Студень.

 

На втором этаже пятиэтажного семейного общежития, что стоит можно сказать непосредственно в тени Останкинской башни, в эту субботу царил непривычный ажиотаж. Двери комнат, выходящие в длинную, зигзагообразную кишку коридора, беспрестанно с хлопаньем и скрипом открывались, и сквозь шипение газа многочисленных включенных конфорок на огромной, общей кухне, слышны были липкие шаги босых, крадущихся ступней по грязному, давно немытому линолеуму.

Со всего района, к общежитию сбежались беспородные дворняги, жуткого вида и окраса ублюдки, и, вперив преданные свои глаза куда-то в верх, жадно сглатывая голодные слюни, расселись по прямой вдоль отмоски дома, изредка жалобно и требовательно поскуливая.

Да что там собаки.…Даже люди, проходившие мимо дома, и явно спешащие по своим, несомненно, важным делам и то, замедляли шаг, и тревожно шевеля ноздрями, впитывали, вдыхали полной грудью эти сногсшибательные запахи переваренного мяса и чеснока.

Гигантскими нетопырями в байковых халатах и термобигудях в волосах, пролетали мимо кухни, глубоко вдыхая ароматный, влажный воздух сохнувших пеленок и мясного варева, соседки Марии Оттовны Грильборцер, колдовавшей над большим, алюминиевым бачком с оттопыренными ручками. Мария Оттовна, внучатая племянница немецкого коммуниста бежавшего в Россию сразу же после «Пивного путча», и расстрелянного за шпионаж нашими славными органами тремя годами позже, варила на этой самой, вышеупомянутой кухне нечто, одним только умопомрачительным своим ароматом заставляющее сжиматься в голодных спазмах желудки неизбалованных лишними изысками советских людей, имеющих счастье проживать в период развитого социализма… Может быть даже и холодец…

-…Ишь, сучка немецкая, - прошептала на ухо мужу Никанорова Ольга Петровна, исполняющая обязанности звеньевого в бригаде маляров лимитчиц.

- Бульон для холодца варит, мясом и перцем всю кухню провоняла. И где она только умудрилась свиные ножки отхватить в наше то время.

Муж ейный, газосварщик Василий, сытно рыгнув и заполнив комнату запахами скисшегося пива «Ячменный колос», вареных вкрутую яиц и рыбных котлет с макаронами, встав из-за стола лениво буркнул:

- Что ж ты за баба такая завистливая? У тебя ж самой, на балконе еще почти половина кабанчика с прошлой поездки к матери осталось. Весна скоро, а ты и сама его не готовишь, и людям не отдаешь. Смотри, стухнет, я тебя лично тухлятиной кормить стану, вот увидишь.

Он прилег на диван и тут же устало захрапел, а Ольга, сжав в гузку губки свои с легким намеком на усатость, побрела в коридор, в надежде отыскать достойную собеседницу, желчно и негромко отвечая на свое сокровенное:

- То, что на балконе, то мое, но у немки насколько я знаю, в деревне родственников то нет…

В коридорном полумраке она столкнулась с пожилой бабкой, вот уже полгода как щеголявшей в одном и том же голубом платочке в горошек.

Обитатели общаги, подозревали, что под платочком у нее парик, но проверить предположение смельчаков не находилось. Все знали, что баба она с норовом, и что своего первого мужа она здесь же на этой самой кухне за невинные шалости с какой-то заезжей бабенкой обварила крутым кипятком, да так славно, что он сбежал из общежития, как и был лишь в семейных трусах да майке, сбежал раз и навсегда, позабыв про паспорт и костюм в клетку чистой шерсти.

- Вы чувствуете, баба Зина, чем пахнет? Немка холодец варит, и зачем только? Куда ей одной столько?

- Баба Зина прихватила маляршу жесткими пальцами за хрящевидное ухо, и, шепелявя и плюясь, сообщила, что под маской немки, скрывается, скорее всего, совсем другая национальность…

- Да ты что?!- В радостном ужасе прикрыла ладошкою рот Ольга Николаевна.

- Да ты на нос то ее посмотри, на шнобель …Тут тебе и паспорта не нужно…

Сама недавно из-за ее двери слышала (в три часа ночи случайно мимо проходила), радио вражеское щебетало: то ли слалом, то ли шалом. Один хрен что-то оттуда, с берегов Иордана. А холодец варит, небось, на продажу. Наварит, расфасует и на Казанский…А как же иначе!?

Баба Зина прошла на кухню и, шевельнув на ходу чутким своим (кстати, тоже довольно солидным) носом, торжественно держа за худосочный, бледный хвостик вялую, словно сухофрукт морковку, прошествовала к своему столу.

-Похоже, студень варите, Мария Оттовна?

Слишком уж приторным голосом спросила она, а бедная ее морковка уже завертелась словно пиявка на изрезанной разделочной доске под натиском остро - отточенного ножа.

- Хорошее дело…Студень, да под горчичку, под хрен тертый – лучше всякого первого…

- Да-да, наверно…

Легко согласилась немка и, максимально убавив газ, вышла из кухни…

Тут бабка проявила никак не ожидаемую от нее резвость и практически в минуту уложилась, совершив определенные манипуляции с пресловутым холодцом, а именно:

1.Подлетев (благо, что не на метле) к бачку с кипящим бульоном, она большой, литровой кружкой зачерпнула ароматную, булькающую жидкость и метнулась обратно к своему столу.

2.Примостивышись на подоконнике и рассеянно взирая сквозь запотевшее стекло на раскидистые Останкинские дубы, крупными глотками проглотила необычайно жирный и горячий бульон, закусывая его заведомо припрятанной в кармане фартука корочкой хлеба.

3. По дороге из кухни, она (вот же честная стерва), нацедила из крана сырой, отдающей железом и хлоркой воды и с чувством выполненного долга выплеснула содержимое кружки в котел.

- А то заметит, не дай Бог.…Знаю я этих немцев - аккуратная нация…

Прошелестел в коридорном полумраке ее скрипучий шепот, а в кухню в это самое время, на цыпочках прокралась Ольга Никанорова, та самая, из маляров…

Выудив из булькающего бульона полуразварившуюся свиную ножку,

она, поминутна оглядываясь, и трубно дыша, впилась редкими, крепкими зубами в толстую, свиную шкурку.

Почудившиеся ей шаги из коридора, конечно, обломали весь кайф, как говаривал ее, ныне отдыхающий после обеда супруг.

Уронив косточку в огненный мясной отвар, она словно рак, спиной метнулась к своему столу, и, приоткрыв дверцу, втиснулась туда, чудом обтекая и огибая сальные сковородки и алюминиевые кастрюли…

Верхом ловкости натруженных ее рук был тот миг, когда она умудрилась закрыть дверцу стола на вертушку, причем снаружи, оставаясь при этом внутри стола.…Вся династия Кио, дорого отдала бы за подобный фокус…

Но нет! Свидетелей тому, к сожалению, не было, ну если не считать, конечно, автора этой, несомненно, правдивой истории, но кто может знать достоверно, что у этих авторов правда, а что авторский домысел…

С грохотом и лязгом, на кухню вперся вместе с большой, ржавой стремянкой

живущий в самом конце коридора Кобелев Сергей Сергеевич, страдающий извечным и стойким насморком, и за глаза называемый не иначе как Кобель сопливый, электрик из СУ-8, сознательный клептоман, ежедневно выносящий из стен родного предприятия то лампочку, то моток проволоки, а то и просто кулечек розоватого алебастра и как оказалось единственный из всех, проживающих на описываемом этаже общежития членом партии…

Взгромоздясь на свою стремянку, под самый потолок, он, вкручивая лампочку в засиженный мухами патрон, учуял, наконец, запах мясного бульона и строгим, менторским голосом члена народного контроля, гундося на французский манер, бросил в пустоту кухни:

- Таааак. И кто это у нас такой нынче богатенький? Кто интересно знать

надумал варить холодец и что самое главное, по какому такому поводу? Если мне не изменяет память, новый год уже прошел, да и восьмое марта кажись тоже.… Это что же, к Пасхе никак кто-то из нас готовится, а!? Того гляди, и яйца красить начнут!

В тот же миг, кухня, самым необыкновенным образом, мигом наполнилась, кто - как раздетыми соседями, возмущенными безнравственным поступком, как оказалось к тому же еще подверженной тлетворному влиянию религиозного опиума Марии Оттовны.

Сама же Грильборцер, по причине своего временного отсутствия на кухне не смогла внести ясность о своем поступке, и посему, Кобель сопливый, усевшись на стремянке, словно петух на жердочке, громко высморкавшись трубно произнес, сурово и неподкупно вглядываясь в лица собравшихся:

- Ну что ж товарищи. По-моему все ясно.… Наш товарищ по кухне, можно даже сказать сосед, вернее соседка, попалась в сети церковной пропаганды, надышалась так сказать ладана и вот вам результат…Она варит холодец. Можно даже сказать студень.…И это в то время, когда весь наш народ, в едином порыве затянув ремни и поправив помочи, каждую лишнюю копейку с кровью отрывает от себя и отдает в казну для проведения летней олимпиады в Москве. А что же делает в это время гражданка

Грильборцер? А хрен ее знает, что она делает? Быть может, отвешивает поклоны в соседней церкви, а может быть, что ни будь еще более страшное, чуждое каждому сознательному строителю коммунизма в отдельно взятом государстве.

Так вот товарищи…

Взгляд Кобелева, сидящего на стремянке под самым потолком в трусах и растянутой тельняшке был строг и искренен.

- Я, как член партии и бывший член народного контроля, а также почетный донор города Рузаевка, предлагаю сейчас же бульон этот у Марии Оттовны изъять, разделить его между всеми нами, так сказать соседями, а о поведении Грильборцер незамедлительно сообщить, куда следует…Кто за, прошу поднять руки…

И тут же руки всех соседей, как у всегда и на все готовых пионэров взметнулись к прокопченному потолку, и даже Никанорова Ольга Петровна, исполняющая обязанности звеньевого в бригаде маляров лимитчиц, умудрилась выпростать свою длань сквозь щелку запертого на вертушку стола.

Слетев со своей стремянки вниз, и тщательно сверяясь с наскоро составленным списком всех жильцов, проживающих на этаже, энтузиаст Кобелев мутно - поблескивающим черпаком выхватывал из котла бульон с ошметками мяса и отоваривал в порядке очереди подходящего со своей посудой очередного соседа.

К тому времени, когда на кухне вновь появилась Мария Оттовна, лица всех собравшихся сияли сытым довольствием и плохо размазанным жирком.

- Как хорошо, что вы все здесь…

Во все лицо радостно улыбнулась опальная немка.

- Завтра мой сын возвращается домой.…Отслужил, наконец.…И я, и мне очень хочется всех вас пригласить к нам, на холодец.

Мария Оттовна Грильборцер еще раз оглядела всех присутствующих и направилась к своему котлу…