Песнь тринадцатая. Битва при кораблях Экватор пройден! Только вот проблема – всю книгу не прочесть в один присест: не то, что допотопная поэма, и детектив сверхмодный надоест. Друзья, остановитесь! Силы взвесьте, решите, как вам дальше поступать… Что до меня, то я на этом месте обычно начинаю засыпать. Но если вы уже от сна восстали и зрение готовы портить впредь, спешите насладиться громом стали. Ах, да! Тогда преобладала медь… Итак, что деется сейчас под небесами… Троянцев Зевс довёл до кораблей и успокоился, решив – пусть дальше сами сражаются за лакомый трофей. А он заняться Фракией намерен и разобраться, чем она живёт … На сто процентов будучи уверен, что в бой никто мешаться не рискнёт. Но он ошибся – тактику другую избрали боги, ведь, по существу, заглядывать в глаза и пакостить втихую присуще на Олимпе большинству. Почти всегда соперник ходит рядом. Чуть зазевался и потерян трон… Внимательно приглядывал за братом с вершины Сама земледержец Посейдон. Он видел Гаргар, лагерь, стены Трои; он пристально за боем наблюдал; смотрел, как укрощает Зевс героев, и всей душой ахейцам сострадал. И только Зевс на время отвернулся, чтоб отдохнуть от ратного труда, как бог черноволосый встрепенулся, решив немедленно отправиться туда. Он ринулся с горы, сминая травы; качнулись шапки вековых снегов; заколебались степи и дубравы под тяжестью божественных шагов. До Эгии, где у него обитель, дойти и за год вряд ли кто б сумел, но долгий этот путь морской властитель весь четырьмя шагами одолел. Близ Эгии в пучину погрузился, вошёл в свой раззолоченный чертог, в одежды золотые облачился и лошадей бессмертных вывел бог. И золотую плеть он взял в десницу; запряг он медноногих лошадей и, встав на золотую колесницу, помчался по морю поверх зыбей. И засверкали спицы на просторе; взметнулись гривы золотом волос; и, словно скатерть, расстелилось море, стирая след от золотых колёс. Царя морского бездны распознали, и на пути повсюду из воды страшилища морские заскакали, огромнейшие чудища – киты. Меж Имброй и Тенедосом, в пещере на дне залива бог коней распряг; им задал пищи амброзической по мере и путы закрепил им на ногах. А в стане, ослепляя всех доспехом, неудержимый Гектор подходил к судам; троянцы, окрылённые успехом, летели с рёвом по его следам. Он сеял всюду ужас и тревогу… Послышались рыдания и стон… Но тут из волн ахейцам на подмогу явился в образе Калхаса Посейдон. И лишь в ахейском стане появился, спеша в их сонмах прекратить разброд, то перво-наперво к Аяксам обратился и так увещевал он воевод: «Аяксы! Мужества и духа наберитесь – ужасный Гектор движется на вас, но стойте насмерть, смело с ним деритесь, пример подайте прочим в трудный час! Удастся нам в других местах отбиться, нигде до кораблей враг не дойдёт, но главная опасность здесь таится, где Гектор воинство на штурм ведёт. Себя он сыном Зевса называет и говорит от имени его, но это вас, друзья, пусть не пугает: его слова – пустое хвастовство! Ведь и у вас есть мощный покровитель! И не слабее Зевса, может быть… И думаю, что этот небожитель поможет вам атаки все отбить. Вы стойте твёрдо! С места не сходите! Пусть больше не смущает вас бахвал! И, я уверен, натиск отразите, хотя бы Гектора сам Зевс и устремлял». И Посейдон к ним жезлом прикоснулся… Аяксы ощутили в тот же миг, что в душах пламенный огонь проснулся и члены словно отрешились от вериг. Бог наделил их мужеством и силой, а сам мгновенно в толпищах исчез, как в травах канет ястреб быстрокрылый, на птицу камнем падая с небес. Аяксы поразмыслили немного и в том сошлись, припомнив речь и вид, что видели не смертного, а бога… И первым это понял Оилид: «Теламонид, тебя не удивили слова пророка? Утверждать готов, что не с Калхасом тут мы говорили – напутствовал нас кто-то из богов. Я снова бодр – куда ушла усталость?! Душа и сердце так и рвутся в бой! Былого страха капли не осталось – творится чудо чудное со мной! О божестве и то мне мысль вселяет – у смертных голеней подобных нет …. И разве ноги смертных оставляют, Аякс, в песке такой глубокий след?» Изрёк Теламонид: «Ты прав! Похоже, что не Калхас тут перед нами был… Ты знаешь, Оилид, и я ведь тоже и силу, и решимость ощутил!» А Посейдон уже к тем обратился, кто издали за боем наблюдал: тем силы дал, кто телом изнурился, тех подбодрил, кто духом вовсе пал. Бог подзадорил Тевкра и Леита; утешил Пенелея; пожурил Фоаса с Деипиром, горестью убитых, а Мериона с Антилохом пристыдил: «На вас надежд я возлагал немало, на молодость, отвагу, жар сердец, но если юных робость обуяла, тогда уж точно нам пришёл конец! О, боги! Не поверишь – кто расскажет! Троянцы могут захватить суда! Свершилось то, чего представить даже и в страшном сне не мог я никогда! Троянцы, что как трепетные лани пред нами разбегались по полям и в ужасе вздымали к небу длани, сегодня подступают к кораблям. Они теперь гоняются за вами, как львы, оленей жалких изводя, а вы дрожите и погибнуть сами готовы за провинности вождя. Но даже если Агамемнон сдуру и глупостей немало натворил, то всё-таки за собственную шкуру сражаться надо, не жалея сил. Не тратил гнев бы на вояк бесчестных: им бесполезно что-то говорить, но с вас, героев, доблестью известных, могу со всею строгостью спросить. Увы, большое горе навлечёте вы на ахейцев слабостью своей! Ужель не стыдно тем, кто был в почёте, презрение читать в глазах людей? Вломился Гектор в лагерь, сбил ворота! В ахейском стане он творит разбой! Опомнитесь! Сейчас одна забота – решительный нас ожидает бой». Ахейцы липкий страх с себя стряхнули; плечо соседа чувствуя плечом, они в ряду шит со щитом сомкнули; копьё с копьём свели, и меч – с мечом. Вокруг Аяксов воины сплотились стеною неприступной, и с небес ахейцев бравым видом восхитились воители Паллада и Арес. Вплотную шлемы медные блистали; их копья высились, как ели на бору; их руки так же копья колебали, как бор вершинами качает на ветру. Они от нетерпения горели; желали драться, не жалея сил; они троянцев растерзать хотели. Однако Гектор их опередил… Он так летел, как с гулом со стремнины летит валун, круша всё на пути, когда весной размоют у вершины слой почвы бесконечные дожди. Он, словно мячик, прыгает по склону; летит, всем гибель пред собой суля; любую вдребезги разносит он препону – трещат деревья и гудит земля. Но, обладавший мощью невидалой, валун скатился и в долине лёг недвижимый перед травинкой малой, не в силах сдвинуть тонкий стебелёк. Вот так же Гектор – только что грозился: ахейцев в море сбросить обещал, но, получив отпор, остановился и, отступив, троянцам закричал: «Друзья! Ничто нам помешать не может – победа над ахейцами близка! Мне громовержец их разбить поможет, пусть даже «башней» выстроят войска!» Дейфоб на помощь Гектору рванулся, но только вышел из рядов вперёд, как Мерион удалый размахнулся и точно в щит его послал свой дрот. Удар мощнейший он нанёс, но всё же Дейфобу громовержец не судил конца: ещё и остриё не все пробило кожи, как древко обломилось у кольца. Дейфоб мгновенно спрятался за брата и растворился в воинстве своём, а Мерион, расстроенный утратой, отправился за запасным копьём. Отважный Тевкр, приметив шлем гривастый, прицелился и дрот послал не зря: пал наземь Имбрий, муж Медезикасты, побочной дочери троянского царя. Сын Ментора, владельца стад несчётных, из города Педаса родом был: он у Приама жил в гостях почётных и зятя царь, как сына, полюбил. И рухнул Имбрий замертво, безгласен; и распростёрся на песке сыром, как падает с утёса пышный ясень, подрубленный под корень топором. Тевкр за доспехом к мёртвому метнулся, но только из рядов шагнул вперёд, как Гектор, мстя за зятя, размахнулся и, метясь издали, послал в героя дрот. Да Тевкр узрел, чем вылазка чревата, – успел из-под удара ускользнуть, но Амфимаху, отпрыску Ктеата, щит продырявив, дрот вонзился в грудь. Хотел снять Гектор шлем с него приметный, но тут Аякс явился на пути: хоть дрот и не осилил панцирь медный, но вынудил от трупа отойти. Так и не смог разжиться он трофеем… Лишь восвояси отступил смутьян, как Амфимаха Стихий с Менесфеем уволокли к дружинам афинян. А Имбрия Аяксы уносили… Так гордо в логово своё среди лесов львы серну волокут, которую отбили у целой стаи одичавших псов. И Оилид, скорбя по Амфимаху, из ножен обоюдоострый вырвал меч и голову у Имбрия, с размаху, одним ударом отделил от плеч. А чтоб другим того не захотелось, отрубленную голову врагам швырнул – она, как шар, в полёте завертелась и подкатилась Гектору к ногам. Пылал и Посейдон сугубым гневом: убитый Амфимах ему был внук – насилие над родословным древом так просто не сойдёт троянцам с рук. Суля им беды, шёл он меж шатрами и тех идти на битву побуждал, кто не был занят ратными делами… И тут Идоменея повстречал… От друга юного царь возвращался, пришедшего с израненой ногой: созвав к нему врачей, он собирался надеть доспехи и продолжить бой. Прикинувшись пред ним царём Фоасом, который был и ревностен, и строг, давно царю знакомым, зычным гласом к Идоменею обратился бог: «Критянин! А не ты ли нам хвалился, что вечный город превратишь в хаос?! В Аид троянцев всех загнать грозился?! И какова цена твоих угроз?» Идоменей обиделся: «Положим, любой из нас бесстрашен и удал, но ты скажи мне, кто из смертных может то изменить, что Зевс предначертал? Но я, Фоас, прошу тебя, как друга, умеющего наставлять на верный путь, других напутствовать и силу духа словами в душу каждую вдохнуть!» Бог отвечал: « Домой пусть не вернётся тот, кто из боя ныне убежит! Добычей воронью пусть остаётся! И нам сражаться тоже надлежит! Бери оружие, Идоменей, и вместе ударим впереди дружин своих, дадим пример другим на поле чести, где много стоит помощь и двоих. И слабые, объединившись – сила! Объединённых сильных – не сломить! Троянцев общая беда объединила. Но нам и не таких случалось бить». На том расстался бог с Идоменеем, спеша и прочих побуждать к борьбе, а царь за снаряжением скорее решил в шатёр отправиться к себе. Надев доспех и медный шлем удобный, он, с парой дротиков наперевес, в бой устремился, молнии подобный, которой смертным Зевс грозит с небес. Так точно царь летел в сиянье меди, когда, вдруг, от шатра невдалеке, клеврета Мериона заприметил, идущего из боя налегке. И царь осведомился: «Ты не ранен?! Быть может, есть в лечении нужда? Или за мной явился с поля брани? Так я уже и сам иду туда!» И Мерион, исполненный печали, поведал о несчастии своём, а заодно и справился, нельзя ли ему разжиться у царя копьём. Воскликнул царь: «Нашёл о чём терзаться! Ведь у меня их целая гора! Тебе – одно? Да забери хоть двадцать – они стоят – вон – у стены шатра… Я взял их у поверженных троянцев! Добыл в усердных воинских трудах! Я не привык за спинами скрываться, а действую в передовых рядах!» Сказал и Мерион, что у него навалом добычи разной. Можно там найти и копья, и щиты, но закавыка в малом – к его жилищу далеко идти. И вообще царю бы неуместно о доблести ему напоминать: о нём кому-то может не известно, но царь его геройство должен знать… Идоменей не спорил: «Знаю, знаю! Ведь я с тобой не первый день знаком! Случись в засаде быть, то пожелаю с таким не расставаться удальцом. А чувствами ведь там не всяк владеет… Там люд себя по-разному ведёт… Со страху трус трясётся и бледнеет и от волненья места не найдёт. Совсем иное дело – храбрый воин: в засаду он с достоинством идёт; он при любой опасности спокоен – сидит и схватки хладнокровно ждёт. А у тебя каната крепче нервы и, несмотря на юношеский пыл, я знаю, несомненно, среди первых ты, Мерион, бы и в засаде был. Но что мы тут, как маленькие дети, друг друга тешим праздной похвальбой: ещё и высмеют нас, если кто заметит… Бери копьё, пойдём скорее в бой». Тут Мерион, взяв то, что ближе с края, наружу вышел из шатра с копьём и, медными доспехами сверкая, по полю устремился за царём. Щит за спиной парил противовесом, сияло высоко копьё над головой – так мчится за губителем Аресом и сын его ужасный, Деймос, в бой. Тот Деймос сострадания не знает, он низвергатель жизненных основ; он среди боя в трусов превращает и самых беззаветных храбрецов. Они с отцом по Фракии, над миром несут вражду из полуночных стран: безумствуя, находят на эфиров и сталкивают с ними флегиян. И разум боги у людей отъемлют; и низвергают племена во тьму; и мольбам человеческим не внемлют, убийце потакая одному. И Мерион с Идоменеем так алкали сражения как Деймос и Арес; и, как у яростных богов, сверкали доспехи их в голубизне небес. И молвил Мерион: «Идоменей! Где ныне нам надлежит сражаться, выбирай: ударим на троянцев в середине? Пойдём на левый или правый край?» Идоменей ответствовал: «Другие наш лагерь в середине защитят! Аяксы оба с Тевкром удалые там вкупе против Гектора стоят. Теламонид его достойно встретит… Уверен, в битве не уступит он ни одному из смертных, кто на свете родителями смертными рождён. Аякс такою обладает силой – с ним и Ахилл бы совладать не смог! Уж если чем уступит он Ахиллу, так разве только быстротою ног… Там Гектор до судов не доберётся; напрасно только время проведёт: ему удача, может, улыбнётся, лишь если с факелом Зевс впереди пойдёт! Аяксы сдержат Гектора с оравой, но нам с тобою, Мерион, пешком, пожалуй, далеко идти на правый: давай-ка, мы на левый край пойдём». И, так решив, герои зашагали туда, где ждали их сильней всего… Враги Идоменея увидали и тучей налетели на него. Вокруг заскрежетало, загремело… Подобного и свет не лицезрел: бой закипел, и небо потемнело, всё затканное тучей встречных стрел. Так знойным днём в безоблачной лазури на солнце вдруг нагонит ветер тень, и бурая завеса пыльной бури в мгновенье ока гасит ясный день. И по степным просторам вихрь могучий несётся, путников сбивая с ног, и до небес горячий прах летучий вздымает облаком с просёлочных дорог. С двух гор катясь, так встречные лавины сшибаются, всё на пути снося; вблизи на эти жуткие картины смотреть без содрогания нельзя... В бою смертельном противостояли так воины враждующих сторон. Два мощных бога в бой их устремляли, родные братья Зевс и Посейдон. Два Олимпийца главные, два брата, властители и моря, и земли, прочнее неразрывного каната вервь распри над народами сплели. Народам эту вервь вручили боги, посеяли на пашнях круговерть; и множеству людей подломит ноги и жатву знатную с той нивы снимет Смерть. Но если Зевс открыто смуту сеял, то исполняя, что Фетиде обещал, то Посейдон, поскольку был слабее, свой лик под видом смертного скрывал. Сияя медным шлемом и кирасой, Идоменей с врагами в бой вступил и всех их в бегство воин седовласый, сразив Офрионея, обратил. Пришёл недавно кабезиец в Трою, желая славу в битвах заслужить, но отличиться не спешил, а той порою руки Кассандры у Приама стал просить. Хоть вено уплатить он поскупился, зато изгнать ахейцев обещал… Приам отдать Кассандру согласился, но в предоплате всё же отказал. И возгласил Идоменей над павшим: «Офрионей, не ты ли нас стращал?! Сочту тебя героем величайшим, когда исполнишь всё, что обещал! Кассандру позабудь, иди на Трою с нами – за выкупом уж мы не постоим, и если слово подтвердишь делами, то в жёны Ифигению дадим! Кассандра – привереда привередой, а Ифигения не вступит с мужем в спор, так что за мной послушно в лагерь следуй – там, при судах, докончим договор». ( Насчёт невесты вряд ли здесь обмолвка... И, думаю, не праздные слова: ведь в том и заключается издёвка, что Ифигения давно мертва. Дочь Агамемнона покоится в Авлиде: её, несчастную, от родины вдали, за лань убитую богине Артемиде, как искупительную жертву, принесли). Царь так глумился и в свою обитель сквозь сечу за ногу убитого волок, но только на пути явился мститель, готовый преподать ему урок. К нему по полю Азий торопился… Стремясь нагнать Идоменея поскорей, он с колесницы расписной спустился и, пеший, мчался впереди коней. Он метился копьём в Идоменея, но Гиртакида царь опередил: набросился, как коршун, на злодея и пикою гортань ему пронзил. И, покачнувшись, рухнул Азий грозный, как падают, разбрызгивая гром, на землю в роще корабельной сосны, подрубленные острым топором. Раздастся треск протяжный напоследок; пахнёт прощальным ветром от ствола; затихнет гул – и лишь с дрожащих веток, как будто слёзы, капает смола. Оцепенев, клеврет ни уклониться, ни вспять коней поворотить не мог, и следом за хозяином возницу низвергнул с колесницы Антилох. Дейфоб примчался издали на крики с неотразимой пикою своей, метнул её в царя – едва от пики укрылся под щитом Идоменей. Щит загремел, затрясся под ударом, но пика, по касательной пройдя, вонзилась на излёте медным жалом в грудь Гипсенора, беотийского вождя. И закричал Дейфоб: «Вот, мной сражённый, ахеец рядом с Азием лежит: возрадуется Азий отомщённый – со спутником он спустится в Аид». Но не бездействовал и дрот Идоменея – упал, покрытый сенью гробовой, муж Гипподамии, родной сестры Энея, сын Эзиета, зять Анхиза, Алкафой. Завесил Посейдон троянцу мраком очи и страхом ноги резвые сковал, как придорожный столб недвижный, молча стоял троянец и удара ожидал. И в сердце Алкафою дрот вонзился; и сердце, трепеща, встряхнуло дрот; и с жизнью он мгновенно распростился – душа из тела излетела через рот. Вскричал Идоменей: «Дейфоб! Смотри же – ты одного сразил, а я – троих! Но сам что медлишь? Подходи поближе… Герой, изведай силу рук моих! Сын Зевса Минос восседал на троне в священном Кносе; укрепился Крит при сыне Миноса, Девкалионе, а сын последнего перед тобой стоит. И от меня натерпитесь вы сраму! Уж будь уверен ты, паршивый пёс, тебе и твоему отцу Приаму, и всем троянцам гибель я принёс». Дейфоб замялся: уносить ли ноги, просить ли, чтобы кто помог ему, или пойти ва-банк и без подмоги с Идоменеем биться одному. Так думая, он вспомнил об Энее, кому был Алкафой убитый – зять, и к выводу пришёл, что поскорее на выручку Энея надо звать. Издалека тот наблюдал за боем, но сам не торопился в пекло лезть, когда ему о смерти Алкафоя Дейфоб принёс нерадостную весть: «Эней! Погиб твой зять и воспитатель, который много лет тебя растил: его Идоменей, копьеметатель, сейчас ударом пики поразил. Сразиться я не прочь с Идоменеем, но одному не совладать мне с ним – пошли: вдвоём героя одолеем и Алкафоя труп не отдадим!» (Читатели! Есть у меня идея: хочу вам популярно изложить миф древний о рождении Энея, чтоб вы могли перипетии уяснить. Эней – дитя любовного каприза… Могучего дарданского орла на пастбищах бессмертная Киприда от смертного Анхиза родила. Боюсь, в рассказ неточность может вкрасться – молва, она на то и есть молва, чтоб множиться без устали, но вкратце история любви их такова… В ту пору нравы не были так строги… Хотя и разведённые судьбой, тогда ещё и смертные, и боги накоротке общались меж собой. Пока мужчины вспахивали пашни, их жёны изнывали без мужей, и боги часто заводили шашни с неверными супругами царей. А в терминах, понятных нам сегодня, бесспорно в большинстве амурных дел Киприда выступала в роли сводни, беря земных клиенток на прицел. Но, ревностно служа по этой части, сводя и смертных, и богов с ума, в них возбуждая роковые страсти, была страстей избавлена сама. Однако Олимпийцы возмутились, не стали долго думать и рядить, а просто меж собою сговорились над ней в отместку тоже подшутить. Интригу разыграли в лучшем виде! Анхиз красив был в юные года… Знакомство их произошло на Иде, где пас царевич по весне стада. (Несли с иными трудовое бремя и дети царские в тени древес: обязанность пасти овец в то время входила в воспитательный процесс). Пришлось богине смертной притвориться, назваться дочерью фригийского царя, а там уже легко, как говорится, голубка охмурила сизаря. Анхиз потом, когда секрет раскрылся, с кем он в делах амурных преуспел, естественно, по пьянке похвалился… (А кто из мужиков бы утерпел?) Тут и воздали боги человеку! Чтоб смертный много о себе не мнил, сам громовержец молнией в калеку несчастного Анхиза превратил. Таким он и останется навеки! Пять лет в пещере, заменявшей детский сад, малютка без родительской опеки воспитывался у орестиад. В дальнейшем на сестру легли заботы по воспитанию несчастного мальца, и муж последней, Алкафой, в те годы ему, по сути, заменял отца. Эней во многих битвах отличился, а всё был у Приама не в чести и потому не очень-то стремился в геройстве Приамидов превзойти). Известие о смерти Алкафоя Энея потрясло… Он закипел, вернулся в ярости на поле боя и мстить Идоменею полетел. Идоменей, считая делом чести дарданцу дать отпор, не отступил, как нашаливший отрок, а на месте недвижно, словно вкопанный, застыл. Могучий вепрь ловцов так ждёт в теснине: как уголья горят его зрачки; стоит щетина дыбом на хребтине; готовы к схватке страшные клыки. Он – до отказа сжатая пружина: мгновение, и зверь – гроза лесов, пойдёт, как стенобитная машина, круша псарей и разрывая псов. К защите изготовясь, также смело Энея поджидал Идоменей… Но силы взвесив, воин поседелый к себе на помощь созывал друзей. Звал Аскалафа, Деипира, Афарея, и Антилоха, сына Несторова, звал; и, чтоб они явились поскорее, к мужам ахейским витязь так взывал: «Друзья, Идоменея защитите! Смотрите, на меня летит Эней! Мне от него отбиться помогите; не дайте, чтоб сразил меня злодей! С ним впору драться самому Ахиллу! Ведь он по мощи с Гектором сравним! Мне одному сегодня не под силу сражаться с полубогом молодым!» Его призыв ахейцы услыхали, и вызволить поторопились из беды – немедленно с героем рядом встали, сомкнули плотно плечи и щиты. Но, видя частокол их копий страшных, во всеоружии готовых встретиь шквал, Эней своих сподвижников отважных на помощь громким криком призывал. Он призывал Париса и Дейфоба; к Агенору он речи обращал; и во всю мочь он гнал коней галопом и пикою противника стращал. И сеча закипела… Полем бранным за ним троянцы ринулись толпой, как в летний день отара за бараном по пастбищу бежит на водопой. И, видя их с собою по соседству, разгорячённых, мчащих во весь дух, Эней был рад, как радуется сердцем бегущий за отарою пастух. Они алкали в этой битве страшной добиться славы или умереть; они сошлись, схватились в рукопашной: и застонала, загремела медь. Валились мёртвые на землю, холодея… Впадали раненые в забытьё… И первый тут Эней в Идоменея метнул остроконечное копьё. Но вовремя критянин уклонился: копьё промчалось рядом с головой, и, скорость потеряв, снаряд вонзился в сухую землю сразу за спиной. Боясь сойтись с Энеем носом к носу, метнул и царь свой ясеневый дрот; и не впустую слал: Эномаосу пробив броню, вонзился он в живот. К Эномаосу не давая приближаться, враги в царя пустили тучи стрел, и пышные доспехи снять с троянца герой под их напором не посмел. Его огромный щит был весь исколот; пот выступил на лбу и на плечах; Идоменей, к тому же, был немолод – без лёгкости и гибкости в ногах. Его сморила лютая усталость… сердцебиение усилилось в груди… И больше ничего не оставалось как только восвояси отойти. Он отходил с достоинством, неспешно, как гордый вепрь среди лесных чащоб уходит под покровом тьмы кромешной. И вслед ему копьё послал Дейфоб… И промахнулся. Но вблизи случился вождь беотийцев, сын Ареса, Аскалаф: удар в плечо пришёлся, у ключицы, и Аскалаф простёрся среди трав. Но и убийцу Мерион обрёк на муку: едва тот с Аскалафа шлем стащил, как он копьём пронзил Дейфобу руку и, выдернув копьё обратно, отскочил. У локтя жилы повредило жальце; у обессиленного раною совсем, на раненой руке разжались пальцы, и по земле, со стуком, покатился шлем. Дейфоба, подхватив под грудь, из боя Полит увёл; на колесницу посадил; возницу подыскал ему, и к Трое тот, кровью истекая, покатил. Но остальные бились, свирепея… И, отдавая алчной Смерти дань, Калеторова сына, Афарея, Эней сразил, вонзив копьё в гортань. Как алый мак, тот головой склонился, к земле его прижали шлем и щит, через уста дух с телом распростился, и Афарей отправился в Аид. Тут Антилох к Фоону подобрался с тылу, ударил в спину пикою и та, троянцу рассекла на шее жилу, ту, что проходит справа вдоль хребта. И оземь грохнулся Фоон со стоном; и стал друзей на помощь призывать; и Антилох, склонившись над Фооном, доспехи начал с полумёртвого срывать… В рядах троянских встала суматоха: насели на него со всех сторон, но от ударов копий Антилоха оберегал усердно Посейдон. Ведь Антилох лез в самое горнило, врагов копьём сметая со стези, – его копьё всегда готово было хоть вдаль лететь, а хоть колоть вблизи. Объятый скорбью по отцу великой, тут Адамас к герою подступил и в центр его щита ударил пикой, но Посейдон беду предотвратил. Сломалось древко: часть его упала, а в месте, где наметился прокол, оставшаяся – из щита торчала, вся чёрная, как обожжённый кол. Сын Азия, стремглав, к своим помчался, но Мерион настиг его и в пах вонзил копьё. Противник закачался и распростёрся у него в ногах. И, падая лицом вперёд, всем телом несчастный нанизался на копьё: завыл, заверещал, как очумелый, и впал от страшной боли в забытьё. В агонии, он стал ногами дрыгать в пространстве, будто делая шаги, как бык взбесившийся, которому налыгач вдруг на рога набросят пастухи. Душа расстаться с телом не хотела, но Мерион над погибавшим встал, копьё у Адамаса выдернул из тела и смертный мрак глаза тому застлал. В висок мечом, фракийца Деипира в короткой схватке поразил Гелен; взмахнул руками бедолага сирый, упал и погрузился в ночь и тлен. И шлем гривастый с головы свалился и покатился, но Гелену взять его не удалось – ахеец изловчился тот шлем между ногами подобрать. И Деипира павшего жалея, хотел Гелена Менелай сразить: копьё уже нацелил на злодея, но тот в царя успел стрелу пустить… Ударилась стрела о латы сбоку и отскочила, как горох или бобы по хорошо укатанному току летят-стучат во время молотьбы. Метнул и Менелай свой дротик… В руку Гелену у запястья угодил; и кисть пробил насквозь ему, и к луку истерзанную руку пригвоздил. Гелен поникший в бегство обратился, и по земле за левою рукой дрот ясеневый следом волочился, черту кровавую рисуя за собой. Пизандр сразить пытался Менелая и тем накликал на себя беду… Они, друг друга упредить желая, метнули пики оба на ходу. Но Менелай случайно промахнулся, а самому чужая пика в щит вошла; Пизандр, было, от счастья захлебнулся, да радость преждевременной была… Металл у пики оказался хрупкий, не получилось медный щит просечь – сломался наконечник возле трубки… И царь успел из ножен вырвать меч… А враг из-под навершья щитового извлёк топор, и витязи, как шли, так размахнулись, и друг другу снова по мощному удару нанесли. Пизандр ударил в шлем, под самым гребнем, а Менелай попал Пизандру в лоб: и череп хрястнул; и с зевком последним враг повалился навзничь, словно сноп. На грудь Пизандра наступив ногою, воскликнул победитель Менелай: «Вам мало разлучить меня с женою, ещё и корабли вам подавай?! Ах, псы! Вы за моё гостеприимство меня и осрамили на весь свет! Теперь за вероломство и бесчинство пощады и прощения вам нет! Подавитесь вы все тем жирным кушем; мы вам за всё сторицей воздадим; и непотребный город ваш разрушим – его конец уже неотвратим. О, мудрый Зевс, в делах несправедливых зачем ты потакаешь подлым сим? Зачем ты позволяешь нечестивым творить и клясться именем твоим? Перун твой почему не уничтожит тех, кто всему насилию виной; тех, кто никак насытиться не может для всех народов гибельной войной? Ведь люди живы нежностью и лаской; нас греют сны, и грёзы, и любовь; мы песней наслаждаемся и пляской; но им нужны одни лишь брань и кровь!» И Менелай снял с трупа всё до нитки; и, собираясь снова в бой идти, клевретам сразу передал пожитки и приказал в шатёр свой отнести. Тут ринулся к нему самозабвенно, как среди гор на путника дракон, сын воеводы пафлагонцев Пилемена, известный доблестью Гарпалион. Вонзил он пику в щит рукой могучей, но медный щит удар его сдержал, и, смерти опасаясь неминучей, к своим он, озираясь, побежал. Но Мерион узрел его и с тыла пустил стрелу… И метился не зря: та ягодицу правую пронзила, дошла до мочевого пузыря. И скорчился Гарпалион от боли; упал на руки подоспевших слуг; и вился червяком он, испуская вопли, пока не испустил и вовсе дух. На колеснице по чужому краю его везли клевреты хоронить, а следом плёлся Пилемен, стеная, не в силах будучи за сына отомстить. Париса за душу взяла обида (у Пилемена прежде он гостил), и Эвхенора, сына Полиида, Парис стрелою в челюсть посразил... Но гибель не пугала Эвхенора: он знал от предсказателя-отца что смерть его настигнет очень скоро и не боялся смертного конца. И предложил отец – какую хочет сын пусть из двух сам выберет напасть: скончаться от болезней в доме отчем или в бою от рук троянцев пасть. И, зная Мойр божественную волю, чем от болезни умирать, решил избрать он героическую долю и к Трое вместе с прочими поплыл. Герои насмерть продолжали биться и стали верх одерживать в бою, а Гектор и не ведал, что творится с троянской ратью слева, на краю. Он обретался вдалеке от края, и, где-то находясь посереди, на корабли Аякса и Протесилая пытался факелы горящие внести. (Тут ворота слабее оказались и Гектор смог пробить дорогу в стан.) Но здесь всего упорнее держались дружины локров, беотийцев, эпеян. Стояли, как утёсы, ияоны, являя доблести военной чудеса, и на ветру их белые хитоны вздувались, словно в море паруса. За Менесфеем шли афинские дружины: Фидас, Бриас и Стихий возглавляли их, и Гектор, как ни силился, но спины не мог увидеть воинов лихих. И эхинадцы там с эпейцами стояли, испытанные в воинских трудах: их, с Дракием драчливым, возглавляли бесстрашные Мегес и Амфимах. (Нет Дракия давным-давно на свете, и в Лету утекло немало вод; не раз сменились боги на планете, а мордобой и по сей день живёт). Дружины Мелибеи и Пираза на бой Медон с Подаркесом вели и, как волна скалу из диабаза, троянцы их осилить не могли. На двух Аяксах это всё держалось – на них двоих, подобных грозным львам… И Гектору никак не удавалось пробиться через их заслон к судам. Различные характером и видом, (субтильный рядом с мощным силачом), Аяксы, Оилид с Теламонидом, в сражениях всегда – к плечу плечом. Так плуг волы весной влачат по полю, шагая дружно парой в борозде… И общее ярмо одну даёт им долю, и натирает шеи поровну в труде. Они идут, надеясь друг на друга; они идут, сминая ковыли; и лемеха двухкорпусного плуга отваливают чёрный пласт земли. Но если сыну Теламона свита подносит копья или держит щит, то, щуплый побратим Теламонида, воюет в одиночку Оилид. (Другие подбирались ближе к цели, а локры не ходили в ближний бой и ни мечей, ни копий не имели, орудуя лишь луком и пращой. Они, врагов к себе не подпуская, камнями били их издалека, а уж завеса метких стрел густая вводила в транс любого смельчака.) Под их ударами троянцы духом пали и вскоре пыл их боевой угас, они бы, посрамлённые, бежали, но Гектора подвиг Полидамас: «Силён ты, Гектор, воинским талантом, да зря за всех решить всё хочешь сам, ведь если сила мышц дана атлантам, то сила разума присуща мудрецам. Ведь и у дня, и ночи – по светилу… И города советом мудрецов стоят! И даже громовержцу не под силу творенье необъятное объять. После того как в лагерь мы пробились, по берегу все разбрелись и там среди толпы ахейцев растворились, а кое-кто подался по домам… Не оказался бы ахейский лагерь клеткой, откуда сможем выбраться навряд – троянцы, растянувшись цепью редкой, премногим толпам противостоят. Ещё вчера удача нам светила, а ныне как бы не иссяк запал; к тому же не забудь и про Ахилла, который в бой пока что не вступал. Ахилл сражаться, вроде, не намерен; в душе обиду горькую гноит; но разве кто-то может быть уверен, что он перед соблазном устоит. Чтоб за вчерашние дела не поплатиться, мне кажется, есть только два пути: или, собравшись, разом навалиться; или, пока не поздно, отойти. Вот предложение послушай деловое: махать мечом – большого проку нет; оставь-ка ты на время поле боя и собери стратегов на совет». И с дельной мыслью Гектор согласился… Спустился с колесницы и в обход бегом с призывным криком припустился, к Полидамасу созывая воевод. Издалека на полосе прибрежной был виден шлем его поверх голов: он высился подстать вершине снежной на фоне зеленеющих холмов. Его слова гром битвы заглушили… Со всех сторон, заслышав этот глас, туда вожди троянские спешили где всех их поджидал Полидамас. А Гектор, меж троянских ратей рея Дейфоба, брата милого искал. Искал Гелена и Офрионея… И Адамаса с Азием искал… Но только были поиски напрасны… В бою не всем сопутствовал успех, и кто-то не избег судьбы ужасной… На поле боя он нашёл не всех… Обратно было Гектор развернулся идти – совет с вождями проводить. Но тут он на Париса натолкнулся и, по привычке, стал его корить: «Парис! Повеса! Где смотреть бы в оба, ты растерял всех братьев и друзей! Не вижу ни Гелена, ни Дейфоба! Где Азий, Адамас, Офрионей?» Париса это за душу задело… Он возразил: «Зачем так говоришь?! Ведь если раньше ты ругал за дело, то в этот раз безвинного винишь! Я от рождения и силой не обижен; приучен к делу ратному с пелён; я в битвах и смекалист, и подвижен, и доблестью мужской не обделён. Но мы здесь не без дела прохлаждались: с ахейцами сражались, как могли; и в битве с жизнью многие расстались, а многие от ран изнемогли… Но радуйся, Дейфоб с Геленом живы, хотя и в руки раненных, но их Зевс не судил схватить врагам глумливым и уберёг от участи других. Но думаю – не время препираться… Веди же нас туда, куда решил, и я готов с тобой идти сражаться до той поры, пока достанет сил». И бросился за братом пристыжённым туда, где ждали их среди иных вождей, вокруг Полидамаса с Кебрионом, Пальм, Полифит, Морис, Асканий, Фалк, Ортей… Бывает, разгулявшись на степном просторе, внезапно буря, с ливнем и грозой, всей силою обрушится на море, под страшный грохот и ужасный вой. До горизонта всё ревёт и стонет; она несёт по небу мглы и мглы; и гонит, гонит, гонит, гонит, гонит за пенными валами пенные валы. Так и троянцы, с рёвом небывалым, влекомые призывами вождей, накатывали на ахейцев вал за валом, сверкая медью копий и мечей. И Гектор, издавая рык утробный, щитом сверкая медным у груди, Аресу смертоносному подобный, как шквальный ветер нёсся впереди. Мелькал повсюду щит его огромный; слепил ахейцев лучезарный шлем; он по полю метался неуёмный; копьём то этим угрожал, то – тем. Но хоть и был Аресу он подобен; хоть гласом диким потрясал он слух, при всём при этом был он не способен поколебать в ахейцах ярый дух. Аякс его дразнил: «Зря небеса бодаешь! Гляди – ворону на копьё не насади! Нас издали, герой, не запугаешь: сюда поближе, Гектор, подойди! Известно, что и мы не лыком шиты – в искусстве бранном тоже знаем толк… Когда бы Зевс нам не чинил обиды, от моего копья давно бы ты умолк. Надеешься суда поджечь сегодня? Рассчитываешь нас самих известь? Но все твои усилия бесплодны – у нас ведь копья для защиты есть! До кораблей, гляди, подать рукою! Ты будешь там … Один лишь мелкий штрих: захватим и разрушим вашу Трою мы до того, как ты взойдёшь на них. И ты спасаться будешь от погони, возможно, через пару-тройку дней, моля, чтобы неслись, как птицы, кони, и не жалеть для этого бичей. Вон, в подтвержденье слов моих, примета – летит от правой стороны орёл». Но Гектор не замедлился с ответом и словеса обидные нашёл: «Кончай болтать, безмозглая дубина! Красно звучит, да смысл речей убог: твоя примета так же беспричинна, как утверждение, что я бессмертный бог! Но высоко ты воспарил в гордыне… Заставлю я тебя умерить спесь… И верно то, что вы умрёте ныне! Все ляжете в сырую землю здесь… Вам суждено удобрить нашу ниву – мой дротик всё расставит по местам! Орёл уже предчувствует поживу: достанет и стервятникам, и псам!» Так он воскликнул и, вздымая пики, троянцы, с рёвом, двинулись вперёд… Заслышав устрашающие крики, ахейцы закричали в свой черёд… И, переполнив все пределы мира, их громогласный крик достиг небес, и высоко над безднами эфира услышал этот грозный рёв Зевес… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
