Песнь пятая. Подвиги Диомеда. Градозащитница Афина в это время решила Диомеду дать сигнал, чтоб сын Тидея отличился перед всеми и в битве славу громкую стяжал. Главу и плечи ореолом ясным богиня очертила манием перста и озарила светом неугасным его всего от шлема до щита. Герой ворвался в сечу осиянный, подобный той звезде, что, начав бег, омылась в бурных водах Океана и в небе осени блистает ярче всех. И сразу же с Идеем и Фегесом столкнулся Диомед к лицу лицом: Дарес, отец их, в Трое, как известно, при алтаре Гефеста был жрецом. Надеясь, что уж с пешим расквитаться легко удастся конным им вдвоём, те осмелели, и, начав сближаться, Фегес в него нацелился копьём. Но только Диомед пригнулся малость, и в ухо смерть дохнула горячо: свистящее копьё вблизи промчалось, не оцарапав левое плечо. Тут Диомед, разгневанный ужасно, оружие нацелил в свой черёд; и дрот герой метнул. И не напрасно! Фегесу в грудь вонзился точно дрот. Идей, увидев, что пришла расплата, пытался уклониться от борьбы: бежал и колесницу с телом брата оставил там на произвол судьбы. Он не избег бы смерти неминучей, но, чтоб совсем не сиротить отца, Гефест укрыл Идея чёрной тучей и вынес сына своего жреца. Троянцы, наступавшие дотоле, сынов Дареса участь разделить не пожелали и обратно в поле за благо посчитали отступить. Считая миссию законченной, Паллада решила, что здесь больше не нужна, взяла за руку яростного брата и так Аресу молвила она: «Кровавый бог! Народов истребитель, великий сокрушитель крепостей! Остановись, неистовый воитель! Не будем вмешиваться в спор людей. Кому сам Зевс решит отдать победу, тот и одержит верх на этот раз, но нас отец не будет звать к ответу и без причины гневаться на нас». Уйти она Ареса убедила и незаметно в общей кутерьме из боя вывела его и усадила поблизости от Ксанфа, на холме. Ахейцы, получив свободу действий, вперёд помчались, не жалея сил, и тут же каждый из вождей ахейских по знатному троянцу поразил. Всех раньше Агамемнон отличился, победный счёт он первым здесь открыл: вождь гализонов, Годий, с ним схватился, и Годия царь с колесницы сбил. А бой дальнейший был на диво краток: лишь только Годий обозначил тыл, как Агамемнон точно меж лопаток копьё в хребет бегущему вонзил. Идоменей на меонийца Феста, когда садился в колесницу тот, напал, в плечо ударил пикой и на месте сын Бора тут же замертво упал. Его собратья, позабыв заветы, на помощь не пришли и без помех с поверженного царские клевреты немедля сняли дорогой доспех. А Менелай Скамандрия Строфида, любимца Фебы, юного стрельца, поверг в Аид, и даже Артемида не упасла искусного ловца. Настигла смерть и зодчего Ферекла, строителя дворцов и кораблей: его звезда высокая померкла и закатилась посреди полей. Отличные, без малого изъянца, построил для Париса он суда, которые на горе всем троянцам Елену из Эллады привезли сюда. Искусный мастер, баловень Афины, он не постиг веления богов и это стало основной причиной жестокого нашествия врагов. Не знал Ферекл, что корабли те станут не только для других причиной мук , но в Тартар самого с земли утянут творения его искусных рук. От Мериона он по полю брани бежал, петляя меж кустов хитро, но Мерион настиг его и ранил ударом пики в правое бедро, Прошёл сквозь кости наконечник медный; пронзил троянцу мочевой пузырь; упал Ферекл и дикий вопль предсмертный потряс и выси, и земную ширь. Предстал Мегесу отрок непорочный, сын Антенора, юноша Педей, которого, хоть был он и побочный, блюла Феано как своих детей. Мегеса дрот ему в затылок впился и, сделав шаг неверный вгорячах, ничком Педей на землю повалился, сжимая жало медное в зубах. Царь Эврипил героя Гипсенора, догнав, ударил на бегу мечом, и сын Долопиона на пригорок пал перед ним с отрубленным плечом. Долопион жрецом речного бога служил и почитался сам как бог, но сыну в Тартар выпала дорога, и бурный Ксанф страдальцу не помог. А Диомед по полю мчался смерчем. Его сопровождали рёв и вой. Летел он, встречных предавая смерти, не разбирая, свой или чужой. Так горная река, когда растает на склонах снег, несётся с высоты и на пути плотины размывает, и в море сносит прочные мосты. И как от вод по долам и оврагам расходятся широкие круги, так и гонимые неодолимым страхом пред ним бросались в стороны враги. Гнал Диомед троянцев, как отару, мелькали в воздухе то меч, то дрот. Но вот попал он на глаза Пандару и лук нацелил на героя тот. Не зря ликиец метился удалый! Стрела над полем пронеслась, звеня, ударила в плечо, и кровью алой вмиг оросилась медная броня. Пандар вскричал: «Ура! Моя победа! Феб вёл меня не зря из Ликии родной! Вы видите – я ранил Диомеда и он в Аид сойдёт с моей стрелой!» Но Диомед при виде алой жижи не сник и даже бой не прекратил, лишь к колеснице отошёл поближе и выдернуть стрелу Сфенела попросил. Тот с колесницы соскочил на помощь другу и, ухватившись за конец стебла, извлёк стрелу… И кровь через кольчугу наружу тёплой струйкой потекла. Взмолился Диомед: «Внемли, Афина! Не позволяй, чтобы осилили враги! Всегда хранила ты отца и сына – и в этот раз в беде мне помоги! К тебе, богиня, простираю длани: дай в этой схватке мне приоритет – того, кто хвалится, что Диомеда ранил, отправить поспособствуй на тот свет». Просил он… И вняла мольбе Афина… И укрепила мышцы рук и ног, и наделили мощью исполина, чтоб продолжать он битву дальше мог. И так увещевала, стоя рядом: «Теперь иди бесстрашно на врагов – я мрак с очей сняла, чтоб острым взглядом ты отличал бы смертных от богов. Мной в грудь твою такие силы влиты, что мощью равных среди смертных нет, и лишь с богами, кроме Афродиты, ты не дерзай сражаться, Диомед. Киприда не в своё вмешалась дело: не место ей на битвах и в боях, и, повстречав, её рази ты смело – она не ходит в главных божествах». У Диомеда сердце распылалось. Героя раззадорили слова… Так троекратно возрастает ярость в душе у легкораненного льва. И как от льва со страху по округе несутся врассыпную пастухи, как овцы дико мечутся в испуге, так разбегались от него враги. Он в их ряды, разгорячённый боем , врывался, оставляя груды тел, и тут на Астиноя с Гипенором, как коршун на зайчишек налетел. Он Астиноя пикой в грудь ударил, а Гипенора, взмахом от плеча до поясницы разрубив, в Аид отправил одним ударом медного меча. И тотчас на Абаса с Полиидом, троянца Эвридама сыновей, напал и, продолжая счёт убитым, отправил их обоих в мир теней. Отец их, Эвридам, был предсказатель, мог объяснить значенье вещих снов, но не судил разгадывать создатель ему лишь сновидения сынов. Оставив их на поле обнажённых, отправил Диомед туда, где всё мертво, детей Фенопса, Ксанфа и Фоона, любимых, поздних отпрысков его. Ждала отца безрадостная старость, была судьба родителя горька: ведь с гибелью сынов не оставалось наследников совсем у старика. Он их растил на радость, а в итоге осталось старцу только слёзы лить и знать, что после смерти нажитое придётся посторонним разделить. А Диомед, боец неугомонный, успел лишь от убитых отойти – сыны Приама, Хромий с Эхемоном, предстали тут же на его пути. И он их пикой сокрушил своею… Так, выследив корову на обед, впивается ей лев зубами в шею, перешибая лапою хребет . Воздав сынам Приама по заслугам, собрал трофеи ратного труда, доспехи снял и дал команду слугам коней их гнать, немедля, на суда. Но тут он в поле зрения Энея попал и тот решил поход прервать, но в одиночку нападать не смея, отправился Пандара в помощь звать. И вскорости отважного ликийца в рядах передовых Эней нашёл: «Пандар, стрельбой из лука ты хвалился! Мол, в том никто тебя не превзошёл! Так что ж бездействует в руках твоих умелых лук с тетивою из воловьих жил… Так почему же не настигли стрелы того, кто столько наших погубил? По виду этот муж подобен богу, хотя, вполне возможно, демон он, Уже он стольким перешёл дорогу! Нанёс огромный нам уже урон! Но кто бы ни был он – хоть бог, хоть демон, скорее лук чудесный доставай: пусти в него стрелу, но перед делом ты Зевсу гекатомбу обещай!» И грустно отвечал Пандар Энею: «Давно за ним я наблюдение веду, на Диомеда он похож, как разумею, и по доспеху, и по шлему, и – щиту. Но кто бы ни был мощный сей воитель, не сам собой он преуспел в делах: вблизи него небесный покровитель невидимый витает в облаках. Я в правое плечо его уж ранил, считал, что прямиком спущу в Аид, а он не покидает поле брани и как неколебимый дуб стоит. Зря без коней пошёл я подвизаться, отеческим советам вопреки, а пешему мне с конным состязаться, как сам ты понимаешь, не с руки. Чтобы в Аид спровадить чертолома, за колесницей хоть иди назад, ведь в Зелии под покрывалами у дома их у меня одиннадцать стоят. В моей конюшне у кормушек полных для каждой пара борзых лошадей, которых кормят ячменём и полбой две дюжины приставленных людей. Но в осаждённой Трое их едва ли прокормишь на урезанном пайке... Я не хотел, чтоб кони отощали от родины любимой вдалеке. Безжалостна ко мне судьбина злая! Коварный Рок толкнул меня сюда! И Диомеда ранил я, и – Менелая, но им большого не нанёс вреда. От стрел моих уколы, как от ости: у них не только не убавил сил, но этим лишь вождям добавил злости и пуще их сражаться побудил. Коль повезёт домой вернуться целым, на отсеченье голову даю, в костёр заброшу этот лук и стрелы, как вещи бесполезные в бою!» Эней утешил: «Зря не убивайся! Готов помочь в несчастии твоём – ко мне на колесницу поднимайся и Диомеда изведём вдвоём. Со мной проблем не будет, право слово: у Тросовых коней и прыть, и стать, они способны и догнать любого, и от любой погони ускакать. На Диомеда вихрем понесёмся и, если даже нам не повезёт, без всякого сомнения спасёмся: быстрее ветра нас упряжка унесёт. Берись за вожжи, если пожелаешь, а я сойду и пеший с ним сражусь, или, когда захочешь – ты стреляешь , а я конями, так и быть, займусь». Пандар – в ответ: «Ты лучше дай мне пику, меня ведь кони могут не понять, привыкшие к иной руке и крику… Тогда уж точно нам не сдобровать!» Так действовать они договорились, вдвоём на колесницу поднялись, удобно в колеснице разместились и вскачь на Диомеда понеслись. Сфенел, увидев их, воскликнул с жаром: «Взгляни-ка, Диомед! Сюда Эней на колеснице с лучником Пандаром летит на паре Тросовых коней. С двоими с ними как тебе сражаться?! Добра нам эта встреча не сулит, и поскорее, чтоб в живых остаться, отсюда убираться надлежит». Но возмутился Диомед: «Склоняешь напрасно к бегству ты меня, Сфенел! Как будто сам давно того не знаешь, что ни пред кем в бою я не робел! На колесницу даже подниматься, по правде говоря, я не хочу и буду пеший с конными сражаться: их победить двоих мне по плечу! Меня хранит не кто-нибудь – Паллада! От нас они живыми не уйдут, но их упряжкой завладеть бы надо, и дело от тебя зависит тут. Своих коней вяжи к скобе вожжами, а сам удобного момента жди: как стану расправляться с седоками, Энеевых коней перехвати. Они от жеребцов из той породы, которых Тросу Зевс за Ганимеда дал: к ним тайно на пастьбе в былые годы Анхиз кобыл для случки подпускал. Шесть жеребят ему тогда достались. Анхиз на воле выпестовал их, и четверо в его стадах остались, ещё и сыну выделил двоих. Не сыщешь лучших ты коней на свете! Удача лишь бы нас не подвела! Когда достанутся нам кони эти, тогда, Сфенел, и честь нам, и – хвала!» Пока друзья детально обсуждали, как лучше грозный отразить удар, до них Эней с Пандаром доскакали, и с колесницы закричал Пандар: «Тидид проклятый! Твоему разбою пришёл конец! Я ранее в бою уже пощекотал тебя стрелою, надеюсь, что копьём теперь добью!» Метнул копьё, и в щит копьё попало… Слои щита сумев преодолеть, в броню вонзилось на излёте жало. Заскрежетала рвущаяся медь... Пандар возликовал: «Теперь конечно тебе конец! Удар пришёлся в пах, снискал я славу, и троянцы вечно мой подвиг будут славить на пирах!» Но прыснул Диомед: « Моя утроба цела, и настаёт ваш смертный час: погибнете здесь если и не оба, то непременно хоть один из вас!» Послал он пику и не промахнулся – ликийцу в переносицу попал… Пандар взмахнул руками, покачнулся и с колесницы замертво упал. Как лев гоняет псов от туши бычьей и с грозным рыком ходит рядом ней, так, чтоб Пандар не сделался добычей, воздвигнулся над ним с копьём Эней. Но Диомед с земли валун огромный, который не под силу и двоим, одной рукою подхватил свободно и с маху, запустил в дарданца им. Удар пришёлся в самый раз по ляжке, ободранный до крови бок распух – там камень раздробил бедро, где в чашке свободно обращается вертлюг. Дарданец опустился на колено; не в силах немочи телесной перемочь, опёрся на руку, ослабший совершенно, и взор героя осенила ночь. Уже и Смерть к Энею приближалась, чтобы в Аид спровадить навсегда, но Афродита вовремя вмешалась, увидев, что ему грозит беда. Она Энея белыми руками, как малого ребёнка обняла, укрыла, словно ризой, облаками и по небу из боя понесла. Тем временем Сфенел дела управил… Как сговорились, так и поступил: своих коней на привязи оставил, а брошенных Энеем изловил. Но, поручив их другу Деипилу к судам ахейским срочно отогнать, к своим вернулся и что мочи было помчался Диомеду помогать. А Диомед бежал за Афродитой, стремясь её сразить, поскольку знал, что нечего там быть неименитой, где Энио с Афиной правят бал. И гнался он за ней, не уставая, не отставая, и, догнав её, на покровительство Афины уповая, метнул в Киприду верное копьё. И тут ему не изменило счастье! Пробив харитой сотканый покров, копьё попало в руку, у запястья, и брызнула божественная кровь. Та кровь, что родниковой влаги чище! Та – что простому глазу не видна: ведь Олимпийцы не вкушают пищи, не знают жажды и не пьют вина. От дикой боли вскрикнула богиня, объятия разжались, и Эней оттуда выпал, но, чтоб не погиб он, Феб облаком его завесил от людей. А Диомед вскричал: «Киприда! Прочь из боя! И если в битве мне навстречу попадёшь, о ней упоминание любое бросать тебя, богиня, будет в дрожь! Ты силу рук моих доподлинно узнаешь, когда полезть решишься на рожон! Достаточно того, что обольщаешь в отсутствие мужей их слабых жён… Так лучше не гневи меня, Киприда! Отсюда уходи пока цела!» И в полуобмороке вестница Ирида меж толпищ Афродиту увлекла… Так добрались они туда, где слева, укрыв своих коней в кромешной тьме, в густой тени от векового древа сидел Арес близ Ксанфа на холме. Аресу о беде поведав вкратце, взмолилась Афродита: «Порадей, брат: до Олимпа снежного добраться, ты одолжи мне колесницу и коней. Изнемогла… Из раны кровь сочится: муж смертный нападает на богов – вождь Диомед могуществом кичится и силой с Зевсом меряться готов». Арес не отказал. На колесницу взошла Ирида тоже вместе с ней и сразу, захватив бразды в десницу, ожгла бичом божественных коней. Но вот Олимпа показались склоны … Киприда стала плакать и стенать, припав к коленям матери, Дионы, и плачущую дочь спросила мать: «Кто из бессмертных руку на Киприду посмел поднять, кровиночка моя? И за какую тяжкую обиду в тебя вонзил он остриё копья?» Киприда – в голос: «То не бог причиной негаданно меня постигших бед: когда несла я раненого сына, удар нанёс мне смертный, Диомед. Теперь уже ахейцы не троянцев разят у Геллеспонта берегов, а гордые, похоже, не боятся идти и против сонмища богов». Смутилась мать: «Ты, доченька, мужайся; и в этом деле мудро поступи: на смертного за гнев не обижайся и, как ни больно, всё перетерпи. Причиной бедствий наши же раздоры… Когда идём одни против других, мы, боги, смертных вмешивая в споры, и настрадались досыта от них. Арес у Эфиальта с Отом бедный, закованный, в кувшине, на цепи, тринадцать месяцев в пещере медной томился недвижимый взаперти. И пленника сыночков Алоея там участь незавидная ждала, когда бы мачеха злодеев, Эрибея, Гермесу весточку о нём не подала. Ареса, изнемогшего в оковах, лишившегося и последних сил, полуослепшего, едва живого от тяжких пут Гермес освободил. Да в прошлом и не то ещё бывало! Геракл посмел на Геру посягнуть: как бедная она тогда страдала, когда вогнал он ей трезубец в грудь! А разве та история забыта?! Геракл не побоялся уязвить стрелой в плечо ужасного Аида, когда тот Цербера пытался защитить. И выбежал Аид из преисподней… Впервые на Олимп поднялся он, и зельем, что для этого пригодней, лечил Аида олимпийский врач Пеон. На Диомеда гневаться не надо: и сам того не ведал, что творил - увы, по наущению Паллады тебе он, безрассудный, досадил. Но пусть герой потешится в гордыне… Пусть думает, что он непобедим. И посильнее из бессмертных ныне там кое-кто предстанет перед ним. Но обречён на нас поднявший руку – его деньки земные сочтены, и не внесёт никто ночную муку в сон Эгиалы, молодой жены. За наглость жизнью Диомед заплатит; с войны домой уже он не придёт; детишек на колени не усадит; отцом его никто не назовёт». (Диона, верно, то в виду имела, что ждавшую героя много лет его жену утешит сын Сфенела розоволицый юноша Комет.) Так говоря, отёрла кровь Диона, и рана у Киприды зажила; богиня глянула на руку удивлённо и стала вновь свежа и весела. Всё видевшие Гера и Афина, стремясь в душе у Зевса гнев разжечь, предстали пред очами властелина, и первой начала Паллада речь. И с подковыркой молвила Паллада: «Отец, за дерзостный рассказ прости! Киприда ахеянку из Эллады пыталась снова в Трою увести! Но в этот раз не повезло бедняжке – лаская полотняной ризы край, наткнулась там на золотую пряжку и ручку наколола невзначай». Зевс улыбнулся тонкому намёку (ведь громовержец досконально знал сегодняшних событий подоплёку) и, подозвав Киприду, ей сказал: «Твоя обязанность блюсти земные браки, а не слоняться по полям войны, устраивать дела на поле брани, Афина и Арес вдвоём должны!» Так боги на Олимпе препирались, и потонул Олимп в кромешной мгле, а люди оглашенные сражались, и шло всё, как обычно, на земле. Там Диомед преследовал Энея, хотя и знал о том, что Аполлон выносит сам из боя лиходея, но даже Феба не боялся он. Закончились бесплодно три попытки. На приступ Диомед пошёл в четвёртый раз, но богу надоел ахеец прыткий и Аполлон возвысил грозный глас: «Опомнись, Диомед! Геройством беспримерным в ряд с Олимпийцами встать хочешь заодно?! Однако не забудь, что людям смертным с богами вам сравняться не дано!» И дрогнул Диомед перед его эгидой… А Феб унёс Энея на Пергам (в свой пышный храм), и Лето с Артемидой дарданцу силы возвратили там. Но сам, покуда мать с сестрою в храме полезным были заняты трудом, вернулся и воздвиг между рядами Энея повторяющий фантом. Явилась тень бесплотна, невесома… Ахейцев и троянцев меж собой столкнул коварный, и вокруг фантома со страшной силой разгорелся бой. Феб и на этом не остановился – перед Аресом яростный предстал и к бурному с обидой обратился, и в бой его вмешаться побуждал: «Кровавый бог! Народов истребитель! Великий сокрушитель крепостей! Останови, неистовый воитель, ты кровожаднейшего из людей. Ты погляди, что Диомед наделал! В запястье ранил громовержца дочь и на меня кидался, словно демон, и силой с Зевсом меряться не прочь!» Так подзадорив, скрылся на Пергаме и уж оттуда пристально следил, как, пролетев от Ксанфа над лугами, неистовый Арес в борьбу вступил. Он в образе фракийца Акамаса явился меж троянцев и воззвал: «Сыны Приама! Или ждёте часа, чтоб Диомед вас к воротам прижал?! Взгляните! Ранил он уже Энея, который, как и Гектор, нами чтим; ударим же на недругов скорее и умертвить героя не дадим!» Арес наполнил их сердца задором… И, недовольно возвышая тон, набросился на Гектора с укором сын Зевса, царь ликийцев, Сарпедон: «Не ты ли, Гектор, мужеством кичился! Ты говорил, что вас не победить… Не ты ли город от врагов хвалился при помощи зятьёв и братьев защитить. Как выйдете на бой единой ратью, так сами отстоите рубежи. И где они – твои зятья и братья?! Хоть одного из них мне покажи! Про подвиги поднадоели враки: прокукарекав громкие слова, они, поджав хвосты, сбежали как собаки, едва завидев молодого льва. В хоромах с жёнами и днюют, и ночуют, как будто бы не к ним пришла беда: одни вон чужеземцы и воюют, на помощь вам пришедшие сюда. За что здесь наши люди погибают? Их кровь багрит прибрежные луга, хотя ахейцы нам не угрожают и Ксанфа нашего* не топчут берега. Твоим родным, похоже, стыд неведом, тогда как я – тебе ни брат, ни зять – всегда готов сражаться с Диомедом, хотя здесь нечего мне вовсе защищать… Вождей и воевод смелее драться ты должен понуждать: хоть ночь, хоть день ... Но этим ты не хочешь заниматься – торчишь, как будто придорожный пень. Дождёшься, частой сетью той порою троянцев выгребут, как рыбу из реки, до основания разрушат Трою, и эти времена недалеки». Речами Сарпедона уязвлённый, несмуглый Гектор почернел с лица: он спрыгнул с колесницы многоконной и стал троянцев распалять сердца. Сплотил дружины, и, как волчья стая, они помчались, злобны и горды… Ахейцы, их подхода ожидая, сомкнули запылённые ряды. Но тут с полей Арес вздул шлейф несметных пылинок от колёс и от копыт; и был до самых до небес до медных от солнечных лучей простор закрыт. Так осенью от дуновений ветра белеет вся земля вокруг гумна, где помогает златокудрая Деметра отвеивать мякину от зерна. Усилия богов достигли цели: Эней средь воинов явился, как воскрес, но те вступить в расспросы не успели: их устремляли в бой Эрида и Арес. От грозных криков содрогнулись дали, но и ахейцы слушались вождей: к отпору ревностно их побуждали Аяксы, Диомед и Одиссей. *В Ликии тоже есть р.Ксанф (Ксанф – бурый) Они стояли, нестрашимы и могучи, готовясь дать решительный отпор, как в день безветренный недвижно тучи стоят над снежными зубцами гор. Царь Агамемнон обходил дружины, в рядах ахейских поднимая дух, как в бурю среди горной полонины обходит стадо ревностный пастух. Он восклицал: «Друзья, крепите узы и помните – закон войны таков: на поле боя гибнут чаще трусы, тогда как смерть обходит смельчаков!» Метнул копьё, прицелившись вернее, и поразил идущего в броне Деикоона, сотоварища Энея , здесь чтимого с царями наравне. Но не замедлил и Эней с ответом: на Диоклесовых сынов напал врасплох, и скорбные расстались с белым светом два близнеца, Крефон и Орсилох. В цветущей Фере отчий дом имея, пришли они со всеми заодно, где им, ведущим род свой от Алфея, в бою погибнуть было суждено. Так в дебрях львы матёрые гуляют: скот режут; в сёлах рыщут по ночам, доколе смелые и сами погибают от рук искусных ловчих и сельчан. И пали братья на просторах росных; и рухнули, разбрызгивая гром, как падают в чащобах леса сосны, подрубленные острым топором… Расстроенный их смертью чрезвычайно, из воинств вышел Менелай вперёд. (Арес его на то подвигнул тайно, надеясь, что царя Эней убьёт.) Но Антилох орлиным зорким оком опасность эту вовремя узрел и, чтобы не погиб царь ненароком, на помощь Менелаю подоспел. Невольно отступить пришлось Энею: двоих не мог осилить он в борьбе, а те, не ввязываясь в новую затею, уволокли поверженных к себе. И понесли убитых в лагерь слуги… Но сами Антилох и Менелай, не думая нимало о досуге, вернулись сразу на передний край. Тут встретили вождей чужеплеменных, и снова им сопутствовал успех: идущего навстречу Пилемена царь Менелай немедленно поверг. Шёл Пилемен, бронёю медной гордый, но Менелай, нашёл в броне изъян и поразил ударом дрота в горло могучего вождя пафлагонян. Коней пытался развернуть возница, но камнем в локоть Антилох ему попал (бразды упали) и, вскочив на колесницу, мечом сразил Мидона наповал. Не вымолвив единого словечка, на землю с колесницы мёртвый пал, в песок торчмя воткнулся, словно свечка, и долго так на голове стоял. Уже разгром троянцев намечался, но Гектор поспешил вмешаться в бой и на героев во весь дух помчался, фаланги увлекая за собой. Они неслись подобно буре снежной, сметая всё живое на пути, – Арес кровавый с Энио мятежной то гнали их, то мчались впереди. Узрел Ареса Диомед смятенный и ужас Диомеда охватил: куда девался вид его надменный и голос грозный, и душевный пыл. Так обнаружив реку за левадой, к степным краям привычный пешеход пасует перед водною преградой, не зная, где переправляться вброд. Не в силах этой одолеть помехи, воскликнул Диомед: «Да с ними – бог! Теперь понятны Гектора успехи: ему Арес нас победить помог! Друзья, сражаться с богом не дерзайте во избежание небесных кар и потихоньку с поля отступайте, не подставляя спины под удар». А Гектор шёл перед ревущим валом. В ряды ахейские сумятицу вносил. Отважных воинов, Менесфа с Анхиалом, на колеснице ехавших, сразил. Сражённых стало жаль Теламониду: от поругания спасая, он бегом рванулся из рядов на их защиту, грозя всем приближавшимся копьём. Послал его в троянцев молодчага, и, бренный мир покинув навсегда, упал на месте Амфий, сын Селага, из Песа добиравшийся сюда. Пройдя запон, копьё вонзилось в чрево… Аякс совлечь доспех с него хотел, но полетели стрелы сзади, справа, слева, и отошёл герой под градом стрел. На бранном поле, трупами мощёном, наверное, не так уж и слепа, Зевсидов, Тлиполема с Сарпедоном, свела в бою коварная Судьба. Потомки Зевса друг напротив друга, не выпуская острых пик из рук, воздвигнулись посередине луга, и молвил сыну громовержца внук: «Царь Сарпедон! Душой и телом слабый, тебя корысть какая привела? Зачем в погоне за неверной славой, ничтожный, лезешь в ратные дела? Происхождением от Зевса ты гордился? Глянь на меня и убедишься сам, что ты-то, царь, от смертного родился, и зря причислен к Зевсовым сынам. С дружиной малою отец мой, как ты знаешь, под Трою на шести судах приплыл и предков тех, кого ты защищаешь, за их деяния презренные избил. Ты, агнец блеющий с душою робкой, какой защитой Трое можешь быть? Из Ликии сюда народ за встрёпкой тебе навряд ли стоило водить. Ты самой слабой женщины слабее и только напускаешь грозный вид, но даже был бы и стократ сильнее, отправлю я тебя сейчас в Аид!» Царь отвечал: «Лаомедона кара за то нашла, что в жадности своей спасителю Гераклу, дурень старый, не отдал он обещанных коней. Что до тебя – в победе той великой твоих заслуг, как мне известно, нет. И будь уверен – я вот этой пикой тебя спроважу вскоре на тот свет». И, поспешая разрешить проблему, вонзились, брони обойдя хитро, дрот Сарпедона – в горло Тлиполему; а Тлиполемов дрот – ему в бедро. На месте внук упал и смежил очи… И Сарпедон в траву упал без сил – уж был он на пороге вечной ночи, но Зевс от сына гибель отвратил… Царь на руках друзей из боя удалился, но кровь из раны продолжала течь, поскольку следом дротик волочился, который в спешке не додумались извлечь. И Тлиполема други подхватили; и, мощные героя телеса, когда в рядах ахейских проносили, попались Одиссею на глаза. Решив за Тлиполема расквитаться, замешкался в раздумье Одиссей: то ли ему за Сарпедоном гнаться, то ли уничтожать его людей? Но так как боги не ему царя отдали, пустился избивать клевретов он: здесь полегли Аластор, Хромий, Галий, Керан, Алкандр, Притан и Ноемон. Он уничтожил больше бы ликийцев, но Гектор эту бойню увидал, и, не давая худшему случиться, союзникам на помощь поскакал. Едва он поравнялся с Сарпедоном, как тот глаза угасшие открыл, уста отверзлись, и с тяжёлым стоном царь опечаленный заговорил: «Не дай мне стать добычею ахейцев, уж лучше пусть умру в кругу друзей, когда не суждено увидеться с семейством обнять жену и вырастить детей». Но Гектор, безучастный к царским мукам, промчался мимо, боем упоён… Меж тем царя устроили под буком, и дротик вырезал из раны Пелагон. Забылся Сарпедон, сон глаз коснулся, но тут подул прохладный ветерок, царь глубоко вздохнул, от сна очнулся и новых сил почувствовал приток. Троянцам в этот раз везло во многом – Арес и Гектор властвовали там; ахейцы, опасаясь встречи с богом, непроизвольно пятились к судам. Кровавым оказалось это место… Урон немалый Гектор здесь нанёс: кроме Орезбия, Тевфраса и Ореста погибли Трех, Гелен, Эномаос… Кто знает, чем бы битва завершилась? Но, видя как свирепствует Арес, к Афине с речью Гера обратилась: «Ты погляди, куда негодник влез! Не мы ли Менелаю обещали, что победителем вернётся он домой? Боюсь, необоримая, соврали на этот раз герою мы с тобой. Арес творит великие злодейства, а мы с тобою сиднем здесь сидим! По ходу им разыгранного действа пора внести поправки и самим». Афина в золотой чертог вступила и там, уединившись ото всех, хитон золототканный с плеч спустила и облачилась в боевой доспех. Взяла и перед грудью укрепила магический бахромчатый эгид: горящий ярче самого светила, одним лишь видом смертных он слепит! По контуру его простёрся Ужас, на нём Погоня, Трепет и Раздор; с него взирают Мощь, Судьба и Участь, а завершает всё Горгоны жуткий взор. На голову четырёхбляшный шлем надела, и шлем тот был размерами таков, что воинство укрыть им можно смело, представленное сотней городов. Пока Афина к бою снаряжалась, коней спешила Гера запрягать, а чтобы мать быстрее управлялась, ей в этом Геба стала помогать. В поездку колесницу приглядела, и, отыскав в одном из закутков, колёса восьмиспичные надела на металлическую ось с боков. Колёса те на золотых ободьях; в них ступицы литого серебра; их медными, чернёными, в разводах, стянули шинами на кузне мастера. И вяжет на серебряное дышло ярмо златое вервью золотой; вослед коней бессмертных, в сбруях пышных, подводит Гера под златой уздой. Затем богини кузов водрузили вдвоём на колесницу и на ней весьма надёжно кузов закрепили завязками из золотых ремней. Но всё уже готово; ехать надо: своим копьём громадным ополчась, богиня совоокая Паллада на колесницу к Гере поднялась. И, правя путь в небесные просторы, стегнула Гера золотым бичом коней, и облачные ворота Олимпа Горы, с раскатом грома, распахнули перед ней. Помчали кони, и в мгновенье ока глазам их высочайший холм предстал, где, в стороне от прочих, одиноко, на троне громовержец восседал. Тут Гера вожжи натянула туго, браздами лошадей лихих смиря: они остановились, и супруга спросила у небесного царя: «Ты, Зевс, не видишь разве, как под небом от рук Ареса мрут ахейские мужи, а подстрекатели, Киприда с Фебом, то видя, веселятся от души? Несправедливость ты Аресу с рук спускаешь… Я с болью на его разбой гляжу! Надеюсь, на меня не осерчаешь за то, что я безумца накажу?» И молвил Зевс: «Зарвавшееся чадо примерно накажи, уж так и быть, но только не сама, пускай – Паллада… Сподручнее ей брата в чувство приводить!» И Гера вновь взяла бразды в ладони, на колеснице встала во весь рост, и понесли послушливые кони их колесницу меж земли и звёзд. Они неслись над облачным простором , за скок такой проделывая путь, насколько в ясную погоду взором с горы дозорный может оглянуть. Туда примчались, где сошлись народы, и Гера лошадей там распрягла, где Ксанф и Симоис сливают воды. Пасущихся, их сразу скрыла мгла… И, уподобясь голубицам робким, которые здесь гнёзда обрели, богини, лёгкой поступью, по тропке на звуки боя близкого пошли. Ахейцы к тому времени устали, но с силами и с духом собрались, вкруг Диомеда их фаланги стали и словно вепри или львы дрались. Под видом Стентора, чей рёв медноголосый полста мужей кричащих разом заглушал, тут Гера закричала, голос грозный укором воинству ахейскому звучал: «Ахейцы! Трусы вы! Довоевались! Когда Ахилл сражался, из дверей носы троянцы высунуть боялись! Теперь дошли почти до кораблей! Так где же ваши мужество и сила?!» В угасших душах Гера пыл зажгла… Пока она, как Стентор, голосила, Афина к Диомеду подошла… Увы, героя рана изнуряла; его знобило, как от сквозняка; он ослабел, и щит держать устала его оцепеневшая рука. Неимоверную испытывая муку, лишь то и делал он, что вновь и вновь освобождал израненную руку и отирал сочившуюся кровь. Промолвила Афина: «О тебе я пекусь, а ты скучаешь той порой… Нет! Далеко тебе, бесспорно, до Тидея! Отец – тот был действительно герой! Хотя отец твой был и мал росточком, зато на диво стоек и удал: тщедушный и по виду худосочный, он поля боя никому не уступал. Когда он в Фивы шёл, я говорила, чтоб сторонился ссор и ратных дел, но хоть я подвизаться запретила, задира всё равно не утерпел. Соревновались там с ним принародно в единоборствах множество людей – он всех их победил поочерёдно! Конечно не без помощи моей… Я и тебя на бой благословила, но ты вперёд упорно не идёшь… От раны ли иссякла в членах сила, или от робости в коленках дрожь?» Смутился Диомед: «Паллада, мне ты велела на богов не нападать, а как ты знаешь, я твои заветы стараюсь неизменно соблюдать. Как приказала, так и поступаю: Ареса меж троянцами узрел, и сам я перед богом отступаю, и остальным с ним биться не велел». Афина тон смягчила: «Вот что – снова на бой с богами смело выходи и ни Ареса, ни кого другого из сильных Олимпийцев не щади! Ахейцев защищать на море и на суше Арес нам с Герою давал обет, но клятву вероломный бог нарушил и будет за дела держать ответ». Столкнув Сфенела, за возницу встала и застонала ось дубовая под ней; в деснице вожжи, грозная, зажала и на Ареса погнала коней. А чтобы потерял Арес её из вида, укрыться поспешила под покров, и, водрузив на кудри шлем Аида, она незримой стала для богов. Арес меж тем творил лихое дело: он верх над Перифасом одержал и в это время этолийца тело спокойно от доспехов обнажал. Завидев Диомеда пред собою, губитель смертных бросил мертвеца и дрот громадный изготовил к бою, сразить намереваясь наглеца. Лишь сблизились они, как бог бесчинный, поверх коней наметясь в центр чела, метнул копьё, но в сторону Афина его копьё рукою отвела. Когда же Диомед по супостату ударил, дрот перехватив в руках, его удар усилила и брату дрот медный глубоко вонзила в пах. И взвыл Арес… И содрогнулись веси… От страшной боли, раздирая рот, ревел он так, как войско тысяч в десять, вступая в битву, яростно ревёт. Как пыльной бури чёрная завеса светило застит и слепит глаза – таким увидел Диомед Ареса, взмывающего с поля в небеса. К Олимпу под утробный рёв басовый летел Арес, Палладою гоним, и сквозь всё небо длинный след багровый тянулся краем облаков за ним. Познавший прелести земной юдоли летел он на Олимп и голосил; предстал пред Зевсом и, стеня от боли, его с обидой горькою спросил: «И долго так, отец, ещё мы будем друг другу раны наносить в боях? Или не видишь, что в угоду людям, сегодня вытворяет дочь твоя? Ты почему потворствуешь Афине? Что Диомед творит по проискам её! Киприду он в запястье ранил ныне, теперь и мне вот в пах вонзил копьё! Пришлось бежать из боя без оглядки, чтоб самому там трупом не лежать. Плохие на Олимпе ты порядки завёл, коли не можешь дочь сдержать!» Но гневно Зевс прервал тираду сына: «Замолкни, перемётная сума! Разве Афина в том, Арес, повинна, что у тебя не достаёт ума! Ведь это со своей командой присных ты сеешь рознь, раздоры и вражду, хоть из богов мне самый ненавистный, приходишься мне сыном на беду. Когда б ты мне не сыном приходился, тебя и в Тартар мало бы загнать… Но хоть от семени и моего родился, характером ты уродился в мать. Такой же, как у Геры, нрав сварливый! Такой же неуёмный, как жена: упрямый, необузданный, строптивый и взбалмошный такой же, как она. В повиновении,при всей огромной власти, её держать бывает трудно мне; как полагаю, на тебя напасти свалились тоже по её вине». И громовержец повелел Пеану на помощь раненому поспешить и нанесённую Аресу рану своими врачевствами излечить. Осыпал зельем рану врач умелый и заживил её так быстро и легко, как при взбивании сок смоквы спелой сворачиваться заставляет молоко. Арес близ Зевса радостный уселся и больше о земном не стал пещись, а вскорости с земли в обитель Зевса уж и Афина с Герой вознеслись… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
