приворот искра божья в тебе. среди смуты ты сияешь, как заря, для тебя ли эти люди, сон запруды теребя, чают тьму и колыхают плач нечаянной печали... эти люди никогда не любили, не мечтали... этот вечер расплескался неспроста и он не вечен, этот город среди ста неприметен и не венчан, и никто не лечит люд заболоченный, как пруд, как людей перетирают, как годами годы трут... не случайно в небе чайном, отчеканила звезда млечный луч и луч причалил к этим меченым очам... ночи ждут черёд, а очередь нескончаема и чад челяди не полномочен напрочь очернять очаг... озарило половину полумглы людского мира светочем луча с причала, как душа моя кричала: среди смуты, ты – заря! первая роса на стебле! первая звезда на небе! первая любовь во мгле! первый свет в рассвет начала! искра божья в тебе... мэтр Плескалась боль. Слетались ливни. Держалась ясность наплаву. И был огонь в пустой квартире, Ласкавший письма на полу. Смеркалось время. Меркли массы. Смеялись рты. Алели дни. Плескала боль в огонь гримасы, И тихо тикали часы. Остыл от сна пустынный космос. На волоске повис момент. И потревожен сон колосса – Сном, охватившим континент. С листа терзалась капля буквы, Терзался слог, застряв в груди, И слово резалось из муки, И затихало впереди. время Давно подозреваю старика. – Ещё бы, он источник словопрений. – Нет в этом мире крепче поводка, Чем всемогущий поводок из времени. Качается вселенной колыбель. Колеблют мир войной цивилизации. И пьяные поэты Коктебель Крушат потоком сложной информации. Подумать страшно, не было б часов, То никогда б не кончилось распитие. И даже самый мудрый богослов Не прекратил бы рек кровопролития. Тем более представить страшно мне, О старости и гОдах позабудут. И в пору, когда думать о семье, Все бабы будут развлекаться блудом. Давно подозреваю, что мой Бог – Он в доброте своей не знает лени. – Нам даровал крепчайший поводок, Ручной работы, сотканный из времени. |