Молодой мужчина с дочкой лет пяти кормил на взморье чаек. Особенно старалась девочка. Широко размахнувшись, она кидала в воду полную пригоршню крошек и радостно смеялась. Иногда она восторженно взвизгивала, когда особенно смелая птица хватала крошки прямо в воздухе, пока они еще не коснулись воды. Видно было, что это занятие захватило ее целиком. Отец, наблюдая со стороны, посмеивался, когда девочка подпрыгивала, словно пытаясь достать рукой реющих над головой и кричащих птиц. В конце концов, крошки закончились. Девочка отряхнула ладошки одна об другую и посмотрела на отца вопросительно и одновременно требовательно.

- Нет, Лила, - возразил он, покачивая головой и стараясь придать лицу строгое выражение. – На сегодня хватит. Не понимаю, что тебе так нравится в этих больших крикуньях. Ты снова и снова вытаскиваешь меня на это побережье.

- А мне нравится! - воскликнула девочка. – Мне нравится, что они летают!

Неожиданно она задумалась, морща детский лобик, как будто пробовала сформулировать в уме нечто сложное. Потом черты ее разгладились, и она подняла на отца ясные голубые глаза.

- Папа, а летать – это хорошо?

- Конечно, - ответил он удивленно. – Только людям этого не дано, к сожалению.

- Это другим не дано, - заявила дочь безапелляционно. – Когда я вырасту, я уж точно буду летать.

- Будешь, будешь, - засмеялся отец. – Можешь начать прямо сейчас, моя маленькая белая птичка!

Он подхватил ее на руки, высоко подкинул, потом поймал и закружил вокруг себя. Она возмущенно забилась у него в руках.

- Не так! Не так! Пусти!

Изумленный и даже немного обиженный ее брыканием, Ларт осторожно поставил ее на землю. Дочь стояла перед ним, маленькая светловолосая принцесса, едва достигающая ему до пояса, но во взгляде, которым она сверлила отца, читалась надменная непреклонность.

- Так только с маленькими поступают, папа, а я уже не маленькая, а когда еще вырасту, то обязательно буду летать. Вот увидишь! – выпалив это, она развернулась и побежала по берегу в сторону дома.

Мужчина задумчиво смотрел ей вслед. Он не помчался вслед за дочкой, потому что знал, что Ренита дома, и Лила, как только ворвется в гостиную, сразу же кинется к матери рассказывать, как они с папой кормили чаек. Она росла единственным, избалованным и немного капризным ребенком, но платила родителям той же горячей любовью, которую видела от них. Впрочем, свои детские секреты она все-таки больше доверяла отцу, что вызывало у матери уколы ревности.

Во всем остальном Ларт Кернессен считал, что у него образцовая семья. Они с Ренитой поженились по горячей взаимной любви. Когда они познакомились, ей было всего восемнадцать и она работала администратором в гостинице, в которой он остановился. Они стали встречаться. Это была любовь, и страсть, и сумасбродство. В один из вечеров он понял, что не желает ее терять, и тут же предложил пожениться. В ответ она, опустив глаза, призналась, что беременна. Она боялась его реакции, а он, взяв ее лицо в ладони, нежно поцеловал в губы… Свадьба была скромной, но, покидая тот город, Ларт крепко держал за руку любимую женщину, и будущее грезилось безоблачным и приносящим одни радости.

Его передернуло от воспоминаний. Ему всегда начинало становиться плохо, когда он вспоминал, как метался в коридоре больницы, где лежала Ренита. Он провел там весь день, то забываясь в кресле тяжелым подобием сна, то снова описывая круги в центральном холле. Только вечером к нему вышел врач, усталый и словно чем-то недовольный.

- Вот что, молодой человек, - произнес он хмуро. – Нам удалось спасти и мать, и ребенка. Но ваша жена уже никогда не сможет иметь детей. Никогда, слышите? Не пытайтесь что-то исправить в этом вопросе. Медики вам не помогут, а по знахаркам таскать ее не вздумайте… - И, помолчав, добавил: - А девочка у вас крепенькая…

Первой с неизбежным смирилась Ренита. Смирилась и всю себя отдала дочери. Несмотря на молодость, она оказалась хорошей матерью: безропотно вставала к постели малышки в любое время дня и ночи, кормила и ласкала ее, играла с ней и пела девочке придуманные ею самой песенки. Лила практически не болела. Сейчас ей шел шестой год, и она была, что называется, "свет в окошке" для обоих родителей.

С недавнего времени Ларт обнаружил, что ей нравятся птицы. Не те, что сидели в клетках и вольерах, удивляя окружающих чудесными трелями или экзотическим оперением. Нет, ей нравилась любая, даже самая маленькая и невзрачная пичужка, которая могла свободно ЛЕТАТЬ. Он уже давно подозревал в ней это, и сейчас, на взморье, она лишний раз подтвердила его домыслы. Что ж, поживем-увидим. Может, она орнитологом станет. Ларт усмехнулся своим мыслям и заспешил к дому.

Лила сидела за столом, болтая ногами, и взахлеб рассказывала матери, как они с папой кормили чаек. При этом она одновременно пыталась запихнуть в свой маленький болтливый ротик огромный кусок торта, который стоял перед ней на блюдце. Ренита сидела напротив нее, с улыбкой внимая болтовне. Увидев входящего мужа, она поднялась. Ларт нежно поцеловал жену и повернулся к дочери.

- Ну, и чем ты тут занимаешься, принцесса?

- А опау товт, - невнятно отозвался белокурый ангел, что явно означало "я лопаю торт". Насколько невнятна была речь, настолько выразительна была жестикуляция. Родители переглянулись и дружно рассмеялись.

В семилетнем возрасте она до смерти напугала их, забравшись на плоскую крышу их трехэтажного особняка. Совсем крохотная, если смотреть с земли, она подпрыгивала на месте и махала ручками, как птица крыльями.

- Папа, мама, смотрите! Я сейчас полечу-у! – кричала она, счастливо смеясь.

Пока Ренита, бледная, как полотно, стояла во дворе и отвлекала дочь разговорами, Ларт бегом кинулся к черному входу и по пожарной лестнице взобрался наверх так быстро, как только мог. Хрипло дыша от бега и волнения, он выбежал на крышу…и застал там самую мирную картину: Лила спокойно сидела, обнимая колени руками, и безмятежно глядела перед собой.

- Лила, милая, ты нас так напугала… - выдохнул он. От напряжения и внезапной разрядки он почувствовал себя так плохо, что даже не смог ее отругать как следует, и без сил опустился рядом.

Девочка перевела на него безоблачный взгляд и улыбнулась. Синева этих глаз, казалось, отражала небо, повисшее над ними.

- Ты зря боялся, папочка, - прощебетала она и прильнула к его руке. – Еще не время. Я сначала хотела прыгнуть, а потом поняла, что еще не время.

- Для чего не время? – переспросил он недоумевающе.

- Чтобы летать, - ответила она, улыбаясь так, как будто он задал совершенно нелепый вопрос. Затем подскочила, показала отцу язык и, заливаясь смехом, умчалась вниз.

День ее шестнадцатилетия Ларт запомнил хорошо. Вернее, вечер этого дня. А еще точнее, поздний вечер, когда гости уже разошлись, именинница ушла к себе, утомленная Ренита легла спать раньше обычного, а он вышел во дворик покурить.

"Шестнадцать лет! Уже шестнадцать… Совсем большая… - с нежностью думал он о дочери. – Моя маленькая белая птичка… Пожалуй, и обидится, если так ее называть. Это уже большая белая птица, большая и красивая донельзя…". Он посмотрел на балкон второго этажа, где находилась комната дочери, и удивился, заметив там какое-то движение. Занавеси всколыхнулись, и Лила вышла на балкон. Она была сосредоточена, в ее лице не было и тени сна.

"Я думал, ты уже спишь," – хотел окликнуть ее Ларт, но что-то остановило его. Дочь вела себя странно. На ней была только легкая ночная рубашка, сквозь которую сквозило почти сформировавшееся юное тело. Она подошла к перилам и быстро оглядела двор, который ночью освещался всего одним фонарем. Ларт поспешно отступил в тень за дверью. Девушка, очевидно, успокоилась и больше не отвлекалась. Она медленно подняла руки до уровня плеч и развела их в стороны. Потом по очереди, придирчиво, оглядела, как показалось Ларту, пространство под руками. Затем подняла левую руку повыше, а правой как будто прощупала струи поздуха под левой подмышкой. Делала она это медленно и тщательно. На ее лице появилась странная торжествующая улыбка. Потом то же самое она проделала с правой стороной. Ларт терялся в догадках. Что за странные упражнения? Никогда не замечал за дочерью пристрастия к лунатизму. Да и лунатизм ли это? Она ведь не ходит. Вот она, стоит и смеется тихим счастливым смехом. Да что ж это с ней? Он собрался выступить вперед и все-таки позвать ее, но Лила сильно взмахнула руками, раз, другой… И медленно, медленно поднялась вверх…

Ларт не почувствовал, как сигарета, падая из приоткрывшегося рта, на пути к земле обожгла ему руку. Он стоял и смотрел на дочь. Она висела в воздухе, и между ее маленькими босыми ступнями и перилами балкона было не менее полуметра. Тонкие белые руки были вытянуты вдоль тела, ладошки слегка оттопырены. А за ее спиной и по бокам трепетало нечто невидимое, неосязаемое, немогущее быть вообще!.. Но вот ОНО, почти такое же прозрачное и невесомое, как воздух, но выдающее себя серебристыми переливами в предательских лучах фонаря… Он скорее догадался, чем увидел, что серебра стало больше, так же, как и колебаний внутри этой субстанции, и, не отрываясь, смотрел из своего укрытия, как Лила медленно сделала круг над двором, потом еще один. Она часто останавливалась и зависала в воздухе, словно прислушиваясь к чему-то внутри нее (или снаружи?), словно пробуя на ощупь свои новые ощущения. Когда она первый раз сделала кувырок, у Ларта дрогнуло сердце, и подкосились ноги. Только тут он заметил, что он почти не дышит, затаив дыхание… Сколько длилось это наваждение, он не помнил. Он только видел, как дочь мягко спланировала на балкон и, воровато оглянувшись, скрылась в комнате. Он поплелся к себе. У него даже не хватило сил добраться до спальни, и он впал в забытье прямо в гостиной, повалившись на диван.

Наутро у него страшно болела голова. На озабоченные вопросы жены он отделался фразой о похмелье после вчерашнего застолья и залег в спальне, погрузившись в сумбурные мысли. Что же это было вчера? Его дочь летала, и это ему не приснилось. Наверно, проще всего было узнать все у самой Лилы, но он весьма смутно представлял, как он подойдет к ней и небрежно произнесет:

- Да, ты знаешь, я вот тут вчера видел, как ты летала. Так, может, расскажешь поподробнее?

Тьфу, какая галиматья! Он застонал и повернулся на другой бок. Нужно во всем разобраться. Конечно, это странно и так не может быть, просто не может!… но если оно есть, то с этим нужно смириться и просто узнать больше. И, кроме Лилы, ему никто не поможет. Значит, придется поговорить с дочерью.

Но он так и не решился. Несколько дней он ходил мрачный, не находя себе места, и старался не встречаться глазами с дочерью. Она же словно чувствовала что-то. Несколько раз Ларт поймал на себе ее пытливый осторожный взгляд. На четвертый день он не выдержал. Улучив момент, когда Ренита уехала за покупками, он решительно постучал в дверь комнаты Лилы.

- Войдите! – услышал он звонкий голос дочери.

Секунду он колебался, потом распахнул дверь. Лила читала, сидя на кровати. Увидев отца, она отложила книгу и поднялась ему навстречу.

- Да, папа? – ее голос был спокойным, а тон всего лишь вопросительным, но в глубине синих глаз Ларт уловил тень испуга. Сам же он растерялся. Вся его решимость и готовность к разговору улетучились почти мгновенно, и сейчас он стоял в полной растерянности перед своей маленькой белой птичкой, которая, оказывается, уже превратилась в большую белую красивую птицу.

- Что, папа? Ты что-то хотел сказать мне? – спросила она снова, пытаясь снизу вверх заглянуть ему в глаза.

- Я… Несколько дней назад… В день твоего рождения… - слова давались Ларту с трудом. – Я видел… как ты… как ты летала… - выдавил он почти шепотом.

Сильно побледневшая Лила молчала.

- Я просто хочу разобраться… - произнес он почти умоляюще. – Просто понять… ЧТО ЭТО?

Ответ огорошил его.

- Я не знаю, папа. – ответила дочь так просто и естественно, как будто он спросил у нее, который час. – Поверь мне, я действительно не знаю, что это. Но я всегда знала, с самого раннего детства, что это со мной случится, только не знала, когда.

- И когда же это случилось?

- За неделю до дня рождения. Я проснулась ночью, как будто меня что-то толкнуло. И это что-то заставило меня выйти на балкон. Сонная, я ничего не понимала, и вдруг я ощутила ЭТО… Оно было там, за спиной… Я даже не сразу сообразила, что это не ЗА спиной, это НА спине! С меня весь сон слетел! С тех пор каждую ночь я пытаюсь понять… а заодно учусь владеть этим…

- И на что оно похоже? – осторожно поинтересовался Ларт.

Лицо Лилы словно осветило что-то изнутри, губы приоткрылись в полуулыбке.

- Ой, папа! Я даже не знаю, как это описать, чтоб ты понял хоть примерно… Если подбирать что-то из общепринятых понятий, то это слово – крылья! Да, это больше всего похоже на крылья! Они очень мягкие, нежные, прозрачные, легкие! Я их даже не чувствую. Я просто знаю, что они находятся там, на своем месте, и совсем мне не мешают.

- Что, и сейчас там? – переспросил он недоверчиво. День был жаркий, и дочь была одета только в короткие шорты и очень короткий топ. Он видел ее полуголое тело. Нормальное, обычное тело юной девушки, без… без всяких лишних деталей.

- Да, - ответила она просто и посмотрела отцу в глаза. – Хочешь потрогать?

Он кивнул. Лила повернулась спиной, и он снова с возрастающим сомнением посмотрел на ее узкую хрупкую фигурку. Потом протянул руку… Да, это было что-то, чему он затруднялся дать название. Неподвластное зрению, оно, тем не менее, там было. Со стороны казалось, что он касается топа, но топ был трикотажным, а сквозь его пальцы струилось нечто безумно нежное, тончайшее, шелковое на ощупь. Он провел рукой вниз, пытаясь определить длину субстанции. Она достигала уровня бедер Лилы, напоминая короткий плащик.

- И что теперь? – спросил он со вздохом, отнимая руку.

Лила, до этого стоявшая молча и неподвижно, снова повернулась к нему лицом.

- Пока не знаю, папа. Но я хочу, чтоб оно осталось. Пожалуйста, не тащи меня к врачам и ученым. Я не хочу, чтоб меня изучали. Я ведь не подопытный кролик, - ее рот болезненно исказился.

Ларт отрицательно покачал головой. Больше всего на свете он бы не хотел, чтобы кто-то экспериментировал с членами его семьи, даже из лучших побуждений.

- Хорошо. Какое-то время давай подождем и посмотрим, как будет дальше. Только прошу тебя, не рискуй! – он слегка повысил голос.

- Папа! О чем ты? – она задохнулась от возбуждения, но тут же справилась с собой и продолжала: – Я умею летать, пойми! ЛЕТАТЬ! Сколько помню, я всегда этого хотела. Я завидовала птицам, любой маленькой пташке, любой каркающей вороне, потому что они могли ЛЕТАТЬ! А сейчас я сама могу это! Так неужели ты можешь мне это запретить или ограничить? Если б ты знал, какие это ощущения, когда ты поднимаешься вверх, а весь мир остается у твоих ног, внизу! А там, вверху, тебя ждет другой мир, огромный, неизведанный, распахнутый навстречу! О, папа! Если б ты только знал!..

Он молча взял ее за плечи и привлек к себе. Спрятав лицо у него на груди, дочь всхлипнула.

- Не плачь, белая птичка. Я помню, как ты всегда хотела летать. Вот и пришло твое время. Что ж, летай. Просто прошу тебя, будь осторожней. Мы с мамой очень тобой дорожим.

Она отстранилась и опасливо заглянула отцу в глаза.

- А ты маме скажешь?

- Наверно, пока нет, - задумчиво отозвался он. – Вряд ли она к этому готова. Пусть это пока будет нашим с тобой секретом.

Она снова обняла его и согласно покивала головой.

 

Многие ночи с тех пор, пока Лила оттачивала мастерство полетов, Ларт лежал без сна и, глядя в потолок, все еще решал, рассказать ли обо всем жене. Иногда он был почти готов, твердо помня, что уже неоднократно их любовь помогала преодолевать самые непреодолимые препятствия и решать самые, казалось бы, неразрешимые проблемы. В такие моменты он с нежностью обнимал Рениту, лежащую рядом, и она всегда с готовностью отзывалась на эту нежность. Но в последний миг Ларт всегда отступал. Иногда дело заканчивалось сексом, а иногда он, пробормотав нечто невразумительно-извиняющееся, просто отворачивался к стене. Несколько раз он все-таки пытался рассказать жене о новом в жизни дочери, но слова словно замерзали у него на языке. Ренита стала поглядывать на него с подозрением и однажды не выдержала.

- Что с тобой, Ларт? Что-то случилось на работе? Или плохо себя чувствуешь? В последнее время ты сам не свой.

Жена застала его на кухне, где он готовил себе кофе, и Ларт не мог просто так избежать разговора. Необходимо было что-то придумать, но, как назло, в голову ничего не приходило.

- Нет, ты определенно нездоров, - Ренита озабоченно пощупала ему лоб. Сама того не подозревая, она бросала ему спасательный круг. Хотя, если честно, он и вправду чувствовал себя плохо. Вернее, неуверенно. Двойственность его положения изо дня в день изматывала его все больше. С этим нужно было заканчивать, иначе он мог запросто сойти с ума.

- Дорогая… - начал он решительно, но в этот момент в кухню вошла Лила.

- Мама, что мне одеть в дорогу? Можно шорты и маечку?

- Хочешь шокировать бабушку? – строго спросила Ренита. – Думаю, все-таки лучше платье.

- Но на улице такая жара! – дочь перевела умоляющий взгляд на отца, ища поддержки.

- Куда-то собрались? – удивленно спросил Ларт.

- Хочу проведать маму и Лилу с собой взять. Бабушка давно не видела внучку. В колледже начались каникулы, так что нет никаких препятствий.

Мать Рениты после смерти мужа перебралась поближе к ним и теперь жила в пригороде, где Ренита время от времени ее навещала.

- Может, остановимся на таком варианте: в дорогу она наденет более удобную одежду, а с собой возьмет что-то немнущееся, чтобы переодеться, подъезжая к дому? – предложил Ларт.

Ренита пожала плечами и кивнула. Кернессен подмигнул дочери, так, чтобы не увидела жена. Лила заговорщически прищурилась и выплыла из кухни с довольным видом.

Ларт обнял жену.

- Маме привет. Однако не задерживайтесь там, а то буду скучать.

- Не успеешь! – засмеялась Ренита. – Мы вечером назад. Я возьму твою машину, хорошо? Моя ведь до сих пор в автомастерской, на профилактике.

- Бери. Один день продержусь.

Уходя на работу через двадцать минут, он поцеловал жену и дочь и почти спокойно отправился в офис. Разговор с Ренитой откладывался, как минимум, на день. Можно было забыться на какое-то время, полностью погрузившись в работу, что он и сделал.

Вечером они не приехали.

Сначала Ларт не придал этому значения, подумав, что семья заночевала у бабушки. Но разговор с матерью Рениты обеспокоил его.

- Они уже давно уехали, - сказала Мирта, и голос ее задрожал. – А ты не пробовал звонить Рените на мобильный телефон?

- Еще нет. Ведь я думал, что они у вас, - ответил Ларт как можно спокойнее. – Наверно, поломка в пути. Сейчас позвоню и все выясню.

Но телефон Рениты молчал. Ларт начинал метаться, пока еще в душе, но и движения его становились все более хаотичными. Поехать навстречу он не мог из-за отсутствия второй машины, да и в каком направлении ехать, он тоже не знал. Оставалось ждать каких-нибудь вестей, и это тупое, вынужденное ожидание изматывало.

Когда раздался звонок, он подскочил и даже растерялся, не сообразив в первую секунду, куда бежать: к входной двери или к телефону. Потом осознал, что это все-таки телефон. Голос в трубке был чужим и деловитым.

- Господин Кернессен? Звонят из полицейского участка №15. Не могли бы вы подъехать сейчас к нам? Это касается вашей жены и дочери. Будем очень вам признательны. Наш адрес: Цветочное шоссе, 53-й километр.

Он крикнул "Да!", бросил трубку и через две минуты, автоматически заперев входную дверь, уже ловил такси. С этим ему повезло почти сразу же…

"Цветочное шоссе", - думал он лихорадочно, пока машина мчалась на запад. Крупнейшая транспортная артерия города. Где полицейский участок №15, он тоже знал. Это всего в двадцати минутах езды от города. Они не доехали до города всего двадцать минут. Что же случилось? Авария? Похищение?.. В желудке словно крутился маленький вентилятор с безумно острыми лопастями, разрывающими внутренности.

Вот и 53-й километр. Такси затормозило, Ларт выскочил, сунул водителю деньги и кинулся к дверям одноэтажного белого здания. Краем глаза он отметил, что в череде автомобилей, стоящих под навесом в ста метрах от здания, мелькнуло нечто знакомое, но сейчас его интересовало не это.

Он буквально влетел в участок и бросился к дежурному офицеру, сидящему за столиком.

- Я – Ларт Кернессен. Мне звонили отсюда. Где моя семья? Что с ними?

- Это я вам звонил, - суховато ответил офицер, приподнимаясь и протягивая Ларту руку, которую тот машинально пожал. – Инспектор Слам. Ничего особо страшного не случилось. Присядьте, пожалуйста, и выслушайте меня.

Ларт дал себя усадить и, сцепив зубы, слушал. Да, к сожалению, авария. Но все могло кончиться значительно хуже. Его родным повезло, что они ехали именно на "бутро". Что, госпожа Кернессен всегда водит такую большую машину? Ах, это ваша? Вы не находите, что этот тип автомобиля несколько тяжеловат для женщины? Может быть, поэтому ваша жена не справилась с управлением и врезалась в дерево? Ушибы, однако, невелики. Дочь пострадала еще меньше. Впрочем, их обеих отвезли в ближайшую больницу на осмотр. Вам придется подписать некоторые документы, господин Кернессен…

Ларт прикрыл глаза. Теперь он понял, что привлекло его внимание при входе в участок. Там, в череде машин, стоял его мощный темно-синий "бутро", без бампера и с внушительной вмятиной в центре капота. То, что машина лишилась своего огромного металлического бампера, уже говорило о силе удара. Такого столкновения изящный "тайро" Рениты точно бы не выдержал. Он мог потерять их обеих… Ларт вздрогнул и открыл глаза. Инспектор закончил говорить и выжидательно смотрел на него.

- Подпишу все, что угодно, - процедил Ларт сквозь стиснутые зубы. – Только немедленно продиктуйте мне телефон и адрес больницы.

Он потратил еще полчаса на оформление протокола и каких-то попутных бумаг, потом еще пятнадцать минут на препирательство с инспектором, но в итоге, заплатив штраф, все-таки уехал из участка на своей машине. Всю дорогу до больницы, чей адрес врезался ему в память, как гравировка на стекле, он гнал на предельной скорости. Порой "бутро" сердито рычал, подпрыгивая на выбоинах, порой словно жаловался и стонал, надрываясь. Только перед самими воротами медицинского учреждения – тяжелыми, коваными, выкрашенными темно-синей краской – Ларт сбросил скорость.

Взбежав по ступенькам небольшой лестницы, он оказался в вестибюле. Миловидная сотрудница регистратуры внимательно выслушала его сбивчивую речь и назвала номер палаты и этажа. Он не стал ждать лифта и побежал на пятый этаж пешком, перепрыгивая через ступеньку. Палата с пресловутым номером 13, гордо выбитым над дверью, была второй справа по коридору. Ларт осторожно приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. Первой, кого он увидел, была Ренита, устало дремавшая в кресле. Окинув ее встревоженным взглядом, он с жалостью отметил и царапины на лбу, залитые йодом, и пластырь телесного цвета на левой щеке, и осунувшееся всего лишь за сутки лицо. Потом он повернулся к кровати, на которой лежала дочь, и все в нем перевернулось. Глаза Лилы были закрыты. Лицо, белее белоснежной наволочки, было очень спокойным и одновременно несло на себе печать такого отчаяния, что Ларту чуть не стало плохо. Хотя видимых повреждений на теле дочери не было, он чувствовал, что что-то не так. Стараясь не разбудить Рениту, он опустился возле кровати на колени и осторожно погладил тоненькую руку, лежащую поверх простыни. Ресницы дрогнули, но глаза остались закрытыми.

- Папа… - услышал он тихий шепот.

- Это я, птичка, - ответил он тоже шепотом и, поднявшись с колен, присел на краешек кровати. Лила медленно открыла глаза. Ларт заглянул в них и, холодея, понял, что не ошибся. Что-то действительно случилось, иначе в этих синих камушках не было бы столько пустоты. Дочь смотрела как будто сквозь него, и было видно, что она с трудом осознает его присутствие.

- Как ты? – спросил он тревожно, поглаживая маленькую ладонь.

- Их нет, - сказала она. – Их нет, папа. Их уже нет…

- Кого нет? – не понял он. – О чем ты, детка?

- Крыльев, - проговорила она медленно, как сомнамбула. – У меня больше нет крыльев, папа. Их у меня забрали. Наверно, я что-то сделала не так…

- Главное, что ты сама жива-здорова, - произнес он нарочито бодро. – Все остальное мы переживем.

- Ты не понял, папа, - простонала она. – Я больше не могу летать…не могу летать…

Она снова закрыла глаза, и из-под плотно сомкнутых век побежали капли, прокладывая по щекам мокрые дорожки.

- Лила, доченька… - умоляюще заговорил Ларт. Она молча отвернулась, и он понял, что разговора не получится.

В кресле заворочалась, застонала Ренита, и он повернулся к ней. Жена открыла глаза, несколько мгновений смотрела на Ларта потерянным взглядом, потом вымученно улыбнулась. Он нежно обнял ее, и она спрятала лицо у него на груди.

- О, Ларт!…

- Давай выйдем, – отозвался он.

Она кинула озабоченный взгляд на дочь, лежащую неподвижно, и тихонько вышла вслед за мужем в коридор.

- Теперь расскажи, как все было, - попросил он. – КАК все случилось?

- Не знаю, - растерянно произнесла она. – Мы уже подъезжали к городу, видимость была нормальная, да и дорога ровная… Помню только, у меня создалось ощущение, что меня как будто выключили на мгновение…как прибор какой-то, понимаешь?…а в следующее мгновение – удар!.. перед лобовым стеклом – это огромное дерево…машина стоит накренившись, и я думаю о том, что нам нужно срочно из нее выбраться…

- Хорошо, что вы поехали на "бутро", - выдавил он. – Машину занесло, и от придорожного кювета вас спасло то же дерево. Если б вы перевернулись, последствия могли быть тяжелее. Вас уже осмотрели? Что сказали врачи?

- У меня только несколько ссадин… - проговорила она медленно, инстинктивно поднеся руку ко лбу. – Лила сидела сзади, и у нее практически никаких повреждений.

- Но ее состояние мне не нравится, - тревожно произнес Ларт.

- Это шок, дорогой, - Ренита ласково провела пальцами по его щеке. – Это просто шок.

- Все равно нужно забрать вас отсюда в нашу местную больницу, - решительно сказал он. - Там будет удобнее. Быстрее оправитесь от всего этого. Кто вас здесь осматривал?

- Доктор Ирвин. Очень хороший врач, такой внимательный и заботливый. Его кабинет на этом этаже, в конце коридора.

- Пойду поговорю с ним о переводе, - Ларт поцеловал ее. – А ты посиди возле Лилы.

Она молча кивнула головой и зашла в палату.

Кабинет доктора Ирвина он нашел сразу. На его осторожный стук изнутри отозвались невнятным возгласом. Посчитав это разрешением, Ларт вошел. Доктор – молодой человек плотного телосложения, в очках – поднял голову от стола.

- Вы по какому вопросу?

- Я хочу забрать свою семью, - начал Ларт. - Прошу понять меня правильно, - торопливо добавил он. - У меня нет никаких претензий к вашей больнице. Наоборот, я очень благодарен за помощь, которую им здесь оказали. Я всего лишь хочу перевести их в больницу возле нашего дома. Так мне будет удобнее навещать их, и я смогу делать это чаще.

- Как их фамилия? – деловито спросил Ирвин. – Да вы присядьте, пожалуйста.

- Кернессен, - Ларт опустился на краешек стула. – Ренита и Лила Кернессен.

- А-а, девочка и ее мать, - заметил врач. – Их, если не ошибаюсь, привезли буквально вчера.

- Не ошибаетесь, - вздохнул Ларт. – Что вы можете сказать об их состоянии?

Он тревожно глядел Ирвину в лицо. Тот подумал, слегка пожал плечами и, как показалось Ларту, едва заметно нахмурился.

- Вообще-то ваши близкие, как говорили в старину, отделались легким испугом. Обе. – Он сделал секундную паузу. - Хотя, если честно, состояние вашей дочери меня несколько тревожит. Возможно, это только шок, и он рано или поздно пройдет… Будем надеяться. По крайней мере, физически она в полном порядке. Кстати, в какую больницу вы их собираетесь перевезти?

Ларт назвал. Доктор удивленно вскинул брови.

- Надо же, какое совпадение! Я перехожу туда работать в конце этой недели. Если хотите, я продолжу курирование вашей семьи и там.

Ларт вспомнил слова жены и благодарно закивал головой.

- Значит, договорились. Завтра-послезавтра, после оформления соответствующих документов, их отправят туда. Так что следующий визит нанесете им уже на новом месте. А сейчас извините, у меня время обхода.

Они распрощались, пожав друг другу руки, и Кернессен ушел. Забежав в палату к семье, он шепотом рассказал Рените о результатах разговора с доктором Ирвином. Рассказывая, он все время искоса поглядывал на дочь, но Лила лежала молча, прямо держа голову, с закрытыми глазами. Казалось, она спала, но сон этот был нарочито спокойным, а дыхание - слишком ровным и еле слышным. Когда Ларт уходил, ресницы чуть дрогнули и снова замерли. Он был готов поклясться, что она не спит. То, что она не хотела говорить даже с ним, было плохим признаком.

Через день, отменив две встречи, он уехал с работы пораньше и примчался в местную больницу, куда, как он уже выяснил, перевели его семью. Первым, кого он увидел в холле, прямо возле регистратуры, был доктор Ирвин.

- Рад вас видеть, господин Кернессен, – он энергично пожал Ларту руку и увлек за собой по коридору. – Как я и обещал, я продолжил наблюдение за вашей семьей и здесь. Мои выводы: жену вы можете забрать домой хоть сейчас, а вот дочь я бы рекомендовал вам оставить.

- Вы же говорили, она в полном порядке! – протестующе воскликнул Ларт, и сердце его болезненно подпрыгнуло в груди.

- Физически – да, - нахмурился врач, - но она настолько ослаблена, что организм никак не поборет последствия аварии. Фактически она не вы-здо-рав-ли-ва-ет, понимаете? Словно процесс застыл на какой-то определенной, вернее, неопределенной черте, и никак не сдвинется с нее. Одним словом, завтра утром я собираю консилиум по поводу вашей дочери. Позвоните мне после обеда…

- Я лучше заеду, - хрипло перебил его Ларт.

- Да, конечно, - кивнул Ирвин. – Извините, мне пора. А ваши вот здесь, в палате номер пять.

Кернессен машинально пробормотал слова благодарности и медленно открыл дверь в указанную палату. Ренита сидела у кровати дочери. Вторая кровать в палате была застлана практически несмятым покрывалом. "Вряд ли она сегодня ночью спала," – подумал Ларт с болью. Супруги молча посмотрели друг на друга. Ренита не встала с места и ничего не сказала. Но ее молчание было красноречивее всех слов.

- Как она? – только и смог выдавить Ларт.

- Никак, - был ответ, и это "никак" было намного хуже, чем просто "плохо".

Ларт присел на вторую кровать, не отрывая взгляда от дочери. Черты лица Лилы еще больше заострились, глаза – как всегда – были закрыты. Он почти не слышал ее дыхания.

- Я боюсь, - прошептала Ренита. – Я очень боюсь за нее…

- Доктор Ирвин собирает завтра утром консилиум по поводу Лилы.

- Они не знают, что с ней? – встрепенулась Ренита. – Господи, Ларт, что же с нашей девочкой? Неужели все так плохо?

Она заплакала, тихонько, подавляя рыдания, чтобы не разбудить дочь. Ларт сам с трудом удержался от слез.

- Ирвин еще ни в чем не уверен. Может, это все еще последствия шока. Ты оправилась быстрее, а ей необходимо время. Надо ждать, Рени. Ждать и надеяться.

- Сколько нужно, - прошептала она. – Я буду ждать, сколько будет нужно.

Он взял ее за руку. Их пальцы сплелись, и некоторое время они сидели неподвижно, глядя на Лилу с тревогой и нежностью.

- Он еще сказал, что тебя я уже могу забрать домой, - вспомнил Ларт.

Она покачала головой.

- Я останусь здесь.

- Я знал, что ты так скажешь, - вздохнул Кернессен. – Конечно, ты поступаешь правильно. Но мне так не хватает вас… Дом пуст и нем. Жду-не дождусь, когда вы туда вернетесь.

- Только с ней, - твердо сказала Ренита.

- Конечно, - муж поцеловал ее в лоб и поднялся. – Мне нужно идти. Завтра у меня с утра дела, приеду после обеда.

Она молча кивнула, не сводя глаз с дочери. Ларт проглотил колючий комок, застрявший в горле, и вышел.

Он не сказал Рените, какие именно у него дела. Ей сейчас было не до того. Да и как объяснить жене то, что он пока и сам еще не знал. Ларт шел вслепую, интуитивно, почти наощупь. Он хотел знать, ЧТО и КАК случилось в действительности. И он поехал на место аварии.

Загородная асфальтированная дорога. Ровная и широкая, как лист металла. Вдоль дороги с двух сторон стоят деревья, не сплошной стеной, а поодиночке и группами. Вот и ТО САМОЕ дерево. Огромный, раскидистый тополь. На уровне метра от земли ствол ободран, даже поврежден. Словно открытая рана опоясывает гиганта. Это след от удара "бутро". Сразу за деревом – кювет метра полтора шириной. Машина могла въехать туда и перевернуться… Мог треснуть бак… Мог вылиться бензин… Мог быть взрыв и пожар… Могли погибнуть обе… Или одна… Кто: мать или дочь?… Они могли просто получить увечья и смертельные травмы от самого удара… Но если уцелели обе, то почему сейчас так плохо одной из них? ПОЧЕМУ???

Было раннее летнее утро. Впрочем, не такое уж раннее: часов десять. Уже начиналась жара. Воздух постепенно, словно нехотя, наливался зноем. Но Ларту, стоящему возле дерева, было холодно. У него дрожали руки, кривились губы, вибрировало все внутри. Он не выдержал напряжения и, застонав, сполз по стволу на землю. Сколько он так просидел, Ларт не знал. Наверно, все-таки не больше часа. Стало уже по-настоящему жарко. Слабость тела и души отступила, и он смог оглядеться. Он редко ездил к теще (не потому, что ему не нравилась Мирта, просто элементарно не хватало времени), и потому практически ни разу не уделял внимания окрестностям. Например, вон того домика вдали, беленького, аккуратного, обнесенного невысокой оградой, он что-то не припоминал. Пока он смотрел на домик, ворота ограды медленно отъехали в сторону, и со двора выбрался старый автомобиль потертого синего цвета. Ворота чинно закрылись, и машина медленно стала продвигаться к шоссе. Добравшись до асфальта, она покатила в сторону Ларта. Движимый внезапным порывом, он вскочил на ноги и замахал руками навстречу приближающемуся автомобилю. Тот остановился прямо перед ним. Сидящий за рулем старичок благообразного вида высунулся в окошко.

- Вам чего, молодой человек?

- Несколько дней назад на этом месте произошла авария, - сбивчиво начал объяснять Ларт. – Я вижу, вы живете неподалеку. Так, может, вы что-нибудь видели… или слышали… может, видели, как это все произошло?

- Вы журналист? – и тон, и внешний вид пожилого водителя стали крайне недружелюбными. – Хотите статейку написать?… на чужом несчастье сенсацию разработать? Не знаю я ничего. Ничего не видел. Уйдите с дороги, мне ехать нужно, - и он спрятался в кабину, как улитка в раковину.

- Я не журналист! - торопливо выкрикнул Ларт. Он вдруг понял, что старик что-то видел, и на него накатила волна страха, что сейчас он потеряет важного, быть может, единственного свидетеля. – Я не журналист! Я… Это были мои жена и дочь…

- О-о… - старичок быстро вышел из машины. – Извините. Просто не люблю репортеров. Как где авария, так и летят, как стервятники на падаль. Людям горе, а им – очередная колонка в их идиотской газетенке.

Ларт не стал спрашивать, почему старик так не любит прессу. По большому счету, его это не интересовало. Он просто стоял и умоляюще смотрел на собеседника. Тот правильно понял его взгляд.

- Не так уж я много и видел, - извиняющимся тоном начал он. – Я в тот вечер отдыхал на веранде. Люблю, знаете, после сытного обеда покурить на свежем воздухе. М-да… Так вот… Сижу в кресле, смотрю на дорогу… Она хорошо просматривается с моей веранды… Вижу, по направлению к городу едет большая темная машина. Скорость была немаленькой, но, уверяю вас, совсем неопасной. Дорога-то ровная, как полотно, сами видите. Так вот... Я машинально следил за ней… больше ведь все равно делать было нечего, да и других машин на дороге не было. И вдруг она, не снижая скорости, сворачивает вбок – и в дерево! Я аж вскочил. Думаю, что такое? Она стоит, и никто оттуда не выходит. Я подождал несколько секунд, потом сбегал в дом за биноклем…у меня хороший, с большим увеличением… давно когда-то брал, еще в молодости… так вот… смотрю в бинокль и вижу: в машине открывается водительская дверь, оттуда, шатаясь, выходит женщина, обходит автомобиль спереди и садится, вернее, падает на траву… Она держалась за лоб и периодически делала какие-то хаотические движения…как будто пыталась кого-то позвать… или достать из машины…

- Нашу дочь, - произнес Ларт с искаженным лицом. От услышанного он испытывал почти физическую боль, но он чувствовал, что это еще не конец рассказа, и был готов слушать дальше.

Старик покосился на него, опустил глаза и вздохнул.

- Да… девочка ваша… она стала выбираться из машины минуты через две… Я хорошо ее рассмотрел в бинокль. У меня у самого внучка примерно ее лет… Так что я вас понимаю… Так вот, ваша дочь… Славная такая девчушка… тоненькая, как тростинка… блондинка, насколько я помню… Открыла дверцу и стоит… Потом делает шаг вперед… и всем телом - назад… Я это все хорошо рассмотрел… вроде она хочет от машины отойти, а ее что-то не пускает… Как будто… мм-м… ну, одежду там прищемило дверцей или еще что-то в этом роде… Но я-то видел, во что она была одета… У меня так внучка тоже часто в жаркую погоду одевается… эта молодежь вся одинакова… На девочке были шорты да маечка какая-то, что и тело-то не сильно прикрывает… вы уж извините меня за брюзжание… мое поколение многого нынче не одобряет, уж не сердитесь… Так вот… Пометалась она так минуту или две… знаете, как испорченный робот… движения рывками, словно в агонии… наверно, еще от шока, бедняжка, не отошла… а потом как рванется… упала на колени и голову к небу запрокинула… мне показалось, она даже что-то шептала… по-моему, губы у нее шевелились… а в глазах - такое отчаяние, такая боль… я это даже в бинокль разглядел… словно у нее, живой, сердце вырвали… потом она лицом вниз упала и затихла… я, конечно, побежал в дом, позвонил в полицию и дорожную службу… они быстро приехали… Вот так все это и было.

"За что? За что все это?? – беззвучно кричала душа Ларта. – Зачем? Зачем ОНИ так с ней??? ЗАЧЕМ???" Кто ОНИ, он и сам не мог бы сказать.

- Вам плохо? – с жалостью спросил старик, коснувшись его рукой.

Ларт сморгнул свое отупение, и у него вырвался сдавленный звук: не то стон, не то рык.

- Я вам очень благодарен, - сказал он хрипло. – Вы мне очень помогли. Еще раз спасибо. Мне пора ехать к своим. Они все еще в больнице.

- Да, да, конечно, - сочувственно закивал старик. – Я желаю им скорейшего выздоровления.

- Спасибо. Еще раз большое вам спасибо.

Они пожали руки и разошлись по машинам. Через минуту Кернессен гнал "бутро" в город. Он ехал в больницу, одолеваемый самыми черными мыслями.

Уточнив в регистратуре, где находится кабинет доктора Ирвина (в прошлый раз он ведь так до него и не добрался), он медленно подошел к двери и постучал, чувствуя себя, словно приговоренный на эшафоте.

- Войдите, - отозвался знакомый голос.

Ларт зашел в кабинет. Показалось ему или нет, что при взгляде на посетителя лицо Ирвина омрачила едва заметная тень?

- Добрый день, доктор. Вот заехал, как обещал. Можно узнать результаты консилиума?

- Вы присядьте, мистер Кернессен, - сказал Ирвин сурово.

Ларт опустился на стул. Начало беседы ему уже не нравилось.

- В консилиуме принимали участие несколько ведущих профессоров, - продолжал врач, - и все они подтвердили мои наблюдения. Фактически ваша дочь абсолютно здорова. Все анализы и показатели в норме. При аварии она не получила даже царапины. Но она… - он запнулся, - если говорить языком не медицинским, а, скорее, литературным, она гаснет, как свеча… из нее, так сказать, капля за каплей вытекает жизнь, потому что она… потому что она просто не хочет жить… Понимаете?

- Н…нет… - еле выдавил Ларт. В голове у него начинало гудеть.

Ирвин вздохнул.

- Знаете, в моей профессии самое ужасное – говорить правду родственникам. Я не могу подать вам даже призрачную надежду, господин Кернессен, и откровенно говорю: готовьтесь к худшему.

- Вы хотите сказать… - Ларт смотрел на человека, сидящего напротив, невидящими глазами.

- Ваша дочь умирает, - был ответ. – Мне жаль... Мне действительно очень жаль…

"Ваша дочь умирает," – набатом отдалось в голове у Ларта. Но этого не могло быть! Этого не должно было быть! Если такое могло быть, то не с ними, не с его девочкой! Ведь ей только-только исполнилось шестнадцать!"

- Ведь ей только шестнадцать… - проскрипел он вслух, с трудом разлепив губы.

- Мне очень жаль, - сочувственно повторил человек, сидящий напротив.

Кернессен вышел из кабинета, ничего не соображая. Все чувства словно умерли. Его как будто поместили внутрь ватного кокона, сквозь который с трудом проникали звуки и свет, в котором почти невозможно было двигаться. Вначале боль ныла тупо и равномерно, но неожиданно сильно кольнуло в области сердца. Ощущение было настолько пронзительным, что он задержал дыхание. Ренита! Вот отчего так закололо в груди… Что он ей скажет?..

Добредя до палаты, Ларт остановился перед входом. Ему нужно было несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Если он зайдет сию секунду, то по выражению его лица жена все немедленно поймет. Он боялся этого. Он боялся, что может потерять и ее. Тогда это было бы концом всему… Несколько раз глубоко вздохнув, он вошел. Ренита, безвольно лежащая в кресле, мгновенно открыла глаза и рывком поднялась к нему навстречу.

- Что? Что они сказали?

- Она не в очень хорошем состоянии, хотя и не получила каких-либо травм. Она нуждается в усиленном лечении. Нужно ждать его результатов. Они делают все возможное.

Он не соврал ей ни слова, но и не сказал страшной правды. Это была полуправда – самая искусная и обманчивая из лжей. Ренита поверила ему. Грустно кивнув головой, она отвернулась и наклонилась над дочерью. Осунувшаяся Лила лежала с закрытыми глазами. Ренита поправила одеяло и снова села. Ларт присел на стул позади нее, точнее, упал туда. Ноги его не держали. Из-за плеча жены он смотрел на дочь, неотрывно, словно пытаясь навечно запечатлеть в памяти ее бледное лицо. По каким-то неприметным и непонятным даже ему признакам он вдруг понял, что ЭТО может случиться даже сегодня ночью. Внутри у него все задрожало. Нельзя допустить, чтобы Ренита при этом присутствовала.

Он собрался с силами.

- Ты, наверно, очень устала. Съезди домой, отдохни хоть немного.

Она отрицательно качнула головой.

- Выйди хотя бы в холл, - настаивал он. - Там стоит кушетка. Приляг на пару часов. Я посижу с нашей девочкой.

- Ты ведь после работы, - нерешительно произнесла жена. В ее голосе прорывались смертельная усталость и отчаяние.

- Я совсем не устал, - заставил он себя беспечно отмахнуться. – Конечно, я посижу с Лилой.

- Ты разбудишь меня через пару часов? – спросила она, явно сдаваясь. Ларт видел, что, заговорив о сне, она начала засыпать на ходу.

- Конечно, дорогая, - усилием воли он поднялся и поцеловал жену в лоб. – Через два-три часа. Если она проснется и захочет тебя видеть, то и пораньше.

Он вывел ее в коридор и устроил в холле на кушетке. Его расчет оказался верен. Едва коснувшись головой маленькой, туго набитой подушки, Ренита мгновенно заснула. Он вернулся в палату, подвинул стул ближе к постели дочери и сел, не сводя с нее взгляд. Лила никак не реагировала на перемещение родителей по комнате, ресницы плотно сомкнутых век даже не подрагивали. Ларт с трудом улавливал ее дыхание. Чувствуя, как начинает пощипывать глаза, он осторожно взял ее тонкую руку в свою ладонь.

Девушка судорожно вздохнула и медленно открыла глаза.

- Лила… - тихонько позвал ее отец.

- Да, папа… - отозвалась она неожиданно ровным и спокойным голосом.

- Как ты себя чувствуешь, птичка моя?

- Не бойся, папа, я еще здесь…

- Что ты такое говоришь, доченька! Доктор сказал, не все так плохо…

- Не все, папа… Плохо только, что я больше не смогу… - она запнулась, помолчала несколько секунд, потом закончила почти спокойно: - …больше не смогу летать. А тогда… тогда зачем все остальное?

"…она просто не хочет жить…" – вспомнил он слова доктора Ирвина. Его охватило чувство беспомощности и гнева одновременно, гнева на обстоятельства, на себя, который ничего не может сделать, и даже на саму дочь, которая не хотела бороться и предпочитала молча терпеть, сдаваться и … умирать.

Она что-то произнесла, и Ларт встрепенулся.

- Что ты сказала?

- Я скоро уйду, - повторила она как-то буднично. – Очень скоро…

Отчаяние и злость наконец-то вырвались наружу.

- А о нас с матерью ты подумала? – крикнул он, сжав ее руку так, что побелели и ее, и его пальцы. - Все время только и разговоров, что об этих проклятых крыльях! А мы для тебя что-то значим? Или мы только источник материальных благ для преуспевающей ученицы престижного колледжа? Для шмоток, поездок, развлечений? Ты же у нас одна! Подумай, что будет с мамой! А со мной? Ты просто трусливо хочешь нас бросить! Вбила себе в голову эту глупость насчет летать-не летать, а мы? Что будет с нами? Не смей нас бросать! Слышишь, маленькая трусиха? Слышишь, что я тебе говорю?

Он продолжал бушевать, яростно и хрипло выкрикивая упреки ей в лицо, однако понизив голос, чтобы не привлечь внимания медицинского персонала или, не дай бог, не разбудить Рениту. Дочь не пыталась возражать. Она медленно-медленно повернула к отцу голову, и он замолк, пораженный. Она улыбалась. Милой славной улыбкой, которую они с Ренитой просто обожали.

- Папа, - произнесла она ласково, и Ларт весь затрепетал, чувствуя, как резь в глазах усиливается. – Папочка, милый… Я никогда, никогда не оставлю вас с мамой. Я вас очень люблю. – Она повернула голову, устремив взгляд в потолок. Улыбка все шире расплывалась по ее лицу. У Ларта вдруг создалось впечатление, что она уже где-то далеко.

- Лила! – вскрикнул он громко и дико, как будто его ударили в сердце, как будто это был последний крик в его жизни. Сам того не замечая, он всхлипывал.

- Не бойся, папа, - произнесла она чуть слышно. – Твоя большая белая птица еще вернется к тебе…

Сквозь пелену, застилавшую глаза, словно ливень – ветровое стекло, он смотрел на нее не отрываясь. Ее голубые глаза были широко раскрыты, с губ не сходила светлая радостная улыбка, но тонкие пальцы, которые Ларт по-прежнему сжимал в своей ладони, уже начали холодеть…

 

После похорон дочери Ренита изменилась. Сначала она месяц пролежала в клинике, куда почерневший, осунувшийся Ларт ездил каждый день. Потом он перевез ее домой и нанял для нее сиделку. Каждый день, торопливо закончив работу в офисе, иногда даже в ущерб бизнесу, он летел домой, стремясь увидеть жену как можно скорее. И каждый раз он заставал одну и ту же картину. Ренита молча сидела в гостиной, утопая в кресле, возле столика, на котором в рамке с траурной черной каймой стояла фотография Лилы. Она смотрела и смотрела на нее, не отрывая глаз. И молчала. С самого дня похорон она произнесла едва ли десяток слов. Сиделка, пожилая расторопная женщина, встречаясь взглядом с Кернессеном, каждый раз отрицательно качала головой: нет, никаких изменений.

На субботу и воскресенье он отпускал сиделку, и выходные они с Ренитой проводили только вдвоем. Она покорно и все так же молча делала все, что говорил ей муж: пила какие-то антидепрессанты, принимала пищу, ложилась вовремя спать. Все основное время она по-прежнему проводила в кресле перед фотографией дочери. Эта была уже совсем другая Ренита: молчаливая сомнамбула с потухшим взглядом и замедленными движениями. Ларт начинал опасаться за ее рассудок. Он отдал бы полжизни, лишь бы вывести ее из этого состояния хоть на какое-то время. Но доктора, к которым они ездили, только качали головами и отводили взгляд. Просвета впереди не было, но он все еще на что-то надеялся. Он не мог потерять еще и жену.

В то воскресенье после обеда, а вернее, уже ближе к вечеру, они, как обычно, находились в гостиной: Ренита – в кресле, а Ларт – на диване, разбитый душевно и физически. Он откинулся на спинку, запрокинул голову и прикрыл глаза. Ему удалось забыться на несколько минут, и он даже позволил себе расслабиться. Неожиданно громкий стук в стекло заставил их обоих повернуть головы к окну. Он сделал это быстро, резко, нервно, а она – медленно и задумчиво, далекая от всего, что творилось вокруг. На наружном подоконнике сидела чайка. Обычная чайка, большая и белая. Увидев, что ее заметили, она расправила крылья – два белоснежных паруса, издала гортанный крик и снова стукнула клювом в стекло, словно просила пустить ее в дом. Ларт вскочил. В голове бегущей строкой пробежали мятущиеся испуганные мысли, вернее, их обрывки: "…чайка… птицы… Лила… доченька… Ренита… о, господи!…". "Проклятая птица! – простонало что-то в душе. – Пусть будет проклято все, что имеет крылья!"

Он сильно хлопнул в ладоши и, сделав шаг вперед, крикнул "Кыш!".

- Не смей! – раздался вопль.

Он растерянно обернулся… и едва успел уклониться от тяжелой вазы, летящей в голову. Пущенная с нечеловеческой силой, она ударилась о стену за ним и пролилась на пол хрустальным ливнем.

- Ренита… - прошептал он, не веря своим глазам.

- Не смей! – крикнула она снова, сжимая кулаки. – Не смей ее прогонять! Это не птица! Это душа Лилы, такая же светлая и чистая, как моя дочь. Она всегда любила птиц, вот и сама в нее воплотилась. А ты… ты хотел прогнать свою собственную дочь из дома, где она провела всю жизнь! Ненавижу тебя!

Ларт молчал. Абсолютно чужая женщина, стоящая в пяти шагах от него, обдала его злобным взглядом и повернулась к окну. Выражение ее лица мгновенно изменилось. Кулаки разжались, на полураскрытых губах появилась улыбка. Протянув руки вперед, она сделала несколько шагов по направлению к окну, где по-прежнему сидела чайка.

- Лила, доченька, ты вернулась посмотреть, как мы живем… - голос журчал, словно ручей, нежный, серебристый. Это было настоящее безумие. Ларт это понимал, но остановить ее не мог. Ноги будто приросли к полу, руки бессильно повисли вдоль тела. Он мог только беспомощно смотреть, как Ренита легким скользящим шагом, продолжая говорить, приближается к окну. Птица снова расправила крылья, резко крикнула и взмыла вверх. Только тогда Кернессен вновь обрел возможность двигаться. Он кинулся к жене и, схватив ее в обьятия, повернул к себе.

- Ренита, опомнись, это была просто птица! Это просто чайка залетела с побережья. А сейчас она улетела. Ее нет, понимаешь, ее больше нет… - натолкнувшись на странный взгляд жены, он замолчал. В груди заныло.

- Ее больше нет, - монотонно повторила она. – Ее больше нет… ее больше нет…

Она запрокинула голову и закричала. Крик перешел в рыдания, она забилась в руках у мужа. Ларт с трудом удерживал ее, пытаясь успокоить. Он не ожидал, что в хрупком теле жены может быть столько силы. Он держал ее в кольце рук, целуя губы, глаза, волосы, шепча нежные успокаивающие слова. Постепенно она затихала, постанывая и всхлипывая. Он по-прежнему крепко прижимал ее к себе, чувствуя сквозь тонкое платье обжигающее тепло ее тела. В нем начинало зарождаться желание, но, озлясь на самого себя, он подавил его усилием воли. Вернее, попытался подавить. "Бездушная скотина! – мысленно ругал он себя. – В такой момент! Вот сволочь!" Честно говоря, самокритика помогала плохо. Это вздрагивающее тело в его руках, запах ее волос, даже соленость слез – все вызывало в нем такие внутренние волны, что он еле сдерживался. Однако его поцелуи неосознанно становились все горячее, объятия – все крепче. В какой-то момент Ренита поняла это. Она замерла в его руках на несколько мгновений, неподвижно, безвольно, но потом стала отвечать на его поцелуи горячо и жадно. Это окончательно свело Ларта с ума. Он подхватил жену на руки и унес на второй этаж, где у них была спальня… Они любили друг друга всю ночь, ища в единении тел и душ спасение от постигшего их удара, от отчаяния, одиночества, боли, несправедливости судьбы. Отдыхая, Ренита замирала у него на плече. Ларт гладил ее длинные светло-русые волосы, наслаждаясь тем, что любимая женщина находится рядом. Прикасаясь к ее нежной коже, он снова сходил с ума, как в первые дни их знакомства. Он обдавал ее горячими поцелуями, и она отвечала на них не менее горячими, крепко прижимаясь к нему. И все повторялось… Они заснули только под утро.

Открыв глаза, Ларт прежде всего увидел Рениту. Она стояла у окна и, отодвинув занавеску, задумчиво смотрела на улицу. Он видел ее четко очерченный профиль, подсвеченный первым рассветным лучом.

- Как тихо… - произнесла она и, повернувшись к Ларту, улыбнулась. Это была слабая, какая-то извиняющаяся улыбка, но он понял: это выздоровление.

- Иди ко мне, - попросил он, протянув к ней руки.

Она послушно подошла и снова окунулась в волну его обожания. Он старался быть нежным и сдержанным, но все никак не мог ею насладиться, не мог напиться из этого родника. В какой-то момент она тихонько шепнула "Я устала…", и только тогда он с трудом оторвался от нее, но из кольца рук так и не выпустил. Она положила ему голову на плечо и снова уснула. Все время до ее пробуждения Ларт лежал с открытыми глазами, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть то спокойствие, что появилось на ее лице впервые за последний месяц.

Он смотрел на нее почти не отрываясь, и поэтому ее первый после пробуждения, еще сонный взгляд остановился на нем. Розовые губы медленно сложились в полуулыбку. Она поудобнее устроилась на его плече и снова сомкнула веки, но Ларт видел, что она уже не спит.

- Помнишь, к нам вчера прилетала чайка? – произнесла она вдруг, и Кернессен мгновенно напрягся.

- Кажется, да, - осторожно ответил он.

- Я не помню точно, как все было, - начала она медленно, так и не открывая глаз, - но точно помню: у меня было такое ощущение, точно душа Лилы прилетела ко мне, чтобы сказать: "Жизнь продолжается, мамочка, и ты должна жить дальше…" Не знаю, почему, но мне сейчас так спокойно…так хорошо…

Он не нашелся, что ответить. Вместо этого он просто поцеловал ее в лоб, чуть касаясь губами.

С того дня все изменилось. Ренита оживала, как цветок под солнцем. Ларт смотрел на этот процесс возрождения, затаив дыхание. Она часто уходила на побережье и часами сидела там у воды, бездумно бросая камешки в воду и наслаждаясь свежим ветром с моря. Все чаще на ее лице появлялась чуть заметная улыбка. На фотографию дочери она теперь смотрела с грустью и нежностью, а не тем странным безумным взглядом, от которого у Ларта все переворачивалось внутри. Она уже сама обслуживала себя и даже отказалась от услуг сиделки. Однако Ларт по-прежнему, как можно быстрее окончив рабочий день, с нетерпением спешил домой: все-таки душа была не на месте. Впрочем, не прошло и месяца, как он стал поспокойнее, видя, что она вполне справляется. Ближайшие выходные они опять провели вместе. Вернувшись с вечерней прогулки (это уже стало традицией), Кернессен первым прошел в холл, чтобы включить свет. Обернувшись к жене, он испуганно вскрикнул и подскочил, чтобы поддержать покачнувшуюся Рениту. Сильно побледневшая, она, тем не менее, слабо ему улыбнулась.

- Всю последнюю неделю у меня кружится голова, - пожаловалась она, потирая виски. – Может, уже пора прекратить прием антидепрессантов?

- Лучше сходить к врачу, - извиняющимся тоном произнес он. Ему не хотелось с ней спорить, но и решать, нужны ли ей еще лекарства, он тоже, конечно же, не мог.

- Так и сделаю в понедельник, - вздохнула она. – Наверно, запишусь на прием к доктору Ирвину.

- Э-э… - протянул он растерянно и встревожено. – А может быть…?

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

- Не бойся, я не сорвусь снова. Я считаю, что он не виноват в смерти Лилы. Как врач, он сделал, что мог, я уверена.

- Хорошо, Рени, - вздохнул он и прижал ее к себе. Какое-то время они стояли молча, обнявшись и крепко прижимаясь друг к другу.

 

Утром, поцеловав спящую Рениту, он отправился на работу, думая по дороге, что нужно обязательно позвонить ей днем, чтобы узнать результаты похода к врачу. Ближе к полудню он так и сделал. На звонки жена не отвечала. Сначала он не волновался, мотивируя тем, что она еще не вернулась домой, однако ближе к вечеру забеспокоился. Постепенно беспокойство начало перерастать в панику. В итоге, отменив важную встречу, он примчался домой на два часа раньше обычного. Дом встретил его тишиной, а гостиная – зашторенными окнами и полумраком. Из-за этого он не сразу заметил молчаливо сидящую в кресле Рениту. Отдернув штору и впустив в помещение свет, он поразился тому, что увидел. Она сидела с тем самым странным выражением лица, что так пугало его все последнее время. На столике рядом с креслом стояла открытая бутылка крепкого марочного вина, и это озадачило Ларта: ведь жена практически не пила.

- Рени, девочка моя, что случилось? – он опустился перед ней на колени и взял ее маленькие ручки в свои ладони. Ее пальцы были холодными. Она отняла одну руку и сделала ею в воздухе неопределенный жест. Она явно была пьяна. Ларт никак не мог поймать ее взгляд.

- Тебе нужно поспать, - сказал он решительно, поднимаясь с колен, и взялся за бутылку, намереваясь отнести ее в кухню. Она откинулась на спинку кресла и сухо засмеялась. От произнесенной ею фразы у Кернессена дрогнули руки, и бутылка упала на ковер. Густое бордовое вино, мягко побулькивая, начало заливать рисунок в бежево-песочных тонах.

- Что ты сказала??

- Я беременна, - с тупой настойчивостью пьяного повторила она.

- РЕНИТА!!! – Ларт схватил ее за руки и рывком поднял из кресла. – Это правда??

- Так сказал доктор Ирвин, - старательно выговаривая слова, произнесла она. – Когда я рассказала о своих головокружениях, он предложил мне общую диагностику организма. И этот осмотр показал, что я… - она икнула и докончила фразу - …я беременна.

- Но ведь… помнишь, после рождения Лилы врачи говорили, что ты больше не сможешь иметь детей!

- Я-то помню, - она пожала плечами. – Доктор Ирвин сказал, что он очень удивлен такому диагнозу, потому что у меня абсолютно все нормально в репродуктивной сфере. Он допускает, что в моем организме за это время произошли какие-то изменения, незаметные и неощутимые для меня, но приведшие к способности снова иметь детей.

Ларт слушал ее голос, как странную, но прекрасную волшебную песню, а в мозгу звучала и вторила только одна мысль-воспоминание: "Папа, твоя большая белая птица еще вернется к тебе…"

- Это будет девочка, - сказал он уверенно.

- Нет, - ее голос прозвучал слишком четко и твердо для пьяной женщины.

- А что, мальчик? – спросил он, улыбаясь счастливой улыбкой отца, которому сообщили, что у него будет первенец.

- Нет, - ответила она все так же твердо. – Ни девочка и ни мальчик. Никого не будет.

Улыбка медленно сползала с лица Ларта. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Только сейчас он заметил, что она не так уж, в сущности, и пьяна.

- Ты не сделаешь этого, - произнес он одновременно просительно и озлобленно.

- Сделаю, - выдохнула она не менее озлобленно. – Сделаю, потому что…

- Не делай этого! – выкрикнул он, перебив ее. – Это наш шанс, понимаешь?

- …потому что больше не выдержу этого, - закончила она, смотря куда-то вдаль за Ларта и явно его не видя. Страдальчески приоткрытые губы что-то шептали. Ему стало жаль ее, он протянул руки, чтобы прижать к себе, обнять, пожалеть. Она упала в этот спасительный круг его объятий и зарыдала, закрывая лицо руками. Сквозь рыдания прорывались отдельные выкрики и слова.

- О, Ларт… пойми меня… надо, чтоб ты понял! Я этого больше не переживу! Чтобы еще раз… так, как Лилу… потерять… потерять! Я не могу!.. Я не могу!.. Не хочу!… Нет!… Не надо!…

Она уже срывалась на визг, на истерику, билась у него в руках, как припадочная. Он с трудом ее удерживал. Но желание спасти этого ребенка, этот дар, который так неожиданно преподнесла им судьба, было слишком велико, и оно давало ему силы сейчас крепко держать ее, успокаивать, целовать. Он гладил ее по голове, целовал в губы, глаза, волосы и говорил, говорил, стараясь достучаться до ее разума, ибо душа ее блуждала сейчас в таких потемках, что туда пробиваться было бы просто рискованно.

- Ренита, милая… послушай меня… послушай!… - он отстранил жену от себя, сильно встряхнул и снова прижал к груди, усмиряя ее рывки и дрожь. – Послушай меня, любимая… Это наш шанс, слышишь? Это шанс снова быть счастливыми, снова познать ту радость, что давала нам Лила… Разве мы должны от этого отказываться? Разве ты можешь от этого отказаться? Это знак свыше, понимаешь? Нам дан шанс на новую жизнь… Мы можем заполнить ту пустоту, что сейчас в наших душах… Дай жизнь этому ребенку! Ты можешь это… И не нужно бояться… Это ведь счастье, Ренита… Это… Это как возвращение нашей дочери… Разве ты можешь сказать ему: нет?…

Постепенно она затихала, рыдания становились глуше, судороги, в которых билось тело, переходили в прерывистую дрожь. А Ларт все говорил, шептал ей на ухо, умолял. В эту минуту он готов был дать себя разорвать на куски, лишь бы Ренита сохранила этого ребенка. Он медленно подвел ее к креслу и усадил, а сам стал рядом, опустившись на одно колено и не выпуская ее из объятий. Прошло еще какое-то время, и она совсем успокоилась, только вздрагивала иногда, жалобно всхлипывая.

- Рени, - позвал он ласково.

Из спутанной гривы пепельных волос на него глянули два заплаканных глаза.

- Я боюсь, Ларт, - шепнула она. – Мне страшно…

- Мне тоже, - признался он, ничуть не кривя душой. – Страшно и одновременно я жду этого ребенка с надеждой и нетерпением. Я уже люблю его. А ты, Ренита? Разве нет?

Она молчала, словно прислушивалась к чему-то внутри себя.

- Так что ты решила? – спросил он хрипло.

- Я тоже его люблю, - тихо произнесла она…

 

…Верика родилась в мае, когда на приусадебном участке вовсю цвела сирень, которую Ренита обожала. Счастливый Ларт, пребывающий в состоянии эйфории, привез в больницу огромный букет, который медицинский персонал шустро порасставлял в вазы и вазочки всех размеров, так что палата Рениты стала напоминать цветущий сад. Через три дня он забрал их домой, где все уже было подготовлено к приему маленькой принцессы. Да, она тоже была принцессой, и для родителей, и сама по себе. Темноволосая и кареглазая, она отличалась от старшей сестры не только внешностью. В младенчестве она почти не плакала, а подрастая, становилась все более спокойной и задумчивой. В этом спокойствии читалось настоящее царственное величие. Непоседа и егоза Лила выражала свои королевские замашки совсем по-иному: живым и непосредственным характером, веселым щебетанием, маленькими, легко выполняемыми капризами. Ее младшая сестра была абсолютно другой. Она никогда не кидалась к отцу или матери на шею, не болтала без умолку о каком-либо пустячке, не устраивала неожиданных приключений, которыми так пестрила короткая жизнь ее старшей сестры. Нет, спокойная и тихая, прижав к себе своего любимого плюшевого мишку, Верика забиралась с ногами на диван и сосредоточенно листала книжки с картинками, которые по ее просьбе ей часто покупали родители. Если ее окликали, девочка подымала огромные карие глаза и застенчиво улыбалась.

Ренита не чаяла в ней души. Иногда ее любовь принимала просто болезненные формы, и Ларт принимал титанические усилия, чтобы как можно дипломатичнее сказать жене об этом. Впрочем, он понимал ее, как никто другой, и часто вообще старался не делать ей замечаний. Но наблюдать, как Ренита постоянно держит дочь в объятиях, иногда судорожно прижимая малышку к себе, порой было выше его сил, и он просто удалялся в другую комнату или выходил во двор. Однако он почти никогда не ходил на побережье. Реющие крикливые чайки казались ему душами, оплакивающими его потерю и боль. Он даже хотел продать коттедж и переехать подальше от моря, куда-нибудь поближе к лесопарковой зоне, но, когда он задал этот вопрос Рените, она только отрицательно качнула головой.

- Мне хорошо и здесь, - тихо, но твердо произнесла она, и Ларт не стал настаивать. Однако день за днем он присматривался к своей подрастающей дочери, со страхом пытаясь обнаружить в ней ту неведомую любовь к птицам, которая, по его убеждению, спровоцировала гибель ее старшей сестры. Но не находил. Верика любила все и всех: жужжащую над цветком пчелу, ползущего в траве муравья, лающую в соседнем дворе собаку и… любого чирикающего воробья. Чаек она тоже любила, но не так фанатично, как Лила, к тому же Ларт очень резко ограничивал их выходы на побережье. В случае отказа девочка не протестовала, а просто находила себе другое занятие.

Супружеская спальня наполовину опустела. Кернессен спал в ней один, потому что Ренита переселилась в детскую. Она ни на минуту не хотела расставаться с дочерью. Ларт все понимал, но все-таки на душе у него иногда скребли кошки. Часто, поцеловав дочурку на ночь под ревнивым взглядом жены, он уходил к себе и еще долго, порой до рассвета, лежал без движения, бездумно рассматривая потолок. В эти часы он вспоминал Лилу, всю ее короткую яркую жизнь. Он очень любил и Верику, но мысли о старшей дочери порой доводили его до тихих, незаметных другим, слез. Забывался он, как правило, только под утро.

В тот день он, задерганный и изнервничавшийся на работе, вернулся поздно, и вечером сил хватило только на то, чтобы, поцеловав на ночь жену и дочь, добраться до спальни. Коснувшись головой подушки, он мгновенно отключился. Сколько он проспал, Ларт не знал, но пробуждение было внезапным, резким, неожиданным. Он сел в постели, широко раскрыв глаза. В комнате было еще совсем темно, однако в двух метрах от кровати смутно белело пятно.

- Папа… - услышал он робкий шепот и окончательно проснулся.

Потянувшись рукой к торшеру, он нащупал выключатель. Разлился мягкий ночной свет, осветив нерешительно переминающуюся с ноги на ногу девочку. На ней была белая ночная рубашонка, а в руках она крепко сжимала своего неразлучного плюшевого медведя.

- Что ты здесь делаешь, малышка? – спросил он шепотом. – Что-то случилось? А где мама?

- Мама спит, - ответила она тоже шепотом и, прошлепав по полу к отцу, присела на краешек кровати. – А я не могу спать. Мне нужно кое-что у тебя спросить…

 

Нет… - сказал он себе… Нет! – молча и яростно крикнул он кому-то… Нет, этого не может быть, потому что этого не должно случиться снова… Нет…пожалуйста… - просил он сам не зная кого… - не надо… только не это… только не это…

 

Он смотрел на Верику в тупом ожидании. Она задумалась, морща детский лобик, как будто пробовала сформулировать в уме нечто сложное. Потом черты ее разгладились, и она подняла на отца пытливые карие глаза.

- Папа, а летать – это хорошо?

 

…что-то оборвалось внутри Ларта, рухнуло куда-то вниз, полетело в бездонную черную пропасть, в колодец без дна и стен…

 

Он осторожно привлек дочь к себе, и она доверчиво прижалась головой к его плечу.

- Конечно, малышка. Летать – это очень хорошо. Жаль только, что людям…гм… большинству людей этого не дано. Но ты, когда вырастешь, обязательно полетишь.

- Я знаю, папа, - ответила девочка простодушно. – Я всегда это знала, только не знаю, когда именно. Но ты не беспокойся, папочка, - она погладила отца по руке. Рука была горячей и почему-то мокрой, и девочка снизу вверх заглянула отцу в глаза. – И не плачь, пожалуйста. Ведь еще не время… пока еще просто не время…

 

------------------------------------------- ----