По узкой, извилистой тропинке, змеившейся в самой глубине заколдованного мещёрского леса, шёл добрый молодец, одетый в дорогой заморский костюм; в чёрных очках от солнца, с вместительной спортивной сумкой, переброшенной через плечо. На вид молодцу было лет двадцать пять – тридцать. Он был черноволос, смугл, горбонос, носил небольшую щёточку усов и внешне сильно смахивал на обитателя южных гор, спустившегося на равнину за солью. Правда, путь он держал не с юга на север, а скорее наоборот – с севера на юг.

Это был Иосиф – сын покойного муромского шеф-повара, знаменитого в Чуди разбойника и бунтовщика Макара Давидовича Каймакова, сосланного президентом Бовой на каторгу в Весь Заволочскую. За что, про что попал в немилость к тогдашнему правителю Чуди Макар Давидович со товарищи – дело прошлое и почти позабытое. Кто читал предыдущий роман о славном Чудовском царстве-государстве, – помнит, должно быть, свирепый Табачный бунт, разразившийся втапоры в столице, за что и поплатились славные муромские разбойники Макар Каймаков, Спиридон Соловей и Яшка Вампиров. Все они были угнаны злобным Беллером (воеводой Дорофея Евграфовича Бовы) в далёкую северную Весь Заволочскую, к белым медведям и диким, неотёсанным топорами лопарям, где и сложили свои белые косточки.

Помирая, Макар наказал своему сыну Иосифу, – прижитому от местной развесёлой вдовушки, у которой квартировал последнее время, – во что бы то ни стало вернуться в стольный град Чудов и отомстить Боне и его клеврету Беллеру! Не знал муромский разбойник, что ни того, ни другого давно нет в столице. В Чуди как всегда наступили глобальные перемены, старое руководство сошло на нет, новая метла стала места по-другому. К тому же продолжалась нескончаемая война с басурманами, и молодого Иосифа Каймакова, как специалиста по борьбе с погаными, призвали в войско доблестного генерала Змея Горыныча. Иосиф пристроился не хило – переводчиком при штабе ударной армии, где и перекантовался всю войну. Получил две медали за храбрость, орден «Сутулова» за победу в первой Басурманской кампании, отравление угарными газами по причине беспрерывно курившего генерала Горыныча, и многое другое.

За это «другое», что он получил из рук в руки от главаря шайки поганых Хасана Абдурахмана ибн Хоттаба, Иосиф и поплатился. Его взяли с наличными... на передовой, где он пытался толкануть поганым целую автомашину «Беломор-канала», который Змей

Горыныч особенно ценил за крепость и страшную убойную силу, – сорвали погоны, представлявшие из себя две засаленные игральные карты из шулерской колоды, отобрали медали с орденом, который бестолково перепутали с ордером на арест, изорвав последний в мелкие клочья, сняли противогаз, чтоб скорее задохнулся от табачного смога, выпускаемого генералом Горынычем, и отконвоировали на гауптвахту. С «губы» Каймакова по этапу вернули, так сказать, на круги своя, в Весь Заволочскую, откуда он и начал свои похождения.

В неволе Иосиф промучился семь лет, но отцовского наказа не забывал, лелеял, как грудного ребёнка, голубую мечту выйти скореича на свободу и замочить ненавистного Бову и злыдня, воеводу Беллера. Каймакову помогли верные люда, а может быть, нелюди, – выпустили с каторги, обули, одели и указали кратчайший путь в заколдованные мещёрские леса, в заброшенное, бирючье село Кособоково, к избушке Бабы-Яги, где ещё обитала оставшаяся в бывшей Чуди нечисть. Почему в бывшей? Да потому что называется ныне царство-государство не Чудью, а Самодурией и правит им сын покойного Вавилы Патрикеевича Самодурова, Никита.

Всё это сообщил Иосифу по большому секрету нелюдь, вылупившийся в его камере из-под бетонного пола, как гриб-поганка. Он провёл молодого Каймакова сквозь стену сырой темницы, вывел за запретную зону в дремучий северный лес и, хлопнув волосатой лапой по богатырскому плечу, распрощался:

– Путь держи, служивый, по звёздам строго на юг и не доходя непроходимого болота упрёшься... Прощевай, может, когда и свидимся. Меня демоном Чертило в аду все кличут. Как занадоблюсь: свистни, гикни, – сам явлюсь. Ни пуха тебе!..

– К чёрту! – послал его куда положено Каймаков и углубился в непроходимый сказочный лес, как рыба в морскую стихию.

Долго ли коротко шёл Иосиф, но за три дня и три ночи отмахал большую половину Самодурии и, минуя шумный, отстраивающийся после памятного землетрясения Чудов, оставшийся по левую руку, и заглохнувший, на фиг никому не надобный Лугачёвск, оставшийся по правую руку, приблизился к искомому селу Кособоково на расстояние полёта стрелы, выпущенной из басурманского лука.

Стрелу в Каймакова никто конечно выпускать не стал ввиду полнейшего отсутствия в Кособоковском воеводстве поганых, а вот собак спустили. Впереди многочисленной, злобно визжащей своры летел, далеко выбрасывая передние лапы, чёрный пудель Бабы-Яги, бывший когда-то в незапамятные времена вожаком лугачёвского комсомола Васей Ветровым,

Иосиф интуитивно пожалел несчастного пуделя Васю, подпустил его почти вплотную, скомандовал как дрессировщик Дуров: «Лежать!» – и вытащил из спортивной сумки ребристую противотанковую гранату. Через минуту в лесу прогремел страшный взрыв и куски собачьего окровавленного мяса и дымящихся, фиолетовых потрохов расшвыряло по окрестным деревьям...

Услышав взрыв, Баба-Яга толкнула клевавшего носом у печки Кощея Бессмертного: – Иосиф Каймаков пожаловали собственной персоной!

Баба проворно выбежала на скрипучее крылечко избушки на курьих ножках.

Каймаков, в сопровождении радостно юлившего у его ног пуделя Васи, не спеша, вальяжной походкой приближался к колдовской избушке. Из окна бабкиного ветхого жилища, широко размахивая чёрными крыльями, выпорхнул ворон Асмодей и, подлетев к Иосифу, по-хозяйски уселся ему на плечо.

– Ты гляди, прорва чёртова, признали никак родственную душу, запроданную сатане, налипли, как мухи на дерьмо, – искренне подивилась Баба-Яга, заискивающе здороваясь с Каймаковым.

Кощей Бессмертный, скрипя заграничным протезом, на который недавно геройски раскошелился, присоединился к бабке на крыльце и поднял в знак приветствия шляпу.

– Рады дорогому гостю. Ждём-с с утра. Не спамши, не емши...

Иосиф Каймаков, польщённый тёплым приёмом волшебников, троекратно расцеловался с Бабой-Ягой, а у Кощея на груди даже прослезился, изливая крупные крокодиловы слёзы. Гостя провели в избушку на курьих ножках и тут же усадили за стол, на который Кощей Бессмертный ловко набросил незаменимую в таких случаях самобранку. Поели, попили до отвала и уложили Иосифа почивать с дороги, да вот беда: не с красавицей дочкой Бабуси-Ягуси, а одного, в холодную холостяцкую постель, чем и навели незадачливого лесного ловеласа на невесёлые мысли.

Пробудившись поутру с третьими петухами, Иосиф подозвал старуху волшебницу и поставил вопрос ребром: где её молодая – кровь с молоком – дочка, о которой слышал ещё в Веси Заволочской от демона Чертило? И впрямь, слухами о раскрасавице бабкиной дочке, не уступавшей по красоте Василисе Премудрой, Чудовская земля до краёв полнилась. Брехали добрые люди, что будто бы стройна дочка лесной волшебницы, как горная серна, бела лицом, как берёзка в заповедном мещёрском лесу, своевольна и непостоянна, как ветер половецких степей, и коварна, как морская акула. Звали её Агнесса, а от кого зачала её скрытная, как Штирлиц, Баба-Яга оставалось для всей лесной шатии-братии полнейшей загадкой. Слухи ходили, что будто бы от духа... а от какого – бес его знает.

Разочарованный Иосиф Каймаков справился у бабки волшебницы об Агнессе, с которой планировал переспать, а может быть даже и чего посерьёзнее отчебучить: в загсе, например, расписаться, если б сильно понравилась.

Баба-Яга пригорюнилась, скорбно подперла щеку сухим, сморщенным кулачком, пожаловалась:

– Эх, милай, и ничегошеньки-то ты не знаешь. Увели злыдни и недруги доченьку Агнеску из отчей избушки в проклятущий Чудов, чтоб ему пусто было, как в день землетрясения, которое сатана на них, нелюдей, накликал. Прислал нечестивый отпрыск Вавилы Самодурова Никитка своих окаянных холопов на «мерседесах» да «вольвах», с автоматами Калашникова да пистолетами твоего батюшки, царство ему подземное, Макара; с сотовыми телефонами да зелёными, как болотные жабы, заморскими деньгами. Вскружили вороги голову глупой девке, пыль в глаза бесстыжие напустили, видики-мидики про голых мужиков с продажными бабами напоказывали, Агнеска и соблазнилась... Я о ту пору в преисподнюю к самому сатане Люциферу по загробным делам лётывала. Ступка у меня, сам знаешь, быстроходная, над лесом носится, как «Конкорд», ан всё одно не обернулась вовремя, каюсь. Вернулась в избушку из преисподней, а Агнески и след уж простыл.

– И где она сейчас? – сочувственно поинтересовался Иосиф.

– В Чудове. Асмодей летал, сказывал: развратный образ жизни ведёт, по ресторанам и прочим злачным местам ошивается, на дорогих импортных машинах с любовниками разъезжает. Никита Самодуров, правитель царства-государства нынешний, укорот ей сделать не может: своенравная она у меня, Агнеска-то. Вечно с колыбели ещё, помню, за правило у неё: что хочу, то и верчу! Он, говорят, Никита Самодуров-то, и так к ей, и эдак: женюсь, мол, на тебе, дурочка, токмо остепенись, прекрати пьянки-гулянки да любовные шашни на Тайване, – улице красных фонарей в Чудове. А та, слышь, ни в какую: сгинь, говорит, постылый, тошно мне на твою харю Самодуровскую глядеть! Во как... Так ничего поделать и не может.

– Я пособлю твоему горю-злочастью, бабуся, а ты пообещай, что поможешь мне, – подал голос внимательно выслушавший колдунью Иосиф.

– Что у тебя за беда, болезный? Жалься старой Ядвиге, сынок, – что смогу – сделаю, а нет – так Кощей Бессмертный присоветует. Он на выдумки горазд, к тому же – смерти не страшится, потому как нет её у него: за тридевять земель смертушка Кощея упрятана. На досуге время будет, поведаю где.

– А нужно мне от тебя, Бабуся-Ягуся, вот что, – начал издалека Иосиф. – Ты, верно, знавала родителя моего, Макара Давидовича Каймакова, муромского разбойника из шайки знаменитого Соловья. Сослали их после подавления Табачного мятежа в Весь Заволочскую, на дальний-предальний север. С ними ещё Яшка Вампиров был, так тот на севере первый и окочурился. Вторым Соловья-Разбойника землица Заволочская прибрала, досвистелся Спиридон Дормидонтович до осиновой домовины. Так в Веси среди болот да топей непролазных и сгинул. А раньше-то в Усыпальнице на главной площади Чудова возлежал. Да и чёрт с ним... Затем очередь моего батюшки приспела: скрутила его лихоманка – ложись и помирай! Слёг он, подозвал меня к постели и строго-настрого велел отомстить за его погибель Бове, правителю чудовскому, да воеводе его Беллеру: они в смерти родителя виноватые! Поклялся я на одре умирающего сделать всё так, как он велел, и клятву свою кровную выполню, чего бы мне это не стоило! Помоги мне, бабуся, достать окаянных Бову и Беллера, а я за то дочку твою Агнессу из проклятого Чудова возверну, – не убоюсь Никиты Самодурова со товарищи.

– Гиблое дело удумал, милай, – прискорбно махнула рукой Баба-Яга. – Где же я тебе Бову Дорофея Евграфовича разыщу, ежели он отбыл от нас, грешных, на чужую планету, а Моисей Беллер и того дальше умотал, в восемнадцатый век, во Франко-Масонию и тамо ему голову на гильотине отчикали. Вон у Кощея Бессмертного порасспроси, он своими руками голову Беллеру рубил.

– Как же так, бабушка, ведь эдак напутствие отцово невыполненным останется? – испуганно вскрикнул Иосиф. – Что хош делай, сколько хош казны спрашивай, а Беллера с Бовой мне подай на блюдечке с голубой каёмочкой!

– Подумать надо, с нечистой силой посоветоваться, – уклончиво ответила Баба-Яга. – Допустим, Беллера отыскать мы тебе с Кощеем поможем, доставим тебя в избушке в какое хочешь время, – в царство, какое душе угодно будет, а вот с Бовой сложней, его просто так на другой планете не достанешь...

– Думай, бабулечка, кумекай, шевели последней извилиной, а Дорофейку мне вынь да положь, – настаивал молодой Каймаков, кровожадно вращая чёрными, басурманскими очами. – Я тебе за него не то что Агнессу, – самого Никиту Самодурова в Кособоково приволоку и на цепь возле твоей избушки посажу, и гавкать по-собачьи заставлю!

– Добро, лихой молодец, дело решённое, за Агнессу с Никитой я тебе так и быть укажу верную дорогу к Бове, – тряхнула нечёсаными патлами старуха. – Только, чур, уговор таков: поначалу ты мне Агнеску с Никитой Самодуровым живыми или мёртвыми в лес представишь, а уж посля мы с тобой в прошлое за Моисейкой Беллером лыжи навострим. А как споймаем злыдня и сделаешь ты с ним, что твоя душенька пожелает, тогда только и отправимся вместях на поиски окаянного Бовы. Путь наш будет не близок, рыцарь, – попервой смотаемся мы в Лугачёвск, в психушку, где бывший Бовин воевода Юрка Муха на пожизненном излечении обретается. Они с Бовою в одной палате номер шесть лежали, вместе с прокурором и Наполеоном. Посля Дорофея гуманоиды на свою планету забрали: прилетели на светящейся пластмассовой тарелке, баба у них ещё за старшую была, Бэлой звали или Атропос, бес её разберёт без бутылки, схватили Бову и поминай как звали. Полетели эксперименты космические производить. Никто из наших на планете гуманоидов ещё не бывал, окромя одного человека и зовут его Иван Богатырь. Сам он сейчас за морем-окияном живёт и в ус не дует; с ним вместе в землю обетованную дочка Юрия Мухи, психа лугачёвского, умотала. Разыщем мы через Муху Ивана Богатыря, он-то и укажет верную дорогу к планете гуманоидов из летающей тарелки. А там и до Бовы, думаю, рукой подать, никуда он от нас не денется.

На том и ударили по рукам. Отправила Баба-Яга первым в Чудов ворона Асмодея: дорогу поразведать, разузнать что к чему, обстановку в Чудове прощупать. Следом чёрный пудель Вася по лесу побежал, а за ним, чтобы не сбиться с пути – Иосиф.

 

2. Великий и ужасный Самодуров

 

Полновластный правитель страны Никита Вавилович Самодуров проснулся в нехорошем расположении духа и встал с левой ноги. Зафиксировав этот немаловажный в делах управления государством факт, он сразу же понял, что грядущий день добра ему не сулит, но ничего поделать уже не мог. Не ложиться же снова в постель и не задавать храпака до обеда. Приходилось, по-христиански смирившись, вставать, самому заправлять постель, хоть не царское это было дело, умываться холодной водой, потому что горячую благодарные сограждане систематически выпивали за утренним чаем, ленясь кипятить чайники на плите, и завтракать яичницей с деревенским салом, собственноручно приготовленной по одному ему известному, замысловатому рецепту завзятого холостяка.

Да, как это не прискорбно звучит, со вчерашнего дня Никита Вавилович был холостяком. Сумасбродная дочка Бабы-Яги Агнесса в который уж раз сбежала от своего незаконного муженька, с которым и расписана-то по-человечески не была и числилась в лучшем случае содержанкой, если не сказать грубее... А грубее ты сам знаешь, читатель, как называются подобные, не освящённые законом, либо церковью отношения: блядством или прелюбодеянием.

И ведь каково было осознавать свою покинутость какой-то капризной девчонкой самому Никите Самодурову: мужчине видному, красивому, так сказать, крутому и бескомпромиссному, с железной левой рукой, потерянной в юности на Басурманском фронте; с плешью во всю голову, благоприобретённой на секретном космодроме во время незапланированного взрыва ядерной боеголовки одной из новейших баллистических ракет; с хриплым, пропитым в многомесячных рейдах на подводных лодках, голосом и походкой пингвина, которую перенял Самодуров от единственных обитателей тех гиблых антарктических морей, куда забрасывала его собственная дурь и безумные приказы начальства.

Всё дело в том, что Никита Вавилович, перед тем как взять в белы рученьки бразды правления чудовским царством-государством, служил в войске на многих должностях и во многих родах его одновременно, благодаря своей кипучей, неугомонной натуре. На службе он много страдал за справедливость, больше терял, нежели находил, но терял всё как-то по мелочам, запчастями: в первую Басурманскую кампанию потерял руку, в ракетных войсках стратегического назначения – волосы на голове, в бронетанковых войсках – зубы, выбитые в пьяной потасовке между господами-офицерами, на подводном флоте – голос. Другие в это же самое время теряли самое ценное, что только есть у человека – собственные головы.

Любовь к войску и ко всему военному Никита Вавилович сохранил с тех пор на всю жизнь. Басурманская война, сколько помнили в Чуди, не прекращалась теперь ни на миг: за первой Басурманской кампанией неизменно следовала вторая, за второй – третья, так что запутались и давно сбились со счёта даже доблестные самодуровские генералы, не говоря уже о простых обывателях. Народ жил на постоянном военном положении: над головами граждан день и ночь гудели эскадрильи тяжёлых, сверхзвуковых бомбардировщиков, увозивших на юг в горы десятки тысяч тонн смертоносного груза, по железнодорожным путям сплошным серо-зелёным потоком шли на фронт эшелоны с боевой техникой, боеприпасами и личным составом. Обкуривание поганых генералом Змеем Горынычем не помогало: у противника появились некоторые технические новинки, например, противогазы, а также выработался устойчивый иммунитет против курева. Необходимо было травить неверных другими средствами и Самодуров поручил разработку новейших средств борьбы с тараканами, касогами и прочими вредными южными насекомыми опальному академику Семёну Семёновичу Сухарькову, вернув его в столицу из лугачёвской ссылки и дав ему в ведение соответствующий НИИ и все вытекающие отсюда полномочия.

Перекусив на скорую руку, Никита Самодуров принялся собираться на работу, а работа у него была не пыльная: руководить государством. Самое сложное в сборах было выбрать галстук, а к галстуку подобрать костюм, которых у Никиты Вавиловича было целых тринадцать штук – чёртова дюжина, и каждым из них он дорожил, как зеницей ока. Правда, у иных столичных чиновников бывало костюмов и поболее самодуровских, но Никита был человек глубоко верующий, в церкви крестился на все иконы, целовал крест в руке батюшки, лобызал заодно и батюшкину, пахнувшую чесноком и одеколоном, холёную руку, за всю жизнь не державшую ничего тяжелее собственного члена, и поэтому числа предпочитал символические, если не сказать больше – мистические. Таково и было, по мысли Самодурова, количество его костюмов, которые ему пошила дочка некогда съеденного собственными придворными президента Чуди Феропонта Феоктистовича Бокия – Берта. Откуда взяла средства на самодуровские костюмы Берта Феропонтовна осталось не выясненным, но злые языки поговаривали, что деньги якобы были коварно похищены из бюджетных сумм, предназначенных для восстановления Чудова после недавнего землетрясения.

Делом о похищенных бюджетных денежках занялась генеральная прокуратура и даже один раз допросила в качестве обвиняемой Берту Бокий, но на следующий же день её чудодейственным образом избрали депутатом Самодуровской думы от Тьмутараканского избирательного округа, в результате чего Берта Феропонтовна получила парламентскую неприкосновенность, а ещё через день её назначили министром лёгкой промышленности в правительстве Никиты Вавиловича. Но генеральная прокуратура на этом не успокоилась, и возглавлявший ведомство Филипп Спиридонович Бандера осмелился подкопаться под самого Самодурова. Тут следует вспомнить, что Филипп Спиридонович был человек относительно честный, в бытность свою ответственным секретарём газеты «Гостиный двор – Аддис-Абеба» незаконно пострадал от властей, обвинённый в смертоубийстве сотрудника редакции Пети Ёжика и работника Министерства культуры Васи Ветрова. В общей сложности Бандера отсидел пятнадцать лет и был выпущен по амнистии. В Чудове он тут же прослыл диссидентом и правозащитником: защищал права сбежавшего в Израиль художника Семёна Барнаульского, потому что его и там заставляли работать, защищал вечного студента, гомосексуалиста Мишу Бельмондо, которому власти запрещали сделать операцию по перемене пола, защищал в аду бывшего учителя средней школы, сексуального маньяка Чертило, которому отказывали в возобновлении преподавательской деятельности. Филипп Спиридонович защищал даже моджахеда-одиночку Шайтана Шалдыкова, постоянно устраивавшего в столице террористические акты со взрывами в метро и поджогами телевышек, в результате чего страдало войско и мирные граждане.

Государственная дума по заслугам оценила правозащитную деятельность Бандеры и единогласно избрала его на пост генерального прокурора. Филипп Спиридонович рьяно взялся за дело, грозясь в считанные сроки искоренить в Самодурии воровство, бардак и коррупцию, и решил, что начинать нужно как в рыбе – с головы. Лишь только взглянул Бандера на голову в лице Никиты Вавиловича, так сразу и ахнул: Самодуров каждый день приезжал на работу в новом костюме! Филипп Спиридонович следил за правителем почти две недели и когда на четырнадцатый день увидел на Никите Вавиловиче костюм с уже знакомой расцветкой, – возбудил уголовное дело. Сомнений не оставалось: у Самодурова в гардеробе насчитывалось целых тринадцать костюмов, которые он менял каждый день, как перчатки, или любовниц. Сколько было галстуков Бандера сосчитать не успел, потому что сбился на четвёртом десятке, а что касается сорочек, туфель и носков – тут уж сам чёрт голову сломит сосчитать всю эту прорву! Дело было ясное как божий день: Никита Вавилович, нагло пользуясь служебным положением, пополняет свой гардероб за счёт государственного бюджета. Но силы явно были не равны. Филиппу Спиридоновичу слабо было тягаться с самим Самодуровым! В генеральной прокуратуре верные Никите Вавиловичу людишки постоянно спускали дело о президентских костюмах на тормозах, заминали его, а то и просто выбрасывали в мусоропровод. Бандера ночами кропотливо восстанавливал уголовное дело о ворованных костюмах, переписывая тома собственной рукой от корки до корки. А их было уже целых тринадцать штук, по тому на каждый Самодуровский костюм. Так и шло дело, по-чудовски: ни шатко, ни валко. Восстал Филипп Спиридонович Бандера за попранную справедливость, ан одолеть всесильного временщика не может. Не по Сеньке шапка оказалась.

Выбрав светло-серый в полоску костюм тройку и темно-синий, в косую линейку, галстук, Никита Самодуров оделся, тщательно прилизал гребнем лысину перед зеркалом, положил три рубля в портмоне, а остальные деньги – около пятисот рублей – с глаз долой, в жилетный карман (на случай, если кто в правительстве попросит взаймы, у него всегда была отговорка, что, мол, нет денег, о чём и должна была свидетельствовать мятая трёшка в бумажнике) и, заперев бронированную дверь квартиры, изготовленную по спецзаказу на танкостроительном заводе, вышел на улицу. Рабочий день начался.

Тут же к президенту со всех сторон ломанулась толпа нищих, бомжей, алкоголиков, тунеядцев, безработных управдомов и персональных пенсионеров. К президенту потянулась сотня жадных рук и было не ясно: то ли они просили милостыню, то ли хотели задушить Самодурова. Никита Вавилович достал из кармана тощее портмоне, показал собравшимся единственную трёшку, вывернул портмоне наизнанку, потряс его для убедительности и снова спрятал в карман.

– Я думаю, друзья, что мы в одинаковом материальном положении, – принялся толкать патриотическую речь Самодуров. – Страна в долгах, как в шелках. Мы торчим международному валютному фонду миллиарды баксов, а по понятиям, карточный долг – святой долг и мы его отдавали, отдаём и отдавать будем. У меня у самого ничего нет, кроме трёх рублей и тринадцати костюмов, которые мне подарили на день рождения. И мне по барабану, что какой-то там Спиридон Бандера возбудил против меня уголовное дело. Он, пёс поганый, двух фраерюг замочил не за хрен собачий и чалился у хозяина пятнадцать лет. Я его, волка позорного, на кичмане под шконку загоню и на параше собственное дерьмо хавать заставлю! Я его, педераста конченного, поломаю, как Буратино, и на дурня лысого посажу. Я ему глаза на жопу натяну и, как уличную блядь, подмигивать заставлю... Правильно я говорю, ребята?

– Твоя правда, Никита Вавилович, покажи им кузькину мать! – раздался одобрительный мужской голос.

– Мочи их, Вавилыч, на параше, мы все за тебя! – крикнул ещё кто-то.

– Народ требует продолжения реформ, – резюмировал Самодуров и, брезгливо пройдя мимо восторженно гомонившей толпы бродяг, попрошаек и пенсионеров, сел в чёрный президентский «Лимузин».

Прикатив в Крепость, где располагалась резиденция, Никита Вавилович срочно собрал кабинет министров, который возглавлял Софрон Бакланов, и сухо объявил повестку дня:

– С прискорбием сообщаю, господа, что вчера от меня снова сбежала жена, многоуважаемая госпожа Агнесса. Отчества и фамилии, по данным оперативной разработки, нет. Отец точно не установлен, – есть подозрение, что это Капустин Кирилл Кириллович. Мать – Ядвига по кличке Баба-Яга. Основная специальность – колдунья. Есть предложение объявить общегосударственный розыск, а попутно, – очередную войну басурманам. Кто «за», поднимите правую руку, кто против... Все «за», вот и прекрасно! Я так и знал, господа, что мы с вами договоримся. Насчёт войны, думаю, всё ясно. Приказываю: объявить дополнительную мобилизацию резервистов; призвать школьников, студентов, ходячих больных, психов, добровольцев и всех кого попало. Поставить под ружьё всю Самодурию! Вперёд и с песней... Я, как верховный главнокомандующий, возьму этот вопрос под личный контроль. Что вы думаете по этому поводу? – президент строго взглянул на министров.

Министры прискорбно потупили глаза, как школьники не выучившие урок. Только министр лёгкой промышленности Берта Феропонтовна Бокий, словно единственная отличница в классе, смело взглянула на сурового учителя и подняла руку.

– Прошу вас, говорите с места, пожалуйста, – милостиво разрешил Самодуров.

– А к кому ушла ваша супруга, уважаемый Никита Вавилович? – обворожительно улыбаясь, пропела Берта Бокий.

– Вопрос задан не по существу, к тому же, он стоит вторым в повестке дня совещания и мы до него ещё не дошли, – как робот, механически отчеканил президент Самодуров. – Вы что скажете, Савелий Петрович? – обратился он к возвращённому из длительной лугачёвской ссылки Лупу, курировавшему сельское хозяйство.

– Я как все, Никита Вавилович, я от коллектива – ни ногой. Куда поп, туда и батька, как говорится, – заученно, как солдат первого года службы – ефрейтору, отрапортовал старик Савелий Петрович Лупу своему президенту. И Самодуров понял, что толку с него, как с козла молока. Обречённо вздохнул и переключился на следующего участника секретного государственного совещания.

Им, как на грех, оказался скандальный генеральный прокурор Филипп Спиридонович Бандера. Он скорчил зверскую физиономию и, перегнувшись через стол, интимно зашептал в огромное, похожее на локатор или деревенский лопух, розовое ухо Самодурова:

– Отдай наворованные костюмы в фонд борющегося Ирака!

– Сам кретин! мгновенно нашёлся что сказать Никита Вавилович, язвительно хохотнул и перешёл к следующему министру.

Это был министр культуры, небезызвестный читателю Рой Абрамович Айзенберг. Он снял очки, подслеповато сощурился, нервно потёр переносицу указательным пальцем.

– Я думаю: когда говорят пушки – музы молчат, – глубокомысленно изрёк бывший председатель чудовского Союза художников.

– Гм... резонно, – крутанул наполовину лысой головой президент Самодуров и оставил Айзенберга в покое.

– Пушки вместо масла! – по-петушиному крикнул с самого края правительственного стола бывший киллер Антон Нищета, возглавляющий сейчас ведомство политического сыска и носящий полковничьи погоны.

– Так-то оно так, но ведь и кашу маслом не испортишь, – поправил его Самодуров. – Хотя, в принципе, я с вами согласен: без масла обойтись можно, а вот без пушек – дудки!

Когда все участники совещания были опрошены и мнение каждого – выслушано, Никита Вавилович отпустил министров по рабочим местам, оставив только силовиков. Им-то и предстояло отыскать сбежавшую от президента взбалмошную Агнессу. Искать решено было на Тайване, в поэтическом общежитии, в ресторанах, барах, на дискотеках и в других увеселительных заведениях. К поискам пропавшей сожительницы Самодурова привлекался даже его заклятый враг Филипп Спиридонович Бандера, которому предстояло возбудить уголовное дело по факту загадочного исчезновения из президентской квартиры вышеупомянутой девицы лёгкого поведения Агнессы. Многочисленным оперативникам были розданы размноженные фотографические карточки пропавшей, и сыскная работа в Чудове закипела.

 

3. Поиски Марка Красса

 

Молодой Иосиф Каймаков в сопровождении Васи Ветрова, который снова стал человеком, дефилировали по шумным чудовским улицам, не без интереса разглядывая бестолково суетящиеся толпы столичных жителей. Ворон Асмодей летел рядом, искусно изображая верного пса-телохранителя новой колдовской знаменитости, нагрянувшей нежданно-негаданно в Чудов из далёкой и загадочной Веси Заволочской.

– С чего начнём поиски Агнессы? – деловито осведомился Иосиф Каймаков у Васи Ветрова, надеясь на его прежний опыт руководящего работника Министерства культуры и знание многих злачных уголков Чудова, где любила прожигать и без того скоротечную жизнь золотая столичная молодежь.

– Я думаю, не мешало бы вначале обратиться за советом и помощью к великому чародею, магу, прорицателю будущего, алхимику и чернокнижнику из Тевтонии Марку Крассу, – предложил Вася, с мистическим благоговением и внутренним трепетом произнеся святое имя волшебника. – Он знает всё обо всём, угадывает чужие мысли на расстоянии выстрела из снайперской винтовки «Драгунова», у беременных гулящих девок, без помощи рук, глаз и прочих интимных приспособлений распознаёт половую, национальную, сословную и политическую принадлежность эмбриона, считает деньги в чужом кармане с точностью калькулятора, определяя при этом фальшивые или настоящие купюры находятся в оном... Марк Красс непременно поможет нам изловить сбежавшую от Бабы-Яги девчонку.

– А как мы найдём этого Марка Красса? – спросил Иосиф.

– Интересный вопрос, – засмеялся в ответ Вася Ветров. – Всё дело в том, что Марк Красс – призрак и никто его никогда не видел, кроме одного человека, который раньше копал могилы в окрестностях деревни Горюны, что лежит у большой Муромской дороги. Теперь он перебрался в Чудов; зовут его Никанором Злодеевым. Он возглавляет партию бывших могильщиков и держит Доломановское кладбище.

– Так поспешим скорее к нему и пусть он нас сведёт с Марком Крассом, – нетерпеливо перебил Ветрова Каймаков.

Путь на Доломановское кладбище был не близок, – на перекладных через всю столицу, заваленную кучами строительного мусора, оставшегося от перестройки городских зданий и памятного землетрясения. Жизнь налаживалась с трудом, продовольствия, медикаментов, наркотиков, презервативов и взрывчатых веществ для устраивания диверсий на железнодорожных путях и в жилых зданиях катастрофически не хватало. На каждом шагу бурлили стихийные рынки, где можно было купить решительно всё, начиная от пачки импортных сигарет «Марльборо» и заканчивая новейшим зенитно-ракетным комплексом «С-300», которые пользовались устойчивым спросом у моджахедов из шайки Шайтана Шалдыкова, издавна пошаливавших в окрестных лесах и на большой Муромской дороге.

Иосиф Каймаков с Васей Ветровым и неотступно кружившим над их головами крылатым цепным псом Асмодеем достигли одного из таких базарчиков и, как аквалангисты в морскую пучину, нырнули в разношерстную и разноязыкую, бурлящую, словно водоворот, человеческую стихию.

Каких только чудес здесь не было: огромные азиатские дыни, как будто отрубленные человеческие головы, сами катились к ногам испуганных покупателей, импортные и отечественные костюмы махали бесплотными суконными рукавами, как привидения, водка в многочисленных «наливайках» и забегаловках на глазах изумлённых чудовцев превращалась в воду, а весы, на которые ложились лёгкие, как пух, стограммовые, чахоточные цыплята, словно взбесившись, зашкаливали стрелками за килограмм. Тут же знаменитый попугай Джона Сильвера, сидевший на плече у безногого моряка, покалеченного ещё в первую Басурманскую кампанию, продавал по сходной цене карты Острова Сокровищ, где хранился пиратский общак Флинта, стаканами глушил технический спирт, который ему наперебой подливали бродяги всех подвалов, чердаков и помоек, и хриплым, как у Самодурова, голосом кричал: «Не дождётесь!» и «Свистать всех на верх, отморозки!» Внебрачный сын римского папы Карло Буратино за хорошее вознаграждение указывал дорогу в страну Дураков, Дебилов и Дегенератов, которая, покружив путешественников по гиблым окрестным лесам, почему-то неизменно приводила обратно в постылый Чудов. Попутно ушлый деревянный фармазон, создав хитроумную финансовую пирамиду «ДДД» (Дураки, Дебилы, Дегенераты), брал у вкладчиков деньги в твёрдой валюте и золото, набивал ими стеклянные трёхлитровые банки, купорил, как огурцы, и закапывал в землю у себя на огороде, уверяя, что по весне из них вырастут денежные деревья.

Ворон Асмодей заинтересовался секретными картами Острова Сокровищ и даже сел на другое плечо безногого моряка, но денег у Асмодея не было с собой ни копейки. Хмельной пиратский попугай не захотел задаром выдавать тайну припрятанных миллионов Флинта и грубо отшил настырного коллегу, крикнув:

– Канай отсюда, рвань позорная, не то я тебя в сортире замочу и плавать по-собачьи заставлю! Лети, лети, швабра сухопутная, и на чужие клады не зарься, не про тебя они наворованы.

В это время Вася Ветров приблизился к Буратино и стал исподволь выспрашивать дорогу в страну Дураков и условия эмиграции. Попутно справился насчёт получения дурацкого гражданства, налогов на каждого вновь прибывшего дурака, общегосударственной дуристики населения, задуривания школьников в общеобразовательных учреждениях, наличия свободных дур, желающих надеть на шею семейное ярмо, курса дураковской денежной единицы по отношению к самодуровской и прочего.

Иосифа Каймакова ничего не интересовало, кроме волшебника и мудреца Марка Красса, и он нетерпеливо потянул из толпы Васю Ветрова, не дав договорить с предприимчивым Буратино. Асмодей полетел вслед за своими приятелями сам, без особого приглашения, злорадно размышляя о страшной мести, которой он подвергнет когда-нибудь нахального попугая Джона Сильвера, так грубо и невежливо обошедшегося с ним на базаре.

Наши друзья приехали на Доломановское кладбище и стали бродить среди надгробий, разыскивая Никанора Злодеева. Кладбище было огромное и напоминало крупный город. Только жильцы многочисленных изолированных могил не ходили к друг другу в гости, да и вообще никуда не ходили, предпочитая глупой кладбищенской суете философское домашнее уединение в склепах. Какого только народу здесь не было: в элитных кварталах центральной части разместились выдающиеся люди Чудова – министры, прославленные генералы, банкиры, знаменитые воры в законе, канонизированные церковнослужители и космонавты. Это был цвет Самодурии, сливки общества, так сказать, элита, а может быть даже – богема. Памятники здесь отгрохали в полный рост, из уст некоторых звучал собственный голос покойного, при жизни записанный на магнитофонную ленту, цветы на надгробиях никогда не увядали, а водка в стаканах не выдыхалась. Самым крутым чудовцам из числа нового поколения воров-беспредельщиков строили огромные мавзолеи, а самих покойников бальзамировали, как египетских фараонов, и клали на вечное хранение в саркофаги из чистого червонного золота.

Воров попроще закапывали в землю вместе с «Мерседесами», гаремами любовниц, любимыми собаками и лошадьми. В могилу отдавших богу душу генеральных прокуроров самосвалами, как кирпичи, сваливали все уголовные дела, которые они когда-либо вели в жизни. Стоматологам, словно дикарям – ожерелье, вешали на шею связку вырванных ими зубов, а видным милицейским начальникам, – такое же ожерелье из зубов выбитых. На обелисках генералов высекались длиннейшие списки одержанных ими побед, а если таковых не оказывалось, – фамилии погибших под их чутким руководством служивых. Особенно прибавилось таких фамилий после начала нынешней, уже третьей по счёту Басурманской войны. Солдат привозили целыми полками и дивизиями, полным списочным составом, и закапывали на отдельном, войсковом кладбище, а оружие их передавали очередным потенциальным покойникам. Обмундирование когда снимали, когда нет, в зависимости от степени изношенности. Воинами погибших уже не считали и называли по-хозяйски, грузом, как дрова или мешки с картошкой.

Никанора Злодеева они отыскали в конторе, у дверей которой красовалась вывеска с лаконичной надписью: «ИЧП Доломановское кладбище» и ниже – «Чудовская партия бывших могильщиков (ЧПБМ). Центральный комитет». Каймакова с Ветровым тщательно обыскали охранники на предмет выявления оружия, подслушивающих устройств, заграничных денег на взятки, наркотиков и, ничего не найдя, вежливо проводили в кабинет Злодеева. Ворона Асмодея, приняв по ошибке за телохранителя, попросили обождать на улице.

Иосифу понравилась железная дисциплина бывших могильщиков, к тому же ЧПБМ была родственна ПРБМД (Партии разбойников с большой Муромской дороги), в которой состоял покойный папаша Иосифа, Макар Давидович Каймаков. Партия Злодеева была, так сказать, достойной продолжательницей и преемницей бессмертного дела вождя чудовского бардака и беспредела Спиридона Дормидонтовича Соловья по кличке Разбойник, возглавлявшего некогда ПРБМД.

Злодеев был мужчина видный, жизнерадостный, здоровый, как бугай, с огромными, мускулистыми лапами, напоминающими горилльи, и крутым, высоким лбом на отполированной до зеркального блеска лысой башке, об который можно было бить годовалых поросят. Яркий помидорный румянец, как у валютной путаны на Востриковском бульваре, не сходил с его шарообразных, мясистых щёк, а рот, дугой пересекавший нижнюю часть физиономии от уха до уха, не закрывался в слюнявой шутовской улыбке балаганного Петрушки.

Вошедшие поздоровались с хозяином кладбища и скромно присели к столу, не зная как приступить к деликатному разговору, ради которого и проделали столь долгий и утомительный путь.

Никанор Злодеев понял их по-своему и сразу же без обиняков предложил лучшие места на аллее государственных героев Самодурии.

– Я гляжу, люди вы состоятельные, из новых самодуровцев, как пить дать, – сказал он, – а посему возьму я с вас за два гробоместа по божески: мильон зелёных с рыла и помпезные похороны вам обеспечены, моё слово! А Никанор Злодеев слово своё держит крепко, у кого хош спросите, никто в обиде не остаётся. Закапываем как на лучших погостах Лондона, со всеми вытекающими отсюда почестями, желаниями и капризами усопшего. Кому любимую люстру в домовину кладём, кому – любимую тёщу, кого в хромовых генеральских сапогах закапываем, кого в белых тапочках. Кому захочется эдакой экзотики закордонной, – сжигаем в крематории, вывезенном по блату из Бухенвальда. Тут у нас такса разная: ежли, к примеру, с пьяного, либо оглушённого – цена одна, с бесчувственного тела либо с трупа – другая. Ну а коли кто в живом здравии в печь полезть пожелает, тут уж мы раскошеливаем по полной программе, это сервис особый. Для утончённых кладбищенских гурманов, можно сказать. Кому обрыдли земля, огонь и медные канализационные трубы, тех, к примеру, можем захоронить в атомной подводной лодке. Здесь клиент ничего не платит, потому как аренды кладбищенского участка не происходит, а вода, она и в Африке вода, – нейтральная и весь сказ. Её вон сколько в синем море-акияне, пей хучь залейся. Тем новопреставленным наоборот самим сберегательные книжки от Самодурова полагаются, а в книжках тех – всё евонное морское и подводное жалованье до скончания его загубленной енералами да адмиралами молодой жисти. Сберкнижка у родственников потонувшего остаётся, а у кого не было никого, тех мёртвыми на живых женят и посля только – книжки денежные вновь обвенчанным вдовам в чудовской Крепости с почестями выдают.

Вася Ветров скептически хмыкнул.

– За такие денюжки я б и сам каменюку себе на шею повесил да в лодку ту подводную сиганул. А сберкнижку с пожизненными окладами в карман бы возля сердца засунул, чтоб она мне, значит, в холодной морской пучине кровь разогревала, как грелка во время простуды.

– Дурак думками богатеет, – сухо заключил Иосиф Каймаков и перешёл непосредственно к цели своего визита:

– Мы, уважаемый Никанор, не имею чести знать имени вашего достопочтимого батюшки...

– Поликарпом тятеньку мово звали, царство ему небесное.

– Так вот, Никанор Поликарпович, – продолжил свою заумную, витиеватую речь Каймаков, считавший себя интеллигентом в первом поколении и даже, по слухам, что-то пописывавший в стол, будучи заточённым на каторгу, – за ваше лестное предложение, конечно, большое спасибо, но мы пока, к сожалению, особой надобности в том не испытываем. Люди мы, так сказать, ещё вполне живые, как вы можете это видеть, и помирать в обозримом будущем намерений больших не имеем. Хотя, конечно, все мы в руках всевышнего, ведь, как известно, нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед пророк его! – вспомнил и умело ввернул в разговор религиозную установку своих предков, южан, Иосиф.

– Не согласен, но это частности... Продолжайте, пожалуйста, милейший, – метнул, как дротик, реплику Никанор Злодеев, придерживавшийся традиционных для Самодурии религиозных взглядов, выражавшихся в полнейшем отсутствии таковых.

– Одним словом, мы бы желали повидаться с Марком Крассом, – устав от утомительного, бессмысленного словоблудия, напрямик брякнул Иосиф и выжидающе уставился в хитрые, татарские щелочки глаз Злодеева, как секретный резидент на явочной квартире, назвавший пароль.

– Трудное это дело, – тяжело вздохнул Никанор Злодеев. – Марк Красс не простой человек, – он призрак, вечно где-то там бродит галопом по Европам и появляется только в исключительных случаях: ежели, к примеру, война, али мор, али саранча, али на худой конец землетрясение. И уж всегда он тут как тут, ежели разразится, к слову сказать, бунт, али какой-нибудь там парламентский кризис. К тому же Марк Красс страшен, потому что лишён привычной человеческой телесной оболочки, а весь как бы соткан из паутины. Он – сконцентрированная идея, сгенерированная мысль, сфокусорованный мираж. Он велик, как Бог, и коварен, как королевская кобра!

– Сделайте же что-нибудь, Злодеев, мы в долгу не останемся, – нетерпеливо вскрикнул Вася Ветров и быстро положил перед собеседником пухлый, как подушка, почтовый конверт с чем-то...

Никанор конверта не заметил, нажав на тумблер селекторной связи, вызвал из приемной смазливую, длинноногую секретаршу, надписал на конверте красным фломастером слово «взятка», сунул девице и велел отнести куда следует...

– Партия дышит на ладан, но не продаётся! – патетически воскликнул он, включив портативный магнитофон в безразмерном кармане.

– Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать! – парировал изречением знаменитого чудовского чёрного человека Каймаков и небрежно шлёпнул о стол толстенной папкой с какими-то бумагами, на которой было косо выведено: «Басурманская война. Роман».

– Что это? – с ужасом уставился на страшную папку Злодеев, думая, что там бомба.

– Мой роман о третьей Басурманской войне. Купите, – предложил Иосиф.

– Но я, право же, не покупаю романов, – отрицательно качнул лобастой головой Злодеев. – Я вообще ничего не покупаю, а только продаю: место на кладбище по одной цене, венок, скажем, по другой, оградка – по третьей... В жизни всему есть своя цена и никуда от этого не денешься.

Иосиф Каймаков убрал назад в спортивную сумку рукопись романа и решил подъехать с другого бока. Он торжественно встал из-за стола, вытянулся в струнку, как гвардейский офицер, звонко щёлкнул каблуками новых лакированных туфлей и вполголоса таинственно шепнул:

– Мы посланы... оттуда!..

Глаза Иосифа Каймакова при этом многозначительно вонзились в потолок, словно там, на чердаке, и сидел тот самый гражданин, пославший их в кабинет Злодеева. Это возымело соответствующее действие. Никанор боязливо перекрестился и, косясь на потолок, так же таинственно зашептал:

– Приходите сегодня в полночь на кладбище, будет вам Марк Красс!..

 

4. Спиритический сеанс.

 

Без четверти двенадцать Иосиф Каймаков, Вася Ветров и преданный ворон Асмодей снова были на кладбище. У конторы их уже поджидал весь Центральный комитет партии бывших могильщиков в полном составе во главе с Никанором Злодеевым. Все были экипированы по-походному и облачены в серо-зелёную камуфлированную униформу, как будто собрались на войну с погаными. У каждого был с собой пистолет в кобуре, штык-нож, автомат «Калашникова» с двумя запасными магазинами в брезентовом подсумке и по паре ручных противопехотных гранат-«лимонок».

– Центральный комитет – ударная сила партии! – ответил на немой вопрос Иосифа Каймакова Злодеев. – К тому же, есть сведения, что войска поганых во главе с известным международным террористом и джином из водочной бутылки стариком Хоттабычем с юга подступает к Чудову, поэтому нам нужно быть всегда на чеку. Охране мы раздадим, как богатырям, тридцать три снайперские винтовки и они будут держать в перекрестье оптического прицела каждого международного террориста и боевика: куда моджахед пойдёт, туда и снайпер оптический прицел направит, а если не хватит увеличения, мы подкинем им телескопы из астрономических обсерваторий. Особое внимание будем уделять сортирам, чтобы следить, как поганые будут оправляться, и спальням, где, как общеизвестно, происходит самое интересное для снайпера и любого нормального мужика.

– Извиняюсь, а за нами эти тридцать три снайпера подглядывать в оптический прицел не будут? – с опаской спросил Злодеева Иосиф Каймаков.

– Вы у нас вне подозрений, – успокоил его глава кладбищенской партии. – Но приступим к делу, друзья мои, время не ждёт.

Никанор Поликарпович отдал какие-то распоряжения. Охранники вынесли из конторы круглый стол и дюжину стульев, взвалили всё это на плечи и двинулись вглубь мрачного, ночного погоста. Члены Центрального комитета последовали вслед за ними. Устремились в том же направлении и Каймаков с Васей Ветровым и вороном Асмодеем. Часы на руке Иосифа, отсвечивая зелёным фосфорическим светом, показывали без пяти двенадцать.

– Мы проведём спиритический сеанс и вызовем бесплотный дух Марка Красса на кладбище, – объяснял Злодеев Иосифу по дороге. – Вы участвовали когда-нибудь в спиритических сеансах?

– Никогда, а что, это так сложно? – задал встречный вопрос Иосиф.

– Проще пареной репы, – небрежно махнул горилльей рукой Злодеев. – Ставишь круглый стол на кладбище, желательнее возле раскопанной старой могилы, чтоб непременно жмурика в гробу было видать, рассаживаешься вокруг стола всей кодлой, начинаешь вращать стол коленками, только поостерегайся, чтоб ножкой как раз по яйцам не получить. Как токмо стол заюлит, как балерина голожопая на льду Чудского озера, – начинай нести всякий бред и дичь насчёт духа анпиратора Наполеона, либо, допустим, волшебника и мудреца Марка Красса. Как только стук деревянный по столу услышишь, будто по пустой голове черенком от совковой лопаты барабанную дробь наяривают, – вопросы глупые задавай: «из какой ты палаты?», к примеру, или «сколько в аду градусов выше нуля?». Это вроде приманки: нечистый дух задумается, бдительность потеряет и засветится весь от напряжения, как электрическая лампочка, – тута ты его и увидишь! Ну а дальше, сам понимаешь, дело техники, так сказать. Ловкость рук и никакого фармазонства: кому живым дух нужон, – поленом берёзовым по башке и – в кутузку; ежели просто для допроса, – рученьки белы скрутить колючей проволокой и на электрический стул. Шестьсот шестьдесят шесть вольт врубишь – враз всё расскажет; всё, что было и не было вспомнит: и как Кенигсберг с Астраханью забирал, и как на бану с Сонькой-Золотой Ручкой у челноков чемоданы с турецким товаром тырил... Дух, он хоть и не материальный, а тожеть, небось, жить хочет духовной своей жизнью. Правильно я рассуждаю? – спросил Никанор Поликарпович у Каймакова.

– Вам видней, вы при духах на кладбище состоите, – уклончиво сказал Иосиф.

Ворон Асмодей каркнул и вдруг заговорил человечьим голосом:

– Долго ли ещё лететь, почтеннейший Никанор Поликарпович? Темень, как у шахтёра в одном месте... Хоть бы фонариками посвети¬ли, что ли!

– Ты гляди, птица пернатая по-людски молвит, – удивлённо протянул Злодеев. – Начались никак чудеса в Самодурии. Не иначе, быть беде неминучей.

– Не каркай, Злодеев, – сердито прикрикнул на него Иосиф Каймаков, глянул на кружившего над головой Асмодея. – А ты на плечо ко мне садись, коль дорогу различать разучился… Фонариком ему посветить... Может быть, тебе ещё луну на шею повесить?

– Обижаешь, начальник, – недовольно буркнул ворон, но на Каймаковское плечо сел и погрузился в тупую кладбищенскую прострацию.

Добравшись до места, всё сделали, как объяснял Иосифу Злодеев, – дружно расселись за круглым столом и ровно в полночь сеанс общения с потусторонним миром начался. Марка Красса вызывали долго и нудно. Вначале вертели блюдце в центре стола, потом сам стол, под конец, не выдержав, кто-то положил на блюдце «лимонку» с выдернутой чекой, – ничего не помогало. Дух Марка Красса не объявлялся. За это время подали голос: духи императоров Наполеона и Александра Первого, просто духи из зоны свободных пуштунских племён, нечистый дух, назвавшийся Чертилой и дух святой без названия. Когда взорвалась граната, разнеся в щепки круглый, рыцарский стол и разметав по кладбищу изуродованные, мёртвые тела участников спиритического сеанса, контакт с духами вообще прекратился. К слову сказать, и контактировать было уже почти некому: Центральный комитет кладбищенской партии Злодеева в полном составе отправился на небеса. Чудом уцелели только Каймаков с сопровождавшими его лицами, да сам Никанор Злодеев.

– Ошибочка вышла, – виновато говорил он, потирая огромную шишку на лысине. – Хотел положить в блюдце лимон к чаю, а попалась «лимонка»... Вечная память славным героям свободной, демократической Самодурии, поклавшим головы и живота лишившимся за конституционный порядок на кладбище и торжество бредовых идей и шизоидных галлюцинаций великого и могучего Спиридона Дормидонтовича Соловья-Разбойника! Смерть заклятым врагам Самодурии: басурманам старика Хоттабыча и моджахедам Шайтана Шалдыкова! Да здравствует Марк Красс!

Эта выспренняя тирада кладбищенского начальника Злодеева послужила заключительным аккордом в многоголосом хоре вызывателей бессмертного духа Красса, которые, в большинстве, сами отправились в мир потусторонний. Они-то и вызвали окончательно, при личном контакте, знаменитого волшебника и чародея. Марк Красс, извиваясь дымчатым столпом, как змея, явился вдруг перед изумлёнными взорами спиритических контактеров. Он 6ыл всё такой же белый, бородатый, расплывчатый; одет был по-прежнему в безупречной чистоты костюм-тройку, на голове носил высокий белоснежный цилиндр, в руках, словно шпагу, сжимал длинную, острую трость. Говорил призрак по-чудовски, с заметным тевтонским акцентом.

– Ты зачем меня вызвал из небытия, презренный Никанор Злодеев? – свирепо вскричал Марк Красс и взмахнул над головой бедного Никaнора Поликарповича своей страшной тростью. – Неужели не знаешь ты, недостойный наследник своих благородных родителей, что мне дорога каждая минута, потому что в любую из них может преставиться господин, смерти которого я жду, как Ромео – первой брачной ночи с прекрасной, ангелоподобной Джульеттой! Ты сам в своё время приготовил для этого господина – моего заклятого врага – сотни могил и поэтому должен воочию представлять с каким наслаждением я когда-нибудь закопаю в одной из них его холодный, бездыханный труп.

– Прошу, прощения, многоуважаемый Марк Красс, – пролепетал перепуганный до последней крайности Никанор Злодеев, – я конечно же осознаю всю дерзость своего опрометчивого поступка, но видит небо, – по пустякам не стал бы докучать столь занятой потусторонними делами особе. Но, к сожалению, возникла срочная необходимость в вашем личном присутствии в Чудове на предмет, известный вот этим двум господам. Прошу любить и жаловать! – Злодеев указал трясущейся от страха, горилльей волосатой лапой на Иосифа Каймакова и Васю Ветрова. Представил их Марку Крассу.

– Вы мою книжку под названием «Труд» читали? – с подозрением взглянув на них, поинтересовался знаменитый чародей и алхимик.

– Я детективы не читаю, – отрицательно качнул головой всезнающий Каймаков. – Я их сам пишу левой ногой, как курица лапой.

– Издаётесь?

– Чёрта с два в вашем Чудове издашься, – горько посетовал Каймаков. – Сволочные редакторы рубят талантливые произведения на корню, чтобы пропихнуть в печать свою бездарную писанину. Я было сунулся поначалу в пару столичных издательств, но везде получил от ворот поворот и бросил это неблагодарное дело.

– Вы писатель? – заинтересовался собеседником Марк Красс.

– Что вы, какой же я писатель? Так, бумагомаратель жалкий, дилетант, – замахал руками Иосиф. – Правда, будучи активным участником и свидетелем Басурманской войны, описал на досуге всё виденное и слышанное в так называемом романе...

– Я помогу вам его напечатать, – торжественно объявил Марк Красс. У меня есть знакомства в некоторых пролетарских издательствах. В частности, генеральный директор информационно-издательского холдинга «Гостиный двор – Аддис-Абеба» Светозар Тарасович Свистунов мой старинный приятель, перечитавший мой «Труд» от корки до корки, а это, я вам скажу, не шутка. Обычно, у всякого нормального человека при беглом ознакомлении с моей книгой враз пропадает бессонница, а при детальном изучении – начинает съезжать набекрень крыша. Так что, почтеннейший, сходите-ка вы в сие издательство к редактору Максиму Денежкину, скажите, что от меня – он напечатает ваш роман. Посулите только ему денег, он их любит.

– Кто же ж не любит денег? – откровенно удивился Никанор Злодеев.

Порассуждав о деньгах, посплетничав о крутых чудовских миллионерах, прикинув сколько золота-бриллиантов припрятал, должно быть, в своих подземных кладовых скряга Кощей Бессмертный, призрачно намекнув Марку Крассу о том, что пора бы уже раскулачивать старого, наши друзья приступили к главному, из-за чего собственно и оказались в столь поздний час на страшном Доломановском кладбище. Иосиф Каймаков справился у великого волшебника и чародея о пропавшей дочке Бабы-Яги Агнессе.

– Непростое вы дело задумали, ох непростое, – посетовал Марк Красс. Немного поразмышляв, тряхнул сивой, широкой, как веник, бородищей. – Ан быть по вашему, Пособлю!..

Он велел подать ему чашечку кофе, что и было исполнено Злодеевым с нечеловеческой резвостью и подхалимажем, выдул её в два приёма, заглотнув дымящееся коричневое пойло, как удав. Стал внимательно, с серьёзным видом, всматриваться в причудливые узоры кофейной гущи, расползающейся по дну чашки, словно человеческое дерьмо. Забормотал какие-то заклинания.

Злодеев, Каймаков и примкнувший к ним Вася Ветров, затаив дыхание, терпеливо ждали результатов гадания.

– Агнеска в гостинице «Метрополь», что рядом с Центральным офисом работников пера, – прикрыв глаза от напряжения, надувшись и покраснев, как вареный рак, словно хотел срать, начал глухо чревовещать знаменитый маг и волшебник. – Ступайте сегодня же в «Метрополь», там, на шестом этаже, в 666 номере и отыщете свою беглянку... В ресторане встретите редактора Максима Денежкина, ему Каймаков может предложить свой роман... Вижу, как он это делает. Роман большой и толстый, – еле помещается в потных руках Денежкина... – Но что это? Кровь?! Радиатор центрального отопления... Фигня какая-то, причем здесь радиатор? Не понимаю, но вижу... А что вижу, о том и пою, как степной акын на одной струне.

– А причём здесь кровь, многоуважаемый Марк Красс? – забеспокоился трусоватый Иосиф Каймаков.

– Вижу! – многозначительно изрёк чародей, не открывая глаз и, наверняка, ровным счётом ни фига не видя.

– Много крови? – с дрожью в голосе уточнил уже помиравший один раз Вася Ветров и теперь панически боявшийся повторения.

– Много... Как из зарезанного, поросенка.

– Тогда я в «Метрополь» – ни ногой! – торопливо, отказался Ветров. – Ну её к лешему, эту Агнеску.

Иосиф взглянул на него презрительно и высокомерно.

– Без тебя управлюсь, Пуделев, не комплексуй. – Останешься за городом сторожить Асмодея, – я быстро!..

 

 

В ресторане гостиницы «Метрополь», куда примчался с Доломановского кладбища на попутке Иосиф, в этот ранний час всё ещё продолжалась гулянка. Дело в том, что расположенный по соседству с Центральным офисом работников пера, ресторан представлял собой эдакий магнит, притягивающий все творческие, литературные силы Чудова. Он был неким неофициальным местом писательских и редакторских схлёсток, где походя, за благородным, аристократическим шампанским или простецкой, пролетарской водочкой в запотевших графинчиках, обделывались всевозможные литераторские дела. Здесь заключались договоры на издание книг, выплачивалась авансы и гонорары за уже напечатанное, рецензировались рукописи начинающих авторов, распределялись путёвки в Дома творчества, и обмывались чиновничьи должности в Правлении Центрального офиса. В общем, жизнь здесь постоянно бурлила, била, так сказать, ключом и молодой Каймаков, впервые попавший в столь изысканное общество, попросту обалдел от прилива чувств и необычных впечатлений.

Как и посоветовал волшебник Марк Красс, он при хватил с собой папку с романом о Басурманской войне и, расхаживая между столиками, тщетно пытался распознать в шумной толпе веселящихся литераторов нужного ему редактора Денежкина. Редакторов Иосиф представлял себе старыми, плешивыми и угрюмыми, как лесные филины. Выбрав подходящую, по его мнению, кандидатуру, он подошёл к его столику и, развязно поздоровавшись, спросил:

– Извиняюсь, милейший, не вы ли будете редактором издательского холдинга «Гостиный двор – Аддис-Абеба» Максимом Денежкиным?

С аппетитом кушавший дымящуюся, только что с пылу, с жару, пиццу седенький старичок с глубокими залысинами и лохматой бородой, как у Марка Красса, с неудовольствием покосился на Каймакова и отрицательно качнул крупной лобастой головой. На опростоволосившегося Иосифа, как кобры, зло зашипели окружавшие старичка худые, голоногие девицы в коротеньких, детских платьицах.

– Что вы себе позволяете, юноша? Какой Денежкин?.. Это же гордость чудовской литературы, гениальный прозаик и публицист, лауреат премии Самодурова, Достоевский наших дней знаменитый Лев Ленивый!

– Прошу прощения, обознался, – сконфуженно попятился от стола гениального старичка Иосиф. Затравленно оглянулся по сторонам, не зная что предпринять.

Вдруг из-за крайнего от двери столика вскочил растрёпанный молодой человек

в очках и громко, на весь ресторан, позвал Иосифа:

– Господин Каймаков, господин Каймаков!.. Да, да, идите сюда, это я, Максим Денежкин... редактор. Мне о вас звонил товарищ Злодеев.

Иосиф с облегчением плюхнулся на стул напротив Денежкина, протянул пухлую папку с рукописью романа.

– Я от Марка Красса! – многозначительно произнёс, как пароль.

– Да, да, я в курсе... Меня товарищ Злодеев проинформировал, – закивал головой редактор.

Пока он рылся в папке, уткнув в неё нос, как крыса, Каймаков подозвал официантку и сделал заказ. Впрочем, ввиду стеснения в средствах, заказывал он не бог весть что: выпить, закусить, расслабиться... Теперь, после того, как редактор Денежкин был найден и полдела решено, оставалось главное – дочка Бабы-Яги Агнесса! Каймаков искоса оглядывал соседние столики, забитые разномастными крикливыми девками, как прожорливой саранчой, но ни в одной из них не мог признать нужную ему беглянку. Возможно, она ещё не спускалась из своего 666 номера.

Денежкин закончил копаться в рукописи и принялся излагать свои соображения по поводу её публикации, условий заключения договора, размера предполагаемого авторского гонорара и прочих издательских тонкостей. Иосифа нисколько всё это не интересовало, он быстро согласился на все предложения редактора, вручил ему из рук в руки роман, налил за свой счёт сто пятьдесят граммов белой на посошок и, распрощавшись, вплотную занялся поисками Агнессы.

Он поднялся на лифте на шестой этаж, вышел в коридор и нос к носу столкнулся с каким-то подозрительным гражданином в чёрной спортивной шапочке на голове, в чёрных же очках от солнца и со снайперской винтовкой, выглядывавшей из-под плаща. Что винтовка киллерская Иосиф не сомневался, – насмотрелся на снайперов на Басурманской войне. Им приходилось труднее всех: а ну-ка попробуй в непроходимых горах удержать цель в оптическом прицеле, если цель эта перемещается по скалам, как горная антилопа! Но ничего не попишешь, приходилось приспосабливаться по-обезьяньи. Цель перемещается на несколько километров и – снайперюга вслед за ней. А попробуй не переместись, – враз потеряешь её из оптического прицела. Так и доперемещяешься до турецкой границы.

«Мент поганый!» – решил, увидев человека с винтовкой под плащом, Иосиф. Не долго думая, он выхватил из внутреннего кармана пиджака пистолет с длинным глушителем и с наслаждением всадил несколько горячих пуль в грудь незнакомца. Человек повалился на Каймакова. Тот, отпрянув в сторону, направил падающее тело в раскрытую кабину лифта, нажал кнопку первого этажа. Когда лифт с необычным пассажиром уехал вниз, Каймаков прошёл по коридору до номера 6бб-го, стукнул несколько раз в дверь.

– Входите, не заперто, – послышался из-за двери женский голос.

Каймаков шагнул в номер и оторопел: на кровати, скомканной и взъерошенной, как будто на ней только что боролись тяжеловесы, лежала совершенно голая девица. Бельё её было небрежно разбросано по полу, у кровати на журнальном столике стояла пустая бутылка из-под шампанского. Голая курила дорогую заграничную сигарету и лениво потягивала из тонкого, хрустального бокала на длинной ножке янтарный, пузырящийся напиток богов.

– Пардон, мадам Агнесса, я, кажется, не вовремя? – замялся на пороге Иосиф, не зная куда деть глаза, так и впившиеся в соблазнительные формы девицы.

– Да ну, пустяки какие… Заходи, парень, голой девки не видел, что ли? – пригласила лежащая. – Только я не Агнесса, а Клеопатра...

– Та самая… из Древнего Египта? – удивился Иосиф.

– Да ну, придумаешь тоже, – обиделась девица. – Я Клеопатра Бахметбулатова, известная чудовская прэтесса-постмодернистка. Работаю в жанре рубленого французского верлибра, придуманного Артюром Рембо, свободного от всяких моральных условностей стиха Уолта Уитмена и потока ничем не контролируемого сознания в духе наших столичных знаменитостей с Тайваня и поэтического общежития.

– А где Агнесса? – вскользь поинтересовался Иосиф.

– Пошла в ресторан за шампанским, сейчас придёт, – ответила Клеопатра.

– Вы с ней живёте в одном номере? – продолжал туманными намёками докапываться до истины Каймаков.

– Это не имеет никакого значения, – отмахнулась девица. – Скажи ещё, что мы лесбиянки.

– Что ты, у меня и в мыслях не было заподозрить вас!.. – пустился в путанное словоблудие Иосиф. За спиной у него стукнула дверь и в номер вошла Агнесса.

Едва взглянув на неё, Каймаков был глубоко разочарован: дочка Бабы-Яги

была не столь хороша, как о том говорили. Слухи явно преувеличивали её достоинства. Агнесса была хоть и симпатична лицом, но худа, с нескладной, как у несформировавшейся восьмиклассницы, фигурой, со слишком большим, непропорциональным бюстом, дисгармонирующим с остальными частями тела, особенно с небольшими, узкими бёдрами. И, вдобавок ко всему, – носила очки!

– Это кто у нас тут в гостях?.. Клеопатра, ты бы прикрылась, – сказала Агнесса, подходя к кровати и ставя на журнальный столик закупоренную бутылку шампанского.

– Иосиф Каймаков, герой третьей Басурманской войны, – с поручением из леса от вашей матушки, – по-военному щёлкнул каблуками Иосиф.

– Достала меня всё-таки, старая, – ухмыльнулась Агнесса.

Клеопатра проворно соскользнула с кровати и при Каймакове, ничуть не совестясь постороннего мужчины, принялась одеваться.

– Я пожалуй пойду, Агния, не буду вам мешать. Вечером встретимся, – говорила она, натягивая колготки.

– Агнесса ловко, со знанием дела, откупорила шампанское, не пролив ни капли, налила вино в три бокала.

– Давай: на дорожку, Клеопатра, не ревнуй.

Девицы выпили шампанского, поцеловались в губы и поэтесса ушла, бросив на Иосифа завистливый, всё понимающий взгляд.

– Ну-с, что у нас там дальше по программе? – лукаво подмигнула ему Агнесса…

 

Где-то часов в семь вечера они на лифте спустились в ресторан. Причём у выхода из кабины опять стоял подозрительный субъект в чёрной вязаной шапочке, со снайперской винтовкой под плащом, – уже второй по счёту. Каймаков постеснялся его убивать при Агнессе. Шепнул ей только, что надо уходить по добру, по здорову.

На улице, возле дверей ресторана, их ждали... Неизвестно, чем бы закончился для Иосифа этот, так удачно начавшийся день, если бы инициативу, по-мужски, не перехватила Агнесса. При виде не сулящих ничего хорошего, угрожающих фигур, молча и профессионально взявших в кольцо её нового знакомого, она кошкой метнулась на проезжую часть улицы, решительно тормознула проносившуюся мимо «вольво», крикнула застывшему как истукан Каймакову:

– Иосиф, быстрей в машину, эти костоломы тебя замочат! Ну же…

Распахнутая настежь задняя дверца иномарки поманила отчаявшегося было Иосифа, как соломинка утопающего. Тонуть не хотелось, помирать – тем более! В такой вечер, возле такой мадам! Она уже по-хозяйски устроилась рядом с водителем на переднем сиденье и зазывно ждала, глядя полуобернувшись на Каймакова. Противники, поняв, что жертва вот-вот ускользнёт из их рук, сделали отчаянный рывок вперёд, намереваясь окончательно захлопнуть ловушку.

Иосифу не хотелось засвечивать своё гнилое нутро, бежать, как пацану, к машине, но и тянуть резину дальше было небезопасно. Он как всегда выбрал золотую середину: быстрым шагом стал отступать к «вольво», но поминутно оглядывался и даже утопил руку во внутреннем кармане пиджака, чтобы вовремя достать лежавший там пистолет.

Нападавшие, уловив опасное движение его правой руки, приостановили бег. Они не знали, какого фортеля можно ожидать от этого сильно смахивающего на касога проходимца, и благоразумно позволили ему ускользнуть.

Через минуту новенькая, «вольво» уже стремительно мчалась по засыпающим столичным улицам. Иосиф ни о чём не спрашивал сидевшую впереди Агнессу, предоставив eй, как попутному ветру, полную свободу действий. За окнами мелькнул городской рынок с величественным собором и заново отстроенной после землетрясения колокольней, колёса гулко и тяжело, как футбольные мячи, застучали по трамвайным рельсам и устилавшим переулок булыжникам. Вскоре дома разбежались в разные стороны и за их сутулыми спинами нарисовался мост, переброшенный через Чудов-реку. Каймаков понял, что они едут куда-то на запад, к чёрту на куличики...

«Как же теперь изловить Никиту Самодурова? – в который раз за этот суматошный вечер мысленно задавал он себе мучительный вопрос. – Кроссворд какой-то да и только, головоломка для идиотов! – У него охраны, поди, – прорва. Подступись попробуй: костей не соберёшь!.. Да и Агнесса – загадка. На заурядную шлюху вроде не похожа и всё-таки... Живёт в гостинице с какой-то сумасшедшей Клеопатрой, ошивается на Тайване и в поэтическом общежитии. Ложится в постель с первым встречным... И эти типы – у её номера и на первом этаже?.. Ну, с ними, допустим, всё ясно: увидели его в ресторане, упали на хвост. Хотя, тоже ничего не ясно: кто они такие? Бандиты? Менты? Рэкетиры? И вообще, что преподнесёт ему ещё это опрометчивое знакомство?»

Из задумчивости его неожиданно вывел резкий, приказывающий голос дочки Бабы-Яги:

– Нам здесь, шеф, притормози. Мерси! Сдачи не надо.

Она барственным жестом, держа, двумя пальцами за кончик сложенную вчетверо крупную купюру, – протянула водителю. Вышла, с мужской силой решительно хлопнув дверцей, как будто обрубая оставшееся где-то далеко позади прошлое. Иосиф последовал вслед за ней. Машина, бесшумно тронувшись с места, растворилась в кисельной темноте квартала, сиротливо оставив их у подножия несуразной кирпичной громадины в девять этажей, похожей на гигантскую каменную свечу.

– Я же предлагала в самом начале: поехали к моей подруге, в гостинице небезопасно, – по-моему и вышло, – заключила девица лёгкого поведения, приглашающее указывая на дверь подъезда. – Нас, правда, не ждут без предварительного звонка, но Кристина всегда мне рада и примет лучше, чем родную сестру.

– Она не одна, Кристина? – осторожно спросил он, втайне надеясь, что это не так и обманщица-фортуна подкинет ему сегодня счастливую карту из краплёной колоды судьбы. И ему уже начинал в мыслях мерещиться треугольник... Не геометрический, конечно, и не Бермудский, а любовный.

Агнесса встречным вопросом подогрела его розовую эйфорию:

– С чего ты взял, что она должна быть с кем-то?

– У женщины, если она конечно не лесбиянка, обязательно должен быть мужчина, – с намёком констатировал Каймаков.

– Ты прямо, как Шерлок Холмс, – владеешь дедуктивным методом, – с иронией кольнула его Агнесса.

– Скорее, как Кашпировский, – угадываю чужие мысли на расстоянии, – парировал её шутку Иосиф. – Но кроме шуток, ты же сама сказала, что нас здесь не ждут?

– А вот поднимемся и увидим: ждут или не ждут, – подытожила Агнесса и первой вошла в подъезд.

– С пустыми руками как-то неудобно в гости идти, – сказал, догоняя её, Иосиф. – Может, сгонять в киоск, купить что-нибудь для поднятия настроения?

– Не стоит. Уж чего-чего, а этого добра у Кристины в баре хоть залейся.

– Ну как знаешь.

Они поднялись по обшарпанной лестнице и остановились перед закрытыми створками лифта. Агнесса нажала белую кнопку, которая тут же стыдливо порозовела. Лифт дёрнулся и стал опускаться.

Иосиф вспомнил недавнее приключение в гостинице «Метрополь» и невольно поёжился. «Вот потеха будет, если и здесь на этаже встретят те крепкие, стриженые мордовороты!»

Они поднялись почти под самую крышу, на восьмой этаж. Лестничная площадка была пуста, их никто не караулил.

– Слава богу, хоть здесь всё чисто, – облегчённо вздохнула Агнесса и Иосиф, поняв её намёк, улыбнулся:

– Говорят, у дураков мысли совпадают... Но это я так, не в обиду.

– То-то же, Кашпировский! – осветилась ответной улыбкой девица и изящным движением руки нажала пуговицу звонка. Квартира отозвалась несколькими тактами какой-то мажорной, в духе времени, мелодии, за металлической дверью послышались шаркающие по полу шаги.

– Кого там хер принёс в двенадцать часов ночи?

Грубый спросонья женский голос явно адресовался нашим героям. Хозяйка затаилась за дверью, разглядывая неожиданных пришельцев через глазок.

– Налоговая полиция Маями!

Агнесса шаловливо прикрыла указательным пальцем с длинным накладным ногтем стеклышко глазка.

– Открывай, Кристина, притомила своей простотой. Лучшую подругу узнавать перестала.

– Агния, ты? – радостно переспросили за дверью.

Звонко, как винтовочные затворы, заклацали многочисленные замки, живо напомнив аналогичную сцену отпирания двери шефом контрабандистов в известной кинокомедии «Бриллиантовая рука», и взорам пришедших предстала владелица квартиры.

Иосиф сморгнул, пытаясь прогнать ночное наваждение, и едва не попятился к лифту, но вовремя спохватился. На пороге интересной квартиры стояла самая натуральная негритянка с чёрными, как антрацит, закрученными бараньей шерстью волосами и улыбалась ему обворожительной улыбкой, обнажая два ряда идеально ровных, ослепительно белых, как будто начищенных мелом, зубов. Сумасшедшая ночка продолжалась. Это был очередной её сюрприз.

Они прошли в коридор, за их спинами вновь хищно залязгали волчьими клыками замки, напрочь отгораживая их от внешнего мира. Агнесса представила своего кавалера негритянке:

– Познакомься, Кристина, это Дон Жуан, он же Казанова, он же Дон Кихот и, ко всему прочему, без пяти минут Кашпировский. Разгадывает хорошие и плохие мысли на любом расстоянии, так что держи с ним ухо востро и что попало не думай.

– Иосиф! – не реагируя на её шутку, отрекомендовался Каймаков.

Они прошли в небольшую, со вкусом обставленную современной мебелью, комнату, присели к столу. Кристина поспешно поправила на диване скомканное одеяло.

– Бедняжка, мы тебя с постели вытащили, – полушутливо посочувствовала Агнесса, лукаво прищурила глазки. – Ты одна?..

– Нет, любовник под диваном лежит, – в свою очередь пошутила хозяйка. – Ляпнешь тоже, Агния, кто может быть у одинокой, не замужней женщины? – Негритянка оценивающе скосила крупные, коричневые маслины глаз на Каймакова.

– Ах, ах какие мы правильные. Просто ангелы в синих штанах. Куда уж нам уж… – подключилась к кокетливой женской игре Агнесса.

Иосиф давно вышел из школьного возраста, он скучающе зевнул, резко, по-спортивному, оттолкнувшись от кресла, в котором сидел, приблизился к полке с глянцевыми красочными корешками книжных переплётов. Ожидания его не обманули, – глазам предстал вполне джентльменский набор современного бульварного чтива, как в лучших домах Лондона и Парижа: Агата Кристи, Чейз, Хаггард, Доценко, Корецкий… Иосиф вытащил наугад пухлый лощёный кирпич и машинально, словно монах чётки, перебирая испещрённые оттисками чужих мыслей и амбиций страницы, стал прислушиваться к протекавшему между подругами приглушённому разговору. Он пытался разобраться в бурном вихре событий сегодняшнего непростого вечера, которые закрутили его, как щепку, и понесли без руля и ветрил в пугающую неизвестность.

– Кроме шуток, Агния, что случилось, где муж? – с тревогой спрашивала ночную знакомую Иосифа негритянка Кристина.

– Объелся груш и животом мается, – презрительно ухмыльнулась та. – Муж, муж... Он только дома – муж, да и то не по паспорту, а чуть за порог ступил – cpaзy холостяк. Мальчик-одуванчик... Ни одной симпотной тёлки не пропустит. Отчалил недавно с понтом под зонтом с дружественным визитом в какую-то Тьмутаракань. Он ведь у меня весь деловой, сама знаешь, крутизна ещё та, – государственными делами ворочает. Президент хренов. Новый чyдак... Я как дура сижу дома, – ни в кабак на блядки, ни на дискотеку. И вдруг, прикинь, звонок по телефону. Аноним какой-то, доброжелатель. Так, мол, и так, твой благоверный, блин, за городом кувыркается, в кабаке, естественно. Я – на тачку и туда. И что ж ты думаешь, застаю своего Никиту с какими-то сосками малолетними. Он уже лыка не вяжет, вся компания – тоже подшофе. Короче, финал полный. Картина Репина «Приплыли»!.. Я, как тигрица, блин, – Самодурову бокал шампанского – в рыло, сосок – за патлы, аж шерсть клочьями полетела.

– Да ну! – одобрительно рассмеялась негритянка.

– А ты думала я им в зубы заглядывать стану? Кайф, короче, я ему обломала...

Голос Агнессы понизился вдруг до интимного шёпота, и Иосиф перестал что-либо разбирать. Небрежно сунув бумажный кирпич в щель на полке, вернулся своё место.

Негритянка Кристина, глянув на него, засуетилась по хозяйству.

– Заболтались мы с тобой, подруга, а про молодого человека забыли. Он заскучал в бабьей компании, высоким искусством занялся, а самому, думаю, повеселиться охота... Сейчас я быстренько на стол накрою.

– Ну почему же, и литература – дело стоящее. Я и сам последнее время заинтересовался: как это они, думаю, писаки, книжки всё кропают, – пустился в интеллектуальные дебри Иосиф. – Раньше никогда такие мысли в голову не приходили, да и писали раньше по зову сердца, по велению партии, так сказать. Раньше литература как храм божий была, а писатели – как священнослужители. Теперь же всё изменилось, книжки стали писать все кому не лень: воры, проститутки, гомосексуалисты... Литературу в помойную яму превратили.

– А ты, случаем, сам не из писателей? – бесцеремонно вклинилась в его монолог Агнесса. – То-то я смотрю, – тот тип в очках, в ресторане, какими-то бумажками шелестел. Я поначалу решила: коммерсант с бухгалтерией разбирается, а он романы свои, небось, тебе тискал.

– Ладно, замнём для ясности, – не стал углубляться в щекотливую тему Иосиф. Обратал всё внимание на сервируемый Кристиной столик, на котором, как на Кащеевой скатерти-самобранке, появлялись всё новые и новые деликатесы и бутылки с импортными, кричаще яркими этикетками.

 

6. Погоня

 

После того как бешеная «вольво» умчала Агнессу и Иосифа, люди, преследовавшие их, сошлись в тесный кружок. Старшой по кочке Желтухан достал из кармана модной кожаной куртки трубку сотового телефона и торопливо набрал номер.

– Аллё, шеф? Говорит майор Желтуханов: бикса Никиты Вавиловича свалила из кабака с каким-то нацменом. Мы с братвой хотели взять его за жабры, нo тот начал шмалять из пистолета. Ты же, Рэмбо, знаешь этих поганых!.. Чистые духари, как на зоне. Потом они сели в тёмно-синюю «вольву» и уехали. Из наших оперативников одному кажись кранты. В общем, шухеру нацмен наделал большого... Какие будут указания дальше?.. Нет, из кладбищенских мы никого не видели... Стоим на улице, курим... Есть, шеф! Будет исполнено. Пока.

Желтухан спрятал трубку мобильника и обратился к нетерпеливо ожидавшим конца телефонного разговора молодчикам с короткими стрижками:

– Велел найти девку из-под земли. По любому, короче. Я отмазывался, как мог, сами слышали... Про нацмена чтоб все подтвердили: шмалял! Один жмурик на шестом этаже в ящик сыграл. В общем, дело дрянь: где их сейчас найдёшь?.. Упустили, козлы позорные!

– Желтухан, метлу попридержи, – угрожающе зыркнул на старшего страховидный амбал с рваным шрамом, змеившимся от уголка рта через всю правую щеку. – Сам ведь первый понтонулся, когда чурка в карман за волыной полез.

– Не 6ыло у него волыны, мудак, на пушку он брал, – обозлился ни с того, ни с сего Желтухан.

Оперативник со шрамом, которого звали Косяков, угрожающе попёр на старшего.

– Ответь за базар, слышишь! Видали мы таких духарей.

– Ша, пацаны, завязали разборку! – встал между ними Самвел – горбоносый смуглый шатен, говорившй почти без акцента, как говорят чудовские крещёные касоги. – Старшой, где девку вычислять будем? Времени – без четверти двенадцать.

– У нас три зацепы, братва, – деловито начал Желтухан. – Кабак и тот пассажир, с которым нацмен гужевался за одним столом; сраная «вольва» и сама Агнесса, её связи, дела и всё такое... Косяк, берёшь двух быков, мой джип и до утра шмонаешь по городу, тормозишь все «вольвы» и по любому вычисляешь ту, что нам нужна... Ты, Ара, ты и ты – в Кособоково к мамаше Агнессы: пронюхаете всё про её подружек, знакомых, бывших одноклассников.

– Ночью в Кособоково, на край света?.. – усомнился крещёный касог Самвел.

– Скажешь, что от самого Самодурова, учить тебя, что ли. До утра по старой лугачёвской трассе как раз обернётесь, – нетерпеливо поморщился Желтухан. – Остальные – со мной. Попробуем разузнать в кабаке про того очкарика. Сдаётся мне: он там постоянный клиент и нацмена пригласил на деловую стрелку.

Получив задание, сыскари быстро рассыпались в разные стороны. Старший с тремя подручными направились к ресторану «Метрополь», откуда они и начали безуспешную погоню за Агнессой и Иосифом, остальные шестеро юркнули в глухой переулок, где были припаркованы джип Желтухана и два «Мерседеса». Первая бригада во главе с касогом Самвелом села в один из «мерсов» и направилась по указанному Желтуханом адресу в Кособоково, к Бабе-Яге. Косяк с двумя другими сыскарями лихо запрыгнули в джип и рванули на бешеной скорости из переулка. За руль сел сержант Камикадзе – большой любитель быстрой езды и острых ощущений. Придавив педаль газа до полика, он понёсся по главной улиц Чудова, не замечая светофоров и шарахавшихся чуть ли не из-под самых колёс запоздалых пешеходов, сонно и лениво переходивших проезжую часть. Косяк наобум корректировал маршрут, куняя на переднем сиденьи.

В районе центрального столичного рынка из-за угла неожиданно вырулило такси.

– Куда прёшь, сучий потрох! – зло выругался Камикадзе, резко нажал на тормоз, но было уже поздно.

Джип юзом бросило на встречную машину, которая попыталась избежать столкновения. Водитель такси крутнул руль вправо, увернувшись от лобового удара, но тут же ощутил сильный толчок в левую заднюю боковину, сбросил газ и ударил по тормозам.

Косяк, не меняя позы, остался сидеть в искалеченном джипе. Невозмутимо приказал спутникам:

– Сходите разберитесь с мужиком.

Достал из кармана пачку «Парламента», подул как в папиросу в белый мундштук сигареты, прикурил от зажигалки.

Сержант Камикадзе и другой оперативник в тёмных очках от солнца пружинисто выскользнули из машины, с сожалением оглядели глубокую вмятину на переднем левом крыле, покачали стрижеными головами.

Водитель такси Савелий Митрофанович Бричкин размашисто шагнул им навстречу.

– Повылазило у тебя, парень, куда прешь? – закричал он на Камикадзе, жестикулируя от волнения руками. – Помеха справа – должон был меня пропустить, или правил не знаешь?

– Не шуми, мужик, – строго глянул на него сержант и угрожающе утопил руку в правом кармане брюк. Оперативник в тёмных очках проделал то же самое.

Таксист Бричкин сделал вид, что не заметил угрозы. Продолжил безнадежную игру, выкинув последний козырь.

– Милицию будем вызывать, или сами разберёмся?

– Сами, – кивнул головой мент Камикадзе, наморщил узкий лоб и вытащил из кармана свой табельный пистолет «Макарова». Оперативник в очках предусмотрительно встал за спиной жертвы.

– Значит так, козёл драный, ты мне надоел и ответишь по полной программе.

Камикадзе ткнул Бричкина в живот стволом пистолета.

– Техпаспорт на капот.

– Ребята, что за дела? – опешил под дулом пистолета таксист Бричкин.

– Не понял, слышишь? С тобой менты базарят, – прошипел за спиной сыскарь в очках и профессионально врезал водителя ребром ладони по почкам.

Бричкин вскрикнул от острой боли и согнулся перед Камикадзе чуть ли не до самой земли.

– Ещё раз повторяю: техпаспорт на бочку! – жестко потребовал тот.

Таксист, всё ещё гримасничая лицом от боли, с трудом выпрямился и послушно положил перед сержантом требуемый документ. Камикадзе небрежно сунул ему визитку.

– По этому телефону найдёшь старшего лейтенанта Косякова, звякнешь... Сроку тебе – неделя, от силы две. Не будет новой тачки – пеняй на себя!

Сержант Камикадзе махнул рукой Косяку, тот неторопливо, с достоинством покинул салон джипа, небрежно бросил на капот ключ от замка зажигания. Сыскари по-хозяйски уселись в помятую «Волгу». Зверем взревел мотор, и опергруппа укатила, оставив Бричкина на пустынной улице, рядом с сиротливо заставшей в неестественной позе дорогой заморской «игрушкой».

– Не иначе, опять тёща, – чтоб ей, окаянной, ни дна, ни покрышки, – проклятый полтергейст наколдовала! – с горечью вздохнул несчастный Савелий Митрофанович, с досадой сплюнул под ноги и полез в шикарную кабину джипа. Нужно было срочно выкручиваться из создавшегося положения, что-либо предпринимать и чем быстрее, тем лучше. С бандатами, за которых таксист Бричкин не без основания принял служивых сыскных работников из ведомства полковника Антона Нищеты, шутки были плохи. Савелий Митрофанович решил отогнать трофейную иномарку в свой гараж, собственноручно отремонтировать, перекрасить и, если не сглазит колдунья-тёща, толкануть на Центральном рынке толстосумам, новым самодуровцам, не скупясь отваливавшим бешеные тыщи за всякую автомобильную экзотику. Затем Бричкин планировал сгонять по гостевому приглашению Ивана Богатырева, с которым до сих пор поддерживал дружеское эпистолярное общение, за океан и по дешёвке приобрести там новенький джип для беспредельщика старшего лейтенанта Косякова.

 

7. Беспредел

 

Ведущий редактор издательства «Гостиный двор – Аддис-Абеба» Максим Денежкин шёл домой из рестоpaна «Метрополь» в приподнятом расположении духа. Под мышкой сжимал объёмистую папку с романом начинающего писателя, с которым у него была сегодня в ресторане деловая встреча. Bсё устроилось как нельзя лучше. Иосиф Каймаков, как звали писателя, согласился на все его условия, и теперь оставалось только подписать соответствующий договор и запускать книгу в работу. По негласному соглашению Денежкин получал половину авторского гонорара, а Каймаков все права на переиздание романа оставлял за издательством. Роман был, что навивается убойный: «Басурманская война». Ещё не изданный, он наделал уже много шума. Его каким-то сверхъестественным образом ухитрились прочитать в Чудовском Союзе писателей и дали высокую оценку; куски книги тут же напечатали в городской прессе и в литературно-художественном журнале ветеранов всех трёх Басурманских войн. Критики однозначно сошлись в том мнении, что лучшей книги о войне в Диком поле ещё не было. К тому же повествование велось от лица очевидца, очутившегося после войны на тюремных нарах.

От избытка чувств Максим пытался даже негромко напевать популярную эстрадную песенку печенега Марата Батырова, которую крутили в городе на каждом шагу, но кроме «Мальчик хочет в Тамбов» – больше ничего не помнил. Самому Денежкину в Тамбов не хотелось. Ему хотелось продолжить начатую в «Метрополе» гулянку, но продолжать было не с кем, да и денег, увы, в кармане было в обрез, хоть расплачивался в ресторане Каймаков. Максим подошёл к ближайшему коммерческому ларьку и купил бутылку креплёного пива «Балтика». Специфический пивной запах дразняще ударил в нос, возбудив непреодолимую жажду: Максим с жадностью приложился к горлышку и за раз опорожнил бутылку почти наполовину. Через несколько минут острый пивной хмель смешался с выпитой в ресторане водкой и Денежкин блаженно поплыл, ощущая полнейшую невесомость в теле. Перестала что-либо весить и внушительная папка басурманского романа, в которой было около пятисот страниц машинописного текста.

Максим Денежкин пришёл домой, благо до него было совсем недалеко, и, не обращая внимания на недовольно ворчавшую жену, которая считала его бездарью, неудачником и чуть ли не алкоголиком, попытался сразу же приступить к редактированию рукописи. Но не тут-то было: буквы сливались в глазах в невообразимую серую кашу, мысли в голове путались, карандаш выскальзывал из ватных, непослушных пальцев. Работать не было никакой возможности. Максим со злостью бросил карандаш, снял очки и устало потёр близорукие, слезящиеся глаза.

– Тамара, давай ужинать! – крикнул он хлопотавшей на кухне жене.

Супруга, высокая, интересная женщина лет тридцати, приоткрыла дверь в комнату.

– А ты заработал на ужин? Где деньги? Или мне разорваться – самой всю семью тянуть! – заговорила она в раздражении.

– Семья-то большая, да два человека. Всего едоков-то... – с усмешкой процитировал Некрасова Максим.

– Смеёшься... Так знай: смеётся тот, кто смеётся последний! – встретила в штыки его реплику Тамара. – У меня не железное терпение и жить как нищенка с помойки я не хочу. У меня ведь ничего нет, ни одной мало-мальски хорошей вещи. Я обносилась! На меня люди пальцами на улице показывают, смеются.

– Ну будет тебе, Тома, – попытался урезонить её смущённый супруг. – Скоро я получу кучу денег и ты всё себе купишь. Вот рукопись одного молодого, талантливого автора, – он пообещал мне половину гонорара за издание книги! От меня зависит: рекомендовать её к печати или нет. Вот мы и заключили такую негласную сделку. А это тысячи, Томка!.. Тысяч десять рублей, как минимум.

– Ну и когда же ты их получишь? – заметно подобрела жена.

– Как только, так сразу... Договор с автором подпишу и ему тогда выплатят аванс, а остальное – по выходу книги.

– Ну-ну, не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – сухо посоветовала Тамара и пригласила мужа к столу.

После плотного ужина Максима потянуло на секс, и он стал смущённо заигрывать с прибиравшейся в кухне супругой.

– Да ну тебя, иди ложись, сейчас приду, – притворно сердясь, выставила его из кухни Тамара.

Он по быстрому принял душ, нырнул в постель в зале, по привычке щёлкнул кнопкой включения на пульте дистанционного управления телевизором. Голубой экран «Панасоника» зажёгся, выхватив из комнатного полумрака кусок какого-то западного сентиментального сериала: красивая, стройная метиска явно латиноамериканского происхождения горячо, с южным темпераментом, доказывала что-то пожилому, с иголочки одетому синьору, который то ли её любил, то ли, наоборот, хотел бросить. Максим, зевнув, переключил канал, и комнату заполнили душераздирающие вопли парня, которого душило какое-то мерзкое, похожее на осьминога, существо... Снова щёлкнула кнопка и звериный рёв обречённого парня сменили сладостные стоны, охи и ахи двух совокупляющихся человеческих особей. Это было как раз то, что надо! Максим потёр от удовольствия руки, отложил пульт в сторону и во все глаза впился в экран, где маячила обнажённая мужская задница крупным планом. Человек с силой вонзал своё вставшее мужское орудие в распустившуюся красным цветком, влажную вагину женщины, – ничуть не подыгрывая, не имитируя, ничего не скрывая. Bсё было натурально и откровенно – как в самой жизни. Эффект личного присутствия был таков, что Максиму казалось, будто он подсматривает за парочкой в замочную скважину. Он с усмешкой вспомнил частые дискуссии, вспыхивавшие среди сотрудников издательства о сексе и порнографии, о якобы зыбкой грани, разделяющей эти два понятия. Причём, большинство демократически настроенных коллег наивно полагало, что клеймом «порнография» коварная цензура пытается варварски ограничить их сексуальные свободы, завоеванные в жестокой и непримиримой борьбе с фарисействующими лицемерами от социалистического реализма. О, святая наивность!..

Тамара, управившись на кухне, вошла в комнату и только собралась сбросить на радость притомившемуся в ожидании Максиму лёгкий ситцевый халатик, как в квартиру требовательно, несколько раз позвонили.

– Кто бы это мог быть в такое время? – в недоумении пожала плечами жена Максима и пошла открывать.

– Кто? – строго спросила она, прикоснувшись пальцами к замку.

– Срочная телеграмма! – сердито отозвались за дверью.

Тамара испугалась, вообразив, что могло что-нибудь нехорошее случиться с родителями, жившими в другом городе, поспешно отворила дверь и, получив сильный, жестокий удар кулаком в переносицу, даже не охнув, свалилась мучным кулём на пол. Шайка во главе с Желтуханом, как саранча, сыпанула с лестничной площадки в квартиру. Щёлкнул замок вновь запертой двери.

Максим насторожился, услышав в коридоре возню и шум падающего тела. В ту же секунду в зал ворвалось двое боевиков с искажёнными звериной злобой физиономиями.

– Лежать, сука, милиция! – сильно шепелявя, выкрикнул один из них и ткнул под нос Денежкину бордовую корочку сотрудника МВД.

Второй – коренастый, широкоплечий «шкаф» с бычьей шеей, окольцованной толстой золотой цепью, – вразвалочку подошёл к «Панасонику» и, потыкав коротким, толстым пальцем, смахивающим на сосиску, в кнопку, «врубил» звук чуть ли не на полную мощность.

Желтухан с четвёртым бандитом-оперативником грубо втащили в зал бесчувственное тело Тамары.

– Негодяи, что вы сделали! – истерически взвизгнул Максим и порывисто, как был – голый, вскочил на ноги.

– Я же сказал: лежать, бля! – шепелявый размашисто врубил Денежкина ногой в живот, и тот, скрутившись в три погибели и хватая ртом воздух, колобком покатился с дивана.

Его место тут же заняла Тамара. С неё бесцеремонно содрали халатик, разорвали трусы и бюстгальтер.

– Ничтяк, бля, тёлка! Я торчу, – промычал Желтухан, поспешно расстёгивая ширинку. – Чак, Баламут, очкарика – к батарее! – Он бросил шепелявому сотруднику, вырубившему Максима, наручники и навалился на распростёртую перед ним обнажённую женщину.

Через двадцать минут, когда весь квартет, по очереди, в четыре «смычка» обработал хозяйку дома, супруги пришли в себя.

– Желтухан, может, и этого прицепом за жинкой на пупенгаген натянем? Он, вообще-то, ничё пацанка... – выскалил гнилые зубы Баламут – «шкаф» с «собачьей» цепью на шее, – и плотоядно пошлёпал Максима Денежкина по белой гладкой заднице.

– Умри, лох позорный, я не педераст! Беспредел ловить на кичмане будешь, – презрительно скривился главарь, вытер руки о лохмотья Тамариного халата, которым она безуспешно пыталась прикрыть свою наготу, и дал знак, чтобы прикрутили звук телевизора.

– В общем так, – ультимативно обратился Желтухан к Максиму. – Мне нужен тот зверёк, с кем ты сегодня в кабаке охмырялся. Что у вас за дела? Как его зовут? Где живёт?.. И побыстрее, у меня мало времени. Будешь темнить – отрежу ухо!

– Каймак Иосифов... Ой, нет, наоборот, Иосиф Каймаков, – поспешно поправился Максим, ползая на коленях перед главарём и униженно ловя своими по-собачьи преданными, голубыми глазёнками суровый, немного насмешливый, хозяйский взгляд Желтухана. – Писатель, бывший басурманин, издаёт у нас в издательстве роман. В ресторане встречались по рукописи... Данные – в папке на последней странице.

– Зверь из Басурмании? – не поняв, переспросил Желтухан.

– Нет, служил просто там. Воевал, – уточнил трясущийся Максим. – Сам – то ли касог, то ли алан... Метис, кажется.

– Что значит метис? – вновь деловито справился любознательный главарь.

– Полукровок. Отец касог, мать чудовка, – пояснил Максим.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнул головой Желтухан, повернулся к шепелявому сотруднику по кличке Чак – чуть-чуть раскосому, черноволосому, смахивающему немного на покойного певца Цоя – кивком головы указал на папку басурманского романа, лежавшую на столе.

Тот, ни слова не говоря, подошёл к столу, резким рывком оборвал тесёмки на папке и запустил волосатую лапу вовнутрь. Испещрённые машинописным текстом страницы лавиной сыпанули на пол. Чак, дурашливо улыбаясь, поймал, как голубя, последнюю, небрежно протянул Желтухану. Главарь взял листок с анкетными данными Иосифа, покрутил перед глазами, подслеповато щурясь, шевеля губами, в уголке которых приклеился замусоленный окурок сигареты.

Вскоре после этого они ушли, предварительно освободив прикованного наручниками к батарее Максима. Он, скуля как побитый щенок, бросился к супруге, которая продолжала апатично лежать на диване, запахнувшись в рваный халат.

– Тома, что они с нами сделали, подонки! Ты видела как меня били?! – плакал он, теребя жену за плечи, униженно прижимаясь мокрым от слёз лицом к её исцарапанным ногтями грудям.

– Тряпка! – кривила губы, еле сдерживая истерические рыдания, Тамара. – Боже мой! Боже мой, какая же ты тряпка...

 

 

Наконец-то, после знаменитой Хрущёвской «оттепели», в бывшей Чуди утвердился благоприятный для истинной демократии социальный климат. Можно сказать настоящие политические субтропики. Правда, страна до этих светлых дней не дожила, да и бог с ней. Зато сейчас Самодурия сделалась демократической. И жить стало не только лучше, но и намного веселее, особенно в столице, в Чудове. По телевизору всякие маски-шоу смешные показывают: то заседание Самодуровского парламента, то «Аншлаг», то выступление Моисеева. Телевизор вообще стал неотъемлемой частью современной жизни. И если в какой-то глупой песне застойных времён ребром ставился риторический вопрос: «С чего начинается Родина?» – сейчас можно с уверенностью констатировать – с телевизора!

Максим Денежкин после кошмарных ночных злоключений вскочил с постели не по будильнику – по голосу ведущего первого канала, – это жена телевизор включила и слушает краем уха полезные советы, занимаясь приготовлением завтрака на кухне. Она уже почти отошла от вчерашнего шока, вызванного налётом банды головорезов в погонах. Впрочем, в Чудове к подобным «спецоперациям» правоохранительных органов, которые сами всё больше начинали походить на криминальные группировки, было не привыкать. И то верно: какая ж это демократия, если она не умеет защищаться? Фикция... Никакая... Так себе: ни рыба ни мясо. Истинная, топорно сработанная по американскому образцу, демократия – должна быть с кулаками! Точнее – с полицейской дубинкой. С эдаким «демократизатором» для негров...

Максим Денежкин тоже прислушался к голосу ведущего, а послушать было что! «Если у вас отвалились подмётки на новых, купленных только вчера, ботинках, вы их не несите назад в магазин – бесполезно, всё равно не обменяют и деньги не вернут! – говорит один советчик. – Берёте обыкновенный канцелярский клей, приклеиваете подмётки на прежнее место и кладёте в коробку (если вы её перед тем опрометчиво не выбросили в мусоропровод). Дожидаетесь дня рождения одного из ваших друзей и презентуете ему эти ботинки. Таким образом вы экономите на подарке, себе с получки покупаете новые ботинки, выходите в них в первый же день на улицу, у вас отваливаются подмётки, вы возвращаетесь домой, достаёте заветный тюбик канцелярского клея...». Максим Денежкин нажал на кнопку дистанционного пульта управления, переключив канал. «Если вы ночью воспользовались многоразовым презервативом фирмы «Адидас», утром не выбрасывайте его в окно, под ноги прохожим, – говорит другой телевизионный советчик. – Презерватив можно помыть под краном в тёплой воде, высушить в микроволновой печи и Первого мая подарить своему ребёнку вместо шарика. Как говорится: и волки сыты и деньги целы!.. А теперь особый совет для женщин: если у вас порвались чёрные колготки – вы их не штопайте белыми нитками и не наряжайте в них летом пугало на огороде. Вынесите на базар, авось и купит какой-нибудь безработный, малоимущий киллер».

Машины у Максима Денежкина естественно не было, и он обычно добирался до работы на общественном транспорте. Он был истинный демократ-шестидесятник, как и все в издательстве, боготворил Хемингуэя, и по пути любил зайти в палатку на Пушкинской площади и выпить заветную бутылочку пива. Всего одну и самую маленькую, потому что денег на «полторашку» у него не было. Но Максим Денежкин на жизнь не жаловался, потому что именно за такую жизнь он, как поётся у ныне полузабытого Высоцкого, «гиб и мёрз в семнадцатом году». Именно за такую жизнь он отбывал полгода в Лугачёвской психушке на пару с небезызвестной в Самодурии скандальной демократкой Конкордией Стародворской, а потом помогал диссиденту Никону Кожемякину переправлять на Запад его знаменитый роман. Максим Денежкин закупорил его в пустую бутылочку из-под «Жигулёвского», купленного вскладчину с известным правозащитником Цукерманом (с ним же, к слову сказать, и выпитую), и зашвырнул её аж на середину реки, на берегу которой и располагался Лугачёвск. Бутылочка уплыла в Азовское море, оттуда – в Чёрное, потом в Средиземное, а затем – в Атлантический океан, или в «Море Тьмы», как считали во времена Колумба. В Атлантике её по ошибке проглотил кашалот, которого прикончили американские китобои. Вспороли здоровой, но безмозглой водоплавающей белое брюхо и нашли заветную бутылочку с рукописью Кожемякина. В Нью-Йорке один ловкий бизнесмен-книгоиздатель решил рискнуть и издал «Остров Невезения» Кожемякина неслыханно высоким для Америки тиражом – тридцать три экземпляра. И книга имела ошеломляющий успех! Её прочитали в ЦРУ, в ФБР, в Белом и в публичном доме и дали положительную оценку. Мало того, книгой сразу же заинтересовался Шведский Нобелевский комитет и неизвестному до той поры чудовскому автору присудили Нобелевскую премию по литературе! Не без давления американцев, конечно. В качестве веского аргумента фигурировал шестой флот США, бросивший якоря в море неподалёку от Осло и нацеливший на мирную Шведскую столицу многочисленные пушки и крылатые ракеты с ядерными боеголовками.

В издательстве как всегда работы было навалом. Буквально конвейером шли всевозможные детективы, боевики, фэнтези и любовные романы известных чудовских писателей, современных классиков развлекательного жанра типа Виктора Доценко, Бориса Акунина, Дарьи Донцовой, Данила Корецкого и других. Максим Денежкин, засучив рукава, как каторжник, тут же включился в работу и пропахал, не вставая из-за рабочего стола, до вечера. Он безжалостно правил корявый, косноязычный стиль «классиков», некоторые из которых, вроде Акунина, и чудовцами-то, положа руку на сердце, не были и чудовским языком владели в пределах школьной программы для пятых классов. Денежкин наобум исправлял ошибки, безжалостно кромсал текст, сокращая объём, если повествование не укладывалось в прокрустово ложе издательских требований, или наоборот дописывал за автора целые куски, если объёма недоставало. В результате получалась такая галиматья, что Максим сам не мог читать эту писанину без отвращения, но директору издательства – большому знатоку и любителю современных детективов – нравилось, и он давал произведению зелёный свет. Под конец суматошного редакционного дня Денежкин геройски «отредактировал» и роман Иосифа Каймакова о Басурманской войне и с сознанием честно выполненного долга отбыл домой. По пути он неизменно зашёл в палатку на Пушкинской площади и купил бутылочку пива. Он с удовольствием выпил её в сквере перед кинотеатром, на котором во всю ширину красовалась красочная вывеска очередного американского блокбастера, которые нагло заполонили последнее время экраны всех чудовских кинотеатров.

Денежкину, как истинному демократу-шестидесятнику, нравились эти фильмы о сладкой американской жизни. Он и сам страстно жаждал оказаться когда-нибудь за океаном, в своей любимой и желанной, как женщина, Америке... Впрочем, об Америке мы поговорим во второй части нашего повествования, а сейчас вернёмся немного назад, в квартиру негритянки Кристины, куда приехали глубокой ночью, спасаясь от оперативников Желтухана, Иосиф Каймаков с Агнессой.

 

 

...Приспело вскоре времечко гостям почивать ложиться. Негритянка Кристина постелила им в комнате, а сама скромно на кухню ушла, чтоб не мешать... да и самой попусту не соблазняться. Но не тут-то было: велел ей Иосиф Каймаков с ними вместе лечь, чтоб, значит, порнуху и секс забацать по полной современной программе, как в лучших домах Лондона и Парижа! Поначалу девки, как конфету, его облизывали, до каких только укромных, потаённых местечек не добирались. Потом он – их. Девки голые гадюками вокруг него обвивались, заползали и так, и эдак. Иосиф голову между ними просовывал, а то поглубже нырял, так что даже пузыри наверху не показывались. Трудился он, ясное дело, за двоих, как отбойным молотком вибрировал, наизнанку их выворачивал. Девки вертелись на нём, как пропеллер на вертолёте. После, когда он устал и вконец выдохся, Кристина резинового мужика надула. Игрушка у неё такая была: голый резиновый негр с торчащим, как кол, чёрным каучуковым хреном. Хрен не всякая блядь выдерживала: тут стажировка немалая требовалась, без привычки от резинового чудака одни неприятности получались. Сядет иная на каучуковую хреновину, на кнопочку пластмассовую нажмет, лошадиный вибратор включит, – мужик безмозглый и начнёт трахать без остановки, в темпе нечеловеческом. Чурка электрическая, что скажешь! Гоняет и гоняет лысого дурака, пока у девки шары на лоб не полезут, пока не кончит она раз двадцать, a eмy всё нипочём.

Иосиф весьма подивился закордонному изобретению, подумал: насколько же мысль человеческая вперёд шагнула! Допустим, был бы сейчас на месте резинового – негр натуральный, из крови и плоти, – сколько бы у него раз получилось? Вот то-то же и оно. От силы раз пять за ночь и – всё! Баста. Финита ля комедиа... Как говорят французы: шерше ля... Короче, ищите нового мужика! А этот каучуковый «реалистик», как двигатель внутреннего сгорания пашет, хрен свой словно поршень в дамском интимном, сладеньком месте гоняет. Трудится. И не остановится, гад, пока на кнопочку не наж¬мёшь, или пока пробки на счётчике не перегорят.

Вот, что значит – наука! Прогресс. Человеческий гений...

Агнесса и Кристина забавлялись с резиновым ловеласом до первых петухов. Потом бросили, вновь за Иосифа принялись. Каймаков, передохнув, с новыми силами ринулся в «штыковую» атаку, пронзив сначала одну, потом другую своим остро вставшим «мечом». Под конец, когда они обе лежали в полуобморочном состоянии, хотел за компанию оприходовать и резинового негритоса, но не нашёл – куда... сплюнул и прекратил ночной порнографический шабаш.

Утром первая очнулась дочка Бабы-Яги Агнесса. Лениво потянувшись, она сладким голосом, с улыбкой, пропела:

Не ходите, девки, замуж,

Кристина, сливаясь собственным обнажённым телом с чернотой резинового мужика, выдавливала из него остатки воздуха. Спрятала игрушку для взрослых в платяной шкаф.

Иосиф деловито оделся.

– Ну-с, уважаемая Кристина Орбакайте, разрешите откланяться. Нам пора, – сказал он, стоя перед полуодетой негритянкой. Галантно поцеловал ей коричневую руку, повернулся к Агнессе. – Ты готова, дорогая?

– Да уж не дешевле всяких-разных, – заметила дочка Бабы-Яги, застёгивая бюстгальтер. – А куда мы едем, Джозеф?

– Отвезу тебя в лес под Кособоково, в избушку на курьих ногах к мамаше Ядвиге, а сам пущусь на поиски проклятущих Бовы и Беллера, – ответил Иосиф Каймаков, поправляя галстук.

– Не хочу в поганый лес к матушке, хочу с тобой, – капризно топнула ножкой дочка Бабы-Яга.

– Я клятвенно обещал старой Ядвиге домой тебя воротить, а она мне за то Бову с Беллером сыскать поможет, – сказал Иосиф.

– Погубит она тебя, так и знай, Джозеф! – предупредительно сказала Агнесса. – Не верь красивым женщинам и соблазнительным обещаниям.

– Она права, солдат, на все сто, – поддержала подругу справившаяся с резиновым негром Кристина. – Бегите из Самодурии за океан, и я за компанию с вами. Поживём как белые люди.

– А как же мой роман «Басурманская войнa»? Я рукопись в издательство передал, – с сожалением проговорил Иосиф.

– Рукописи не горят! – философски, наморщив лоб, изрекла Агнесса.

– А резиновый негр? – спросил Каймаков, с надеждой взглянув на Кристину.

– С собой заберу. А если таможня не даст добро, – шилом продырявлю и выброшу.

– Жестоко, – констатировал Каймаков.

– Вау! Такова се ля ви, – сжав в кулак правую руку и согнув её в локте, издала нечленораздельный, дикарский крик темпераментная негритянка.

Дело было решено при обоюдном согласии. По быстрому собрав барахлишко, Кристина всучила Иосифу Каймакову, как единственному джентльмену в их компании, увесистый чемодан, обклеенный порнографическими картинками, сама взяла целлофановый пакет с резиновым негром, вздохнула, погасила свет в прихожей и вышла из квартиры на лестничную площадку. Створки лифта раскрылись перед ними, как жемчужная раковина, они зашли. Дверь с шумом захлопнулась за спиной. Кабина, дёрнувшись, резко обрушилась вниз, словно в подземную шахту. Каймаков, по старой армейской привычке подумал, что неплохо было бы замаскировать у двери квартиры 600-граммовую оборонительную Ф-1 на проволочной растяжке, похожую на недозрелый ребристый лимон. Но время было уже упущено, и возвращаться не имело смысла. Он вытащил «лимонку» и передал Агнессе.

– Выбросишь где-нибудь по дороге. В аэропорту всё равно таможенники обшмонают, отберут, – буркнул равнодушно.

В здании аэровокзала нудился, шныряя из угла в угол в ожидании ближайшего рейса на Нью-Йорк, таксист Савелий Митрофанович Бричкин. Дело в том, что проклятая ведьма-теща, едва увидев его на дорогой, подержанной иномарке, алчно всплеснула руками, забегала, как растревоженный светом таракан, по родственникам и знакомым, развила кипучую коммерческую деятельность. В эту же ночь она продала джип милицейского беспредельщика, старшего лейтенанта Косякова. Посчитав сделку весьма выгодной, тут жe, не откладывая дела в долгий ящик, открыла фирму по продаже жаждущим соотечественникам раздолбанных заморских автомобилей. Утром смоталась в администрацию Чудова, в банк, в налоговую инспекцию, расшвыривая направо и налево радужные, серо-зелёные президентские физиономии на заокеанских бумажках, уладила все бюрократические тонкости. Приняла на работу в фирму зятя, Савелия Бричкина, на должность менеджера по коммерческим вопросам, тут же выписала ему командировочное удостоверение, щедро снабдила подъемными, квартирными, чаевыми и другими, надавала пустых обещаний и ничего не значащих договоров, всучила письма к президентам и генеральным директорам ведущих заокеанские холдингов, концернов и фирм по производству и сбыту легковых и прочих автомобилей. Отправила в аэропорт с билетом, заказанным по телефону в одной из престижных туристических компаний, на ближайший рейс: Чудов – Нью-Йорк. Наказала закупить там у негров и безработных наркоманов партию подержанных под прессом автомобилей, а если это не удастся – добыть импортное старьё на свалке и срочно переправить в Чудов.

Савелий Митрофанович загрустил: по правде сказать, он никогда в своей жизни не занимался коммерцией, если не считать украденного как-то с чужого таксомотора карбюратора, который он толканул за червонец частному автолюбителю. Но одно дело стащить карбюратор у товарища, за что – самое большее – можно получить так сказать по фотокарточке, и совсем другое – обворовать целую страну, в которой, как известно, за подобные деяния предусмотрена каторж¬ная тюрьма, а то и стул, только, не деревянный, как самодуровские деньги, а электрический.

Иосиф Каймаков в сопровождении своих очаровательных спутниц появился в здании аэровокзала как раз в тот момент, когда дикторша объявила о начале регистрации билетов на нью-йоркский рейс. В это же время с другого входа в аэропорт ворвалась группа захвата во главе с гвардии майором чудовского МВД Желтухановым, которому по скрытым агентурным каналам, арыкам и подземным среднеазиатским кирязам стало известно о месте пребывания скрывающейся от справедливого самодуровского правосудия взбалмошной супруги президента Никиты Вавиловича, Агнессы.

Оперативная обстановка в здании напрочь исключала возможность применения табельного огнестрельного и колюще-режущего оружия. Дабы не распылять и без того измазанные свободной демократической прессой силы майор Желтуханов собрал всех своих тайных и явных сотрудников в мощный кулак, построил, как псов-рыцарей на Чудском озере, клином или «свиньей» (что по сути одно и то же), и повел под пение «Интернационала» в лобовую психическую атаку.

– Бросай! Бросай! – крикнул на весь аэровокзал Иосиф Каймаков, вообразив, что оперативники и сыскари примчались, чтобы конфисковать у Кристины запрещённого самодуровским законом резинового негра с лошадиным электро-вибратором и подогревом, дабы доставить его на Лубянку и там, в присутствии главы тайного сыскного, под¬слушивающего и принюхивающегося ведомства, продемонстрировать на ком-нибудь его суперсэксуальные способности... Совершенно секрет¬но, конечно!

Дочка Бабы-Яги Агнесса по бабьей природной дурости решила, что слова Джозефа адресованы ей, умело, как это делают в телебоевиках, которых насмотрелась по видику до оскомины, выдернула кольцо и швырнула ребристый кругляш оборонительной Ф-1 прямо под ноги сыпанувшей в разные стороны густой толпы «мусоров», сыскарей и

оперативников. Раздался страшный, трескучий взрыв, будто раскололась планета, из-под ног «ментов» ярко-кровавым кетчупом взметнулось обжигающее пламя, смешались в кучу-малу «кони-люди», взлетели к потолку и закачались на люстрах красно-голубые фуражки.

Наши друзья поспешно выбежали на взлётное поле, впопыхах суну¬ли авиабилеты встретившей их у трапа нарядной, улыбающейся стюар¬дессе заграничного «Боинга», плюхнулись в удобные кресла.

Тут же по соседству, в заднем ряду пребывал и вновь испечённый менеджер Савелий Бричкин. Он не видел, как взлетел к потолку выше своего носа и даже – головы, оторванной взрывом, его обидчик старший лейтенант Косяков. Бричкин сидел, понуро уставясь в иллюминатор, и прикидывал в уме, где ему взять конвертируемых заморских денег на покупку нового джипа Косякову. Выданных прижимистой ведьмой-тёщей командировочных хватало лишь на весьма скромный ужин в «Макдональдсе».

 

 

 

Иван Богатырёв бесцельно брел по засыпающему ночному Нью-Йорку. Он, талантливый чудовский писатель, тонкий стилист, чувственный поэт и беспощадный, бичующий пороки современного, прогнившего об¬щества, сатирик, оказался совершенно не нужным здесь, за великим океаном, в великой стране предприимчивых белых людей и вымирающих, деградирующих ламанийцев, некогда единолично владевших этой обетованной, сказочно богатой землёй.

Ламанийцы не знали Бога и жили сами по себе, как бог на душу положит: питались кукурузой, бананами и прочей подножной растительностью, курили горький, вонючий табак, одевались в бизоньи шкуры. Женщины у них были воинственные и общие, дети росли, как придорожный бурьян. Ламанийцы не чтили Христа, потому что не догадывались об его существовании, и тем более не были благодарны за его кровь и плоть, отданные в далёкой, экзотической Иудее на съе¬дение и поругание погрязшим в тяжких грехах правоверным евреям.

И приплыли однажды из-за большой воды бородатые белые люди в длинных и широких каное, привезли с собой страшных четвероногих животных, железные, изрыгающие гром и молнию, палки и огненную, валящую наземь как от yдара томагавком, воду. Белые черти, как прозвали их ламанийцы, захватили себе всю землю, а хозяевам оста¬вили небольшие, не пригодные для обитания, горные участки, обнесённые колючей проволокой, словно тюрьма. Кто не захотел пе¬реселяться за колючую проволоку, – погиб, поражённый железными палками или затоптанный четвероногими животными. Остальные прист¬растились к огненной воде, которая заменила им жену и пищу. Их научили верить в великого зелёного бога белых дьяволов, нарисованного на небольших, хрустящих бумажках. Этому соблазнительному богу пришельцы молились с утра до вечера. Ему пели гимны и в его честь совершали кровавые человеческие жертвоприношения.

Вот в такую страну, волей случая, и попал наш герой, чудовский писатель Иван Богатырёв.

Вика, жена и верный друг, товарищ по несчастью, ждала на углу, устало и отрешенно прислонившись к фонарному столбу. Все соседние столбы облепили крикливые и нахальные проститутки, и в Вике легко можно было узнать одну из этих пассий. «Ночные бабочки» были вызывающе одеты, беспрерывно курили марихуану и всячески подчёр¬кивали свою профессиональную принадлежность перед проезжавшими по зеркально выметенной стрит шикарными автомобилями. Они распахивали навстречу им плащи и шубки, выставляли соблазнительно затянутые в молочно-белый нейлон ножки, вертели оголёнными до последней срамоты, круглыми, как орех, задницами и трясли длинными и мягкими, напоминающими по цвету и форме переспелые груши, сиська¬ми.

Неподалёку, за углом, в грязной ночной забегаловке глотал виски без содовой толстый, шифонерообразный негр, местный сутенер, небритый и блестящий от пота, как будто натёртый чёрной мастикой, или вскрытый лаком. За столиком вокруг него, с толстыми, жёлтыми собачьими цепями на шеях, расположилась свита – такие же чёрные, блестящие и небритые, воняющие псиной и прогорклой дешёвой выпивкой.

Иван Богатырёв, не долго думая, снял «с поста» Вику и ввёл в кафешку погреться. Они уселись за столиком в противоположном кон¬це заведения, заказали кофе и хотдоги.

Толстый негр-сутенёр лениво посмотрел в иx сторону и большие, водянистые маслины глаз его стали наливаться кровью. Он поднял руку над столом, и бестолково галдящая свита его притихла.

– Эй ты, придурок! Да, да, я тебе говорю, – крикнул негр, ты¬кая в сторону Богатырёва чёрным, похожим на короткий мясной обрубок, немытым пальцем. – Я хочу тратить свои деньги, а значит твоя шалава должна работать, а не прохлаждаться в этой дыре. Ты кусок дерьма, и лишаешь меня верного заработка. Ты не знаешь, что связываешься с Крутым Марлином? Я проучу тебя, разрази меня гром!

Негр встал из-за столика и, как медведь гризли, переваливаясь с боку на бок, угрожающе двинулся к Ивану Богатырёву. Вика испу¬ганно схватила Ивана за руку и больно сжала.

– Уйдём отсюда, эта чёрная горилла просто так не отвяжется, я его знаю.

– Сиди, – как будто что-то предчувствуя, спокойно слазал Иван.

В это время в кафе зашёл высокий красивый господин в траурном чёрном фраке и чёрном цилиндре. Едва взглянув на него, Богатырёв вскрикнул от радости, узнав в вошедшем своего старинного друга и учителя.

– Аполлион? Верамо! Какими путями дружище?

– Хэллоу, Иван! Не ожидал здесь тебя встретить, – с холодной, презрительной усмешкой на устах сказал чудовский граф, удерживая холёными, затянутыми в лайковые, белоснежные перчатки, руками Ивана от ненужных и неуместных сентиментальных объятий. – Что хо¬чет этот кусок чёрной, вонючей говядины? – деловито осведомился он тоном, как будто негра-сутенёра не было в кафе и впомине.

– Вероятно, чёрное протухшее ходячее мясо хочет хорошей взбучки? – в тон ему подыграл Богатырёв.

Крутой Марлин при этих словах просто позеленел, что явственно было видно под чёрной кожей, и чуть не лопнул от злости.

– Клянусь всеми чертями ада, ты жестоко поплатишься за это, ходячей говнюк! – взревел негр-сутенёр и, как буйвол, бросился с кулаками на графа.

– Видит Бог, я этого не хотел, – смиренно покаялся Верамо и смело шагнул на встречy чёрной, рычащей и пыхтящей, словно набирающий скорость поезд, махине.

И тут случилось что-то невообразимое! На чёрную тушу негра обрушился град сильных, точных ударов, так что из глаз у того брызнули искры. Сутенёр резко отпрянул от Верамо, будто наткнулся на чугунный столб, жалобно вскрикнул, беспомощно взмахнул руками и рухнул, словно мешок с требухой, на пол. Хрупкое заведение пошатнулось от падения чёрного мастодонта, но устояло.

Вика восторженно захлопала в ладоши:

– Йе-с! Ты сделал этого толстого говнюка, парень! – крикнула она опальному чудовскому графу.

Аполлион Верамо презрительно взглянул на поверженного противника.

– Полный нокаут... Эй, парни, вышвырните этот ходячий желудок на улицу, – велел он враз присмиревшим дружкам сутенёра.

Четверо вскочили с мест и бросились исполнять приказание нового повелителя. Через минуту бесчувственная туша некогда Крутого Марлина смачно шлёпнулась на грязную мостовую под окнами заведения. Негры выстроились перед Верамо, как национальные гвардейцы, в ожидании дальнейших распоряжений.

– Итак, парни, теперь крутым здесь буду – я и никто другой, – расхаживая взад-вперед вдоль строя, как заправский капрал, наставлял чёрных бандитов граф Верамо. – Зовите меня Крутой Аполлион...

– Крутой Наполеон? – удивлённо присвистнул один из чёрных, нелегальный эмигрант с Гаити, немного знавший историю доброй старушки Франции.

– Пусть будет так, – Наполеон! – не стал его разубеждать крутой чудовский граф. – Вика будет старшей путаной, Иван-бравый солдат – коммерческим директором нашей совместной фирмы. Вы, говнюки, – нашими телохранителями. Вопросы есть?

– Вэри вэл, босс. Мы тебя поняли, – за всех ответил разговорчивый негр с Гаити.

– О,кэй, бой! Как твоё имя?

– Жюль Шаверни, сэр.

– Назначаю тебя главным над этими безмозглыми ослами, – похлопав его по плечу, сказал Верамо.

– Вы сделали удачный выбор, босс, – польщенный, вытянулся в струнку гаитянин Жюль.

– Ещё бы. Beдь в противном случае мне пришлось бы отправить тебя вслед за Крутым Марлином, тысяча искусственных «дилдо» ему в задницу! – невольно огорчил старшего телохранителя Верамо. – А сейчас, парни, мы на время оставим вас, – обратился он к остальным чёрным бандитам. – Делайте своё дело и не забывайте о вашем новом шефе. Я вас найду. Гуд бай!

Распрощавшись с присмиревшей шайкой, граф Верамо с Богатырёвым и Викой вышли на улицу. Бывшего Крутого Марлина там уже не было. Продрогшие на шквальном сквозняке проститутки продолжали соблазнять проезжавших мимо полуночных ловеласов своими покрытыми «гусиной» кожей прелестями.

– Экстремальные условия труда... И куда только профсоюзы смотрят? – глубокомысленно изрёк чудовский граф, проходя мимо своих подопечных.

– Шеф, молоко давай за вредность! – окликнула его одна проститутка, прослышавшая уже о перемене руководства компании.

– С Джека Лондона получи, халява, – недовольно огрызнулся Крутой Верамо и записал на ходу имя недовольной в «чёрный» блокнот. – Завтра же уволить! – бросил он едва поспевавшей за ним Вике.

 

 

Иосиф Каймаков, Агнесса и Кристина благополучно приземлилась в Нью-Йорке, в аэропорту Кеннеди, и, пожелав миловидной стюардессе, обслуживавшей их во время утомительного полёта, счастливо оставаться, покинули «Боинг». Вслед за ними на благодатную заокеанскую землю ступил и уже известный нам Савелий Митрофанович Бричкин, бывший лихой таксист, а ныне менеджер по коммерческим вопросам в фирме своей предприимчивой ведьмы-тещи. Но это ещё не всё!

Думаю, полнейшей неожиданностью для тебя, читатель, будет то, что Бричкиным не исчерпывался список прибывших из-за океана самодуровцев. Помимо вышеупомянутых четверых, был ещё некто пятый – Шайтан Шалдыков, отчаянный моджахед-одиночка, лелеявший голубую, как Боря Моисеев, мечту перенести самодуровский джихад и беспредел на заморскую территорию, и тем развязать здесь новую Басурманскую войну. С этой подлой целью и оказался Шалдыков в аэропорту Кеннеди. В чемодане у него был припрятан гранатомёт и двадцать килограммов гексогена, которым он намеревался взорвать Белый Дом в Вашингтоне. Помогать ему должны были террористы из секретной, тщательно замаскированной под мирных кочевников-бедуинов, организации «Аль-Кайда», которой руководил страшный и коварный террорист Усана Бен Ладен.

На широкой привокзальной площади пути-дороги бывших соотечественников-самодуровцев резко разошлись в разные стороны. Иосиф Каймаков, Агнесса и негритянка Кристина наняли жёлтое, как узбекская дыня, такси, за pyлём которого вальяжно восседал коричневый, до глаз заросший чёрным, жёстким, как проволока, волосом, мексиканец. Бричкин, привыкший на родине экономить на всём, взвалил вещички на спину и пошёл в город пешком. Моджахед Шалдыков, благополучно пронёсший мимо дотошных таможенников свой огнеопасный груз, поступил согласно своим убеждениям. Ворвавшись в шикарный рейсовый «бас» с кликом «Аллах акбар!» – он выхватил из кармана пистолет, приставил дуло к своему виску и объявил, что берёт сам себя в заложники.

– Эй вы, засранцы, фак вам в ухо заместо серьги, – кричал моджахед-одиночка, поводя по сторонам ошалелыми, вылезающими из орбит глазами религиозного фанатика, – если через минуту мои требования не будут выполнены, я прострелю себе череп и моя кровь и мозги будут на вас! Да, да, господа педерасты, на ваших костюмах и вы не отстираете их после никакими «Тайдами», чтоб они сгорели вместе с вашей продвинутой телерекламой! Считаю до трёх, при счёте «десять» – стреляю без предупреждения. А я, смею вас заверить, отличный стрелок. Два с половиной!.. Три на ниточке...

– Ол райт, сэр! Мы выполним все ваши требования, – испугался за чистоту салона водитель. – Только нам нужно время, чтобы доставить из банка необходимую вам сумму.

– Я трахал тебя в позапрошлый уик энд на крыше небоскрёба, воняющий бензином койот, – гордо оскорбился за свою безупречную репутацию бескорыстного борца за веру Шайтан Шалдыков. – За кого ты меня принимаешь, кусок использованной под головкой цилиндров прокладки? Мне вовсе не нужны твои липкие от блевотины и въевшихся фекалий деньги, у меня их больше, чем ты можешь себе вообразить. И вообще, самодуровцы не продаются!

– Что же ты хочешь, сын гремучей змеи и аллигатора? – удивлённо вскричал водитель и его темпераментно поддержали остальные пассажиры автобуса.

– О,кей, говнюки, – согласился выдвинуть требования сумасшедший самодуровский террорист. – Я желаю совсем немного: отослать посылку в Белый Дом вашему президенту. Почтовые расходы за ваш счёт!

– Это сложнее, – помрачнел вдруг, услышав о почтовых расходах, водитель. Раскрыв небольшой портативный «ноутбук», он задумчиво углубился в подсчёты.

– Проблемы, мистер? – забеспокоился Шалдыков.

– Йec, сэр, – согласно кивнул головой водитель, отрываясь от «ноутбука». – Я думаю, дешевле будет отвезти вашу посылку в Вашингтон на автобусе, чем посылать по почте.

– Я не возражаю, поехали, – согласился моджахед Шалдыков. Он не разбирался в компьютерной технике и конечно не догадывался, что ушлый водитель послал по Интернету срочное сообщение в ФСБ!

 

* * *

В этот день в кабинет шефа Федерального бюро расследований по электронной почте поступило уже не первое донесение о появившихся в Нью-Йорке загадочных террористах. Террористов было много, среди них были как мужчины, так и женщины. Террористы были как чёрные, так и белые, и даже, мало того, – цветные. Преступления и террористические акты они совершали самые разные: одни пытались расплатиться с таксистом подозрительными красно-коричневыми денежными купюрами с изображением испанского кривого ножа – мачете, которым негры рубят сахарный тростник на плантациях, и тяжёлого пролетарского молотка – кувалды. Когда цветной таксист, латинос, отказался принимать непонятные банкноты и потребован кредитную карточку, террористы, двое из которых являлись террористками, ударили его длинным и толстым резиновым предметом, похожим на полицейскую дубинку, по голове, лишив тем самым сознания. Засунули оный же чёрный резиновый предмет таксисту в рот и, забрав всю выручку, скрылись в неизвестном направлении. Другой террорист-одиночка угнал со стоянки возле заправочной станции бортовой «Мерседес»-фуру, гружёную радиоактивными отходами, и потребовал немедленной отправки назад, в Самодурию. Противогаза и средств радиационно-химической защиты преступник не имеет, через каждые пять минут дезинфицирует себя порядочной дозой виски и грозится подарить «Мерседес» с ядерные отходами тёще на день рождения. Над проблемой непонятной самодуровской идиомы «тёщя», имеющей непереводимый на иностранные языки, узконациональный смысл, уже работают лучшие лингвисты и дешифровщики из Центрального разведывательного управления.

Третий террорист, как явствует из только что полученного донесения, захватил рейсовый автобус и грозится выстрелом снести самомy себе череп, если его нелепая, параноидальная идея, отправить господину Президенту посылку с гостинцами, не будет сейчас же воплощена в жизнь. И, наконец, чего стоит поступившее ночью предупреждение о появлении в чёрном квартале Гринвичь Виллидж некоего господина, назвавшегося ни много, ни мало – Наполеоном Бонапартом! Тем самым, сбежавшим с острова Эльба и высадившемся на побережье южной Франции... Шеф ФБP очень хорошо знал мировую историю, хоть и получал по этому предмету в колледже одни тройки.

Высокий полицейский чин сел за компьютер и быстро забегал тонкими, холёными пальцами педераста по пыльной клавиатуре. На голубoм экране монитора высветилась детская игра в битву при Ватерлоо.

– Я поимею этого воскресшего говнюка, не будь я Томас Супер-Пупер, – зловеще скалясь, принялся мочить облачённых в педерастические голубые мундиры бравых наполеоновских гвардейцев шеф ФБР. – Я буду иметь его, как он некогда имел наших союзников англичан... И я говорю тебе, Томас, ты сделаешь этот кусок надушенного парижскими духами дерьма, чего бы это тебе не стоило! У тебя получится, парень. Йес!..

 

 

В это время в укромном тихом месте на берегу Гудзона шла бурная разборка кровавой самодуровской мафии. Честные нью-йоркские налогоплательщики с испугом шарахались в разные стороны.

– Ты не предупредил, подлец, что у тебя нет конвертируемой валюты, и втравил меня в противозаконные действия, – эмоционально выкрикивала на весь остров Манхэттэн дочка Бабы-Яги Агнесса. – Между нами всё кончено! Я требую адвоката.

– Боюсь, что здесь понадобится прокурор, – цинично заметила негритянка Кристина, до сих пор переживавшая из-за порчи своей любимой резиновом игрушки (одну из частей её пришлось использовать вместо кляпа во время недавнего ограбления таксиста).

– И ты, Брут?.. – страдальчески простонала Агнесса, затравленно взглянув на подругу.

Иосиф Каймаков презрительно смотрел на Агнессу и сосредоточенно жевал жевательную резинку.

– И вообще, прекрати воровать у меня из сумочки презервативы, извращенец! Их используют совсем для другой цели, чем ты это делаешь сейчас...

Иосиф тут же прекратил жевать и выплюнул в грязные воды Гудзона то, что было у него во рту.

– Прошу прощения, мэм, я не умею читать по-английски, – сказал он смущённо.

– Там есть инструкция к применению.

– Да?.. – Каймаков с сожалением глянул на уплывающий в сторону Атлантического океана жёлтый предает, поинтересовался об его стоимости.

– Какое это имеет значение? – сердито фыркнула раздосадованная Агнесса.

– Мы могли бы зарабатывать этим на жизнь.

– Ты хочешь спекулировать контрацептивами? – удивилась дочка Бабы-Яги.

– Нет. Вы бы с Кристиной могли заняться проституцией. Америка – страна больших возможностей! – сказал Каймаков.

Так они и порешили. Дело оставалось за малым – найти подходящего сутенёра. На ближайшей бирже труда им порекомендовали безработного с некоторых пор Крутого Марлина.

Негр, едва увидев непропорционально сложенную, сухощавую фигуру Агнессы плотоядно сглотнул слюну и без разговоров взял обеих подруг под свою опеку. Иосифу он предложил место телохранителя.

– Я тоже с этого начинал, дружище, – рассказывал он, лениво потягивая неизменное виски в уютном ночном стриптиз-баре. – Ты не думай, что это плохая работа: нашими девочками пользуются даже президенты. Вот был недавно забавный случай в Вашингтоне, в овальном кабинете Белого Дома...

Иосиф Каймаков не стал слушать голубую чушь про овальный кабинет американского Президента. Куда интересней было наблюдать за подиумом в центре зала, где вокруг блестящего металлического шеста вертелись полуобнажённые Агнесса и негритянка Кристина. На обеих было надето нижнее бельё, но столь узкое и прозрачное, что казалось будто никакого белья вовсе и не было. И в то же время оно было! Бред какой-то, ей богу... Не было и одновременно было. Но не в этом дело. Главное то, что узких полосок белья было вполне достаточно для того, чтобы глазевшие на соблазнительных стриптизёрок толстосумы могли просунуть под эти кружевные полоски полноценные заокеанские баксы.

Каймаков во все глаза смотрел на эти зелёные, аппетитно сложенные бумажки, в умe подсчитывая барыши: «Сотню – говорящей, неумытой говядине на выпивку, по полтиннику девочкам на колготки, остальное – мне на поиски Бовы и Беллера!»

Сложные арифметические упражнения его прервала вдруг разъярённая толпа негров, с бранью и угрожающими выкриками ворвавшаяся в стриптиз-бар.

– Вот он, негодяй и подонок, бывший Крутой Марлин, – вскричал передний негр, нелегальный эмигрант с Гаити, Жюль Шаверни и указал пальцем на своего недавнего шефа. – Ты уже покойник, Марлин! Тебя предупреждали, чтобы ты не становился на пути у Крутого Наполеона? Так пеняй на себя... Парни, ну-ка проучите эту толстую, расплывшуюся медузу, – велел он своим приятелям.

Негры, разломав столы, взяли каждый по увесистой ножке-дубинке. Толпой кинулись на бедного Марлина.

– О, мой Бог, опять будут бить! – взмолился сутенёр, быстро схватил бокал с недопитым виски, но впопыхах пронёс сию чашу мимо своих уст. – Впрочем, да будет не моя воля, но твоя, – смиренно вздохнул Марлин и стремительно, в два приёма, с жадностью заг¬лотнул виски. – Сие есть кровь моя, пейте в память обо мне! – сказал, безумно глядя в глаза своих противников.

Негры остолбенели. Один, в двух шагах от Марлина, застыл с поднятой для удара ножкой стола.

– Что делаешь, делай скорей, Иуда! – ни за что ни про что оскорбил его сутенёр.

Негр испугался eщё пуще и со страху отвесил Марлину звонкую оплеуху по правой щеке. Выживший из ума сутенёр тут же подставил левую.

– Прости его, Отец Небесный, ибо сам не знает, что творит, и левая рука этого куска коровьего помёта не ведает, что творит правая.

Тут уже заволновались все посетители стриптиз-бара. Кто-то предложил вызвать карету «Скорой помощи».

– Мне суждено быть там, где пребывает Отец мой Небесный, – согласился бывший Крутой Марлин. А когда кто-то вытащил сотовый телефон и стал лихорадочно набирать нужный номер, обнадежил: – В доме Отца моего обителей много. Радуйся, раввуни, не пропоёт трижды Майкл Джексон, как будешь сегодня же со мной в психушке!

Таким образом хорошо подготовленная и тщательно продуманная акция графa Верамо по устранению нежелательного конкурента потерпела крах. Гаитянин Шаверни с бандой головорезов, не солоно хле¬бавши, возвратились к своему новому боссу.

 

* * *

Узнав о происшествии в стриптиз-баре, Аполлион Верамо понял,

что бывший Крутой Марлин допился до чёртиков, на плече у него сидит «белка» и что-то шепчет... Куда существеннее и опаснее было появление в Нью-Йорке Иосифа Каймакова и компании. Тут нужен был глаз да глаз! Они могли разрушить все его планы, а планы у его сиятельст¬ва графа Верамо были грандиозные: он хотел, ни много ни мало – стать полновластным хозяином всей Америки! А хозяином Америки можно было стать, как известно, только одним путём – победив на оче¬редных президентских выборах. Очередные президентские выборы были уже не за горами, и Верамо решил выдвинуть свою кандидатуру. Оста¬валось всего ничего: найти деньги на предвыборную компанию, которая была весьма многочисленна. Он поделился своими проблемами с Иваном Богатырёвым.

– Где взять деньги? – удивлённо взглянул на учителя Богатырёв. – В Америке это не вопрос. Сразу видно, чтo ты здесь недавно. В Америке деньги валяются под ногами и только ленивый не нагибается, чтобы подобрать сколько ему надо.

– Например? – учтиво осведомился чудовский граф.

– Мы могли бы делась деньги, как прочие американцы.

– Фальшивые? – уточнил Верамо.

– О, нет, настоящие, – расплылся в понимающей улыбке Богаты¬рёв. – В Америке под этим подразумевают занятие бизнесом.

– Но бизнес у нас уже есть, – напомнил крутой чудовский граф, намекая на индустрию интимных развлечений, к которой был с неко¬торых пор причастен.

– Ол райт, шеф! Есть ещё очень много способов сравнительно честной добычи денег, – сказал Иван Богатырёв. – Можно, например, назваться сыном лейтенанта Шмидта... Хотя, пардон, это из другой оперы.

– Что же ещё? – нетерпеливо полюбопытствовал граф.

– Ну, банальный «гоп-стоп» нам тоже, думаю, не подойдёт, – ра¬зочарованно протянул Иван.

– Криминал исключается, – категорически отрезал Верамо.

– Может быть, попытаться найти спонсоров?

– Это идея! – обрадовался граф. – Вот только где их искать?

– Спонсоров можно искать везде, даже там, куда Макар телят не

гонял, – глубокомысленно изрёк Иван. – Кстати, ты, Аполлион, имеешь некоторый опыт общения с подобными... бизнесменами, – намекнул осторожно.

– Ты предлагаешь?.. – сразу же оживился таинственный граф, вспомнив свои давнишние похождения в Чуди.

– А почему бы не рискнуть? – продолжал загадочный диалог Богатырёв. – Америка – страна сумасшедших, здесь у нас найдётся много последователей.

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает... – патетически, как на сцене захудалого провинциального театра, на¬чал граф Верамо.

– Глупости? – подсказал, не блещущий знаниями мировой классики, Иван.

Аполлион осёкся, укоризненно взглянул на неучтивого ученика, обречённо вздохнув, промолвил: – Может быть, ты и прав, Борис. Но, как говорил Мопассан, ближе к телу!..

 

 

«Мерседес» с радиоактивными отходами, угнанный Савелием Бричкиным, ходко шёл на северо-запад, в сторону канадской границы. Бричкин плохо учился в школе и не знал географию, ему казалось, что там, на крайнем северо-западе США, Аляска по суху соединяется с Чудью. Туда и держал путь бывший чудовский таксист. Его преследовала целая свора белых полицейских машин с мигалками, впереди кружились юркие вертолёты «Грин Бис», то и дело сбрасывающие на дорогу нечистоты. Всё лобовое стекло «мерса» было заляпано коровьим и человечьим дерьмом, но Савелий Бричкин, как истинный чудовец, не сдавался. Он летел со страшной скоростью по самой середине «хай вэя», почти ничего не видя, сшибая в кювет встречные машины.. Полицейские никак не могли обогнать его и тщетно перебирали пальцами, словно мусульманские чётки, предназначенные ему наручники. Гринписовские «вертушки» тоже не могли ничего поделать с отчаянным угонщиком, да и запас дерьма у них стремительно подходил к концу.

Штаты мелькали за окном «Мерседеса» как верстовые столбы в родимой Чуди. И в каждом штате были свои законы и своя конституция. В одном была отменена смертная казнь и Бричкин хотел было уже сдаться на милость тамошних властей, но вовремя передумал, узнав, что в штате строго блюдётся сухой закон и продажа спиртного, до чего так падка была широкая чудовская душа Савелия Митрофановича, под страхом смертной казни запрещена. Законодательство другого штата наложило вето на разнузданную деятельность «Грин Пис», и Бричкин вздохнул свободно, увидев, что зелёные, как аллигаторы, «вертушки» отстали. Полиция тоже замешкалась на границе, оформляя необходимые бумаги на въезд в чужой штат. На смену им отовсюду, кок мухи на то, что было на лобовом стекле машины, слетелись теле, радио и газетные репортёры, страдавшие неутолимым зудом сенсационных разоблачений. Это было как нельзя кстати: Бричкин решил воспользоваться счастливым случаем, объявил себя политическим эмигрантом из тоталитарной Самодурии и попросил политического убежища в США. Радиоактивный мусор он согласился вернуть только после того, как будут удовлетворены все его справедливые требования.

– Вы подвергались сексуальным преследованиям у себя на родине? – задавал заведомо провокационные вопросы дотошный корреспондент «жёлтой» бульварной газеты для голубых «Мой маленький фрэнд» Хомер Айринг.

Бричкин решил сгустить краски и согласно кивнул головой.

– Конечно подвергался, а как же иначе.

– В чём это выражалось, сэр?

Директор таксомоторного парка однажды пригрозил, что трахнет и меня, и мою покойную маму, если я... – наморщив лоб, принялся припоминать Савелий.

– Это не важно. Ваш сексуальный партнёр выполнил своё обеща¬ние? – скрипя пером, допытывался мистер Айринг.

– К сожалению, нет, сэр, – огорчил корреспондента Бричкин. – Дело в том, что у нас в Чуди глагол «трахать», помимо основного, имеет ещё и переносное значение. Им пользуются не только педерасты, но и вполне нормальные, правильные по жизни мужики.

– Йес, сэр, я вас понял, – схватывал всё на лету Хомер Айринг и тут же, трансформировав мысль в доступную для восприятия простого американца форму, заносил в свой блокнот. Так, он писал:

«Мистер Савелий Митрофанович Бричкин (бисексуал) долгое время жил со своим автомобилем марки «Река Волга». На собственную жену сил и времени уже не оставалось и она, как принято, жила с кем попало или, возможно, только делала вид... Предполагаемые любовники: Сильвестр Сталлоне, Шварц Негер, Брюс Ли, Ван Дамм, Филипп Киркоров. При пении последнего супруга мистера Бричкина, по её собственному признанию, не однократно испытывала оргазм. Глагол «трахать» в чудовском языке обозначает совсем не то, что в дру¬гих, нормальных человеческих языках. Здесь под этим можно подразумевать всё, что угодно, только не его основное значение. Американских туристов предупреждаем, – если вам в Чудове, на улице, ска¬жут, что «трахали» вас в некоторые места, оглянитесь по сторонам: возможно, вы переходите улицу в неположенном месте, либо наступи¬ли кому-нибудь нa ногу. Для улаживания проблемы рекомендуется из¬виниться и сообщить прохожему, что вы «трахали» его туда же!»

 

* * *

Сообщение о требовании террористом Савелием Бричкиным полити¬ческого убежища пришло в Белым Дом вместе с посылкой от другого террориста, моджахеда-одиночки Шайтана Шалдыкова.

– Гексоген? – удивлённо взглянул на аккуратно упакованный на почте чемоданчик президент США Бобби Фауст.

– Вы поразительно догадливы, господин президент, – бесстыдно обнажив в улыбке широкие лопаты белых лошадиных зубов, сказал клерк, доставивший посылку в овальный кабинет Белого Дома. – С вас три доллара за доставку.

– Два с половиной, – по привычке принялся меркантильно торговаться Фауст. Часовой механизм в страшном чемоданчике неумолимо и безжалостно отсчитывал последние секунды его жизни.

– Господин президент, в нашей почтовой фирме самые дешёвые в Вашингтоне расценки, – протестующе воскликнул клерк и улыбка его из добродушной трансформировалась в зловещий, волчий оскал капи¬тализма.

– Это ваши проблемы, сэр. Я назвал свою цену и не уступлю ни цента, – стоял на своём Бобби Фауст.

– Тогда я заберу посылку назад! – пригрозил клерк.

– Как вам будет угодно.

Не успела за почтовым клерком закрыться массивная, дубовая дверь овального кабинета, как прогремел страшный взрыв. В здании вылетели все стёкла, треснул потолок, в полу образовалась глубо¬кая воронка. Жалкие останки несговорчивого, упрямого клерка и дю¬жины морских пехотинцев из личной охраны президента разбросало далеко по окрестностям. Голова одного морского пехотинца залете¬ла на баскетбольную площадку соседнего колледжа и игроки, приняв её за новый оригинальный мяч, долго играли ею в баскетбол.

Бобби Фауст открыл дверь и с интересом выглянул в коридор. Там всё ещё клубились тучи едкого, воняющего взрывчаткой дыма. Из воронки, отряхиваясь, вылез незнакомый господин в чёрном ци¬линдре и фраке. Галантно поклонившись президенту, представился:

– Аполлион Верамо, граф. Прибыл с секретным поручением.

– Откуда? – на всякий случай уточнил Фауст.

– Оттуда, – кивнул в глубь воронки граф Верамо.

– О,кей! – удовлетворённо сказал президент и пригласил графа в свой кабинет, ничуть не пострадавший от взрыва.

Вслед за Верамо в овальный кабинет тайно проникла и невесть откуда взявшаяся здесь Вика Муха, сожительница Ивана Богатырёва.

– Вы хотите сделать мне минет? – без обиняков спросил президент Бобби Фауст, плотоядно взглянув на таинственную незнакомку.

– Ты угадал, дорогой Бобби. Только после минета, который его сиятельство граф будет снимать на плёнку скрытой камерой, ты наз¬начишь меня своей личной секретаршей по особо важным делам.

– Bay! Это шантаж, – запротестовал президент Фауст. – Я вынужден 6удy вызвать полицию. Вы знаете свои права, мэм?

– Только обязанности, мать твою... – грязно выругалась Bика, выведенная из себя несговорчивостью президента. – У нас в Самодурии ни у кого нет никаких прав, кроме водительских, да и те у половины – липовые!

– А как же права человека? – осторожно спросил Бобби Фaycт.

– Подотрись ими в одном месте, – посоветовала президенту Вика.

– Это идея! – поднял к верху палец Фауст. – Сегодня же велю из¬дателям печатать «Декларацию прав человека» на туалетной бумаге. Чтобы читали все.

– Дёшево и сердито, – подытожил разговор безучастно слушавший всю эту ахинею граф Верамо. – Почитал в сортире о своих правах, подтёрся, выбросил. Большего они не стоят!

– Нe будем спорить, господа, тем более, что о вкусах не спорят, – примиряюще сказал Фауст.

– Так как насчёт минета, господин президент? – вновь искушающе вопросила очаровательная соблазнительница.

– Гм... ну, если об этом никто не будет знать... – сдаваясь, замялся президент Бобби Фауст.

– Могила, Боб! – заверила, падая пред ним на колени, Вика.

Верамо на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, вышел в коридор и поманил томившегося там газетного репортера Хомера Айринга, прибывшего незадолго до взрыва в Белый Дом с северо-запад¬ной границы с сообщением о требовании Савелия Бричкина. На шее у Хомера висело несколько фотоаппаратов и видеокамера, которую он тут же включил, запечатлевая для потомков открывшуюся перед ним картину. Сцена вполне годилась для крутого порнофильма со сладострастными стонами, сексуальными криками, скрежетом зубов, горячими заверениями в любви, просьбами многократного повторения, математической констатацией глубины, ширины, угла наклона и прочего.

Помимо стрекочущей камеры, защелкали затворами и фотоаппараты, ослепляя присутствующих яркими вспышками. Президент Бобби Фауст недовольно взглянул на корреспондента Айринга, прищурился, надел чёрные очки от солнца и продолжил важное государственное дело...

На следующий день Вика получила искомую должность личного сек¬ретаря президента и с утра приступила к своим непосредственным, штатным обязанностям.

 

14. Усана Бен Ладен

 

Шайтан Шалдыков, коварный моджахед-одиночка, добился-таки своей гнусной цели. Прибыв в славный город Вашингтон, он отпустил захваченный рейсовый автобус вместе с заложниками на все четыре стороны и с чемоданом в руке заглянул в офис ближайшего почто¬вого отделения... Что последовало за этим, нам хорошо известно из предыдущей главы.

Избавившись таким образом от чемодана и развязав себе руки, Шалдыков сейчас же повязал лоб лоскутом зелёной материи, на кото¬ром было написано по-арабски «Аллах велик!» Прохожие, в большинстве своём, не знали арабского языка и остались к изречению равнодушны.

Затем террорист отправился на ближайший «флимаркет» (блошиный базар) и, побродив между рядов, быстро нашёл то, что ему было нужно. Седой, как лунь, закутанный в белые медицинские одежды аксакал продавал допотопные, стоптанные сафьяновые сапоги-скороходы.

– Сколько просишь за обувь, уважаемый ходжи? – так и вцепился жадными пальцами в искомые сапоги хитрый Шайтан Шалдыков. Он опаздывал на встречу с главным американским террористом Усана Бен Ладеном, место которой изменить было уже нельзя, но и переплачивать за какие-то дрянные сказочные сапоги-скороходы ему не хотелось.

– Товар добротный, сам видишь, почтеннейший, – начал по обы¬чаю издалека не менее хитрый аксакал, но Шалдыков его нетерпели¬во прервал.

– Сколько? Но учти, что красная цена этой дряни – десятка баксов. Из уважения к твоим сединам даю пятнадцать. – Моджахед от¬считал деньги и пододвинул их аксакалу.

– Побойся Аллаха, кого грабишь? – сердито всплеснул руками продавец и резко отодвинул деньги. – Такого товара ни в одном сэкэнд хэнде не найдёшь! Чистая козловая кожа.

– Двадцать и ни центом больше! – вскричал в отчаянии Шайтан Шалдыков. До встречи с могущественным Бен Ладеном в пустынной, засушливой прерии далёкого штата Юта оставалось десять минут. Если он не поспеет к этому времени, голове его, вероятно, уже сегодня суждено будет навеки расстаться с туловищем. В террористической организации моджахедов царила железная дисциплина!

– Так и быть, уважаемый, только снисходя к твоей молодости и глупости, – сдался наконец седобородый аксакал. – Бери обувь и носи на здоровье... Будешь случайно в Мекке, поклонись за меня священной Каабе, я уж, видно, в Саудовскую Аравию не ездок. Не¬верные берут слишком большой бакшиш за полёт на своих проклятых «Боингах».

Шайтан Шалдыков быстро сгрёб покупку и поспешил покинуть «бло¬шиный» рынок. По пути его пытался остановить молодой турок в красной феске и синем джинсовом костюме, предлагая приобрести вол¬шебную лампу Аладдина. Но волшебной лампы Шалдыкову было не нужно, ему за глаза хватало сапог-скороходов. Зайдя за угол флимаркета, он разулся, не без труда натянул маловатые сапоги, посту¬чал каблуками о землю. В ту жe минуту в ногах у него будто вклю¬чилось раннее зажигание, ноги выписали стремительные круги, сор¬вались с места и, едва не опережая остальные части тела, помчались но улице. Позади вздымалась пыль, как от проехавшего мотоцикла.

Полицейский, мимо которого пронеслось загадочное транспортное средство, напрасно вглядывался в задний бампер, пытаясь рассмот¬реть номер: визуально отличить 43-ий от 42-го на такой сумасшед¬шей скорости было практически невозможно.

Моджахед Шайтан Шалдыков покрыл за какие-нибудь пять минут больше четырёхсот миль и вскоре был уже в штате Юта, где в укром¬ном месте неподалёку от пустынных и диких Скалистых гор его поджидал Усана Бен Ладен с шайкой отъявленных головорезов из терро¬ристической организации Аль Кайда. Здесь же был и известный чудовский террорист, предводитель диких горных касогов, Хасан Абдурахман ибн Хоттаб, перебравшийся за океан незадолго перед Шалдыковым. Дело в том, что очередная Басурманская война в бывшей Чу¬ди подходила к концу, войско славного самодуровского генерала Змея Горыныча успешно мочило поганых в южных горах. Отступать террористам было некуда да и незачем и они геройски погибали в боях, как тараканы от дихлофоса. Главари поганых – ханы, шахи-маты и эмиры – вовремя смекнули, что дело пахнет керосином, и стали шустро разбегаться в разные стороны. Так и оказался старик Хоттабыч в штате Юта, в шайке кровожадного Бен Ладена.

На секретном совещании моджахедов, в котором принял участие и Шайтан Шалдыков, было решено перенести Басурманскую войну сюда в Америку. Стали думать и гадать как это сделать.

– Нужно что-нибудь взорвать, – предложил специалист по взры¬вам Шайтан Шалдыков.

– Что? – сухо осведомился Бен Ладен.

– Тротил или гексоген, – уточнил моджахед.

– Это идея! – оживился главарь террористов. – Надеюсь, ты го¬тов стать мучеником за веру, шахидом? Мы дадим тебе тротил и гексоген, сколько сможешь унести на себе. Пойдёшь в город гяуров, взорвёшь как только соберётся побольше народу. Перед этим не забудь крикнуть: «Аллах акбар!» Через четверть часа после взрыва я выступлю по телевидению штата в Солт-Лейк-Сити и возьму на се¬бя всю ответственность за теракт. Так положено, В это время ты уже будешь в раю рядом с Аллахом и Мухаммедом. Хочешь?

– Не очень... – замялся Шайтан Шалдыков. – А нельзя ли, чтобы этот тротил и гексоген вместо меня поносил кто-нибудь другой?

Желающих не оказалось и вопрос отпал сам собой, перешли к об¬суждению следующего.

– У меня есть не старый и не очень побитый молью ковер-само¬лет, – признался старик Хоттабыч. – На нём вполне можно долететь до Нью-Йорка и сбросить бомбы на крыши Всемирного торгового цент¬ра и небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг.

– На подлёте к городу ковёр могут перехватить истребители ВВС США и помешать отбомбиться, – выдвинул контраргумент Усана Бен Ладен. – У твоего ковра будет воздушное прикрытие?

– Об этом я не подумал, господин, – сконфузился старик Хоттабыч.

– Думай. Даю тебе три минуты на разглашение, после стреляю, – пригрозил Бен Ладен. Положил перед собой японские электронике ча¬сы, пистолет и стал ждать.

– Брэк! – как заправский судья во время поединка боксеров выкрикнул Шайтан Шалдыков и встал между Бен Ладеном и Хоттабычем. – Не будем ссориться, правоверные, это только на руку гяурам... А на ковре-самолёте мог бы полететь вторым пилотом – я, Аллах акбар!

Главарь террористов Бен Ладен с испугом покосился на него и пробормотал:

– Только гексоген не взрывай, длинноухий осел. Ты ещё не во Всемирном торговом центре.

– У них скоро президентские выборы, не мешало бы приурочить взрыв к этой дате, – предложил оправившийся от неловкости Хоттаб.

– А вот это попробуйте, – сразу же согласился Бен Ладен.

На этом совещание было окончено, все разошлись по своим местам. Хоттаб с Шалдыковым принялись готовить ковёр-самолёт к вы¬лету. Они повесили его на протянутую между деревьями верёвку, тщательно выколотили палками, отряхнули от въевшейся в ткань мно¬говековой пыли, кое-где заштопали. Притащили из тайного схрона в горах крупнокалиберный пулемёт и скорострельную пушку, установили впереди, около пилотских мест. Моджахеды-носильшики, среди ко¬торых были и местные негры-наёмники, стали, пыхтя, загружать ко¬вёр-самолёт взрывчаткой и тяжёлыми авиационными бомбами. Продук¬тов на дорогу пилоты решили не брать, ограничившись компактно сложенной скатертью-самобранкой. Перекинули через плечо ремни офицерских планшетов с картами и полётным заданием, засунули за пояса парабеллумы, надели лётные очки и шлемы.

– Во имя Аллаха милостивого милосердного... – начал краткую молитву Усана Бен Ладен.

Террористы – и отправлявшиеся в полёт, и остающиеся – рассте¬лили на земле молитвенные коврики, упали на колени, стали в экстазе биться головами о землю и выкрикивать бессвязные арабские фразы, в виду того, что подлинных молитв не знал никто.

Отдав положенную религиозную дань, проворно вскочили па ноги, засуетились вокруг ковра-самолёта. Хоттаб с Шалдыковым уселись с ногами на ковёр, толпа террористов схватила его за четыре угла и поволокла в Скалистые горы, к пропасти.

– Что хотят с нами сделать эти безмозглые бараны? – удивлённо спросил у второго пилота командир старик Хоттабыч.

– Ничего особенного, уважаемый Хасан. Они хотят всего-навсего сбросить нас в пропасть, – флегматично ответил Шайтан Шалдыков.

– И эти сыны гиены думают, что мы полетим? – скептически усмехнулся Хоттабыч и поправил за спиной тяжёлый ранец с парашютом. – О, святая наивность...

– Рождённый ползать, летать не сможет, – согласился Шалдыков, но всё же маленький вокально-инструментальный ансамблик надежды (как писал один известный поэт-бард) у него ещё оставался.

Моджахеды, раскачав, сбросили ненужный ковёр-самолёт в пропасть, умыли тут же руки и удалились. Но ковёр, как это ни странно, не рухнул камнем вниз, а плавно спланировал, стал махать краями, как птица крыльями, набрал нужную высоту.

– Летим! – радостно вскричал Шайтан Шалдыков и от полноты чувств нажал на гашетку пулемёта. Тот тяжело загрохотал, давясь лентой, брезгливо выплёвывая: пустые гильзы.

Шалдыков отсалютовал бездонному голубому небу и облакам, прекратил пальбу.

Старик Хоттабыч, морщась от сильного встречного ветра, махнул рукой на северо-восток, приказал:

– Держать курс, второй пилот. Не отклоняться. Не спать, не есть. Следить за небом. Будем подлетать к Нью-Йорку, – разбудишь...

 

15. Шантаж

 

Рекламная кампания по раскручиванию кандидата в президенты США Аполлиона Верамо стремительно набирала обороты. Опальный чудовский граф, благодаря своим «потусторонним» связям, стал уже фактическим хозяином Белого Дома и дверь в овальным кабинет действующего президента Бобби Фауста открывал исключительно ногой. Тут сыграл свою роль и тонкий шантаж, который умело пустил в ход Верамо, предъявив президенту Фаусту компрометирующие его безупречную репутацию фотографии. На них Бобби был запечатлен в красноречивых позах вместе с Викой, которая без ничего лежала на его рабочем президентском столе. На самом президенте Фаусте тоже, кроме галстука, ничего не было. Под Викой, для амортизации, была подложена знаменитая конституция США, не менявшаяся вот уже более двухсот лет.

Вике было по барабану сколько сотен лет не менялась конституция и что в ней было провозглашено. Взяв у корреспондента Хомера Айринга часть наиболее пикантных снимков, она в свою очередь принялась шантажировать попавшего в сексуальный капкан Бобби и вскоре вместо секретарши стала государственным секретарем.

Получив ключевые руководящие посты в государстве, шайка ловких чудовских авантюристов решила, что настало время прибрать к рукам силовые структуры и вплотную занялась этой проблемой. Ивана Богатырёва, как бывшего бравого пехотинца, направили в Пентагон с ceкретным заданием: переманить на свою сторону министра национальной обороны.

В это время министр национальной обороны генерал Нил Крамер имел в Пентагоне секретную встречу с директором ФБР Томасом Супер-Пупером. Беседа проходила, естественно, за плотно закрытыми дверями и зашторенными окнами.

Генерал Нил Крамер по простоте душевной не подозревал, что шеф ФБР включил портативный магнитофон в кармане, и разоткровенничался.

– Национальная оборона трещит по всем швам, коллега! Кругом террористы и диверсанты. Представляете, вчера ехал общественным транспортом на работу и у меня вытащили портмоне.

– Это дело рук чудовской мафии, генерал! – сделал поспешное заключение Томас Супер-Пупер. – Узнаю их почерк.

– Вы думаете? – с надеждой взглянул на него министр националь¬ной обороны.

– Уверен, – категорично отрезал шеф ФБР. – Чудовская мафия специализируется

на незаметном вытаскивании бумажников, портмоне, а также разрезании безопасным лезвием барсеток и дамских сумочек. Наши говнюки попросту ударили бы вас чем-нибудь тяжёлым по голове в сабвее или на тёмной улице и культурно обчистили карманы. Причём, заметьте: взяли бы исключительно одни только деньги.

– Зачем чудовской мафии документы, кредитные карточки и водительские права? – заинтересованно спросил Нил Крамер.

– Чтобы потребовать у вас выкуп.

– Bay! Национальная оборона США в опасности, – констатировал генерал.

– И не только национальная оборона, – признался Супер-Цупер Я вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие, генерал: к нам приехал Наполеон!

На минуту в кабинете шефа Пентагона возникла немая сцена.

– К нам приехал... кто? Извиняюсь, не расслышал имя, – осторожно переспросил генерал Крамер и на всякий случай убрал из-под рук Toмaca Супер-Пупера тяжёлое пpecс-папье...

– К нам приехал Наполеон! Вы не ослышались, дорогой коллега, – торжественно повторил шеф ФБР, встал с кресла и отдал честь стоявшему в углу государственному звёздно-полосатому флагу республики.

Нил Крамер утвердительно кивнул головой и дрожащей рукой потянулся к телефонной трубке.

– Понимаю, коллега. Не волнуйтесь, всё будет о,кей!

– Прекратите, чёрт побери, генерал! Я вовсе не сошёл с ума, – взорвался истерическим восклицанием Супер-Пупер. – Лучше прикиньте своими куриными мозгами как нам изловить этого субчика и отправить на электрический стул! У меня есть точные сведения, что он – истинно Наполеон Бонапарт, инкогнито разъезжающий по странам Старого и Нового Света.

– Света – его супруга? – вкрадчиво уточнил генерал Крамер.

– При чём тут супруга, разрази вас гром, Кpaмep? – снова вспыхнул, как порох, неуравновешенный шеф ФБР. – Вы должны наконец уразуметь, что Наполеон угрожает национальной безопасности США и мы должны принять все меры для его задержания!

– Сведения, надеюсь, из надёжного источника? – спросил генерал Крамер.

– О, йес, сэр. Их передал в федеральное бюро расследований один негр с Гаити, некто Жюлъ Шаверни, имевший личный контакт с интересующим нас субъектом.

– Негр – голубой? – снова спросил Крамер.

– Нет, чёрный! Я поражаюсь вашей наивности, генерал, где вы видели голубых, негров? – удивлённо проговорил Томас Супер-Пупер.

– Я думаю, нужно подключить к этому делу центральное разведывательное управление, дело как раз по их профилю, – осторожно перебросил стрелки генерал Нил Крамер. – А у нас в Пентагоне и своих проблем предостаточно.

На этом высокопоставленные государственные чиновники расста¬лись. Томас Супер-Пупер поехал в ЦРУ, генерал Крамер заглянул в «Макдональдс» перекусить: как раз было время второго ланча. Он совершенно позабыл, что у него нет с собой денег: всю генеральскую зарплату у него вытащили вчера в автобусе ловкие карманники.

Нил Крамер был большой любитель пожрать и по привычке заказал много всякой всячины, особенно он уважал гамбургеры всухомятку, жареный картофель в разных видах: и в форме соломки, и в форме чипсов. На второе он съедал пару хот-догов, на третье – пиццу с колбасой и сыром, на десерт сладкую булочку или рулет с повидлом.

Заставив тарелочками с генеральским заказом весь стол, миловидная, улыбающаяся официантка пожелала ему приятного аппетита и хотела удалиться. Нил Крамер грубо схватил её за руку и усадил на соседний стул.

– Поешь, моя радость, первая. Ну! – угрожающе прикрикнул подозрительный генерал.

– Благодарю, сэр. Это очень любезно с вашей стороны! – официантка, не дожидаясь повторного приглашения, с жадностью накинулась на еду и через несколько минут от соблазнительного генеральского ланча остались одни крошки.

– Всё свежее, сэр, как видите, – сказала она и с трудом выбралась из-за стола. Юбка у неё на животе не сходилась.

– О,кэй, мэм! Сколько с меня? – удовлетворённо сказал Нил Крамер и полез в карман за несуществующим портмоне.

– Двадцать девять долларов, девяносто девять центов, сэр, – назвала сумму официантка, быстро выписала счёт, бросила на стол и, держась за живот, стремительно помчалась в служебное помещение.

– Бог шельму метит! – удовлетворённо сказал Крамер, скомкал счёт и, выбросив его в урну, покинул «Макдональдс».

На улице его поджидал Иван Богатырёв, наряженный в камуфлированную форму морского пехотинца.

– Ты ко мне, парень? – попросту заговорил с ним генерал и фамильярно хлопнул по богатырскому плечу.

– Так точно, сэр! – щёлкнул каблуками солдатских ботинок Иван и в свою очередь огрел по плечу генерала.

– Проблемы? – потирая плечо, воззрился на бравого пехотинца Крамер.

– Это не телефонный разговор, – заученно повторил Богатырёв вычитанную в разговорнике для туристов фразу.

– Понимаю, – согласился генерал и хотел было положить на аппарат воображаемую телефонную трубку. – Проклятье, бой, но мы же говорим не по телефону!

– Возможно, что так, сэр, – кивнул головой Иван, – но это ровным счётом ничего не меняет. У меня к вам деловое предложение.

– Изложите в письменной форме и оставьте у секретарши, – небрежно отмахнулся Крамер и вознамерился было удалиться к зданию управления Пентагона, но почувствовал как что-то твёрдое и холодное упёрлось вдруг ему в бок.

– Без шуток, господин Крамер, я их не терплю, – с угрозой проговорил Богатырёв, подталкивая генерала стволом пистолета без глушителя. – Идите в свой офис и не оглядывайтесь по сторонам... И улыбайтесь, улыбайтесь, крылатая ракета вам в душу! Вы ведь всегда так делаете, даже когда посылаете бомбардировщики жечь напалмом деревни ни в чём не повинных туземцев.

– Это их проблемы, я тут не при чём, – испуганно пролепетал Крамер.

– Ещё слово, господин генерал, и проблемы будут у вас, – предупредил Иван и зловеще щёлкнул предохранителем.

– Что вы хотите, сэр? – сдался Нил Кpaмер.

– Вы должны подписать одну бумагу.

– А если я этого не сделаю?

– Тогда я буду вынужден пристрелить вас при попытке к бегству, – с угрозой сообщил Иван Богатырёв – Выбор за вами.

– О,кэй! Давайте вашу бумагу, сэр, – согласился Нил Кpaмер.

Иван, продолжая тыкать ему в бок пистолетом, завёл генерала в офис, отмахнулся от назойливых охранников и телохранителей.

– Всё в порядке, ребята, не суетитесь. Мы с генералом обстряпаем сейчас небольшое дельце, советую не мешать. Приготовьте кофе с коньяком и убирайтесь ко всем чертям!

– Коньяка побольше, – жалобно попросил Крамер.

В кабинете их уде поджидал невесть как очутившийся там демон Чертило.

– Кто вы, сэр? – ужаснулся, увидев посланника Люцифера, генерал и схватился за воздух на правом боку, где обычно висела кобура с пистолетом. Но кобура таинственным образом исчезла и он беспомощно опустил руку.

– Кто я? – удивлённо переспросил Чертило. – Разве ты до сих пор ещё не догадался, Крамер? – Демон выложил на стол пожелтевший от времени, старинный манускрипт, скреплённый сургучной печатью. Пододвинул его к шефу Пентагона. – Прочти и распишись.

– Но это насилие, господа гангстеры! Я не буду ничего подписывать, – заупрямился Нил Крамер.

В дверь кабинета постучали.

– Да, да, войдите, не заперто, – сказал Иван Богатырёв.

Высокая, длинноногая секретарша в короткой, форменной юбке цвета хаки внесла широкий поднос с дымящимся кофе, коньяком в хрустальных бокалах и фруктами. Неторопливо выставила всё на стол, слегка согнувшись, демонстрируя присутствующим гладкие, затянутые в бежевые колготки, ляжки.

Демон Чертило умудрился влезть глазами чуть выше, чем это позволило обыкновенное человеческое зрение, и помертвел... Внутри у него всё одеревенело, кровь вскипела, как будто в неё сунули электроподогреватель.

Секретарша покрутила соблазнительной задницей и ушла. Генерал Нил Крамер вновь остался с глазу на глаз с двумя террористами.

– Подпишите бумагу, сэр, – снова настойчиво потребовал Богатырёв.

– Что это? Я плохо разбираю почерк.

– Договор купли-продажи, – ответил за Ивана демон Чертило.

– И что же вы намереваетесь мне продать? – с дрожью в голосе спросил генерал.

– Купить, – уточнил демон.

– Что купить? – начиная постепенно догадываться, ужаснулся Крамер.

– Твою душу!..

 

 

Слух о том, что у Крутого Марлина поехала «крыша» быстро раз¬нёсся по всему Манхеттену. Говорили, что негр предсказывает будущее, гадая на кофейной гуще, и избавляет от нежелательной беременности. К дому его потянулись любопытные и многочисленные пок¬лонники и поклонницы, уверовавшие в его сверхъестественные способности. Марлин позабросил стриптиз-бар и занятие сутенёрством, днями м ночами сидел в своей комнате над раскрытой на одной и той же странице Библией, делал вид, что читает. На кухне Агнесса с негритянкой Кристиной неутомимо варили кофе, которое Крутой Марлин тут же выпивал с жадностью, обжигая губы и язык кипятком. Опорожнив очередную чашку, принимался гадать, и так, и эдак разглядывая коричневую, похожую на дерьмо, гущу.

– Плохи твои дела, приятель, – говорил, к примеру какому-нибудь господину. – Тебе грозит сокращение в фирме, жена твоя навострила лыжи к другому, а дочка балуется марихуаной и мечтает выскочить замуж за Аль Капоне...

Женщине он предсказывал другое:

– Прошу прощения, мисс, но дела у вас в скором времени пойдут ни к чёрту! Вас, возможно, турнут с работы, муж вас бросит и уе¬дет искать золото на затонувших испанских галионах в Карибском море, а сына заберут в морскую пехоту и отправят воевать во Вьетнам, где ему в джунглях перережут глотку вьетконговцы.

Иосиф Каймаков вовремя смекнул, что из этого можно извлечь немалую выгоду и, пошептавшись тет-а-тет с Крутым Марлином, объявил о проведении в стриптиз-баре сеанса чёрной магии. Он решил, ни много, ни мало – основать новую религию, а себя провозгласить пророком. Благословить его в пророки и должен был Крутой Марлин.

Но задача была не из простых. Прежде всего нужна была новая Библия, или на худой конец – старая, но дополненная и исправленная в соответствии с веяниями современности. Иными словами, нужен был Новейший Завет!

Самому Каймакову эта проблема оказалась не по плечу: работая три ночи кряду как проклятый, он восстановил по памяти некоторые куски своей «Басурманской войны», но этого было мало. Нужны были Евангелия современников, новых апостолов, и Иосиф Каймаков пус¬тился в путешествие по Нью-Йорку.

Прежде всего он посетил знаменитый отель «Хилтон», где обитала многочисленная колония эмигрантов из Чуди и среди них – известный скандальный романист Рудик Цитрусов.

Рудик ходил нагишом по номеру и ел деревянной ложкой холодные щи прямо из кастрюли, которую прижимал к животу левой рукой.

– Хай, Руд! – развязно, по-американски, приветствовал его Каймаков, входя в захламленный, заваленный рукописями и другим мусором, номер. – У меня к тебе небольшое дельце, дружище. Может, оденешься?

– Мы в свободной, демократической стране, приятель. К чему эти условности? – поморщился Цитрусов.

– Ну, как знаешь.

– Что у тебя за дело? Выкладывай, – поставив кастрюлю на пол, спросил Рудик. – Если пару долларов пришёл перехватить, то сразу предупреждаю: ни шиша нету. Сам Вэлфэр еще не получал.

– Нет, я не за деньгами, – успокоил писателя Каймаков. Взглянул изучающе. – Я слыхал, ты книжки сочиняешь?

– Ну...

– Дашь для коллективного сборника пару печатных листов?

– А кто будет участвовать в сборнике? – задал встречный вопрос Цитрусов.

– Кожемякин, Рачковский, Воеводин, Саахов, – принялся перечислять Каймаков.

– Это исключено! С Кожемякиным срать на одном гектаре не сяду, – по петушиному захлопал руками, словно крыльями, Рудик. – Если, бы не его поганый «Остров Невезения», Чудь бы ещё триста лет простояла до следующего монголо-татарского нашествия, а теперь что от неё осталось? Самодурия!

– Может быть, пообедаем? Я. смотрю, ты, Руд, занятный собеседник, – предложил Каймаков, заинтересовавшийся словами Цитрусова. Дело в том, что беллетрист Никон Кожемякин был косвенно причастен к гибели в Веси Заволочской его покойного батюшки Макара Давидовича Каймакова.

Услышав про обед, Рудик неправильно его понял, решив, что гость позарился на кастрюлю с холодными щами. Не одевая трусов, он вынес кастрюлю на балкон, вернулся и развел с сожалением руками.

– Прошу прощения, дружище, но щи, вероятно, прокисли. Сам не знаю, как могло это случиться. Я рассчитывал растянуть их ещё недели на две, как минимум. Ты, кстати, не стряпаешь щи? А зря... Рекомендую: весьма питательное чудовское народное блюдо. Подаётся, как правило, на первое, на второе – солдатская каша из топора, либо гуляш по коридору или, на крайний случай, – отбивная по печени.

– Шутник, – сухо улыбнулся Иосиф Каймаков и повторил приглашение: – Пообедаем, приятель? Я угощаю. Халява...

– На халяву и яд гремучей змеи лимонадом покажется, – согласился Рудик Цитрусов. Быстро натянул красные дамские трусики, коричневые колготки. С трудом влез – ногами вперед – в немыслимо узкие, в обтяжку, джинсы, уподобившись змее, натягивающей на себя собственную кожу, накинул длинную и широкополую, как ряса, чёрную майку с изображенным нa груди бородатым, решительным Че Геварой. Голову увенчал зелёной, камуфлированной бейсболкой с красной масонской звездой посередине. Экипированный подобным образом, вышел вслед за Каймаковым из номера; дверь, кстати, не запер.

– Нет замка? – деловито осведомился будущий пророк Иосиф.

– Из принципа, – пояснял скандалист Цитрусов. – Я против частной собственности, семьи и государства. Пусть воруют, им же хуже будет.

– Понятно, – присвистнул Каймаков и повертел у виска пальцем. – На Басурманской войне не был?

– Нет, а ты?

– Я был.

– Оно и видно, – ухмыльнулся Рудик. – Только контуженый станет издавать белиберду Никона Кожемякина о каких-то папуасах за Северным полярным кругом... Как они туда попали? За каким хреном?

– Это, фантастка.

Они вышли из отеля и углубились в бездонные трущобы города.

– Куда мы идём? – забеспокоился Рудик Цитрусов.

– В одну забегаловку на Бродвее, там всегда собираются чудовские писатели, – сказал Каймаков.

– Если там будет Никон Кожемякин, – я побью ему физиономию, – пригрозил Цитрусов, поправляя указательным пальцем очки. – Он ответит мне за своих папуасов, козёл драный. Развалил своими клеветническими писульками святую Чудь и радуется, Каин!

– А как ты, Руд, относишься к поэту Моисею Рачковскому? – закинул наугад удочку Иосиф Каймаков.

– А как можно относиться к полнейшей бездарности и шизофренику из психушки? – удивлённо воскликнул Цитрусов, так что на него обратили внимание прохожие. – Его попахивающие нехорошим душком стишки невозможно читать, не выпив предварительно пару галлонов виски...

– Но ведь о Рачковском говорят... – заикнулся было Иосиф.

– И не удивительно. Дерьмо всегда на поверхности плавает, – парировал Рудик.

Неожиданно из проезжавшего мимо траурно-чёрного «Лимузина» высунулся уже известный нам негр с Гаити Жюль Шаверни. В руках у него был короткоствольный израильский автомат «узи» с глушителем. Киллер нажал на списковой крючок и пули бесшумно запрыгали у ног Иосифа Каймакова и Цитрусова.

– Ложись убьёт! – крикнул на весь Бродвей Иосиф и проворно распластался на тротуаре, прикрыв руками простоволосую голову.

Рудик проделал то же самое, успев подумать, что пули подлого убийцы достигли-таки цели и он, вероятно, уже в раю. Как рассказывали чудовские фронтовики Басурманских войн и ветераны Куликовской битвы, если пуля свистит – не твоя, свою пулю не слышишь! А Цитрусов как раз свиста пуль и не слышал – только приглушённые хлопки, как будто палили из воздушки.

Каймаков тоже не слышал звука выстрелов, между тем, – хорошо видел то, на чём лежал. Иосиф лежал в блевотине, которую не так давно оставил какой-то хмельной бродяга, валявшийся на этом же самом месте, пока его не сцапали «фараоны». Брезгливо скривившись, Каймаков встал и оглядел свой новый, на днях купленный от Версачи костюм. Увы, шикарный, тёмно-коричневый «версачи» был безнадёжно испорчен и годился только для того, чтобы быть выброшенным на помойку. Иосиф гневно сжал кулаки, взревел, как разъярён¬ный лев в северо-африканской сельве, и бросился в погоню за киллером Шаверни. Цитрусову он успел назвать адрес кафе на Бродвее, где они должны были встретиться.

«Лимузин» прибавил скорости и понёсся, как на авторалли, по улице, ловко маневрируя между встречными машинами и снующими через дорогу пешеходами. При этом было сбито всего пять человек и протаранен один грузовик с продуктами. Видя, что преступники уходят, Каймаков убыстрил бег, так что в ушах засвистел встречный ветер. На ходу он ловко вскочил на подножку огромного красного грузовика, вышиб ногой дверцу, схватив за руку, вышвырнул из кабины водителя. Через секунду он уже сидел за широким рулем машины, которая, словно танк, мчалась по самой середине улицы. Мелкие проворные легковушки, как мотыльки, разлетались в разные стороны.

Преступники в «Лимузине», заметив погоню, принялись осыпать красный грузовик автоматными очередями. Жюль Шаверни, изловчившись, швырнул гранату, но её порывом ветра задуло обратно в салон «Лимузина». Прогремел взрыв и машина, как на крыльях, взмыла в небо. Сидевший за рулём негр заложил крутой вираж и едва не столкнулся в воздухе с ковром-самолётом, на котором летели моджахеды-террористы Хасан Хоттаб и Шайтан Шалдыков.

– Неопознанный летающий объект справа по курсу, – передал сообщение по переговорному устройству командир ковра-самолета Хоттаб.

Шалдыков кивнул головой и повернул в сторону взлетевшего «Лимузина» ствол крупнокалиберного пулемёта. Оружие задёргалось, как в падучей, посылая в киллеров кроваво-красные трассеры. Гаитянин Жюль Шаверни проворно поднял кверху руки, но сдаваться было уже поздно. «Лимузин» вспыхнул всеми цветами радуги и, разваливаясь на куски, стремительно рухнул на землю.

– Первая победа на мой боевой счёт, – торжествующе прокричал Шайтан Шалдыков и поднял кверху правую руку со сложенными буквой «V» пальцами. – Виктория, командир!

Внизу Иосиф Каймаков, остановив угнанный грузовик, равнодушно проследил за падением обломков сбитого «Лимузина», дождался взрыва. Отряхнув руки, с сознанием честно исполненного долга, пошёл восвояси. Вокруг уже разносился вой сирен спешащих к месту катастрофы полицейских автомобилей.

 

 

Кафе на Бродвее, где регулярно по вечерам собирался цвет чудовского эмигрантского общества, называлось поэтически образно: «Литературный вертеп». Сюда приходили писатели и художники, музыканты и артисты, кинорежиссёры и газетчики, издатели и редакторы толстых журналов. Здесь был так называемый Парнас чудовской Америки, и стекались сюда представители изгнанной за океан отечественной массовой культуры по разному поводу.

Кто пришел напиться,

пел популярный бродвейский шансонье Марат Шахерезадов.

Иосифа Каймакова в «Вертепе» не знали и отнеслись равнодушно к его появлению. Это задело самолюбие автора нашумевшего в опре¬делённых кругах Чудова, неизданного романа о Басурманской вой¬не. Иосиф давал своему произведению очень высокую оценку, и его обидело невнимание окружающих. Как начинающий дилетант, Каймаков не знал, что в «Литературном вертепе» никто никем, кроме как соб¬ственной персоной, не интересовался и ничего, кроме собственных книжек, не читал. Да и книжки у доброй половины писательской бра¬тии остались за океаном, в Чудовском сберегательном банке. Здесь, в Америке, было куда более удобное усовершенствование: кредитные карточки.

Романы клепать тоже было здесь значительно легче. Если в Чудо¬ве писали рукой, изредка печатали на машинке, – то здесь на помощь пришёл компьютер. Полновесный, пятисотстраничный роман можно было легко накатать на компьютере за какую-нибудь пару дней, а то и часов.

Появились преуспевающие писатели-романисты и романистки, эдакие куры, несущие золотые яйца, пишущие и печатающиеся регулярно и последовательно, словно прилив и отлив в океане. Они уже не могли остановиться, как будто попали в дьявольский круговорот и писали, писали, писали... Сочиняли романы на любую тему, обо всём, что только видели и слышали.

Особенно поднаторел в этом деле слагатель занимательных детек¬тивных историй Евстрат Половников, бывший мент, служивший в секретном ведомстве Беллера. Он-то как раз и интересовал Каймакова в первую очередь. Быстро разыскав в «Вертепе» Рудика Цитрусова, Иосиф устроился с ним за столиком, неподалёку от сцены, где рас¬полагался оркестр. Спросил о Половникове.

– Мерзавец каких свет не видывал, – вынес свой беспристраст¬ный приговор Цитрусов. – Передирает ментовские протоколы один к одному и выдаёт за детективные романы. Он из Чудова три чемода¬на протоколов привёз, из тайного архивного хранилища свистнул.

– Познакомь меня с ним, Руд, позарез надо, – попросил Каймаков.

– Не советую, – предупредил Цитрусов. – Лошадка тёмная... Слухи ходят, с мафией сицилийской связан. Одно слово – мент поганый!

– Так, может быть, сегодняшнее покушение – дело его рук? – наморщил в догадке лоб Каймаков.

– Вполне возможно. За Евстратом Половниковым не заржавеет, – поддакнул Рудик. – Это вполне его почерк... Так он материал для своих детективных романов добывает. Закажет кого-нибудь киллерам, баксы заплатит. Те, естественно, замочат, а Половников после расследование описывает: всё как в жизни.

– Круто, – восхищённо сказал Иосиф.

В это время на улице раздался оглушительный грохот, по стене «Вертепа» застучали камни и осколки стекла, улицу заволокло дымом.

– Что там такое? – в ужасе закричал Цитрусов и вскочил было с места, но тут же сел, пригвождённый к стулу железной ладонью Каймакова.

– Не суетись, Руд, это так, пустяки. Террористы Бен Ладена Всемирный торговый центр взорвали, – флегматично сообщил он.

– Ты знал? – удивился Цитрусов.

– Да, я видел как они туда летели на ковре-самолёте и переговаривались на своём поганом языке, – сказал Иосиф. – Нo меня, брат, не проведёшь. Я ведь воевал на последней Басурманской войне и прекрасно их язык знаю. Террористы-камикадзе разговаривали о взрыве небоскрёба торгового центра.

– Это были японцы? – уточнил Рудик.

– С чего ты взял? Нет. Обыкновенные люди, только бородатые.

– У тебя, Иосиф, удивительная зрительная память! Рассмотреть бороды на такой высоте...

– Привычка. В лагере, иной раз, во время карточной игры умудрялся определить масть сквозь руки противника, – признался польщённый Иосиф.

Пока суть да дело, он решил действовать наверняка. Оставив в «Вертепе» Цитрусова и велев ему собирать рукописи у писателей, Каймаков взял Агнессу с Кристиной и помчался на квартиру Евстрата Половникова. Ему нужен был компромат на негодяя – три чемодана ментовских архивов, которые можно было попытаться выкрасть, пока в городе не улеглась сумятица со взрывом небоскрёба.

– Зачем тебе обворовывать этого придурка? – недовольно вопрошала в такси Агнесса. – Лучше бы элементарно ограбил банк. По крайней мере, обеспечил бы нас с Кристиной на несколько месяцев.

– В банке можно легко взять пару миллионов долларов! – укоризненно взглянул на капризную любовницу Каймаков.

– А-а, тогда их хватит недели на две, не больше, – разочарованно вздохнула дочка чудовской колдуньи Ядвиги.

У загородного трёхэтажного коттеджа писателя Половникова днём и ночью тащила службу охрана – крутые парни в зелёных беретах и чёрных масках. Вокруг, по периметру, бегали, гремя золотыми цепями, свирепые сторожевые ротвейлеры, по углам высокого железобетонного забора маячили вышки с прожекторами и пулемётами. Поверху забора,

по колючей проволоке, был пропущен электрический ток.

– Тут парашютно-десантной дивизии для штурма мало будет! – скептически присвистнул Каймаков, увидев оборонительные сооружения писателя Евстрата Половникова. – Но мы будем брать хитростью...

Через минуту в лесу, в сотне футов от писательского коттеджа остановилось такси. Из него выплыли две соблазнительные незнакомки: негритянка и белая, выгрузили тяжёлые рюкзаки, поролоновые матрасы, прочий туристский скарб. Машина уехала, девицы принялись разбивать палатку.

Охранники заинтересованно следили за действиями нежданных красоток, решивших отдохнуть и весело провести очередной уик энд на первозданной природе, в непосредственной близости от дачи знаменитого романиста. Самого Евстрата Половникова в доме не было: он поспешил в город, где на завтра намечались президентские выборы, приуроченные ко Дню независимости. В коттедже его замещал некто загадочный и таинственный, бежавший из Чуди столь стремительно и поспешно, что оставил в аэропорту даже собственную тень.

Человек без тени стоял на балконе коттеджа и следил в полевой армейский бинокль за девицами в лесу. Агнесса с Кристиной расстелили на траве матрасы, разделись до купальников, негритянка надула резинового мужика.

Охранники на вышках и у ворот раскрыли от удивления рты и забыли на время о своих служебных обязанностях. Этим и не преминул воспользоваться Каймаков. Срубив заранее в лесу высокую прямую жердь, он разбежался, с силой оттолкнулся жердью от земли и ловко перемахнул через забор. Выхватив из-за пояса пистолет, которых здесь, в Америке, было на каждом шагу как сору, Иосиф на цыпочках поднялся на второй этаж коттеджа и осторожно отворил дверь на балкон. На балконе с биноклем стоял некто, в ком Каймаков сейчас же узнал своего врага, бывшего Бовиного верного пса, сатрапа Беллера, некогда погубившего в треклятой Веси Заволочской батюшку.

– Повернись лицом к своей смерти, гад! – торжественно объявил Иосиф, нацелившись в голову Беллеру. И когда тот стремительно оглянулся – выстрелил прямо ему в лоб. Череп несчастного лопнул, как переспевший арбуз, красные мозги полетели в разные стороны. Беллер машинально схватился руками за разваливающуюся черепную коробку, закричал от ужаса, упал на колени, заскулил как побитый пёс.

Каймаков хотел было по правилам сделать контрольный киллерский выстрел в голову, но вспомнил, что в голову уже стрелял и выстрелил на всякий случай в воздух. Беллер свалился к ногам Иосифа, как куль, и у него вдруг, чудесным образом, появилась пропадавшая где-то тень. Но проку от этого не было уже никакого.

 

 

В Вашингтоне случайно прослышали о теракте во Всемирном торговом центре. Президент Бобби Фауст сразу же подал в отставку, а шеф ФБР Томас Супер-Пупер застрелился. Очередные президентские выборы были назначены на следующий день.

Аполлион Верамо не сомневался в своей победе на выборах, ведь он был единственным кандидатом. Доверенное лицо опального чудовского графа Иван Богатырёв агитировал за него, где только было возможно: в негритянских кварталах, в ночлежках для бездомных, в федеральных тюрьмах. Государственный секретарь Вика Муха выделила на предвыборную кампанию кандидата крупные бюджетные средства, чем просто осчастливила американских налогоплательщиков. Корреспондент Хомер Айринг в качестве рекламы дал несколько хвалебных репортажей в своей бульварной газете и снял ролик на телевидении. В нём граф Верамо почему-то рекламировал женские прокладки, которые ловко опускал в урны для избирательных бюллетеней и предлагал согражданам сделать правильный выбор. Вот только было не совсем ясно – какой? Покупать ли хорошо впитывающие прокладки для «критических» дней, или голосовать за претендента на президентское кресло? Но это уже были издержки бестолкового в общем-то рекламного бизнеса, рассчитанного на конченых идиотов и шизофреников из психушки.

Директора федерального бюро расследований похоронили с почестями вместе с жертвами подлого теракта во Всемирном торговом центре, где по предварительным подсчётам пострадало семь человек. Один пьяный упал с лестницы и свернул себе шею, двое подрались, двое были оштрафованы полисменом за неправильную парковку автомобилей, один попал под лошадь ковбоя, но, как Остап Бендер отделался лёгким испугом, если не считать искалеченной кулаками потерпевшего лошадиной морды, и один зевака провалился в канализационный люк, не заметив предостерегающего плаката ремонтников.

Отчаянные террористы-моджахеды Хасан Хоттаб и Шайтан Шалдыков сделали несколько почётных кругов около небоскрёба торгового центра, сбросили пару авиационных бомб на крышу, дали длинную очередь по окнам из пушки и пулемёта. Наделали, короче, шороху и, круто заложив вираж, умчались в неизвестном направлении. В погоню за ними с ближайшей военной базы было сейчас же послано звено реактивных истребителей «Фантом» с опытными пилотами-асами на борту, сделавшими не одну сотню боевых вылетов. Но преследование, увы, не дало никаких результатов. Преступники на своем странном, похожем на половую тряпку, неопознанном летающем объекте как в воду канули.

Специалисты в Пентагоне с ног сбились, перерывая все справочники, секретные материалы, данные ЦРУ и прочую документацию: аналогов воздушного судна, на котором прилетели террористы, не было на вооружении ВВС ни одной из стран мира. Исключение составляла только бывшая Чудь, отгороженная от иностранных разведок пуленепробиваемым железным занавесом; сведений о военно-воздушных силах этого странного государственного образования Центральное разведывательное управление, естественно, не имело.

Директор ЦРУ генерал Бойд Нильсен ухватился за эту версию, как утопающий за соломинку. Это было вполне правдоподобное подозрение: неопознанный летающий объект, разбомбивший небоскрёб торгового центра, явился из Самодурии!

Сейчас же в Чудов была послана нота протеста за подписями Бойда Нильсена и министра национальной обороны генерала Крамера, в виду того, что другого высокого начальства в Вашингтоне больше не наблюдалось. Нового президента ещё не избрали, а старый, Бобби Фауст, оставшись без постоянной работы, подался в управдомы. Управлял он, как и следовало ожидать, Белым домом.

В ответ на ноту из Самодурии прислали скрипичный ключ, тем дело и кончилось. Посланные в погоню за террористами «фантомы» покружили бесцельно над северной Атлантикой, пронеслись на бреющем полёте над Скандинавией. Впереди был отдалённый, глухой таёжный уголок Самодурии, Весь Заволочская. Пилоты истребителей ВВС США связались по рации с Пентагоном, запросили дальнейших инструкций. Сидевший в кабинете Нила Крамера Иван Богатырёв закурил генеральскую сигару, выдохнув вонючий коричневый дым в лицо министру, посоветовал:

– Передай лётчикам, Нил, чтоб пересекали воздушное простран¬ство Самодурии и держали курс на Мещерский лес: там – секретная база международных террористов.

– О,кей, приятель! – улыбнулся Нил Крамер и продиктовал пилотам по переговорному устройству всё, что ему только что поведал Богатырёв. Слово в слово. В конце подбадривающе добавил от себя: – Вперёд, парни! Задайте-ка жару этим отморозкам. Объявляю о начале контртеррористической операции.

«Фантомы», врубив форсажи, пересекли государственную границу Самодурии и направились по указанному маршруту.

Иван Богатырёв в Пентагоне потирал от удовольствия руки, представив какую свинью подложил Бабе-Яге и Кощею Бессмертному: американские лётчики получили задание атаковать село Кособоково, где жили старые чудовские волшебники.

Первой почувствовала близящуюся опасность, благодаря своей птичьей интуиции, избушка на курьих ножках. Она тревожно захлопала крыльями, затопталась на одном месте, попробовала взлететь. Колдунья Ядвига с руганью выглянула в окно.

– Чтоб тебя!.. Не стоится на месте.

– Беда, хозяйка, – крикнула человеческим голосом избушка и подлетела ещё выше. Крыльями она махала так громко, что поразбудила всех кособоковских собак, разразившихся заливистым, на разные голоса, лаем.

Из своей утлой хибары на улицу выбежал, скрипя протезом, перепуганный Кощей Бессмертный. Взглянул на поднявшуюся выше седых столетних сосен бабкину избушку на курьих ножках. Обомлел. Хотел было перекреститься, но вовремя опомнился, чертыхнулся, помянул с благоговением сатану Люцифера, своего покровителя.

– Э-ге-гей, на верху! Бабуся! Ты куда, старая, намылилась с утра пораньше? Уж не Каймаков ли с дочкой твоей Агнессой в лес явилися? – прокричал колдун, закрывшись рукой от солнца.

Вместо ответа из окна избушки выпорхнул с карканьем ворон Асмодей и полетел, не оглядываясь, в лесную чащу.

– Крысы бегут с тонущего корабля, – констатировал Кощей Бессмертный и, заслышав гул приближающихся истребителей, тоже проворно побежал в лес, бросив в хибаре всё своё сказочное злато, привезённое рэкетирами с чудовского базара. Над этим золотом он чах последнее время.

В избушке на курьих ножках, после подлого дезертирства Асмодея, оставался ещё экипаж: сама Баба-Яга, пудель Вася, а также дежурная кикимора, да леший Афоня, недавно вернувшийся из преисподней. Вася Ветров, как мы видим, вновь был превращён хозяйкой летающей избушки в шустрого домашнего пса. Он не справился с поручением лесной колдуньи, упустил Иосифа Каймакова, за которым ему было велено следить, и понёс заслуженное наказание.

Рёв авиационных двигателей сделался нестерпимым, от поднятого самолётами ветра закачались верхушки сосен. «Фантомы» вошли в крутое пике на цель и ведущий первым нажал на кнопку пускового устройства. Ракеты, как вихрь, одна за другой стремительно обрушились на бедную летающую избушку. Горящие щепки так и брызнули в разные стороны. Когда дым от залпа рассеялся, – на земле лежала только дымящаяся груда обугленных головешек, куда подевались люди и пудель никто толком не знает: возможно, отправились прямиком в ад.

Ведомый «фантом» полетел на свободную охоту, замочил над лесом, неподалёку от сбитой куриной избушки, какого-то сумасшедшего, крикливо раскаркавшегося ворона, а чуть дальше, в лесу, – еле ковылявшего старика, которого, впрочем, убить было невозможно по причине его бессмертия.

Сразу же на место чрезвычайного происшествия выехал сам глава самодуровского правительства Софрон Бакланов (оперативный псевдоним – Бешеный Рэмбо). В высокой правительственной делегации вместе с ним находились министр политического сыска Антон Нищета по кличке Беда и непротивленец злу и насилию Игорь со странной, если не сказать большего, фамилией Цыганаш.

Президент Никита Вавилович Самодуров велел им во всём тщательным образом разобраться, найти преступников и наказать кого попало. Наказывать лучше всего рублём, а разбираться конкретно, чтоб другим не повадно было. Американские «фантомы» к тому времени уже улетели и вещественных доказательств никаких не было.

Бешеный Рэмбо связался по рации с генералом Змеем Горынычем, который был уже министром обороны, и попросил прислать с юга, из Дикого поля, какие-нибудь войска. Чудо Юдо поспешно снял с басурманского фронта дивизию Головы полковника Карамануцы, чем нап¬рочь оголил самодуровские позиции.

Пока бравые пехотинцы Карамануцы прочёсывали дикий Мещерский лес в окрестностях разбомбленного ворогами села Кособокова, из Дикого поля в Самодурию, как половодье, хлынул нескончаемый по¬ток поганых. Их возглавлял добравшийся-таки до своих на ковре самолёте моджахед Шайтан Шалдыков.

Сеча была страшная и беспощадная: поганые рубили Мещерский лес так рьяно, что щепки долетали до самого Чудова и попадали прямо в окно президентского кабинета. Дубы рубили, в основном, на гробы, осины – на колы, ивовые ветки использовали заместо розог, липа шла на лапти, калина красная – на вино, берёза на банные веники. У проклятой саранчи ничего даром не пропадало, всё шло в дело.

Самодурия, как тришкин кафтан, затрещала по всем швам, воины из войска дезертировали пачками, в Кремле каждый день трубили трубадуры, и по ком-то то и дело нудно и похоронно звонил обезумевший царь-колокол.

 

 

Аполлион Верамо, как и следовало ожидать, победил на президентских выборах и стал полновластным хозяином Белого дома. Название ему не понравитесь с первых же минут президентства и он, проведя референдум американского народа, принялся подбирать новое. Предложения были самые разные. Так, коммунисты, к примеру, предложили переименовать Белый дом в Красный. Психи из всех штатов настаивали на Жёлтом, с чем соглашались и американцы китайского происхождения. Неонацисты не признавали никакого другого цвета, кроме коричневого. Гомосексуалисты во главе с поэтом Рудиком Цитрусовым горой стояли за Голубой. Негры же и с ними бывший Крутой Марлин, в качестве контраста, выражали желание окрестить дом Чёрным.

Этот цвет больше всего понравился президенту Верамо, он издал указ с печатью и своей личной подписью и Белый дом в тот же день впопыхах перекрасили в чёрный колер.

Демон Чертило, недавно вернувшийся из преисподней, намекнул президенту об инаугурации, которую, хош не хош, а проводить нужно. Для чего, – вопрос второй, главное – сделать всё как в лучших аналогичных домах Лондона и Парижа.

Торжество решено было начать сегодня, ровно в двенадцать часов ночи, – закончить, как водится, с третьими петухами. За неимением петухов притащили индеек из резервации племени Сиу, и бройлеров из ближайших к городу птицеферм. Пока на кухне повара жарили опостылевшую графу Верамо и Богатырёву пиццу и варили не перевариваемых нормальным человеческим желудком (американское «ноу-хау»!) – так называемых «горячих собак» для шведского стола, президент наспех листал конституцию Штатов, в надежде хоть что-нибудь запомнить из этого неописуемого словесного бреда.

Вошедший в овальный кабинет Иван Богатырёв положил на ладонь пухлый кирпич конституции, попытался удержать руку на весу, присвистнул.

– Тяжёлая, блин. Такая на голову упадёт – совсем больной будешь.

– Во время инаугурации господину Люциферу презентуем, пусть делает с ней, что хочет, – сказал, поморщившись, Верамо, забрал книгу у Богатырёва и вновь углубился в чтение.

Весь день прошёл в мелких хлопотах и бестолковой бытовой суете. Строительные рабочие (в основном, мексиканцы и безработные чудовские писатели) оформляли соответствующим образом Белый, то есть теперь уже Чёрный дом и прилегающую местность. Посередине главной аллеи, ведущей к парадному входу в президентскую резиденцию, разворотив ломами асфальт, поставили огромную гранитную глыбу, на которой высекли по-чудовски и английски: «направо пойдёшь – машину потеряешь, налево свернёшь – на электрический стул угодишь, прямо пойдёшь...» – на этом надпись обрывалась. Впрочем, куда вела прямая дорога и без посторонней подсказки было хорошо видно – в Чёрный дом.

Там все портреты американских президентов заменили изображениями сатаны и прочей нечистой силы. Послали пригласительную телеграмму за океан, в Чудов, тамошнему президенту Никите Давидовичу Самодурову со товарищи. Те обещали быть, да, по правде говоря, куда им было деваться, болезным, ежели телеграмма была за подписью самого Люцифера.

Откуда ни возьмись в Чёрный дом явилась пропадавшая где-то до этого супруга Аполлиона Верамо, Лоренция. Графиня была вся в чёрном, бледна, видимо, устала с дороги. Сопровождал её чёрный, похожий на сицилийского мафиози, паж, обвешанный холодным и огнестрельным оружием.

Устроителями торжества предполагалось, что графиня будет хозяйкой бала. Она сухо поздоровалась со служащими из администрации Чёрного дома, едва кивнула управляющему, бывшему президенту Бобби Фаусту, прошла в овальный кабинет мужа. Сицилиец плотно затворил за ней дверь и застыл, широко расставив ноги, у входа, похожий на греческую античную статую.

– Здравствуй, Лора! – обрадовался её появлению граф Верамо. Вскочил с места, готовый заключить жену в горячие объятия. – Ты откуда?

– Оттуда, – холодно сказала графиня и, небрежно кинув в руки мужа чёрные кружевные перчатки, подошла к маявшемуся здесь же Ивану Богатырёву. – Буонджорно,(1) Иван. Как жизнь?

– Грациэ,(2) госпожа Феличиане, всё хорошо.

– Где Виктория?

– Занята подготовкой к инаугурации вашего супруга. Она государственный секретарь.

– Нон пуо эссэрэ!(3) Девочка идёт в гору, как я погляжу...

Аполлион Верамо недоуменно пожал плечами и, чтобы не мешать их светской беседе, на цыпочках вышел из кабинета. В Чёрном доме во всю кипела работа, служащие под руководством демона Чертило расставляли кругом серебряные канделябры с чёрными восковыми свечами, разлаживали белые человеческие черепа, кости, чучела сов, крыс и аллигаторов.

____________________________________

1 Добрый день (итал.)

2 Спасибо (итал.)

3 Быть не может (итал.)

 

Государственный секретарь Вика Муха срочно отбыла в Нью-Йорк, где ей предстояло вести секретные переговоры на высшем уровне с дочкой Бабы-Яги Агнессой и негритянкой Кристиной по вопросу предоставления для нужд сегодняшней инаугурации чёрного резинового мужика. Дело в том, что подобной уникальной игрушки не нашлось ни в одном столичном секс-шопе. Всё попадалась какая-то мелюзга, ни в малейшее сравнение не идущая с гигантским чудовским «реалистиком».

Президент Верамо, выйдя из овального кабинета, быстро отыскал корреспондента жёлтой бульварной газеты Хомера Айринга и велел ему подглядывать за своей женой и Богатырёвым в замочную скважину. Если будет что интересное, снять скрытой камерой и поместить в вечерних газетах. Затем хлопнул по плечу сердитого сицилийского гангстера, стоявшего, как мумия, у двери кабинета, и предложил ему спуститься в бар выпить пива.

– За ваш счёт, господин президент, с большим удовольствием, – нахально сказал сицилиец и усмехнулся, представив какие рога вырастут у Верамо после его ухода.

Впрочем, дело шло к вечеру, к тому же после полуночи наступала пятница, тринадцатое, и рогами удивить здесь кого-либо было уже трудно.

В баре уже сидели, уважающие подобные злачные, поэтические места, писатели. Они славно поработали, украшая камнями и надгробными плитами аллеи перед Чёрным домом, и хотели так же славно отдохнуть и расслабиться. Здесь были: известный чудовский поэт, эмигрировавший в Америку прямо из психушки, где его лечили от тунеядства и патологического бродяжничества, Моисей Рачковский, сатирик Воеводин, изгнанный из Чуди за написание клеветнического романа-карикатуры на доблестное войско генерала Змея Горыныча. Роман недвусмысленно назывался «Жизнь и приключения Чуда Юдэ». Постмодернист Саахов отличился тем, что сочинил злободневную частушку, осуждающую Басурманскую войну, за что был исключён коллегами из списков чудовских писателей, заклеймён и изгнан из страны за кордон. Частушку публиковать строго-настрого запретили, а весь напечатанный тираж уничтожили. Однако, как известно, слово не воробей, вылетит – не поймаешь! Так получилось и с частушкой Саахова, которая упорхнула из цепких лап оперативников и вовсю зазвучала на всех базарах, в пивнушках и кабаках:

На экране вертолет

Были здесь и знакомый уже нам Евстрат Половников – некоронованный король чудовского детектива, кропающий занимательные криминальные истории, что называется левой ногой по три штуки на день, и популярный шансонье Марат Шахерезадов.

Последним из писателей, с опаской оглядываясь по сторонам – нет ли скандалиста Цитрусова, – в бар спустился великий, можно сказать даже гениальный Никон Кожемякин. Пришёл он со своим гранённым стаканом (по лагерной привычке был запаслив!) и с персональной ложкой в кармане. Зная его манию носить с собой столовое серебро, Рудик Цитрусов однажды подшутил над ним на одном званом обеде во французском посольстве, во время презентации очередного, как всегда бездарного романа Кожемякина «Чёрный квадрат». В разгар всеобщего веселья Цитрусов вдруг встал с места, облизал ложку, постучал по краю хрустального бокала, требуя тишины.

– Дамы и господа, могу вам предложить небольшой фокус, – сказал он. – Видите вот эту ложку? – Рудик повертел перед глазами званых гостей серебряную ложку, сунул в карман и громогласно объявил: – А теперь вытащите эту ложку из кармана пидора Кожемякина!

Фокус, как говорится, удался.

Часам к десяти стали подтягиваться и остальные, приглашённые на инаугурацию президента юридические и физические лица. Из Чудова прибыла правительственная делегация Самодурии. От оппозиции были Усана Бен Ладен (от левых) и пророк Джозеф Каймаков – от правых, умеренных христианских демократов. От неумеренных, естественно, – бывший Крутой Марлин, продолжавший гадать на кофейной и любой другой гуще. Силовые структуры, как водится, представляли генералы Нил Крамер и Бойд Нильсен.

Даже бывший таксист, а ныне политический эмигрант Савелий Митрофанович Бричкин явился, не запылился. Он организовал около бывшего Белого дома пикет из одного себя, повесил на шею плакат с надписью: «Долой ведьму-тёщу!» – и стал скандировать в адрес всенародно избранного президента Верамо оскорбляющие его мужское достоинство нецензурные выражения. При разгоне несанкционированного демонстранта полиция применила дубинки, резиновые пули и слезоточивый газ. После основательной и конкретной обработки дубинками Бричкин стал похож одновременно на зебру и верблюда, о чём впоследствии свидетельствовала медико-судебная экспертиза. Газа жe Савелию Митрофановичу попробовать так и не довелось – его весь вынюхали набежавшие со всех сторон с целлофановыми кульками на головах вашингтонские токсикоманы.

На президента Никиту Вавиловича Самодурова спецслужбы прямо в аэропорту Кеннеди надели наручники и только после этого предъя¬вили постановление на арест, выписанное всесильным Интерполом. Оказывается, Самодуров давно разыскивался как международный преступник, нарушивший человеческие права поганых в Диком поле, развязавший грязную Басурманскую войну. О местонахождении Никиты Вавиловича в Интерпол сообщил подло выследивший его моджахед-одиночка Шайтан Шалдыков. Самодурова так и привезли в Чёрный дом в наручниках.

Между тем, все приготовления к инаугурации президента Верамо были закончены, зал для приёмов и пресс-конференций с тяжёлыми, траурными портьерами на окнах вмещал всех приглашённых гостей. В центре зала стояло глубокое, обтянутое чёрной кожей, кресло, предназначенное отнюдь не для виновника торжества. Это было место властителя ада Люцифера, прибытия которого ждали с минуты на минуту. Служители то и дело почтительно обмахивали трон сатаны белыми полотенцами – протирали несуществующую пыль.

Президент Верамо, напившись пива, время от времени бегал в туалетную комнату, нервно курил в коридоре, с беспокойством поглядывал на часы. Хозяин, как всегда, заставлял себя ждать.

Наконец, ровно в двенадцать, в доме погас свет, вспыхнули фосфорическим огнём перегоревшие пробки, заискрили мониторы и процессоры компьютеров. Когда монтёры с грехом пополам наладили электричество, все увидели в кожаном кресле сгорбленного дряхлого старичка с трясущимися руками. На шее у него болталось перевернутое распятие, на указательном пальце правой руки горел драгоценным камнем массивный золотой перстень. Старичок был одет в новый чёрный костюм, дряблую шею стягивал чёрный галстук.

Иван Богатырёв, много раз видевший дьявола, поразился произошедшей с хозяином переменой: Люцифер заметно сдал, похудел – от него, прежнего, остались одна кожа, да кости. Между тем, на женщин сатана смотрел по-прежнему с интересом, особенно на супругу президента Верамо, графиню Лоренцию Феличиане. Она подмигнула стоявшей рядом Вике, шепнула с улыбкой на ухо, намекая на Люцифера:

– Ты не смотри, что наш старик такой худой. Сухие дрова ярче горят!

– Были бы кости – мясо нарастёт, – поддакнула Вика.

Инаугурация началась с присяги, которую принёс на конституции США президент Верамо. Он сначала хотел положить на нее ладонь, но Люцифер подал знак, и подбежавший демон Чертило сбросил конституцию на пол. Президент стал на неё обеими ногами и оказался на полголовы выше ростом.

Верамо клялся не признавать никаких законов, кроме воровских, не соблюдать правила дорожного движения, не чистить зубы и не умываться, не стирать носков и мочиться в сортире мимо унитаза. Он клятвенно обещал вести развратный образ жизни, пить, курить, сквернословить, иметь любовниц и вообще всячески морально разлагаться, как загнивающий, проклятый капитализм.

Окончив процедуру присяги, президент Верамо сошёл со своего импровизированного пьедестала; вновь появился демон Чертило, схватил волосатыми лапами конституцию и выбросил в форточку. Собравшие одобрили его действия оглушительными аплодисментами.

В конференц-зал ввели бедного Никиту Вавиловича Самодурова и принялись судить за нарушение человеческих прав поганых, касогов, аланов и других южных насекомых, которых травил беломорным дымом в Диком поле самодуровский генерал Чудо Юдо. Наручники с Никиты Давидовича так и не сняли, а для верности нацепили ещё ножные кандалы. Главным обвинителем по делу выступал известный чудовский правозащитник, писатель, бывший узник острова Невезения Никон Кожемякин, защитником – главарь шайки моджахедов, коварный Усана Бен Ладен.

Процесс длился почти всю ночь, в Чёрный дом были срочно вызваны и допрошены сотни свидетелей. Ждали главного свидетеля – генерала Змея Горыныча. Охрана не разрешала никому выходить из Чёрного дома: в результате длительных и бестолковых переговоров с вашингтонской полицией Люцифер согласился выпустить только детей и женщин. Детей в здании, к сожалению, не оказалось, а женщины выходить наотрез отказались. Они закутались в чёрные арабские одежды так, что были видны только глаза, обвешали себя бомбами и гранатами, которые нашлись у Бен Ладена и террориста Шайтана Шалдыкова, и объявили себя смертницами-камикадзе.

В Чёрном доме поднялся переполох, приглашённые на инаугурацию Верамо гости поняли, что оказались заложниками собственной глупости и наивности. Они потребовали у террористов Бен Ладена «пепси-колы», а, напившись до одури, попросились в сортир. Некоторые пили продвинутое «Клинское» пиво и от этого их желание посетить сортир удвоилось. Террористы Бен Ладена, незаметно сменившие президентских охранников, велели всем занять места согласно купленным билетам, и выдвинули своё главное, козырное требование: прекращение в Самодурии Басурманском войны!

«Всё смешалось в доме Облонских»... Никто не понимал, что происходит. Вначале думали, что это составная, неотъемлемая часть инаугурации, потом предположили, что – удачная режиссёрская находка Люцифера. Потом, когда перебрали все версии, плюнули и не стали больше ничего предполагать. Все ждали штурма.

Под утро в конференц-зал стал поступать едкий, удушливый табачный дым. Это прилетевший из Самодурии вызволять Никиту Вавиловича генерал Змей Горыныч начал окуривать террористов «Беломор-каналом». Поганые заметались по Чёрному дому, вяло отстреливаясь, падая в муках то тут, то там. Вместе с ними корчились и отравленные, задыхающиеся заложники.

Люцифер, поняв, что дальнейшее проведение инаугурации – бессмысленно и небезопасно, шепнул что-то на ухо демону Чертило и встал с кресла. Тут же у ног его, как по мановению волшебной па¬лочки, разверзся пол и появился широкий, круто уходящий вглубь земли туннель с мраморными ступенями. Люцифер, опираясь левой рукой о перила, шагнул на ступеньку и, кряхтя, начал спускаться вниз. За ним последовала вся его свита, включая президента Верамо с графиней Феличиане, Богатырёва с Викой и всех остальных, кто ещё держался на ногах и не был отравлен газом. Последним, как заправский сапёр, покидал Чёрный дом демон Чертило: он разматывал длинный бикфордов шнур, тянувшийся от тротилового заряда огромной мощности, заложенного в центре конференц-зала, под одной из несущих конструкций. В зубах у демона лихо дымила толстая гаванская сигара, похожая на коричневую камышину.

Протянув шнур, Чертило поднёс его конец к горящему угольку сигары, поджёг, бросил на пол и юркнул поспешно в подземелье.

Через время на верху громыхнуло, как будто разразилась ядерная война, земля закачалась и за малым не сошла с орбиты, но чудом устояла.

Так сбылось великое библейское пророчество апокалипсиса: начался вселенский Армагеддон!..