"Верблюд"

 

Когда поезд остановился, экспедитор-пенсионер Савосин, человек формации старой, чуть помедлив на подножке, быстрым взглядом окинул станцию. Отметив полную её за-холустность, несмотря на все перестройки и реформы (лопухи в рост человека, куры, без-людье, ветра нет), он бойко спрыгнул на чёрный от масляных пятен гравий, с моменталь-но вспыхнувшей маленькой тоской вдохнул запах перегретых солнцем шпал.

Поправив съехавшую на ухо во время приземления шляпу, Савосин незамедлитель-но устремился к желтоватому зданию, на фасаде которого крупными чёрными буквами было написано: "Чуприяновка".

Ехал сюда бывший преподаватель труда, а теперь свежий пенсионер Савосин в мед-ленном поезде всю ночь, но, устав накануне, в дороге хорошо выспался под мерный стук колёс, и теперь был полон деловой энергии, испытывал эдакий предпринимательский зуд, намеривался быстро устроить дела, которые ему были поручены сыном предпринимате-лем, торговавшим на рынке овощами. До выхода на пенсию Николай Ильич работал мел-ким бухгалтером где-то, не помню уже, а потом учителем труда. И от жизни немножко отстал, отсюда и интрига рассказика. А был он, честное слово, мил, тих и беззлобен, что нынешним пенсионерам не свойственно по независящим от них причинам.

Нужно было встретиться с председателем местного потребсоюза и уточнить вопрос об объёмах закупки лука как для фирмы сына.

Серьёзное дело! И Савосин гордился своей миссией. Сын велел торговаться до упо-ра.

Так сложилось, что в сельской местности Савосину бывать почти не приходилось. Но он имел твёрдую уверенность, что дело провернёт быстро и удачно, бухгалтер как-никак. Словом, настроен Савосин был крайне по-деловому, тем более что сынок сроку на всё про всё дал один день.

Савосин радовался, что день только начинается, погода сухая, безветренная, чрезвы-чайно пригодная для передвижения в условиях пересечённой сельской местности. А при-метив у вокзального крылечка подводу, дополнительно взбодрился: его предупредили, что от станции до нужной деревни больше часа; теперь могло получиться быстрее и удобнее. Сын говорил, что его могут встретить, пока никого не видно.

На краю телеги понуро сидел совершенно небритый молодой мужчина в фуфайке и резиновых сапогах. Он грыз семечки, шелуха маленькой гирляндой свисала с нижней гу-бы. Он болтал ногами, как ребёнок. Светло-синие, словно выцветшие глаза были мутны.

- Здравствуй, товарищ! - с подъёмом сказал Савосин. - Доброе утро.

- Здрасьте, - невнятно прогундосил мужик, соскакивая с телеги. - Я тута отдыхаю. Своих не встретил, вот, думаю, кто с поезда в попутчики образуется. Мы, стало быть, с Юшина, из правления. А вы откуда будете?

- Ну и прекрасно, прекрасненько! - обрадовался Савосин.- Мне как раз и надо в Юшино, в правление. Очень удачное стечение обстоятельств, товарищ колхозник.

Савосин улыбнулся:

- Какова такса, интересно?

И, бросив портфель в солому, привычно хлопнул по нему пухленькой пятернёй, словно это стол в конторе, а не телега среди сельского ландшафта.

- Так что, поехали? - решил Савосин, норовя забраться на телегу. - И-эх-ма! С ветер-ком, с ветерочком!

- В Юшино? - нахмурился мужчина, косясь на толстый портфель. Да-э, далече, по-жалуй будет. Рублёв писят. Или шисят.

- У?- изумился Савосин. - Дорого! Далече? Это у вас тут шутки такие? Туда же пять или даже три километра всего; в городе такси дешевле. Пешком делать нечего, а вы гово-рите далеко. Близко, рукой подать, чего там. Давай, заводи, - пошутил так Савосин. Три-дцать рублей.

- Да не-е, - в глубоком сомнении протянул мужчина, навалившись грудью на задок телеги. - Поболе туда, кажись, в ту сторону, далече. Да вёрст шесть как раз или восемь. Когда как.

- Шесть? - обалдел Савосин. - Восемь? Погоди, погоди, товарищ, что-то я не уразу-мел... Как это когда как?

Чего он мне голову дурит? - подумал Савосин. - Бездельник.

- Да иной раз шесть, а то вдруг и восемь. Так тут. Ага.

- Я не понимаю-, - потерялся Савосин. "Определённо, чудак, намеренно голову мо-рочит".

- А чего понимать? Бывает, не успеешь поехать, глядь, и приехал. Тогда шесть. А то вдругорядь аж весь истресёсси, жопа заболит, а всё ещё далеко ехать. Тогда, понятно, во-семь. Тут по-всякому бывает.

- Любопытно, - тупел Савосин. - А бывает так, что один или два километра?

- Один? Не, такого не бывало. Кажись, даже старики не помнят. Не бывало.

- Чертовщина, однако ... Сам-то ты куда собрался? - спохватился Савосин оконча-тельно не понимая особенностей местности и психологии товарища.

- Да в Юшино, куда ж ещё. Тут одна дорога. Других нету. Одна.

Возница отвернулся от телеги, присел на корточки у колеса. Долго мял и крутил в толстых пальцах худенькую папироску, заглядывал в мундштук, как в подзорную трубу или калейдоскоп. Что он там высматривает? Савосин наблюдал в недоумении за этими изнурительно обстоятельными, совершенно бессмысленными, ненужными действиями. Этот смял мундштук так и эдак, прилепил папиросину к губе. Лошадь переступила за се-ном, телега чуть отъехала, мужик потерял колёсную опору и завалился на траву спиной. И положил ногу на ногу. И закурил-таки.

- Но, б ... Тпру мне! Как врежу!

- По делу какому важному? - глянул он снизу. - Ежели чё, то минисупермаркет тут, в Чупре этой, а в Юшине ни фига, только продмаг.

- Разумеется! -встрепенулся Савосин. - В правление, в контору надо, у меня вот тут договоры, всё... - Николай Ильич щёлкнул замочками на портфеле, но не открыл его. - По-ехали, а?

- Как не поехать, - согласно кивнул мужик и совсем распластался на траве, как на пляже. - Теперь до утра другого поезда не будет, ждать некого.

- Ладно, пока. Я пойду пешком. Мне некогда, дела, - сердито сказал Савосин и при-целился за портфелем. - Только и знают отдыхать.

Мужик живо поднялся с земли, скинул фуфайку, зверски почесал грудь под грязной тельняшкой.

- Туды пешком никак нельзя, пехуём невпротык. Река, значится, есть, а мост сильно худой, по нему не пройтить, только падать. Там, стало быть, только брёдать. А воды - во! - он полоснул ребром ладони по щетинистому жилистому горлу. - И больно жгучая, засту-дисси весь враз, ага. Ключевая, студёная. Ледниковая, считай. Из пещеры, слышь, текёть. А бу-урная-а... Ужас, погибель одна.

- Да? - опешил Савосин. - Какая ледниковая? Откуда тут пещеры?

- Страсть! Я вона третьего дни переходил, так снесло в бурелом. Уй как тащило меня по этим, как его, валуны, перекаты, торосы всякие, брёвна топлячные, суки вострые. По-ранился весь, избился. Насилу из водоворота выбрался. Кова-арная река.

- Хорошо, - подавил возникшее беспокойство Николай Ильич.- Вы брод, я вижу, знаете, по всем видно, опытный товарищ. Так что давайте поедем. По дороге и расскажете что-нибудь. Я не боюсь трудностей и переправ.

Мужчина посмотрел с интересом, пыхнул папироской в последний раз, напустил в мундштук противных слюней и, тщательно ввинчивая окурок в землю каблуком, сказал:

- После дождя вода обычно поднимается очень сильно.

- Да я знаю, - нарочито небрежно отмахнулся Савосин. - Понятненько.

- Ну и вот.

- Чего - вот?

- Поднимается сильно, где теперь брод, бес его знает.

- Дождей не было месяц.

- Вчерась тут проливной содил, облом прямо.

- С градом? - зло сказал Савосин, глядя на дорожную пыль и жухлую траву. - Расте-ния побил?

- У, ты что! С кулак вон. Во! - показал громадный кулак мужик. - Всё побил, мор-ковь, рэпу, аж яблоки сшибал.

- А овсы? - сказал Савосин. - Капусту не повредил?

- Овся поспели убрать, а горох нет, - заржал мужик.

- Ну да, как же. Зона рискованного земледелия. Савосин непроизвольно огляделся.

В близких огородах вполне бодро торчала разнообразная съедобная зелень. Лук, по-мидоры гроздьями.

- Да здесь почти не было дождя, он полосой, по реке прошёл и в Юшино всё угро-бил, стёкла вышиб. Транспортом будете пользоваться - неожиданно хорошо поставлен-ным голосом строго сказал мужик. - А то из конторы у нас все скоро разойдутся.

- Буду.

Савосин озаботился: в самом деле день может пройти без толку. Где в сельской ме-стности искать начальников, если они уйдут из конторы в продмаг или в поля и покосы?

- Буду. Поехали.

- Стратегически правильное решение. Тогда, значит, пойду узнаю.

- Куда? - отчаялся Савосин, не умевший плавать, никогда ничего за всю свою жизнь не переплывший.

- Да вон рядом тут, магазинчик имеется, минисупермаркетик такой, мож быть от-крыт, не знаю. Купить надо того-сего, пятого-десятого. По хозяйству там, хомуты, под-пруги, оглоблю. Продукты иной раз привозят некоторые съедобные, сникерсы есть, лап-шичка такая, раз, и готово, только воды добавь. Жидкости разные, типа портвейнов номер тридцать три.

Тем не менее никуда не шёл, а, чему-то хмурясь, стоял, глядя то ли на солому, то ли на портфель на соломе.

Савосина осенило.

Он достал пару червонцев, протянул:

- Вот вам на хозяйство, - подмигнул понимающе. - Рашпиль купишь. Или коловорот номер тридцать три.

Тот взял деньги, не глядя сунул в карман галифе.

- Узнать надо. Может и не разливает. У неё там только поллитры, она редко когда разливает. Если в долг. Рашпиль у меня есть. Ленивая баба, спасу нет. Винцо держит в чайнике, во такой чайник. А такого пива, чтобы червонец стоило, такого не бывает.

И начал сгребать солому на край телеги. Тщательно, медленно.

Погрёб, прижал своими лопатными ладонями.

- Присаживайтесь пока, товарищ. Отдыхайте от трудов и перед дорогой. Подошёл к лошади, поправил какие-то ремешки и верёвочки. И - стал, как вкопанный, оглядываясь - как бы вспоминал, кто он такой, как зовут и куда нужно идти.

Савосин Николай Ильич досадовал. Думалось - подойдёт, сядет и поедет. Скок, скок, и - тама. А что получается? Бодяга какая-то. Утонешь безвестно в этой коварной реке, и труп никто не найдёт никогда. Особенно, если я разложусь и меня растерзают щуки, раки и кабаны.

- А тут есть кабаны? - сказал Савосин.

- Жуть! Косяками. Клыки во такие. Они всегда подстерегают командировочных, это народ неприспособленный, неопытный.

Савосин непроизвольно подобрал живот, вообразив, как неприлично он будет вы-глядеть в случае...

- Вот тебе ещё червонец. Этого достаточно в сумме.

Мужик понюхал бумажку, посмотрел на просвет, на солнце.

- Вроде настоящий?

- Да какая фальшивка, бери давай, какой дурак червонцы станет подделывать, это тебе на любое красное вино хватит, и на хозяйство останется. И давай-ка ты поживее, а, братец?

- А, да-да, ты брат один, я брат-два, да? - осклабился мужик, заметно повеселев.

Но, паразит, опять закурил. Сейчас падёт в траву навзничь?

- У неё там с наценкой, за доставку особо, налог с продаж, эндэс.

- Чего? - изумился Савосин. - Чего-чего? Какой НДС?

- Особенности заметно пересечённой сельской местности! Ливни, град, наводнение транспортные расходы.

- Ну, брат, нет уж! Нет и нет! - перестал сдерживаться Савосин. - Больше ты у меня, братец, ничего не получишь. Понятненько? Обнаглел...

Николай Ильич почувствовал знакомую спасительную лихость.

- Давай, я говорю, заводи, твою мать! Волындаемся тут... Запрягай, говорю! Посмот-ри, солнце уже где, а мы всё тут.

Мужик задрал щетинистую морду.

- В зените!

- Ну вот. Полдня прошло...

- А куды спешить? День прошёл, и ладно.

- Как куда? Дела же у меня!

- Спешить надо туда, где нету труда, а где есть труд, меня нету тут.

- Балагур, да? Ты мне ещё частушки попой. Где ты только всего этого поднахва- тал-ся? Куды! Дело ждёт. Коммерция. Предпринимательство. Оно разгильдяйства не терпит. Так вот.

- Дык я не догоняю, - сказал Тельняшка (так про себя обозвал мужика Савосин), - у тебя что, кредиты, субсидии, инвестиции?

Он похлопал лапищей своей по толстому портфелю:

- Или чёрный нал тащишь за лучок-то наш? Савосин оторопел. Откуда знает?

- Че-го? - разинул он свой маленький розовый ротик.

Но вдруг взобрался на телегу, подтыкнул под себя побольше соломы, и -сел, крепко, капитально, навсегда. Портфель на коленях. Там еда и деньги.

- Ну?

Лошадь дёрнулась, привязь её остановила.

- Тпр-р-ру! - рявкнул Тельняшка.

- Не задерживайся, - повелел Савосин.

И, рывком переместив портфель к бедру, начал извлекать из него свёртки, свёрточ-ки, пакетики, вытянул термос.

Подобрев в предвкушении еды, добро проговорил:

- Давай, брат, поживее. Что же ты такой, ей-богу... Из прошлого века словно. Как те-бя зовут- то?

- Да ить я в самом деле не из нынешнего, - сощурился Тельняшка. - Петром зовут. Пётр Фёдорович, водитель кобылы! - сказал он, подойдя к телеге и с мальчишеским удив-лением разглядывая обнажившуюся из-под газеты большую копчёную курицу.

- Эва чё. Бройлер? Только с голодухи. А это чего насыпано? А, оливки? Чем фарши-рованные, дай нюхню. А! Чесночёк и лимончик. По-о-нял... Тогда я пошёл. Мигом. Нико-гда не бери с анчоусами, понял? В нашей речке их мильён .

- Не понял, - сказал Савосин.

- А это снетки, мальки такие. Мы их марлей ловим, солим, сдаём как анчоусы.

И - в самом деле ушёл, вымогатель и фантазёр.

 

Поев, Савосин постепенно успокоился окончательно.

Конечно, надо было вовсе не вступать ни в какие дебаты с этим, по всему видно, крайне ленивым и лукавым гражданином, а сразу пойти пешком в Юшино. Но вот эта ре-ка горная да ледниковая. Кто её знает... Ливень полосой. Когда мосты и дороги приведут в порядок? Сынок молодец, внутрь курочки перец сладкий тушёный положил. Откуда тут анчоусы и что такое снетки? Куда пропал Тельняшка? Может быть, пойти пешком? Кто её знает, эту речку. Терек? Терек. Сынок, какой молодец, в перчик горошка зелёного с чес-ночком положил, молодец какой. Да что теперь, за тридцать рублей пешком шагать? Нет уж, нет уж... Кофе из термоса, три пастилки. Остальное на вечер.

Николай Ильич отнёс косточки и колбасные плёнки в лопухи, посидел там на

корточках среди благотворной зелени в тени, в прохладе. Многие жалуются на геморрой, а у меня пока нет. Хорошо. Фу, сколько тут у них мух, комаров.

Погулял среди серо-жёлтых домиков станции; но людей и животных не встретил, ни с кем не поговорил, отчего малость взгрустнул, осудив местное население, неудержимо стремящееся в город. А сеять, пахать и собирать кто будет?

Вернулся на телегу. Лёг в солому - как хорошо, душисто, покойно как... И момен-тально заснул. Потом, полусонный, сидел долго, слабо сердясь, что полдня потрачено впустую. И как-то затих, ничего не думая, разморился на солнышке, ловил мух, и пребы-вал в дремотном ожидании.

Пётр явился всё такой же замедленный, но хмурость его поубавилась.

Подойдя к телеге, он долго, словно вспоминая, оглядывал Савосина. Достал пачку папирос, разломил её пополам, как пирог. Закурил. И, пуская дым в лицо Савосину, уселся рядом, а не на передок.

- Куда едем? - дыхнул он дурным портвейном. - Так что? Всё подчистую скушали?

- Да где же ты ходил? - сообразил ответить Савосин. - Я тут и покушал, и это самое... и погулял, и вздремнул чуток даже, разморило. А ты? Ты бы ещё полдня шатался, Петя.

А Петя перекатился по телеге к передку, и со всего маху как вытянет вожжой ло-шадь - Савосин еле удержался в телеге от рывка, ладно успел вцепиться в борт, откуда та-кая сила взялась.

- Н-но-но! Верблюд, твою мать! - гаркнул Пётр Тельняшка.

- Какой же это верблюд? - освоившись, кое-как засмеялся Савосин, заикаясь на рыв-ках, выбоинах и колдобинах. - Это что, так л-лошадку зовут? Р-редкий случай.

- Верблюд, он есть много, а кобыла одну траву, мало ест. Сено!- зычно отозвался Пётр.

- Почему же это много? - насторожился Николай Ильич. - Верблюд животное окуль-туренное, он очень мало ест, непритязательное, одни колючки и саксаул, а воды минимум. Корабль пустыни, называют его жители пустынь вроде казахов и бедуинов.

- Да ну? - оглянулся Пётр.

- Да, а как же, это я читал в журнале "Вокруг света".

- Это ты, что ли, корабль? - хохотнул, чихнув и кашлянув, Пётр. Какие колючки? Вон съел всех кур, как верблюд настоящий. Даже костей нету. Ничего себе корабль пус-тыни!

Пётр мотнул головой, восторгаясь.

- Те ж надо! Маслины, оливки, перчики тушёные. Рази ж так верблюда питаются? Подчистую смёл всё, а? Верблюда и пьют много, не скажи-и-и... Не пьют, не пьют, а апос-ля как надрызгаются, что твоя бочка. Ркацители, цинандали. макузани, карданахи! И всё это добро у них в горбах. А у тебя букэт абхазии?

- Добро? - опешил Николай Ильич.

Тельняшка что, разбойник, грабитель? Топор под соломой?

- У меня ничего нет такого.

- Но, но! Пошла живо! - стегал лошадь Тельняшка, а кобыла всё равно еле плелась.

- Вы, Пётр Фёдорович, я правильно, Фёдорович? Вы где-то вот целый день, можно сказать, прохлаждаетесь, понимаете, блудите, я вас тут ждал, попусту время проводил, а потом какую-то галиматью городите про всяких верблюдов. П-понимаете. Какой я вам верблюд? Я ответственный финансовый раб-ботник. Вы что? Надо распуститься...

- Дак съел же всё, чего тут городить? - удивлённо вытаращился Пётр. - Куда это в одного человека целый рацион за раз? Верблю-юд, не, не говори, настоящий как есть верблюд.

И убеждённо повторил, обращаясь уже к крупу лошади:

- Как есть верблюд! Но, пошла, верблюд!

- Вы говорите чушь, чушь какую-то. У меня есть ещё разнообразная колбаса в ассор-тименте, в том числе сырого копчения, окорок тамбовский. И сыр. Да что такое ты привя-зался ко мне? Ты кто такой?

- Ну как? – прогундосил Пётр. - Колхозник, крестьянин. Механизатором могу на ав-томатических граблях. Все виды тракторов. Грейдер. Кормилец как-никак.

Кормилец? Да как он может такое говорить...

Савосин растерялся и совершенно не мог вообразить, что же сказать.

Бездельник, трясясь на телеге, думал Савосин одно и то же. Бездельник, пьянь, аван-тюрист и шалопай. Они что, пьют тут макузани и карданахи? Самогон, поди, мерзопако-стный купил у какойнибудь бабки... И при чём тут верблюд?

- Вам, Пётр, как ваше отчество?

- А мы Фёдоровичи, ежели барин позволит, - осклабился Пётр. - Из холопьев. Госу-даревы люди.

- Вам, Пётр Фёдорович, образования не хватает и общей культуры, поскольку кpyгозop узкий. А я хоть и из городу, но труд крестьянский уважаю. У меня собственный участок за городом имеется, четыре сотки. И не один. В другом месте шесть. Там тоже на-до ухаживать и удобрять.

- Селекция, главное селекция, - отозвался Пётр.

- Уважаю, уважаю, - бормотал Савосин. - Хотя по работе мне это и ни к чему, я должностные инструкции хорошо знаю, да-да, хорошо.

Пётр, обернувшись, смотрел очень внимательно, как на диковинку, даже чуть приот-крыл среди щетины рот.

"Разве не то говорю? - с беспокойством подумал Савосин. - Чего он так уставился, как верблюд?"

Сбоку от дороги среди редких берёз блеснула вода.

Река? - удивился Савосин, - так быстро?

Сын говорил, до речки дойдёшь, там на взгорок, на нём и Юшино.

Но недоумение тут же сменилось беспокойством. Бурная? Он с ногами подвинулся на середину телеги, крепко обнял портфель и изготовился к форсированию.

Телега медленно протряслась по каменистому спуску.

Вскоре въехали в ручей, плоско и мелко разлившийся по переезду большой лужей.

Лошадь сразу остановилась и принялась пить, чуть касаясь губами воды, шумно по-фыркивая и встряхивая мордой.

В двух шагах на перекате вода затейливо сверкала на солнце и слепила. Трясогузки бегали по берегу. Мост в самом деле был косой, кривой, но, кажется, вполне проходимый.

Савосин, криво и блаженно улыбаясь, глядел, как лошадь пьёт воду, студёную яко-бы, ледниковую; рассматривал пёстренькие камушки на близком дне под телегой. И ему тоже захотелось испить этой чистейшей, весёлой водички. Пёстрые рыбки пескари крути-лись у обода колеса, собирая пищу, вымытую из-под камней.

Пётр, развалясь, курил свою вонючую папиросину и зачем-то сыпал солому в ручей; на воде образовывалась извилистая дорожка из трухи и стеблей.

- Коварная? - сказал Савосин.

- У! - выпучил глаза Петр.

Савосин открыл портфель, снял крышку термоса, нагнулся, поддел воды и тут же заметил краем глаза, что Пётр, приподнявшись на локте, с интересом и усмешкой наблю-дает за ним. Савосин неловко покосился, вылил вожделенную воду обратно, зачерпнул... но в этот момент лошадь дёрнулась, и он свалился с края телеги - как был нагнувшись, так и ткнулся лицом в тёплую воду. Однако, благодаря удаче, весь не погрузился, не вымок, остался на четвереньках. Опомнился, вскочил, фыркнул, утёрся истекающим рукавом пиджака и, сам того не желая, посмотрел с напряжённым предчувствием на Петра. А тот начал хохотать, стоя по щиколотку в воде: приседает, глаза зажмурил, одной рукой при-держивает кепку на запрокинутой голове, другой ладонью зажал свой пах, словно боится обоссаться от смеха. И - ржёт, ржёт... Даже лошадь, навострив уши, вздрагивала и коси-лась громадным карим глазом.

- 0-ой, верблюд! Ой, не могу!

И, передохнув, опять смеялся и ржал, пока не засипел.

А напугавшаяся лошадь тем временем утащилась сама собою на середину ручья. Портфель, подпрыгивая, опасно приближался к краю телеги, как живой, мечтая свалиться, искупаться, намочить документы и деньги. Сейчас бултых?

- Петька, там же документы!

- Тпру-рр, чёрт! - сквозь смех прорычал Пётр, и побрёл по воде за телегой, охая и постанывая.

Влажный Николай Ильич поискал на дне стаканчик от термоса, но не нашёл - уплыл, видать, стаканчик по бурной и коварной, сгинул в жутких водоворотах.

Подобрав полы плаща, Савосин враскорячку зашагал вослед телеге.

Воды по всему броду было мало, еле до колен; жениных резиновых сапожек вполне хватило для форсирования водной преграды.

Выйдя на берег, он догнал телегу, сдёрнул разинувший пасть портфель. Застегнулся доверху. И, зажав под мышкой ношу, свернул с дороги на обочину, травяную тропинку. Какая прелесть... Сухие сосновые мягкие иголки, солнечная пятнистая тень, ласковый ве-терок. На тропинке сидел большой, как саранча, кузнечик.

Пётр тут же догнал его и, не слезая с телеги, заговорил:

- Это вы чего вдруг пешком надумали? Ещё дюже далече? Ладно, не на чем бы было, а то вон и телега, и эта, как её, одна лошадиная сила. Николай Ильич, мы вас тут давно ждём, вот встретили, как положено, барашек варится в молоке, коньячок имеем и холод-ненькое цинандали припасли давеча. Да... После баньки-то, а? А вы ножки ломать пеш-ком. Перепёлочки на вертеле, боровички на шампуре. А?

Савосин оторопел. Какие перепёлочки?

Пётр пытался заглянуть как-то спереди и сбоку, от этого небритое лицо его вытяги-валось и принимало совершенно невинное, как бы не сказать придурковатое выражение, недоумение крайней степени были написаны на этом лице.

- Николай Ильич, бросьте вы, присаживайтесь. Курите? Вот "Мальборо". А вы всу-хомятку колбасу какую-то жевали. Приличная ли колбаска-то хоть?

- Салями, - механически ответил Савосин.

- Ну!- разочарованно протянул Пётр. - Это не для белых.

"Кто он такой? - подумал Савосин. - Он из Юшина? Или откуда?"

- Дык садитесь, что ли? Или брезговаете? Тады ладно, как барин пожелает. А пехуём чего, пешком далече больно, все ноги искорябаешь, тута дорога крутая, щебнис- тая, ока-чурисси весь, потом меня сынок твой ругать будет, зачем корифана мучил. Сжалься, Са-восин, забирайся на телегу.

Савосин, не оглядываясь, широким шагом, что никак не подходило для его призе- мистой фигуры, направился по мягкой тропинке к видневшимся на пригорке домам.

- Ладно, - гундосил загадочный Пётр. - Ух как ишшо далече до Юшина, болотины одне по дороге, буераки гиблые. Пропадёте.

У дорожной канавы, затянутой зелёной ряской, стоял справный столб с синей эмале-вой табличкой. Белые выпуклые буквы: " с. ЮШИНО".

А ниже - то же самое, только латинскими буквами.

А ещё ниже : "Юшино-Чуприяновка, 3, 7 км."

"Та-ак... - остановился перед столбом Савосин. - Шесть вёрст? А иной раз и восемь? Когда как? Град, ливень? Студёная из пещеры? Ох, и устрою разнос им тут всем, ох уст-рою... Сейчас сыну позвоню."

Близко загремела телега, и Савосин увидел, что Пётр обормот опять приближается к нему, Николаю Ильичу Савосину, уполномоченному экспедитору.

- Тррр! - приблизившись, сказал Пётр лошади. - Николай Ильич, приветствуем вас, посланника бизнеса, в славном нашем селе Юшино. Представиться позвольте: председа-тель местного потребсоюза, это раньше так называлось, а теперь просто Пётр Фёдорович, потомственный.

Савосин напрыгнул на телегу.

Хозяйственно развалясь на соломе, положил под голову портфель.

- Включай полный газ, Петя.