«Плох тот воспитатель детей,

который не помнит своего детства»

(Мария фон Эбнер-Эшенбах,

австрийская писательница)

 

Лялька - противница точных наук

 

Лялька училась неровно, рядом с «отлично» по литературе и русскому шатались дохлые «уды» по математике и физике. Лялька сама говорила, что тройки ей ставят только из жалости. Ну не понимает она Закона этого, как его, Джоуля Ленца. А от этих протонов, полюсов, электромагнитных полей и генераторов она сама легко могла «сойти с катушек».

Лялька утверждала, что ее знаний по физике достаточно, чтобы вкрутить электрическую лампочку и починить ударом кулака магнитофон, а по математике – правильно сосчитать сдачу, чтобы не облапошили в магазине или на рынке. Все. Больше ей ничего не надо. Она не собирается изобретать какие-нибудь механизмы и двигать науку вперед.

Когда учитель физики вызывал Ляльку к доске для решения какой-нибудь задачи, для нее это было равносильно тому, что ее выставляли у позорного столба на всеобщее осмеяние. Лялька страдальчески хмурила брови, пытаясь определить направление электромагнитных волн. В голове вспыхивали обрывки того, о чем она читала в учебнике: «правило левой руки…, правило правой руки…».

Здесь надо применить правило Буравчика», - на всякий случай брякнула Ляля. Учитель хитро посмотрел на Ляльку и спросил: «А кто, по-твоему, придумал это правило?». И под гомерический хохот в классе Лялька сообщила: « Буравчик и придумал. Это ученый… Французский, кажется».

Класс лежал. Учитель снял очки и протер глаза от слез аккуратно сложенным платочком. «Садись», - из последних сил пытаясь сохранить строгость, сказал он.

Лялька даже не поняла, что это всех так рассмешило. «Вот уроды… Может Буравчик и не французский ученый… Какая разница? Чего ржать то так?»

К доске вышел будущий лауреат Нобелевской премии – Слава Гордеечев и мгновенно «расщелкал» задачу. Лялька чувствовала себя ничтожеством. Кругом сплошные гении!

На уроке литературы Лялька блистала. Получив свою заслуженную пятерку села на место, и немного успокоилась. Все- таки компенсация, какая никакая, за физику.

«Литература» тоже не обошлась без цирка. Генка Федосов – это что-то! Каждая строка давалась с трудом. Он почесывался, переминался с ноги на ногу. С надеждой вглядывался в лица сидящих за партами (кто-нибудь подскажет). И мямлил: «Хочется …идти (почесал затылок)…, приветствовать… (пауза секунд 10, сморщился), рапортовать (вспомнил)». Более учительница не выдержала: «Лапти тебе плести хочется, а не рапортовать». Под дружный хохот Генка сел на место.

Генка Федосов в седьмом классе сразил всех своим сочинением. Учительница русского и литературы - красавица Ольга Петровна, дала необычную тему. Надлежало описать то, что было изображено на картине: просто зимний лес, голубое небо, заснеженная дорога, все. Требовалось коротенькое сочинение, дающее возможность оценить творческие возможности и богатство духовного мира каждого ученика.

Лучшие сочинения всегда читали в классе. Лялькино слушали, затаив дыхание. Будущий Пришвин! Сочинение Федосова тоже прочли. То ли Генка не понял поставленной задачи, то ли считал – главное проявить фантазию и подключить смекалку. Результат того, что родил его воспаленный мозг, слушали, прерывая раскатами хохота.

Вот резюме Генкиного сочинения. «Я пошел прогуляться в лес. Иду по дороге. Вдруг навстречу мне волк с огромными зубищами. Волк напал на меня. Мы стали драться. Я схватил волка за шею и задушил насмерть. Не каждому удается убить волка!» Все это с массой грамматических и пунктуационных ошибок.

Класс смеялся до икоты, оглядываясь на тщедушного, самого маленького в классе Генку. Учительница, пытаясь успокоить класс, сама не могла остановиться и смеялась до слез.

Гена Федосов был головной болью всех учителей. Учительница математики, Мария Петровна, старалась расшевелить его мозги (если таковые, вообще, имелись), «разжевывала» все теоремы и формулы. Бесполезно. Гена не мог усвоить даже теорему Пифагора. Он ее интерпретировал: «Пифагоровы штаны во все стороны равны», считая, что всех сразил своим остроумием.

Мария Петровна, устало вздыхая, говорила: «Федосов, ну что я смогу спросить у тебя на экзаменах? Ты же ничего не знаешь, ни одной теоремы, ни одного определения». «Знаю»,- промычал Генка. «Знаешь? Хорошо, скажи мне, пожалуйста, что такое окружность». «Половинка круга»,- ответствовал Генка. «Что???»,- в гневе Мария Петровна вскочила со стула. «Две половинки», - втянув голову в плечи, испуганно проверещал бедный Гена. «Вон!!! Вон из класса!!!» Такой Марию Петровну никогда не видели.

Гене Федосову принадлежит авторство еще ряда гениальных высказываний. Например, на уроке истории он дал следующее определение коммунизма: «Коммунизм – это социализм плюс электрификация всей страны». Класс был сражен. Генныч изрек что-то!!! Но учитель истории не дал Федосову поблистать. «А что же по-Вашему социализм?» «Социализм-это коммунизм минус электрификация».

Перед уроком физкультуры Генка очень торопился. Слегка задержался на перемене (курил за школой). Прибежал, стянул с себя брюки, забыл надеть трико, и под гомерический хохот класса вбежал в спортзал в одних «семейках».

На контрольной по химии Светлана Сергеевна старалась не обращать внимание на то, что Федосов списывает (пусть хоть что-то напишет). Но Федосов делал это так нагло, что Светлана Сергеевна не выдержала и нервно сказала: «Федосов, ну ведь видно, что списываешь!» «Видно, да, Светлана Сергеевна?»- последовал глупейший ответ-вопрос.

В целом это был неплохой класс, в меру озорной, в меру дружный и активный.

На уроке рисования (еще в седьмом классе) рисовали с натуры. Учитель – непризнанный великий художник, гений, с волосами до плеч, наполовину ушедший в себя. Разговаривал фальцетом и ненавидел всех этих бездарей с полным отсутствием чувства цвета, образа и пространственного воображения. Требования были, как в Строгановке. Бедные дети и их родители мучились, рисовали эскизы и пейзажи, но получали только «неуды», более способные удосуживались «тройки». С преподавателем разговаривали педагоги, школьная администрация. Отличницы рыдали над испорченными четвертными отметками. Его ничего не трогало. Кого он хотел видеть на месте этих школьников, самобытных художников? А в 7«А» только знали, что Леонардо де Винчи написал «Джоконду» и все с ума сходят, глядя на нее.

«Да, видел я, ничего особенного»,- авторитетно заявил Семенов. «А где ты видел в Краееведческом музее?» - спросила Аллочка Белова. «Не.е, дома. Мать из «Работницы» вырезала и на холодильник приклеила». Ну не доросли они до вечных ценностей и высокого искусства. Отличница Настя Петрова знала художника Шишкина и его картину «Три медведя». Этот сюжет был на ее при кроватном коврике, и мама сказала, что это с картины Шишкина. Лялька попробовала возразить: «По-моему, эта картина называется «Утро в сосновом бору». Но ее никто не слушал. Что мама Насти меньше знает, чем какая-то девчонка?

В классе еще знали художника Репина и его картину «Приплыли». Одна из любимых присказок в момент неловких или опасных ситуаций. «Ну все. Картина Репина «Приплыли». Сушите весла». Картину эту никто не видел, но присказка нравилась. Произносили смачно, наблюдая за произведенным эффектом.

Учитель рисования поставил на стол чучело вороны и «пропел» фальцетом: « Дети, сегодня мы будем рисовать в'орону». В слове «ворона» он сделал ударение на первом слоге. «Вор'ону»,- робко поправила Лялька. «Ты можешь рисовать вор'ону, а все остальные будут рисовать в'орону», - сказал он все с тем же ударением. Этот педагог всегда оставался невозмутимым.

В результате героических усилий у юных художников родилось произведение искусства такое талантливое, что, если бы не подпись под рисунком «ворона», трудно было распознать, какой здесь изображен зверь. То ли обожравшийся крокодил, то ли недоделанный конь, безрогая корова, карликовый птеродактиль или динозавр в крайней степени истощения. Вообщем, учитель был прав: нарисовали не вор'ону, а в'орону – зверя, неизвестного современной науке.

Чудачества учителя «изо» приходилось терпеть всей школе. Где в разгар учебного года найти замену, да еще на такую зарплату?

На этом уроке рисовали на свободную тему. Дети творили. Учитель читал книгу, на столе стояла тарелка со столовскими котлетами. Класс исподтишка наблюдал следующую картину: учитель брал котлету из тарелки, опускал куда-то под стол, а из-под стола тут же доносилось какое-то громкое чавканье и басовитое довольное урчание. Ребята переглядывались, пожимали плечами, тихо хихикали. Смеяться боялись. Этот выгонит – не родители, не вмешательство общественности не поможет. Класс задыхался от подавляемого смеха.

В класс заглянула Светка Борисова из соседнего класса. «Эдуард Аркадьевич, можно мне сдать работу, я переделала?»

«Заходите»,- снисходительно «пропел» Эдуард Аркадьевич.

Света направилась у столу. По мере ее приближения усиливалось недовольное ворчание и, как только, Светка поравнялась со столом учителя, раздалось неожиданное и мощное: «Гав!», принадлежащее явно не «болонке».

Свету мигом отбросило к двери. Глядя на нее, каждый подумал, удастся ли вывести Светку из столбняка. Сможет ли она говорить и двигаться?

Эдуард невозмутимо профальцетил: «Продолжаем творить. А Вы, сударыня, идите». Светка повернулась всем корпусом и вышла на несгибаемых ногах, точно робот.

Самыми интересными для Майки и Ляльки были уроки музыки. Особенно распевка. Учительница с серьезным видом распевала: «До,ре, ми….» , а за ней сосредоточенно повторяли будущие медалисты и лауреаты всех немыслимых премий Гордеев и Казакова. Смотреть на их одухотворенные лица без смеха Лялька и Майка не могли. Другие распевали так себе: кто в пол смотрел, кто для вида рот открывал. А этот дуэт все привык делать на «отлично». Учительница поначалу терпела Майко-Лялькины выходки, затем стала делать замечания, а все последующие уроки начинались словами: «Где мои любимые ученицы? Хорошо. Встали и вышли. Вернетесь, когда мы распоемся». Так, Майка и Лялька стали слушать «до, ре, ми….» уже за дверью.

Пятым уроком должна быть физика. Видя Лялькино предобморочное состояние, Майка мгновенно нашла выход. Все просто – они не пойдут на физику, потом придумают что-нибудь. Ну, там, Лялька грохнулась в обморок, а Майка из последних сил несла ее в медпункт, но у самого кабинета Лялька пришла в себя. Или Лялька скажет, что пропустила физику, потому что у нее дом сгорел. Ляльку всегда восхищала Майкина мудрость.

А пока еще Лялька не грохнулась в обморок, надо подкрепиться. Девчонки набрали сочников (именуемых в народе «пирожки с алебастром») и жевали их на спортплощадке.

Майку распирал смех: «Представляешь, какое лицо было бы у директора школы, если бы он нас здесь увидел?» Майка расписывала картину, копируя мимику и голос. С набитым сочником ртом она пыталась что-то еще сказать, но, увидев побледневшую и вставшую Ляльку поняла – что-то случилось. Майка повернулась и увидела директора школы.

Директор произнес точно такую же фразу и в той же манере, как только что изображала Майка. Майка не сдержалась и прыснула. Все содержимое ее рта – алебастр с тестом выплеснулось директору в лицо. После секундной сцены из «Ревизора» (скованные страхом девчонки и директор в сочнике), Майка и Лялька бросились бежать и очнулись у дверей класса. Учитель физики не особенно удивился, когда подружки попросили разрешения войти.

«Где же вы были, барышни?» - насмешливо спросил физик, глядя на раскрасневшихся и перепуганных учениц. «В медпункте», - не растерялась Майка.

«Я вижу, вы очень спешили на урок, несмотря на нездоровье. Похвально. Видимо, сегодня вы хорошо подготовились», - учитель мягко улыбнулся и вызвал Майку к доске.

Майка относилась к точным наукам, как и Лялька. Но Майка хотя бы точно знала, что Буравчик – никакой не французский ученый. Какие глупости, он ученый - русский!

 

Римма

 

Майка терпеть не могла вещевой рынок. Не зря в народе его называют «толкучкой» или «толпой». Унылое однообразие нарядов и обуви раздражало. Сплошная синтетика, скроенная и сшитая в турецких и китайских кооперативах. Как тут не вспомнить английский трикотаж, австрийскую обувь, французскую обувь эпохи застоя.

«Научились торговать. Никто работать не хочет». Майка обернулась на сердитый голос. «Римма?!» Как постарела! Располневшая, седая, с отечными ногами … Только голос остался молодым. «Сколько же лет я ее не видела?» Майка почему-то не окликнула ее, не остановила.

Римма Сергеевна или, как ее называли «за глаза» ученики «Римма», была классным руководителем «А» класса, в котором учились Майка и Лялька. «Римма» вела этот класс с начальной школы до выпуска. «Римму» любили. Яркая, улыбчивая, невероятно кокетливая и смелая. Кто бы еще решился вопреки многочисленным указаниям гороно, районо и облоно рассказывать на уроках литературы о Булгакове, Мандельштаме, Пастернаке и Ахматовой. На ее уроках читали Есенина.

 

«И кто ж из нас

На палубе большой

Не падал, не блевал и не ругался…»

 

С чувством читала Лялька. Некоторые в классе хихикали. «Убогие были», - подумалось Майке. В те времена слово «попа», сказанное вслух могло вызвать шквал смеха. Это было время, когда девчонки в тайне от родителей с интересом и стыдом читали Бунинские «Темные аллеи». Обсуждали, хихикали, а про себя думали: « Интересно, а как это?»

К Римме частенько на уроки приходил завуч, примерно ее лет. «Римма» давала тему для самостоятельной работы, садилась с завучем на «Камчатке». Они о чем-то разговаривали, Римма лучезарно улыбалась. Девчонки на перемене обсуждали ситуацию, делали «большие глаза», шептали волнующее и постыдное - «любовник».

Римме было около сорока, она отлично выглядела и постоянно находилась в игривом настроении. Умная, развитая, интересная, обаятельная.

Майка часто встречала «Римму» после окончания школы. Казалось, она не меняется с годами. Все также наготове игривая улыбка, смоляные волосы, мужичок какой-нибудь рядом. Почему Майка не заговорила сегодня? Что-то остановило. Как уродлива старость.

«Римма» удалялась. Шварк, шварк… больными распухшими ногами. Майке подумалось – вот так, согнувшись и шаркая, уходит в небытие ее детство, юность, а теперь уже и молодость.