А.А.Воронин

Утопия

 

Банальное утро начинается с банальных проблем, – какая погода, какие ботинки. Зонтик или плащ. Гладить рубашку или натянуть – черт с ней – мятую водолазку? Бриться? – Вчера же только брился! Чай или кофе? Какой галстук? Что сунуть в портфель? Все это очень важно, и все это ни черта не значит. Это и успокаивает, и бесит. Так вот спокойно сходишь с ума. Съезжаешь как с горы, хотя ум – это не гора, а яма. Завтра то же самое, но, слава богу, есть выбор галстуков. На погоду не надейся, никаких особых сюрпризов от нее не жди, так же как и от самого себя, и от ближних своих, и что самое скучное – и от дальних тоже. Встреча, миг, искра в пальцах наших встретившихся рук, первый поцелуй и первая весна – все это в надежных консервантах нашей миленькой массовой культуры. В кино ярче, чем в жизни. Но ведь другого просто ничего нет. Хорошо было немцам – они верили в Ordnung muss sein. Старайтесь. А вот если нет никакого орднунга, а есть одна только рутина, и никаких усилий, и никаких возражений – вообще нет смысла дергаться, завтра будет то же что вчера. То же что вчера, то же что вчера, завтра будет то же что вчера. Припев – сто тысяч раз, в каждой жизни, во всех чудных уголках нашей земной юдоли. Пока не выпьешь кружечку пива – после первого дежурного завтрака, давки на улице, самых ласковых улыбок сослуживцам, разноса болвану заму, сладкого перекура с секретаршей и визита к шефу – до первой кружечки так и будешь брюзжать и считать себя обворованным, несправедливо обиженным почитателем Франкфуртской школы. Кстати, сколько раз хотел узнать, какое у них там было пиво?

Вот что спасает – мелочи. Люблю сам криво поточить карандаши, бритвой. Не остро, как профи точат, а тупо, жирной линией приятней играть на документах. Люблю передвигать письменный прибор, чтобы лучик света отразился не менее трех раз в зеркалах – это где-то до пол-одиннадцатого. Со стола он прыгает к зеркалу у вешалки, а от нее – прямо на одно место на портрете любимого руководителя (сами понимаете, он во весь свой хороший мужской рост за довольно-таки блестящим стеклом как раз напротив двери). И уже оттуда рассеивается – не пойму, то ли благодушно, то ли назидательно – по кабинету. Хотя нет, мелочи не спасают, а отвлекают. Вот в чем спасение, спасибо тебе, создатель. Знаю, знаю, что не за что, но из предусмотрительности все же благодарю.

Все дела – официальные – я откладываю на после-кружечки. Зам к этому времени уже свое получил, скользит на полусогнутых, скоро вообще испарится до вечера. Секретарша тоже свое получила, и я тоже, и, признаться, больше не хочется. Мне повезло, что я не должен оправдываться, добавлять из-за нее, как моему коллеге из отдела технического обеспечения. Он как-то не поставил себя, или слишком жаркую себе взял, но он вечно у нее в долгу и в чем-то виноват. Не дай бог такого никому, - не увольнять же ее, или самому что ли уходить? Сохнет мужик на глазах. Он иногда просит меня выручить, помочь, чем могу, но сколько же можно, черт ее дери? У меня свои обязанности, я на работе, да и вкусы у нас, что ни говори – он всю жизнь прожил на Юге, ему пушок на губах и гортанный хохот подавай. Тот еще дегустатор.

Шефа тоже успеваю навестить, мне важно только одно – как глянет. И глянет ли вообще. Все уже расписано как по нотам. Просто посмотрит, выдавит свое «Рад вас приветствовать», и выставит один глаз на дверь, один внутрь себя – стало быть, вперед, никаких турбуленций. Все как обычно. Не поднимет головы, но надуется, кивнет – ничего не предпринимать, ждать. Поднимет голову, вдох как пудовая гиря, да еще и газету закроет – облом. Зови бритых, надо разруливать проблемы. Четвертого не дано. Пока наша контора существует, только раз видел, как он улыбнулся – на открытии офиса. Улыбочка вышла как у Медузы Горгоны – в архиве даже кадров не сохранилось, и слава богу, народ и так долго не живет. Такой у него менеджмент неулыбчивый.

 

На сегодня у меня контракт и просто клиенты. Контракт все такой же эпохальный, как и всегда, и все те же жуликоватые морды, - но какое счастье, что кто-то придумал парадные морские формы! В них хоть кота Базилио заправь, он станет как Урбанский в «Коммунисте». Я и сам всегда ношу темные пиджаки с золотыми пуговицами, а если еще на кармашке герб, или наш лейбл – это вообще писк. Хотя свою «личность» как жуликоватую я не расцениваю – я всего лишь служака, у меня другой имидж. Вкрадчивых манер и бархатных взглядов я себе еще не позволяю. Это моя служебная перспектива. «Боюсь, сэр, что это все, на что вы можете рассчитывать в этой жизни» - доверительно заявила мне как-то раз мятая рожа в зеркале. Тоска, притом зеленая.

Итак, капитан прибыл точно по расписанию, будто у меня не стол, а пирс с Гансами, электрокарами и пыльными мешками, и опоздание чревато неустойкой. Вплыл, неся свои сухонькие ножки как на подносиках, вальяжным жестом опустил бутылочку малаги куда положено и не задержал на мне взыскующего благодарности взгляда. Школа, за это его и любят. Сел. Вынул сигару, тисовые спички и замер, поливая меня голубыми волнами бесконечно благожелательных глаз.

- Закуривайте, капитан, Вам на суше можно все, прямо как вашим пассажирам в море. Что на этот раз? – Слова, явно лишние по смыслу, но он именно их и ждет. Закуривает, выплевывает первый спичечный дымок, раскуривает свою трубу до пароходной тяги, деликатно откидывается на спинку кресла, чтобы ее не побеспокоить, и тянет паузу. Я его никогда не тороплю. Когда полкомнаты уже скрылось в сизом дыму, пространство общения сузилось до привычной ему рубки, он грустно улыбается:

- Увы, дела хуже, чем всегда, но не так плохо, как могли бы быть. – И его седина, и сизый дым, и сизый парадный китель призваны свидетельствовать печальную правоту его горьких слов. Взгляд его будет все время голубеть во время торга - до тех пор, пока мы не возьмемся за ручки, чтобы подписать контракт. Вот тогда он станет стальным, и вместо бесконечного умиления и грусти в нем засверкают ножи. – Знаю, что вы уже наводили справки по фрахтам, от вас, - в задумчивости он выпустил столб дыма точно вверх, - никуда не скроешься. У нас на примете как раз та посудина, которой вы интересовались. Однако ее состояние не столь безнадежно, как может показаться, и хозяева хотят получить свою цену. Поймите, меня практически не интересуют мои комиссионные, у меня по этому рейсу есть другие соображения и другие интересы. Я просто излагаю суть дела. – И вдогонку за столбом дыма заспешили аккуратненькие колечки.

Конечно, мы уже знаем, что заломили хозяева, и сколько составят его комиссионные, и сколько стоит команда, горючее, страховка, питание и напитки, господи, не первый год работаем. И он об этом прекрасно знает. Он наш старейший кэп, соблазны втемную надуть друг друга остались в далеком прошлом.

- Что-нибудь выпьете, кэп? У меня фирменная, «Томас Мор» семилетней выдержки, спецзаказ для нашего юбилея.

- У вас юбилей? Не ждете ли вы от меня подарка?

- Наоборот, готов подарить вам бутылочку, если понравится.

- Ну что ж, плесните. Постараюсь быть более сговорчивым. – Мне показалось, что первая разведочная стрела вылетела из-под его прищуренных век раньше времени. Что он задумал, старый лис? Я попытался поймать его взгляд, но он уже почти весь скрылся в облаке слоистого дыма.

– Ничего, ничего, не ожидал такого аромата. С удовольствием прихвачу с собой ваш подарок. И все же не оставлю и вас без ответа. – И он назвал мне цифру, в которую поверить я не имел права.

- На такие жертвы вы можете не идти даже ради нашего юбилея, кэп, - пробормотал я, хотя ясно было, что он уже принял решение и все подсчитал. Но, черт возьми, это почти на четверть меньше, чем он же брал с нас в прошлый раз! Что за комбинация? В чем загадка?

- Никаких подвохов, никаких ловушек, вы же не хотите меня заподозрить в чем-то нехорошем? - От него остались только парусиновые штиблеты и парусиновая фуражка. Источники звука и дыма угадывались посередине с большим трудом. – Может, теперь вам хлебнуть?

- Пожалуй. И впрямь ничего, согласен с вами, кэп. Есть ли смысл спрашивать вас о причинах вашей филантропии?

- Ни малейшего. Если вас что-то не устраивает, скажите, что вам надо подумать.

- У нас появился интересный конкурент?

- Об этом я ничего не знаю.

- Вы позволите мне обрадовать шефа такой неожиданностью?

- А вы думаете, он будет против? – Знает, старый интриган, что шеф все равно свалит на меня решение – и, разумеется, ответственность. За удачи – премии, а потери – все мои. – Не робейте, это ваш шанс. Весь рейс расписан по шагам, гарантии в полном объеме, воспринимайте это действительно как подарок и не ломайте себе голову. Контракт вот здесь.

Из дымовой завесы вынырнула загорелая рука c сизыми ногтями и на стол шлепнулась папка с контрактом. Все действительно как обычно, раздел первый, второй, третий, никаких подвохов… Стоп, а это что?

- Кэп, вы что, собираетесь вернуть судно?

- Да нет, я же сказал, - все как обычно. Если и есть детали, которые не оговариваются в контракте, они просто вас не касаются и не влекут никаких изменений, по крайней мере, ваши обязательства не будут затронуты. Даю вам слово. Просто в этот раз нам не нужно сопровождение, вот и все. Я обо всем позаботился, и все обговорил с командой, идут только энтузиасты. Скажу больше – мне пришлось выбирать. Несколько человек будут ждать своего часа.

- Кэп, моя очередь раскурить сигару.

- Разумеется.

Экономия выходит из-за отказа команды от сопровождения, то есть от катера, который обычно сопровождает зафрахтованное судно вплоть до места назначения, а затем возвращается. Но это значит…

- Именно, вы совершенно правы. Именно это мы и собираемся сделать. Еще раз повторяю, на вашей милой конторе это никак не отразится, разве что только положительно. Можете приписать себе еще один триумф.

Я что-то не пойму, откуда у меня чувство, будто он говорит искренне. Не может быть, видимо, есть какой-то запасной вариант, но нас он и впрямь не касается. Это их сугубо личное дело, не маленькие, зато нам даром плывут 25% стоимости контракта. Прикинуть, это несколько моих годовых окладов. Искренне или нет, не поймешь, но игра какая-то новая. Если провернуть хотя бы пару раз такую сделку, я могу открывать собственное дело. Угроз не видно, да и откуда им взяться?

- Кэп, откуда ваши сигары родом? И кто меня будет ими угощать после…

- Я вам оставлю пару коробочек, если вы это имеете в виду.

- Надеюсь, когда они кончатся…

- Придумаете что-нибудь.

Когда он ушел, я подождал пару минут и выглянул в окно – не выдаст ли его походка: может он сгорбится, остановится, чтобы окинуть лирическим взглядом угол нашей улицы, смахнет набежавшую слезу… Куда там, поплыл на своих шарнирах, и не скажешь, что старый морской волк, дымит, как котельня. Врет, конечно, что-то задумал. Понятно, что под себя. Но нас кидать ему никак не с руки. Никто на это не пойдет, и он – тем более. Ладно, попозже разберемся, позволю себе кутнуть сегодня. Нечасто, - да какой там, первый раз - за фук снимаю дамку.

 

Обед – по секрету доложу я вам, - есть квинтэссенция бытия. Никогда не хожу на торжества, которые сам себе позволяю, с кем-нибудь. Ни с мужчинами, ни с женщинами, просто потому, что никто этого не понимает. Для меня особое удовольствие никому ничего не объяснять, а каждый раз все больше и больше укрепляться в этой моей несколько крамольной мысли. Не надо даже выбирать местечко, оно совершенно точно определено, во-первых, лучше у нас просто нет, и, во-вторых, оно подходит именно к моей идее. Ресторанчик называется несколько насмешливо, но кто может быть серьезен в наше время и в таком деле? Называется он «Drink ergo sum», эдакая, по замыслу хозяев, постмодернистская сшибка высокого и низкого, которая должна притягивать искушенную публику. Есть отдельные кабинеты, куда я направился. Шикарный интерьер, суперкухня, погребок на зависть конкурентам, - вообще не кабак, а модель самого совершенства. Уж не говорю об официантках – феи, а может и гурии, просто сказочные создания, напрочь отбивают все и всяческие низменные побуждения и индуцируют созерцательные и мечтательные настроения. Некоторое время назад я пришел к выводу, что обед – это своего рода пик, максимум того, что вообще доступно – из удовольствий, из осуществимых желаний, из того, к чему человек вообще осмысленно стремится. Нет, есть конечно, блаженные духом и телом, которым нравится одухотворенное убожество, фальшивое нестяжательство, у которых слишком круглый и слишком честный глаз при упоминании о хороших деньгах, ради которых, правда, надо … Но если смотреть на вещи трезво, то где еще искать этот пресловутый и «загадочный» мираж, за которым нас призывали гоняться в школе, в комсомоле, в кино и книжках? Прошлое вызывает во мне не меньшее омерзение, чем его профессиональные ассенизаторы, я начинаю болеть животом, когда читаю любую историческую книжку, либо потому, что она фальшивая, либо потому, что она правдивая – и от того, и от другого нормальный человек перестает … ну ладно, не к столу разговор. Но переместить свои стремления в светлое завтра я тоже почему-то не готов, слишком много воронья сидит вокруг на ветках, и слишком равнодушно смотрят они мимо меня, ничего от меня не ожидая, ну совсем прямо-таки ничего. Они интересуются недвижимостью. Понимаю, что достанусь им, и не веселит меня такое знание.

Из трех вычесть два получается сегодня, сейчас, и как раз лучшее, что человеку вообще доступно сегодня – обед в ресторане, в искусственно построенной модели максимального комфорта, тут тебе и музыка, и живопись, и роскошь человеческого общения, просто синтетическое искусство почище любого перформанса. Сам себе хозяин, сам себе режиссер, сам заказываешь все, и музыку тоже. И сам все это дело танцуешь. Большего человек не может сделать практически нигде – ни на работе, ни дома, ни с подругой или другом, или там на охоте или на рыбалке, в бане или за рулем. Больше власти человеку просто не нужно. А если ты еще и умеешь и заказать хорошо, и попить хорошо, и поесть соответственно, поворкуешь эдак конкретно с феечкой, оттянешься как хочешь, но! – не забудешь провести-таки черту между обедом и всем прочим остальным, что за его пределами, станет кое-что ясно. Например, почему я всегда беру коктейль Da-Sein. Никаких открытий я вообще делать больше не собираюсь, в том числе и в винной карте. Зачем открывать что-то новое, если ты его толком не знаешь – в этом мне чудится какая-то неуверенность в себе, в том, что ты знаешь, знаешь точно, в чем ты уверен, и что в конце концов ты сам собой представляешь. Не открытия мне нужны, а полнота ощущений, привычных, моих собственных, таких знакомых и милых, пусть они кому-то и не по душе. Вот в чем триумф подлинной жизни, вот к чему стоит стремиться, и вот что конкретно доступно в реальном мире. По крайней мере, таким, как я, как подавляющее большинство людей. А тем, кто придумывает новые миражи, так им за это деньги платят. Так они норовят эти деньги тоже сюда и отдать. Выходит, они тоже меняют свои миражи, свои мифы на вот это все – выпивку, деликатесы, острые зовущие взгляды гурий, микро-жизнь с микро-властью и всеми доступными – пусть и мгновенными – удовольствиями. Святоши. Потому я и не люблю компании – разговоришься, приоткроешься, я как-то раз сформулировал: «Комфорт есть венец стремлений». Тут же получай от какого-нибудь умника рецензию: мол, по-житейски мудро и в то же время искренне, хотя, извини, старина, банально. Ему банально, а меня вполне устраивает, и пошли они все подальше, рецензенты. Я бы каждому по зеркалу подарил.

Шелестя шелками, нарисуется феечка с подносом.

- Постав , - говорю я ей, и она ставит поднос на столик. Вот так, просто и без затей, ставит и ждет, что я еще захочу. И впрямь, мудрецам такое не известно. Да и что им вообще может быть известно, если одни из них загадывают загадки другим, и никто толком разгадать ничего так и не может? Да и загадки у них без отгадок. Учить нас собрались, а сами своих собственных слов не разберут. И каждый норовит быть самым умным, такое понапишут, страницу надо неделю читать, а на вторую страницу уже пороха нет, хорошо, что первую уже к тому времени забыл. Вот уж кто точно не знает цены времени, ни прошлого – его мне и не жаль, и не будущего – от них оно не зависит, а самого настоящего «настоящего» - перевод времени в ничто, устранение реального времени из наших грешных, но между прочим, все же наших, а не ихних, жизней. Ворюги. Кто вправе вообще распоряжаться своим собственным временем, своими планами на жизнь, да и самой жизнью – как не мы сами? Как не наши клиенты, если уж говорить совсем серьезно?

 

После обеда у меня клиенты. Первыми – пожилая пара, милые, воспитанные, предупредительные люди, сами все понимают, знают, и ни в коем случае не хотят меня огорчать. Конфузятся, нервничают, смотрят в пол. Перебивая друга, торопятся открыть мне свои секреты. Господи, сколько я их наслушался, и сколько их еще будет!

Вот, долго копили, и вот, наконец… Да, много слышали. Нет, конечно, только от надежных людей. Сами ни гу-гу. Понимают, как мы рискуем, а дело такое нужное, такое благородное… готовы на наши условия, понимают, как это необходимо и деликатно с нашей стороны… Вот тут все документы, вот поручительства, свидетельства о разводе, дарственная на детей: квартира, дом, бумаги, - все как полагается. Да-да, знают, что мы никогда не злоупотребляем доверием клиентов, и поэтому обратились именно к нам…

Ушли. Выпил малаги.

За ними – совсем старички, седенькие, сухонькие, в опрятной, но очень выношенной одежде, громко кричат друг другу – иногда кажется, что злыми голосами, но нет – просто трудно докричаться, оба в полупрострации. Папка с бумагами неразобранная, куча ненужных и даже посторонних бумаг, но деньги есть, ничего не объясняют, жуют беззубыми ртами слова, которые никому не нужны, и пытаются рассмотреть меня получше своими мутными слезящимися глазами. Да, ко мне так часто присматриваются, хотят понять, как я ко всему этому отношусь. Как будто это имеет какое-то значение. Но я же говорил, у меня маска служаки, который делает свое дело, и делает его хорошо. Ко взглядам-фотографиям на память я уже привык, хотя они-то как раз меня больше всего раздражают. Я же не витрина, не олицетворение фирмы, и не хочу, чтобы со мной идентифицировали нашу работу.

Обычно мы требуем с клиентов свидетельства о разводе, это непременное условие сделки. В путешествие отправляются Einzelne - самодостаточные, самостоятельные люди, несущие ответственность только за себя, только единолично отвечающие за свой выбор, за свои поступки. Иначе с ними, по мнению шефа, было бы куча проблем. Кроме того, мы не продаем путевок детям и вообще людям, не достигшим пенсионного возраста, хотя иногда бывают попытки либо подкупить меня, либо подделать документы. Но у этих одуванчиков я не стал даже спрашивать о разводе – они мало чего соображают, могут упереться, испугаться, и мы потеряем клиентов. Пусть едут, они совершенно не опасны.

Дооформив к концу дня еще пару путевок, я окончил прием, подбил бабки, сдал все дела бухгалтерше, которая, как всегда, прошипела с ненавистью: «Удачный денек, кажется, выдался?», - и занялся харчами, выпивкой, цветами, играми и прочей мелочевкой. В наших рейсах мы обеспечиваем максимальный комфорт, чтобы и в мыслях ни у кого не было не то, чтобы пожаловаться, а просто капризничать. У клиентов должно сложиться впечатление, что самое лучшее в их жизни – это последний рейс. Все что угодно, безо всяких ограничений, самое лучшее и в любое время. Команды у нас всегда вышколены, сервис на уровне VIP, - ой, опять кольнуло беспокойство – что там кэп придумал с командой? – надо его порасспросить на днях. Так вот, цветы, - в каждую каюту, с ежедневной сменой, в барах, ресторанах и танцзале, на призы и в киоск. Шампанское, вина, крепкие напитки, воды, фрукты, конфеты – и так далее, и до конца дня у меня были только сладкие заботы. Практически все заказано, все оплачено, доставка согласована, холодильники поставлены на профилактику, в общем, все как всегда, и все как всегда в полном ажуре. Когда вечером внутри прозвонил звоночек: «Шабаш на сегодня», я с ним спорить не стал, легко сдался и отправился восвояси, почему-то перебирая в уме давно уже сложившиеся комбинации моего собственного бизнеса. Начать надо с приличного старта, придется брать займы. Уж сам-то я ни за что не стану делать то, чем занята наша контора, я решил открыть совершенно новый проект – «Остров Солнца». Эх, поскорей бы развернуться самому!

 

Через несколько дней были проводы. Легко сказать были – все же надо было подготовить, и чтобы без проколов. Оркестр чтобы был, но был как бы рядом, не по поводу, а сам по себе, случайно вот собрались ребята подработать. Перекрыть площадь. Убрать прессу. Обеспечить порядок. Отредактировать выступления, вытащить трибуну, установить микрофоны и спикеры – полон рот забот. Туалеты. Видеокамеры. Секьюрити. Молодежь в беленьких кофточках. Чтобы уже на проводах было шампанское, и для провожающих – тоже. Бедная моя секретарша, два дня смотрит на меня, но молчит. Понятливая. Хотя ей тоже некогда.

Рано утром заглянул кэп, принес пару коробок сигар. Странно, но пришел без формы – впрочем, почему бы и нет, визит неофициальный, но без формы, в рубашке навыпуск и с яркой сединой на каленой голове я его и упомню. Вообще-то он и без формы ничего, импозантен, я раньше не замечал. Закурили по сигаре, кэп без всякой разминки чалит:

- С оркестром я не договорился. С командой – да, а вот с оркестром – нет. Берите на себя эту проблему, - либо пусть сами фрахтуют катер, либо откажитесь от них, и берите фонотеку. Без живой музыки в таком рейсе можно и обойтись, я полагаю?

- Кэп, что вы задумали? Неужели вы думаете, что я вам поверю? Чтобы Вы и ваши головорезы пошли общим путем? Да я откажусь от первой кружки пива, если это так. Вы сами мне толковали, что есть только одна незыблемая вещь на свете – это грань между Мы и Они, между нами и нашими клиентами. Это два мира, с разными правилами жизни, и, стало быть, кстати, разными правилами смерти. Одни платят, другие продают, одни заказывают, другие исполняют. Луна может упасть на Землю, но ничего не изменится. Мы или Они, свет или тень, тяжелое или легкое, белое или черное. И вы что же, хотите поломать саму дихотомию? Кэп, это не под силу ни богам, ни героям. Вы лукавите, а я чувствую себя слегка в дураках. Нехорошо с Вашей стороны так опускать старых друзей.

Кэп долго сосредоточенно смотрел на эволюцию своей сигары, и мне показалось, что он чувствует себя вправе не отвечать мне. Но он выдохнул вместе с дымом нечто туманное и вполне в его стиле:

- Грани произвольны. А правила гранения изменчивы. Надеюсь, вам этого не доведется понять. А нам вот не повезло. – И, исчезая вместе с клубами дыма в проеме двери, - Про оркестр, пожалуйста, не забудьте.

 

Блин, впервые надо идти без живой музыки. Так сказать, с мертвой. Интересно, бывает мертвая музыка? Может, выехать на самодеятельности? Не отказываться же от четверти ради пустой блажи! Пусть будет фонотека, если ее хорошо подобрать, да еще устроить ретрофестиваль лучших исполнителей или дирижеров, ну, что-нибудь придумать, задрапировать чем-нибудь, тогда сойдет. А инструменты пусть остаются на борту, может быть кто-то сгоношит ансамбль, у нас клиент талантливый.

За час до отплытия площадь уже полна, нарядная толпа расхватывает немудрящий товар с лотков – мороженое, пиво, значки, батарейки, носовые платки. На той стороне, в тенечке, устроился оркестр, возле него, как всегда, пытаются попасть в ритм подвыпившие пары. Лица раскраснелись, толпа подогревается, появляются плакаты, - как раз вовремя, хорошо, главное их потом не забыть. Киваю знакомым охранникам, они свое дело знают, но никаких симпатий ко мне не проявляют. Плевать, я им деньги плачу не за улыбочки. Скоро митинг, вон уже плывет на трибуну староста рейса, в руке – текст его – а чьей же еще, как вы думаете? – речи. Я ее уже наизусть знаю, но никогда не меняю. Зачем? На столах появляются бокалы с шампанским, отлично, перед митингом обычно идут первые десять ящиков. Оркестр грянул марш, сорвав с деревьев тучи любопытных ворон. Толпа стала плотнеть у шампанского и у трибуны. Никто уже не скрывает слез – и радости, и печали. Кто-то пытается слушать обрывки фраз, толчками разлетающихся над площадью.

- Сегодня мы … провожаем… в далекий путь самых заслуженных, самых уважаемых жителей нашего города. Впереди их ждет… необыкновенное путешествие… Все они … в наших сердцах. Они прожили… и вот теперь… это последнее мудрое решение. Мне доставляет … что нашему славному кораблю присвоено великое имя – «Утопия». На корабле… демократия. Будет избран… который сам будет решать… Пожелаем же… благополучно достичь… Пусть им сопутствует… Городской комитет, ой, простите, муниципалитет… почетную грамоту и ценные подарки всем участникам путешествия. … лично передает привет и самые теплые пожелания. …ливого пути! Спасибо!

Вторые десять ящиков разлиты в бокалы, - скоро все они будут разбиты, и шампанское можно будет убирать. Музыка, крики, плач и смех, низкий звук запущенных турбин, гомон птиц сливаются в сплошной вой, от которого даже у меня мурашки бегут, хотя мне и не до сантиментов. На паспортном контроле привычный скандал – кто-то захотел избавиться от нестарого еще мужчины. Поддельный паспорт, сам почти в отключке, языком не шевелит, и таращит разъезжающиеся глаза, вряд ли понимая, где он находится. Моя работа – нешумно отправить его обратно и разобраться потом с негодяями, нарушившими наши условия…

Пассажиры уже все на борту, и в толпе, как ни странно, спад активности. Тысячи взглядов почти осязаемо связали пирс и корабль, и по каждому взгляду хоть пешком иди. Вон мои недавние клиенты старички, все так же всматриваются в меня, все ищут во мне какой-то ответ. Который они уже давно знают. А вон и кэп смолит свою трубу на мостике, тоже пристально смотрит на меня, но никакой мимики. Ему еще предстоит провести демократические выборы органов власти и осуществить выбор пути, от которого зависит весь дизайн рейса – ледниковые или минные поля. Стилистика образа жизни на борту будет или а ля милитэр, или а ля Титаник.

Нет, конечно, капитан нас надул, вернется с попутным кораблем, и своих гавриков прихватит, не может быть, чтобы они поверили во всю эту чушь.

 

Через два дня, как и положено, на столе у меня лежала телеграмма – «Утопия» затонула в заданном районе, напоровшись на мину военного образца. Погибли все пассажиры и члены экипажа, спасательные корабли и самолеты прибыли слишком поздно. Городские газеты выразили соболезнования и объявили траур. Журналисты подсчитали, что это уже шестая катастрофа в этом году. Муниципалитет образовал комиссию по расследованию причин катастрофы, в нее включены ведущие специалисты, в том числе и наш уважаемый шеф.