Что хочет автор. Литературные конкурсы

Немецкая армия фокусирует свои бинокли по храмам Москвы. Огромная страна, смятая мощью первого удара вермахта, начинает оправляться от шока, русские понимают- наступил час выбора между свободой и рабством. Третий рейх отмерил себе тысячу лет.

Но это происходит далеко на западе, а здесь, на севере Урала, где вековые нетронутые леса, малолюдье, и уже нажали ранние, но пронзительные морозы - иные разворачиваются события.

... Поздним вечером в один из домов на окраине маленькой уральской деревни стучался человек в шинели. Дверь изнутри была заперта на крючок. Он подпрыгивал и обреченно скрипел под ударами тяжелого сапога.

По двору сипела октябрьская поземка. Она белыми змейками извивалась по грубым ступенькам крыльца, выбеливала комки грязи на улице, отчего темнота казалась еще беспросветное.

Тайга, плотным кольцом окружившая деревню, шумела грозно и неумолчно, как шум океанского прибоя. Иногда в ней с глухим выдохом падали старые, поседевшие от векового мха ели, образуя чудовищные буреломы.

Человек в шинели был молод, среднего роста, худ, заметно кривоног, с новенькими погонами младшего лейтенанта НКВД.

- Спят, сволочи! Чалдоны! Залегли до весны, как медведи,- пробормотал он озябшими губами, и с тоской бесконечно усталого человека посмотрел на толстые ставни , за которыми было сухо и тепло.

На мгновение в прорезь хмурых туч желтым, как у рыси, глазом проглянула Луна, и дом, точно прозрев ,посмотрел в ночь белесыми квадратными зрачками.

Наконец изнутри послышался хрипловатый от крепкого табака мужской голос, по тембру явно немолодой уже.

- Кого носит в сей час? Душегубы...На вилах захотелось посидеть? Враз угощу... Эх, собак нету. На прошлой неделе последнюю волки сожрали. Одолело дикое зверье. Белки по крышам прыгают. Недаром война началась... Вот они, грехи наши!

Младший лейтенант улыбнулся в ответ на угрозу, облегченно даже вздохнул , предчувствуя ночевку в тепле, и опять, но еще с большим ожесточением хватанул пяткой сапога грубую, из осиновых плах дверь, давая понять хозяину, что терпение его кончается и к долгим разговорам он сейчас вовсе не расположен.

- Откидывай крючок, отец! Да поживей мне! А то прикажу выломать запор твой к чертовой матери...

- Эге! Боек, однако! А я тебя враз проткну... Не пужай старого кержака. Ишь бродит тут!

- Не разумеет, сволочь этакая!- пробормотал поздний гость.-- Хозяин, послушай меня хорошо. Я представитель власти. Спецконвой НКВД. Младший лейтенант Чагин. Все понятно? Отцепляй дверь!

- О-ось!Это другой фасон! Так бы и калякал сразу. А то много вас по тайге вышибал бродит! Скурочить дверь и медведь может. Ума много не надо. А чинить некому. Один я в деревне из работящих мужиков остался. Всех война пожрала. Власть , говоришь...А документ какой полагается имеешь ли? Мало ли на словах ты кто!

- Старик! Я достаю оружие. Оно тебе все документы заменит.

- Ишь, горяч! Молод значит еще.. А стращать меня не тужься. Я давно всего отпужался. Все поносы кончились, закрепило до смерти.

Наконец,хозяин открыл дверь. Это был типичный уралец- бородатый, жилистый, насквозь пропахший смолой, дичиной, рыбой, и печным дымом.

Предки его, наверняка убежали сюда в глухую тайгу от жестокого заводчика Демидова,фаворита Петра Первого. Царь поднял всю Россию на дыбу, а Демидовы , его любимцы-железоделатели уральские подвесили некогда за вывернутые руки все здешнее население. Но русский металл для пушек и ядер шел отсюда исправно.

Глянул хозяин во двор и обомлел.

Кроме молодого офицера и нескольких конвойных солдат с винтовками, на улице копошилась толпа каких-то серых продрогших до костей человеческих существ.

Они уже запалили во дворе костер, и грелись, жадно впитывая его дымное тепло. Кто-то поджаривал над пламенем ломти замерзшего , как булыжник, хлеба, другие рыскали по огороду в поисках оставшихся с осени картошек или брюквы. Поодаль стояли две подводы с пожитками.

-Отец! Вопрос такой имеется? Сколько у тебя в избе народу проживает?- сурово спросил младший лейтенант, пряча острый подбородок в воротник шинели.-

Отвечай без обмана, как на допросе.

- Народу-то? Да немного будет!- уклончиво забормотал старик.-- К текущему моменту трое только. Я сам собой, старуха личная моя, да племянница Файка. Двое сыновей на фронте немца осиливают.

А что, товарищ военный, скоро ли у фрица штаны на заднице лопнут? Ребята у меня крепкие, на медведя с одной рогатиной ходили. Должны ему кол куда надо воткнуть... Они у меня много разговаривать не любят.

- Воткнешь ему!- с раздражением проворчал младший лейтенант.- Как же... Прут и прут! Как по ровному месту катят. Будто вовсе у нас армии нет. Так что штаны у фрица пока целы , батя! Ни одна ниточка не треснула еще.Война только началась. Впереди реки крови. Чалдонской вашей смекалки тут не хватит. Немец по науке нас долбает.

- А взаправду говорят, будто Сталин из Москвы деру дал?

- Чего мелешь, дикарь лесной? Да за такие пораженческие слова я могу тебя вмиг покойником сделать... Прямо на порожке родного дома.

- Извиняй! Чужой слушок к уху прилип. края у нас дальние, медвежьи... Народ всякое говорит. Будто бы силища такая прет, что от самолетов солнца не видно, а танков столько, что земля гудит на километр вглубь...

- Моторов у него много- это верно! Но Сталин умнее Гитлера в тыщу раз. Он ученик Ленина! Его гениальность заменит нам нехватку оружия,- твердо сказал Чагин.

- Оно понятно! Сыновья у меня тоже не глупые,охотники сызмальства, пули зубами ловят, но оружие бы им не помешало. Война все ж не забава. Тут сила силу ломит.

Младший лейтенант повернулся к солдатам, скомандовал:

- Сержант Охрименко, обыщи дом! Чтоб тщательно мне!

- Есть! От меня ни один таракан не укроется. Не на того напали...

Плотный, низкорослый сержант, разгрызая на ходу каменный сухарь, проворно шмыгнул в избу.

Обшарив ее, доложил:

- Врет он, товарищ командир! Про трех человек Вам сообщил, а в доме только двое обитает... Он, да его личная старуха спит за печкой. Никакой племянницы нет. Сбивает нам постой. Еще тот хитрован!

Чагин цепкими сильными пальцами грубо ухватил старика за ворот толстой серой рубахи.

- Виноват! Не упредил,- просипел тот.- Файка в сей момент у любовника находится.

- Ага! Интересно!- хищно осклабился Чагин.- Да вы тут весело , суки, живете. Сколько твоей племяннице лет? И какие у вас тут любовники? Они почему Родину на фронте не защищают?

-Файка-то? Лет сколько? Молодая она...В самом соку девка. Двадцать пять нынче будет. Жениха у нее нет. Приходится чужие подмышки нюхать... Так что извиняйте! К инвалиду по зрению бегает. Он тоже холостой. Греха никакого в этом нет.

- Так! Просветил!- Чагин бесцеремонно отстранил старика, пригнувшись, вошел в избу.

Она была просторная, кержаки леса на избы никогда не жалели ,сухая, довольно чистая. Массивная печка отдавала ровное приятное тепло. Мерно похрапывала за ней личная старуха хозяина.

Чуть слышно потрескивала керосиновая лампа. Угол избы был отделен чистой пестренькой занавеской, за которой располагалась аккуратно застеленная кровать с высокими пуховыми подушками. Там, очевидно, была спальня племянницы, отсутствующая в данный момент.

- Вот что, старик!-сурово сказал Чагин,по-хозяйски забрасывая холодную шинель на печь, и отряхиваясь от стужи, как собака после купания.- Определяю тебе на постой тридцать человек. Моих подопечных. Слышись, тридцать. На одну ночь.- Он кивнул в сторону двора.- утром мы пойдем дальше. Задерживаться нам не с руки. Тридцать, слышишь. Возражений не подавай!

- У-у-у! Не войдет в мою избу столько народу,- изобразил на заросшем лице высшую степень отчаяния хозяин.- Это же не пятистенок. Если только к потолку привязывать людей...

Энкэвэдэшник язвительно усмехнулся:

-Хорошо! Для тебя делаю скидку! Наполовину. Но ты пришлешь ко мне свою племянницу. На ее кровати будем вместе ночевать.- он кивнул в сторону занавески.- Усек? Возражений опять не подавай!

- Воля ваша! -мгновенно, и без особенной печали согласился старик.-Она даже непротив будет. Только учти, товарищ военный, весу в ней шесть пудов, а ты, извиняй, жидковато скроен, кабы не утомится тебе.

- Уж тебя , козла старого, на подмогу мне не позову!

- Упредить по честности должон! Чтоб какого недоразумения душевного и прочее не вышло.

- А почему у нее имя такое? Фаина! На русское вовсе не похоже? Таких имен у чалдонов не слыхивал.

- Это верно! Еврейского рода она,- склонившись к уху Чагина, с напускной таинственностью зашептал старик.- Неродная она нам со старухой. Сиротка! До войны у нас еврейская семья ссылку отбывала. Политические вроде, а и врать не буду, не ведаю точно.По весне на лесосплаве оба родителя утонули, а девочка без призрения осталась. Ее сперва мой старший брат удочерил, а потом, когда помер, мы, значит, взяли на дальнейшие виды воспитания. Держим за дочку. Девка, врать не буду, хороша...Не супротивная, работящая, ленцы никакой нет, всякое дело за что не возьмется- в руках кипит, только вот жениха ей тут, по малолюдью нету... На войне они.А замуж пора! Пока немца в обратную сторону развернут, могет старой девой закиснуть. Сам политически говоришь- главная кровушка впереди. Беда, да еще какая!

-Просветил! И вот что еще отец. Буди свою личную старуху. Сейчас муки в избу принесут. К утру надо на восемьдесят человек хлеба напечь! Завтра последний, решительный переход. До пункта назначения.- Он поморщился, как от зубной боли, страдальчески покрутил головой.- Одно плохо, батя! Дохнут мои подконвойные! Третью неделю идем. Мрут в пути, как мухи. Зима не вовремя подступила еще. А у меня норма отсева - не больше двадцати процентов. Разумеешь, борода! Так в нашем областном управлении установили...

- Это как же? Смерть на проценты? - испуганно спросил старик, косясь на серых оборванцев, набивающихся в его избу под немилосердными тычками упитанного Охрименко, неустанно продолжающего разгрызать сухари.

- Дуралеи! Мамлюки! Разве им в управлении докажешь. Это же люди, а не мыши... Полковник так и сказал: " Уложишься, Чагин, в норму- будет тебе повышение звания и должность коменданта." Мне, этих людишек тоже не больно жалко, не положено мне это по должности, но тараканья эта арифметика до печенок возмущает... Надо, отец, утром накормить их досыта, чтобы оставшиеся до места живыми доплелись. Чтобы сил у них хватило...Вот какая задача момента. Ты понял меня?

- Кто ж такие будут? Какого рода-племени народ?- осторожно спросил чалдон, с брезгливым прищуром оглядывая непрошенных постояльцев, которые уже занесли в избу запахи давно немытого человеческого тела.- Если не секретная военная тайна. Сам говоришь- спецконвой! Тут дело,похоже, серьезное...

-Немцы это! На спецпоселение определены. Трудовой фронт. Лесную каторгу им назначили. Вроде и не тюрьма, а тоже не сладко. Велено на работу в дальнейшем только под конвоем водить. Они мрут, а мне отвечай. Арифметика, видишь ли! До Соликамска в телячьих вагонах везли, дальше на север железной дороги нет, решили этапом вести, как в царские времена преступников гнали. Дуралеи, Мамлюки! А у меня на каждой ночевке покойники. Они же уже в пути до меня ослабли.

-Немцы, говоришь! Пускай их мрут! -подобострастно хмыкнул в бороду потомок демидовских беглецов.-Какая тебе печаль. Враги ведь. Жалеть кого надумал тоже. На рогатину их мало...

- Видишь ли, старик, это не те немцы, о которых ты подумал, это нашенские немцы. Советские. Из Поволжья. У них там своя республика была. Теперь Указ вышел о ликвидации. Их теперь по всей стране рассовывают. Кого в степи, кого под снега укрывают...Я не знаю их грехов, но товарищ Сталин их чего-то сильно, видать, невзлюбил. За грехи Гитлера, надо полагать страдают, горемычные... Он взлупился войной на нас, а им,вроде, отвечай... А они одно горе с нами мыкают всю жизнь.

- Ясно!- сказал старик,- Тогда извиняй за худое словцо, будем кормить как своих. Неси муку в избу. Окромя хлеба мы им пироги с пшенной кашей напечем. Старинная еда. На заводах Демидова выпекали. Сытная штука. Опять же процент-есть процент. Разве я политику не понимаю. И тебе непременно звездочки на погоны нужны. Да и должность хлебная не помешает. Может когда и за мои грехи заступишься.

- Охрименко? - крикнул Чагин.- Хватит в эту избу народу набивать. Остальных веди в клуб. Печь протопите там. Да перестань ты молоть сухари, утроба лопнет. Обжираешь подконвойных, гад! Хорошо понял приказ, хохол?

- Уж мне повторять никогда не требуется, товарищ младший лейтенант! Выполню в лучшем виде.

- Смотри же у меня! Чтоб все до утра живыми остались.

Долгой и тягостной была эта ночь. Подконвойные, наспех поужинав, свались спать прямо на пол, устланный самодельными, из тряпья, половиками. Старуха месила тесто.Старик помогал ей, нещадно дымя вонючим самосадом.

За ситцевой занавеской спали младший лейтенант и разбитная Файка. Оттуда раздавался шепот:

- Ну и слабак же ты, офицеришка! Залез в мою кровать - так робь шибче что-ли!

- Сколько же можно, Фая? Ох, укатала ты меня насмерть...

- Нет уж...Удовольствуй меня сполна. А то ославлю перед всеми.

- Пошла к черту, жидовка ненасытная!

- Ладно! Спи уж. Сурок махонький, жалкий ты мой.

Этапники метались во сне, бормотали что-то, перемежая русские и немецкие слова.

Но вот наступило утро- ясное, морозное с маленьким, как яблоко-дичок, но пронзительно ярким солнцем.

Сержант Охрименко, жадно поедая на ходу дымящийся пирог с пшенной кашей, обегал деревню, проверил людей по спискам, и доложил Чагину итоги подсчета. Они были неутешительными.

- Шесть мертвяков имеем, товарищ командир на данный момент. Остыли дальше некуда...

Он потянулся за очередным пирогом, но младший лейтенант смерил его таким гневным взглядом, что Охрименко убрал руки за спину.

Сам Чагин хмуро восседал за столом, курил дедов самосад, и потягивал горький чай. Файка безмятежно продолжала спать за ситцевой занавеской.

- Шесть, говоришь! Да прежде одиннадцать было... Сколько это процентов от наличного состава? Сержант, тебя спрашиваю!

- Я не силен в арифметике товарищ младший лейтенант.А проценты эти ваши вовсе мне неведомы. Это вы училище кончали, вам и знать!

- Каждый знает, что ты головой слаб...Умные, да грамотные родину на фронтах остаивают, а ты морду в тылу нажираешь. Вот перебьют их- станут от тебя недоумки плодится. Конец державе и прийдет когда-нибудь,-бормотал он, делая подсчет на планшетке. Вдруг он швырнул карандаш, и, закрыв глаза, по-зверинному зарычал:

- Ну, товарищ командир!? Решили задачку?- спросил Охрименко, кидая в рот очередной сухарик.

- Сержант! Мать твою... У нас в списках один человек уже сверх нормы помер. Понимаешь ты это? Лишний загнулся кто-то этой ночью...

- Я тут при чем! Они доходяги, а я ,значит, за них отвечай!

-Идиот! Если мы с тобой не отыщем одного человека для правильного процента, ни видать мне ни звания, ни должности. А я ведь собирался и тебя пригреть на службе. Думай, хохол, если не хочешь на передовой в окопах ночевать, пули о лоб плющить.

Я не бог какой, чтобы людей оживлять. Вы шесть месяцев на командира учились - вы и думайте! Мое дело охранять врагов народа, и застрелить при попытке к бегству. Пока все не переведутся...

- Умолкни пока, грызун!- Чагин яростно потер худое, обветренное лицо, и вдруг обветренное лицо его просветлело - Мысль у меня, однако, хорошая появилась. Ага! Замечательно будет!

Он залпом допил крепкий, как деготь чай, встал, оправил складки на гимнастерке, и решительно подошел к занавеске, из-за которой слышалось ровное дыхание молодой здоровой женщины.

- Фаина? Спишь что-ли?А?- негромко произнес он, и отдернул занавеску.- Поговорить мне с тобой надо. Дело есть!

Файка мягко и соблазнительно , как большая кошка, потянулась на своем жарком ложе, приветливо улыбнулась Чагину.

-Ну! Говори, чего уж там! Ох, и выспалась я сегодня славно!

- Фая,пойдешь со мной к новому месту службы? Прямо сейчас. Вместе с моими этапниками.

- А замуж возьмешь? - почти мгновенно, точно она ждала этих слов, выпалила она.

- Так это...Вот как выходит!-смутился младший лейтенант.- Ну это...Да! Точно! Предлагаю, как говорится руку и сердце. Я неженатый еще...Так что всерьез у нас будет. Слово офицера, Фаина! Жить станем не здесь, а за сорок километров, на новом месте...Сегодня последний переход с народом делаем. Все должны дойти.А там уж как служба у меня выгорит. Решаешься на переезд? Слово твое какое окончательное будет? Все у нас хорошо будет...

Чагин действительно говорил еще непривычные для него слова, поэтому волновался, прикашливал, и все поправлял складки на форме.

- Я согласна!- спокойно и просто, как будто речь шла о заурядном деле, ответила она, и тотчас , быстро одевшись, деловито и споро начала собираться в дорогу.

Старики, обрадованные таким поворотом дела, суетливо помогали ей. Личная старуха деда с благодарностью посматривала на Чагина.

А он, как ослепший, натыкаясь то на стол, то на печку ходил следом за своей будущей женой, и говорил:

- Только я того...Фая! Тут вот какое дело. Я тебя сперва занесу в списки врагов народа...Как бы для вида в трудовом фронте будешь ты...

- Как надо- так и делай! Ты муж- тебе и решать все дела,- покорно, тихим голосом соглашалась она.

- Ты будешь по бумагам вроде как репрессированная. А потом я тебя вычеркну. Как власть мне дадут. А пока надо тебя в подконвойные записать...

-Хоть в какие списки заноси, сладкий ты мой. Хоть в ад, хоть в рай!

- Как вычеркну- будешь свободная! Ты, Фая, верь мне- я без обмана.

- Я верю! Верю,милый! Не трать столько слов.

Час спустя колонна тронулась в заключительный путь. На первой подводе, гордо подняв голову, сидела темноглазая, сияющая от счастья Файка. Чагин шагал рядом, и заглядывая ей в глаза, тоже улыбался.

Сзади тяжело плелась толпа серых, измученных людей. У них почти не было будущего. Только прошлое. А в настоящем - процент любви. Любви власти к своему народу.

Глава вторая. Святая ночь.

Следующей ночью они добрели до заброшенного , полуразвалившегося поселка. Людей расселили в двух бараках- землянках. Прежде тут был лагерь для уголовников.. Многие заключенные записались на фронт "искупать свою вину кровью", остальных раскидали в другие места, "по дальним командировкам".

Над конторой начальство повесило большой плакат: " Не выполнил норму - не выходи из леса!" Это был и призыв и устрашение. Лозунг и угроза.

В декабре стояли лютые северные холода. В тайге разрывало от мороза деревья. Живые соки внутри стволов, превращаясь в лед, расширялись и рвали древесную плоть. Раны эти не заживали по многу лет.

По утрам люди собирались у конторы, выслушивали начальственные команды, разбирали инструменты, и тайга поглощала их до вечера .

Пока, согласно плакату, не выдашь положенные "кубики."

Место у конторы было своеобразным местным вече. Но, в отличии от Великого Новгорода, вольностью тут и не пахло.

В один из таких дней толпа, окутываясь морозным паром, ждала на площадке перед конторой выхода бригадира Маркелова и коменданта поселка Чагина. Они появились вовремя. Маркелов был коренастый, плотный, с грубыми чертами лица, внешне похожий на гоголевского Собакевича.

Чагин,который привел в этот поселок первую партию трудармейцев, некогда худой и кривоногий сильно изменился с тех пор. Он уже был капитаном, располнел, жена, забранная им из случайной деревни на пути следования сюда, родила ему четверых детей.

Неожиданно для всех бригадир Маркелов снял с головы теплый собачий треух, обнажив седые, ежиком волосы, начинавшиеся у самых бровей.

Поселенцы напряглись. Явно произошло что-то неординарное. Ожидался очередной разнос. Причины к тому были. Все знали, что вчера малосильный немец Вайс, не выполнив нормы, обругал всех на свете и ушел домой. Разъяренный бригадир отыскал его в поселке, привязал за ноги к саням, и волоком , как бревно, по снегу доставил обратно в тайгу...

На прошлой неделе одна из женщин, прикомандированная из дальнего поселка, не испросив разрешения, ушла ночью за пятнадцать километров домой к своим детям, чтобы накормить их буханкой свежего хлеба, выданной в качестве премии. Под утро она вернулась обратно, но была выслежена комендантом и бригадиром. Они привязали ее к дереву. Теперь несчастная лежала в больнице с обмороженными руками и врач Берг, тоже из немцев, склонялся к ампутации.

Маркелов, оставаясь с непокрытой головой, поднял короткопалую руку. Тишина достигла предела. Было еще темно и над оцепеневшем от стужи поселком, процарапав небо огненной параболой, ушла за тайгу очередная звезда. Даже как будто сухой пронзительный свист ее раздался на морозе. Все посмотрели в небо, а потом опять опустили головы.

- С праздником вас, дорогие друзья!-вдруг зычно крикнул Маркелов.

Молчаливое недоумение охватило людей. Еще никогда, никто, и ни с чем их не поздравлял. Хотя начальники, бывало, шутили, но весьма своеобразно.

Недавно шутил, к примеру, лесник, который принимал делянки после сплошной рубки. Он приказал снизить высоту пеньков, остающихся после спила дерева еще на пять сантиметров. Какой это дополнительный труд знают лишь те, кто заготавливал вручную вековой перезревший лес, у которого внизу стволы разрастались до толщины в несколько человеческих обхватов. К тому же, чтобы подобраться к этому дереву, надо было перекидать несколько кубометров сыпучего перемерзшего снега, хрустящего на зубах, как песок.

- Дурни! - хрипел на морозе, затягиваясь вонючей махоркой ,полупьяный лесник.- Я же для вас стараюсь.Летом станете в тайге ягоду, да гриб брать- меньше спотыкаться будете! Ха! Недотепы!

- Изверг конопатый! В рот тебе дышло,- пробормотал тогда Вайс, растирая обмороженные щеки самодельной,из старого мешка, рукавицей.- Пока норму вашу напилишь- не до грибов уже..

- Эй ты! Заткнись живо -пятая колонна Гитлера!

Теперь вот очередная неведомая шутка.

- Молчите?- сотрясал вымороженный воздух бригадир.- Эх, вы, мать вашу! А еще немцами называетесь! Правильно вас разогнали с Волги-матушки, как мышей из поганого дома. Волга - русская река, нечего ее г..... немецким поганить. С праздником, говорю! Завтра же вашей веры Рождество! Забыли? А сегодня Святая ночь...Как это будет по-немецки?

- Вайнахт! Химмель фатер! - радостно подсказал Вайс!

- А ты заткнись, пораженец! В другой раз в медвежью берлогу запихаю. И законопачу там. Вернись еще раньше времени домой..

- Забыли фатерландию свою?- продолжал бригадир.- И она вас забыла, на хрена вы ей нужны. Я здесь для вас и царь, и бог, и сам фюрер.Поскольку вы не только скотинка тягловая, но и люди. По советским нашим законам вы не осужденные, не заключенные. Вы бойцы трудовой армии..Спецзадание тут у вас в тайге. Вам доверено большое дело.

- Пошто тогда оскорбляешь, рожа дубленная?

-Вайс, друг мой! не вынуждай меня к суровым мерам. Я засажу тебя в карцер. На много- много дней.

- А я возьму и подохну там. Отвечать будешь, раз я вольный. Лес пилить ,небось, тебе не хочется. Спирт легче жрать.

- Вот сволота! Погоди- вечером я с тобой побеседую . Все твои дерзости припомню.

От поздравления у немцев потеплело на душе. Рождество они,конечно же, не забыли, просто многие преднамеренно делали вид, что не помнят о нем. Это была защитная реакция от новых поводов ненависти к себе. Здесь люди старались не говорить по-немецки. До войны русские люди спокойно относились к немцам и немецкой речи, сейчас же она их просто раздражала.

- Слушай дальше!- продолжал бригадир, опять водружая на голову шапку.- Великий праздник отметим двойной нормой выработки.Все слышали- двойной. А завтра будет нерабочий день. Отдыхайте, празднуйте Рождество. А как спросите вы у меня выдать двойные кубики, если и на одну норму у некоторых кишка тонка? Вайс,отвечай!

- Я, начальник хоть сутки согласен работать.Свалюсь в тайге- тебя же опять к суду привлекут!

- Заткнись, вошь саксонская! И не мечтай- за такого элемента как ты- меня никто к ответу не потянет. Я подскажу вам,- опять возвысил он голос,- Выполнить двойную норму можно , но сегодня не должно быть освобожденных от работ. Никаких. Не больных, не инвалидов, не стариков, не детей... Все должны работать. По местам- разнарядка окончена.!

Он надвинул поглубже собачий треух и ушел.

Вообще освобожденных от работ всегда было много, и это являлось постоянной головной болью начальства, потому что снижало процент выполнения плана. Обморожения, простуды, вывихи, порубы топором. Освобождал от работ местный фельдшер Берг. Всяческие проверяющие лица устраивали ему разносы, выдвигали обвинения в сознательном вредительстве,угрожали ему, но стойкий Берг, этот маленький сухощавый человек, верно служа медицине, продолжал заботиться о здоровье своих подопечных.

Но в этот день люди, воодушевленные тем, что услышали доброе человеческое слово, обращенное к ним, послушались своего грозного начальника, будто он обещал им бесплатного рожденственского гуся.

Все население поселка отправилось в лес выполнять двойную норму, чтобы заслужить Святую ночь, и завтрашний выходной день. Все, кто мог шевелится- стали помогать основным работникам, для остальных же разожгли на соседней делянке большой костер,и, уложив больных на еловые лапки, оставили дожидаться конца смены.

Работали в этот день весело, с подъемом и осилили таки задание к вечеру. А когда вернулись к костру, то оцепенели от ужаса.

Огонь давно погас, а половина оставленных людей, слабых, беспомощных просто замерзла на жестокой стуже. Среди них была и жена Вайса.

Домой поселенцы возвращались молча. Это было, по сути, похоронное шествие. От холода подрагивали в вышине звезды,и,опять падали оттуда,оставляя на небе тонкие алмазные царапины. Мертвецы, лежавшие на санях, отрешенно и безмолвно смотрели вверх, где была вотчина Отца небесного, принявшего их в эту Святую Ночь...

Глава третья. Великое молчание.

Окончилась война. Репрессированные немцы вместе со всеми радовались победе. " Мы победили!- с радостными лицами говорили они." " Кто это мы?- обрывали их недоброжелатели.- Это вас победили, отродье фашисткое!" Окружающие лагеря стали переполнятся новыми "фашистами". Так называли попавших некогда в плен солдат. "Фашисты" были всех национальностей- русские, узбеки, кавказцы...

А потом умер Сталин. Многие думали, что это событие отразится во вселенском масштабе. Но ничего не произошло. Не обрушилось небо,и не погасло солнце. Оно все также выплывало по утрам на востоке тайги, и отстояв длинную северную вахту опускалось в ту же самую тайгу. на другой стороне поселка. И река текла в том же направлении, играя холодными бликами, и дикий зверь пил по утрам парную, настоявшуюся на звездах воду.

В один из таких летних дней по единственной улице лесного поселка, запыленной и безлюдной, лениво ходил местный киномеханик Жора Арцимович, и прибивал к заборам афиши. Они , афиши эти, серые, мятые, из-под упаковочного картона. Но отменно-красивым почерком выведена на них следующая надпись: "Великое молчание! Фильм о похоронах И.В. Сталина. Явка строго обязательна. Комендантский контроль."

Приколотив три афиши, Жора полюбовался на них своими нагло- выпуклыми глазами, и шаркая ногами, забивая себе ноздри пылью, мягким плюшем устлавшую улицу, сгорбясь, поплелся в контору.

По совместительству с прогоном фильмов для местного населения, Жора состоял еще писарем при уже знакомом нам коменданте Чагине. Арцимович в молодости закончил два курса юридического факультета, правда никому неизвестного, и обладал великолепным, почти каллиграфическим почерком.

За два последних качества грозный комендант и держал плутоватого пьяницу при себе.

И еще за то, что мотаясь в район для обмена фильмов, Жора неизменно ухитрялся доставать для жены коменданта модные шмотки, и даже какие-то трофейные безделушки, якобы, из Германии.

- Вот фарфоровая нимфа из музея Гамбурга.- таинственно говорил Жора, ставя на комендантский стол изящную статуэтку русалки, сидящую на позеленевшем от времени прибрежном камне.

- Врешь, пьяная морда! Это кто же из нашего захолустья грабил музеи Гамбурга?- недоверчиво спрашивал капитан Чагин.- Изворотлив ты,Жора, как иудист проклятый , живучесть у тебя ихняя...

- Я не еврей, товарищ капитан! -обычно при этом говорил Жора

- А кто же ты, сукин сын? Я разве личного дела твоего не знаю? Жертва шестого параграфа...

- Бери выше!- таинственно говорил Жора и указывал сухим пальцем куда-то вверх,но никаких пояснений к этому обычно не следовало.

В час, означенный в афише, зрители потянулись в клуб.

Отказаться от кино, разумеется, никто и не помыслил.

Переход отца всех народов в потусторонний мир- вещь нешуточная. Того гляди самого тебя вслед за ним отправят. Жизнь человека в те времена была не дороже жизни таежного комара. Прихлопнут и тотчас забудут. Не расслышат писка, на мокрое место не посмотрят.

В клубе к просмотру киношедевра выскоблили песком дощатые полы, закрыли черным покрывалом единственное зеркало в раздевалке, согнали с экрана - простыни назойливых мух.

Перед началом сеанса киномеханик Жора, по случаю траурного фильма, соорудил у себя в кинобудке поминальный стол.

На трапезу были приглашены два его неизменных собутыльника- почтальон Иван Пинчук,сын ростовского кулака, высланного сюда еще мальчишкой в эпоху коллективизации со всей семьей, рыжий, хромой обжора, повредивший ногу на лесосплаве, и оттого переведенный на легкую работу, и учетчик Ким, худой, тонконогий и бледный, как весенний комар, тоже неведомо как очутившийся по своей корейской национальности в стане "врагов народа".

Ким, не смотря на тщедушность, мог поглотить огромное количество еды и любой жидкости, содержащей хоть грамм алкоголя. При этом он добродушно скалил желтые и крупные, как у лошади, передние зубы.

- Ну, братцы! Помянем вождя! - предложил еще до фильма рыхлый отечный почтальон, поднимая стакан со спиртом.- Как говорится- пусть земля ему будет пухом, да не подымется он во веки веков!

- Зачем так сказал?- нахмурился Ким.- Нехорошо про отца думаешь. Мавзолей ему могила. С товарищем Лениным беседует. Две головы- одна другой умнее.

- Заткнись, Хо-ши-минь твою мать! Он семью мою обидел,- скрипнул зубами почтальон.- Две коровы, лошадь выездная, лошадь рабочая, маслобойка...Все в колхоз отняли, псу под хвост...А мы здесь в тайге гнием. За что спрашивается?

Киномеханик Жора тоже приложился к спирту. Глаза его подернулись маслом, кудряшки на голове свалялись, на кончике носа повисла капля пота.

-Вот что, друзья мои,- торжественно обратился он к собутыльникам, вешая на морщинистую шею сумку почтальона.- Вы поминайте добрым словом любимого вождя, а я пошел билеты зрителям продавать. Там зал битком.! Выручка хорошая будет! Здорово я припугнул их насчет комендантского контроля? Сам придумал.Товарищ капитан в отъезде пока. Но я же его заместитель.

- Стоп!- вскинул руки почтарь.- Жорж? По моим сведениям фильм о похоронах товарища Сталина крутится бесплатно. Во всех кинотеатрах страны... Для советского народа.

- Какой немец советский народ?- хмыкнул Ким, глотая соленые грибы, как удав мышей.- Он вредил и будет вредить. Такая эта уж нация! Немца никогда не перевоспитаешь!

- Ты прав , Ким,- живо отозвался Жора.- Они меня тоже раздражают. В избах у них чисто, печки белят, дворы метут. Даже дрова у них одной длины. Это первое.

А во-вторых- я же вам утробам ненасытным, угощение на свои кровные выставил. Пусть возместят убытки. С товарища Сталина, как говорится, уже не стребуешь. Прошения на тот свет не принимаются, согласно учению материализма, и круговорота воды в природе.

- А вдруг враги народа жалобу напишут?- высказал предположение Ким.-Писать они по-русски умеют.

- Не хвилюйтеся, друзи! Любое ихнее письмо я на почте перехвачу,- заверил Пинчук.- Валяй, Жора, пощипай фашистов! Чего их жалеть...

Киномеханик сошел из своей отдельной будки в зал, и начал взыскивать деньги за предстоящий фильм.При чем билеты, как полагалось по инструкции, не выдавал. Люди понимали,что их открыто грабят, но все настолько свыклись с унижениями, что ропота, даже малейшего не последовало...

Но вот пошел фильм. Осветилась простыня, взвыли динамики. Мухи шарахнулись по сторонам, и забились в темные углы зала.

Клуб являлся цехом, где изготовлялись деревянные приклады для автоматов. Их делали из старых свилеватых берез, обладавших почти железной крепостью.

По экрану бесчисленными реками убитые горем люди. Процессии, колонны, очереди...Они начинались, казалось, в самых отдаленных уголках громадной страны- тундре, степях, на берегах пресных и соленых морей и озер, в глубине шахт и станций метро... Осиротевшие народы шли простится с остывшим телом вождя.Обильно капали слезы и никли головы.

Клубные мухи осмелели и скоро вернулись на экран и бестрепетно засновали по рябому лицу покойника и его знаменитым усам. А он, величие которого недавно не вмещалось и во всю Вселенную, лежал теперь тесном гробу, как заурядный покойник.

Поселенцы искренне погоревали вместе с таджиками и студентами, писателями и композиторами, генералами и молотобойцами, а затем нетерпеливо стали посматривать на часы, ожидая конца скорбного фильма.

Но час проходил за часом, музыка все выла и выла, толпы осиротевшего народа на экране отнюдь не редели, слезы и скорбь не иссякали...

Днем люди уже отработали в тайге положенное время, вернувшись домой, еще не поужинали, у многих было и свое небольшое хозяйство, и все это многочасовое пребывание в клубе начинало превращаться в пытку.

Кто-то из мальчишек, валявшихся на полу прямо у экрана,и давно уснувших от скучного фильма , по приказу родителей сбегал в кинобудку и принес от киномеханика убийственную весть: документальный шедевр будет длится на экране пять часов.

Это вам не шутка, это прощание с самим товарищем Сталиным!

Такого мертвеца еще вовек не хоронило человечество!

Мы не знаем, как погребали фараонов, но слез было пролито несомненно меньше! И сколько людей покончило с собой, отчаявшись жить без вождя- тоже неизвестно!

Поселенцы приуныли. Но попробуй встань со своего места и покинь зал, точно это рядовой фильм о любви свинарки и пастуха. Это было равносильно приговору самому себе. Сиди и горюй сколько определено тебе свыше. Мало тебя власть носом в грязь тыкала, вот еще одно изощренное наказание!.

А в самой кинобудке, между тем, продолжалась попойка .Но Жора исправно менял на узкопленочном проекторе бобины пленки, чутко прислушивался к стрекоту аппарата, к подрагивающей петле целлулоида.

В районе пригрозили: если порвешь фильм,или пожжешь ленту- с тобой поговорят в другом месте...Там, где знают всю твою родовую подноготную.

И не прерывалось на экране шествие убитых горем чукчей и пионеров,министров и ткачих. Билась в истерике украинская колхозница. Промокла от слез куцая борода аксакала.

В кинобудке же назревало недовольство хозяином - кончались выпивка и закуски. Почтальон и учетчик Ким уже посматривали на Жору не любезным, но требовательно-голодным взором. Душа требовала вечного праздника. Выручка от фильма была пропита.

- Друзья! Да не смолкнет веселия глас!- воскликнул неунывающий киномеханик, заряжая в аппарат последнюю катушку пленки.- Не горюйте! Имеется гениальная идея!

- Какая? Растолкуй?

- Люблю я евреев! Башковиты все до одного... Я глупого еврея еще от рождения не видал.

- Благодарю, интернациональный коллектив! Сейчас все увидите.

Едва на экране мелькнул последний, уже слепой кадр, и по залу прошел вздох облегчения, как Жора ворвался в клуб и, утвердившись на пьяных ногах заорал:

-Куда? А? Сидеть! Всем оставаться на местах. Вопрос у меня к вам имеется. Понравилось кино? А? Не слышу.

- Спасибо, Георгий Абрамович! Душевный фильм, премного благодарны. Скорбим как и все. Как жить дальше не знаем. Будто щенки слепые теперь. Встаешь утром, не знаешь в какую сторону идти. Солнце в небе померкло.

- А где слезы?-язвительно и грозно вопросил Жора, мутными взором шаря по клубу. Слез, действительно, не было. Они появившиеся, было, в начале фильма у некоторых сострадательных женщин, давно просохли.

Жора продолжал ползать по залу гневным взором. Многие под этим взглядом даже начали крестится, будто перед ними стоял не обыкновенный пройдоха, а сам дьявол.

Впрочем писаря ссыльные немцы боялись не меньше самого коменданта, и всячески старались ублажить его.

А то ведь мог и не выдать какую-нибудь разрешительную бумагу, заполненную его искусной рукой. Подлец, пьяница, проныра, а почерк имел- куда там князю Мышкину!

- Где слезы? Где стоны и горе? Где скорбь душевная и мука смертная?- продолжал бесноваться писарь.- Товарищ Сталин жизнь за нас отдал, а вам сволочам нерусским хоть бы хны! Я заставлю вас простится с вождем, как полагается.

Шпионы, диверсанты. Т-а-ак, смотрим фильм еще раз. От начала до конца. Внимательно! Иначе занесу в особый список...Немцам приготовить за кино деньги. Остальным народам мира, обитающим на данной территории разрешаю смотреть фильм бесплатно.

Так в этот день начался повторный просмотр кинонекролога о земном боге.Чтобы угодить грозному киномеханику люди начали плакать.

В аппаратной же пьянка возобновилась с новой силой.

И скоро зрители, смотревшие на экран по жестокому принуждению поняли, что киномеханик теряет контроль над ситуацией. Отдельные части фильма то повторялись, то шли не по нумерации, звук рвался, вибрировал, напоминая временами жалкое мяукание.

По ходу фильма лицо Сталина на пленке вдруг скукожилось от перегрева, гроб приподнялся в его ногах, намереваясь вывалить вождя в зал. Женщины заверещали от страха. На следующем кадре гроб выпрямился, но Сталин шевельнул рукой. Страх витал над рядами.

Вскоре аппарат и вовсе заработал вхолостую. В кинобудке все заснули. Зрители один за другим на цыпочках начали покидать клуб...

Уже была летняя ночь. За поселком рокотала гроза, и легкие вспышки молний вдалеке, где тайна смыкалась с горизонтом, напоминали взмахи крыльев огромной хищной птицы. попавшей в западню. По улицам бродили коровы, козы и прочая живность, оставшаяся без хозяйского присмотра...

На утро прибыл в поселок сам товарищ комендант. Кто-то пожаловался ему на вчерашнее происшествие. Действия Чагина были решительны и непредсказуемы.

Он тотчас направился в клуб, где продолжали храпеть собутыльники, самолично избил всех в кровь, и приказал Жоре, валявшемуся у него в ногах, и вымаливающего прощение, создать новую афишу , и прокрутить фильм заново в очередное воскресенье с утра.

Через два дня люди опять потянулись в клуб. Денег в этот раз за просмотр не брали, и Жора был трезв, как младенец. Опять выла скорбная музыка, и шли бесконечные цепи почерневших от горя трудящихся, половину из которых зрители успели запомнить в лицо.

В первом ряду, сложив ноги калачиком, сидел комендант Чагин, жена его Фаина с детьми, а по обе стороны от них в местное начальство.Приказа рыдать в этот раз не поступило, но зрители на всякий случай усердно терли глаза.

Глава четвертая. И долгий век и краткий миг.

Прошло еще много лет.

Солнечным и весенним утром он, доктор Берг, дожидаясь своего поезда, неспешно гулял вдоль перрона уральской станции Соликамск.

Он уезжал из мест спецпоселения навсегда и, погруженный в свои думы, то рассеянно смотрел на голубые нити рельсов, растворяющиеся в таежной дали, то прислушивался к сварливому крику грачей, разбиравшихся на жительство деревья в реденькой роще вблизи вокзала.

- Дяденька! А, дядечка! Купите у меня собачку! Ну, пожалуйста!

Это говорила простуженным, надтреснутым голоском веснушчатая девочка у газетного стенда. Он и не приметил ее сразу.

- Ее убить хотят... Она хорошая. Дяденька, купите себе щеночка. Ну, пожалуйста!

Он обернулся на жалостливо- хлипенький голосок. Девочке было лет десять, не более. Худенькая, до болезненности фигурка , рваная кофта с взрослого плеча. Шнурками девчушка была привязана к огромным, негнущимся башмакам.

В ногах ивовая корзина, с желтым сеном. А в корзине- щенок, предлагаемый к продаже. Хилое тельце, несоразмерно большие голова и лапы. Звереныш оглядывал мир сурово и настороженно.

Владимир Фридрихович взял щенка на руки. Тот поначалу грозно заурчал, а потом, с кряхтением, вытянувшись в живую струнку, лизнул Берга в нос.

В глазах его тотчас потухла злобность, и вовсю проступила младенческая глупость.

Кобелек, заполошно суча широкими когтистыми лапами,свидетельствовавшими о мощной породе, испустил струйку мочи, и смешно чихнул, будто не в силах удержать восторг от нового знакомства.

Из вокзала тотчас вприпрыжку и бочком, наподобие юродивого, выскочил тонконогий и худой, как весенний комар, мужичок.

- Бери щенка, товарищ! Он, вишь сразу тебя признал за хозяина. Даже обмочился от радости,- быстро заговорил тот, приплясывая на каждом слове, и неестественно изгибаясь от застуженного радикулита - Верный пес завсегда хорошему человеку нужен, забодай меня комар, укуси корова!

- Откуда щенок?- спросил Берг, и, проверяя обоняние, дунул тому в нос. Щенок, приняв это за ласку, зашелся в радостном повизгивании.

- Настоящая немецкая овчарка из лагерей,- затараторил дальше мужичок.- Его мать именем Найда зэков горемычных, как кроликов рвала. Ей богу не вру! Чуть зазевается конвойный, не успеет отозвать собаку и считай- хана человеку! За горло брала. Знала свое дело, зверюга!У меня племяш службу в зоне несет. Пять щенков принесла сука. Троих на дальнейшую службу определили. Двух забраковали. Один рахит был, а этот здоровый вроде,а видишь- белые пятнышки по спине пошли, будто горох горячий просыпали. Вот они, видишь... Всего то!

И признали уродом. Если бы Колюня-то мой шустрый не выхватил его у офицера- давно порубили бы на корм тем же псам.У них законы зверские. Презентуй на белоголовку, уважаемый. Такая стало быть цена будет за щенка. На чекушку не согласен. Она меня не оживит, а только туману в башку напустит. Опять же дочку,- он кивнул на девочку,- обещал конфетами подсластить. Люблю я ее , забодай меня комар, укуси корова!

У мужичка был странный нос. Он то удлинялся, то смарщивался картошиной. В зависимости от выражения лица.

- Почему она такая изможденная у тебя? Сейчас же не война. Разве голодали зимой?- спросил Берг.

- Известное дело. Зиме у нас нескончаемая, товарищ... Запасы к Новому году подъели. На мороженной картошке животы дотягивали ... Да еще клюквы мешка три было. Разве это корм? Скулы сводит, а жрать еще сильнее позывает .Два года как жены нет. В прошлую зиму пьяная на морозе замерзла... В больнице сказали, все равно не жиличка была. Рак у нее на вскрытии обнаружили. Оттого, видно и пила...Чтобы боль унять. А я дурак ее бил за пьянку. И в живот бывало. А у нее там рак был- он натурально, без юродства всхлипнул, и передернулся весь в рваной телогрейке, и нос его покрылся морщинами.

- Мои тебе соболезнования, друг! Хоть мы и незнакомы,- сочувственно сказал Берг,- У меня прошлой осенью тоже жена умерла. Хоть я и врач, а спасти не мог. Как говорит пословица: " Лучше три раза гореть, чем один раз вдоветь. " Вот тебе деньги за щенка. Беру я его.А дочке ты не конфет купи, а зайди в аптеку , да витаминов потребуй. Или гематогену, на худой конец. На солнышке пусть чаще бывает.

- Все сделаю, уважаемый!- торопливо согласился мужичок.- Поимей в виду- у щенка клички на сей момент нет, сам обзови его по твоему разуму...

И он, прикрыв девочку полой рваной фуфайки, потащил ее к вокзальному буфету. Та, грохоча ботинками, обернулась, и навсегда прощаясь со щенком, пошевелила из кофты тоненькими пальчиками.

- Дяденька! Не обижайте собачку! Ладно!

- Хорошо! Не волнуйся маленькая. Мы будем с ним друзьями. Обещаю тебе! Прощай!

Так Владимир Фридрихович, без ясного отчета самому себе купил этого щенка, и поехал с ним в поезде в намеченную им сторону...

Доктору было уже около шестидесяти. Сухощавая, прямая , еще не согнутая возрастом фигура, живые проницательные глаза,удлиненное, обтянутое тонкой кожей лицо, резкие, точно шрамы от ножа, вертикальные морщины, а голова не просто седая, но ослепительно белая, как у глубокого старца.

Мерно постукивал вагон. Стыки рельсов внизу хищно клацали зубами, будто пытались удержать состав.

Под утро с галдением втиснулась в поезд толпа цыганок.

Едва рассевшись, яркие смуглые женщины, принялись за излюбленное свое, веками обкатанное занятие- предсказание судеб людских. Припев из поколения в поколение не менялся. " Знаю, яхонтовый ты мой, что было у тебя в прошлой жизни, вижу- что есть сегодня, а не хочешь ли узнать будущее? Позолоти ручку, бриллиантовый!"

Вот и все! Ты им сегодня дай на пропитание, а они тебе о завтрашнем хлебе насущном поведают.

Купленный щенок к тому времени проголодался, и поднял истошный вой. С вечера Берг скормил ему остатки хлеба и сушеной рыбы. Больше еды у него не было. Щенок выл все требовательнее,и маленькие глазенки его посверкивали злобой неукротимого хищника.

Старая цыганка с волосатой бородавкой на подбородке, внимательно посмотрела на щенка и сказала:

- Зря ты,мужчина, добрая душа, приголубил этого звереныша. Он, по всему видать, сатаной меченный. Избавься от него- такой совет тебе дам.

Владимир Фридрихович усмехнулся. Он был старым, опытным врачом,материалистом, прочно стоявшим на земле, и не верил во всякого рода мистические предсказания.

Щенок, между тем, не умолкал и уже разбудил весь вагон своим диким голодным завыванием.

Дождавшись очередной станции, Берг вышел с ним на перрон, и стал добывать еду. К счастью, здесь продавали с лотков излюбленные многими поколениями советских людей дешевые пирожки с ливером. Горячие, обжаренные в пахучем растительном масле.

Он купил их пять штук. Один съел сам, остальные махом поместил в свою утробу голодный зверек. Легко, не разжевывая, как большеротая лягушка глотает комаров.

- Эва, брат! По виду ты собака, однако аппетит у тебя волчий,- сказал он, щупая раздувшийся живот приемыша.- Тот опять благодарно лизнул хозяина в нос, и закряхтел от сытости.- Вот так урод! А пятна у тебя на шкуре совсем без окраски.

И еще не все проявились.Любопытно! Видать, альбинос был в роду у вас. А они всегда считались дьявольской шуткой. В этом права цыганка. Одно знаю- на твое собачье здоровье это никак не повлияет, и судя по твоим лапам будешь ты крупным псом. Но людей кусать я тебе не позволю.

Сбоку появился массивный, с вислыми усами мужчина в сером плаще, похожий на картинного репинского запорожца.

- Куда путь держишь, товарищ?- вполне миролюбиво спросил он, и подал для пожатия крупную мягкую ладонь.Затем погладил щенка по голове, но тот молниеносно клацнул зубами. Незнакомец едва успел отдернуть пальцы.

-Ого! Ишь сволочь какая... Хваточка еще та! С норовом, глист ваш.

- Здравствуйте! Еду я туда!- Берг махнул рукой по направлению движения поезда.

- Ясно! Из лагерей вышел? Политический? Пятьдесят восьмая ? Как у всех нормальных людей...

- Не совсем это так! Но приблизительно верно!- не стал вдаваться в подробности Владимир Фридрихович, чувствуя к тому же , что запорожец не особенно и настойчив.

- А ждут тебя там?- мужчина тоже махнул рукой в точности скопировав предыдущий жест собеседника.

- А кто его знает?- выдал себя Берг, растерянно и даже беспомощно пожав плечами

- Я так и понял!- мгновенно, с радостными нотками в мягком, сочном голосе отозвался картинный запорожец.- Вот что, товарищ дорогой! Слезай-ка ты на этой станции. Выгружай скарб и оставайся со мной... Работа будет, деньги хорошие зашибешь .Гроши такие, что здесь не каждый видел их живьем.

- Вы кто?- улыбнулся общительному человеку Берг.

- Я из Донецка! Приходько моя фамилия. Заместитель директора шахты. Древесину для себя в этих лесных краях заготавливаем. Рабочую силу агентую. Особенно из тех людин, которые имеет опыт лесоваления. Мои-то ребята тайги сроду не видели, не знают, как к дереву подступится... А ты, угадываю, в этом деле собаку съел...

- Ничуть не угадали, товарищ Приходько! Профессия моя- врач!- опять улыбнулся Берг, и точно ему приказали, открыл перед незнакомцев ладони,показывая, что привычных для лесорубов мозолей на них нет.

Щенка он при этом зажал под левой мышкой.

- Хирург будешь?- с надеждой спросил Приходько.

- Врач общей практики. В тех местах, где я работал,- он махнул рукой в сторону, противоположную первоначальному жесту,- узкой специализиции медиков не было. Так что, иногда, приходилось браться и за скальпель.

- Грыжи оперировал?

- Да! В большинстве случаев это вовсе несложная операция. Если есть операционное оборудование. А у вас что- грыжа появилась?

- Раньше не было, а теперь, доктор, появилась -родилась!- кисло улыбнулся Приходько.- Извольте вот теперь радоваться...

- На лесных работах это часто бывает,- успокоил его Берг.

- Лесоповал доктор, тут ни при чем! Я на бабах себе грыжу нажил.

- Вы это серьезно? - вытянул лицо Берг.

Приходько, воровато оглянувшись, зашептал тому на ухо:

- Вдов тут пропасть. А мужчин нехватка. Кого на войне поубивало, кто в тюрьмах сидит. На родине, в Донецке не погуляешь, я у всех на виду, должность солидная...А здесь меня ни одна душа живая не знает.

Я вообще человек семейный, а тут вроде на волю вырвался. Вот и догулялся до грыжи... Доктор! Оставайтесь с нами. Пока я вас учетчиком леса в бригаду определю, а потом со мной в Донецк махнем. Нам опытные врачи позарез нужны.

Соглашайтесь! Это же, мать честная, Украина, а не дебри ваши прежние. Хватит вам по северам кости студить. На солнышке погреетесь, фруктов вволю поедите.

Я вас к нам в разрез врачом устрою. Места у нас дефицитные, зарплата- самая высокая по Союзу. Квартиру от шахты со временем получите. Шахтеры же- это цвет пролетариата. А вы мне поможете с моей грыжей.

- А что,в самом деле- неплохая мысль! Очень даже! По душе мне ваше предложение,- вдруг легко согласился Берг.- Тем более щенок вот связал меня по рукам. Решено, заканчиваю свою поездку. И сегодня же вечером я вас осмотрю. Надо убедится, насколько вы пострадали в любовных отношениях... А скарба у меня немного. Небольшой медицинский чемоданчик всего, и сумка с личными вещами.

Щенок при этом довольно заурчал,и смачно зевнув, открыл розовую пасть, где уже было немало клыков, будто всецело одобряя решение своего повелителя.

Так Берг, повинуясь судьбе,сложенной, как мозаика, из случайностей, не долго раздумывая, с внутренней радостью даже, осветившей его мрачную душу, остался на этой маленькой станции, дотоле ему совершенно неизвестной..

С новой для него работой учетчика леса Владимир Фридрихович освоился быстро. Здесь кончился север, и была середина России, с пашнями и лугами, и лес без пихты и кедра уже не назывался тайгой " или "чернью", как говорили на Урале, а просто лесом.

Теперь он днями напролет, выполняя свои обязанности , проводил в лесу, вдыхая вместо больничных запахов, живительные ароматы первозданного мира- древесной смолы, березового сока, незнакомых трав. Прежде ему было не до этого.

И конечно же, по добровольному совместительству присматривал, как врач, за шахтерами. Для них, в этих богатых на древесину краях ,готовился лес-кругляк, тес, бруски, тарная дощечка

.Сутками на окраине городка пыхтела паровая лесопильня, грузились на Украину вагоны с лесом.

И тепловозы, с трудом разгоняя себя под тяжеленными составами, прощально прогудев, брали путь на родной юг.

Приходько всякий грозил им вослед тяжелым кулаком, шептал что-то наподобие молитвы, и заметно грустнел.

В первый же день, как и было им обещано, врач Берг подверг тщательному медицинскому осмотру блудолюбивого заместителя директора донецкой шахты

- В операции пока необходимости не вижу,- уверенно сказал он ему.- Дождемся возвращения домой,- и еще, как человек старой закалки, не воспринимающий распущенность нравов, строго-наставительно добавил,- но посещение вдов прекратите... Вы хоть и в командировке, но берегите авторитет руководителя перед своими товарищами. Правильно я говорю, товарищ заместитель директора шахты?

Приходько, ухмыляясь, кивал головой и краснел, как провинившийся школяр,но скрепя сердце, подчинился высокоморальным нравоучениям доктора, и чтобы задавить в себе греховные плотские томления, организовал в своем маленьком коллективе вечерние курсы по изучению основ марксизма - ленинизма.

Теперь лесорубы по вечерам, откушав вволю украинского борща, собирались в прокуренном вагончике и выслушивали длинные беседы Приходько о начатках философии, всепобеждающего революционого миросознания, и даже материалистической теории Дарвина.

В тесном пространстве бытовки, где калили дух лесорубы, крепчал запах горилки, сала и чеснока. Шахтеры клевали носами , и, засыпая от скуки, падали с боковых лавок, точно куры с насестов.

-Кто сей мощный Маркс был? По нации? Установлено ли это досконально наукой? А?- тупо спрашивал сам у себя Приходько, тоже подверженный после салопоедания острому припадку сна.

- Известно кто? Агент мирового капитала,- зазеванно отвечали ему из сизого, задымленного пространства вагончика.- Два сына было у него. И оба ребята хоть куда. Одного Гитлером звали, другого батька Махно... Наука разведала это. Пошто воду мутишь?

- Чей вражеский голос слышу?- грозно вопрошал Приходько, которому всюду мерещились искривления линии и оппортунизм.

-Нелюд! Коли вже скинчишь знушатися з нас? Краше б ти по бабам шлявся!

- Молчать! А то стихи Шевченко заставлю наизусть учить.

- Вот поскаражимо вдома твоей жинке! Вона тоби вуса причеше...

- Занятия на сегодня закончены! Всем спать. Завтра отгрузка крепежа для шахты 6-бис 13.- испуганно закруглялся руководитель кружка.

Щенок, которого Владимир Фридрихович по диковинной раскраске темно-палевой шубки, назвал Барсом, рос, как говорится, не по дням, а по часам.

Скоро он превратился, реализовав материнские гены в огромного мускулистого пса. Белые пятна на темной шкуре проступили еще резче, и в сумерках бегущая собака напоминала крапчатое привидение.

Приходько положил ему отдельный кошт. Ежедневно из кухни-вагончика выдавалась для пса большая кастрюля с мясными остатками.

На пропитание шахтеров Приходько денег не жалел, закупая в округе скотину. Немало свиней, овец и птицы переварилось в общем котле на сытные украинские борщи.

Берг жил с псом в отдельном вагончике. Неподалеку поселилась и кукушка. Приживалка ежедневно заводила лесные часы, причем куковала всегда щедро , и он неосознанно, с внутренним восторгом, принимался, сам не зная зачем, считать ее монотонные, гулко отдававшиеся в лесу выкрики, и радовался, как мальчишка, что ему суждено еще жить долго-долго.

Временами счет усердной, будто повторяющей забытый урок арифметики, птицы набегал ему до ста, и он, старый опытный врач, знавший, как никто другой мерки человеческой жизни ,вопреки рассудку, все равно верил в свое нагаданное глупой, заикающейся птицей бессмертие.

И если могущественная наука, все же изобретет аппарат, исчисляющий пределы жизни, и ученому присудят Нобелевскую премию, то думается к этому жестокому прибору никогда не будет очереди.

Вечерами он кормил своего Барса,и с улыбкой наблюдал, как тот жадно, с неутомимостью живой мельницы перемалывает кости, и временами, поднимая голову, с человеческой выразительностью благодарно смотрел на хозяина, руки которого выдернули его из неумолимых лап смерти.

Пса отличало фанатическое повиновение хозяину. Он понимал даже его взгляды и оттенки настроения. Преданность его скоро перешла в лютую ревность. Он ненавидел всех, кто любил хозяина менее, чем он, кто видел в нем простого человека, а не божество.

Каждый знал, что разговаривая с доктором, нельзя повышать голос, здороваться за руку, или даже дружески прикасаться к собеседнику.

За всеми поступками чужаков внимательно, упорно,взыскующе, не зная устали, наблюдали проницательные глаза Барса, всюду сопровождавшего хозяина.

В любое мгновение он мог превратится в живую смертельную пружину, и не на шутку вцепится в обидчика. Его мать в далеких северных лагерях хорошо знала, как расправлятся с хрупким человеком.

Цвет его глаз менялся в зависимости от настроения хозяина. Если тот был весел- глаза пса отливали добродушной желтизной , если сердился - сурово, по-зверинному чернели, а в темноте полыхали фиолетовой яростью.

- Да его на свои курсы запишу,- кричал Приходько, одуревший в своем вагончике от чтения "Капитала" Карла Маркса.- Он, видать, в собачьем мире новым Энгельсом родился.

-Чего мелешь, бабник? Хочешь , чтобы я на тебя в органы цидулю правильную сочинил?- грозился местный хохол- пилорамщик, коммунист по фамилии Кретищенко, которого Приходько нанял по самой высокой в бригаде цене- Как ты смеешь собаку безмозглую с гениальным бородачем мирового учения сравнивать?Зовсим с глузду зъехав!

- Извини Степан Никтоферыч! Но уж больно умен этот пес! Видгодував на свою голову! Какой там безмозглый? Вчера доктор в табелях ошибок до черта наделал. Стал я его поругивать на делянке, а пес сзади и вцепился с лету в мой плащ. Прямо , зараза, на загривке повис... Он же мог мне и горло перегрызть. Представляешь, видать он мысли человеческие читать умеет. Не всякий бородач передового учения ум подобный имел. Це дивно украй!

- Мистика все это! Сумнительные смущения разума.- отвечал тоже усатый Никтоферыч,- и безо всякого перехода от политики к жизни, добавлял с ухмылкой,- Вчера соседка моя, вдова Ульяна Шушерова насчет тебя душевно интересовалась. Чего мол, в гости не заходит? Уж не защемило ли его штанами в развилке какой деревянной, спрашивает. Присмирел ты в последнее время.

- Язва ты, Никтоферыч! Эта Ульяна- баба русская, видать на печке горячей была делана! Сокрушила она мое здоровье.

Одно было плохо у Берга - сдавало немолодое уже, изношенное сердце. Долгие годы он жил в постоянном напряжении, а теперь, освободившись от перегрузок, сердце отказывалось работать нормально.

Его клиентами на севере являлись люди сломанных судеб. Власть, неустанно твердившая, что все люди друг другу братья, отличалась изощренной сортировкой граждан на категории.

В основном это были, конечно же, немцы, "трудовой армии", искупавшие грех национального происхождения, раскулаченные в тридцатые годы сельские хозяева, позднее, так называемые тунеядцы, свободные поселенцы, уклонисты, пораженцы, отщепенцы и еще масса социально неполноценных граждан , имевших смутные грехи перед законом, позволявшими отправлять людей на принудительные работы.

Но он видел в них не статьи, параграфы, или пункты, ни национальности, ни социальное происхождение, а обыкновенных пациентов, часто обремененных весьма тяжелыми заболеваниями.

Лишь это понуждало его класть их в стационар, освобождать от работ, ставить на учет по хроническим заболеваниям, выдавать справки для оформления инвалидности .

А в ответ, Берг, естественно, испытывал раздражение властей, потому что эти больные срывали их производственные планы.

За счет спецконтигента шло бурное развитие промышленности на Урале.

Уже перед отъездом , когда он, уже оставшись один, мучительно доживал последние месяцы до весны, намеченной им на перемену жительства, его срочно вызвали домой к начальнику районной милиции полковнику Чагину . Это был уже не худенький кривоногий младший лейтенант, а властный хозяин района.

Их младший пятнадцатилетний сын,рослый, упитанный, внешне здоровый парень вдруг упал в продолжительный обморок,

Берга не составило труда определить диабетическую кому- дыхание мальчика резко отдавало специфическим ацетоновым запахом.

Сильными уколами он вытащил мальчишку на этот свет, и немедленно увез к себе в стационар.

Анализы показали, что мальчишка, действительно, заболел тяжелой формой диабета.

Несколько месяцев он возился с ним, как с родным сыном. С диабетом можно жить, но для этого нужен особенный режим.

Рядом всегда была его мать, жена полковника, Фаина, которую он ради "процента" увез когда-то с собой из глухой уральской деревушки.

Она и сообщила Бергу что у мужа в сейфе, хранится на него куча доносов бдительных граждан. Врача обвиняли, эти недрюмлющие ока, во множестве грехов- от шпионства в пользу империалистической Германии, до неоднократных попыток отравить воду в местных колодцах.

Берг горько усмехнулся.

- Я , действительно два раза в год обследую колодцы,- сказал он.- Беру из них воду для санитарно-эпидемиологического анализа. Но кому-то кажется, что я пытаюсь отравить население. Вода, кстати в этих краях не очень хорошая,хотя берется из глубинных слоев.

Мне один старый эпидемиолог шепнул на ухо, что у нас подземные слои как будто заражены радиацией... На Урале производится атомное оружие. Вероятно , была на каком-нибудь предприятии утечка...Но разве скажешь об этом вслух.

- Мой муж уважает вас, как врача. Но ему рано или поздно прийдется как -то реагировать на эти бумаги,- сказала жена полковника.- Вы задумайтесь над этим. Он сам просил меня вас об этом предупредить.

- Спасибо! - усмехнулся Берг,- как говорится , предупрежден- значит вооружен.- Я уже подумываю о переезде- достаточно с меня испытаний.

- В последнее время мы с мужем не ладим друг с другом,- доверительно продолжала она.-признаюсь вам, что Юрик, наш сын, уже дважды падал в обморок, но обходилось.

Дашь ему понюхать нашатырю и все. В этот раз случилось это после того, как муж наставил на меня заряженный пистолет, требуя назвать имя моего любовника. Господи, какой любовник?

Мерещится ему все! Разве я похожа на женщину, способную изменить мужу?

Может и выстрелил бы в припадке гнева, с него станется, он совсем огрубел в этих органах, но тут вбежал в комнату сын. Увидел пистолет у моего виска, побледнел, как мел, и рухнул на пол. Никак не могли привести в чувства. Вот и пришлось посылать машину за вами. Уж вы извините!

- Ясно!- сказал Берг.- А вы знаете, Фаина Осиповна, возможно нервный шок и спровоцировал развитие юношеского диабета у вашего сына. Такие случаи давно известны медицине.

- Может быть. Но я думаю- это бог нас карает! Мы всегда жили благополучнее других, никогда ни в чем не нуждались. А вокруг нас было столько горя человеческого... Море страданий. А все потому что муж служит в органах.

Несколько лет назад мы возвели в пригороде свой дом. Огромный, с фонтаном и садом. И почти бесплатно. Строили заключенные. Муж сам отбирал лучших плотников, штукатуров, маляров... Мне очень стыдно за нашу жизнь.

Он сошелся в городке со старым терапевтом из местной больницы Левиным. Он считался лучшим в области кардиологом. После смерти супруги старый, чудаковатый еврей жил одиноко.

Он разводил на даче маленьких цветных кур. Сам инкубировал яйца, вел селекционные дневники. Его двор был похож на огромный живой ковер. Разноцветные, с перепелов, курочки, бродили за вольером, клевали пшено , постоянно меняя узор ковра.

Сын Левина служил офицером- танкистом в оренбургских степях. " Письма он мне, конечно, пишет, но в них сообщает об успехах по службе,- невесело усмехался отец,- Глуп еще. Я другое бы хотел от него услышать. Как он скучает по отцу, сколько внуков собирается рожать! Что мне до этих бронированных чудовищ!"

Левин тщательнейшим образом прослушал Берга, больше прикладывая к груди большое волосатое ухо, чем стетоскоп, обескураженно развел руками:

- Да, коллега! Спокойная жизнь вам на пользу не пошла. Вот парадокс! Вы знаете, почему Луна, и другие спутники не падают с орбит? Да потому что они находятся в постоянном движении. Если остановятся, хоть на краткое время - сразу камнем на Землю.

- Как же мне вернутся на орбиту, Лев Давидович?-обеспокоенно спросил Берг.

Левин резким движением вырвал из ноздри волосок, расправил подтяжки на животе, хмыкнул, и одышливо пояснил:

-Луна сама не может подняться выше. Это под силу лишь Богу, который сотворил ее. Станем полагаться на него. Но лекарство я вам презентую. Моего личного рецепта. Проверил на себе. Уж не побрезгуйте. Надеюсь, что вы переживете меня...

Барс при этом разговоре лежал рядом, и цепко-настороженно наблюдал за Левиным, фокусируя изображение в своих глазах поворотом головы то налево, то направо

- Ну что , тварь, разумом не награжденная,- сказал Лев Давидович присаживаясь рядом. .- Наблюдаешь? Не бойся, не обижу я твоего хозяина. Прими от меня, тварь любезная, кусочек сахара...

Барс, к изумлению Берга угощение из рук чужого человека принял, чего раньше с ним не случалось. Снял с ладони вежливо, аккуратно, по интеллигентски, можно сказать, с хрустом размолол на зубах и проглотив с благодарностью посмотрел на подателя.

- А ну посмотри мне в глаза, альбинос!- приказал собаке Левин, и безбоязненно взяв ее за морду, повернул к себе. Барс, инстинктивно чувствуя доброту этого человека, стойко выдержал фамильярное обращение. Но вскоре отвернулся, чихнул и отошел в сторону.

- Ни одно хищник на земле, даже свирепейший из них не выдерживает взгляда человека,- сказал Левин.- А почему? Человек- вселенский убийца. Каждый из нас умертвил больше существ , чем все хищники Африки ...

...Однажды Владимир Фридрихович возвращался с Барсом после смены в свой вагончик, и вдруг ощутил внутри себя странную боль.

Сердце как-то мгновенно распухло, а потом стало уменьшаться в размерах, будто из него выходил воздух, как из надутого детского мячика.

Перед глазами встала черная пелена, заколыхалась, как у пьяного под ногами осенняя тропинка, уходя косо в сторону. " Все! Схожу с орбиты. Бог не захотел мне помочь! Прав был Левин. Вот и не пережил я старика,- успел подумать он, и ничком упал возле старой березы"

Барс, ничуть не всполошившись, уселся рядом с хозяином, и стал охранять его покой. Псу это было не внове. Хозяин, возвращаясь домой, редко в один прием одолевал путь, и часто устраивал отдых именно под этим деревом.

Здесь всегда было прохладно, а после теплых дождей пахло распаренными банными вениками.

Весной с этого дерева падали на землю большие мохнатые жуки, которых откровенно раздражали Барса. Из цепкие колючие лапки ранили собачий нос, а двойные крылья при взлете противно вибрировали, вызывая головную боль.

Еще Барс не любил цветущие одуванчики, во множестве растущие вокруг дерева. Они мазали нос желтой пудрой, едкой и жирной. Приходилось подолгу чихать,и тереться носом о землю.

Обычно, немного отдохнув, хозяин веселел, и они отправлялись дальше. Но сегодня он лежал подозрительно долго и недвижно.

Но и это не встревожило пса. Хозяин волен распоряжаться своим временем .

Следом возвращались из леса шахтеры. Увидев беспомощно лежавшего на земле доктора ,они пытались подойти к нему, но пес, сразу ощерил острые клыки, давая понять, что к отдыхающему хозяину он никого не допустит.

Его пробовали отогнать дубиной, бросали ему куски хлеба, швыряли камни. От палки только щепа летела, на еду пес не реагировал, камни причиняли ему боль, но, взвизгнув, он мгновенно отпрыгивал в сторону , а затем упорно возвращался на свой пост.

Люди озабоченно переглянулись. Всех разом встревожила одна и таже мысль; а ведь этот пес своей глупой собачьей верностью, никак не уместной в данной ситуации скорее погубит своего властелина , но не даст и пальцем прикоснутся к нему.

- Он собаку эту из лагерей вывез. С зоны овчарка. А там псы на людей натасканные,- тихо произнес кто-то.

- Сам он тоже немец. Ссылку долго на севере отбывал. Как враг народа. Вот так история.

- Вот и погубят друг друга. Доктору , видать, совсем плохо! Стрелять надо в этого дьявола. Где Приходько наш? Пусть принимает решение. Натурственно!

- Уже побежали за ним ребята-откатчики. Скоро тут будет.

Прискакавший на какой-то кляче Приходько немедленно вызвал милицию, и местную "Скорую помощь".

От больницы прибыл сам обеспокоенный Левин.

Милиционер в полной тишине отстегнул копки кобуры , вытянул на полную руку пистолет . Озлобленный Барс показал клыки и посмотрел в дуло с еще большим ожесточением.

Он точно осознал все и приготовился умереть за хозяина.

- Дяденька! Не убивайте собачку! - пропищала в зловещей тишине какая-то девчушка, прибежавшая из поселка.

Старый Левин умоляюще вскинул руки:

- Молодой человек!- обратился он к милиционеру.- Погодите стрелять. Так не пойдет! Дайте мне еще минуту времени.

Он осторожно, все время поглядывая на пса, стал приближаться к Бергу. Затем опустился на корточки рядом. Барс мгновенно ощерился , но потом, узнав по запаху этого человека потупил глаза, как бы осознавая свою вину, и спрятал клыки слизнув кровавую пену с брыл.

- Дурачок! Помнишь меня?- ласково, но требовательно, заговорил с ним старый Левин.- Мы с тобой в гляделки играли. Давай еще раз попробуем.- Он уставился на пса, и тот покорно поднял глаза. Они были измученными и растерянными. Барс уже тревожился происходящим , но сути понять не мог. Наступило замешательство.

Этого времени было достаточно, чтобы взять Берга за руку и наскоро прощупать пульс.

- Он живой!- крикнул старый кардиолог.- Но пульс тонкий и рвется... В больницу его срочно. Ко мне...

Но едва шахтеры опять сделали шаг вперед, как Барс, успокоившийся было под гипнотическим взглядом Левина, снова превратился в разъяренного хищника.

-Делать нечего! - помрачнев, констатировал Левин, и повернулся к милиционеру.- Носов? Подстрели его чуток. Вот бы в заднюю лапу. Залижет потом. Убивать не смей мне такую собаку.Слышишь? Разумеешь ли? Сможешь ли так?

- Сделаем , Лев Давидович. Я стрелок не из последних!

- Ну, валяй! Полагаюсь на тебя, Костя!

Грохнул одиночный выстрел. Россыпью взмыли в небо птицы. Пес взвыл и кубарем покатился в сторону.

В горячке он пытался вскочить, но острая боль в прострелянной лапе уложила его в бессилии на землю.

Крепкие шахтеры, во главе с Приходько, споро и бережно затащили Берга в машину. Народ стал расходиться. Барс протяжно , завыл, но его смерили презрительным взглядом и оставили страдать одного.

Умер Берг через сутки. По мнению Левина время , которые пес, исполняя инстинктивный долг, украл у медицины, имели роковое значение.

Собаку в эти дни никто не видел.Только смотрителю морга, в котором лежал Берг, однажды привиделись ночью за окном горящие в кустах глаза.

Смотритель затряс головой, перекрестился и пошел пить неразведенный спирт, при помощи которого он сохранял ясность ума на своей проклятой работе.

Это лежал неподалеку от мертвого хозяина живой Барс. От теперь избегал встреч с людьми, жестоко страдал от полученной раны, но неустанно следил за новой судьбой хозяина, отмечая странные его перемещения...

Хоронили Берга одни шахтеры. Кладбище располагалось далеко за городом, почти в лесу.

У южан истекал срок командировки, и они готовились к отъезду на свою теплую родину.

С тусклого неба навязчивый кропил дождь, обвисшие края облаков касались леса.

Приходько, угрюмый, постаревший, чувствуя вину перед этим человеком, хотел сказать что-то душевное , но даже у него, бывалого оратора, слова комом застряли в горле.

Он махнул рукой, пригладил свои вислые усы, и отошел в сторону.

Был на похоронах и старый Левин.

- Если изловите эту собаку- привидите ее ко мне.-коротко сказал он.- Я одинокий человек, и хочу чтобы рядом билось хоть одно преданное сердце.

- Ну ты даешь, Лев Давидович!- буркнул Приходько,- Совсем из ума выжил. Она же погубила хозяина... Сам диагноз поставил...В башку ему надо было стрелять, а не в лапу. Такой человек из-за него погиб.

- Вы не правы!- назидательно отозвался Левин.- Если в реке утонул близкий вам человек, то, согласитесь, глупо наказывать эту речку, засыпая ее песком.

С тем и разошлись.

Вечером к могиле хозяина приполз Барс. Он еще не зализал до конца рану и очень страдал. Пес ткнулся в мордой в свежую глину и облегченно затих, едва поймал носом родной запах.

За эти дни, отыскивая повелителя, он обследовал все места, где они бывали прежде. Тропинки в лесу, магазины, библиотеку, где хозяин брал книги, дом Левина. Напрасно! Всюду следы хозяина терялись.

На всей земле оставался лишь холмик земли, где он еще чувствовал связь со своим божеством.

И он стал охранять эту могилу. Одно раздражало пса- с каждым днем запах ослабевал, хозяин точно уходил куда-то, сливаясь с окружающим миром... Пес , тоскуя, изнывал от горя.

Осенью в эти края забежала большая, хорошо организованная стая волков.

Под водительством опытного вожака они быстро очистили округу от зайцев, лис, бродячих собак и кошек. Больше дичи не было и вожак решил уйти отсюда.

Один молодой волк из стаи, претендующий на лидерство, обнаружил на кладбище крупную одинокую собаку, прильнувшую к свежей могиле.

Он, утверждаясь, дерзко бросился на нее, желая приобрести на будущее славы, но получив жестокий отпор, сконфуженно отступил... Барс еще был достаточно силен, чтобы постоять за себя и покой хозяина.

В следующую ночь, глухую, до жути непроницаемую, вожак подвел к погосту всю стаю. Его вынудили продемонстрировать, что не зря он ходит в главарях...

Пес, изнывая от тоски, и непонятной разлуки со своим божеством, продолжал лежать у могилы. Из-под земли просачивались родные запахи. Они были уже почти неосязаемы даже для собачьего носа.

Пес недоумевал. Если хозяин совсем уйдет от него - какой смысл жить в этом мире дальше. Единственное, что он умел, к чему был рожден, приспособлен, и что считал главным под солнцем и звездами - служить этому человеку до последнего трепета сердца в груди.

Вожак стаи, облизнувшись, изготовился к смертельному броску, которым владел только он. От этого жестокого умения кормилась все его волки.

Днем кто-то посещал ближнюю могилу, и оставил зажженную свечу. Желтый язычок пламени, защищенный от ветра, испуганно вздрагивал в стеклянной баночке, слабо потрескивая, и отбрасывая вокруг причудливые кладбищенские тени...

Волки, да и вообще все хищники боятся открытого огня, поэтому вожак, подчиняясь спасительному инстинкту,с бесконечным терпением ждал пока тревожный огонек сольется с ночью...