Помните про моего друга рядового Величко? Писал я как-то, что мы еще с ним встретимся. Вот и держу слово. И хочу вначале добавить, что ни в коем случае своим рассказом не пытаюсь оскорбить кого-то из персонажей, выделить какую-то национальность по отношению к другой. Можете мне поверить, что про межнациональную рознь я знаю не понаслышке. И делю людей на «хороших» и «плохих» отнюдь не по разрезу глаз или форме носа. Но – что было, то было…

 

Случилась эта история на моих глазах и при непосредственном моем участии. И, в силу некоторых обстоятельств, знал я о ней даже больше, чем остальные. А обстоятельства были связаны с тем, что любимый мой замполит капитан Х. надумал сделать из меня молодого коммуниста и всячески провоцировал на подачу заявления. Уж не знаю, из каких побуждений он это делал, то ли считал, что я этой чести достоин, то ли просто для поступления в академию нужно было ему представить рост партийной организации, но факт остается фактом. Пока мы ездили на какие-то там небольшие учения, оказалось, что в партийной организации батальона этот вопрос уже обсудили, одобрили и следующий этап – принятие решения на уровне полка.

 

Рисковал капитан Х., ой, рисковал. Не говоря уже о моем ко всему этому отношении, был у меня еще один недостаток – пятая графа. Время-то было какое - начало семидесятых. Я, конечно от всяких войн на Ближнем Востоке был далек, но… А вдруг? Но, видимо, желание поступить в академию, и вырваться из этой рутины армейской жизни на оперативный простор, было сильнее. Должен добавить, что вырвался-таки и уже много позже узнал я от кого-то, что дослужился мой замполит до полковника, стал начальником Политотдела учебной дивизии, а теперь, если не ушел в отставку, может уже и генерал. Ну и на здоровье. Человеком он был неплохим и я за него только рад. А мне на партийной комиссии в дивизии все-таки ровесники Владимира Ильича задали вопрос, как я отношусь к Израилю. На что я, зная тогда об этой стране очень и очень мало, нашел, как мне кажется, гениальный ответ. Я им ответил: «А так же, как и вы!» Чем, по-моему, снял дальнейшее развитие темы. А пусть не задают! Так я стал молодым коммунистом. Вернее, кандидатом в члены КПСС. До коммуниста мне еще предстояло дорасти, показывая пример в боевой и политической подготовке.

 

Так вот, в силу таких обстоятельств, будучи рядовым (а это высокое звание. Как у нас говорили - с чистыми погонами и с чистой совестью), в отличие от своих товарищей присутствовал я на партийных собраниях вместе с офицерами и знал кое-что из той кухни, которая между ними варилась. В том числе и последствия истории, которая случилась уже в последние полгода моей службы в нашем полку и затронула всю дивизию. А началась она вот с чего.

 

Полк наш был мотострелковый, и личный состав двух его мотострелковых батальонов составляли призывники из азиатских республик. Жили они своей жизнью, нас она касалась мало, у нас свои задачи были, но как их учили этой самой армейской жизни, это надо было видеть. Да они, в общем-то, этого и заслуживали, не вписывались их обычаи и законы в строгие рамки Устава. Да и сами не очень хотели честно служить Родине. Мы ведь все видели и понимали. В Армии распространены землячества. Встретил где-то вдали от своих мест земляка, пусть даже из соседнего города или области, и уже совсем другие отношения. Но среди славян, земляк ты или нет, поблажки по службе небольшие. Если ты молодой солдат, «салага» или «фазан», земляк тебе, если и поможет, то только до того момента, когда его понятия о службе не будут идти вразрез с общепринятыми нормами. И это правильно, солдат должен сам «переносить все тяготы и лишения воинской службы». Иначе все рухнет, если каждый начнет делать поблажки своим землякам. У нас, кстати, не было таких уж страшных неуставных отношений, о которых пишут сейчас, хотя некоторые проявления, конечно же, присутствовали. Люди-то разные. Но чтобы «молодой» сачковал, когда старослужащий работает – такого не допускалось.

 

По иному было у солдат, прибывших из Средней Азии. Национальностей в полку много. Узбеки, таджики, казахи, я уже не знаю, кто еще, но замполит называл порядка двадцати. Был один воин, на вид лет четырнадцати, откуда-то с горного аула. Шутили, что он за брата служит. Шутка шуткой, но доля правды в этом, может быть, и была. И, вроде бы, в своей республике они делились на кланы, роды или как это называется, а здесь очень даже между собой дружили. Прибывает новое пополнение, славяне еще друг к другу присматриваются, иногда даже отношения выясняют на предмет того, кто тут «вожак стаи», а азиаты пошушукались между собой и, смотришь, уже по другому себя ведут. Кто из нас бегал в другой полк искать земляков? А они прибегали, сидели на кровати и разговаривали. И это, в общем-то, понятно, все-таки родные места далеко, обстановка непривычная, на обед кусок свинины дают, молиться нельзя, еще и оскорбят за то, что не знаешь хорошо русский язык. Надо было приспосабливаться.

 

А теперь представьте себе, как оживился весь этот народ, когда командиром полка к нам назначили подполковника Н., узбека по национальности. Был он молод, красив, с большими черными усами. Вылитый бывший тренер сборной России по футболу Г. И принялся наводить свои порядки. Вместо подготовки танков затеял строить забор вокруг части, выгоняя на него почти весь личный состав. И сразу что-то незримо изменилось, как-то по-другому стали вести себя наши представители азиатских республик, особенно узбеки. Начали происходить какие-то мелкие стычки, драки. Мы-то вначале всего не понимали, до серьезного не доходило. И командиры наши не обращали на это никакого внимания. Но один раз провинился узбек, и ему это сошло с рук, другой раз… Несправедливость же, она чувствуется. Почему одного драчуна отвезли на гауптвахту, а другого нет? Все же видно, все на глазах. И это попустительство не могло не сказаться. Так оно и случилось…

 

В полку, как и везде, была авторота. Обслуживала она и мотострелков и наш танковый батальон, отвозя то на полигон, то на стрельбище. И служили в ней водителями, в большинстве своем, солдаты именно из азиатского региона. Однажды, во время такой поездки по пересеченной местности (а дорога на полигон сами представляете, какая) на автомобиле марки ГАЗ-66, уж очень неосторожно вел машину водитель. Нас бросало в кузове, как бильярдные шары по столу. Какими эпитетами мы там этого горе-водителя осыпали, тоже объяснять не надо, все-таки русский язык многие знают. И, когда приехали, кое-кто принялся выяснять с водителем отношения.

 

Помните рядового Величко? В отличие от принятого мной правила не называть фамилии действующих лиц, здесь я должен называть вещи своими именами для понятия дальнейшего повествования. Ибо был мой друг Паша, с которым мы служили еще в учебке, ростом, как я уже писал, полтора метра вместе с десятиметровыми каблуками, но характер имел задиристый и вечно попадал в какие-то переделки. Может быть, как раз и по причине этого маленького роста. Как Наполеон.

 

Без него, конечно, и тут не обошлось.

 

Водитель был тоже не Шварценеггер. Окруженный со всех сторон разъяренной толпой своих сослуживцев, не понимая половины из того, что ему кричат по поводу дров и всего остального, он только пятился к кабине. Но когда от того же Паши услышал кое-что в адрес своей мамы, до него дошло, что это оскорбление. И, не говоря ни слова, доблестный джигит достает из кабины монтировку и ласково прикладывает ею Пашу по плечам.

 

Величко взвыл, народ несколько отхлынул от размахивающего монтировкой, как Горец саблей, водителя, но быстро пришел в себя. В общем, тому досталось. А тут нарисовался командир взвода, и мы пошли выполнять боевую задачу.

 

Приехали вечером в полк, привели себя в порядок и пошли на ужин. Я уже говорил, что службу заканчивал, пользовался уже некоторыми привилегиями, а так как с ужина роту в часть вели, в основном, сержанты, то старослужащим негласно разрешалось идти не строем, а как заблагорассудится. Вот я и пришел с кем-то в казарму и занялся своими делами.

 

Паша служил в третьей роте, я – в первой. И, хотя казарма была одна, разделена между ротами только стенкой с проходом посередине, но перед глазами он у меня не мелькал. Нужно было – я к нему шел или он ко мне, но у каждой роты свой распорядок, свои заморочки в виде старшины. Этот уже что-нибудь, да придумает, чтоб служба медом не казалась. Так и в этот вечер. Рота пришла, старшина нас построил, и что-то втолковывал о порядке в тумбочках. Типа: «Спишь в этой тумбочке, а говоришь: "Не мое!" Или: «Форма одежды любая, но не трусья». Он таких выражений много знал.

 

Так вот, залетает в казарму солдат из третьей роты и кричит:

 

- Там за казармой Величко бьют!

 

Мы, конечно, несмотря на старшину, рванули с места. Прибегаем, сидит Паша, весь в крови, гимнастерка порвана. Рядом никого, все разбежались. Пришел старшина, начались расспросы, кто, почему. Ну, почему, допустим, мы знали. Но вот кто? Говорит Паша, что незнакомые, не из нашего полка.

 

Назавтра прибежал замполит Х. Прочитал лекцию о дружбе народов. Но разве могло это так закончиться? У Паши глаза не открываются. Естественно, назавтра они не открывались у водителя. Око за око. И пошло-поехало. То одного побьют, то другого. То нашего, то не нашего.

 

Длилось это, может быть, с месяц с переменным успехом. Доставалось сначала Паше, потом уже и тем, кто вместе с ним ходил. Потом дошло до того, что ночью, после отбоя, в казарму пришли человек двадцать и начали его искать. Может, чтобы поговорить спокойно, не знаю. Во всяком случае, прогнали их табуретками от одной входной двери до другой (а это добрых 60 метров) и ночь почти никто не спал. И самое главное, днем как будто никто этого не замечал. Никаких разборок, вызовов на ковер. Хотя и дежурный докладывал, это уж точно, и ротный спрашивал, но кардинальных мер не принималось. Пока в один из выходных, после обеда, стояли мы возле столовой, чтобы вместе идти в казарму, по одному ходить не рекомендовалось. И видим, что идет толпа, человек сорок. И, прямо возле столовой, завязалась драка. Пока не прибежал дежурный по полку и не пальнул из пистолета пару раз в воздух.

 

Тут уж никуда не денешься. Рапорт, по-видимому, пошел далеко вверх, патроны нужно списывать, писать объяснительную и так далее. Это уже ЧП, которое никакими силами не скроешь. И пошли разбирательства. Таскали нас по одному и проводили беседы в полном составе. Искали зачинщиков и читали лекции. Замполит несколько ночей ночевал в казарме. А потом, на партийном собрании, я стал свидетелем того, как замполит полка, он же секретарь партийной организации, выдавал на «орехи» подполковнику Н. Припомнилось все: и попустительство своим землякам, и строительство забора вместо обслуживания танков после учений и многое другое. Но в центре внимания стоял, конечно, наш конфликт. Ведь это нешуточное дело – неуставные отношения в армии на межнациональной почве. Здесь можно и должности лишиться.

 

Командир полка еще пробовал сопротивляться. Все-таки командир, его приказы не обсуждаются, он – единоначальник. На этом вся армия держится. Но есть еще и сила, на которой весь Советский тогдашний Союз держался. И она победила. Признал командир свои ошибки, получил положенное взыскание без занесения в учетную карточку, отправлены рапорта куда надо, и все пошло своим чередом.

 

Синяки у Паши прошли, раны зажили. Водителя отправили дослуживать куда-то в другую часть, и через некоторое время об этой истории уже никто не вспоминал. Некогда было. Дембель на носу, пора альбом дембельский готовить, брюки ушивать, значки вешать на парадную форму. Не до драк.