Будет, будет такое время – сомкнется небо и море, лед захрустит под ногой, как берцовая кость на зубах Белого Волка, не ведающего ни страха, ни горя. Не найти отраженья тепла в коричневых, с черной искрою глазах. Честность всегда бессердечна, и тем дорога. Рано затеял я праздновать бал, рано… О, боги чужие, песнопения ваши витые, словно бараньи рога, ваши лица гладки, ваши взгляды суровые, злые – все это нет, не ко мне. Покиньте мои берега. И накапливается, как плевок в груди – Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди! И набухает, и не находит лазейки, перекипает, и цедится, словно из простенькой лейки, и остывает, не в силах пролиться, не в силах найти выход. И накипь на стенках выводит косую печать: «Это тоже пройдет… отойди от стола». С каждым днем, с каждым часом все легче и легче молчать. С каждой жизнью все незаметней мои дела. И кажется мне, что душа и впрямь позабыла, как все это делать… Да и зачем говорить? Россыпь речей хороша тем, что никак не относится, собственно, к делу. Что говорить? Каменеет, бугрится дорога. Сумрачно гладя в просвет между небом и морем, объявляешь «Пора!», как боевую тревогу, и не жди - никто не придет на подмогу, ни после, ни вскоре. А не хватит отваги – сиди и черти на песке иероглифы и диаграммы ушедших времен, и смотри, как глотает туман в грозовом далеке вереницы имен, как окольным путем проплывают календы, как струится стекло в окружении облачной бленды… Ах, как не повезло! Как некстати светло, как повернуто зеркало ловко, отражая на небо тепло. Я даю и чернил, и бумаги, а сам ухожу. Закоулки, окольные тропы, осенняя грязь подворотен – вот владенья мои. И все чаще движенья к ножу. И похожи слова на переплетение сплетен. Нет, никто не стрелял. Это рухнула вера на камни, на заботливо выложенный узор. Никто не стрелял – отпала нужда. И это не плач ребенка – просто скрипнули ставни. Ранним холодным утром блеснула вода из омертвелых глазниц позабытого бога, руки воздев к небесам, он прошепчет: «Беда…» И не добредет весна до порога. Не дотянется талый ручей до лежачего камня, уверенного, что держит землю в ладонях, зло скорбящего, глядя на воду: «Куда мне…» Никто никого не тронет. Не пробьет борозду дыхание неба на постаревших лицах, никакого сюрприза не принесет воскресенье… Только глотку царапает ржавая старая спица – будет ли мне прощенье? Будет ли мне прощенье… |