На рубеже богемных уз Своим соцветием гламура, Была ты, несомненно, дура. А я, твой трепетный француз; Весьма ранимая натура, Превозмогая сей конфуз Безумной страстью балагура Был непреклонен и кургуз. Но ты сказала мне: «Жульберт! Почто не чтите, вы, безбожно, Жёстоко мерзко, да ничтожно, Воздать мне танца менуэт? Под грациозный плавный бред Французы всякое давали... Мы девицы про это знали И чтили с детства менуэт…» Ну, менуэт, так менуэт! И я, засунув ей елдину Во растопыренную мину Вогнал ей в профершпилье лет, Пленив соцветьем под кювет, Под милый звук скрежа валыны, В потусторонние долины Рукой добрался я, чуть свет. Но, чу! Привиделось мне что-то… Ведь вы сказали «менуэт»!? А я уже вполоборота Даю садов своих букет, Свой недозревший плод позорный. Хоть он и властный роковой За вашей нежною щекой, Он ненасытный непокорный. И очи ваши в забытьи Закатаны, и несуразны, Греха воссоздавая пазлы, Слюной харкая до груди. И мне беспечно, и легко Терпеть от вас сии оковы. Сосуд мой хоть уже не новый, Но помещается в трико И манит в чресла глубоко, Струя манерами учтиво. Какое, право слово, диво; Смотреть, как киснет молоко... Не верь, читатель мне, не верь! Такова в жизни не бывает! Но знай, что потайная дверь В девице каждой прибывает. 2007. |