Ноктюрн

Над заводским поселком опускался черный, совсем не похожий на предновогодний, вечер. Уныло слался на опавшие ржавые листья, на редкие пятна снега, что белели у выемках, словно лоскуты исполосованных газет.

Уже в пути новый год, что там год, новый век, новое тысячелетие! Не всем поколениям выпадает жить одновременно в двух веках в двух тысячелетиях и, дабы достойно отметить такое событие, многие загодя сплотились у веселые компании.

А что же теперь делать ему? Где прислониться?

Только что девушка, с которой собирался раевать эту ночь, не пустила даже за порог, и буквально вытурила из своего дома.

— Что с тобой, Алино? Какая муха на нос села? — Смотрел в глубокие черные зори и не верил, что его выгоняют. — Что я такого сделал?

— Он еще спрашивает! А кто шлюх водит к себе на квартиру?

— Каких шлюх? Что ты городишь!

— Ты где вчера был?

— На работе задержался, в офисе заночевал.

— Бабке своей расскажи! Пройдоха и гаремник!— Алина острым каблуком ударила по ноге и, когда Сидор выдернул ее, захлопнула дверь. Сухо, как выстрел, ляскнул замок.

— Вот те раз! — недоуменно стенул плечами, и слегка прихрамывая, сошел ступеньками крыльца. В калитке оглянулся на закрытую дверь и в душу заповзла холодная, как этот туман, грусть.

2.

Вечерело... Сантехник, полнотелый с широковатым, как молодой месяц, ртом под сиреневого оттенка носом, нервировал... Нужно же так случиться, что в эту предновогоднюю ночь в крайней квартире первого этажа перестала стекать вода. Ругая новоселов, он все бегал то к подвалу дома то к канализационному колодцу, пытаясь прочистить загаченную где-то между домом и колодцем, трубу. После многих усилий, лазанья на коленях у тесном колодце, удалось вытащить большой ком из тряпки. И, после этого, труба будто смиловавшись над бедным сантехником, выстрелила тугим ядром из грязи, и, зашипев змеей, ударила, как из гидранта, потужной струей нечистот.

Сантехник удовлетворенно свистнул, быстро выцарапался наверх, и побежал к дому.

— Ну что, Настя? — приотворив двери первой квартиры. — Спадает в ванной вода?

— Спадает, — в пороге кухни появилась розгоряченная от плиты, с большими, словно яблоки, румянцами на круглых щеках, молодуха. — Спасибо тебе.

— Что ж, купайся на здоровье! Смой и оставь всю грязь старому веку, — месяц пополз к ушам и в крапленых глазах вспыхнула прозелень, — только трусики, даже шелковые больше в канализацию не спускай!

— Такое сморозишь, Иосифку!— сплеснула руками, и от намученных ладонь взлетела белая тучка. — Я старый коммунальный жилец.… То те, — кивнула головой на верхние этажи, — бросают в унитазы все без разбора.

— Ладно, спишем на новоселов! Не забудь позвать спину потереть.

— Обязательно... Постой, ты куда? Мой руки и к столу...

— Ой, соседко ты моя несравненная, знала бы ты, как я люблю такие слова!.. Только подожди минутку, слетаю закрою люк....

Он выбежал на улицу, задвинул на место тяжелую чугунную крышку и, весело насвистывая, пошел пить честно заработанный магарыч...

3.

Медленно ступая, будто тяжелый мешок свалил на плечи, Сидор, плелся вниз улицей, которая впираясь у сквер перед заводским домом культуры сворачивала налево.

“Дурак стопроцентный! Предлагали коллеги вместе праздновать, ан нет — поперся домой, к этому непостоянному бесовскому племени” — зло думал про Алину, и ее выходку.

Вдруг до его слуха донеслось невыразительное скуление похоже на стон или на плач.

Прислушался. Тихо.

“Показалось.… Вскоре мне через ее проступок не только голоса будут чудится, но и нечистые являться у всей своей бесовской красе”, — подумал, как непонятный звук опять повторился.

Парень был не из пугливого десятка, но невыразительное не то скуление, не то плач на окраине поселка посреди безлюдной улицы запустили за плечи холодного ужа.

Остановился и, напрягши слух, замер: дивный звук донесся со стороны небольшого палисадника. На цыпочках перешел на противоположную сторону улицы. Остановился. Прислушался. Звук повторился, только теперь донесся откуда-то с дороги.

“Что за наваждение?” — натянул в струну уши. Ступая медленно сторожко вглядывался у темные валуны кустов, ища источник непонятных звуков на которые вдруг отчетливо наклались глухие удары. Удары донеслись откуда-то из-под земли.

“Люк!— молнией вспыхнула догадка. — Кто-то в канализационном колодце”…

Из темного отверстия на тротуар выползла девушка лет двадцати. На куртке и джинсах, словно лишаи на дереве, кучами нависала грязь. Темно-карие глаза лихорадочно горели, зубы отбивали барабанную дробь.

— Идти сможешь? — Сидор едва не силой выдрал из окоченевшей руки металлический фонарик.

— С-смогу, — прихрамывая, ступила несколько шагов...

— Ты кто?

— Ал-лина, — щелкнула зубами, словно собака муху проглотил.

— Какая еще Алина! — парнем аж передернуло.

— Из хут-тора...

— Какого еще хутора?

— С Лес-сового...

— Там ничего не осталось? — посветил в черное отверстие колодца. — Шапка, шарф, перчатки?

— Н-не–а... Все с-свое ношу с с-собой...

Сидор задвинул крышку люка на место и взял за руку.

— Побежали?

4.

— Стягивай из себя эту клоаку, — заведя в ванную, приказал незнакомке открывая кран. Она еще изредка вздрагивала и мелко цокотала зубами, не так от холода, как от психического перенапряжения, которое выходило из нее. — Я сейчас...

Когда вернулся с небольшим подносом, Алина, в трусиках и лифчике, сидела на обтянутому клеенкой пуфе. Через правое плечо красовался огромный синяк с кровавым отеком, нескольких меньших, как пятна на маскировочном халате, отемнились на руках, бедрах и ногах.

— Глотнешь коньяку?

— Спасибо.

— Спасибо да или нет?

— Да

—Прошу! — подал бокальчик, на дне которого взблескивала тоненькая полоска золотистого напитка, и легонько притронулся к ее плечу. — Больно?

— Не очень...

— Ладно, приходи у себя, — забрал бокальчик и подал чашку кофе, накрытую сверху плиткой шоколада. — Я пойду, приготовлю ужин...

5

Тихонько мяукнули двери ванной комнаты. Сидор оглянулся и забронзовел с ножом у правой руке и грудкою теста в левой!

Подпоясанная полотенцем, с обнаженными прямо торчащими полными персами, девушка остановилась за шаг перед живым памятником: сине-васильковые глаза, малиновые уста, едва смаглая, как утреннее небо с легким розовым сиянием рассвета, кожа; мокрые, наскоро закрученные волосы сверкали короной; из несметных синяков осталось только два: на бедре и правом плече — остальные были, догадался Сидор, грязь и пятна от краски слинялого джинсового костюма.

“Та-а-к... — простонал мысленно. — Только в забытых людьми и Богом лесных хуторах еще может водиться такое чудо!”

— Дай мне в что-нибудь одеться, — вывел со ступору мелодичный и мягкий, как ковер левады, голос.

— А так... Пойди он в ту комнату, и выбери в шкафу.

Минуты через две вернулась.

Обута в его растоптанные домашние тапки, одета в белый свитер, который доставал колен и плотно обнимал гибкое тело, рельефно обрисовывая стан, придавая всей осанке уютного домашнего шарма. Сквозь шерстяную ткань выпучивались высокие пресса, а чистые естественные краски, теплый, как свет звезд, взгляд довершал образ этого предновогоднего чуда.

“Та-а-к, — еще раз мысленно такнул. — К такой красоте нельзя даже прикасаться, разве что миловаться и нюхать, как цветок”

— А ты настоящий повар! — подошла к плите, где в кастрюле что-то тихонько шипело, на сковороде, пуская пузырьки и темнея, закипало масло. — Случайно не из кулинарного техникума?

— Нет.

— А где жена, дети?

— Бог миловал, — режет концом ножа на ровные полоски раскачанное тесто.

— Что же так? — удивляется, и на щеках дрожит загадочная улыбка.

— Так сложилось, — вздохнул притворно глубоко. — А ты?

— А что я? Я еще дитя нецелованное.

— Оно и видно.

— Неужели? — в глубине синих васильков, что в светлые лампы показались карими, вспыхнули острые скалочки смеха.

Завернув кусочки мяса в нарезанные ломтики теста, Сидор опустил несколько в масло и уменьшил огонь.

— Шутки в сторону, ты настоящий повар! — искренне хвалит девушка этого широкоплечего с ясными голубыми глазами парня.

— Вчерашний морской кок.

— Ну, не буду мешать, пойду, постираю свои одежки.

— Успеешь еще... Садись, что-нибудь перехвати, — вытянул из-под стола пластиковый, похожий на шпульку, стул и вытер вафельным полотенцем — Голодная ж ведь?

— Есть немножко... Который час? — оглянулась по кухне.

— Пол девятого, — кивнул на буфет, где за стеклом, между высоких на тонких ножках фужеров, затаился будильник.

— Из этой дыры уже нечем выбраться?

— Ни фига себе — дыра! А что твой хутор тогда?

— Центр Европы!

— Тогда чего приперлась сюда? — ляпнул и покраснел за неуклюжее слово.

— За Вадимом.

— Кто он?

— Капитан милиции.

— И за какие такие грехи, он тебя в канализацию бросил?

— Я сама...

— Конечно! Еще и крышку сверху затянула.

— Правду говорю! У нашей компании, которая сейчас уже сидит за праздничным столом, как в старой песенке, на десять девушек, девять ребят... Вот я и приехала за десятым... Когда соседка сказала что Вадима нагло, буквально за полчаса к моему приезду, забрали на дежурство, я стала, как посреди воды: что делать? Возвращаться ни с чем, или податься к нему на службу? И в это время вблизи загудела последняя электричка.

“А, обойдемся как-нибудь!” — сверкнуло в голове, и побежала к полустанку. Только вылетела из-за поворота, как из-под ног исчезла земля... Больше ничего не помню...

Очухалась от чего-то мокрого, вонючего, что расползлось по всему телу. К счастью имела в сумочке фонарик, и все же не смогла сразу раскумекать, что мной и где я? А когда дошло, — попробовала выбраться... Куда там!

Еще малой школьницей, я смотрела фильм, как радистка с ребенком на руках прячется в канализационном колодце, и одной рукой накрывает себя крышкой... Я же ее даже с места сдвинуть не смогла...

— Ну, это ты, а то шпионка, — снимает со сковородки жареные пирожки. — До того же — русская! А та, как известно, коня на скаку остановит и в пылающий дом войдет…

— Скобы влажны, скользки, едва держусь. Слезла. Стала кричать. Покричу, покричу, слушаю... Никто не отзывается... На мне все промокло, от смрада едва чувств не лишусь, грязи по колени... Ну, думаю, придется погибнуть так бесславно на грани двух тысячелетий! Ведь скорее полудня завтрашнего дня вряд ли кто появится на этой улице. Когда, наконец, слышу шаги... ну и давай реветь и скулить!

— Вот, — он положил перед девушкой несколько румяных искристых пирожков и вынул из холодильника стакан сметаны со слезинками росы на стенках. — Замори червячка...

— Ты сам живешь? — закинувши ногу на ногу, придвигает к себе тарелку.

— Нет. Отец и мать поехали в гости к дедушке с бабушкой. По старой традиции: дети должны быть вместе с родителями за рождественским столом.

Открыл дверцы шкафчика и взял несколько наибольших луковиц.

—А ты действительно из лесного хутора?

— Сомневаешься?

— Как не верти – никак не тянешь на дикую серну...

— Почему?

— Слишком уж раскованная... Хуторянка вряд ли, решилась бы стать перед незнакомцем вот в таком виде.

— Тебя это смущает? — она переменила ногу.

Сидор с трудом сдерживался, чтобы раз от разу не косить глазами упиваясь шоколадным бликом ног, полных перс, что соблазнительно выпирались из-под белизны свитера, и с еще большим усердием и сосредоточением продолжал резать лук.

—Не те нынче хуторские девки... А я, за пять лет пребывания в городе, уже притерлась...

— С этого бы начинала, а то заладила: хуторянка, хуторянка... Замужняя?

— Бог миловал...

— А Вадим кто?

— Кузен.

— Настоящий?

— Что ни есть.

Мелодично заиграл в прихожей колокольчик.

— Ожидаешь гостей? — вытерла салфеткою губы и подвелась на ноги.

— Нет.

— Такой поставной парень и сам собирался встречать новый год?

— К сожалению не сам... Пойди и отвори! Может соседи за чем?— смахнул тыльной стороной ладони слезу.

— Нож намочи, — смеется, идя к дверям.

— Поможет, как мертвому кадило!

В прихожую, вместе с клубами холода, ворвались зарумяненная девушка. Окинув ироническим глазом Алинину одежку, мокрые от купания волосы и гаркнула:

— Где этот лгун?

— Кто?

— Кто, кто... Сидор где?

— На кухне...

Тот выглянул, держа в одной руке луковицу, а во второй ножик, и во второй раз забронзовел: увлажненные глаза сделались большими, как у кота вечером. — Ты?!

— Не ожидал? ¾ Алина обошла соперницу и подступила к нему.— Вот это и есть твое “недоразумение”? — Ее глаза горели и брызгали пренебрежением, в голосе звенел хрусталь. — Ты же всего какой-то час назад бился в груди, что есы ребенок неповинен, ангел с крыльцами! И что я вижу?

Она испепеляющее измерила соперницу с головы до ног, задержала взгляд на босых ногах, обутых в большие комнатные тапочки, и полного пренебрежения голосом к этой блуднице спросила.

— Ты кто?

— Алина...

— Эге ж!— споткнулась об имя, будто за пень зацепилась, и с ненавистью посмотрела на Сидора — А может Варвара?

— Может.

— И что же ты здесь делаешь, в этого юбочника?

— Сушусь...

— Неплохо! Га? Ну, ну сушись, сушись... А это, — выдернула из кармана шубки небольшой пакетик, — посмотри, пока не всохлась. Не помешает! Счастливого нового года! — хрястнула дверьми.

— Взаимно, — промямлил, вслед стихающей на лестнице очереди дроби ее каблуков, озадаченный Сидор.

— Чего это она, как с цепи?

— Не знаю...

В воздухе зависло неудобство.

Алина подошла к окну, выглянула на улицу. Там подслеповато мигал фонарь, в его желтоватом кругу уже танцевали первые несмелые снежинки.

— Снег идет.

И неожиданно запела тихим, низким контральто, от чего у Сидора аж мурашки побежали по спине.

Снег кружится, летает, летает,

И поземкою клубя

Заметает зима, заметает

Все что было для тебя…

— Твоя девушка?

— До сих пор была, — тыльной стороной указательного пальца вытер слезу, и не поймешь, кто ее вызывал: визит Алины, песня, или лук, который ровными кружочками уже украшал салат из помидоров...

— Теперь поверю, что ты сам будешь встречать новый год, — вынула из подаренного пакетика несколько фотографии и начала рассматривать.

— Придется, — вздохнул глубоко. — Возможно, ты останешься у меня?

— Тебе этого хочется?

—Спрашиваешь! У твоей компании, без тебя, согласно статистики, всем будет пара, и я, грешный, не умру здесь со скуки. Оставайся, я тебе зла не причиню...

— Конечно, что нет! — вынула из пакета остальные фотоснимки, подошла к столику, и разложила их веером. — Вот полюбуйся только...

Сидор ступнув шаг, взглянул на фотографии и остолбенел. На цветных снимках он был изображен совсем голый, и в немыслимых позах занимался сексом с разными партнершами...

— И еще хочешь, чтобы я осталась на всю ночь один на один с вот таким типом?! — скрестила на грудях руки.

Когда на его лице, как на вынутом из горна раскалённым куске железа, улеглась вся гамма побежалых цветов, Сидор тяжело выдохнул.

— Вот почему она прозвала меня гаремником.

— А разве неправда? Возможно, засомневавшись в своем поступке, она прибегает мириться, и что видит? Вот такую полуобнаженную одалиску, — девушка расставила руки и крутнулась вокруг себя.

— Убью, дурака! — врезал кулаком по столику, поймал стакан, который подпрыгнул с перепугу и дал со столика ходу, тогда сгреб отпечатки и выбросил в корзину для мусора.

— Кого? — лукаво сверкнули глаза.

— Есть тут один...

— А стоит брать на душу такой тяжкий грех? — иронически усмехнувшись Алина вынимает из корзины отпечатки. — Ты взгляни только внимательно какая это грубая подделка...

— Откуда ты, хуторянко, знаешь, что подделка? — продохнул со злостью.

— Я профессионал...

— В чем? — полезли брови вверх.

— В компьютерном дизайне! Работаю в “Олимпе”, в отделе рекламы.

— Что-о?

— Со слухом у тебя все в порядке?

— Не жалуюсь. Только я тоже там работаю. В лаборатории точных технологий, — вымолвил как можно более безразличным тоном, хотя, где-то на уровне подсознания, пытался, хотя бы совпадением тех громких и малопонятных для простых смертных фраз, придать веса и своей персоне. Потому что сама лаборатория была не что другое, как обычная мастерская по ремонту офисной техники, налаживания и эксплуатация локальных компьютерных сетей между офисами разбросанных по всему городу. А ты правду речешь?

— Правду и ничего кроме правды.

—А почему мы до сих пор не встретились?

— Не судьба, наверное... Хотя отныне, возможно, и будем встречаться.

— Надеюсь.

— Почему он тебя выбрал? — собрала фотоснимки и вложила в пакет.

—Я сам виноватый. Раз, еще летом, в компании Крот нахвастался отбить у меня девушку. Я и заключил пари — ящик водки компании, когда это ему удастся...

На плите что-то зашипело...

—Ну вот… Ладно, иди теперь и стирай свои одежки.

— Спасибо за ужин.

— Это перекуска — ужин впереди!

5.

— Она где живет? — спросила, выйдя из ванной закончив стирать.

Волосы уже высохли. Расчесанные они золотистым водопадом спадали ей на плечи. Став перед трюмо, и движением головы перебросив их себе на грудь, отобрала половину и начала заплетать.

— Здесь, в поселке.

— Далеко отсюда?

— Километр-полтора, пустяк, как на сельские измерения.

— Подыщи мне какие-нибудь штанишки, перейдем к твоей девушке, ¾ в голосе прорезались твердые нотки, лицо набрало делового выражения. — Я попытаюсь вас помирить...

— Стоит ли?

— Не хочу иметь греха за душой. А то действительно, бедняга, будет думать обо мне, как об одной из этих на фото.

***

Алина отворила двери и застыла.

— Послушай тезка! — резко, напористо, без прелюдий заатакувала прибывшая. — Над тобой жестоко пошутили, — вынула из пакета фото. — Смотри внимательно, какая это грубая подделка. Вот черты лица не отвечают размерам головы, а вот не его глаза, и уши тоже... лишь нос и губы... Ты что слепая, не видишь этого?

Сидор стоял рядом и молчал. Вдруг из-за спины Алины выглянула улыбающаяся харя Крота. Тот уже был под хмельком, без пиджака в белой рубашке с черной бабочкой.

Сидор дернулся, но Алина придержала его за руку.

— Идем отсюда, видишь у нее тоже “недоразумение”, — силою воли потушил порыв злости, и пообещал великодушно.— А тебе, сердоозубый, я еще ложки помою!

— Это его работа?! — свела вместе брови девушка. — Как же тебя звать?

— Михаил.

— А ведомо тебе, милый друг Михайло, что за такие вот штучки светит? — повертела пакетом перед его носом. — Поэтому мой тебе совет — немедленно вытри это из своей машины! Это раз. Во-вторых: ты хоть и выиграл пари, но клади нам магарыч, и все замнем. Иначе... — спрятала пакетик в карман великоватой куртки, в которую облачив ее Сидор, и поплескала по нему ладонью.

— Какое пари? Какой магарыч? — залупала глазами Алина.

— А ты у него расспроси! На это имеешь целую ночь. Веселых праздников!— цедит сквозь зубы Сидор, берет Алину №2 под руку и быстро идут со двора.

 

6.

— У тебя парень есть? — спросил когда совместными усилиями посреди комнаты закрасовался новогодний стол, а к началу нового тысячелетия оставалось четверть часа.

— Муж!

— Ты же говорила, что не замужняя.

— Испытательный... Инженер... сейчас в Америке. Хорошо устроился, меня зовет...

— А ты?

— Мне и здесь неплохо, — она помогает парню сервировать стол. — А возможно и мы попробуем?

— Что?

— Пожить вместе, пока мой испытательный вернется... А ну действительно подойдем друг другу? — слукавились ее глаза.

— Я пристал бы на твое предложение, но не хочется потом остаться возле разбитого корыта.

— Когда потом?

— Когда испытательный вернется: в шикарном лимузине, с деньгами…

— Никого у меня нету, — почему-то вздохнула. — И не знаю будет ли вообще.

— Умирать собралась?

— А это почти одно и тоже... Ладно, давай не будем о плохом. Неси бокалы, и проведем на отдых это бешеное столетие!

***

Праздничные дни нового тысячелетия проминали, как в волшебной новогодней сказке. Попеременно гостевали, то у нее на хуторе, то у него в поселке, а то вшивались на танцах в заводском доме культуры, или в кофейнях и дискотеках города.

Та праздники заканчиваются, наступают будни.

7.

¾ Сидорку, сегодня представление нового шефа, проконтролируй подготовку актового зала, займись операторами, обрати внимание на микрофоны, чтобы опять не случился конфуз, как во время встречи с депутатом.¾ сказал начальник бюро технического обеспечения Петр Иванович.

— Ивановичу, вы хоть знаете, кто будет нашим новым шефом?

— Этого пока никто не знает... Кто победил в конкурсе, держат в полной тайне... Но злые языки поговаривают, что это кто-то из приближенных нового мэра города.

Зал трещал ¾ увидеть таинственного шефа, собрались все свободные служащие раскинутых по всему городу дочерних офисов.

Среди группы почтенных людей, мужчин и женщин, которые вышли из боковой комнаты к столу президиума, Сидор увидел и Алину ¾ строгий деловой костюм, короной выложенная коса, короткая юбочка, длинные за колени сапожки.

“А что делает моя хуторянка в этой компании?” ¾ заинтригованный Сидор не отводил влюбленных глаз, пока делегация, во главе с мэром не заняли почетных мест за столом президиума.

После короткого вступительного слова главного менеджера председатель собрания, провозгласил:

— А теперь позвольте представить вам нового шефа ¾ Анну Степановну Шинкарук.

Из-за стола приподнялась Алина, зал взорвался бурными аплодисментами, а Сидор примерз к сидению...

8.

Когда все разошлись, он все еще сидел примерзлый и никак не мог прийти в себя.

”Вот тебе и хуторянка, вон тебе и отдел рекламы... Мое счастье, что о работе ничего не говорил, о здешних порядках, в частности в нашем офисе...” —еще взбалтывалось в голове.

— Федорчук! ¾ словно из-под земли перед ним выросла секретарша предыдущего шефа. ¾ Немедленно на ковер!

Спустившись на второй этаж, зашел в приемную, и, как обреченный на казнь, потянул на себя массивные двери.

За пять лет работы на фирме Сидору ни разу не приходилось побывать дальше приемной руководителя этого учреждения, поэтому надеялся увидеть массивные столы, шкафы, ковры, огромный, как взлетная аэродромная полоса, стол, а попал в среднего размера комнату, оборудованную за последним словом офисной техники.

Алина сидела за компьютером, на экране рябели цифры какой-то базы данных.

— Садитесь, товарищу инженер! — не отрываясь от дисплея, указала на стул рядом с собой.

— Спасибо, шеф, я постою!

— Садись! Разговор будет не из приятных, — она закрыла окно программы и крутнувшись вместе с креслом, повернулась к нему лицом.

Теперь перед ним была не растерянная девочка, а суровая бизнес-леди.

— То, что с нами случилось во время рождественских каникул, и тянулось вплоть до вчерашнего вечера, из этой вот минуты тебе придется забыть...

Сидор тяжело воспринимал ее слова, растерянно, в каком-то оцепенении, тупо смотрел на монитор, где появилась заставка: с обратной стороны парапета, на карнизе моста, что нависал над водой, в трусиках и туфлях на босую ногу стояла владычица кабинета. На синем фоне неба, золотом играла корона косы, и отливали шоколадным загаром красивые буханки обнаженной груди.

— Но Алино... Ой, Анно Степановно... Как забыть?

—Представ себе, что это все тебе приснилось, — она незмигно смотрела в его серые, слегка испуганные глаза.

— Но не приснилось! — горький клубок подкатился к горлу. — Я же любил тебя, целовал твои глаза и косы...

Враз почувствовал, как коварная и надрывная слеза задрожала в голосе, и он силою воли пытается загнать как можно глубже в грудь этот горький жгучий клубок.

— Ну, зачем ты так со мной? Га? — прикусил губу, помолчал и продолжил. — Я же ничего о тебе не ведал, а ты?.. Ты все прекрасно знала... Знала... Хуторянка!..

— Не обзывай! Может быть, и на меня нашло, и я влюбилась? А может нужно было сбросить нагрузку перед таким ответственным назначением и расслабиться?.. А может это было мое прощание со свободой и молодостью? — в голосе звучали радостные нотки, но взбаламученный Сидор этого не слышал, как и не замечал изменений на лице своего нового шефа.

— И что прикажеш теперь мне с собой сделать?

— Пойти в реку глубокую, — строкой с песни проказала на распев.

— Ты... ты жестока и бессердечна...

— Я бы этого не сказала... Только я не смогу больше с тобой, своим подчиненным, встречаться в кафе, бегать на дискотеки...

Она посмотрела на часы, и свелась на ноги.

—А теперь иди, у меня больше нет времени!

Но он, словно прирос к блестящему паркету, девушка подступила к нему, и глядя в глаза сказала:

— Ну, не скорби... Выход есть из всякого положения...

— Уже слышал: пойти утопиться...

— Нет, лучший, — на блестящие от веселых слез глаза, на разгонистые, прогнутые над краями брови, которые капризно дрожали, наконец, выплеснулась та мелодия, что звучала в душе от той минуты, когда подавленный Сидор, словно на ватных ногах переступил порог кабинета.

— И какой же?

— Женится на мне!

Сидор вздрогнул.

— А теперь иди! Встретимся в субботу.

— Я умру к субботе...

— Ничего, сладострастней буду! — поцеловала в губы, и едва не силой вытолкала за двери.