кто куда... Вофан, Мишка – со мной?

- Конечно, атаман! – в два голоса отозвались казаки.

- И я с вами, - сказал Кресталевский, обалдевший от всего происшедшего.

- Пойдём, - согласился Иван. Порывшись в потаённом углу кухни, вытащил несколько пистолетов «Макарова». Выдал каждому по стволу.

Вскоре все покинули дом Поспелова. Атаман со своими спутниками окольными переулками выбрались на берег Дона. Пошли быстрым шагом в сторону Аксайского моста.

- Нам теперь в людных местах показываться нельзя, - предостерегающе внушал Поспелов. – Ничего, доберёмся до Батайска, а там – на поезд и в Чечню. В Чечне в горах укроемся, - ни одна собака не найдёт!

- А в Чечне у кого будем жить? – поинтересовался Мишка Суриков.

- У меня там кунаков полно... – сообщил атаман. - Да хотя бы в Ведено пойдём к Басаеву Шамилю. Я с ним в Абхазии воевал. Отчаянный парень этот Шамиль! Ничего не боится.

Добрались до моста через Дон, перешли на другую сторону.

- Атаман, негоже так вчетвером рисоваться, - предостерегающе сказал Залепухин. – И по степу дуриком не попрёшь – заметють. Надо машину шукать. На машине быстрей доедем.

- Дело говоришь, Вофан, - согласился Поспелов. Принялся останавливать легковые машины.

Долго никто не тормозил, водители, напуганные новыми бандитскими временами, опасались подбирать в степи подозрительные компании. Казаки прошли километра полтора, пока не остановили белую грузовую «Газель». Водитель согласился подбросить их до Батайска. Иван с Залепухиным сели в кабину рядом с водителем, Суриков с Кресталевским – в кузов.

- Гадом буду, если Иван водителя не грохнет и сам не сядет за руль, - усмехнувшись, сказал Мишка. – Он у нас резкий парень! Палец в рот не клади...

 

11 декабря наши войска вошли в Чечню. Это вызвало шок во всей России. Многие думали, что после Афганской авантюры подобное уже невозможно. Однако, увы, в нашей стране возможно всё... Беспринципные авантюристы и проходимцы, захватившие власть, развалившие некогда великую страну, оставившие десятки миллионов русских за границами нового государства, вдруг уцепились за маленькую, в принципе никому не нужную в России Ичкерию. Не парадокс ли: независимость получили никогда не имевшие суверенных государств белорусы, молдаване, азербайджанцы, казахи, туркмены, таджики, киргизы. Отделились добровольно вошедшие в состав Российской империи Грузия и Армения. Украине щедрой рукой подарили бывшее Крымское ханство и всю Северную Таврию, некогда захваченные Потёмкиным у Османской империи. Казахстану отдали Уральское (бывшее Яицкое) казачье войско в купе с Семиреченским. И только Чечня, воевавшая в XIX веке на стороне Шамиля, жестоко усмирённая генералом Ермоловым, но не покорённая, - явилась почему-то камнем преткновения для современных московских правителей.

Новая война всколыхнула и поделила надвое российское общество. Причём расстановка сил была кардинально противоположная прошлогодним событиям, связанным с расстрелом Белого дома правительственными танками. Сейчас за войну на Кавказе выступали коммунисты и другие патриотические партии и движения, а демократы, наоборот были против.

Раскололся и писательский мир Ростова. Ярым сторонником братоубийственной гражданской войны оказался прозаик Андрей Петров. Он ходил по городу и злобно скрежетал зубами при виде каждой горбоносой, смуглой физиономии. Он старательно подделывался под бандюков, типа «новых русских» - пальцы веером. Как никак на «баксах» крутился. Андрюха частенько стал заглядывать в кафе «Орбита» на Северном на «Творческие посиделки», где главным его оппонентом был поэт-демократ Славик Шкаликов. Славик столь же яростно выступал против чеченской авантюры, и спорил с Петровым до хрипоты, доказывая, что в партизанской войне победить народ невозможно.

- Ничего, победим, - самоуверенно говорил Андрюха. – Сталин чеченов за двадцать четыре часа выселил... Всех подчистую! Никто и не пикнул. Вот как надо, а у нас вечно нянчатся с ними... А нужно как в сорок четвёртом году: подогнать эшелоны, табуном загнать их в теплушки и – в Сибирь, БАМ достраивать!

- Насилием ничего не добьёшься, Андрей! – горячо возражал Шкаликов. – Зло порождает только ответное зло и ничего больше. Только мирным, демократическим путём можно решать подобные межнациональные проблемы... Вспомни Афганистан. Десять лет мы там воевали и в конце концов ушли, ничего не добившись. Потому что народ Афганистана вёл справедливую, освободительную войну, а мы вели войну захватническую. Они защищали свою землю, а мы что?.. Попомни мои слова, Андрей, - в Чечне то же самое будет.

- Не каркай, - предостерёг Петров. – Кстати, не знаешь, где Сергей Кресталевский? Что-то давно его не видно...

- В Чечне Кресталевский, - проговорила сидевшая за соседним столиком грустная Мармеладова – талантливая поэтесса-постмодернистка. – Недавно письмо мне прислал из Грозного.

- Из Грозного? – удивлённо протянул Андрей Петров, а Славик Шкаликов растерянно выронил зажжённую сигарету.

- Да, из Грозного, - кивнула головой Катя. – Пишет, что город набит боевиками, и что сдаваться они не собираются, - готовятся к обороне.

- А он что там делает? – спросил Шкаликов.

- Живёт... Говорит, - на заработки поехал.

- Наша десантура возьмёт Грозный за двадцать четыре часа в сутки! – хвастливо заявил Андрей Петров. – А Кресталевский – предатель родины, и за это ещё ответит.

- Он сумасшедший! – не согласился с ним Славик Шкаликов. – Говорил же я Серёге: бросай пить, дурак, не то дойдёшь до ручки! Вот и сбылись мои слова... По пьяной лавочке, небось, и поехал в самое пекло.

- Ничего вы не понимаете, - с досадой проговорила Мармеладова. – Кресталевский – герой!

- Ага, герой нашего времени, - ухмыльнулся Шкаликов.

- Как знать, - многозначительно сказала Екатерина, встала и вышла из кафе на декабрьский мороз. Вытащила из сумочки сигарету...

 

В осаждённом Грозном был сущий ад. Днём и ночью в небе проносились хищные стаи бомбардировщиков, сбрасывая на беззащитные жилые кварталы десятки тонн смертоносного груза. Била с дальних окраин тяжёлая полевая артиллерия. Ей подгавкивали миномёты, танки, лёгкая артиллерия, прямой наводкой уничтожавшая обнаруженные огневые точки дудаевцев. В разрушенном до основания городе почти не осталось мирных жителей, - основная масса загодя вышла через оставленные федералами коридоры. Шли в основном чеченцы. На юг, в горные аулы, к кровным родственникам в тейпы. Остались те, кому некуда было идти: русские, украинцы, армяне, грузины, осетины, таты, айсоры... Забились в подвальные бомбоубежища, оставшиеся с брежневских времён. Ждали неминуемой смерти от прямого попадания бомбы, от пули озлобленных, обколотых наркотой боевиков и арабских наёмников, от холода, голода, страха, апатии и депрессии...

В одном из подвалов на окраине Грозного ютились и казаки вместе с несколькими чеченцами из отряда Басаева. Кресталевский сам не заметил, как сделался членом, так называемого незаконного вооружённого формирования. В руках у него оказался старый, поцарапанный, с отбитым прикладом, АКМ, на поясе – тяжёлый подсумок с запасными магазинами, в карманах – гранаты. Его товарищи были экипированы также. Поспелова Шамиль Басаев назначил командиром отделения и определил участок обороны на левом фланге своего подразделения. Казаки вместе с чеченцами и пленными русскими солдатами выкопали перед пятиэтажкой окоп в полный рост. Боковым лазом соединили его с подвалом дома, где устроили наблюдательный пункт. В стене пробили ломами отверстия для бойниц, в подвале запасли несколько ящиков гранат, патроны, продовольствие. В одной из бойниц установили пулемёт.

Морозы между тем крепчали, особенно холодно было по ночам. Отопления в доме, естественно, не было и боевики с казаками обогревались у костра, разложенного тут же в подвале, в большом, ржавом металлическом чане. Сверху, из брошенных квартир притащили перины, матрацы, ковры и подушки. Ночью наваливали всё это на себя, согревались. Американские спальники были только у высшего дудаевского начальства, простые моджахеды довольствовались подручными средствами.

Артиллерийские обстрелы и бомбовые удары следовали один за другим, федералы явно готовились к решительному штурму мятежной чеченской столицы. Дом, в подвале которого засели люди Поспелова, постепенно превращался в груду развалин, в которых не было никого, кроме полусумасшедшей русской старухи, ухаживавшей за парализованным стариком чеченцем, - своим мужем. Родственников у них не было, дети повырастали и разъехались по стране, и никому они нужны не были: ни Дудаеву, ни Ельцыну, развязавшему вместе с министром обороны Грачёвым эту грязную, преступную, братоубийственную войну. Но православный Бог и мусульманский Аллах, видно, хранили несчастных беспомощных стариков: квартира их находилась на пятом этаже, и – как это ни странно – совсем не пострадала. Она единственная уцелела на всём этаже и даже лестница, ведущая вниз, не обрушилась, хоть и держалась на одном честном слове. Моджахеды жалели стариков и приносили им регулярно воду в пластиковых бутылках, а то и молоко, и продукты, обшаривая близлежащие коммерческие палатки и продовольственные магазины. С пищевым довольствием у дудаевцев было неважно. Из-за непрекращающихся ни на минуту обстрелов продукты и полевые кухни к позициям подвозить было затруднительно, а с перекрытием федералами единственного свободного ещё южного направления, ведущего на Урус-Мартан, прекратились поставки продовольствия из горной Чечни.

Штурм начался с раннего утра тридцать первого. Боевики и казаки, выставив боевое охранение в окопе, собрались в тесный кружок в подвале, у костра. Открыли банки с сухпаем, закипятили чайник. Только принялись за еду, как вдруг – началось. Вначале последовала целая серия массированных ударов с воздуха, так что закачались остатки стен здания, задрожала земля, как перед землетрясением, перевернувшись, упал прямо в огонь чайник.

- Во, блин, дают жару! – с восхищением крикнул Иван Поспелов, затыкая уши пальцами и для чего-то пригинаясь. – Как бы наш подвал к чертям собачьим не разнесли.

- Это только цветочки, русский, после артиллерия долбить будет, вот это да! – крикнул в ответ какой-то заросший чёрной щетиной боевик в камуфляже.

Все, кто находился в подвале, разом повалились на пыльный цементный пол – кто где стоял. Стали переползать по подвалу по-пластунски. Сергей Кресталевский тронул за плечо лежавшего рядом Сурикова.

- Хана нам, видать, Мишка! Побьют нагад братья славяне.

- Отобьемся, Кресталевский, - где наша не пропадала! – подбодрил его неуверенно Суриков. На самом деле он тоже боялся. Это было видно невооружённым глазом.

Володька Залепухин крестился, прижавшись к шершавой бетонной стене подвала под самой бойницей, в которой оставил свой пулемёт. Командир моджахедов, высокий стройный чеченец из Шатоя Ибрагим пытался связаться со штабом батальона по мобильной рации.

После продолжительной бомбардировки, как и следовало ожидать, дружно и весело ударили пушки федералов, домолачивая то, что ещё не разрушила и не уничтожила авиация.

- Ну что, ребята, - как в Сталинграде в сорок третьем году, не правду я говорю?! – пошутил Ибрагим, отложив бесполезную в таком грохоте и бедламе рацию. – Мне отец рассказывал как они дом Павлова защищали. Он у меня в Сталинграде воевал, ранен был два раза, звезду героя получил. Погиб под Берлином… Увидел бы он, до чего мы докатились, ни за что б не поверил!

- Сами независимости захотели, - посетовал боевик в белом маскировочной халате поверх овчинного полушубка и в каске, надетой прямо на чёрную шапку ушанку.

- А ты что, Эльдар, против независимости? – грозно глянул на него Ибрагим. – Может, русским собакам жопу лизать пойдёшь? Да? Пустишь их на нашу землю? Чтобы они сифилисом и СПИДом наших девушек и женщин заражали? Чтобы матерей наших насиловали, как в сорок четвёртом, а почтенных аксакалов к стенке ставили, да? Это ты хочешь?!

- Не заводись, Ибрагим, я этого не хочу, - хмуро сказал Эльдар и сплюнул себе под ноги. – Русских мы не пустим в Чечню – факт! Только попомнишь мои слова: ничего путного из этого не выйдет. Снова партийные с толстосумами и бандитами всю власть к рукам приберут, а простые горцы ни с чем останутся… Из-за денег идёт эта война. Из-за власти, из-за нефти и наркотиков… Там, наверху, чего-то не поделили, а простой народ расплачивается.

- Замолчи, Эльдар, не к месту твои поганые речи! – прервал его Ибрагим. – Сейчас главное победить русских, - потом видно будет что к чему… Потом разберёмся и с толстосумами, и с бандитами, а сейчас пока у нас один общий враг, - тот, которого видишь в прицеле своего автомата!

Иван Поспелов прислушивался к их перепалке, когда командир чеченцев умолк, осторожно вставил слово:

- Слышь, братан Ибрагим, ты бы поосторожней насчёт русских… собак… Мы ведь как-никак тоже – русские! И ваши союзники, учти. Вместе кровь проливаем… Так что, не все русские – свиньи… К тому же мы – казаки, не москали-кацапы.

- Не хотел тебя обидеть, послушай, брат!.. – прижал правую ладонь к сердцу Ибрагим. – Вы – наши братья! Мы за вас любого на куски порвём, будь он хоть чеченец, хоть русский!.. Я знаю, Иван, что ты кунак Шамиля. Прости, брат, если чем обидел.

Артобстрел федеральной артиллерии стал удалятся в сторону центра города, по позициям боевиков заработали пулемёты и автоматы. В дело пошла пехота. Моджахеды, прятавшиеся на улице перед домом в окопе, подняли переполох.

- Эй, ребята, скорее сюда, русские идут! Целая колонна танков и бэтэров.

- Пошли, славяне! – крикнул своим Поспелов и первым нырнул в узкий лаз, ведущий на передовую. Казаки, подхватив оружие, последовали вслед за атаманом.

Густая колонна федеральных войск медленно двигалась по шоссе слева от позиции моджахедов. Жиденькая цепь мотострелков вяло прочёсывала прилегающие окрестности. По дороге впереди головного танка медленно пробирались два сапёра с миноискателями. Облепившие башню танка пехотинцы с опаской озирались по сторонам, вертели во все стороны снятыми с предохранителей автоматами, зябко передёргивали плечами. Им было холодно сидеть на промёрзшей, ледяной броне. С верху, с крыш и с пятых этажей уцелевших кое где зданий по федералам дружно ударили снайперы. Гранатомётчики в подвалах и на первых этажах молчали. Затаившись, выжидали, когда колонна втянется поглубже в город. В ответ, по снайперам, засевшим на чердаках, влупили из пулемётов ползшие вслед за танками бэтээры. Сапёры и автоматчики спешно запрыгнули на броню, и колонна, прибавив газу, рванула по пустынной улице вглубь обречённого, вымершего города. Федералы надеялись на скорости проскочить опасный участок обороны дудаевцев и выйти к намеченной по плану операции цели. Кстати, названия операции в штабе российской группировки придумать так и не успели. Готовилась она наспех, спонтанно. Решение о новогоднем штурме чеченской столицы было принято буквально за несколько дней до решительного наступления, которое было приурочено к первому января - к дню рождения Павла Грачёва.

К полудню в городе начался сущий ад. Горели все окраины Грозного, заключив центр мятежной столицы – президентский дворец – в огненное кольцо. Федеральные войска по трём направлениям: с севера, запада и востока яростно прорывались к площади «Минутка». Боевики стояли насмерть. Некоторые, с криками «Аллаху Акбар!» - с гранатами бросались под танки. По бронетехнике русских били со всех сторон гранатомёты, пулемётчики выкашивали робко жавшуюся к броне пехоту. На направлениях главных ударов русских заблаговременно скапливались превосходящие силы дудаевцев.

Поспелов с казаками и моджахедами меткими выстрелами отсекли мотострелков от бронетехники. Когда колонна уползла дальше в город, поднялись в решительную контратаку. Кресталевский бежал рядом с Мишкой Суриковым, стараясь ни на шаг не отстать от него. Стрелял, не целясь, в передвигающиеся впереди муравьиные фигурки федералов, слышал как над ухом посвистывают ответные пули противника. При каждом зловещем свисте пули сердце обдавало холодком: Сергей с ужасом понимал, что смерть сейчас ходит слишком близко от него. А умирать ему чертовски не хотелось! Только теперь, на пороге смерти, он вдруг почувствовал настоящий вкус жизни, радости бытия, осознания себя частичкой этого огромного и прекрасного мира.

Пули федералов выкашивали вокруг него ряды дудаевцев почти под гребёнку. Но те, кто оставались в строю, дрались ещё отчаянней. В плен не сдавались, наоборот, норовили прихватить с собой пленного русского. Если захватывали мента либо спецназовца, расстреливали на месте. Сергей собственноручно пристрелил одного – толстого испуганного гаишника осетина, бог весть как оказавшегося в расположении отряда дудаевцев.

К вечеру пылал весь город. Наиболее свирепая схватка разгорелась в районе железнодорожного вокзала, где попал в засаду сводный отряд Майкопской бригады. Со всего Грозного к вокзалу подтягивались ликующие отряды боевиков добивать оказавшихся в западне федералов. Утром первого января пришёл приказ выдвигаться к вокзалу и группе Поспелова. На позициях их сменил взвод необстрелянных ополченцев, прибывших с недавним пополнением из горных районов Ичкерии. До вокзала добирались, не опасаясь обстрела, в полный рост, не прячась в развалинах. С началом штурма бомбовые удары по чеченской столице прекратились совсем, а артиллерия била только в самых крайних случаях – по заранее выверенным целям. Пушкари боялись попасть по своим частям, беспорядочно метавшимся по городу.

Кресталевский шёл вслед за бойцами из группы Поспелова и с ужасом озирался по сторонам. По всему пути их следования, чёрными закопченными грудами искорёженного металла, громоздились подбитые российские танки и бронетранспортёры, боевые машины пехоты и бээрдээмы. По обочинам улицы сиротливо жались сожжённые «Уралы», «Зилы», «Камазы». Трупы водителей, танкистов и мотострелков валялись там и тут, - изуродованные, обугленные, припорошённые снегом. Мёртвых боевиков видно не было. Их вчера успели похоронить по мусульманскому обычаю до захода солнца.

- Мишка, смотри, блин, что творится, - сказал он глухо Сурикову и указал на очередной исковерканный, со съехавшей набок башней, «Т-62», возле которого в неестественных позах лежали расстрелянные в упор танкисты. – Это ведь всё наши русские парни. Их дома матери с отцами ждут, а они здесь лежат... Как никому не нужная падаль... Не могу, блин, Мишка, - что же мы делаем?!

- Это война, Серый, - беззаботно откликнулся Суриков. – А на войне, как на войне... Слов нет, не повезло ребятишкам... Но что поделать?.. На их месте могли бы быть и мы с тобой. Запросто!

Сергей ничего не ответил. Он шёл и думал, что с этим безумием пора кончать. Одно дело теоретически бороться с москалями за независимость Всевеликого Войска Донского в границах 1918 года, и совсем другое – на стороне дудаевцев собственноручно убивать своих земляков – россиян. Сам он, правда, кроме гаишника, никого ещё не убил. По мотострелкам стрелял с дальнего расстояния в воздух, поверх голов. Но что, если придётся схватиться в открытую, с глазу на глаз? Как посмотреть в глаза двадцатилетнего парня из Рязани или Костромы, которого собираешься угостить пулей, или пырнуть штык-ножом?.. От невесёлых мыслей Кресталевскому стало нехорошо. Захотелось всё бросить и бежать из города куда глаза глядят, но бежать было некуда – кругом шли ожесточённые уличные бои. Судьба сыграла с ним одну из своих злых шуток, и он, начав с безобидной вроде бы пьянки у Поспелова, постепенно скатывался всё ниже и ниже. Что его ждало впереди в перспективе? Смерть от руки федералов, потому что предателей они в плен не брали, расстреливая на месте? Бегство в горные районы Чечни с товарищами-казаками? Но как их примут в горах чеченцы? Продадут в рабство в соседний тейп? Посадят в холодный зиндан на цепь, как сторожевую собаку? Убьют при попытке к бегству или просто так, как гяура, неверного, пришедшего на их землю?..

Невесёлые мысли одолевали по пути на вокзал Кресталевского. Он вспомнил как они в начале декабря приехали в Чечню, продали в Грозном угнанную «Газель», на вырученные деньги купили не старые ещё «Жигули», два автомата «Калашникова», выправили липовые документы с грозненской пропиской. Здесь с этим было просто – были бы деньги. Твёрдой власти фактически не существовало, недавно избранный первый президент Ичкерии Джохар Дудаев обладал чисто декоративной властью. Реально же всем заправляли полевые командиры – эмиры, шейхи, вновь испечённые ичкерийские генералы, - которых теперь было хоть пруд пруди по всей республике. У каждого шейха или эмира имелись свои вооружённые до зубов брошенным российским оружием моджахеды – воины Аллаха, - и местный сельский либо городской начальник творил всё, что хотел. В республике царили беспорядок, анархия и дикий, средневековый произвол.

На русских, после памятного, неудачного штурма Грозного оппозицией в ноябре месяце, смотрели как на потенциального противника, но пока в открытую не трогали. Только по ночам постреливали в спину местным терским казакам, либо поджигали дома наиболее строптивым, не желавшим уезжать в Россию. Терцы не оставались в долгу: доставали из тайников припрятанное дедовское оружие, вооружались охотничьими двустволками, топорами и создавали станичные отряды самообороны. Местная чеченская милиция русских, естественно, не защищала, а порой даже в открытую становилась на сторону бандитов и мародёров.

Вот в такой обстановке оказались приехавшие из Ростова казаки Поспелова. Покрутившись несколько дней в Грозном и разнюхав что к чему, двинулись на юг в горы через Аргун и Шали. На каждом посту ГАИ их останавливали дотошные чеченские милиционеры и без обиняков, прямым текстом требовали взяток. До аула Дышне-Ведено добрались почти без приключений, только однажды под вечер их обстреляли с горы из автомата, но к счастью били издалека и в машине никто не пострадал. Несколько пуль зловеще просвистело совсем рядом. Ехали не останавливаясь всю ночь – останавливаться было опасно. Под утро, у встреченных в горах пастухов расспросили, где живёт Шамиль Басаев. Поспелов сам толком не знал адреса, ехал, как говорится «на деревню к дедушке». Пастухи, - высокий седобородый старик в старой каракулевой папахе на голове и вертлявый юнец лет четырнадцати, с перекинутым через плечо акээмом, - обстоятельно объяснили как найти в Дышне-Ведено дом Шамиля Басаева. Пожелали доброго пути и покровительства Аллаха. Поспелов дал старику десять «баксов».

Шамиля дома не было – уехал на несколько дней по делам в Дагестан. Остановились казаки у его брата Ширвани, тот принял нежданных гостей, после того как услышал фамилию Поспелов. Слышал от брата об его русском кунаке по Абхазии. Вскоре появился сам Шамиль, обрадовался встрече со старым боевым товарищем. Они с Поспеловым троекратно крепко обнялись по-братски, коснулись щекой щеки. Басаев принялся расспрашивать Ивана о жизни, рассказывать о себе. Узнав, что Поспелов скрывается от федеральных властей за убийство, тут же предложил свою помощь. Единственным условием с его стороны было вступление перебежчиков в его «абхазский» батальон. Так Кресталевский с товарищами оказался в рядах моджахедов...

В районе железнодорожного вокзала дрожала от орудийного грохота промёрзшая насквозь земля и рушились здания. Остатки Майкопской бригады героически погибали в развалинах. Их обстреливали со всех сторон чеченцы, били изо всех видов оружия, забрасывали гранатами укрывшихся в подвалах, ножами добивали раненых. На узком пятачке привокзальной площади и дальше по улице сгрудилась масса танков и другой бронетехники, большей частью уже подбитой, пожжённой дудаевцами. Танки сепаратистов, на башнях которых гордо реяли зелёные флаги Ичкерии с хищными изображениями борзов посередине, били по русским прямой наводкой, перемалывая всё, что ещё уцелело. Весёлые чеченцы-гранатомётчики не успевали менять заряды, расстреливая беззащитные, стоявшие на виду бэтэры и бээмпэшки федералов. Кричали обезумевшим от грохота и огня русским солдатам на той стороне:

- Эгей, русский, биляд, сдавайся плен, мать твою! Живой останешься, к мама, папа домой пойдёшь. Не сдашься – всем смерт секим башка будет!

Русские не сдавались, засев в развалинах домов и в здании вокзала, отчаянно, с храбростью обречённых, сопротивлялись. Перед позициями федералов навалом, один на другом, лежали трупы убитых ночью боевиков. Забрать и похоронить их под огнём было невозможно. Следующие волны наступающих использовали тела своих павших товарищей, окаменевших на лютом морозе, как укрытия от пуль противника.

- Мать моя женщина, что делается! – присвистнул, оглядев привокзальную площадь, Володька Залепухин. Высунулся из-за укрытия, чтобы рассмотреть получше. В ту же секунду шальная, либо метко пущенная русским снайпером пуля ударила его прямо в лоб. Залепухин громко вскрикнул, схватился за голову и как подкошенный повалился на бок.

Поспелов, пригибаясь, быстро метнулся к нему, перевернул на спину. Володька лежал, безжизненно разбросав в стороны окровавленные руки. Всё лицо его было в неестественно ярко-красной, даже какой-то алой крови. Во лбу чернела небольшая дырка, размером с десятикопеечную монету. Русый казачий чуб тоже был весь вывалян в крови и мокро свесился вниз. Кровь, стекая по волосам, капала на землю.

- Всё, Залепуха, - отгулял на этой земле! – патетически сказал Поспелов и грязной, шершавой ладонью провёл по окровавленному лицу друга, прикрывая глаза. – Царство тебе небесное, братишка, жди и нас к себе вскорости...

- Атаман, не каркай, блин, - вскричал, передёрнув плечами, Мишка Суриков. – Я к нему в компанию не набиваюсь. Поживём ещё, блин, баб потрахаем... Я ещё водку всю на гражданке не выпил.

Кресталевский был полностью согласен с Суриковым. Засев рядом с ним за разрушенной стеной дома, он до рези в глазах вглядывался в противоположный край привокзальной площади, где засели федералы. Изредка постреливал туда наугад из автомата. Для острастки в основном. Подбежал с мобильной рацией в руке Ибрагим, упал с ходу за бетонное прикрытие рядом с Иваном Поспеловым, крикнул, кивнув на позиции майкопцев:

- Наши переговоры русских только что перехватили, там оказывается мой сослуживец по Афгану засел, капитан Якимчук Сашка. Хороший парень, слышь, был. От смерти сколько раз меня выручал. Жалко, если убьют, дурака... Принёс же его сюда шайтан, биляд!.. Попробую связаться с ним по рации, может, уговорю отойти с вокзала. Если согласится, дадим ему коридор, пусть уводит ребят и сам уходит к шайтану. Вы тогда не стреляйте, хорошо?

- Как скажешь, Ибрагим. Однополчанин – дело святое, - согласно кивнул Поспелов. – Я сам, когда в Абхазии воевал, земляка у грузин встретил...

- Саня, говорит Ибрагим Такаев. Александр Якимчук, ты меня слышишь? Ибрагим Такаев на связи, отзовись, брат! – принялся передавать в эфир командир чеченцев.

- Да, Ибрагим, я тебя узнал. Что хочешь, дорогой? – слабо, с помехами, сквозь шум боя послышалось наконец-то с той стороны.

- Здорово, Саня, брат. Узнал, родной!.. Это я, Ибрагим Такаев, бывший замкомвзвода парашютно-десантной роты под Гератом, - обрадовался Ибрагим. – Саня, уводи своих ребят с вокзала, мы дадим вам коридор, стрелять не будем... Пока Шамиля нет, уходи, послушай... Времени нет, брат, долго разговаривать.

- Ибрагим, дорогой, спасибо за предложение, но я не могу принимать такие решения, - заговорил в ответ капитан Якимчук. – Ты пойми, у меня есть приказ удерживать позиции, а что такое приказ ты сам, думаю, знаешь. Так что, не обессудь...

- Саша, я тебя умоляю... какой, к чёрту приказ?! Уводи своих ребят от греха, к вечеру никого из вас в живых не останется. Вы окружены и с вокзала даже мышь не проскочит, поверь мне, братишка... Уводи солдат, Саня, пожалей хотя бы матерей, которые их дома ждут, не безумствуй. Ваша карта не выгорела! Ты проиграл, капитан...

Связь неожиданно прервалось, у здания вокзала вспыхнула наиболее яростная перестрелка. Захлопали один за другим гранатомёты и подствольники, с ближней дистанции ударили пулемёты дудаевцев.

- Дурачок, какой дурачок, слушай, - горько вздохнул Ибрагим и отключил бесполезную уже рацию.

Кресталевский, слышавший весь разговор, по-новому взглянул на этого сурового с виду, нелюдимого, может быть даже жестокого, но благородного чеченца. И о таких вот бойцах, - на той стороне, - беспринципные писаки-журналюги сочиняют всякие небылицы. Пишут об отрезанных головах русских пленных солдат, об изнасилованных женщинах и расстрелянных стариках. Да настоящий, честный трудяга-чеченец, скорее сам себе горло ножом перережет, чем кому-нибудь позволит сделать такое! И на таких, как Ибрагим, клевещут, с пеной у рта, что они, мол, дикари – с гор за солью спустились. Что они звери, не имеющие никакого понятия об их пресловутой американской цивилизации! Пусть такой горе-писака приедет сейчас в Грозный, сюда, к дымящимся развалинам железнодорожного вокзала и выскажет всю эту словесную блевотину в лицо Ибрагима и его суровых воинов-моджахедов, сражающихся за свою землю, защищающих свои аулы, своих детей, жён, немощных стариков-отцов и выплакавших все слёзы матерей!.. Кресталевский не позавидовал бы такому смельчаку, да его, верно, и не найдётся среди пишущей журналистской братии, предпочитающей зашибать крупные гонорары детям на молочишко, не поднимая откормленной задницы от кожаного кресла в тёплом редакционном кабинете!

Чеченцев, поневоле взявшихся за оружие при виде вторгшегося на их землю врага, обвиняют в бандитизме и терроризме, а сами жестокими бомбовыми ударами сметают с лица земли грозненские больницы, школы, детские сады, громят кварталы с мирными жителями, не разбираясь, где свой, где чужой, где мирный чеченец, а где вооружённый боевик... Кресталевский видел всё это своими глазами, и в душе у него закипала глубокая ненависть к тем, кто развязал в стране всю эту дьявольскую вакханалию с экономическими реформами, переделом собственности и борьбой за пресловутую власть. Он уже не боялся умереть: рано или поздно это всё равно должно случиться с каждым. Но стоять всю жизнь на коленях надоело. Надоело всю жизнь по микроскопической капле выдавливать из себя раба и боязливого холуя-приспособленца. И Сергей выдавил его сразу – решительно и бесповоротно! И ему стало легче. На душе, несмотря на лютый мороз, потеплело. Руки увереннее сжали заледеневший автомат. Враг обозначился чётко – и вовсе не тот, что маячил в развалинах вокзала впереди него. Нет, враг этот засел значительно дальше, в тылу федеральных войск, в кабинетах чиновников всех рангов, в военных штабах, кабинетах высокопоставленных милицейских начальников...

К утру второго января остатки сводного отряда Майкопской бригады под командованием полковника Савина предприняли отчаянную попытку вырваться из окружения. Вперёд на прорыв с отчаянием смертников рванули два уцелевших танка при поддержке немногочисленных бэтээров, броню которых, как муравьи, облепила перемёрзшая за время окружения, в большинстве израненная пехота. Федералам били в спину из крупнокалиберных пулемётов запоздало опомнившиеся дудаевцы. Они проспали начало прорыва русских. Ибрагим вообще отдал приказ своим не стрелять.

- Пусть уходят ребята, кто сможет прорваться. Не мешайте им, люди, - сказал он чеченцам и те, послушав авторитетного земляка, закинули автоматы за спину.

Кресталевский, подойдя к Ибрагиму, крепко, по-братски, пожал ему мозолистую руку землепашца и воина. – Спасибо тебе, Ибрагим! Ты хороший мужик, блин! Я уважаю чеченцев... Не держи зла на русских, не все они сволочи и оккупанты. Наших солдат силком воевать пригнали, добровольно мало кто пришёл. Разве что менты поганые и всякие отморозки, которых и у нас-то не любят!.. Наёмников, убивающих за «бабки» нигде не любят. Даже ваши чеченцы презрительно относятся к арабам-наёмникам.

- Знаю, брат Сергей, всё понимаю... Зла на вас не держу, - сухо сказал Ибрагим Токаев. – Но и нас тоже пойми... По своей, не по своей воле, - но кто с мечом к нам придёт, как говорил Александр Невский, или с автоматом «Калашникова», тот от него же и погибнет! А там Аллах пускай на небе разбирается, кто поделом смерть принял, а кто по ошибке... Ты, брат, я слышал, писатель? Слушай, напиши всё, что видел. Правдиво, честно напиши, - как на духу. Без всяких там недомолвок и перетасовок... Как перед лицом Аллаха, или вашего Исы-праведника напиши. Бог тебе сто крат воздаст за доброе дело! Сделаешь, брат? Поклянись!

- Сделаю, Ибрагим! Всё напишу, как есть, без прикрас, без вранья, без лицемерия... Всё, что видел и слышал, - пообещал Кресталевский. – Клянусь землёй моих предков, донских казаков, всё сделаю, как обещал, Ибрагим! Если, конечно, жив останусь...

- Все мы в руках Аллаха, дорогой, - молитвенно поднял чёрные миндалины глаз к небу чеченец. – За твоих товарищей не знаю, но тебе, Сергей, уходить отсюда надо. Сам видишь, какие тут дела разворачиваются. Первый штурм отбили, но это ещё не конец, неизвестно, что дальше будет. Ты честный парень, как мой однополчанин Сашка Якимчук, - я искренне желаю тебе добра. Ты не думай, что чеченцы все на одно лицо, - волки, разбойники и абреки. Нет. Чеченцы разные, как и русские... Я на ваш народ не в обиде, обидно, что мало среди ваших таких как ты!.. Я ведь не слепой, вижу кто есть кто... Ты, брат, не обижайся, но атаман ваш, Поспелов, - нехороший человек. По повадкам, нутром чую – бандит. Среди чеченцев в городах много таких... За зелёные американские бумажки родного отца с матерью зарежут! Уходи от него, брат, и от Шамиля уходи. Следуй своей дорогой. Я тебе помогу выбраться из города, хочешь?

- Спасибо, брат Ибрагим. Хочу!..

 

Вечерело. Пылающая на полнеба столица независимой Ичкерии осталась далеко позади. Сергей Кресталевский с поддельным паспортом на имя Анатолия Белозёрова, беженца, уроженца города Грозного, тайком пробирался по безжизненной, заснеженной целине на север, к ближайшей казачьей станице. Всё оружие он оставил в городе, оно было уже не нужно. Ибрагим, как и обещал, помог ему выбраться из окружённой столицы, подкупив через верных людей офицера на одном из блокпостов. Дал Кресталевскому немного денег на дорогу.

Чеченские сёла Сергей благоразумно обходил стороной, там могли быть посты федералов. Отдыхал прямо в степи, в каком-нибудь овраге, съёжившись в снегу, дремал, пока лютый январский холод не пробирал до косточек. Вставал, яростно стучал ногой о ногу, пока застывшая кровь вновь не начинала циркулировать в заледеневшем теле, лёгкой трусцой двигался дальше. Хорошо ещё, что не было ветра, а то бы конец... Шёл и днём, и ночью, перекусывая на ходу тем, что удалось достать в городе перед выходом. Если в степи попадались занесённые снегом спасительные стога сена, - отсыпался в стогу чуть ли не сутки напролёт. Спал про запас, чтобы набраться сил для нового многокилометрового марш-броска по заледенелой пустыне. Днём над головой с гулом то и дело проносились тяжёлые бомбардировщики федералов, держа курс на юг, в горы. Изредка хищно барражировали вертолёты. Их Кресталевский опасался больше всего, при появлении железных стрекоз сразу же падал в снег и лежал без движения, как убитый, пока назойливый стрёкот вертушки не растворялся вдали. Когда выбрался в район, населённый терскими казаками, стал выходить к шоссейной дороге и голосовать на попутные машины. Шофёрам неизменно говорил, что беженец из осаждённого Грозного, едет к родственникам в Ростов.

Навстречу, на всём протяжении пути, тянулись бесконечные колонны федеральных войск, перебрасываемых к окружённой чеченской столице. Солдаты на броне и в кузовах грузовиков хмуро кутались в бушлаты и плащ-палатки. Кое-кто стелил на танковую броню матрацы и одеяла, раздобытые у мирных жителей.

- Ты гляди, что творится в России-матушке, - укоризненно качал седеющей головой пожилой водитель «Москвича», на котором ехал Кресталевский. – И в страшном сне такое бы не приснилось, - опять война как в Отечественную! Так германцы хоть враги были, а сейчас?..

- А что, чеченцы нам, терским казакам, разве не враги? – закинул удочку наугад Сергей, чтобы прощупать настроение водителя.

- Энто москали хотят из них врагов сделать, - сказал водитель. – А мы завсегда с местными ладили... Разбойники и воры они, не скрою, - сколько раз ещё при советской власти овец колхозных угоняли в горы. Так на то они и чечены... Разбойный народ! Это уж как цыгане – те большей частью спецы по лошадям, правда, мало сейчас лошадей кто держить. Извели за годы совдепии коневодство вчистую, вот цыгане и перекинулись на наркотики и оружие. Бабы ихние на рынках гадают, мужики чеченам оружию перепродають, бинзыс, скажу тебе парень, прибыльный. Особливо наркота. За сезон можно трёхэтажный дворец в станице отгрохать, со всеми причиндалами европейскими унутри: с бассейном, подземным гаражом, мать их в душу, - с джакузами японскими и другой всякой хренотенью, на которую современные наши буржуины, «новые русские», довольно падкие...

В первом же казачьем хуторе Кресталевский заночевал. Хозяева, тихие старики, за деньги позволили ему пожить два дня, оклематься от тяжёлого пути по степи. Так, перебираясь из хутора в хутор, из станицы в станицу, Сергей вскоре добрался до Моздока...

 

После бурно проведённой с подругами и друзьями-литераторами новогодней ночи, дома у Мармеладовой вспыхивал один скандал за другим. Дело неумолимо шло к окончательному разрыву с мужем. Придя в очередной раз под утро домой, даже не стала оправдываться и врать – настолько ей всё уже надоело. Остап Оглоблин гневно приступил к допросу с пристрастием:

- Где ты была, Екатерина? – спросил он, похлопывая для большего эффекта кулаком по левой ладони. – Я всю ночь прождал, спать не ложился...

- Оглоблин, не бычься! Не до тебя, я устала, - беззаботно отмахнулась Мармеладова.

- Нет, ты мне ответь, где была? – настаивал Остап.

Его тупая настойчивость вывела Екатерину из себя, пройдя на кухню и вытащив из пачки сигарету, она яростно взглянула на мужа.

- У любовника я была, не знаешь!.. У меня же, по твоим словам, - пол Ростова любовников, все со мной переспали, кто только хотел, кроме самых ленивых и глупых, вроде тебя!

- Катя, ты сгущаешь краски, - многозначительно произнёс Остап.

- Ну всё, с меня хватит! – выплеснула в его лицо накопившееся раздражение Мармеладова. – Ты меня достал своей простотой, слышишь, Оглоблин? Дос-тал!.. Завтра же идём подавать на развод, а сегодня собирай манатки и вали к родителям! Между нами всё кончено.

Остап не ожидал подобного поворота событий и смутился.

- То есть, как – на развод?.. Ты что, Катя?

- Что слышал. Собирай чемодан и чеши пока при памяти. Ты больше жить здесь не будешь! – ультимативно заявила Мармеладова. - Я тебя больше не люблю!

Только сейчас Остап понял, что она не шутит, что всё действительно кончено. Он понял это по интонации её голоса, по выражению лица, по глазам...

На сборы ушло минут двадцать. Уже стоя в коридоре с двумя увесистыми спортивными сумками в руках, Оглоблин предупредил:

- За компьютером приеду завтра. Уж не обессудь, Катя, - заберу. Тебе стиральную машину привезу... и пылесос. Идёт?

- Как хочешь, Оглоблин. Тебе видней.

Не успела за ним закрыться дверь, как в квартиру вновь позвонили.

«Наверно, Остап что-нибудь забыл», - рассеянно подумала Мармеладова, идя открывать.

На пороге стоял Сергей Кресталевский: - Здравствуй, Катя, не ждала?

- Серёжа?!. – чуть не вскрикнула от радости Екатерина. – Ты Оглоблина случайно у подъезда не встретил? Он только что ушёл с двумя сумками, - я его выставила...

- Видел я Остапа, поздоровался, - сказал Кресталевский.

- Проходи, что на пороге стоишь, как не родной, - пригласила Катя.

Кресталевский вошёл в квартиру, крепко обнял и поцеловал Екатерину в губы. Она не противилась. Закрыв за ним дверь на замок, провела в кухню.

- Ну, рассказывай, где был, чем занимался? – пустилась она в расспросы. – Говорили, что ты в Чечню ездил?..

- Воевал я в Чечне, Катя. В самом Грозном был, - сообщил Кресталевский. – Еле ноги унёс от федералов... Там такое было!..

- Зачем тебе это, Серёжа? – с беспокойством спросила Катя. – Тебя ведь теперь будут искать... Да?

- Не знаю. Должно быть будут, - кивнул головой Сергей. – У меня документы новые, на чужое имя... Придётся мне первое время где-нибудь в области, подальше от Ростова пожить. Пока шум поутихнет...

- Ты убивал там, Серёжа?

- Да...

- Что же теперь будет?.. – Екатерина, расплакавшись, упала вдруг в его объятия.

- Всё будет хорошо, Катя! Главное, что мы теперь вместе, - утешил её Кресталевский. – Мы ведь теперь вместе, Катюша?

- Да, Серёжа... – всхлипнула на его груди Екатерина. – Какая же я была раньше дура! Всё чего-то выжидала... Серёжа, милый, прости меня!

- Катя, я тебя люблю! – нежно шептал ей на ухо Кресталевский. – Я всегда тебя любил, с самого рождения – верь мне! Я встречал тебя в снах, я знал, что ты – моя! Что мы всё равно с тобой когда-нибудь встретимся, чтобы уже не разлучаться никогда. Я буду любить тебя вечно! Ты представляешь, Катя, - вечная любовь!.. Это же, блин, круто. Это – не только здесь, на земле, но и на небе, в раю, рядом с Иисусом Христом и Богом... Браки ведь заключаются там, на небесах. Настоящие браки...

Вскоре в кухонном окне, если смотреть с улицы, погас свет. В зале он уже давно не горел. Оглоблин, стоя на противоположной стороне улицы, напротив окон Катиной квартиры, терпеливо выждал, когда потух свет и только тогда, крадучись направился к ближайшему таксофону. Торопливо набрал короткий номер.

- Алло, милиция? Приезжайте скорее на улицу Воронежскую, дом номер 12, квартира 25. В квартире скрывается чеченский боевик. Будьте осторожны, возможно, он вооружён. Всё. – Остап опустил трубку на рычаг и, с сознанием честно исполненного долга, подхватив спортивные сумки с вещами, пошёл к автобусной остановке.

 

2005 - 2006 гг.