Сонный туман лениво перетекал клубами по Эйлдонским холмам, ненадолго закрывая полевые цветы от взгляда прохладного весеннего шотландского солнца. Вереск замер, ветер не шевелил его, ветра вообще не было. С тиса на ясень перелетел жаворонок, громко чирикая. Между корней прошмыгнула белка. Эйлдонские леса пробуждались после короткого весеннего сна.

Где-то бодро отбивал дробь дятел, тараторила сойка, в уютном дупле с боку на бок ворочалась сова. Ветвисторогий олень неспеша щипал траву на опушке, одним глазом поглядывая в сторону зарослей лесного кустарника: не пройдёт ли ненароком медведь, уже проснувшийся после зимней спячки, не пробежит ли голодный волк.

Наевшись весеннее-зелёной травы, олень направился к ручью Хантли, вытекавшему из леса и стремившемуся, игриво и радостно, дальше - в полноводный Тэй. Ручей уважительно огибал древний, могуче-величавый дуб, росший посреди опушки леса, упиравшийся кроной высоко в туман. Долго стоит здесь этот дуб: старожилы этих мест говорят, будто высился он, благородный и невозмутимый, еще, когда древний народ Дуун-Ши впервые столкнулся в бою с круитнами, первыми жителями шотландской земли. И не было тогда ни ручья Хантли, ни дремучего леса, ни самих Эйлдонских холмов.

Ветвистые рога оленя склонились над звенящим ручьём, и шершавый язык животного прикоснулся к воде, зачёрпывая первые капли студёной влаги. Но, не успев напиться, олень почуял что-то необычное, дёрнул ушами и резко поднял голову.

Из необъятно-толстого ствола дуба-долгожителя вышли двое, одновременно ступив на влажную от росы траву. Необычное сияние исходило от них, мужчины и женщины, и туман охотно отражал этот неземной свет.

Олень пристально посмотрел на них, снова дёрнул ушами, фыркнул и почтительно склонился, грациозно распрямив впереди себя правую переднюю ногу. Женщина взглянула на ленного обитателя и улыбнулась ему. Затем обратилась к мужчине:

- Вот ты и дома, Томас Лермонт. Семь лет пробыл ты в мира народа Дуун-Ши, давно уже закрытых от людского глаза. Ты сдержал клятву, данную мне при нашей первой встрече, и не проронил ни слова, будучи гостем у моего народа. Ты многое слышал, гораздо больше, нежели сохранилось в памяти людей до нынешней поры. Но никто не брал с тебя слова не разглашать услышанное+

- Семь лет, - проговорил мужчина, таинственный взгляд его с некоей долей грусти был устремлён в пустоту. - Целых семь лет я не был дома+

Он и его спутница были одеты в длинные, светло-зелёные плащи из толстого сукна. Бородатое лицо мужчины выражало лёгкое недоумение: неужели, семь лет?...

- Ты чем-то огорчён, Томас? - спросила женщина.

- Нет, - он не отрывал взгляда от невидимой в пространстве точки. - Я бы многое отдал, чтобы побыть среди вас ещё немного.

- Даже любовь ко мне? - улыбнулась женщина.

- Не говори так, - он нежно взглянул на неё. - Ты же знаешь, что я никогда тебя не разлюблю.

- Знаю, - она ненароком сжала его руку. - Поэтому в назначенный день и час я приду за тобой, и мы вернёмся назад. Забытые боги народа Дуун-Ши не забывают тех, кому они нужны.

- В назначенный день и час+, - повторил мужчина. - Но когда?

- Надеешься. Что я отвечу тебе? Могу лишь намекнуть: когда твоё слово услышат люди от моря и до моря, и найдутся те, кому слово твоё придётся не по нраву - жди знак, который я тебе пошлю.

- Хорошо, Госпожа. Я понял, - мужчина ответным движением сжал руку своей спутницы. Затем он умелым движением снял с плеча лютню и едва тронул пальцами струны. Лютня отозвалась радостно-приветливым звоном. Мужчина улыбнулся - теперь не так печально, как в прошлый раз - и, не оборачиваясь, зашагал вперёд, по направлению к своему родному городу Эрсилдуну. Кода он перепрыгивал через ручей, олень продолжавший пить воду, даже не отпрянул в сторону. Он знал: этот вреда не причинит.

А женщина долго провожала удалявшуюся фигуру взглядом. Затем, прошуршав плащом по траве, исчезла в могучем стволе дуба.

Туман начинал рассеиваться+

 

+Лёгкой пружинистой походкой, почти не касаясь земли, быстро шёл Томас Лермонт, шотландский бард. Летали по лугам бабочки, звонко щебетали птицы, вересковое море колыхалось приливами и отливами, крестьянин, напевая старинную песню ("Ангус покинул семейный кров. Милая ищет его меж холмов..."), врезал свой плуг в незасеянную пашню. Всё дышало весной жизнью...

Жизнью!

Но не дошёл Томас до родного Эрсилдуна, не зажёг факела в залах родового замка. Повернул Томас к Эдинбургу, столице шотландского королевства. Даже не зашёл он для молитвы в стоявшую на отшибе церковь, как обычно делал, долго отсутствуя дома. Равнодушно прошёл он мимо неё, и, не посмотрев в сторону любимой каменной кладки. Другими мыслями был занят ум барда.

К вечеру дошёл Томас до королевского замка - ещё немного, и часовые захлопнули бы ворота на всю ночь до утра. Неслышно, под общий шум веселья вступил Томас в пиршественный зал, в самый разгар празднества в честь Майклмаса, Дня св. архангела Михаила, и сел позади могущественных танов и знатных рыцарей.

Наступало время сказаний, когда один за другим выходили барды, ударяли по струнам лютни или арфы и пели о прошлых временах, не забывая прославить героев нынешнего века, а особенно - "за доброту и щедрость" славного короля Александра II. Звучали старинные баллады об эпохе Артура и рыцарей Круглого Стола, о горестной и грешной любви Ланселота и Гвиневеры, о подвигах отважного сэра Гавейна, хвастовстве надменного сэра Кея, коварстве ведьмы Морганы, могуществе волшебника Мерлина и подлом предательстве сэра Мордреда.

Под конец, когда все барды усладили слух гостей, и его величество король Александр уже хотел назвать лучшего исполнителя, по-королевски наградив его+

+встал Томас Лермонт, так и не притронувшийся к поданному угощению, и вышел на середину зала, встав лицом к королю. Не отвесив подобающий по этикету поклон, принялся Томас задумчиво перебирать струны своей лютни.

И полилась песня. Песня о прошлых временах свободной Британии. Но по-другому, без излишней куртуазности звучала она. Чем-то исконно-древним веяло от этого напева: священное язычество бриттов и скоттов царило среди незамысловатых, но точных строк, едва зарождавшихся в уме Томаса, и тут же слетавших с его уст древней сакральной, мелодией.

И услышал король Шотландии, и знатные таны, и рыцари не о беспечных воинах в сверкающих латах и не о наигранных вздохах прекрасных дам - об истинном Артуре услышали они: о талантливом полководце и умелом воителе, о детстве его и юности; о том, как учил его древний бог Мирддин Эмрис, принявший земное обличье простого друида; о мудрой Моргане, артуровой сестре, жрице на острове Аваллон, о Нимуэ, верховной Матери острова, хранившей для нового короля Каледдвурх, фамильный меч Медвежьего Клана; о беспутном воине Ланселоте, преступившем клятву вассала и соединившем себя любовными узами с королевой Гвиневерой; и о храбром Мордреде пел Томас, о незаконнорожденном сыне Артура и Морганы, который ценою собственной жизни предотвратил уже начинавшую разгораться междоусобицу среди британского воинства, благодаря чему бритты сумели объединиться и дать отпор ненавистным саксам. И ещё пел Томас из Эрсилдуна о древних, ныне уже забытых Богах из племени Дуун-Ши, в трудную годину принявших людское обличье, чтобы помочь своему народу.

Все вокруг молчали, и молчали долго, пока пел Томас. А пел он, не переставая до самого рассвета.

И вот закончилось пение. Пальцы взяли последний аккорд. Бард перекинул ремень лютни за плечо и, снова не поклонившись, зашагал к выходу. Никто не остановил его. Всё, казалось, замерло: и король, и его гости, и усердные слуги, и вёрткие пажи, даже огонь, на котором жарили баранину, и тот как будто замел, словно нарисованный.

Наутро обыскали весь замок, но Томаса из Эрсилдуна не нашли в его стенах. Стражи стояли у запертых ворот и божились, что ночью ни одна мышь мимо них не прошмыгнула.

- Сквозь землю он, что ли, провалился? - произнёс в пустоту епископ, перебирая толстыми пальцами чётки, и хитро улыбнулся маленькими заплывшими поросячьими глазками.

 

** *

Через год в Шотландию пришла смерть доброго короля Александра, и Эдуард Длинноногий, владыка Англии, тут же поспешил вмешаться в политику соседнего государства, возведя на престол в Эдинбурге Джона Баллиола. Но тот, не пожелал быть марионеткой в чужих руках и выступил против своего патрона. Эдуард I разбил Баллиола при Данбаре, и на долгие годы английские войска заняли вересковые пустоши и холмы страны древних скоттов.

Храбро бился за Шотландию славный рыцарь Уильям де Валлис родом из Кимвру, которого шотландцы называли Уоллесом. Но, одержав победу при Стирлинге в 1296 году, он был разбит два лета спустя под Фолькерком и немногим позже выдан англичанам. Лишь Роберт, семнадцатый граф Брюс, сумел снова сплотить шотландский народ и одержать победу над войсками Эдуарда II при Бэннокберне в 1314 году. В этой битве в шотландских рядах плечом к плечу со знаменитым Чёрным Дугласом дрался гениальный бард и провидец Томас Лермонт из Эрсилдуна+

+Английский король отступился от свободной Шотландии, и на долгие десятилетия в стране наступил покой. И вот когда прошла пора войны и настало время мира и житейских забот, епископ снова потёр свои пухленькие ручки и произнёс:

- Теперь-то Рифмач из Эрсилдуна от нас не отвертится.

За эти годы у епископа было достаточно времени, чтобы собрать о Томасе Лермонте все необходимые сведения для обвинения в колдовстве. Церковные соглядатаи разузнали у жителей Эрсилдуна, что Рифма в 1277 году от рождества Христова ушёл из города на соседнюю ферму и сгинул на целых семь лет. Никто его, конечно же, не искал, ибо не было у Томаса ни жены, ни родных, а когда вернулся Томас-Рифмач аккурат на Майклмас и снова поселился в своей усадьбе. Многие сперва думали, что это дух, восставший с того света. И в церковь с той поры Томас больше не ходил.

"Вот как? - думал епископ, причмокивая мясистыми губами. - А не с веельзевулом ли якшается наш уважаемый бард?"

Говорили в народе, будто все эти семь лет гостил Томас у королевы фей, и дар его пророческий, которым овладел он после возвращения, - от лукавого. Ходили слухи, что каждую ночь к Томасу в замок слетаются эльфы, и он угощает их вином. Самые суеверные вполголоса шептали о кровавых жертвах королеве фей, которые приносит Томас в надежде откупиться от неё и снова не уйти в холмы. В ту пору, как назло, в лесу стали пропадать дети+

 

И вот, зажглись тёмной ночью смоляные факелы, и поскакали вооружённые всадники в Эрсилдун. Был у них приказ самого епископа: арестовать барда Томаса Лермонта по обвинению в ворожбе и чернокнижии.

Но не нашли его в родовом имении Лермонтов, не было там ни колдовских книг, ни перевёрнутых крестов, ни окровавленных алтарей. Только соседи сбивчиво рассказывали, что ровно в полночь, когда облака пропустили на землю лунный свет, в сторону Эйлдонских холмов по улицам города неспешно прошло стадо оленей. Тут же вышел из замка Томас Рифмач, с одною лютней за спиною, и последовал за животными, не сказав никому ни слова о том, куда он уходит и на какое время.

К рассвету в Эрсилдун прибежал запыхавшийся мальчишка, гордо объявивший, что Томас Лермонт проследовал за оленями до старого дуба, что растёт на опушке леса, у подножия Эйлдонских холмов, огибаемый ручьём Хантли. Печальным было лицо старого Томаса, когда он оглянулся назад, окидывая взором при свете полной луны родные края. Тяжело вздохнул Томас, грустно улыбнулся и шагнул в дерево. Олени же ушли в лес...

За свой рассказ мальчишка-смельчак получил пряник и леденец на палочке.

А старый дуб у ручья Хантли в тот же день выкорчевали и сожгли.