(Исчезновение Маркуса.)

 

Маркус сел за стол, выпил стакан воды, закрыл глаза и исчез…

 

(Проба перьев.)

 

Пустыня казалась бескрайней. Дюны нудно выли и бросались песком. Маркус открыл глаза и долго смотрел в неправдоподобно фиолетовое небо. Ему было холодно, к тому же песчаная пыль попала в глаза. Маркус сел, попытался проморгаться и тут неожиданно для себя расплакался. Это помогло - слезы промыли глаза. Маркус встал, отряхнулся и стал оглядываться по сторонам. Увиденное не на шутку напугало его - пустыня казалась бескрайней. Недолго подумав, он решил идти. Неуклонно надвигалась ночь, а вместе с ней холод. В глубине неба не горело ни единой звезды, поэтому Маркус, доверившись собственной интуиции и эрудированности, определил Запад-Восток, да двинул на Юг. На Юге жило тепло, он знал это не понаслышке.

Маркус шел долго, но края темноты так и не увидел. Ему стало вдруг невыносимо страшно, тогда же отказалась шагать левая нога. Горько вздохнув, Маркус сел. Ему захотелось быстро, без мучений умереть, но, увы, это было невозможно. Маркус лег, вытянулся в струну. Ладони его нащупали теплое место. Это было теплое пятно. Оно, в принципе, ничем не отличалось от окружающего пейзажа, кроме того, что на нем было гораздо теплее. Маркус по-пластунски добрался до пятна и остановился. Он понял, что смерть от переохлаждения ему не грозит. Здесь можно было заночевать, что Маркус и сделал. Проснулся он в полдень.

Стало жарко. Слишком жарко. Маркус поспешно отпрыгнул с теплого пятна. Жара уменьшилась, но не намного. Солнце сошло с ума, оно будто вонзало в тело миллионы тонюсеньких, раскаленных добела, иголочек. У Маркуса пересохло во рту. Немного посмаковав это ощущение, он пошел дальше, теперь уже на Север. На Севере должно быть прохладней, к тому же там есть деревья, в это Маркус хотел верить.

Через пару часов ходьбы Маркус набрел на кучку перьев. Видимо кто-то ощипывал здесь утку. Пегую, в яблоках. Потом этот кто-то, конечно же, забрал утку с собой, а перья оставил. Такова жизнь… Маркус опустился на колени и вытащил из кучки одно перо. Перо выглядело так аппетитно, что Маркус, не удержавшись в стороне от соблазна, попробовал его на вкус. Вкус был так себе, ни рыба, ни мясо, перо оно и есть перо. Для верности Маркус съел еще с десяток, а, ощутив себя сытым, запихал остальные в заплечный мешок, про запас, ведь впереди его ждал долгий-долгий путь. Путь сквозь пустыню.

Маркус уже совсем потерял надежду на спасение и вконец обессилел, когда увидел остров. Такой ярко-зеленый остров, что он казался ненастоящим среди этого моря серого песка. Тем не менее, Остров не был миражом. Остров был реальностью. Маркус обрадовался и упал, потеряв сознание.

Очнулся Маркус оттого, что его тащили волоком, ногами вперед. Ему стало ужасно неприятно, поэтому он с ненавистью уставился в спину тащившего его Игната. Игнат это почувствовал, остановился и выпустил ноги Маркуса. Маркус вскочил и стал отряхиваться. Игнат в это время щурился на солнце и ковырял пальцем в носу. Не заметив поблизости своего мешка с перьями, Маркус недоуменно посмотрел на Игната и сделал вид, что хочет пить. Игнат кивнул и направился к Острову. Маркус последовал было за ним, но оступился, упал и не смог больше подняться. Игнат, зло сплюнув, обернулся, взял Маркуса за ноги и снова потащил его к Острову.

 

(Джошуа роняет нож.)

 

Джошуа уронил нож, тот воткнулся в пол, в миллиметре от его ноги. Джошуа это сильно не понравилось. Он нахмурил брови и наклонился, чтобы выдернуть нож, но ножа на месте не оказалось. Джошуа очень удивился, увидев, что стоит босиком на траве, а вокруг трепещут листьями деревья. Хотя трава и была приятной на ощупь, Джошуа она не понравилась еще больше чем падение ножа. Он поискал глазами кого-нибудь у кого можно что-нибудь разузнать, но поблизости никого не было видно. Именно тогда Джошуа решил, что настала пора выбираться из Леса. И стал выбираться.

Выбирался он долго, за это время успел три раза заблудиться и загнать в правую ступню пять заноз разом. В конце концов, Джошуа это страшно надоело, и он усилил свое рвение, но ни к чему хорошему это не привело. Он ушиб большой палец на левой ноге, прикусил язык, а заодно вырвал у себя из головы клок волос. Так что, когда он, решив, что попал в непролазные джунгли, выбрался на окраину Леса, от него остались кожа, кости, да еще ГНЕВ.

Немного успокоившись, но, все еще продолжая махать руками, Джошуа увидел Игната с Маркусом. Но Джошуа слишком долго находился под сенью Леса и заметно одичал, поэтому он не пошел навстречу, а, спрятавшись в близлежащем кустарнике, бросил в направление собратьев по несчастию несколько камней. На всякий случай.

Игнат сразу же заметил Джошуа и приветливо помахал рукой. Джошуа, решив сделать вид, что ничего такого он не разглядел, надменно отвернулся. Игнат пожал плечами и продолжил волочить Маркуса. Игнат был уже совсем близко.

 

(Игнат убивает утку.)

 

Игнат очнулся в пустыне. Продрав глаза, он увидел сидящую неподалеку пегую в яблоках утку. Поддавшись внезапному порыву и еще совсем не успев привязаться к птице, Игнат сломал ей шею. Потом он сидел под палящим солнцем, нечленораздельно причитал и выдирал из утки перья. А вокруг пел, визжал, скрипел, да натужно выл серый песок. Игнату захотелось впасть в истерику, но почему-то он этого не сделал, решив, что сначала нужно выбраться из этой передряги. Он выдернул из спины утки последнее перо и за шею привязал птицу к своему поясу. При ходьбе утка била его в бедро, мешая идти, но Игнат не обращал внимания на такие мелочи. Бодро шагая по песку, Игнат думал о перьях. Зря он их оставил. Во-первых, по ним его легко можно было выследить, а во-вторых, такие перья на дороге не валяются, они могли сослужить неплохую службу. Игнат решил вернуться, но вдруг заметил Остров. Над Островом гнулась радуга. Игнат обрадовался и не стал возвращаться. Как ни крути, а это была нехорошая примета. Игнат побежал к Острову со всех ног. На бегу, он захотел пить и это добавило ему прыти.

Оказавшись на Острове, Игнат упал и стал благодарно валяться в сочной зелени. Он услышал журчащий неподалеку ручеек, вдоволь напился ледяной воды и искупал свою утку. Она немного запылилась, да позеленела от сока растений. Взглянув на утку, Игнат неожиданно вспомнил о том, что на ней когда-то были перья. Оставив несчастную, обесперьенную птицу у ручья, Игнат побежал обратно.

На половине пути он остановился, как вкопанный. Он увидел Маркуса, который валялся на дюне, гордо приподняв нос. Игнат вздохнул, подошел к телу и слегка пнул его по почкам. В знак протеста Маркус недолго подвигал конечностями. Игнат снова вздохнул, схватил Маркуса за ноги и потащил его к Острову. О перьях Игнат решил забыть.

 

(Танец Плохого Двойного)

 

Когда Игнат наслаждался прелестью жизни, катаясь по траве, за ним, из-за кустов пристально наблюдала пара хитрющих и злобных глаз. Эти глаза принадлежали персонажу со странным именем – Плохой Двойной. Плохому Двойному Игнат не понравился, зато ему понравилась игнатовская утка, и черная зависть вспыхнула в двойном сердце. Плохой даже тихонько заскулил в приступе бессильной ярости. Еще бы чуть-чуть и он кинулся на Игната с палкой, но до этого не дошло. Игнат оставил утку на берегу ручья, а сам убежал. Плохой глазам своим не поверил. Такая удача не каждый день приключается. Он осторожно высунул голову из-за своего укрытия и огляделся, опасаясь ловушки. Поблизости никого не было видно. Двойной нехорошо захихикал и потер ручки: утка лежала там, где ее и оставили. Аккуратно, на цыпочках, он приблизился к мертвой птице и нежно толкнул ее пальцем в бок. Утка покатилась, а Двойной запрыгал на месте, хлопая в ладоши. В ручье что-то булькнуло и зашипело. Тогда Плохой схватил птицу за горло и стал крутить ее над головой. В его ушах отбивали дикий ритм тамтамы – это был ритм победы. Двойной бросил утку на землю и пустился в пляс, а на его стремной роже мелькали пятна солнечного света, проникающие сквозь кроны деревьев. Танец Двойного был неказист, зато весьма непринужден. Сначала Плохой сгибал ноги в коленях, по очереди: правую - левую, правую - левую. Потом беспорядочно закрутил руками над головой, сжимая – разжимая кулаки. Сделал пару шагов назад, три вперед, быстро махнул ногой так, словно отвесил кому-то смачный пендель. Развернулся на сто восемьдесят градусов и подпрыгнул. Приземлился удачно, на голову, встал на руки, походил на руках. Довольно долго ходил, пока не оступился и не упал на спину. Но это его не остановило. На спине Двойной тоже умел танцевать. Потанцевал на спине, потанцевал на боку и вновь поднялся на ноги. Сунув руки в карманы, сделал вид, будто катается на коньках. «Подкатился» к утке и, неожиданно размахнувшись, пнул ее с такой силой, что бедолага улетела далеко в лесную чащу. От такого поступка Плохой Двойной и сам ошалел. Он сел в ручей и загрустил. В это время сучья и хворост в Лесу захрустели так, словно целая стая пьяных птеродактилей ломала кости старому, слепому бульдогу. Это Джошуа продирался через заросли. Плохой решил уходить прятаться, заодно можно было и утку поискать. Утка не иголка в стоге Сена.

Удалялся в чащу Двойной все еще пританцовывая.

 

(Ни-То приносит корнеплод.)

 

Сжимая в руках корнеплод, Ни-То вышел к ручью. Секунду он простоял без движенья, привыкая свету, который после полумрака Леса казался нестерпимым. Когда в глазах перестали плясать темные, бесформенные пятна, Ни-То стал внимательно наблюдать за тем, как Джошуа разъяренно бьет Игната в живот, а Игнат в ответ плюет Джошуа в лицо и сморкается ему на ноги. Ни-То немного подумал и стал болеть за Игната. Игнат ему сразу понравился. Конечно, Ни-То с удовольствием поболел бы и за Маркуса, но тот в данный момент лежа на груди мочил в ручье голову. На поверхность воды лишь изредка всплывал пузырик. Ни-То решил, что Маркусу его поддержка сейчас не требуется, поэтому переключил свое внимание на драку. Джошуа постепенно уставал - это было написано на его лице. Не желая сдаваться, он еще пару раз врезал Игнату, а после опустил руки и сел. Игнат это заметил и перешел в контрнаступление. Изловчившись, он поднял ногу и со всей силы, пяткой, наступил Джошуа на мизинец правой руки. Мизинец сухо хрустнул, а Джошуа горько заплакал. Ни-То был доволен. Он подумал, что Добро победило Зло, поэтому расхохотался. Услышав этот хохот, Джошуа заплакал еще горше, да вдобавок стал противно гундеть носом. Игнату это не понравилось. За это он врезал Джошуа коленом в переносицу. Джошуа совсем расстроился - он упал и потерял сознание. Ни-То был на седьмом небе от радости, а, спустившись оттуда он пошел к Игнату. Все то время пока длилась драка, Ни-То ни на секунду не выпускал из рук корнеплод, так и держал его перед собой. Но Игнат довольной рожицы Ни-То будто и не заметил. Не обратил он внимания и на корнеплод, зато обратил внимание на Маркуса – тот уже довольно долго лежал головой в ручье и наверняка захлебнулся. Игнат побежал спасать Маркуса, пока не стало совсем поздно. Ни-То тоже хотел спасать, но стеснялся. Поэтому он остановился неподалеку и стал смотреть, как Игнат делает утопленнику искусственное дыхание напополам с массажем сердца. Маркус приходил в себя. На его лице появились розовые пятна, он открыл глаза и его стошнило водой. У Ни-То это зрелище вызвало умиление.

Тем временем Джошуа очнулся и тоже направился к ручью, чтобы умыться. Но когда он заметил умиление на лице Ни-То, то передумал - вознегодовал. Наклонившись, Джошуа достал со дна русла комок грязи и запустил им в Ни-То. Не удивительно, что Ни-То тут же обиделся. Бросив наконец свой корнеплод, рядом с блюющим Маркусом, он, угрожающе пофыркивая, стал медленно приближаться к Джошуа, который, обрадовавшись возможности снова подраться, принял оборонительную стойку, сжал кулаки и хрустнул костяшками. Игнат полез разнимать, да успокаивать противников, но, получив неизвестно от кого по уху, оставил свою миротворческую деятельность, отошел подальше и принялся наблюдать за ходом событий. Он подозревал, что по уху ему съездил Ни-То, но не хотел в это верить. Игнат хотел верить, что это сделал Джошуа. А Маркус, видевший все от начала до конца, не стал Игната разочаровывать. Маркус нашел себе занятие получше. Он поднял с земли корнеплод Ни-То и стал его осмысливать.

 

(Экскурс в историйу.)

 

У Сена никогда не было домашнего животного. Дом у него был, но животного там не водилось. А жаль. А он всегда хотел, чтоб у него оно было. Но его не было. До-о-олго не было. И вдруг появилось, вернее нашлось. Нашел Сен себе животное – детеныша ублюдков. Видимо детеныш выпал из Ямы. Или ублюдки сами выкинули его с каким-нибудь пакостным заданием. Сен внимательно оглядел находку с головы до ног и наступил ему на хвост. Детеныш радостно заверещал. Сену это понравилось, он решил забрать детеныша с собой. И забрал.

Некоторое время детеныш жил у Сена и тот кормил его стогами. Детеныш жирел прямо на глазах. Жирел, жирел. Жирел. До тех пор пока не стал настоящим ублюдком. А как только стал, жиреть перестал. Стал худеть. К тому времени он уже порядком надоел Сену. Кому не надоел бы ублюдок в доме? Сен захотел от него избавиться. Только не знал как. Но скоро придумал. Он засунул здоровенную иголку в стог, который приготовил ублюдку на ужин. Пусть, мол, ублюдок подавится. Засунул и стал думать, что потерял иголку в стоге. Потерял и не смог найти. Так его не мучила совесть. А, надо сказать, что Сен и ублюдок всегда перед ужином ходили погулять. В тот вечер они направились погулять к Яме. Так вот, когда они подошли к Яме и Сен стал в нее отливать, приспичило ему, ублюдок взял, да и столкнул Сена вниз. Что же еще можно было ожидать от ублюдка?! И сам, злодей, туда спрыгнул. С тех пор Сен в Дом так и не вернулся. Ублюдок, конечно, тоже. А стог с иголкой утащил Плохой Двойной. Съел и стал еще более плохим. Потому что иголка внутри его нашлась. Теперь она колет его двойное нутро время от времени. И поделом.

 

(Драка по поводу утки.)

 

На Острове, Игнат, бросив Маркуса, первым делом отправился к кустам, за которыми скрывался Джошуа. Игнат намеревался поддержать Джошуа, помочь ему, дать понять, что тот не одинок в своем несчастии. Но Джошуа был не в настроении принимать гостей. Он не дал Игнату подойти слишком близко, угрожающе зарычал, как хороший сторожевой пес, и стал рыть ногами землю. Игнат не испугался, но, все-таки, решил Джошуа больше не докучать. Он вернулся к Маркусу, который сейчас более нуждался в помощи, подумав, что Джошуа сам должен разбираться со своими проблемами. Джошуа вполне устроил такой расклад, но ненадолго. Вскоре он вылез из своего укрытия и вприпрыжку побежал вслед за Игнатом, который волочил Маркуса к ручью. Джошуа мигом сообразил, что Игнат наверняка оставил у ручья свою утку. Ему ужасно захотелось взглянуть на нее одним глазком. Джошуа отличался неуемным любопытством. Это его любопытство сгубило не одну кошку.

Притащив бесчувственного Маркуса к ручью, Игнат слегка удивился – утки нигде не было. Но он не стал забивать этим свою голову. Он всегда был забывчив и добродушен, в доказательство он даже усмехнулся. Джошуа же, напротив, очень расстроился, не застав утку на месте. Он несколько раз перепрыгнул с берега на берег, пошарил по окрестностям, но птицу так и не нашел. Тогда Джошуа понял, что во всем виноват Игнат. Он захотел ударить Игната, чтоб хоть как-то отомстить за свое душевное расстройство и глаза его налились красным. А Игнат даже и не подозревал о тучах, сгустившихся над его головой. Он продолжал преспокойно макать Маркуса головой в ручей, спасая Маркусу жизнь. Джошуа налетел внезапно, как ураган. Он подмял Игната под себя и стал по всякому его лупцевать. Игнат долгое время ничего не понимал, все произошло так быстро: вот он макает Маркуса головой в ручей, а вот теперь лежит на траве и его лупцуют.… От такого поворота событий у Игната закружилась голова. Пока у Игната голова кружилась, у Маркуса она, лишившись опоры, упала в воду и оттуда булькала. Через пару минут Игнат пришел в себя. Скинув Джошуа, он презрительно плюнул ему в лицо. Такой подлости Джошуа от Игната не ожидал, даже опешил сперва. Игнат этим немедленно воспользовался и, чтобы совсем доконать противника сморкнулся ему на ноги. Это была последняя капля. У Джошуа лопнуло терпение. Как следует размахнувшись, он врезал Игнату кулаком в живот. Игнат подавился и закашлялся. В этот момент к ручью вышел Ни-То. Ни-То принес корнеплод.

 

(Маркус делит корнеплод.)

 

Когда Джошуа окончательно выдохся и получил от Ни-То булыжником по голове, драка прекратилась. И все заинтересовались, чем это там занят Маркус. Они на брюхах поползли к Маркусу, не спуская глаз с корнеплода, который он осмысливал. Остальным вдруг показалось, что осмысливание корнеплода действие жизненно необходимое. Они захотели помочь Маркусу, но он не позволил. Да вообще повел себя как-то странно: разломил корнеплод на две равные части и, завернув во влажный носовой платок одну из них, спрятал в карман. Джошуа при виде такого дележа всхлипнул, вспомнив о том, как он любит всяческую справедливость. Маркус каждому дал понюхать половину оставшуюся у него в руке. У всех потекли слюнки, да заурчали животы. Маркус, ухмыльнувшись, разделил половину на четверых и отдал каждому его кусок. Игнат, тут же схрумкав свой кусок, захотел добавки. В это время, далеко в чаще Леса, выл Плохой Двойной: он почувствовал, что Игнат жует его любимую часть корнеплода. Джошуа с Ни-То, также захотели добавки, но Маркус неожиданно показал кукиш, и добавки всем тут же расхотелось. Построившись в колонну по одному, путешественники отправились на поиски подходящего жилища. Первым шел Маркус, следом за ним Ни-То, за Ни-То Игнат, а Джошуа все время отставал, потому что спотыкался. Игнату приходилось часто возвращаться и вытаскивать Джошуа из какой-нибудь канавы, в которые тот постоянно заваливался. Зато к концу путешествия Джошуа и Игнат стали настоящими друзьями.

 

(Яма.)

 

Маркус, Игнат и Джошуа, столпившись возле Ямы, во все глаза таращились в почти осязаемую темноту. Вообще-то это была не совсем яма, скорее просто дыра в земле, но называлась эта дыра – Яма. Наверно это из-за того, что дна у этой дыры было не видать. Только темень было видно, хоть глаз коли.

На невидимом дне Ямы жили ублюдки, а вход в нее по периметру весь зарос сорняками. Да так, что можно было не заметить Ямы, пока вдруг в нее не упадешь. Это бы и случилось с Игнатом, если бы его не спас Маркус. Теперь они вместе стояли на краю, смотрели вниз и, тяжело дыша, вспоминали пережитое. А в Яме пели ублюдки. Пели что-то такое тоскливое и немощное, что даже у твердолобого Джошуа на глаза навернулись слезы. Ублюдки сильно обиделись на Игната за то, что он не упал к ним, потому песня у них получалась такая грустная. Они громыхали, ревели и ныли, а еще шумно выдирали шерсть из своих хвостов. Наконец Маркусу стало невмоготу слушать ублюдочную песнь. Он ушел смешно подпрыгивая. А Игнат с Джошуа остались. Но скоро им тоже надоело просто слушать, им захотелось внести свою лепту. Хитроумный Джошуа отыскал где-то маленький камешек и бросил его в Яму. Ублюдки в ответ запели еще громче и жалостливее, а Игнат расхохотался. Игнату очень понравился поступок Джошуа., поэтому он тоже стал искать камень. Но нашел он не камень, а целый булыжник, да такой, что в одиночку не смог его поднять. Тогда Джошуа поспешил Игнату на помощь. Вдвоем они, пыхтя и отдуваясь, как трехколесные паровозы, дотащили булыжник до Ямы и сбросили его вниз. Ублюдкам такие развлечения совсем не понравились, не было у них чувства юмора, поэтому они стали расходиться. Песня все удалялась, удалялась … До тех пор пока не стихла совсем, заблудившись в лабиринте подземных проходов. Игнат с Джошуа, почувствовав себя немного виноватыми, постояли еще некоторое время. Они ждали, что песня вот-вот вернется, но она покинула их навсегда. Тогда друзья, с тяжестью на сердцах, отправились в Дом. Ведь скоро должна была явиться ночь.

 

(Корнеплодовое поле.)

 

Блуждание по Лесу уже порядком надоело путешественникам. Их кусали москиты, мошки, ядовитые змеи. Ни-То даже укусила в плечо какая-то, в конец обнаглевшая, белка-летяга, а Игнат проколол ногу, чем-то ржавым и острым, откуда только в Лесу берется всякая гадость? Трогать это что-то никто не хотел, боялись подхватить заразу, поэтому Игнату пришлось так и идти дальше. Джошуа на все удары судьбы отвечал подозрительным спокойствием. Но достаточно было только взглянуть на него, как становилось понятно: если Маркус в самом ближайшем будущем не найдет выход из Леса, то Маркуса ждут огромные неприятности. Маркус нервничал из-за того, что Джошуа идет позади. Через каждую минуту он боязливо оглядывался через плечо и, то и дело, прибавлял шагу, но Джошуа не отставал. В конце концов, не выдержав такого психологического давления, Маркус побежал. Джошуа, будто только этого ждал, бросился следом, сквозь стену кустарника и…

…Неожиданно ослеп от яркого солнечного света. Так Джошуа оказался на Поляне. Маркус сидел тут же, неподалеку. Он сидел и смеялся. Джошуа присел рядом, все еще не смея поверить собственным, ослепленным глазам. Из Леса вышли Ни-То с Игнатом.

Поляна, где оказались путешественники, имела почти правильную, слегка овальную форму и небольшую площадь, за два с половиной часа ее без труда можно было обойти вокруг. К этим достоинствам стоит добавить только неправдоподобную живописность. Тот, кто попал бы сюда, вряд ли пожелал уйти сразу же, не ознакомившись с достопримечательностями. На той стороне, откуда на Поляну заглядывали первые лучи восходящего солнца, путешественники увидели Зачарованные Холмы. Ни-То они сразу приглянулись. Другую сторону занимало Чистое Озеро. А в самой середине Поляны стоял Дом. Это был Дом Сена. Но к этому времени Сена в нем уже не было.

Вдоволь насмеявшись, Маркус направился прямиком в Дом. Остальные, оставшись на месте, внимательно наблюдали за происходящим. Подойдя вплотную к двери, Маркус вежливо постучал. Естественно на стук ему никто не ответил – некому было. Тогда Маркус с упорством, восхитившим, пожалуй и бесхвостого носорога-дальтоника, постучал еще раз, потом еще и еще. Разошелся не на шутку: стоит, в дверь барабанит, как к себе домой, наглец. Потом выдохся и прислушался – не идет ли кот? Опять тишина за дверью, потому что не было у Сена кота. Маркус тогда еще постучал, для приличия и вошел. Дверь за ним сразу же захлопнулась, а Ни-То, Джошуа и Игнат напряженно переглянулись.

В Доме Маркус пробыл не более пары минут. Когда он вышел, то вышел не с пустыми руками, в руках он держал лопату. Выбрав подходящее место и определив пальцем, направление ветра, Маркус начал копать. Игнат, увидев это, захотел помочь, но ходить он уже не мог. Очень болела раненая нога. Тогда Джошуа посадил Игната себе на спину и потащил к Дому. Ни-То неохотно последовал за ними. Все шло довольно неплохо, только до Дома Джошуа Игната не дотащил. Надоело, да и устал он порядком. Поэтому Джошуа сбросил Игната на землю и дал ногой в ухо. От неожиданности Игнат потерял сознание, а Джошуа, воспользовавшись моментом, выдернул что-то ржавое из его ноги и тоже потерял сознание. Осторожный Ни-То обошел их распростертые тела стороной, вошел в Дом, нашел там лопату и присоединился к Маркусу. Немного позднее к ним на помощь пришли мрачный бледно-зеленый Джошуа, да довольно-прихрамывающий Игнат. Вчетвером дело пошло быстрее. К вечеру они вместе перекопали около четырех сотен квадратных метров земли. Тогда Маркус решил, что этого должно хватить. Перестав копать, он вытер пот со лба. Остальные, расценив это как призыв к бездействию, с наслаждением побросали лопаты и упали отдыхать там же, где стояли. Маркус хмуро посмотрел на работяг, разочарованно сплюнул и, взяв в Доме ведро, побрел к Озеру по воду. Когда он вернулся, то застал всех, спящими без задних ног. Маркус не стал их будить. Он вошел на перекопанное поле совсем один. Сделал в земле ямку, вытащил из кармана половину корнеплода, бережно положил ее в ямку, сверху засыпал, полил водой из ведра, сел и стал ждать. Взошла луна. В ее зыбком серебряном свете Маркус увидел первый, пробившийся на поверхность росток корнеплода. Маркус свернулся калачиком рядом с делом рук своих и уснул. А пока он спал, на его губах поблескивала довольная усмешка.

 

(Ритм тумана.)

 

Ни-То стал рабом неизвестного бога. Из куска багровой глины он слепил нечто, не имеющее названия с поразительно изменчивым характером. Оно постоянно меняло свою форму и внутреннее содержание. Но это не мешало Ни-То, поклонятся ему. Ни-То отнес своего бога на вершину самого высокого холма, да там и оставил. Тот раз был единственным, когда Ни-То осмелился подниматься так высоко, после на вершину он не лазил. И так страху натерпелся - до конца жизни хватит. Поклонятся издали, Ни-То нравилось больше. Бог, в знак признательности, научил единственного раба своего видеть, откуда приходит мрак. Научил правильно двигать камни. С помощью бога Ни-То приручил всех улиток и слизняков в округе. Но самым дорогим даром для него стал Дым. Бог посоветовал Ни-То срезать ботву корнеплодов, прежде чем выкапывать сами плоды, после чего ботву следовало сушить и поджигать в специальном кувшине, который Ни-То втихушку скрысил из Дома. Ботва в кувшине горела неохотно и сильно дымила. Этот Дым Ни-То и вдыхал. С помощью Дыма он переходил через границы собственного мировосприятия, становясь беспредельным, всемогущим. Но это было скучно. Не хватало кого-то, кто мог бы восхититься, понять, разделить всемогущество вместе с Ни-То. Поэтому однажды он захотел разделить Дым со своими друзьями, но его никто не понял. Маркус с Игнатом, после того, как попробовали Дым, совсем перестали заходить к Ни-То на Холмы. А Джошуа … Когда Джошуа попробовал, Ни-То на мгновение показалось, что он нашел-таки родственную душу. Но только на мгновение. Через пару секунд Джошуа стал вести себя несколько странно. Он заметался по склону холма, будто удирая от тысячи чертей, упал на землю, вгрызаясь в нее зубами, а потом и вовсе сверзился с обрыва, да прихрамывая, улепетнул в сторону Озера. Долго еще оттуда слышались бульканье, вперемешку с неприличным плеском. Это Джошуа гонял жуков-водомеров, сгонял их в стаю и заставлял ходить на задних лапках. А Ни-То оставался на месте. Он стоял, вслушиваясь в темноту, и чувствуя, как со стороны Истока к нему подкрадывается туман. А в этом тумане, Ни-То знал это, скрывалась отчаянная боязнь оказаться вдруг забытым.

Утром Ни-То проснулся с мутным взглядом, да пустой головой.

 

(Первое утро.)

 

Проснулся Маркус с первым лучом солнца. Пробившись между холмов, луч, злобной искоркой обжег ему веки. Недовольно кряхтя, Маркус перевернулся на другой бок, но луч не отстал и куснул его в шею. Маркус судорожно сглотнул и проснулся. Рядом никого уже не было. Даже ведра с водой не было. Зато из Дома слышался характерный грохот генеральной уборки. Поглядев на росток, который взошел ночью, Маркус удивился, как же быстро тот вырос. Все еще качая головой Маркус направился к Озеру умыться. Но когда он пришел на берег, то не удержался, разделся догола и окунулся с головой в теплую, нежную воду. Игнат, привлеченный всплеском, выглянул из Дома. Углядев, барахтающегося на пресноводье Маркуса, он, с радостным гиканьем, ломанулся к Озеру. Джошуа наступал Игнату на пятки, а Ни-То выпрыгнул из окна, поэтому опережал их обоих на два с половиной корпуса. Маркус, увидев несущуюся прямо на него ораву, благоразумно отплыл от берега. Иначе он был бы просто втоптан в ил по самые уши, вот до какой степени быстро работали ногами Ни-То, Джошуа, да дырявоногий Игнат.

Когда все выкупались, и довольные выползли на берег, Игнат засыпал друзей песком, оставив на поверхности только их носы, для дыхания. А сам лег загорать, хоть и был смуглым по своей природе.

 

(Вооойна.)

 

Лес стал табу по прошествии нескольких дней после того, как Джошуа ушел из Дома. Но еще до того, как Игнат с Маркусом стали петь в крапиве по ночам. А случилось это вот почему.

Игнат с Маркусом сидели в тот вечер за столом и стучали ложками по столешнице в ожидании ужина. Ни-То крутился на кухне: готовил этот самый ужин из синих корнеплодов и нервничал из-за шума, создаваемого Маркусом на пару с Игнатом. Время от времени Ни-То высовывался из кухни и запускал в непосед чайником, или крышкой от кастрюли. Когда он не промахивался, один из этих валился со стула на пол, потирая ушибленное место, а другой поднимал чайник, или крышку и бережно относил на кухню, где клал их на специальную полочку. После этого он возвращался, поднимал товарища, и все начиналось заново. Стоит отметить, что Ни-То не промахивался никогда, а так как ужин готовился уже более часа, то становится понятно, почему ни на Маркусе, ни на Игнате не осталось ни одного живого места. Но как ни старался Ни-То, закончить приготовление ужина ему не удалось. В лесу вдруг что-то загрохотало и затарахтело. От неожиданности друзья, разом вздрогнув, стали клацать зубами. Тем временем тарахтение и грохот усиливались, становясь почти оглушительными, такими оглушительными, что у Маркуса в левом ухе лопнула барабанная перепонка. Но она у него слабой была еще с детства, так что – невелика потеря. Потом застрекотали автоматы с пулеметами, кто-то, что-то кричал, взрывались бомбы, словом начался настоящий ад. В Доме никто не смел даже шевельнуться, все лежали на полу, надеясь, что все обойдется. Но все никак не хотело обходиться, вдобавок входная дверь распахнулась и в Дом, усиливая панику, влетел Джошуа. Он стал бегать по комнате, выпучив глаза, размахивая руками и все, кругом роняя, разбрасывая, да опрокидывая. Устроил черте что, хаос какой-то, неразбериху. Завалил Игната обломками стола и непонятно зачем стал методично ломать о Маркуса табуретку. Будто с ума сошел. Да что там, будто. … Сошел, сошел. Такого сразу надо было в клетку запирать, он всегда был неуравновешенным. Пока Джошуа буйствовал в комнате, Ни-То, лежа на кухне целым и невредимым, подумал, что ему, пожалуй, приходится хуже всех. От жалости к себе Ни-То тихонько заплакал.

Потом шум в Лесу прекратился так же неожиданно, как начался. Война прошла стороной. Джошуа сидел на пороге, глядя вдаль и постепенно приходя в себя. Над Поляной пролетел самолет, и все кончилось. Вот с тех пор Лес стал табу для всех, кроме Джошуа.

 

(Что делал Плохой Двойной.)

 

Когда в Лесу началась война, Плохой Двойной спал на своем любимом Древе. Его сшибло оттуда шальным осколком. Двойной упал на бок, свернувшись, как эмбрион и при приземлении сломал ребро. А осколок угодил ему в правую ягодицу, да так там и остался. Всю войну Плохой Двойной провел под древом, зализывая свою поганую рану. Сукин сын!!! (Ну, это явная ложь. Матушка Двойного, мир праху ее, была весьма благонравной, благовоспитанной особой и вращалась в верхних кругах общества, но сына ее сей факт вовсе не красит. Отнюдь!) Паскуда – сыночек ее! Это из-за него вся заваруха началась. Он, подлец, сорвал запретный цветок, тот, который состоял из тысячи трех хрустальных чешуек, хотя знал, чем это грозит. Это грозит, вернее, грозило, волной насилия, которая и прокатилась по Лесу. Конечно, Двойной ничего не мог с собой поделать, когда нашел цветок. Характер у него нехороший, все нагадить требует, насолить … Вот Плохой цветок и сорвал. Так что, можно считать, он искупил вину собственной задницей и одним из ребер.

 

(Первый день.)

 

После купания и приема солнечной ванны, друзья вернулись в прибранный Дом. Они решили остаться тут жить. В Доме было всего две комнаты. Кухня, с электрической плитой, работающей от нескончаемых аккумуляторов, с краном, полным бесконечной питьевой воды и со всякими кухонными шкафами полными посуды. Да столовая, она же спальня с деревянным столом, двумя табуретками и кучей циновок, одеял, пледов, подушек. Куча эта занимала целый угол, продолжаясь до самого потолка.

Всем тут же захотелось обедать, но еды в Доме не водилось. Джошуа, Ни-То и Игнат с надеждой во взорах посмотрели на Маркуса. Он же, торжественно кивнув, отправился на поле. Маркус волновался насчет количества корнеплодов на одном кусту, но все волнения его по этому поводу оказались напрасными. Корнеплодов оказалось как раз достаточно, чтобы набить четыре желудка под самую завязку. Не пришлось также оставлять один корнеплод для размножения. Эти корнеплоды имели обыкновение размножаться грибницей. На поле уже зеленело несколько новых ростков. Маркус был доволен. Он собрал созревшие корнеплоды в кастрюлю и отнес их Ни-То на кухню. Ни-То был отличным поваром.

Пока обед готовился, Джошуа, Игнат и Маркус стали играть в Тарзана. Они бегали перед Домом кругами, истошно воя и рыча. Ни-То тоже хотелось поиграть, поэтому обед он переварил. Но никто не обратил на это внимания, еда всем понравилась. Во-первых, потому что никому не хотелось примерять на себя поварской колпак, а во-вторых, никто из друзей корнеплодов никогда в жизни не ел, поэтому отличить переваренный бурый корнеплод, от недоваренного желтого им было не под силу.

Насытившись Джошуа, Маркус, Ни-То и Игнат расстелили на полу циновки и впали в послеобеденную спячку. Они очень устали от внезапной смены климата, да такого огромного количества свежего воздуха.

 

(Поющие по ночам в зарослях крапивы.)

 

На следующий, после войны, день Джошуа снова ушел из Дома. Все знали, что на этот раз он уходит навсегда. Что-то изменилось на Поляне – это чувствовалось и в утреннем ветре, и предрассветных сумерках, и даже в шелесте озерного камыша. Обитатели Дома не могли точно сформулировать, что именно изменилось, но они чувствовали перемену, так словно она была их частью. Поэтому они знали, что Джошуа в Дом больше не вернется. Особенно огорчил этот факт Ни-То, сам того не замечая, он привязался к Джошуа гораздо сильней чем к Игнату, или Маркусу. Весь день он ходил, словно в воду опущенный. Маркус с Игнатом, даже забеспокоились о здоровье друга. Ни-То не мог готовить, не мог есть, бродил из угла в угол с отсутствующим взглядом, а если принимался за какое-нибудь дело, то все сразу же валилось из его рук. Вечером, когда Игнат занялся приготовлением ужина (Маркусу это занятие он не доверил, так как до ужина тот уже безнадежно изгадил завтрак и обед) Ни-То сидел на корнеплодовом поле, провожая глазами уходящее солнце. Игнат наблюдал за ним из окна кухни и размышлял, чем он может помочь. В кухню зашел Маркус и растерянно посмотрел Игнату в глаза. Игнат в ответ только пожал плечами. Покачав головой, Маркус вышел.

На ужин Ни-То не пришел, он все продолжал сидеть посреди поля. Маркусу с Игнатом пришлось делить трапезу вдвоем. Спать Ни-То тоже не пришел. Он уснул на том же месте где сидел, почти не меняя позы, только голова его несколько накренилась набок, а изо рта закапала слюна. Игнат же не спал всю ночь, он ворочался и думал. Незадолго до рассвета Игнат поднялся со своего ложа и полез на чердак. На чердаке он немалое время гремел всяческой дрянью, но в итоге нашел как раз то, что искал. Это была старая удочка Сена. Обрадовавшись находке, Игнат улыбнулся от уха, до уха. Он спустился с чердака, разбудил Маркуса и, гордо вздернув нос, продемонстрировал свою находку. Маркус тоже обрадовался, даже три раза хлопнул в ладоши, вот до какой степени он обрадовался. Тогда им показалось что удочка – это верное решение создавшейся проблемы. Ведь это была не просто какая-то там удочка, это было Особое Удилище Сена, ОУС сокращенно, на это удилище никогда не ловилось ни одной рыбы. Сену даже пришлось придумать пословицу, чтобы хоть как-то объяснить ее загадочную способность. «Не поймаешь рыбу в озере, потому как не клюет»,- гласила пословица. Сен рыбачить любил, просиживал на берегу со своим ОУС-ом много-много часов. В конце всякой рыбалки он обычно торжественно, на языке жестов, произносил придуманную пословицу и шел в Дом есть стоги. На самом деле никакой рыбы в Озере не водилось, там обитали только раки, которые питались камышами. Но об этом так никто и не узнал. Все верили, что если кто-нибудь поймает в Озере рыбу, на сеновское удилище, то сразу станет очень счастливым. Маркус с Игнатом тоже в это верили, они хотели, чтоб Ни-То стал счастливым. Поэтому тут же, не мешкая ни секунды, друзья отнесли ОУС Ни-То. К тому времени он уже не спал, а лежа на спине, хлопал глазами. Улыбающиеся Маркус и Игнат вручили удилище Ни-То и послали его на Озеро, рыбу ловить. С видом приговоренного к казни Ни-То покорился, весь скукожился, понурился и побрел, шаркая на ходу ногами. Удилище он волок за собой. Со спины Ни-То выглядел таким раздавленным, что Игнат не удержался от слез жалости. Маркусу даже пришлось ободряюще похлопать товарища по плечу, иначе Игнат мог ныть до полудня. Они вместе помахали Ни-То на прощание и пошли в Дом, искренне надеясь, что вечером он вернется, неся в ладонях целую рыбу. Но Ни-То рыбу так и не поймал, мало этого он даже не вернулся. После заката Маркус сбегал на Озеро, но нашел на берегу только бесполезное ОУС. Ни-То рядом с ним не было. Тогда Игнат с Маркусом, почувствовав себя обманутыми, отправились на поиски. Совсем не умея кого-либо искать они, сами потерялись, забредя в крапивные заросли. Выбраться в темноте друзья не смогли, поэтому остались ожидать утра. А чтобы время шло быстрее, они стали барабанить в свои животы и при этом петь. Так они встретили рассвет, но Маркус в Дом идти отказался, он решил остаться жить здесь, в крапивных зарослях. А Игнат выкопал себе Нору за Озером. Но он не забыл этой ночи и часто, потом приходил к Маркусу в гости. Тогда по ночам они пели друг другу свои странные песни.

 

(Джошуа уходит.)

 

Джошуа прожил в Доме около двух недель, прежде чем почувствовал, что ему все осточертело. Ему осточертел Маркус, вечно задумывающийся, о чем попало. Ему осточертел Игнат, со своими дебильными ухмылками и неостроумными шутками. Ему осточертел Ни-То, шарахающийся за ним по пятам, куда бы Джошуа ни направился. Но больше всего на свете ему осточертел сам Дом. Джошуа захотел остаться один. Желание это было настолько сильным, что поначалу Джошуа собирался даже подпалить Дом вместе со своими товарищами по несчастию, но потом он решил, что это будет чрезмерной жестокостью. Думая об этом, Джошуа с каждым днем становился все раздражительней и обидчивей. Он перестал плевать в Игната, когда тот колол его в зад острой палочкой, а вместо этого стал бить его наотмашь кулаком в лицо. За столом Джошуа смотрел только в свою тарелку, а, покончив с едой либо тут же убегал на улицу, либо падал дрыхнуть без задних ног. Все, конечно, беспокоились за Джошуа, но виду не подавали - боялись его крутого нрава. Джошуа стал плохо спать по ночам. А когда однажды ночью он проснулся и увидел в окне мерзкую рожу Плохого Двойного, он совсем перестал спать в комнате. Теперь Джошуа ночевал на чердаке, среди хлама и пыли. Но и это продлилось не долго. Вскоре, даже зарывшись в чердачный мусор с головой, Джошуа не мог заснуть. После этого он решил, что все. Хватит!

Это произошло в обед. Джошуа беззвучно ел вареные зеленые корнеплоды, как вдруг бац, кулаком по столу. Решительно так. Вскочил и убежал на чердак. Остальные только переглянуться успели, да плечами пожать, а Джошуа уже возвратился с постелью, свернутой в трубочку, за спиной. Он отсалютовал всем, сидящим за столом, и твердой поступью вышел за порог. Все знали, что Джошуа еще вернется, поэтому не сильно волновались, просто продолжали сидеть и есть вареные зеленые корнеплоды. Так Джошуа в первый раз, надолго покинул Дом.

 

(Первый вечер.)

 

Проснулись все одновременно, из-за того, что в голову Маркусу пришла неплохая идея: обследовать Поляну вдоль и поперек. Джошуа с Игнатом напросились к Маркусу в помощники, а Ни-То не стал напрашиваться, потому, как не хотел ни для кого становиться обузой. Да к тому же Ни-То решил, что в Доме оставаться безопасней. Короче он не пошел, пошли только Маркус, Игнат и Джошуа. На первый взгляд Поляна не казалась большой, поэтому исследователи собирались вернуться к ужину.

Сначала Маркус повел всех за Озеро, ему очень хотелось посмотреть что там. Но там не было ничего интересного, кроме Плохого Двойного. Он сидел в тени деревьев и мастурбировал на дохлую ящерку. Судя по всему, она олицетворяла его первую и единственную любовь. Джошуа гулко захохотал, увидев такое зрелище, а Маркус с Игнатом напротив, сконфуженно потупились. Плохой Двойной не обратил на неожиданных зрителей никакого внимания. Маркус и Игнат уже совсем было, собрались уходить, они даже взяли Джошуа за руки, на всякий случай. Но Джошуа вырвался, поднял выпавшее из глаза бревно и запустил его в Плохого Двойного. Бревно долго летело и прилетело Двойному прямехонько в лоб. Тот упал навзничь, громко завывая от боли, но занятия своего не прекратил. Джошуа рванулся добить врага, да только Маркус с Игнатом, сильно стесняясь поведения своего товарища, взяли его под руки и утащили с места битвы. Заметив, что поблизости никого нет Плохой, разбрызгивая вокруг семя, уполз в кусты. Отныне Джошуа стал его кровным врагом, теперь Двойной не мог дышать спокойно, зная, что Джошуа еще топчет траву на Поляне. А дохлая ящерка продолжала лежать там, где ее оставили. Лежала она там до тех пор покуда ни сгнила, а ее останки доели скользкие черви-трупоеды.

Джошуа упирался изо всех сил, мешая продвижению вперед, поэтому друзьям пришлось бросить его. Джошуа упал, поднялся, отряхнулся и стал как новенький. Маркус осуждающе взглянул на него, Игнат погрозил пальцем, а после того как Джошуа оценил всю серьезность своей вины они пошли дальше.

Заросли крапивы путешественники обошли стороной. Никому не хотелось обжигаться. Впереди были Холмы, а Маркусу очень хотелось добраться до них поскорее. Холмы словно манили к себе неуловимым, едва ощутимым запахом уже основательно подзабытого детства. Это и не удивительно, ведь это были не просто холмы, а Холмы Зачарованные. Здесь жила неземная красота неразгаданной тайны. Здесь было сердце Поляны. Друзья не смогли удержаться и побежали. Первым на Холмы взбежал Игнат, только потому, что был скор на ногу. За ним подоспел Джошуа. А Маркус пришел последним. Зато Маркус отличался ото всех остальных количеством ума.

Холмов, в общей сложности, было три. Один самый маленький, один побольше, а третий – самый высокий. Из самого высокого выливался водопад, который через подземное русло питал Озеро. Потому водопад назывался Исток.

На Холмах друзья почувствовали себя совсем младенцами, которые всегда готовы радоваться и смеяться, чему угодно и над чем угодно. Здесь каждого коснулось мягким, пушистым крылом безудержное веселье. Губы их растянулись в улыбки, а ноги, словно сами собой, стали выкидывать безумные фортеля, да залихватские коленца. Исследователи забыли обо всем на свете, кувыркались, ходили на руках, водили хоровод, пели, валялись на изумрудных волнах травы. И ни одна мысль о чем-то плохом, злом или жестоком не посетила их опьяненных голов. А как только солнце прикоснулось своим краем к горизонту, очарование растаяло. Остался только отвратный отходняк, а реальность, с пугающей настойчивостью нацепила каждому очки с бледно черными стеклами в железобетонной оправе. Маркус огорченно вздохнул и стал спускаться вниз. Удрученные Игнат и Джошуа последовали за ним. Они брели, не разбирая дороги, боясь посмотреть друг другу в глаза всецело отдавшись в лапы банальной паранойи. Маркус сосредоточенно взирал на свои ноги, когда вдруг скорее почувствовал, нежели увидел резкое движение справа от себя. Он остановился еще не совсем понимая, что это было и через пару секунд понял, что Игната рядом нет. Игнат словно сквозь землю провалился. Маркус со всех ног бросился к тому месту, где последний раз видел Игната и чуть сам не провалился сквозь землю. Он просто чудом успел остановиться у самого края Ямы. Маркус осторожно посмотрел вниз. Дна он разглядеть не смог, но зато разглядел Игната, который висел, уцепившись за хлипкий корень непонятного растения. Маркус лег на живот и протянул Игнату руку. Маркус расплатился с Игнатом за спасение своей жизни.

 

(Явление Пустынного Зверя.)

 

На Поляну пришел Зверь. Он пришел из пустыни, и шерсть его была пыльна от пройденных по песку километров. Появление Его было неизбежно, случилось то, что должно было случится. Зверь пришел. Он пришел ночью. Жадно вдохнул свежий воздух, встряхнулся, оскалил зубастую пасть. Зверь подставил морду под свет безликой луны и протяжно завыл, извещая Поляну о Своем появлении. Поляна ответила раболепной тишиной, только где-то далеко пиликала придурковатая цикада. Зверь удовлетворенно заворчал. Куда бы Он ни приходил, всегда, все живое преклонялось перед Ним. Потому что был Он огромен, силен, храбр и хитер. Довольный собой Зверь сладко потянулся, глубоко вонзив острые когти в мягкую землю. Колоссальные мышцы вздулись под кожей. Зверь осклабился в усмешке. Поляна Ему понравилась, возможно, она станет Его домом. Возможно … Он подумает об этом после, а сейчас Зверь был голоден. Он снова завыл, объявляя начало охоты и вразвалочку вошел в лес. Поляну Он обследует позже, может быть завтра.

 

(Рыба.)

 

Ни-То сидел один на поле среди кустов корнеплодов. Ветер принес из леса запах сырости и растрепал Ни-То волосы. Ни-То грустил, но не только потому, что ушел Джошуа. Он чувствовал необъяснимую пустоту внутри. Он ощущал себя одиноким, потерянным. Здесь, на корнеплодовом поле Ни-То впервые осознал, как сильно он соскучился по тому месту, где родился и вырос. На Поляне он был не больше чем гостем, уверенность в этом сдавливала его грудную клетку при каждом вздохе. Ни-То задыхался, как рыба, выброшенная на песок, задыхается от осознания того, что находится не на своем месте. Ни-То смотрел на заходящее солнце так, словно он видел его в первый и последний раз. Наступила ночь, и Ни-То заснул, а когда проснулся, то подумал, что нужно уходить из Дома. Уходить, да не куда-нибудь, а именно в Холмы. Ни-То открыл глаза и стал моргать, чтобы разогнать сон. Моргнул он раз пять, а когда моргнул в шестой раз, то над ним уже маячили довольные физиономии Маркуса, да Игната. Ни-То встал, сожалея в душе, что друзья явились так не вовремя, и вопрошающе посмотрел на Игната, который держал в одной из рук ОУС. Игнат немного подождал, надеясь, что Ни-То сам поймет что рыбалки ему не избежать, а, не дождавшись, всучил тому удилище и махнул рукой в сторону Озера. Ни-То недовольно передернул плечами, но на Озеро все-таки поплелся, искренне возмущаясь про себя всей абсурдности ситуации.

Озеро встретило Ни-То спокойно. Оно всегда было спокойным, тихим, даже несколько умиротворяющим. Иногда Ни-То приходил сюда, на берег и мечтал, глядя на гладкую, зеркальную поверхность. Он мечтал соединиться с Озером, стать его частичкой. Лежать на воде, глядя в небо, да иногда плыть туда, куда тебя понесет ветер, что может быть лучше этого! На сей раз, все происходило точно так же. Ни-То вышел на берег, прищурив глаза из-за яркого солнечного отражения, глубоко вздохнул и лег на спину. Его пятки мокли в воде, а ОУС уныло валялся неподалеку, стесняясь собственной непригодности. Подул легчайший ветерок, насылая на Ни-То дремоту. Но, уже находясь на грани сна и бодрствования он услышал всплеск от которого насторожился. Ни-То нехотя приоткрыл один глаз: по поверхности Озера расходились круги, а расходились они от … Ни-То даже подскочил от удивления, когда понял, что являлось причиной появления кругов на воде. Причина эта была настолько огромна, что становится понятно, почему Ни-То не сразу смог распознать в ней рыбу. Да, это была сама Огромная Рыба. Она беззвучно, по-рыбьи открывала рот и таращила на Ни-То остекленевшие глаза, словно хотела спросить о чем-то, но естественно не могла. Потому что рыба. Ни-То с насмешкой и изрядной долей испуга покосился на ОУС, который был короче Огромной Рыбы раза в три, а то и во все пять. Рыба тоже посмотрела на удилище и губы ее расползлись в самодовольной усмешке, которая сродни той, что, появляется у слонов когда им начинают угрожать одной дробиной. Тогда Ни-То махнул рукой на рыбу, на ОУС, на саму идею рыбалки и неспешно побрел к Зачарованным Холмам. Рыба проводила его взглядом до тех пор, пока он ни скрылся из виду, а после вильнула хвостом и стала медленно погружаться в темную пучину.

 

(Тоннель под землей.)

 

В кромешной тьме истошно взвыл будящий, и угрюмое стадо братьев стало просыпаться. Ворчание перемежалось с топотом босых ног по утрамбованному полу огромного зала. Этот зал был спальней братьев, местом где они отдыхали после изнурительной работы. Здесь, во сне, они на несколько часов прятались от обуревавшей их алчности. А когда просыпались, братья вновь, со всей яростью своих неуемных душ, стремились туда, где жил их заклятый враг. Давным-давно они растерзали его тело, но завладеть тем, чем он дорожил больше всего на свете, Драгоценностью, не имеющей цены, им оказалось не под силу. А братья хотели ее, они сходили с ума, думая о том, что теперь она достанется тем четверым, которые поселились в его жилище. Братья щелкали зубами, а с их губ хлопьями падала белая пена.

Эхо еще разносило по отдаленным закоулкам вой будящего, а тридцатиголовое, мерзкое, хвостатое стадо, чавкая на ходу всякой подземельной дрянью, уже брело в Тоннель. Это была обычная ночь. Братья шли на работу. Они начали рыть Тоннель много-много ночей назад. Некоторые из них подохли под завалами, некоторые, те, кто был не в силах переносить тяжести проводившихся раскопок, были растоптаны в кровавую жижу более сильными. Но, несмотря на потери, оставшиеся в живых продолжали трудиться с фанатичным блеском в глазах. У братьев была цель и уже ничто не могло помешать им ее достигнуть.

 

(Дождь.)

 

Он начался неожиданно и, быстро набрав силу, превратился в настоящий ливень. Он сыпал на Остров непрекращающимся потоком, умывая запылившуюся зелень. Он коснулся Озера, и оно забурлило, будто миллионы мелочных рыбешек затеяли чехарду на поверхности. Ботва на корнеплодовом поле пригнулась к земле, превратившейся за какие-то доли секунд в грязное месиво. Лес приветствовал его бодрым шелестом, а вся незначительная живность притихла, спряталась по дуплам и норам, признавая его неисчерпаемую силу и преклоняясь перед ней.

Маркус, сидя в своем шалаше, смотрел, как дождь бьет и ломает стебли крапивы. Маркусу было тоскливо, но, в то же время, радостно оттого, что дождь, бушующий на улице, не может проникнуть в его дом. Маркус строил шалаш на совесть, поэтому ни одна капля не могла до него добраться. Здесь ему было уютно, но беспокойство за друзей не покидало его сердце. Так же им сухо и хорошо, как и ему? Маркус вздохнул. Ему захотелось, чтобы все в один миг оказались в Доме. Тогда они сидели бы у окна и заворожено смотрели в водяную завесу, может, зажгли бы свечку… Маркус поежился и накинул на плечи одеяло.

Игнат только-только закончил обустройство своей норы, когда вдруг загремел гром и прозрачный вечерний воздух наполнился блестящими каплями. Выбросив остатки мусора в специально для этого сделанный люк, Игнат стал разжигать огонь в очаге. Для того чтобы это выполнить ему потребовалась только одна спичка. Игнат довольно рассмеялся, глядя на то, как язычки пламени становятся все больше и смелей. С трудом оторвав от огня взгляд, Игнат подошел к выходу и осторожно высунул голову из-за старого одеяла, которое теперь служила ему дверью. Он был очарован обезумевшей поверхностью озера, это зрелище привлекало его гораздо сильней, нежели беспокойные языки костра. Игнат подумал о Ни-То, Маркусе и Джошуа. Как было бы славно, если бы они все решили зайти к нему в гости. Они уселись бы перед очагом, стали запекать в жарких углях серебристые корнеплоды и петь про шум дождя. Игнат шмыгнул носом и юркнул обратно в свою уютную нору.

Ни-То сидел, обхватив колени, под кое-как сколоченным навесом. Сквозь стену Дождя он видел размытые очертания Дома и вспоминал свой дом. Вспоминал лица матери, отца, женщины в которую был влюблен, и отчаянная тоска острыми коготками раздирала изнутри его сердце. Ни-То закрыл глаза, а по его щекам текли ручейки. Прохладный ветер толкал Ни-То в спину, но он будто и не замечал этого вовсе.

Только Джошуа ни о чем не думал и ни о чем не жалел. Он, единственный из четверых, не построил себе никакого укрытия. Он предпочитал спать там, где его застанет ночь и целыми днями бродил туда-сюда по Острову. Для него Лес не стал запретной зоной даже после войны. Джошуа не любил себя в чем-то ограничивать. Вот и сейчас он, словно безумный, носился голышом перед Домом. Весь мокрый, загорелый и блестящий. Хохоча вместе с громом, он радовался, словно ребенок, каждой капле, которая касалась его разгоряченного, молодого тела.

А Плохой Двойной вообще не испытывал никаких светлых чувств. Он сидел, насупившись, как беспонтовый, злобный, лысый еж под своим любимым Древом. Весь промокший и продрогший он, тем не менее нашел в себе силы страшно шипеть сквозь зубы, от души проклиная вдруг приключившуюся сырость.

 

(Плохой Двойной корчит рожу.)

 

Плохой Двойной возненавидел Джошуа лютой ненавистью. До тех пор, пока Джошуа его ни унизил, у Двойного не было настоящих врагов на Острове. Даже ублюдки с ним не враждовали. Хотя это скорее потому, что их пути не пересекались. Неизвестно знал ли Плохой о существовании ублюдков. А если бы даже и знал, то они вряд ли смогли его обидеть сильнее чем Джошуа. По мнению Двойного тот, кто способен так унизить другого заслуживал как минимум смерти. Ужасной смерти! Плохой не спал четыре ночи подряд, пару раз даже падал с Древа, оттого что постоянно ворочался. А все потому, что он выдумывал самую страшную смерть для своего обидчика, но в голову лезли все какие-то незначительные, совсем не ужасные смертишки. Только на пятую ночь, ближе к рассвету, Плохой Двойной понял: самая ужасная смерть – это смерть от страха. Постигнув это, он даже взвыл от удовольствия. Отныне Двойной станет пугать Джошуа каждую ночь, пока тот окончательно ни спятит и ни получит сердечный удар. Конечно, это могло растянуться надолго, но Плохой никуда не торопился.

Следующей же ночью он стал исполнять задуманное. Двойной порыскал по округе и отыскал семь ржавых консервных банок, гнутые грабли, серебряную цепь, да две огромные дырявые крышки от кастрюль. Все это должно было ему помочь. Банки Двойной, связав веревкой, привязал к себе, наподобие хвоста. Опоясался цепью, взял в каждую руку по крышке, чтобы удобнее было бренчать ими друг об друга, а грабли зарыл в укромном уголке. Ими он мечтал добить своего врага, когда тот приползет на коленях, оборванный и отвратительный, вымаливать прощение. Завершив все необходимые приготовления, Плохой направился к Дому и шествие его было подобно шествию десяти вооруженных до зубов конных рыцарей, такое же торжественное, шумное и вгоняющее в трепет слабых духом.

Всю ночь Двойной бегал вокруг Дома. Выл, гремел, вопил, в общем, вел себя как одуревший ублюдок. А наутро он довольный отправился спать, чтобы ночью снова объявиться. Он даже не подозревал, что обитатели Дома всю ночь проспали, как убитые, даже не дернулись во сне. Дом хранил их покой.

Так и потекло время на Поляне. Днем бодрствовали четверо друзей, а ночью Плохой Двойной безуспешно пытался нарушить их спокойный сон. Хотя почему же безуспешно. Однажды ему удалось-таки растревожить Джошуа. Той ночью Двойной бесшумно подкрался к Дому и осторожно заглянул в окно, скорчив свою самую зверско-изуверскую рожу. Он и не ожидал увидеть Джошуа, который нагло пялился прямо на него. Плохой испугался и обрадовался одновременно: взгляд Джошуа казался почти безумным. Но все-таки Двойного этот взгляд больше испугал, чем обрадовал. Неизвестно еще, что следует ожидать от съехавшего с катушек врага. Плохой подумал и предпочел убраться в Лес подобру-поздорову и с тех пор он набеги свои ночные прекратил. Трусоват был Плохой Двойной.

 

(Убийство Джошуа.)

 

Джошуа слышал вой посреди ночи, но не придал этому значения. Мало ли какие звуки доносятся из Леса. Один раз Джошуа слышал даже хорканье, так что же теперь на дерево лезть, если услышал нечто новое. Лес – он живой, у него тысячи голосов каждый из которых есть только ниточка паутины его собственной, таинственной жизни. Джошуа знал это, поэтому вой не насторожил его. Он излазил Остров вдоль и поперек, если бы в Лесу скрывалось опасное существо, Джошуа непременно заметил бы его. Или хотя бы заметил следы этого существа. Плохой Двойной не в счет, Джошуа не боялся Плохого, даже думать об этом упыре позабыл.

Эту ночь Джошуа провел в Доме, чувствуя себя в полной безопасности, а наутро, собрав свои вещи, направился к Озеру купаться. Потом, как всегда позавтракал сырыми желтыми корнеплодами и пошел шарахаться по Острову. Сходил на северный берег, посмотрел, как ветер перекатывает песчаные волны с места на место. Ухмыльнулся, вспомнив встречу с Игнатом и Маркусом. Постоял возле Ямы, изредка поплевывая в ее темное горло, надеясь снова послушать пение ублюдков. Навестил Ни-То. Они даже посидели друг напротив друга около получаса. А когда солнце раскрасило свое лицо в вечерний цвет, Джошуа отправился к Маркусу. Захотелось ему посмотреть, как тот обустроился на новом месте. Джошуа еще не приходилось бывать у Маркуса в шалаше.

Он уже подходил к труднопроходимым зарослям крапивы, когда вдруг услышал слева от себя утробное ворчание. Джошуа застыл на месте, не совсем понимая, что происходит, и тут ему вспомнился ночной вой. Так мог выть только кровожадный хищник. Джошуа стало очень обидно за свою беспечность. Он должен был побеспокоиться, вооружиться хоть чем-нибудь… Надежда на то, что все обойдется лишь мимолетным испугом, да мокрыми штанами не покидала его до самого конца. Джошуа успел вскрикнуть, повернувшись лицом к опасности, прежде чем Зверь, одним взмахом когтистой лапы, разорвал ему глотку, почти отделив голову от туловища.

 

(Два пути.)

 

Теперь, когда не стало Ни-То и Джошуа, Поляна уже не казалась Игнату раем. Теперь это была скорей тюрьма, в которую их заточили. Неизвестно кто, неизвестно зачем, неизвестно за какие грехи. Игнат попытался вспомнить, что он делал до того, как попал сюда, но вспомнить не смог, слегка побаливала голова.

Хотя день уже давно начался ни Маркус, ни Игнат спать не ложились. Слишком многое случилось за последние сутки. Они сидели за столом, стараясь не смотреть друг на друга, будто были в чем-то виноваты. Игната это угнетало. Ему сейчас ужасно хотелось забраться в постель и обнять ту, которая последние два года всегда ложилась рядом. У Игната все сжалось внутри от воспоминаний о ней, да от мысли о том, что он никогда ее больше не увидит. Игнат не мог этого допустить! Он решительно поднялся. Маркус, наконец посмотрел на него не понимая, что это придумал товарищ, но увидев Игнатовы глаза все понял. Игнат кивнул головой, приглашая разделить с ним все тяготы предстоящего пути, на что Маркус отрицательно промолчал. Игнат протянул через стол руку и Маркус ее пожал. Здесь их пути разошлись, чтобы никогда больше не пересекаться. Игнат переступил порог Дома, чтобы не возвратиться. Маркус остался, чтобы остаться здесь до конца своих дней. И каждый из них верил, что когда-нибудь вернется туда, откуда пришел.

 

(Катание шаров.)

 

Ни-То увидел яркое сияние на вершине холма, там, где жил его бог. Ни-То понял, что сияние это не просто так - это знак. Он еще не совсем осознал, что именно требует бог от него на сей раз, но был уверен, что тот следит за ним и убережет от ошибки. Ни-То стал терпеливо дожидаться заката, предчувствуя, что этой ночью спать не придется. А предчувствия теперь редко обманывали Ни-То.

Когда совсем стемнело, он разжег необыкновенно большой костер. Казалось, языки пламени лижут небо, а Ни-То, чтобы раззадорить их, прыгал на одной ноге, исполняя танец великого восхищения. Бог радовался, из-за того, что его подопечный так великолепно все понимает, и снизошел со своего пьедестала. Ни-То не сильно удивился, но танец свой все-таки прекратил, замерев в знак почтения. Бог похлопал Ни-То по плечу, как равного и махнул головой в сторону корнеплодового поля, хитро при этом прищурившись. Ни-То тут же постиг божественный замысел. Нехорошо ухмыльнувшись, он вытащил из-за пазухи остро отточенный серп. Бог одобрительно кивнул, да медленно истаял, а Ни-То, ошалело покачиваясь, отправился на поле.

На поле было тихо, даже как-то вяло. Только сверчки вносили свою небольшую толику радости. Ни-То огляделся вокруг, вдыхая густой ночной запах корнеплодового поля, и принялся за работу. Он стал срезать созревшую ботву, да складывать ее в одну большую кучу. Куча становилась все больше и больше, а Ни-То, не останавливаясь ни на секунду, продолжал изо всех сил кромсать ботву. Перестал он только тогда, когда на поле не осталось ни одного ростка. Зябко поежившись, Ни-То вытер пот со лба, а потом захохотал, встал на руки и поаплодировал себе ступнями. Полдела было сделано, но это было только полдела. Оставалось перетащить всю кучу на Холмы. Ни-То духом не пал, а, зачерпнув в охапку столько ботвы сколько смог унести, бодро зашагал. Управился он только к рассвету. Это время вполне устраивало бога. Приготовления к обряду были завершены, стало быть, пришло время для свершения самого обряда. Ни-То взял из кучи первый росток и бросил его в огонь. Костер недовольно зашипел, как будто съел нечто неудобоваримое, потом взбодрился и выпустил первую тонкую струйку волшебного Дыма. Тут Ни-То совсем обнаглел, он начал камлать и горстями кидать ботву в огонь. Дым прозрачно-голубоватым облаком нехотя пополз на Поляну. Ни-То закрыл глаза и почувствовал себя по-настоящему свободным. Он взмахнул руками, взлетая в небо. А с самого высокого холма за ним следили грустные глазенки бога. Бог махал своими коротенькими, кривыми ручонками и подпрыгивал, тщетно пытаясь оторваться от земли. Ни-То стало жалко бога, но он почему-то не стал пытаться ему помочь. Он просто отвернулся и, посмотрев на Поляну, увидел большие бордовые шары, которые сыпали из неба. Они казались металлическими, но это только так казалось, на самом деле шары были упругими, мягкими и приятными на ощупь. Ни-То едва удержался от смеха, когда разглядел внизу Маркуса, Игната и Джошуа, которые носились по Поляне с осоловелыми глазами, катая перед собой упавшие с неба шары. Ни-То помахал друзьям рукой и те, остановившись на мгновение, ответили ему тем же, а после продолжили прерванное занятие. Ни-То еще немного полетал над Поляной, наслаждаясь легкостью собственного тела, а потом круто спикировал в Озеро. Когда Ни-То вышел сухим из воды перед ним, откуда ни возьмись, появился шар. Ни-То ударил его ногой, и шар лениво откатился прочь.

 

(Охота на Пустынного Зверя.)

 

Услышав крик Джошуа, Маркус, не мешкая ни секунды, бросился на помощь, но, когда он добежал до места трагедии, то нашел только обглоданный скелет. Маркус растерялся. Некоторое время он стоял, опустив руки, а после побрел к Дому за лопатой. Возвратившись обратно, Маркус обнаружил возле того, что раньше было Джошуа, Игната. По щекам Игната струились слезы. Маркус исподлобья взглянул в спину товарища и принялся выкапывать могилу. Игнат не стал ему помогать, он так и простоял над скелетом, безутешно оплакивая мертвого друга. А Маркус не проронил ни единой слезинки, он считал, что настоящий мужчина не должен плакать ни при каких обстоятельствах. Когда могила была полностью готова, Маркус просто сбросил в нее кости Джошуа, да засыпал их землей. У Игната даже челюсть отвисла при виде такого презрительного отношения к смерти. Он недоуменно посмотрел на Маркуса, но тот, не обращая внимания на Игната, забросил лопату на плечо и поплелся к Дому. Игнат поспешил за ним.

Войдя в Дом Маркус первым делом полез на чердак. А Игнат за ним не полез, он остался внизу и стал дожидаться, когда Маркус спустится. Игнат, не двигаясь, просидел полчаса, прежде чем Маркус, потрепанный и пыльный, скатился вниз. Маркус был вооружен до зубов, а взгляд его был так гневен, что Игнат даже испугался. Он еще никогда не видел, чтобы Маркус был так разъярен. Маркус поднялся на ноги, вытер кровь с рассеченной при падении брови и протянул другу пращу. Игнат понял, что Маркус собрался мстить. Тот, заметив, что Игнат это понял, утвердительно кивнул. Игнат тоже кивнул, вытащил из кармана камень и вложил его в пращу.

Как только они выходили из Дома, то услышали вой. Это Зверь извещал жалких двуногих, что начинается Его охота. Маркус подождал пока вой утихнет. Вышел в уличную темень и там страшно заорал, извещая поляну о том, что сегодня Зверь охотится в последний раз.

 

(Охота Пустынного Зверя.)

 

Зверь учуял запах врагов следующим вечером. Он обследовал Поляну, когда вдруг наткнулся на их жилье. Все вокруг провоняло их эмоциями. Хотя враги давно уже покинули это жилье: след был несвежий, Зверь чувствовал опасность. Эти двуногие могли основательно подпортить Его спокойное существование. Значит двуногие должны умереть. Зверь услышал звук шагов у себя за спиной и поспешно юркнул в тень за стеной. Здесь Он затаился, а Его глаза загорелись холодным зеленым огнем. Зверь увидел одного из своих врагов, который, ничего не подозревая, сам шел в пасть. Зверь облизнулся и глухо заскулил, борясь с желанием прыгнуть вперед, да перегрызть горло этому жалкому существу, прежде чем оно поймет, что произошло. Будь Зверь молод и неопытен, Он, без сомнения, так бы и сделал, но прожитые годы научили быть осторожным с незнакомцами. Ведь даже тот, кто на вид слаб, может оказаться очень сильным на деле. К тому же врагов на Поляне было четверо, а если на глаза попался только один, то это вовсе не значит, что остальные не отираются поблизости. Поэтому Зверь выждал пока Джошуа войдет в Дом. Он решил убить его во сне. Зверь лег и стал прислушиваться, выжидая, когда дыхание врага станет ровным. Джошуа не заставил ждать слишком долго и вскоре уснул. А Зверь тихонько подкрался к открытой двери и попытался пролезть внутрь. Тут же его нос словно опалило огнем, а самого Его отшвырнуло от двери на пару метров. Зверь заскрежетал зубами от неожиданности и боли, но хладнокровия не утратил. Понятно, что жилище охраняет своего хозяина. Оно не впустит никого, кто мог бы причинить ему боль. Зверь глухо рыкнул на умное жилье и огромными скачками пустился в Лес.

Здесь, под защитой деревьев, Зверь, наконец дал выход душившей его ярости и протяжно завыл. Эта неудачная попытка только раззадорила Его еще больше. Теперь Зверь открыто объявлял войну всем четверым. Отныне Он будет еще более осторожным, терпимым и жестоким. Завтра Он прикончит того, кто спит в Доме, а после примется за остальных…

Это оказалось даже легче, чем Он предполагал. Джошуа был так напуган, что даже не сопротивлялся. Когда Зверь напал на него, он только жалко вскрикнул от страха, да обмочил штаны, вместо того, чтобы попытаться уклониться от опасности. Зверь утолил голод, недовольно морщась от запаха ужаса, пропитавшего мясо, и улегшись неподалеку в кустах, стал наблюдать как Маркус с Игнатом хоронят павшего товарища. Когда они ушли Зверь ухмыльнулся и закрыл глаза: Ему нужно было немного поспать перед тем, как отправится на Холмы.

Проснулся он глубокой ночью, с наслаждением потянувшись, завыл. Он не боялся троих оставшихся. Они, скорее всего, сейчас прячутся по своим обиталищам, ожидая неизбежного. А если нет … В этот момент Зверь услышал крик, в ответ на свой вой. А если нет, им же хуже. Он смачно зевнул, обнажив все свои пятьдесят четыре зуба, и стремительной рысью двинулся к холмам. Жертвой номер два Зверь избрал Ни-То.

На Холмах Он замедлил бег. Здесь Ему стало не по себе, появилось ощущение, будто за ним кто-то, или что-то наблюдает. Зверь припал к земле, нервно оглядываясь. Никогда еще Ему не было так неуютно. Скорей нужно заканчивать дело, за которым Он сюда явился, да убираться с Холмов. Зверь крадучись стал продвигаться к жилью своей жертвы.

Ни-То ждал Его, Зверь понял это, когда увидел своего врага. Тот сидел в позе лотоса перед погасшим костром и, не мигая, смотрел Ему прямо в глаза. Зверю это не нравилось. Откуда враг мог знать, что Он появится именно сегодня? Секунду Зверь размышлял, стоит ли вообще кидаться на того, кто сумел предугадать Его появление, но только секунду. Больше у Него не было времени. Не было и пути назад. Зверь не мог сейчас развернуться и просто уйти – это означало бы Его поражение, а поражение означало, что Ему вновь придется скитаться по пустыне в поисках своего места. На это Зверь не был согласен. Он зарычал, подбадривая Себя, и прыгнул, вытянувшись во весь Свой исполинский рост. Это был Его последний прыжок. Зверю не суждено было снова увидеть восход луны.

 

(Но только падающие звезды.)

 

Маркус с Игнатом увидели на Холмах нечеткий силуэт Зверя и поняли, что опоздают. Оставалась правда еще очень маленькая надежда на то, что Ни-То сумеет как-нибудь продержаться до их прихода, но эта надежда таяла с каждой секундой. Друзья бежали со всей быстротой, на которую были способны, даже еще быстрее, полностью выкладываясь и совсем не думая о том, что если выдохнуться то драка со Зверем может закончится для них весьма плачевно. Еще не добежав до Холмов, они услышали злобный рык и шум борьбы. Игнат заскрежетал зубами из-за понимания того, насколько они бессильны. Маркус неодобрительно покосился на товарища и стал на ходу сбрасывать с себя оружие. Он оставил у себя только нож, которым Ни-То обычно чистил корнеплоды, после этого бежать стало чуточку легче.

На Холмах, не почувствовав обычного, для этих мест приступа радости, друзья невольно остановились. Отсутствие изменения настроения могло означать только одно: случилось что-то такое, что разрушило магию Зачарованных Холмов. По щеке Игната скатилась крупная слеза. Он так сильно сжал кулаки, что из них, на траву закапала кровь. Маркус ободряюще сжал плечо друга, и они вдвоем, сломя голову кинулись к домику Ни-То.

Картина, которую они увидели, прибежав на место, потрясла их словно молния, стремительно разрезавшая небо посреди зимы. Бездвижный Ни-То лежал на спине у потухшего костра. Глаза его были закрыты, лицо неестественно бледно, а руки сжимали шею распластавшегося на нем Зверя с такой потрясающей силой, что большие пальцы буквально продырявили ее насквозь. Маркус приблизился к Ни-То, надеясь, что он еще жив и опустился рядом на колено. Земля на несколько метров вокруг была влажной и липкой от крови. Увидев Ни-То вблизи, Маркус уже не сомневался в смерти друга. Они с Игнатом все-таки опоздали. Тело Ни-То было разодрано в клочья. Желудок лежал рядом, а одну ступню Игнат обнаружил в пяти шагах от костра.

Хоронить Ни-То не стали. Потому как не смогли стащить с него Звереву тушу. Просто забросали их дровами и подожгли. Глядя на взлетающие вверх искры, Игнат неожиданно для самого себя произнес:

«Но только падающие звезды,

Да освобождающие сердце иллюзии

Никогда не становятся пеплом…»

Маркус покосился на него и, отвернувшись, чтобы скрыть выступившие слезы, добавил:

«И все это

Стоит забыть…

Где только сил зачерпнуть?».

Игнат кивнул, и друзья начали спускаться с Холмов на Поляну. За их спинами зарел горизонт, а на самом высоком холме в предсмертных конвульсиях дергалась вещь, не имеющая названия.

 

(Зеркало в подвале.)

 

В Доме Сена, в подвале, у стены, стояло зеркало, накрытое старой грязной ветошью. Это было не просто зеркало, это было Зеркало Поляны, ее память, ее глаза. Зеркало могло показать всю историю от начала времен до их конца. Тот, кто смотрел в него при желании мог увидеть весь свой завтрашний день, послезавтрашний, вчерашний… Зеркало могло показать дорогу в любой из возможных миров. А в темноте оно мерцало тусклым голубым сиянием.

Сен не пользовался Зеркалом. Никогда в своей короткой жизни, он забыл о нем почти сразу, как увидел. Отнес в подвал, накрыл тряпкой и забыл. Он редко запоминал что-либо, если это не имело для него большого сиюминутного значения.

Оставшись совсем один, Маркус не знал куда приткнуться. Он бесцельно бродил по Дому, переставлял предметы, придумывал им названия, которые через пару секунд забывал. От ночной словоохотливости не осталось и следа. Маркус снова не мог произнести ни единого слова, вместо них изо рта вырывалось не-то мычание, не-то бульканье. Взгляд Маркуса блуждал по комнате, будто подчинялся каким-то своим прихотям, до тех пор, пока ни остановился на люке в полу. Маркус до этого момента не обращал внимания на этот люк и не разу не был в подвале. На чердаке был, а вот в подвале … Нет. Даже и не думал, что в Доме есть подвал. Маркус подошел к загадочной крышке и потянул за ручку. Крышка открылась довольно легко, издав протяжный скрип, от которого у Маркуса перекосило на сторону лицо. Приведя физиономию в порядок, Маркус заглянул в подвал. Здесь было мрачновато, пыльно и нестерпимо воняло дождевыми червями, да волглой штукатуркой. Зажав пальцами нос, Маркус стал спускаться. Его внимание сразу же привлекло нечто, стоящее в полный рост у противоположной стены. Это нечто светило голубым из-под пыльной тряпки. Маркус сдернул ветошь и даже испугался немного от неожиданности, увидев свое отражение. Через мгновение отражение поплыло, теряя очертания, и растаяло, а Маркус увидел славную битву Ни-То с Пустынным Зверем. Он досмотрел до конца и почесал затылок. Пока он приходил в себя после увиденного, Зеркало уже переключилось на его квартиру, ту самую, в которой Маркус жил до того как оказался на Острове. Он увидел своего брата, разговаривающего с угрюмыми людьми в форме. Сердце Маркуса забилось чаще, он стал стучать кулаками по гладкой поверхности Зеркала, пытаясь привлечь к себе внимание, естественно безрезультатно. Единственное чего он добился, это того, что Зеркало вообще перестало показывать. Оно обиделось и теперь вновь светилось, разгоняя по углам окружившую их темноту. Маркус немного успокоился, взвалил Зеркало на спину и потащил его прочь из подвала.

В комнате он вымыл Зеркало водой, да насухо вытер его стеклянное лицо. Зеркало же, видимо из чувства благодарности, показало Маркусу дорогу домой. Маркус долго не мог поверить своим глазам. Сидел, опустив руки, и с трудом приходил в чувство. Потом сходил на кухню, выдавил в стакан сок из черного корнеплода и стал пить маленькими глотками. Думал Маркус о том, что минут через десять он отправится туда, откуда пришел. Туда где ему самое место.

 

(Месть Плохого Двойного.)

 

Плохой Двойной еще не знал, что Джошуа уже нет в живых, так как последнюю неделю никуда не отходил от своего Древа. Он залечивал раны. В это утро ему слегка полегчало, поэтому он решил, что акция по запугиванию Джошуа слишком затянулась. Пора было ее завершать. Двойной вдруг почувствовал потребность в убийстве. Он выкопал грабли войны, оскалил клыки, придав своей роже еще более гнусное выражение, и направился убивать Джошуа. Сделав пару десятков шагов, Плохой услышал шуршание листьев под чьей-то неосторожной стопой и заметил за зарослями кустарника фигуру, которая двигалась, прочь с Поляны, в сторону пустыни. Двойной размышлял недолго. Никто, кроме Джошуа не мог бродить по Лесу в столь ранний час. Плохой хорошо изучил вражьи повадки. Все остальные боялись Леса, как своих ушей. Двойной перехватил грабли поудобнее и, беззвучно выпрыгнув из-за кустов, словно чертик из табакерки, нанес страшный удар вражине в голову.

Игнат не успел ничего почувствовать. Свет вдруг померк в его глазах, он рухнул на землю, нелепо подвернув под себя ноги, да так и остался лежать не шевелясь. Грабли торчали из его головы неуместно-дурацким украшением. На конец деревянной ручки тут же присела ворона и стала увлеченно чистить свой клюв, готовясь выклевать Игнату глаза, когда он немного поостынет.

Двойной постоял пару минут, ковыряя пальцем в носу, да созерцая дело рук своих. А потом плюнул и ушел обратно к своему Древу. Здесь он уже сделал все, что смог.

 

(This is the End.)

 

Брат, шедший впереди всех, радостно вскрикнул. Его рука наконец-то наткнулась на пустоту. Это значило, что рытие тоннеля закончено, осталось только забрать Драгоценность, тогда все ублюдки станут счастливыми. Быстро расширив дыру, братья всем скопом устремились в подвал Дома. Здесь они остановились: после подземелья подвал казался необычайно светлым. Когда глаза привыкли, ублюдки стали растерянно осматриваться. Сияющей Драгоценности не было на месте! Сен опять обманул их, даже после своей смерти он вставил им … Братья заверещали, проклиная свою злую судьбину, да не долго думая, бросились к выходу в Дом. Теперь даже солнечный свет не мог их остановить. Драгоценность была потеряна и души ублюдков, эти грязные комочки цвета навоза, требовали разрушения всего и вся.

Ворвавшись в Дом, братья увидели своего врага, живого, не смотря на то что они разорвали его в клочья несколько лет назад. Сам Сен смотрел на них страшным взглядом и ублюдки затрепетали. В другой раз братья непременно бы отступили назад в свои подземные обиталища, но сейчас позади врага находилась их Драгоценность …

 

Маркус ничего не понимал. Он впервые видел таких нескладных и противных уродов, от одного вида которых хотелось запереться в туалете на полдня. Глядя на их тупые, злобные морды Маркус понял, что ничего хорошего от этих тварей ему ждать не придется. Явно не соли попросить пришли соседи.

Один из ублюдков, видя его замешательство, стал угрожающе приближаться. Маркус схватил табуретку и замахнулся, чтобы как следует огреть урода, но тут позади него что-то неприятно зазвенело. Он обернулся на шум …

 

Брат начал медленно подходить к врагу, выбирая подходящий момент для прыжка, но враг оказался хитрее и намного подлее, чем о нем думали. Он схватил непонятную четырехногую мразь и ударил Драгоценность так, что Она рассыпалась на мелкие - мелкие кусочки. Ублюдки завыли в один голос, словно каждому из них воткнули раскаленные добела иголки между пальцев, и все разом набросились на вредителя. Тот, кто уничтожил Драгоценность, не должен был оставаться живым.

Ублюдки выдрали Маркусу глаза, отгрызли руки-ноги, разорвали рот. Кто-то нашел на кухне нож, поэтому Маркусу откромсали голову. Он был жив до тех пор, пока лезвие не задело артерии. Двое братьев тут же принялись пинать отрезанную голову по всему Дому, двое других стали топтать обезглавленное тело Маркуса. Но второй, поскользнувшись на луже крови, упал, ударился затылком об пол и умер. Когда это произошло, к останкам Маркуса подскочил брат с отломанной у табуретки ногой и мощным ударом перешиб позвоночник.

Остальное скопище ублюдков в это время носилось по Дому дестройя все на своем пути. Их движения были полны мощи и ярости, словно у торнадо гуляющего по пустыне.

Плохой Двойной, ненароком заглянувший в окно, надеясь чем-нибудь поживиться, удрал оттуда в ужасе, увидев хаос, который устроили ублюдки. Удрал он, впрочем, недалеко. Даже до леса добежать не успел, когда сильный ветер подхватил его двойную тушу, поднял высоко над землей, да поволок прочь с Поляны. Двойной – счастливец, ему удалось выжить. А Остров умер. На него внезапно обрушилась пыльная буря, которая уничтожила все живое и замела следы.

 

(Просто очередной ночной кошмар.)

 

Очнулся Плохой посреди бескрайнего моря серого песка. Солнце стояло в зените. Двойной попытался найти глазами Остров, или хотя бы какие-то следы его существования, но ничего не разглядел. Как будто Остров был просто очередным ночным кошмаром, или несбыточной мечтой … Но самое плохое было не в этом, а в том, что Двойного мучила жажда. Он встал на ноги и двинулся на поиски хоть какого-то прибежища. Смерть ему не угрожала, ведь Плохой был бессмертен, но жажда донимала хуже назойливой мухи. Болели старые раны, болели новые, от всего этого у Двойного настроение было никудышнее. Единственное, что грело его душу это то, что теперь у него появилась цель. Теперь нужно было искать воду и тень. Теперь было ради чего влачить свое жалкое существование.

Плохой все шел и шел, направляясь за горизонт, надеясь встретить там свою судьбу. Но на половине пути он вдруг остановился, да шутки ради родил себе сына - Двойного Неплохого. Вдвоем они долго рассматривали друг друга, а потом, пожав на прощанье плечами, разбрелись кто куда.

 

Ко Нец.