- Богородица плачет! - прогремел над раздорским майданом голос отца Овдокима, седого, огромного ,вздымающего над головами расступающихся казаков икону Донской Божьей Матери. Свирепое воинство смолкло и оробело. Богородица плачет! - повторил отец Овдоким, выходя на середину круга. А почему она плачет? Донесся голос атамана Татаринова. От Азова отвернула она свой лик. Чистоте женщин русских, чести русских мужчин и всему православному люду творится там великое поругание. Как сучат, голыми их там на торг выставляют, как скот продают. И то нам уже сто лет как ведомо! Терпела Богородица, а сейчас мольбы православных и ее сердце переполнили. Богородица плачет, потому что и престолы Николины и Предтечины нонче турки осквернили, в мечети переделывают церкви святых Иоанна и Николая.

Казачество яростно взревело от негодования. Звездой золотой взметнулась над ними булава атамана, призывая к молчанию, но молчать не было сил .НаАзов? вопросил, наконец, стихший круг атаман.

- На Азов! - громыхнул тысячью глоток могучий круг.

А в куренях замерли от того крика тысячи женских сердец, румяные казачки раздорские с лица спали. Взять крепость - не купеческий корабль обратать. Пушек там сотни, янычар тысячи. И дело тут уже не в добыче. Насмерть биться пойдут казаки за Богородицины слезы. Вдовами да сиротами оставаться тысячам казачек.

Евдокиюшке Татариновой повезло: удержал муж голову на плечах, когда в страшном штурме взяли Азов казаки. А в городе предоставили казачкам выбирать лучшие дома. Уж она в своей работе расстаралась. Выбрала с садиком, да просторный, да с резными дверцами, да с расписными потолками. Весь в решеточках, перегородках, будто куриная клеть. В ковриках, в диванчиках, одни лежанки кругом. Столики на полу, и есть можно, только поджав под себя ноги. С раздорской халупой сравнения никакого.

Уж Евдошенька похозяйничала. Порубленные подушки выкинула, пулевые дыры замазала, сабельные следы на дверях стесала. Вышла благодать Божья. А кумушек-подруженек на крыше оказалось удобно принимать. Туда и лестница вела, и лежанки были поразложены. Насмеялись казачки, наболтались, натешились.

Жили как в раю с года 1637 по лето 1641. В садах птички, за крепкими стенами покой, торг в Азове богатый, татарву разогнали. Стоило только из пушек пальнуть да чуть за стены высунуться. А в июле случилось страшное. Все поле перед Азовом покрыли турецкие шатры. Янычары в красных кафтанах, немцы в железных кирасах, татары в лисьих малахаях. Двунадесять языков привела султанова воля под Азов, двести пятьдесят тысяч бойцов. А в городе - семь тысяч казаков да восемьсот казачек.От пушечного грохота осыпалась с крыш черепица. От порохового дыма почернела трава на земле. Ядра осадных орудий вырывали из стен громадные куски.

А потом начался изнурительный круглосуточный штурм. По десять тысяч посменно с утра до утра кидали на стены турки после того, как отказались казаки за великие золотые отдать город без боя.

Демонически ревели неистовые янычары, взбираясь на стены и круша все вокруг бритвенно отточенными ятаганами. Тучи татарских стрел закрывали небо над головами. Визжали пули, грохотали ядра.В аду, поди, было холодней да тише.Подмоги казаки не ждали: неоткуда. Знать, пришла пора помирать.

Евдоха первые дни сидела дома .молилась да вздрагивала, просила Богородицу о милости к ее Мишеньке. Как то всмотрелась она в икону, и прямо сердцем услышала слова:"Мужайтесь!Не дам врагам на вас победы". Встала Евдошенька с колен и подумала:"АвдругМихаила пить хочет? Или поел бы чего? А вдруг пораненый!? Перевязать бы".В заботах страх, ее обуявший, ослабел. И лик Богородицы посветлел перед лампадкой.

Чего расселась? Муж там, а судьба твоя с ним одной веревочкой повязана. Ему не жить - и тебе не жить!

Поспела Евдошенька в самый аккурат. Муж из пистоля пальнул, и подать ему другой некому. А заряжать некогда: на стену турок влез. И вдруг легла в руку рукоять пистоля. -И на лицо холодной водой побрызгали. Залегла рядом Евдошенька, да не одна. Коли атамановой жинке не зазорно подле суженного быть, грех казачкам зады на подушках греть. На стене мужья кровью умываются.

Как пришли казачки на стену, турки с нее вдвое гуще посыпались. Бабья рука не сильная, а погладит прямо по сердцу. Голос не зычный, а шепчет прямо в душу. И казаки в ту ночь до того духом воспрянули, что аж на вылазку пошли.

Вот уж не ожидали в высокомерии своем турки подобного! Из подкопа, что вывел прямо в лагерь, из-под земли вынырнули казаки, словно шайтаны, и давай рубить в две руки, кидать гранаты, палить из пистолей.

Главный паша в возмущении своей бородой подавился. Неслыханная наглость! И большие потери.

Утром, по словам видевшего это турка, "небо упало на землю" от грохота тяжелых пушек, и снова пошла яростная янычарская атака. Резались уже не за славу - злоба задушила. Отступали турки со стен только вниз головой - мертвые.

Однако и это казаки выдержали.

У Евдохи душа в пятках, плат в крови, но она с Михайлой рядом. И ружье подаст, и воды поднесет, и кровь со щеки сотрет. Еще и слово ласковое шепнет.

Вдруг случилось вовсе неожиданное: обрушились, не выдержав обстрела, азовские стены. Казалось туркам, что более ничто не отделяет их от врагов. Но за стеной - вал. Пока рубились мужья, возвели его казачки. Взяли турки и этот вал, а за ним - другой. И так четырежды!

Растерялись самые именитые градоимцы. Так не должно быть! Стена рушится, следом штурм и победа. А тут осаждающие сами вздрагивают по ночам: вдруг в палатку ворвется с ножом казак. И уж совсем потрясли турок казачки на стенах.

Место женщины - гарем. Паранджу на лицо, и не пикни! Ожидай, пока Он позовет.

Однако Евдошеньке турецкие удивления ни к чему: она на Михаилу смотрела.

Порох кончился, сабли иступились. Ни одного казака не осталось не пораненного. Кабы не жены, истекли бы кровушкой воины.

Собрали казаки круг, стали прощаться. Невмоготу стало осадное сидение. Девяносто три дня бились, уже сентябрь кончился. Решили идти в последний бой. С иконами впереди

Евдокия вызвалась идти первой, впереди мужчин. Все равно помирать, так уж с любимушкой рядом. И в руках - не пистоль, а образ Богородицы.

Побледнел Михаила, губы поджал, но смолчал. Быть по сему!

Отворили утром ворота, вышли на смерть твердо. И вдруг округлились глаза Евдокии, налились слезой, поднявшейся от самого сердца.

Турок сбежал! Не выдержал! А в руках у Евдохи сам собою засиял образ.

А день был как раз праздничный: Покрова Богородицы. Первое октября 1641 года.