И Калипсо роняет слезы

 

В греческой мифологии Калипсо - морская нимфа, задерживавшая Одиссея в течение семи лет на своем острове.

 

Вот уже много лет Акимыч наслаждался покоем неторопливой пенсионной жизни, в которой главное место занимала дача. Нет, он не стал страстным огородником, но любил посидеть на низеньком крылечке небольшого дачного домика, следить за медленно движущимися облаками, и ощущая себя философом, порассуждать о высоком и недоступном: инопланетном разуме или удивительной гармонии земной природы. У него была своя теория и по поводу существования мужчин и женщин. Акимыч считал, что это две разные цивилизации, которые специально перемешали, бросив в одну банку, как соду в уксус, и теперь наблюдают, что получится из этого эксперимента. Сам он принимать участия в опыте не собирался и потому, в силу природной, тщательно скрываемой застенчивости, всю жизнь избегал контактов с противоположным миром интересов.

Тем не менее, председательша дачного общества привлекала его внимание. Общительная самостоятельная женщина для всех находила приветливое слово, даже для Акимыча, который в садоводстве был скорее балластом, чем необходимым элементом. В прошлой жизни, как определил для себя Акимыч допенсионный период, у него как-то не случилось семьи. Глядя на всегда оживленную Ивановну, одетую в модный голубой спортивный костюм, стройную, несмотря на двузначную цифру пенсионного опыта, он думал, что если бы и была у него подруга жизни, то была бы она именно такой.

Ивановна о крамольных помыслах Акимыча не подозревала, потому что позволял он себе вольности изредка и только в мечтах, когда сидел на любимом крылечке, упершись взором в бескрайнюю тайгу, и слушал резкие гудки пробегающих мимо электричек.

Кого мы обычно выбираем в кумиры: или очень похожего на нас героя, чья судьба или характер созвучны нашим, или, наоборот, человека с чертами, которых нам не хватает, или каким хотелось бы видеть себя.

Ивановна, в отличие от Акимыча, не любила сидеть без дела, вечно что-то придумывала, вокруг нее всегда были люди. Вот и сейчас, отправляясь в город за продуктами, Акимыч встретил ее на выходе. Ивановна приклеивала объявление. Заглянув через плечо, Акимыч прочитал «Приглашаю на праздник первоцветов». Неймется же человеку!

- Ивановна, а ты-то какие цветы любишь?

- Несрезаные, - усмехнулась председательша.

В городе его глаза почему-то все время натыкались на цветочные киоски, где сочными красками сияли всесезонные розы, застенчиво раскрывали нежные лепестки герберы, всеми оттенками огня полыхали тюльпаны.

Возвратившись на дачу и шагая мимо чужих участков, он всюду выискивал цветники, ревниво сравнивая, чьи лучше. Ну, просто наваждение какое-то! Оно неумолимо преследовало Акимыча несколько дней. Даже ночами он видел цветные сны, где среди множества диковинных растений то тут, то там мелькал голубой спортивный костюм Ивановны.

Акимыч измучился, тряс головой, как спаниэль, у которого болят уши, пытаясь избавиться от назойливых видений, пил валерьянку «для успокою». Ничего не помогало! Наконец, захватив потрепанный рюкзачишко, Акимыч подался в лес, который простирался плотной стеной по другую сторону железной дороги.

Сначала он почти бежал по широкой дороге с разбитыми колеями. Среди вязкой желтой глины застряли лужи. В неподвижной воде отражалось далекое небо с проплывающими облаками.

Акимыч шлепал напропалую, не замечая ни глины, ни неба. Дорога пошла в гору. По крутяку ноги заскользили, и Акимыч свернул на обочину, а затем и вовсе углубился в лесное бездорожье. Ветки легонько задевали молодыми листочками разгоряченное лицо, и Акимыч внезапно успокоился. Он присел на поваленный ствол гигантской осины и с недоумением огляделся. Куда же это его занесло? Место показалось незнакомым. Как ни старался Акимыч не мог вспомнить, в какой стороне дорога. Солнце явно перевалило за полдень. Ночевка в лесу в планы Акимыча не входила. Он решил спуститься в разложину, где наверняка есть ручей, а потом подняться к его истоку. Далеко от дороги уйти он не мог.

Чем ниже в лог, тем тенистее становился лес. Вот уже под ногами мягко запружинил моховой ковер. Но что это мелькнуло в зеленых зарослях?

Акимыч остановился, нашел привлекшее его внимание лиловато-розовое пятно и присел, чтобы лучше его рассмотреть.

Акимыч не считал себя сентиментальным, не умилялся при виде маленьких детей и розовых бутонов яблонь. Но сейчас он поймал себя на том, что не может отвести взгляд от чудесного экзотического цветка так не похожего на все, что растет рядом. Маленький стебелек, всего 8-10 сантиметров высотой, венчал крупный поникающий цветок. Акимыч не смог бы описать его необычное строение. Он был похож на хрустальную туфельку Золушки. У основания стебля поднимался от земли единственный темно-зеленый лист, край его волнообразно изгибался. От цветка исходил нежный аромат.

Акимыч запустил руки в мягкую податливую землю и, стараясь захватить ком побольше, выкопал диковинный цветок. Осторожно обложил его ворохом мха, завернул сначала в газету, затем сунул в полиэтиленовый пакет. Поместить сверток в рюкзак он не решился. Так и нес в руках драгоценную ношу до самой дачи, проплутав по лесу до вечера.

На следующий день Акимыч со своего крылечка видел, как на участке председательши народ собирается на праздник цветов. Его находка, освобожденная от газетного покрова, лежала тут же. Акимыч виновато поглядывал на грустно опустивший головку цветок и жалел, что выдернул его из привычного тенистого леса. Он знал, что не сможет его вырастить, разве что Ивановна...

Голоса на участке Ивановны становились громче. Видимо, пошло в ход угощение. Акимыч подхватил пакет с цветком и через две минуты уже стоял у распахнутой калитки председательшевой дачи. На участке повсюду в вазах, стаканах и банках стояли цветы. Они глядели из окон, склонялись со ступенек, нежились в теплице, купались в ведрах, расставленных вдоль дорожек. «Я люблю несрезаные цветы», припомнилось Акимычу.

Высмотрев в группе людей Ивановну, Акимыч замахал рукой, привлекая внимание. Наконец, она оглянулась.

- Ох, батюшки, какие люди!

Она подошла, как всегда смешливо-деловая. Акимыч вдруг ощутил тот самый нежный аромат. Сунув нос в хрустальную туфельку цветка, он глубоко вдохнул, помедлил, словно собираясь навсегда запомнить его запах, и протянул пакет Ивановне.

- Возьми. У меня он все равно пропадет.

- Калипсо, - изумленно воскликнула Ивановна. – И где ж ты его взял?

Акимыч молчал. Не рассказывать же ей, как представлял ее хозяйкой в своем доме, как рыскал в необъяснимом беспокойстве по лесу. Засмеет ведь! Да и самому ясно: о вечном покое пора думать…

Ивановна внимательно посмотрела в его серьезные глаза. Этот чудаковатый старик, по возрасту чуть старше ее самой, всегда вызывал у нее насмешку. Иногда, очень редко, ей становилось жаль его, одиноко сидящего на своем неизменном крылечке, отстраненного от реального мира, витающего где-то в иллюзорной стране своих фантазий. И вот сейчас он стоит у раскрытой калитки, не собираясь входить, смотрит на нее немигающим взглядом больной собаки, и черт его знает, что значит этот беззащитный трогательный цветок с хрупким стебельком в его руках.

- Это тебе, - сказал Акимыч, сунул пакет ей в руки и, развернувшись, зашагал прочь.

- И все-таки, какой дендрарий ты ограбил? – запоздало поинтересовалась у Акимычевой спины Ивановна. Она не сомневалась, что он остановится, оглянется и она привычно усмехнется ему в лицо.

Но он не оглянулся. Только вздрогнул, как от удара, втянул голову в плечи и ускорил шаги.

Усмешка медленно стекла с губ Ивановны.

Люди часто дарили ей цветы. Отделенные от корней, цветы становились просто украшением. Этот же печально поникший цветочек, словно чья-то страдающая душа, молил о помощи.

К горлу Ивановны вдруг подступил тугой комок. Он давил и давил. Она судорожно вздохнула. Две маленькие слезинки предательски сверкнули в уголках ее никогда не плачущих глаз.