«Дай мне звезду, – твердит ребенок сонный.. …… Вон ту звезду…» – «А для чего?» – Играть…» И. А. Бунин – Да, ты губами-то не жуй, ты их в рукав тяни, – Пашка произнес звук еще раз и Надя заулыбалась:«Смешно, – и весь их японский такой чудной» – Си-ва-си , – свиристел Пашка, – ну, ладно, я тебе внизу, – он ткнул кистью, – напишу по русски, вот, а ты, главное, губами делай вот так, – и Пашка опять зачирикал. – Ладно, ладно, поняла я, поняла, – засмущалась Надя. В голове никак не укладывались чудные звуки. Пело все внутри, а вот губами не давалось. – А пироги? – Пашка посерьезнел. – Да некогда, Паш. Пашка еще больше посерьезнел и даже брови сдвинул. – Ты в воскресенье приходи, испеку. И Коля приедет, обещал племяннице подарок. Так еще и не поздравил. Работает все… – Ну, вот, а то как же... Пашка изобразил на лице блаженство, как бы предчувствуя угощение. Сдвинул с покрытого клетчатой клеёнкой стола чайник , недопитую пиалу с диковинным цветком распаренных чаинок. Разложил тоненький свиток, бережно прижимая его могучей пятерней, обвитой татуировкой якоря с цепью. – Значит, смотри сюда: птицы здесь, – он закрыл середину, – а надпись, сбоку. Цветы чуть ниже, внизу. Так устраивает? Надя закивала, знала – Пашка плохо не сделает. Он с детства рисовал хорошо. С пятого класса она сидела на соседней парте и все косила глаза на его тетрадь, а там разворачивались целые баталии. Рыцари в шлемах скакали на могучих конях. Дамы махали платочками, или , вдруг, могучий король умирал в черной луже крови. А, как оттрубил он свои три года на Дальневосточном, да еще на «японца» устроился, так теперь его картинки, вообще, на всю округу известны. Приезжает в отпуск, везет с собой тоненькие свитки, кисти. Рисует диковинные значки: где птиц райских, где деревья, где цветы. Говорит, в иероглифах этих древняя мудрость Если их нарисовать красиво, то приносят они удачу и исполнение желаний. Надя сидит тихо, видит, как появляются ветка и на ней птичья лапа. «Прямо, как у петуха,-думает Надя, – и перья такие, только длинные». – Это феникс, – объясняет Паша – Феликс, – дразниться Надя,– А другую как зовут? –Два феникса, – серьезно объясняет Пашка, –они могут сгорать , а потом из пепла возрождаются. «Все так, – замирает у Нади в груди, –обязательно возрождается. Все равно он меня любит, а Верка – это так, временное явление. Сколько мужиков у нее перебывало! И чего они только в ней находят? Ни кожи, ни рожи . А мужики вокруг, так и вьются. Правильно ее тетя Нюра назвала – п…барыня – она и есть А, она Надя, она не такая. Она …» А в самом деле, Надя, вдруг, понимает , что она Надя самая, что нинаесть обычная и даже ленивая. Бабку с дочкой бросила на хозяйстве, а сама здесь уже час сидит, а корову ведь за нее бабка доить не станет. Тяжело с ней Наде. Она даже нет, нет да и ловит себя на мысли: «Хорошо бы одной жить. Не видеть этих пристальных глаз и поджатых губ», –заплачет со злости на себя, –« Вот злыдня, чем бабка-то виновата, что погиб ее сын, – Надин муж, – в армии. Да и как погиб-то! –повесился.» Что, да как, так и не узнали. Вот и осталась Надя с дочкой да с нелюбимой свекровью. –Готово! – Пашка , отошел от стола, –Смотри! На розовато-желтеющем рассветном фоне сидели две повернутые к друг - другу птицы. Ветвь дерева кое-где расцветала зелененькими листочками с тоненькими прожилками, внизу, чуть левее, розовели чашечки пиона. На силуэте солнечного шара чернели непонятные паучки. –Ты только не сворачивай, пусть пообсохнет, – Пашка заторопился, –Тебе может из города чего прихватить? Хотел сгонять на мотоциклы посмотреть. –Да нет, спасибо, Паш! Натуральное хозяйство у нас, сам знаешь,– Надя рассмеялась. Отчего-то настроение стало каким-то весенним и все показалось легким и светлым. Совсем как тогда, когда сидела с Пашкой за одной партой, а за окном распускались розоватые вишни. Дома повесила свиток повыше над кроватью: «А то Машка полезет и сковырнет». Постояла, полюбовалась. Прочла надпись: иероглиф ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ. Часто заморгала и пошла доить корову. |